Бехтерев В. М. Общие основы рефлексологии человека. — 1928

ОБЩИЕ ОСНОВЫ РЕФЛЕКСОЛОГИИ ЧЕЛОВЕКА

ГЛАВА I.
Антропоморфизм в научных воззрениях на природу живых существ. Метод
посредственного наблюдения сторонней личности и субъективизм современ-
ной психологии. Пользование объективными данными лишь для выяснения
психических «коррелятов». Проблема чужого «я». Различные теории позна-
ния чужого «я». Слова суть знаки и возбудители лишь сходственных пере-
живаний другого человека, а не тождественных с нашими. Неточность свиде-
тельских показаний. Изучение субъективных состояний может быть осу-
ществляемо лишь на себе самом.
Рефлексология, будучи новой дисциплиной, есть наука о чело-
веческой личности, изучаемой с строго объективной био-социаль-
ной точки зрения. Эта наука представляет собою особый цикл
знаний, к которому человеческое мышление еще не привыкло и
который состоит в том, чтобы не только более элементарные, но
и все высшие отправления человеческого существа, которые на
обыденном языке обозначаются проявлениями чувства, ума и
воли или, выражаясь общее, проявлениями так называемой психи-
ческой деятельности, иначе «духовной сферы», рассматривать
с строго объективной точки зрения, ограничиваясь таким образом
только внешними особенностями действий человека, его мимики
и жестов, голоса и речи, как связной совокупности знаков,
в соотношении с теми внешними физическими, биологическими
и в особенности социальными, а также и внутренними воздей-
ствиями в настоящем и прошлом, которые их обусловливают.
Для того, чтобы стать на такую строго объективную точку
зрения по отношению к человеку, представьте себя в положении
существа другого мира и иной природы, спустившегося к нам,
допустим, с другой планеты. Существо это, явившись на землю
и встретившись с человеком, занялось бы изучением этого живого
индивида, произносящего непонятные для него звуки. Оно убе-
дилось бы, что человек, являясь существом с более разнообраз-
ными и более сложными проявлениями своей деятельности по
сравнению со всеми другими земными существами, обнаруживает

себя движениями и другими реакциями двояким образом: одни
проявления представляют собою более простые и одинаковые по
характеру соотношения с действующими на организм внешними
раздражениями, ибо каждый раз вслед за данными внешними
раздражениями будет следовать определенная внешняя реакция,
обнаруживаясь даже у новорожденных младенцев, как и у боль-
шинства высших животных. Это — явления, которые мы назы-
ваем простыми или обыкновенными рефлексами. Но на-ряду
с этими прирожденными рефлекторными актами были бы обна-
ружены другие внешние проявления человеческого существа,
имеющиеся, правда, и у других живых земных существ, но
в гораздо менее сложных формах, — проявления, которые не
стоят в столь простом соотношении с внешними раздражениями,
как обыкновенные рефлексы, а находятся в соотношении не
столько с настоящими по времени раздражениями, сколько
с прошлыми, иногда давно протекшими раздражениями.
Так, это существо с другой планеты убедилось бы, что человек,
изыскивая себе питательные продукты, не только собирает ягоды
и фрукты с дико растущих деревьев, но и, руководясь прошлым
опытом, возделывает особым образом землю, выращивая овощи
и плодовые деревья, сея съедобные злаки, обрабатывая их соот-
ветственным образом путем молотьбы, мельничного жернова и
выпекая из муки хлеб, поедаемый ежедневно. Для облегчения
своего труда в этом отношении он, опять же руководясь своим
прошлым опытом, пользуется разнообразными сельскохозяй-
ственными орудиями, приготовляемыми на специальных фабри-
ках и заводах, и пользуется силой лошади и быка, которых он
для этой цели некогда приручил, а теперь выращивает их у себя
и воспитывает соответственным образом. Для указанной цели,
т. е. для добывания себе пищевых продуктов и для облегчения
труда в других отношениях, он держит других домашних живот-
ных, которых он приручил заранее. Он делает известные запасы,
сохраняя их в особых помещениях, и, наконец, многие из пище-
вых продуктов, прежде чем поедать, он обрабатывает специаль-
ным образом при посредстве огня в особо устроенных печах,
проявляя при этом очень сложное кулинарное искусство. Для
той же цели человек устраивает охоту на диких зверей и птиц,
пользуясь при этом особым, им же ранее изготовленным на осно-
вании опыта, оружием, и т. п., и т. п.
Присматриваясь далее к жизни человека, существо с другой
планеты должно убедиться, что человек в целях лучшего дости-

жения борьбы с окружающей природой и в целях добывания себе
пищи и крова живет сообществами и что его общественная жизнь
в целях объединения своего труда и деятельности вынуждает его
прибегать к способам общения друг с другом в форме мимики,
жестов, голоса и речи, из которых последняя обладает множе-
ством разновидностей в виде национальных языков, состоящих
из связанных определенным образом членораздельных символи-
ческих знаков или слов, в свою очередь составленных из отдель-
ных звуков,что язык дает различным людям возможность взаим-
ного обмена личным опытом, что он дает возможность передавать
этот опыт путем воспитания и образования преемственно из
одного поколения в другое, накопляя таким образом коллектив-
ный опыт веками. Наконец, язык у цивилизованных народов
имеет еще и письменную, а также и печатную форму, которая дает
возможность не только сохранять для потомства опыт предше-
ствующих поколений, но и обмениваться своим опытом лицам,
находящимся на большом расстоянии друг от друга, при посред-
стве пересылки писем и даже — без особой потери времени — при
телеграфных сношениях. Устная же речь в свою очередь может
передаваться на большие расстояния при посредстве изобретен-
ных человеком телефонов. Наконец, письмо и особенно печатный
станок дают возможность распространять и сохранять письмен-
ную речь во множестве экземпляров грядущим поколениям, а
изобретенные им же фонограф и граммофон даже передают
нисходящим поколениям устную речь.
Не будем говорить о различных грандиозных сооружениях,
о технических способах передвижения по железным дорогам, на
пароходах, автомобилях, дирижаблях, аэропланах и т. п. и о не
менее поразительном развитии разных форм искусства. Но
я хотел бы вас теперь спросить: наблюдая человеческую жизнь во
всех ее сложных проявлениях, существо с другой планеты иной
с нами природы, не понимая человеческого языка, для изучения
различных форм человеческой деятельности и тех импульсов,
которыми она вызывается и руководится, будет ли обращаться
к субъективному анализу, навязывая человеку чуждые ему пере-
живания из другого планетного мира, или же это существо будет
изучать человеческую жизнь и все разнообразные ее проявления
с строго объективной точки зрения, уясняя себе различные соотно-
шения между человеком и окружающим его миром, как мы
изучаем, например, ныне жизнь микробов и вообще низших
животных? Я думаю, что колебаний в ответе быть не может.

Очевидно, что существо высшей природы может изучать все
разнородные проявления человеческой личности только с строго
объективной стороны, не обращаясь к субъективному анализу
предполагаемых внутренних переживаний и не пользуясь для их
объяснения аналогией с самим собой, каковой в данном случае и
быть не может.
Таким же точно образом и мы можем и должны изучать разно-
образную деятельность человека, т. е. его действия, речь, мимику,
жесты и так называемые инстинктивные, точнее — наследственно-
органические проявления с строго объективной точки зрения
и в связи с внешними и внутренними воздействиями, не обращаясь
к субъективному анализу и к аналогии с самими собой. При этом,
конечно, мы должны стать на путь естественно-научного изучения
предмета в его социальном окружении, выясняя соотношение
действий и поступков, а равно и всех других проявлений челове-
ческой личности с внешними поводами, их вызывающими, как
в настоящем, так и в прошлом, с тем, чтобы найти законы, кото-
рым подчинены эти проявления, и определить те соотношения,
которые устанавливаются между человеком и окружающим его
физическим, биологическим и в особенности социальным миром.
К сожалению, человеческая мысль в вопросах, касающихся
изучения человека в его высших отправлениях, идет обычно иным
путем, путем субъективным, распространяя субъективную точку
зрения на все вообще области человеческой деятельности. Но
эта точка зрения совершенно недопустима и недопустима именно
потому, что каждая личность, понимаемая в смысле различно
установившейся, благодаря неодинаковым условиям наследова-
ния, воспитания и жизненного опыта, устанавливающих ряд
соотношений между человеком и окружающим его миром, осо-
бенно социальным, представляет собою в сущности явление
особое, вполне своеобразное и неповторяемое, тогда как субъек-
тивное толкование предполагает аналогию с самим собой, а такой
аналогии на самом деле не имеется, по крайней мере в наиболее
высших, а следовательно и более ценных проявлениях человече-
ской личности.
Вы скажете, что аналогией мы пользуемся всюду, что без нее
в обыденной жизни подходить к другому человеку мы не можем.
Все это, быть может, и верно до некоторой степени, но наука этим
довольствоваться не может, ибо, руководясь субъективным толко-
ванием, мы неизбежно впадаем в те или другие ошибки. Правда,
обсуждая стороннюю личность, мы обычно обращаемся к субъек-

тивной терминологии и постоянно говорим, что такой-то человек
думает то-то, соображает так-то и т. п. Но нельзя забывать, что
язык обыденной жизни и научный подход к явлениям природы
не могут быть одинаковыми. Мы, например, постоянно говорим
о солнце, что солнце восходит и заходит, что солнце достигло
зенита, обошло небосвод и т. п., а между тем наука нам говорит
о том, что не солнце движется, а земля вращается вокруг солнца.
Итак, к изучению сторонней человеческой личности, обнаружи-
вающей себя совокупностью разнообразных внешних проявлений
в форме речи, мимики и целого ряда действий и поступков,
с точки зрения настоящей науки может и должен быть только
один подход, который дает нам метод, обычно применяемый
всюду в естествознании, и который состоит в строго объективном
изучении предмета без всяких субъективных толкований и без
обращения к вопросам сознания.
Надо однако заметить, что для этой цели необходимо прежде
всего отрешиться от обыденного мировоззрения, которое не
может исключить аналогии с самим собой и склонно одухотво-
рять даже мертвую природу.
Дело в том, что субъективные проявления своей собственной
личности для человека служат предметом непосредственного
самонаблюдения, а потому естественно, что первоначальное миро-
воззрение человека является антропоморфическим в настоящем
смысле слова. Вот почему для диких народов всё одухотворено,
начиная с солнца, и древняя мифология цивилизованных народов
полна примеров, где человек всему, что он видит вокруг себя,
особенно — если оно способно к движению, приписывает подоб-
ное себе одухотворение.
Эта точка зрения перешла и в языческие верования, в которых
природа населена человекоподобными божествами, обладающими
человеческими внешними чувствами и страстями, человеческим
мышлением, волею и даже человеческим образом. Сам человек
являлся, так сказать, центром, или — точнее — альфой и омегой
всей живой и неживой природы. Всё вокруг него находило
в нем самом тот прообраз, который давал возможность легко раз-
решать многие мировые загадки, непосильные человеческому
уму, путем простой аналогии с самим собой, с своим собствен-
ным «я».
Поэтому-то субъективизм лежит в основе всех верований
в духов, и притом самых бессмысленных. Так, если человек
в сумасшествии наносит себе те или другие повреждения и

неистовствует, то это первобытными народами объясняется вселе-
нием в тело человека враждебного ему духа, духа дьявола.
Вселившийся дух может быть и благодетельным, если лично (пси-
хически) больной человек необычно для него самого становится
проповедником лучшей жизни и начинает пророчествовать. Но
этого мало. Если дело идет о духах, которые могут человеку
вредить или помогать, то, очевидно, надо прибегать к средствам
умилостивления одних и к умаливанию других. Можно приме-
нять для этой цели жертвоприношения, пользоваться беспреко-
словным послушанием, прибегать к похвале, лести, славословиям
и т. п., а в известных случаях даже и угрозам, заклинаниям,
хитрости и т. п. Все эти приемы дикаря и являются результатом
субъективной оценки окружающей действительности.
По Спенсеру, в вопросе о суевериях («Основы социологии»,
1898 г., т. I, стран. 80) первопричиною отличия одушевленного от
неодушевленного является предположение, что движение равно-
значаще жизни. Лишь позднее движение, связанное с жизнью,
отличается от других движений своей самопроизвольностью.
Эта гипотеза о духе, живущем внутри тела, по Спенсеру перво-
начально была чужда и первобытному человеку. По его мнению,
сновидения необходимо должны были предшествовать возникно-
вению понятия о духовном «я»; но, спрашивается, был ли такой
период, когда человек не подвергался сновидениям? Полагаю,
что нет, а если нет, то и одухотворение должно быть относимо
к самым ранним стадиям человеческого существования. Впрочем,
и Спенсер не твердо защищает свое положение. «В первобытном
уме, — говорит Спенсер, — все неправильно повторяющиеся явле-
ния, которые вследствие этого, а также по своей внешней само-
произвольности, наводят на мысль о живом, именно и приписы-
ваются таким деятелям, весьма мало отклоняясь при этом от
известных форм последних, при чем религиозная эмоциональная
идея отсутствует. В то время, как явления объясняются дей-
ствиями неизвестных живых существ, однородными с действиями
существ уже известных, всё же в качестве действующих причин
в одном месте является превращенный человек, в другом бог.
Таким образом истолкование уже утрачивает свой чисто есте-
ственный характер.
«Являясь свидетелем временного бесчувствия раненых и оглу-
шенных, дикарь создает себе первоначальное воззрение о времен-
ном отсутствии из тела своего „я“ или будущего духа. По его
воззрениям, во время действительной смерти это „я“ временно

обособляется от тела, чтобы блуждать в других мирах наподобие
того, как дух человека как бы блуждает в период сновидений.
Но тот же дикарь допускает новое соединение духа с телом,
откуда является вера в загробную жизнь с последующим воскре-
сением, что является верованием, пользующимся всеобщим при-
знанием. Этим объясняется обычай первобытных народов оста-
влять в могиле покойника пищу, одежду, оружие, так как загроб-
ная жизнь уподобляется действительной жизни».1
Этим же объясняется, по мнению некоторых, обычай наваливать
на могилу покойника большое количество земли, чтобы покой-
ник не мог выйти из могилы.
С установлением понятия о душах или тенях умерших они
скоро делятся на добрых и злых, как это наблюдается и при
жизни. В последующей стадии развивается воззрение о злых
духах, которое соответствует современному нам понятию о
дьяволе.
Вместе с этим развивается воззрение об участии духа в еже-
дневной жизни человека. Отсюда несчастия, приносимые невиди-
мыми врагами, если эти несчастия не объясняются какими-либо
вполне очевидными причинами. Даже мысль об естественной
смерти дикари не допускают без участия злых духов. Влиянию
последних приписываются дикарями болезненные состояния,
припадочные же состояния — эпилепсия, истерия и др. — пони-
маются древними и многими из первобытных народов и даже
культурными народами в позднейшие периоды истории челове-
чества вместе с развитием мистицизма (например в средние века)
как состояние одержимости злыми духами.
Отражение этого же способа мышления нельзя не видеть и
в том факте, что человек как бы невольно приписывает качества
своего «я» другим живым существам и даже неживым предметам,
руководясь в их распознавании аналогией с самим собою.
В персидской Авесте даже обрабатываемая земля признается за
личность, которая и чувствует, и любит, чтобы ее обрабатывали.
«Кто доставляет земле самую большую радость?» Ахура Мазда
на это отвечает: «Тот, кто выращивает больше всего зерен, трав
и плодовых деревьев». В другом месте: «Земля обращается
к человеку с следующими словами: человек, обрабатывающий
меня и правой, и левой рукой, я всегда буду благоприятствовать
1 Примеры последнего можно найти в моей работе «Вотяки», опублико-
ванной в «Вестнике Европы» 1879.

нолям, я всегда буду приносить всевозможного рода питательные
продукты, всё, что только могу я приносить».
Там же узнаем, что демоны и девы (особые высшие существа)
терпят поражение вместе с культурой хлебных злаков; «когда
рожь очищена, девы испускают крики; когда рожь вымолочена,
девы обращаются в бегство; когда же она замешана, девы
погибают».
В Калевале даже дорога персонизируется и одухотворяется, ибо
она ведет беседу с путником. Здесь героиня финского эпоса
Калевалы Лемминкайна обращается к дороге, которая как бы идет
ей навстречу, когда она бродит, ища своего сына: «Дорога, создан-
ная богом, не видала ли ты где моего сына, не встречала ли ты
золотого яблока, моего серебряного посоха?» Дорога же ей
ответила не без основания: «О твоем сыне мне некогда заботиться,
у меня много своих печалей, так как моя участь тяжела, моя
судьба печальна, меня топчут собачьи лапы, меня ранят громозд-
кие колеса, меня уколачивают тяжелые ступни». Что живые суще-
ства могут говорить человеческим языком, об этом мы читаем не
только в детских сказках, но и в библии (известная библейская
ослица).
Целый ряд суеверий в виде оборотней и неосмысленная боязнь
некоторых животных в одних случаях и боготворение их в других
случаях и даже поклонение обожествленным предкам в образе
различных видов животных до пресмыкающихся включительно
(зоолатрия) и, наконец, участие животных в мифологии древних
(орел Юпитера, сова Минервы и др.), как пережиток действитель-
ного некогда поклонения, превратившегося в простую эмблему,
обязаны тому же субъективизму первобытных эпох.
С другой стороны, еще греческий философ Протагор учил, что
человек есть мера всего. Эта антропологическая точка зрения из
философии проникла и в науку, благодаря чему даже некоторые
из позднейших авторов (Геккель, Ле-Дантек, Петри и др.) находят
психическое, следовательно сознательное, не только у животных,
включая и низшие их типы, но и у растений и даже у всякой клетки
(клеточное сознание), доводя свой анализ в этом отношении даже
до атомов (так называемые атомные души). Даже и сложные
проявления сознательной деятельности в форме патриотизма,
сознания долга, чувства собственности, эстетики, любви и т. д.
такие авторы, как Вундт, Эспинас и др., приписывают му-
равьям, пчелам, термитам, паукам и т. п. Таким образом сознание,
как субъективное явление, даже выдающимися нучными деятелями

распространяется на всю живую природу и даже на неодушевлен-
ный мир.
То же самое имеет место и по отношению к внутреннему миру
младенца. Посмотрите, как субъективисты создают свои научные
положения о развитии „я“ ребенка. «Первые шаги ребенка в этом
направлении заключаются в том, что он учится различать пред-
меты внешнего мира, как вещи, существующие вне его. Нам нет
надобности останавливаться на том, как это происходит, но мы
должны заметить, что все эти приобретения опыта ребенок не
относит к миру внешней реальности. Они составляют ядро его
представления о своем „я“. Части его тела, особенно члены тела
играют особую и важную роль в этом процессе, так как иногда
они представляются его сознанию, как вещи внешнего мира, как
части „не я“, иногда же, — когда на них сосредоточены боль, не-
приятное чувство, жар или холод или мышечные ощущения, — как
части „я“. Таким образом концепция телесного „я“ зависит
в значительной степени от степени концепции вещей, как постоян-
ных реальностей внешнего мира. Концепция же этих вещей в свою
очередь осложняется проекцией в нее идеи „я“, как центра усилий,
как причины движений и сопротивления давлению» (У. Мак-Дау-
голл. «Основные проблемы соц. психологии», русск. перев.,
стр. 134).
Вряд ли можно сомневаться, что здесь, как и в дальнейшем
изложении, творческая фантазия выдается за науку, ибо дело идет
о первых часах и днях жизни ребенка, субъективный мир которого
самонаблюдению, хотя бы и посредственному, недоступен и не
подлежит. Такими и подобными фикциями полна субъективная
психология, как и зоопсихология.
Труды столь солидных исследователей, как например Романес,
сплошь проникнуты такими антропоморфическими взглядами.
Вот тому пример: в книге Романеса («Ум животных», русск.
перев., стр. 80) мы встречаем упоминание и о чувстве горести
у испанского мула, которого наказывают за ослушание и пере-
дают султан и бубенчики другому мулу, и о чувстве гордости
баранов и быков, носящих на себе колокольчики и иные украше-
ния, надеваемые на них как на вожаков стада.
Правда, эта субъективная точка зрения постепенно вытесняется
из зоопсихологии, и из общей и всеобъемлющей становится всё
более и более частной, ибо в настоящее время никто не станет,
например, внутренний мир низших животных, в роде улитки и тем
более микроба, приравнивать к собственному „я“, но всё же и

ныне нет недостатка в воззрениях, устанавливающих аналогию
между своим «я» и внутренним миром более высших животных.1
Нечего говорить, что в выяснении внутреннего мира другого
человека пользуются до сих пор в психологии, как вполне закон-
ным методом, так называемым посредственным или непосредствен-
ным самонаблюдением, основанным на аналогии с самим собою.
Дело в том, что современная психология, хотя и обогатилась
за последние несколько десятков лет экспериментальным методом
исследования, тем не менее остается всецело субъективной наукой
в том смысле, что основным и неотъемлемым признаком психиче-
ской деятельности не только своей, но и других признается созна-
ние, и основной метод исследования внутренних или психических
процессов всюду вообще психология видит в так называемом
самонаблюдении.
Даже социология психологического толка и притом такие, как
например Тард («Социальная логика». Спб. 1901, стр. 124), на-
столько заражены субъективизмом, что распространяют субъек-
1 Особенно поучительные и удивительные в своем роде места в этом
отношении найти между прочим в книге проф. И. Сикорского: «Все-
общая психология» (Киев, 1901). Возьмем для примера описание душевных
чувств быка (стр. 333): «Каким бы банальным ни показалось наблюдателю
это четвероногое животное, не лишен глубокого психологического интереса
тот факт, что с этим животным впервые начинается в зоологическом ряду
чувство благоговения... Чувство благоговения можно наблюдать у рога-
того скота на бойне. Многие из животных, ждущих своей очереди, глубоко
понимают приближение своей смерти и, испытывая чувство удивления,
вызванное неожиданностью события, испытывая также панический страх,
поддаются не этим двум чувствам, но гораздо более сочувствию к това-
рищам, проливаемую кровь которых они чуют своим обонянием. Таким
образом у животных возникает чувство благоговения, и бык идет на смерть
не в безумном страхе, как другие животные (свиньи, овцы), но с возвы-
шенным чувством в душе, которое переполняет его в эту минуту». Другие
примеры из той же книги заслуживали бы не меньшего внимания, но при-
водить их не стоит.
А вот другой пример, относящийся к муравьям. Эванс («Эволюция
этики», русск. перев., стр. 160), говоря о рабовладельческих муравьях, кото-
рые заставляют своих рабов кормить и носить себя, замечает, что «лень у
них не физическая, а нравственная, и происходит от аристократического
презрения к труду, от удовольствия быть сопровождаемыми свитой покор-
ных слуг и от мнения, будто несравненно достойнее и приличнее пере-
двигаться на спинах рабов и получать корм прямо в рот, нежели ходить на
собственных ногах и самому подносить пищу ко рту. Что это именно так,
видно из того, что, когда дело идет о войнах и разбоях, эти беспомощные
с виду муравьи превращаются в смелых и ловких солдат».

тивный метод и на животных. Так между прочим Тард замечает:
«Психологи, принужденные ограничиваться изучением только
человеческой психологии и не имеющие возможности снизойти
в психологию животных, по крайней мере проникнуть в нее глу-
боко путем внутреннего наблюдения, склонны думать, что идея
времени, как и идея силы, является у нас раньше других. Не пред-
ставляется ли, наоборот, вероятным (а у низших животных даже
наверное), что локализация в пространстве уже совершенно отче-
тлива тогда, когда локализация во времени едва только начинает
обрисовываться, и не следует ли думать, что они материализи-
руют объекты своих ощущений раньше, нежели начинают их оду-
шевлять?» (Курсив автора.)
Но я должен сказать, что никакого непосредственного или по-
средственного самонаблюдения нет и быть не может, а если что
и возможно в отношении сторонней личности, то лишь суждение
о внутреннем ее мире, но и это суждение руководится не чем
иным, как аналогией с самим собою, что естественно вводит нас
в заблуждение.
Надо заметить прежде всего, что понятие о психическом — да-
леко не ясное и мало определенное понятие. Часто психическое
отождествляется психологами с сознанием, но и самое сознание —
до сих пор еще не получило точного определения, как увидим
ниже.
По В. Вундту определение психологии, как науки «о состоя-
ниях сознания», составляет круг, ибо, если спросить вслед за тем,
что же такое сознание, состояние которого должна изучать пси-
хология, то ответ будет гласить: «Сознание составляет сумму
сознаваемых нами состояний».1
Мюнстерберг, сделавший очень много в отношении применения
эксперимента в психологии и создавший часть прикладной пси-
хологии, так называемую экономическую или хозяйственную
психологию, называет последнюю не иначе, как наукой о созна-
нии, и вообще рассматривает психологию с субъективной точки
зрения. Так, на стр. 12 своего труда он заявляет: «Практическая
жизнь хочет знать, каких чувств и каких мыслей, каких воле-
проявлений и каких душевных движений следует ожидать при
определенных условиях, каким путем они могут обусловливаться
и регулироваться; для нее совершенно безразлично, представляет
ли собою производящий их механизм физиологическую работу
1 В. Вундт. «Введение в психологию», 1912, стр. 9.

мозговых клеток, или же работу бессознательного душевного
аппарата».1
Я здесь не касаюсь того факта, что существуют психологи,
которые расширяют понятие психических процессов, включая
в них и бессознательные или, как иногда выражаются, под- или
внесознательные процессы на-ряду с сознательными, ибо такие
процессы, не будучи сознательными, протекают — по взгляду этих
психологов — опять же по типу сознательных, иначе говоря —
представляются как бы потухшими сознательными процессами
(бессознательные ощущения, представления и пр.).
Однако значение бессознательного в психической жизни,
вообще говоря, огромно; «бессознательное, — по Фрейду, — и есть
то реальное психическое, внутренняя природа которого нам так же
мало известна, как внутренняя сущность окружающего нас мира,
и оно так же несовершенно обнаруживается для нас в данных
сознания, как внешний мир в символах наших органов чувств».
Таким образом и это расширение понятия о психических
процессах, как не одних лишь сознательных, но и бессознатель-
ных или подсознательных, не изменяет сущности основной точки
зрения, вследствие чего современная психология, как я уже ска-
зал, является в настоящем смысле слова наукой субъективной и
потому резко обособляющейся от той области научных исследо-
ваний, которая обозначается именем естествознания.
Можно далее определенно сказать, что даже в самом существе
душевная жизнь, как таковая, не дает возможности иметь строго
определенную точку опоры для научного анализа.
До некоторого времени в изучении душевного мира мы держа-
лись условного деления внутреннего мира на ум, чувство и волю;
другие, однако, и это деление сокращают до двух и даже одного.
Между тем проф. Петражицкий 2 этим не- довольствуется и при-
знает, что нужно выделять еще эмоции, или импульсы, предста-
вляющие двустороннюю пассивно-активную природу, тогда как
во всех других состояниях души мы встречаемся с односторонне-
пассивными или односторонне-активными по природе явлениями.
1 См. «Психология и экономическая жизнь», Москва, 1914, стр. 11. На
стр. 21 того же труда автор говорит: «От психологии в научном смысле мы
требуем, чтобы она рассматривала душевную жизнь, как некоторое содержа-
ние сознания, которое должно быть разложено на свои составные части и
исследовано в отношении его причин и следствий».
2 Л. И. Петражицкий. «Теория права и государства», т. I, стр. 3. Он же.
«Введение в изучение права и нравственности», стр. 175 и др.

Таковы ощущения, представления, чувство и воля, понимаемая
как стремления и активные переживания.
Поэтому эмоции он признает главными руководящими факто-
рами приспособления к жизни, прочие же части психики имеют
второстепенную и вспомогательную роль. Можно оспаривать
этот взгляд, если иметь в виду, что уже самое деление на позна-
вание, чувство и волю само по себе имеет крайне условный ха-
рактер, и, с другой стороны, нет возможности представить, на-
пример, движение без двигательных импульсов, ощущения и чув-
ства без деятельного участия соматической сферы (дыхательных
движений, сердечно-сосудистой системы и т. п.), а волевые акты —
без мышечного ощущения, но всё же эмоции могут быть при-
знаны таким явлением, которое не может быть полностью вме-
щаемо в другие области душевной жизни, обозначаемые позна-
ванием, чувством и волей. Но и это оспаривается другими.
Не следует забывать, что субъективизм, обращаясь к само-
познаванию, находит в человеке те или другие наклонности и, не
оценивая истинного их происхождения за отсутствием объектив-
ного анализа, приписывает им метафизическое и даже транс-
цендентное происхождение, как это случилось с кантовскими ка-
тегорическими императивами.
Что касается самого метода, то одни довольствуются субъек-
тивным методом, подчиняя его соответствующему анализу, но
интуитивисты этим не довольствуются и вводят еще транс-
субъективный метод. Вы спросите: в чем различие интуитивизма
от субъективизма? Не правда ли, это заслуживает внимания. И
вот в чем дело. Интуитивисты утверждают, что интуитивное зна-
ние дает предмет целиком сразу, тогда как рассудочный анализ
имеет дело с частями предмета, из которых слагается целое; да-
лее интуитивное знание дает созерцание самой вещи и ее дей-
ствительной сущности и следовательно имеет абсолютный харак-
тер, тогда как рассудочный анализ оперирует символами, имея
следовательно относительный характер. Наконец интуитивное
знание сразу открывает бесконечную содержательность предмета,
тогда как рассудочный анализ вынужден строить для полного
изучения предмета бесконечный ряд понятий, связываемых одно
с другим, и притом этот бесконечный ряд понятий и неосуще-
ствим. Для примера одного и другого познавания можно взять
движение руки. Интуитивно, т. е. внутренне, оно познается, как
простое, цельное и абсолютное явление, а извне для наблюдателя,
его анализирующего, оно является, как движение, проходящее че-

рез бесконечный ряд точек. Таков взгляд Бергсона, наиболее вы-
дающегося представителя интуитивизма.
До сих пор среди психологов безусловным доверием поль-
зуется мнение, что при исследовании поведения человека психи-
ческое целиком исключать нельзя уже потому, что всякая реаль-
ность и всякий процесс есть прежде всего психическая реаль-
ность, ибо природу мы знаем из вторых рук, посредством психи-
ческого же мира, который отрицается механистами (Лотце).
Поэтому и в доказательство необходимости обращения к субъ-
ективному анализу при исследовании личности обыкновенно ука-
зывают на то, что самое познавание нами окружающего мира и
вообще суждение о нем основано на субъективном процессе. Но
в этом отношении упускают из виду, что это так нам предста-
вляется в виду того, что нам приходится в этом случае обра-
щаться к самонаблюдению и самоанализу. Если же мы обрати-
лись бы к объективному исследованию сторонней личности в
отношении процессов ее логики и поведения, как реакций на воз-
действия со стороны внешнего мира, то могли бы убедиться, что
развитие этих реакций является неизбежным в связи с биосо-
циальным развитием личности под влиянием ее опыта и в связи
с использованием ею внешних воздействий для сохранения как
самой личности, так и коллектива. С моей точки зрения логика
есть результат рефлексов, воспитываемых на опыте. Допустим,
что человек поглощает какой-либо фрукт, хотя бы яблоко, и при-
том поедает полностью. Отсюда опытное доказательство, что
яблоко съедобно. Но ведь также опытом доказывается, что не
только всё яблоко, но и его части, например шкурка, могут по-
едаться вместе с яблоком. Таким образом силлогизм, являющийся
прямым результатом рефлексов, выливается в следующую форму:
яблоки съедобны, шкурка — часть яблока — также съедобна. На
самом деле яблоко не всё съедобно, сердцевина с семенами обычно
отбрасывается, как трудно разрезываемая часть, а это лежит
в основе анализа, и вывод готов: яблоки имеют две части —
съедобную часть и несъедобную сердцевину и т. д. Нет надобности
говорить, что словесный символизм дает выигрыш для заключе-
ний главным образом в двух направлениях — в смысле облегчен-
ного процесса замены одних знаков другими и соответствующей
их перестановки, как мы имеем это и в математических исчисле-
ниях.
Заслуживает внимания, что логические операции воспро-
изводимы и механически, как показывает теоретическое по-

строение логической машины Томсоном, осуществленное Хру-
щевым.
А если это так, то и неизбежность субъективного процесса
в установлении наших соотношений с окружающим миром в
форме суждения и поведения является нашей собственной иллю-
зией. И в действительности многое мы «познаем» без участия
«сознания», интуитивно или инстинктивно. Да и нам известны
случаи восприятия, суждения и поведения без участия сознания,
когда последнее занято совершенно другой работой. Наконец
мы знаем явления так называемого бессознательного творчества,
и в том числе творчества во сне. Примеров такого творчества
известно много. Из более поздних данных укажем на математика
Пуанкаре с открытием фуксовой системы. Мне самому известен
ряд случаев творчества во сне.1 Наконец в нашем субъективном
мире в процессах мышления мы сознаем, как известно, далеко не
всё, а скорее лишь конечный результат мышления, самый же
процесс, каким образом мы приходим к данному суждению,
обычно протекает в значительной мере в сфере бессознательных
resp. безотчетных процессов. А если это так, то почему мы вы-
нуждены признавать априорную неизбежность участия сознатель-
ных процессов в установлении наших отношений к внешнему
миру?
Принимая во внимание известные процессы бессознательного,
т. е. непосредственного познавания в форме интуиции и бес-
сознательного же, «интуитивного» творчества, мы должны, на-
против того, придти к выводу, что сознание — вовсе не необходи-
мый элемент в установлении соответствующих соотношений
между индивидом и окружающей средой.
С своей стороны, мы не думаем отрицать «психическую»
реальность, но мы в праве утверждать, что «психическая» реаль-
ность не есть нечто обособленное от процессов мозга. Мы гово-
1 Незадолго до получения корректуры этих строк И. И. Лапшин в
докладе, сделанном в конференции Института по изучению мозга, признал
свыше 70 хорошо проверенных случаев творчества во сне. Сам я тоже мог
убедиться на себе самом в процессе творчества во сне. Неоднократно случа-
лось, что, сосредоточившись с вечера на предмете, который мне предстояло
изложить в поэтической форме, утром мне стоило взяться за перо, как
текст выливался как бы сам собой и мне оставалось только отшлифовать
несколько самую форму. Много интересного материала относительно твор-
чества во сне мы встречаем также и в книге С. О. Грузенберга: «Гений и
творчество». Ленинград. 1924.

рим, что психический процесс неотделим от мозгового процесса,
а потому, изучая мозговой процесс в его высших проявлениях,
мы изучаем вместе с тем ход и развитие самого психического
процесса.
Однако не всякий мозговой процесс есть в то же время и пси-
хический процесс, а потому понятие мозгового процесса шире
понятия психического.
Некоторые полагают, что в телеологически направленных про-
цессах, таких, как сложные действия, следствие является причи-
ной, ибо сама цель мыслится вперед, а потому без субъективного
анализа будто бы обойтись нельзя. Однако нельзя забывать, что
целью в одних случаях может быть то, что ранее уже было испы-
тано самим индивидом или его предками, как дело обстоит, на-
пример, в проявлениях инстинктов у животных; в других слу-
чаях целью может быть то, что воспроизводится на основании
опыта других, а потому и в этом случае действием руководит
воспроизведение прошлого, хотя и чужого опыта, сопровождаю-
щегося обычно стенической и положительной мимико-соматиче-
ской реакцией, как содействующей развитию рефлексов, напра-
вленных к поддержанию той же реакции. Поэтому здесь нет
существенного различия от всех других действий, возбуждаемых
путем оживления таких же действий, бывших в прошлом личном
опыте или в опыте других.
Дело, следовательно, не в сознании и не в представлении цели,
а в воспроизведении и осуществлении того, что благодаря опыту
в прошлом возбуждает стеническую или астеническую и соответ-
ствующую ей мимико-соматическую реакцию с наступательными
или оборонительными рефлексами. Поэтому-то целевые действия
свойственны уже простейшим животным (Дженнингс,1 Фамин-
цын,2 Метальников 3 и др.) и даже растениям (Фр. Дарвин). Нако-
нец и приспособление внешних проявлений одного человека по
отношению к другому существу, будет ли это животное или че-
ловек, относится не к психическим процессам последнего, как
можно было бы думать, а к внешним его проявлениям. Это дока-
зывается тем, что мы можем притворно угрожать кому-либо и тем
1 Jennings. «Das Verhalten d. niedr. Tiere unter norm. u. exper. Beding.»
Leipzig, 1910.
2 Фаминцын. «Естествознание и психология». Спб.
3 Метальников. «К физиологии внутрикишечного пищеварения у простей-
ших». Петроград, 1910.

вызвать с его стороны соответствующий отпор, или можем шу-
тливо смеяться, испытывая душевное горе, и даже заражать своим
смехом других.
Известно, что крайне сложными движениями обладают даже
отдельные сегменты низших животных. Если у морской звезды
отрезать у основания луч, то он продолжает двигаться вперед и
назад, опускаться и подниматься, а если его перевернуть, то он
снова ляжет нижнею поверхностью книзу. Также и у насекомых
отсеченные сегменты тела могут производить сложные оборони-
тельные движения; даже сегменты одного и того же насекомого,
по Романесу, вступают между собою в борьбу. Одинаковые явле-
ния могут быть обнаружены и у позвоночных, не исключая чело-
века. Так, лягушка с перерезанным продолговатым мозгом произ-
водит сложные движения стирания своей лапкой раствора ки-
слоты со спинной поверхности. Если птиц, например уток, опе-
рировать, производя им перерезку под продолговатым мозгом,
то, искусственно поддерживая у них дыхание, можно обнаружить
очень сложные движения лап, крыльев и гузка (Тарханов), а при
сохранении продолговатого мозга до уровня четверохолмия
можно получать у животных и крики. Таким образом вся сложная
координация разнообразных движений у позвоночных дана уже
в низших центрах спинного мозга. Головному мозгу в этом слу-
чае остается только посылать импульсы к нижележащим центрам,
чтобы осуществлять тот или другой акт. Нет надобности гово-
рить, что функция растительных органов, регулируясь вегета-
тивной или симпатической и парасимпатической нервной систе-
мой, отличается большой автономией и не нуждается даже в осо-
бой регуляции со стороны мозговой коры, хотя роль последней
в отношении влияния на симпатические узлы всё же не исклю-
чается.
Как показывает внутренний человеческий опыт, эти функции
протекают без участия сознания или — точнее — подотчетной дея-
тельности, хотя в болезненных состояниях они могут проявлять и
сознательность или быть подотчетными.1 Отсюда возникает
вопрос: всегда ли необходимо сопровождение сознанием и кор-
ковых импульсов, которыми действие этих механизмов видоизме-
няется?
1 В устранение субъективного и совершенно неопределенного термина
«сознание» мы будем пользоваться вполне объективным и подходящим терми-
ном «подотчетной деятельности».

Надо заметить, что в современной психологии пользуются и
объективными данными наблюдения над сторонней личностью, но
собственно лишь для того, чтобы этим путем подойти к выясне-
нию внутренних, т. е. субъективных переживаний. Иначе говоря,
путем наблюдения объективных проявлений, например мимики,
изменений сердечной деятельности и дыхания, не говоря о речи
и поведении, стараются выяснить «корреляты» этих изменений
в сфере психической или душевной деятельности, понимаемой,
как ряд внутренних процессов, доступных нашему самонаблю-
дению.
Но мы уже знаем, что даже сложные проявления нашей дея-
тельности могут происходить вполне автоматически, не будучи
подотчетными.
Известно, что человек в сомнамбулическом состоянии может
совершать весьма сложные действия, не отдавая затем о них ни-
какого отчета. Он действует в роли автомата. Да и для того,
чтобы действовать автоматически, не нужно быть даже в сом-
намбулическом состоянии. Достаточно быть чем-нибудь отвле-
ченным, чтобы наши действия приобрели чисто автоматический
характер.
Вот как Дидро, например, описывает подобное состояние че-
ловека: «Это был геометр. Проснувшись утром и открыв глаза,
он тотчас возвращается к разрешению задачи, начатой им нака-
нуне. Он берет халат, одевается, сам не зная, что он делает. Са-
дится за стол, берет линейку и циркуль, проводит линии, пишет
уравнения, комбинирует, делает исчисления, не ведая сам что
творит; часы бьют, он смотрит на них, затем спешно пишет не-
сколько писем, которые должны быть отправлены с сегодняшней
почтой. Написав письма, он одевается, выходит из дому, идет
обедать на улицу Рояль, холм св. Рока. Улица завалена камнями,
он лавирует между ними. Вдруг останавливается: он вспомнил,
что его письма остались на столе незапечатанными и неотпра-
вленными. Он возвращается домой, зажигает свечку, запечаты-
вает письма и сам относит их на почту. Оттуда он отправляется
на улицу Рояль, входит в дом, где намеревается отобедать, и
встречается там с кружком философов — своих приятелей; гово-
рят о свободе, и он утверждает, горячась, что человек свободен.
Я не мешаю ему говорить, но вечером, отведя его в уголок, я
спрашиваю у него отчета в его действиях. Он, оказывается, ровно
ничего не помнит из того, что делал, и я вижу, что он предста-
влял совершенную машину, пассивно выполнявшую различные

действия согласно приводившим ее в движение мотивам, он не
только не был свободен, но даже не совершил ни одного акта
сознательно, по своей воле. Он думал и чувствовал, но действо-
вал нисколько не свободнее, чем безжизненное тело или дере-
вянный автомат, который выполнял бы то же самое, что и он»
(Ш. Летурно. «Нравственность», стр. 36 — 37).
В виду сказанного, не без основания в философии до сих пор
остается далеко неразрешенной даже проблема чужого «я». Нам
нет надобности вдаваться в подробности по этому поводу, но
обратимся к первоисточнику современного солипсизма у нас
в России.
Вот что мы читаем у проф. А. И. Введенского,1 который
еще в 1892 г. в статье «О пределах и признаках одушевления»
(«Журн. Мин. Народн. Просв.») стал на точку зрения, которая
в последнее время выражена им еще с большей полнотой:
«Объективные, т. е. извне наблюдаемые признаки одушевлен-
ности должны состоять из таких материальных явлений, отно-
сительно которых можно было бы неоспоримым образом дока-
зать, что они не могут возникать там, где нет душевной жизни.
По этим-то признакам и можно будет заключать, где она суще-
ствует и где ее нет. Но результаты нашего исследования сведутся
к следующему положению: ни одно объективно наблюдаемое, т. е.
никакое физиологическое явление не может служить достовер-
ным признаком одушевленности, так что душевная жизнь не
имеет никаких объективных признаков». После целого ряда диа-
лектических рассуждений автор заявляет: «Я в праве смело утвер-
ждать без всякого опасения противоречить каким-либо заведомо
существующим фактам, что кроме самого меня ровно никто не
одушевлен во всей вселенной». Признавая, что существование
собственной одушевленности составляет несомненную истину,
автор делает вывод, что «там, где наверное существует душевная
жизнь (т. е. во мне самом), она наверно течет таким образом, что
сопутствующие ей телесные явления совершаются по собствен-
ным материальным законам так, как будто бы там совсем нет
душевной жизни».
Автор признает этот закон психо-физиологическим законом
или основным законом отсутствия объективных признаков оду-
шевленности. Внутреннее переживание, испытываемое мной, по
1 А. И. Введенский. «Психология без всякой метафизики». Пгр., 1917,
стр. 71 и след.

А. Введенскому может быть только предметом веры других, ни-
чуть не более. Он находит, между прочим, оправдание этой своей
точки зрения и в физиологических исследованиях по отношению
к психическим отправлениям у животных.
Не будем высказываться о вышеизложенном по существу,1
ибо положение А. И. Введенского основано на диалектике и дово-
дах теоретического свойства, а они по свойству человеческого
ума не всегда являются безупречными руководителями в оценке
истины. Вспомним древних софистов.
Всем, например, понятно, что всякий другой на том же самом
основании, на каком я стал бы отрицать одушевленность в дру-
гих людях, может отрицать и мою «одушевленность», что уже
явно противоречит моему внутреннему опыту, т. е. «самой несо-
мненной вещи» (выражение А. И. Введенского), какая вообще
представляется моему уму. Отсюда очевидно, что такое утвержде-
ние другого лица по отношению ко мне представит для меня оче-
видную несообразность, а если это утверждение — очевидная не-
сообразность, то и построенное по тому же логическому приему
мое утверждение относительно других должно быть признано та-
кою же несообразностью.
Одно несомненно, что для изучения одушевленности в других
существах не имеется соответствующих методов, которые бы нас
руководили безошибочно. Дело таким образом сводится опять-
таки к утверждению, что субъективное непосредственно познается
только путем субъективного анализа на себе самом и никак иначе.
Если корифеи субъективной психологии договариваются до со-
липсизма, то ясно, какую цену может иметь субъективный метод
вообще. Между тем субъективизм проникает не одну субъективную
психологию, но вслед за ней и такую прикладную науку, как
экспериментальная педагогика. В доказательство приведем сле-
дующее место из известного руководства Меймана («Лекции
по экспериментальной педагогике», ч. II, стр. 33): «Все наблюде-
ния над другими людьми, как показала давно общая психоло-
гия, состоят в том, что по внешним признакам душевной жизни,
т. е. — в нашем случае — по внешним признакам индивидуаль-
ности, мы умозаключаем о внутренних психических переживаниях.
1 Литературу и критику вопроса о солипсизме можно найти в книге
С. О. Грузенберга: «А. Шопенгауэр». Петр., 1912, и в его «Очерках современ-
ной русской философии». Петр., 1910. См. также мою статью: «Что такое
объективная психология?», помещенную в «Вопросах философии и психо-
логии».

Этими внешними признаками мы пользуемся, следовательно, как
симптомами внутренней жизни. Это либо какие-нибудь действия,
либо отношения индивида, по поводу которых нам надо уяснить
себе, какие психические процессы и психофизические свойства
индивида лежат в их основе. Но такого рода уяснение мы всегда
производим как-нибудь по аналогии с нашей собственной вну-
тренней жизнью и ее проявлениями, которые подмечаем у самих
себя; а это значит только, что всякое (объективное или внешнее)
наблюдение над другими людьми основано в конечном счете на
самонаблюдении (ср. т. I, стр. 23 и след.).
«Отсюда для практики наблюдения вытекает важное правило,
которого никогда не следовало упускать из виду: мы должны
постараться проследить в самих себе по возможности все инди-
видуальные явления, констатируемые у других, — проследить,
хотя бы только стараясь вообразить аналогичное развитие тех же
свойств у нас самих. Но это еще в большей мере относится к экс-
периментированию, которое представляет собою не что иное, как
повышенное и точное наблюдение».
Я не могу не просить извинения перед читателями за длинную
цитату, но она относится к существу дела, и не привести ее пол-
ностью значило бы не дать исчерпывающего объяснения для субъек-
тивного лагеря. Но спрашивается: как можно проследить на себе
самом индивидуальные особенности сторонней личности, если
этими особенностями природа не наделила меня самого? Оче-
видно, что тут в корне лежит глубокое заблуждение как следствие
субъективного метода исследования.
Отсюда ясно, что, пользуясь объективными данными, нельзя
иметь вполне точного и вполне соответствующего представления
о субъективном мире чужой личности и другого существа вообще.
Это, конечно, ничуть не обозначает, что, руководясь своими соб-
ственными переживаниями, человек не может воспроизводить
субъективный мир другого лица путем так называемого перево-
площения. Что это на самом деле так, об этом свидетельствуют
произведения лучших художников всех времен; но это уже пред-
мет художественного, следовательно отходящего от самой дей-
ствительности творчества, а не научного анализа, и руководиться
им — значит свести дело к тому же самому логическому построе-
нию, как если бы на основании творчества художников, например
живописцев, мы судили о реальных соотношениях вещей или,
например, театральную сцену мы признали бы реальной
жизнью.

В заключение следует сказать, что солипсизм — учение ничуть
не новое в философии. Из доклада проф. Ф. И. Щербатского
Петроградскому Философскому Обществу (в 1916 г., 4 февраля)
мы узнаем, что солипсизм проповедывался даже старыми индус-
скими философами и тогда уже возбуждал споры, встре-
чая серьезную оппозицию со стороны других представите-
лей философской мысли, таких например, как Дармакирти
(XVI стол.).1
Надо впрочем заметить, что в психологии с некоторого вре-
мени стали подвергать сомнению все вообще прежние теории о
познании чужого «я».2 Так, в работе Т. Липпса 3 мы имеем резкую
критику наиболее распространенной теории умозаключения по
аналогии.
Несостоятельность этой теории Липпс видит в том, что чужие
физические проявления в большинстве случаев представляют
1 Приводим здесь наиболее существенные из положений доклада
Ф. И. Щербатского.
«1. Среди сочинений буддийского философа-идеалиста Дармакирти
имеется небольшой трактат, посвященный вопросу о том, на чем основано
наше убеждение в существовании чужой одушевленности.
«2. Появление его было вызвано нападками реалистов, утверждавших,
что с точки зрения идеализма существование чужой одушевленности недо-
казуемо.
3. Поэтому первая половина трактата посвящена доказательству того,
что идеалист имеет такое же право заключать о существовании чужой
одушевленности, как реалист; разница лишь в том, что реалист говорит о
действительных проявлениях чужой одушевленности, а идеалист — только о
соответственных представлениях.
«4. Попутно опровергается два возражения реализма: а) одно касается
того, что чужие движения и слова должны были быть признаны автоматич-
ными (бессознательными), и б) другое — того, что и в сновидениях можно
было бы заключать о существовании чужой одушевленности, так как во сне
имеются такие же представления чужих действий.
«5. Покончив с опровержением реализма, Дармакирти высказывает соб-
ственный взгляд, сводящийся к тому, что прежде всего, конечно, только свои
движения и слова могут быть признаны действительными признаками одуше-
вленности, чужие же движения и слова могут быть признаны таковыми
лишь условно, косвенно, вследствие ассоциации по сходству со своими.
«6. Затем подробно разбирается вопрос о том, в каком смысле и в какой
степени опирающееся на такое сходство умозаключение о существовании
чужой одушевленности может считаться источником достоверного знания».
2 См. изложение этих теорий в брошюре И. И. Лапшина «Проблема
чужого «я» в новейшей философии». Спб., 1910.
3 Th. Lipps. «Psychol. Untersuchungen». Bd. 1, Lief. 4, «Das Wissen von
fremden Ich».

