Петр Кузьмич Анохин : воспоминания современников, публицистика — 1990

В. А. Макаров
ПЕТР КУЗЬМИЧ АНОХИН
КРАТКИЙ БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Петр Кузьмич Анохин родился 27 января 1898 г. в г. Цари-
цыне. Его отец, Кузьма Владимирович, человек молчаливый, су-
рового нрава, выходец из донских казаков, был железнодорожным
рабочим. В противоположность ему мать Петра Кузьмича, Агра-
фена Прокофьевна, уроженка Пензенской губернии, отличалась
общительностью, живым характером. Семья жила бедно, но дет-
ство, проходившее на берегах раздольной русской реки, имело и
свои прелести: свободное переплывание Волги, участие в риско-
ванных и опасных соревнованиях, например нырянии под про-
ходящие плоты и баржи.
Окончив в 1914 г. реальное училище, П. К. Анохин в 1915 г.
поступает в Новочеркасское Землемерно-агрономическое училище.
Среди всех предметов особое предпочтение он отдает биологии.
Этому в значительной степени способствовали оживленные беседы
и дискуссии с учителем естествознания П. Чехониным, а также
знакомство с произведениями Спенсера, Бюхнера, Моллешота.
Студенческие годы П. К. Анохина проходят в условиях не-
спокойной, напряженной обстановки, сложившейся в России пе-
ред февральской революцией 1917 г. и во время Великой Октябрь-
ской социалистической революции. Студентом второго курса Петр
Кузьмич вместе с товарищами участвует в охране общественного
порядка в качестве красного дружинника. Пропаганда идей марк-
сизма среди населения и симпатии П. К. Анохина большевикам
становятся известны директору училища, который «предложил»
ему закончить обучение, что было равносильно исключению.
В 1918—1921 гг. П. К. Анохин принимает активное участие
в установлении Советской власти на Дону: он был бойцом Доно-
Ставропольского партизанского отряда, участвовал в обороне
Царицына, был инспектором штаба обороны города по возведению
укреплений. В 1920 г. П. К. Анохин назначается комиссаром по
печати Донского округа, затем заведующим центропечатыо г. Но-
вочеркасска, а потом и ответственным редактором газеты «Крас-
ный Дон». При отсутствии квалифицированных кадров «глаголом
жечь сердца людей» можно было, обладая политической зрело-
стью и эрудицией, тонким знанием психологии людей. Все пере-
довицы и большинство статей в газету Петр Кузьмич пишет сам
под разными псевдонимами.

Однако интерес к естественным наукам, острое желание глуб-
же уяснить смысл происходящих событий, познать и понять мо-
тивы и поступки сражающихся рядом товарищей побудили
П. К. Анохина серьезно задуматься над «внутренними пружина-
ми», движущими поведением людей. Под влиянием работ И. П. Пав-
лова, с которыми его познакомил ученик великого физиолога
Н. А. Попов, бывший в то время профессором Новочеркасского
педагогического института, у Петра Кузьмича пробуждается инте-
рес к изучению человеческого мозга.
В 1921 г., как вспоминал П. К. Анохин, жизнь его «круто
повернула в сторону». В тот год в Новочеркасск с агитпоездом
приехал представитель Реввоенсовета Республики А. В. Луначар-
ский. В личной беседе с ним П. К. Анохин поделился своими
замыслами и желанием заняться изучением мозга, «чтобы понять
материальные механизмы человеческой души».
В тот же год по рекомендации А. В. Луначарского П. К. Ано-
хин поступил в Государственный институт медицинских знаний,
руководителем которого был В. М. Бехтерев. С первого курса
под руководством Владимира Михайловича он начинает вести
исследовательскую работу на тему «Влияние мажорных и ми-
норных комбинаций звуков на возбуждение и торможение в ко-
ре головного мозга человека». «Владимир Михайлович Бехтерев,
как первый крупнейший исследователь, встретившийся на моем
пути, сделал огромное и важное для меня дело, определившее
весь мой жизненный путь в дальнейшем,— напишет позже
П. К. Анохин.— Он с гениальным педагогическим чутьем... на-
всегда привязал меня к этой грандиозной и общечеловеческой
проблеме — к проблеме работы головного мозга» *.
Однако через год научные интересы П. К. Анохина определи-
лись более четко. «Я увидел,— вспоминал позднее П. К. Ано-
хин,— что моя жизненная дорога лежит не через психиатрию,
где очень много, как мне показалось, словесного, недосказанного
и просто беспомощного по отношению к раскрытию психозов.
Для меня, как мне казалось, дает больше эксперимент с живот-
ными, с мозгом» **. Такие запросы могла удовлетворить только
работа у И. П. Павлова.
В 1922 г. состоялась встреча П. К. Анохина с великим фи-
зиологом. В павловской лаборатории П. К. Анохин был подклю-
чен к экспериментальной разработке наиболее трудного («прокля-
того», по выражению И. П. Павлова) вопроса условнорефлектор-
ной деятельности — механизма внутреннего торможения. П. К. Ано-
хин изучает труды И. П. Павлова, читает работы сотрудников
его лаборатории, сам много экспериментирует и уже в марте
1925 г. выступает на заседании Общества ленинградских физио-
* Макаренко Ю. А., Судаков К. В. П. К. Анохин. М.: Медицина, 1976. С. 14.
** Там же.

логов с докладом «Новизна как особый раздражитель на приме-
ре растормаживания», а в декабре с докладом «О взаимодействии
клеток условного и безусловного раздражителя в течение при-
менения последнего».
Последующие четыре года (1926—1930) П. К. Анохин зани-
мается исследованием механизма внутреннего торможения. Он
обнаруживает, что при дифференцировочном и угасательном тор-
можении возникают такие же фазные изменения, которые сопро-
вождают и внешнее торможение. На основании этого им был сде-
лан вывод об идентичности внутреннего и внешнего торможения
по их интимной природе и различию по условиям возникновения.
В 1926 г. П. К. Анохин избирается по конкурсу старшим ас-
систентом кафедры физиологии Ленинградского зоотехнического
института, а с 1929 г. получает здесь же самостоятельный до-
центский курс.
В 1930 г. по рекомендации И. П. Павлова 11. К. Анохина из-
бирают профессором кафедры физиологии медицинского факуль-
тета Нижегородского университета. После выделения факультета
из состава университета и образования на его базе медицинского
института он руководит кафедрой физиологии медицинского ин-
ститута и одновременно кафедрой физиологии на биологиче-
ском факультете университета. С этого времени начинается
самостоятельный его путь в научно-исследовательской и педаго-
гической деятельности.
Экспериментальная работа на кафедре проводилась в двух на-
правлениях: с одной стороны продолжала разрабатываться те-
матика, начатая еще в павловской лаборатории, с другой стороны,
была поставлена на очередь новая оригинальная проблематика о
функциональной перестройке и «переучивании» нервных центров
посредством афферентных экспериментальных стимуляций.
Особый научный интерес П. К. Анохина в этот период на-
правлен на изучение и понимание интегративной деятельности
нервной системы. Для решения этого вопроса им был предложен
ряд оригинальных методов исследования: секреторно-двигатель-
ный метод условных рефлексов с активным выбором животным
стороны подкрепления (метод «активного выбора»), метод гете-
рогенных анастомозов, метод пересадки тканей в эмбриогенезе,,
метод деафферентации и комплексный метод исследования пове-
дения животных в сочетании с электрофизиологическими методи-
ками.
Особенность метода «активного выбора» состоит в том, что
животное свободно располагается в станке, по обеим сторонам ко-
торого имеются кормушки. Экспериментатор произвольно связы-
вает подкрепление из каждой кормушки с каким-либо условным
раздражителем, поэтому при его включении животное оказывает-
ся в условиях выбора кормушки и направляется в сигнализируе-
мую сторону, а после еды возвращается на середину станка.

Такая ситуация опыта ведет к организации двух систем мо-
торного возбуждения в виде условных двигательных реакций к
кормушке. Обе эти системы в своей мотивационной основе явля-
ются пищевыми, а по пространственному расположению подкреп-
ления — альтернативными. Использование этой методики позволи-
ло не только сохранить те богатейшие возможности анализа, ко-
торые представлены в методе условных рефлексов И. П. Павло-
ва, но и дало возможность ввести в эксперимент элементы
целостного поведения, позволяющие животному построить адек-
ватную приспособительную реакцию в условиях окружающей
среды.
Опыты показали, что пусковой раздражитель не играет той
исключительной роли при формировании поведения животного,
которая отводится ему в условном рефлексе. Раздражитель будет
только тогда иметь решающее значение, когда его действие объ-
единено с обстановочной афферентацией и с пищевым возбужде-
нием в одно органическое целое. Условный раздражитель, как
доказал эксперимент, имеет главным образом пусковое значение
для выявления определенной предпусковой интеграции, сформи-
ровавшейся в данной обстановке на основе доминирующей моти-
вации. Это позволило П. К. Анохину в 1933 г. заявить: «Ни
один ответный акт нервной системы не происходит с участием
только одного возбужденного пункта. Всякий ответный акт комп-
лексен и является результатом комплексного возбуждения раз-
личных областей центральной нервной системы... Внешние прояв-
ления должны быть поняты как компонент единой комплексной
реакции в результате наличия в центральной нервной системе
комплексного возбуждения» *.
Именно понятие о комплексном центральном возбуждении це-
лостной условнорефлекторной реакции является исходной пози-
цией последующих системных представлений П. К. Анохина о
центральной архитектуре целенаправленных поведенческих актов.
Развитие интегративных представлений о функциях организ-
ма связано с исследованием в лаборатории П. К. Анохина цент-
рально-периферических отношений в физиологии нервной дея-
тельности по методике гетерогенных анастомозов нервов. Исход-
ной предпосылкой этих опытов служили представления ученого
о том, что каждый ответный акт организма является результатом
сложного комплекса влияний из центральной нервной системы и
афферентных импульсов от самих органов ответа.
Применив методику гетерогенных анастомозов, П. К. Анохин
обратил внимание на то, что перестройка функций нервпых цент-
ров всегда происходит под влиянием постоянно идущих импуль-
саций от новой периферии и успешна только в тех случаях, ког-
* Анохин П. К. Изучение динамики высшей нервной деятельности//Фи-
зиол. журн. СССР. 1933. Т. 16, № 5. С. 747.

да центр лишается всей адекватной для него афферентации с
прежней периферии. Это позволило ему сфоріѵіулировать новое
представление о динамической циклической организации физио-
логических функций, в которой ведущая роль принадлежит аф-
ферентной импульсации, постоянно идущей в нервные центры и
сигнализирующей о достижении той или иной физиологической
функции в интересах целого организма.
О важной роли афферентной импульсации, идущей с перифе-
рии, в функционировании соответствующих нервных центров,
в единстве центра и периферии говорили и опыты на аксолотлях
с трансплантацией органов в эмбриогенезе. Было установлено,,
что афферентные импульсы, идущие в центр от исполнительных
органов, выполняют направляющую и коррегирующую роль в
эффекторных функциях. Они информируют центральную нервную
систему об успешной перестройке той или иной функции, поз-
воляют организму оценить степень его приспособления.
Тогда, в 1935 г., П. К. Анохин назвал этот вид афферентации
«санкционирующая афферентация» *. Позже, в 1952 г., это звено
получило название «обратная афферентация» **.
Однако П. К. Анохин настойчиво искал ответа на вопрос, по
каким признакам организм определяет окончание компенсации
или приспособительное значение любого приспособительного акта.
Как организм исправляет ошибки поведенческой деятельности?
Ответ на эти вопросы дали опыты, проводившиеся по ориги-
нальной методике, получившей название «сюрпризная проба».
Сущность этой методики состояла во внезапной подмене безус-
ловного подкрепления у животного с устойчиво выработанным
условным рефлексом. Внезапная подмена вызывала у животного
бурную ориентировочную реакцию и даже временный отказ от
еды. Возникшую реакцию «рассогласования» можно было объяс-
нить только тем, что задолго до того, как животное получит
подкрепление, все «качества подкрепляющего фактора со всеми
характерными его параметрами предсказаны мозгом раньше, чем
появится само это подкрепление». Таким образом, была открыта
очень важная закономерность в работе головного мозга: предска-
зывать основные афферентные черты будущего результата дейст-
вия, т. е. подкрепления. Вначале этот аппарат получил название
«заготовленное возбуждение» (1933 г.), затем — «опережающее
возбуждение» и, наконец,— «акцептор действия» (1955 г.).
Результаты исследований П. К. Анохина и его сотрудников в
1935 г. были обобщены в коллективной монографии «Проблема
* Анохин П. К. Рефлекс и функциональная система как факторы физио-
логической интеграции // Физиол. журн. СССР. 1949. Т. 35, № 5. С. 491.
** Анохин П. К. О принципиальной сущности моих ошибок в развитии
учения И. П. Павлова и о путях их преодоления//Физиол. журн. СССР.
1952. Т. 38, № 6. С. 758.

центра и периферии в физиоло-
гии нервной деятельности» и до-
ложены на XV Международном
физиологическом конгрессе.
В 1932 г. на базе кафед-
ры физиологии, руководимой
П. К. Анохиным, было создано
отделение эволюционной фи-
зиологии высшей нервной дея-
тельности, которое стало Горь-
ковским филиалом Всесоюзно-
го института экспериментальной
медицины (ВИЭМ). Директо-
ром этого филиала был назна-
чен П. К. Анохин, широко раз-
вернувший исследования по
вопросам онтогенеза высшей
нервной деятельности.
П. К. Анохин. 1935 г.
В 1935 г. П. К. Анохина
переводят на работу в ВИЭМ
в Москву. Здесь он руководит
созданным им отделом нейро-
физиологии, в котором прово-
дится углубленное изучение проблемы центра и периферии в
нервной деятельности в общефизиологическом и эмбриологическом
аспектах. Вместе с П. К. Анохиным и отделе активно работали
А. И. Шумилина, И. И. Лаптев, Е. Л. Голубева, Т. Т. Алексеева,
И. А. Зачиняева, Я. А. Милягин, К. Д. Груздев и др.
В самом начале работы в ВИЭМ П. К. Анохин устанавливает
тесные творческие контакты с клиникой неврологии, руководимой
М. Б. Кролем, где вместе с сотрудниками он докладывает о ре-
зультатах, полученных при анастомозировании гомосистемных и
гетеросистемных нервных стволов, сотрудничает с Б. И. Лаврентье-
вым, руководителем отдела морфологии. С 1938 г. П. К. Ано-
хин по приглашению H. Н. Бурденко одновременно руководит
психоневрологическим сектором Центрального нейрохирургиче-
ского института, где занимается разработкой теории нервного
рубца. К этому же времени относятся его совместные работы с
клиникой А. В. Вишневского по вопросам новокаиновой блокады,
а с нейрохирургической клиникой — по разработке нового метода
трансплантации нервных стволов.
В 1941 г. П. К. Анохин вместе с ВИЭМ эвакуируется в Томск,
где назначается научным руководителем нейрохирургического от-
деления травм периферической нервной системы в эвакогоспи-
тале.
На основе результатов предыдущих исследований П. К. Ано-
хиным был предложен формалинизированный нерв теленка в ка-

честве наиболее адекватного консерванта. Этот трансплантат со-
хранял свою надежность месяцами и мог быть использован при
первой необходимости. Еще до войны он прошел эксперименталь-
ную апробацию в опытах на животных, а в годы войны его с
успехом применили в клинической практике на людях. В соавтор-
стве с Н. И. Гращенковым и М. Ю. Рапопортом П. К. Анохин
разработал инструкцию по использованию формалинизированного
нерва при замещении дефекта травмированного периферического
нерва. Результаты нейрохирургического опыта и теоретических
исследований по этому вопросу П. К. Анохин обобщил в 1944 г.
в монографии «Пластика нервов при военной травме перифериче-
ской нервной системы».
В 1942 г. П. К. Анохин возвращается из эвакуации в Москву
и назначается заведующим физиологической лабораторией в Ин-
ституте нейрохирургии, возглавляемом H. Н. Бурденко. Здесь он
консультирует больных перед операцией, много оперирует сам и
продолжает совместно с H. Н. Бурденко исследования по хирур-
гическому лечению военной травмы нервной системы. Результа-
том этих работ явилась их совместная статья «Структурные осо-
бенности боковых невром и их хирургическое лечение».
В это же время П. К. Анохин избирается профессором на ка-
федру физиологии Московского университета.
В 1944 г. на базе отдела и лабораторий ВИЭМ был организо-
ван Институт физиологии только что учрежденной Академии ме-
дицинских наук СССР. П. К. Анохина назначили заведующим
отделом физиологии нервной системы; одновременно он исполнял
функции заместителя директора института по научной работе.
С 1949 по 1951 г. он был директором этого института. В этот
период в отделе П. К. Анохина И. И. Лаптевым были заложены
основы использования метода электроэнцефалографии для изуче-
ния нейрофизиологических механизмов образования условнореф-
лекторных связей. Результаты исследования этого периода были
обобщены П. К. Анохиным в монографии «Электроэнцефалогра-
фический анализ условного рефлекса», вышедшей в 1958 г.
Многолетние нейрофизиологические и электрофизиологические
исследования интегративной деятельности коры и подкорковых
образований головного мозга в сопоставлении с поведенческими
реакциями и их вегетативными компонентами привели П. К. Ано-
хина к представлению о том, что каждая условная реакция с
момента своего возникновения в центральной нервной системе
является целостной, а все ее эффекторные компоненты составля-
ют органическое следствие центральной интеграции, формирую-
щейся по принципу функциональной системы.
Еще в 1935 г. П. К. Анохин в книге «Проблема центра и пе-
риферии в физиологии нервной деятельности» дал первое опре-
деление функциональной системы: «Под функциональной систе-
мой мы понимаем круг определенных физиологических проявле-

ний, связанных с выполнением какой-то определенной функции
(акт дыхания, акт глотания, локомоторный акт и т. д.). Каждая
такая функциональная система, представляя собой до некоторой
степени замкнутую систему, протекает благодаря постоянной
связи с периферическими органами и в особенности с наличием
постоянной обратной афферентации от этих органов» *.
Теория функциональной системы существенным образом из-
менила функциональную архитектуру условного рефлекса. Она
ввела в нее понятие результата действия как системообразую-
щего фактора. Результат сопоставляется через звено обратной
афферентации с моделью будущего результата, заложенного в
акцепторе результата действия.
Таким образом, функциональная система представляет собой
динамическую морфофункциональную организацию центральных
и периферических механизмов, направленную на достижение
приспособительного для организма результата, включая и потоки
обратной афферентации. Функциональная система имеет внут-
реннюю операциональную архитектонику с узловыми механизма-
ми, каждый из которых занимает в ней свое собственное место
и является специфическим для всего процесса формирования си-
стемы.
С осени 1950 г., т. е. после научной сессии, посвященной проб-
лемам физиологического учения академика И. П. Павлова, на ко-
торой необоснованной критике подверглись научные направления,,
развиваемые не только П. К. Анохиным, но и Л. А. Орбели,
И. С. Бериташвили, А. Д. Сперанским, П. С. Купаловым и др.,
П. К. Анохина направили заведовать кафедрой физиологии в
Рязанский медицинский институт. Здесь с ним работают В. А. Ши-
дловский, Е. Ф. Полежаев, В. Л. Губарь. Другие его ученики
продолжают исследования по проблеме компенсации нарушенных
функций у больных после обширных операций в Институте хи-
рургии им. А. В. Вишневского.
С 1953 по 1955 г. П. К. Анохин заведует кафедрой физиоло-
гии и патологии высшей нервной деятельности Центрального
института усовершенствования врачей в Москве.
В 1955 г. его избирают профессором кафедры нормальной фи-
зиологии 1-го Московского медицинского института им. И. М. Се-
ченова, а с 1958 г. одновременно он заведует отделом нейрофи-
зиологии Института нормальной и патологической физиологии
АМН СССР. В этот период дальнейшее развитие получают ос-
новные положения теории функциональной системы, выдвигается
оригинальная трактовка учения о ретикулярной формации ствола
мозга, экспериментально обосновывается предложенная им кон-
вергентная теория замыкания условных связей, создается инте-
* Анохин П. К. Предисловие //Проблема центра и периферии в физиологии
нервной деятельности. Горький, 1935. С. 52.

гративная теория нейрона, уточняются положения теории систе-
могенеза, создается новое направление в изучении мозга — ней-
рохимия.
Одним из важнейших обобщений, сделанных П. К. Анохиным
на основе теории функциональной системы при изучении разви-
тия центральной нервной системы и высшей нервной деятельно-
сти, является предложенная П. К. Анохиным теория системоге-
неза. Согласно этой теории, в процессе онтогенеза избирательно,
ускоренно и системно созревают те структуры и функциональные
системы организма, которые могут обеспечить наиболее важные
жизненные функции, способствующие адекватному приспособле-
нию организма к новым условиям существования сразу после
рождения, его выживанию в первые моменты жизни. Основными
принципами системогенеза являются гетерохронное развитие
структур, консолидация отдельных элементов и принцип мини-
мального обеспечения.
Теория функциональной системы позволила поднять аналити-
ческое мышление и исследования на качественно новый уровень,
она открыла новые перспективы системного анализа участия раз-
личных структур мозга вплоть до его клеточных и молекулярных
механизмов в организации различных стадий целенаправленного
поведения человека и животных. Это относится, в частности,
к выявлению природы вызванных потенциалов, роли химической
специфичности субсинаптических мембран, исследованию меха-
низма действия наркотических веществ и роли лобных отделов в
поведенческих актах и т. д. Применение теории функциональной
системы позволило выяснить природу и нейрофизиологические
механизмы таких интегративных состояний, как мотивация, эмо-
ции, создать теории голода, аппетита, насыщения. Теория функ-
циональной системы нашла применение в медицине и в ряде от-
раслей народного хозяйства. Сам П. К. Анохин писал: «Я могу
привести целые области физиологии, которые получили от общей
теории функциональных систем новое направление и в объясне-
нии, и в разработке. Сюда относятся компенсация нарушенных
функций, гипертоническая болезнь, эмоциональные стрессы и
т. д.
Если прибавить в этому использование теории функциональ-
ных систем педагогами, медиками, музыкантами и многими дру-
гими специалистами, то можно с достаточной степенью достовер-
ности утверждать, что в общей теории функциональных систем
были нащупаны в самом деле универсальные черты функциони-
рования, относящиеся к различным классам явления» *.
Характерной чертой П. К. Анохина как ученого являлось по-
стоянное стремление к осмысливанию теоретических положений
* Анохин П. К. Принципиальные вопросы общей теории функциональных
систем. М.: Наука, 1971. С. 57.

и концепций на основе философии диалектического материализ-
ма. Его философские представления об опережающем отражении
действительности значительно расширили теорию отражения во-
обще. Исключительно ценны оригинальные представления
П. К. Анохина об отражении пространственно-временного конти-
нуума внешнего мира в континуум химических реакций мозга.
Большую научную работу П. К. Анохин постоянно сочетал с
педагогической деятельностью. Всюду, где ему приходилось ра-
ботать, он организовывал студенческие научные кружки, студен-
ческие лаборатории, оснащенные новейшими приборами и техни-
кой, что расширяло возможности студентов в исследовании функ-
ций организма. Особой популярностью у студентов, аспирантов
пользовались лекции П. К. Анохина, в которых научная глубина
сочеталась с четким и живым изложением материала, логично-
стью, обоснованностью выводов.
В духе лучших традиций отечественной физиологической шко-
лы П. К. Анохин стремился не только к ясности изложения ма-
териала, но и к его наглядности, демонстративности. Поэтому
его лекции постоянно сопровождались физиологическими экспери-
ментами, что, несомненно, делало их более понятными.
Педагогическая работа П. К. Анохина была связана и с под-
готовкой молодых кадров науки. На руководимых им кафедрах
и в лабораториях работали аспиранты, прикомандированные со-
трудники не только из различных республик нашей страны, но
и из многих зарубежных стран.
П. К. Анохин воспитал плеяду талантливых ученых и иссле-
дователей, которые теперь составляют самостоятельную научную
физиологическую школу. Он постоянно заботился о поддержании
в коллективе чувства доброжелательности, товарищества, творче-
ского научного поиска. Его научный авторитет и личное обаяние
привлекали к нему не только физиологов, но и специалистов из
других дисциплин. Вот почему многие его считают своим учите-
лем, даже не принадлежа формально к его школе.
Разносторонняя деятельность, неустанный труд П. К. Анохи-
на получили широкое признание как у нас в стране, так и за
рубежом. За заслуги перед Родиной П. К. Анохин был награжден
двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак
Почета», многими медалями. В 1945 г. он был избран действи-
тельным членом Академии медицинских наук СССР, а в 1966 г.—
действительным членом Академии наук СССР. В 1967 г. за серию
работ по физиологии центральной нервной системы, разработку
системного подхода в изучении функциональной организации моз-
га Президиум АН СССР наградил его золотой медалью
им. И. П. Павлова. В 1972 г. за монографию «Биология и ней-
рофизиология условного рефлекса» П. К. Анохин был удостоен
Ленинской премии.
П. К. Анохин был избран почетным членом ряда зарубежных

обществ и университетов. Он был страстным пропагандистом до-
стижений советской науки, неоднократно представлял нашу стра-
ну на международных съездах, конгрессах, конференциях. По-
стоянное внимание он уделял расширению международного со-
трудничества, считая, что это содействует не только прогрессу
науки, но и укреплению дела мира и дружбы между народами.
За заслуги в укреплении мира между народами Советский коми-
тет защиты мира наградил П. К. Анохина в 1967 г. Почетной
грамотой.
Все близко знавшие и работавшие с Петром Кузьмичом видели
в нем не только крупного ученого, но и человека, чрезвычайно
увлеченного своим делом. Эта увлеченность передавалась окру-
жающим. «Опыт убедил меня, что без внутреннего горения, свое-
го рода одержимости, нельзя вести исследования на неизведан-
ных путях,— писал П. К. Анохин.— Под горением я подразуме-
ваю ту напряженность и направленность эмоций, которая дает
силы для борьбы за новое при всех возможных неудачах» *.
* Анохин П. К. Верю таланту // Наука сегодня. М.: Мол. гвардия, 1969,
С. 255

ВОСПОМИНАНИЯ
СОВЕТСКИХ УЧЕНЫХ И ДРУЗЕЙ
П. К. АНОХИНА
В. А. Шидловский
У ИСТОКОВ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ФИЗИОЛОГИИ
Отмечая юбилей академика П. К. Анохина, естественно не
-только вспомнить основные этапы его жизни и Шорчества, но и
отдать себе отчет в общем значении работ Петра Кузьмича для
развития современной физиологии. Поэтому я ставлю перед со-
бой только одну цель: попытаться доказать, что мы имеем право
считать П. К. Анохина основоположником новой дисциплины,
которую можно назвать теоретической физиологией. Для этого
попробуем провести некоторую аналогию между развитием физи-
ки и физиологии, пользуясь теми определениями основных поня-
тий экспериментальной теоретической физики, которые разрабо-
таны за последнее время Маделунгом. Сравнение физики и фи-
зиологии уместно начать с различий преподавания этих двух
дисциплин. В медицинских вузах, как известно, физиология
читается как один курс с фактическим экспериментальным мате-
риалом и необходимыми обобщениями. В университетах читается
общий курс физиологии и так называемые спецглавы, где подроб-
но излагаются разные отделы физиологии.
В технических вузах, особенно на Западе, физика преподает-
ся в три этапа. Первый этап — это общий курс физики, или,
точнее, курс общей физики, нечто вроде пропедевтики, где дает-
ся основной фактический материал и основные законы, теперь
обычно называемые кодификацией фактического материала. Вто-
рой этап —это курс теоретической физики. И наконец, специаль-
ные предметы: ядерная физика, физика твердого тела, магнетизм,
электроника и т. д.
Из этого сравнения видно, что в физике есть специальный
предмет — теоретическая физика, значение которой сейчас нет
надобности доказывать. В физиологии же этого предмета пока нет.
Задумаемся над тем, как происходило в физике разделение
экспериментальной и теоретической физики, а затем вернемся к
физиологии. Возьмем для примера учение об электричестве. Оно,
как известно, основано опытами Фарадея, который был гениаль-
ным экспериментатором и который, несмотря на слабое знание
математики, дал основные формулы, обобщившие его эксперимен-
ты.
Максвелл, как известно, почти не вел экспериментов, опираясь
в этой части на опыты Фарадея, но создал свои знаменитые че-
тыре уравнения Максвелла, которые охватывают почти все, что

Слева направо: П. К. Анохин, А. И. Берг, В, Г. Агафонов, В. А. Шидловский
мы сейчас знаем об электричестве,— уравнения, зная которые
нет нужды возвращаться к Фарадею.
Гениальному теоретическому физику Лоренцу уже не нужно
было ставить опыты для создания электронной теории. А знаме-
нитые преобразования Лоренца привели к теории относительно-
сти, разработанной Эйнштейном.
Попробую, пользуясь этими примерами, проследить путь от
эксперимента к теории. Сначала наблюдения и качественная ха-
рактеристика; затем количественная характеристика и экспери-
ментальные изменения условий проведения опытов; затем обоб-
щение полученных данных и их формализация и только затем
создание теории.
Мне хочется обратить внимание на то, что использование ма-
тематики, так называемая «математическая физика» и теорети-
ческая физика — это далеко не одно и то же.
Математика, как говорят сейчас, обеспечивает кодификацию
в математических формулах. Теория должна выйти за пределы
кодификации опытов и объединить их в более общую систему,
допускающую пропуски отдельных звеньев и способную к про-
гнозированию на основе общих закономерностей. Поэтому в теоре-
тической физике сейчас считается, что теория имеет тем большую
ценность, чем больше она в состоянии охватить и чем проще
она по своей структуре.

Посмотрим с этих позиций на эволюцию теоретической физи-
ки в наше время. Ведь еще сравнительно недавно знаменитый
теоретический минимум Ландау включал в себя теоретическую
механику, теорию поля, квантовую механику, релятивистскую
квантовую механику, статистическую физику, теоретическую
гидродинамику, теорию упругости, электродинамику сплошных
сред и, наконец, физическую генетику. А сейчас? А сейчас теоре-
тическая физика преобразуется, концентрируясь всего в четырех
крупных разделах. Это точечные теории, континуальные тео-
рии, квазиточечные и квазиконтинуальные теории и системные
теории.
Очень важно понять, что теория возникает из эксперимента
и на первых порах она не претендует на большее, чем обобщение
и осмысливание экспериментальных данных. Но затем она при-
обретает новое качество и начинает развиваться сама по себе,
опережая эксперимент и открывая новые возможности научного
исследования. Систему, как известно, мы понимаем сейчас на
основе иммерджентности, т. е. возникновения нового качества,
присущего системе в целом и не присущего ее частям в отдель-
ности. Создание теории — это яркий пример иммерджентности,
это создание нового качества в развитии науки.
Вернемся к физиологии. Все мы привыкли к изучению этой
науки по морфофизиологическим системам, которые часто назы-
ваются анатомическими: системам кровообращения, дыхания, пи-
щеварения, выделения и т. д. Но более сложные функции требу-
ют объединения систем. На какой основе? Очевидно, функцио-
нальной. И П. К. Анохин создает учение о функциональных си-
стемах как совокупности разнородных органов и тканей,
принадлежащих к разным анатомическим системам, объединен-
ных на функциональной основе и проявляющих интегративные
свойства, т. е. свойства, присущие функциональной системе в
целом и не присущие ее частям в отдельности. Он формулирует
три основных признака функциональных систем: гетерогенность
состава, способность к саморегуляции на основе обратной связи,
способность быть элементом интегративной деятельности орга-
низма.
Говоря о теории функциональной системы П. К. Анохина, надо
определить и ее место среди концепций системного подхода. Мне
кажется, что сейчас достаточно ясно выделились три основных
пути системного подхода. Первый — это биологический, иерархи-
ческий системный подход, которым широко пользовался академик
В. В. Парин. Подход, где делается попытка определить новые
качества, возникающие при переходе от клетки к ткани, от
ткани к органу и т. д., кончая целым организмом. Второй путь —
это качественный физиологический подход общей теории функ-
циональных систем. Это подход, в котором П. К. Анохин сумел
обосновать значение и взаимосвязь основных блоков в фупкцио-

нальных системах, т. е. процессов афферентного синтеза, роли
мотивации, памяти и прогнозирования в принятии решения, про-
цессов эфферентного синтеза и создания эффекторного интегра-
ла, роли обратной афферентации и работы аппаратов акцепторов
результатов действия.
Теория функциональных систем — это огромное достижение
физиологии, но она не мешает развитию третьего пути: количе-
ственного кибернетического системного подхода с использованием
теории управления, математического моделирования и электрон-
но-вычислительной техники. Сам П. К. Анохин рассматривал
теорию функциональной системы как качественную основу для
последующего количественного кибернетического изучения слож-
ных биологических динамических систем.
Мне кажется, что все три перечисленных подхода не проти-
воречат друг другу, а только взаимно дополняют один другого.
Очевидно, что теорию функциональных систем П. К. Анохина
нельзя вписать Е какой-то один раздел физиологии. Она возник-
ла на основе огромного фактического материала, но затем приоб-
рела то новое качество теории, которое позволяет применять ее
к микро- и макросистемам, начиная от клетки и кончая целым
организмом и популяцией. Развитие этой теории внесло в физио-
логию совершенно новый принцип — принцип опережающего
отражения действительности, который сейчас вышел за рамки
физиологии и стал общенаучным понятием. Поэтому, оценивая
в целом научную деятельность П. К. Анохина, справедливости
Заседание Московского физиологического общества. 1949 г.

ради нужно сказать, что он был не просто крупным физиологом,
а основоположником новой науки — теоретической физиологии, и
в этом его огромная заслуга перед отечественной и мировой нау-
кой.
А. П. Анохина
СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ
Петр Кузьмич закончил в Новочеркасске землемерное учили-
ще и получил звание землемера-токсатора. В это время он жил
в Новочеркасске и Царицыне и работал главным редактором га-
зеты «Красный Дон». Когда в 1921 г. А. В. Луначарский посетил
Новочеркасск, он обратил внимание на бойкие передовицы газе-
ты и заинтересовался их автором, выразив желание встретиться
с ним. В этой беседе Петр Кузьмич рассказал о своем потаенном
желании изучать мозг. И Анатолий Васильевич обещал посодей-
ствовать. Через некоторое время пришел вызов.
По приезде в Петроград он пошел работать в порт грузчиком
и одновременно готовился к поступлению в Психоневрологиче-
ский институт, который был переименован вскоре в Государст-
венный институт медицинских знаний (ГИМЗ).
С первых дней учебы он стал посещать клинику психических
заболеваний, возглавляемую академиком В. М. Бехтеревым, и при-
сутствовать при разборе больных. Там же П. К. Анохин получил
и литературу по психиатрии. Сложности этой науки было очень
трудно преодолевать студенту первого курса, но Петр Кузьмич
не унывал. По вечерам он ходил через весь город на Василь-
евский остров к Владимиру Михайловичу Бехтереву.
Жили мы в это время в Знаменском общежитии на углу Нев-
ского и Лиговки. Время было тяжелое, голодное, поэтому Петру
Кузьмичу пришлось пойти работать еще и сторожем: он охранял
баржи с дровами на Обводном канале у частного предпринимате-
ля. Вот тут-то студенты Знаменского общежития воспрянули ду-
хом: ночами они отправлялись на Обводной канал, привязывали
веревками дрова и волоком тащили их по Лиговке. Как и следо-
вало ожидать, сторож был уволен. Позже мы переехали из об-
щежития на Таврическую улицу в дом № 29 в одну из забро-
шенных квартир. Квартира была большая, но мы жили в одной
комнате, которая отапливалась буржуйкой.
Учеба в институте шла полным ходом. В это время в Госу-
дарственной думе с публичными лекциями выступал академик
И. П. Павлов. Слушать его часто ходил со студентами и Петр
Кузьмич. Его очень заинтересовало учение И. П. Павлова.
И, учась на втором курсе, он ездил в Военно-медицинскую акаде-

мию в лабораторию И. П. Павлова на знаменитые его «среды».
Петру Кузьмичу вскоре удалось побеседовать с самим И. П. Пав-
ловым. Вскоре П. К. Анохина приняли в лабораторию великого
физиолога и дали тем}' для исследования. Работал он успешно,
плодотворно. Однажды ему, студенту, поручили провести экскур-
сию по лаборатории. В числе экскурсантов был и Владимир Ми-
хайлович Бехтерев. Встреча с ним для Петра Кузьмича была
полной неожиданностью. Петр Кузьмич смутился, но В. М. Бех-
терев одобрительно отозвался о выбранном Петром Кузьмичом
пути в науке.
Вся последующая научная жизнь Петра Кузьмича была тесно
связана с И. П. Павловым и его школой. В конце 20-х годов
Иван Петрович Павлов рекомендовал П. К. Анохина на кафедру
физиологии Нижегородского университета.
В Нижнем Новгороде Петр Кузьмич работал с большим подъ-
П. К. Анохин в г. Царицыне. 1919—1920 гг.

емом и энтузиазмом. Фактически в этот период зародились
мысли, воплотившиеся позже в теорию функциональной системы.
В 1932 г. у нас родилась дочь. Петр Кузьмич был так увлечен
своими научными идеями, что проводил научные наблюдения за
поведением и развитием грудного ребенка и ставил на нем безо-
бидные эксперименты. Интересно, что результаты этих наблюде-
ний и исследований с фотографией нашей шестимесячной дочери
были опубликованы в одном из журналов.
В эти годы Петр Кузьмич работал активно и как эксперимен-
татор. Родившиеся идеи требовали экспериментального подкреп-
ления. И он изучает анатомию, топографию нервной сисгемы,
разрабатывает новые методики, в частности целый ряд операций
по созданию нервных анастомозов. В эти же годы складывается
и школа Петра Кузьмича из его ближайших сотрудников: А. И.
Шумилина, Т. Т. Алексеева, Е. Л. Голубева, И. И. Лаптев и др.
В 1936 г. мы переехали в Москву, где Петру Кузьмичу пред-
ложили руководить отделом вновь организованного ВИЭМ. В этом
учреждении, созданном по инициативе А. М. Горького, работали
крупнейшие ученые-биологи И. П. Разенков, А. Д. Сперанский,
В лаборатории И. П. Павлова. Третий слева сидит П. К. Анохин. 20-е годы

Б. И. Лаврентьев. Всех их связывала крепкая дружба. Дружили
мы и домами. Особенно часто встречались с семьей Б. И. Ла-
врентьева.
Началась Великая Отечественная война. ВИЭМ и его ученые
были эвакуированы в Томск. В эвакуации Петр Кузьмич был
назначен научным руководителем нейрохирургического отделе-
ния госпиталя. Мы вместе сразу стали разрабатывать метод уско-
ренной регенерации периферических нервных стволов. При бое-
вых ранениях очень часто были поражены нервы, что не только
причиняло большие страдания раненым, но и замедляло их вы-
здоровление. В качестве трансплантата мы использовали обрабо-
танные специальным образом нервы телят. Применение таких
трансплантатов значительно ускорило выздоровление и спасло
многих людей от инвалидности.
В 1942 г. Петр Кузьмич вернулся в Москву и сразу же встал
за хирургический стол. Он работал в Институте нейрохирургии,
которым руководил Н. Н. Бурденко, и делал множество операций
на периферической нервной системе. Мы с дочерью в это время
оставались еще в эвакуации в Томске.
Надо сказать, что Петр Кузьмич был очень неприспособлен-
ным в житейском смысле. Когда в 1943 г. я с дочерью вернулась
в Москву, то увидела исхудавшего Петра Кузьмича, который
буквально валился с ног. Оказалось, что он потерял продуктовые
и хлебные карточки и никому об этом не сказал. Перебивался,
как придется, а времени о себе позаботиться ему не хватало.
Работая с H. Н. Бурденко, Петр Кузьмич в конце войны вме-
сте с В. В. Лариным участвовал в разработке планов создания
Академии медицинских наук. Научно-организационная работа в
это время очень увлекла его. У Петра Кузьмича была масса идей
об организации, развитии научных исследований в стране. С боль-
шой любовью и огромным уважением он относился к своему учи-
телю — Ивану Петровичу Павлову. Он очень много рассказывал
о нем, собирал различные документы о его жизни. Петр Кузь-
мич написал две книги о своем учителе «От Декарта до Павлова»
и «И. П. Павлов». С написанием второй книги, вышедшей в свет
в 1949 г., Петра Кузьмича очень торопил С. И. Вавилов, знав-
ший о подготовке сессии, в которой будет использовано имя
И. П. Павлова. Тем болезненнее воспринял Петр Кузьмич Пав-
ловскую сессию, на которой его обвинили в «ревизионизме», «от-
ходе от учения Павлова».
Однако жизненные неурядицы не сломили Петра Кузьмича.
Он два раза в неделю ездил поездом в Рязань читать лекции в
медицинском институте, куда был назначен заведующим кафедрой
физиологии. Одновременно продолжал работать в Москве, в Ин-
ституте хирургии им. А. В. Вишневского. Спасала Петра Кузьми-
ча его способность переключаться на другие интересы. Он стал
много времени проводить на даче, начал разводить розы, гладио-

лусы, сирень. Причем делал он это почти профессионально. Пом-
ню, он часто бывал у Колесникова, известного специалиста по
сирени. Брал саженцы на ВСХВ. В результате у нас на даче
цвели уникальные розы около 100 сортов, гладиолусы всех цве-
тов, необыкновенная сирень, жасмин. Петр Кузьмич делал все
сам: копал, пересаживал, поливал, укрывал саженцы на зиму.
Все это, конечно, требовало много времени и сил. Позже Петр
Кузьмич часто говорил, что цветы спасли его.
Дача наша была расположена на окраине деревни, и Петр
Кузьмич часто общался с ее жителями. Они его хорошо знали
и любили, приглашали на свадьбы, праздники. Вспоминается та-
кой эпизод послевоенных лет. От кого-то он узнал, что многие
деревенские ребятишки не учатся из-за того, что школа находит-
ся в другой деревне, а осенью и зимой им нечего обуть на; ноги.
Петр Кузьмич немедленно поехал в Москву и купил валенки
всем этим ребятам. У самого Петра Кузьмича было тяжелое
детство, поэтому он близко к сердцу принимал ребячьи труд-
ности.
Цветы были далеко не единственным увлечением Петра Кузь-
мича. Он был очень музыкален. В молодости играл на мандоли-
не, пел. Позже по самоучителю научился играть на фортепиано.
Особенно любил играть «Времена года» П. И. Чайковского, со-
наты Калинникова, произведения Бетховена. Играл он, конечно,
по-своему, наверное, с ошибками. Вспоминается, как однажды,
когда мы отдыхали на пароходе, Петр Кузьмич играл в салоне
«Времена года». Оказалось, что на пароходе едет известный пи-
анист Игумнов, коронным номером которого были как раз эти
пьесы Чайковского. Игумнов подошел к Петру Кузьмичу, сделал
ему несколько замечаний, но сказал, что у него интересная трак-
товка П. И. Чайковского. Петр Кузьмич был очень смущен.
Увлекался Петр Кузьмич также живописью. Он хорошо знал
русских художников, собирал картины, литературу о живописи.
В свое время он собрал полную подшивку журналов «Старые
годы» и «Русская старина», в которых печаталось много интерес-
ного о русских художниках, деятелях искусства.
Читая эти журналы в период своей работы в Рязани, он од-
нажды обратил внимание на сообщение, что в коллекции одной
из дворянских семей Рязани хранились картины известного рус-
ского крепостного художника М. Шибанова. В журнале были
даны репродукции с его картин и сообщалось, что впоследствии
многие из этих портретов были утеряны. Петр Кузьмич, восполь-
зовавшись тем, что постоянно в то время бывал в Рязани, начал
поиски. С трудом найдя дом Селивановых, Петр Кузьмич на чер-
даке обнаружил находившиеся там в хламе чудом сохранившиеся
картины М. Шибанова. Он купил их у владелицы — старушки,
дальней родственницы Селивановых. Впоследствии эти картины

экспонировались на выставках, репродукции их имеются в книге
о М. Шибанове.
Очень большое место в жизни Петра Кузьмича занимали кни-
ги. Начал он собирать их еще в юности, когда откладывал бук-
вально каждую копейку, чтобы купить в магазине или на толкуч-
ке книгу. Интересна была подборка книг в библиотеке 15-летнего
подростка: там были и труды Гегеля, Шопенгауэра, Спенсера.
Позже, когда жизнь перебрасывала Петра Кузьмича с места на
место, с таким трудом собранная юношеская библиотека была
утеряна.
И здесь мне вспоминается удивительный случай. Когда наша
дочь училась в 6-м классе, Петр Кузьмич решил купить ей в
подарок в букинистическом магазине полное собрание сочинений
И. А. Гончарова. Каково же было наше удивление, когда, открыв
первый том, мы увидели там роспись Петра Кузьмича. Оказалось,
что это были книги из юношеской библиотеки Петра Кузьмича,
которую он собирал еще в Царицыне.
Петр Кузьмич очень любил нашего внука Костю. Несмотря
на занятость, он всегда находил время, чтобы повозиться с ним,
поговорить. Когда Костя был маленьким, Петр Кузьмич расска-
зывал ему сказки «про негритенка Джима». Собственно, это была
серия сказок о путешествиях негритенка по разным странам, его
приключениях. Все эти рассказы носили воспитательный характер
и были насыщены различной информацией, в том числе научно-
популярной. Сохранилось много магнитофонных записей бесед
Петра Кузьмича с внуком.
В последние годы Петр Кузьмич был очень занят. К нему
приходили за советами много людей. Особенно Петр Кузьмич
любил молодежь и ей отдавал много времени. Считал, что буду-
щее науки — в молодежи, и поэтому не жалел сил, чтобы помочь
молодым талантливым ученым.
H. Н. Блохин
ВЕДУЩИЙ ФИЗИОЛОГ СТРАНЫ
Я имел возможность встречаться и близко общаться с
П. К. Анохиным на протяжении более 40 лет с того дня, когда
он впервые получил кафедру физиологии на медицинском факуль-
тете Нижегородского университета в 1930 г., и до его смерти в
1974 г.
В 1929 г. я поступил на медицинский факультет, который
тогда вновь сформировался после некоторого перерыва в его су-

шествовании. Приглашались новые руководители кафедр. Помнюу
как среди студентов разнесся слух, что в Нижний Новгород при-
езжает очень молодой профессор — ученик академика И. П. Па-
влова, который лично его рекомендовал на эту должность. Помню
и первые лекции Петра Кузьмича.
Это был молодой красивый мужчина высокого роста, интерес-
ный и увлеченный лектор, необычайно обаятельный человек. Он
сразу увлек студентов своим предметом, сформировал кружок из
студентов, которые хотели участвовать в экспериментах. В корот-
кое время Петр Кузьмич стал не только уважаемым профессором,
но и любимцем нашего курса.
Среди студентов ходили рассказы об участии П. К. Анохина
в гражданской войне, о том, что особый интерес к проблемам
высшей нервной деятельности человека заставил его прямо с
фронтов гражданской войны поехать в Петроград, где он одно-
временно стал студентом-медиком и начал посещать физиологи-
ческие лаборатории, стал вести научные исследования под руко-
водством академика И. П. Павлова и, имея всего пятилетний
врачебный стаж, был рекомендован своим учителем на должность
профессора физиологии в Нижний Новгород.
Необычайная простота и доступность Петра Кузьмича сделали
его не только учителем, но и другом студентов. Я сам был в
числе тех, кто участвовал в организации ряда опытов, в добыва-
нии животных, что было нелегким делом.
В период работы Петра Кузьмича в Нижнем Новгороде про-
изошло серьезное событие в его жизни: появились боли и огра-
ничения движений в плечевом суставе. Диагноз: саркома головки
плеча. Студенты волновались о судьбе любимого профессора, ко-
торый должен был подвергнуться операции. Известный ленин-
градский ортопед профессор Ф. Р. Вреден блестяще справился с
этой задачей, удалив головку плеча и заменив ее малоберцовой
костью. На счастье, опухоль оказалась остеобластокластомой,
что давало серьезные надежды на хороший отдаленный резуль-
тат, что и подтвердилось жизнью.
Хорошо помню тревоги вокруг болезни и операции Петра Кузь-
мича. Мы выражали сочувствие супруге Петра Кузьмича Ана-
стасии Петровне, которая в тот период вела с нами занятия по
патологической физиологии. Радостно встретили мы профессора
после операции, надеясь на долгую работу его в Горьковском
мединституте, в который к этому времени превратился медицин-
ский факультет университета. Однако в 1935 г., когда я уже был
врачом, П. К. Анохин переехал в Москву на работу во вновь ор-
ганизованный ВИЭМ.
На протяжении ряда лет мне значительно реже приходилось
видеть Петра Кузьмича. Но в годы Великой Отечественной вой-
ны мы неоднократно встречались на различных научных конфе-
ренциях, посвященных вопросам лечения раненых. В то время

я был главным хирургом крупного госпиталя, занимавшегося во-
просами реконструктивной хирургии, а П. К. Анохин наряду с
физиологией стал заниматься хирургическими проблемами, свя-
занными с восстановлением поврежденных нервных стволов, ак-
тивно участвовал в работе госпиталя в Томске, затем включился
в работу Института нейрохирургии Академии медицинских наук
ссср. 1
В 1951 г. в АМН СССР был создан онкологический институт,
и я был приглашен на должность его директора. С этого времени:
и до самой смерти Петра Кузьмича мы многократно встречались.
Я был в курсе сложностей, которые подчас появлялись в его ра-
боте, радовался его научным успехам и признанию его трудов,
которое в конечном итоге выразилось в присуждении ему Ленин-
ской премии и золотой медали им. И. П. Павлова Академии наук
СССР. Было приятно, что П. К. Анохин, давний член Академии
медицинских наук СССР, стал также членом Академии наук СССР
и, по сути дела, занял положение ведущего физиолога нашей
страны.
И я благодарен судьбе за то, что она дала мне возможность
многие годы близко общаться с этим замечательным, богато ода-
ренным человеком — человеком большого ума и огромного обая-
ния.
Е. Л. Голубева
ДАЛЕКОЕ ПРОШЛОЕ
Мое знакомство с П. К. Анохиным произошло осенью 1929 г.,.
когда я была студенткой второго курса медицинского института
в Нижнем Новгороде. Приезд нового профессора физиологии из:
Ленинграда возбудил наше любопытство. Студенты группы, где
я была старостой, послали меня на разведку, поручив узнать у
него, какие учебники требуются для прохождения курса нормаль-
ной физиологии. Я ожидала увидеть почтенного старца, убелен-
ного сединами. Но дверь открыл высокий, широкоплечий, весьма
молодой человек с острым, внимательным взглядом глубоко по-
саженных глаз и роскошной копной кудрявых волос. Молодой
человек оказался профессором Анохиным.
Нам повезло, так как именно в нашей группе новый профес-
сор начал вести семинарские занятия. В начале каждого занятия
он опрашивал студентов, для того чтобы выяснить, как была по-
нята и усвоена его предыдущая лекция, и только потом перехо-
дил к разбору заданного по учебнику. Мы любили спрашивать
Петра Кузьмича о том, что непосредственно не относилось к про-

ходимому материалу. При этом он оживлялся, много и интерес-
но рассказывал. Чувствовалось, что ему было скучно разбирать
уже устаревшие материалы учебника и он откровенно предпочи-
тал обсуждать с нами новейшие проблемы физиологии.
За короткое время своего пребывания на кафедре Петр Кузь-
мич успел оборудовать лабораторию и развернуть интенсивную
научную работу сотрудников с привлечением к ней студентов.
Была объявлена запись в научный физиологический кружок, и
от желающих попасть туда не было отбоя. Комсомольская орга-
низация произвела жесткий отбор по социальному признаку.
К моему большому огорчению, я в число избранных не попала,
так как мой отец был инженером, а не рабочим. Как и следовало
ожидать, очень быстро произошел отсев и в кружке остались
лишь немногие, действительно увлеченные наукой. Самыми пре-
данными оказались Е. Ф. Стреж и А. И. Иванов, ставшие в
дальнейшем сотрудниками Петра Кузьмича. Кружковцы расска-
зывали, что работать приходилось очень много, что они заняты
все вечера. П. К. Анохин сам непосредственно участвовал в экс-
периментах и много оперировал. Окна лаборатории, находившейся
на 4-м этаже главного здания института на Волжском откосе,
светились до поздней ночи.
Очень любили мы и лекции П. К. Анохина. Они были настоль-
ко интересными и захватьгоающими, что слава о них быстро
разнеслась по городу и скоро их стали посещать не только сту-
денты, но и преподаватели других дисциплин, сотрудники нахо-
дившегося рядом биофака университета, врачи города. Как пра-
вило, лекции сопровождались весьма показательными демонстра-
циями, что было для нас совершенно новым и удивительным. Но
все это было уже в последующие годы, так как в первый год
Петру Кузьмичу пришлось прервать занятия и уехать в Ленин-
град к профессору Вредену для операции по поводу опухоли
плечевой кости.
Вернулся Петр Кузьмич в институт только в следующем году,
когда наша группа ушла в клиники. Не попав в кружок по фи-
зиологии, я пошла на кафедру патологической физиологии, где
и работала до окончания инстрітута.
Новая встреча с Петром Кузьмичом произошла уже в Москве
в 1935 г. Я работала хирургом в поликлинике больницы имени
Октябрьской революции, которая находилась у бывшего Хитрова
рынка. Солнечным октябрьским днем я шла из больницы по ули-
це Обуха, когда неожиданно меня кто-то окликнул. Это оыл
Петр Кузьмич. Расспросив о том, где и кем я работаю, он тут
же предложил мне перейти к нему в ВИЭМ. На следующий же
день я была зачислена младшим научным сотрудником в отдел
общей физиологии нервной деятельности, которым руководил
П. К. Анохин.
В те годы этот институт являлся средоточием всей передовой

научной мысли страны. В нем были объединены многие теорети-
ки биологии и медицины, крупнейшие клиницисты: А. Д. Спе-
ранский, Г. М. Франк, Б. И. Лаврентьев, Б. М. Завадовский,
В. А. Энгельгардт, М. Б. Кроль, А. В. Вишневский, Е. Н. Пав-
ловский, А. Г. Гурвич и многие другие. Наряду с известными
учеными в институте было много молодежи, приобщавшейся к
науке. Институт имел собственные печатные органы: «Газету
ВИЭМ» и журнал «Бюллетень ВИЭМ», в которых освещались все
текущие события жизни института и его достижения. Это был
подлинный храм науки, где царила особо приподнятая творческая
атмосфера. Так казалось мне в те годы и так вспоминается мне
это время теперь. Закулисная борьба за власть и приоритет, со-
перничество и прочее были где-то в глубине и нас, молодежь,
совершенно не касались.
Отдел П. К. Анохина находился на 4-м этаже корпуса ВИЭМ
в Головановском переулке (теперь это Балтийская улица, 8).
Отдел состоял из лаборатории условных рефлексов, эмбриогене-
тической, морфологической и экспериментальной лабораторий.
Для исследования условных секреторно-двигательных рефлексов
были оборудованы две камеры, где находились двухсторонний и
четырехсторонний станки, дающие возможность собаке самой
выбирать сторону подкрепления условного рефлекса. Экспери-
ментальная лаборатория состояла из большой операционной, ком-
наты для подготовки животных к операциям и клиники для
оперированных животных. Имелась еще одна комната для жи-
вотных, оборудованная душем и ванной. Необходимо отметить,
что обычно сами сотрудники ухаживали за оперированными жи-
вотными, кормили их, приводили из расположенного во дворе
вивария, мыли, выводили гулять и т. д.
В эмбриологической лаборатории стояли стеллажи с аквариу-
мами, в которых содержались аксолотли разного возраста и име-
лось все необходимое для проведения операций на аксолотлях,
включая бинокуляры и микрохирургические инструменты. Кроме
того, в отделе была большая комната для конференций и комната
для морфологической работы.
Как видно из названий лабораторий, составляющих отдел,
П. К. Анохин с самого начала своей работы в ВИЭМ широко
развернул не только работы по условнорефлекторной деятельно-
сти животных, но и экспериментально-нейрофизиологические и
эмбриологические исследования. Мне уже приходилось писать*
о том, что Петра Кузьмича часто упрекали, особенно в бытность
его в ВИЭМ, за разбросанность тематики, за работу в направле-
ниях, на первый взгляд, казалось бы, не связанных между собой.
* Голубева Е. Л. Высшая нервная деятельность новорожденных морских
свинок после разрушения их головного мозга в эмбриональном периоде //
Сборник IX совещания по физиологическим проблемам, посвященного
5-летию со дня смерти И. П. Павлова. Л., 1941. С. 26.

Многие не понимали, почему в отделе высшей нервной деятель-
лости занимаются и эмбриологическими исследованиями, и экспе-
риментальной нейрофизиологией. По этому поводу сам Петр
Кузьмич в отчете за 1936 г. писал, что в результате изучения
«закономерностей центрально-периферических соотношений нерв-
ных процессов он пришел к глубокому убеждению, что все ис-
следования необходимо распространить от объектов уже сложив-
шихся, взрослых, на объекты, развивающиеся в эмбриогенезе. Он
также утверждал, что без результатов эмбриогенетического ис-
следования невозможно составить более или менее полное пред-
ставление о механизмах нервной деятельности *.
Здесь необходимо упомянуть, что физиологические методы ис-
следования проблем онтогенеза (эмбриогенеза) нервной деятель-
ности стали развиваться лишь в 30—40-е годы, в основном за
рубежом, и они сразу же привлекли внимание П. К. Анохина.
Он подчеркивал, что «наиболее содержательные и интересные
теории об общих закономерностях нервной интеграции появились
в результате или под влиянием онтогенетических методов иссле-
дования» **. Именно поэтому в отделе были широко развернуты
В лаборатории И. П. Павлова. Ленинград. 1932 г.
* Отчет научно-исследовательской деятельности Всесоюзного ин-та экспе-
риментальной медицины им. А. М. Горького за 1933-1937 гг. М.; Л.,
1939. С. 229.
** Там же.

эксперименты по проверке ряда эмбриологических работ Вейса,
Когхилла, Детвиллера, Грея, Хольста и других зарубежных уче-
ных. В то время такой подход был совершенно новым и многие
коллеги П. К. Анохина не поняли его необходимости. Как и в
оригинальных исследованиях, в работах этого направления опыты
в основном ставили на лягушках и аксолотлях. Исходным пунк-
том этих исследований были опыты П. Вейса и его теория резо-
нанса в нервной деятельности.
Хочется подчеркнуть одну замечательную черту характера
Петра Кузьмича: всякую гипотезу он старался проверять на фак-
тическом материале, причем в самых разнообразных эксперимен-
тах. Так, для проверки теории П. Вейса в отделе были проведены
многочисленные серии опытов на аксолотлях с подсадкой допол-
нительной конечности не только в область задней НОГРІ, как это
делал Вейс, но и в другие участки тела: область жабр, глотатель-
ной мускулатуры, в различные участки туловища, в область пе-
редних конечностей. При этом широко варьировали с возрастом
и донора, и реципиента. Подсаживали не только конечности взрос-
лого животного, но и зачатки их на ранних стадиях развития
личинки. В проведении опытов участвовали многие сотрудники:
Я. А. Милягин, Е. Л. Голубева, Г. В. Никишин, К. Е. Силива-
ник, М. П. Каплан и, конечно же, сам Петр Кузьмич. При этом
данные, полученные одним из сотрудников, проверялись резуль-
татами других.
Параллельно с этими работами в отделе проводили исследова-
ние двигательных рефлексов на детенышах и взрослых морских
свинках. На этих же животных выяснялась возможность компен-
сации нарушений целостного головного мозга, производимых на
ранних стадиях эмбриогенеза. Была показана высокая степень
пластичности нервной системы и возможность компенсации фи-
зиологических функций, несмотря на значительные изменения
головного мозга в результате внутриутробных операций.
Надо сказать, что этот вопрос очень интересовал П. К. Ано-
хина и в дальнейшем он неоднократно возвращался к нему. Так,
опыты самого Петра Кузьмича по разрушению головного мозга
у плодов морских свинок, начатые еще в Горьком, в Москве были
повторены мной, а позже, в 1958 г.,— Ф. А. Ата-Мурадовой. Ко-
нечно же, это было не простое повторение работы, а дальнейшая
разработка и углубление темы. Особенно П. К. Анохина интере-
совал вопрос, какие именно структуры, связи и особенности
функционирования головного мозга обеспечивают такую высокую
пластичность центральной нервной системы и компенсацию функ-
ций. В ВИЭМ было начато подробное изучение головного мозга
оперированных в эмбриональном состоянии и доживших до взрос-
лого организма животных. Однако эти работы в связи с моей
мобилизацией в Красную Армию в 1939 г. были прерваны и более
не возобновлялись.

В лаборатории условных рефлексов с момента организации
отдела шли работы по углубленному изучению высшей нервной
деятельности на собаках. Принципиально новая методика, разра-
ботанная еще в Горьком *, позволяла учитывать не только секре-
цию, но и самостоятельный выбор собакой стороны подкрепления
и характер двигательных реакций к кормушке. Результаты этих
работ привели к детализации теории функциональных систем,
позволили объяснить многие механизмы нервной деятельности.
В экспериментальной лаборатории продолжались работы,
также начатые еще в Горьком, по изучению центральных и
периферических соотношений в нервной деятельности с примене-
нием метода гетерогенных анастомозов. Были подробно исследо-
ваны свойства нервного рубца, соединяющего центральный и пе-
риферический отрезки нервного ствола. Все эти работы сопровож-
дались обязательным морфологическим изучением регенерирую-
щего нерва, особенно тщательным в области рубца. Уже тогда
на основании полученных результатов II. К. Анохин говорил и
писал, что наступило время, когда можно приступить к осущест-
вленрію целого ряда нейрохирургических операций на нервных
стволах человека. Разработкой этого направления П. К. Анохин
позднее занимался в Институте нейрохирургии совместно с
H. Н. Бурденко **.
Основное ядро отдела П. К. Анохина с самого начала его су-
ществования составляли И. И. Лаптев, А. И. Шумилина
Т. Т. Алексеева, Я. А. Милягин, Е. Ф. Стреж. Вместе с моло-
дежью они образовали единый коллектив, в котором все охотно
помогали друг другу, делились и печалями, и радостями. Никто
не гнался за количеством печатных работ и тем более не спешил
с защитой диссертации. Все работали, увлеченные наукой. Петр
Кузьмич заражал каждого своей буквально неистощимой энерги-
ей и увлеченностью идеями. Душой отдела были старшие науч-
ные сотрудники кандидаты наук И. И. Лаптев — неподкупно че-
стный человек, «совесть отдела»—и А. И. Шумилина, у которой
каждый находил сочувствие и поддержку и получал добрый со-
вет в затруднительной ситуации.
При поступлении в отдел нового сотрудника, как и в случае
со мной, новичку отводилось некоторое время для ознакомления
с тематикой отдела и основными методическими приемами в ра-
боте. Обязательным для каждого было подробное знакомство с
литературой по проблематике отдела. Новому сотруднику, таким
* Анохин П. К. Изучение динамики высшей нервной деятельности. I. Ак-
тивный секреторно-двигательный метод изучения высшей нервной дея-
тельности // Нижегородский медицинский журнал. 1932. № 7/8. С. 42-
52.
** Бурденко H. Н., Анохин П. К. Структурные особенности боковых невром
и их хирургическое лечение // Вопр. нейрохирургии. 1944. Т. 8 № 5.
С. 3-9.

образом, давалось время присмотреться, как это практиковалось
в лаборатории И. П. Павлова. Затем, обычно на конференции
отдела, П. К. Анохин поручал сотруднику тему, давал ее обос-
нование, рекомендовал методику и основную литературу. Далее
сотрудник должен был сам собрать соответствующую литературу,
детально разработать методические приемы и приступить к экс-
периментам. Он был пущен «на волю волн», и от его энергии и
способностей зависел результат работы.
Обязательным условием проведения любого исследования были
контрольные эксперименты, к которым П. К. Анохин относился
очень строго. Каждый полученный факт необходимо было неод-
нократно повторить и подтвердить в дополнительных опытах.
П. К. Анохин ничего не принимал на веру и всегда сам старался
убедиться в достоверности полученных данных. Поэтому он часто
присутствовал на опытах, .просматривал кривые записей или про-
токолы экспериментов. Увлеченный какой-то идеей, П. К. Анохин
П. К. Анохин среди сотрудников отдела нейрофизиологии ВИЭМ. Москва.
1937-1940 гг.

неотступно думал о ней. Такое, как он выражался, «неотступное
думание» выражалось в том, что он сидел на опытах сотрудни-
ков, работы которых были связаны с ее разработкой, забывая на
некоторое время об остальных. Эта увлеченность сохранилась у
него на всю последующую жизнь.
Очень интересными и чрезвычайно полезными были наши
«среды», которые, как правило, проводились еженедельно. Часто
темой заседания был разбор результатов текущих работ — рабо-
чая конференция. Каждый сотрудник должен был быть готов к
тому, чтобы доложцть свой материал, обосновать избранную ме-
тодику, дать литературную справку. Случалось так, что
П. К. Анохин лучше помнил результаты проведенных опытов,
нежели их непосредственный исполнитель. Очень часто и лите-
ратуру по данной конкретной теме Петр Кузьмич знал лучше,
чем сотрудник, разрабатывавший эту тему. Память у него была
великолепная. Особенно интересно было тогда, когда Петр Кузь-
мич думал вслух, что бывало довольно часто. Он рассуждал о
результатах какого-нибудь опыта, высказывал сомнения, приво-
дил соображения за и против, делился различными предположе-
ниями. Некоторые заседания были посвящены обсуждению лите-
ратурных новинок. Чтобы не быть голословной, привожу не-
сколько тем конференций 1937 г. по сохранившимся у меня
записям:
10 апреля: К. Е. Силивапик «Изучение механизма локомоции
у низших животных» (работы Грея, Хольста, Фридлендера и
собственные данные).
22 апреля: Е. Ф. Стреж «Активный секреторно-двигательный
метод в изучении высшей нервной деятельности».
29 апреля: рабочая конференция.
10 мая: П. К. Анохин «Функциональная система как основа
интеграции нервных процессов в эмбриогенезе» (обсуждение те-
зисов доклада на VII съезде физиологов).
Как видно из этих примеров, П. К. Анохин ставил на обсуж-
дение работы свои и сотрудников, привлекал внимание аудито-
рии к наиболее интересным новинкам литературы. Часто в работу
конференций вовлекались сотрудники других лабораторий
ВИЭМ, а также приглашенные для чтения докладов из других
городов. На заседаниях П. К. Анохин старался вовлечь
всех сотрудников в обсуждение доложенной работы, особенно
когда разбирались его собственные статьи. Однако возражать и
спорить с ним было очень трудно, потому что он буквально по-
давлял логикой рассуждения, обилием доказательств и ссылками
на обширный фактический материал. Ему был свойствен необы-
чайно широкий кругозор, способность видеть противоречия в не-
оспоримых, казалось бы, и проверенных временем положениях.
Очень заботился Петр Кузьмич и о расширении кругозора
своих сотрудников, считал необходимым быть в курсе последних

достижений физиологии. Он требовал обязательного посещения
не только конференций отдела, но и заседаний Ученого совета
института и Московского общества физиологов, говоря, что это
важно не только для знакомства с новыми работами, но и для
выработки навыка участия в дискуссиях.
Очень тщательно Петр Кузьмич правил наши работы при под-
готовке их к печати. Особое внимание он обращал на постановку
задачи и цели исследования, требуя не только ясного изложения
этих предпосылок и всего сделанного, но и проведения четкой ло-
гической связи настоящего исследования с предшествующими ре-
зультатами работ отдела в данном направлении. Каждое сообще-
ние, по требованию П. К. Анохина, должно было представлять
собой результаты исследования, решающего определенную зада-
чу, ответ на которую являлся бы подтверждением или отрица-
нием выдвигаемого предположения или дальнейшей разработкой
этого предположения. Логическая связь каждого исследования с
общим направлением работы отдела должна была проходить, как
любил говорить Петр Кузьмич, красной нитью во всем изложе-
нии и выводах.
Очень внимательно он относился к названию статьи, говоря,
что оно обязательно должно отражать суть работы. Совершенно
не выносил он таких неопределенных заглавий, как «К вопросу
о...», «Некоторые данные о ...», не допускал публикации отдель-
ных фактов без их связи с общим направлением. Необходимо под-
черкнуть, что П. К. Анохин никогда не включал себя в состав
авторов работы, если он сам в ней непосредственно не участво-
вал.
Корректируя работы сотрудников, П. К. Анохин добивался
четкости формулировок и ясности изложения, был нетерпим к ор-
фографическим и стилистическим ошибкам. Когда изложение ма-
териала было непоследовательным и нелогичным или попадались
неверно построенные фразы, любимым замечанием Петра Кузь-
мича, которое он писал на полях, было: «Телега впереди лоша-
ди». Привожу несколько его пометок на работах сотрудников.
Так, отчаявшись разобрать многословный отчет одного сотрудни-
ка, изложенный на трех страницах, он пишет: «Пусть сам автор
даст 30 строчек человеческого текста, что получено при такой-то
постановке опыта». На полях другого отчета он пишет: «Кому
интересно, что Вами было произведено исследование, важно, что
Вы получили». И наконец, потеряв, видимо, терпение и не сделав
никаких замечаний, он пишет: «Почему автор не соизволил про-
смотреть свое творчество? Ничего не понять...» В другой работе
научного сотрудника им сделаны такие пометки: «Удивительно
небрежно написано. Обычная работа члена научного студенче-
ского кружка. Где предпосылка?» Последнее замечание относится
к часто практикуемому и в настоящее время началу статьи:
«Работа имела целью выяснить...» В ответ на заключительную

фразу статьи достаточно общего характера он замечает на полях:
«Где мораль? Для чего все это делалось? Необходимо точно сфор-
мулировать то новое, что хочет сказать автор...»
П. К. Анохин был ученый с чрезвычайно развитым даром на-
учного предвидения, способностью видеть ростки нового, где бы
они ни появлялись и как бы малы они ни были. Один из бли-
жайших учеников академика И. П. Павлова, П. К. Анохин с са-
мого начала своей научной деятельности шел своим, непроторен-
ным путем, внося новую струю во все, к чему бы он ни прика-
сался. Многие называли его фантазером, но все развитие
физиологии мозга за последние десятилетия подтверждает не-
обычайную прозорливость этого большого ученого.
К. В. Гавриков
РЕВОЛЮЦИЕЙ РОЖДЕННЫЙ
Осанистый, с гордо поднятой головой и легкой улыбкой, оза-
рявшей его подвижное лицо, он стоял неподвижно на высоком
берегу Волги. Зачесанные назад волосы серебрились на солнце.
Петр Кузьмич пристально вглядывался в безбрежную панораму
заволжских далей, и его переполняло по-юношески радостное чув-
ство. Он возвращался в город своего детства. Позади остались
долгие годы невероятно трудной работы.
Его талант исследователя, глубочайшие профессиональные
знания, нестандартность мышления и широчайшая культура, ум-
ноженные на трудолюбие и увлеченность, преобразовали, каза-
лось бы, окончательно сложившиеся научные представления о
закономерностях организации живой природы. Он стал перво-
открывателем нового научного направления — физиологической
кибернетики, о чем свидетельствуют высказывания ряда советских
и зарубежных ученых (В. А. Шидловский, К. В. Судаков, С. Кор-
сои, П. Маклейн и др.).
Велики итоги проделанной им работы. Создана теория функ-
циональных систем, которая стала новым методологическим прин-
ципом познания природы, инструментом научных исследований
центральных проблем современной физиологии и медицины.
Сделан шаг в раскрытии законов этапного развития организмов,
становления поведения и мышления.
Нелегким был путь к признанию. Многие годы категорично
мыслящие оппоненты не могли, а в ряде случаев и не желали
признать его учение. Необходимо было изменить ракурс научно-

го видения и анализа изучаемых явлений, чтобы понять и оце-
нить его вклад в науку. Не каждый ученый в зените своего пути,
а порой мимолетной славы способен пойти на это. Проще, до-
ступней и спокойней для многих было сохранить сложившиеся,
устоявшиеся десятилетиями научные представления, превратив-
шиеся в наборы аксиом и цитат.
Научные исследования П. К. Анохина нарушили этот покой.
В науку он внес революционизирующее начало. Именно поэтому
к нему тянулась молодежь с жаждой познания нового. Это в еще
большей степени разделяло всех, кто его знал, на категориче-
ских приверженцев и категорических противников. Нередко по-
следние преобладали как по рангам научных регалий, так и по
общему количеству, поскольку регалии вели за собой тех, кто не
обладал способностью выйти на высокий уровень его мышления
и научного видения.
Непрерывная борьба с косностью в науке, борьба с природой
за раскрытие ее тайн стали целью его жизни, объединились для
него в единую жизненную систему. Требовался постоянный поиск
все новых доказательств правильности открытого им пути, даль-
нейшее изучение с новых, созданных им методологических пози-
ций кардинальных проблем современного естествознания.
Мне неоднократно довелось быть рядом с Петром Кузьмичом
в те дни, когда он возвращался после долгих лет разлуки в го-
род своего детства. Он любил его, тянулся к дорогим для него
местам, искал встреч с людьми своего детства.
На улице, извивающейся по склону глубокого оврага, сохра-
нился его дом, ветхий, с небольшими окнами и покосившейся
дверью. В центре нашего большого, современного индустриально-
го города уцелел кусочек дореволюционного Царицына. Природа
как бы укрыла его от потрясений гражданской войны, реконст-
рукций первых пятилеток, варварских разрушений, учиненных
фашистами в годы Великой Отечественной войны, послевоенных
восстановительных работ.
Во встрече с однокашниками открылась первая страница его
детства. Свободолюбивый и живой, он умел постоять за себя и
в драке даже с более сильным сверстником. Петр Кузьмич рас-
сказывал мне, что иногда в составе небольшой ватаги мальчишек
он принимал участие в дерзких набегах на яблони, что росли
во дворе местного священника. Высокий забор, сторож и его со-
баки не были непреодолимым препятствием. Наказания он пере-
носил стойко, без плача, лишь хмуря выцветшие на солнце
брови. Задорный, открытый характер, бесстрашие и мальчишечья
предприимчивость выделяли его среди сверстников, прочно закре-
пили за ним кличку Петька Рыжий. Она сохранилась в памяти
одного из участников тех давних событий — Анны Александров-
ны Зинченко. С ней мы встретились чуть позже. Вновь с различ-
ными вариациями возникли воспоминания о семье, где он рос,

дружной, многодетной, постоянно проживающей в скромном до-
статке.
— В долгие зимние вечера,— вспоминал Петр Кузьмич,— за
столом с кипящим самоваром собирались взрослые. Приходили
товарищи отца с железной дороги. Начинались жаркие обсужде-
ния тягот и несправедливостей жизни.
Среди присутствующих на этих встречах были участники ре-
волюции 1905 года, те, кто создавал боевые дружины и органи-
зовывал революционные выступления царицынского пролетариа-
та. История знает много славных имен царицынских революцио-
неров-железнодорожников, таких, как, например, И. Е. Кузнецов,
А. С. Кавгила, И. В. Циг.
— Их влияние на умонастроение масс было велико и плодот-
ворно,— продолжал Петр Кузьмич.— Звучали призывы к борьбе
за лучшую жизнь. Царицынские железнодорожники имели слав-
ные революционные традиции. Они стояли на передовых рубежах
борьбы с гнетом эксплуататоров и царским самодержавием. Имен-
но они первыми в нашем городе еще до свержения Временного
правительства на общем собрании рабочих Юго-Восточного депо
приняли резолюцию о передаче всей полноты власти в городе в
руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
С жадным вниманием вслушивался юноша в речи взрослых,
стараясь понять их содержание. Петр Кузьмич лично знал и не-
однократно встречался с Я. Е. Ерманом и С. К. Мининым, став-
шими позже, в дни Октябрьской революции, руководителями ца-
рицынских большевиков. Так начиналось его политическое вос-
питание, проснулся интерес к знаниям. Он рано научился читать
и этим обратил на себя внимание учителя местной школы, одного
из тех людей, кто нес в народ культуру и образование. Учитель
разрешил пользоваться своей библиотекой с хорошо подобран-
ными книгами по философии, психологии, математике, астроно-
мии. Поистине находкой стал для пего научно-популярный жур-
нал «Вестник знаний».
В церковноприходскую школу он был принят на казенный
кошт, так как родители не имели средств для уплаты за его
обучение. Учение давалось легко, и в этом отношении он
заметно опережал сверстников. Однако были и сложные ситуа-
ции.
— На одном из уроков по закону божьему,— рассказывал мне
Петр Кузьмич,— вместо заданных мне для запоминания религиоз-
ных догм я изложил материалистическое представление о проис-
хождении мира и человека. Аргументация, наверное, была убе-
дительной, так как поп оказался не в состоянии что-либо возра-
зить. Он прервал урок и разъяренный вылетел из класса, хлопнув
дверью. Лишь вмешательство доброжелательных ко мне людей
позволило предотвратить назревший конфликт и продолжить мне
учебу.