собою явления иного рода, нежели наши собственные физические
проявления. Так, например, чужой гнев мы наблюдаем в виде
внешней зрительной картины, тогда как свой гнев мы восприни-
маем в виде кинэстетических ощущений. Лишь зеркало нам дало
бы внешнюю картину своего гнева, воспринимаемую другими.
Далее, допуская, что чужие физические проявления сходны
с нашими физическими проявлениями, мы и в этом случае полу-
чим представление только о своем субъективном состоянии, напри-
мер о гневе, но ничуть не о чужом.
Наконец, если бы признать возможными такие заключения по
аналогии, то всё же мы могли бы говорить лишь с вероятностью
о причине полученного убеждения, но вовсе не было бы настоя-
щего доказательства, ибо заключения по аналогии дают в ре-
зультате лишь вероятный, но ничуть не безусловный вывод.
В виду недостатков теории умозаключений по аналогии, Липпс
выдвинул особую теорию «вчувствования», по которой предста-
вление о чужих существах, как одушевленных, исходит из ин-
стинкта подражания. При виде зевка у постороннего человека я
чувствую потребность зевать, при виде чужого гнева у нас возни-
кает стремление к таким же внешним проявлениям. Но эти подра-
жательные мимические движения суть моменты тех же самых со-
стояний и во мне самом, иначе говоря — дело идет здесь не о вос-
произведении только чужого состояния в виде дремоты или
гнева, а о новом своем переживании.
По признанию самого Липпса, вчувствованием своего «я»
в чужую мимику достигается лишь тенденция к переживанию
своей эмоции гнева, но не убеждение в существовании чужого
«я», которое, по его мнению, является необъяснимым и ни на что
более несводимым фактом веры.
Нечего говорить, что теория Липпса, как справедливо заме-
чает Н. О. Лосский,1 обладает теми же недостатками, как и теория
по аналогии. Дело в том, что в восприятии чужого зевка
или чужого гнева дается лишь зрительная картина этого акта.
При этом мы подражаем при посредстве соответствующих мы-
шечных движений, которые в результате опять же дают кинэсте-
тические, а не зрительные переживания.
Эта теория Липпса подобрана путем критики в известной
работе М. Шеллера «Ueber den Grund zur Annahme der Existenz
1 H. О. Лосский. «Восприятие чужой душевной жизни». «Логос». Спб.—
Москва, 1914.

des fremden Ich».1 Таким образом она ничуть не имеет преиму-
ществ пред теорией аналогии.
По Петражицкому2 лучшие результаты достигаются не путем
аналогии, а совмещением метода внутреннего и внешнего наблю-
дения. Дело идет прежде всего об установлении связи между
определенными психическими состояниями и определенными же
внешними проявлениями. Добыв такого рода общие сведения,
мы имеем посылки для дедуктивных заключений в конкретных
случаях, т. е. заключений не по аналогии наших индивидуаль-
ных и чужих индивидуальных движений, а путем подведения
конкретных чужих движений под соответственные общие поло-
жения.
Однако нельзя забывать, что и в этом случае общие положе-
ния не выявляют индивидуальных субъективных отношений в са-
мом установлении связи между психическими и внешними про-
явлениями, а это обстоятельство не выводит вопроса из ту-
пика.
С другой стороны, еще Дарвин признавал инстинктивное рас-
познавание субъективных переживаний. Так как выразительные
движения в большинстве случаев осуществляются при посредстве
прирожденного нервного механизма и потому выполняются бо-
лее или менее шаблонно, то ясно, что благодаря этому и способ-
ность узнавать их стала инстинктивной.3 С другой стороны,
имеются теории, которые нас вводят уже в недра интуиции, кото-
рой придерживается ряд авторов. Так, например, Шеллером за-
дача познания чужого «я» разрешается в смысле интуитивного
восприятия. Между прочим Шеллер в своем учении не делает
разницы между тем содержанием сознания, которое представляет
собою переживание, и тем, которое является лишь предметом
наблюдения. Поэтому он полагает, что может существовать пере-
живание «чужого» как «своего», в чем, однако, заключается не-
сомненная методологическая ошибка.4
Другого рода интуитивное воззрение развивает Н. О. Лос-
ский, который также допускает возможность непосредственного
восприятия чужой душевной жизни или чужого «я».
1 См. его же. «Zur Phänomenologie und Theorie des Sympathiegefühls und
von Lieb und Hass». 1913.
2 Петражицкий. «Введение в теорию права». Спб., стр. 30 — 37.
3 Ч. Дарвин. «О выражении ощущений». Спб., 1899, стр. 179 — 180.
4 См. Лосский. «Восприятие чужой душевной жизни». «Логос» 1914, т. I,
вып. 2.

К подражанию чужому зевку или гневу влечет, по его мнению,
не зрительная картина, а восприятие (вернее — предвосхищение)
«сладостной» активности чужого зевка или восприятие чужого
гнева и его моторной активности, кроющейся под зрительной
картиной. Иначе говоря, я воспринимаю другого человека не
просто как сочетание внешних форм и цветов, меняющих свое
положение в пространстве, а как нечто активное, жизнедеятель-
ное, одушевленное, вследствие чего и возникает влечение к подра-
жанию его активности и душевной жизни.
Однако легко понять, что и в этом случае человек переживает
свою, а не чужую активность; кроме того, здесь понятие актив-
ности замещается понятием одушевленности, между тем всякому
ясно, что эти понятия не тождественны, ибо активным может ока-
заться и предмет, лишенный одушевления, каковы все радио-
активные вещества. Следовательно, и теория непосредственной
интуиции не дает нам ключа для познания чужого «я».
Интуиция только в том случае могла бы оказать помощь раз-
решению проблемы, когда можно было бы доказать, что не
только на нас действует непосредственно чужое переживание, что
впрочем и не исключается наукой, но, что, главное, мы и вос-
производим его в себе самих, и притом воспроизводим не как
свою активность и свое переживание при восприятии активности и
одушевления другого лица, а как его переживание. А между тем
ни то ни другое не представляется доказанным.
Надо заметить, что произведенные мною опыты на животных
и затем на людях («Вопросы изучения личности», вып. 2) уста-
навливают возможность непосредственной передачи при извест-
ных условиях от одного человека к другому так называемых
скрытых рефлексов в форме сосредоточения на том или другом
действий, что было обозначаемо другими авторами телепатиче-
ской передачей. Отсюда ясно, что мозг человека и животных,
являясь аккумулятором энергии, при известных условиях может
играть роль отправителя и приемника, подобно радиостанции,
где использовываются лучи Герца. Но при этой передаче
дело идет уже ничуть не о сознательных процессах и следова-
тельно не о воспроизведении последних в форме сознательных
же переживаний, а это исключает использование этих явлений как
метода научных исследований в деле распознавания чужого «я».
Таким образом, ни теория аналогии, ни теория вчувствования,
ни теория интуитивизма не дают нам возможности познавать чу-
жое «я», а тем более его анализировать с достаточной научной

точностью, при чем самое чужое «я» такими представителями фи-
лософского мышления, как А. И. Введенский и Липпс, признается
не более как предметом веры.
Спрашивается поэтому: может ли нам давать обоснование для
точного анализа душевной жизни других метод, основанный на
так называемом посредственном или опосредственном само-
наблюдении, если чужое «я» само по себе недоступно для позна-
вания и является, по мнению авторитетных психологов, лишь
предметом веры? Ведь ясно, что учение солипсизма стоит в про-
тиворечии и с применяемыми его же защитниками, как и всеми
психологами, методами посредственного самонаблюдения.
Если чужое «я» есть только предмет веры, если я не могу даже
убедиться в существовании чужого «я», если я не могу его дока-
зать никаким способом, то как можно говорить еще о посред-
ственном самонаблюдении, т. е. наблюдении того, что в сущности
нельзя доказать, в существовании чего нельзя убедиться и что
составляет лишь предмет веры, а следовательно и возможности
сомнения в нем. Возьмем для сопоставления другую проблему —
проблему бога. В бога можно верить, о боге можно судить, но
ни доказывать его существования со строго научной точки зре-
ния, ни убеждаться в его существовании нельзя; а вот допустим,
я стал бы прибегать для доказательства бога к методу посред-
ственного самонаблюдения, обращаясь, допустим, к изучению
пророков, различным откровениям и житию святых. Это ведь и
было делаемо религиозно настроенными людьми и, как известно,
привело к антропоморфическому представлению бога.
Можно ли, однако, извлечь из этого научное знание, можно ли
построить на этом науку? Полагаю, что нет, нельзя, и скажу да-
лее: изучать божество, если бы и было возможно, то по проявле-
ниям его силы в природе, как собственно и делает первобытный
человек, верящий в существование бога, незнакомый с законами
природы и объясняющий, например, гром и молнию действием
божеской силы. Но культурный человек не находит в явлениях
природы никаких вообще чудес и изучает их не с точки зрения
проявления божеской силы, а как вполне закономерные явления
окружающего мира. Таким же точно образом, не имея возмож-
ности доказать присутствие сознания в других существах, куль-
турный человек должен относиться и к исследованию тех реак-
ций, которые обнаруживает окружающая его живая природа и
в том числе сторонние люди, — тем более, что реакции различ-

ных живых существ в конце концов различаются друг от друга
лишь сложностью явлений.
Очевидно, в этой своей роли, т. е. в роли анализа чужого «я»,
посредственное самонаблюдение должно быть признано с науч-
ной точки зрения мало пригодным методом, ибо в лучшем слу-
чае мы бы с помощью этого метода навязывали чужому «я» свои
собственные ощущения, представления и переживания, а это при-
вело бы нас к грубо ошибочным заключениям.
Возьмем простой зрительный объект, рассматриваемый двумя
лицами в одно и то же время. Можно думать, что дело идет здесь
об одинаковых зрительных переживаниях. Однако нетрудно убе-
диться, что до тождественности и здесь очень далеко, ибо один
так воспринимает цвет, другой иначе, один — близорук, другой —
дальнозорок, один смотрит сосредоточенно, другой — без всякого
сосредоточения, один сосредоточивается на одной части пред-
мета, другой — на другой части, один согласно своим индиви-
дуальным особенностям заинтересовывается тем, другой дру-
гим и т. п.
Надо вообще заметить, что восприятие внешнего лица не
только неполно (между звуковыми колебаниями самое большее
32 000 — 40 000 волн в 1“ и тепловыми колебаниями в несколько
билонов волн в 1“ имеется огромное количество невоспринимае-
мых нами ритмов), но и непостоянно и неодинаково у разных
лиц. Мы не будем говорить об изменениях в сфере восприятия
под влиянием ненормальных состояний воспринимающего аппа-
рата, которые в сущности чрезвычайно часты, а заметим, что не-
точности восприятия зависят от самого устройства наших вос-
принимающих аппаратов. Прежде всего эти аппараты приспо-
соблены к квалифицированному восприятию, благодаря чему они
искажают внешнее восприятие тактики. Удар, полученный в глаза,
вызывает световые раздражения, хотя раздражителем при этом
является механическое, а не световое воздействие.
Из исследований Фехнера нам стало известно, что минималь-
ному по силе ощущению соответствует определенная же мини-
мальная сила раздражения. Этот порог ощущения не отличается
однако постоянством в разные моменты жизни и при разных
обстоятельствах, а главное — он неодинаков у разных лиц.
Порог этот зависит и от внешних условий, ибо он оказывается
тем ниже, чем меньше внешних раздражений. Слабый свет хо-
рошо различается в темноте, тогда как в освещенной зале он
незаметен. Звезды видны ночью, но те же звезды невидны в тече-

ние дня. И если согласно закону Вебера — Фехнера отношение
между интенсивностью ощущения и интенсивностью раздражения
выражается отношением логарифма к его числу, то ясно, в какой
мере наши ощущения являются неточными показателями внеш-
них раздражений вообще. Но мы знаем, что порог ощущений не-
одинаков у разных лиц, а следовательно и вышеуказанное отно-
шение должно быть у разных лиц в той же мере неодинаковым.
Далее, мы знаем, что сила ощущений изменяется в очень резкой
степени от состояния сосредоточения общего мимико-соматиче-
ского тонуса и большей или меньшей сознательности, а это де-
лает этот показатель еще менее точным и еще менее сравнимым
у различных людей.
Если принять во внимание, как различествует сосредоточение
и общий тонус у разных лиц, то уже эти факторы обусловливают
глубокое расхождение в сфере ощущений и восприятий у разных
лиц. Всем известно далее неодинаковое развитие разных воспри-
нимающих органов. У одних мы имеем более развитым слух (слу-
ховой тип), у других зрение (зрительный тип), у третьих осяза-
ние и мышечное восприятие (так называемый мышечный тип);
наконец большие различия могут быть и в отношении обонятель-
ных и вкусовых и температурных воспринимающих аппаратов,
сообразно этому и восприятие соответствующих ощущений ока-
зывается и количественно и качественно неодинаковым. Доста-
точно сравнить отношение к музыке хорошего музыканта или
певца с хорошо развитым слухом и человека «музыкально глу-
хого», чтобы убедиться, с какими резкими градациями восприя-
тия мы имеем здесь дело. Имеются, кроме того, еще и типы с пре-
обладающим развитием не одного, а например двух, даже трех
воспринимающих органов. Неодинаковым является и развитие
двигательных аппаратов у различных лиц, что отражается косвен-
ным образом и на мышечном восприятии. Не говоря о важном
значении мышечной силы у разных лиц, работами в заведуемой
мной лаборатории выяснено существование двух двигательных
типов — оборонительного и наступательного. Кроме того, следует
признать существование особого словесного типа между людьми,
а так как роль слова, как заместителя конкретных раздражите-
лей, является чрезвычайно важною в развитии нашей сочета-
тельно-рефлекторной деятельности, то ясно, что этот тип должен
сильно разниться от других типов.
Нельзя забывать, что люди вырастают в разной жизненной
обстановке и следовательно черпают чрезвычайно неодинаковый

материал из окружающих условий, который к тому же подвер-
гается неодинаковой обработке благодаря различным условиям
воспитания и образования.
А если мы еще к тому прибавим, что и природная одаренность
различных лиц представляется неодинаковою, то нетрудно по-
нять, как должен различествовать внутренний мир у различ-
ных лиц.
В конце концов мы можем иметь не посредственное само-
наблюдение, а, как мы говорили выше, лишь суждение о субъек-
тивном мире другого человека, пользуясь его высказываниями о
себе самом и другими проявлениями его личности. Это суждение
дает нам возможность воссоздавать внутренний мир человека,
как художник воспроизводит, например, портрет того или дру-
гого невиданного им деятеля, но это воспроизведение лишь
в отдаленной мере может быть сходным с действительностью, а
ничуть не копией его и следовательно не тождественным с ним.
Скажут, что мы имеем речь другого человека, состоящую из
знакомых нам слов, как символов, которым мы придаем опреде-
ленное значение в отношении субъективных переживаний. Но
слово, как символ, есть только указатель того, что составляло
или составляет предмет переживания. Самое же переживание, его
характер и особенности зависят от многих привходящих условий,
как-то: эмоции, сосредоточения, индивидуальности и т. п. По-
этому в словах, как в символах, надо усматривать лишь простой
знак переживаний другого лица, по существу далеко не тожде-
ственных, а лишь сходственных с аналогичными переживаниями
нашего «я».
Говорить, по словам известного языковеда Потебни, зна-
чит не передавать мысль от одного человека другому, а возбу-
ждать в другом его собственные мысли. В виду этого надо при-
знать, что самое понимание является лишь сходным с тем, что
происходит в говорящем.
Ясно отсюда, что язык, как двигательная реакция, дает только
толчок к возбуждению сходной мысли, которая развивается в че-
ловеке в прямой зависимости от его личности. Воспринимающий
чужую речь таким образом развивает собственную мысль, а не
принимает только чужую мысль, выраженную в словах говоря-
щего.
По словам проф. Поливанова, в сущности всё, что мы говорим,
нуждается в слушателе, понимающем, в чем дело. Если бы всё, что
мы желали высказать, заключалось в формальных значениях

употребленных нами слов, нам нужно бы употреблять для выска-
зывания каждой отдельной мысли гораздо более слов, чем это де-
лается в действительности. Мы говорим только необходимыми
намеками. Раз они вызывают в слушателе нужную нам мысль,
цель достигается, и говорить иначе было бы безрассудной расто-
чительностью.
Возьмите поэзию — этот язык образов, который еще более
сжат, нежели обыкновенный деловой язык, а между тем кому не-
известно, что иногда одна или две строки стиха возбуждают бо-
лее мыслей, нежели обширный трактат на ту же тему!1
По взгляду Потебни, каждое слово содержит в себе три эле-
мента: членораздельный звук, представление, в нем заключаю-
щееся, и значение его, как символ. Звук и значение остаются на-
всегда связанными со словом, хотя значение может зависеть от
тех соотношений, в которые вступает слово во время речи с дру-
гими ее элементами, а произношение — от говора и акцента; пред-
ставление же, третья составная часть слова, есть тот первоначаль-
ный внутренний образ, который связал данный членораздельный
звук с данным объектом. Но этот образ часто утрачивается и во
всяком случае может быть совершенно неодинаковым у различ-
ных лиц.
Самое слово представляет собою в сущности воплощение
представления в слове, а с другой стороны — слово, даже всякий
членораздельный звук, родит представление, но представление,
так сказать, самобытное, которое возникает в голове слушаю-
щего в прямой связи с внешним ориентировочным рефлексом.
Одни и те же слова в устах различных лиц представляются
неодинаковыми, и в свою очередь значение их не для всех оди-
наково. Военный, ученый, художник, хлебопашец, дикарь, жен-
щина, ребенок — одно и то же слово поймут каждый по-своему.
Даже один и тот же человек в различном настроении и в различ-
ных условиях придаст одному и тому же слову неодинаковый
смысл. Отсюда ясно, какая условность скрыта в тех словах, кото-
рыми мы объясняемся. Каждое слово возбуждает в слушателе да-
леко не тождественное представление уже потому, что со всяким
конкретным словом обычно связывается тот предмет, который
был в опыте, а всякое слово, выражающее общее понятие, соот-
ветствует тому умственному процессу, который произошел во
мне самом. Далее имеется ряд слов со значением нестрого уста-
1 См. Сборник по теории поэтического языка. Вып. 1. Пгр., 1916.

новленным, которое определяется каждой личностью по-своему.
К тому же имеется ряд незнакомых или мало знакомых слов, кото-
рые употребляются в речи из подражания другим и которым при-
дается неправильное или неточное значение каждой отдельной
личностью.
Отсюда ясно, как мало можно доверяться словесной передаче,
если хотят с помощью ее точно распознать внутренний мир дру-
гого лица.
Да в сущности никто этого и не делает, а воспроизводит на
основании слов другого свой внутренний процесс, обманывая
таким образом самого себя насчет кажущегося воспроизведения
чужих переживаний.
То же следует сказать и в отношении языка мимики.
Вот почему имеет известный смысл парадокс Гумбольдта:
«всякое понимание есть непонимание».
Я скажу даже, что не представление связало первоначально
слово с объектом, а условия, приведшие к их сочетанию. Предста-
вление же явилось моим внутренним сопутственным знаком, свя-
занным с восприниманием объекта, — и только, тогда как посред-
ником внутренний образ никогда не был и не мог быть.
Из вышеизложенного опять-таки очевидно, что познавание
внутренних переживаний другого лица, если и представляется воз-
можным, то не иначе, как с крайне малым приближением.
Суждение по аналогии и вчувствование совершенно игнори-
руют индивидуальный характер восприятия. А между тем может
ли подлежать сомнению, что, если один и тот же предмет, напри-
мер лошадь, будет рассматриваться извозчиком, ветеринаром,
любителем-коневодом и художником, то внутренний процесс
суждения каждого из этих лиц окажется далеко не одинаковым?
Вместе с тем и дальнейшее развитие внутреннего процесса в смы-
сле вторичных ассоциаций будет различаться не несущественным
образом. Скажут, что это различие принимается во внимание
в словесной передаче, но и тут мы не должны забывать, что не
одни слова, но и мимика, жесты, действия и поступки человека
должны быть принимаемы во внимание в проявлениях человече-
ской личности. И при всем том, если мы будем всем этим пользо-
ваться в целях распознавания внутреннего мира другого чело-
века, мы не достигнем цели, ибо человек может быть вниматель-
ным или рассеянным, или намеренно или ненамеренно лгать, сдер-
живать свои жесты и мимику и не делать ничего такого, что мо-
жет обнаружить его намерения.

Вообще можно сказать, что, хотя видимое тождество внешних
проявлений двух лиц предполагает возможность сходственных
внутренних переживаний, однако это далеко не так даже и при
условии тождества поводов к этим внешним проявлениям. Дело
в том, что, если одинаковые внешние раздражения вызывают пер-
вично, хотя и не тождественные, но всё же близкие по характеру
ощущения, то дальнейшее развитие внутренних переживаний
в зависимости от индивидуальных отношений уже представляет
более или менее значительные различия.
Допустим, что мы видим двух смеющихся лиц, смотрящих на
одно и то же происшествие. Можете ли вы быть уверены, что и
в том и в другом случае вы имеете одинаковые внутренние пере-
живания? Конечно, нет, ибо один находит в данном происшествии
смешным то, а другой другое. Ясно, что различие здесь обусло-
вливается индивидуальным отношением к одному и тому же
внешнему воздействию, которое является неодинаковым у раз-
личных лиц.
Возьмем другой пример. Человек смеется — и этим смехом за-
ражает другого. Оба таким образом смеются, но очевидно, что их
внутренние переживания опять-таки неодинаковы. Ясно, что, как
при одинаковой внешней реакции различные индивидуальные
отношения к внешнему воздействию приводят к различным вну-
тренним переживаниям, так тем более различный внешний повод
при одинаковой внешней реакции обусловливает различие вну-
тренних переживаний.
Очевидно, что здесь дело идет, как мы уже говорили, не о по-
средственном наблюдении, а о суждении о субъективном мире
другого лица, и притом суждении, далеком от точности.
Некоторые из зараженных субъективизмом переоценивают зна-
чение субъективного метода в другом отношении Так, Вольт-
ман в своем сочинении о «Дарвинизме и социализме» (стр. 8)
говорит, что «в своих личных делах человек сотворяет себе как
бы зеркало, в котором путем аналогии он наблюдает и познает
внешний мир. Человек должен был раньше сознать свое собствен-
ное развитие, а уже потом признать, что эволюция есть научный
принцип, необходимый для объяснения всей вселенной. Прежде
чем была исследована творческая сила борьбы за существование
в животном и растительном мире, эта борьба была познана в че-
ловеческом мире» и т. д.
Я должен, однако, решительно оспаривать это положение.
Прогресс мысли как раз наисильнейшим образом встречал пре-

пятствия каждый раз, когда человек исходил из своего собствен-
ного зеркала. И отказ от птоломеевской системы миров, по кото-
рой земля, на которой живет человек, являлась центром движе-
ния всех миров, и отказ от абсолютно-свободной воли самого че-
ловека, и отказ от представления божества, подобного по внеш-
ности человеку, и отказ от значения субъективных факторов в
истории человечества долгое время не мог совершиться именно
благодаря тому, что человек смотрел и смотрит в свое зеркало,
перенося свое «я» на внешний мир, затормаживая тем самым про-
гресс человеческой мысли.
Можно думать наконец, что пересказ субъективных пережива-
ний гарантирует точность воспроизведения своего внутреннего
мира. Но мы уже говорили, что слово есть только символ, знак,
а потому и здесь мы находимся далеко от порога истины. Еще
в большей мере это относится к тем случаям, когда пересказ
производится не тотчас после испытанного внешнего впечатле-
ния, а спустя то или иное время, ибо пересказ в этом случае неиз-
бежно сопровождается недостаточной полнотой передачи субъек-
тивных переживаний, различными искажениями и пополнением
их продуктами творчества, доказательство чему мы имели в ряде
опытов, производимых в нашей лаборатории.
Особенно поучительными в этом отношении являются опыты
Бинэ и позднейшие исследования Штерна и особенно опыты Кла-
пареда на взрослых, имевшие в виду выяснить роль свидетельских
показаний.
Они говорят о поразительной неточности этих показаний и
пополнении их продуктами творчества, при чем в известных слу-
чаях неверные показания являются скорее даже правилом, нежели
исключением.1
Очень ярко по этому предмету высказывается и А. Ф. Кони,
несомненный знаток судебного процесса. «Свидетельское показа-
ние, — говорит А. Ф. Кони,2 — даже данное в условиях, напра-
вленных к обеспечению его достоверности, нередко оказывается
недостоверным. Самое добросовестное показание, данное с
искренним желанием рассказать одну правду — и притом всю
правду, основывается на усилии памяти, передающей то, на что
1 Подробнее об этих опытах см. В. Бехтерев: «Объективная психология»,
вып. 3.
2 А. Ф. Кони. «Психопатия и свидетельские показания». «Новые идеи
в философии». Сборн. № 9, Спб., 1913, стр. 67.

в свое время свидетель обратил внимание. Но внимание есть ору-
дие для восприятия весьма носовершенное, память же с течением
времени искажает запечатленные вниманием образы и дает им
иногда совершенно выцвесть. Внимание обращается не на всё то,
что следовало бы впоследствии помнить свидетелю, и то, на что
было обращено неполное и недостаточное внимание, по большей
части слабо удерживается памятью. Эта своего рода «усушка и
утечка» памяти вызывает ее на бессознательное восстановление
образующихся пробелов, и мало-по-малу в передачу виденного
и слышанного прокрадывается вымысел и самообман. Таким
образом внутри почти каждого свидетельского показания есть
своего рода язва, отравляющая понемногу весь организм показа-
ния не только против воли, но и без сознания самого сви-
детеля».
Производя в настоящее время коллективные опыты над вос-
произведением представляемых картин, я имел возможность
многократно убедиться, как самих испытуемых удивляют те иска-
жения, которые они допускают при непосредственном воспроизве-
дении только-что виденного, когда эти искажения они имеют воз-
можность сравнить с показанной картиной.
Возьмем исторический пример. Тысячи людей, например, при-
сутствовали при знаменитой кавалерийской атаке во время Се-
данской битвы, между тем невозможно выяснить — в виду самых
противоречивых показаний очевидцев, — кто командовал этой
атакой. Английский генерал Уолеслей доказывает в своем новом
сочинении, что до сих пор относительно важнейших фактов битвы
при Ватерлоо существуют самые ошибочные представления, не-
смотря на то, что эти факты подтверждаются сотнями свидетелей
(Ле-Бон. «Психология народов и масс», стр. 183).
Г. Ле-Бон даже спрашивает себя по этому поводу: «Можем
ли мы знать относительно какого бы то ни было сражения, как
оно в действительности происходило? Я сильно в этом сомне-
ваюсь. Мы знаем, кто были побежденные и победители, и далее
этого наши знания вероятно не идут». Вот признание неточности
субъективных показаний о событиях. Объективные же данные мо-
гут быть точными и не ограничиваться только констатированием,
кто победители и кто побежденные, а сколько было потеряно
пленными, ранеными и убитыми с одной и с другой стороны,
сколько было взято оружия и амуниции победителем, как и куда
отступил побежденный и т. п., и т. п. Словом, объективные дан-
ные, заимствованные из подсчетов и других сопоставлений, дадут

полную и нелицеприятную реляцию о сражении, чего никогда не
дадут субъективные показания свидетелей, очевидцев сражения.
Ясно, что, пользуясь пересказом, мы будем далеки от истины
и вообще не можем быть даже более или менее точными в отно-
шении изучения субъективных переживаний другого человека,
если этот пересказ не будет зарегистрирован точной записью
тотчас же вслед за внешним воздействием при полном к тому же
внимании со стороны говорящего к своим внутренним пережи-
ваниям.
Моль прав, когда обсуждая вопросы libido sexualis (стр. 125),
говорит: «Нельзя не заметить, что самонаблюдения легко ведут
к самообману, ибо мы можем делать самонаблюдения лишь над
тем, что нами сознается. Однако из того, что определенные чув-
ственные впечатления сознаются нами, не следует, что это верно
и с точки зрения объективной».
В результате всего необходимо иметь в виду, что самонаблю-
дение стороннего лица, оцениваемое под углом зрения другой
личности, в действительности не есть уже самонаблюдение, хотя
бы и посредственное. Это есть в сущности истолкование чужого
самонаблюдения, осуществленного при определенных условиях.
И, несмотря на то, аналогию с самим собой применяют везде и
всюду к сторонней личности, забывая, что в этом случае нельзя
говорить о посредственном самонаблюдении как научном методе.
Еще дальше от истины мы будем стоять, коль скоро мы будем
иметь в виду изучение таким же методом субъективных пережи-
ваний у детей, душевно-больных и бессловесных существ, како-
выми являются животные и человек в младенческом возрасте.
Здесь еще в меньшей мере поможет нам и излюбленная аналогия
с самим собою, ибо внутренний мир этих существ слишком далек
по своему развитию и проявлениям от нашего внутреннего «я».
Но субъективизм границ не знает и охотно поддается полетам
фантазии. Как известно, было создано даже учение о между-
субъективной духовной непрерывности, которая может быть изу-
чаема с помощью особой науки — межъумовой психологии (psy-
chologie intermentale). Наиболее яркими выразителями этого
учения являются Foulié и Boodin. По этому поводу П. Сорокин
(«Система социологии», т. I, стр. 245) не без основания гово-
рит: «Слова можно выдумывать разные. Но нужно, чтобы эти
слова что-нибудь значили. Перефразируя Duprat, можно так оха-
рактеризовать приемы Foulié, Boodin’a и др.: одухотворите или
припишите сначала сознание всему междупланетному простран-

ству, замените простой атом духовной и сознательной монадой,
замените сознанием все элементы неорганического мира, затем
„сформируйте“ их по рецепту „психизирования“, придайте ка-
ждому „напсихизированному“ элементу мира тенденцию к коллек-
тивной жизни, к ассоциации, присоедините к этому высшие упра-
вляющие центры сознания подобно монарху и т. д., и в таком
случае вы, получите просто и без всякого труда не только между-
субъективную душу и коллективное сознание, но всё, что угодно:
бога, чорта, всемирный дух, логос, сознание, вообще всё, что
угодно, „разум“, „всемирное сознание“, „атомную душу“ и мно-
жество других „безличных личностей“, „деревянных желез“, „чер-
ных белизн“ и прочие логически нелепые, эмперически абсурдные
понятия. Ценность их будет такова же, как ценность „деревянного
железа“. Место таким приемам в сфере телепатии, теософии и
мистицизма, а не в системе науки».
Но всем вышесказанным дело не ограничивается. Ничуть не
меньше смелого полета фантазии мы встречаем и в вопросе о
распространении сознания в природе.
Так, Геккель, Ле-Дантек, Петри, де-ла-Грассери и другие при-
знают психическое, а следовательно и сознание явлением, прису-
щим каждой клетке и даже молекулам и каждому атому (клеточ-
ное сознание, клеточные души, атомные души). Геккель и де-ла-
Грассери, говоря о психике молекул и атомов, создавали «психо-
логию минералов», другие, как например Бергсон, Джемс и целый
ряд иных авторов, говорят о «космическом сознании», а следова-
тельно можно было бы создавать и «космическую психологию»,
что в сущности и делает Бергсон в своей философии.
Приведем выдержку из книги д-ра Р. М. Бекк, автора книги
«Космическое сознание» (стр. 25): «Определенные индивиды ка-
кого-либо идущего впереди других вида во время медленного
развертывания жизни на нашей планете становятся в один пре-
красный день впервые сознательными существами, т. е. узнают,
что существует мир — нечто находящееся вне их самих. Даже
беглый взгляд на этот переход от бессознательного к сознатель-
ному может произвести на нас впечатление явления столь же
огромного, чудесного и божественного, как переход из неоргани-
ческого мира к органическому».
То же и относительно более высшей формы сознания, извест-
ного в субъективной психологии под наименованием самосозна-
ния. «Здесь, — говорит тот же автор, — мы опять сталкиваемся с
другим перерывом, подобным более ранним, с зиянием, вернее —

с кажущейся бездной, зияющей между простым сознанием и само-
сознанием — глубокой пропастью или оврагом, на одной стороне
которой бродят животные, на другой же живет человек». «У так
называемого alalus homo родилась из высшей формы простого
сознания основная человеческая способность — самосознание и
соответствующий ей близнец — язык».
Но разве субъективист психолог или философ может ограни-
читься этим в своих quasi-научных увлечениях? Он простирает
свой полет фантазии еще далее и говорит уже о находящемся
в процессе достижения и уже достигнутом по крайней мере неко-
торыми из людей «космическом сознании». Этот новый шаг не
есть простое расширение нашего самосознания, но нечто на-
столько же отличное от него, насколько самосознание отличается
от простого сознания или насколько это последнее отличается от
жизнеспособности, лишенной какого-либо сознания, или, нако-
нец, насколько сознание отличается от мира неорганической ма-
терии и силы, который предшествовал ему и из которого оно воз-
никло.
Ясно, что вопросы «космического сознания» граничат уже
с тем творческим воображением, которое характеризует так на-
зываемое вдохновение поэтов, представляющее особый подъем
их сочетательно-рефлекторной деятельности при одновременном
подъеме так называемого мимико-соматического тонуса или так
называемой эмоциональной сферы.
Всё это приводит нас к тому, чтобы установить как принцип,
что изучение субъективных состояний может быть производимо
в сущности лишь на себе самом и должно быть регистрируемо
записью непосредственно вслед за их переживанием. Данные,
полученные таким путем, могут быть лишь пополняемы данными,
получаемыми путем пересказа о субъективных состояниях, пере-
живаемых другими лицами; но в этом последнем случае нужно
учитывать, с одной стороны, неточности, содержащиеся в каждом
вообще пересказе другого лица, с другой стороны — неточности,
зависящие от личной оценки чужого «я», а потому без контроля
с помощью объективных данных они доверия не заслуживают.

ГЛАВА II.
Недостаточность субъективного метода в отношении таких основных вопро-
сов, как свобода воли, онто- и филогенетическое развитие сознания. Бесси-
лие субъективного метода в случаях намеренного или ненамеренного при-
творства. Недостаточная полнота субъективного метода вообще. Изучение
сторонней человеческой личности с строго объективной точки зрения. Рас-
смотрение сочетательно-рефлекторной деятельности без обращения к созна-
нию. Скрытые субъективные переживания как процессы торможения. Необ-
ходимость отрешиться от философских воззрений на природу «духа>.
Недостаточность субъективного метода может быть устано-
влена не только в отношении невозможности более или менее точ-
ного выяснения внутренних переживаний сторонней личности, но
и в отношении таких основных вопросов, как свобода воли, как
онтогенетическое и филогенетическое развитие сознания и т. п.
Субъективизм всегда приводил и приводит человечество во
всех областях знания к точке зрения, с которой ведется неустан-
ная борьба науки. Возьмем хотя бы первоначальную космологию,
по которой признавалось, что весь мир вращается вокруг наблю-
дателя, которому его случайное местопребывание служит исход-
ным пунктом для оценки движения миров. Сколько труда и даже
жертв потребовалось, чтобы устранить из науки это ложное миро-
воззрение, вышедшее из примитивного субъективизма и поддер-
жанное затем христианской религией! Вспомним хотя бы гибель
на костре Джордано Бруно, распространившего учение Копер-
ника на весь вообще звездный мир. То же произошло и с зло-
получным вопросом об абсолютно-свободной воле, приведшим
человечество к тяжким заблуждениям в вопросах искоренения
зла и преступности. В самом деле, известно, что человеческое со-
знание не мирится с мыслью об ограничении своей воли. Чело-
веку субъективно кажется, что он вполне свободен в своих по-
ступках и действиях. Отсюда возникло учение об абсолютно-сво-
бодной воле, по которому воля человека сама себя определяет и

в то же время является причиной изменений во внешнем мире,
не будучи сама определяема ничем вообще из внешнего мира.
Как известно, это учение, вышедшее главным образом из недр
субъективно-психологических воззрений, еще недавно поддержи-
валось видными представителями юриспруденции и ставилось ими
в основу самой тяжкой судебной репрессии. А между тем еще
со времени Кетлэ мы знаем, что поступки человека находятся в
прямой зависимости от тех или иных внешних условий и что те
или иные народные бедствия отражаются на числе преступлений
и даже на числе описок на адресах писем.1
В субъективной психологии, как известно, идет нескончаемый
спор в отношении свободы воли двух лагерей — детерминистов и
индетерминистов. Первые утверждают, что определение харак-
тера поступков стоит в зависимости от мотивов и что, зная мо-
тивы и их большую или меньшую силу, является возможным
предвидеть линию поведения человека с определенной достовер-
ностью. Индетерминисты возражают против этого взгляда, зая-
вляя, что как предыдущие, так и наличные душевные состояния
не предопределяют линию поведения, ибо одно и то же душевное
состояние сегодня может привести к одним, а завтра — к другим
результатам. Между прочим О. Христиансен («Философия
искусства», изд. Федотова, стр. 17) говорит по этому поводу сле-
дующее: «Субъект не имеет никаких собственных корней: он впле-
тен в систему мировой жизни». И несколько ранее (стр. 16):
«Субъект, как и любой клочок действительности, представляет со-
бою пути протекания известных процессов; ведь феномены, воз-
никающие в субъекте, рассматриваются с точки зрения причин-
ности, а тогда субъект — не начало ее искания, а только путь, пере-
ход. Относительно всего, что он переживает, что в нем совер-
шается, возникает вопрос о причинах, и их надо искать позади
субъекта». «Во всем, что совершается в субъекте, он участвует в та-
1 Пример подчинения действий человеческой личности определенным
законам можно усмотреть между прочим и в том, что, как показывает стати-
стика, во Франции на 1 000 осужденных исправительной полицией апелли-
руют из года в год почти в 45 случаях, тогда как прокурорские протесты
постоянно убывают. Дело идет здесь о решении, вытекающем из особых
условий темперамента, дающего смелость и уверенность в успехе ходатай-
ства, которое должно быть строго взвешено, иначе неудача может кончиться
еще худшим результатом для человека, возбудившего ходатайство. Подроб-
ности см. в моей работе: «Объективный метод в применении к изучению
преступности». Сборник, посв. памяти Д. Дриля. Спб., 1912.

кой же мере, как и любая машина; то, что происходит во всякой
машине, обусловлено ведь отчасти воздействиями среды, отчасти
особенностями самой машины. Субъект в этом смысле не есть
нечто начальное или покоящееся в себе, — это какое-то место про-
текания механических процессов, лишь очень сложный психиче-
ский механизм. Всё, что он есть, и всё, что он переживает, обу-
словлено в конечном счете его окружающим и его прошлым и
в свою очередь влияет на окружающее и будущее».
В другом месте (стр. 17) тот же автор замечает: человек «не
может утверждать о себе, что он начало и первоисточник в при-
чинном отношении; попытайтесь-ка серьезно продумать мысль
о том, что в субъекте могут беспричинно возникать новые ряды
процессов, и вы с ужасом отбросите от себя эту мысль, и если бы
в субъекте могли возникать беспричинные явления, то исчезла бы
уверенность в себе самом и в других; ее сменил бы ужас перед
событиями, которые одной своей возможностью затмевают са-
мую дикую причудливость безумия. И чем большей свободой
воли в этом смысле обладал бы человек, тем с большими основа-
ниями он мог бы страшиться будущего, не зная наперед, какие
внутренние процессы могут овладеть им: самое бессмысленное
стало бы возможным».
Эта точка зрения разрешает спор между детерминистами и
индетерминистами в пользу первых, ибо она установляет обусло-
вленность поступков человека, и, хотя последний и признается
в своем творчестве и поступках самостоятельным источником
явлений, но ни в каком случае не начальным и не самобытным.
Но вот приходит интуитивист и транс-субъективист Бергсон
и заявляет, что оба лагеря говорят вздор, ибо будто бы «ни то
ни другое не затрагивает проблемы свободы воли». «Вся неяс-
ность вопроса происходит оттого, что и те и другие предста-
вляют себе процесс обсуждения и решения в форме колебания в
пространстве, тогда как на самом деле процесс этот состоит в ди-
намическом потоке, в котором и я и мотивы находятся в непре-
рывном становлении, подобно живым существам». Если дело
идет о потоке, то уже колебаний в смысле возврата к старому
не может быть, ибо «я» не остается неизменным, а, наоборот, не-
прерывно меняется. И потому детерминист неправ, ибо поток ду-
шевной жизни не подчинен гнету наиболее сильного мотива, но
не прав и индетерминист, ибо в потоке нет свободы, как безгра-
ничной возможности выбора. Но Бергсон всё же устанавливает
с своей точки зрения свободу поступков: «мы свободны, — гово-

рит он, — тогда, когда наши действия исходят от всей нашей
личности в целом, когда они выражают ее, когда они имеют с ней
то неопределимое сродство, которое часто встречается между тво-
рением и творцом».1 С другой стороны, автор не допускает воз-
можности и предсказаний поведения личности, ибо предсказания
основываются на законе причинности, а, по словам Бергсона, ду-
шевная жизнь не подчиняется закону причинности.
Нет надобности говорить, что Бергсон не внес никакой ясности
в положение вопроса, ибо сказать, что в потоке, переживаемом
человеком, нет свободы, а в действиях цельной личности он сво-
боден, это значит дать неопределенное решение или в сущности
ничего не сказать.
Между тем мы уже упоминали, что точные объективные дан-
ные свидетельствуют, что действия и поступки человека подчи-
няются общим внешним законам и, например, число преступных
действий в виде воровства из года в год колеблется в прямом
соотношении с ценами на такие основные продукты питания,
как рожь.
Примером может служить сравнительная таблица цен на рожь
и числа краж в Пруссии, показывающая полный параллелизм
между повышением цен на рожь и количеством совершенных краж
по годам.
1854
10.40
33.4
1855
10,64
35,5
1856
11,45
38,6
1857
6.87
24.6
1858
6.38
21.2
1859
6,79
21,8
1860
7,65
22,3
1861
7,71
22,9
1862
7,97
23,1
1863
6,78
20,5
1864
5,69
20,0
1865
6.24
22.5
1866
7,30
23,0
1867
9,84
26,5
1868
9,87
29,2
1869
8,08
21,3
1 Бергсон. «Время и свобода воли», стр. 142.

1870
7,78
21,1
1871
8,50
23,6
1872
8,40
22,2
В работе «Объективно-психологический метод в применении
к изучению преступности» (Сборник в память Д. А. Дриля, Спб.,
J912 г.) я доказывал полную зависимость развития преступных
действий от совокупности факторов как действующих на лич-
ность в момент преступления, так и действовавших на нее ранее,
начиная со дня рождения, и наконец тех факторов, которые,
действуя на предков, определили условия зачатия и утробной
жизни той же личности. Человек, впавший в преступление,
является в той или иной мере жертвой условий социально-эконо-
мических и в частности жертвой алкоголизма, пауперизма, жер-
твой одиночества и оторванности от своего очага и круга людей,
нередко жертвой острого опьянения, жертвой соблазна и обста-
новки, благоприятствующей преступлению, жертвой нарушения
установившихся личных отношений, жертвой дурных примеров,
жертвой своей неблагоприятной наследственности, отразившейся
на сложении его личности, жертвой недостаточного воспитания,
жертвой известной умственной дебильности и наконец жертвой
различных болезней, ослабляющих человека и физически и мо-
рально, не говоря уже о душевной болезни.
Что касается самого преступления, которое также должно быть
изучаемо исключительно с объективной, т. е. внешней его стороны,
то, являясь сложным актом, развивающимся при тех или других
условиях и в прямой зависимости от целого ряда предшество-
вавших воздействий, влиявших на нервно-психическую сферу дан-
ного лица, оно оказывается роковым и неизбежным при данных
условиях, завершающих целый цикл предшествующих влияний
как общего, так и частного или индивидуального харак-
тера.
Предупреждение его, конечно, не невозможно, но оно уже не
стоит в зависимости от самого лица, совершающего преступле-
ния, а зависит от изменения внешних условий, приводящих к со-
вершению преступления. Достаточно было бы изменить одно ка-
кое-либо внешнее влияние или ввести новое благоприятно влия-
ющее воздействие, и преступление не совершилось бы, но раз
этого изменения не последовало, преступление происходит роко-
вым и неизбежным образом, как всякое внешнее явление, обусло-
вленное известным рядом предшествующих условий.

Поэтому, чтобы объяснить преступление, необходимо изучить
вполне объективно как все внешние условия, при которых оно
произошло, так и самую личность, совершившую преступление,
и вместе с тем всё ее прошлое. При таком изучении преступле-
ние станет для нас понятным и ясным, как всякий другой посту-
пок человека, выполняемый при данных внешних условиях, как
неизбежный акт вследствие влияния целого ряда более отдален-
ных и ближайших по времени внешних воздействий.
Таким образом объективная точка зрения в приложении к ка-
ждому отдельному преступлению имеет целью раскрыть всю цепь
прошлых и ближайших воздействий, приведших к развитию пре-
ступления, во всей их совокупности и последовательности, дабы
сделать данное преступление вполне ясным с объективной сто-
роны, без всякого обращения к тем субъективным переживаниям,
которым обыкновенно придавали и придают значение кримина-
листы. То же надо иметь в виду и относительно самоубийства.
В моей работе о причинах самоубийств я пишу следующее: «Само-
убийство почти никогда не бывает результатом какой-либо одной
причины, а в громадном большинстве случаев — целой совокуп-
ности действовавших в разное время причин, среди которых даже
трудно бывает определить, какая из них имела определяющее зна-
чение».
В конце концов несомненно, что в таких случаях каждая при-
чина сыграла ту или другую роль в развитии самоубийства, кото-
рое, как я уже говорил ранее, является роковым, неизбежным
следствием всех вообще предшествующих неблагоприятных усло-
вий и лишь разрешается под действием последнего момента, как
известного толчка, легко сдвигающего подмытый уже камень.1
Нужно ли говорить, скольких жертв и каких потоков крови
стоил человечеству самообман с абсолютно-свободным волеопре-
делением? Он именно омрачал страницы истории позорной
инквизицией и ужасающими и бесчисленными пытками, при опи-
сании которых стынет кровь в жилах.
Мы заметим однако, что самообман относительно абсолютно
свободной воли — не единственный в субъективной сфере. Можно
указать и на другой пример — на действие алкоголя, которому че-
ловечество также принесло бесчисленное количество жертв. Как
известно, под влиянием алкоголя человек чувствует себя более
1 См. В. Бехтерев. «О причинах самоубийств и о возможной борьбе
с ними». Отд. изд. 1912, стр. 19 и 20.

работоспособным и физически и умственно, а между тем строго
объективная проверка (исследования Крепелина и его школы) по-
казывает, что мы имеем здесь дело с явлением обратного харак-
тера. Дело сводится в сущности не к повышению трудоспособ-
ности, а к устранению высших тормозов или задержки, что при-
водит к развитию сочетательных процессов, ничем не сдерживае-
мых и ничем не регулируемых. Таким образом те стремления
и поступки, которые ранее могли быть сдерживаемы по мотивам,
допустим, социального характера, теперь не имеют уже этого
сдерживающего начала и осуществляются без всякого удержу.
По словам В. Данилевского, «опираясь на просвещение и куль-
туру, интеллект должен подсказать человеку, сколько иллюзий,
обмана заключается в „пользе“ алкоголя например, в той силе,
бодрости, энтузиазме, которые так легко им возбуждаются и так
обманчиво увлекают человека на всякие геройства, выступления
сверх меры, на непосильные борьбу и работу. В действительности
же всё это оказывается почти только игрою чувств и воображе-
нием, всё равно как то забвение несчастья и горечи жизни, кото-
рое ищут и находят в вине. Наши органы чувств, наши восприя-
тия действительности притупляются алкоголем, а нам кажется,
что мир стал лучше и нам легче живется. Тот же самообман!
Когда пройдет „угар“, человек окажется еще слабее, а действи-
тельность еще хуже».
С другой стороны, на каждом шагу мы подвергаемся физио-
логическим иллюзиям, которые неустранимы, несмотря на то, что
мы заведомо знаем, что действительность не соответствует иллю-
зии. Мы, например, убеждаемся на основании строго объектив-
ного измерения в одинаковости длины двух линий, и тем не менее
достаточно к концам одной линии подвести с обеих сторон по
две добавочных линии под углом в 45°, при чем при одной линии
эти добавочные линии будут обращены от ее конца внутрь, т. е.
к середине, а при другой от концов кнаружи, чтобы первая пока-
залась короче, а вторая длиннее (иллюзия Müller — Lyer’a), и ни-
каким образом субъективный показатель, вводящий нас в само-
обман, не может быть исправлен.
Вот новый пример, где субъективные показания расходятся
с действительностью. Эти иллюзии, как известно, неустранимы
даже и в том случае, когда известен самый источник их происхо-
ждения, открываемый при объективном их изучении.
Так мы заведомо знаем, что некоторые иллюзии стоят в связи
с жизненным опытом. Человек, будучи социальным существом,

развивает свои рефлексы в сообществе с другими и в постоянном
соответствии их с раздражителями окружающего мира. В силу
этого удерживаются из них те, которые являются наиболее при-
способленными вообще. Большая часть того, что не приспосо-
блено, отметается путем естественного отбора, но некоторые из
таких неприспособленных ориентировочных рефлексов удержи-
ваются как не создавшие особого ущерба для индивида и дава-
вшие возможность соответствующей коррекции при посредстве
других воспринимающих аппаратов. Так рефлексология рассма-
тривает происхождение большей части так называемых физиоло-
гических иллюзий. Возьмем для примера иллюзию Аристотеля
с двойным ощущением шарика, положенного между двумя пере-
крещенными пальцами. Она показывает нам, что субъективное
определение стоит в прямой зависимости от опыта и упражнения,
сводящего при захватывании какого-либо предмета одни воспри-
нимающие поверхности с другими, что и определяет характер
одиночности самого раздражения, тогда как несовмещаемые в
опыте две кожные поверхности, хотя бы раздражаемые одним
предметом, его удваивают. Зная всё это, мы тем не менее устра-
нить иллюзию не в состоянии.
Из вышеизложенного ясно, в какой мере мы можем дове-
ряться нашим субъективным показаниям и в других случаях.
Поэтому ныне уже вряд ли найдутся лица, которые стали бы
защищать не только учение об абсолютно-свободной воле, при-
знаваемой нашим внутренним сознанием, но и достоверность
самоконтроля вообще.
Самое определение сознательности процессов, как мы знаем,
не представляется достаточно выясненным, ибо один понимает
под ним высшие процессы так называемой психической деятель-
ности, возвышающиеся над тем, что относится к области
инстинкта, другие не отказывают в некоторой сознательности и
инстинктам, третьи к сознательным процессам относят всё то, что
сопровождается субъективными проявлениями. Последние с на-
шей точки зрения более правы, чем первые, ибо, если самые при-
митивные процессы в форме чувства и ощущения и вообще всё,
что относится к так называемым переживаниям, не относить к
сознанию, то мы рискуем и здесь утратить всякую возможность
логического определения, что считать сознательным и что нет.
Даже и более общее определение психической деятельности
является спорным. Так, для одних психическое тождественно
с сознательным, для других психическое сливается не только с

сознательными, но и с нервными процессами и даже с жизнен-
ными процессами, а некоторые, как мы говорили выше, распро-
страняют психическое даже на неорганические процессы.
Как может объясняться такая неопределенность в столь основ-
ных понятиях субъективной психологии? Причина заключается
именно в том, что методом самонаблюдения пользуются там, где
ему не надлежит иметь места, т. е. вне себя самого, ибо здесь с
этим методом так называемого посредственного самонаблюдения
всё недостоверно и потому всё неопределенно.
Нечего говорить, что о происхождении психического строятся
всевозможные и опять-таки ничем не обоснованные гипотезы,
при чем имеются авторы, которые считают твердо установлен-
ным, что физико-химические процессы являются непосредствен-
ным источником психики (проф. Ющенко, «Душа и материя».
«Природа», 1914). Имеются даже авторы, строящие «кислород-
ную» теорию происхождения сознания. Другие же не менее до-
стоверным фактом считают, что психическое никак не может
быть сведено к материальным процессам.
Да и самое сознание в среде субъективистов-психологов не мо-
жет получить соответствующего определения.
Став на эволюционную точку зрения, мы должны признать,
как уже говорили в одной из своих работ («Сознание и его гра-
ницы». Актовая речь, Казань, 1885),1 что под сознанием следует
понимать всё субъективное, что человек открывает в самом себе.
Это определение и более широкое, и в то же время удовлетво-
ряет эволюционному процессу, ибо мы можем производить слож-
ные формы сознания из наиболее простых, например — элементар-
ного чувствования, которое, как мы можем предполагать, лежит
в основе более сложных форм сознания и которое должно быть
первичной формой сознания вообще. При этом мы можем пред-
полагать, что субъективное или психизм неразрывно связано с
жизнью, в какой мере последняя проявляется раздражитель-
ностью. 2 Дело в том, что, если мы имеем возможность, руково-
дясь опытами над людьми, определенно сказать, что сочета-
тельно-рефлекторная деятельность сопровождается субъектив-
ными явлениями, то нет никакого основания отрицать субъектив-
ную сторону и в отношении сочетательных рефлексов других бо-
1 Помещена в издании «Акт Каз. университета», 1885.
2 Подробности см. в моем сочинении «Психика и жизнь». Спб., изд.
К. Риккера.