Приближалось время революционных свершений. Первая ми-
ровая война в еще большей степени обострила социальные про-
тиворечия в царской России, окончательно подорвала ее экономи-
ку, усилила борьбу масс за свержение царского самодержавия.
Учащиеся были в гуще политических событий и активно участво-
вали в них. В этих условиях формировались мировоззрение и
классовые политические убеждения, которые и привели Петра
Кузьмича в ряды Красной Армии, а затем на политическую рабо-
ту в должности ответственного редактора газеты «Красный Дон»
и комиссара по печати.
Революции нужны были грамотные люди. Петр Кузьмич ста-
новится активным участником борьбы за социалистическое пре-
образование общества. Оценивая роль этого периода, П. К. Ано-
хин сказал, что революция и связанное с ней необыкновенное
обнажение человеческих характеров пробудили у него колоссаль-
ный интерес к физиологии мозга. Важную роль в становлении
дальнейшей судьбы П. К. Анохина сыграли А. В. Луначарский,
В. М. Бехтерев, И. П. Павлов.
Пристальное исследование истоков научного творчества
П. К. Анохина приводит к выводу, что его талант научного ис-
следователя формировался на фоне социалистических преобразо-
ваний нашего общества, его жизнь — яркий пример того, как
много дала Советская власть для развития интеллектуального
потенциала людей труда.
П. К. Анохин и его боевые друзья с участниками съемочной группы фильма
«Трое в пути» из Чехословакии

H. И. Касаткин
НАШИ ВСТРЕЧИ
В конце 1928 г. или в самом начале 1929 г. в Ленинградском
институте мозга им. В. М. Бехтерева я, аспирант института, слу-
чайно встретился и познакомился с жизнерадостным молодым; че-
ловеком с пышной шевелюрой и несколько размашистыми движе-
ниями. Это был Петр Кузьмич Анохин. Он иногда появлялся в
институте, пытливо интересуясь исследованиями лабораторий, но
больше всего морфологией мозга и поведенческими работами.
В мае 1929 г. в Ленинграде проходил примечательный во мно-
гих отношениях I Всесоюзный съезд по изучению поведения че-
ловека. Петр Кузьмич и я присутствовали на нем по гостевым
билетам. Во время съезда проводились экскурсии по лаборато-
риям города, интересным для участников съезда. Экскурсии по
павловским лабораториям проводил по поручению И. П. Павло-
ва Петр Кузьмич, и, надо сказать, с большим подъемом.
В 1930 г. мы узнали, что Петр Кузьмич избран профессором
на кафедру нормальной физиологии медицинского факультета
Нижегородского университета. С тех пор началась плодотворная
научная деятельность Петра Кузьмича. Вплоть до Великой Оте-
чественной войны мне приходилось часто встречать Петра Кузь-
мича на различных научных совещаниях, на которых в полной
мере развернулся его ораторский талант.
* * *
Через несколько лет после образования в 1944 г. Академия
медицинских наук СССР получила теперешнее, капитально отре-
монтированное здание. Петр Кузьмич в качестве члена президиу-
ма Академии принимал участие в организации работы его аппа-
рата. Однажды я повстречал его в этом доме. Он на обычный
вопрос о делах улыбнулся и, широким жестом показав вокруг,
сказал:
— Вот чем приходится теперь заниматься: столы, папки...
Разумеется, такая деятельность не могла удовлетворить Пет-
ра Кузьмича, и он вскоре ее оставил. Однако Петр Кузьмич про-
должал частенько заглядывать на Солянку и в трудный для него
период начала пятидесятых годов всегда встречал там теплый
прием и, насколько я помню, полное понимание.
Надо откровенно сказать, что в те дни Петру Кузьмичу при-
ходилось нелегко. Только те, кто верил в его талант, по мере
сил поддерживали его. Припоминаю, как на одном заседании от-
дела медико-биологических наук АМН СССР в 1951 или 1952 г.
Петр Кузьмич делал обстоятельный доклад о своих работах. Вы-

ступивший в прениях А. Г. Иванов-Смоленский резко раскрити-
ковал сообщение Петра Кузьмича. Обвинение сводилось к тому,
что Петр Кузьмич отходит от учения И. П. Павлова, подвергая
ревизии его основные положения. Надо было видеть, с каким
достоинством, внешне спокойно отвечал Петр Кузьмич на эти
упреки. Он, между прочим, сказал, обращаясь к Иванову-Смо-
ленскому:
— Вы, Анатолий Георгиевич, проработали у Павлова тринад-
цать лет, я — двенадцать, и, стало быть, мы хорошо знаем мысли
нашего учителя.
Многие присутствовавшие поддержали тогда Петра Кузьмича.
* * *
Весьма характерно отношение Петра Кузьмича к научной мо-
лодежи. На одной большой конференции в ВИЭМ мой молодой
сотрудник А. Н. Шеповальников делал один из первых в своей
жизни докладов. Случилось так, что в самый ответственный мо-
мент подвела техника. Докладчик растерялся и несколько скомкал
окончание сообщения. После доклада Петр Кузьмич подошел к
смущенному докладчику и сказал:
— А знаете, мне понравился Ваш доклад. Надо смелее штур-
мовать вершины науки.
Нужно ли говорить, как эти доброжелательные слова ободри-
ли тогда докладчика и запечатлелись в его памяти на всю жизнь.
* * *
Особенно следует рассказать об огромном интересе Петра
Кузьмича к такому редкому феномену природы, как сиамские
близнецы. В сороковых и пятидесятых годах в клинике профес-
сора Г. Н. Сперанского в педиатрическом институте АМН СССР
последовательно находились две пары сросшихся двоен: вначале
ишиопаги, а позднее торакопаги. Петр Кузьмич поручил своей
сотруднице Т. Т. Алексеевой изучение у этих детей роли нервно-
гуморальных механизмов в протекании некоторых физиологиче-
ских процессов. Одновременно мною на детях-торакопагах экспе-
риментально выяснялось возможное влияние образования услов-
ных рефлексов изолированно у одного ребенка на поведение дру-
гого. Петр Кузьмич неоднократно приходил в клинику к детям,
и мы живо обсуждали результаты. Впоследствии я передал свои
материалы Петру Кузьмичу, но они остались неиспользованны-
ми. В 1961—1962 гг. нам удалось всесторонне изучать еще одну,
наиболее редкую форму сросшихся двоен: детей-краниопагов.
Дети находились в клинике Ленинградского нейрохирургического
института им. Поленова, и при встрече с Петром Кузьмичом я
подробно рассказывал о них. К сожалению, Петр Кузьмич не

видел снятый Ленфильмом цветной документальный фильм, по-
священный проблеме сиамских близнецов вообще и нашим кра-
ниопагам в частности.
Помимо отдельных встреч с Петром Кузьмичом, о которых я
только упомянул, и всегда дружеских бесед огромное впечатле-
ние на меня, как и на других, производили выступления Петра
Кузьмича на съездах, конференциях, сессиях и других научных
собраниях, всегда хорошо аргументированные, наполненные жи-
вой мыслью. Они производили неизгладимое впечатление. Таким
Петр Кузьмич и останется в памяти всех знавших его: пытливый
мыслитель, вдохновенный оратор, ученый с большой буквы.
А. И. Шумилина
«МИНУВШЕЕ ПРОХОДИТ ПРЕДО МНОЙ...»
Как известно, воспоминания имеют субъективный характер и
несут отпечаток личных впечатлений. Я не вела дневника, и кое-
что стерлось в памяти, а то, что сохранилось, носит отрывочный
характер, страдает однобокостью и ограниченностью но отноше-
нию к поразительно разносторонне одаренной личности П. К. Ано-
хина, страстно одержимого научным поиском.
Из многочисленных учеников Петра Кузьмича, успешно раз-
вивающих идеи своего учителя, выступающих с воспоминаниями
о нем, уже не осталось участников и свидетелей начального пе-
риода его научно-исследовательской и педагогической деятельно-
сти на кафедре физиологии Горьковского медицинского институ-
та, где были получены экспериментальные данные о системной
организации физиологических функций и сформулированы основ-
ные положения теории функциональной системы. Это и послужи-
ло для меня побудительным мотивом поделиться воспоминаниями
об этом периоде работы П. К. Анохина.
Окончив в 1931 г. медицинский факультет Среднеазиатского
государственного университета, я поступила в аспирантуру на
кафедру нормальной физиологии. Но осенью того же года меня
и других моих сокурсников мобилизовали на борьбу с эпидемией
малярии в один из районов Узбекистана. Здесь я заболела тремя
формами малярии и по рекомендации врачей должна была вые-
хать за пределы Средней Азии. Это совпало с переводом мужа в
Нижний Новгород, куда была переведена и я для прохождения

аспирантуры на кафедру нормальной физиологии медицинского
института.
Еще в Ташкенте я узнала, что руководит этой кафедрой уче-
ник И. П. Павлова профессор Петр Кузьмич Анохин. О нем вос-
торженно рассказывала мне ученица профессора Н. А. Рожанско-
го Мария Александровна Уколова, которая была наслышана о
Петре Кузьмиче от доцента Дмитрия Андреевича Бирюкова, не-
которое время работавшего в лаборатории И. П. Павлова. По
словам Дмитрия Андреевича, И. П. Павлов возлагал на П. К. Ано-
хина большие надежды в развитии учения о высшей нервной
деятельности и рекомендовал его на самостоятельную работу в
качестве заведующего кафедрой физиологии Нижегородского ме-
дицинского института.
На второй день после приезда в Нижний Новгород я отпра-
вилась на кафедру физиологии, здание которой было расположе
но в одном из красивых уголков города на о і косе над Волгой.
Со страхсм и трепетом поднимаясь по лестнице на второй этаж,
я увидела спускавшегося вниз молодого, высокого, спортивного
вида человека в бежевом плаще. Поравнявшись, спросила:
- Где находится кафедра нормальной физиологии и кабинет
профессора Анохина?
Он остановился и в свою очередь спросил:
— Чем могу быть полезен?
Растерявшись, я что-то пробормотала и подала ему направле-
ние Главного управления медицинскими учебными заведениями
(ГУМУЗ). Он прочитал его с некоторым удивлением и пригла-
сил меня в кабинет. Я понял, что перевод мой не был согласо-
ван с ним. Тем не менее Петр Кузьмич стал расспрашивать, чем
я занималась в первый год аспирантуры и какой раздел физио-
логии меня интересует. Заканчивая беседу, он предложил мне
на следующий день прийти на операцию, которая будет прово-
диться на собаке.
С волнением я переступила порог операционной. Оперировал
сам Петр Кузьмич, ассистировал ему студент А. И. Иванов, хо-
роню владевший хирургической техникой. Операция проводилась
под морфийно-эфирным наркозом, который давал студент Б. Ма-
твеев. Операционная сестра Мария Матвеевна, лаборант кафедры,
ловко справлялась со своими обязанностями. Операция состояла
в анастомозировании (сшивании) центрального отрезка блуждаю-
щего нерва с периферическим отрезком лучевого нерва. Петр
Кузьмич тщательно отслаивал нервы, не травмируя окружающие
ткани. Перерезав нервы, он прошивал за оболочки сшиваемые
концы и соединял их точно конец в конец. Это была филигран-
ная работа.
Во время операции Петр Кузьмич объяснял всем ее ход м
смысл, направленный на изучение центрально-периферических
-отношений в нервной деятельности в условиях гетерогенных по

своим функциональным особенностям нервных стволов. При этом
он подчеркивал, что для анализа процесса перестройки нервного
центра под влиянием новой периферии на протяжении длитель-
ного времени процесса регенерации необходимо иметь определен-
ные показатели его функции на периферии и доступ к нему с
периферии, т. е. афферентные и эфферентные показатели. Наи-
более удобным для наблюдения, по его мнению, являлось ядро
блуждающего нерва: его можно проецировать на мышечный ап-
парат, доступный для регенерации, и кожу, доступную для
раздражения.
После операции Петр Кузьмич с некоторой строгостью разъ-
яснил нам необходимость тщательного обследования конечности,
получившей новую, по функциональным особенностям, иннерва-
цию, строгого протоколирования результатов обследования чув-
ствительности и двигательной активности в области иннервации
и участия конечности в локомоции. Мне он рекомендовал при-
сматриваться к новой обстановке, к обследованию оперированных
собак, а также к опытам с условными рефлексами. Все это было
для меня совершенно новым. Об анастомозах до этого я вообще
ничего не слышала, а об условных рефлексах почти столько же.
Тем более что здесь, на кафедре, они проводились по разрабо-
танной Петром Кузьмичом секреторно-двигательной методике ак-
тивного выбора животным стороны подкрепления на удлиненном
станке с двумя противопоставленными кормушками. К началу
учебного года возвратились из отпуска старший ассистент
А. Н. Черневский и аспирант С. Л. Балакин. Были зачислены
в штат кафедры новый ассистент Е. И. Артемьев и аспирантка
Т. Т. Алексеева, а вскоре еще два аспиранта — И. И. Лаптев
и Б. А. Глассон, а через полгода и аспирант В. М. Касьянов.
При этом активно работали студенты А. Иванов, Б. Матвеев,
Е. Стреж. Таким образом, сформировался довольно мощный кол-
лектив молодежи, увлеченный идеями своего учителя: изучение
сложных механизмов приспособительной деятельности организма
к изменениям окружающей среды. В таком составе прошел весь
горьковский период педагогической и научно-исследовательской
деятельности кафедры под руководством П. К. Анохина.
Первым заданием нашего аспирантского курса был большой
практикум по всем разделам физиологии. Хорошо помню опыты
под микроскопом с анализом сосудистой реакции в лапке лягуш-
ки при раздражении периферического отрезка седалищного нерва
на разных сроках его дегенерации (опыты Клода Бериара), ана-
лиз сокращений изолированного сердца теплокровного:животного
на различные введения. Долгие вечера мы проводили у муфель-
ной печи при определении содержания органических и неоргани-
ческих веществ в слюне собаки на разные виды пищи, изготов-
лении капиллярных электрометров для определения мышечных
потенциалов и многое другое. Мы засиживались до 11—12 часов

ночи, а в кабинете работал Петр Кузьмич, периодически загля-
дывая к нам в аспирантскую, интересуясь нашей работой и экс-
периментами. Домой он уходил иногда и после нас.
Одновременно мы проходили хирургический практикум анасто-
мозироваиия нервов. Мы должны были последовательно овладе-
вать подготовкой животных к операции, их наркотизацией, обя-
занностями операционной сестры, подготовкой соответствующих
инструментов и материалов, стерилизацией их и подачей хирургу
в нужный момент. Потом мы в качестве ассистентов принимали
участие в операциях, которые проводил Петр Кузьмич. И только
после всесторонней подготовки сотрудник допускался к самостоя-
тельной операции по своей теме. Как правило, все операции раз-
рабатывал Петр Кузьмич, были ли это анастомозы блуждающего
нерва с нервами плечевого сплетения, с зрительными и цилиар-
ными нервами, с лицевым и язычным, диафрагмального с ба-
рабанной струной и т. д. Такой набор анастомозов был использо-
ван для выяснения вопросов, возникавших при обследовании пе-
редней конечности собаки, получавшей несвойственную ей вагус-
ную иннервацию.
После регенерации блуждающего нерва в периферический от-
резок анастомоэированного нерва, при обследовании конечности
в ответ на почесывание кожи возникали специфические аффеяент-
ІІа кафедре физиологии Горъковского медицинского института.
Слева направо: А. И. Шумилина, А. Г. Иванов, П. К. Анохин,
С. Л. Валапин, Т. Т. Алексеева. 1933 г.

иые явления в виде кашля, а при надавливании па мышцы — рво-
та. Появляясь в виде легкого покашливания по окончании реге-
неративного процесса, они постепенно усиливались и на четвер-
том-пятом месяце достигали максимума в виде затяжного при-
ступа кашля или висцеральной рвоты. Затем шли на убыль и
к концу года даже при значительных усилиях нельзя было выз-
вать ни кашля, ни рвотных движений, в то время как электро-
кожное раздражение в зоне, получившей вагусную иннервацию,
вызывало болевую реакцию.
Однако эта отчетливая адаптация ядра блуждающего нерва к
специфическим воздействиям новой периферии не совсем устра-
няла прежние формы отношений: при искусственном повышении
возбудимости ядра блуждающего нерва снова восстанавливались
и кашель, и рвота. В качестве примера можно сослаться на слу-
чай с ожогом второй степени в зоне с затухшими специфиче-
скими вагусными явлениями. При легком почесывании по пери-
ферии ЯЗЕОЧКИ, образовавшейся на месте ожога, восстанавлива-
лись и кашель, и рвотные движения.
Анализируя динамику этих афферентных явлений, Петр Кузь-
мич еще тогда, более пятидесяти лет тому назад, ставил вопрос
принципиального значения: о внутренних механизмах этого явле-
ния и их связи с характеристикой первого ценгрального синап-
са, принимающего разнообразные периферические возбуждения.
Для выяснения этого вопроса он сравнивал реакцию собаки с
двухлетним анастомозом на электрокожное раздражение анасто-
мозированного блуждающего нерва и интактного на противопо-
ложной стороне. Оказалось, что при одних и тех же параметрах
тока раздражение интактного блуждающего нерва вызывает обыч-
ное замедление дыхательных движений и даже остановку их,
в то время как при раздражении анастомозированного блуждаю-
щего нерва с периферическим отрезком нерва передней конечно-
сти собака отвечает болевой реакцией, сопровождающейся мощ-
ными мышечными сокращениями.
Этот вопрос интересовал Петра Кузьмича и все последующие
годы. Он считал его одной из очередных задач своих исследова-
ний электрофизиологическим методом, особенно на основе сло-
жившихся у него в последние годы жизни представлений об ин-
гегративной деятельности нейрона. Но внезапная смерть унесла
с ним его невысказанные мысли.
Наряду с афферентными явлениями при анастомозе блуждаю-
щего нерва с нервами передней конечности появлялись и харак-
терные эффекторыые проявления. По окончании регенеративного
процесса электрическое раздражение блуждающего нерва вызы-
вало сокращение мышцы, а через месяц или даже полмесяца
мышцы, получившие вагусную иннервацию, начинали сокращать-
ся синхронно с дыхательным ритмом и отражали его изменения
при различных воздействиях. Регистрация камертонных колеба-

ний показала, что эти мышечные сокращения могут быть не
только синхронными, но и опережающими и запаздывающими
по отношению к грудной клетке. Такие же данные получены и
при глотательных актах.
Тщательный анализ этого факта привел П. К. Анохина к ра-
бочей гипотезе о тех формах распространения возбуждений, ко-
торые существуют в пределах определенной функциональной си-
стемы. Он писал: «Это убеждает нас в том, что включение гете-
рогенного периферического органа в систему активной работы
несвойственного ему центра происходит этапами и, очевидно,
в каждом отдельном этапе имеются свои факторы, включающие
ту или иную часть мышцы в работу... В этом можно убедиться,
раздражая непосредственно блуждающий нерв и наблюдая со-
кращение мышц. Сокращение это всегда более обширное и более
мощное, чем сокращение на естественные активные импульсы
ядра блуждающего нерва. Это убеждает нас в том, что происхо-
дит избирательное включение мышц в активную работу данного
центра... Что импульс, посылаемый центральной нервной системой
на мышцу, всегда приурочен к какому-то определенному этапу
развития глотательного акта» *.
В качестве индикатора специфических свойств возбуждения в
центральных нервных образованиях П. К. Анохин использует
разнообразные воспринимающие поверхности с различными ре-
цепторными образованиями, в том числе и роговицу глаза, кото-
рую он считает наиболее подходящим в этом отношении объек-
том. Она имеет ограниченную, удобную для раздражения локали-
зацию и возбуждается не только механическими, но и темпера-
турными и химическими факторами. Связь ядра блуждающего
нерва с роговицей глаза осуществлена при помощи анастомоза
этого нерва со зрительным и проходящим вместе с ним цилиар-
ным нервами.
Выполнение этого исследования было поручено мне, но опера-
цию, которая представляла определенные технические трудности,
как обычно, разработал и выполнил Петр Кузьмич сам, исполь-
зуя меня в качестве ассистента. И только позже я начала прово-
дить ее сама. Трудности состояли в том, чтобы при перерезке
зрительного и цилиарного нервов длиной в 2 см в ограниченном
пространстве глазницы не повредить очень тонкую артерию, обес-
печивающую кровоснабжение сетчатки. При этом надо создать
условия устойчивого контакта анастомозируемых концов нервов
без ограничения подвижности зрительного нерва в связи с дви-
жениями глазного яблока. Я должна признаться, что для меня
эта работа была хорошей школой целеустремленного научного
поиска, строгого эксперимента с использованием адекватных и
* Анохин П. К. Проблема центра и периферии в современной физиологии
нервной деятельности // Проблема центра и периферии в физиологии
нервной деятельности. Горький, 1935. С. 9-70.

убедительных контрольных опытов. Этому в значительной степе-
ни способствовали беседы и нелицеприятные критические заме-
чания нашего дружного коллектива, вдохновляемого Петром
Кузьмичом, его мыслями, высказываемыми на конференциях и в
частных беседах.
Наряду с этими работами проводилось изучение нервного руб-
ца, возникающего в месте анастомоза нервов. Т. Т. Алексеева
показала, что на определенной стадии регенерации он обладает
способностью к обобщению нервного импульса на основе эфап-
тической передачи возбуждения по еще не миелинизированным
нервным волокнам. Все исследования с анастомозами нервных
стволов проводились исполнителем с обязательным гистологиче-
ским контролем дегенеративных и регенеративных процессов в
нервном рубце и периферическом конце нерва вплоть до нервных
окончаний. Препараты, как правило, просматривал Петр Кузьмич.
Так мы начинали изучение центрально-периферических отноше-
ний в нервной деятельности.
Одновременно с проблемами центра и периферии в нервной
деятельности кафедра проводила исследования по высшей нерв-
ной деятельности по секреторно-двигательному методу активного
выбора стороны подкрепления. Опыты ставили ассистенты, все
аспиранты и студент Е. Ф. Стреж. Было обнаружено, что дви-
гательный компонент более лабилен, чем секреторный: он прояв-
ляется тогда, когда секретный или «еще держится на нуле, или
уже пришел к нулю». Кроме того, двигательное поведение дает
возможность проследить переходы одной деятельности в другую,
например пищевой в ориентировочно-исследовательскую или даже
оборонительную. Это отчетливо проявилось в опытах Е. Ф. Стре-
жа, когда по рекомендации присутствовавшего на опыте Петра
Кузьмича вместо хлебных сухарей в кормушку положили мясо.
В ответ на условный раздражитель собака, как обычно, пошла в
сигнализируемую сторону, постояла около кормушки до подачи
подкрепления, но, когда в кормушке она увидела вместо сухарей
мясо, у нее возникла ориентировочно-исследовательская реакция.
Случай, говорят, благоприятствует умам подготовленным:
у П. К. Анохина возникла мысль, что в условной реакции фор-
мируется модель ожидаемого и, следовательно, прогнозируемого
результата, которая впоследствии будет названа акцептором ре-
зультата действия и рассматриваться как один из узловых ме-
ханизмов сложной системной организации целенаправленного по-
ведения — как аппарат прогнозирования, сличения и контроля
соответствия с ним обратной афферентации от параметров реаль-
ного результата.
Исследования по высшей нервной деятельности, как и по
проблеме центра и периферии, имели широко разветвленный ха-
рактер. Еще в Горьком были начаты опыты по нейрофизиологи-
ческому анализу феномена Кунстман-Орбели — синхронных дви-

жений деафферентированной конечности с актом глотания, ды-
хательными движениями и др. Опыты ставил А. Н. Черневский,
а мне было поручено продолжать их в ВИЭМ в различных ва-
риантах. Методом условной оборонительной реакции было уста-
новлено, что опережающая реакция деафферентированной конеч-
ности является показателем позиционного возбуждения в виде
распределения мышечного тонуса, обеспечивающего локальный
двигательный акт, что свидетельствовало о двойственной природе
моторного возбуждения.
За результатами всех исследований Петр Кузьмич наблюдал,
присутствуя на опытах, беседуя с сотрудниками обязательно по
протоколам опытов, а также при обсуждениях материалов экс-
периментов на конференциях. На этих конференциях он учил нас
логически мыслить, выдвигая несколько предположений и убеди-
тельно отвергая несостоятельность некоторых из них, защищал
наиболее обоснованные, тут же предлагая некоторые варианты
контроля.
Будучи учеником И. П. Павлова, Петр Кузьмич с глубоким
уважением относился к своему великому учителю до последних
дней своей жизни. Он подчеркивал, что предложенная им теория
функциональной системы является развитием павловского учения,
и естественно, что в списке обязательной литературы нашего ас-
пирантского курса первое место занимали произведения И. П. Па-
влова, диссертации и сборники трудов сотрудников его лабора-
тории, а также труд И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга»,
произведения H. Е. Введенского и А. А. Ухтомского. Широко ис-
пользовался «Физиологический журнал». С зарубежной литера-
турой мы знакомились по немецкому реферативному журналу
«Berichte», который приносил нам Петр Кузьмич с размеченны-
ми статьями для каждого аспиранта, и по переводам статей по
гетерогенным анастомозам и другим, которыми также снабжал
нас Петр Кузьмич, включая гистологические статьи Рамон-и-Ка-
халя. Рефераты статей и переводы рефератов мы сдавали в ка-
федральный фонд для общего пользования.
О направлении своих исследований П. К. Анохин докладывал
И. П. Павлову и в личной беседе, и на знаменитых павловских
«средах». С большим интересом Иван Петрович отнесся к опы-
там с условными секреторно-двигательными рефлексами и про-
сил держать его в курсе полученных результатов.
В кафедральную жизнь своих сотрудников Петр Кузьмич внес
традиции павловской лаборатории: присутствие на опытах в
свободное от лекций время, еженедельные конференции по сре-
дам, которые проводились вечерами, когда кончались занятия со
студентами. На этих конференциях каждый сотрудник отчиты-
вался5 об опытах прошедшей недели. При этом поражала фено-
менальная память Петра Кузьмича. Он помнил не только всех
экспериментальных собак каждого сотрудника, но и особенности

их поведения на опытах. До сих пор помню, как однажды он
спросил меня, сколько капель слюны было у Соколика, одной
из моих собак, в четверг на третье применение звонка. И когда
я заглянула в протокольную тетрадь, он был явно недоволен и
сказал:
— Опыты надо точно помнить.
Наши методические навыки выходили за пределы изучения
центра и периферии и высшей нервной деятельности. Так, на-
пример, я с первого месяца работы на кафедре была подключена
к исследованиям студента А. Иванова по шеррингтоновской ме-
тодике реципрокного торможения на уровне спинномозговых сег-
ментов. Отдельные эпизоды этой работы сохранились в моей па-
мяти. П. К. Анохин требовал безоговорочно строгого отношения
к эксперименту. Как-то в ходе эксперимента, когда децеребриро-
ванная кошка уже лежала на станке и вся регистрирующая ап-
паратура работала, кошка вдруг перестала дышать. Огорченный
Иванов потянул за нитки, соединяющие мышцы животного с
пишущими рычажками, сымитировав на закопченной лепте ри-
сунок реципрокного торможения. Проходя мимо, Петр Кузьмич
остановился, увидел кимограмму и похвалил за хороший опыт.
Смутившись, мы признались, что кошка погибла. И вот за такое
легкомысленное отношение к опыту нам так попало, что до сих
пор я краснею при воспоминании об этом инциденте.
В связи с той же шеррингтоновской методикой однажды воз-
никло недоразумение. Как-то в начале летних каникул во время
подготовки животного к операции я напомнила Петру Кузьмичу
о том, что в соответствии с договоренностью я должна через
день уехать в санаторий. Забыв об этой договоренности, он ска-
зал, что это невозможно, потому что надо провести опыт на кош-
ке с пересаженной половиной экстензорной мышцы на месте
флексора. Локомоция восстановилась, и теперь надо проверить
шеррингтоновской методикой, произошла ли перестройка функ-
ционального знака пересаженной части экстензора, или она име-
ет тот же знак. Я с огорчением согласилась с ним, но через
10 минут он возвратился в предоперационную и стал уговаривать
меня поехать.
Один из сохранившихся в памяти эпизодов относится к аспи-
рантским экзаменам, которые недавно впервые были введены.
Они взволновали всех нас. От аспирантов других кафедр мы уз-
нали, что профессора подготовили и передали им 30 вопросов.
Мы сообщили об этом Петру Кузьмичу с надеждой, что он сде-
лает это и для нас. Однако в ответ он недоуменно пожал плеча-
ми и сказал, что аспирант должен быть готов к ответам по ас-
пирантскому курсу. Экзамен покажет пас такими, какие мы есть,
способными или неспособными к логическому мышлению. Он со-
вершенно не переносил зубрежки. Наши ответы получили высо-
кую оценку комиссии, но волнение было такое, что лично я вы-

нуждена была прятать под стол дрожащие руки, а профессор
Нехорошее, фармаколог, развернул перед собой газету, чтобы не
видеть меня.
Вспоминается также одна из конференций, которые проводи-
лись, как я уже говорила, вечерами. Обсуждая вопросы по рабо-
там А. Иванова, Петр Кузьмич вдруг обратился ко мне и сказал,
что сегодня ночью, когда забеспокоилась его дочь, он проснулся
и ему пришла идея, что волновавший его вопрос по онтогенезу
можно выяснить с помощью шеррингтоновской методики на но-
ворожденных котятах, и предложил мне провести эти исследова-
ния. Этот эпизод является свидетельством того, что проблема
системогенеза, так же как и опыты с разрушением мозга у пло-
дов морских свинок, была тесно у него увязана с основными
проблемами исследований уже в раннем периоде самостоятель-
ной его деятельности.
Наряду с экспериментальными исследованиями мы вели педа-
гогическую работу со студентами на практических занятиях и
семинарах, на которых больше спрашивали студенты, а отвечали
преподаватели. Нередко во время занятий в аудиторию незамет-
но входил Петр Кузьмич. Постоит, послушает и так же незамет-
но уходит.
Лекции Петра Кузьмича всегда были содержательны и доход-
чивы. Петр Кузьмич никогда не читал их по готовому тексту.
И даже когда это стало общепринятым, у него это просто не
получалось: начав читать лекцию «по написанному», он вскоре
откладывал текст в сторону и переходил к убедительно аргумен-
тированной импровизации экспериментальных данных. В каждом
его докладе или лекции были и вдохновение, и новые интерес-
ные мысли, часто опережающие наши сегодняшние представле-
ния.
Таковы краткие фрагменты отрывочных воспоминаний, отно-
сящихся к горьковскому, начальному периоду самостоятельной пе-
дагогической и научно-исследовательской деятельности Петра
Кузьмича Анохина.

А. А. Ухтомский
О НАУЧНЫХ РАБОТАХ
ПРОФЕССОРА ПЕТРА КУЗЬМИЧА АНОХИНА*
Профессор Петр Кузьмич Анохин — один из наиболее ценных
и оригинальных представителей физиологической школы Ивана
Петровича Павлова. Еще будучи молодым студентом, он начал
свою экспериментальную работу под непосредственным руковод-
ством великого учителя. Аспирантуру и стаж ассистента он про-
ходил во 2-м Ленинградском медицинском институте, где успел
пройти методическую подготовку у представителей физиологиче-
ской школы H. Е. Введенского. Здесь Анохин работал под не-
посредственным руководством проф. Ф. Е. Тура и Ю. М. Уф-
лянда. В лаборатории медицинского института Анохин сделал в
то время интересную и оригинальную по замыслу работу на
слюнной железе. Тогда же опубликованы первые его исследова-
ния в павловской лаборатории по проблемам условиорефлектор-
ной деятельности. В исследовании условных рефлексов П. К. Ано-
хин с самого же начала удерживает свой оригинальный ход мыс-
ли. Он выдвигает ряд убедительных фактов в пользу признания,
что так называемое внутреннее и так называемое внешнее тор-
можения по своей интимной природе однородны.
Констатируются фазные изменения в протекании кортикаль-
ных реакций при нормальном состоянии животного. Обладая раз-
носторонним физиологическим образованием, Петр Кузьмич вно-
сил плодотворную переоценку выводов и фактов, добывавшихся
в павловских лабораториях.
Самостоятельный период научной работы начался для ІКет-
ра> К<узьмича> с получением кафедры в медицинском инсти-
туте г. Горького. Анохину принадлежит заслуга организации здесь
новой, прекрасно обставленной физиологической лаборатории с
большим инвентарем. Здесь П<етр> К<узьмич> успел развить
весьма интересную исследовательскую работу, окружив себя ря-
дом молодых работников, ассистентов и аспирантов. Преподава-
ние физиологии с теоретической и экспериментальной стороны
было поставлено блестяще. Можно сказать без преувеличения,
что П<етр> К<узьмич> организовал здесь одну из лучших
физиологических кафедр наших медицинских институтов Совет-
ского Союза. Экспериментальная работа пошла теперь в двух
направлениях: с одной стороны, была поставлена на очередь но-
вая оригинальная проблематика функциональной перестройки и
* Архив Академии наук СССР. Ф. 749. Оп. 1. № 50.

«переучивания» нервных центров посредством эксперименталь-
ных афферентных стимуляций. В первом из указанных направ-
лений Анохин был одним из первых представителей павловской
школы, потребовавших параллельного наблюдения того, как раз-
вивается двигательная и секреторная условные реакции. Седали-
ще торможения было отнесено при этом из коры больших полу-
шарий в нижележащие центральные механизмы. В ряде работ
со своими сотрудниками П<етр> К<узьмич> успел дать ценные
факты и перспективы для характеристики условнорефлекторной
дуги. Во втором из указанных направлений Анохин широко раз-
вил экспериментально-хирургическую методику по новообразова-
нию рефлекторных дуг в центральных сегментах путем сшивания
нервных проводников различного функционального значения.
В новом свете вставала эмбриофизиологическая и общефизиоло-
гическая проблема «центра и периферии». В своем взаимодейст-
вии как определяют они те более или менее стационарные и по-
стоянные рабочие черты рефлекторной дуги, которые приобрета-
ют последнюю в окончательном взрослом и нормальном состоя-
нии? Работы в этой области сами но себе свидетельствуют, что
в лице П. К. Анохина успел сложиться вполне оригинальный,
крупный инициативный и сильный представитель эксперимен-
тальной физиологии в нашем Союзе. Сборник работ Анохина с
его сотрудниками, посвященный подвижности, перестройке и
границам новообразования рефлекторных дуг, представляет
чрезвычайную ценность и для физиологической теории, и для
H е врой ат о л огич е ской пр а кти ки.
С переходом из Горького в Москву Анохин организовал новый
отдел в ВИЭМ и собрал около себя большой коллектив работни-
ков. В последнем докладе на сессии Акад<емии> наук в феврале
1937 г. им обобщены новые данные о механизме образования ус-
ловных связей. Значительную ценность представляют критиче-
ские выступления Анохина по поводу иностранных течений в об-
ласти учения о пластике центральных механизмов (Бете, Пауль,
Вейсс), а также внесение идей западноевропейской и американ-
ской неврофизиологии и невропатологии в советскую науку.
В лице П. К. Анохина мы имеем выдающегося профессора,
исследователя и руководителя новых кадров научных работников.
Любой институт и кафедра высшего учебного заведения приоб-
ретет в нем прекрасного работника как для преподавания, так
и для насаждения экспериментальных работ.

Г. В. Фольборт
О НАУЧНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ П. К. АНОХИНА*
... Невольно мне вспоминается давно прошедший день, когда
я, выходя из прозекторского кабинета, в полутемном коридоре
кафедры физиологии Военно-медицинской академии увидел строй-
ного молодого человека в студенческой фуражке с синим околы-
шем. Это был Петр Кузьмич Анохин. Обратившись ко мне, он
сказал, что интересуется физиологией и хотел бы работать у
профессора И. П. Павлова.
Вскоре после Вашей встречи с РІваном Петровичем мы с Вами
уже сидели в рабочей комнате и я показывал на оперированной
совместно с Вами собаке, как приклеивать воронку к щеке соба-
ки и как пользоваться весьма несложной аппаратурой, а через
несколько дней Вы уже сидели в этой комнате один с собакой
и самостоятельно вели опыты. С тех пор прошло более трех де-
сятков лет.
С большой любовью и радостью я вспоминаю наше первое
знакомство на протяжении всех этих лет. Я вспоминаю Вас сту-
дентом, начинающим научным работником, аспирантом, ассистен-
том, профессором, действительным членом Академии медицинских
наук СССР, и всегда при встречах наши разговоры и наши спо-
ры велись о работе, наполняющей нашу жизнь и придающей ей
содержание и внутренний смысл. С наших самых первых встреч
мы сразу нашли общий, сближающий и всегда связывающий нас
интерес — это научное искание, научное преподавание и пропа-
ганда физиологического знания показом и одновременно искрен-
няя дружеская любовь и глубокое преклонение перед страстно
ищущим и всегда борющимся гением нашего великого учителя
Ивана Петровича Павлова.
Вот почему я горжусь тем, что могу Вас приветствовать се-
годня как исследователя-друга. Я считаю себя вправе сказать,
что в Вашем лице приветствую не только крупнейшего физиолога
нашего Союза, но и всего мира. Кто может сравниться с Вами
по широте знаний и по глубине понимания литературы тех об-
ластей, в которых Вы работаете? Кто лично владеет столькими
методами, как Вы: хронические операции и острые опыты, хи-
мические, морфологические и эволюционные методы исследова-
ния — и всо это в Ваших толкованиях продумано на основе глу-
боко освоенного, строго объективного реального метода мышления,
в котором нас воспитал Иван Петрович Павлов.
* Речь на торжественном заседании, посвященном 60-летию со дня рож-
дения П. К. Анохина (1958). Приводится в сокращенном варианте.