лее низших существ. А между тем опыты над существами, стоя-
щими на границе жизни, показывают, что и у них можно воспи-
тать сочетательные рефлексы. В этом убеждают опыты, произ-
веденные в моей лаборатории д-ром Израельсоном с искусствен-
ным воспитанием сочетательно-двигательного рефлекса у инфу-
зорий, и исследования Метальникова над питанием инфузорий
пригодной и непригодной пищей (см. ниже). Мы можем предпола-
гать, что живой одноклеточный организм, проявляя раздражи-
тельность, должен проявлять и субъективное, хотя бы в совер-
шенно элементарной и безличной форме.
С указанной точки зрения мы можем понять постепенное раз-
витие сложных форм сознания путем дифференцировки различ-
ных форм чувствования и восприятия самих движений, как от-
ветных реакций, равно как и взаимоотношения между теми и
другими. Если мы признаем, что раздражительность ткани во-
обще связана с субъективным процессом, то естественно, что и
нервный процесс у высших животных может быть связан с субъ-
ективным процессом. В этом случае мы признаем субъективное,
как прямой результат энергии, проявляющейся в сложных белко-
вых образованиях. Ибо иначе вывести сознание из процессов
материального порядка всё равно невозможно. В этом отноше-
нии прав Гексли, когда он говорит, что «тот способ, который пу-
тем раздражения нервной ткани дает в результате нечто столь
замечательное, как состояние сознания, так же необъясним, как
и появление духов, когда Аладин зажигал свою лампу». Поэтому
мы скажем просто: энергия, проявляющаяся в сложных образо-
ваниях с содержанием фосфористых белков, сопутствуется на-
ряду с физической стороной еще и общими субъективными со-
стояниями, которые, наблюдая у себя в развитой форме, мы опре-
деляем, как свое сознание.
Иначе понятие сознания оказывается неопределимым. Это
положение ни в какой мере не умаляет механического воззрения
на сознательные процессы, как процессы мозговые. Имеются
даже опыты, которые разъясняют механизм оборонительных дви-
жущих криков при резких кожных раздражениях. Так,
Амслер («Arch. f. exper. Path. u. Pharmakol.», Bd. 90, H. 5 — 6,
1921) производил следующие опыты: животным дается соответ-
ствующая доза морфия, которая, подавляя воспринимающие
корковые центры, устраняет крики и другие оборонительные
движения при резких кожных (болевых) раздражениях. Но если
ввести таким животным еще хлорал-гидрат, который, не уничто-

жая действия морфия, парализует угнетающее действие коры на
надлежащие центры, то животные начинают кричать во время
хлорального наркоза. Очевидно, что вышеуказанные оборони-
тельные движения осуществляются при посредстве подкорковых
узлов в форме рефлексов низшего порядка, но сопровождаются
ли они сознанием или нет? Может ли быть это выяснено и во-
обще имеет ли это особое значение в данном случае? Полагаю,
что нет. Мы уже упоминали, что определение психологии, как
науки о состоянии сознания, делает круг, по словам Вундта, ибо,
если спросить вслед затем, что же такое сознание, состояние ко-
торого должна изучать психология, то ответ будет гласить: «со-
знание представляет сумму сознаваемых нами состояний»
(В. Вундт, «Введение в психологию», Москва, 1912 г., стр. 9).
Точно так же и Гефдинг, говоря о сознании и его элементах,
замечает: «Описание или определение их невозможно» («Очерк
психологии», Спб., 1908 г., стр. 49).
Геккель говорит о сознании следующим образом: «Сознание
не поддается определению. Чтобы какое-либо явление объяс-
нить, мы должны описать его в терминах какого-либо другого
явления. Но нет в мире ничего подобного сознанию, поэтому мы
можем определить его только в его же собственных терминах, а
это весьма похоже на попытку поднять себя за шнурки собствен-
ных башмаков. Сознание есть величайшая тайна, стоящая перед
нами».
Сознание неопределимо и почти что не поддается описанию,
говорит Наторп («Einleitung in die Psychologie», 1888 г., стр. 12).
По Риккерту, определение психического наталкивается, как
известно, на большие трудности («Психо-физическая причинность
и психо-физический параллелизм». «Новые идеи в философии».
Сборник № 8, стр. 3).
Логический круг в определении сознания мы находим и у дру-
гих авторов, ставящих себе целью ближе определить понятие со-
знания, или же встречаем заявление о том, что сознание неопре-
делимо или трудно определимо.
Не менее трудно определить сознательность в действиях дру-
гих существ.
Вполне понятно поэтому, что субъективный метод не может
разрешить вопроса о том, на какой ступени животного мира за-
рождается сознание. Если, пользуясь пресловутым методом ана-
логии, мы могли бы допустить существование сознания у высших
животных, то, постепенно спускаясь по лестнице животного мира,

мы в конце концов подойдем к той ступени, когда приходится
усомниться в существовании сознания. Всякий ли, например, из
лиц, признающих существование сознания у высших животных,
будет допускать существование сознания, скажем, у каракатицы,
а если кто-либо будет допускать присутствие сознания у этих жи-
вотных, то, спрашивается, признает ли он присутствие сознания
у насекомых? Смелые авторы не найдут в этом ничего такого,
по поводу чего следовало бы задуматься. Так, например, Си-
геле (1. с, стр. 48), говоря о проявлении душевного настроения
насекомых, замечает: «Оса, например, жужжит особенно вырази-
тельным образом, и это состояние соответствует у нее состоянию
гнева и беспокойства; другие осы слышат ее и представляют себе
этот звук, но они не могут себе его представить без того, чтобы
нервные волокна, которые обыкновенно его воспроизводят, не
возбуждались бы более или менее». Научно ли всё это, предоста-
вляю судить читателю. Но, если кто допускает сознание и у на-
секомых, надо его спросить, признает ли он таковое, например,
у улиток, любовные взаимности которых так картинно изображал
Мантегацца, а затем спросим, допускает ли он сознание у микро-
бов, и в том числе у кокков или бацилл, и у растений, и в какой
именно форме?
Анализ отдельных актов в животном мире также не может нам
дать критерия сознательности. Известны бесчисленные примеры
защитной окраски у насекомых, рыб, присмыкающихся, птиц и
более высших животных. О сознательности мимикрии трудно и
говорить, по крайней мере там, где животное на то или другое
время года меняет свою одежду. Но вот хамелеон уже меняет
свой цвет в зависимости от окружающих условий. С другой сто-
роны, заслуживает нашего внимания самка журавля, которая во
время кладки яиц совершенно изменяет свою внешность и каким
образом? Птица покрывает свою спину и крылья слоем тины,
которая при высыхании придает птице красноватый цвет, соот-
ветствующий окружающей среде и тем самым защищающий
птицу от врагов. Что здесь такое — сознание или бессознатель-
ность?
Некоторые склонны к первому мнению. Однако почему?
Если это проявление «инстинкта», то разве мы не знаем по соб-
ственному опыту, что инстинкт для своего выявления не требует
сознательного размышления? Вопрос так и останется неразре-
шенным, сколько бы мы ни напрягали на его разрешение свой ум.

Но существеннее всего то, что положительное или отрицательное
разрешение вопроса не прибавило бы нам ничего к выяснению
самого акта.
Некоторые из птиц прибегают к подражанию крику животных
и тем самым отпугивают своих врагов, ибо дело идет о крике
животных, являющихся более сильными по сравнению с хищни-
ком— врагом этих птиц. Так, халкофаны Северной Америки,
завидев сокола, подражают крику животных или других птиц и
тем вводят своего врага в заблуждение. Спрашивается, делают
ли они это сознательно или бессознательно? Кто это может ре-
шить? Да и нужно ли решение этого вопроса в целях развития
того знания, которое выясняет соотношение тех или других жи-
вотных с окружающим миром, что только и может служить за-
дачей знания? Скажем ли мы, что это акт сознательный или бес-
сознательный, от этого ничто в объективном знании не изменится,
и это будет только удовлетворением нашей совершенно бесцель-
ной любознательности, ничуть не более.
Вообще, кто из субъективистов укажет ту грань животного
мира, на которой впервые зарождается сознание, и как и почему
именно оно зарождается? «Со стороны философии, — говорит
Романес, — никто не может относиться к проблеме самосознания
с большим уважением, чем я, никто не может быть убежден более
глубоко, чем я, в том, что с этой стороны означенная проблема
не допускает разрешения», «я дальше, чем кто-либо, от мысли
пролить свет на внутреннюю природу возможного начала того,
что я стараюсь проследить».1
Гексли говорит: «Я ничего не знаю и никогда не надеюсь
узнать что-либо о тех шагах, путем которых совершается пере-
ход от молекулярного движения к состояниям сознания».2
Здесь мы сталкиваемся таким образом с одной из тех миро-
вых загадок, которые еще Дюбуа-Реймон в известной своей речи
обозначил словом: «ignoramus et ignorabimus».
Вот как говорит по этому поводу Дюбуа-Реймон: «На неиз-
вестной для нас стадии развития жизни на земле выступает что-
то новое, прежде неслыханное и — подобно сущности материи и
движения — непостижимое. Это непостижимое есть „сознание“.
С первым возбуждением удовольствия или неудовольствия, ко-
торое ощутило наипростейшее существо на земле, с первым вос-
1 «Mental Evolution in Man», стр. 194 — 5.
2 Contemporary Review, 1871.

приятием качества уже развертывается пропасть, и мир стано-
вится вдвойне непонятным».
Надо однако заметить, что, так как метод аналогии не гаран-
тирует возможности правильного определения сознательности
действий в других существах, то в виду этого авторы пользуются
и другими косвенными критериями для той же цели.
Таким критерием сознательности в биологии признается раз-
витие центральной нервной системы.1 При этом заключают, что
там, где есть развитая нервная система, там имеется и сознание,
где ее нет, не может быть и сознания. Этим самым допускается
сознательность только у высших животных и человека и, наобо-
рот, исключается сознательность у низших безнервных животных
и растений.
Если принять однако во внимание, что путем самонаблюде-
ния мы убеждаемся в существовании бессознательных сложных
актов у человека и узнаем путем наблюдения о поразительно
разнообразных действиях простейших, то представляется более,
чем очевидной, вся условность этого критерия.
Такую же условность содержит в себе и критерий сознатель-
ности актов, опирающийся на присутствие серого коркового ве-
щества, которое имеется у человека и высших животных и кото-
рого не имеется у беспозвоночных.
Другие признаки сознательности извлекаются из данных
онтогении. Процессы сознания обнаруживают способность к эво-
люции или к последовательному развитию, тогда как бессозна-
тельные или инстинктивные процессы являются готовыми от ро-
ждения и будто бы не эволюционируют, а если и сменяются, то
быстро, как театральные декорации. Так, ребенок учится пони-
мать чужой язык, говорить, вести себя, жить и пр., тогда как
птенец, вылупившийся из яйца, уже понимает язык курицы, и всё
его поведение как бы является заранее определяемым. Пчела и
канарейка ведут себя так же, будучи обособлены со дня рожде-
ния, как и выросшие в сообществе с другими. Таким образом
им будто бы нет надобности учиться.
Необходимо однако иметь в виду, что и в инстинктах нет
абсолютного постоянства реакции. Если, например, повернуть
морскую звезду на спину, то она стремится перевернуться, но это
переворачивание происходит не всегда одинаковым порядком
(Прейер). Известно далее, что европейские пчелы, будучи
1 См. В. Вагнер. «Био-психология», т. I.

перевезены в Австралию, где царит вечное лето, не заботятся уже
о запасах меда в своих ульях для детворы так, как они делали
это в Европе. Следовательно, с переменой климата в данном слу-
чае нарушается инстинкт европейских пчел в самом его существе.
Дюнан-Неппор описывает такой случай. Канарейка снесла
яйцо на землю. После того самец принес травы, мха, ваты, шерсти,
волос и другого материала и подсунул все это под яйцо, устроив
нечто в роде гнезда.
Вряд ли нужно приводить другие примеры в этом роде.
Но даже и приняв непреложность вышеуказанного положения,
мы придем к выводу, что, хотя такой критерий и дает возмож-
ность различать действия «инстинктивные» от «волевых», но он
не предрешает окончательно вопроса об их сознательности или
бессознательности, ибо по своему опыту мы знаем, что и ин-
стинкты не абсолютно бессознательны, а с другой стороны — дей-
ствия, кажущиеся волевыми, могут оказаться бессознательными.
Далее, указывают, что отличием инстинктов от разумных дей-
ствий оказывается шаблонность и безличность первых и извест-
ная индивидуальность вторых. Последние притом же проявляют
склонность к научению, которой нет у первых. Но по отношению
к этим определениям возможны те же оговорки, что и по отно-
шению к предыдущим.
Нередко приходится наблюдать например, что суки в начале
течки, не получая удовлетворения, поднимаются на кобелей,
проделывая мужские половые движения. Коровы в тот же пе-
риод, находясь в стаде, поднимаются на других коров.
По В. Вагнеру, «под сознательным действием должно раз-
уметь лишь такие акты одаренных нервною системой животных,
которые свидетельствуют о способности пользоваться результа-
тами личного опыта и контролировать им свои действия».1 Здесь
личный опыт, как можно видеть, отождествляется с сознанием.
Но всегда ли действия, основанные на личном опыте, созна-
тельны? Так, всякая вообще игра на рояли есть результат лич-
ного опыта, а сознательная ли она во всех случаях и во всех своих
частях? Кто станет это утверждать?
Из вышесказанного очевидно, что субъективно психологиче-
ское воззрение не удовлетворяет закон эволюции, если оно не
может сказать, на каком уровне развития животного царства на-
чинается явление, именуемое сознанием. А если оно будет при-
1 В. Вагнер. «Био-психология», стр. 94.

знавать, что сознание присуще всякой живой клетке и всякому
живому существу до растений включительно, то какое основание
отрицать, что неорганический мир обладает какой-либо степенью
сознания?
Но в таком случае мы переходим уже всякую грань достовер-
ности в своих заключениях.
Словом, строя научную дисциплину на сознании как основной
базе изучения, мы встречаемся на том или другом пункте эволю-
ции мира с явлением совершенно новым, для которого нет ни-
чего подобного в явлениях, ему предшествующих в эволюцион-
ной последовательности, или должны будем признать всеобщ-
ность сознания в мире и довести свою мысль до признания «кос-
мического» сознания.
Правильная точка зрения в этом вопросе должна заключаться
в том, что способность воспроизведения не должна быть мерилом
сознательности, ибо заведомо сознательно протекшие пережива-
ния в нас самих сплошь и рядом не могут быть воспроизводимы.
И это потому, что могут возникнуть те или другие условия для
торможения пережитых состояний, а растормаживание их, лежа-
щее в основе воспроизведения, в свою очередь требует особых
условий, которых в данное время может и не оказаться. С другой
стороны, если под сознательностью мы условились понимать
первичное проявление субъективности, то на основании опытов с
сочетательными рефлексами можно признать, что они, как в том
может убедиться всякий на себе самом, сопровождаются субъек-
тивным процессом ожидаемого раздражения током, хотя послед-
него при установлении сочетательного рефлекса и не дается, а
иногда происходит даже при этом самообман в форме ощущения
действия тока, когда его на самом деле не было.
Этим путем таким образом подтверждается положение, что
корковый мозговой процесс является одновременно и субъектив-
ным процессом.
Если таким образом сочетательный рефлекс представляет со-
бою одновременно и мозговой и субъективный процесс, то ясно,
что субъективное мы имеем основание предполагать везде, где
может быть достигнуто воспитание сочетательного рефлекса.
Ниже мы увидим, что уже на гранях животного мира, т. е. у про-
стейших, может быть доказано возникновение и развитие сочета-
тельных рефлексов, а вместе с этим стало быть и развитие субъ-
ективного процесса.

Оторванно же рассматривая субъективные процессы, психоло-
гия лишена всякой возможности решить, когда впервые возни-
кает сознание. Отсюда естественно, что субъективная психология
не может решать и таких вопросов, как вопросы о первоначаль-
ном пробуждении или primum cognitum сознательной деятель-
ности. Так, например, до сих пор субъективисты не могут дать
окончательного ответа на вопрос, что является первоначальным
моментом сознания — различие ли, как думают одни (Спенсер,
Бен, Шнейдер и др.), или же сознание сходства, как думают
другие. Решение этого вопроса в субъективной психологии не-
осуществимо уже потому, что самый материал ускользает от на-
блюдения. В уме взрослого, как мы знаем по данным самонаблю-
дения, оба процесса идут почти всегда более или менее рука-об-
руку, но как дело обстоит при первоначальном возникновении
сознания в младенческом возрасте, вопрос остается неразрешен-
ным, и нет данных надеяться на его решение в области одной
субъективной психологии.
Немало затруднений субъективисты испытывают и при выяс-
нении вопроса, могут ли животные рассуждать, и когда впервые
возникает у ребенка акт суждения.
Далее спросим себя: как исследуется ум прошлых веков, ум
первобытного человека? В праве ли мы обращаться к своему лич-
ному внутреннему опыту, как показателю субъективного мира до-
исторического человека? И разве недостаточно для нас одного
объективного материала для суждения об умственном развитии
первобытного человека? И кремни, и наконечники стрел, нельты
и молотки раннего человека, — говорит Г. Друммон, — суть окаме-
нелый ум.1 Спрашивается: было ли бы в какой-либо мере научно,
если бы мы стали по этим остаткам первобытного человека вос-
становлять его внутренние переживания, руководясь аналогией
с самими собой, как это охотно делают субъективисты-пси-
хологи?
В беспомощном положении субъективист остается и при вы-
яснении вопроса о возникновении сознания в индивидуальной
жизни человека. Пользуясь самоанализом, мы знаем, что от-
рывки воспоминаний сохраняются у нас от двух-трехлетнего воз-
раста. Но возникает вопрос, обозначает ли это, что младенец до
двух-трехлетнего возраста совершенно лишен сознательности в
своих действиях, а если он не вполне лишен сознания, то спра-
1 Г. Друммон. «Эволюция человека», стр. 168.

шивается, когда же возникают впервые в голове младенца созна-
тельные процессы и когда начинается его субъективная жизнь.
Нечего говорить, что эти вопросы остаются неразрешенными,
и субъективный метод в выяснении их столь же бессилен, как и
в вопросе о возникновении сознания в филогенетическом ряду
животного мира, а следовательно неразрешенным оказывается и
вопрос об эволюции сознания у человека.
Также бесплодными останутся и попытки установления соот-
ношения между собственно психическими или сознательными
процессами и материальными процессами, если мы будем стоять
на том, что все наши высшие отправления должны быть изучаемы
только с одной внутренней стороны.
Далее, нельзя упускать из виду, что субъективный метод в при-
менении к сторонним требует от них двух условий: искренности
и правдивости, которые однако свойственны далеко не всем лю-
дям, а в известных случаях может существовать не только болез-
ненная склонность ко лжи или аггравации своего состояния, что
особенно нередко наблюдается у детей и истеричных, но даже и
заинтересованность людей быть неправдивыми, как это случается,
например, при судебно-медицинском исследовании по разным по-
водам. В этих случаях субъективное исследование обыкновенно
оказывается бессильным раскрыть истину, иногда только прибе-
гание к той или иной хитрости может оказать известную помощь
делу. Между тем применение объективных приемов исследова-
ния здесь имеет решающее значение.1
В этом случае особого внимания заслуживает разработанная
в нашей лаборатории рефлексологическая методика исследова-
ния притворства. Допустим, что мы имеем притворство в глу-
хоте. Для его обнаружения необходимо в обыкновенной обста-
новке воспитывать сочетательный рефлекс на звук, при чем жела-
тельно организовать опыты таким образом, чтобы звук электри-
ческого звонка начинался несколько ранее дачи электрического
тока в подошву ноги или в пальцы рук, вызывающего рефлекс
отдергивания кисти руки или стопы.
С воспитанием сочетательного рефлекса отдергивание конеч-
ности произойдет с началом звонка при совершенном отсутствии
1 В. Бехтерев. «О применении сочет.-двиг. рефлексов к клинике нервных
и душевных болезней». «Обозр. Психиатрии», № 8, 1910. Он же. «Применение
метода сочет.-двиг. рефлексов к исследованию притворства». «Русск. Врач»,
№ 14, 1912.

действия электрического тока, тогда как у действительно глу-
хого сочетательного рефлекса на звук не получится вовсе. Опыт
можно ставить и с одновременными раздражениями, и не только
с одиночными, но и с световыми и звуковыми, при чем по выра-
ботке сочетательного рефлекса внезапно выключают световой
раздражитель, и тогда у притворщика получается сочетательный
рефлекс на одно звуковое раздражение, глухой же рефлекса в
этом случае не даст. Аналогичным образом проводимое рефле-
ксологическое исследование дает возможность определять при-
творство в существовании слепоты, паралича кожной и мышеч-
ной восприимчивости и двигательного паралича.
Неполная глухота, неполная слепота и ан- и гипэстезии опре-
деляются точно таким же образом, но сочетательные раздражи-
тели берутся той степени, которые по заявлению испытуемого им
не воспринимаются. Аналогичным путем исследуется аггравация
и умаление соответствующих болезненных симптомов, а также и
гиперэстезии.
Нельзя упускать из виду и обманчивости субъективных пока-
заний, как особого рода иллюзий. Возьмем хотя бы вопрос об
утомлении. Может ли субъективно неприятное чувство утомления
служить показателем действительного утомления? Конечно, нет.
Мы знаем, как легко люди не замечают утомления и вследствие
этого жертвуют нередко здоровьем и даже жизнью, и, с другой
стороны, другие люди уже при малейшем напряжении заявляют
о значительной усталости, видимо вследствие того, что ощуще-
ние утомления у них представляется как бы обостренным. Пред-
ставьте же себе, что бы получилось, если бы вопросы утомления
разрешались наукой на основании субъективных показаний. Оче-
видно, и здесь нас может привести к верным результатам только
строго объективный метод.
Другой пример был приведен ранее: под влиянием вина чело-
век субъективно чувствует прилив энергии, тогда как на самом
деле производительность труда в этом случае понижается, и при-
том не только количественно, но и качественно.
Проф. У. Мак-Дауголл1 отчасти прав, когда он говорит,
что «психологи не должны больше довольствоваться бесплодной
и узкой концепцией своей науки, как науки о сознательных про-
цессах, но должны смело поддерживать притязания психологии
на право считаться положительной наукой о человеческом духе
1 «Основные проблемы социальной психологии», l. с., стр. 11.

во всех его формах и способах проявления, или — вернее — поло-
жительной наукой о человеческом поведении.
«Описание потока сознания не есть главная задача, а только
вступление к ее работе. Такое описание, такая чистая психоло-
гия не может составить науки или по крайней мере достигнуть
уровня объяснительной науки и сама по себе не может предста-
влять большой ценности для социальных наук».
Вышеуказанное определение, заключающееся в первой части
этой выдержки, автором высказано в сочинении «Primer of phy-
siological psychology», 1905 г., следовательно уже после выхода
в свет моей работы «Объективная психология и ее предмет».1
К сожалению, автор тотчас же вслед за определением пере-
стает быть объективистом, ибо говорит об изучении сознания как
вступлении к основной задаче психологии, а вслед затем в даль-
нейшем говорит о существовании врожденных стремлений к
мысли и действию, составляющих природный базис человече-
ского духа, а затем, оставляя почву объективного знания, он го-
ворит о науке, о человеческом духе, о душевных свойствах, о со-
знании и других субъективных процессах.
Вот что мы читаем дословно у этого автора: «основой их
(социальных наук), — по Мак-Дауголлу («Основные проблемы со-
циальной психологии», стр. 111), — должна служить сравнитель-
ная или физиологическая психология, широко опирающаяся на
объективные методы, на наблюдение поведения людей и живот-
ных при всевозможных условиях здоровья и болезней. Она
должна широко охватывать объем и функции этого поведения,
представляющего собой эволюционную естественную историю
человеческого духа. Прежде всего она должна дать полный и
точный анализ этих наиболее существенных элементов нашей ду-
ховной организации, врожденных стремлений к мысли и дей-
ствию, составляющих природный базис человеческого духа».
«Вторым важным шагом на пути к ее жизненно плодотворному
значению было признание огромной роли окружающей социаль-
ной обстановки в деле формирования духовного склада человека,
а также того факта, что индивидуальный в узком смысле челове-
ческий дух, с которым имела дело прежняя интроспективная и
описательная психология, представляет простую абстракцию и в
действительности не существует».
Нельзя не обратить внимания также на то обстоятельство, что
1 См. «Вестник Психологии», 1904.

человек сам по субъективному своему ощущению не признает,
что он действует под влиянием того или иного настроения, он не
признает, что он в другое время и при другом настроении не ска-
зал бы и не сделал бы того или другого. Субъективные показа-
ния вводят его в обман, и он полагает, что он совершенно точно
определяет свое отношение к факту и событию, как бы ни каза-
лись с внешней стороны его действия странными. Дело идет та-
ким образом о своеобразном самообмане, который совершенно
исключается при объективной оценке личности и ее поступков.
Для стороннего человека по крайней мере совершенно ясно, как
человек реагирует в том или другом случае, сам того не замечая,
например находясь в состоянии известного подъема или угнете-
ния, что однако отражается в его мимике, жестах, интонации
голоса и т. п.
И еще имеется одна область, где субъективный анализ оказы-
вается совершенно бессильным. Это — область образования по-
нятий. «Хотя каждый из нас знает, — говорит д-р Бекк (l. с.,
стр. 32 — 33), — что в настоящую минуту мы обладаем поня-
тиями, которых у нас не было несколько дней тому назад, однако
самый мудрый из нас наверно не в состоянии на основании лич-
ного опыта сказать, благодаря какому именно процессу наро-
ждаются эти новые понятия, откуда и как они появляются. Но,
хотя мы и не можем постигнуть этого путем непосредственного
наблюдения ни над собственным умом, ни над умом других лю-
дей, тем не менее есть путь, при помощи которого можно про-
следить этот скрытый процесс, а именно: при помощи языка».
Вот признание, которое доказывает в такой важной области, как
образование понятий, преимущество исследования объективных
проявлений сочетательно-рефлекторной деятельности пред субъ-
ективным самонаблюдением или самоанализом.
Вообще большим заблуждением следует считать, что основ-
ным предметом психологии является изучение сознания. С этим
психология никогда не уйдет далеко в познании психического
мира, который состоит не из сознательного только, но и бессо-
знательного, и притом надо признать, что бессознательные про-
цессы суть в количественном отношении более значительны, не-
жели сознательные.
В этом отношении нелишне привести здесь слова Фрейда
(«Die Traumdeutung», стр. 382): «Явление сознания есть лишь от-
даленный результат бессознательного процесса. Бессознательное
является большим кругом, заключающим в себе меньший круг —

сознательное; всё сознательное проходит через стадию бессозна-
тельного. Бессознательное и есть собственно то реально-психи-
ческое, внутреняя природа которого нам так же мало известна,
как и внутренняя сущность окружающего нас мира, и оно так же
несовершенно обнаруживается для нас в данных сознания, как
внешний мир в символах наших органов чувств».
Фрейд указал, между прочим, и способ раскрытия бессозна-
тельного путем так называемого «психоанализа», основанного на
усиленном сосредоточении на определенных психических явле-
ниях; но многосторонняя и убийственная критика этого метода,
в которую входить здесь нет возможности, показывает, как много
неточного содержит в себе этот субъективный метод. В частности
известный «пансексуализм» в происхождении общих неврозов,
искусственно выявляемый приемами психоанализа, ныне, как
известно, сменяется учением о конфликте личности с социальной
средой (Адлер).
Также подвергается сомнению ранее часто высказывавшееся
предположение, что сознательные процессы отличаются от бес-
сознательных динамическими особенностями, т. е. степенью
интенсивности самого процесса, как допускал, например, Гер-
цен и др.
По Фрейду роль сознания сводится к восприятию качеств,
т. е. аффективности в виде удовольствия или неудовольствия.
Блейлер1 же держится иного взгляда, близкого к тому, что
мною уже давно было высказано ранее его в работе «о личном
и общем сознании» («Вестник Психологии») и затем в ряде других
работ, а также в работе «Внушение и его роль в общественной
жизни».2
По Блейлеру сознательными являются те процессы, которые
стоят в соединении с нашим «я», т. е. теми представлениями, ко-
торые образуют в данный момент нашу личность.
С другой стороны, «если бессознательный комплекс включит
в себя всё большее количество элементов нашего обычного „я“,
не соединяясь в то же время с „я“ как целым, то под конец он
становится второю личностью».
Как бы то ни было, выясняя путем самонаблюдения нашу
психическую деятельность, разве мы всё подвергаем самонаблю-
дению? Ведь то, что мы сознаем, в конце концов является часто
1 Bleuler. «Journ. f. Psych, u. Neur.», Hf. I.
2 Имеется в переводе на немецком и французском языке. Французское
дополненное издание — позднейшее.

продуктом предшестовавшей бессознательной деятельности.
С другой стороны, на-ряду с сознательными процессами в нас
происходят постоянно и бессознательные процессы, о существо-
вании которых мы имем лишь косвенные сведения.
Вопросы так называемого второго сознания или подсознания
лишь недавно сделались предметом научного достояния, главным
образом со времени изучения гипноза. Теперь мы знаем, что
второе сознание проявляется везде и всюду и в обычной жизни.
Так, А. Молль говорит о Баркуорти, который складывал длин-
ный ряд цифр, оживленно беседуя с людьми и ни минуты не от-
рываясь от этого разговора.
Ф. Майерс при чтении лекций минутами забывал, что он
читает лекцию, воображая, что он в аудитории беседует со зна-
комым. Но проходит минута, и он убеждается, что, стоя на ка-
федре, вполне последовательно читает лекцию (Бекк, l. с.,
стр. 254). Такие случаи в общем и по моим наблюдениям не со-
ставляют редкости. Общеизвестно также, что музыкант испол-
няет лучше произведение, когда он совершенно не сосредоточи-
вается на исполняемом произведении и не отдает отчета о своей
игре.
Скажут, что всё это недоступно и для объективного изучения.
Ничуть. Для субъективной психологии здесь действительно мало
места, ибо о каком самоанализе может быть речь, когда дело идет
о другом сознании, не поддающемся самоанализу и утрачивае-
мом из воспоминания? Остается констатировать только факт,
дальше которого самый анализ идти не может, если не пользо-
ваться до некоторой степени искусственными приемами психо-
анализа. Рефлексология же в этом случае анализирует все внеш-
ние проявления личности, включая и сложные действия, переска-
зом же пользуется лишь для выяснения, какие из действий ока-
зываются подотчетными и какие нет, да и самый пересказ рассма-
тривает с точки зрения объективного анализа.
Далее, и многие другие вопросы более частного характера, но
всё же крупного масштаба, не могут быть разрешены только по-
тому, что для них меркою служит субъективный анализ. Напри-
мер, ранее указанный вопрос: могут ли рассуждать животные?
Для одних этот вопрос решается положительно на основании
имеющихся данных, например относительно доказанного суще-
ствования счета у животных, тогда как другие об этом не хотят
и слышать. Далее, попробуйте решить вопрос: вполне ли бессо-
знательны те процессы, которые относятся к так называемым

инстинктивным проявлениям? Наконец, неразрешенным остается
также вопрос, какие явления при аффектах должны быть при-
знаны первичными — материальные, соматические или психи-
ческие?
Таким образом субъективный метод бессилен в отношении
изучения психической деятельности даже в каждый данный мо-
мент и требует восполнения со стороны объективного наблюде-
ния. Вот почему мы полагаем, что стороннюю человеческую
личность должно изучать прежде всего с строго объективной сто-
роны, т. е. в ее внешних проявлениях, что в сущности и опреде-
ляет ту или другую ценность личности в окружающем мире. При
этом строго объективный метод не вынуждает нас к тому, чтобы
вместе с тем обращаться и к выяснению субъективных пережива-
ний, а имеет в виду исключительно изучение внешних проявлений
деятельности человека, устанавливая зависимость ее от тех или
иных внешних поводов, как текущих, так и прошлых, и тех или
иных особенностей, приобретенных по наследству от предков.
Можно определенно сказать, что для того, чтобы иметь до-
статочно полное знание той или другой человеческой личности,
менее всего можно руководиться пересказами ее о себе самой, а
нужно знать личность человека прежде всего по ее действиям,
поступкам, по форме и содержанию ее речи, мимике, жестам и
вообще по отношениям ее к окружающему миру и поведению,
ибо в конце концов личность представляет собою весь тот инди-
видуальный комплекс высших, т. е. сочетательных рефлексов,
включая и те их особенности, которые являются до известной
степени отражением наследственных условий, каковы, например,
прирожденные наклонности, темперамент, вообще двигательный
темп, индивидуальный тип (слуховой, зрительный, моторный и
т. п.), так называемые инстинктивные или наследственно-органи-
ческие проявления, большая или меньшая одаренность и т. п.
Из сказанного очевидно, что личность таким образом является
результатом видового и индивидуального или приобретенного
опыта в социальной среде, иначе говоря — био-социальным суще-
ством.
Отсюда ясно, что новая дисциплина, именуемая нами рефле-
ксологией, имеет своей целью изучать человеческую личность пу-
тем объективного наблюдения и опыта и путем регистрации всех
вообще внешних ее проявлений и внешних же поводов для них
в настоящем и прошлом, исходящих из окружающей социальной
среды, и даже в задатках наследственного характера. Иначе го-

воря, рефлексология имеет целью изучать строго объективно и во
всей полноте соотношение человеческой личности с окружающим
миром при посредстве ее мимики, жестов, содержания и формы
речи, поведения и вообще всего, чем проявляет себя человек в
окружающем мире.1
Некоторые из авторов за признак сознания или разума при-
нимали те случаи, когда действия оказываются целеполагатель-
ными или преследующими определенную цель, но, несомненно,
имеются действия сознательные, которые определенной цели не
преследуют, а, с другой стороны, чисто автоматические действия,
о которых человек не может дать никакого отчета, тем не менее
представляют собою целесообразный характер.
Таким образом и этот признак не дает основания по внешним
проявлениям признавать те или иные действия сознательными
или бессознательными.
По Петражицкому более правильные результаты получаются
не методом аналогии, а соединенным методом внутреннего
и внешнего наблюдения. В этих случаях первоначально уста-
новляется связь между определенными внутренними и внеш-
ними проявлениями у тех или других людей. Запасшись такими
данными, «мы имеем посылки для дедуктивных заключений в
конкретных случаях», следовательно не по аналогии, а «пу-
тем подведения конкретных чужих движений под соответствен-
ные общие положения» (Петражицкий, «Введение» и пр.,
стр. 35).
Однако легко видеть слабые стороны и этого метода. Прежде
всего дело идет здесь о предварительном изучении, которое не
всегда возможно и осуществимо. Во всяком случае оно исклю-
чается безусловно при первой встрече с новым человеком. Во-
вторых, так ли собственно просто и можно ли вообще точно
изучить связь между определенными внутренними или психиче-
скими переживаниями и внешними проявлениями? Ведь внутрен-
1 Название «рефлексология» я предпочитаю ранее употреблявшимся
мною терминам «психо-рефлексология» и «объективная психология» ради
полной объективности первого. Последнее название неудобно еще и потому,
что дает повод к смешению рефлексологии со школой психологов, именую-
щих себя объективистами на том только основании, что, занимаясь изучением
процессов сознания, они пользуются для этого объективными приемами,
в сущности не переставая быть субъективистами, между тем как рефлексоло-
гия центром изучения ставит внешние проявления личности и выясняет те
внешние и внутренние поводы в настоящем и прошлом, которые их обусло-
вливают в условиях социального окружения.

ние переживания познаются не иначе, как путем внешних прояв-
лений; следовательно, в сущности мы будем изучать и здесь соот-
ношение одних внешних проявлений с внешними раздражите-
лями, а ничуть не с внутренними или психическими проявле-
ниями, которые для нас останутся всё равно нераспознанными во
всей своей полноте.
Между прочим интуитивная теория распознавания чужой
души (Шеллер, Эллвуд, Бергсон, Лосский и др.) была высказана
раньше всего Дарвином. По нему, так как выразительные дви-
жения должны сделаться инстинктивными, то уже a priori до не-
которой степени вероятно, что и способность узнавать их стала
инстинктивной. Однако здесь речь идет о таких выразительных
движениях, как мимика гнева, печали и т. п., но не о символиче-
ских формах выражения в форме речи, наиболее важных в мире
человека. Тем не менее для нас доступны только свой гнев и своя
печаль, а не чужие.
В конце концов, если мы не знаем чужих психических пережи-
ваний, а сознаем лишь свои психические переживания, влагая их
в головы других, и если по степени чувствования и по характеру
ассоциаций наши психические переживания, как принадлежащие
нам как особому индивиду, не могут быть отождествляемы с
переживаниями какого-либо другого индивида, то отсюда оче-
видно, что мы понимаем друг друга каждый по-своему, обмени-
ваясь знаками и воспроизводя по этим знакам свои собственные
сознательные переживания, несомненно уклоняющиеся то в боль-
шей, то в меньшей мере как в степени, так и в характере от созна-
тельных переживаний других. Может ли после этих объяснений
субъективный метод удовлетворять точное знание? Ответ никоим
образом не может быть положительным.
Всё вышеизложенное приводит нас к выводу, что объективное
знание не только может, но и должно строиться исключительно
на объективном методе без всякой помощи субъективного метода.
Спрашивается, исключаем ли мы последний совершенно из
области знания? Ничуть, но место ему лишь в сопоставлении
с данными объективного метода и под его контролем, чему я по-
свящаю несколько последних страниц своего труда. Но во вся-
ком случае пользование самонаблюдением возможно на себе са-
мом и притом непосредственно в момент или тотчас после испы-
танного переживания.
Говоря о том, что метод самонаблюдения применим на себе
самом, я признаю, что он может быть применен не одним только

мною, но и другими лицами, но каждый из ряда лиц, пользую-
щихся этим методом, является самостоятельным наблюдателем
собственных переживаний и должен сам немедленно за собой или
кто-нибудь другой под его диктовку записывать результаты на-
блюдений. Последние я могу сравнить затем друг с другом, чтобы
отметить их индивидуальные особенности или выявить наиболее
существенные пункты, что будет уже моим суждением, а не по-
средственным самонаблюдением, как признают психологи-субъек-
тивисты.
Предположим, что нескольким зрителям показана какая-либо
экспрессивная картина, например хотя бы картина убийства Ива-
ном Грозным своего сына, после чего зрители должны описать
самую картину, как испытанное ими переживание. Результаты
этих записей мне дадут вполне объективный материал, который
выразится в большей или меньшей точности описания картины,
в указаниях на те или другие особенности описания картины,
в характере самого описания и т. п. Эти же описания могут по-
служить и для суждения о субъективном состоянии зрителей во
время созерцания картины, при чем я могу сравнить данные о
внутреннем переживании различных лиц, вызванном созерцанием
данной картины. Но в обоих последних случаях я буду иметь,
как уже сказал, суждения, преследующие особую цель иссле-
дования внутренних или психических переживаний зрителей,
для объективного же знания мне вполне достаточно строго объек-
тивной оценки того материала, который я получу из записей лиц,
смотревших на картину, при чем мой объективный материал ни-
чуть не выиграет от прибавки к нему субъективной оценки это-
го же материала в смысле суждения о субъективных пережива-
ниях зрителей, скорее наоборот — он в большей или меньшей сте-
пени проиграет.
Не следует затем забывать, что и приложение объективного
метода должно быть соответственным тому материалу, с кото-
рым имеет дело наука. Так, если физик прилагает физическую
мерку к живым индивидам, рассматривает их как физические
тела, то он несомненно впадает в ошибку, хотя бы он увлекал
за собой целую плеяду чистых физиологов. В этом случае мы
должны иметь в виду неправильное приложение метода — и
только, но это не вынуждает осуждение самого метода. Вот по-
чему я не могу согласиться с В. Вагнером, осуждающим самый
метод, тогда как он должен был бы осуждать способ его приме-
нения. Осуждая физиолога проф. И. Павлова, нападающего

на зоопсихологию, он говорит: «Реакции нервной системы при
полном сходстве ее морфологического строения могут быть раз-
личными у одного и того же организма в зависимости от целого
ряда внутренних и внешних причин, из чего следует, что, изучав
механизмы реакции нервной системы данного организма, мы не
узнаем того, что нужно для определения и выяснения его психо-
логии. Это во-первых. Во-вторых, мы знаем, что нервная си-
стема представляет такой механизм, при посредстве которого
может происходить работа самого различного содержания. Как
ткацкий станок, приводимый в движение определенным меха-
низмом и получающий для обработки один и тот же материал,
может приготовлять разнородную ткань в зависимости от того,
в чьих руках он находится, так и механизм нервной системы,
устроенный у данных организмов по одному образцу и получая
однородное раздражение, может вырабатывать реакцию не од-
ного характера и содержания».1
Всё это несомненно верно безотносительно, но при этом упус-
кается из виду, что ныне найден метод, которым мы изучаем,
почему именно у данного животного одно и то же раздражение
вызовет в одном случае одну, в другом случае другую реакцию.
В. Вагнер прав в одном, что, изучая объективно отправления выс-
ших центров, еще нельзя этим решать проблемы биологии. На
если объективный метод будет приложен не к изучению отправле-
ний нервной системы и не к изучению иннервации одной слюнной
железы, а непосредственно к изучению всех вообще реакций, на-
блюдаемых у тех или других животных, тогда дело представится
совершенно иначе. Здесь все вышеуказанные соображения от-
падут, оказываясь неуместными.
Точно так же, когда физиолог, на основании опытов со слюн-
ной железой, как делает это д-р Зеленый, пытается разрешить
сложные проблемы социологии, то вполне естественно встречает
против себя резкий отпор со стороны американского социолога
Эллвуда («The amer. Journ. of. soc.», t. XXII). По словам послед-
него, метод физиологов «может быть хорош для изучения пове-
дения крысы или общества крыс или — в лучшем случае — пове-
дения человеческой группы, жившей полмиллиона лет тому на-
зад, в перцептивном мире. Цивилизованный же человек живет в
1 В. Вагнер. «Физиология и психология в решении психологических про-
блем». «Новые идеи в биологии». Спб., № 6, стр. 6. См. его же. «Зоопсихо-
логия перед судом физиологии». «Вестн. Психол.», 1911, вып. 3 — 5, и «Био-
психология», т. I.

мире идей. Для него мир реальных объектов в значительной сте-
пени заменен миром идей, символов, ценностей. Эти идеи, сим-
волы, ценности постепенно развивались и накоплялись в течение
всей человеческой истории. Сама история человечества таким
образом представляется как бы развивающейся традицией или
„социальным духом“, который не может быть понят вне его со-
держания. Человеческая культура сама по существу имеет психи-
ческий характер, и эта культура создала человеческие общества,
которые мы знаем».
Далее, объективный метод признается автором недостаточным
еще и потому, что будто бы нельзя установить строгого соответ-
ствия между психическими и внешними проявлениями. «Благо-
даря организующей активности духа воспринятые идеи, верова-
ния и символы могут быть целиком видоизменены и в итоге мо-
гут выразиться в совершенно иных формах поведения, чем
формы обычные... Этим не отрицается возможность чисто фи-
зиологического изучения человеческого поведения, но заменять
в наших описаниях социальных процессов гипотетической дея-
тельностью клеток центральной нервной системы, о которых мы
ничего не знаем, хорошо известные нам способы мышления и
чувствования, которые при этом гипотетически предполагаются
коррелятивными этим физиологическим процессам — это самый
настоящий педантизм». С другой стороны, «мы знаем верования
и мнения других столь же ясно и точно, как и многие физиче-
ские явления». Вот существенное из возражений против объек-
тивного метода со стороны Эллвуда.
Опять же здесь мы видим лишь осуждение претензии физио-
логов с помощью одного слюнного метода, годного будто бы по
автору для изучения «поведения крыс» или человека-животного,
лишь несколько возвышающегося над крысой, разрешать слож-
ные проблемы социологии современного культурного человека;
но при всем том ничуть нельзя разделять взгляда Эллвуда,
что социология есть наука о человеке, живущем в мире идей, и
что история человечества представляется «социальным духом»,
который не может быть понят вне его идейного содержания, и
что будто бы человеческая культура сама по существу имеет
психический характер. В этом сказывается тот спиритуалисти-
ческий догматизм, который до сих пор все так называемые гума-
нитарные знания, и в том числе социологию, вел не по научному
пути и в полном смысле слова задерживал их развитие. Дело,
конечно, не в различном характере воззрений двух авторов, и

не в доказанном будто бы психо-физическом параллелизме, ко-
торый, кстати сказать, вовсе не доказан,1 и, наконец, не в замене
описания социальных явлений гипотетической деятельностью
клеток, а в том, чтобы оценивать социологические факты как
объективные реакции обществ или как формы взаимодействия
между классами и людьми, как деятелями, имеющими прошлый
индивидуальный опыт и получившими кроме того определенные
задатки вместе с своим рождением при данных условиях. Субъек-
тивизму с его идеями тут места нет и не должно быть, ибо идея
выражается словом или другим знаком, как символом, соответ-
ствующие же ему идеи при анализе у каждого социального инди-
вида окажутся неодинаковыми в зависимости от их индивидуаль-
ного опыта. Говорить о знании, мнении и формах верования
других — это не значит еще отдавать дань субъективизму, кото-
рый начинается с того момента, когда речь начинается об «орга-
низующей активности духа» или о «социальном духе». В этом
случае каждый в соответствующие знаки волен вставить свое
идейное содержание и этим совершенно ненужным образом
усложнить факты. Между тем выяснение реакций, как и взаимо-
отношения между людьми, окажется вполне возможным, если
кроме внешнего характера этих реакций, по которым и устана-
вливаются отношения между людьми, будет принят во внимание
их прошлый индивидуальный опыт. Этот-то опыт обыкновенно
и не принимается во внимание, вследствие чего некоторые ав-
торы,хотя и подходят к вопросам объективно, но не могут оси-
лить сложных социальных явлений, другие же вообще не при-
знают возможным окончательно порвать с субъективным ме-
тодом.
То же следует сказать и об изучении больной человеческой
личности, Психолог-субъективист никак не может отказаться от
субъективного метода, воображая, что без него обойтись в изу-
чении больной личности нельзя, и впадает в грубую ошибку, оце-
нивая заявления и поступки больных не с их объективной сто-
роны, а прилагая к ним не чью иную, а свою собственную субъ-
ективную мерку, ибо непосредственно субъективное переживание,
испытываемое самими больными, ему недоступно (см. В. Бех-
терев. «Болезни личности». «Вопр. изуч. и воспит. личности»,
вып. 2).
Сказанное относится к тем описаниям своих болезненных
1 См. В. Бехтерев. «Общие основания рефлексологии». Спб., 1918.

переживаний, которые больные сами оставляют в своих запис-
ках. И из этих записок должен быть извлекаем объективный мате-
риал, который один имеет научную ценность, субъективная же
сторона, которая скрывается за словесными или письменными
знаками, может интересовать больше художника-литератора, на-
конец поэта, нежели ученого, который должен подвергать ана-
лизу речь больных, составленную из слов как знаков или сим-
волов, и другие их реакции, выражающиеся в мимике, поведении
и наследственно-органических рефлексах. Предоставьте поэтому
чужую душу с ее переживаниями и эмоциями изучать и воспро-
изводить художникам, писателям и поэтам, науке же предо-
ставьте заниматься высшими рефлексами и всякого рода иными
реакциями в соотношении с внешними воздействиями окружаю-
щего мира как нынешними, так и прошлыми, субъективными же
или внутренними реакциями наука должна заниматься лишь при
сопоставлении их с внешними рефлексами и притом лишь в той
мере, в какой они могут быть непосредственно наблюдаемы путем
самоанализа.
В заключение замечу, что различие между объективным изу-
чением личности и субъективной психологией лежит в коренном
расхождении взглядов на сущность изучаемых явлений. Так,
субъективная психология рассматривает язык как орган для вы-
ражения мышления, действия как выражение воли, мимические
явления как выражение чувства и эмоции, обусловленных сер-
дечно-сосудистыми изменениями (по теории Джемса-Ланге),
тогда как рефлексология рассматривает язык, действия и мими-
ческие и сердечно-сосудисто-дыхательные явления как рефлексы,
развившиеся путем воспитания и опыта на почве обыкновенных
рефлексов и подвергающиеся в зависимости от тех или других
условий процессам торможения, растормаживания, дифферен-
цировки, обобщения и др. Само собою разумеется, что тем же
путем должны быть изучаемы аналогичные явления у животных,
которые, устанавливая отношения живого существа к окружаю-
щему миру, могут быть названы во всей совокупности соотноси-
тельной деятельностью организма.
Нечего говорить, что субъективистов не очень удовлетворит
это задание объективного изучения, ибо размах исследований
субъективной психологии до последнего времени, как мы видели,
простирался не только на стороннюю личность, но и почти на
весь животный мир или по крайней мере на обширную его часть,

а также на весь детский мир до младенческого возраста включи-
тельно и, наконец, на мир душевно-больных.
Тем не менее истина должна основываться на точных фактах
и должна добываться возможно точными и строго объективными
методами, а не основываться на аналогиях и предположениях,
а потому субъективизм должен поступиться в пользу объектив-
ного изучения предмета.
Без возможности предвидения может ли быть полная или на-
стоящая наука? А попробуйте извлечь предвидение из данных
чистого самонаблюдения. Докажите, что человек, руководясь по-
средственным самонаблюдением, достигнет того, что будет опре-
делять наконец с соответствующей точностью поступки другого
лица в том или другом случае. Полагаю, что из этого никогда не
выйдет правильного предвидений, ибо обстоятельства могут
оказаться сильнее всяких намерений. Правда, субъективная психо-
логия уже и сама сознала недостаточность одного субъективного
метода и прибегает к объективным приемам исследования, но,
как мы знаем, лишь для того, чтобы пополнить самонаблюдение
или использовать их для выяснения субъективных переживаний
другого лица. Это расширяет психологические перспективы, но
во всяком случае не обеспечивает субъективной психологии всю
полноту знания, которым может располагать наука о соотноси-
тельной деятельности человека, именуемая рефлексологией.
Не забудьте, что рефлексология, вообще говоря, не исклю-
чает никакой вообще гипотезы о сознании или психике вообще.1
Если угодно признавать, что сознание есть просто функция
мозга, рефлексология может это принять как вывод, вытекаю-
щий из тех или других научных данных, но рефлексологии не
противоречат и иные гипотезы осознания, исключая, само собой
разумеется, метафизических. Выше была развита защищаемая
мною энергетическая точка зрения на нервные процессы в смысле
ионной теории, и она кажется мне наиболее отвечающей истине.
Но это в сущности есть уже область физиологии. Рефлексоло-
1 Во втором издании вместо слова «о психике» было сказано «о душе»,
вследствие, конечно, вполне допустимого в каждом издании недосмотра.
Это следует здесь отметить, потому что субъективисты-психологи, как напри-
мер Басов (а к сожалению и Корнилов), соответственным образом использо-
вали этот недосмотр, воображая, что этим выдергиванием отдельных мест
книги, пропитанной насквозь механическими воззрениями, они могут осла-
бить значение рефлексологии в изучении человеческой личности и тем укре-
пить свою позицию. Бессильная самозащита!

гия же не изучает прямым образом функции мозга, а изучает со-
четательно-рефлекторную деятельность человека, как бы ее ни
понимать, и независимо от того, будет ли эта сочетательно-ре-
флекторная деятельность иметь ту или другую основу в мозгу,
как аппарате, устанавливающем отношение индивида к внешнему
лицу.
Да и психологи-натуралисты уже ясно сознавали непригод-
ность той субъективной психологии, которую до сих пор еще про-
поведуют с кафедры. «Психология, — говорит Форель, — не
может удовольствоваться изучением явлений нашего верхнего
сознания лишь путем интроспекции, ибо тогда она была бы не-
возможна. Каждый имел бы тогда только психологию своего
субъективизма по принципу древних схоластиков-спиритуалистов
и должен был бы подвергнуть даже сомнению существование
внешнего мира и других сочеловеков». «Наконец, такая субъек-
тивная психология, взятая независимо от нашей мировой дея-
тельности, есть нечто непонятное, полное противоречий и прежде
всего, повидимому, противоречащее закону сохранения энергии.
Из всех этих довольно простых соображений вытекает далее,
что психология, игнорирующая деятельность мозга, — бессмыс-
лица» (проф. А. Форель. «Гипнотизм». Петроград, стр. 8). И
однако тот же автор довольствуется собственно не чем иным,
как так называемой физиологической психологией, сопоставля-
ющей ту же субъективную или интроспективную психологию, ко-
торая им отвергалась столь решительно, с отправлениями мозга,
что в сущности тоже есть не что иное, как бессмыслица.
Всё вышеизложенное дает нам возможность ввести изучение
высших отправлений организма, устанавливающих его отноше-
ние к окружающему миру или той его деятельности, которую
выше мы назвали соотносительной, в цикл биологических наук,
которые имеют дело только с строго объективным методом.1
Рассмотрение соотносительной деятельности без обращения
к сознанию возможно уже потому, что все самые сложные со-
знательные действия могут происходить, как показывает субъек-
тивный анализ, и без сознания или по крайней мере вне поля
личного сознания, вследствие чего о ходе этих сложных действий
1 В последующем изложении в интересах объективности мы будем всюду
пользоваться термином «соотносительной деятельности» и «соотносительных
процессов», понимая под ними всю совокупность рефлексов индивида на
внешние воздействия.

мы не можем дать отчета в своем субъективном мире. Как бы
ни объяснять этот факт, но он говорит нам о том, что процесс по
существу остается тем же, будет ли он отражаться в субъективном
мире какими-либо явлениями или нет.
С другой стороны, мы должны иметь в виду, что субъективные
процессы в действительности не имеют той полноты, как объек-
тивные. Если мы имеем больного с поражением спинного мозга,
то окажется, что, несмотря на то, что укол в ногу произведет
рефлекторное отдергивание ноги, самый укол не будет чувство-
ваться. Стало быть, проведение нервных импульсов по центро-
стремительным проводникам, спинномозговым клеткам и центро-
бежным проводникам не сопровождается сознанием. Последнее
возникает только с той поры, когда импульсы достигают высших
мозговых центров или центров мозговой коры. Таким образом,
следя за сознанием, мы можем судить только о центральной ча-
сти самого процесса, тогда как, рассматривая последний с точки
зрения рефлекса, мы получаем представление о всем вообще
процессе от его начала до конца.
Обоснованность изучения внешних проявлений соотноситель-
ной деятельности в связи с внешними же прошлыми и текущими
поводами, а равно и органическими условиями вытекает из того,
что по современным воззрениям нет ни одного душевного и нет
ни одного сознательного или субъективного явления, которое не
сопровождалось бы движением нервного тока, пробегающего по
клеткам и их отросткам или волокнам мозга, тогда как имеются
нервные процессы, которые не сопутствуются явлениями созна-
ния. А это естественно приводит к выводу, что наблюдение внеш-
них проявлений человеческой личности в виде поведения и дви-
жений вообще, включая мимику, жестикуляцию и речевые, сосу-
дистые и секреторные рефлексы, в связи с теми или иными внеш-
ними условиями как текущими, так и прошлыми, нам дадут более
полную и более точную картину всей вообще личности, нежели
выяснение субъективных переживаний данной личности по интро-
спективному методу.
Могут сказать однако, что имеются субъективные пережива-
ния, которые остаются как бы скрытыми внутренними пережива-
ниями, в которые человек избегает посвящать других, но ясно
само собою, что эти скрытые субъективные переживания, пред-
ставляющие собою невысказанные мысли, недоступны также и
посредственному самонаблюдению. С объективной точки зрения
они должны быть рассматриваемы как процессы торможения

или как временные задержки соотносительной деятельности, ко-
торые проявляются, как известно, слабыми внешними эффек-
тами (так называемая внутренняя речь, сдержанная мимика, сла-
бые изменения дыхания, сердечно-сосудистые реакции, кожные
гальванические токи и т. п.). Что это так на самом деле, доста-
точно вспомнить, что, если человек напряженно мыслит про себя,
он непременно шепчет. Некоторые люди не могут вообще напря-
женно думать, не произнося слов, а будучи в возбуждении, когда
сочетательные рефлексы вообще растормаживаются, человек не
может не выражать своих мыслей вслух. С другой стороны, чита-
ющий человек при напряженном сосредоточении произносит чи-
таемое шопотом или даже вслух. Ясно таким образом, что дело
идет в одном случае о явственном сочетательном рефлексе в
форме разговора или чтения, а в другом случае — о заторможен-
ном сочетательном рефлексе в виде мысли про себя или чтения
про себя.1
Но если это так, то очевидно, что мысль и вообще субъектив-
ные переживания должны быть понимаемы как задержанные ре-
флексы, которые рано или поздно, освободившись от торможе-
ния, перейдут в объективный мир в форме ли пересказа или в
форме действий и других реакций. Таким образом в течение
известного времени достигнется желаемая полнота объективного
изучения личности.
Становясь на указанную точку зрения, нужно прежде всего
отрешиться от воззрения на соотносительную деятельность как
на деятельность sui generis, не имеющую ничего общего с окру-
жающей природой, как на проявление «духа», говоря философ-
ским языком. Напротив того, все научные данные говорят нам
1 Многократно доказывалось, что напряжение мысли в определенном
направлении или «желание» сопровождается теми или иными движениями
тела, и еще недавно Пфунст на целом ряде лабораторных опытов показал,
что такие движения должны были происходить у присутствующих при полу-
чений ответов от умного Ганса в опытах Фон-Остена. Верно или нет объяс-
нение опытов Фон-Остена с помощью таких движений, улавливаемых
лошадью,—это другой вопрос, но суть в том, что эти движения всегда про-
исходят. К тому же все наши данные показывают, что движения в этом слу-
чае представляются по своему характеру не чем иным, как минимальным
проявлением тех актов, которые должны соответствовать данной мысли или
данному желанию. Например, предложите на разложенных в ряд картах
кому-либо загадать одну из карт и просите его напряженно сосредоточиться
на ней. Возьмите на себя роль отгадчика и, взявши руку загадавшего карту
человека, которую он должен держать свободно, проведите ею быстро вдоль

за то, что соотносительная деятельность в конце концов является
результатом проявления энергии, известной нам в наиболее про-
стом виде в форме так называемой раздражительности прото-
плазмы, а в более сложных ее проявлениях — в форме производ-
ного от нее же так называемого нервного тока, сопровождающе-
гося в нервных и центральных органах отрицательным колеба-
нием электрического тока.1
карт, и вы тотчас же уловите сопротивление, которое оказывает загадавший
карту при прохождении его руки против данной карты. Это даст вам воз-
можность отгадать задуманную карту, но это и доказывает, что сосредото-
ченная на данной карте мысль приводит в напряжение мышцы руки, остана-
вливающейся против данной карты, как бы в форме указательного в напра-
влении к ней движения. Таким образом мы имеем как в этом, так и в других
аналогичных случаях, в сущности задержанные двигательные акты или за-
держанные же мимико-соматические проявления или, всё равно, задержан-
ные рефлексы. Последние между прочим могут быть обнаружены и спе-
циальными объективными приемами, к числу которых могут быть отнесены
весы A. Mosso, кожные токи Тарханова (так называемая психо-гальваниче-
ская реакция Binswanger’a, Veraguth’a и др.).
1 См. В. Бехтерев. «Психика и жизнь». Спб., 1904. В книге приведена
литература по данному вопросу. (Франц. и нем. издания книги много пол-
нее русского.) См. также литературу у д-ра Тривус. Дисс. (из моей лабор.).
Спб. 1900, д-ра Кауфман. Дисс. (из моей лабор.). Спб.

ГЛАВА III.
Вопрос об отношении «духовного» мира к физическому. Учение психо-физи-
ческого параллелизма. Гипотеза взаимодействия. Идея общности материаль-
ного и «духовного» мира.
Как известно, философия до настоящего времени много уде-
ляла внимания вопросу об отношении «духовного» мира к фи-
зическому, при чем многие из авторов до сих пор бесплодна
бьются над разрешением проблемы об отношении так называе-
мых духовных процессов к телесным и наоборот. В этом отно-
шении проявились собственно два главных течения — дуали-
стическое и монистическое. Первое предполагает в мире суще-
ствование двух разнородных сущностей — материальной и ду-
ховной, второе стоит на точке зрения, объединяющей мир физи-
ческий и духовный или психический.
Но строгое разделение этих двух «сущностей» — продукт
умственной культуры позднейшего времени. В греческом
языке «разум» и «слово» обозначаются, как известно, одним
термином.
Вспомните: «Вначале бе слово, и слово бе к богу, и бог бе
слово». По понятиям древних греков душа представлялась в виде
особой тонкой и высшей материи наподобие парообразной.
Только позднее было выделено понятие об идеях и тем са-
мым дано прочное обоснование субъективизму в философии и
психологии.
До Платона преобладал в воззрениях философов грубый ма-
териализм, который заимствовал понятие о человеческой лич-
ности из непроверенного опыта, черпающего материал в окру-
жающем мире. Так, за шесть веков до нашей эры греческая фило-
софия в лице Фалеса признавала основой всего мироздания воду,
позднее же в учении Анаксимена такою основою считался воз-
дух. Из воздуха по понятиям того времени происходило всё,

как всё на земле и превращалось в воздух. Путем вдыхания воз-
духа вбирается будто бы человеком в себя частица вселенной,
что дает ему жизнь и энергию.
Со времени Платона и позднейших философов, давших впер-
вые отвлеченное понятие о человеческой личности в сторону
духа, человечество бьется в поисках так или иначе разрешить
задачу о взаимоотношении материального и духовного мира и
стать на ту или иную точку зрения в вопросах миропонимания.
В последнем мы имеем, с одной стороны, гносеологический идеа-
лизм, с другой — критический реализм. Первый говорит, что
существует прежде всего сознание и лишь одно сознание может
быть признано в мире как непреложная вещь, при чем весь окру-
жающий мир представляется нам в форме представлений о нем,
и ничего кроме представлений мы не знаем и признавать не мо-
жем. Реализм наоборот допускает, что существует внешний мир
как причина наших представлений о нем, при чем одни допу-
скают внешний мир таким, каким он представляется нашему уму
(так называемый наивный реализм), другие же признавали, что
мир отражается в нас не в том виде, как он существует на самом
деле, что краски окружающего мира объективно не существуют
в форме красок и что звуков в природе на самом деле нет, а в том
и другом случае имеются лишь формы движения материальных
частиц — эфира в одном случае, воздуха — в другом.
Дуалистическое мировоззрение было развито в особенности
Декартом, который признавал, что между двумя сущностями —
материальной и психической — существует полное различие и
нет ничего общего.
Природа нашей души, по Декарту, совершенно независима
от тела, и потому душа не может умереть вместе с телом. Де-
карт, как известно, допускал для души, которой присваивал мы-
слящее начало, первоначальное бытие вне тела. В виду же того,
что мыслить может только человек, он отрицал существование
души у животных, которых он признавал за машины.
По Декарту, материальное — протяженно, занимает опре-
деленное место в пространстве и измеримо, но лишено способ-
ности мыслить, тогда как свойство духовного — мыслить, но оно
не протяженно и не подлежит измерению, т. е. непростран-
ственно. Психика таким образом не материальна, не предметна
и не вещественна. Одним словом, психика есть «духовное», т е.
нечто такое, что неуловимо для объективного наблюдения.

Ясно, что это учение вытекает из понятия о «бесплотном
духе» и из тех религиозных учений, которые олицетворяют в
форме духа существо высшего порядка. В конце концов мы здесь
стоим на гранях оккультизма, и точной науке, несмотря на за-
слуги Декарта в другом отношении, нечего делать с его учением.
Благодаря установлению вышеуказанного различия между
материальным и духовным, действительное взаимоотношение
между тем и другим в сущности представляется невозможным,
но если повседневное наблюдение учит обратному, то последо-
ватели этого учения должны были остановиться на мысли, что
это взаимоотношение есть своего рода чудо, вмешательство
сверхъестественной воли, вмешательство бога. А так как такое
чудо должно было бы совершаться ежесекундно, ибо наши же-
лания, связанные с выполнением действий, происходят беспре-
рывно, ежесекундно, то в устранение большого чуда в самом ло-
гическом построении Лейбниц создал учение о предустано-
вленной гармонии, по которому раз навсегда в самой природе
человеческого организма установлена определенная гармония
между духовным и телесным. Благодаря последней тело всегда
выполняет то, чего хочет душа, а душа всегда знает о состоянии
тела.
Нет надобности говорить, что и то и другое учения — Де-
карта и Лейбница — имеют ныне уже историческое значение, на
отражение их мы еще встречаем всюду, и даже известная гипо-
теза психо-физического параллелизма может считаться до неко-
торой степени отражением взглядов Декарта и Лейбница.
Учение психо-физического параллелизма должно быть при-
знано одним из наиболее распространенных в настоящее время.
Дело идет здесь о том, что и психическое и физическое предста-
вляют собою два параллельно протекающих явления, хотя оба
они различны между собою по существу. Родоначальником этого
учения признается Фехнер, по которому материальное и ду-
ховное представляют собою в сущности один общий процесс,
при чем параллелизм обоих явлений защитниками этого учения
поясняется уподоблениями, в сущности ничего не уясняющими,
наподобие, например, того, что, если, скажем, ряд вложенных
друг в друга чашек будет рассматриваться снаружи, он предста-
вится выпуклым, а если изнутри, то вогнутым. Другое сравне-
ние имеет внутреннюю и внешнюю сторону часов. Нечего гово-
рить, что, как бы эти сравнения ни были остроумны, они не могут
приблизить нас к выяснению интимной связи того, что различна

в своих проявлениях, а потому эта гипотеза рассматривается
многими просто как рабочая гипотеза, не более того.
Некоторые, придерживаясь учения психо-физического парал-
лелизма, признают причинную зависимость между психическими
и материальными процессами. При этом одни, как например
Бюхнер и Геккель, рассматривают, как основной процесс, мате-
риальный, ставя в зависимость от него духовный процесс (по
Геккелю мысль является продуктом движения материальных
частиц).1 Другие отдают предпочтение духовному процессу,
как основному, ставя в зависимость от него процесс материаль-
ный.2 В связи с этим различием воззрений мы имеем материали-
стическую или спиритуалистическую одностороннюю попытку
разрешения противоречия.
Нет надобности останавливаться здесь на том и другом уче-
нии, так как оба они в сущности уже вышли в тираж и, если и
находят в настоящее время еще своих адептов, то встречают не-
меньшее число и противников.
А. Кронфельд, критикуя учение Фрейда, замечает: «С точки
зрения критики познания нужно признать принципиальную не-
возможность физического объяснения отдельного психического
явления и отбросить учение о торможении, как психо-физиче-
скую догму». Но в то же время поднимается новое возражение,
правильно формулированное Мюнстербергом: «Разве благодаря
этому может исчезнуть проблема о связи мозга с сознанием?
Разве самая постановка вопроса перестает быть правомерной от-
того, что мы поняли, что с метафизической точки зрения она
смысла не имеет?»
1 «В качестве основной существенной части этого вида монизма можно
принять в некотором смысле теорию „одушевленных атомов“ — старинное
представление, нашедшее себе выражение еще 2 000 лет тому назад в учении
Эмпедокла „о ненависти и любви элементов“. Наша современная физика и
химия в общем приняли атомистическую гипотезу, впервые предложенную
Демокритом, и, рассматривая каждое тело как соединение или аггрегат
атомов, приписывают все изменения формы тел перемещению подобных
маленьких отдельных друг от друга частиц. Все эти изменения как в орга-
нической, так и в неорганической природе кажутся нам только тогда дей-
ствительно понятными, если мы в атомах видим не маленькие массы мертвой
материи, а живые элементарные частицы, наделенные силою притяжения и
отталкивания» (Геккель. «Лекция по естествознанию и философии». «Мо-
низм», русский перевод, стр. 42).
2 По Фихте, например, «сознание есть единственно доказанное действи-
тельное начало во всем действующей первичной силы».

В действительности до самого последнего времени делались
и делаются бесплодные попытки объяснить сознание, т. е. вывести
его из материальной среды. Еще недавно была высказана гипо-
теза о кислороде как источнике сознания; однако нет ничего
очевиднее того, что эти попытки не двигают вопроса ни на один
шаг вперед.1
Наконец, некоторые ставят и тот и другой процесс в условия
функциональной зависимости. Математика определяет функцио-
нальную зависимость, как взаимоотношение двух величин. Если
мы говорим, что поверхность круга A=πr2 это значит, что
между A и r имеется определенное взаимоотношение, благодаря
которому, зная г, легко определить A, и с другой стороны, зная
А, определяем r. Однако нетрудно понять, что, хотя между
объективным или материальным процессом в мозговых центрах
и субъективными явлениями может существовать известное зако-
номерное взаимоотношение, всё же пока еще нельзя сказать,
каким образом по субъективным данным можно было бы опре-
делять объективный процесс, и наоборот.
Заслуживает внимания, что уже ионийцы в древней Греции
признавали одухотворение материи. Позднее Спиноза пропове-
дывал идею единства, точнее — общности материального и ду-
ховного мира. Признавая несравнимость того и другого и разли-
чие законов, которыми они управляются (одно обладает свойством
мышления, другое — протяженностью), Спиноза устанавли-
вает существование между тем и другим близкой связи благо-
даря тому, что оба порядка явлений суть проявления одной об-
щей субстанции. Последняя есть не что иное, как единая миро-
1 И. А. Сахаров (почетный член Кавказск. медицинск. об-ва) в работе: «Что
такое сознание» (Тифлис, 1917) развивает в подробности эту «кислородную»
гипотезу для объяснения психических явлений. Самим автором его взгляд
на этот счет формулирован следующим образом: «Кислород является источ-
ником психической жизни. Он организует центральный комплекс, восприни-
мающий раздражения внешнего мира, и путем слияния их превращает их
в ощущения. Он же придает этим ощущениям чувственный характер, обра-
зуя, благодаря своему различному отношению к редуцирующим веществам
коры мозга, всю гамму ощущений, начиная с ощущений приятных и не-
приятных и кончая чувством наслаждения, боли, желания и пр. Он же воз-
буждает движения, возникающие при этих чувствах». Нет надобности гово-
рить здесь, что и эта попытка механизации сознания не подвигает нас вперед
ни на один шаг, кроме положения вполне общепризнанного, что без кисло-
рода нет сознания, как нет и жизни вообще.

вая сущность, абсолют, бог; всё же, что имеется в мире, является
только проявлением этой единой мировой сущности.
Таким образом и материальное, и духовное являются лишь
отдельными членами одной высшей субстанции, и там, где есть
материальное, есть и духовное. Отсюда понятно, почему Спи-
ноза признается родоначальником пантеистического мировоз-
зрения, которое и ныне пользуется распространением.
Близкий к учению Спинозы взгляд развил известный фило-
соф Спенсер. Он также рассматривает материальное и духов-
ное, как проявление абсолютной непознаваемой силы, в которой
он видит бога. Последнему он не приписывает однако харак-
тера личности, ибо понятие личности есть понятие человеческое;
божеству же принадлежит нечто высшее — сверхчеловечность.
Мы не войдем в подробный разбор этих, частью уже отжи-
вающих учений. Заметим однако, что гипотеза параллелизма
встречает возражение уже в факте противоположения интенсив-
ности субъективных процессов и сопровождающего их внешнего
движения.
Так, чем полнее человек сосредоточивается на чем-нибудь,
тем ярче его внутренние переживания и тем более задержка в его
внешних движениях, а наоборот — быстрота выполнения какого-
либо действия доводит его до автоматизма или бессознатель-
ного выполнения. Но если кому-либо это соображение не пока-
залось бы убедительным, то всё же гипотеза параллелизма стра-
дает и в другом отношении.
Позднейшие исследования говорят о существовании раскола
в самом сознании, ибо авторы различают так называемое «верх-
нее» и «нижнее» сознание, при чем и то и другое далеко не коор-
динировано друг с другом. Дело в том, что нижнее сознание не
подчинено верхнему сознанию, которое совершенно не знает,
«что его в данную минуту интересует и занимает» (Пьер Жанэ,
«Психический автоматизм».) Как же, спрашивается, согласовать
с этими двумя формами сознания гипотезу параллелизма? Дру-
гих возражений против гипотезы параллелизма мы касаться не
будем.1
С другой стороны, гипотеза взаимодействия наталкивается
в свою очередь на препятствие в виде допущения ею факта
1 Желающих ознакомиться с критикой этого учения отсылаем к статье
Stump’a «Душа и тело». Речь на открытии междунар. конференции по пси-
хологии в Мюнхене 4 августа 1896.

взаимодействия между явлениями физического порядка и явле-
ниями психического или духовного порядка.
В самом деле, с точки зрения субъективной психологии нераз-
решимым является вопрос о переходе идей в движение или дей-
ствие. «В действительности идея, — говорит Рибо,1 — не может
производить движения: нечто чудесное представляло бы это
полное и чудесное изменение функции. Не самое состояние со-
знания, но соответствующее ему физиологическое состояние
переходит в действие. Повторяю, соотношение не имеет места
между психическим состоянием и движением, но лишь между
двумя однородными физиологическими состояниями, между
двумя группами нервных элементов — чувствительной и двига-
тельной. Если продолжать видеть причину в сознании, то всё
остается неясным, если же смотреть на него как на простого
спутника известного нервного процесса, который один только
имеет существенное значение, то всё становится ясным, и искус-
ственные затруднения исчезают».
Чтобы пояснить этот вопрос примером, возьмем фиолетовые
лучи, действующие, как известно, химически, между прочим, и
на сетчатку. Спрашивается, связывается ли их действие с ощу-
щением цвета, как сознательным актом, или с амплитудой их
колебаний и длиной их волны. Вряд ли может быть ответ не
в пользу того, что деятельным началом здесь является соб-
ственно особый вид лучистой энергии, а не ощущение как тако-
вое. Вообще какое взаимоотношение может быть между духом
и материей? Как может одна сущность переходить в другую, со-
вершенно от нее отличную и с ней несоизмеримую, и обратно?
Но, допустив и эту, в сущности недопустимую с. точки зрения
логики мысль, мы должны еще допустить, что между двумя не-
соизмеримыми сущностями каким-то чудом устанавливается
закономерное и вполне определенное взаимоотношение. По тем
же основаниям невозможно привести логические доводы и в
пользу теории Спинозы, скрывающей лишь взаимоотношения
между обоими порядками явлений путем установления соотно-
шения их обоих к одному абсолюту или богу. Вот почему мы не
можем остановиться ни на одной из вышеуказанных теорий.
В последнее время некоторые авторы, не удовлетворившись
учением психо-физического параллелизма и гипотезы взаимодей-
1 Рибо. «Воля в ее нормальном и болезненном состоянии». 4 изд., стр. 9.
Петроград.

ствия, стали говорить о психо-физической причинности. К числу
их относится Риккерт и отчасти Штумпф. Но понятие причин-
ности само по себе не может удовлетворить естественнонаучное
знание, ибо причина предполагает силу, которую пришлось бы
придать понятию психического, а тогда мы натолкнулись бы на
неприложимость к одушевленным организмам в части, касаю-
щейся их психической деятельности, закона сохранения энергии,
общего для всей вообще вселенной.

ГЛАВА IV.
Энергия как основа активных процессов вообще и соотносительных процес-
сов в частности. Психические процессы высших животных суть процессы
мозга. Органы узловой и в особенности центральной нервной системы выс-
ших организмов являются своего рода аккумуляторами энергии.
Вопреки мнению Декарта наукой доказано, что так называе-
мые мыслительные процессы сопровождаются теми или другими
объективными проявлениями. При напряженной мысли мы имеем
отражение ее в мимике, в голосовых связках, в приливах крови
к мозгу и к голове вообще, в большем выделении фосфатов,
в изменении дыхания, сердцебиения и пр.
В известном сочинении Лемана1 можно почерпнуть де-
тальные, хотя и далеко еще неполные указания в этом отно-
шении.
Ныне повидимому может быть признано, что нет ни одного
мыслительного процесса, так сказать, бестелесного, т. е. лишен-
ного внешнего физического выражения.
Недавно Pouzo («Arch. ital. de Biologie», t. LXIV, nov. 1916) на
основании опытов с записью дыхания убедился, что чтение вслух
и чтение про себя проявляются такой же формой дыхательных
движений. При чтении иностранного языка дыхательные измене-
ния еще резче, и они тем более резки, чем меньше язык известен.
Исследования, осуществленные в моей лаборатории, не оста-
вляют сомнения в том, что даже простое слушание музыки отра-
жается соответственными изменениями в отношении дыхатель-
ных экскурсий.
Необходимо при этом иметь в виду, что данные науки уста-
новили твердо взгляд, что так называемые психические процессы
осуществляются не иначе, как в мозгу, и протекают во времени
подобно всем вообще физическим процессам.
1 Lehmann. «Die körp. Ausserungen d. seel. Zustande. 1899.

Физиология и анатомия мозга, идя по этому пути, уже уста-
новили безусловную связь психических процессов с определен-
ными, происходящими в мозгу физико-химическими процессами,
благодаря чему усиленная психическая деятельность сопут-
ствуется усиленным распадом фосфористых тел, выделяемых
почками, сопутствующими изменениями в клетках мозговой
коры (так называемый хроматолиз), электрическими в ней явле-
ниями, повышением температуры мозговой коры, ее кислотной
реакцией и др.
Тем не менее, воззрение например Геккеля, основанное на
материалистическом основании с атомистической теорией, не мо-
жет объяснить нам психических явлений, ибо психическое не
может быть выведено из атомов. Но в позднейшее время с раз-
витием учения об энергии явилась возможность и психические
процессы рассматривать как проявление энергии, при чем неко-
торыми авторами признается существование особой психической
энергии Лассвиц, Грот, Краинский и др. Мы с своей сто-
роны признавали более правильным говорить о нервно-пси-
хической энергии,1 которой определяется как движение нерв-
ного тока, так и проявление собственно психических процессов
в мозгу и которая является производной молекулярной энергии
низших животных, характеризующейся сократительностью про-
топлазмы. 2
Согласно новейшему воззрению, материальный мир построен
из положительных и отрицательных электронов, при чем послед-
ние в атомах вращаются вокруг положительного ядра по орби-
там наподобие планетной системы.2 Позднейшие исследования
в этом отношении Бора, Резерфорда и Рождественского еще бо-
лее углубили наши знания о строении атомов. Таким образом все
философские взгляды прежнего времени, строившие свои воззре-
ния на основе противоположения силы и материи, отпадают.
Материя, изучаемая физикой и химией, в существе своем оказы-
вается как бы фикцией, ибо на место атомов имеется связанная
энергия и при этом энергия огромной силы, которую мы не мо-
жем получить вследствие относительно малой сопротивляемости
лучших изоляторов.
Но если такая материя есть фикция, а одна энергия есть реаль-
ность, то уже нет основания противополагать психическое мате-
1 В. Бехтерев. «Психика и жизнь». Отд. изд. Спб.
2 A. Right. «Современная теория физических явлений». 1907.

риальному, и наоборот, и нам остается спросить себя: нет ли воз-
можности и психическую деятельность свести на физическую
энергию?
Прежде всего мы должны признать, что все психические про-
цессы суть мозговые процессы, в основе которых лежит движе-
ние нервного тока. Но нервный ток в действительности есть уже
энергия, при чем мы имеем все основания говорить о трансфор-
мации известных нам энергий, действующих на внешние и вну-
тренние поверхности тела, в нервный ток, и о превращении по-
следнего в молекулярную работу мышц, которая в свою очередь
переходит в механическую работу.
То, что относится к субъективному или психическому про-
цессу, повидимому представляет собою результат более высо-
кого напряжения той же энергии, как бы ее свойство проявлять
себя самое при соответственных условиях.
Это более высокое напряжение энергии происходит обычно
в том случае, когда процесс, достигая высших мозговых центров,
подвергается торможению.
Во всяком случае рефлексология свои общие предпосылки
черпает из конечных обобщений естествознания.
В миропонимании же мы должны исходить из того, что дает
нам опыт вообще, а этот опыт сводится к тому, что всякое явле-
ние и всякая вещь являются следствием предшествующих им
явлений.
Наш субъективный мир, как и все процессы в нашем мозгу,
является следствием воздействий, исходящих извне. Поэтому
мы не можем становиться на точку зрения гносеологического
материализма. Точно так же и внешний мир, — конечно, не тот,
который мы ощущаем и представляем, а тот, который есть на са-
мом деле, — подчинен закону причинности или — точнее — за-
кону отношений. И когда мы доводим свой анализ до конца, то
мы должны признать одну основную и первичную основу всего
сущего, которую мы обозначаем именем энергии. В понятии же
энергии мы имеем представление о разных проявлениях движения
в виде больших масс в форме мировых тел и в виде малых масс
то более крупных, в форме например индивидов, образованных
клеточками, то еще более мелких, например молекул, атомов и
электронов; но и электроны видимо еще не представляют собою
конечных делений вещества. Основу этого движения, которая
должна быть обща всем явлениям природы, и в том числе нам са-

мим, как частице вселенной, мы и обозначаем именем мировой
энергии.
Сама по себе энергия физикой определяется часто по внеш-
ним проявлениям как способность к работе, и в этом определе-
нии, конечно, не содержится ничего материального, как нет и
ничего объясняющего.
Мы удовольствуемся определением энергии, как движения, и
не войдем в дальнейший анализ вопроса. Заметим лишь, что
«вещь в себе» или то ноуменальное неизвестное нам, что остается
за пределами нашего восприятия и что признается метафизиче-
ским, есть не что иное, как связанная энергия, и этим исчерпы-
вается понятие «вещи в себе», относительно которой исписано
столько страниц в различных философских сочинениях.
Мы можем говорить таким образом об энергии как о дви-
жении, проникающем весь мир и представляющем свою особую
форму в живой природе.
Виды энергии, принимаемые физикой, представляются раз-
личными, но в числе их должна быть поставлена и молекулярная
энергия сложных и крайне подвижных коллоидальных образо-
ваний живой материи, производными же этой молекуляр-
ной энергии и являются нервный ток и так называемые
нервно-психические или, объективно выражаясь, мозговые про-
цессы.
Когда мы смотрим на предмет известного размера и цвета,
это значит, что на наш глаз действуют световые лучи определен-
ной волны колебаний; когда прикасаются к нашему телу теплым
или холодным предметом, когда на нашу кожную поверхность
действуют механически, или когда достигают нашего кортиева
органа воздушные звуковые волны и т. п., то это обозначает,
что внешние энергии, действуя на окончания воспринимающих
органов нашего тела, трансформируются в молекулярную энер-
гию, представляющую форму нервного тока, который, напра-
вляясь по центростремительным проводникам к мозгу, сам по
себе является особым видом энергии. Эта энергия, достигая
известного напряжения в центрах, при возрастании препятствия
к ее движению, сопровождается субъективными проявлениями,
не переставая быть нервным током, в дальнейшем же, возвра-
щаясь при посредстве центробежных волокон в виде нервного
тока на периферию к мышцам и железам, та же энергия пере-
ходит в молекулярную энергию мышц, с одной стороны, и моле-
кулярную же энергию желез — с другой.

С этой точки зрения молекулярная энергия лежит в основе
раздражительности, свойственной столь нестойкому соединению,
как живая клеточная протоплазма. Эта-то раздражительность
протоплазмы и получает в высших организмах дальнейшее наи-
более яркое выражение в форме разнообразных ответных реак-
ций на те или иные внешние раздражения.
Вот протоплазма одноклеточного существа. Дается раздра-
жение, в результате которого получается эффект сокращения.
Если раздражение дается вновь и вновь через короткие проме-
жутки, тот же эффект с течением времени постепенно ослабевает
вследствие истощения и затем может быть обнаружен вновь после
некоторого отдыха. То же самое мы имеем и в организмах выс-
шего порядка. На чем это основано? Раздражение дает толчок
к разряду запасной энергии, которая накопляется за время
отдыха протоплазмы. Когда эти отдыхи недостаточны, дело сво-
дится при повторных и частых раздражениях к постепенному
более или менее полному истощению запасной энергии. Но бла-
годаря питанию запасы энергии восстановляются, при чем и внеш-
ние раздражения являются источником накопления энергии, если
они не приводят к разряду запасной энергии.
Так как эти же отношения имеют приложение и к деятельности
нервной ткани, то мы имеем основание полагать, что совершенно
аналогичные явления должны происходить и в нашей сетчатке,
и в кортиевом органе, и в нервных приборах нашей кожной по-
верхности, в биполярных клетках шнейдеровой оболочки, в со-
сочках языка и т. п., а равно и в соответствующих им централь-
ных областях, связанных с периферией цепью восходящих про-
водников и отсылающих от себя центробежные проводники, при
чем весь процесс происходит не в одном элементе, а последова-
тельно во всей цепи связанных друг с другом невронов.1
Сами по себе процессы жизни или, точнее, жизненные реакции
обеспечиваются определенной организацией, обусловливая по-
стоянный обмен вещества, основанный на восстановлении утрачи-
ваемого вслед за разложением. Это саморегулирование, сводя-
щееся в конце концов к постоянному превращению энергии в
организме, достигается, с одной стороны, приемом пищевого ма-
териала из окружающей среды, являющейся в конце концов не
1 Автор отдает себе отчет в том, что не все из неврологов признают
невронную теорию, полагая, что неврофибриллы одних клеток непрерывно
переходят в другие, но для мозга высших животных невроны всё же есть
факт, пока неопровергнутый и позднейшими исследованиями.

чем иным, как химическим продуктом, содержащим скопление лу-
чистой энергии солнца, с другой стороны — воздействием внеш-
них энергий на воспринимающие органы, как трансформаторы
внешних энергий, — воздействием, приводящим к разложению и
следующему за ним восстановлению органического вещества, что
и приводит к развитию нервного тока. Но так как последние про-
цессы, благодаря питанию, при соответствующих отдыхах в боль-
шинстве преобладают над первым, то этим в конце концов дости-
гается скопление энергии как в организме вообще, т. е. в его кле-
точной протоплазме, так и в частности и даже в особенности
в органах узловой и центральной нервной системы, являющихся
на-ряду с мышцами более мощными аккумуляторами энергии, не-
жели всякие другие тканевые элементы высших организмов.
В пояснение сказанного заметим, что, если мы будем сопоста-
влять наносимые на поверхность тела раздражения с субъектив-
ными явлениями, наблюдаемыми на себе самом, то мы имеем
прежде всего отношение интенсивности ощущения к интенсив-
ности раздражения, как логарифм к его числу, что известно под
названием закона Вебера-Фехнера. Последний, хотя и не выдер-
живает строгой критики во всех своих частях, но всё же
как общее правило дает указания на то, что при увеличении
интенсивности раздражения яркость ощущения возрастает непро-
порционально меньше, а именно в то время, как сила раздражения
возрастает в геометрической прогрессии, интенсивность ощуще-
ний возрастает в арифметической прогрессии. Это означает, что
косность живого вещества проявляется тем относительно больше,
чем больше возрастает сила раздражения, а, следовательно, раз-
ности, получающиеся между цифрами геометрической и арифме-
тической прогрессии, представляют собою затрату энергии на со-
противление. При этом сила ощущений обусловливается разме-
рами сопротивления, оказываемого действию раздражения в
нервных приборах, в результате чего остается некоторое умень-
шение сопротивления по отношению к возобновлению такого же
самого процесса в будущем. В этом уменьшении сопротивления и
подготовке пути для будущих раздражений такого же рода,
в этом развитии «молекулярной установки» и заключается основа
как репродуктивной деятельности, так и механизации нервного
процесса.1
1 Мы поэтому не можем согласиться с так называемой энергетической
теорией памяти Краинского («Душа и энергия». Вильна, 1911, стр. 31),
по которому часть энергии внешнего раздражения, по своей силе превы-

Отсюда явствует, что не одни внешние проявления сочета-
тельно-рефлекторной деятельности, но и субъективные проявле-
ния ее являются продуктом той же энергии, подчиняющейся, как
и все другие виды энергии, закону сохранения энергии, впервые
провозглашенному Мейером и Гельмгольцем.
При этом мы стоим не на теории взаимодействия, по которой
на известном пункте физический нервный процесс становится
субъективным или психическим и затем на другом пункте этот же
психический процесс снова целиком замещается физическим
нервным процессом. Мы говорим, что имеется один процесс
шающая, согласно закону Вебера-Фехнера силу ощущения, иначе говоря —
непроизводительно затрачиваемая на преодоление препятствий в клеточ-
ной протоплазме, подобно трению в механических приборах, должна
соответствовать процессу памяти. Эта «остальная часть энергии внешнего
раздражения в момент его действия, по автору, не переживается субъективно
в форме ощущения, а откладывается в потенциальном состоянии, повиди-
мому в форме химической энергии динамических соединений, которые
хранятся в аккумуляторах психических центров; аккумуляторы же периоди-
чески разряжаются, и тогда потенциальная энергия памяти снова превра-
щается в обладающую субъективной формой психическую энергию, и в нашей
психике развертываются вереницы воспоминаний. Запас потенциальной
энергии памяти есть величина конечная и расходуется вместе с разряжением
аккумулятора. Освобождаясь от одних образов, аккумулятор памяти беспре-
рывно заряжается энергией новых впечатлений; и таким образом устанавли-
вается постоянное во времени подвижное равновесие».
Излагая эту теорию, автор естественно сталкивается с тем абсурдным,
по его же собственным словам, положением, что «чем чаще и дольше мы
воспроизводим в своей памяти данный образ, тем скорее мы его забываем,
ибо расходуется лежащая в его основе потенциальная энергия». Но автор
обходит это препятствие тем, что допускает «определенную емкость для
органа памяти», с одной стороны, и «способность его автоматически раз-
ряжаться от избытка хранящихся в нем впечатлений» — с другой стороны.
Этот автоматический разряд аккумуляторов он находит «в волшебном мире
грез, который в образах фантазии и сновидений украшает нашу душу»,
представляющих измененные воспоминания. При этом «разряженная психи-
ческая энергия вновь превращается в другие виды энергии» (l. с., стр. 12).
Таковы несколько фантастические объяснения автора, даваемые им для
памяти.
Мы не войдем в критику этой гипотезы, искусственность которой более,
чем очевидна. Но, как бы то ни было, мы стоим на энергетической же точке
зрения и в объяснении субъективных процессов, которые с нашей точки зре-
ния являются результатом особого напряжения энергии вследствие задержки
или торможения ее в центральных органах нервной системы, ибо путем
опытов выяснено, что, чем более задерживается тот или иной сочетательный
рефлекс, тем более резким субъективным состоянием он сопутствуется.

нервно-психический от начала до конца, но при незначительности
препятствий в периферических приборах процесс не проявляется
в субъективной форме, тогда как в центральных областях, вслед-
ствие больших препятствий для движения тока, этот же процесс
оказывается «нервно-психическим» с явным субъективным окра-
шиванием, которое при обратном отражении волны тока и про-
хождении ее по двигательным и секреторным проводникам вновь
сводится на один нервный процесс. Дело идет таким образом не
о теории взаимодействия, а о теории полного или неполного про-
явления одного и того же нервно-психического процесса, зави-
сящего от большего или меньшего сопротивления той ткани, в ко-
торой он протекает.
Таким образом рефлексология, стоя на энергетической точке
зрения, рассматривает сочетательно-рефлекторную деятельность
как последовательную надстройку унаследованных и приобретен-
ных рефлексов, всё более и более усложняющихся и всё более
и более разнообразящихся. Самые субъективные явления, откры-
ваемые в нас самих, рассматриваются таким образом следствием
той же энергии, как и внешние проявления, но между обоими явле-
ниями имеются прямые отношения, благодаря чему можно ска-
зать, что, чем меньше препятствий для проявления энергии вовне,
тем меньше выражены и субъективные явления, и наоборот. Это
дает объяснение тому факту, почему не все нервные процессы со-
путствуются субъективными явлениями. Очевидно, что, если про-
цессы ионизации, происходящие в соответствующей нервной
среде, благодаря препятствиям, в ней встречаемым, достигают
известного напряжения и тем самым обусловливают обнаружение
субъективных явлений, то этого может не наблюдаться в других
условиях и даже в той же нервной среде при развитии проторен-
ных путей, когда наступает так называемая механизация нервно-
психических процессов и когда мы уже имеем почти одни
физические процессы без сопутствующих им психических
явлений.
Подтверждение энергетической теории нельзя не видеть и в
том, что, как показал Фере, всякий вид ощущения, дошедший
или не дошедший до сознания, сопровождается поднятием дина-
мического эквивалента, иначе говоря — отмечаемым на динамо-
метре увеличением мышечной силы.1
1 Цит. по д-ру Л. Н. Войтоловскому. «Юбилейный сборник И. А. Сикор-
ского», стр. 348.

Отсюда ясно, что и субъективный акт ощущений не есть только
одна всегда «духовная величина» в нашей нервной системе, ибо
за ним скрывается всегда и везде энергия в виде нервного тока,
который, достигая периферии по центробежным проводам, ска-
зывается увеличением мышечной работы.
Из сказанного видно также, что всякий организм, являясь дея-
телем, благодаря запасной энергии, приобретаемой им в некото-
рой мере уже от предков, главным же образом путем накопления
ее в течение жизни под влиянием питания и превращения дей-
ствующих на него внешних энергий, реагирует так или иначе на
все те внешние влияния, которые по своей силе способны вызы-
вать разряды этой энергии в форме рефлексов того или иного
рода. При этом все наступательные рефлексы под влиянием внеш-
них раздражений умеренной силы, поддерживающих правильный
обмен в сответствующих органах, сопровождаются стенической
внутренней реакцией, приводящей в свою очередь к возобновле-
нию и поддержке наступательных рефлексов, пока не произойдет
достаточная степень утомления от раздражений, что приводит
к астенической общей реакции.
Ясно, что наши центральные органы представляют собою акку-
муляторы энергии, из которых каждый обладает по крайней мере
парою проводников, причем один, являясь приводом, связывает
их с воспринимающими органами и центростремительными во-
локнами, другой представляет собою отвод, идущий от них в
виде центробежных волокон. Толчок, данный внешним раздра-
жением, сопровождается процессом ионизации в воспринимаю-
щих приборах, который, возбуждая центростремительные про-
водники и нарушая равновесие потенциалов в двух, находящихся
в условиях контакта, невронах, действует возбуждающим образом
на головную часть ближайшего неврона, развивая в нем тот же
процесс ионизации. Так дело доходит до мышц, которые благо-
даря разряду энергии подвергаются сокращению. При этом заряд
аккумулятора, когда он слабеет, восстановляется главным обра-
зом с помощью питания и газового обмена, благодаря приноси-
мой к мозгу крови, частью же поддерживается воздействиями
с других поверхностей тела. В этом заключается теория разря-
дов, высказанная мною еще в 1896 г. в связи с невронной тео-
рией. 1
1 См., например, Зиммель. «Понятие и трагедия культуры». «Логос»,
1912 —1913.

Суб’ективные явления, открываемые нами внутри себя путем
самоанализа, или то, что именуется нашими переживаниями, как
мы упоминали выше, суть результат энергии же, лежащей в основе
сочетательно-рефлекторных (нервно-психических) функций орга-
низма, как производных его жизненных процессов. Поэтому нет
основания признавать, что субъективные процессы суть лишние
или побочные явления в природе (эпифеномены), ибо мы знаем,
что всё лишнее в природе атрофируется и уничтожается, тогда
как наш собственный опыт говорит нам, что субъективные явления
достигают наивысшего развития в наиболее сложных процессах
соотносительной деятельности.
Это заставляет нас признать, что субъективное и объективное
в соотносительной деятельности представляется явлениями, тесно
связанными в одном процессе, который и составляет проявление
данного вида энергии. Но ясно, что при обследовании сочета-
тельно-рефлекторной деятельности стороннего индивида, вы-
являющей всю полноту проявления его энергии вовне, закономер-
ность в развитии и проявлениях этой деятельности может и
должна быть выясняема путем объективного анализа.
В физическом мире мы имеем не одно количественное, кото-
рое измеряется более или менее скоростью колебания молекул,
атомов или электронов, но и форму или качество самого колеба-
ния, которая в различных случаях представляется различной.
В психическом мы имеем опять-таки ряд количественных из-
менений в смысле разной интенсивности и вместе с тем форму
психического, а форма и обусловливает в этом случае качество
субъективных оснований.
Отсюда я не вижу ничего несоизмеримого одного с другим,
которое будто бы вынуждает принимать два замкнутых друг
в друге круга явлений одного, физического, и другого, психиче-
ского, между которыми неизвестно каким чудом устанавливается
по общему признанию психо-физический параллелизм или еще
более чудесное взаимодействие.
Мы признаем, как сказано, физическое и психическое, как це-
лостное явление в одном процессе нервного тока, как энергии,
пробегающей через высшие области нервной системы. При этом
по опыту мы знаем, что выявиться в своем полном виде с уча-
стием психического ингредиента это явление, как таковое, у чело-
века может только при посредстве активного сосредоточения,
обычно тесно связанного с раздражениями, идущими из сомати-
ческой сферы. Если одни рефлексы мы определяем как сознательные-

тельные, то это еще не значит, что последние не сопровождались
элементом психического или сознательностью во время их проте-
кания; они лишь не воспроизводятся, как другие акты, и следо-
вательно не оказываются подотчетными, к каковым относятся все
рефлексы, происходящие с участием активного сосредоточения.
Когда мы говорим о сочетательно-рефлекторной деятельности,
как основанной на проявлении энергии, дело идет, конечно, не
о различии в словах от прежних воззрений, а о самой сущности
вопроса. Дело в том, что и до сих пор в научной литературе
можно встретить серьезные трактаты, где говорится «о чистом
в себе самом» пребывающем «духе» или о чистой «бесплотной»
психике и о противоположении их телу.1
Возьмем для примера выдержку из произведения П. Соро-
кина, 2 рекомендованного покойным проф. М. М. Ковалевским:
«Бытие социального явления двояко: чисто субъективное само-
бытие духа и объективировавшееся бытие того же духа, но уже не
„бестелесного“, а воплотившегося в ту или иную „вещественную“
и „осязаемую“ форму. В первом случае он может жить по своим
собственным законам, во втором он уже перестает быть „свобод-
ным“ и становится связанным „тяжелыми“ и „негибкими“ законами
вещественного мира, которые подчас радикально изменяют его
собственные законы». Комментарии к этим выдержкам излишни.
Как вообще злоупотребляют субъективизмом в таких знаниях,
где его не должно быть вовсе, может служить примером тот слу-
чай, когда и исследователем в области биохимии душевных болез-
ней утверждается, что «высшие живые организмы устроены так,
что всё, что, не угрожая стационарности индивидуального ско-
пления энергии, способствует току и обновлению ее и сопрово-
ждается чувствованием положительным или приятным. Всякое
обратное явление сопровождается отрицательным чувствованием
или неприятным. По основным биологическим законам положи-
тельные и отрицательные чувствования служат средством само-
сохранения» 3 и т. д.
Другой исследователь, и притом один из наиболее авторитет-
ных, признает, что «мысль существует, чтобы предсказывать
явления». Применяя эволюционное учение Дарвина, он устана-
1 См., например, Зиммель. «Понятие и трагедия культуры». «Логос»,
1912 — 1913.
2 П. Сорокин. «Преступление и кара». Спб., стр. 333.
3 А. И. Ющенко. «Душа и материя». «Природа», 1914, стр. 356.

вливает, что «мысли, как и индивидуумы, стремятся к самосохра-
нению и побеждают наиболее приспособленные к данным усло-
виям». 1
По О. Конту человеческий ум при всяком развитии про-
ходит неизбежно три состояния: теологическое, метафизическое
и позитивное. Этот закон очевидно оправдывается и на изуче-
нии самой человеческой личности, ибо первоначально так назы-
ваемая психическая деятельность человека, его душа, рассматри-
валась, как божественный дар, и во всяком случае придавалось
душе человека сверхъестественное происхождение, как чего-то
входящего извне в тело при рождении и оставляющего тело при
смерти. За этим теологическим периодом мы имеем метафизиче-
скую философию о духе и современную нам психологию с ее
метафизическими понятиями о воле, о внимании, о способностях
и т. п.; наконец, рефлексологическое рассмотрение явлений созна-
тельной деятельности, как проявления энергии, которого мы при-
держиваемся в настоящем сочинении, да позволено будет при-
знать позитивным методом в настоящем смысле слова.
На последовательных этапах учения о человеческой личности
оправдывается таким образом закон диалектического развития,
ибо метафизический подход к изучению личности является анти-
тезой теологическому воззрению, а эмпирическая психология —
антитезой метафизическому методу, наконец рефлексологиче-
ский метод в свою очередь является антитезой эмпирической
психологии и в результате, создав науку о личности человека,
в объективном изучении представит нам конечный синтез.
1 Там же, стр. 356.