...Не говоря о Ваших блестящих экспериментальных работах и
их огромном значении для разрешения определенных принципи-
альных вопросов современной физиологии и не предвосхищая
этой реальной стороны Вашей научной деятельности, я приведу
только несколько примеров, убедительно показывающих, по мое-
му мнению, что Вы в полном смысле слова творчески и с боль-
шой пользой для дела развивали мысли и работы Ивана Петро-
вича Павлова.
Начну с Ваших работ по высшей нервной деятельности. Что
Вами здесь дано нового и капитального?
Будучи еще совсем молодым исследователем, Вы разработали
метод, при котором собака на один условный раздражитель долж-
на была брать корм из правой кормушки и на другой — из ле-
вой. При этом точно регистрировались как секреторная, так и
двигательная реакция. Этими опытами Вы впервые дали богатый
материал, вскрывающий весьма сложные взаимоотношения меж-
ду секреторным и двигательным компонентами условной пищевой
реакции. Таким образом, Вы придали изучению двигательных
реакций особый смысл и впервые дали материал к характеристи-
ке типов высшей нервной деятельности по двигательной реакции
в сравнении со слюнной. Я помню, как поразило И. П. Павлова
то, что Вы смело подошли к разрешению вопроса о разнице в
проведении возбуждения по пирамидным и экстрапирамидным
путям в сложной условной двигательной реакции.
Дальше я только в общих чертах остановлюсь на том значе-
нии, которое имеет для учения о высшей нервной деятельности
разработанное Вами и Вашими сотрудниками понятие функцио-
нальной системы. Оно убедительно обосновано многими работами
из двух циклов Вашей тематики: работами по высшей нервной
деятельности и работами по проблеме центра и периферии. Вы-
работанное представление дает новое, правильно и обоснованно
дополненное понимание условного рефлекса как сложной, но
цельной единицы, образуемой центральной нервной системой и
используемой ею в дальнейшей интегрирующей, объединяющей
все функции организма деятельности.
Для правильной оценки значения этого выработанного Вами
представления нужно правильно понимать, какое место оно за-
нимает в учении о высшей нервной деятельности и к чему стре-
мился Иван Петрович Павлов, развивая это учение. П. II. Пав-
лову было важно то, что он имел возможность установить, когда
и при каких условиях образуются временные связи, создаваемые
процессами возбуждения и торможения, и при наличии этих свя-
зей изучать движение и взаимодействие этих двух процессов в
коре головного мозга. На основании этих взаимодействий он ус-
тановил изменения в высшей нервной деятельности, характерные
для патологических отклонений, и создал учение о патологии
этой деятельности. Дальше он обосновал учение о типах высшей

нервной деятельности и стремился дать основы применения своего
учения к пониманию темных и загадочных явлений клиники нерв-
ных и так называемых душевных болезней.
Как видно из сказанного, Иван Петрович открывал все новые
и новые страницы высшей нервной деятельности, но многое на
этих страницах оставалось недописаыным. Но для И. П. Павло-
ва было важно прокладывать те новые пути, по которым могло
бы идти дальнейшее исследование его детища — учения о высшей
нервной деятельности. Мы все помним, как Иван Петрович гово-
рил: «Всего не ухватишь»,— и часто был огорчен тем, что не
может приняться за подробный физиологический анализ условно-
го рефлекса — основного явления во всем учении о высшей нерв-
ной деятельности.
Вы, Петр Кузьмич, принялись за этот анализ, так сказать, из
первых рук и выработали новое, более полное представление об
этом явлении как сложной функциональной структурной едини-
це, лежащей в основе всей деятельности центральной нервной
системы. Можно ли говорить, что Ваше понимание отклоняется
от учения Павлова или даже противоречит ему? Конечно, нет!
Это есть последовательное распутывание сложной функциональ-
ной единицы, к которому стремился сам Иван Петрович, но его
отвлекли другие задачи. Ваше понимание функциональной систе-
мы требует того, чтобы в него вчитывались и глубоко вдумыва-
лись,— только тогда можно действительно оценить его. Это есть,
несомненно, творческое развитие павловского учения.
Я скажу только несколько слов о том цикле Ваших работ, ко-
торый Вы обычно называете эмбриогенезом нервной деятельно-
сти. В этих работах Вы смело и красиво сочетаете сложные ме-
тоды физики, биологии и морфологии с чисто физиологическим
исследованием. Л ведь нелегко, например, сравнить спектр зву-
ков, воспринимаемых улиткой, только что вылупившегося гра-
чонка со спектром звуков, издаваемых взрослыми грачами.
Что касается Ваших работ по компенсации нарушенных функ-
ций, то о них мне не хочется подробно говорить — мне просто
«завидно», что Вы имели возможность сделать такую работу по
вопросу, который я считал всегда вопросом чисто физиологиче-
ским и который я вынашивал в голове многие годы. Но не бой-
тесь, дорогой Петр Кузьмич, наши интересы не столкнутся на
этих вопросах, так как мы подходим к ним с разных точек зре-
ния. С присущей Вам способностью конкретной и ясной поста-
новки вопроса Вы дали блестящий и весьма убедительный ана-
лиз этой функции, характеризуя отдельные этапы, которые она
проходит, с точки зрения ее нервной регуляции, я же подхожу
к этой функции, ставя в основу моих исследований разработан-
ное моими лабораториями понимание процессов истощения и вос-
стаиовленрш.
Ну, дорогой Петр Кузьмич, не довольно ли о науке? В сегод-

няшний день, когда мы с Вами невольно обращаем наши взоры
в прошлое, хотелось бы вспомнить и некоторые переживания,
связанные у меня с Вами, а у Вас — с начальными шагами Ва-
шей научной работы. Как приятно вспомнить наши беседы с
Иваном Петровичем по вторникам в 3 часа на кафедре Военно-
медицинской академии. Помните, как мы собирались в коридоре
2-го этажа и ждали его прихода? Ровно в 3 часа двери с лест-
ницы открывались и своей энергичной юношеской походкой вхо-
дил Иван Петрович и садился обыкновенно на один из столов.
С замиранием сердца мы ловили каждое его слово; каждая мысль,
которой он с нами делился, делала нас счастливыми. Было что-
то трогательное, теплое, возвышенное в этих задушевных беседах
маститого ученого с обожающей его молодежью. Иван Петрович
это чувствовал и любил беседы с молодежью.
Понемногу сгущались ленинградские сумерки, и подчас в
полной темноте мы заканчивали эти беседы: электричества в те
годы часто не было, а огарок свечи мы берегли, чтобы проводить
Ивана Петровича при свете огарка вниз по лестнице.
Позднее наши вечерние беседы по вторникам переросли в зна-
менитые павловские среды в Академии наук. Но там наши встре-
чи носили несколько иной характер. Среды всегда были много-
людны, и уже не было того теплого, непринужденного духа, ко-
торый царил раньше.
На 60-летнем юбилее П. К. Анохина в Доме ученых. Слева направо:
В. В. Парии, П. К. Анохин, Г. Тент, Дж. Бурза. 1958 г.

Вот другой случай, относящийся к этому же времени: одно
крупное недоразумение между мною и Вами. Помните стоявшие
в коридорах на столах и в верхнем этаже диссертации и оттиски
докладов, переплетенные в толстые тома и прикованные медными
цепочками к подоконнику? Здесь были действительно все работы,
вышедшие из лаборатории И. П. Павлова. Работы эти были нуж-
ны всем, и так как постоянно повторяемое запрещение уносить
их домой ни к чему не приводило — книги исчезали,— пришлось
их приковать цепями. На месте читай, а домой не таскай! И вдруг
Вы в порыве к знанию не удержались, сняли одну книгу с цепи
и унесли домой. И вот я, входя утром в этот коридор, увидел,
как Вы стараетесь скрыть следы «преступления» и прикрепить
взятую книгу. Я понимал Ваши побуждения, но, как хранитель
этого имущества, не мог не вступить с Вами в пререкания. Спор
был недолгий, чувствовалось взаимное уважение. После этого
случая я часто видел, как Вы сидели за столом, читая эти кни-
ги; дальше я не принимал мер, чтобы узнать, уносили ли Вы
их домой, усовершенствовав технику снятия их с цепочки и при-
крепления на место. Но это и неважно. Важно то, что Вы дей-
ствительно освоили павловские работы и павловский образ мыс-
лей.
Вы, наверное, помните наши совместные ночные дежурства
в лаборатории и во дворе? Сколько они несли с собой пережива-
нии! Ведь мы твердо решили защищать от всяких возможных
случайностей святое для нас место пашей работы — лабораторию
Ивана Петровича Павлова.
А помните ли Вы свалки и бои за то, чтобы попасть на всту-
пительные лекции Ивана Петровича, которые велись в подъезде
естественноисторического здания Военно-медицинской академии.
А ведь бои были нешуточные.
Да, дорогой Петр Кузьмич, сколько вспоминается сегодня,
сколько было романтики, сколько героики в повседневных делах
этих бурных годов.
Для Вас, дорогой Петр Кузьмич, прежде всего характерно
рвение к знанию, оно живет в Вас как какое-то Ваше естествен-
ное второе я. Вы не можете себе представить жизнь без научной
работы, без борьбы за знание. Действительно, когда из бесконеч-
ного роя носящихся в голове мыслей и предположений под на-
тиском новых, добытых экспериментальным трудом фактов и
длительной, часто мучительной, работы мысли вдруг начинает
как из тумана выплывать конкретное и определенное решение
вопроса, над которым Вы бьетесь, вдруг Вам ясно представляют-
ся пути его решения и направление, по которому должно разви-
ваться дальнейшее исследование,— разве это не высшая радость
для исследователя?
Познав эту радость, Вы стали смело отвоевывать у живой
природы одну тайну за другой, и эти тайны Вы превращали в

прочное, точное человеческое знание. А то, что Вы приобретали
в Вашей творческой работе, Вы всегда смело пропагандировали
и сами внедряли в практику. Достаточно вспомнить Ваши рабо-
ты над формалинизированным нервным протезом, по которому
прорастают нервные волокна, и Вашу смелую работу как хирур-
га-невропатолога во время Великой Отечественной войны.
Я всегда с восхищением следил за Вашим живым стремле-
нием делиться со всеми своими знаниями. Этим духом проникну-
ты все Ваши доклады, статьи, выступления и беседы. Этот свет-
лый луч знания освещает Ваши лекции, привлекая к Вам нашу
прекрасную учащуюся молодежь и новые и новые кадры зрелых
научных работников.
Мы все хорошо помним, дорогой Петр Кузьмич, что в Вашей
жизни был свой «девятый вал», но дело и сила Вашего знания
не дали захлестнуть Вас, Вы устояли на радость всем нам.
Идите же, дорогой друг, по великому пути, указанному нам
нашим великим учителем, дорогим Иваном Петровичем Павло-
вым. И пусть Ваш светлый ум ведет Вас, окруженного ученика-
ми и сотрудниками и уважаемого всей страной, все к новым и
новым высотам настоящего, глубокого знания. Не уставайте от
Вашей чудесной работы и не успокаивайтесь на достигнутых
успехах. Не умеряйте Ваших творческих дерзаний. Идите смело
вперед, навстречу победам грядущего дня! У Вас все данные для
этих побед.
Е. А. Громова
ПУТЬ УЧЕНОГО
II. К. Анохин относится к той когорте ученых, влияние кото-
рых распространяется далеко за пределы своей школы, и поэтому
многие нейрофизиологи могут считать себя в известной мере его
учениками.
Я это хорошо чувствую на себе: будучи ученицей выдающе-
гося патолога А. Д. Сперанского, идеи которого о нервной тро-
фике определили мои научные интересы, я все же постоянно ис-
пытывала на себе влияние школы П. К. Анохина. Это влияние
усиливалось личными контактами с его ближайшими учениками:
А. И. Шумилиной, Е. Л. Голубевой, К. В. Судаковым, К. В. Шу-
лейкиной, И. В. Орловым и др.
Первое мое знакомство с П. К. Анохиным произошло еще в
студенческие годы в лаборатории X. С. Коштоянца, где я со
своими однокурсницами, Л. М. Миртовой и Н. П. Козловой, вы-
полняла в 1939 г. дипломную работу. В один из дней среди со-
трудников лаборатории возникло большое оживление. Пойнтере-

совавшись его причиной, я узнала, что ожидается приезд
П. К. Анохина. Визит его ограничился беседой с X. С. Коштоян-
цем и беглым знакомством с сотрудниками лаборатории, от кото-
рых я потом узнала много интересного о П. К. Анохине. Я узна-
ла, что он относительно недавно переехал из Горького в Москву,
где он возглавил отдел нейрофизиологии Всесоюзного института
экспериментальной медицины, что им опубликована в 1935 г.
книга «Проблемы центра и периферии в физиологии нервной
деятельности», вызвавшая большой интерес в кругах физиологов.
Все это меня заинтересовало потому, что в то время я была
на пороге выбора своего дальнейшего пути в науке. Несмотря
на исключительно хорошую научную атмосферу в лаборатории
X. С. Коштоянца, который пленил нас своими замечательными
лекциями и обаянием большого ученого, несмотря на доброе и
радушное отношение сотрудников лаборатории и на реальную
возможность войти в этот коллектив по окончании Московского
университета, я все-таки стремилась к медицине, области иссле-
дований, более близкой к человеку. В лаборатории же X. С. Кош-
тоянца разрабатывались проблемы сравнительной физиологии,
объектом которой были низшие позвоночные и беспозвоночные
животные. Этому желанию способствовала прочитанная мною ста-
тья А. Д. Сперанского «О некоторых взаимоотношениях совре-
менной физиологии и медицины», вызвавшая стремление попасть
в возглавляемый им отдел общей патологии ВИЭМ. После визита
П. К. Анохина я разыскала его книгу и с увлечением прочитала
в ней его блестящую статью о пластичности нервной системы,
которая произвела на меня не меньшее впечатление, чем упомя-
нутая статья А. Д. Сперанского. Многое еще было для меня не-
понятным, туманным, но желание попасть на работу в ВИЭМ к
А. Д. Сперанскому или П. К. Анохину стало вполне определен-
ным.
X. С. Коштоянц оказался человеком необыкновенно чутким.
Узнав про наши интересы, он отнесся к ним с пониманием и до-
бавил, что если мы не найдем в ВИЭМ того, что ищем, то двери
его лаборатории для нас остаются открытыми. Так, с его бла-
гословения начался наш путь в ВИЭМ. Попасть в этот недавно
созданный храм науки мы хотели втроем: Л. М. Миртова,
Д. Ф. Плецитый и я. Встреча с А. Д. Сперанским оставила не-
изгладимое впечатление, но у него было только одно аспирант-
ское место, и он предложил нам самим решить, кто пойдет к
нему в аспирантуру. Это нас очень огорчило, но мы были друзья-
ми и в этой ситуации чувствовали себя обязанными уступить
друг другу первенство.
Вот тогда я решила пойти к П. К. Анохииу и обратилась к
нему с просьбой принять меня в аспирантуру. Он внимательно
выслушал желание будущего физиолога «быть ближе к меди-
цине», но тут же сказал:

— Такой разговор нельзя вести на ходу. Аспирантура — дело
серьезное, это означает выбор будущего пути в науке, это, так
сказать, брак на всю жизнь. Нужно поговорить серьезно.
Он назначил день и час для встречи. Однако паша встреча
не состоялась. На другой день после нашего разговора нам пере-
дали от А. Д. Сперанского, что он получил дополнительные ме-
ста в аспирантуре и готов принять нас всех троих. Что было
делать? Пойти к П. К. Анохину и признаться во всем не хвата-
ло мужества. Оставалось надеяться, что такой крупный и заня-
тый ученый не вспомнит о мимолетном разговоре с выпускницей
МГУ. Но совесть мучила, и, работая в общем здании ВИЭМ,
я избегала встреч с Петром Кузьмичом.
ВИЭМ в ту пору был незаурядным научным учреждением.
На заседаниях ученого совета и научных конференциях выступа-
ли выдающиеся ученые и аспиранты, а нас было около пятиде-
сяти человек, старались бывать на интересных для нас докладах
и лекциях. И вот однажды после доклада ко мне подошел сам
Петр Кузьмич и сказал:
— А Вы, оказывается, в аспирантуре у А. Д. Сперанского!
Ну что же, это хорошо, но надо было зайти и сказать об этом.
В полном смущении пришлось объясниться, но после этого
жизнь стала легче: не надо было прятаться, а главное— Петр
Кузьмич пригласил приходить в лабораторию и на его выступ-
ления.
Это приглашение для меня значило очень многое. Как изве-
стно, основным направлением исследований А. Д. Сперанского
было развитие идей нервизма в патологии. Приступив к исследо-
ваниям механизмов патологических процессов, я ощущала необ-
ходимость привлечения электрофизиологических методов для ана-
лиза функционального состояния центральной и периферической
нервной системы, которые в то время патологами еще не исполь-
зовались. В этом мне очень помогло постоянное общение с сот-
рудниками П. К. Анохина. К сожалению, начало нашей аспиран-
туры было прервано вероломным нападением гитлеровской Гер-
мании на пашу страну. В первые же дни Отечественной войны
аспирантура ВИЭМ была закрыта и аспиранты, попав в распо-
ряжение Минздрава СССР, рассеялись по всей стране. После
трудного периода поисков подходящего места работы, которое ос-
ложнялось моим биологическим образованием, я оказалась в Том-
ске. С 14 августа 1941 г. я начала работать в должности старшего
лаборанта кафедры патофизиологии Томского медицинского ин-
ститута (ТМИ), руководимой профессором Д. И. Гольдбергом.
По его поручению я занялась изготовлением мази, включающей
ткани эмбрионов животных, предназначавшейся для лечения ран,
и проверкой ее действия в экспериментах на животных. Эта мазь
пользовалась большим спросом в томских эвакогоспиталях, и я еле
справлялась с нараставшими потребностями.

Д. И. Гольдберг в ту пору был и ректором ТМИ, и вот од-
нажды, зайдя на кафедру, он пригласил меня поехать с ним на
вокзал встречать сотрудников ВИЭМ, эвакуированных в Томск.
Первая группа виэмовцев во главе с и. о. директора Б. И. Лав-
рентьевым прибыла 23 октября 1941 г. Радости моей не было
границ! Снова — коллектив ВИЭМ, который за начальный срок
аспирантуры стал своим. Однако ВИЭМ был далеко не в полном
составе. А. Д. Сперанский в чине генерала был в рядах Крас-
ной Армии, куда были призваны и многие другие сотрудники.
Тем не менее за октябрь—ноябрь прибыло 179 сотрудников, в их
числе профессора M. Е. Маршак, С. Я. Капланский, И. П. Чу-
кичев, В. Н. Орехович, Л. М. Шабад, А. Н. Магницкий, ближай-
шие соратники А. Д. Сперанского — С. И. Лебединская, А. А. Со-
ловьев и др. В числе прибывших был и П. К. Анохин со своими
основными сотрудниками — А. И. Шумилиной и Т. Т. Алексеевой.
Отдельные лаборатории ВИЭМ были размещены по различным
научным и клиническим базам ТМИ, сапитарпо-бактериологиче-
ского института, эвакогоспиталей и других учреждений. Админи-
страция ВИЭМ и библиотека расположились в одном из домов
на Ленинской улице, куда в конце дня собирались из разных
концов города сотрудники. Ходили пешком: весь автотранспорт
был мобилизован на военные нужды.
Вскоре я снова вернулась в штат ВИЭМ в лабораторию
А. А. Соловьева, расположившуюся в комнатах кафедры иатаиа-
томии, соседних с кафедрой патофизиологии, что позволило мне
в порядке совместительства продолжать работу у Д. И. Гольд-
берга.
Условия работы были плохими, организации рабочих мест
препятствовало отсутствие производственных птощадей, вивария,
реактивов, оборудования, которое было отправлено из Москвы
товарным поездом одновременно с эвакуацией сотрудников, но
пришло лишь в феврале 1942 г.
В Томск были эвакуированы заводы, госпитали, другие учреж-
дения. В связи с возросшими потребностями в городе не хватало
электроэнергии, газа, топлива, керосина, продовольствия, часто
бывали перебои с водоснабжением. Большие трудности были с
жильем. Профессоров поселили в студенческом общежитии, где
они с семьями получили по комнате. Другие сотрудники были
размещены по частным квартирам сотрудников ТМИ и горожан,
которых городское руководство обязало потесниться и выделить
площадь для эвакуированных.
Несмотря на все эти трудности, мы все же испытывали и об-
легчение: не было ночных налетов, бомбежек, пожаров, которые
мы уже испытали в Москве. Руководство ВИЭМ всячески способ-
ствовало налаживанию научно-исследовательской работы, в чем
большую помощь оказал Д. И. Гольдберг. Работа ВИЭМ была
сосредоточена на трех основных направлениях: инфекции, трав-

мы военного времени, изыскание новых препаратов, стимулирую-
щих жизненные функции.
П. К. Анохин, еще до войны много занимавшийся проблемой
регенерации периферических нервов, активно включился в работу
эвакогоспиталей. Не ограничиваясь теоретической и консульта-
тивной работой в нейрохирургических госпиталях, он сам стал
за хирургический стол и проводил операции по восстановлению
периферических нервов у раненых, обучал нейрохирургов тонко-
стям этих операций.
По инициативе П. К. Анохина лаборатория А. А. Соловьева
включилась в эту тематику, а я получила тему по сравнительно-
му экспериментальному анализу регенерации периферических
нервов при разных способах замещения их дефектов. Ближайшая
задача, которую предстояло решить, заключалась в том, чтобы
проверить предположение о возможном использовании сосудов
консервированного в формалине трансплантата в процессе его
невротизации со стороны центрального отрезка нерва. Это пред-
положение не оправдалось, но начатая работа мною продолжа-
лась и составила впоследствии основу моей кандидатской дис-
сертации, которая была защищена уже после окончания войны.
Главным результатом этой работы было выявление преимуществ
гомотрансплантации по сравнению с гетеротрансплантацией при
использовании как свежих, так и формалинизированных нервных
стволов. Отсюда был сделан еще один вывод о свойстве форма-
лина как консерванта, заключающемся в том, что он не устраня-
ет специфики белков нервной ткани. Это наблюдение впоследст-
вии заинтересовало многих нейрогистологов.
Наряду с работой в госпиталях П. К. Анохин внес большое
оживление в работу городского физиологического общества. Мы
собирались по вечерам в неотапливаемом помещении, но атмо-
сфера согревалась жаркими дискуссиями, зачинщиками которых
были П. К. Анохин, Б. П. Токин, И. А. Аршавский. После про-
рыва блокады Ленинграда в Томск прибыли ленинградские уче-
ные А. А. Заварзин, П. С. Купалов, И. С. Розенталь и др., что
делало еще более интересными дискуссии по научным вопросам.
П. К. Анохин делился своими наблюдениями за больными с раз-
личными травмами. Обсуждались причины распада сложных ин-
тегративиых актов у отдельных раненых. В связи с проблемами
интегративной деятельности центральной нервной системы
П. К. Анохина очень интересовали такие последствия ранений,
при которых имела место диссоциация различных форм сенсор-
ной афферентации.
Сопоставляя эти наблюдения с результатами предшествую-
щих исследований по гетерогенным анастомозам периферических
нервов, он развил представление о функциональных системах,
обеспечивающих компенсаторные приспособления при нарушен-
ных функциях организма.

Вся эта атмосфера научных заседаний общества поднимала
наше настроение, стимулировала тягу к научным исследованиям,
к работе в научной библиотеке, в которой зимой в 40-градусные
морозы можно было заниматься лишь в шубах, шапках, вален-
ках и перчатках. Я думаю, что и для ученых Томска эти засе-
дания физиологического общества были животворным источником
знаний.
Все это происходило на фоне больших житейских забот, и не
только о хлебе насущном. За два года пребывания в Томске мы
дважды были на заготовках в тайге. Один раз осенью, другой —
зимой в 30—40-градусные морозы. Иначе сотрудники ВИЭМ не
могли рассчитывать на получение дров. Я и наша лаборантка
Е. П. Ролле были обучены сибиряками валить деревья. Мы пер-
выми углублялись в тайгу, подрубали, а затем подпиливали де-
ревья, определяя направление их падения. Остальные, в том
числе наши уважаемые профессора, шли за нами, обрубали у
деревьев сучья и распиливали их на бревна.
Весной 1942 г. виэмовцы получили участок земли в подсоб-
ном хозяйстве санитарно-бактериологического института. Меня
сделали ответственной за организацию посадки картофеля на кол-
лективном участке. В помощь мне дали сотрудника Г. М. Эрдма-
на, одного взрослого рабочего, мальчика-конюха и старую ло-
шадь. Ежедневно на поле приходили сотрудники сажать карто-
фель. В дальнейшем картофельное поле было поделено па участ-
ки, которые семьи обрабатывали своими силами. Я помню, что
в поле встречала и П. К. Анохина, который с семьей принимал
участие в посадках. Неоднократно в поле встречала и их малень-
кую дочь, которая теперь стала членом-корреспондентом АМН
СССР. Надо сказать, что это картофельное поле значительное об-
легчило дальнейшую жизнь виэмовцев в Томске.
В 1943 г. ВИЭМ вернулся в Москву2. Потребовалась большая
работа по восстановлению лабораторных помещений, в которых
долгое время располагались воинские части. Война еще не кон-
чилась, но все испытывали большой душевный и творческий подъ-
ем и желание заняться научной работой.
П. К. Анохин начал читать курс лекций в МГУ 3, и, слушая
его лекции, я ощущала большую близость проблем нейрофизио-
логии с идеями А. Д. Сперанского о роли нейротрофического
компонента в развитии патологических процессов. Такие явления,
как феномен «второго удара», т. е. воспроизведение угасшего па-
тологического процесса при последующих неспецифических воз-
действиях на организм, перестройка межцентральных функцио-
нальных взаимоотношений при компенсаторных процессах, как
мне казалось, находили свое объяснение в свете физиологических
данных, выявлявшихся при анализе закономерностей деятельно-
сти центральной нервной системы. Я чувствовала необходимость

привлечения в патофизиологию новых методов, в частности элект-
рофизиологических.
Лишь в 1950 г. мне удалось получить первый в Институте
общей и экспериментальной патологии осциллограф и наладить
электрофизиологический анализ функционального состояния цент-
ральной и периферической нервной системы при некоторых пато-
логических процессах, что встретило горячее одобрение у
А. Д. Сперанского, предоставившего мне после этого большую
самостоятельность.
В 1960 г. я закончила свою докторскую диссертацию, посвя-
щенную электрофизиологическому анализу механизмов заболе-
вания и выздоровления животных при экспериментальном столб-
няке. К сожалению, в это время А. Д. Сперанский по состоя-
нию здоровья окончательно отошел от научной работы. Внешняя
апробация диссертации состоялась на заседании кафедры нор-
мальной физиологии 1-го Московского медицинского института
им. И. М. Сеченова, руководимой П. К. Анохиным. Действие
столбнячного токсина на центральную нервную систему со вре-
мени Шеррингтона привлекало внимание нейрофизиологов,
и П. К. Анохин с большим вниманием слушал мой доклад, за-
давал много вопросов. Особый интерес, как мне кажется, вызва-
ли опыты, вскрывавшие участие ретикулярной формации ствола
мозга в генезе столбнячных судорог. Эти данные вскрывали
возможный механизм генерализованных судорог, наступающих
при различных раздражениях у столбнячного больного, что мож-
но объяснить обширной конвергенцией возбуждений ретикуляр-
ными нейронами. Работа получила положительную оценку, и для
меня было огромной радостью получить одобрение коллектива
кафедры, составлявшего ядро школы П. К. Анохина.
Вскоре часть сотрудников П. К. Анохина вошла в структуру
нашего института, получившего новое название Института нор-
мальной и патологической физиологии АМН СССР, директором
которого стал В. В. Парин. Через некоторое время в этом инсти-
туте П. К. Анохин возглавил отдел нейрофизиологии. П. К. Ано-
хин с большим интересом относился к развиваемым нашей лабо-
раторией эндогенных нейротропных веществ исследованиям по
анализу роли различных медиаторных систем мозга в регуляции
поведения.
Так, на протяжении более 30 лет моя научная деятельность
протекала в постоянном взаимодействии двух научных школ —
А. Д. Сперанского и П. К. Анохина, что, естественно, оказало
влияние на развитие научных интересов не только моих, но и
сотрудников моей лаборатории, лаборатории нейромедиаторных
систем Института биофизики АН СССР. Поэтому и теперь, пос-
ле ухода из жизни П. К. Анохина, я очень дорожу связями с
Институтом нормальной физиологии, носящим его имя, и стара-

юсь привить своим сотрудникам интерес к направлениям, зало-
женным моими учителями — А. Д. Сперанским и П. К. Анохи-
ным.
В. С. Храпов
ПОДВИГ ЕГО ЖИЗНИ
Петр Кузьмич Анохин принадлежит к плеяде ученых, чья
слава с годами не тускнеет. И чем отдаленнее время его жизни
и творчества, тем больше будет раскрываться значение глубоко
материалистического учения о системогенезе и функциональных
системах.
Мне, молодому врачу, познакомившемуся с Петром Кузьмичом
и его учением в конце Великой Отечественной войны, тогда еще
было трудно полностью усвоить глубину его научного замысла.
И лишь спустя несколько лет, после окончания аспирантуры при
Институте нейрохирургии АМН СССР и защиты кандидатской
диссертации, которая по замыслу и существу отражала некото-
рые патофизиологические механизмы головного мозга нейрохи-
рургических больных, после подробного знакомства с учением
корифеев русской медико-биологической науки И. М. Сеченова,
Н. И. Пирогова, И. П. Павлова, H. Е. Введенского, А. А. Ухтом-
ского, H. Н. Бурденко, Л. А. Орбели и их учеников я стал более
отчетливо понимать все значение работ Петра Кузьмича Анохи-
на, одного из талантливейших учеников И. П. Павлова. Мне не
забыть встреч с замечательным ученым: их было немало, но
каждая была по-своему интересна и поучительна.
В годы Великой Отечественной войны у раненых были такие
неожиданные повреждения внутренних органов, конечностей, го-
ловного и спинного мозга, которые не наблюдались во все пре-
дыдущие войны. Это объяснялось применением противником более
совершенного и мощного оружия. Чтобы успешно бороться за
жизнь людей, восстановление жизнеспособности и работоспособ-
ности бойцов, нужны были новые подходы к осуществлению комп-
лексных средств и методов операций и восстановления повреж-
денных функций мозга и нервов.
Замечательный ученый, врач и педагог Николай Нилович Бур-
денко, в то время главный хирург Красной Армии, в содружест-
ве с учеными различных областей медицинских и смежных с
ними наук стремился соединить клиническую медицину, в част-
ности нейрохирургию и неврологию, с нейрофизиологией и дру-
гими направлениями медицинской науки в единый комплекс.
В конце войны нам, группе врачей, прибывших с фронта для

специализации по нейрохирургии, хорошо запомнились первые
электрофизиологические исследования головного мозга, которые
проводил П. К. Анохин. В светлой, просторной комнате было
непривычно тихо. В углу стояла темная, высокая камера, экра-
нированная железной сеткой, дверь была обита листовым желе-
зом. В камере на кушетке лежал больной. Над его головой висе-
ла лампочка, а рядом на стене— репродуктор. Резиновый шлем
плотно прижимал к голове больного плоские электроды. У изго-
ловья кушетки — распределительная доска, от нее толстый ка-
бель шел к пирамиде квадратных ящиков, стоявших в другой
комнате.
Это громоздкое, неуклюжее сооружение — аппарат первой кон-
струкции для записи биотоков мозга. Возле него находился Петр
Кузьмич. Приготовления окончены. Ассистент захлопнул дверь
камеры, подошел к аппарату и включил его. Через узкую щель
на полированную поверхность прибора, слегка шелестя, из глу-
бины аппарата непрерывно выползала бумажная лента. По нейу
отклоняясь то в одну, то в другую сторону, со скрипом скользи-
ли четыре изогнутых пера, оставляя на ленте чернильный след
в виде волнистых линий. Ассистент, наблюдая за ними, каран-
дашом делал пометки. В камере перед глазами больного периоди-
чески включалась и выключалась электрическая лампочка или
подавались различные звуковые сигналы. Когда больного увезли
в клинику, П. К. Анохин развернул ленту и начал изучать ее.
По колебаниям он точно определил пораженный участок мозга.
Предварительная запись биотоков мозга позволила уточнить кли-
нический диагноз, место расположения опухоли. Через несколько
дней этому больному произвели операцию и удалили опухоль.
В военное время, работая в госпитале, развернутом на базе
Института нейрохирургии, П. К. Анохин нередко сам находился
у операционного стола. Он выполнял сложные операции, приме-
няя микротехнику того времени при сшивании концов повреж-
денных нервов. Работая в этом институте, я наблюдал, как отно-
сился к нему H. Н. Бурденко, организатор и первый директор
Института нейрохирургии, носящего его имя. За необычное тру-
долюбие и исследовательскую способность, находчивость и целе-
устремленность, а также внедрение результатов своих нейрофи-
зиологических исследований в клиническую практику H. Н. Бур-
денко очень ценил и уважал П. К. Анохина. Именно при жизни
Николая Нилозича в институте была создана нейрофизиологиче-
ская лаборатория для изучения мозга человека, которую возгла-
вил Петр Кузьмич. Тяжелые ранения в голову требовали нового
подхода к лечению мозга, и чтобы выработать его, нужны были
углубленные исследования. Вот почему П. Н. Бурденко считал
необходимым науку сочетать с практикой и приглашал для сов-
местной работы ученых других направлений: физиологов, психо-
логов, психиатров и др.

Новый подход к решению проблемы трансплантации нервов
у человека в целях восстановления утерянных функций был раз-
работан, теоретически обоснован и введен в хирургическую прак-
тику H. Н. Бурденко и П. К. Анохиным. Вместе с нейрохирур-
гом М. Г. Игнатовым Петр Кузьмич проводил операции у ране-
ных советских воинов при частичном и полном перерыве перифе-
рических нервов. Впервые в мире П. К. Анохин предложил и
применил для замещения травматического дефекта ствола нерва
пересадку консервированного в формалине участка нерва, взято-
го от животного или у трупа. После специальной обработки куль-
ти центрального и периферического концов поврежденных круп-
ных стволов нервов у человека, когда их дефект составлял не
более 7—8 см, его заменяли трансплантатом. После операции
через трансплантат из центрального конца постепенно, в течение
двух лет, прорастали новые нервные волокна и у больного ча-
стично, а иногда и полностью восстанавливались функции конеч-
ностей. Это был настоящий подвиг ученого-первопроходца.
С тех пор минуло много лет. Ученые мира успешно проводят
операции по пересадке целых органов: почек, печени, легких, серд-
ца, конечностей, отделенных при несчастных случаях. Все это
стало возможно благодаря созданию аппарата искусственного кро-
вообращения, идея и первая модель которого были сделаны со-
ветским ученым С. С. Брюхоненко. Радостно сознавать, что транс-
плантология зародилась, была научно обоснована и осуществлена
советскими учеными Николаем Ниловичем Бурденко и Петром
Кузьмичом Анохиным.
В те далекие годы опустошительной войны Петр Кузьмич не-
утомимо работал в Институте нейрохирургии и параллельно воз-
главлял нейрофизиологическую лабораторию созданного незадолго
до войны Всесоюзного института экспериментальной медицины.
В это тяжелое для нашего народа время мне приходилось наблю-
дать опыты П. К. Анохина на животных. П. К. Анохина интере-
совала не только пересадка. Он тщательно изучал функции пе-
риферических нервов, их ответные реакции на раздражения, про-
изводилась запись биоэлектрической активности. Эти опыты про-
изводили большое впечатление.
Петр Кузьмич охотно рассказывал о существе своих исследо-
ваний, их перспективности для пауки и практики, для сохране-
ния здоровья и даже жизни человека. Однажды мне посчастли-
вилось побывать на экспериментах, которые он проводил в лабо-
ратории. Задача их состояла в изучении функции блуждающего
и симпатического нервов у животных при анатомической сохран-
ности их в ответ на электрические раздражения и повреждения.
В этом эксперименте он показал разнообразные функции этих
нервов. Эти нервы не только выполняют различную функцию в
организме, по и имеют свой «голос». Этот «голос» уже в то вре-
мя Петр Кузьмич демонстрировал с помощью усилителя через

динамик. Присутствуя на этих экспериментах, я тогда начал по-
нимать, почему H. Н. Бурденко именно П. К. Анохина пригла-
сил в клинику своего института для разработки и осуществления
на практике методов восстановительных операций при ранениях
нервной системы у человека.
Привлекая к нейрохирургической деятельности ученых смеж-
ных с нейрохирургией специальностей, H. Н. Бурденко проверял
правильность своей научной концепции, которая им была сфор-
мулирована на основе теоретических изысканий и огромного соб-
ственного хирургического опыта, а также обобщения результатов
хирургических операций военного времени. Эта концепция тре-
бовала от каждого хирурга, приступающего к выполнению любой
операции, соблюдения следующих условий: анатомической доступ-
ности, физиологической дозволенности, щадящего отношения к
тканям и органам. H. Н. Бурденко хорошо понимал, что вы-
полнение этих правил хирургом позволяет обеспечивать макси-
мальную эффективность хирургического метода лечения боль-
ного.
В моей научной работе теоретические взгляды П. К. Анохина
сыграли немалую роль. На их основе удалось сделать важные
выводы для практики проведения операций на головном мозге
с применением различных видов обезболивания в сочетании с
ганглионарной блокадой и нейроплегией. После математической
обработки проведенный анализ и синтез клинико-физиологических
и экспериментальных исследований позволил нам не только вы-
явить наличие в организме человека и животных двух различных
систем регуляции сердечно-сосудистой деятельности с различным
топографо-анатомическим расположением, но и установить их
общебиологическое назначение. Двухсистемная регуляция сердеч-
но-сосудистой деятельности явилась причиной огромной жизне-
способности организма человека и животных в среде обитания:
при направленном выключении центральных механизмов системы
нейрогуморального возбуждения сердечно-сосудистая деятельность
поддерживается и регулируется другой неврогенной системой
возбуждения, которая остается неуязвимой. Вторая система регу-
ляции сердечно-сосудистой деятельности дает возможность пред-
упреждать возникновение неожиданных нарушений в деятельно-
сти сердечно-сосудистой системы у больных в период операций,
а также обеспечивает высокую длительную жизнеспособность ор-
ганизма и профилактику заболеваний сердечно-сосудистой си-
стемы.
Теория функциональной системы П. К. Анохина помогла нам
рассмотреть и патогенетические механизмы канцерогенеза как
закономерного процесса развития поврежденных пролифератив-
ных клеток, утерявших свои рецепторные свойства и способность
к участию в системной деятельности органов и тканей, и наряду
с этим раскрыть механизмы возможного торможения этого зло-

качественного паразитарного новообразования в живом организ-
ме *.
В заключение хотелось бы сказать о том, что суровая судьба
распорядилась гак. что человек, посвятивший свою жизнь пауке
о мозге, внезапно погиб от кровоизлияния в мозг. Последний раз
я увидел его уже на операционном столе в Институте нейрохи-
рургии им. H. Н. Бурденко АМН СССР, был свидетелем того,
как специалисты-нейрохирурги пытались победить коварный
недуг, разрушительной силой охвативший мозг человека огром-
ной потенциальной творческой возможности. 6 марта 1974 г. в
реанимационном отделении этого института перестало биться серд-
це замечательного человека, гражданина, патриота, ученого.
Думая о безвременной кончине Петра Кузьмича Анохина,
хочется подчеркнуть то, что он своей плодотворной деятельно-
стью завоевал высокий международный авторитет как видный
ученый, верный своему Отечеству. Его дела и мысли живут в
современных научных исследованиях в области нейрофизиологии,
в академическом институте, носящем его имя. Теперь свыше
40 научных институтов стран социалистического содружества за-
нимаются проблемой мозга. Плодотворно работает интернацио-
нальный коллектив ученых по программе «Интермозг». Опреде-
лились перспективы длительного сотрудничества на многие годы
вперед, обеспечивающие достижение конкретных результатов по
актуальным проблемам. Институту нормальной физиологии
им. П. К. Анохина АМН СССР предназначена главная роль в
разработке учения П. К. Анохина в этой международной про-
грамме.
Н. С. Зайко
ПАМЯТНЫЕ ВСТРЕЧИ
Мое знакомство с Петром Кузьмичом началось в Московском
университете на кафедре физиологии. Он читал нам курс лекций
по нейрофизиологии. Что это были за лекции? Блестящие, непов-
торимые. На них съезжалось так много физиологов, что действи-
тельно яблоку негде было упасть. Сидели на всех возможных
местах, включая подоконники и ступени амфитеатра.
Для нас, студентов 1942—1945 гг., как и для всех советских
людей, это было трудное время: шла война. Помимо учебы, мы
* Храпов В. С. Патогенетические основы теории канцерогенеза. Новоси-
бирск: Наука, 1983. 62 с.