ГЛАВА V.
Репродуктивная деятельность живой протоплазмы. Проторенные пути в
нервной системе. Зависимость репродуктивной деятельности от внутренних
условий. Рефлекс как творческий фактор индивидуальности. Всякая деятель-
ность организма представляется равнодействующих двух факторов: специфи-
ческого раздражителя среды и внутренних условий. Значение рефлексов
в индивидуальной эволюции.
Уже некоторые из авторов, как Серджи, пользовавшиеся
субъективным методом, должны были признать, что «психическая
деятельность представляет общий тип деятельности, свойствен-
ный всякой другой органической деятельности без исключения.
Кто сколько-нибудь знаком с подобного рода деятельностью, тот
знает, что всякая органическая ткань реагирует помощью возбу-
ждения; раздражения каким-либо внешним деятелем, она дей-
ствует сообразно природе энергии возбудителя» (Серджи, цит.
по С. Сигеле, «Преступная толпа», стр. 37).
Вот почему изучение основных качеств соотносительной дея-
тельности надо искать в природе живого вещества.
Живое существо в наиболее простой форме, хотя бы, напри-
мер, в форме корненожек astrorhiza, рост которых может дости-
гать размером 1 см, наощупь клейко и тягуче и не имеет постоян-
ной формы подобно тому, что известно и относительно губок.
По исследованиям Е. Шульца уже искусственное вытягивание
плазмы делит ее на фибриллы, окруженные остатками плазмы.
Самое передвижение таких существ происходит путем вытягива-
ния способных к прилипанию псевдоподий, производящих круго-
образные ощупывающие движения и затем втягивающихся, но
не в форме сокращения, ибо движение частиц по всевдоподиям
происходит так, как будто бы каждая частица представляла собой
целую амебу. Выступление псевдоподий обусловливается разбу-
ханием, которое, будучи связано с растяжением, приводит к обра-

зованию фибрилл, являющихся результатом дифференцировки
живого вещества.
Ловля добычи и ее переваривание продолжается даже и
псевдоподиями, лишенными ядра, которые переживают несколько
дней.
Кислоты и щелочи содействуют набуханию, делая плазму
более тягучей. В бескислородной среде набухания не происходит
и движение отсутствует (Т. Шульц. Протоколы Общ. испытат.
природы. Харьк. универс, № 3, отд. отт.).
Отсюда ясно, что уже на ранней стадии развития жизни мы
встречаемся с изменением размера живого вещества в форме на-
бухания и отсутствия набухания или сокращения, которое, обу-
словливаясь внешними влияниями, представляет собой род насту-
пательного и оборонительного рефлекса.
Особенностью того коллоидного вещества, которое мы назы-
ваем живой протоплазмой, является то, что происходящие в нем
изменения под влиянием внешних условий оно имеет склонность
воспроизводить затем в подобном же виде при новом, даже не-
значительном внешнем толчке. Иначе говоря, раз происшедшее
изменение под влиянием внешнего воздействия так ослабляет со-
противляемость к возобновлению подобного же изменения, что
оно наступает вновь при незначительном уже внешнем поводе,
способном в какой-либо мере сместить молекулы протоплазмы.
Очевидно, благодаря внешним воздействиям происходит
молекулярное изменение вещества, которое приводит к тому, что
путь для рефлекса до известной степени расчищен, проторен. Мы
знаем, что нервные клетки являются аккумуляторами, при чем
каждый раз проходящий через них нервный ток оставляет после
себя след в смысле более облегченного сопротивления для возоб-
новления того же процесса. Таким образом под влиянием рефлек-
сов, вызывающих тонкие структурные изменения живого веще-
ства клеточных элементов, в последнем устанавливаются пути
наименьшего сопротивления или проторенные пути. Отсюда
ясно, что самый рефлекс есть уже творческий фактор индиви-
дуальности. Иначе говоря, опыт прошлого не остается бесслед-
ным, он непременно облегчает будущую реакцию, видоизменяя
раздражимое вещество протоплазмы и создавая условия для
реакции более облегченной, что является несомненным приобрете-
нием данного индивида.
Недостаток деятельности и отсутствие рефлексов в свою оче-
редь приводит к запустеванию или изглаживанию проторенных

путей и приближению их к общей структуре вещества и к вну-
треннему торможению рефлексов.
В пополнение сказанного заметим, что и неорганическое тело
реагирует на внешние толчки, но эта реакция чисто механическая
и не отражается по существу на составе вещества и на последую-
щей реакции, а если в известных случаях и отражается, то лишь
после многократных и более значительных внешних влияний,
изменяющих в основе самую структуру вещества, тогда как живое
существо на внешние раздражения изменяет каждый раз не только
объем, но и структуру своего вещества путем изменения обмена
в раздражаемой части.1
В вышеизложенном нельзя не видеть некоторого отличия
живой материи от мертвой, ибо, если последняя и допускает вос-
произведение реакции, однажды ею испытанной при внешнем
толчке, то ее степень стоит в определенном, всегда одинаковом
отношении к силе внешнего воздействия. Так, сжатие шара от
внешнего удара по нем может быть воспроизведено в той же
степени лишь ударом той же силы, тогда как раз происшедшее
сокращение протоплазмы, вследствие внешнего воздействия, или
полученный при данной силе внешнего раздражения рефлекс
будет осуществляться в дальнейшем уже при менее значительном
толчке, чего не наблюдается в мертвой природе. Отсюда ясно,
что воспроизведение не есть точное повторение.
Однако можно найти аналогию этому и в действии световой
энергии на живую материю. Известны вещества, поглощающие
свет и обладающие способностью испускать лучи после предва-
рительного их освещения. Это может быть доказано следующим
наглядным образом. Возьмем гравюру, находящуюся на стене,
и подвергнем ее действию прямых солнечных лучей. Затем, при-
ложив гравюру к воспринимающей фотографической пластинке,
оставим ее в темноте. Спустя 24 часа получается воспроизведе-
ние белых частей гравюры в виде темных теней. Очевидно, что
солнечный свет вызвал в освещенных частях гравюры более или
менее устойчивое колебание частиц, которое сообщает им как бы
невидимую фосфоресценцию, имеющую фотографическое дей-
1 Нет надобности говорить, что в мире всё относительно, а потому и это
отличие не представляется, вообще говоря, абсолютным. Поэтому, напри-
мер, сталь будет изменяться от накаливания, хотя это вещество предста-
вляет собою продукт мертвой материи. Но здесь дело идет уже о столь
резком действии температуры, что под влиянием ее изменяется самая при-
рода вещества.

ствие. Но это уже есть сохранение следов определенного дей-
ствия, которое в гораздо большей мере мы встречаем в органи-
ческой природе, в наибольшей же степени этим свойством обла-
дает нервная клетка. Последняя должна быть признана в то же
время наиболее совершенным аккумулятором, какой мы знаем
вообще в живой природе.
Но если центральные органы нервной системы с их клетками
являются аккумуляторами энергии, то благодаря этому становится
понятным, что организмы в состоянии осуществлять самостоя-
тельное движение, т. е. переводить свою запасную энергию в кине-
тическую или проявлять работу во внешнем мире, что в сущности
всё равно.
В неорганической природе имеются, как известно, радиоактив-
ные свойства материи, но здесь дело идет уже о медленном и
самостоятельном распаде вещества, следовательно о процессе
разложения, свойственном в той или иной мере всем вообще
телам природы, между тем живые тела этот распад всегда воспол-
няют созидательной работой, что и поддерживает их жизнь. Вот
второе основное качество живых существ, выделяющее их из по-
рядка мертвых тел.
На этих двух особенностях и покоится репродуктивная дея-
тельность живых организмов, осуществляемая во внешних реак-
циях. 1 Независимо от вышесказанного нельзя не отметить важ-
ного обстоятельства, состоящего в том, что вышеупомянутая
репродуктивная деятельность подвержена не только внешним,
но и внутренним resp. зависящим от условий питания и обмена,
влияниям, которые способны ее тормозить и оживлять. В этом
заключается то, что называют иногда внутренними силами орга-
низма и что обусловливает такие проявления с его стороны, кото-
рые стоят в зависимости не от внешних, а именно от внутренних
условий.
1 Говоря о различии между живой материей и мертвой, мы не хотим
сказать этим, что не имеется постепенных переходов между той и другой.
Напротив того, мы имеем в настоящее время целый ряд данных, который
заставляет придти к выводу, что живое вещество является в конце концов
дальнейшим усложнением мертвой материи. Я укажу на работы: Di Brazza
и P. Pirenne (Revue Scientifique. 1904), проф. R. Dubois (Soc. de Biologie,
t. LVI), Bütler’a-Burke (The Natur. 1905) и др. Много материала, основанного
и на лабораторных изысканиях в этом отношении, можно найти между
прочим в сочинении одного из бывших моих учеников д-ра М. Кукук, из
Ленинграда, под заглавием: «L’univers être vivant.—La solution de problème
de la matière et de la vie à l’aide de la biologie universelle». Genève, 1911.

Эти факты могут быть доказаны даже у низших животных.
Возьмем простейших, лишенных нервной системы. Исследования
Фаминцына и американского биолога Дженнингса приводят
к выводу, что поведение одноклеточных организмов, не имею-
щих нервной системы, ничем в сущности не отличается от пове-
дения высших животных, ибо они реагируют подобным же
образом на внешние раздражения, как и всякие другие живот-
ные. Отсюда ясно, что разнообразные ответные реакции осуще-
ствимы без участия особых воспринимающих органов и при
отсутствии нервной системы. По Дженнингсу, «у одноклеточных
животных некоторые части тела оказываются более чувствитель-
ными, чем другие, и таким образом могут быть сравниваемы
с органами чувств высших животных. У одноклеточных живот-
ных реакции или рефлексы могут меняться с изменением дей-
ствующих раздражителей».
Простая амеба, подобно червям и насекомым, привлекается
слабыми раздражениями и удаляется от более сильных раздраже-
ний. «У одноклеточных животных так же, как у высших живот-
ных, реакции могут меняться в то время, как раздражитель
остается тем же; иначе говоря, организм может реагировать на
раздражителя сначала так, а потом совершенно иначе, несмотря
на то, что раздражитель остается тем же. И эти изменения реак-
ций объясняются не утомлением, а зависят от внутреннего состоя-
ния организма. Всё это показывает, что между поведением про-
стейших и других клеточных животных нет существенной раз-
ницы».
К аналогичным взглядам приходит и Леб в своем труде:
«Сравнительная физиология мозга и сравнительная психология».
Этот автор приходит к выводу, что в нервной системе не имеется
каких-либо специфических свойств, каких мы не могли бы обна-
ружить в протоплазменной структуре. Оказывается, что свой-
ства нервной системы общи со свойствами протоплазмы. Поэтому
и основные жизненные проявления, рассматриваемые обычно как
свойства нервной системы, мы наблюдаем и у одноклеточных
организмов, лишенных нервной системы. Наконец, и физиология
высших организмов показывает, что и в них многие отправления
оказываются возможными без участия нервной системы.
Отсюда ясно, что нервная система составляет такой аппарат,
который лишь совершенствует всю систему соотношений орга-
низма с окружающей средой, проявляемую самой протоплазмен-
ной структурой, и в то же время дает возможность в сложных

организмах проявляться согласованным реакциям разных обла-
стей тела на внешние раздражения.
Заслуживают далее внимания интересные опыты, сделанные
в Америке Л. Деем и М. Бертлеем. Авторы поместили одну пара-
мецию в небольшую капиллярную трубку. Диаметр последней
таков, что инфузория не могла быстро в ней повертываться.
Плывя, как обычно, передним концом, инфузория, достигнув
конца водяного столбика, пятится назад и, стараясь взять
иное направление — правее или левее — и наталкиваясь здесь
на препятствие, опять повторяет то же движение. Подобные дви-
жения инфузория проделывает раз 30 — 50 прежде чем перевер-
нется назад, чтобы плыть затем в обратном направлении. Когда
инфузория достигает другого конца, она уже делает бесполез-
ных попыток не 50, а всего 15 раз. В другой раз этих попыток
делается еще меньше, и, наконец, инфузория как бы научается
делать повороты своего тела быстро.
Авторы приходят к выводу, что реакции инфузории чрезвы-
чайно изменчивы и что инфузория пользуется в своих проявле-
ниях предшествующим опытом.
К таким же выводам приходит Дженнингс, когда он говорит,
что «тот же организм реагирует на одно и то же раздражение
самым различным образом». При этом, если принять во внима-
ние, что «во всех этих случаях внешние условия остаются те же,
то изменения реакций должны быть следствием каких-то измене-
ний в самом организме».
Метальников в сотрудничестве с Л. Галаджиевым показал,
что в отношении рефлексов заглатывания пищи, прохождение ее
в глотку и пищеварительную вакуольку, отрывающуюся затем
и циркулирующую в протоплазме инфузории туфельки, пора-
жает удивительная изменчивость и разнообразие реакций, за-
висящие от индивидуальных особенностей. Эта изменчивость,
как оказывается, зависит от состава пищи для инфузории или
от качества раздражителя.
Так, например, при кормлении хорошо перевариваемой пищей
(эмульсия бактерий, куриный желток) в течение 30 мин. обра-
зуется 15 — 20 вакуолей, при чем, циркулируя в теле, эти вакуоли
остаются 2 — 5 часов и более; когда же даются инфузории непе-
ревариваемые продукты (эмульсия кармина, туши, угля), вакуоли
образуются в меньшем числе и циркулируют они не 2 — 5 часов,
а 20 — 50 мин.

Изменение внешних условий среды (химический состав) отра-
жается также резким образом на всех вообще проявлениях пита-
тельной функции инфузорий. Но есть и еще причина, влияющая
на изменение реакций или рефлексов. Оказывается, что инфузо-
рии постепенно уменьшают заглатывание неперевариваемой пищи
(карминной эмульсии) и наконец совершенно прекращают загла-
тывание кармина. Им приходится делать как бы усилия с по-
мощью ресничек, чтобы отогнать карминную краску и чтобы ни
одна крупинка кармина не попадала в рот, тогда как тушь они
спокойно заглатывают. Произошел таким образом навык у инфу-
зорий, дающий им возможность отличать кармин от туши и дру-
гих веществ.
Очевидно, что физиологическое состояние инфузорий в дан-
ном случае изменилось, а потому изменилась и их реакция, при
чем эта измененная реакция направлена к тому, чтобы избавить
организм от вредных для него условий.
Таким образом предшествующий опыт не прошел бесследно,
а создал условия для целесообразного направления реакций на
пользу организма.
Не менее поучительны в этом отношении указания Джен-
нингса, о которых упоминает Метальников в своей статье.1
По словам этого автора, «изменчивость реакций, конечно,
часто зависит от внешних причин, но об этом я буду говорить
дальше; что же интересует нас здесь, это тот факт, что реакция
организма на каждое определенное внешнее раздражение зависит
от его внутреннего физиологического состояния.
«Физиологическое состояние может меняться под влиянием
различных причин, прежде всего под влиянием обмена веществ
в организме. Хорошо накормленные гидры, анемоны или инфу-
зории резко отличаются от голодных. В то время как хорошо
накормленные животные обычно реагируют отрицательно, голод-
ные реагируют положительно.
«Для доказательства этого положения можно было бы при-
вести бесчисленное количество примеров».
Не менее поучительные в отношении влияния на внешние реак-
ции изменения физиологического состояния инфузорий предста-
вляет следующее наблюдение, которое мы передаем здесь в изло-
жении Метальникова: «При раздражении одной большой сидячей
1 Метальников. «Рефлекс как творческий акт». «Русск. Мысль», ноябрь,
1916, стр. 98 и след.

инфузории (Stentor rosaeli) струей воды, направленной на перед-
нюю часть инфузории, всегда получается определенная реак-
ция. Инфузория, желая избавиться от неприятного раздра-
жения, повертывается в различные стороны. Если это не
помогает, если раздражитель продолжает действовать, инфузо-
рия сокращает свое тело и прячется в небольшую слизистую
трубку, которую она строит обычно из своих слизистых выделе-
ний. Через несколько мгновений она снова вылезает из своего
домика. Если раздражитель продолжает действие, она снова пря-
чется. Если это повторять много раз, то в конце концов инфу-
зория вылезает из своего домика, бросает его и уплывает в дру-
гое место, где она принимается за постройку нового домика».
Здесь мы имеем одну и ту же инфузорию, одни и те же внеш-
ние условия и один и тот же раздражитель. Реакции в самой
инфузории резко меняются. Объяснить эту перемену реакций
можно только изменением внутреннего физиологического состоя-
ния самой инфузории. Инфузория, которая поворачивала свое
тело в разные стороны, уже не та после этих поворачиваний.
Инфузория, которая сокращалась и пряталась в свой домик-
трубку, уже не та; поэтому и ее дальнейшие проявления иные.
В конце концов на основании всех этих данных нельзя не
придти к выводу, что всякая деятельность организма предста-
вляет собою равнодействующую двух факторов: специфического
раздражителя среды и внутренних условий, представляющих
собою всю сумму свойств данной индивидуальности, состоящей
в свою очередь из наследственных и приобретенных путем жиз-
ненного опыта качеств.
Метальников дает математическую формулу индивидуаль-
ности. Он говорит: «Если мы обозначим все наследствен-
ные свойства, полученные организмами от своих родителей и
предков, буквой N, то всякая индивидуальность могла бы быть
выражена следующей формулой: N×a, b, с, d, е, f, g, i, k..., в ко-
торой малыми буквами обозначаются все проявления организма,
каковы бы они ни были, при чем с ростом, развитием и вообще
жизнью организма количество этих букв всё увеличивается и уве-
личивается».
В дальнейшем Метальников, обобщая вопрос об измен-
чивости и неповторяемости реакций организма не у низших
только животных, но и у высших, приходит к выводу, что рефлекс
и всякая реакция вообще дает нечто новое, и, изменяя, согласно
учению Ламарка, структуру тканей и форму органов, пред-

ставляет собою творческий акт, ибо он созидает свою индиви-
дуальность и особенности организации. В конце концов, согласно
Ламарку, форма является как бы выразительницей функций,
так как с изменением функций изменяется и форма. Автор ссы-
лается при этом на работы Бранка, отметившего индивидуаль-
ные черты в семенных железах каждого человека, на исследования
Немилова, отметившего индивидуальные черты в молочных
железах коров, и Б. И. Словцова, указавшего на индивидуальные
особенности обмена веществ у различных лиц.
Нет надобности доказывать, что в отношении изменяемости и
неповторяемости реакций организма мысли Метальникова вполне
правильны. Ясно, что накапливаемое таким образом богат-
ство организма, называемое индивидуальным опытом, является
фактором индивидуальной эволюции, свойственной всем вообще
организмам от низших до высших. При этом нельзя упускать
из виду, что закон изменяемости есть закон общий для
всего мира, ибо в мире всё изменяется и всё эволюционирует.
Метальников далее приводит индивидуальные изменения вместе
с Ламарком на помощь эволюционной теории видов, и в происхо-
ждении небольших индивидуальных изменений и вариаций,
о которых говорил Дарвин, признает значение индивидуаль-
ного опыта. Но здесь необходимо установить известное
ограничение.
Мы полагаем, что, если условия индивидуальной жизни при-
водят к таким изменениям, которые распространяются и на самую
организацию, служащую для воспроизведения потомства, то не
только нет основания отрицать ее значение в эволюции видов, но
становится необходимым признать этот факт одним из важней-
ших в эволюционном процессе, на чем я останавливаюсь в работе
«Био-химические системы и их роль в развитии организмов»,1 но
дальше этого идти в этом вопросе было бы неосторожно.
Мы не будем касаться здесь тех резких замечаний, которые
сделал проф. Тимирязев в журнале «Летопись» на статью
Метальникова на ту. же тему, появившуюся в «Известиях
Академии Наук». Но мы скажем от себя, что индивидуальный
опыт, поскольку он отражается на организации и химическом
составе воспроизводящих (половых) продуктов каждого инди-
вида, есть фактор эволюции, имеющий особое значение; но и
в ином случае приобретенные особенности не умирают вместе со
1 В. Бехтерев. «Русск. Врач», № 7, 1913.

смертью организма, и если они не столь глубоки, чтобы переда-
ваться в потомство путем биологической наследственности, то,
благодаря социальной жизни живых существ, играя роль в их
социальном отборе, они преемственно передаются путем подра-
жания и переимчивости из рода в род, из поколения в поко-
ление. 1
Если мы примем во внимание, с одной стороны, что раздражи-
тельность, а следовательно и рефлекс, являются основным свой-
ством всякого живого существа, ибо уже клетка, входящая в ткань
сложных организмов, обнаруживает реакцию на внешние раздра-
жения, которые могут быть и должны быть понимаемы как
рефлексы, и, с другой стороны, что обмен веществ был бы невоз-
можен без клеточной реакции или клеточного рефлекса, что всё
равно, благодаря чему клеточные рефлексы лежат в основе так
называемых трофических явлений, то естественно мы придем
к выводу, что на рефлексе именно и основаны творческие силы
организма, приводящие к его росту и к развитию его органов и
играющие столь важную роль в законе индивидуальной эво-
люции.
В особенности существенное значение в отношении роста и
развития организма имеют органы внутренней секреции в виде
желез — щитовидной, околощитовидной, зобной, мозгового при-
датка, половых, надпочечников и других. Как известно, они отде-
ляют особый секрет в виде химического вещества, поступающего
в кровь и чрез последнюю действующего на другие органы и в том
числе на прочие органы внутренней секреции, возбуждая или
угнетая клеточные элементы последних. Благодаря этим усло-
виям устанавливается определенное равновесие между органами
внутренней секреции на почве их взаимоотношения, обусловлен-
ное внутренними хемо-рефлексами. Таким образом сущность
дела сводится к тому, что, благодаря хемо-рефлексам, достигается
развитие или недоразвитие различных отделов или систем орга-
низма. 2
В настоящее время мы можем признать, что образование и
развитие скелета стоит в зависимости от секреции первоначально
вилочковой, затем щитовидной железы, половых желез и гипо-
1 В. Бехтерев. «Социальный отбор и его биологическое значение».
«Вестн. Знания» и «Nord und Süd», 1912. Он же. «Значение гормонизма и
социального отбора в эволюции организмов». «Природа», ноябрь, 1916.
2 Дальнейшие подробности можно найти в моей работе: «Болезни лич-
ности» и пр. «Вопросы изучения и воспитания личности», вып. 3, 1922.

физа; секрет щитовидной железны и надпочечников необходим
для развития мозга. Половые органы развиваются главным обра-
зом под воздействием вилочковой и щитовидной желез и может
быть гипофиза; эпифиз наоборот задерживает их развитие. По-
ловые железы (по Штейнаху содержащиеся в них интерсти-
циальные пубертатные железы) и желтые тела обусловливают
вторичные половые признаки и даже половые характерологиче-
ские особенности. Мы знаем, с другой стороны, что любое дви-
жение основано на сократительности клеточных элементов — этом
примитивном рефлекторном акте.
В конце концов всякое движение низшего живого существа
представляет собою эффект сократительности протоплазмы, ко-
торой характеризуется всякая реакция клеточных элементов, не
исключая и сецернирующих клеток. Даже и лечение болезненных
процессов основано на возбуждении соответствующих рефлек-
сов, при чем в одних случаях при введении благоприятно дей-
ствующего вещества возбуждаются рефлексы, поднимающие пла-
стические процессы в организме, другие оживляют его обмен,
третьи усиливают защитный рефлекс (иммунитет). В других слу-
чаях, когда вводится в организм вещество, либо само по себе
чуждое его природе, либо в дозах, неприемлемых для организма,
последний мобилизует все оборонительные рефлексы и в извест-
ных случаях вырабатывает противотела для возможно скорей-
шего освобождения от вредоносного агента. Так, введение алко-
голя повышает окислительный процесс, при котором алкоголь
подвергается быстрому сгоранию, вызывает расширение перифе-
рических сосудов, благодаря чему он выделяется кожей и лег-
кими, и т. п. Стрихнин вызывает мышечное напряжение, произ-
водя судороги, но мышечная работа, в свою очередь вызывая
усиленный распад мышечной ткани, образует молочную кислоту,
которая угнетает нервную систему и понижает сократительную
деятельность вследствие поглощения мышечными коллоидами
воды. Сердечные средства вызывают усиленный диурез и т. п.
Здесь осуществляются те же оборонительные рефлексы, кото-
рые мы наблюдаем и при естественных неблагоприятных влияниях:
при высокой внешней температуре — расширение периферических
сосудов, при действии охлаждения — сжатие периферических со-
судов, при действии света — благодетельный загар и т. п.
На этих оборонительных хемо-рефлексах основана и так на-
зываемая автосеро- и автогемотерапия, так как серум или дефи-
бринированная кровь, будучи взята от больного и содержа бо-

лезнетворные продукты, при впрыскивании ему же под кожу
возбуждает выработку организмом противотел, полезных ему
для борьбы с содержащимся в нем основным болезненным про-
цессом.
В организме вообще имеются крайне сложные отношения,
которыми восстанавливается нарушенное равновесие, но это
равновесие установляется не иначе, как путем рефлексов, к кото-
рым необходимо отнести и разнообразные химические реакции,
происходящие в нашем теле. Здесь дело идет о схеме парал-
лельно - перекрестного влияния желез внутренней секреции
(д-р Белов. «Вопросы изучения и воспитания личности»,
вып. 4, 1921), которая с точки зрения рефлексологической должна
быть понята так: повышенный химизм секреторного органа А
своим продуктом вызывает хемо-рефлекс органа В, а продукт
этого рефлекса действует тормозящим образом на хемо-рефлекс
органа А. При ослаблении хемо-рефлекса органа А недостаток
отделяемого продукта тормозит хемо-рефлекс органа В, но недо-
статок продукта В тормозит хемо-рефлекс А. Этим путем дости-
гается необходимое выравнивание нарушенных процессов орга-
низма, как результат сложно-рефлекторных взаимоотношений
органов внутренней секреции. Таковы отношения между мозго-
вым придатком и щитовидной железой, между тем же мозговым
придатком и семенными железами или яичниками, между яични-
ками и грудными железами, между яичниками и желтыми телами,
между семенными железами и предстательной железой и т. п.
В только что цитированной работе д-р Белов ссылается и
на мои исследования, относящиеся к 1914 и 1916 гг., которые путем
подхода к вопросу с другой стороны дали мне возможность тогда
уже формулировать «аналогичное положение», указав на парал-
лельно-перекрестный ход процессов соединения и разъединения.
Из всего ранее сказанного ясно, что основным или первона-
чальным проявлением деятельности всякой клетки является спо-
собность накоплять происходящие изменения под влиянием раз-
дражений, облегчающих воздействие таких же раздражений в
будущем.
Нервные клетки, как сказано, в большей мере, чем другие,
являются аккумуляторами энергии, которая приобретается ими
как путем притока пищевого материала, так и путем воздействия
внешних энергий на воспринимающие органы, особенно при усло-
виях торможения нервного возбуждения в центрах. Сверх того,
они отличаются особой молекулярною подвижностью, благодаря

чему всякое раздражение так видоизменяет их молекулярное со-
стояние, что одинаковое раздражение после раз происшедшего
осуществляет рефлекс с особенною легкостью. Повидимому, даже
и невронные связи в центральных органах соответственным обра-
зом приспособляются, благодаря чему при частых упражнениях
устанавливаются проторенные пути, как пути меньшего сопроти-
вления, которые до известной степени могут передаваться и па
наследству в форме тех или иных наклонностей или предрасполо-
жения.

ГЛАВА VI.
Основные акты всех живых существ суть рефлексы наступления и обороны.
Примеры из деятельности клетки и из деятельности низших и высших
животных. Рефлекс сосредоточения. Подражание и символизм как рефлексы.
Раздражительность растений как проявление тех же рефлексов нападения
и обороны.
Основными актами всех живых существ являются акты насту-
пления и обороны, иначе говоря — наступательный и защитный
рефлексы, которые могут быть обнаружены не только у низших
животных, но даже и у растений, прикованных самою природою
к определенному месту и получающих пищу из окружающей
среды.1
Вообще понятие рефлекса в последнее время рассматривалось
в двух направлениях. С одной стороны, мы стали понимать под
рефлексом уже не только такие машинообразные акты, как писа-
ние, читание и пр., но и тропизмы в растительном мире, как напри-
мер поворачивание растения и его цветка к солнцу и т. п., и реаги-
рование бактерий повышением раздражителя того или другого
рода. С другой стороны, и все сложнейшие соотношения орга-
низма с окружающей средой рефлексология рассматривает, как
высшие рефлексы, называемые нами сочетательными. В рефле-
ксологии мы идем еще дальше биологии, и к рефлексу сводим,
с одной стороны, такие явления, как морфогенез и размножение,
а с другой стороны — общественные взаимоотношения между
людьми.
В животном царстве уже простая клетка обнаруживает насту-
пательный рефлекс, а равно и рефлекс обороны, ибо каждая
1 Как известно, растения имеют развитыми акты всасывания, иногда даже
захватывания (например у известной мухоловки, рыболовной водоросли и
т. п.), и акты обороны в виде увядания, листопада, так называемых галлов
и т. п.

клетка сокращается при действии неблагоприятных внешних
условий и вновь набухает при благоприятных условиях питания.
То же самое происходит и с телом и с протоплазменными отрост-
ками или дендритами нервной клетки, которые в первом случае
сокращаются, во втором вытягиваются.
Очевидно, что сокращение клетки и ее отростков есть акт
самозащиты или обороны в виду того, что этим самым умень-
шается клеточная поверхность, которая в то же время делается,
с одной стороны, более плотной и непроницаемой и, с другой
стороны, до некоторой степени отводится от неблагоприятно дей-
ствующего раздражителя, тогда как в другом случае мы имеем
дело с актом всасывания, нападения и поглощения, ибо при благо-
приятно действующих условиях всасывающая поверхность клетки
и ее отростков становится более обширной и более проницаемой,
в той или иной степени приближается к благоприятно действую-
щему раздражителю и в конце концов его поглощает.1
Одинаковые явления мы наблюдаем и у простейших живот-
ных. Даже у высших животных, как например у ежа, броненосца
и др., сокращение тела в клубок является способом самообороны.
Сокращение пигментированных кожных покровов, приводя-
щее к изменению цвета кожи с покровительственным характером,
которое мы наблюдаем у некоторых животных, например у пре-
смыкающихся (особенно хамелеон), земноводных (древесная
лягушка), рыб и моллюсков из семейства каракатиц, также в сущ-
ности развивается как результат определенного, несомненно по-
лезного животному и потому удержавшегося в форме наслед-
ственно передаваемого акта.
Между прочим съеживание низших животных и образование
плотной поверхности при сокращении тела привело к тому, что
у большинства животных развился более или менее плотный на-
ружный покров, который достигает у некоторых из них твердости
рогового панцыря. Но, независимо от этого, многие животные
пользуются или искусственно производимыми, или естественными
отверстиями в земле или дереве, где защитой им служит внешняя
плотная среда, их укрывающая.
Наконец, последовательное сокращение ткани и мышц у жи-
вотных, способных к перемещению, приводит к акту отстранения
от вредных влияний и к бегству от врагов, как способу обороны
1 Прекрасный пример актов нападения и поглощения представляет собою
фагоцитоз белых кровяных телец.

и самозащиты. Для этой самозащиты путем бегства в случае
опасности вырабатываются на различных ступенях животного
царства различные органы — ложные ножки, жгутики, ресницы,
захлопывающиеся раковины, а у более высших животных, начи-
ная с насекомых, крылья и лапки, у позвоночных же — конеч-
ности, у приматов и в частности у человека — ноги. При этом у
человека и отчасти у высших обезьян важным орудием активной
обороны для отражения врагов являются и руки.
На-ряду с обороной в животном мире всюду развиваются и
рефлексы наступления или нападения и захватывания, из кото-
рых первый часто служит одновременно и для активной обороны,
хотя основною целью рефлекса нападения является добывание и
захватывание пищи как раздражителя и удовлетворение других
потребностей.
Вряд ли нужно говорить, что наступление и оборона, являясь
основными функциями организма, должны представлять собою
наиболее ранние рефлексы в филогенетическом ряду животных,
вследствие чего, как мы видели, эти рефлексы мы открываем
в простейших одноклеточных организмах, начиная с амебы, и
даже у растений. При этом органы движения на самых различ-
ных ступенях развития животной жизни служат одновременно
для обеих функций. Так, осьминог своими конечностями ловит
добычу и передвигается. У ракообразных одни и те же органы
служат для ходьбы, для плавания и для ловли добычи. У насе-
комых челюсти возникли из органов передвижения, ноги же их
служат и для захватывания в целях питания, и для обороны путем
отталкивания и передвижения, как и у многих позвоночных. Рав-
ным образом и у приматов руки служат одновременно и для за-
хватывания в целях питания и выполнения других нужд и для
защиты.
Так называемые стрекательные органы некоторых инфузорий,
как например у медуз, гидр, анемон, а также у коралловых поли-
пов и др., служат одинаково и для защиты и для нападения. Даже
выделение сепии каракатицей служит одновременно и для защиты
и для нападения.
У многих животных средством защиты и нападения служат
органы, служащие для питания, как например челюсти, которые
у суставочно-ногих представляют собою видоизмененные ноги.
Но имеются и более специальные органы защиты и нападения,
как клешни у рака, жало у пчел (яйцеклад), ядовитое жало у скор-
пиона, вонючая жидкость у скунсов (вонючки), рога у некоторых

млекопитающих и даже роговые шипы, как у дикобраза и ежа,
которые, впрочем, служат больше для целей защиты, нежели на-
падения.
Даже прострация животного при опасности, служащая резуль-
татом подавления всех функций организма, является актом пас-
сивной обороны у некоторых животных (так называемая мнимая
смерть) и в том числе у насекомых. Имитируя действительную
смерть, она тем самым предотвращает нередко действительную
опасность.
Необходимо иметь при этом в виду, что акты нападения и обо-
роны развиваются не сразу и к тому же не всегда целесообразно
животному сразу переходить к обороне или нападению, а необ-
ходимо некоторое время ему быть в готовности, быть настороже,
что приводит к временной задержке акта обороны или нападения.
Эта подготовка к нападению или обороне, нередко связанная с
подстереганием врага, представляет собою первоначально осо-
бый рефлекс сосредоточения, широко распространенный в живот-
ном царстве. Он основан в сущности на торможении всех актов
движения, за исключением мышц, обслуживающих возбуждае-
мый данным раздражением орган, в котором поэтому и про-
является наибольшее мышечное напряжение. Здесь, очевидно,
дело идет о возбуждении одного из центров, например зритель-
ного или слухового, и о торможении всех других центров, со-
гласно общему закону функциональных соотношений в мозговых
центрах, по которому возбуждение одного из них сопровождается
угнетением других.
Но в акте усиленного сосредоточения мы имеем еще и харак-
тер того физиологического процесса, который в последнее время
проф. Ухтомским обозначается именем доминанты и который был
разъяснен мною таким же точно образом еще в 1911 г.1 Именно
при сосредоточении возбужденный центр не только сопрово-
ждается торможением других центров, но еще и стимулируется
всяким сторонним раздражением, которое в то же время не вызы-
вает, как обычно, местных рефлексов. Пример физиологической
доминанты можно видеть в обнимательном рефлексе у лягушек
весной во время спаривания, в акте дефекации, в акте начавшегося
глотания и т. п. Дело идет здесь, как и при усиленном сосредо-
точении, не только о возбуждении одного центра и одновремен-
1 См. В. Бехтерев. «Вестн. Психологии», 1911. «Объективная психология»,
вып. 1917.

ном торможении других центров, но несомненно и о том, что
стороннее раздражение еще более возбуждает деятельность
центра.
Само собою разумеется, что акты сосредоточения приобре-
тают большое значение в сочетательно-рефлекторной деятель-
ности, вследствие чего недостаток сосредоточения характери-
зуется недостатком ориентировки и приспособления.1
В связи с актом сосредоточения развивается и рефлекс насто-
раживания, при котором мобилизуется соответствующий мышеч-
ный аппарат в форме подготовки его к нападению или обороне.
Подробному выяснению характеристики этого важного в биоло-
гическом и социальном отношении рефлекса мной совместно
с д-ром Шумковым был посвящен особый доклад на Съезде по
психоневрологии, имевшем место в Петрограде в январе 1924 г.
(см. Отчеты по Съезду и новые научные достижения в области
рефлексологии и физиологии нервной системы), который поме-
щен в особом сборнике по рефлексологии.
Наконец, социальное существование животных приводит к
развитию рефлексов подражания, а также мимических и сим-
волических рефлексов, как знаков, выражающих в одном слу-
чае внутреннее состояние организма, в другом — служащих к
обозначению внешних предметов и их соотношений между
собою.
В мире животных для этой цели служат различного рода дви-
жения, усики муравьев, разнообразная мимика, вообще вырази-
тельные движения, жесты и даже световые и цветные явления
(фонарь у светляков, покраснение или посинение голых частей
тела у некоторых животных) и наконец звуки, производимые
различными органами, в особенности же гортанью и ртом.
Высшим развитием последнего рода рефлексов является чело-
веческая речь, первично основанная на простых голосовых ре-
флексах и звукоподражании и развивающаяся постепенно в слож-
1 Между прочим акты сосредоточения (внимания) легли в основу работы
К. Корнилова о подразделении двигательных реакций человека на семь
основных типов, называемых им гаммою реакций. Под эти типы реакций
он подводит и различные трудовые процессы, образующие гамму трудовых
процессов. Факты, сообщаемые этим автором, основанные на его исследова-
ниях относительно упомянутых типов, равно как и относительно устойчиво-
сти и установки в работе, основанной на этих типах, представляют извест-
ный интерес, но, к сожалению, автор не отрешился от субъективной точки
зрения на предмет. (См. «Вопросы Труда», № 1, 1921.)

ные формы речевых знаков путем дифференцировки и избира-
тельного обобщения.1
В заключение заметим, что растения должны быть объединены
с животными на почве рефлекторной деятельности, что и понятно,
ибо «царство живых существ образует одно стройное связное
целое, которое на первоначальных своих ступенях может быть
только лишь искусственно разграничено на животных и растения»
(Страсбургер). Но и на высших ступенях того и другого царства
во многом мы имеем процессы одинакового характера, особенно
когда дело касается основных жизненных функций, таких, как
питание, обмен и дыхание. Что касается специально рефлектор-
ной деятельности, то и в мире растений раздражительность,
являющаяся актом обороны и нападения, захватывания или при-
влечения, представляет собою давно установленный факт, извест-
ный еще со времен опытов Габерляндта и Пфеффера.
При этом кинематографическое изображение движений расте-
ний дает, как известно, впечатление быстрых движений живот-
ных. По словам Pfeffer’a,2 если бы глаз наш был построен
подобно микроскопу, то мы увидели бы, что растущие стебли
и корни производят ощупывающие движения и во всяком слу-
чае обнаруживали бы быстрые реакции в результате раздра-
жения.
Можно думать, что имеется разница между сокращением
мышц при движениях животных и ростом, зависящим от набуха-
ния, группировки и дифференцировки клеток и составляющим
сущность формообразования. Но и движения животных не всегда
зависят от сокращения мышц, например в случае поднимания и
опускания силофор, скольжения грегарин и т. п.
Некоторыми проводятся даже параллели между поступками
и формообразованием. «Формообразование осуществляется раз-
личными путями: ростом, дифференцировкой, выделением, стран-
ствованием клеток, разрушением и т. п. Для всех этих путей
однако есть нечто общее, что является сущностью самого про-
цесса, и это общее проявляется в том, что процесс, направленный
по любому из путей, вступает в действие под влиянием определен-
ного раздражения и приводит к определенному результату,
1 См. В. Бехтерев. «Вестн. Психологии», 1910. Он же. «Объективная психо-
логия», вып. 3. Он же. «Об эволюции нервно-психической деятельности».
«Русск. Врач», №№ 14 и 15. 1913.
2 Pfeffer. «Die Reizbarkeit d. Pflanze». Verh. deutscher Naturforsch. u. Aerzte,
1873.

творит нечто определенное, стремится к нему, несмотря на нару-
шение, т. е. является процессом целесообразным».1
Известны затем плотоядные растения, которые по своей функ-
ции совершенно напоминают собою плотоядных животных.
Такова, например, росянка (drosera rotundifolia), у которой
имеется лист с ресницами, выпускающими клейкую жидкость из
своих железок. При этом дело идет о реакциях захватывания,
совершенно аналогичных тем, которые мы имеем и в животном
царстве, но только значительно более медленных благодаря тому,
что передача раздражения от одного протопласта к другому
происходит при посредстве цитоплазматических отростков.
Листья росянки, будучи снабжены булавовидными различной
длины ресничками-железками, выпускают прозрачную липкую
жидкость, играющую роль пищеварительного сока. На капельки
этой жидкости садятся мелкие насекомые и, прилипая к ним,
окончательно в них задыхаются вследствие закрытия липкой
жидкостью их дыхательных органов. С тем вместе, как насекомое
сядет на капельку росянки, начинаются на поверхности листа
медленные, но планомерные движения, передающиеся лучеобразно
в разные стороны от одного протопласта к другому, к третьему
и т. д. Интересно отметить, что различные механические раздра-
жения от песчинок, комочков земли, дождевых капель, безазоти-
стых веществ при обрызгивании растворами и т. д. остаются без-
результатными. Но достаточно, чтобы к листу прикоснулись
азотсодержащие вещества, особенно же кусочек мяса или белка,
или же мошка, как реснички листа приходят в движение в течение
минут десяти, и булавовидные концы ресниц загибаются к поверх-
ности листа, а через новые десять минут начинают загибаться
точно таким же образом более отдаленные реснички, пока через
2 — 3 часа все реснички не изогнутся над своей добычей. Затем
происходит выделение жидкости, напоминающей желудочный
сок. В течение нескольких дней происходит переваривание этой
своеобразной для растения пищи, а через 3 дня реснички рас-
правляются и снова блестят прозрачными капельками на солнце
наподобие росы, привлекая к себе новые жертвы.
Далее опыты Бозе2 показали, что все вообще растения
отличаются раздражительностью подобно животным организмам.
1 Шульц. «Организм как творчество». Харьков, 1915.
2 Bose. «Researches on the irritability of plants». См. также «Вестн. Знания»,
июнь 1915.

Здесь нет надобности входить в описание крайне интересных
экспериментальных исследований, основанных на точных записях
с помощью особого, им введенного, прерывистого контакта. Но
мы укажем, что опытами Бозе доказано, что все вообще растения
и всякий их орган в той или иной мере проявляют раздражимость
и отвечают на воздействие, производимое определенным электри-
ческим разрядом.
Известная всем стыдливая мимоза, как показывает опыт,
может проявить раздражаемость гораздо большую, нежели чело-
век. Если затем производить раздражения, не давая растению
отдыха, то оно проявляет все признаки утомления. На менее
возбудимых экземплярах при утомлении можно получить и то
физиологическое явление, которое называется «лестничною реак-
цией». Раздражимость растений стоит в прямой зависимости от
света. При внесении в темное помещение уже в течение часа
утрачивается раздражимость растений. Такая же депрессия обна-
руживается при дожде, что объясняется поглощением воды.
Различные газы действуют угнетающим или возбуждающим обра-
зом. Так, углекислота действует на растения угнетающе, а азот
возбуждающе. Пары алкоголя вызывают первоначально возбу-
ждение, а затем угнетение; эфир же и в особенности хлороформ
действуют подавляюще. Аналогичное действие вызывают серо-
углерод, аммиак, сероводород. Двуокись азота и сернистый газ
действуют убийственно, как яды. Высокая температура в 60° С
приводит растение к смерти, вызывая предсмертное спазмодиче-
ское сокращение.
Опыты Бозе затем показали, что возбуждение, сопрово-
ждаясь особыми полярными явлениями (возбуждение при замы-
кании катода и размыкании анода), распространяется по черенку
растения с определенной скоростью. При этом различные физио-
логические агенты действуют на эту проводимость тормозящим
или возбуждающим образом. Так, охлаждение первоначально
ослабляет, а затем парализует проводимость, тетанизирующие
электрические удары вновь восстанавливают проводимость, мест-
ное же применение яда (например циан-калия) ее вновь уничто-
жает.
Наконец, в некоторых растениях, например в так называемом
телеграфном растении, имеются явления самостоятельной ритми-
ческой пульсации наподобие сердца. На этом растении — desmo-
dum gyrans — можно проследить тормозящее влияние лигатуры,
холода, алкоголя, слабой углекислоты, паров эфира и сероугле-

рода. Серно-кислая же медь и в особенности циан-калий быстро
и вполне прекращают возбудимость растения. Наоборот, возбу-
ждающе или оживляюще действуют теплота и свежий воздух.
Всё вышеизложенное показывает, что в растительном царстве
мы встречаемся в сущности с теми же явлениями, как и в живот-
ном организме, ибо жизнь и там и здесь подчинена одним и тем
же законам.
Отсюда очевидно, что мы имеем право сказать, что реакция
простейшего живого существа и даже растения, а равно и слож-
нейшие действия человека, рассматриваемые строго объективно,
имеют общее происхождение и одинаковую по существу биологи-
ческую природу, общую для всех вообще живых организмов.
Уже из вышеизложенного должно быть ясно, что всякий
рефлекс тесно связан с формообразованием. Наиболее яркие
примеры этому мы видим у амеб с образованием ложноножек под
влиянием внешних воздействий. Другим не менее ярким приме-
ром является столь распространенная в природе подражательная
окраска покровов (мимикрия). Отсюда очевидно, что рефлекс
обеспечивает морфогенез.
По Спенсеру всякое развитие представляет собою накопление
вещества при соответственной утрате движения, а всякое разло-
жение, наоборот, связывается с потерей вещества и увеличением
движения. Но нельзя не принять во внимание, что движение
вообще лежит в основе правильного обмена и только чрезмерное
движение приводит к истощению или к более или менее прочной
потере вещества и к атрофии работающего органа, тогда как
умеренное движение связано с развитием органа. Отсюда оче-
видна зависимость морфогенеза от рефлекса.
Вообще говоря, морфогенез и рефлекс идут рука-об-руку,
часто обусловливаясь одной и той же причиной, вытекающей из
органических оснований. Таковы, например, вторичные половые
признаки и половые рефлексы, являющиеся результатом функции
половых желез.
Морфогенез, как и всякий вообще рефлекс, может быть
в одних случаях результатом внешних раздражений, в других
случаях — результатом внутренних раздражений. Примером зна-
чения внешних раздражений представляется реакция живого ве-
щества на цвета. Так, если растение-недотрогу мы поместим
в фонари с цветными стеклами разного сорта, то окажется, что
черешки листьев опустятся и листья завянут в фиолетовых и голу-
бых и в меньшей степени в зеленых фонарях, тогда как в желтых,

оранжевых и красных фонарях черешки выпрямятся, а листья
воспрянут и полузакроются.
Далее работами целого ряда авторов выяснилось неодинако-
вое влияние того или иного цветного освещения на произраста-
ние, цветение, образование плода и прорастание, на окраску
цветов и плодов. Особенно интересны наблюдения над стыдливой
мимозой Фламмариона: «В синей теплице за три месяца растения
не подвергались вовсе развитию, как бы замерли, в белой теп-
личке они достигли роста в 100 мм, в зеленой до 152 мм, в красной
до 423». Они единственно в последней достигли цветения и про-
являли необычайную раздражимость, тогда как в синей мимозы
были совершенно нераздражимыми. Аналогичные явления полу-
чились и на других растениях. Разноцветные лучи неодинаково
влияют также на форму, окраску листьев и цветов и даже размер
их. Не без значения в этом отношении остаются и температур-
ные влияния. Известно также влияние разных видов цветного
освещения на развитие животных, о чем имеется ряд научных
исследований.
Также и на простейших, не исключая бацилл и других микро-
бов, нетрудно обнаружить цветные реакции. Volvox globatur,
представляющий собою скопление полипов внутри и на поверх-
ности сфероидальной перепонки, наполненной водою, обнаружи-
вает также крайне резкую цветную реакцию. Достаточно, по
Эренбергу, опустить в воду голубой или красный предмет, как
начинается оживление, которое уподобляется движению стада
животных или стаи птиц или толпе людей, при чем полипы при-
влекаются цветным предметом и начинают плыть в направлении
к нему.
Известны также опыты П. Бэра над мелкими ракообразными
дафниями. Когда на них через щель темного сосуда направляют
лучи спектра, то они собираются на спектре, при чем более всего
собираются на протяжении от оранжевого до зеленого спектра,
несколько менее в красной полосе, еще менее в голубой и крайне
мало в фиолетовой. Словом, образовывалась своеобразная живая
шкала в цветном спектре. Да и при влиянии отдельных цветных
лучей оказалось, что эти ракообразные привлекаются более всего
желтыми и красными лучами и менее другими цветными лучами.
К темнофиолетовым же и темнокрасным лучам дафнии совер-
шенно безразличны.
Перейдем к рассмотрению морфогенеза, стоящего в связи
с внутренними раздражениями. Гомология в строении органов,

например развитие органов растения по типу листьев, постройка
позвонков, зубов и т. п., всё это говорит об определенных внутрен-
них условиях, проявляющих определенную творческую деятель-
ность, при чем здесь играют уже подчиненную роль внешние влия-
ния. Но вообще в отношении формообразования большое значе-
ние приобретают функциональные приспособления (Ру) и,
следовательно, связанная с ними функциональная деятельность.
Есть основание думать, что некоторые структуры, как расположе-
ние костного вещества, соединительнотканных волокон, крове-
носных сосудов и т. п., объясняются тем, что более интенсивно
функционирующие клетки получают и большее питание, тогда как
клетки, принимающие слабое участие или никакого в данном
процессе, погибают.
С другой стороны, и деятельность желез внутренней секреции,
играющая столь важную роль в морфогенезе тканей, как мы
говорили выше, также должна быть сведена на явления рефлекса,
ибо каждая железа имеет химического раздражителя в виде
гормона других желез и реагирует на него усилением или ослабле-
нием отделения, иначе говоря — в форме возбуждения или пода-
вления свойственного ей хемо-рефлекса.1
Далее и процессы оплодотворения должны быть подведены
под формулу рефлекса, при чем спиралевидное движение хвоста
сперматозоидов в конце концов является не чем иным, как формой
рефлекса, в результате которого осуществляется соприкосновение
сперматозоида с женским яйцом, после чего следует морфогене-
тический процесс, развивающийся на почве слияния двух эле-
ментов.
1 См. В. Бехтерев. «Болезни личности с точки зрения рефлексологии».
«Вопросы изучения и воспитания личности», вып. 2, 1920.

ГЛАВА VII.
Зависимость внешних реакций организма от условий прошлого опыта. Не-
правильность воззрения на животные организмы как на инертные тела.
Явления таксисов и тропизмов. Критика теории таксисов и тропизмов.
Заметим при этом, что рефлексы наступления и обороны могут
быть прослежены до самых основных биологических процессов,
совершающихся в организме, где мы встречаемся с поглощением
и усвоением тех или других веществ, — это рефлексы наступа-
тельного характера, — и с отверганием и удалением тех или дру-
гих веществ, — это защитные рефлексы. Мало того, всё то, что
благоприятствует жизнедеятельности клетки, всасывается или
поглощается и, наоборот, всё то, что неблагоприятно действует по
отношению к клетке, отвергается, возбуждая процессы сморщи-
вания клеток. Здесь таким образом сократительность прото-
плазмы и уменьшение поверхности является защитным рефлексом
клетки против внедрения в нее вредных продуктов. Но организм
выработал и внутренние химические процессы, которые являются
в форме рефлексов наступательного и защитного характера.
Первые представлены образованием активаторов, вторые —
образованием противотел. Как только вводится в организм
чуждое ему белковое тело, так тотчас же соответствующими
органами вырабатывается в форме защиты организма от вредных
влияний этого введения соответствующий ему антагонист или
противотело. Всё учение о гормонах и реакции Вассермана,
Абдергальдена и многие другие биохимические процессы осно-
ваны на защитных рефлексах организма, ибо они являются так же
рефлекторными процессами в нашем смысле, как рефлексами же
должно быть объяснено расширение сосудов с выходом белых
кровяных телец на месте раны и их борьбой с инородными продук-
тами, нарушающими целостность отправлений организма и уста-

новившееся соответствие с процессами его жизнедеятель-
ности. 1
Заметим далее, что открываемая в мире живой природы репро-
дуктивная способность, основанная на растормаживании прошлых
рефлексов, обусловливает зависимость внешних проявлений орга-
низма в каждый данный момент от ранее бывших воздействий на
него внешнего мира, что и создает в живых организмах условия
прошлого индивидуального опыта.
Без прошлого опыта нет рефлексологической схемы, ибо
внутреннее принуждение, равно как и внешнее принуждение, мо-
жет быть преодолеваемо тем тормозом, который воспитывается
на основании прошлого опыта. Таким образом, сколько бы мне ни
угрожали наказанием за воровство, сколько бы меня ни побуждал
к тому голод, а я, руководствуясь создавшимися навыками,
явившимися у меня в результате воспитания, могу не пойти на
преступление.
Равным образом, сколько бы меня ни побуждали к тому или
иному действию мерами поощрения, но, руководясь прошлым
опытом, я отвергаю предложение. В этом случае дело идет
1 Учение о наследствености, или генетика, раскрывает перед нами усло-
вия органического воспроизведения форм темпераментов и определенных
наклонностей. Общее сходство потомков со своими родителями, как
известно, основано на том, что первые возникают из материала, пригото-
вляемого родительскими организмами — женским в виде яйцевых клеток и
мужским в виде семенных клеток. Таким образом в оплодотворенном яйце
уже в потенциальном состоянии содержатся те свойства, которые присущи
родительским организмам. Не связывая с какими-либо частями клеток, эти
зачатки будущих свойств Иогансен назвал «генами», как наследственными
единицами. Но имеются основания признавать, что носителями наследствен-
ных свойств являются хромозомы, т.-е. жадно поглощающее краску веще-
ство клеточного ядра женского и мужского организма. Число хромозом раз-
лично у различных животных. У человека в каждой из клеток содержится
24 хромозомы, при чем при оплодотворении два ядра — одно из женской
яйцевой и другое из мужской семенной — сливаются между собою. Но пред
оплодотворением половая клетка путем редукционного деления лишается
половины хромозом и только такая клетка с вдвое меньшим количеством
хромозом получает возможность оплодотворяться. Хромозомы, предста-
вляясь качественно неоднородными, и являются повидимому главными носи-
телями наследственных свойств, хотя имеются факты, говорящие за то, что
и другие части клетки не оказываются безразличными в этом отношении.
В ядре собственно хроматин (кариотин Лундегарда) является совокупностью
генов или «наследственной материей», в протоплазме же наследственной
материей должны быть признаны «пластозомы» или хондриозомы. (См. Ме-
ves. «Eine Plastosomen-Theorie der Vererbung», 1918.)

о внутреннем тормозе, возникшем в результате прошлого опыта.
Для воздействия прошлого опыта понять действия человека, как
и других существ, вообще не представляется возможным.
Вот почему нельзя в полной мере согласиться с таким чисто
механистическим воззрением, которое возникло в последнее
время по отношению к низшим животным и при котором орга-
низмы рассматриваются как своего рода инертные тела, находя-
щиеся в исключительной зависимости от внешних влияний.
Как известно, Реомюр, Лебок, Форель и другие натура-
листы, экспериментируя на низших животных, применяли в
своих изысканиях метод, основанный на каком-либо простом
раздражении. Производя свои исследования почти исключительно
на насекомых, они свой опыт ставили таким образом, что скры-
вали плод под листья и, когда убеждались, что насекомое его
находило, они признавали в нем существование воспринимающего
аппарата. Если насекомое после операции не находило скрытого
плода, отсюда заключали, что удаленным органом животное
пользовалось для его отыскания. То же самое проделывали
с бабочками, скрывая самок, издающих специфический запах, и
заставляя самцов отыскивать их после соответствующей опера-
ции, устраняющей обонятельный орган. Фриш, например, подоб-
ным же методом имел возможность выяснить вопрос о руко-
водстве пчел запахом цветков. В местах, посещаемых пчелами,
Фриш расставил коробочки с отверстиями или летками, из кото-
рых одни были пустые, другие с сладким сиропом, надушенные
духами акаций. Оказалось, что пчелы посещали исключительно
коробочки, надушенные акацией.
Чтобы показать, что пчелы ассоциировали данный запах
с пищей, т. е. приобрели сочетательный рефлекс на определенный
запах при добывании пищи, автор переставил коробочки, оста-
вив их пустыми, между которыми была и надушенная акацией,
но также пустая. В результате коробочку с акацией посетила
71 пчела, а остальные три ненадушенных — всего три пчелы. Когда
рядом с коробочкой, надушенной акацией, были затем поставлены
коробочки розового и левандового масла, то оказалось, что
и в этом случае коробочку с акацией посетили 133 пчелы и не
было ни одной пчелы, посетившей другие коробочки. Но
Фришу удалось затем дрессировать пчел аналогичным образом
и на розовое и левандовое масло, и даже на лизоль.
Тот же автор убедился, что пчелы разбираются в цветах.
После того, как пчелы были приучены летать на запах акации

в коробочку фиолетового цвета, автор заменил ее двумя коро-
бочками— желтой, надушенной акацией, и фиолетовой без
духов. Оказалось, что пчелы издали направлялись к фиолетовой
коробочке, но когда подлетали к ней, то часть их поворачивала
к душистой желтой коробочке. Автор был в праве сделать вывод,
что пчелы в выборе руководятся издали цветом, а вблизи запахом,
при чем обонятельные раздражения для пчел представляются бо-
лее разнообразными, чем цветные.
Таким образом объективно-биологический метод бесспорно
дает много для изучения соотносительной деятельности низших
животных. Но некоторые из авторов, и в особенности Лёб,
Бон и др., пошли дальше этого, воспользовавшись аналогич-
ным же методом.
Известно, что на весьма различные внешние воздействия одно-
клеточные организмы реагируют совершенно одинаковым обра-
зом. Так, химические агенты, свет и механическое раздражение
часто вызывают одно и то же действие. Но, с другой стороны,
известно, что различные одноклеточные организмы на внешние
воздействия реагируют и неодинаково, примеры чего читатель
может найти в книге Вагнера: «Сравнительная психология»,
т. I, стр. 190 и след.
Между прочим движения, вызываемые действием света у
одноклеточных организмов Страсбургер назвал именем фото-
таксиса (phototaxis), при чем в зависимости от направления дви-
жения к свету или от света стали различать положительный и
отрицательный фототаксис.
Нечего говорить, что интенсивность света остается не без
значения по отношению к движению, ибо свет одной силы вызы-
вает положительный фототаксис, а свет другой силы — отрица-
тельный фототаксис.
Но не один свет вызывает таксические движения одноклеточ-
ных организмов. Благоприятная температура, например, привле-
кает их, неблагоприятная отталкивает. Это так называемый
термотаксис, который также оказывается положительным и
отрицательным.
Известны далее явления хемотаксиса или привлечения и оттал-
кивания одноклеточных организмов химическими веществами,
например стремление их к кислороду и отстранение инфузорий
от раствора поваренной соли.
Далее по тем же основаниям приходится признать гальвано-
таксис, который опять-таки представляется положительным (при-

влечение катодом) и отрицательным (привлечение анодом).
Можно различить затем и другие виды таксисов, как геотаксис
(привлечение к почве в направлении действия тяжести) и т. п.
Но, кроме таксических движений, различают еще наблюдаю-
щиеся преимущественно у растений тропические движения, кото-
рые не приводят к перемене места, а выражаются изменением
положения и направлением роста. Эти тропизмы, в свою очередь
представляющиеся положительными и отрицательными, в зави-
симости от внешних влияний могут называться фото-, гелио- или
геотропизмами и т. п.
Надо впрочем заметить, что не всеми авторами различаются
оба вида движений, ибо некоторые обобщают и тот и другой
род движений под одним именем тропизмов, другие же — под
одним именем таксисов.
По Ферворну все эти движения, будучи вполне автома-
тичными (бессознательными), обусловливаются влиянием физико-
химических раздражений, ибо, например, хемо-тропичными
оказываются иногда вещества, с которыми организмы вообще и
ранее никогда не приходили в соотношение. Вообще же тро-
пизмы объясняются односторонним или частичным раздражением
протоплазмы, вызывающим определенную реакцию того или
иного рода, т. е. сокращения или набухания тела одноклеточных
организмов. Того же взгляда на движения простейших, как на
вполне автоматические, держится и Лёб,1 но он распространяет
этот взгляд уже на весь животный мир, включая в том числе и
высших животных.
I. Лёб обособлял изучаемое животное, испытывал на нем
эффекты различных физических агентов в отношении его движе-
ния, в особенности же световых раздражений. При этом соб-
ственно животное рассматривалось как всякое физическое тело,
а эффект — как результат физико-химических агентов. Этот
эффект автор и подводит под понятие тропизма.
По I. Лёбу под влиянием гелиотропизма, «если дело будет
итти о животных с быстрым движением вперед (как ночная
бабочка), то они попадут в огонь раньше, чем жар огня будет
иметь время затормозить их движение. Если дело будет итти
о животных с медленным движением вперед, на которых усили-
вающийся жар при приближении к огню может подействовать
раньше, чем животное попадет в самый огонь, то, как только
1 Loeb. «Einleitung in die vergl. Gehirn-Physiologie», 1899.

животное, вследствие своего положительного гелиотропизма,
приблизится к самому огню, тогда, вследствие высокой темпера-
туры, движение вперед затормозится, животное удалится от огня,
затем вновь ориентируется и т. д.».
Лёб полагает в конце концов, что жизнь не только низших
животных, но и позвоночных регулируется привлечением и
отталкиванием, обусловленными теплотой, светом, электриче-
ством, без всяких соотношений с внутренними условиями орга-
низма.
Основываясь на том положении, что раздражимость прото-
плазмы составляет непреложный закон всякой вообще живой
материи и что та же раздражимость обнаруживается и у много-
клеточных организмов, автор приходит к выводу, что и действия
последних должны быть сведены к таксисам и тропизмам. При-
сутствие нервной системы и животных не изменяет явлений по
существу. Так, явления гелиотропизма у животных, обладающих
нервами и не обладающих ими, вызываются одними и теми же
причинами, как и у растений, лишенных нервов, т. е. формою тела
и раздражимостью клеточной протоплазмы.
Во всяком случае, тропные явления не зависят от особых
свойств нервной системы, как это полагают иные, объясняя, напри-
мер, привлечение мотыльков на свет либо инстинктом, либо
рефлексом. Мало того, имея в виду, что действие нервной системы
может быть сведено на раздражимость живой материи вообще,
автор полагает, что этой одной способности в сущности
достаточно для того, чтобы объяснить поведение высших
животных.
По Лёбу причина движения животных, как отыскивание
питательного вещества, воспроизведение и защита, состоит не
в чем ином, как в ориентации по отношению к «линиям силы».
Животное подвергается действию различных сил, и его положе-
ние является уравновешением этих различных сил. Например,
определенное положение животного должно быть объяснено тем,
что симметричные точки его поверхности имеют одинаковую
морфологическую и химическую структуру. Таким образом, по
Лёбу, направляющее влияние, которое приводит животных в
движение, зависит от физико-химических агентов, которые
действуют на них как на тела инертной природы, хотя и раздра-
жимые.
Иначе говоря, ответные реакции животных в этом случае
всецело объясняются внешними влияниями. В конце концов

Лёб принимает как существенные виды тропизмов: гелиотро-
пизм, хемотропизм, геотропизм и др.1
Дженнингс, не довольствуясь лёбовскими тропизмами, допол-
няет это учение методом проб и ошибок. Иначе говоря, орга-
низмы по его мнению не просто подвергаются притяжению
или отталкиванию, но с помощью проб и ошибок достигают
правильного пути.
Взгляд Лёба, который не поддерживает указаний Джен-
нингса в отношении его проб и ошибок, послужил основой
для его дальнейшего развития в биологии, но имеет и против-
ников. По словам В. Вагнера, «одним из представителей этого
направления в науке описывают явления гальванотаксиса у лягу-
шек и рыб, другие — явления фототаксиса у птиц, третьи предла-
гают ракам хинин, на актиний реагируют серной кислотой, на
червей — солью и сахаром и т. д., а затем обозначают таксис или
тропизм новым или старым названием, приставляя к ним положи-
тельные или отрицательные знаки» (l. с., стр. 198— 199).
Прежнее увлечение антропоморфизмом в животной психологии
сменилось таким образом грубым физико-химическим направле-
нием, при котором за животными стали отрицать даже так назы-
ваемые инстинкты, перенося на них понятие о тропизмах, хорошо
известных в растительном царстве.
Но природа тропизмов сама по себе не выяснена еще и по
отношению к растениям. Идет ли в растениях дело только
о простых физико-химических отношениях, или и здесь мы можем
говорить об активном resp. рефлекторном процессе? Для при-
мера укажем на свет, заставляющий сгибаться стебель к солнцу.
Это явление с точки зрения тропизма понимается обыкновенно
как явление уменьшенной способности растяжения или усиленного
сокращения одной стороны (Лёб).
Но самая способность к растяжению или сокращению клеток
является ли результатом большего или меньшего иссушения или
активного сокращения протоплазмы под влиянием внешнего
агента? В этом сущность вопроса.
Аналогичные явления можно наблюдать, как известно, у стебля
полипа eudendrium. И здесь может итти речь о росте или об
ориентации, вызванных клеточным сокращением, следовательно
1 Более полно Лёб выразил свои выводы о тропизмах в докладе
VI международному конгрессу психологов в Женеве, о котором речь будет
ниже при рассмотрении закона тяготения.

о явлениях физиологических, которыми подобные же явления
могут объясняться и в других случаях.
Нечего говорить, что теория тропизмов наталкивается на ряд
существенных возражений и в других отношениях, при чем ее
слабость становится тем очевиднее, чем выше мы поднимаемся по
лестнице животного мира, где мы почти в каждом движении
животного видим не прямой ответ на внешние раздражения,
а ответ, основанный на прошлом наследственном или индиви-
дуальном опыте.
Приведенные выше исследования Метальникова не оставляют
сомнения в том, что и простейшие животные в своих отношениях
к внешнему миру руководятся прошлым опытом.
Несмотря на это, в отношении теории тропизмов произво-
дятся ныне исследования в разных направлениях. Здесь доста-
точно указать на труды Бона над фото- и хемотропизмом у обще-
полостных животных, хотя этот же автор открыл у акти-
ний явления памяти, указывающие на роль прошлого индиви-
дуального опыта по отношению к отливам, на исследование
Дж. Белля над раками, А. Мейера и Каролины Суль над
гусеницами Danais plexippus, Лёва над насекомыми, посещаю-
щими цветы одного и того же растения, что обозначается име-
нем олиготропизма, и посещающими цветы многих растений
или обнаруживающими политропизм, на исследования Радля
и мн. др.
Гашет-Супле подвергает однако сомнению самые факты,
легшие в основу учения о тропизмах, придавая им другое
объяснение и другой смысл. Необходимо вообще иметь в виду,
что характеристикой живого существа кроме клеточных измене-
ний, лежащих в основе обмена, является тесно связанная с ним
рефлекторная деятельность, понимаемая в широком смысле слова.
Тропизм основан на предположении, что существует количе-
ственное соотношение между внешним раздражением и реакцией.
Но существование только такого соотношения в более слож-
ных проявлениях животного организма признать нельзя, ибо
здесь мы встречаемся как с репродуктивно-сочетательной деятель-
ностью, так и с рядом влияний, угнетающих или возбуждающих
и в то же время оживляющих прошлые задержанные рефлексы,
благодаря чему внешний эффект воздействий на животный орга-
низм является результатом суммы всех этих факторов.
Очевидно, что учение о тропизмах, не считаясь с существова-
нием наследственного и индивидуального опыта в животном

царстве, противоречит и закону эволюции, ибо он подчиняет
живые существа всецело внешним влияниям, а это исключает
процесс развития, стоящий в зависимости от предшествующих
условий жизни того или другого существа. Критику тропизмов
и таксисов, производящих в одних случаях привлечение, в других
отталкивание, можно найти как в сочинении Гашет-Супле,
так и у В. Вагнера,1 а равно и у других авторов.2 Не входя
в подробности этой критики, скажем, что по Гашет-Супле живот-
ное, повинуясь тропизмам, неизбежно кончило бы смертью, ибо
их влияния не могут согласоваться с потребностями жизни.
Жизнь не обеспечивалась бы должным образом и следовательно
не могла бы существовать при тропизмах.
Вообще же, хотя и необходимо признать, что как деятельность,
так и развитие организмов подчиняются внешним силам природы,
но в то же время нельзя забывать того обстоятельства, что внеш-
ние силы природы трансформируются организмом на его поверх-
ностях, не исключая и желудочно-кишечного тракта, во внутрен-
ние силы, создавая в нем тем самым огромный запас энергии,
благодаря которому живые существа могут преобразовывать
окружающую их неорганическую природу. С принятием теории
тропизмов в то же время нельзя по нашему мнению упускать из
виду, что животное, заимствуя энергию из внешнего мира вместе
с пищей и вместе с внешними влияниями на воспринимающие
органы, утилизирует ее в целях своего существования. Нельзя
также забывать, что опыты Дженнингса (см. выше) приводят
к необходимости признать, что при существовании тропизмов
привычные способы реагирования на определенное раздражение
приобретены путем так называемых проб и ошибок, т. е. про-
шлого опыта. В пользу этого говорят и наблюдения Джеркса,3
который, заставляя лягушек и крабов ползать от одного пункта
к другому по определенным приметам, убедился, что вначале они
делали большие круги, а затем шли уже по более коротким путям.
Но, помимо вышесказанного, нельзя не принять во внимание и
других особенностей в отношениях живых существ к окружаю-
щему миру. Нетрудно убедиться, что все вообще тела природы
должны быть разделены на два различных порядка, из которых
движения одних находятся в исключительной зависимости от
1 В. Вагнер. «Сравнительная психология», т. I, стр. 200 и след.
2 См., например, W. Buddenbrock. «Berl. Klin. Woch.», стр. 923. 1921.
3 R. Jerks. Biol. Bull. Woods. Hall. Mass. Vol. III.

внешних воздействий, и, следовательно, их действия находятся
в полной зависимости от тех или других сторонних внешних усло-
вий. Это тела мертвой или неживой природы. В движениях
других — организованных — тел мы встречаемся с такого рода
реакциями на внешние воздействия, которые говорят нам о свое-
образном и характерном для живого существа отношении к окру-
жающей природе, сущность которого сводится к наступлению,
защите, сосредоточению, а в известных случаях к подражанию
и символизму. Дело идет таким образом об активном отношении
этих организованных тел к окружающей природе насчет содержа-
щегося в них запаса энергии, при чем это отношение несомненно
руководится внешними же воздействиями, но в то же время их
реакции далеко не вполне соразмерены в своей силе и в отноше-
нии направления с внешними воздействиями. Наоборот, при
этом отношении к окружающим влияниям и воздействиям органи-
зованные тела руководятся еще результатами опыта, основанного
на прошлых воздействиях. Это целесообразно-активное отноше-
ние к окружающей природе и лежит в основе поведения живых
организмов, при чем и тропизмы используются ими в соответ-
ствии с их потребностями, определяемыми бывшим ранее опытом.
Поведение человека как живого существа, стоя в соотношении
с прошлыми и текущими воздействиями окружающей природы,
достигает тех более сложных форм, которые принято называть
поступками и которые характеризуются рядом связанных между
собою действий, руководимых совершенно ясно обозначенной
целью, т. е. раздражителем, бывшим ранее в опыте данного лица
или других лиц или же являющимся неизбежным выводом из
бывшего ранее опыта, как его прямым следствием.1
Отсюда следует заключить, что поведение вообще и в частно-
сти поступки высших существ предполагают такой механизм,
который, в отличие от тел мертвой природы, помимо действия
1 Человек, будучи социальным существом, развивает свои рефлексы в
сообществе с другими и в постояном соответствии их с раздражителями
окружающего мира. В силу этого удерживаются из них те, которые явля-
ются наиболее приспособленными вообще. Большая часть того, что не при-
способлено, отметается путем естественного отбора. Но некоторые из таких
неприспособленных ориентировочных рефлексов удерживаются, как не
создававшие особого ущерба для индивида и дававшие возможность со-
ответствующей коррекции при посредстве других воспринимающих аппара-
тов. Так рефлексология рассматривает происхождение большей части, если
не всех, так называемых физиологических иллюзий.

тропизмов располагает еще запасом энергии, им приобретаемой
частью из внешней же природы, частью путем унаследования, ибо
уже новорожденное существо способно обнаруживать элементар-
ные формы поведения.
Проф. Мак-Дауголл1 характеризует его с внешней стороны
следующими признаками:
«1. Живое существо должно двигаться не только в определен-
ном направлении подобно инертной массе под влиянием внешней
силы, но еще в его движениях обозначается цель, полезная для
жизни особи или вида, ибо его движения не останавливаются при
встрече с внешними препятствиями; эти препятствия скорее оказы-
вают еще более настойчивое стремление вперед.
«2. Стремление вперед однако не является постоянным в раз
данном направлении. При встрече с препятствиями, хотя и
остается стремление вперед, но характер и направление движения
меняются, пока не будет устранено препятствие. Таким образом
поведение является попыткой достигнуть цели с изменением —
в случае необходимости — способов ее достижения.
«3. В поведении участвует весь вообще организм или, я бы
сказал, организм как целое, ибо в конце концов поведение пред-
ставляет собою не одну только частичную реакцию в виде
простого рефлекторного движения, носящего почти механический
характер, между тем как в поведении энергия всего организма
направлена к определенной цели, при чем все его части и органы
координированы с действием тех частей, которые первоначально
введены в действие и подчинены последним.
«4. Хотя при повторении поведения живое существо поступает
подобно тому, как и в первом случае, но его повторные действия
не тождественны с первыми, как при всех механических процес-
сах. Но при этом, как правило, наблюдается повышение целе-
сообразности действия вследствие лучшего приспособления для
достижения цели с сокращением самого процесса достижения».
Приводя этот анализ поведения, затуманенный последующими
рассуждениями автора на почве субъективизма, я хотел бы указать,
что поведение является результатом, с одной стороны, внутрен-
них, т. е. органических явлений, с другой — внешних воздействий,
и направлено в обоих случаях к поддержке общего благосостоя-
ния организма.
1 М.-Дауголл. «Основные проблемы социальной психологии», Москва,
1916, стр. 259 — 260.

Объективное изучение поведения человека, а равно его языка,
мимики и жестов в разнообразных условиях и составляет основ-
ной предмет рефлексологии.
Индивидуальный опыт каждого говорит, что поведение обычно
сопровождается еще особыми, внутренними явлениями или явле-
ниями психического характера, называемыми сознательными
переживаниями, которые таким образом обычно сопутствуют
в той или иной мере поведению.
Отсюда понятно, что и поведение других людей мы невольно
связываем с так называемым одушевлением, признавая в них
переживания, подобные или аналогичные тем, которые мы испы-
тываем в себе; но изучение поведения других людей ничуть не
обязывает нас непременно обращаться к внутренним или психи-
ческим их переживаниям, которых может и не быть, иначе мы
потеряем не только объективность наблюдения, но и должны будем
руководиться явлениями, характер которых нам известен лишь
в своем субъективном опыте и притом далеко не во всех случаях»
а это неизбежно связано с ошибками и заблуждениями.
К тому же отношения между людьми приспособляются ничуть
не к внутренним или психическим переживаниям, а к их речи,
мимике, жестам и поступкам, т. е. к внешним проявлениям
личности.
Соотносительная деятельность, как показывает опыт, про-
является уже в растительном царстве в развитии, росте и напра-
влении корешков в зависимости от характера почвы, ее влажности
и т. п., в открывании и закрывании цветочных венчиков в связи
с восходом и заходом солнца, в вытягивании и наклоне растения
в направлении к свету или так называемых тропизмах, в увядании
листьев некоторых растений при ударе по стволу, а иногда и при
механических раздражениях листьев, в сбрасывании листьев
к зиме и т. п. Но прикрепление растений к определенному месту,
вследствие условий питания путем извлечения растением пита-
тельного материала из почвы, послужило причиной очень слабого
развития у них соотносительной деятельности, которая к тому же
осуществима в должной мере для различных видов растительного
царства в соответствующих условиях климата и местности, чем
и объясняется географическое распространение тех или иных
видов растений.
Условия жизни животных, приведшие к необходимости пере-
движения для осуществления главным образом питательной
функции, обусловили тем самым и большее развитие у них соотно-

сительной деятельности. Но и здесь это развитие представляется
далеко не одинаковым в зависимости от условий климата, среды
и условий питания тех или других видов животного царства.
Так, животные, живущие в земле, как например черви, пред-
ставляя соответствующую этой среде организацию, не имеют
возможности развить свою соотносительную деятельность в долж-
ной мере, ибо эта среда лишена световых раздражений, предста-
вляется дурно проводящей звуки и в то же время она обусловли-
вает невозможность развития и дифференцирования специальных
органов передвижения в виде конечностей, как у всех других
животных. Вполне понятно, что таким неблагоприятным условиям
этой среды соответствует и примитивность организации червей,
с одной стороны, и ограниченность развития их соотносительной
деятельности — с другой.
Этим объясняется и редуцирование некоторых органов, напри-
мер глаз, у животных, вынужденных проводить жизнь большую
часть времени под землей. С другой стороны, животные, эволю-
ционировавшие из червей и даже сохранившие в своей зародыше-
вой стадии развития и существования червеобразную форму, как
и насекомые, перешедшие в своей полной стадии развития
в водную, наземную или воздушную среду, имеют уже значи-
тельно более развитую соотносительную деятельность, как и более
совершенную организацию по сравнению с червями.
Водная среда представляет уже большое преимущество пред
подземной, а потому представители водного царства, как рыбы
и рыбообразные животные, должны иметь и действительно имеют
более развитую соотносительную деятельность, как и более совер-
шенную организацию. Однако и эта среда, как плохо проводя-
щая механические раздражения, сильно поглощающая световые
лучи и препятствующая распространению пахучих раздражений,
должна признаваться всё же малоблагоприятной для развития
соотносительной деятельности, — тем более, что условия среды
ограничивают дифференцировку конечностей мало совершенной
веслообразной и рулевой формой. Благодаря этому столь важная
роль активного осязания других животных не могла получить
у рыб соответственного развития, а зрение может устанавливать
их соотношение только с предметами, находящимися в небольшом
удалении от них.
Земноводные не оказались в большом выигрыше по сравне-
нию с рыбами, ибо, как уже сказано, вода представляет собою
вообще среду, мало благоприятную для развития соотносительной

деятельности вследствие плохого проведения механических раз-
дражений, сильного поглощения света, препятствия к распростра-
нению пахучих веществ, наземное же передвижение земноводных
представляется в общем крайне несовершенным и ограниченным,
ибо дифференцировка не могла достичь соответственного приспо-
собления как органов передвижения, так и других органов одно-
временно к водной и к наземной среде.
Пресмыкающиеся имеют все выгоды наземной среды по
сравнению с водной, но отсутствие особых органов передвижения,
осуществляемого с помощью движений туловища, требует
от них такой затраты энергии на передвижения, ловлю добычи
и избегание опасности, что развитие соотносительной деятель-
ности естественно у них не имеет для себя особенно благоприят-
ных условий. Но с тех пор, как пресмыкающееся достигло
развития ног и встало на эти ноги, оно уже тем самым, облегчив
для себя способ наземного передвижения, получило большой
выигрыш в отношении развития своей соотносительной деятель-
ности и вместе с тем создало условия для более разнообразного
соотношения своего организма с окружающим миром.
С другой стороны, воздушная среда имеет все преимущества
пред подземной благодаря относительно быстрому передвиже-
нию в пространстве, и потому насекомые, эволюционировавшиеся
из тех же червей, достигают большего развития соотносительной
деятельности, хотя, казалось бы, они должны преодолевать боль-
шие и во всяком случае более разнообразные препятствия для
обеспечения своего существования.
Также и птицы имеют все преимущества по сравнению с пред-
шествующими существами в отношении развития соотноситель-
ной деятельности уже благодаря своему воздушному передвиже-
нию. Однако эта среда не представляет особенно благоприятных
условий для развития соотносительной деятельности главным
образом потому, что для воздушных жителей целый ряд соотно-
шений с внешними условиями, встречающимися на поверхности
земли, отпадает, а между тем затрата энергии при передвижении
по воздуху для них должна быть огромной.
Отсюда понятно, почему четвероногие животные, проводящие
наземную жизнь, в отношении развития соотносительной деятель-
ности должны иметь большое преимущество перед пернатыми,
несмотря на то, что дифференцировка конечностей (крылья и
лапы) у птиц совершеннее, нежели у четвероногих. И действи-
тельно, животные, ведущие наземную жизнь, имеют условия наи-

более благоприятные для развития своей соотносительной дея-
тельности как благодаря более разнообразным внешним воздей-
ствиям окружающей среды, так и благодаря сравнительно
меньшей затрате энергии при передвижении.
Само собою разумеется, что между четвероногими имеется
большое разнообразие в развитии соотносительной деятельности,
что стоит в прямой зависимости от условий местожительства, от
большего или меньшего богатства его питательными продуктами,
от климата более мягкого в одних случаях и более сурового
в других случаях, от сожительства с другими живыми существами
и от многих других условий.
Но с тех пор, как органы передвижения, не переставая служить
для той же цели передвижения, благодаря жизненным потребно-
стям и вызываемой ими дифференцировке, принимают на себя и
другие функции, например хватательную и оборонительную
соотносительная деятельность уже значительно совершенствуется.
Вот почему, например, обезьяны являются представителями более
развитой соотносительной деятельности по сравнению с другими
четвероногими.
Даже дифференцировка, благодаря особым условиям жизни
такого своеобразного хватательного органа, как хобот у слона,
дает этому животному особое преимущество в отношении разви-
тия соотносительной деятельности.
Но бесспорно, что с того времени, как четвероногое сухопут-
ное животное превратилось в двуногое и вместе с этим освобо-
дило для хватательной и оборонительной функции пару верхних
конечностей, последние стали дифференцироваться вместе с их
разнообразным употреблением в форму человеческой руки, а это,
несмотря на известное ограничение в быстроте передвижения на
двух ногах, дало возможность больше использовать для своих
потребностей разнообразные условия окружающей среды, что не
могло не отразиться на большем развитии соотносительной,
в особенности же сочетательно-рефлекторной деятельности.
Между прочим, постепенное развитие верхних конечностей
в человеческую руку привело к широкому пользованию подходя-
щими предметами как орудиями (палка, острый кремень и т. п.),
затем к соответствующему обделыванию и усовершенствованию
этих орудий и впоследствии к развитию рукомесел и к облегче-
нию добывания и соответственной подготовке пищи (измельчанию
ее и т. п.), к разного рода изобретениям (например добыванию
огня и т. п.), а всё это до чрезвычайности расширило круг взаимо-

отношения организма с окружающей средой, что не могло не
повлечь за собой необычайного развития соотносительной дея-
тельности в мире человека.
В дальнейшем развитие человеческой руки привело к суще-
ственному пополнению мимики, благодаря развитию жестикуля-
ции, а это в свою очередь много способствовало общению между
людьми и взаимной передаче опыта, приобретенного тем или
другим индивидом.
С этим вместе для развития сочетательно-рефлекторной дея-
тельности приобретает огромное значение так называемая
социальная среда или среда взаимодействия индивидов, которая
не без основания может быть названа надорганическим миром.
Эта среда, правда, не представляется в этом случае новою, ибо
она существует в форме временных сближений и для более
низших организмов, но факт заключается в том, что в силу
временного характера сближений они не имели достаточно средств
и орудий для соответственного использования этой среды.
А между тем везде, где эта среда была использована в более
широком масштабе, развитие соотносительной деятельности
достигает значительной степени, примером чего служат, с одной
стороны, термиты и наши муравьи и пчелы среди насекомых,
и с другой — бобры, обезьяны и др. среди позвоночных животных.
Далее, вместе с тем как развитие руки явилось удобным ору-
дием для общения индивидов между собою, а с другой стороны —
соответственное изготовление пищи с помощью той же руки (ее
предварительное измельчание, приготовление на огне и т. п.)
изменило соответственным образом всю ротовую полость как
в ее костяке до зубов включительно, так и в ее мягких частях,
особенно в устройстве языка, явилась возможность последова-
тельным образом прийти на помощь мимическому языку и языку
жестов звуковым способом общения, мало-по-малу развившимся
в словесный язык в форме человеческой речи со всеми ее тонкими
изгибами интонации и с поразительной дифференцировкой члено-
раздельных звуков до сложного звукопроизводства включи-
тельно.
Нет надобности доказывать здесь, какое преимущество дала
человеку развившаяся вместе с мимикой и жестами звуковая речь,
первоначально служившая лишь дополнением к жестикулятор-
ному и мимическому языку, а затем получившая благодаря своему
особому развитию главенствующее значение в способах общения
между отдельными индивидами.

Во всяком случае вместе с развитием устной речи, за которым
последовало развитие изобразительной, а затем и письменной
речи, человечество могло организовать и использовать в большей
мере, нежели какое-либо другое существо на земле, социальную
среду, состоящую из себе подобных индивидов, а это не могло
не вызвать последовательным образом особого, недосягаемого
для других животных видов, развития сочетательно-релекторной
деятельности человека, доведя его до тех вершин человеческой
культуры, которые проявляются в форме технического, эстетиче-
ского и социального творчества.
Из вышеизложенного ясно, что развитие соотносительной и
в частности сочетательно-рефлекторной деятельности стоит в пря-
мой связи с определенными условиями окружающей среды и
вместе с тем, как благодаря тем или другим условиям происходит
изменение средств использования окружающей среды, сочета-
тельно-рефлекторная деятельность развивается или деградирует;
при этом во всех случаях, когда для живого существа открывается
более широкая возможность использования окружающей среды,
сочетательно-рефлекторная деятельность получает толчок к
своему дальнейшему развитию, достигая благодаря этим усло-
виям наибольшего совершенствования у человека.

ГЛАВА VIII.
Деятельность всех живых существ необходимо изучать в объективных ее
проявлениях в связи с прошлым опытом и наследственными условиями. Не-
достаточность определения рефлекса, устанавливаемого субъективной психо-
логией, для объективного изучения. Разделение рефлексов на прирожден-
ные и наследственные, иначе обыкновенные, и на приобретенные, иначе со-
четательные. Различия между теми и другими.
В конце концов, обобщая деятельность всех живых существ,
как подчиненную одним и тем же законам, мы стоим на том, что
эту деятельность необходимо изучать прежде всего с чисто
внешней стороны в объективных ее проявлениях, притом не в зави-
симости только от одних текущих внешних воздействий, как бы
действие этих воздействий ни объяснять, но и в зависимости от
результатов прошлых воздействий как на самый организм, что
приводит к созданию прошлого индивидуального опыта в виде
приобретенных рефлексов, так и на его предков, что выражается
соответственной конституцией индивида, его темпераментом, сте-
пенью одаренности общей и специальной и унаследованными
рефлекторными движениями в виде многочисленного ряда
обыкновенных и инстинктивных рефлексов различной сложности.
Нужно при этом иметь в виду, что субъективная психология
под понятием рефлекса понимает процессы заведомо бессозна-
тельные, но это определение в силу его субъективного характера
может иметь значение лишь для человека, подвергающегося
испытанию, но и то лишь крайне условное. Для животных же оно
не может быть признано удовлетворительным уже в силу его
субъективности, ибо объективных данных для определения того,
что то или другое движение сознательно или несознательно,
у животных не существует. Независимо от того, термином
«рефлекс» в биологии стали пользоваться более широко, понимая
под ним различного рода реакции организма. Так смотрят на
дело Дриш, Дженнингс и др. Поэтому можно говорить о рефлексах

даже у простейших (Метальников), у микробов вообще и даже
у растений.
Надо заметить однако, что некоторые предлагают называть
реакции, происходящие при участии дифференцированной нерв-
ной системы, антикинезами, а для реакций, выполняемых при
отсутствии нервной системы, было предложено название антимий
(Бэр, Бете, Икскюль). Против этого однако справедливо воз-
ражают, что понятия рефлекс и реакция суть понятия физио-
логические, а потому они должны базироваться на физиологиче-
ских же данных, а не на анатомических. К тому же, мы не можем
утверждать, что там, где не открыто пока нервной системы, ее не
откроют например завтра, что и подтверждается постоянным
прогрессом знания.
С другой стороны, теми же авторами предложено называть
рефлексами только те реакции, которые отличаются постоян-
ством, все же реакции, которые видоизменяются в зависимости
от предшествующих влияний, предложено называть антиклизами.
Но и это определение не выдерживает строгой критики, как
на то указал Циглер, ибо под вышеуказанное понятие могут
быть подведены в сущности все вообще рефлексы, так как все
они могут подвергаться в той или иной мере изменениям от пред-
шествовавших условий.
По существу нельзя обнаружить с объективной точки зрения
существенной разницы в отношении проявления ответных движе-
ний у безнервных животных и животных, снабженных нервами.
Правда, одни из них более просты и шаблонны, другие сложны
и разнообразны. Одни вперед предопределены и обусловлены
определенными внешними раздражениями, другие кажутся менее
обусловленными внешними причинами. Но опыт показывает, что
и в этих последних, если исследовать все предшествующие влия-
ния, мы встречаемся с строгой обусловленностью результатами
прошлого индивидуального или наследственного опыта. Таким
образом существенное различие и в этом отношении указать
было бы трудно.
Хотя более сложные и кажущиеся самостоятельными движения
легче тормозятся внешними раздражениями, но это не составляет
для них коренного различия от обыкновенных рефлексов. К тому
же они являются в конце концов, как мы увидим ниже, воспро-
изведением простых рефлексов при иных лишь условиях, благо-
даря сочетанию основного раздражения с побочным. На этом
основании и сложные двигательные акты могут быть названы

рефлексами. Эти рефлексы однако приобретены, а не при-
рождены и не унаследованы. В этом их особенность и их отличие
от обыкновенных рефлексов, на что я указал еще в первых своих
работах по рефлексологии.1 Этого же признака для деления
реакций животных на унаследованные и приобретенные пу-
тем индивидуального опыта держатся Циглер, Метальников
и др.
Прежде чем перейти к дальнейшему изложению, я хотел бы
еще раз провести различие между обыкновенными рефлексами
и другими более высшими реакциями, остановившись на некото-
рых подробностях.
Как мы видели выше, все вообще внешние проявления соотно-
сительной деятельности индивидов могут быть рассматриваемы
как рефлексы либо унаследованные, либо сложно-органические,
либо приобретенные в течение жизни благодаря индивидуальному
опыту и упражнению. Рефлексы унаследованные, являясь при-
обретением вида, обнаруживаются в готовой форме либо с рожде-
ния, либо спустя то или другое время без предшествующего инди-
видуального опыта. Эти рефлексы мы делим на два главные
порядка: рефлексы экзогенные и рефлексы эндогенные. К первым
относятся те рефлекторные реакции, которые возникают под
влиянием внешних воздействий. Сюда относится целый ряд
сухожильных, кожных, костных, мышечных и иных рефлексов,
представляющихся более или менее готовыми от рождения или
выявляющихся в тот или другой период после рождения, но всегда
самостоятельно, без особого жизненного опыта. Сюда же отно-
сятся и некоторые из рефлексов воспринимающих органов, напри-
мер зрачковый и др.
Надо впрочем иметь в виду, что часть кожных рефлексов,
равно как и мигательный рефлекс глаза, повидимому, не относятся
к порядку унаследованных рефлексов, а принадлежат к категории
рефлексов приобретенных, о чем речь будет ниже.
К категории прирожденных или наследственных рефлексов
эндогенного характера относятся те рефлексы, которые возни-
кают под влиянием внутренних или органических причин и
которые поэтому обозначаются нами органическими рефлек-
сами.
1 В. Бехтерев. «Объективная психология и ее предмет». «Вестник Психо-
логии», 1904. Он же. «Объективная психология», 1907 и др.

Последние, характеризующиеся особым поведением, обычно
называются в научной литературе инстинктами.1 Однако послед-
нее название, в силу недостаточной определенности и субъектив-
ности самого термина, должно быть выведено из употребления.
Все вообще органические рефлексы предполагают прирожденную
или унаследованную биологическую потребность, проявляющуюся
в форме влечения, обеспечивающего жизненное существование
самого индивида, а следовательно и существование вида. Таковы
органические рефлексы в виде потребности питания и самосохра-
нения вообще, потребности в тепле, свете и кислороде, потреб-
ности в движении, а при утомлении — потребности в покое и,
наконец, потребности полового характера, обеспечивающие раз-
витие потомства.
В связи с органическим рефлексом питания развивается в виде
ответной на него реакции со стороны родителей и в особенности
кормящей матери то, что можно назвать родительским рефлек-
сом, являющимся собственно приобретенным рефлексом, но
частью также имеющим и органическую основу в кормлении
матерью собственной грудью ребенка и в добыче родителями
других средств вскармливания ребенка и вообще в заботах о его
судьбе. Таким образом здесь мы имеем дело, в сущности, частью
с органическим, частью с приобретенным рефлексом.
Другой органический и в то же время приобретенный рефлекс
является результатом нуждаемости ребенка в сообществе в силу
собственной беспомощности и необеспеченности своего существо-
вания без участия других и, прежде всего, матери. Эти рефлексы,
развивающиеся в условиях семейного быта, с одной стороны, и
с другой — поддерживаемые и условиями социальной жизни
взрослых, могут быть названы — первый семейственным или
семейно-социальным, второй — социальным рефлексом.2
1 В первом издании книги они обозначались нами наследственно-органи-
ческими рефлексами, но ради упрощения их можно обозначать и термином
органических рефлексов.
2 Помимо вышеназванных рефлексов, возникающих естественным путем,
человек приобретает в течение жизни, благодаря привычному введению в
организм тех или других наркотизующих средств, искусственные ограниче-
ские рефлексы или привычные органические рефлексы в форме курения та-
баку, питья вина и т. п. Да и многие другие навыки являются, благодаря
многократному повторению, особыми приобретенными органическими ре-
флексами, выполнение которых сопровождается в известной мере биологи-
ческим удовлетворением.

Необходимо иметь в виду, что унаследованные или приобре-
тенные органические рефлексы только в основе своей имеют
органические импульсы, но осуществляются частью и на основа-
нии личного опыта. Так, органический рефлекс питания не
осуществился бы без предоставления новорожденному младенцу
материнской груди, что и создает для него условия приобретения
в этом отношении личного опыта. То же должно иметь в виду
и по отношению к половому рефлексу и к рефлексам, обес-
печивающим пользование воздухом, светом, теплом, отды-
хом и т. п.
Теперь же заметим, что как экзогенные, так и эндогенные
рефлексы служат источником возникновения высших, или соче-
тательных, рефлексов путем приобретения сопутственными
раздражителями свойств основного рефлексогенного раздраже-
ния. Так, под влиянием ожога или укола руки впервые возникает
на почве обыкновенного оборонительного рефлекса сочетатель-
ный рефлекс с оборонительным характером при виде всякого
вообще горячего предмета или колющего орудия. С другой
стороны, на основе рефлекторного зажимания ручной кистью
в младенческом возрасте того или другого предмета возникает
высший или сочетательный хватательный рефлекс, относящийся
к рефлексам наступательного характера.
Точно также и на почве органических прирожденных или при-
обретенных рефлексов возникают высшие или сочетательные
рефлексы. Так, на почве простого органического рефлекса соса-
ния современем развивается зрительный сочетательный рефлекс
сосания, когда ребенку уже не нужно вставлять сосок груди в рот,
а когда он сам под влиянием зрительных импульсов улавливает
губами этот сосок или какой-либо подобный ему предмет, напри-
мер палец и т. п. Впоследствии с развитием и разнообразием
условий питания развивается целый комплекс сочетательных
рефлексов наступательного характера, связанных с питанием,
приобретением питательных продуктов и других предметов.
Подобным же образом развивается и комплекс сочетательных или
высших рефлексов, развивающихся на почве органических
рефлексов в виде потребности в тепле, свете и чистом воздухе и
приводящих к соответственному обеспечению индивида теплом,
светом и чистым воздухом. Так как предшествующим и сопут-
ственным раздражителем при этом обеспечении является между
прочим наличность денежных знаков, то последние в свою очередь
являются раздражителем, приводящим к возбуждению соответ-

ствующих наступательных рефлексов сочетательного характера,
обеспечивающих приобретение денег.
Проф. И. П. Павлов в работе «Рефлекс цели» («Вестн. Евр.»,
1916, апрель) рассматривает целевую деятельность в ее целом, как
особый первичный уже унаследованный рефлекс, который должен
быть поставлен в числе других признаваемых биологией инстинк-
тов или рефлексов под наименованием «рефлекса цели». Сущность
этого рефлекса состоит, по его взгляду, в стремлении к обладанию
каким-нибудь раздражающим объектом, ибо здесь мы имеем
будто бы «темное, первичное, неодолимое влечение — инстинкт
или рефлекс». Какие же тому доказательства? Автор видит дока-
зательство в том, что имеется частое несоответствие между значи-
тельностью цели и усилиями, которые прилагаются для ее осуще-
ствления. Пример: коллекционерская страсть, наблюдаемая не
только у человека, но и у животных, это — та темная сила, кото-
рая заставляет скупца дрожать при виде груды денег.
В генетическом отношении этот «рефлекс цели» выявляется
у ребенка в виде стремления захватывать и тащить к себе в рот
всё, что только видит его глаз. Коллекционерство, как «ре-
флекс цели», соответствует пищеварительному — желанию есть.
Подобно едоку, удовлетворяющемуся при насыщении и теряю-
щему при этом аппетит, и у коллекционера «рефлекс цели» вре-
менно затихает вместе с получением объекта, чтобы затем опять
возобновиться, как возобновляется аппетит у поевшего чрез
некоторое время. Об остальных суждениях автора говорить не
будем.
Вряд ли можно согласиться с тем, что у коллекционера
«рефлекс цели» временно затихает наподобие рефлекса еды. По
моему мнению, первый рефлекс с приобретением вещей еще
больше разгорается или оживляется; но, как бы то ни было, по
автору, «рефлекс цели», развивающийся под влиянием внешнего
объекта, в виде например коллекционерства, может возникать,
угашаться и вновь оживать, как и другие органические рефлексы.
Спрашивается теперь: свести к столь простой схеме сложнейший
биологический акт, да еще подкрепить его рассуждениями на
тему, почему именно мы, русские, под влиянием векового рабства
потеряли свою волевую активность в противовес англо-саксам,
давно уже свободно развивавшим свой «рефлекс цели», значит ли
это разрешить задачу в смысле объяснения данного биологиче-
ского явления? Вряд ли нужно доказывать, что дело от этого
мало выигрывает; но вместе с этим дается оружие для противни-

ков объективного метода в применении к исследованию человече-
ской личности. Всех желающих ближе познакомиться с оценкой
«рефлекса цели» со стороны психологов отсылаем к критической
заметке, написанной по этому поводу В. Кравковым в «Психоло-
гическом Обозрении», ч. 1, Москва, 1917, стр. 153.
По нашим данным, к прирожденным или обыкновенным
рефлексам, на-ряду с простыми рефлекторными явлениями, вклю-
чая наиболее элементарные мышечные рефлексы (так называемая
идио-мышечная возбудимость в форме мышечного валика и
в форме общего мышечного сокращения), а также разнообразные
внутренние рефлексы простого типа до клеточных рефлексов и
химических реакций или хемо-рефлексов включительно, должен
быть отнесен еще ряд более сложных рефлекторных явлений.
Особенно обращает на себя внимание сложность этих рефлексов
у животных. Так например цыпленок, едва вылупившийся из
яйца, может стоять, ходить и даже клевать, подражая своей
матери. Захваченную в руки лапку он выдергивает, положенную
в рот пищу глотает. Ягненок, только что родившийся (1 — 2 часа
после акта родов), по моим наблюдениям, уже становится на ноги,
подходит без опаски к человеку, бегает и прыгает, блеет и откли-
кается блеянием на блеяние матери. Время от времени делает
быстрые (мерцающие) движения хвостом из стороны в сторону.
В своих движениях он руководится зрительными, звуковыми,
кожными и мышечными раздражениями. При захватывании
ноги выдергивает ее из руки, при чесании туловища старается
его продлить и усилить, останавливая другие свои движения и
надавливая телом на руку, при неожиданном движении руки
к морде отшатывается, при хлопании в ладоши вблизи вздраги-
вает и отшатывается. Захваченное в руку ухо отдергивает,
вложенные в рот пальцы начинает сосать и облизывает их. Поса-
женный вместе с матерью после того, как был обособлен от нее
в течение предшествующего времени и не принимается ею сразу,
держится некоторое время в стороне от нее.
Мои наблюдения над только-что родившимися козлятами,
телятами, поросятами в общем соответствуют вышеприведенным
данным. Вот, например, в стойле были обнаружены родившиеся
у козы две козлушки. Несмотря на то, что роды произошли не
более нескольких часов тому назад, они уже отлично бегают и
ориентируются при движениях, хотя при неловких поворотах
иногда падают. При исследовании на угрозы нет реакции смыка-
ния глаз, уши торчат и двигаются свободно, на чесание про-

является реакция поворотом головы. На другой день обе коз-
лушки бегают, играючи, друг около друга, лижут себе носы,
иногда стукаются лбами, производя бодательные движения. При
сильном звуке производят отступательные движения, принижение
туловищем и закладывание ушей. При прикосновении к их морде
отступают. Заслуживает внимания у этих животных поразительно
быстрое развитие сочетательных рефлексов. Вот пример:
Козленок родился 6-III 1921 г. При исследовании уши опу-
щены. Глаза при угрозах и приближении предметов не моргают.
При механическом раздражении веки закрываются, быстрые
движения хвоста из стороны в сторону во время еды, козленок
сосет молоко с тряпки, опущенной в молоко, при раздражении
щек и головы прижимается, ушами может двигать, если их меха-
нически раздражают, ходит и покрикивает от голода.
На другой день козленок уже научился сам пить, стал бегать
за девушкой, его кормящей, и даже подпрыгивает, при голоде
на звук тарелки прибегает к молоку, при махании тряпкой на него
и при механическом раздражении отдергивает голову. Уши уже
подняты. На третий день выпрыгивает из коробки, в которой
устроена его постель, чешет щеку копытом, бегает за хозяйкой,
прыгает, просит криком еды, ловит и ест тараканов на плите
кухни. К своей матери относится совершенно безразлично.
Теперь уже и при приближении руки к глазам обнаруживает
моргание век.
Таким образом ясно, что вышеуказанные млекопитающие
тотчас по рождении обнаруживают ряд сложных прирожденных
ориентировочных, оборонительных, наступательных, подража-
тельных, мимико-соматических и голосовых движений, произво-
димых под руководством воспринимающих органов, при чем они
быстро научаются целому ряду движений, являющихся уже
в форме сочетательных рефлексов.
Новорожденные щенки и котята, родящиеся слепыми, ползают
и руководятся в своих движениях кожными и мышечными раздра-
жениями и тотчас же сосут свою мать, производя давящие движе-
ния своими лапками по отношению к ее сосцам. При этом, однако,
ни к какому роду пищи они не имеют влечения от природы и
молоком начинают питаться только с того момента, когда их
мордочка достигнет соприкосновения с сосцами матери.
Вышеприведенные данные, изложенные в самых кратких
словах, показывают, что животные по сравнению с младенцем
родятся более готовыми, как рефлекторные существа. Но и между

животными имеются различия, при чем, чем выше тип животного,
тем в общем менее готовым к жизни оно рождается. В этом
отношении сравнительное изучение большей или меньшей готов-
ности различных рефлексов от рождения, а также их последова-
тельного развития у различных животных и человека дает много
поучительных данных, которые могут быть использованы для
обобщений, дающих возможность послужить к обоснованию
особо важного сравнительного метода в генетической рефлексо-
логии.
Что касается органических рефлексов или так называемых
инстинктов, то всё необходимое было уже сказано выше, и здесь
нет надобности делать новые пояснения. Достаточно сказать, что
здесь дело идет о цепном рефлексе, возникающем первично под
влиянием органических раздражений унаследованного характера
и привлекающем к себе на помощь результаты прошлого индиви-
дуального опыта.
В случае приобретенных рефлексов дело идет о проявлении
сочетательной или, точнее, репродуктивно-сочетательной деятель-
ности, которая характеризуется оживлением при соответственных
условиях образовавшихся в предшествовавшем опыте следов от
ранее бывших реакций. Последние устанавливают существование
проторенных путей, связывающих область возбуждения побоч-
ного раздражения с областью основного рефлексогенного раздра-
жения. Доказательство тому можно видеть, между прочим,
в укорочении времени произношения знакомых и незнакомых
слов, что доказано производившимся в моей лаборатории опы-
тами (проф. Аствацатуров. Дисс. Спб.).1
При этом сочетательный рефлекс обыкновенно является вос-
произведением или всего или известной части обыкновенного
рефлекса, но воспроизведением при условиях, данных в предше-
ствовавшем опыте и основанных на сочетательной деятельности
головного мозга.
Необязательно впрочем для установления сочетательного
рефлекса связывать основной рефлексогенный раздражитель
с индифферентным, ибо первый может быть заменен таким
индифферентным раздражителем, который благодаря предше-
ствующему опыту уже сам по себе возбуждает сочетательный
1 Развитие проторенных путей под влиянием долгого упражнения может
отражаться и на потомстве, обусловливая передачу по наследству наклонно-
стей к более скорому приобретению тех же рефлексов. Доказательств этому
в животном мире более чем достаточно.