копали окопы, валили лес, дежурили в госпиталях. Но мы учи-
лись и работали, сколько было сил. Часто приходилось задержи-
ваться в лабораториях для того, чтобы довести опыт до конца.
Возвращаться домой было нельзя, так как наступал комендант-
ский час, и нам приходилось ночевать на кафедре. Тогда сами
собой возникали «кафедральные вечера». На них собирались сту-
денты нашей группы, у которых допоздна затянулся опыт, и пре-
подаватели M. Е. Удельнов, В. А. Шидловский, Н. А. Келарева
и обязательно заведующий кафедрой профессор X. С. Коштоянц.
Часто приходил к нам и Петр Кузьмич. Не обходилось и без
курьезов.
Однажды мы задержались на кафедре. Сидим, пьем морков-
ный чай, вдруг стук в окно, а кафедра ведь помещалась на вто-
ром этаже. Гасим свет, убираем светомаскировку и видим: по
пожарной лестнице взбирается Петр Кузьмич, сак как вход в
университет на ночь закрывался. Все сразу оживились, зная, что
услышат много интересных историй, душой которых был Петр
Кузьмич.
Он был удивительным человеком, обладал колоссальной эру-
дицией, живым умом, целеустремленностью, тонким юмором,
большим обаянием. Его горячий интерес к науке заражал нас.
Многие его ученики получили от него заряд энергии и увлечен-
ности. Петр Кузьмич был чрезвычайно талантливым человеком.
Он весь принадлежал науке, причем науке и сегодняшнего дня,
и будущего. Ему были свойственны одержимость и принципиаль-
ность, настойчивость и огромное трудолюбие.
Запомнился такой случай. Петру Кузьмичу предстояло прочи-
тать цикл лекций в Англии 4, и ему было важно изложить как
можно точнее свою концепцию. В порядке практики он пятьде-
сят раз полностью прослушал запись заседаний международной
организации по исследованию мозга на английском языке и по-
ехал читать лекции, отказавшись от услуг переводчика.
П. К. Анохин очень много читал специальной литературы, не-
обыкновенно быстро схватывал прочитанное и запоминал во всех
подробностях. Я думаю, что он успевал прочитать все, что изда-
валось у нас и за рубежом по интересующим его вопросам,
а круг его интересов был необычайно широк. Это были проблемы
физиологии, гистологии, медицины, философии, кибернетики и
многое другое.
Он был отличным педагогом, лекции его были интересны и
доходчивы. Вместе с тем он был требовательным и справедли-
вым. Студенты боготворили его, и когда он разговаривал с одним
из них, сразу собиралась большая группа и беседа превращалась
в интересную дискуссию.
Кончилась война. Кругом счастье, радость, колоссальный
подъем. Мы как раз защищали свои дипломы. Затем началось
распределение. Вызывает меня Петр Кузьмич и предлагает пойти

к нему в аспирантуру. Быть аспирантом П. К. Анохина — боль-
шая честь. С радостью и благодарностью я согласилась. Прини-
мали вступительный экзамен профессора И. П. Разенков, А. Н. Ма-
гницкий и, конечно, П. К. Анохин. Вопросы он задавал не толь-
кл по курсу, но и в более широких пределах. Можно предсіавить
мой восторг, когда я была зачислена в аспирантуру. Но через
год по семейным обстоятельствам я вынуждена была уйти из
аспирантуры. Петр Кузьмич искренне жалел о моем уходе, и поз-
же, когда я уже работала, не раз предлагал мне перейти к нему,
но мне было неудобно это сделать перед моим новым руководи-
телем.
П. К. Анохин много времени уделял работе с молодежью. Он
легко вызывал нас на дискуссии, очень тщательно и скрупулезно
правил статьи и тезисы молодых ученых. И когда кто-нибудь пы-
тался оправдаться, Петр Кузьмич отвечал:
— Значит, мало работаете, а наука этого не любит. Надо уметь
критрічески анализировать полученные данные, аргументирован-
но отстаивать свои гипотезы и уже потом делать выводы.
Вспоминается случай, когда Петр Кузьмич заставил меня как
следует поволноваться. Он был моим оппонентом по кандидат-
ской диссертации. Никакого отзыва он мне не дал. Накануне
защиты я поехала к нему с просьбой дать все-таки мне пись-
менный отзыв. Петр Кузьмич выслушал меня внимательно и не-
возмутимо сказал:
— Защита потому так и называется, чтобы соискатель защи-
щал, отстаивал свои гипотезы, свои экспериментальные данные,
и вот Вам, Надя, это завтра предстоит.
Наступил день защиты, я, конечно, волновалась, думая о не-
достатках, которые Петр Кузьмич найдет, о вопросах, какие он
будет задавать. Он высіупал первым. Без предварительной под-
готовки я должна была защищаться. И когда я ответила на все
его вопросы, председатель, академик В. Н. Черниговский, спро-
сил:
— Удовлетворен ли оппонент ответами диссертанта?
— Удовлетворен,— сказал Петр Кузьмич,— но мне хочется
подискутировать еще по некоторым вопросам.
Все кончилось благополучно.
Часто мне приходилось встречаться с Петром Кузьмичом в
то время, когда я работала ученым секретарем Института нор-
мальной и патологической физиологии АМН СССР, а Петр Кузь-
мич заведовал отделом нейрофизиологии в этом институте. На
протяжении всего дня он был очень занят, но успевал бывать
во многих местах: на кафедре 5, в Академии наук, Академии ме-
дицинских наук, в издательствах, с докладами в других инсти-
тутах, много времени занимали встречи с иностранными учены-
ми, различные интервью. Практически в течение дня поговорить
с ним было невозможно. Если он был срочно нужен, я с его

разрешения звонила ему домой в восемь часов утра. Как расска-
зывал Петр Кузьмич, его рабочий день начинался в шесть часов
утра, когда, выпив бутылку кефира, он садился работать. Какое
это было счастье беседовать с Петром Кузьмичом обо всем! Кро-
ме протоколов отдела нейрофизиологии, ко мне, как ученому сек-
ретарю, попадали планы, отчеты, диссертации его отдела. Всегда
все было выполнено на высоком уровне.
Необыкновенно одаренный человек, Петр Кузьмич разбирал-
ся во многих областях. Он любил живопись, музыку. Я не раз
слышала, как он играл на рояле, знала, как со знанием дела
подбирал он свою картинную галерею, как любил выращивать
розы. У него был настоящий розарий. Когда дело не касалось
науки, Петр Кузьмич был мягок и лиричен. Он не был злопа-
мятным, более того, некоторым людям, которые в свое время его
несправедливо критиковали, он помогал устроиться на работу,
давал доброжелательные отзывы на диссертации, если они того
заслуживали.
П. К. Анохин общался со множеством людей. Ему было важ-
но, какое отношение этот человек имеет к науке, что он сделал
практически, будь то фундаментальная теория или доказанная
Б опытах идея. Однако он очень не любил словословия.
Однажды один журналист спросил его:
— Как Вы переносите неприятности, нападки на Вашу кон-
цепцию?
— Неприятности,— ответил Петр Кузьмич,— если они рожда-
ют истину, приятная вещь. Я ведь по натуре драчун, вот и пред-
стоят бои.
Как-то я поинтересовалась, что помогает ему преодолевать
неприятности. На это он мне ответил:
— Надо иметь внутреннюю точку опоры.
В. В. Закусов
ОТ СТУДЕНТА ДО АКАДЕМИКА
Впервые я увидел Петра Кузьмича в 1924 г. на лекции Ивана
Петровича Павлова, когда был слушателем третьего курса Воен-
но-медицинской академии. Петр Кузьмич в то время был студен-
том Института медицинских знаний и одновременно работал в
лаборатории И. П. Павлова. Не знаю почему, но он привлек мое
внимание, как и другие, но уже знаменитые ученые — ученики
И. П. Павлова. Позднее большое впечатление произвела на меня
его монография «Проблемы центра и периферии в физиологии

нервной деятельности», изданная в 1935 г. Мне очень импониро-
вала его концепция о функциональных системах.
Познакомился же я с Петром Кузьмичом в 1938 г. в Москве,
когда он стал руководителем отдела общей физиологии высшей
нервной деятельности ВИЭМ. В то время я проводил исследова-
ния по фармакологии нервной системы и вполне естественно, что
меня интересовали работы по физиологии нервной деятельности.
Зная о работах Петра Кузьмича в этой области по литературным
источникам, я решил познакомиться с ним. Придя к нему в ин-
ститут, я был поражен его любезным приемом: он подробно рас-
сказал мне о работах, проводимых в его лаборатории, познакомил
с некоторыми сотрудниками, показал оборудование лаборатории,
очень богатое по тем временам. Я был совершенно очарован им
и сразу увидел в нем настоящего ученого: умного, образованно-
го, талантливого, страстного, по выражению И. П. Павлова,
с оригинальными идеями. Потом на протяжении нескольких лет
мы встречались редко, так как я служил в Ленинграде, а он
работал в Москве.
После назначения меня директором Института фармакологии
АМН СССР и переезда в Москву наши встречи стали довольно
частыми. В течение многих лет (1958—1966) мы были сослу-
живцами в 1-м Московском медицинском институте им. И. М. Се-
ченова, где я заведовал кафедрой фармакологии по совместитель-
ству, а он — кафедрой нормальной физиологии. Мы часто встре-
чались в Обществе физиологов, биохимиков и фармакологов, вме-
сте участвовали в Международных конгрессах в Брюсселе и
Токио, конференциях и симпозиумах в США. Надо сказать, что
Петр Кузьмич был известен как выдающийся физиолог не толь-
ко в Советском Союзе, но и во многих других странах. Я был
свидетелем его популярности, он пользовался всеобщим призна-
нием и уважением.
П. К. Анохин был главой большой школы физиологов, кото-
рые были ему преданы и искренне любили его. За заслуги в
развитии науки он получил много правительственных и других
наград, в том числе и от иностранных организаций. Большой
интерес проявлял Петр Кузьмич к фармакологии и пользовался
в своих исследованиях фармакологическими веществами как ана-
лизаторами физиологических процессов. Его отношение к фарма-
кологии сказалось и в том, что прочитать доклад на одном из
первых, учрежденных им Сеченовских чтений6 было поручено
мне 7. Всесоюзное общество фармакологов наградило Петра Кузь-
мича в день его 75-летнего юбилея Кравковской медалью.
Я имел удовольствие встречаться с Петром Кузьмичом и в
неофициальной обстановке. После разного рода заседаний он, как
правило, приглашал меня в числе некоторых других лиц к себе
в кабинет и мы подолгу беседовали с ним на различные темы.
Он был увлекательным рассказчиком, очень образованным чело-

веком, хорошо знал историю, искусство, театр, имел обширные
знакомства. Часто он вспоминал интересные эпизоды своей жиз-
ни, встречи со знаменитыми учеными. Петр Кузьмич был вели-
колепным оратором, прекрасным лектором, блестящим докладчи-
ком. Он легко вызывал к себе симпатию, очаровывал своими ду-
шевными качествами, убежденностью. Мужественно и с достоин-
ством переносил он жизненные невзгоды, в частности несправед-
ливую критику во время объединенной сессии двух академий в
1950 г.8 Ученик И. П. Павлова, Петр Кузьмич поддерживал
добрые отношения со многими другими учениками великого фи-
зиолога. Я уверен, что каждый, кто имел счастье знать
П. К. Анохина, сохраняет о нем самые светлые воспоминания.
Е. Ф. Полежаев
СЕКРЕТ ТВОРЧЕСТВА
Как-то в одной из бесед Петр Кузьмич рассказал мне любо-
пытный эпизод. К нему обратился бывший аспирант с просьбой
раскрыть секрет творчества ученого.
Думаю, что этот вопрос так же волнует всех тех, что хочет
быть сопричастным к дальнейшей разработке его богатого науч-
ного наследия. Безусловно, могучая натура Петра Кузьмича слож-
на и многогранна и ответить на этот вопрос однозначно — задача
не из легких.
В 1947 г. счастливый случай привел меня к Петру Кузьмичу,
в Институт физиологии АМН СССР. Я стал его аспирантом.
Вначале пришлось столкнуться с большими трудностями, но их
преодоление помогало глубже постигать профессию, проникать в
суть творческих приемов учителя. Идти в ногу с исследования-
ми, проводимыми в лаборатории,— первая задача, которую ставил
Петр Кузьмич перед новичками. Он вспомнил свой личный опыт,
когда пришел в лабораторию И. П. Павлова, чтобы стать учени-
ком и сотрудником Ивана Петровича.
Чтобы достичь уровня исследований в лаборатории, можно
было пойти традиционным путем: последовательно читать и ре-
ферировать все работы Петра Кузьмича и его сотрудников. Осо-
знавая свою неподготовленность, я подумал, что такой путь для
меня будет слишком долгим. Поэтому, не отвергая его полностью,
решил пойти другим, более эффективным: попытаться найти
главное, тот живой корень, из которого выросли научные интере-
сы Петра Кузьмича, его научные изыскания. Зная же истоки
научного творчества, опираясь на факты, можно гораздо легче

и быстрее понять внутреннюю логику исследований, проводимых
П. К. Анохиным и его сотрудниками.
Каждый из учеников знает, что в лаборатории П. К. Анохи-
на всегда царила творческая обстановка. Б те годы у Петра
Кузьмича и его окружения было особенное настроение: припод-
нятость и одухотворенность. Дело в том, что шла напряженная
подготовка к юбилею И. П. Павлова. По всему было видно, что
Петр Кузьмич тщательно готовится аргументированно показать,
что он достойный ученик, смело и творчески продолжающий дело
великого Павлова.
Он был радостно возбужден, поглощен интересными воспоми-
наниями, щедро делился богатыми впечатлениями и творческими
мыслями. Беспокойная атмосфера, созданная в лаборатории,
была питательной средой и катализатором любознательности, со-
блазняла возможностью проникнуть в исследовательский талант
учителя.
В ближайшем окружении П. К. Анохина выделялся талант-
ливый ученый, человек большого ума и исключительной скром-
ности — Иосиф Иванович Лаптев, безвременно ушедший из
жизни и оставивший о себе светлую память. Однажды он поде-
лился со мной интересным наблюдением. По его мнению, и я
сейчас к нему присоединяюсь, в лице П. К. Анохина можно уви-
деть классический пример замечательных ученых с особой целе-
устремленностью, которые первые в жизни успешные исследова-
ния в стороне не оставляют. Они все глубже разрабатывают их,
в течение всего своего научного пути экспериментами подтверж-
дают то значительное, что было задумано в его начале.
Что же явилось для Петра Кузьмича отправной точкой ис-
следований в науке, когда он стал на самостоятельный путь ис-
следования, и какими творческими средствами достиг он тех вер-
шин научных обобщений, которые составляют сейчас славу нашей
физиологической науки?
Его первые научные идеи выкристаллизовались еще тогда,
когда Петр Кузьмич работал у И. П. Павлова. По его предложе-
нию П. К. Анохин выполнил ряд значительных работ, посвящен-
ных центральному вопросу высшей нервной деятельности: изу-
чению физиологического механизма внутреннего торможения. Во
всех экспериментах нормальное осуществление условного рефлек-
са неизвестным механизмом нарушается. Многие такого рода ис-
следования были обоснованием новых понятий, неизвестных в то
время в физиологии. Имеется в виду понятие новизны как осо-
бого раздражителя и понятие внутреннего торможения. По клас-
сическому определению, неизвестный физиологический механизм
находится «внутри» рефлекторной дуги условного рефлекса.
Хорошо известно, что это «место» там, в дуге, стало, по вы-
ражению И. П. Павлова, «проклятым вопросом», громким пара-
доксом. И потому, что при многих попытках решить этот вопрос,

исходя из господствовавшей тогда концепции соотношения между
возбуждением и торможением, противоречия упорно не поддава-
лись преодолению. По поводу этой острой и главной проблемной
ситуации И. П. Павлов на одной из знаменитых «сред» с горь-
кой иронией обратился к своим ученикам и высказал надежду,
что, может быть, у кого-нибудь «вспыхнет гениальная вспышка
человеческой мысли, когда, наконец, этот вопрос будет решен и
будет уловлен основной закон соотношения» *.
Для Петра Кузьмича это «проклятое место» стало осознанным
выбором — чему себя целиком посвятить. Для меня же это по-
служило точкой отсчета в его трудной и тернистой, но увлека-
тельной дороге в науке.
Мне приходилось встречаться и работать как научному редак-
тору со многими известными учеными, научная линия которых
пересекалась с научными интересами Петра Кузьмича. Они были
единодушны со мной: П. К. Анохин — личность яркая.
П. К. Анохин — человек открытого характера. Общаясь с
ним, было невозможно не заметить, что он как бы светится ост-
роумием и юмором. В его высказываниях, на подвижном лице и
в свойственных ему выразительных жестах легко было прочитать
радость и огорчение, уверенность и сомнение, душевную теплоту
и холодность. Человек увлекающийся, он мог высказать гипер-
болу, воспринимаемую собеседниками недоверчиво. Но и в этом
случае притягательность его натуры не ослабевала. После встречи
с ним всегда узнаешь что-то новое и интересное. Мне не при-
ходилось встречать другого, кто бы мог так, как Петр Кузьмич,
зажечь пламенную страсть к науке и без оглядки увлечь за собой
в ее таинственные глубины. Такие, как он, заслуженно становят-
ся кумирами.
Как научный руководитель высокого ранга П. К. Анохин
крепко держал бразды правления. Главным его оружием была
безукоризненная логика. Видел ее обостренно в каждом научном
замысле и эксперименте, в каждом эмпирическом факте и все
это эффектно обнажал для всех.
Себя считал беспокойным. И действительно, у него была мя-
тежная душа. Успокоенности не выносил. Открыто заявлял о не-
желании спокойно гулять по каменным плитам общепризнанного,
роль рантье в науке была не для него. «Гладеньких» недолюбли-
вал и за это наживал, и нередко, влиятельных недоброжелателей.
Для личности Петра Кузьмича, его дарования характерно гар-
моническое сочетание многих созидательных сил — природных и
приобретенных. Природа наградила его исключительно развитой
потребностью смело и решительно вторгаться в неизвестное, на-
делила чрезвычайной заряженностью на поиск новых знаний.
* Павловские среды. М.; Л., 1949. Т. 2. С. 425.

Он высоко ценил у других дар любознательности. У Петра
Кузьмича было еще весьма редкое и возвышающее над другими
дополнение: неутолимая жажда коснуться неба. Упорное восхож-
дение к трудно достигаемой сути явлений в биологическом зда-
нии мира служило для него идеалом, высшей целью и сверхза-
дачей, составляло главный смысл его жизни в науке.
Приходилось восхищаться тем, что Петр Кузьмич, как вол-
шебник, делает незнание понятным и осмысленным знанием.
В этом творческом секрете важную роль играет искусное владе-
ние научной методологией. При планировании исследования тре-
бовал овладеть научной методологией, теоретически осмыслить,
ради чего проводится эксперимент. Идею, замысел, задумку боль-
шую и малую П. К. Анохин всегда ставил впереди эксперимента
и средств его реального исполнения. По его мнению, идея тянет,
как магнит, и притягивает факты. Наличие идеи означало для
него ум, подготовленный к созидательной науке.
Но как найти идею? Это дело непростое. Разговор о том, как
рождается идея, П. К. Анохин нередко поднимал и сам. Реко-
мендовал и в своих трудах показывал примеры широкого охвата
проблемы, создавая пересечение многих одновременных линий
анализа. Именно на «перекрестке», считал он, осеняет ощущего
мысль, появляется озарение, рождается масштабная идея. Только
так можно преодолеть неизбежное в аналитическом эксперименте
«огрубление и омертвление» действительности, только так можно
наиболее эффективно заглянуть за «горизонт».
Природный дар широкого и развернутого альтернативного ана-
лиза у Петра Кузьмича был обогащен острым чувством научного
сомнения. Его отличал стойкий иммунитет по отношению к дог-
мам в науке. Страстный поборник ускорения научного прогресса,
он неуклонно следовал лучшим традициям отечественной физио-
логии. Петр Кузьмич прозорливо указывал, что научные догмы
превращаются в «мрачный храм», где нельзя увидеть свет но-
вого, назревающего, проникнуть пытливым взором в необозримую
даль непознанного.
В число творческих приемов Петра Кузьмича входило хресто-
матийно четкое разграничение: в любой науке, в каждой ее спе-
циальной ветви есть не только достоверное, но и вероятное. Склон-
ный к метафорам, он как-то пошутил:
— Вероятное — это «дева юная», нуждающаяся в непременном
«бракосочетании» с опытом. Только после этого можно сказать,
есть ли у нее новое качество — лицо действительности.
Огорчался, что есть исследователи, которые занимаются реа-
нимацией отживших свое время идей. Сомнения по отношению
к собственным достижениям П. К. Анохин преодолевал умением
создавать в себе твердую уверенность в правильности избранного
пути. У него была вера в свою правоту. Прочная опора здесь
одна: глубоко продуманная логика своей собственной концепции.

Она постоянно оттачивалась аргументами из самой действитель-
ности и взятыми из экспериментов.
Эту логику нельзя не увидеть со стороны в его научных тру-
дах и, конечно, в докладах и лекциях. Для пера П. К. Анохина
и его публичных выступлений характерно разветвленное дерево
вопросов с пышной кроной красноречия. Вопросы острые в своей
постановке, четкие и понятные по формулировке. В каждом об-
нажен творящий «нерв»: заложенные в нем альтернативы и ре-
шения, часто неожиданные и удивляющие.
П. К. Анохин — большой мастер показывать неисчерпаемые
возможности любой глубокой мысли, извлекать из глубины нару-
жу ее «степени свободы». Такая мысль раскрепощается, повора-
чивается разными гранями, которые нередко не усматриваются
другими. Поэтому мысли самого Петра Кузьмича живые, в дей-
ствии и ритме твердых смысловых акцентов, заинтересовываю-
щие, увлекающие и убеждающие. Его мысли призывают не ду-
мать шаблонно, по готовым стандартам. Отсюда чувство обога-
щения, восторг общения и радость прикосновения к творческому
наследию П. К. Анохина.
— Новая масштабная идея,— часто говорил П. К. Анохин,—
это спутник побед диалектического знания.
Он судил по себе. И действительно, коренная черта его свет-
лого ума — талант мыслить диалектически. Трудно отказать ему
в том, что он был «парадоксов друг». Он всегда стоял отважно
лицом к науке. Его не устраивало знание только того, что с при-
нятой точки зрения факты расходятся друг с другом. Петр Кузь-
мич видел долг профессионального ученого в настойчивом поиске
главного источника противоречий, возникающих в знании, и ре-
шительном устранении этих болевых точек в науке.
Петр Кузьмич допытывался до сути по принципу: знать не
только то, что высказано, но и почему сказано именно это, а не
другое. Он был большим знатоком научной логики, опосредован-
ного знания. Как известно, законы, гипотезы и концепции в фи-
зиологии высшей нервной деятельности создаются опосредованным
путем, который не гарантирует исключение возможности проти-
воречия. Даже сейчас, когда техника позволяет проникнуть в
глубины мозга, его микромир, теоретическое понимание его дея-
тельности, в частности на системном уровне, создается на том же
основании: логической структуре опосредованного знания.
В научной концепции всегда есть внутренняя логика. Петр
Кузьмич обрисовал ее фигурально в виде пирамиды, основанием
которой служит исходная позиция, фундаментальная идея, на-
чальное понятие принципиального значения. Творцы в науке туда
закладывают ее осмысленно, а последователи используют неред-
ко неосознанно, так сказать, по традиции. Как руководящая идея,
она пронизывает все этажи пирамиды, все научные выводы и
гипотезы. Следовательно, не увидеть, что именно там, в основа-

нии пирамиды, находится в зародыше неразвернутое противоре-
чие,— значит не понять глубинный источник расхождений и ту-
пиков на ее высоких этажах и не найти их удовлетворительного
решения. Как приверженец концепции И. П. Павлова, Петр Кузь-
мич непрерывно и неослабно держал в поле зрения всю пирами-
ду. В той же тупиковой ситуации, в которой оказалось «прокля-
тое место» этой концепции, он решился на истинно научный шаг.
По его словам, он возвратился к анализу исходных позиций,
к раскрытию тех понятий, которые послужили в свое время ре-
шающими предпосылками и для всего исследовательского процес-
са. Острие этого «ножа» науки предельно ясно: если исходная
предпосылка — заблуждение, неверен и вывод.
К теоретической конструкции любого уровня обобщения Петр
Кузьмич предъявлял обязательное требование: содержать в себе
непрерывность причинно-следственных отношений, т. е. полный
состав причин и следствий, существующих объективно в изучае-
мом явлении. После глубоких раздумий он приходит к плодо-
творной догадке, что причиной кризиса является логический про-
пуск какой-то существенной детерминанты поведения.
П. К. Анохин не только высоко ценил открытия И. П. Павло-
ва, но и усматривал в них богатый эвристический потенциал.
В упорном поиске разгадки «проклятого места» он обратился за
ответом к установленной И. П. Павловым сигнальной деятельно-
сти коры больших полушарий. По его убеждению, именно здесь
находятся скрытые и неразвернутые возможности, которые еще
далеко не использованы даже в работах самого И. П. Павлова,
при его жизни. Обратившись к этой стороне учения своего учи-
теля, П. К. Анохин показал замечательный образец созидатель-
ной силы творческого приема: умения соединять искомое с уже
познанным, переосмыслить уже известное, закладывая в него
иной, свой собственный концептуальный критерий. Тем самым
из уже известного он вычерпывал принципиально новое теоре-
тическое содержание. С помощью этого приема и других твор-
ческих средств Петр Кузьмич открыл новый фундаментальный
закон: опережающее отражение действительности, целевую детер-
минанту в поведении. Вот такой новаторский революционный
подход к тупиковым, кризисным ситуациям в науке, на мой
взгляд, составляет главное в творческом секрете моего учителя.
А по конечному результату он явился действительно «золотым
ключиком» в науке.
Мне посчастливилось быть (по предложению П. К. Анохина)
научным редактором его всемирно известной фундаментальной
монографии «Биология и нейрофизиология условного рефлекса».
На мой вопрос, почему к названию «Нейрофизиология условного
рефлекса» он добавил «биология» и начал именно с нее, Петр
Кузьмич, не задумываясь, ответил:
— Такое название в обобщенной формулировке полностью со-

ответствует смыслу того, чем я занимался в своей научной жиз-
ни. Натуралисты традиционно относили цель и все целесообраз-
ные акты лишь к области психического.
В его же монографии научно обоснованно и в развернутом
виде показано, что в эти акты эволюцией включен элемент бу-
дущего, который является сердцевиной целевой детерминации,
и на материалистической основе представлена биологическая це-
лесообразность и целенаправленность в поведении.
Остроконфликтный выбор целевой детерминанты в качестве
нового исходного положения науки о мозге — это «драма идей»
П. К. Анохина, которая бывает у всех творцов революционного
Титульный лист монографии П. К. Анохина, удостоенной
Ленинской премии

знания. Помимо сомнений, порожденных творческой личностью
Петра Кузьмича, эта драма имела под собой и другую, объектив-
ную питательную почву. Я имею в виду тот психологический
климат, который, к сожалению, сложился в конце 40-х годов в
советской физиологической науке.
С 1947 по 1955 г. я работал вместе с П. К. Анохиным и дру-
жил с ним. Когда он был вынужден работать в Рязани, я стал
там его ассистентом на кафедре нормальной физиологии меди-
цинского института. Из бесед с Петром Кузьмичом было ясно,
да и своими глазами видел, что значил для него, его творчества
психологический климат того времени. Тогда я много понял в
незаурядной личности и твердом характере моего учителя.
1949 г. для советской и мировой науки — год 100-летнего юби-
лея со дня рождения И. П. Павлова. Петр Кузьмич в докладе
на юбилейной научной сессии9 и специально написанной к этому
дню замечательной книге о И. П. Павлове* дал своеобразный
отчет своему великому учителю. Главное в этом отчете — откры-
тие Петром Кузьмичом в «сердце» условного и безусловного ре-
флекса категории будущего. Значит, добавим мы, и цели, хотя
прямо и не высказанной этим словом. Это был творческий долг,
отданный своему учителю.
Но трепетное ожидание признания тогда не оправдалось. Очень
скоро над П. К. Анохиным нависли тучи и грянул гром. С пода-
чи недобропорядочных людей ему приклеили ярлык антипавлов-
ца. В Рязани он как-то пригласил меня к себе, разговорились.
Он резко спросил:
— Читал написанную недальновидным ученым в центральной
газете разгромную статью о кибернетике?
На открытом его лице отразились и боль болеющего наукой,
и гнев первопроходца, и оскорбленное чувство патриота. Успо-
коившись, он с горькой усмешкой сказал:
— По смыслу этой статьи получается, раз ты мой ученик, ра-
ботаешь со мной, значит, создаешь вместе со мной «мракобесие»
в науке.
Но Петр Кузьмич всегда был оптимистом. И мы пришли к
выводу: главное, что сделал П. К. Анохин в физиологии мозга,
соответствует ленинскому критерию революционного в науке.
В то далекое время ему было очень трудно. Меня иногда
спрашивают, что было особенного в жизненном облике П. К. Ано-
хина тех лет как ученого. Думается, лучший ответ даст глубокая
по мысли и блестящая по художественному исполнению картина
В. И. Сурикова «Меншиков в Березове». В этом произведении
изумительная и волнующая аллегория: маститый во всем своем
облике деятель не может встать во весь рост — мешает потолок
* Анохин П. К. Иван Петрович Павлов. Жизнь, деятельность и научная
школа. М., 1949. 404 с.

дома, несоразмеримо низкий для этой колоритной фигуры. Взор
умного и волевого человека устремлен в сторону двери, за ко-
торой мыслится свет справедливости, по эта дверь в картине «за
кадром».
Петр Кузьмич был убежден в неизбежности торжества любого
правого дела. И это было главной опорой в надежде на скорое
светлое будущее школы П. К. Анохина. Держался он стойко и
с большим достоинством. Признавал неточности и отдельные
ошибки, неизбежные в научном творчестве. Но в главном упорно
стоял на своем, так как был из бесстрашных творцов науки, кто
отчаянно борется за истину до конца. Вот это завидное мужество
ученого и гражданина является важнейшей психологической сто-
роной научного творчества П. К. Анохина.
Наши надежды оправдались. Петра Кузьмича избрали акаде-
миком, присвоили высокое звание лауреата Ленинской премии и
премии имени И. П. Павлова. Сейчас мало кто сомневается, что
именно он олицетворяет оригинальный системный подход в фи-
зиологии и нейрокибернетике.
П. К. Анохин не был безразличным к дальнейшей судьбе соз-
данной им научной школы. На эту тему он вел с ближайшим
окружением доверительные беседы, а также «примерял» своих
учеников и соратников на ответственную роль преемника и про-
должателя его научной школы. Такая беседа состоялась и со
мной. Тогда он еще был богат силами и полон жизнелюбия. Но
мою понятную попытку уклониться от этого разговора отверг
решительно:
— Рано или поздно такое должно случиться, и я не могу в
этом вопросе быть равнодушным.
Многими учениками П. К. Анохин гордился и как перспек-
тивных ученых оценивал высоко. По всем меркам выбор преем-
ника его научной школы предельно объективный. Это К. В. Су-
даков, ближайший ученик, талантливый ученый, принципиальный
и преданный соратник П. К. Анохина. Настоящая книга воспо-
минаний о П. К. Анохине — долгожданный случай, чтобы обна-
родовать заветное пожелание моего дорогого учителя.
Сподвижники П. К. Анохина знают, что он был тонким зна-
током психологии своих учеников. Воспитывал, вдохновлял и
желал в них увидеть дорогие ему творческие начала и созида-
тельные черты. И, не сглаживая, не умаляя индивидуальности
учеников, раскрывал их способности исследователя и поддержи-
вал научные устремления.

В. Г. Бокша
ГОДЫ АСПИРАНТУРЫ У П. К. АНОХИНА
Впервые я встретился с Петром Кузьмичом в 1948 г. Окон-
чив в то время с отличием Архангельский медицинский инсти-
тут и увлекшись физиологией, я приехал в Москву поступать в
аспирантуру в Институт физиологии АМН СССР и стал аспиран-
том у «самого» П. К. Анохина. Теперь-то я отчетливо понимаю,
что мне выпал выигрышный билет, который определил всю мою
дальнейшую научную жизнь. А тогда я просто радовался, что
буду проходить аспирантуру в Академии медицинских наук. Ра-
бот П. К. Анохина и его школы я почти не знал. В учебниках
по физиологии его взгляды не излагались, да и в периодической
печати анохинские работы не очень-то жаловали. Они были
слишком смелы, слишком оригинальны и не вписывались в си-
стему ортодоксальных физиологических взглядов.
Приехав в Москву после получения извещения о зачислении
меня аспирантом, я сразу же зашел в отдел аспирантуры АМН
СССР на ул. Солянке. Там мне сообщили, что П. К. Анохин
уже интересовался мною.
— Найдете его на втором этаже,— сказали мне.
И я пошел навстречу своей научной судьбе. Петр Кузьмич,
совершенно не зная меня, отнесся ко мне несколько насторожен-
но, но вскоре лед недоверия стал таять. Он пригласил к себе
домой на ул. А. Толстого, где тогда жил.
Мы проговорили более двух часов. Он поинтересовался моими
занятиями по физиологии в институте и, узнав, что я учился
у профессора Михаила Макаровича Денисенко, отозвался о нем
как интересном, оригинальном ученом. Петр Кузьмич говорил со
мной о состоянии физиологии, ее основных направлениях, перс-
пективах развития, о месте, которое занимают исследования
его школы, о существе этих исследований и задачах, которые бу-
дут поставлены передо мной, о моем личном участии в общих
исследованиях лаборатории. Меня приятно удивил стиль его раз-
говора. Он говорил со мной не как с только что закончившим
институт студентом, мало смыслящим в науке, а как с коллегой,
который пришел участвовать в общем деле. Он говорил с ува-
жением, доверительностью, спрашивал, все ли мне ясно, подроб-
но отвечал на мои вопросы.
Я ушел окрыленный, наполненный новыми мыслями и идея-
ми, с желанием трудиться, хотя еще мало представлял себе слож-
ность предстоящей работы. Это было 2 сентября 1948 г. Так на-
чались наши отношения с ним вначале как учителя и ученика,
затем как старшего и младшего товарища, наконец вылившиеся

в тесную дружбу, которая длилась добрые четверть века букваль-
но до последних дней жизни Петра Кузьмича.
За 25 лет произошло много событий. К сожалению, мы не
так часто виделись, как бы этого мне хотелось. Мы встречались
либо во время моих наездов в Москву, либо в Ялте, куда Петр
Кузьмич приезжал отдохнуть и спокойно поработать. В своих
записках я остановлюсь в основном на первых годах нашего зна-
комства, когда я проходил аспирантуру под руководством Петра
Кузьмича.
Это был удивительный период развития анохинской лабора-
тории. Петр Кузьмич как-то сам назвал его романтическим. Уже
были сформулированы основные положения теории функциональ-
ных систем и шло накопление данных о применении ее в раз-
личных областях медицины, биологии и других науках. П. К. Ано-
хин выдвинул новую концепцию патогенеза гипертонической бо-
лезни *, и молодые аспиранты были привлечены к разработке
этой проблемы. Как всегда, Петр Кузьмич начинал с поисков
общих закономерностей тех или иных явлений. Так появилась
серия исследований об особенностях адаптации различных видов
интерорецепторов — процесса, который играл роль в развитии
гипертонии. Темой моей работы явилось изучение функциональ-
ных особенностей интерорецепторов мочевого пузыря. В это
время появились шлейфные осциллографы, и мы могли анализи-
ровать характер импульсации, фиксируемой от интерорецепторов,
и делать заключения о нервных процессах, особенностях функции
органов. Так появилось несколько моих первых статей об осо-
бенностях адаптации интерорецепторов мочевого пузыря с вы-
водами о физиологической сущности этого процесса.
Работали мы увлеченно. В лаборатории царила деловая ат-
мосфера, обстановка была доброжелательной, спокойной. С лю-
бым вопросом можно было обратиться к любому старшему това-
рищу-коллеге и получить от него толковый ответ. В то время
тон задавали Анна Ивановна Шумилина, которая всегда была
совестью лаборатории, Иосиф Иванович Лаптев, Татьяна Трофи-
мовна Алексеева, Василий Матвеевич Касьянов, Лаврентий Гри-
горьевич Трофимов, Екатерина Львовна Голубева, Яков Андре-
евич Милягин и др. Конечно, с ними мы общались чаще и боль-
ше, чем с Петром Кузьмичом, часто занятым научно-организа-
ционными делами в институте и президиуме академии. И все же
мы имели возможность встречаться с ним на еженедельных «втор-
никах», где с азартом обсуждались результаты исследований, на-
мечались планы следующих экспериментов. Выступали все —
и старые и молодые, приводившие не только факты, но и выска-
зывавшие всякие невероятные фантазии. Иногда Петр Кузьмич
* Анохин П. К. Физиологические предпосылки к пониманию патогенеза
гипертонической болезни//Тез. док. IV сессии АМН СССР. М., 1948.
С. 7-12.

появлялся на опытах, и для экспериментатора это был праздник.
Помню такой чести удостоился и я. Это был мой первый опыт
с регистрацией биотоков, идущих от рецепторов мочевого пузыря.
Я очень волновался, но все прошло благополучно.
Порой, чтобы обсудить животрепещущий вопрос непосредст-
венно с Петром Кузьмичом, мы напрашивались в попутчики на
машине до центра города и за двадцать минут езды успевали о
многом переговорить. Даже устанавливалась очередность на та-
кие поездки-беседы. Петр Кузьмич скоро разгадал нашу уловку,
и увидев фигуру очередного ожидающего, тут же брал его под
руку и начинал разговор.
Когда работа спорилась, мы ставили опыты и днем, и вече-
ром. Помощники-лаборанты шли нам навстречу, и нередко чуть
ли не до полуночи светились окна в анохинской лаборатории.
Вечерами проводили диспуты, заслушивали рефераты по акту-
альным вопросам физиологии, отшлифовывались те или иные по-
ложения теории функциональных систем. Руководил всегда эти-
ми вечерами Петр Кузьмич. Иной раз, когда иссякали силы и на-
чинали хрипеть голоса, он говорил: «Хватит, отдохнем немного».
Появлялись крепкий чай в мензурках, немудреная закуска на
чашках Петри, самодельный ликер в химических стаканчиках и,
конечно, шутки и смех.
Меня всегда удивляла способность Петра Кузьмича предвос-
хищать результаты опытов. Порой, анализируя данные экспери-
мента, он увлекался и начинал развивать свои идеи. Вдруг чей-то
трезвый голос произносил:
— Петр Кузьмич, мы еще этих фактов не получили, эти экспе-
рименты только запланированы.
— Разве? — как бы между делом говорил Петр Кузьмич.—
Значит, надо провести их, и я уверен, что получите эти резуль-
таты, это же так ясно.
И часто полученные затем факты полностью укладывались в
высказанные положения, подтверждая и обосновывая их.
Петр Кузьмич был необычайно расточителен, если можно так
сказать, на идеи. На каждом «вторнике», научном совещании он
высказывал столько идей, столько интересных мыслей, что ими
можно было обогатиться на всю научную жизнь. Это был какой-
то фейерверк идей, только успевай подхватывать. Жаль, что не
велись протоколы этих научных совещаний, да и сами мы по мо-
лодости лет не делали записей, не понимая, как много безвоз-
вратно теряем и для себя, и для науки.
Так и шли наши аспирантские годы: в освоении классической
физиологии, в изучении работ анохинской школы, в проведении
собственных исследований, в активном участии в жизни лабора-
тории. При этом мы не забывали о театрах, выставках, концер-
тах, о поездках в воскресенье за город, по Подмосковью. Нас
мало контролировали. Нужно было два раза в год сдать отчеты

о проделанной работе. Нам доверяли, и мы дорожили этим дове-
рием. Инициативы ждали от нас: мы сами планировали экспери-
мент, сами шли с вопросами к старшим товарищам, сами рвались
с сообщениями на «вторники», помогали друг другу. Лодырям
спуска не было: не сдал вовремя отчет, не выполнил план —
уходи из аспирантуры, ты не оправдал доверия. Но такие случаи
расценивались как ЧП. У нас в институте их не было.
С грустью и болью смотрю я на некоторых современных ас-
пирантов, которых руководитель тянет за руку, а тот упирается,
на диссертантов, работу которых контролируют многие комиссии,
на молодых ученых, работающих от и до, как будто наука, гово-
ря словами И. П. Павлова, не «требует от человека всей его жиз-
ни» *. И потому с еще большим удовольствием вспоминаю свои
аспирантские годы.
Лаборатория П. К. Анохина была на большом подъеме, когда
случилась беда, которой никто не ждал. В 1950 г. состоялась из-
вестная объединенная сессия АН и АМН СССР, посвященная
развитию учения И. П. Павлова. Она вылилась в критику тех
ученых, которые отошли от проторенных дорог и в развитии
павловского учения пошли оригинальным путем, добывая новые
знания, порой не укладывавшиеся в рамки старых канонов **.
Казалось, что достигнутое И. П. Павловым и его школой решили
увековечить в виде истин последней инстанции. Не случайно
академик П. Н. Федосеев на совещании по философским вопро-
сам физиологии нервной деятельности и психологии говорил, что
сессия «...во многом исказила идею научной критики, подменив
товарищеский, свободный обмен мнениями наклеиванием поро-
чащих ярлыков и огульным осуждением инакомыслящих»
Среди ученых, подвергшихся резкой критике, оказались крупней-
шие советские физиологи Л. А. Орбели, И. С. Бериташвили,
П. С. Купалов, П. К. Анохин и др. Сейчас, когда дана истинно
партийная оценка этой сессии, все стало на свои места и учение
П. К. Анохина о функциональных системах получило всеобщее
признание, а Петру Кузьмичу была присуждена Ленинская
премия.
Как-то вскоре после сессии я пришел в институт. Еще не кон-
чился отпускной период, было пусто в коридорах. Я машиналь-
но дергал за ручки дверей лабораторий и дошел до кабинета
П. К. Анохина. Он сидел один, пригласил присесть и меня. Мы
проговорили около часа. За это время не раздалось ни одного
звонка по телефону (а ведь раньше он звонил почти бесирерыв-
* Павлов И. П. Письмо к молодежи // И. П. Павлов. Избранные произве-
дения. М., 1951. С. 50-51.
** Научная сессия, посвященная проблемам физиологического учения ака-
демика И. П. Павлова. М., 1950.
*** Федосеев П. Т. Вступительное слово // Вопр. философии. 1962. № 7. С. 69-
73.

но). Петр Кузьмич был полон веры в будущее, говорил, что это-
«черное» время скоро пройдет, пожелал мне продолжить работу,,
держать с ним связь. Это была одна из последних моих встреч
с ним перед длительным расставанием, которое растянулось на
9 лет.
В 1948—1949 гг. завершился большой этап развития анохин-
ской лабораторий, начало которому было положено в Горьком.
Мы, аспиранты тех лет, были как бы «замыкающими». И хотя
старые кадры еще оставались, составляя костяк лаборатории, но
пришли и новые, которые сейчас продолжают развитие научных
идей своего учителя.
Годы аспирантуры у П. К. Анохина очень много дали мне.
И дело не только в полученных знаниях, но и в овладении навы-
ками научной работы, научного мышления, научного плакирова-
ния. Именно это позволило мне в дальнейшем самостоятельно
определить свои научные направления, подготовить кандидатскую
и докторскую диссертации.
По состоянию здоровья мне пришлось покинуть Москву и
связать свою жизнь с Ялтой. На протяжении всех последующих
лет я поддерживал тесные контакты с Петром Кузьмичом. Он
оставался для меня непререкаемым авторитетом, моим советчи-
ком и учителем. Я делился с ним своими планами, идеями, мыс-
лями. Он же всегда охотно помогал, консультировал по научным
вопросам. Наши встречи и в Москве, и в Ялте часто выливались
в длительные многочасовые беседы на самые разнообразные
темы. Он был доброжелательным, отзывчивым и обязательным
человеком. Об этом говорит, например, такой факт. В день, когда
была назначена защита моей докторской диссертации, Петр Кузь-
мич находился на сессии АН СССР в Ленинграде. Однако он на-
шел время, чтобы на один день приехать в Москву и выступить
на защите. Для меня это был настоящий праздник.
Я остался верен научным идеям П. К. Анохина и в меру сво-
их сил и возможностей развивал их, используя теорию функцио-
нальных систем как методологический инструмент исследований
в клинической физиологии, курортологии и других областях нау-
ки, которыми занимался и занимаюсь. Быть учеником анохин-
ской школы — большая честь для всех нас, его сотрудников, ко-
торые имели счастье учиться и работать под его руководством и
вместе с ним.

Л. M. Чуппина
ЧЕЛОВЕК, ЖИВУЩИЙ НАУКОЙ
Вместить воспоминания о Петре Кузьмиче Анохине в какие-то
рамки печатного текста очень сложно: на тебя обрушивается
водопад сложнейших впечатлений, подобных самой личности
П. К. Анохина. Что выбрать, на каких из них остановиться?
Это было осенью 1955 г. Я пришла на заседание научного
студенческого кружка и узнала, что на кафедре вместо
М. А. Усиевича появился новый профессор. Все были захвачены
этой новостью, шли разговоры о голосовании на ученом совете,
о страхах сотрудников кафедры и о многом другом. Мы, студен-
ты, с интересом ждали его появления. И вот пришел Петр Кузь-
мич. «Книжный» сораз профессора и тех профессоров, с которы-
ми я встречалась за два года обучения в институте, настолько
не соответствовал тому, что я увидела, что это несоответствие
вызвало явно отрицательную эмоцию. Сколько длилось это, не
помню, но думаю, что до первого произнесенного Петром Кузь-
мичом слова. Никогда — ни до, ни после — мне не доводилось слы-
шать, чтобы кто-нибудь говорил лучше, чем Петр Кузьмич, хотя
в 1-м Московском медицинском институте в то время не было
недостатка в прекрасных ораторах. Единственный, кто, может
быть, в своей страстности и убежденности не уступал как оратор
Петру Кузьмичу, так это профессор И. В. Давыдовский. Но его
я, к сожалению, слышала очень мало. Зато слушать Петра Кузь-
мича посчастливилось в течение многих и многих лет. Если гово-
рить о лекциях его для студентов, то мне кажется, лучшие лек-
ции читал Петр Кузьмич в 1955—1957 гг. Вероятнее всего, это
связано с моим юношеским восприятием всего происходящего в
те годы. Возможно, впечатления первых лет остаются самыми
сильными. Но, возможно, здесь не обошлось и без того эмоцио-
нального подъема, в котором Петр Кузьмич пребывал в те годы.
Он очень часто говорил тогда о том, как истосковался по студен-
ческой аудитории. И как бы в подтверждение этого рассказывал
о жертве, принесенной им ради студентов и ради общения с
ними. Ему в то время обещали новую установку из Франции
(что это значило в то время, сейчас, пожалуй, и не понять), если
он перейдет заведовать лабораторией в Центральный институт
усовершенствования врачей. Он же пришел практически на пус-
тую кафедру, но к студентам. Думаю, что студенты сполна от-
платили Петру Кузьмичу своей любовью и преданностью за те
жертвы, которые он принес ради них. Петр Кузьмич необыкно-
венно многое отдавал студентам, не жалея на них ни сил, ни
времени. Никто другой в последующие годы не уделял им столь-
ко внимания, как это было в 1955—1957 гг.

Раз в неделю я была на заседаниях студенческого кружка, ко-
торые в течение 1955—1956 гг. проводил сам Петр Кузьмич. Он
много и увлеченно рассказывал нам о том, чем мы будем зани-
маться. Точное смысловое содержание стерлось в памяти, но эмо-
циональное впечатление хорошо сохранилось до сегодняшнего
дня. И мне даже трудно представить, что же надо было говорить,
чтобы вызвать у молодежи такую радость, такой прилив сил и
энергии, с каким мы после нелегкого студенческого дня бежали
на кафедру, чтобы ставить опыты до позднего вечера. Теперь я
понимаю, что дело было даже не столько в содержании сказанно-
го, но в той увлеченности и страстности, которая характерна для
Петра Кузьмича, и в той удивительной талантливости, с которой
он заражал всех.
Из многих дарований Петра Кузьмича, на мой взгляд, самым
значительным была его страстность к науке, к новому. Именно
она вливала в него энергию и неутомимость. Временами каза-
лось, что наш шеф даже не дву-, а десятижильный человек. Хо-
рошо помню, как меня поразил один из дней юбилейного Сече-
новского симпозиума, который проходил в Доме литераторов10.
Петр Кузьмич в этот день на утреннем заседании делал часовой
доклад11, задавал вопросы и оппонировал практически по каж-
дому из последующих докладов, настолько волновало его все, что
происходило в физиологии.
В этот день я ехала с утреннего заседания на обед и возвра-
щалась на вечернее заседание вместе с Петром Кузьмичом.
Помню, что вместе с нами был и А. И. Ройтбак. Не успев сесть
в машину, Петр Кузьмич начал с жаром обсуждать с Александ-
ром Ильичом природу компонентов вызванного потенциала, за-
тем вспомнили о И. М. Сеченове. И Петр Кузьмич с большой
любовью и трепетом начал рассказывать о нем. Рассказчик он
был превосходный. Я много раз слышала от Петра Кузьмича рас-
сказы о людях, с которыми сводила его долгая интересная жизнь,
Он рассказывал о М. Ф. Андреевой и А. М. Горьком, с большой
любовью говорил о А. А. Ухтомском и И. П. Павлове. Много
неизвестного ранее узнала я о любимых писателях Петра Кузь-
мича: Ф. М. Достоевском и Н. С. Лескове. Но большей любви и
удивительного трепета, которыми были проникнуты его рассказы
о И. М. Сеченове, мне слышать не приходилось. Петр Кузь-
мич благоговел перед памятью И. М. Сеченова. Этот рассказ про-
должался и во время обеда, и на обратном пути.
На вечернем заседании снова началась у П. К. Анохина на-
пряженная работа: выступления по каждому докладу, заключи-
тельное слово. И все это с такой самоотдачей, после которой не-
обходим отдых. А отдыха не было. Тогда меня поразила такая
удивительная, спрессованная заполненность дня любимым делом.
И день этот был для него не особенным, а самым обычным в его
жизни.

Что ритм его жизни именно таков, не раз приходилось убеж-
даться, находясь вместе с Петром Кузьмичом в научных коман-
дировках. Мы, молодежь, так уставали и выматывались, что
иногда решали больше не ездить с ним в командировки. А ведь
мы не делали и пятой части того, что делал он. Хорошо помню
последний день нашей поездки в Киев в 1969 г.12 Утреннее засе-
дание симпозиума затянулось, так как дискуссия П. К. Анохина
и П. Г. Костюка захватила всех. Петр Кузьмич в общей сложно-
сти говорил часа три-четыре. Прямо с этого заседания нас повезли
в аэропорт, и Петр Кузьмич очень нервничал, что мы можем
опоздать на самолет, так как в 19 часов в Москве должно было
состояться заседание Бюро физиологического общества. В само-
лете Петр Кузьмич опять приводил нам доказательства своей
правоты в воззрениях на интегративную деятельность нейрона.
Когда же в 18.30 мы приземлились в московском аэропорту, то
первым вопросом П. К. Анохина было:
— Вы на кафедру?
И полное недоумение и непонимание, когда услышал наш
отказ. Сам он, в какое бы время и откуда бы ни приезжал, пер-
вым делом ехал на кафедру. Нам опять оставалось только удив-
ляться его неутомимости.
Особенно памятным для всех нас стал день вручения Петру
Кузьмичу Ленинской премии в Свердловском зале Кремля13.
Я не могу припомнить более жаркого дня в Москве. Красная пло-
щадь была как жаровня. Но уже у Троицких ворот мы перестали
замечать этот зной, так как проходили через эти ворота впервые.
Удивительно, но и в Свердловском зале П. К. Анохин производил
впечатление той исключительности и какой-то удивительной зна-
чительности, которая была ему свойственна в любой аудитории
и на любом собрании. Когда он встал и начал говорить, а говорил
он, может быть, лучше, чем когда-либо, я заметила, что и
здесь, среди других лауреатов, Петр Кузьмич выделяется.
Потом мы все шли из Кремля по набережной к гостинице
«Россия». Жара Петра Кузьмича только бодрила. Он шел весе-
лый, счастливый и удивительно молодой. На банкете все весели-
лись, много танцевали, шутили, а после этого Петр Кузьмич,
как всегда, пошел на кафедру. Шли и его сотрудники, которые
по каким-то непонятным причинам забыли принести в Свердлов-
ский зал цветы, отчего испытывали там огромные неудобства,
когда из всех лауреатов один Петр Кузьмич остался без цветов.
Теперь все торопились загладить эту ошибку, так как хорошо
знали любовь Петра Кузьмича к цветам, а особенно к розам.
В кабинете Петра Кузьмича ожидало такое количество цветов,
что все надеялись заслужить прощение за свою ошибку.
Шли по вечерней Москве опять через Красную площадь,
а Петр Кузьмич снова рассказывал. Он говорил о Доне, о «Ти-
хом Доне», а загем вдруг начал рассказывать о казачках. Хоро-

шо помню, как Петр Кузьмич сказал, что главное их достоинство
в том, что они заставляют кровь бежать быстрее. Вот тогда я
подумала, что это свойство они передали Петру Кузьмичу спол-
на. Где бы он ни появлялся, всюду действовал как катализатор,
и под его влияние попадали все без исключения.
В. Б. Швырков
УСТРЕМЛЕННЫЙ В БУДУЩЕЕ
Мне представляется, что о жизни и научной деятельности
П. К. Анохина будут еще написаны научные произведения и
даже, может быть; художественные произведения, настолько ин-
тересна судьба создателя теории функциональных систем, ставив-
шая его перед нелегкими научными и нравственными проблемами
и отразившая историю переломной эпохи нашей науки и страны.
Воспоминания о П. К. Анохине, может быть, послужат этой
цели, но сами по себе они неизбежно субъективны и автобиогра-
фичны, и мои записки правильнее было бы назвать: «Как Петр
Кузьмич руководил именно моей работой».
Первая моя встреча с лабораторией Петра Кузьмича, куда я
поступил работать лаборантом, учась в вечерней школе, произо-
шла в сентябре 1955 г. Лаборатория принадлежала тогда Инсти-
туту хирургии им. А. В. Вишневского и в следующем году была
передана Институту нейрохирургии им. H. Н. Бурденко. Терри-
ториально она располагалась в здании теперешнего Института
нормальной физиологии им. П. К. Анохина. Вспоминаю сейчас
тот период, когда регистрация электрической активности мозга
только становилась обязательным методом изучения высшей
нервной деятельности, а аппаратуры и опыта работы не хватало.
Только авторитет и энтузиазм самого Петра Кузьмича могли со-
здать ту атмосферу постоянных творческих поисков, которая ца-
рила в лаборатории.
Каждый успех или неуспех в экспериментах глубоко пережи-
вались как зажнейшие события жизни, что на меня, шестнад-
цатилетнего подростка, произвело неизгладимое впечатление.
Надо сказать, что в период моего лаборантства меня больше вос-
питывали, чем учили. С глубочайшей благодарностью я всегда
буду помнить доброту и требовательность А. И. Шумилиной,
фактически давшей мне начальную научную и даже жизненную
ориентацию, Т. Т. Алексееву, Е. Л. Голубеву, И. А. Зачиняеву,
Я. А. Милягина и других сотрудников нашего дружного коллек-
тива, принимавших участие в моем воспитании.

Увлекшись зарождавшейся в то время кибернетикой и посчи-
тав ее наукой и о работе мозга, что было тогда модным утверж-
дением, я по окончании вечерней школы в 1958 г. поступил в
Московский энергетический институт, и мои связи с лаборатори-
ей в течение года были эпизодическими. Однако каждый приход
в лабораторию убеждал меня в том, что я сделал неправильный
выбор. В следующем году я ушел из МЭИ, поступил в 1-й Мос-
ковский медицинский институт и стал заниматься в кружке при
кафедре нормальной физиологии, которую возглавлял П. К. Ано-
хин. Работой кружка руководил сам Петр Кузьмич. Он постоянно
выступал на его заседаниях, заслушивал доклады студентов.
Темы студенческих экспериментальных работ также формулиро-
вал Петр Кузьмич, выяснив предварительно интересы студента.
На его вопрос, чем бы я хотел заниматься, я ответил, что меня
интересует, как человек мыслит. И Петр Кузьмич сказал вполне
серьезно:
— Мы все хотели бы знать об этом.
Получив тему, студент прикреплялся к сотруднику, отвечав-
шему за комплекс аппаратуры, подобранной в соответствии с по-
ставленной задачей. Комната, где размещался такой комплекс,
по старой, наверное еще сеченовской, традиции называлась каме-
рой. «Микрошефами» были люди, способные обеспечить выполне-
ние задачи на этой аппаратуре. Среди них были и доценты,
и аспиранты, а моим «микрошефом» был В. А. Полянцев, кото-
рый руководил моей первой работой и обучил меня многим новым
в то время методикам, таким, как регистрация вызванных потен-
циалов и микроэлектродная техника.
Студенческие темы ничем не отличались от тем, которые дава-
лись сотрудникам.. Все они черпались из одной и той же знаме-
нитой тетрадки, куда П. К. Анохин заносил вопросы, требующие
экспериментального решения. Моей первой задачей была провер-
ка появившихся тогда данных о том, что удаление верхних шей-
ных симпатических узлов вызывает глобальные изменения дея-
тельности мозга, проявляющиеся в стойких изменениях электро-
энцефалограммы. Эти данные использовались как аргумент про-
тив представлении о ретикулярной природе корковой десинхро-
низации и за подтверждение рефлекторной регуляции тонуса
коры через периферическую симпатическую систему. Формулируя
задачу, Петр Кузьмич сказал:
— Такой обходной путь регуляции кажется не соответствую-
щим ходу эволюции, но надо проверить.
Вообще для Петра Кузьмича свойственна была афористиче-
ская манера высказывания, например: «Что бы мы ни изучали,
мы изучаем эволюцию».
Свои первые результаты я получил вместе с Н. А. Пухальской,
тоже студенткой, ставшей затем Н. А. Швырковой. Удаляя верх-
ние узлы в хронических экспериментах, мы применили новый

тогда анализатор частот электроэнцефалограммы (ЭЭГ) и пока-
зали полное отсутствие изменений в электроэнцефалографической
активности после удаления шейных симпатических узлов. Резуль-
таты студенческих работ обсуждались, а затем представлялись
Петру Кузьмичу. Нашими результатами он был удовлетворен,
и они были опубликованы. Характерная деталь: студенты перво-
го курса, даже прочитавшие всю литературу по исследуемому
вопросу, конечно, нуждались в большой помощи при подготовке
публикаций, но, чтобы студент мог полностью ощутить радость
авторства, ни Петр Кузьмич, ни В. А. Полянцев в авторах наших
публикаций не значились. Вообще о том, что руководитель при-
писывает себя в качестве соавтора к работе сотрудника, я слы-
шал только со стороны. В нашем коллективе было скорее обрат-
ное: поставив актуальную задачу и объяснив значение результа-
тов, Петр Кузьмич тем не менее не значился как соавтор.
После первой работы студент обычно получал новую тему, но
должен был разрабатывать ее вполне самостоятельно. По словам
Петра Кузьмича, это была традиция павловской школы. Некото-
рые, ощутив всю трудность научной работы, уходили, другие,
«отравленные» первым успехом, работали с удвоенным
упорством.
Аппаратура для студенческих работ часто освобождалась
только ночью, и студенты, как и аспиранты и некоторые сотруд-
ники, работали часто ночами. Уходя в пять часов утра, счастли-
вый или разбитый в зависимости от результатов эксперимента,
студент, оборачиваясь, видел все еще светящиеся окна лабора-
торий.
Еще до окончания института и поступления в аспирантуру
я получил тему, которая впоследствии стала диссертационной.
Это была проблема опережающего отражения. Надо сказать, что
в то время мало кто из молодежи понимал теорию функциональ-
ной системы, так как все наше образование, все учебники и ли-
тература не соответствовали ее идеям. Сейчас я понимаю, что
она опережала свое время и нужно было развиться генетике,
нейрохимии, этологии, психологии и другим наукам, чтобы теория
функциональных систем стала действительно необходимым инст-
рументом междисциплинарного синтеза. Тогда же при трактовке
экспериментальных данных я пошел по доступному мне пути
использования идеи информационных процессов. На апробации
произошел острый конфликт. Петр Кузьмич был удивлен, как
можно не понимать простой для него истины, что мозг сложнее
любого компьютера и не кибернетические схемы должны прикла-
дываться к мозгу, а, наоборот, изучение мозга должно обогащать
кибернетику.
Диссертацию я защитил год спустя в компромиссном вариан-
те. Будучи разочарован моим непониманием теории функциональ-
ной системы, Петр Кузьмич тем не менее одобрял мою экспери-

В лаборатории общей физиологии центральной нервной системы Института
нормальной и патологической физиологии. П. К. Анохин, А. И. Шумилина,
В. Б. Швырков. 1970 г.
ментальную работу и поощрял работу студентов, у которых я был
«микрошефом». Наука для П. К. Анохина была самой жизнью.
Он удивлялся, когда на конференции на его вопрос о состоянии
работы сотрудник отвечал, что не готов к ответу.
— Как это может быть,— говорил он,— разбуди ученого
ночью, он все равно знает, какие у него результаты.
Несмотря на разногласия, Петр Кузьмич всегда видел сорат-
ников и отличал от тех, для кого наука — вид службы. Оценка
человека и возможности его роста определялись работой. По-мое-
му, даже человеческие симпатии Петра Кузьмича определялись
тем же. За соратников он боролся. Так было, когда у меня воз-
никли сложности с распределением в аспирантуру, так было и
тогда, когда такие же сложности возникали у моих студентов.
Петр Кузьмич ходил на приемы, писал письма, встречался в не-
формальной обстановке, но добивался того, что способный сту-
дент оставался в науке.
Мое понимание теории функциональной системы пришло лишь
позже, когда вместе с Ю. И. Александровым, Ю. В. Гринченко и
Б. Н. Безденежных, тогда студентами, мы получили данные, ко-
торые не могли быть поняты ни с морфофункциональных, ни с

кибернетических позиций. Надо признаться, к моему стыду, что
теорию функциональной системы к этим данным мы применили
в последнюю очередь.
Решение состояло в том, что между стимулом и реакцией осу-
ществляются все стадии развития функциональной системы. В то
время это казалось настолько новым, что целых три кафедральных
конференции подряд были посвящены разбору наших данных.
По аналогии с известной серией мультфильмов они получили
шутливое название «Ну, погоди!». Конференции проходили бур-
но, причем на первой из них нас поддержал только Петр Кузь-
мич.
Эти данные были опубликованы в наших статьях 1971—1972 гг.
и использованы Петром Кузьмичом с соответствующими ссылка-
ми в статье, вышедшей в 1973 г.14
В 1972 г. на базе нашей 9-й «камеры» по рекомендации
П. К. Анохина была организована лаборатория нейрофизиологии
обучения во вновь созданном Институте психологии АН СССР*
Здесь мы столкнулись с психологическими традициями разложе-
ния поведения на отдельные процессы и состояния, к которымг
будучи еще дилетантами в психологии, относились с уважением.
Петр Кузьмич настаивал на том, чтобы мы смелее обращались с
психологическими традициями. Он говорил:
— Лучшая традиция — подвергать экспериментальной провер-
ке традиционные представления.
В полной мере я ощутил, какую роль в моей жизни играл
Петр Кузьмич, когда его не стало. И первое, с чем я столкнул-
ся,— это сомнения. Оказалось, очень трудно принимать решенияг
зная, что по тексту статьи уже не будет написано размашистым
почерком красными или синими чернилами ни иронического за-
мечания, ни правки и что нельзя подняться к нему в кабинет и
спросить, что целесообразно делать дальше. Эрудиция его была ши-
рочайшей, энтузиазм — всегда заразительным.
Мне представляется, что основным мотивом всей его жизни и
деятельности было страстное желание выяснить вечные вопросы:
кто мы, откуда и зачем. Своей работой он показывал, в чем состо-
ит смысл жизни. Но не чужды были ему и другие мотивы. На
банкете по поводу его последнего дня рождения он говорил:
— Кроме удовлетворения своим вкладом в науку, некоторым:
ученым дано еще почувствовать и аромат посмертной славы.
Сейчас мы можем уже видеть ясно, что П. К. Анохин относит-
ся к этим ученым. Наступило «время систем», которое предска-
зывал он. В генетике и психологии, в лингвистике и зоологии,
в молекулярной биологии и нейрофизиологии — везде нужен
«концептуальный мост» между уровнями рассмотрения элементов
и целого и везде единственным и универсальным системообра-
зующим фактором, делающим из элементов систему, выступает
полезный приспособительный результат.

Наука развивается постоянно, и, как говорил П. К. Анохин
по поводу павловского учения, в каждом направлении надо отли-
чать твердо установленное и зоны роста, где много гипотетиче-
ского. В теории функциональной системы также многое уже пере-
смотрено и будет изменяться дальше. И это в духе П. К. Ано-
хина, не терпевшего догм и учившего подвергать традиционные
представления все новым экспериментальным проверкам.
Н. А. Швыркова
НАШ УЧИТЕЛЬ
Мне повезло. Когда мы, студенты второго курса 1-го ММИ
им. И. М. Сеченова, пришли на кафедру нормальной физиологии,
лекции нам читали профессора Петр Кузьмич Анохин и Вяче-
слав Александрович Шидловский, а практические занятия в на-
шей группе вел Владимир Александрович Полянцев.
В. А. Полянцев рассказывал нам на занятиях не только мате-
риал учебника, но и последние, захватывающие дух научные но-
вости: системы в биологии, кибернетика, проблемы «черного
ящика», электрофизиологические исследования ретикулярной
формации, правомерность гипотезы о потреблении человеком азо-
та из воздуха, парапсихологические опыты и т. д. На зачетах
можно было получить пятерку за короткий ответ на один-единст-
венный вопрос, требующий физиологического мышления, и иро-
нический смешок за добросовестно вызубренный ответ по материа-
лу учебника. Занятия будоражили и долго обсуждались не толь-
ко в группе, но и на потоке.
На лекции ходили все. По-моему, ни одна лекция профессора
В. А. Шидловского не оканчивалась без аплодисментов. Студенты
других потоков пропускали занятия и лекции, чтобы послушать
артистические и вдохновенные лекции Вячеслава Александрови-
ча. Петр Кузьмич читал нам только узловые лекции. Это были
лекции, на которых мы соприкасались с настоящим научным тру-
дом. Далеко не всегда сразу все было ясно и понятно, но слож-
ность не отпугивала, так как Петр Кузьмич удивительно читал
лекции. Он не ноучал второкурсников, а делился с ними мысля-
ми, гипотезами, критическими соображениями на самом высоком
научном уровне. А на первых рядах в аудитории сидели не толь-
ко наши преподаватели, но и сотрудники лабораторий, аспиранты.
И мы понимали, что эти лекции не простое изложение привычно-
го курса физиологии для студентов, и боялись пропустить что-то
новое, значительное и замечательно интересное. Ощущение не-

обыкновенности было так велико, что мы, не умея толком сфор-
мулировать свои желания, шли в научный кружок при кафедре.
Первое заседание студенческого научного кружка, на которое
я попала, вел В. А. Шидловский. Оно запомнилось, во-первых,
тем, что большой студенческий практикум на кафедре был пере-
полнен студентами. Мест пустых не было, и опоздавшие сидели
на своих чемоданах. И во-вторых, на этом заседании шло распре-
деление глав только что вышедшей на русском языке книги
Р. Гранита «Электрофизиологическое исследование рецепции»
для реферирования. Это была не игра в науку, а самая настоя-
щая наука. Сознание того, что в кружке всерьез занимались
делом, а не просто углубляли учебные знания, очевидно, и опре-
делило такой огромный приток студентов на кафедру. П. К. Ано-
хин давал студентам-кружковцам задачи, решение которых было
ему необходимо. По полтора-два часа он беседовал со студентом,
объясняя задачу или обсуждая полученные данные. А на заседа-
ния кружка, посвященные докладам студентов по эксперимен-
тальной работе, приходили не только преподаватели, но и науч-
ные сотрудники лабораторий. Обсуждения и вопросы касались
научной стороны доклада и никогда не носили характера поуче-
ний или разбора ответа ученика.
Студенты работали вечерами на той же аппаратуре, что и со-
трудники. При какой-то неполадке в ней, нехватке препарата
или других трудностях всегда можно было ив 10, и в 11 часов
вечера найти работающего сотрудника и получить помощь. Самое
На семинаре со студентами

большое событие — это приход на эксперимент Петра Кузьмича.
Поздно вечером он любил обходить кафедру. Сидел на опытах,
расспрашивал, давал дополнительные задания, подсказывал
новые решения, контрольные варианты опытов. Студенты докла-
дывали результаты своей работы на студенческих конференциях,
публиковали во всесоюзных журналах, в материалах научных
конференций. У всех кружковцев, работавших по 3—4 года,
к окончанию института были печатные работы, которые цитиро-
вали и Петр Кузьмич, и другие сотрудники.
Работали мы под непосредственным руководством сотрудни-
ков Петра Кузьмича. В. А. Полянцев и В. Г. Агафонов,
В. Н. Шелихов и И. В. Орлов, К. В. Судаков и К. М. Кулланда
растили новые научные кадры. Студентов-кружковцев знали все,
начиная от Петра Кузьмича и кончая грозной Марией Кондрать-
евной Лебедевой и вахтерами. Мы же знали о всех событиях и
работах коллектива, участвовали в официальных и кулуарных об-
суждениях экспериментальных работ, докладов и литературы,
бегали на доклады Петра Кузьмича в различные учреждения
Москвы.
Наши интересы не замыкались только на физиологии. Хоро-
шо помню, как мы «пробивались» на лекцию профессора Пет-
руччио об искусственном выращивании эмбриона. Пришлось
лезть через окно, так как скопилось слишком много желающих
попасть на лекцию и двери уже были закрыты.
На прием к П. К. Анохину всегда стремилось попасть боль-
шое количество своих и «чужих». Специальных приемных часов
у него не было. Мы подговаривали вахтершу, чтобы она сообща-
ла нам, когда придет Петр Кузьмич. В «предбаннике» собира-
лись по 5—10 человек и ждали своей очереди. Петр Кузьмич
приходил, сердился, гнал всех работать, пытался «рассортиро-
вать» посетителей по срочности дел. И в этой очереди кружкспз-
цы часто получали преимущество. Во время ожидания обсужда-
ли эксперименты, просматривали книги и журналы в библиотеке
Петра Кузьмича, которая всегда была доступна для сотрудников.
Успешно работавшие студенты-кружковцы шли в аспиранту-
ру. Какое же это было прекрасное время! Кроме москвичей было
много целевых аспирантов. Несмотря на разные ведомства, мы
были единой, дружной и шумной семьей и были совершенно
уверены, что мы, аспиранты,— самые нужные люди, основные
работники: именно нам Петр Кузьмич дает самые актуальные
темы, от нас ждет решений. Мы постоянно чувствовали заинте-
ресованность Петра Кузьмича в результатах нашей работы.
Теперь мы уже работали не до 22—23 часов, а до утра.
И какое счастье утром сообщить приходящим товарищам, что
эксперимент удался и ты записал двадцать (!) нейронов, а два
из них были потрясающе интересными! Эйфория от бессонной
ночи и удачи была так велика, что домой не уходили. Мы очень

гордились, когда Петр Кузьмич брал материалы для доклада. Он
мог во время опыта увидеть интересный факт и сказать, что на
завтра ему нужен слайд. И слайд был готов.
В нашей 9-й экспериментальной «камере» работа шла еже-
дневно, включая субботы и воскресенья. Расписание составлялось
на две недели вперед. То, что утром придет следующий экспери-
ментатор, подстегивало, заставляло тщательнее готовить опыт, не
прекращать его из-за мелких неполадок. Ответственные по «каме-
ре» не просто следили за порядком в комнате, а организовывали
и обеспечивали работу всех сотрудников, обучали грамотному
использованию аппаратуры, налаживали новые методики и мето-
ды обработки, помогали в проведении экспериментов. Все по-
стоянно учились, потому что атмосфера в лаборатории не позво-
ляла стоять на месте. Петр Кузьмич, читая журналы, отмечал
статьи для сотрудников и раздавал для реферирования, постоян-
но вводил новые методы исследования, заботился о приобретении
самой современной аппаратуры.
Настоящими уроками научного мышления были общие кон-
ференции, которые проводил Петр Кузьмич по средам в Сече-
новском музее. Я не помню, чтобы кого-нибудь заставляли
ходить на эти конференции. Разбирали экспериментальные рабо-
ты сотрудников, слушали отчеты аспирантов, проводили апроба-
цию диссертаций. Для аспирантов самым большим экзамеіим
была именно апробация, а не защита, потому что здесь был бес-
пристрастный научный разбор работы, выявление всех ее недо-
статков, недоделок, нелогичностей, недостаточной убедительности
или достоверности данных, возможностей альтернативных трак-
товок результатов, проверка «бойцовских» качеств автора работы.
Петр Кузьмич учил нас отстаивать свои позиции, находить аргу-
менты в споре, мыслить системно, широко, получать удовлетворе-
ние от научных побед.
Постигая азы научной работы, мы воспитывались в атмосфе-
ре творчества: наука — то, ради чего стоит жить и работать, уче-
ный должен быть борцом, занятие наукой требует постоянного
совершенствования. За все это мы благодарны нашему учителю.
У бывших кружковцев уже росли дети, и мы приводили их
на кафедру, устраивая для них новогодние елки, на которые
обязательно заходил Петр Кузьмич. Знакомился с малышами,
шутил. А мы объясняли своим детям, что это самый главный
для нас человек— наш Учитель.

E. M. Богомолова
ДЕСЯТЬ ЛЕТ В ШКОЛЕ П. К. АНОХИНА
Впервые имя Петра Кузьмича Анохина я услышала больше
30 лет назад. В 1955 г. я, студентка III курса Московского уни-
верситета, находилась на практике в Сухумской медико-биологи-
ческой лаборатории АМН СССР. В кабинете заведующего лабора-
торией Дмитрия Ивановича Миминошвили на стене увидела не-
большую фотографию — мужской портрет в профиль. Невольно
я спросила у Дмитрия Ивановича:
— Кто это?
Он кратко ответил:
— Это мой бог.
Мне захотелось узнать, кто же бог Дмитрия Ивановича.
— Петр Кузьмич Анохин.
Имя это мне абсолютно ничего не говорило. Тогда я не знала,
да и представить себе не могла, что через 30 лет мне самой при-
дется писать эти строки о моем учителе, Петре Кузьмиче
Анохине.
Уже через несколько дней там же, в Сухуми, я смогла убе-
диться в том, насколько прочно анохинский способ научного
мышления продолжается в его учениках и ощущается даже вне
прямого общения с ним. Но настоящее понимание этого пришло
ко мне позже, когда я сама уже работала в «Доме Анохина»,
каким был для нас Сеченовский институт физиологии 1-го Мос-
ковского медицинского института им. И. М. Сеченова, объеди-
нявший под руководством П. К. Анохина кафедру нормальной
физиологии медицинского института и несколько разноведомст-
венных лабораторий.
В Сухуми я узнала о замечательной работе, которую провел
Д. И. Миминошвили с научного благословения П. К. Анохина.
Продолжая исследовать физиологические механизмы возникнове-
ния гипертензивных состояний, Дмитрий Иванович нашел уди-
вительно простую и в то же время очень адекватную экспери-
ментальную модель: длительный гипертонический синдром впер-
вые был получен у здорового и сильного самца-вожака после
того, как в соседнюю клетку посадили его любимую самку с
самцом, занимавшим подчиненное положение в стаде.
Этот эксперимент был крайне необычен, но очень впечатляющ.
Казалось, здесь не было никакой физиологии с ее потенциалами
или даже сочетаниями. Все представлялось слишком простым,
почти примитивным. И в то же время истинно физиологические
показатели были очень демонстративны и жизненны, а может
быть, потому так и демонстративны, что жизненны.

Теперь, когда проблемы эмоционального стресса и иерархиче-
ские организации зоосоциального поведения стали едва ли не
самыми главными в этологических и психофизиологических иссле-
дованиях, хорошо видно, насколько прозорливым был в то время
П. К. Анохин, насколько важным для него был выбор наиболее
адекватной экспериментальной модели. А такой выбор означает
новый поиск и, следовательно, выход за пределы традиционной
физиологической лаборатории — выход в среду, максимально при-
ближенную к естественной, где можно изучать почти натураль-
ное поведение животных.
На последних курсах университета имя П. К. Анохина я слы-
шала уже все чаще и чаще. Узнала, что Фатима Ата-Мурадова,
студентка курсом старше меня, даже «делает диплом у Анохина
в Первом мединституте». «Даже» — это потому, что в то время
университет был связан в основном с институтами Академии
наук СССР, а медицинский институт казался для него базой, до-
статочно необычной.
Моя встреча с Петром Кузьмичом состоялась в 1957 г., когда
я его увидела и услышала на одном из заседаний Московского
общества невропатологов и психиатров. Разбирались важные во-
просы, касающиеся корково-подкорковых взаимоотношений в це-
лостной деятельности мозга, и задачи набиравшей тогда силу
экспериментальной психофармакологии, которые разрабатыва-
лись вместе с исследованием поведения экспериментальных жи-
вотных. Я хорошо помню, какое сильное эмоциональное впечат-
ление произвел доклад П. К. Анохина на всю аудиторию.
Как и всякое эмоциональное переживание, это впечатление
словами передать трудно. В зале стояла полная тишина. Но это
была не «гробовая» тишина, а, напротив, очень жизненная,
какая-то обостренно напряженная. И напряжение это время от
времени находило разрядку в дружных возгласах восторга, со-
провождавших каскад блистательных с точки зрения методики
исполнения или интерпретации полученного материала моментов
в докладе П. К. Анохина, или в синхронном взрыве смеха в от-
вет на его меткие и остроумные высказывания. Было такое ощу-
щение, что аудитория не просто слушала заранее подготовлен-
ный доклад, а сама была соучастником и его творцом. Материал
излагался настолько просто и логично, а иллюстрации были
столь демонстративны, что у присутствующих как бы невольно
рождались именно те мысли, которые чуть позже они слышали
от докладчика. Казалось, что в аудитории не было отдельных
слушателей — был один целостный творящий организм.
Все было необычно. Говорилось о мозге, о поведении —
вещах, которые присутствующим были хорошо знакомы. Но каж-
дый ловил себя на мысли, что, оказывается, существует совсем
иной аспект видения, о котором он раньше и не задумывался,
и этот аспект — такой очевидный и такой существенный. Пора-

жала удивительная сквозная связанность всего материала,
целостность обсуждаемой проблемы. Ни один экспериментальный
факт не рассматривался только сам по себе, без учета его места
в общей деятельности всего организма. Причем все, что говорил
П. К. Анохин, было наполнено огромной внутренней страст-
ностью, хотя сам он был внешне весьма сдержан.
Излишне говорить, что такие публичные доклады и лекции
Петра Кузьмича стали выдающимися событиями в жизни медико-
биологической общественности сначала Москвы, а потом и дру-
гих научных центров страны. Кроме физиологов, П. К. Анохина
приходили слушать клиницисты самых различных специаль-
ностей, психологи, философы, математики, инженеры и даже
музыканты. Вместе с моими коллегами из Института психиат-
рии АМН СССР, где я тогда работала, я старалась присутствовать
на всех заседаниях, где выступал Петр Кузьмич. И всегда впе-
чатление от его докладов было столь же сильным, как и в пер-
вый раз.
В то время меня интересовали особенности нейрохимических
механизмов различных видов поведения. По сути, такая задача
могла быть сформулирована только в связи с разрабатываемыми
в то время в школе П. К. Анохина представлениями о холинер-
гическом субстрате пищедобывательного поведения и адренерги-
ческом субстрате оборонительного поведения. Полярные по
эмоциональной основе состояния организма при этих видах по-
ведения и их различные нейрохимические механизмы давали
определенную возможность проводить экспериментальную работу
в клиническом Институте психиатрии, где основное внимание
уделялось прежде всего исследованию больных. Ведь психиче-
ские недуги часто сопровождаются выраженными сдвигами в
сторону положрітельных или отрицательных эмоций.
Однако чем больше я занималась любимой работой, тем боль-
ше понимала, что ее нужно вести в физиологическом коллективе,
где она будет вполне органичной в рамках общей проблематики,
а не рассматриваться как исключение. Мне очень хотелось, чтобы
это был анохинский коллектив.
Когда в 1962 г. я прочитала статью П. К. Анохина «Рефлекс
цели как объект физиологического анализа» *, я решила пред-
принять попытку проникнуть в «Дом Анохина» и попросила
Ф. А. Ата-Мурадову и Ю. А. Макаренко узнать о такой возмож-
ности. Попытка оказалась успешной, и через год с небольшим
я была зачислена в штат новой, только что сформировавшейся
тогда лаборатории бионики.
Эта лаборатория была материальным воплощением при-
* Анохин П. К. Рефлекс цели как объект физиологического анализа//
Журн. высш. нерв. деятельности. 1962. Т. 12, вып. 1. С. 7-21.