рефлекс. В этом случае мы будем иметь дело с сочетательным
рефлексом 2-го порядка, а затем точно таким же образом можем
получить сочетательный рефлекс еще более высокого порядка.
Заметим здесь же, что некоторыми (например д-р Ленц)
сочетательные рефлексы, развивающиеся на другом сочетатель-
ном рефлексе, обозначаются названием «супер-рефлексов», кото-
рые могут быть 2-го, 3-го и наконец n + 1 порядка. Но не дока-
зано, чтобы эти «супер-рефлексы» отличались какими-либо осо-
быми свойствами по сравнению с сочетательными рефлексами
1-го порядка, да и нельзя выяснить в жизненных условиях, какой
нумерации будет соответствовать тот или другой рефлекс.
Поэтому мы не пользуемся этим, не имеющим с нашей точки
зрения практического значения, делением сочетательных рефлек-
сов на первичные сочетательные рефлексы и «супер-рефлексы».
Все сочетательные рефлексы — в наших глазах рефлексы высшего
порядка по сравнению с обыкновенными или наследственными
рефлексами, и как таковые они нередко и обозначаются в разных
местах нашей книги. Между прочим роль основного рефлексоген-
ного раздражителя выполняет и словесный раздражитель с харак-
тером требования или запрета. В условиях социальной жизни
этот раздражитель приобретает тем большую силу, чем больше
проявляется власть одного человека над другим.
Внешним отличием сочетательных рефлексов от обыкновенных
является то, что в последнем случае реакция происходит всегда
при определенном раздражении и по определенному шаблону
с поразительной стереотипностью и сколько угодно раз при
повторении раздражений, тогда как в первом случае реакция,
вызываемая раздражением, зависит от предшествующего индиви-
дуального опыта и при частом повторении в связи с развитием
внутренних тормозов сама собой ослабляется и гаснет, а в других
случаях, при стимулирующих воздействиях, оживляется. Вместе
с тем она стоит в большой зависимости от внешних условий,
оказывающих иногда тормозящее, а иногда и возбуждающее
действие.
До сих пор в научной литературе удерживается мнение, что
первичными являются сложные личные реакции (волевые по
терминологии субъективной психологии), которые лишь совреме-
нем механизируются, становясь простыми рефлексами. Так, между
прочим, смотрит на дело и Рибо: «Очевидно, что с точки зрения
развития, — читаем мы у него, — все реакции сначала были воле-
выми. Они стали органическими видовыми только благодаря:

147
бесчисленным повторениям в пределах индивидуальной и видо-
вой жизни» («Воля в ее нормальном и болезненном состояниях»,
русск. перев., стр. 27). Это, очевидно, одно из тех заблуждений,
которыми снабдил науку о человеке субъективный метод исследо-
вания. Нужно иметь в виду, что личные реакции суть сочетатель-
ные же рефлексы, которые возникают всегда на почве обыкно-
венных рефлексов путем сочетания основного раздражения со
сторонними или побочными раздражениями. С другой стороны,
неизвестно ни одного случая, когда бы сложный личный рефлекс
превратился в обыкновенный рефлекс.
Наоборот, мы знаем, что на самых низших ступенях онтогене-
тического развития дело начинается с простых, а не сочетательных
или личных рефлексов. Да и в филогенетическом ряду живой
природы мы находим раньше и прежде всего реакции в форме
обыкновенных рефлексов, на почве которых затем уже разви-
ваются сочетательные рефлексы. Обратных же случаев мы не
имеем. Таким образом рефлексология исключает вышеуказанное
мнение, которое противоречит также и закону эволюции.
Следует затем иметь в виду соотношение между обыкновен-
ными и сочетательными рефлексами в отношении влияния сосре-
доточения, ибо опыт показывает, что обыкновенные спинно-
мозговые — например сухожильные — рефлексы усиливаются при
отвлечении сосредоточения. Ярким доказательством тому служит
известный метод Jendrassik’a для вызывания ослабленных колен-
ных рефлексов. Точно так же и опыты над сочетательными ре-
флексами свидетельствуют о том, что отвлечение сосредоточения
сторонним раздражением обычно вызывает растормаживание
воспитанного сочетательного рефлекса.
Правда, кожные тактильные resp. штриховые рефлексы также
усиливаются при сосредоточении на них и ослабляются при отвле-
чении сосредоточения. Но мы увидим в другом месте, что многие
из тактильных и штриховых рефлексов вообще могут быть рас-
сматриваемы до известной степени как развившиеся в течение
жизни сочетательные рефлексы, происходящие не без участия
мозговой коры.
Заметим здесь же, что под схему сочетательного рефлекса
с его стимулированием и его задержкой могут подводиться
в субъективном понимании и простая ассоциация, и суждение, и
волевой процесс, и внимание, о чем речь будет ниже. Под сочета-
тельным рефлексом вообще понимается всякая приобретенная

реакция, безразлично, какие бы внутренние процессы ни происхо-
дили вместе с ее осуществлением.
Войдем ближе в рассмотрение прирожденного рефлекса.
Было время, когда к вопросам первостепенной важности люди
науки подходили без достаточного фактического обоснования,
пользуясь теми или иными соображениями, убедительность кото-
рых в глазах автора стояла в прямой зависимости не столько от
их объективного значения, сколько от того, в какой мере они
подкрепляют его предвзятую мысль.
Таково, например, учение Декарта относительно того, что
животные не обладают теми качествами психической деятель-
ности, которыми владеет человек, ибо они лишены человеческой
«души», вследствие чего все их действия суть не что иное, как
рефлексы и, конечно, прирожденные рефлексы, ибо в то время
ни о каких приобретенных рефлексах, называемых нами сочета-
тельными, не было и речи. Таким образом, с точки зрения Декарта
все внешние проявления животного, даже самые сложные, призна-
вались за простые, т. е. прирожденные и наследственные ре-
флексы.
Но уже давно наука отрешилась от воззрений Декарта, а с уста-
новлением закона эволюции стало очевидным, что не существует
коренного различия между высшими отправлениями животных и
человека. Установивши этот факт, мы сталкиваемся с не менее
важным вопросом, что из проявлений, относимых нами к соотно-
сительной деятельности человека, должно быть отнесено к явле-
ниям прирожденным или наследственным и что к явлениям, при-
обретаемым в течение жизни в форме сочетательных рефлексов.
Это — коренной вопрос. И здесь не обошлось без крайних преуве-
личений, к каковым следует отнести между прочим учение
Ломброзо о «врожденном» преступнике.
Постепенно однако наука отрешилась от увлечений в этом
отношении, сводящихся к преувеличенной оценке роли наслед-
ственной передачи в отношении человеческих действий, и ныне
преступность человека большинством авторов рассматривается
как явление социально-экономического характера.1 Целый ряд
съездов, посвященных вопросам преступности, осветил эту сто-
рону дела в вышеуказанном смысле.
1 См. В. Бехтерев. «Объективно-психологический метод в применении
к изучению преступности». «Сборн., посв. памяти Д. А. Дриля» и отд.
изд. 1912.

Вполне очевидно, что такие вопросы, что унаследуются чело-
веком или животными от предков и что ими приобретается в те-
чение жизни, нельзя решать по соображениям, ничего общего
с точным знанием не имеющим.
При установлении объективного исследования деятельности
человека представляется существенным выделить то, что отно-
сится в проявлениях человеческого организма к явлениям унасле-
дованным, что к сложным органическим и к мимико-соматическим
рефлексам и что, являясь результатом индивидуального опыта,
к приобретаемым в течение жизни сочетательным рефлексам.
Нет надобности распространяться о том, что все клеточные
реакции, как и реакции белых шариков и движения сперматозоев,
должны быть отнесены к порядку рефлексов, свойственных им от
природы.
Все тканевые рефлексы суть также прирожденные рефлексы;
к таким же рефлексам должны быть отнесены и рефлексы полост-
ных внутренних органов, а равно и железистые хемо-рефлексы,
вызываемые внутренними раздражителями, коренящимися в усло-
виях жизни самого организма.1
Но такого же рода рефлексы, будучи вызываемы внешними
воздействиями, первично не возбуждающими эти рефлексы, будут
сочетательными. Пример: отделение желудочного сока, осуще-
ствляемое вводимым в желудок пищевым материалом, — при-
рожденный рефлекс, но истечение желудочного сока на вид куска
мяса будет сочетательным рефлексом.
Точное выяснение вопроса, что именно должно быть отнесено
к одному порядку явлений и что к другому в области так назы-
ваемых внешних рефлексов, опять же требует осторожного к себе
отношения, — тем более, что со времени Ч. Дарвина выдвинут
был вопрос о значении наследственности в биологии, при чем,
хотя сам Дарвин допускал передачу по наследству приобретенных
особенностей, но его последователи с Вейсманом во главе, как
известно, отрицают наследственную передачу приобретенных
признаков.
Заслуживает внимания, между прочим, и вопрос о мимико-
соматических проявлениях. С вышеуказанной точки зрения
можно было бы думать, что все мимико-соматические движения
представляются прирожденными. Однако представленные мною
1 В. Бехтерев. «Болезни личности». «Вопросы изучения и восп. личности»,
вып. 3.

данные в работе о мимике заставляют признать, что на-ряду
с рефлекторной мимикой многие из мимических движений пред-
ставляются сочетательными рефлексами и таким образом усваи-
ваются путем воспитания, а не являются прирожденными. Смех,
например, при щекотании является простым рефлексом, но во всех
других случаях он является сочетательно-рефлекторным движе-
нием. То же можно сказать о плаче и целом ряде других движе-
ний. 1 В частности то, что проф. И. Павлов (loco cit., стр. 303
и след.) считает прирожденным рефлексом рабства у собаки
(см. ниже), является мимическим движением, представляющим,
как надо думать, воспроизведение приобретенного путем опыта
движения, наблюдаемого в борьбе собак друг с другом, при чем
положение побежденной собаки животом кверху воспроизводится
и тогда, когда настоящей борьбы нет, но собака, провинившаяся
в чем-нибудь, приводит самое себя путем сочетательного рефлекса
в пораженческое положение.
Целый ряд экспериментальных работ в этом отношении, про-
изводимых над животными, приводит к выводу, что только те из
признаков или особенностей, которые зависят от внешних влия-
ний, действующих на половые клетки, передаются по наследству.
Все же другие приобретенные признаки, зависящие от влияний,
не отражающихся на половых клетках, в наследство не переходят
(теория Вейсмана). Примером приобретенных свойств чрез
влияние на половые клетки может служить изменение питатель-
ного материала, обусловленного переселением в другую местность
или изменившимися условиями жизни, вследствие чего происхо-
дят изменения функции желез внутренней секреции, приводящие
и к изменению половых клеток. Другой пример: резкие внешние
воздействия, вызывающие значительный мимико-соматический
рефлекс, отражающийся на функции желез внутренней секреции,
а, следовательно, и на функции половых желез и на их продукте.
Других примеров мы не приводим, а их много.
Имеются и экспериментальные исследования по отношению
к сочетательным resp. условным рефлексам (см. дисс. д-ра Цито-
вича. Спб.). Эти исследования, произведенные на собаках, имели
в виду выяснить вопрос, в какой мере сочетательные рефлексы
передаются в потомство. Результаты, однако, не были в пользу
безусловно положительного решения этого вопроса, хотя самый
1 В. Бехтерев. «Биологические основания мимики». — «Вестн. Знания»,
1910 и отд. изд. Спб.

вопрос требует еще дальнейшей разработки. На основании иссле-
дований д-ра Студенцова над мышами я могу заключить,
руководясь личным сообщением автора, что, вместе с упрочением
сочетательных рефлексов, в потомство передаются, как и следо-
вало ожидать, не самые приобретенные рефлексы, а наклонность
к их более быстрому образованию при соответствующих раздра-
жителях.
По отношению к человеку выяснение вопроса осложняется тем,
что здесь эксперименты, подобные вышеуказанным на животных,
неосуществимы. Но все же и здесь наука пользуется фактами,
извлекаемыми из экспериментов, осуществляемых при тех или
других обстоятельствах. Так, вопрос о том что относится
к области наследственных явлений и что к области приобретенных
явлений в акте зрения, как известно, выяснялся исследованиями
над оперируемыми слепорожденными. При этом оказалось, что
различение зрительных объектов неосуществимо без соответствен-
ного упражнения, являющегося необходимым для создания инди-
видуального опыта.
Что относится к явлениям высших мозговых отправлений,
приобретаемым при участии слухового органа, выясняется путем
специального исследования и воспитания глухих от рождения,
становящихся глухонемыми, а также слепо-глухонемых. В какой
мере речь зависит от индивидуального опыта, выясняется также
фактами, когда младенец одного народа переносится в семью
другого народа, где он усваивает язык последнего, как свой род-
ной язык, без всякого остатка речи своих родителей и без акцента,
свойственного людям, изучающим чужой язык в более позднем
возрасте.
Что человек научается не только говорить, но даже ходить
и проявлять те или другие акты своего действования не по наслед-
ству, а путем воспитания, показывает известный случай Гаспера
Ганза, оставленного до 14-летнего возраста с малолетства вне
человеческого общества.
Далее известно, что дитя какого-либо дикого племени, будучи
переселено с младенческого возраста в семью цивилизованных
народов, усваивает путем воспитания все то, что ему дает новая
семья, и ни в чем не проявляет себя дикарем. С другой стороны,
история показывает, что ребенок рабыни, будучи воспитан в семье
свободных граждан, становится столь же свободолюбивым, как
и другие его сограждане, не проявляя каких-либо унаследованных
проявлений рабства его родителей.

Все эти факты настолько общеизвестны, что было бы даже
излишне их приводить, если бы этот вопрос не был затронут
в последнее время авторитетным физиологом проф. И. Павло-
вым («Русск. Врач», 1918), которым он решается в отрицатель-
ном смысле независимо от длинной и поучительной истории
этого важного вопроса. Свой вывод проф. Павлов основы-
вает исключительно на основании наблюдений над одной бойкой
собакой с обильным самостоятельным слюноотделением, при чем
о другой подобной же собаке автор заявляет, что ее особенности
в свое время не получили должной научной оценки.
На основании вышеуказанных данных, т. е. наблюдений над
самостоятельно выделяющей слюну собакой, у которой не оказа-
лось возможности угасить этот рефлекс, автор устанавливает
особый «прирожденный рефлекс свободы», при чем он устанавли-
вает и критерии для прирожденного рефлекса в виде неспособ-
ности его к угашению или торможению независимо от каких-либо
других условий. Нечего говорить, что сочетательные resp. услов-
ные рефлексы обычно легко тормозятся в отличие от прирожден-
ных, которые если и тормозятся, то с гораздо большим трудом.
Но уже на человеке с применением нашего метода исследования
двигательного сочетательного рефлекса было доказано, что и
сочетательные, т. е. несомненно приобретенные рефлексы в особо
исключительных случаях, в зависимости от конституции, отли-
чаются поразительной стойкостью и не могут быть даже заторма-
живаемы обычными способами в течение весьма продолжитель-
ного времени. Этот факт был установлен в заведываемой мною
лаборатории исследованиями д-ра Платонова (Дисс.) и д-ра Ва-
сильевой, при чем последний автор сделал его даже предметом
специальной работы.
Отсюда ясно, что решать вопрос о прирожденном характере
рефлекса на основании только того, что его не удается затормо-
зить обычными приемами, не представляется возможным, а нужно
обратиться в этом случае к выяснению вопроса об его происхо-
ждении, ибо только при установлении факта, что данная реакция
возникла независимо от условий жизни животного и воздейство-
вавших на него внешних влияний, мы имеем право признавать
ее за прирожденный рефлекс. Таковы у человека все сложные
органические рефлексы, сухожильные рефлексы, многие из кож-
ных рефлексов, вызываемые колющими и штриховыми раздраже-
ниями, так называемая механическая возбудимость мышц, зрачко-

вый и роговичный рефлексы, рефлексы внутренних полостных
органов, тканевые рефлексы и т. п.
Перечитывая работу проф. И. Павлова, нетрудно убедиться,
что данных, приводимых им в пользу существования у собак
прирожденного «рефлекса свободы» и «рефлекса рабства», без-
условно недостаточно, — тем более нет основания переносить эти
выводы на человека, у которого, по заявлению автора, будто бы
также существует прирожденный «рефлекс свободы».
Противополагаемый этому рефлексу «рефлекс рабства» или
«раболепия», который у собаки выражается приниженной позой
и повертыванием туловища на землю, что у человека аналоги-
руется будто бы коленопреклоненному положению, опять же по
И. Павлову является актом прирожденным как у собаки, так и
у человека. Но и в этом случае по отношению к человеку не
приводится соответствующих доказательств, а упоминается лишь
о случае из рассказа Куприна, когда студент, имевший дело
с охранкой, происходя от матери-приживалки, кончил само-
убийством.
Здесь предательство товарищей в охранке является будто бы
выражением прирожденного рефлекса рабства, унаследованного
от матери. Таким образом, по учению проф. И. Павлова, не только
собака, но и человек рождается с «рефлексами свободы» и
с «рефлексами рабства», и затем есть возможность противо-
действовать этим прирожденным рефлексам путем воспитания.
Оспаривать это положение излишне, и если мы на этом остано-
вились, то лишь в виду авторитетности автора, как физиолога, и
того значения, которое придается самим автором в области
социальных отношений своему открытию, что видно не только
из вышеуказанного заявления по адресу несчастного студента,
будто бы унаследовавшего от своей матери «рефлекс рабства»,
но и из обобщающего заключения самой статьи.1
Однако, несомненно, что человек с рождением приобретает от
предков кроме всех клеточных и тканевых рефлексов, рефлексов
внутренних органов, а также обыкновенных внешних, в том числе
и голосовых рефлексов, еще общую конституцию, рефлекторную
мимику, сложные органические рефлексы (инстинкты), особые
свойства или наклонности, а также тот или другой антропологиче-
1 Отметим, что под заглавием статьи указывается точная дата относи-
тельно времени появления доклада Биологическому обществу в ноябре
1916 г., но не состоявшегося тогда по болезни одного из сотрудников.

ский тип (слуховой, зрительный и проч.) и большую или меньшую
одаренность.
Что касается наклонностей, то, как известно, исстари разли-
чали так называемые темпераменты: сангвинический, холериче-
ский, меланхолический и флегматический, которым давалась
обычно характеристика по субъективным признакам.1 С объектив-
ной точки зрения учение о темпераментах в том виде, как оно
обычно излагается, имеет мало значения, но мы не должны забы-
вать, что вообще человек вступает в жизнь с неодинаковой при-
рожденной конституцией.
По внешним проявлениям мы можем пока выделить следующие
типы людей: быстрые, медленные, наступательные (с преоблада-
нием наступательных рефлексов), оборонческие (с преобладанием
защитных рефлексов), сторожевые (с преобладанием рефлексов
настороживания и др.). Независимо от этого можно различать
еще специальные типы: слуховой, зрительный, тактильно-мотор-
ный, не говоря о таких второстепенных подразделениях, как,
например, сексуальный тип и т. п.
В заключение упомянем, что К. Корнилов (см. «Учение
о реакциях человека» и работу в «Вопросах Труда», №№ 1 и 2,
1921) различает 7 основных типов реакций человека, называя их
гаммою реакций, соответственно чему он признает и 7 типов
трудовых процессов, о чем упоминалось уже выше. Две основные
формы реакций отличаются быстротой и интенсивностью проте-
кания и формою движения органа, это известные сенсорные и
моторные реакции, обусловленные различным направлением
сосредоточения. К этому типу подходит труд шахтера и земле-
дельца (наш мышечный тип). Сенсорной реакции соответствует
работа токаря, часовых дел мастера, переплетчика, наборщика
и т. п. (наш осязательный тип). Как особые типы, по его мнению,
можно различать, с одной стороны, сенсорно-пассивный, дающий
медленные и слабые реакции, и сенсорно-активный, дающий
медленные и сильные реакции (наш медленный тип), и, с другой
стороны, мускульно-пассивный тип, дающий быстрые и слабые
реакции, и мускульно-активный тип, дающий быстрые и сильные
реакции (наш быстрый тип). Таким же точно образом можно раз-
делить и трудящихся, пользуясь хроноскопом и особо конструиро-
1 В последнее время вышла книга К. Сотонина: «Темпераменты» (Ка-
зань, 1921), основанная исключительно на субъективном рассмотрении
предмета.

ванным динамоскопом, дающими возможность измерять затра-
чиваемую энергию в миллиграммах-миллиметрах.
Автор исследовал также способность перехода от одного типа
реакции к другой. Оказалось, что насколько медленные легко
переходят к ускоренным реакциям, настолько же трудно быстрые
переходят к медленным реакциям. Таким образом, медленная
(сенсорная) установка является менее устойчивой и, наоборот,
ускоренная (мускульная) установка оказывается наиболее устой-
чивой.
Что касается динамической стороны, то пассивная установка
оказывается наименее устойчивой и такие лица сравнительно
легко переходят от слабой реакции к активной реакции. Наобо-
рот, активная установка оказывается более устойчивой и переход
от нее к пассивному способу реагирования представляет большие
трудности.
В результате своих исследований автор отмечает также, что
переход от умственного труда к физическому совершается легче,
нежели обратный процесс.
Нельзя отрицать особого интереса этих исследований, к сожа-
лению не лишенных субъективного оттенка (сенсорный, сенсорно-
пассивный и сенсорно-активный типы). Но было бы в высшей
степени важно выяснить, между прочим, в какой мере эти типы
могут быть признаны стоящими в связи с прирожденными усло-
виями, например, так называемой конституцией, или же они
являются приобретенными под влиянием развития того или иного
навыка путем упражнения. Во всяком случае имеются основания
полагать, что прирожденные наклонности здесь не остаются без
того или иного значения.

ГЛАВА IX.
Естественные сочетательные рефлексы с внешними особенностями обыкно-
венных рефлексов. Тормозящие условия в развитии рефлексов. Каждая
область коры есть область сочетательных рефлексов. Ориентировочные, за-
щитные и наступательные рефлексы.
Опыт показывает, однако, что разделение между теми и дру-
гими рефлексами не может быть проведено так строго, как это
может показаться с самого начала. Дело в том, что есть группа
рефлексов, обычно признаваемых за прирожденные, которая
имеет характерные особенности сочетательных рефлексов. Возь-
мем защитный рефлекс глаз. Всем известно, что если произвести
угрожающий жест рукою перед глазами другого человека или
подвести к его глазам какое-либо орудие, то человек мигает. Но
этот рефлекс при повторении быстро ослабевает и, наконец,
прекращается совершенно, со временем же вновь оживляется.
В этом отношении защитный рефлекс глаз имеет все особенности
тех рефлексов, которые мы называем сочетательными рефлексами
и которые, будучи воспитаны путем упражнения, при частом их
возобновлении постепенно тормозятся и угасают, но затем по
времени оживляются вновь, чего мы не наблюдаем в обыкновен-
ных рефлексах, таких, например, как коленный, сухожиль-
ный и др.
Руководясь вышеизложенным, есть полное основание признать
защитный рефлекс глаз сочетательным рефлексом, но воспитав-
шимся при естественных условиях, иначе говоря, естественным
сочетательным рефлексом. Подтверждением этому служит тот
факт, что у только-что родившихся этого рефлекса наблюдать
нельзя.
Есть основание полагать, что и некоторые из осязательных
рефлексов, признаваемых за обыкновенные рефлексы, должны
быть признаны естественными сочетательными рефлексами, раз-

вивающимися в зависимости от определенных анатомо-физиоло-
гических условий. Таковы, например, некоторые из кожных
рефлексов. Дело в том, что и эти рефлексы отличаются тою
особенностью, что при повторении они часто в той или иной мере
тормозятся и иногда даже совершенно гаснут, но со временем
снова восстановляются.
Доказательство того, что здесь мы имеем дело с естественными
сочетательными рефлексами, можно видеть в том, что эти
рефлексы обнаруживаются лишь в случае, если они возбуждаются
раздражениями, производимыми сторонними лицами. Дело в том,
что такие рефлексы, как защитный глазной, щекотные и некото-
рые из кожных, совершенно прекращаются, коль скоро те же
самые раздражения производятся собственной рукой. Ясно, что
они сочетаны с действием сторонней личности и воспитались
в течение жизни, как защитные рефлексы от стороннего раздра-
жения.
Известно, что кожные защитные рефлексы вызываются с опре-
деленных областей тела, называемых рефлексогенными, что может
быть объяснено соответственными анатомо-физиологическими
условиями. Но при повышенной возбудимости рефлексогенные
области обыкновенно резко расширяются, вследствие чего и
защитные рефлексы могут быть вызываемы с областей, обыкно-
венно не служащих местом развития кожных рефлексов.
С другой стороны, у младенцев внешние кожные раздражения
вызывают массу рефлексов, которые со временем ослабевают и,
наконец, ограничиваются определенными областями.
Очевидно, что вместе с возрастом постепенно начинают пре-
обладать тормозящие условия, вследствие чего многие рефлексы
подавляются.
Можно думать, что наступательные рефлексы, столь развитые
в младенческом возрасте, с течением времени подавляются еще
сильнее защитных. Дело в том, что наступательные рефлексы,
представляясь у взрослых обычно заторможенными, при соответ-
ствующих условиях мозговой деятельности, особенно же при
направлении сосредоточения на раздражаемую область, быстро
растормаживаются.
Таким образом, например, движение глаз в сторону съедобного
остается до тех пор заторможенным, пока не направится актив-
ное сосредоточение на потребность еды.
В конце концов, в жизненном опыте естественным путем уста-
навливаются как защитные или оборонительные, так и наступа-

тельные сочетательные рефлексы, развивающиеся с определенной
воспринимающей поверхности.
Возьмем зрительный орган. Процесс смотрения обусловли-
вается тем, что световой раздражитель, падая на различные
отделы сетчатки и в том числе на желтое пятно и вызывая тем
самым световой эффект различной интенсивности, служит нача-
лом рефлекса между воздействием с той или иной стороны
умеренного светового раздражителя, как благоприятно влияю-
щего на сетчатку, и соответственным поворотом глаз для устано-
вления против света более восприимчивого желтого пятна. Этот
рефлекс поворота глаз, как показывают наблюдения, у человека
имеется уже со дня рождения, но в виде медленного ступенчатого
передвижения глаз к источнику света.
Что касается соответствующего установления аккомодации, то
она первоначально у младенца не может быть совершенной. Но
мало-по-малу при движениях глаз в отношении аккомодации
устанавливается рефлекс в виде определенного сокращения акко-
модативной мышцы при том или ином положении фиксируемого
объекта в пространстве. Этот процесс собственно и выявляется
при осуществлении ориентировочного зрительного рефлекса
в виде смотрения.
Подобно ориентировочным зрительным рефлексам устанавли-
ваются и ориентировочные слуховые, обонятельные, вкусовые,
мышечно-осязательные, статические и другие рефлексы.
Поясним здесь, что ориентировочные сочетательные рефлексы
суть те, благодаря которым любое местное раздражение соче-
тается с определенной формой и размером движения или мобили-
зацией воспринимающего органа и сосудистым и секреторным
в нем эффектами, что служит к более благоприятному использо-
ванию раздражения, приводя к установке воспринимающего
органа на предмете.
В том случае, когда раздражение, вследствие своей силы и по
другим своим особенностям, действует вредным образом на
самый орган, дело идет о развитии защитных или оборонительных
рефлексов.
Таким образом, под защитными или оборонительными рефлек-
сами понимаются те рефлексы, которые, проявляясь в соответ-
ствующих органах, устанавливаются путем жизненного опыта
в целях защиты воспринимающего органа от вредных воздей-
ствий. Таковы, например, смыкание глаз при сильном свете,

мигание при приближении руки к глазам, отдергивание рук при
уколе и т. п.1
Что касается наступательных рефлексов, то к ним прежде
всего должно отнести ориентировочные рефлексы, затем
рефлексы нападения, захватывания, приближения к источнику
раздражения и др. Они развиваются при действии раздражи-
телей, благоприятно влияющих на воспринимающий орган и на
весь вообще организм.
Простые сочетательные рефлексы суть те, когда происходит
непосредственное осуществление рефлекса вслед за раздражением,
без каких-либо других осложняющих процессов. Пример: угроза
уколом — вскрикивание. Более сложные рефлексы суть те, когда
дело идет о целом ряде или комплексе различных рефлексов
в связи с теми или иными условиями прошлого опыта. Торможе-
1 Сон, который характеризуется общим торможением в виде временной
утраты целого ряда рефлексов высшего порядка, должен быть также рас-
сматриваем как своего рода оборонительный или защитный рефлекс тор-
мозного характера, биологически выработавшийся в целях охранения самого
мозга от дальнейшего отравления продуктами обмена и могущий вызы-
ваться при условиях утомления, как сочетательный рефлекс (например, за-
сыпание в определенный час и т. п.). Мнение это стоит в согласии, между
прочим, со взглядами Клапареда на этот предмет. Но нужно иметь в виду,
что дело идет о сложном механизме, лежащем в основе сна. Несомненно,
здесь играют роль и био-химические процессы, приводящие к выработке
гипнотоксина (Лежанр и Пьерон), который подавляет деятельность коры
предлобных областей мозга, вызывая соответствующие изменения в кле-
точных элементах. Предполагаемое разъединение клеточных отростков коры,
как причины сна (известная гистологическая теория Дюваля), было опро-
вергнуто Стефановской, хотя производившиеся у меня исследования В. М.
Нарбута говорят скорее в пользу сокращения клеточных отростков во
время сна. Необходимо затем принять во внимание, что сон находится
в связи не с изменениями функции одной коры, но еще и с измене-
нием функции межуточного мозга, на что указал еще Маутнер (Trömmer —
так называемый сонный центр) и что подтверждается случаями так назы-
ваемой сонной болезни (encephalitis lethargica). См. в этом отношении работу
Fr. Luckasch’a в Zeitschr. f. d. ges. Neurologice Bd. 39. H. 1 — 2. Вообще суще-
ство сна еще не может быть выяснено окончательно. Так Е. Köppers
(Zeitschr. f. d. ges. Neurologie u. Psychiatrie. Bd. LXXV. Hft 1 — 2) в последнее
время, придерживаясь био-химической теории, допускающей развитие ядови-
тых шлаков в результате утомления, признает, что последние действуют
раздражающим образом на нервные волокна тканевой нервной системы
(Binnenvegetativen Nervenfasern), оканчивающиеся в головном мозгу в цен-
тральном сером веществе, благодаря чему разъединяется тканевая вегета-
тивная система от центральной, и той внутренностной парасимпатической
системы, которая обслуживает большие полостные органы тела.

ние рефлексов также должно быть рассматриваемо в большинстве
случаев с точки зрения сочетательных рефлексов. Так, раздраже-
ние, казалось бы, должно вызвать соответствующий эффект, но
прошлый опыт связал это раздражение с тормозной реакцией
и потому эффекта не вызывается, подобно тому как прошлый
опыт может связать это раздражение с оборонительным движе-
нием, и вместо наступления дело будет итти об обороне. Собака,
например, реагирует на изображение себя в зеркале лаем, но более
опытная собака этого не делает; ребенок тянется рукой к зеркаль-
ному изображению, но взрослый человек, руководясь прошлым
опытом, задерживает эту реакцию; ребенок тянется к огню и
может получить ожог, а взрослый человек своевременно отдер-
гивает руку от пламени.
Мы знаем далее, что сочетательные рефлексы в двигательной
системе того или иного органа имеют своим возбудителем не
только раздражения, идущие с воспринимающей поверхности
того же самого органа, но и раздражения с других воспринимаю-
щих поверхностей, связанных с первыми, благодаря сочетатель-
ным связям мозговой коры. Таковы обращение взора в опреде-
ленном направлении при звуке, исходящем из определенного
пункта в пространстве, прислушивание к тому месту, где движется
усмотренное нами живое существо, обнюхивание стклянки при
виде надписи, указывающей, что она содержала или содержит
одеколон, и т. п.
Очевидно, что здесь дело идет о координации сочетательно-
рефлекторной деятельности корковых областей, устанавливающей
взаимоотношение между приобретенными рефлексами различного
рода, будут ли они наступательными или защитными рефлексами.
Подобная же координация нам известна и в отношении сложных
органических рефлексов, передаваемых по наследству.
Известны биологические факты среди насекомых, когда они
приготовляют пищу для них непригодную, но необходимую для
их будущего потомства в форме куколок, которого они никогда
не увидят, как и сами не видали своих родителей.
Так, известен пример сфекса, который для своей личинки пара-
лизует путем укола жучка и тащит его для питания своей
личинки, устраивая так, чтобы проколотое отверстие приходилось
на месте ее рта, и тем дает возможность высасывать личинке соки
из жучка. Здесь, очевидно, дело идет о воспроизведении насеко-
мым своего же опыта в личиночном стадии своего развития,
который само насекомое в свое время переживало, и о переносе

этого опыта на свою личинку. Сообразно пережитым ранее
условиям питания и осуществляется во взрослом стадии насеко-
мого воспроизведение личиночного питания и, как результат
этого воспроизведения, обеспечение пищевыми запасами своего
будущего потомства. Таково мое объяснение этого инстинктив-
ного рефлекса. Иначе нельзя объяснить самый факт.
Известно далее, что молодые пчелы, освободившись от кокона,
уже способны собирать мед и строить ячейки. Никакого воспи-
тания для этого не требуется. Дело идет о врожденных стремле-
ниях к работе, о привлечении определенным запахом цветов
путем воспроизведения личиночных условий жизни и о подра-
жании взрослым пчелам.
Муха, выросшая из личинки, заложенной в тухлое мясо, сама
отыскивает в период откладывания яиц тухлое мясо, которое она
и снабжает своими яичками, руководясь запахом. Этот запах
однако может обманывать, благодаря чему, как известно, муха
часто кладет свои яйца в растение foenopodium foetidum, имеющее
запах тухлого мяса.
Также и наседка воспроизводит во время кладки яиц испытан-
ный ею во время своего развития период высиживания со стороны
ее матери и повинуется органическому импульсу, приковываю-
щему ее к своим яйцам на долгое время. И здесь инстинкт, руко-
водящийся прошлым опытом и кожными раздражениями, может
быть обманут, если на место куриных яиц будут подложены
другие яйца или даже гладкие круглые камни.
Повторяю, что в этих и других подобных случаях дело идет
о воспроизведении опыта личиночного периода или первоначаль-
ного периода развития под влиянием соответствующих органиче-
ских условий, связанных с определенным состоянием организма
и внешних воздействий соответственного рода.
В других случаях речь может итти даже о воспроизведении
опыта предков.
Известно, что перелетная птица, никогда не летавшая и вырос-
шая в клетке, в период перелета начинает сильно беспокоиться
и бьется в своей клетке, а лосось, который должен в известное
время плыть для метания икры, выскакивает из бассейна. Убеди-
тельные примеры того, как происходит воспроизведение опыта
предков потомками в мире животных, показывают наблюдения
над реакцией, испытываемой нашими домашними животными
пред дикими зверями, ими никогда не виденными. Известно,
какое беспокойство проявляют лошади при виде медведя, сидя-

162
щего на цепи. Еще в большее смятение приходят птицы, увидя
в первый раз в жизни ястреба. Вот характерный рассказ, иллю-
стрирующий эту сторону дела: «молодой индюк, которого я взял
к себе, когда он еще пищал в своей цельной скорлупе, на десятое
утро своей жизни клевал с моей руки корм; вдруг молодой
коршун, запертый в клетке, издал резкий крик: «шип, шип, шип».
Бедный индюк бросился, как стрела, в противоположный конец
комнаты и оставался там, безмолвный и неподвижный от страха,
до тех пор, пока коршун снова не прокричал, после чего он
выскочил через открытую дверь в самый конец коридора, где,
скорчившись и дрожа, забился в угол. Несколько раз в течение
дня он слышал те же тревожные крики, и каждый раз он обнару-
живал одинаковый страх».1 Нет надобности приводить другие
аналогичные примеры, которых имеется бесчисленное коли-
чество.
Эти факты объясняются тем, что, благодаря опыту предков,
соответственные реакции, запечатленные в их центрах, передаются
с упорством через ряд поколений в форме определенной наклон-
ности или предрасположения к сходственным реакциям при
соответственных условиях, подобно тому как и человек получает
известные наклонности по наследству.
Все вышеизложенное показывает, что мы имеем в соотноси-
тельной деятельности уже от природы известный анализ. Послед-
ний характеризуется избирательным началом в реакциях на
внешний мир. Простейший анализ с характером выбора мы
имеем уже в растительном царстве, ибо насекомоядное растение —
дионея — отдает предпочтение одним из соприкасающихся с ним
телам пред другими. Питание амебы органическими частицами
также происходит с участием выбора. Никто из субъективистов
не осмелится без колебания утверждать, что дело идет здесь
о сознательном выборе. Но во всяком случае здесь дело идет
о такой же по характеру реакции, как и выбор, наблюдаемый
на высших ступенях животного царства.
Чем же обусловливается выбор вообще и на самой низшей
биологической ступени в частности? Очевидно, тем, что предпо-
читается раздражение, наиболее благоприятствующее данным
жизненным условиям, а следовательно это раздражение является
способным вызывать соответствующую наступательную реакцию,
тогда как раздражения, неблагоприятные для жизненных условий,
1 Т. Летурно. «Нравственность». Спб. Русск. перев., стр. 4.

вызывают оборонительную реакцию, а индифферентные в указан-
ном отношении раздражения — никакой.
Таким образом мы имеем, в виде одного из основных проявле-
ний живого существа, способность реагировать неодинаково на
различные внешние воздействия, из которых одни могут иметь
благоприятное на организм влияние, другие неблагоприятное.
В то же время как благоприятствующие, так и неблагоприят-
ствующие, но разнородные по характеру раздражения объеди-
няются тем, что при их действии на организм может обнаружи-
ваться одна и та же реакция, а это есть уже синтез.
Когда предмет ощупывается, то происходит и выбор, и коорди-
нация или синтез сокращений мышц в соответствии с данною
формою предмета и препятствием, создаваемым этим предметом.
Но это уже первичный ориентировочный кожно-мышечный соче-
тательный рефлекс, основанный на опыте. То же наблюдается
во время смотрения, слушания и т. п. Известно далее, что мышцы
приспособляют силу сокращения к величине сопротивления,
как бы его анализируя, что также обусловливается соответствен-
ным выбором, и, с другой стороны, всякий груз действует на
мышцы, как на всякое упругое тело, растягивая их, при чем
возбуждает и сократительную их способность. Но при этом
опять же дело идет о координировании мышечных сокращений
с размерами груза.
Из вышеизложенного ясно, что все двигательные рефлексы
в связи с условиями их возбуждения могут быть разделены на
группы зрительных, слуховых, обонятельных, вкусовых, осяза-
тельных, мышечных и соматических сочетательно-двигательных
рефлексов.
Последний комплекс рефлексов, являясь наиболее старым по
происхождению, возникает под влиянием внутренних соматиче-
ских воздействий, приводящих обычно к органическим потребно-
стям, представляется основной группой, подчиняющей себе все
группы рефлексов, и это потому, что органические потребности
мобилизуют при случае все вообще другие рефлексы для дости-
жения биологической удовлетворенности, обеспечивающей за-
щиту организма от гибели. Таким образом комплекс соматически
обусловленных рефлексов, состоящий из ряда активных движе-
ний наступательного или оборонительного характера, под руко-
водством активного сосредоточения направляет последние на те
или другие предметы внешнего мира, вводя при этом в сферу
своего влияния и ряд рефлексов, возбуждаемых с помощью

других воспринимающих органов — зрения, слуха, осязания и пр.
Мало того, благодаря участию активного сосредоточения, не
только сами соматические сочетательно-двигательные рефлексы,
но и вступающие с ними в связь другие рефлексы при посредстве
того же активного сосредоточения могут быть репродуцируемы
вместе с группой соматически обусловленных сочетательно-
двигательных рефлексов, всегда оживляемой самостоятельно
под действием внутренних причин. Между прочим, обо всех таких
рефлексах, благодаря установившейся их связи с соматической
сферой, человек может давать в любой момент соответствующий
отчет при посредстве речевых или символических рефлексов, чего
он не может сделать о ряде других рефлексов, не вошедших
в связь с соматически обусловленными сочетательно-двигатель-
ными рефлексами.
Из вышеизложенного ясно, что соотносительная деятельность,
выполняемая с участием мозговой коры, представляет сложную
координацию более или менее дифференцированных сочетатель-
ных двигательных, сосудистых и секреторных рефлексов,
формы и законы проявления которых при определенной унасле-
дованной конституции организма составляют предмет изучения
научной дисциплины, именуемой мною рефлексологией.

ГЛАВА X.
Сложные органические resp. инстинктивные рефлексы. Их отличие от других
сочетательных рефлексов. Примеры и пояснения. Происхождение органиче-
ских рефлексов.
Как мы видели, в животном царстве имеются сложные ре-
флексы, которые носят в себе несомненные признаки ряда при-
рожденных или наследственных рефлексов, ибо их общее напра-
вление не зависит от индивидуального опыта, но, с другой сто-
роны, внешние проявления этих рефлексов обычно носят в том
или ином отношении особенности приобретенных сочетательных
рефлексов. Такие рефлексы, обычно называемые инстинктив-
ными, мы будем называть сложными органическими рефлексами.
Хотя зоопсихологи признают, что инстинкты выполняются
каким-то особым механизмом, отличным от механизма рефлек-
торного, однако нет оснований выделять этот механизм от меха-
низма рефлекторных движений, но следует иметь в виду, что
источник этих рефлексов не внешний, а внутренний. И так как
он может быть затормаживаем внутренними же условиями, то
и оказывается, что при одних и тех же внешних условиях он
может выявляться в одних случаях и отсутствовать в других,
чего не имеется в простых рефлексах. Так, инстинкт питания
проявляется при голодной крови и отсутствует при насыщении,
половой инстинкт развивается под влиянием выработки и накоп-
ления половых продуктов и ослабляется или прекращается после
coitus’a и т. п. Ясно, что дело идет здесь об изменяющемся со-
ставе крови, который действует непосредственно на центры, воз-
буждая их автоматически, что доказывается и опытным путем
(например, впрыскивание вытяжки из среднего мозга весенней
лягушки самца стимулирует по опытам Штейнаха обниматель-
ный рефлекс). Проф. Васильев1 в согласии со мной признает,
1 Доклад в заседании конференции по изучению мозга в 1923 г.

что простых рефлексов и автоматизма недостаточно для первич-
ного осуществления инстинктивных актов. При этом он разли-
чает целую цепь рефлекторных актов: например, под влиянием
возбуждающего действия нарастающей голодной крови живот-
ное, выходя из состояния покоя, обнаруживает наступательный
пищевой рефлекс в форме искательных движений губ. При раз-
дражении губ соском наступает акт сосания, который сопрово-
ждается новым раздражителем — молоком, который приводит к
рефлексу питания. Наконец, всосавшиеся продукты пищи анну-
лируют голодный состав крови, и животное возвращается к ис-
ходному состоянию.
По моему мнению, здесь мы имеем проявление общего биоло-
гического закона взаимодействия между раздражителями и объ-
ектом. Один раздражитель — голодная кровь приводит к насту-
пательному акту сосания в целях использования источника пи-
тания, последнее же по мере насыщения затормаживает акт со-
сания.
Есть основание полагать, что хотя основа этих рефлексов ле-
жит в органической природе живого существа, которая является
унаследованною, но осуществление их во многих случаях, осо-
бенно на более высших ступениях животного мира, происходит
в известной мере под руководством прошлого индивидуального
опыта. Таким образом, то, что известно под названием инстинк-
тов, развиваясь в зависимости от органических условий и будучи
унаследованными рефлексами, по своей природе составляет как
бы среднее звено между обыкновенными рефлексами и сочета-
тельными рефлексами в собственном смысле слова.
Участием индивидуального опыта в осуществлении инстинк-
тов объясняется между прочим то, что, вопреки мнению отдель-
ных авторов, так называемые инстинкты не являются чем-то со-
вершенно неизменным в своих проявлениях. На самом деле
можно привести примеры изменяемости инстинктов. Так, по
Эвансу, множество птиц на нашей памяти сделали большие
успехи в строительном искусстве и придумали новые усовер-
шенствованные способы строения гнезд. Особенно заметны эти
успехи у калифорнийских ласточек со времени населения этой
страны эмигрантами; во всех случаях молодое поколение поль-
зовалось знаниями, приобретенными старшими, и улучшение
строительных методов стало таким образом наследственным до-
стоянием породы. В местах, например, где они были особенно
подвержены нападениям со стороны драчливых воробьев, они

начали заделывать отверстие в передней части гнезда, а взамен
этого открывать вход через задний фасад близ стены. В неко-
торых случаях это чисто предохранительное и оборонительное
изменение в строении было принято всеми ласточками мест-
ности, после того как его целесообразность была испробована
на одном гнезде. Подобным же образом и иволги, найдя, что
ветка, с которой свисло их гнездо, была слишком слаба, чтобы
выдержать тяжесть всего потомства, прикрепили ее, как удосто-
веряет д-р Абст, к верхнему суку при помощи целой системы
оборотов и сучков. Балтиморская иволга приспособляет материал
и строение гнезда к требованиям климата. В южных штатах она
выбирает место для него на северной стороне дерева и строит
его из испанского моха, весьма неплотного, без подкладки, так,
чтобы воздух мог свободно обращаться. Севернее она ищет сол-
нечных мест и употребляет мягкий материал для подкладки. Та
же птица употребляет теперь для своего гнезда хлопчатобумаж-
ную и шерстяную пряжу вместо растительного волокна (Эванс,
Эволюция этики, стр. 126— 127).
В большинстве случаев эти органические рефлексы отлича-
ются от обыкновенных рефлексов и своею сложностью, так как
они выражаются в определенном характере поведения живот-
ного, обусловленном его органической природой, тогда как обык-
новенные рефлексы, включая и физиологический автоматизм,
носят характер простого отправления (отдергивание ноги, дыха-
тельные движения, отделение желез и т. п.).
Что касается сочетательных рефлексов, то их сложность мо-
жет быть весьма разнообразной, начиная от простого воспроиз-
ведения обыкновенного рефлекса, следовательно, какого-либо
отправления и кончая сложными действиями, состоящими из
ряда отдельных рефлексов, связанных условиями достижения
определенной цели.
Если взять для сравнения сложные органические или инстин-
ктивные рефлексы в форме определенного наследственно пере-
даваемого поведения и сочетательные рефлексы в форме слож-
ных действий, т. е. опять-таки поведения же, но поведения, при-
норавливаемого к самым разнообразным внешним условиям, то
все же можно открыть не несущественное различие между теми
и другими.
Когда дело идет о сложных органических или инстинктивных
действиях, то цель достигается уже благодаря наследственно-
передаваемым органическим условиям, при чем самое выполнение

этой цели происходит главным образом при посредстве наслед-
ственного механизма, отчасти же, по крайней мере у высших
животных и человека, и при посредстве приобретенных жизнен-
ным опытом движений, руководимых наследственно передавае-
мым органическим импульсом. Между тем в сложных действиях
цель дается в результате прошлого индивидуального опыта или
заимствуется из опыта других, и благодаря опыту же она может
достигаться в зависимости от обстоятельств различными спо-
собами.
Вот почему в инстинктах поражает нередко шаблон и непре-
ложная последовательность действий, тогда как в сложных дви-
жениях в форме сочетательных рефлексов видно лишь общее
руководство определенной, данной в прошлом индивидуальном
опыте целью, самое же достижение цели всегда видоизменяется
в зависимости от внешних условий под руководством прошлого
же опыта.
Пример сложных органических рефлексов, очень распростра-
ненных в мире животных вообще, представляет, между прочим,
белка, вынутая из гнезда и обособленная от своих родителей, ко-
торая, будучи воспитываема в комнате, к концу лета начинает
закапывать орехи в ковер где-нибудь в углу комнаты. Другой
пример — перелетные птицы. Некоторые из них, как известно,
перелетают в одиночку. При этом, не имея руководства, куда
лететь, они двигаются тем не менее в определенное время года
к югу, а в другое время к северу, подчиняясь одному природному
влечению.
Возьмите пчел или шмелей, которые не различают предметов,
как доказано особыми опытами, на несколько футов расстояния,
закупорьте их в коробку и унесите на большое расстояние от
гнезда, например, на несколько верст, окрасьте их крылья особой
краской, чтобы сделать на них отметку, затем выпустите их из
коробки и через короткое время вы опять их найдете в своем
гнезде. Аналогичные опыты удаются и с голубями.
Во всех этих случаях поведение животных не может быть
объяснено с помощью обыкновенных рефлексов, ибо обыкновен-
ные рефлексы представляют элементарные акты и протекают
слишком шаблонно и стереотипно, чего здесь нет. Вместе с тем
это и не сочетательные рефлексы, ибо основное стремление не
является результатом жизненного или индивидуального опыта.
Можно, однако же, определенно утверждать, что импульсы, веду-
щие неизбежно к определенной цели (стремление у белки делать

к зиме запасы орехов, искание тепла осенью у перелетных птиц,
отыскивание своего старого места жительства путем круговых
облетов и т. п.), даны в наследственной передаче, осуществле-
ние же наследственного импульса происходит в той или иной
мере с помощью действий, данных в индивидуальном опыте
(пользование белкой вместо сухих листьев ковром, подражание
молодых птиц при перелете старым и т. п.).
Что касается человека, то в его жизни мы встречаемся между
прочим с тремя главными органическими рефлексами — само-
сохранения, питания и размножения. И опять же мы можем
вполне определенно сказать, что основой обоих инстинктов
являются органические наследственно передаваемые условия
(биологическая неудовлетворенность и стремление к добыванию
пищи при голоде, недостаток освобождения от половых продук-
тов и стремление достичь этого при посредстве противополож-
ного пола и т. п.), самое же выполнение всего рефлекса осущест-
вляется с помощью движений и действий, частью унаследован-
ных в смысле механизма, частью данных в индивидуальном опыте.
О семейно-социальном «инстинкте» мы здесь распростра-
няться не будем, ибо все необходимое в этом отношении сказано
нами в другом месте.1 Заметим лишь, что в виде семейного ин-
стинкта он воспитывается и развивается как бы с молоком ма-
тери, ибо мать есть первое сообщество для всякого новорожден-
ного ребенка, впоследствии же этот инстинкт развивается и вос-
полняется постоянным воздействием окружающей социальной
среды.
Мы не касаемся здесь вопроса о первичном происхождении
органических рефлексов. Подобно всем рефлексам происхожде-
ние их может быть объяснено с помощью естественного отбора,
закрепляющего в потомстве возникающие по тем или другим
причинам изменения с характером приспособительных реакций.
В этом смысле они являются в существенной своей части резуль-
татом видового опыта целых генераций. Новейшие данные био-
логии доказывают поразительную наклонность к развитию ре-
флексов в потомстве, происходящем от родителей, приобревших
эти же рефлексы путем опыта. Не входя в подробности по этому
предмету, приводимые мною в другом месте,2 заметим лишь, что
1 В. Бехтерев. «Объективная психология», вып. 3.
2 См. В. Бехтерев. «Психика и жизнь». Спб. Литература предмета при-
ведена между прочим и в диссертационной работе д-ра Цитовича. См.