знания заслуг П. К. Анохина в разработке общих принципов
организации целенаправленного поведения животных, т. е. общих
принципов организации функциональных систем. Несмотря на то
что в основных чертах схема этой организации была продумана
и опубликована П. К. Анохиным еще в 1933 г., особое внимание
она, как и другие исследования П. К. Анохина, привлекла к себе
именно в это время — в период бурного развития в нашей стране
кибернетики. В новой лаборатории объединились физиологи, ма-
тематики, физики, инженеры различных специальностей,
т. е. именно те, кому было близко мультидисциплинарное мыш-
ление П. К. Анохина, способного в конкретном биологическом
эксперименте видеть принципы системного функционирования
животного организма. Именно с этим они связывали надежды
на создание автоматов любой степени сложности.
Итак, я попала в семью учеников П. К. Анохина — семью
очень большую и разновозрастную, которая объединяла исследо-
вателей, работающих в разных концах Москвы. Здесь были и
первые ученики Петра Кузьмича, такие, как Анна Ивановна
Шумилина, Ирина Александровна Зачиняева, Екатерина Львовна
Голубева, которые прошли вместе с ним долгий и трудный путь
постоянных исканий, побед и тяжелых огорчений, на несколько
лет оторвавших их от продуктивного труда. Здесь были и учени-
ки более позднего периода, которые воспитывались как у самого
Петра Кузьмича, так и у старших его учеников,— Кира Ва-
сильевна Шулейкина, Кирилл Дмитриевич Груздев, Вячеслав
Александрович Шидловский.
Каждый из этих исследователей нес в себе частицу самого
Петра Кузьмича, а все вместе они составляли основной костяк
анохинской школы — его «позвоночник», который «удерживал»
на себе всех старших и младших научных сотрудников, много-
численных аспирантов. Столь сложный организм представлял
собой единую функциональную систему, разрабатывающую раз-
личными методами и на различных объектах одну общую про-
блему: исследование системных механизмов функционирования
животного на различных уровнях его организации. Именно это
и было ее полезным приспособительным результатом, т. е. систе-
мообразующим фактором.
Поскольку П. К. Анохин руководил не только лабораториями,
но и кафедрой нормальной физиологии медицинского института,
имелась возможность сразу знакомить студентов с последними
экспериментальными результатами, полученными в лаборато-
риях, пропагандировать системные представления не только в
физиологической науке, но и в различных клинических дисцип-
линах. В свою очередь, все научные сотрудники в той или иной
степени приобщались к педагогическому процессу. Они читали
лекции, вели практические занятия, участвовали в демонстрациях
научных исследований, выступали на заседаниях студенческого

кружка, систематически работали в лабораториях с наиболее ак-
тивными студентами-кружковцами.
Почти все научные сотрудники ходили на лекции талантли-
вых педагогов В. А. Шидловского, В. Н. Шелихова, И. В. Орло-
ва. Лекции же по ключевым разделам физиологии читал сам
Петр Кузьмич. Думаю, что многие будут вспоминать эти лекции,
представляющие собой насыщенные и глубокие сообщения, часто
сопровождавшиеся слайдами, демонстрациями экспериментов и
четкими рисунками на доске или обобщенными схемами, с по-
мощью которых Петр Кузьмич старался сделать более понятны-
ми самые важные моменты своего рассказа. Материал излагался
логично и предельно четко. Но сказать только об этом — это зна-
чит сказать лишь о прекрасном выполнении основных требова-
ний, которые предъявляются к любой хорошей лекции вообще.
Эти же лекции были лекциями именно П. К. Анохина, они были
окрашены его неповторимой личностью.
В аудиторию, часто с небольшим опозданием, усиливающим
напряжение приятного ожидания, спокойно и в то же время уве-
ренно широким шагом входил Петр Кузьмич. Его крупная фигу-
ра с чуть приподнятым правым плечом и слегка раскачивающейся
рукой по мере приближения к кафедре сразу создавала то самое
специфическое поле между Кафедрой и Аудиторией, которое
рождало истинно анохинское взаимодействие между лектором и
его слушателями. Моментально все смолкало и устремлялось к
этой почти магической фигуре.
П. К. Анохин читает лекцию студентам

Каждому казалось, что он независимо от себя приобщался к
каким-то сокровенным и самым главным таинствам живого во
Всей его удивительной сложности и непрерывном единстве. И от
этого невольно рождалось ощущение, что именно нормальная фи-
зиология и есть та основа, которую должен постичь каждый
будущий медик, потому что впоследствии самой главной его про-
фессиональной задачей будет стремление вернуть больного имен-
но к нормальному физиологическому состоянию.
Как это достигалось? Ведь не было никакого менторского
воздействия сильной личности, никакой дидактики и чопор-
ности, гордыни авторитета, ничего от «великого ученого»,
вещающего молодежи незыблемые истины. Все было удивитель-
но просто и естественно. Петр Кузьмич редко стоял за кафедрой
неподвижно. Обычно он медленно прохаживался вдоль кафедры
или стоял впереди нее, слегка прислонившись к столу первого
ряда, т. е. находился непосредственно перед студентами, к кото-
рым он прямо и обращался. Отходил от слушателей только тогда,
когда нужно было подойти к доске или демонстрационному пре-
парату.
В чем была притягательная сила лекций П. К. Анохина?
Может быть, слушателей привлекала импровизационность лекций
при всей заранее проводимой подготовке лекционного материала.
Каждая последующая лекция, прочитанная Петром Кузьмичом
на ту же тему, не в другой аудитории, отличалась от предыду-
щей еще и тем, что она содержала что-то новое, что он успевал
за это время узнать и переработать. Источниками этого нового
были эксперименты его сотрудников или данные литературы, за
которой он постоянно следил и которую прекрасно знал.
Именно поэтому на лекциях, кроме студентов, всегда было
много научных сотрудников, которые приходили узнать о послед-
них представлениях П. К. Анохина по данному вопросу. Эти
лекции никогда не были только учебным материалом, т. е. комп-
лектом отобранных и устоявшихся истин: студенты получали всю
информацию, какой располагал в данный момент сам Петр
Кузьмич.
Лекционный язык П. К. Анохина при всей его образности
был удивительно прост, но эта простота была результатом
серьезного анализа материала будущей лекции. Говорил Петр
Кузьмич легко и свободно, как бы размышляя вслух. И в то же
время он никогда не пользовался специальными развлекательны-
ми приемами.
Вместе с тем он был очень остроумным человеком. Вспоми-
наю один эпизод, который показывает, как хорошо Петр Кузь-
мич чувствовал слово, знал все оттенки его значения и упо-
требления. Однажды на конференции молодая аспирантка рас-
сказывала о своей работе. Это было достаточно монотонное
повествование, в котором трудно было выделить наиболее важ-

ные моменты, отражающие суть исследования. Петр Кузьмич
терпеливо дослушал до конца, а потом спросил:
— Знаете ли вы о знаменитых песнях восточных кочевников?
Она очень удивилась и созналась, что нет. Тогда доброжела-
тельно и с мягким юмором Петр Кузьмич стал рассказывать:
— Когда кочевник в одиночестве едет на лошади, он непре-
рывно поет негромкую песню обо всем, что видит вокруг. Едет
и поет: «Светит солнышко, подул ветер, показалось облако,
растет куст, на куст села птичка» и т. д. и т. д.
Все засмеялись, а Петр Кузьмич сказал:
— Монотонный рассказ исследователя о своей работе — это и
есть «песнь кочевника» — колыбельная песня, усыпляющая ауди-
торию. Для того чтобы этого не произошло, в любом докладе
должны быть слова-будильники, такие, как, например, «итак»,
«оказалось» и другие. И как бы далеко от докладчика ни нахо-
дилась в этот момент аудитория, после таких слов она непремен-
но очнется и снова будет его слушать, потому что за ними всегда
следует высокозначимая информация.
П. К. Анохин придавал большое значение умению экспери-
ментатора донести до других суть своей работы и старался
научить этому своих учеников. Столь серьезное требование предъ-
являлось и к языку любой печатной работы. Может быть, по-
этому он сам всегда тщательно редактировал всю предназначен-
ную для печати научную продукцию своих сотрудников: от моно-
графий до тезисов доклада на какой-нибудь конференции.
Какими бы искусными и блестящими по форме ни были лек-
ции П. К. Анохина, их воздействие на слушателей было столь
сильным прежде всего потому, что их наполняла творческая
мысль исследователя-экспериментатора. Мне кажется, что толь-
ко каждодневное непосредственное погружение в реальную жизнь
экспериментирующей лаборатории и было истинной сущностью
Петра Кузьмича. Оно возбуждало его душевные силы, будо-
ражило мысль и давало импульсы к постоянному творческому
исканию. О П. К. Анохине-экспериментаторе ходили ле-
генды.
Когда я пришла работать к нему в лабораторию, он сам опы-
тов уже не ставил. Но каждый из нас ощущал, что эксперимен-
татором он был блестящим. В нашем большом научном коллек-
тиве решалось сразу несколько задач, исследовались самые разно-
образные аспекты деятельности организма: от нейрохимии
нейрона до сложного поведения животного. И каждое исследова-
ние, каждый эксперимент начинались с очередной идеи Петра
Кузьмича. Всякая новая мысль немедленно трансформировалась
в конкретную схему экспериментов, обычно очень подробную,
и затем кто-либо из сотрудников вызывался «наверх» (кабинет
П. К. Анохина находился на втором этаже, а эксперименталь-
ные «камеры» — на первом этаже и в подвале) и получал задачу:

иногда относительно простую, иногда такую, которая на долгое
время определяла всю его научную жизнь. И чем больше зани-
мала П. К. Анохина эта задача, тем чаще случалось так, что он
вдруг, без предупреждения приходил на эксперимент, узнавал,
что получается, вникал в детали, давал советы и вносил кор-
рективы.
Обычно такой приход кончался тем, что он тут же в лабора-
тории садился за стол, читал протоколы или какие-нибудь дру-
гие данные эксперимента, рассматривал кривые. И так же, как
привыкли мы видеть поздно вечером свет в окошке кабинета на
втором этаже, так привыкли и к тому, что в любое время дня,
входя в одну из лабораторий, можно было встретить там Петра
Кузьмича. И каждый — от старшего научного сотрудника до ас-
пиранта — всегда должен был быть готов к тому, что откроется
дверь, войдет Петр Кузьмич и спросит:
— Чем Вы сегодня заняты? Что сделано в последнее вре-
мя? Почему в сегодняшнем эксперименте Вы делаете что-то так,
а не иначе?
И не раз бывало, что после очередного прихода Петра Кузь-
мича отыскивался выход из безвыходной, казалось бы, ситуации,
или становилась ясней задача, или в хаосе экспериментальных
данных вдруг обнаруживалась неожиданная и четкая закономер-
ность и тогда возникали, новые вопросы и новые задачи. Почти
символично, что такой обход всех лабораторий Петр Кузьмич
проделал поздно вечером в последний день пребывания в инсти-
туте.
Естественно, что своим огнем он зажигал и всех вокруг. Об-
щая атмосфера была такой, что не работать каждый день было
просто нельзя. Работа велась в несколько смен, поскольку экс-
периментальных установок не хватало. Часто опыты ставились
ночью, быть может в самое благоприятное для исследователя
время, когда наступала наконец тишина. Мне кажется, что все
многочисленные сотрудники П. К. Анохина могли успешно рабо-
тать в нашем небольшом здании только потому, что их работа
была тщательно организована в рамках экспериментальных «ка-
мер», где непосредственное руководство опытами осуществлялось
несколькими ближайшими учениками Петра Кузьмича. Эти
«микрошефы», как мы их называли, были своеобразными посред-
никами и проводниками его основных идей.
Моя работа началась в экспериментальной «камере» № 2 под
прямым руководством Константина Викторовича Судакова. Обста-
новка в этой «камере» была отражением обстановки во всем ано-
хинском коллективе, и я никогда не забуду, сколько времени и
сил отдавал он и мне и другим сотрудникам на всех этапах вы-
полнения работы вплоть до конечного — написания статьи и дис-
сертации. К нашей камере были прикомандированы исследователи
из самых различных подразделений. Здесь были сотрудники из

Института нормальной и патологической физиологии АМН СССР,
из лаборатории бионики Научно-исследовательского центра по вы-
числительной технике, студенты, аспиранты и преподаватели ме-
дицинского института, учащиеся авиационного института, аспи-
ранты из Египта и Сальвадора, докторанты из Азербайджана,
ряд американских исследователей.
Всех их интересовали вопросы организации мотивационно-
эмоциональной сферы в целостном поведении животных. Но это
не значит, что они были привязаны только к этой комнате. Каж-
дый из них мог присутствовать и активно участвовать в конфе-
ренции любой другой «камеры», ходить на консультации по мор-
фологии мозга к Т. И. Беловой, по общим вопросам биологии к
К. Д. Груздеву, по системогенезу к Е. Л. Голубевой и К. В. Шу-
лейкиной, по физиологической кибернетике к В. А. Полянцеву,
по нейрохимии к И. В. Орлову и, наконец, по всем вопросам
«науки и жизни» к А. И. Шумилиной, ближайшей соратнице
Петра Кузьмича.
У каждого сотрудника было чувство глубокой сопричастности
к одному большому общему делу. Это ощущалось особенно остро,
когда все мы собирались на еженедельные конференции, которые
начинались обычно в 16—17 часов, а заканчивались поздно ве-
чером. Руководил ими неизменно сам Петр Кузьмич.
Для нас, молодых исследователей, эти встречи с Петром
Кузьмичом имели огромное значение. Можно сказать, что именно
они были самыми главными уроками в школе Анохина. На них
мы учились не только говорить, но и думать: четко формулиро-
вать задачу, искать для ее решения наиболее адекватные модели
н методики эксперимента, строго анализировать результаты каж-
дого опыта. Здсь обсуждались актуальные вопросы институтской
жизни, заслушивались доклады крупных отечественных и зару-
бежных исследователей, посещавших в это время Москву, апро-
бировались кандидатские и докторские диссертации, обсуждались
доклады сотрудников на предстоящих Всесоюзных и международ-
ных встречах физиологов. Но прежде всего на этих конференци-
ях каждый знакомился с последними результатами работы своих
коллег и таким образом узнавал, что нового сделано в нашем
общем деле.
Петр Кузьмич внимательно слушал выступавшего, а во время
серьезного обсуждения уточнял и комментировал отдельные ас-
пекты работы, стремился помочь более четко сформулировать
наиболее важные положения. Когда же он подводил итоги кон-
ференции, все окончательно становилось на свое место. Он гово-
рил коротко, но очень емко и точно о месте и значении данной
работы в общих исследованиях, о ее истории и путях дальней-
шего продолжения, о том, что ему в последнее время удалось
прочитать по этому вопросу. Иногда здесь же формулировалась
новая задача и намечался экспериментатор, способный присту-

пить к ее решению. Именно так, на конференции, я получила
свою первую тему.
Эти конференции для всех нас и для самого Петра Кузьмича
были активной творческой работой. Многие его интересные мыс-
ли и идеи рождались прямо на наших глазах, мы были свидете-
лями процесса его «вербального думания», как если бы загляды-
вали в саму его творческую лабораторию. Непостижимо, как мог
он удерживать в голове все то, что касалось работы каждого из
нас. Он знал не только состояние экспериментального материала
своих учеников, но и необходимую им литературу. Своей рукой
он расписывал, кому и что нужно прочитать во множестве оте-
чественных и зарубежных журналов, которые он получал и про-
читывал сам. В то же время на конференциях он учил и нас
работать с литературой. Неоднократно Петр Кузьмич говорил,
что вообще интересных книг много и в них можно утонуть. Не-
обходимо научиться в этом море информации находить главные
источники. Часто это говорилось ненароком, с легким юмором.
Например, он любил напоминать по этому поводу стихи:
О, вы, которые хотите
Читаньем просветить умы!
Без пользы многих книг не чтите
Остерегайтесь пущей тьмы.
Так и хочется сказать, что работа П. К. Анохина с ученика-
ми тоже имела системный характер. Говоря его же словами, это
На лекции

хаотическое множество учеников он переводил на уровень систе-
мы, т. е. в упорядоченное множество, где работа каждого вписы-
валась в общую систему, содействуя ее полезной деятельности.
П. К. Анохин мог вдруг увидеть в данных докладчика какие-
то только его заинтересовавшие детали и быстро направить
дальнейшее исследование на тот путь, который ему казался в
данный момент наиболее продуктивным и важным. Мне представ-
ляется, что он мог так быстро находить новые и перспективные
аспекты обсуждаемого материала еще и потому, что серьезно
анализировал все ожидаемые и неожиданные результаты каждого
единичного эксперимента. Эту сторону его характера я считаю
принципиальной.
Помню, сколь эмоциональной была реакция Петра Кузьмича
на одну из работ, где проводилось «усреднение вызванных потен-
циалов». Он сказал:
— Не могу понять, как можно нивелировать и вообще исклю-
чать из поля зрения исследователя именно то, что, напротив,
должно стать предметом его особого анализа: все отклонения от
среднего уровня значения той или иной функции. Ведь только
они могут объяснить всю специфику конкретной реакции орга-
низма, которая могла возникнуть в определенных условиях его
существования.
Это не значит, что он не принимал статистических методов
анализа физиологических данных. Я просто напоминаю о том,
как он предостерегал против огульного проникновения количест-
венного подхода к любому биологическому исследованию, что
было весьма распространено в то время и считалось показателем
передового направления в биологической науке. Надо сказать,
что и сегодня мы нередко встречаемся с такого рода тенденциями.
Исходя из собственного большого опыта экспериментатора и тон-
кого чутья исследователя-эволюциониста, П. К. Анохин прекрасно
понимал, что суть живого не сводима к формуле, по крайней мере
к той, какую способна вывести сегодня самая высшая матема-
тика. Это понимание делало его осторожным и в прогнозах созда-
ния искусственного интеллекта, и при моделировании целостного
мозга. А эти проблемы в то время были весьма модными в науке.
Другим принципиальным моментом, характеризующим
П. К. Анохина как экспериментатора и научного руководителя,
было его требование самой тщательной проверки полученных
данных, т. е. проведение многосторонних контрольных опытов.
Петр Кузьмич предложил мне исследовать вопрос о связи оп-
ределенных эмоциогенных структур мозга с новой корой. С по-
мощью метода вызванных потенциалов (ВП) мне нужно было оп-
ределить фокусы максимальной активности этих ВП, возникаю-
щих в ответ на электрическое раздражение глубинных областей
мозга, которое вызывало у животных выраженные положитель-
ные и отрицательные эмоциональные реакции. Обследовав таким

образом более 10 подкорковых образований, я получила серию
карт с соответствующим распределением неокортикальных ВП.
Одна из этих карт вызывала у меня серьезное недоумение: ВП
одинаковой формы и амплитуды обнаруживались по всей поверх-
ности коры. Естественно, что первой мыслью было, не артефакт
ли это.
И вот однажды в нашу комнату пришел Петр Кузьмич и
спросил у меня, как идет работа. Я показала ему весь обрабо-
танный материал, включая и эту загадочную карту. Прежде все-
го он заинтересовался необычной картиной монотонного распре-
деления вызванной активности. В тот день он долго просидел в
нашей комнате, внимательно изучил все электрограммы мозга,
подробно расспросил об отдельных деталях экспериментов и в
результате сказал:
— Теперь вам нужно сконцентрировать основное внимание
на изучении именно этого явления. Но прежде всего необходимо
удостовериться в истинности живой природы самого феномена.
Это означало, что нужно обдумать и провести как можно
больше контрольных экспериментов. Мне понадобилось более двух
лет, чтобы поставить все контрольные опыты, какие только я мог-
ла придумать сама, которые мне советовали провести К. В. Су-
даков, В. А. Полянцев и другие старшие товарищи, прочитать
много литературы по самым различным вопросам морфологии,
физиологии и биофизики мозга, проконсультироваться с крупны-
ми электрофизиологами и физиками, прежде чем я сама и все,
кто мне помогал в работе, убедились в живой природе этого явле-
ния.
В результате всех усилий стало ясно, что в своих опытах я
регистрировала электрополевой потенциал, физически распростра-
няющийся подобно потенциалу сердца по всему объему мозга из
живого источника-генератора. Это было новое интересное явле-
ние. Я прекрасно понимала, что дальнейшее его исследование
должно идти по пути углубленного биофизического анализа, что
и подтвердилось в работах английских и японских физиологов,
которые позже обнаружили этот электрофизиологический фе-
номен.
На этом примере я постаралась показать удивительную требо-
вательность П. К. Анохина к проверке и оценке любого экспери-
ментального факта.
Позволю себе образно сказать, что П. К. Анохин — это не око-
стеневшая статика, а динамичная и вечно пульсирующая жизнь.
Его работа — это материализованное движение, постоянная, поч-
ти физически ощущаемая пролонгированная устремленность впе-
ред. Именно категории динамики: время, движение, пространст-
во, генезис, интеграция — наиболее типичны для формулировок
его мыслей. Достаточно вспомнить об «опережающем отражении
действительности», «континууме поведения», «интегративной

функции нейрона», «системогенезе», т. е. формировании во вре-
мени систем, «обратной афферентации», «активном выборе» жи-
вотным в ситуации двустороннего подкрепления, когда в тради-
ционную методику условного рефлекса внезапно был введен но-
вый принципиальный компонент — активное произвольное дви-
жение и т. д.
А что может быть более динамичным, чем собственно поведе-
ние — эта форма выработанного в процессе эволюции, вечно ме-
няющегося во времени и пространстве активного взаимодействия
организма со средой? Но ведь именно это взаимодействие и есть
суть жизни во всех ее разнообразных аспектах. П. К. Анохин
это очень хорошо понимал, равно как и то, что лучше всего по-
стигнуть эту суть можно лишь тогда, когда видишь весь процесс
ее сложнейшего становления. Отсюда и поразительное озарение:
системогенез, т. е. закономерности онтогенетического формирова-
ния функциональных систем целостного поведения.
Мне представляется, что почти все основополагающие момен-
ты системной концепции были разработаны П. К. Анохиным в
основном на материале чисто поведенческих экспериментов, когда
электрофизиология еще не завладела столь властно умами физио-
логов. Для системогенеза дополнительные данные представили и
морфологические исследования мозга. Не пытаясь ни в коей мере
умалить значение отдельных аналитических методов нейрофизио-
логического исследования, хочу лишь напомнить, что серьезное
изучение собственно поведения, где главным экспериментальным
аппаратом всегда была прежде всего голова ученого с его зорким
глазом и чутким ухом, традиционно считалось одним из главных
направлений в отечественной физиологии.
Сегодня оно не потеряло своей актуальности. Об этом свиде-
тельствует настоящий бум поведенческих исследований, широким
фронтом проводимых во всем мире и объединивших физиологов,
психологов, зоологов, животноводов, охотоведов и даже врачей,
выделивших специальную ветвь этого направления — поведенче-
скую медицину.
И немаловажную роль в активизации такого рода исследова-
ний сыграли и соответствующие работы П. К. Анохина. Так,
например, классик науки о поведении К. Лоренц в своей моно-
графии «Основы этологии» *, в которой подводятся итоги его мно-
голетних фундаментальных исследований, с большим уважением
говорит о П. К. Анохине, называя его единственным исследовате-
лем, поставившим один из главнейших вопросов современной
этологии: «Что является причиной целесообразности в поведении
животных? »
К. Лоренц считает П. К. Анохина крупнейшим исследователем
в области поведения животных, т. е. этологии. Кстати надо ска-
* Lorenz К. The foundations of ethology. Wien: Springer, 1981. 380 p.

зать, что в последние годы П. К. Анохин все большее внимание
обращал на зоологический материал, т. е. поведение диких жи-
вотных. Именно в зоологии он видел огромную область науки,
где демонстративно и ярко проявляются системные закономерно-
сти функционирования живого. Я помню, как на одной из кон-
ференций в 1972 г. Петр Кузьмич показал фотографию, на кото-
рой был изображен гриф-стервятник с камнем во рту, которым он
намеревался разбить яйцо страуса. Здесь четко проявлялось на-
личие акцептора результатов действия, который необходим птице,
использующей это своеобразное орудие. Благодаря такому аппа-
рату предвидения стервятник находит именно тот камень, с по-
мощью которого он может разбить данное яйцо.
Эту фотографию Петр Кузьмич получил по почте, может быть,
даже из-за рубежа, и он очень сетовал, что об этом зоологиче-
ском факте он узнал со стороны, а не от своих учеников. Поми-
мо этого, можно вспомнить и о том, как в эти же годы он глу-
боко интересовался системной организацией поведения пауков,
муравьев, пчел, канареек и т. д.
Американские исследователи *, напротив, называют П. К. Ано-
хина эмбриологом, когда говорят о его работах, освещающих
концепцию систематогенеза. Они считают их основополагающими
в создании представлений о законах развития живого организма.
Такие далекие друг от друга ипостаси П. К. Анохина — этология
и эмбриология. Но это не разбросанность, а, напротив, удивитель-
ная собранность в мучительном поиске ответа на самый главный,
может быть, вопрос биологии: как в норме функционирует живой
организм? А все это — нормальная физиология.
Работы П. К. Анохина по системогенезу и поведению живот-
ных вызвали соответствующий отклик в умах крупных ученых
прежде всего потому, что экспериментальный материал был четко
организованным в аспекте определенной и строгой концепции.
Вот эта концептуальность мышления П. К. Анохина и сделала
его выдающимся исследователем современности, с наследием ко-
торого еще предстоит ознакомиться мировой научной обществен-
ности.
Не могу здесь не упомянуть об очень важных обобщениях,
вытекающих из концепции систематогенеза, которые и сегодня,
по прошествии более тридцати лет, оказываются чрезвычайно ак-
туальными, но все еще малопринятыми. Я имею в виду интегри-
рующий подход П. К. Анохина к решению проблемы развития
организма — взаимоотношения врожденного и приобретенного.
Отсюда следует и соответствующее понимание таких важных ка-
* Blass Е. М., Kenny J. T., Stoloff M., Bruno J. P., Teicher M. H., Hall W. G.
Motivation, Learning and Memory in the Ontogeny of Suckling in Albino
Rats // Ontogeny of learning and memory/Ed. N. E. Spear, B. A. Cambell.
N. Y.: Lawrence Eulbaum Assoc. 1979. P. 39-56.

тегорий, как обучение, сигнальность, суть безусловных и услов-
ных рефлексов, видовая специфичность эмбриона на всех этапах
его развития. И сейчас хорошо помню, как Петр Кузьмич сказал
мне:
— Знайте, что эмбрион человека и в пять дней — это исклю-
чительно человеческий эмбрион.
В этом — вся суть системогенеза.
Не менее остро П. К. Анохин откликнулся и на другой вопрос,
который был всегда прерогативой психологии: соотношение био-
логического и социального в человеке. Это вторжение физиолога
в психологию было результатом дальнейшей разработки принци-
пов системогенеза и системной организации поведения вплоть до
экстраполяции их к природе человека. Даже сегодня звучит почти
революционно его понимание социального как усложнения и выс-
шего уровня компетенции собственно биологического. Он говорил,
что в сочетании слов «социальное» и «биологическое» нас пугает
предлог «и». Нет «и», а есть социальная организация высших
возможностей нашего мозга, его социальное содержание, то, что
уже создает личность.
Петр Кузьмич Анохин, несомненно крупнейшая личность в
науке, был живым, сложным и увлекающимся человеком. Он очень
любил жизнь, любил молодежь и застолье, острое слово и шутку,
Волгу и Крымские горы, музыку и живопись, русскую баню и
грузинские хинкали и много, много того, что составляет пре-
красную и неотъемлемую часть нашей короткой и неповторимой
жизни.
Петру Кузьмичу не были чужды и человеческие слабости, ко-
торые приносили порой немало огорчений и ему самому, и тем,
кто оказывался рядом. Но не наше дело рассуждать о них — как
сказал поэт, «о том судить Гераклу, поднявшему Антея над зем-
лей». Мы же, как нам завещали древние, будем судить о вели-
ком по «его вершинам». А этих вершин много. Все вместе они
олицетворяют неповторимый образ крупнейшего мыслителя-ес-
тествоиспытателя, проложившего новый путь в изучение и осмыс-
ление живого во всей его удивительной сложности.
Роль личности в науке, как и в искусстве, огромна. Говорят,
что незаменимых людей нет. Я никогда с этим не соглашалась.
И теперь мне представляется, что Петр Кузьмич Анохин — че-
ловек незаменимый. Как незаменимы его знаменитые предшест-
венники — великие путники единой физиологической стези
И. М. Сеченов, И. П. Павлов, В. М. Бехтерев, H. Е. Введенский,
А. А. Ухтомский.
Говорят, чтобы поэт состоялся, нужна судьба поэта. Я думаю,
что это относится и к ученому. У П. К. Анохина была судьба —
это тяжелая и прекрасная судьба его страны. Он мужал и фор-
мировался как личность в те годы, когда молодая страна набира-
ла силы и крепла. Зрелость и первые дерзкие озарения совпали

с первыми крупными победами выжившего и окрепшего государ-
ства. Годы тяжелейших огорчений, и, наконец, новый подъем
сил, мысли и духа, широкое мировое признание.
П. К. Анохин останется надолго в памяти не только каждого
своего ученика, не только всякого, кому довелось хоть ненадолго
испытать удивительное обаяние этого мыслителя и человека,
но и в памяти своей страны, которую он, как сын, любил превы-
ше всего.
В. А. Полянцев
УЧЕНЫЙ, ПЕДАГОГ, ВОСПИТАТЕЛЬ
Всякий раз, когда в нашей суетливой и быстро текущей жиз-
ни возникает необходимость восстановить в памяти какой-то
этап прожитого, какое-то событие или образ человека, близкого
и дорогого, возникает чувство, что прикосновение к памяти, вос-
становление или попытка воспроизвести это прошлое в чем-то на-
рушают само представление об этом прошлом. И вместе с тем это
необходимо прежде всего потому, что это воспоминание нужно не
только нам самим, но может оказаться полезным и тем, кто зна-
комится с ним. Естественно, в свете субъективных окрасок и пе-
реживаний Петр Кузьмич Анохин был для меня не просто фор-
мальным начальством, не только научным руководителем, но и
человеком, чье поведение, чей образ были и есть своеобразное ме-
рило при оценке как других людей, так и собственных поступков.
Именно поэтому в своих воспоминаниях я не буду придержи-
ваться определенной хронологической линии, а выберу несколько
моментов, которые, как снимки разных времен и ситуаций, позво-
лят представить образ Петра Кузьмича — ученого, человека и
воспитателя.
* * *
Первыми мне хотелось бы восстановить в памяти события,
которые в свое время определили круг моих научных интересов
на многие годы работы в лаборатории Петра Кузьмича.
Осень 1956 г. На кафедре физиологии 1-го Московского меди-
цинского института, на которой с 1955 г. работает П. К. Анохин,
бурно проводится изучение в области общей физиологии нервной
системы со значительным акцентом на изучении нейрофизиологи-
ческих аспектов саморегуляции физиологических функций. Рабо-
там в этой области Петр Кузьмич придает приоритетное значе-
ние, хотя сам по себе физиологический анализ всегда ориентиру-
ет на раскрытие тонких механизмов целостной поведенческой
деятельности организма.