иноходь, к которой приучают своих лошадей арабы, в некоторых
случаях, как говорят знатоки дела, крайне легко усваивается по-
томством. Обучение поноске для некоторых болонок так легко,
что они как будто научаются этому с малолетства без каких-либо
усилий. Стойка у лягавых и сеттеров достигается иногда без осо-
бой дрессировки. Соответствующие наклонности также выявля-
ются и у других собак, например, овчарок, сторожевых собак и
водолазов. Об опытах с мышами речь была в другом месте. Эти
факты дают ключ и к объяснению происхождения инстинктов,
представляющих собою цепной рефлекс. Основной импульс для
этих рефлексов всегда исходит, как мы знаем, из органических
раздражений (недостаток пищи, тепла и т. п.) и является поэтому
наследственно передаваемым раздражителем, приводящим в дея-
тельное состояние определенные центры, мобилизующие мышеч-
ный аппарат в целях устранения неблагоприятных условий, сло-
жившихся для организма (оборонительные или наступательные
движения, приспособленные для указанной цели). Это все в по-
рядке чистого рефлекса. Но так как проявление этого рефлекса
осуществляется в определенных, но все же не постоянных жиз-
ненных условиях, то на помощь этому органическому рефлексу
приходят сочетательные рефлексы, которые, повторяясь с опре-
денной частотой, создают наследственно передаваемые наклон-
ности к выполнению акта в определенном направлении. В этом
смысле должно быть принято во внимание расширение теории
наследственности, которая передает потомству не только одни
прирожденные качества, но и закрепляет часто повторяемый ин-
дивидуальный опыт в форме наклонности или предрасположе-
ния. Не может быть сомнения, что и у человека мы имеем наслед-
ственную передачу не одной только конструкции, но и большей
или меньшей одаренности и талантов и даже тех или иных склон-
ностей, согласно законам менделизма. Если у человека эта на-
следственная передача не так просто выявляется, как в животном
царстве, то это объясняется не чем иным, как значительно боль-
шими индивидуальными различиями между людьми. Как пример
передачи склонности к удержанию приобретенных родителями
рефлексов в потомстве у человека служит, быть может, следу-
ющий факт: на Полинезийских островах, по словам путешествен-
ников, употребление человеческого мяса строго воспрещалось
также мою работу: «О зоорефлексологии как научной дисциплине» и пр. —
«Вопросы изучения и воспитания личности», вып. 2 и 4 — 5. Спб.

женщинам, благодаря чему последние к нему всегда относились
с органическим отвращением в противоположность мужчинам.
Мало того, они избегают в течение нескольких дней мужчин, ко-
торые участвовали на пирах, где употреблялось человеческое
мясо. Впрочем, такого рода примеры встречаются и в жизни куль-
турных людей.

ГЛАВА XI.
Общий план строения нервной системы и место развития обыкновенных, со-
четательных и сложных органических рефлексов в нервной системе.
Обратимся теперь к вопросу о месте развития рефлексов во-
обще. Но раньше скажем несколько слов о строении и функциях
нервной системы.
Всю нервную систему мы можем разделить на вегетативную,
паравегетативную и животную. Первая в виде тканевой системы,
представленной внутритканевыми клетками и узлами, обслужи-
вает питание и функции самих тканей, снабжая волокнами крове-
носные сосуды, самую ткань и железы. Что касается животной,
или анимальной нервной системы, то она обслуживает собственно
периферические воспринимающие и внешние двигательные ор-
ганы и служит собственно для передвижения тела и для пользо-
вания органами тела как орудиями (движение руки, ноги и т. п.).
Особым же ответвлением животной системы нужно признать
внутренностную полостную или паравегетативную систему,1 ко-
торая обслуживает полостные органы тела, как-то: дыхательные
органы, пищевод, желудок, кишечный тракт, мочевой пузырь,
мочеполовые органы и пр. Таким образом вместо прежде при-
нимаемой симпатической, парасимпатической и центральной
нервной системы мы будем различать основную тканевую нерв-
ную систему, обслуживающую органические щелевые простран-
ства, полостную нервную систему, обслуживающую внутренние
поверхности или полости тела, и животную нервную систему, об-
служивающую внешние поверхности тела; первая является наи-
более старой в филогенетическом смысле нервной системой и мо-
жет быть открыта даже у некоторых инфузорий, вторая пред-
полагает развитие постоянных внутренних полостей, предназна-
1 Küppers. Zeitschr. f. die ges. Neurologie u. Psychiatrie. Berlin. 1922.

ченных для растительных функций организма, и является по срав-
нению с первой более поздней в филогенетическом смысле нерв-
ной системой, и наконец, еще более поздней системой в фило-
генетическом смысле должна быть признана животная нервная
система, которая начинает свое развитие с появлением постоян-
ных органов движения в форме орудий, и с которой в тесное
соотношение вступает полостная нервная система.
Вегетативная, или растительная нервная система главными
своими центрами имеет периферические клетки и узлы и потому
обнаруживает свою деятельность в форме рефлексов даже при
полном отделении тканей (например, идиомышечная возбуди-
мость, те или другие рефлексы при отделении органов от тела,
сокращения изолированных частей тела и т. д.).
Для установления связи с другими отделами нервной системы
она имеет собственные центральные образования в черепно-спин-
ной оси, которые расположены в ближайшем соседстве с черепно-
спинной полостью в виде так называемого центрального серого
вещества, начиная от гелятинозного центрального вещества
в спинном мозгу вверх чрез серое вещество дна IV желудочка
и Сильвиева водопровода до серого центрального вещества
III желудочка включительно. По всему этому пути расположены
вторичные вегетативные центры, которые, находясь в связи с
периферическими тканевыми узлами, обслуживающими тканевые
функции, в то же время являются посредниками в передаче раз-
дражений, развивающихся в тканях, путем рефлекса на перифе-
рические тканевые клетки и узлы.1
Полостная нервная система имеет свои особые центры в форме
заложенных в стенках внутренних полостей или вблизи послед-
1 Новейшими исследованиями одним из моих учеников (А. Г. Молот-
ков) доказано в согласии с моей теорией (см. учение о функциях мозга,
вып. III), что трофическая функция тканей обусловливается путем рефлекса,
передаваемого по центростремительным путям чрез центры спинного мозга
на периферию чрез соседний перекрывающий тот же участок нерв. Благо-
даря этому старые долговременно не заживающие язвенные процессы, на-
блюдаемые в результате травматических поражений того или другого нерва,
подвергаются быстрому заживлению (в течение нескольких дней или
2— 3 недель) после перерезки цнтростремительного проводника и после-
довательного затем его сшивания над местом поражения нерва; также и
другие хронические язвенные процессы, не исключая остеомиэлитов, под-
вергаются быстрому заживлению с помощью той же операции, произво-
димой над верхними отделами центростремительного проводника или над
задними корешками, соответствующими этому проводнику. Даже новообра-

них особых периферических узлов, которые обусловливают в ин-
нервируемых органах жизненно необходимые координированные
рефлекторные движения. Последние происходят уже при уча-
стии центров спинно-мозговой оси, представляющих собою обо-
собившиеся части центрального серого вещества, каковы ядра
n. vagi в продолговатом мозгу, ядра n. frenici, n. splanchnici, шей-
ного sympathicus’a (центр Budge в области бокового рога, на
уровне 1-й грудной пары), n. errigentis в спинном мозгу. Эти
центры находятся в прямом соотношении с животной системой,
но последней они подчинены лишь по мере влияния внешних
раздражений, получаемых специальными воспринимающими ор-
ганами, на полостные внутренние органы.
Наконец, животная нервная система состоит в свою очередь
из двух отделов — низшего, или первичного, представленного
дериватом того же центрального вещества цереброспинальной
оси в виде особых ганглий и обеспечивающего низшими коорди-
нированными рефлексами внешние воспринимающие органы,
и, с другой стороны, высшего отдела, представленного полуша-
риями малого и большого мозга. К первому относятся передние
рога спинного мозга, ядра продолговатого и вышележащих ча-
стей мозга, мозжечок, средний мозг или четверохолмие (corp.
quadrigeminum) и межуточный мозг или зрительный бугор (thala-
mus opticus); ко второму, или высшему, отделу—кора большого
мозга с полосатым телом (так называемый neo-striatum с двумя
его членами — n. caudatus и putamen). Центры первого, т. е. низ-
шего, отдела животной системы в филогенетическом смысле
являются более старыми по времени развития, представляя со-
бою единственные центры животной системы у amphioxus lanceo-
зовательные процессы с процессами распада, как, например, рак, подверга-
ются, как оказалось, заживлению путем той же операции. Таким образом
ясно, что трофические процессы в наружных покровах и в тканях типа
соединительной ткани подчинены рефлекторному влиянию при участии
центров спинного мозга. Замечательно при этом, что при двухсторонних
язвенных процессах в тканях перерезка нерва на одной стороне доста-
точна, чтоб заживляющий процесс проявился как на той, так и на другой
стороне. Если мы примем во внимание, что питание мышц, как известно,
зависит от нервных импульсов, передаваемых через спинной же мозг, но при
посредстве передних его корешков, то ясно, что формообразование тканей
у высших животных стоит в прямой зависимости от рефлексов же, но реф-
лексов низшего порядка, или обыкновенных, иначе унаследованных или
видовых.

latus. Позднее развиваются наиболее высшие центры — мозговая
кора с полосатым телом (neostriatum).
В виду того, что животная нервная система осуществляет
разнообразные и сложно координированные рефлексы, включая
сложные действия человека, мы имеем здесь дело с рядом сопод-
чиненных друг другу центров, из которых наиболее высшими по
функции являются корковые области, промежуточными — цент-
ры межуточного и среднего мозга с дополнительно развиваю-
щимся мозжечком, как органом статической координации, и низ-
шими — передние рога спинного мозга и ядра продолговатого
мозга.
Высшие области животной нервной системы в свою очередь
координированы с коркой и ядрами мозжечка, обслуживающими
функцию передвижения животного (статику и динамику) и дру-
гими ганглиями, при чем кора большого мозга, в соучастии с низ-
шими центрами, устанавливает соотношение организма с окру-
жающей средой на основании индивидуального опыта и, следо-
вательно, выполняет все более или менее сложные приобретенные
сочетательные рефлексы.
Благодаря этому все функции, иннервируемые растительной
нервной системой или тканевой, а равно полостной и первичной
или низшей животной системой, будучи так или иначе заинтере-
сованы при выполнении приобретенных сочетательных рефлек-
сов, стоят в том или ином соподчинении с корой большого мозга,
основным местом развития сочетательных рефлексов; в осталь-
ном же упомянутые области нервной системы являются само-
стоятельными нервными аппаратами, зависимость которых от
коры большого мозга является тем меньшею, чем меньше уча-
ствуют выполняемые ими функции при осуществлении приобре-
тенных сочетательных рефлексов.
Уже было упомянуто, что сочетательные двигательные и иные
рефлексы у человека и высших животных, как показывают опы-
ты, суть рефлексы, происходящие при участии мозговой коры.
По крайней мере противное для высших животных не доказано
(о низших мы здесь не говорим). Правда, в коре развиваются
и другие рефлексы, которые мы привыкли рассматривать как
обыкновенные. Таковы рефлексы ногтевой и волосковый у собак,
мигательный (при угрозах) и некоторые из местных кожных
рефлексов. Но, как мы уже говорили, есть основание полагать,
что это суть естественные сочетательные рефлексы, которые раз-

виваются с раннего возраста вместе с опытом жизни, возникая
под влиянием соответственного упражнения.
Таким образом, местом развития первичных растительных
рефлексов являются симпатические узлы, местом развития обык-
новенных простых и сложных рефлексов должны быть признаны
спинной мозг и подкорковые узлы; мозговая же кора является
поверхностью, служащей местом развития сочетательных двига-
тельных рефлексов. Это однако ничуть не исключает и участия
подкорковых областей мозга в развитии сочетательных рефлек-
сов, что представляется очевидным без дальнейших объяснений.
Надо заметить, что по отношению к ориентировочным соче-
тательным рефлексам у человека, вызываемым сложными внеш-
ними раздражениями, можно считать установленным факт, что
они развиваются уже со времени рождения у многих животных,
да и у младенца их можно констатировать с первых дней рожде-
ния, при чем на основании ряда патологических данных уста-
новлено, что зрительные импульсы передаются к подкорковым
областям при посредстве затылочных долей мозговой коры.
Также и слуховые раздражения передаются к подкорковым об-
ластям при посредстве височных долей мозговой коры, главным
образом извилин Хешля и частью первой височной извилины.
Аналогичные данные повидимому имеют место и по отношению
к другим родам раздражений. Так, кожные и мышечные раздра-
жения возбуждают рефлексы при посредстве задней и передней
центральной извилин. То же следует сказать и в отношении обо-
нятельной коры в lob. olfactorius и g. uncinatus и в отношении
вкусовой коры в области верхнего покрова (operculum).1
Этими данными определяется приводная часть ряда сочета-
тельных рефлексов, которая, в зависимости от характера раздра-
жения, локализируется в затылочной, височной, в центральной
1 Локализация вкусового центра в области operculum была впервые уста-
новлена мною в 1900 г., ныне она получила вполне авторитетное подтвер-
ждение, что видно из следующих слов К. Goldstein’a: «Das Geschmacks-
zentrum würde früher fast allgemein in die Nähe des Geruchszentrums verlegt,
was wohl sicher nicht richtig ist. Die neueren Untersuchungen aus neuem
Institut von Bornstein lassen keinen Zweifel, dass die von Bechterew schon
1900 angenommene Lage des Geschmackszentrums im Operculum zu Recht
besteht. Die Nähe des Geschmacksgebietes im untersten Teil der hinteren
Zentralwindung, der Kaumuskelzentren im entsprechenden der vorderen und
der Heschlschen Windung kann hier bei recht kleinem Herd zu einer charakte-
ristischen Symptomentrias führen».

долях, в верхнем покрове и в обонятельной областях мозговой
коры.
В тех же областях коры имеется и отводная часть, при по-
средстве которой и осуществляется соответствующий ориенти-
ровочный рефлекс под влиянием зрительного, слухового, осяза-
тельно-мышечного, вкусового и обонятельного раздражений.
Между областями коры, предназначенными для осуществления
ориентировочных сочетательных рефлексов, имеется взаимная
функциональная связь, что доказывается клиническими наблю-
дениями. Особенно тесная связь существует между зрительными
и осязательными ориентировочными рефлексами. Так, Гольдштейн
подробно исследовал больного, страдавшего душевной слепотой
и полной потерей оптических представлений1 (Zeitschr. f. d. ges.
Neur. u. Psych. 1918). Автор в существенном пришел к выводу, что
1) полная потеря оптических представлений устраняет у нор-
мально видящего способность пространственной локализации
предметов и это имеет силу для всех отправлений простран-
ственного чувства, для способности различать два пункта, форму
и протяжение мест, к которым прикасались; 2) полная потеря
зрительных представлений прекращает восприятие отдельных
членов и способность пассивных движений, несмотря на сохран-
ность ощущений движения; 3) потеря оптических представлений
прекращает способность выполнять произвольные движения без
смотрения на движущиеся члены; 4) воспринимаемые с кожи ощу-
щения не содержат вовсе качественных различий и вообще не
имеют местных знаков; 5) зрительные представления нормаль-
ный человек локализует посредством связанных с ними кинэ-
стетических процессов, которые хотя и не достигают сознания,
но являются необходимыми, представляя собою местные знаки;
6) нарушение пространственного чувства кожи, несмотря на со-
хранность чувственного аппарата, только чрез выпадение опти-
ческих представлений должно быть обозначено как транскорти-
кальное нарушение чувствительности; 7) несмотря на сохран-
ность чувственного аппарата в данном случае имелось известное
понижение чувствительности для прикосновения и давления, ко-
торое давало впечатление своеобразного чувственного наруше-
ния. Однако упомянутые расстройства пространственного чув-
ства кожи не наступают, коль скоро пациент будет производить
1 С целью точной передачи текста мы удерживаем здесь субъективную
терминологию автора.

движения относительно места, к которому прикасаются. Как
только эти движения производятся (sog. Tastzuckungen), то тот-
час же чувство места, пространственное чувство, способность
определять направление движений и т. п. оказываются нетрону-
тыми, и в то же время больной может определять величину и
форму предметов, данных в руку.
Таким образом автор признает особую форму осязательного
паралича, обусловленную выпадением зрительных представлений.
Заслуживает внимания, что и в обыденной жизни определение
размеров предметов выражается в осязательных формах, напри-
мер, толщина с палец, длиною в один палец и т. п. Установление
тесной связи между ориентировочными зрительными и слухо-
выми областями, с одной стороны, и осязательно-мышечной об-
ластью, с другой — доказывается и установлением зрительно- и
слуходвигательных сочетательных рефлексов. Так, еще в 1886 г.
мною было установлено, что для отводного пути этих рефлексов
должна быть принята локализация в сигмовидной извилине жи-
вотных, что соответствует центральным извилинам и задней ча-
сти первой лобной извилины человека. Дело в том, что собака,
приученная подавать лапу и на слова «дай лапу», и на протя-
гивание руки, как я доказал, навсегда утрачивает это движение,
являющееся типичным сочетательным двигательным рефлексом,
после удаления сигмовидной извилины.1
Д-р Протопопов, работавший много позднее в моей лабо-
ратории над искусственно воспитываемыми сочетательно-
двигательными рефлексами оборонительного характера (отдер-
гивание лапы на электрический звонок, раньше сопутствуемый
электрическим раздражением лапы животного), также убедился,
что этот рефлекс прочно утрачивается вслед за разрушением
сигмовидной извилины (см. его дисс.). Что касается сочета-
тельных рефлексов, проявляющихся в области растительных
функций, то не может быть сомнения, что их приводные области
по крайней мере при сложных раздражителях суть те же
зрительные, слуховые и другие корковые области, тогда как роль
отводных областей для этих рефлексов могут принимать на
себя открытые в нашей лаборатории (я и Н. Миславский, д-р
Спиртов, проф. Гервер, проф. Никитин и др.) корковые
области слюноотделения (gyrus compositus anterior и надсиль-
1 В. Бехтерев. «Физиология двигат. обл. мозговой коры». — «Арх. пси-
хиатрии», 1886 — 1887.

виевая область, а частью и значительная часть теменных изви-
лин), желудочного сокоотделения (позади и кнаружи от g. syg-
moideus) и молочного отделения (вблизи области facialis у овец),
но повидимому здесь возможна широкая компенсация со сто-
роны подкорковых областей, ибо, например, вслед за удалением
упомянутых корковых слюнных и желудочно-сокоотделительных
областей наступало быстрое восстановление сочетательного реф-
лекса (д-р Спиртов, д-р Грекер).1 Этим путем можно объяснить,
почему вслед за большими удалениями передних частей коры у
собак исследование секреторных сочетательных рефлексов, про-
изводимое не ранее одной-двух недель после операции, вновь
сопровождалось положительным результатом в отношении соче-
тательно-рефлекторного отделения (д-р Тихомиров). Можно ко-
нечно допустить и другое толкование, по которому отводная
часть рефлекса частью выполняется через мозговую кору, частью
же при посредстве подкорковых образований зрительного бугра
и стриальной системы.2
Как бы то ни было, кора мозга представляет собою террито-
рию, на которой отпечатлевается опыт всей жизни, при посред-
стве которой происходит анализ внешних раздражений и в то же
время устанавливается координация или синтез разнообразных
сочетательных рефлексов, осуществляемых среди жизненной об-
становки. Отсюда очевидно, что и индивидуальные черты чело-
века, поскольку они обязаны воспитанию и влиянию окружаю-
щей среды и выливаются в его речи, мимике, поступках и дей-
ствиях, представлены главным образом в коре мозга. В противо-
положность этому на долю различных областей черепноспинной
оси и периферических нервных узлов выпадают те проявления
деятельности нервной системы, которые являются результатом
видового опыта, передающегося из поколения в поколение в
виде наследственных или прирожденных рефлексов, в которых
опять же сказываются индивидуальные конституциональные осо-
бенности того или иного рода.
1 Относительно быстрое компенсирование у собаки известно и по отно-
шению к функции движения, которое после удаления сигмовидной извилины
обычно восстановляется уже в течение короткого времени.
2 Мало вероятна с моей точки зрения допускаемая школой И. П. Павлова
непосредственная передача возбуждения при условном слюноотделении и
сокоотделении с задних частей полушария непосредственно к продолгова-
тому мозгу, минуя подкорковые узлы.

Спрашивается теперь, где же имеется локализация сложных
органических или так называемых инстинктивных рефлексов?
Если унаследованные рефлексы, как мы упоминали, выполняются
при посредстве спинного мозга и подкорковых узлов, а сочета-
тельные рефлексы при участии мозговой коры с соучастием, ве-
роятно, и мозговых узлов, то возникает вопрос, какой именно
частью нервной системы выполняются сложные органические ре-
флексы или их комплексы у высших животных и человека? Когда
мы, рассуждая о так называемых инстинктах, говорим об им-
пульсе, возникающем органическим путем, то вряд ли можно
сомневаться в том, что этот импульс развивается главным обра-
зом, если не исключительно, из организма вообще, т. е. из его
тканей или из органов, заинтересованных в данном комплексе
рефлексов. Таким образом, в комплексе рефлексов, связанных
с питанием высших животных, импульс исходит благодаря со-
ставу голодной крови из тканей тела вообще, лишенных необ-
ходимого питательного материала, включая и желудочно-кишеч-
ный тракт, а в комплексе рефлексов, связанных с размножением,
из половых органов, выделяющих соответствующие гормоны,
и т. п. Из двух вышеуказанных примеров можно видеть, что и
в других органических рефлексах дело должно обстоять точно
таким же образом.
Ясно, что при известных условиях, а иногда в определенный
период развития (когда дело идет о половом созревании) и в из-
вестное время года из тканей и тех или других органов исходят
импульсы, которые, вызывая местные раздражения, передаю-
щиеся при участии вегетативной системы к мозговым центрам,
вызывают здесь определенные воздействия. Но, так как эти воз-
действия, по крайней мере у высших животных, приводят к осу-
ществлению соответствующих сочетательных рефлексов, кото-
рые, как мы видели, у высших животных развиваются при уча-
стии коры, то мы и должны признать, что выполнение так назы-
ваемых инстинктивных движений у высших животных и чело-
века, поскольку эти движения представляют собою результат
индивидуального опыта, происходит также при участии коры,
непреодолимость же «инстинктивного» действия коренится в
условиях жизнедеятельности тех или других, иннервируемых ве-
гетативной системой, внутренних органов и тканей, которые слу-
жат первичным источником передаваемых к мозгу импульсов.
Другой источник импульсов, приводящих к осуществлению слож-
ных органических рефлексов, заключается в отделении в кровь

органами внутренней секреции гормонов, которые и оказывают
свое воздействие на мозг.
Таким образом, не только по своей природе, но и по своему
механизму, сложные органические рефлексы должны быть обо-
соблены как от обыкновенных рефлексов, так и от приобретен-
ных сочетательных рефлексов, ибо эти рефлексы, в отличие от
обыкновенных, представляют собою сложные акты, выполняемые
у высших животных при участии подкорковых узлов и частью
мозговой коры, в отличие же от приобретенных сочетательных
рефлексов в качестве основного импульса они имеют раздраже-
ния, которые, исходя из внутренних органов и тканей и будучи
связаны с их жизнедеятельностью, передаются к коре головного
мозга частью при посредстве вегетативной нервной системы,
частью непосредственно через притекающую к мозгу кровь.

ГЛАВА XII.
Задачи рефлексологии. Объективное наблюдение и эксперимент.
После сделанных разъяснений представляется очевидным, что
предметом той научной дисциплины, которую я обозначил в свое
время рефлексологией, является изучение соотносительной дея-
тельности организма в широком смысле этого слова, понимая под
этим все вообще унаследованные и индивидуально приобретен-
ные реакции организма, начиная от прирожденных и сложных
органических рефлексов и доходя до наиболее сложных при-
обретенных рефлексов, известных у человека под именем дей-
ствий и поступков, характеризующих его поведение.
Если иметь в виду сравнительную рефлексологию, то она об-
нимает собою соотносительные функции всех вообще живых су-
ществ, нас же в последующем изложении будут интересовать по
преимуществу проблемы рефлексологии человека и притом глав-
ным образом в высших проявлениях его соотносительной дея-
тельности, характеризующейся сочетательными рефлексами.
Как мы знаем, всякое внешнее воздействие на организм, на-
ряду с физико-химическими реакциями, способно возбуждать
местные рефлексы в виде простых или обыкновенных рефлексов.
Но сверх того, внешние воздействия возбуждают более общие
реакции наследственного характера, иначе говоря, видовые в
форме влечений или так называемых инстинктов, иначе сложных
органических рефлексов, а также и приобретенные или сочета-
тельные рефлексы, основанные на прошлом опыте. Задачей
рефлексологии, как научной дисциплины, и является выяснение
и исследование ответных реакций вообще, в особенности же со-
четательных рефлексов, изучение которых должно быть прово-
димо в связи с текущими и прошлыми воздействиями, а равно и
с наследственными влияниями.
Надо заметить, что обыкновенные рефлексы в животном мире,
не исключая и человека, сравнительно хорошо изучены и изу-

чаются постоянно, вследствие чего мы не будем останавливаться
на этом предмете.1 За последнее время, как мы видели, стали
подвергаться объективному исследованию в разнообразных на-
правлениях и приобретенные реакции в животном мире. Но, как
сказано, главным предметом нашего внимания в последующем
изложении будет служить рефлексология человека, которая имеет
своей задачей на-ряду с выяснением конституциональных усло-
вий изучение внешних его реакций, как наследственного и слож-
ного органического, так и приобретенного характера, развиваю-
щихся под влиянием внешних или внутренних раздражений в на-
стоящем или прошлом периоде времени. В этом направлении
рефлексология человека может достигать своей цели следующими
путями:
1) Объективным био-социальным изучением всех внешних
проявлений личности и установлением соотношения их с внеш-
ними же или внутренними настоящими или прошлыми воздей-
ствиями, а также изучением последовательного развития соот-
носительной и в частности сочетательно-рефлекторной деятель-
ности со дня рождения.
2) Исследованием закономерности развития сочетательно-
рефлекторной деятельности при разных условиях путем экспе-
римента и наблюдения.
3) Изучением того механизма, при посредстве которого осу-
ществляется соотношение тех или других сочетательных и иных
рефлексов с внешними и внутренними раздражениями текущего
и прошлого времени, что достигается экспериментом на живот-
ных с разрушением их мозга и патологическими наблюдениями
на людях.
4) Изучением онто- и филогенеза соотносительной и в част-
ности сочетательно-рефлекторной деятельности в связи с чисто-
генетическим развитием мозговых полушарий.
5) Изучением соотношения между объективными процессами
сочетательно-рефлекторной деятельности и словесным отчетом
об испытываемых человеком при этом переживаниях.
Первая задача исследования представляется трудно осуще-
ствимой на взрослом человеке. Во всяком случае она осущест-
вляется не иначе, как с помощью подробно составленной схемы,
1 Описание наиболее существенных рефлексов этого рода у человека
можно найти в моей книге: «Общая диагностика нервной системы». Ч. I. Изд.
Риккера. Спб.

в которой учтены все возможные внешние реакции по разным
категориям внешних проявлений (речь, действия, мимика, жесты,
органические или инстинктивные проявления) при одновремен-
ном учете внешних раздражителей, их вызвавших. Кроме того,
требуется тщательный подбор материала о личности в прошлом
и настоящем и объективный его анализ. Гораздо легче эта задача
осуществима на новорожденных, если возьмут себе за труд реги-
стрировать по определенной схеме все внешние проявления мла-
денческого существа строго объективно и в связи с бывшими и
настоящими внешними и внутренними на него воздействиями
того или другого рода.1
Вторая задача естественно вытекает уже из анализа вышеука-
занного материала, но она также достигается лабораторным путем
при искусственном воспитании разработанными в настоящее
время методами сочетательных рефлексов, на которых и могут
быть изучаемы как развитие этих рефлексов, так и те или иные
сторонние на них влияния строго объективным путем. Тем не
менее и наблюдение над поведением человека и животных в раз-
ных условиях дает не мало материала в указанном отношении.
Третья задача достигается главным образом при участии
эксперимента путем исследования сочетательных рефлексов у
животных с разрушением разных отделов нервной системы, а
равно и в случаях тех или других поражений головного мозга
и нервной системы вообще у человека.2
Четвертая задача имеет в виду генетическую и сравнительную
рефлексологию.
Пятая задача достигается путем сопоставления объективного
исследования внешних реакций со словесным отчетом о невы-
явленных или скрытых рефлексах, изучаемых главным образом
на себе самом.
1 См. В. Бехтерев. «О развитии нервно-психической деятельности в те-
чение первого полугодия жизни ребенка» — «Вестник Психологии». 1912 г.
Он же. «Первоначальная эволюция детского рисунка» — «Вестник Психо-
логии». 1910. Он же. «Объективное исследование нервно-психической сферы
в младенческом возрасте» — «Вестник Психологии». 1909. Он же. «Шесть меся-
цев первоначального развития ребенка» — «Вестник Психологии». Сборник
по рефлексологии и физиологии нервной системы, под общей ред. В. Бехте-
рева, 1924 г.
2 В. Бехтерев. «О применении сочет. двигат. рефлексов, как объективных
приемов исследования, в клинике нервных и душ. болезней». — «Обозр.
психиатрии». 1910.

В заключение заметим, что человек есть деятель, механизм.
которого вводится в действие внешними или внутренними раз-
дражениями, являясь результатом прошлой жизни его предков
(видового опыта) и результатом его прошлого индивидуального
опыта. Сообразно этому и в зависимости от этого он развивает
реакцию на внешние и внутренние воздействия того или иного
рода в виде разнообразных иногда сложных, иногда более про-
стых, цепеобразно связанных, рефлексов, вызываемых как внеш-
ними, так и внутренними воздействиями и притом воздействиями
не настоящего только, но и прошлого времени. Для рефлексо-
логии таким образом нет ни объекта, ни субъекта в человеке, а
имеется нечто единое — и объект, и субъект вместе взятые в форме
деятеля, при чем для стороннего наблюдателя доступна научному
изучению только внешняя сторона этого деятеля, характеризую-
щаяся совокупностью разнообразных рефлексов, и она-то и под-
лежит прежде всего объективному изучению, субъективная же сто-
рона не подлежит прямому наблюдению, и следовательно не мо-
жет быть непосредственно изучаема, но зато может быть изучаем
объективно данный словесный отчет о внутренних или скрытых
рефлексах, который и должен быть принимаем в соображение,
но всегда лишь в сопоставлении с объективными данными и не
иначе, как под их контролем.1
1 Уже во время корректуры труда я ознакомился с работой Calkins’а
(Psych. rew. 28. 1921), устанавливающей три направления в Behavior psychology
американцев. Ни одним из этих направлений не обнимается полностью реф-
лексология, которая, будучи начата разработкой мною еще до развития
Behavior-psychology (начиная с половины 80-х годов), должна занять поэтому
самостоятельное место в научной мысли.

ГЛАВА XIII.
Нервный ток, как квалифицированный вид раздражительности протоплазмы.
Источник энергии, лежащей в основе нервного тока. Воспринимающие
органы, как трансформаторы внешних энергий. Гипотеза разрядов в процессе
проведения.
Имея основание полагать, что существование всех вообще
живых существ находится в зависимости от присущей их прото-
плазме раздражительности, как проявления энергии, в основе ко-
торого лежат процессы ионизации, мы должны иметь в виду, что
нервный ток, развивающийся в нервной системе высших живот-
ных и человека, является лишь производным явлением, предста-
вляющим собою квалифицированный вид раздражительности
клеточной протоплазмы.
Но если нервный ток есть квалифицированный вид раздражи-
тельности клеточной протоплазмы, то необходимо спросить себя,
какой же источник мы имеем для той энергии, которая прояв-
ляется в форме нервного тока, как особого вида клеточной раз-
дражительности ?
Очевидно, что первоначальный источник этой энергии лежит
вне организма, заключаясь в пище и тех воздействиях, которые
оказывают на него влияние через внутренние поверхности, кож-
ные и слизистые покровы, чрез смещение членов и всего тела в
пространстве (мышечные раздражители, полукружные каналы)
и через специальные воспринимающие органы (глаз, ухо, нос,
рот).
Что касается пищевого источника энергии, то нам нет надоб-
ности о нем распространяться. Достаточно сказать, что исследо-
вания Рубнера и Уотватера путем расчета содержащегося в
пище количества калорий и отдачи тепла, о чем речь будет ниже,
доказали применение закона сохранения энергии к живому орга-
низму. С другой стороны, Бергер (Zeitschr. f. Psychol. 82,

1919) высчитал, что при умственной работе итог сводится к пре-
вращению 1196 m-kg в час в «психическую» или — что все
равно — в мозговую энергию. Нам остается поэтому здесь
кратко коснуться только вопроса о заимствовании энергии жи-
вым существом при посредстве воспринимающих органов.
Еще в 1896 г.1 я высказал гипотезу, что наши воспринимаю-
щие органы суть не что иное, как трансформаторы внешних
энергий, благодаря которым эти энергии, действуя на восприни-
мающие органы, возбуждают нервный ток. Последний же должен
быть признан проявлением энергии одного из видов общей миро-
вой энергии.
В то время высказанное мною положение о трансформаторах
являлось гипотезой, поясняющей происхождение одного из
источников нервной энергии. Тогда уже было известно, что пере-
резка задних корешков вызывает ослабление тонуса мышц вслед-
ствие прекращения импульсов, передаваемых к последним при
посредстве передних корешков и двигательных нервов, и что
перерезка последних также ослабляет тонус мышц, как в этом
можно убедиться на мышце, искусственно растянутой при по-
средстве особой тяжести. Тонус мышц ослабевает, как известно,
и при спинной сухотке, сопровождающейся перерождением зад-
них корешков (tabes dorsalis), а равно и при болезненных состоя-
ниях, сопровождающихся дегенерацией клеток передних рогов,
на которые передаются все вообще импульсы как с периферии
кожной поверхности при посредстве задних корешков, так и с
вышележащих областей мозга при посредстве нисходящих про-
водников. С тех пор явились новые факты, которые подтвер-
ждают вышеуказанную теорию. Так, Эвальд доказал, что после
перерезки полукружных каналов уха наблюдается атония мышц.
Таким образом, этот орган вызывает постоянное тоническое на-
пряжение мышц. То же известно и по отношению к мозжечку.
Спрашивается, какой же источник непрерывно притекающих
к мышцам тонических импульсов со стороны полукружных кана-
лов? Можно ли сомневаться в том, что этот источник, в свою
очередь, находится под условием постоянного притока энергии
чрез беспрерывно проникающие в ушной аппарат звуковые
волны и чрез постоянные толчки, которые испытывает давление
эндолимфы в преддверии и в полукружных каналах лабиринта
как при этих звуковых волнах, так и при постоянно меняющихся
1 См. «Обозр. Психиатрии» 1896 и «Neur. Centralbl.» за тот же год.

положениях головы. Влияние ушного лабиринта на мышцы тела,
как известно, доказывается и целым рядом экспериментальных и
клинических данных с поражением лабиринта, а также наблюде-
нием над глухонемыми, которые при вращении не обнаруживают
объективных явлений головокружения, как отшатывание головы
и мигание глаз.
Ясно, что кожные покровы, мышцы, связки и ушной аппарат
с их нервными приборами, а также мозжечок являются рефлек-
торно-тонизирующими органами для мышечной деятельности.
Можно ли сомневаться, что и орган зрения, а в известной мере
также и органы обоняния и вкуса должны быть рассматриваемы,
как органы рефлекторно-тонизирующие наши мышцы.
Для органа зрения это можно доказать следующим образом:
если у собаки перерезать одну ножку мозжечка, она, как известно,
начинает производить энергичные насильственные движения во-
круг продольной оси тела. Но если ослепить животное, то вра-
щательное движение его, как я убеждался в своих опытах, или
совсем прекращается, или, по крайней мере, заметно ослабевает.
Какое влияние производит зрение на мышечный тонус, в част-
ности видно, между прочим, и из так называемого симптома Ром-
берга. Когда больной, потерявший кожную и мышечную воспри-
имчивость в ногах, вследствие болезни, известной под названием
спинной сухотки (tabes dorsalis), может еще относительно прочно
стоять на ногах, фиксируя свой взор на что-либо впереди себя,
то при закрытии глаз он начнет тотчас же шататься из стороны
в сторону, что зависит от расслабления тонуса мышц и утраты
известного руководства в их напряжении, источником которого
является зрение.
Несомненно, что и мышцы, движущие глаз, получают свой то-
нус в значительной мере от сетчатки глаза. Если вы имеете боль-
ного с атрофией сетчатки, вы можете убедиться, что он в извест-
ной мере лишен возможности производить столь же энергичные
боковые движения глаз, как это может сделать зрячий че-
ловек.
Кроме того, необходимо иметь в виду, что жизненные про-
цессы, происходящие внутри тканей, явления эндосмоза и экзо-
смоза, кровяное давление, а равно и трение от движения лимфы и
крови по сосудам возбуждают деятельность вегетативных нерв-
ных приборов и посредством центростремительных приводов
передают нервный ток, а следовательно, и энергию к централь-
ным органам, в свою очередь передающим импульсы на центро-

бежные проводники внешних и внутренних органов — двигатель-
ные, сосудистые и секреторные.
Наконец, из патологии известно, что перерезка перифериче-
ских нервов приводит к последовательной дегенерации нервных
волокон и мышц, а это может быть объяснено лишь прекращением
импульсов, поддерживающих функцию и питание как нервных
волокон, так и мышц, а, следовательно, той энергии, которая и
выражается этими импульсами. Известно, что и прерывание
центральных проводников приводит к вторичной их дегенерации,
объясняемой точно таким же образом.
Ныне в некоторых случаях мы имеем возможность определить
даже и эквивалентность внешних энергий с нервной энергией,
если измерителем последней взять за показатель низший порог
раздражения, как это можно видеть на примере слуха. Дело в
том, что, приняв во внимание установленное путем опытов, про-
изведенных в моей лаборатории, определенное соотношение низ-
ших порогов раздражения, возбуждающих сочетательный ре-
флекс, с низшим порогом ощущения, есть возможность опреде-
лить, какая степень затраты внешней энергии необходима, чтобы
возбудить сочетательный рефлекс. Это может быть выяснено и
по отношению к кожным, и по отношению к другим квалифици-
рованным внешним раздражениям. Так известно, что при за-
трате работы в 1/1000 эрг мы слышим еще очень громкий звук;
даже при затрате энергии в 1/10000 эрг мы еще слышим отчетливо
звук, а эрг соответствует приблизительно работе, производимой
подъемом на 1 см 1 миллиграмма, т. е. самой маленькой разновеске
чувствительных весов (точнее 1/681 грамма).
В дальнейшем эквивалентность нарастания затрачиваемой
внешней энергии по отношению к нарастанию нервной энергии
определяется законом Вебер-Фехнера, по которому нарастание
внешней затрачиваемой энергии должно происходить в опреде-
ленной геометрической прогрессии каждый раз, когда сила ощу-
щения увеличивается на едва заметную величину, т. е. возрастает
в арифметической прогрессии, как очевидно должна возрастать
и энергия нервного тока.
Вышеуказанная гипотеза, на-ряду с установленным мною пла-
ном строения мозга из различных пар восходящих и нисходящих
проводников1 и гипотезой, высказанной мною же о передаче
1 См. В. Бехтерев. «Проводящие пути спинн. и головн. мозга». Спб. 1906.
2-я часть, стр. 311. «Общий план функционирования мозговой коры» — доклад
в ученой конференции Института по изучению мозга за 1921 г.

нервного тока с одного неврона на другой, благодаря разрядам,
обусловленным разностью напряжения энергии в двух соседних,
примыкающих друг к другу, невронах,1 объясняет нам непрерыв-
ное движение нервного тока от воспринимающих органов к моз-
говой коре до соответствующей приводной ее области (зритель-
ной, слуховой, обонятельной, вкусовой, мышечно-осязательной и
пр.). Отсюда нервный ток передается затем по ассоциационным
клеткам частью на ближайшие клетки с отводными проводни-
ками, частью на клетки других областей мозговой коры, где и
переходит на отводные проводники, направляясь по ним вновь к
периферии же, если, конечно, этот ток не будет временно задер-
жан в заложенных на его пути клетках какими-либо тормозя-
щими условиями внешнего или внутреннего характера.2
В вышеуказанном ходе нервного процесса нельзя не усмо-
треть схему рефлекса с его центростремительным, центральным и
центробежным проведением, при чем все вообще сочетательно-
рефлекторные процессы могут рассматриваться в этом случае как
рефлексы высшего порядка, основанные на воспроизведении и
сочетании.3
В настоящее время является возможным определить не только
1 В. Бехтерев. «Обозр. Психиатрии», 1896. «Психика и жизнь». Спб.
1896.—L’activité psychique et la vie. Paris. — Psyche und Leben. Wiesbaden.
2 Исследования Рамони Кахаля, Бете и др. показали, что в самых
центростремительных проводниках проходят и обратные, т. е. центро-
бежные, волокна, которые, по моему мнению, играют роль сосудорасшири-
телей воспринимающих органов, подобно таким же волокнам в задних ко-
решках.
3 Понятие о «психических» процессах, как рефлексах, было высказано
в свое время Спенсером и введено в физиологию проф. Сеченовым (Рефлексы
головного мозга. Спб. 1866). К сожалению, Сеченов, как и Спенсер,
стояли на субъективной точке зрения, когда трактовали вопросы психической
деятельности. Тем не менее несомненной заслугой Сеченова является при-
знание за «психическими» процессами рефлексов головного мозга. «Все бес-
конечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности, — гово-
рит Сеченов, — сводится окончательно к одному лишь явлению — к мышеч-
ному движению. Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гари-
бальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка
при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их
на бумаге, — везде окончательным фактом является мышечное движение»
(l. с., стр. 9). Надо, однако, заметить, что кроме внешнего мышечного движе-
ния окончательным результатом сочетательных рефлексов, как показывает
и наблюдение и опыт, может быть и сердечно-сосудистый эффект, и эффект
со стороны внутренних органов, обусловленный сокращением гладкой муску-
латуры, а также секреторные эффекты того или иного рода.

скорость нервного тока, пробегающего по центральным и пери-
ферическим проводникам, которая равняется приблизительно
28 — 30, максимум 60 метрам в секунду, но и скорость ритмиче-
ской смены волн нервного тока.
Так, высчитано, что нормальные мышечные волны, лежащие в
основе наших движений и вызываемые ритмически протекающим
нервным током, происходят со скоростью 120 раз в 1".1 Если мы
не замечаем этих мышечных толчков в нормальном состоянии,
то вследствие одновременно действующих тормозящих влияний
со стороны нервных центров. Но при устранении задерживаю-
щих влияний, как это наблюдается, например, при тех или иных
болезнях, сопровождающихся лихорадкой, или при нервном со-
стоянии, появляется, как известно, нервная дрожь, при которой
каждый нервный импульс выделяется особо, а при так называе-
мом органическом дрожании мышечная волна временами преры-
вается на то или другое время, давая в результате конвульсивные
сокращения.
Что касается характера нервной волны, происходящей, вообще
говоря, с значительно большей частотой, как убеждают в том
телефонические явления, то есть основание полагать, что по
крайней мере для центростремительных проводников она не
должна быть одинаковой. Это вытекает из различных условий
периферического возбуждения самой волны в воспринимающих
органах, представляющих значительные различия в своем устрой-
стве. 2
Перейдем теперь к рассмотрению сущности нервного прове-
дения.
Учение о нервном процессе развивалось медленно и посте-
пенно. Первоначальные воззрения в этой области сводились к
механическим процессам в форме волны, пробегающей по нерву.
Со времени исследований Гальвани и Вольта нерв стал рассматри-
ваться как всякий вообще электрический проводник. Однако,
доказанная Гельмгольцем медленность в движении нервного тока
заставила отказаться от столь простого объяснения нервного
процесса.
1 Е. Bossu. W. Trendelenburg. Zeitschr. f. Biol. Bd. 74, H. 1—2 1921. Такое же
приблизительно число колебаний было указано Гартеном и Дитлером на
«волевой» ритм, отличающийся однако неправильностью, что зависит от не-
равномерности импульсов, исходящих из корковых центральных областей.
2 В. Бехтерев. «Основы учения о функциях мозга», вып. I. — Die Functionen
der Nervencentra. Jena. H. I.

Дюбуа-Реймону мы обязаны знанием того, что возбужде-
ние нерва связано с электроотрицательным колебанием и с явле-
ниями катэлектротона и анэлектротона. С этих пор одними авто-
рами нервный процесс стал рассматриваться как физический, дру-
гими как химический. Некоторые же данные заставляют призна-
вать физико-химическую природу проведения.1
На основании анализа всех данных я уже в работе «Техника
и жизнь» пришел к выводу, что нервный ток есть процесс физико-
химический в том смысле, что в клетках он является по преиму-
ществу химическим, в нерве же как проводнике — физическим,
при чем и там и здесь он сопутствуется развитием электроотри-
цательного колебания тока или тока действия. Между прочим,
в моей лаборатории было доказано, что локальное возбуждение
мозговой коры под влиянием специфического раздражения вос-
принимающих органов характеризуется развитием в ней токов
действия (д-р Ларионов, «Невр. Вестн.»; д-р Тривус. Дисс. Спб.).
Сущность самого процесса сводится ныне к электрохимиче-
ской его природе, для выяснения которой в последнее время при-
влекается учение об осмозе, полупроницаемых перепонках и кол-
лоидах.
На роль полупроницаемых перепонок в процессе нервного
возбуждения указал уже известный химик Оствальд. Но суще-
ственный вклад в теорию нервного процесса внес его ученик,
Нернст, за которым последовали работы Лёба, а у нас проф.
Введенского, Чаговца, Вериго, Кауфмана, Лазарева и Ва-
сильева, не говоря о других работах второстепенного зна-
чения.
В настоящее время мы можем признать, что нервный процесс
представляет собою движение постоянного тока, которое развил
Нернст в связи с природой полупроницаемых перепонок, при чем
самое развитие тока зависит от процесса ионизации, происходя-
щего в нерве. В виду того, что катод возбуждает нервный ток,
признается, что концентрация катионов в виде Na сопрово-
ждается возбуждением, наоборот — концентрация анионов вызы-
вает угнетение. Эта теория дала нам объяснение недействитель-
ности для нервного возбуждения токов высокого напряжения и
большей частоты. Лёб затем признал, что не только ионы Na,
но и другие ионы путем концентрации дают возбуждение, при чем
1 См. В. Бехтерев. «Психика и жизнь». Спб. — Psyche und Leben. Wiesba-
den. — L’activité psychique et la vie. Paris.