В этот период кафедра оснащается современным электрофи-
зиологическим оборудованием. В арсенал методов исследования
нервной системы широко внедряются стереотаксический метод,
микроэлектродная техника, метод вызванных потенциалов, кото-
рые помогают глубже понять нейрофизиологический механизм
условного рефлекса.
И вот в это время среди текущих тактических задач, возни-
кающих ежечасно в работе лаборатории, встала необходимость
исследования механизмов внутрицентральных отношений, а точ-
нее, процессов активации корковых структур ретикулярными
стволовыми образованиями мозга и участия подкорковых образо-
ваний в процессе генерализации возбуждений по коре. Логика
исследования этих вопросов поставила на повестку дня в качест-
ве обязательной задачу проведения нейрофизиологического ана-
лиза указанных механизмов в условиях эксперимента на живот-
ных без применения сложных хирургических манипуляций на
центральной нервной системе и без использования наркотиче-
ских средств. Необходимо было провести эксперименты на живот-
ных с искусственным дыханием на фоне курареподобных веществ.
Поначалу такая постановка исследовательских задач не пред-
ставлялась сколько-нибудь сложной в методическом отношении.
Однако проблема создания искусственного дыхания требовала са-
мостоятельного решения.
В поисках возможностей создания адекватного искусственного
дыхания в лаборатории возникали различные идеи. Предлагалось
осуществлять контроль адекватности искусственного дыхания по
іазовому составу крови. Однако этот путь приводил к большим
-затратам времени между взятием пробы крови и проведением
анализа газового состава данной пробы с последующим проведе-
нием соответствующих корректив в режиме работы аппарата ис-
кусственного дыхания. Второй путь предполагал вести контроль
адекватности по достаточно динамичному показателю: уровню
активации электроэнцефалограммы. Третий путь поисков был
связан с использованием сигналов самого дыхательного центра,
которые адресовались к двигательным аппаратам системы внеш-
него дыхания. В качестве сигнала, регулирующего работу аппа-
рата искусственного дыхания, была использована импульсация с
диафрагмального нерва. Именно эта импульсация, отведенная от
предварительно отпрепарированного диафрагмального нерва с
помощью биполярных электродов, усиленная до необходимого
уровня, управляла клапанной системой аппарата искусственного
дыхания.
Выбранный метод обеспечивал осуществление периодических
актов вдоха с частотой и минутным объемом дыхания, свойствен-
ных интактному животному. Однако сам факт работы данной си-
стемы еще не убеждал нас в том, что искусственное дыхание было
истинно адекватным. Выдвигались предложения о проведении но-

вых контрольных опытов и вариантов условий проведения экспе-
риментов для доказательства адекватности искусственного ды-
хания.
Возможно, что возникшие дискуссии и высказываемые в ходе
их предложения затянули бы на длительное время использование
этого метода, если бы не приход на эксперимент Петра Кузьми-
ча. Он не только убедил всех нас, участников эксперимента,
в адекватности применяемого метода управления искусственным
дыханием, но в самом факте реализации самоуправляемого искус-
ственного дыхания увидел экспериментальный прием, доказы-
вающий, что саморегуляция вегетативных функций осуществляет-
ся в соответствии с общими принципами функциональной систе-
мы саморегуляции в организме. Афферентная модель объема
вдоха, формируемая в дыхательном центре, является ведущим ин-
струментом для формирования силы и программы тех афферент-
ных возбуждений, которые складываются в исполнительных ап-
паратах и обеспечивают организму необходимый в данной ситуа-
ции забор воздуха.
Именно благодаря быстрой оценке данной экспериментальной
ситуации и экстраполяции результатов наблюдения на общебио-
логические механизмы саморегуляции Петр Кузьмич легко пока-
зал нам, что наблюдаемое нами явление не случайность, а экспе-
риментальное подтверждение справедливости теории функцио-
нальной системы не только для объяснения целостных поведен-
ческих актов, но и механизмов саморегуляции вегетативных
функций.
События этого вечера мне представляются интересными и
потому, что тогда была поставлена важная для моей исследова-
тельской работы задача, и потому, что этот эпизод проявил ти-
пичную для П. К. Анохина черту: включаться неожиданно в но-
вое для него дело, будь оно маленьким или большим, быстро
ориентироваться в его существе и становиться естественным
центром, лидером в обсуждении и направлении хода исследова-
тельской работы.
Петр Кузьмич всегда был не просто наблюдателем, а актив-
ным участником событий. Вспоминая тот вечер, с особой остро-
той чувствую наличие двух различных по форме, направленности
и результатам разговоров и событий, которые произошли тогда.
До прихода Петра Кузьмича шло обсуждение деталей экспери-
мента, частностей методики, набора использованных приборов,
удобства или неудобства обращения с рассматриваемым комплек-
сом входящих в эксперимент частей, т. е. разговор каждого из
нас шел о деталях, известных и интересных, пожалуй, только
одному ему. Наше внимание и интерес были обращены к своим
задачам, и превалировало желание привлечь внимание других
исследователей к собственной точке зрения на происходящее. Мы
и не заметили прихода Петра Кузьмича. Он вошел в комнату и,

встав сзади, какое-то время молча наблюдал за происходящим
Когда же он задорно и заинтересованно включился в разговор, то
сразу обратил внимание всех не на детали происходящего, а на
тот факт, что самоуправляемое искусственное дыхание реально
возможно.
— Этого и ранее следовало ожидать,— сказал он,— а сейчас
это доказанный факт, который подтверждает концепцию о само-
регуляции функциональных систем и доказывает предположение
о том, что принцип этот универсален, что он распространяется на
вегетативную саморегуляцию в такой же мере, как на поведение.
Простотой моделирования этот опыт доказывал наличие основ-
ного аппарата любой функциональной системы — акцептора ре-
зультата действия, который в поведенческих актах проявляет
себя в сложной, многоликой жизнедеятельности организма. Для
вскрытия акцептора результата действия в поведенческих прояв-
лениях живого требуется гораздо большего экспериментального
напряжения и воображения, так как необходимо значительно
больше времени для его формирования и последующего анализа,
нежели в этой простой, моделыю-упрощенной системе саморегу-
ляции, основанной на врожденных механизмах и проявляющей
себя в каждый дыхательный акт, т. е. каждые 2—3 секунды.
Весь дальнейший разговор уже естественно проходил по-ново-
му. Петр Кузьмич сидел на электроэнцефалографическом кресле
с папкой на коленях, так и забыв раздеться, и на старых элект-
П. К. Анохин среди сотрудников на кафедре нормальной физиологии
1-го Московского медицинского института им,. И. М. Сеченова
(60-е годы)

роэнцефалограммах рисовал схемы, объясняющие то, что наблю-
далось в эксперименте. Сейчас мне трудно припомнить, в кото-
ром часу ночи закончился этот разговор. Никто не хотел ухо-
дить, и лишь всегда педантичный и аккуратный Вячеслав Алек-
сандрович Шидловский, показывая на часы, напоминал нам о
времени и говорил, что ему до дома недалеко (он жил тогда на
ул. Грановского), а «молодым людям» завтра с утра надо быть
па службе со свежими воротничками, вести практические заня-
тия со студентами. Именно эти аргументы оказались решающими
как для Петра Кузьмича, так и для нас, и мы направились к
выходу. Но разговоры наши продолжались, пока мы не разо-
шлись на улице в разные стороны, направляясь по домам.
До сих пор в памяти центральным моментом этого вечера
осталась беседа с Петром Кузьмичом. Вот он слушает, слегка
наклонив голову, чуть прищурившись, сжав губы гармошкой,
теребя в руках то очки, то карандаш. Вот он возражает совер-
шенно категорично, с холодным взглядом, то, наоборот, убедив-
шись, что результат эксперимента им представлен правильно,
улыбается, радуется и смеющимися глазами смотрит на всех
нас, высказывая вслух возможные варианты того, что можно по-
лучить, основываясь на универсальности идеи концепции функ-
циональной системы.
* * *
Второй эпизод, о котором хотелось бы рассказать, произошел
в начале зимы 1968 г. Мне пришлось быть в кабинете Петра
Кузьмича в связи с какими-то текущими делами. Я пришел туда,
когда там уже были А. И. Шумилина, Н. В. Асмаян, В. Б. Швыр-
ков. В тот момент, когда я вошел, Петр Кузьмич сидел в кресле
(это было его любимое место, за столом он почти никогда не
сидел). Рядом с ним сидела А. И. Шумилина и рассказывала о
результатах своих экспериментальных исследований по изучению
специфической восходящей активации, которая анализировалась
по показателям вызванных потенциалов. Отпечатки с фотопленок
были вклеены в большие альбомные листы, и Петр Кузьмич рас-
сматривал их, держа у себя на коленях. Тут же лежала бумага,
на которой он с помощью многоцветного карандаша что-то рисо-
вал. Такая манера обсуждения результатов экспериментов была
весьма характерна для него.
Я не помню, чтобы он когда-нибудь проводил беседу торопли-
во. Казалось, что в период обсуждения экспериментальной рабо-
ты, какие-то другие дела переставали для него существовать.
И несмотря на то что остальные присутствующие ожидали реше-
ния своих проблем, он продолжал беседу в том же спокойном
ритме. Заканчивая разговор с Анной Ивановной, он уже соби-
рался начать беседу со следующим страждущим собеседником,
как в кабинет вошел профессор А. С. Чечулин, который в тот

период возглавлял Центральные научно-исследовательские лабо-
ратории (ЦНИЛ) 1-го Московского медицинского института
им. И. М. Сеченова. После взаимных приветствий Александр
Сергеевич напомнил Петру Кузьмичу о том, что они начинают
печатать пригласительные билеты на предстоящий съезд ЦНИЛ
СССР, на котором Петр Кузьмич ранее обещал сделать пленар-
ный доклад. Александр Сергеевич, уточняя дату этого съезда,
поинтересовался, не планируются ли на этот период у Петра
Кузьмича какие-либо совещания или командировки, чтобы наме-
ченный доклад внести в повестку определенного дня заседания.
Петр Кузьмич подтвердил свое согласие сделать доклад и уточ-
нил его название.
Может быть, их разговор на этом и закончился, если бы вдруг
Петр Кузьмич неожиданно не спросил у Александра Сергеевича:
— Правду ли говорят о том, что Вы собираете коллекцию,
в которой ископаемые бивни соседствуют с кольчугами рыцарей,
а скелеты древних рыб находятся рядом со старинными образца-
ми бронзовой чеканки? Будто бы в этом музее у Вас хранятся
образцы денег, выпускавшиеся на территории Советского Союза,
начиная с периода революции 1917 года и до наших дней?
Спросил он это с каким-то озорством, с доброжелательной, но
вместе с тем и испытывающей улыбкой, словно рассчитывая за-
стать собеседника врасплох поставленным вопросом. Александр
Сергеевич неожиданно с большим жаром и прямо-таки с востор-
том начал рассказывать об экспонатах своего музея. Но вдруг
остановился и предложил немедленно отправиться к нему для ос-
мотра музея. Такое решительное приглашение, как мне показа-
лось, поставило Петра Кузьмича в ситуацию, которую он не
предполагал вызвать своим вопросом. Он явно планировал про-
должить беседы со своими сотрудниками, а не отвлекаться на
другие дела. Он даже сделал попытку отговорить Александра
Сергеевича от этого мероприятия на сегодняшний вечер, сказав,
что лучше осуществить его в следующий раз.
А. С. Чечулин, почувствовал, с одной стороны, интерес к
своему музею, а с другой — желание собеседника посетить его
«в другой раз», начал еще активнее и с еще большим жаром рас-
хваливать свои экспонаты. Он говорил, что его коллекция совет-
ских денег является одной из наиболее полных из известных
ему коллекций. Тут Петр Кузьмич вспомнил о том, что в период
становления Советской власти на Дону он был причастен к вы-
пуску в Новочеркасске в течение двух недель первых советских
денег Красного Дона.
— Я был комиссаром печати в Новочеркасске,— рассказывал
он,— и в число моих обязанностей входил контроль за финанса-
ми. Когда возникла необходимость пустить в оборот наличность,
мы использовали для «новых» советских денег клише бывших
тогда в обороте платовок, денежных купюр, выпускавшихся ата-

маном Платовым, на которых по поручению Революционного со-
вета Новочеркасска я и цоставил-свою подпись.
Он тут же сказал, что таких денежных купюр, скорее всего,
в коллекции Александра Сергеевича нет и поэтому знакомство с
его коллекцией сию минуту едва ли поможет оживить воспоми-
нания периода его бурной революционной молодости. Однако
А. С. Чечулин возразил:
— У меня в коллекции есть несколько серий платовок,
и вполне возможно, что среди них есть и интересующие вас,
Петр Кузьмич, денежные купюры.
Такой ответ привел Петра Кузьмича к мгновенному решению
сейчас же идти в гости, и он попросил разрешения у Александ-
ра Сергеевича идти к нему всей компанией.
Квартира А. С. Чечулина находилась в старом университет-
ском доме на улице Грановского на верхнем этаже. Одной из
достопримечательностей этой квартиры был действующий камин,
который нам был продемонстрирован в работе. Затем мы разбре-
лись по комнате, в которой были размещены экспонаты. Петр
Кузьмич как бы невзначай напомнил:
— А ведь главной приманкой, Александр Сергеевич, для нас
была коллекция денег и, может быть, нам стоит перейти прямо к
ее рассмотрению.
На это А. С. Чечулин возразил:
— Если вы начнете знакомиться с коллекцией денег, осталь-
ные экспонаты перестанут вас волновать. Я как истинный кол-
лекционер и «держатель музея» хочу, чтобы все экспонаты, имею-
щиеся у меня, были удостоены вашего внимания.
Петр Кузьмич согласился, и мы шаг за шагом начали продви-
гаться по направлению к коллекции денег. Когда наконец мы
стали знакомиться с желанной коллекцией, Петр Кузьмич, быст-
ро пролистав несколько страниц, обнаружил в конверте группы
купюр, среди которых тотчас узнал «свои» деньги. Увидев их, он
прямо-таки преобразился в лице. По-видимому, память перенесла
его на много лет назад, в те суровые и романтические времена
революции, в период его молодости. Держа в руках и рассматри-
вая эти деньги, он обращал внимание на цвет, особенности бу-
маги, на все то, что во время выпуска этих денег имело значе-
ние и смысл и что сейчас ожило в памяти и соединилось с дру-
гими эпизодами из жизни этого периода.
Глядя на денежные купюры, он стал живо рассказывать о со-
бытиях и радостных, и тяжелых, о боевой удаче и о смертель-
ной опасности, которые сегодня вставали перед глазами в зна-
чительной степени опоэтизированными. В конце нашего пребы-
вания в музее Александр Сергеевич подарил П. К. Анохину две
из четырех имевшихся у него купюр, которые Петр Кузьмич с
благодарностью принял.
Мне кажется, что для читателя, интересующегося личностью

П. К. Анохина, было любопытно рассказать о событиях того ве-
чера. В самом деле, они очень хорошо показывают, что Петр
Кузьмич во всех вопросах, которыми ему приходилось занимать-
ся, проявлял высокую заинтересованность. Даже тени безразли-
чия я бы не мог вспомнить в его отношении к любому делу. Он
в своей деятельности подчинялся закону «все или ничего». Имен-
но такое по-мальчишески искреннее любопытство, непосредствен-
ное отношение проявлялись всегда в тех случаях, когда круг
рассматриваемых вопросов задевал его за живое, а атмосфера об-
щения была чистосердечной. Эти условия он считал необходимы-
ми для любого творческого общения.
* * *
Следующий эпизод произошел зимой 1972 г. Петр Кузьмич
пригласил посетить Сеченовский институт физиологии15 своего
внука Костю 16 вместе с его одноклассниками, когда они учились
в 10-м классе и перед ними стояла проблема выбора жизненного
пути. Утром того дня, когда институт должны были посетить
эти молодые люди, он вызвал меня к себе и попросил вместе
с ним провести молодежь по физиологическим лабораториям, по-
казать им современную технику, рассказать об использовании
электроники и вычислительной техники в экспериментах. Я с
радостью согласился, предложив при этом вообще освободить его
от проведения экскурсии. Однако мое предложение он отклонил
весьма решительно и сказал:
— Молодым людям в Физиологическом институте нужно уви-
деть не только лаборатории, но и пообщаться с живым академи-
ком. Ведь сейчас у них пора выбора жизненного пути, и здесь
не столько стены, лаборатории и техника, сколько живое слово,
заинтересованный разговор с человеком могут и должны оказать
влияние на принятие этого критического для всей жизни решения.
Вскоре пришли пятнадцать школьников, одноклассников вну-
ка Петра Кузьмича. Сначала он усадил их всех у себя в кабинете
и подробно, очень серьезно, хотя и доступным языком, рассказал
о работах института, о традициях отечественной физиологии и
тех перспективах, которые стоят перед этой наукой. Этот рас-
сказ, пожалуй, ничем не отличался по серьезности отношения
рассказчика к нему от аналогичного рассказа, который Петр
Кузьмич вел бы, если бы его аудиторию составляли ведущие уче-
ные нашей страны или зарубежные коллеги. По-видимому, в этом
случае в большей степени присутствовали бы новые, специальные
результаты исследований, больший акцент был бы сделан на ме-
тодические особенности и теоретические предпосылки того или
иного эксперимента. Но по серьезному отношению к этой беседе,
по той заинтересованности, с которой оц рассказывал о своем
предмете, о работах института, эта беседа была, пожалуй, даже

исключительной. Проводя молодых людей по лабораториям, Петр
Кузьмич подробно рассказывал об исследованиях института, объ-
яснял особенности применяемых исследовательских приемов и
различных приборов, подробно и очень обстоятельно отвечал на
вопросы, которые ему задавали школьники.
Закончив осмотр лабораторий, все вернулись в кабинет Пет-
ра Кузьмича. Он обратил внимание школьников на тот интерес,
который проявляется к работам института со стороны советских
и зарубежных физиологов. Показывая многочисленные фотогра-
фии на стенах кабинета, он говорил о посещении института раз-
личными именитыми коллегами. Рассказал и о том, что во мно-
гих уголках земного шара не только знают о работах института,
но и проводят совместные исследования в тесном контакте с уче-
ными Сеченовского института физиологии.
Когда встреча закончилась и он проводил своих юных гостей,
мы остались вдвоем. И здесь я задал вопрос, который не переста-
вал меня занимать с самого начала встречи и на всем ее про-
тяжении. Я спросил:
— Петр Кузьмич, почему Вы считаете возможным и даже не-
обходимым тратить время, которое, мы все знаем, расписано у
Вас по минутам на многие дни вперед, щедро и без сожаления
для беседы со школьниками, студентами, молодыми специалиста-
ми из смежных областей, которые довольно часто посещают наш
институт?
Ведь за редким исключением Петр Кузьмич сам проводил эти
беседы и мне казалось, что ему достаточно было провести с
ними вступительную или заключительную часть беседы, а осталь-
ное время экскурсии поручить своим сотрудникам, что не снизи-
ло бы, на мой взгляд, познавательной ценности такого посеще-
ния. На это он спокойно и рассудительно ответил:
— В борьбе за молодые души, за будущих сторонников и по-
следователей в науке, дело должно вестись максимально серьез-
но. Ведь и школьникам, и студентам, и молодым специалистам
очень, важно при составлении впечатления о значении той или
иной науки, того или иного вида деятельности не только то, что
они узнают в результате посещения научного учреждения, но и
то, от кого они это узнают. В такой беседе нет мелочей, все без
исключения здесь играет роль.
Конечно, он был далек от мысли, что одно посещение, однаг
пусть даже самая интересная, беседа будут иметь для всех по-
сетивших кафедру одинаковое значение в смысле выбора даль-
нейшего пути. Но несомненно, молодой человек, посетив Физио-
логический институт, узнав некоторые, пусть самые общие, све-
дения о физиологии как науке, будет по-новому воспринимать
все то, что касается жизни, что касается его самого, что касается
окружающей нас природы. И тут он процитировал четверости-
шие, которое последние годы любил повторять в докладах, лек-

циях и беседах. Четверостишие, которое спустя три тысячелетия
пришло к нам из древней, мудрой Индии, не потеряв глубины
своего содержания:
Того не зрят глаза,
Чего не видит разум,
Что разум твой постиг,
То и увидишь глазом.
В. Ф. Сержантов
НАУЧНОЕ ДЕЛО П. К. АНОХИНА
И ФИЛОСОФИЯ
Почти пятнадцать лет отделяют от тех дней, когда мне при-
ходилось встречаться с Петром Кузьмичом Анохиным. Я позна-
комился с ним в последние годы его жизни, но виделись мы ред-
ко. Поэтому основное влияние его личности было связано с теми
научными трудами, которые оказывались в фокусе моего внима-
ния. Надо сказать, что чтение его статей и книг было для меня
открытием совершенно нового мира идей, которые имели серьез-
ное значение для моего научного развития. Первая такая встреча
с миром идей П. К. Анохина состоялась при чтении его статьи
в журнале «Вопросы психологии» в 1955 г. *, а также статьи в
журнале «Высшая нервная деятельность» в 1962 г. **
По сути дела, в статьях в более обобщенном виде рассматри-
валось центральное открытие П. К. Анохина, т. е. концепция
функциональной системы. В дальнейшем идея функциональной
системы была многие годы спутником и опорой моих философ-
ских раздумий и основанием собственных поисков.
Думаю, я не открою секрета, если скажу, что концепция функ-
циональной системы П. К. Анохина очень долго и многими вос-
принималась «в штыки». Первое время мне этот факт казался
странным и непонятным. Но по мере моего общего научного и
философского взросления парадоксальность этого факта исчезла.
В одной из своих статей десять лет тому назад я отмечал: «В ис-
тории всех наук, в том числе и биологии, можно указать такие,
ситуации, когда вновь открываемые факты и эмпирические кон-
статации признавались всеми, но новые концепции, которые
* Анохин П. К. Особенности афферентного аппарата условного рефлекса
и их значение для психологии // Вопр. психологии. 1955. № 6. С. 16-38.
** Анохин П. К. Рефлекс цели как объект физиологического анализа//
Журн. высш. нерв. деятельности. 1962. Т. 12, вып. 1. С. 7-21.

адекватно объясняли эти факты, длительное время отрицались.
Вполне закономерная концептуальная инерция применительно к
данному случаю все же едва ли оправдывает нигилизм, с кото-
рым ряд физиологов относится к этой теории в течение слишком
уж долгого времени» *. И хотя многое разъяснилось, но отнюдь
не все становилось понятным в той атмосфере, которой порой
была окружена концепция функциональной системы.
В чем же я склонен видеть новизну и фундаментальность
функциональной системы П. К. Анохина? Во-первых, в том, что
она дает более глубокое объяснение обширной сфере самых раз-
личных физиологических факторов и, что особенно важно, фак-
тов, относящихся к поведению целостного организма, в том числе
и человеческого. Во-вторых, она являет собой пример теории но-
вого, более высокого уровня, особенностью которого является
преодоление альтернативности (дополнительности) односторонне-
го каузализма и дуалистического телеологизма, столь характер-
ных для всей прошлой истории биологии, что один из биологов
нашего века — Л. Берталанфи должен был квалифицировать как
классическую альтернативу биологии.
Осознание фундаментальной новизны всей системы понятий
концепции П. К. Анохина привело к необходимости сформулиро-
вать свою оценку ее в более обширном контексте идей, что, в ча-
стности, и было изложено в уже цитированной статье.
Мне довелось несколько раз встречаться с П. К. Анохиным.
Встречи были кратковременны и не имели какого-либо конкрет-
ного характера. Правда, может быть, это связано с характером
моей памяти, которая более связана с запечатлеванием идей, чем
событий, тем более что эта черта особенно выявилась на фоне
того умонастроения, которое было порождено всем процессом
интеллектуального освоения фундаментального значения концеп-
ции функциональной системы П. К. Анохина. В моей памяти он
сохранился прежде всего как творец этой концепции. Помню,
присутствуя на 2-м Всесоюзном совещании по философским во-
просам естествознания, я испытал истинное удовольствие от до-
клада П. К. Анохина 17. Это было строгое и вместе с тем эмо-
циональное изложение идей. Примечательна была активная бое-
витость, особенно бросавшаяся в глаза при ответах на вопросы.
Запомнилась одна частная беседа с Петром Кузьмичом в ле-
нинградской гостинице «Европейская». На этой встрече присутст-
вовал профессор Ленинградского университета Ю. А. Воронов.
Петр Кузьмич в разных вариантах и контекстах возвращался по-
стоянно к двум идеям, которые его особенно беспокоили. Он под-
черкивал, с одной стороны, необходимость теории, теоретических
исследований, ибо в противном случае наука может превратиться
* Сержантов В. Ф. Некоторые тенденции современной теоретической био-
логии и концепция функциональной системы // Успехи физиол. наук.
1973. Т. 4, № 1.

в накопительство фактов для неизвестной цели. С другой стороны,
предметом его внимания в данной беседе было отношение к об-
щему научному прогрессу. Он говорил:
— Нельзя застревать на устоявшихся проблемах и привычных
способах объяснения, необходимо также чувствовать «аромат»
современной науки.
Роль, которую играет концепция функциональной системы
П. К. Анохина в моей научной судьбе, может быть сведена к
двум моментам. Прежде всего, отправляясь от идей и исследова-
ний школы П. К. Анохина, удалось найти более адекватное по-
нимание методологии биологии вообще и физиологии в частно-
сти, а также понять пути более рационального использования
физиологических знаний для психологии человека. Этот момент
отражен в написанной мной монографии «Введение в методоло-
гию современной биологии» *, а также в ряде статей. Второй мо-
мент касается концепции личности, концепции, которую мы раз-
виваем в течение последних лет.
Философская по своему характеру, интегративная концепция
личности, необходимость которой стала осознаваться в начале
70-х годов, должна была включать в себя также определенные
биологические знания о человеке. Но какие именно и в какой
структуре? На этот вопрос заранее, до того, как сложилась струк-
тура самой теории, трудно было найти ответ.
П. К. Анохин. 1972 г.
* Сержантов В. Ф. Введение в методологию современной биологии. Л.: Нау-
ка, 1972. 282 с.

Перед всякой теорией личности, если она претендует быть
научной, т. е. прежде всего материалистической, неизбежно воз-
никает задача понять совокупность личностных свойств и жиз-
ненных проявлений структуры личности как работу мозга. Имен-
но в данном пункте концепция функциональной системы выявля-
ет свои неоспоримые преимущества в сравнении с иными моде-
лями интерпретации функционирования нервной системы.
Направленность всякого функционального акта в будущее, не-
разрывное единство информационных, энергетических, динамиче-
ских аспектов жизнедеятельности — эти существенные черты
поведения человека наиболее адекватно могут быть теоретически
представлены на сегодняшний день в понятиях функциональной
системы. К тому же интеграция каузальности и телеономности
(целенаправленности), заключенная в самой сути концепции
П. К. Анохина, является здесь той правильной точкой зрения,
которая, отправляясь от рефлекторного принципа, диалектически
преодолевает его ограниченность. Использование концепции функ-
циональной системы позволило осуществить конкретную психо-
физиологическую интерпретацию механизмов личностного поведе-
ния человека и найти пути к интерпретации структуры личности.
В заключение я должен сказать, что, хотя П. К. Анохин не
занимался специально проблемами личности, гуманистическая
направленность его научных поисков постоянно присутствовала.
Это особенно чувствовалось, когда речь шла о практических при-
ложениях физиологической науки. Так, в своих выступлениях о
медицине, профилактике он указывал, что любые эмоциональные-
состояния, и особенно затяжные отрицательные эмоции, неотде-
лимы от целостной конструкции организма. Исходя из этого, он
постоянно пропагандировал такое понимание профилактики и те-
рапии, которое обязательно должно включать всеобъемлющий
фронт воспитательных мер. Читая страницы его трудов, нельзя
не заметить их обращенность именно к человеку, к его лично-
сти. Полагаю, что это был один из важных моментов не только
его научной работы, но и всего строя его личности.
П. В. Симонов
ОППОНЕНТ
Моим «научным отцом» был и всегда останется Э. А. Асратян.
Это обстоятельство дало повод профессору Дональду Линдсли
представить меня своим коллегам из Института изучения мозга
в Лос-Анджелесе как «представителя генерации внуков И. П. Пав-
лова». П. К. Анохин стал моим «крестным отцом» в физиологии.

Для молодых физиологов моего поколения П. К. Анохин был
человеком, от которого мы узнавали о том новом, что происхо-
дило в мировой науке. Открытие функций ретикулярной форма-
ции, опыты Пенфильда и Джаспера с прямым раздражением
электрическим током головного мозга человека по время нейро-
хирургических операций, первые шаги психофармакологии — обо
всем этом увлекательно и ярко рассказывал Петр Кузьмич в
своих лекциях и докладах в 50-х годах. В то время многие из
его сверстников специализировались преимущественно на критике
«центрэнцефалической системы» и грудью вставали на защиту ве-
дущей роли коры. Петр Кузьмич каждый раз пытался включить
экспериментальные открытия зарубежных физиологов в систему
своих представлений о деятельности мозга. Его публичные вы-
ступления неизменно собирали большую и заинтересованную ау-
диторию. Именно в этот период в конце 1954 г., я направился
на кафедру нормальной физиологии Центрального института усо-
вершенствования врачей для сдачи кандидатского экзамена.
Ассистент кафедры В. А. Шидловский задал мне положенные
вопросы и предложил подготовить ответы. Вскоре стремительно
вошел Петр Кузьмич, снял пальто и тут же приступил к экза-
мену. Наверное, мои ответы удовлетворяли его, и он поставил
отличную оценку. В ответах я упомянул процессы возбуждения
и торможения в нервных клетках коры, и Петр Кузьмич заме-
тил, похлопав рукой по лежавшему перед ним журналу:
— Вот мы с Вами толкуем о клетках коры, в сущности не
зная, что там происходит на самом деле, а Экклс уже регистри-
рует электрическую активность отдельных нейронов, хотя пока
и не в коре больших полушарий. Надо переходить на новый уро-
вень, иначе будем жить среди мифов и образных выражений
вроде «иррадиация торможения». Кстати, как у Вас со знанием
иностранного языка? Молодые должны владеть языком свободно
и как можно больше читать.
Потом он расспросил меня о теме диссертации. Рассказывая,
я упомянул раннюю и редко цитировавшуюся работу Петра Кузь-
мича, посвященную влиянию брома на спинной мозг. Беседа ста-
ла еще оживленнее. Вместе с присоединившимся к нам В. А. Ши-
дловским мы стали обсуждать факт тормозящего влияния малых
доз кофеина. Поскольку я интерпретировал этот эффект в свете
представлений H. Е. Введенского и А. А. Ухтомского, Петр Кузь-
мич предложил иную трактовку полученных фактов. Согласно его
точке зрения, кофеин оказывает возбуждающее действие в любых
дозах, а торможение возникает индукционно в структурах, от-
личных от тех, на которые действует кофеин. В этой внезапно
вспыхнувшей дискуссии ярко проявились характерные для Пет-
ра Кузьмича черты: наличие своего собственного взгляда на
предмет и, как правило, категорическое неприятие точки зрения
оппонента.

Спустя некоторое время Эзрас Асратович Асратян, мой науч-
ный руководитель, позвонил Петру Кузьмичу и попросил его
быть моим официальным оппонентом. Я отвез ему диссертацию.
Когда до назначенной защиты осталось два-три дня, я решился
обратиться к Петру Кузьмичу за отзывом. Он искренне удивился:
— О каком отзыве Вы говорите? Ведь защиту будут стеногра-
фировать. Вы привезете мне стенограмму моего выступления,
и я ее подпишу.
— А как же ответы на критические замечания? — робко ска-
зал я.
— Судя по нашей беседе во время экзамена, Вы не очень-то
нуждаетесь в шпаргалке,— парировал мой намек Петр Кузьмич.—
До встречи на защите!
Так я и взошел на кафедру ученого совета 2-го Московского
медицинского института, не ведая о том, что скажет Петр Кузь-
мич в своем отзыве.
Впрочем, отзыв был положительный, а замечания носили ча-
стный характер.
После защиты, завершившейся единогласным голосованием,
Петр Кузьмич предложил мне работать у него. Я поблагодарил
за приглашение и объяснил, что, во-первых, нахожусь на воен-
ной службе, а во-вторых, мечтаю после демобилизации стать со-
трудником Э. А. Асратяна, у которого я начинал лаборантом,
еще будучи школьником 9-го класса.
... Три десятилетия спустя мне довелось выступить в качестве
официального оппонента на защите кандидатской диссертации
Константина Владимировича Анохина, внука П. К. Анохина.
М. Я. Студеникин
ТАКИМ ОН ОСТАЛСЯ В ПАМЯТИ
Я сохранил очень яркие воспоминания о П. К. Анохине.
В области науки наши интересы лежали довольно далеко друг
от друга. Однако яркий, талантливый человек иногда даже при
непродолжительном знакомстве несколькими блестящими мысля-
ми, неожиданным поступком, тонкими проявлениями душевных
качеств может сказать о себе так много, что кажется, будто всю
жизнь знаешь его, и оказываешься крепко к нему привязанным.
Общение с людьми большого таланта всегда обогащает, соз-
дает ощущение душевного удовлетворения. Сочетание одаренно-
сти с высокими душевными качествами личности дарит особое
наслаждение тем, кто с ней общается.

Первое, что бросилось в глаза при встрече с Петром Кузьми-
чом,— это его жизнерадостность и неиссякаемый оптимизм. Эти
черты проявлялись и в быстроте реакции, и в живом интересе
к любой проблеме как в области физиологии, так и вне ее, в мгно-
венном схватывании сути того, что ему говорили.
Помню его первое посещение нашего института18. Я и мои
коллеги показали Петру Кузьмичу некоторые лаборатории, би-
блиотеку. Он с восхищением смотрел на старинные фолианты с
золотым тиснением на корешках, рылся в них. Осмотрел всю би-
блиотеку и остался очень доволен. Его радовало и бережное от-
ношение к старинным книгам, и хороший подбор современных
изданий по медицине и биологии, которыми располагала наша
библиотека.
На нашу просьбу прочитать лекцию о функциональных систе-
мах для сотрудников института Петр Кузьмич согласился весьма
охотно. Зал был заполнен до отказа, хотя не всегда нам уда-
ется собрать такую аудиторию даже на наших институтских кон-
ференциях. Раскрылась дверь, и в зал вошел довольно высокий
человек с хорошей осанкой и копной седых вьющихся волос. Лек-
ции Петра Кузьмича были необычайно интересными и очень тем-
пераментными. Свои мысли он излагал предельно ясно и просто.
Каждое положение подкреплял жестикуляцией, мимикой. Петр
Кузьмич никогда не «играл», более того, он терпеть не мог по-
зерства. В то же время его натуре, несомненно, был свойствен
незаурядный артистизм.
Был я однажды дома у Петра Кузьмича. Меня поразил его
кабинет: большой стол, заваленный книгами, рукописями, огром-
ная библиотека, узкий черный кожаный диван, на котором он
спал урывками, когда работал над новой книгой. В этой комнате
были написаны его последние научные труды.
Наиболее ценным, с моей точки зрения, в Петре Кузьмиче
было страстное отношение к науке, к творчеству. Оно служило
примером для многих людей. При этом абсолютно отсутствовали
снобизм, высокомерие или менторство, наоборот, он очень береж-
но относился к любому проявлению творческой инициативы.
Будучи физиологом, он живо интересовался педиатрией, не-
однократно посещал наш институт, несмотря на крайнюю заня-
тость и колоссальную нагрузку.
Он очень любил общаться с молодежью, консультировал на-
учные работы наших аспирантов. Неумолимо бежит время. Ас-
пиранты, которым он давал советы, стали уже докторами наук,
и та искра любви к научной работе, которую он заронил в них,
не гаснет по сей день.
Было в нем что-то мальчишеское. Однажды, лукаво улыбаясь,
он пожаловался мне:
— Когда мои молодые профессора болеют, мне приходится
читать за них лекции.

Я бережно храню фотографии П. К. Анохина и грампластин-
ку с записью его лекции19, на которой очень красивым, почти
каллиграфическим почерком сделана дарственная надпись. Свет-
лые воспоминания о П. К. Анохине помогают в трудные минуты
и приносят радость. Я благодарен судьбе, подарившей мне встре-
чи с этим человеком. Они помогли мне наметить пути разработки
медицинских проблем роста и развития здоровых детей, которые
в настоящее время получают все большее распространение в пе-
диатрических учреждениях нашей страны.
К. В. Судаков
П. К. АНОХИН НА КАФЕДРЕ
1-ГО МОСКОВСКОГО
МЕДИЦИНСКОГО ИНСТИТУТА
им. И. М. СЕЧЕНОВА
В 1955 г. П. К. Анохин был избран заведующим кафедрой
нормальной физиологии 1-го Московского медицинского институ-
та им. И. М. Сеченова. Он сменил на этой должности профессора
М. А. Усиевича. Я тогда учился на пятом курсе этого института.
Кафедра в те времена занимала половину физиологического кор-
пуса на Моховой 20.
Мрачные комнаты с цементными полами. Черные большие
столы в практикумах, старые канцелярские шкафы, тяжелая ме-
бель в кабинетах сотрудников. Копчение бумаги для кимографа.
Во всех комнатах единственное «научное оборудование» — станки
для собак, пробирки и колбы. Эксперименты ведутся по классиче-
ской павловской методике условных рефлексов. В качестве ус-
ловного раздражителя чаще всего используется метроном прош-
лого века. Операционная. Блестяще оперирует на желудочно-ки-
шечном тракте ассистент Николай Владимирович Асмаян. Про-
должают традиции M. Н. Шатерникова Нестор Георгиевич
Щепкин и Георгий Николаевич Зилов, ставят опыты по газооб-
мену у человека и животных. Все с нетерпением, а кто со стра-
хом ждут прихода нового заведующего. Кто-то уже встречался
с ним. Впечатление: настоящий большой ученый! Наконец я уви-
дел его: крупный мужчина с копной пепельных вьющихся волос,
лицо в оспинах; не скажешь, что красивый, но что-то в нем
привлекательное, сильное. По характеру и манерам он очень на-
поминал мне моих родственников-волгарей. Да и он, оказывает-
ся, тоже волгарь, родом из Царицына. Я еще до его прихода

пытался познакомиться с его работами по высшей нервной дея-
тельности. Попросил его дочь Ирину, с которой мы учились на
одном курсе института, принести мне некоторые работы Петра
Кузьмича. Она принесла мне несколько оттисков. Должен ска-
зать, что я усердно прочитал эти работы и, откровенно сказать,
ничего не понял. И стиль мне показался очень тяжелым, и мысли
остались непонятными.
И вот я на первом научном заседании кафедры, которое ве-
дет Петр Кузьмич. Он в сером костюме: свободный пиджак, ши-
рокие брюки. Доклад делает мой однокашник Володя Агафонов.
Он уже года два работает с Петром Кузьмичом в Институте хи-
рургии им. А. В. Вишневского АМН СССР. Доклад о совершенно
новом для всех нас предмете: о функциях ретикулярной форма-
ции среднего мозга. Володя делает великолепный обзор зарубеж-
ных и советских работ по проблеме ретикулярной формации ство-
ла мозга, о ее нисходящих и восходящих влияниях и сообщает
о своих опытах. Литературой он владеет прекрасно. Кроме того,
он уже провел приоритетные опыты по изучению роли ретику-
лярной формации в механизмах активации коры мозга при но-
цицептивных раздражениях и установил, что эта реакция блоки-
руется аминазином. Все это для нас ново и необычно. Электри-
ческая активность мозга, восходящие активирующие влияния
ретикулярной формации на кору головного мозга, стереотаксиче-
В рабочем кабинете

екая техника... Конечно, снова я многое не понял из доклада.
Выступил Петр Кузьмич. Он увлечен свойствами ретикулярной
формации, пытается их применить для понимания высшей нерв-
ной деятельности и механизмов системной организации физиоло-
гических функций. В это время он уже написал свою книгу «Внут-
реннее торможение как проблема физиологии», которая была
опубликована в 1958 г.
Проблемы высшей нервной деятельности были для меня близ-
ки. Я тогда уже проштудировал И. П. Павлова и даже выполнил
под руководством М. А. Усиевича самостоятельную студенческую
работу о соотношении секреторного и двигательного компонентов
пищевой условной реакции у собак. Однако все, что говорил
Петр Кузьмич, было ново. Это был новый уровень физиологии.
Для меня П. К. Анохин находился на такой недосягаемой высо-
те, и казалось, что я никогда не постигну все, о чем он говорил
и думал.
Вокруг Петра Кузьмича быстро собралась научная молодежь.
Вместе с В. Агафоновым с П. К. Анохиным стал работать Воло-
дя Полянцев, который был уже в течение года аспирантом ка-
федры и теперь получил от Петра Кузьмича новую тему. Он ин-
тересовался аминазином, который синтезировал в нашей стране
М. Д. Машковский. Аминазин избирательно блокировал клетки
ретикулярной формации ствола мозга и являлся своего рода
«фармакологическим ножом» для выключения ее функций. В. По-
лянцеву было поручено исследовать на децеребрированных кош-
ках роль ретикулярной формации в механизмах вовлечения ве-
гетативных компонентов при раздражении седалищного нерва.
Внешний вид кафедры уже в первый год прихода П. К. Ано-
хина начал преобразовываться. В. Агафонов и В. Полянцев с
большим энтузиазмом добывают электронное оборудование. На
кафедре ПОЯВИЛИСЬ электроэнцефалографы, электронные усили-
тели, стереотаксические приборы, электронные стимуляторы. Как
просто было работать с собакой, вырабатывать у нее условные
рефлексы, считать капли слюны или желудочного сока. Здесь
же все иначе: новые методы, новые приборы. Для студента-ме-
дика электроника казалась непостижимой.
На кафедру приходят прежние сотрудники Петра Кузьмича:
Анна Ивановна Шумилина, Екатерина Львовна Голубева, Ирина
Александровна Зачиняева, Яков Андреевич Милягин. Появляют-
ся новые аспиранты: М. Сербиненко, В. Нестеров, Ю. Мгжаров,
В. Гавличек, С. Каразина, В. Шелихов. Быстро растет научный
коллектив: часть его — сотрудники лаборатории общей физиоло-
гии центральной нервной системы Института нормальной и патр-
логической физиологии АМН СССР, которую П. К. Анохин воз-
главлял на общественных началах.
М. В. Сербиненко начинает изучать действие аминазина на
спинальные механизмы реципрокного торможения у кошек,

В. А. Нестеров и В, Н. Шелихов исследуют нисходящие влия-
ния коры на деятельность ретикулярной формации среднего моз-
га. В. А. Гавличек и Ю. А. Макаров изучают специфику вос-
ходящих активирующих влияний ретикулярной формации ствола
головного мозга на кору больших полушарий при условно-реф-
лекторных реакциях различного биологического качества.
Исследования по условным рефлексам на кафедре меняют
свой профиль. Строится новая «камера» условных рефлексов, в
которой можно изучать поведение собаки и ее вегетатику, с по-
мощью вживленных электродов регистрировать электрические по-
тенциалы коры и подкорковых структур мозга. Оборудуется «ано-
хинская камера» с двухсторонним подкреплением у собак в ус-
ловиях свободного выбора.
Большую помощь нам при освоении новых методов всегда ока-
зывала Анна Ивановна Шумилина, удивительно скромный, чув-
ствительный и глубоко интеллигентный человек. Можно сказать
без преувеличения, что почти все ученики П. К. Анохина учились
у нее. А. И. Шумилина блестяще владела методами регистрации
электрической активности нервов, особенно депрессора в острых
экспериментах, методами вживления хронических электродов в
мозг у разных животных, методами оперативных вмешательств
на мозге и, конечно же, методом условных рефлексов в его со-
четании с электрофизиологическими методами. Два человека,
А. И. Шумилина и высококвалифицированный старший лаборант
Нина Алексеевна Иванова, учили нас постигать новые методиче-
ские приемы для решения тех задач, которые ставил П. К. Ано-
хин.
Сама А. И. Шумилина исследует механизмы корково-подкор-
ковых взаимоотношений в процессе выработки у животных ус-
ловнорефлекторных реакций различного биологического качества.
Эти исследования составили новую главу теории функциональ-
ных систем — учение об афферентном синтезе.
Сотрудники кафедры тоже начинают приобщаться к новому.
Некоторые со скепсисом. Но вот появляется блистательный по-
мощник Петра Кузьмича, тогда еще доцент, Вячеслав Александ-
рович Шидловский. С его приходом все пришло в движение. Сам
он стремительно летает по кафедре с аршином, все измеряет, все
перекраивает. И кафедра на глазах начинает менять свой вид:
заменяются столы в практикумах, перестраиваются комнаты. За-
копченная бумага в студенческих практикумах сменяется черниль-
ной записью. Экспериментальные комнаты наполняются электрон-
ным оборудованием. Весь физиологический корпус освобождается
под кафедру. Организуется большой студенческий практикум.
А всем невидимо руководит Петр Кузьмич Анохин.
Он проводит на кафедре весь день, нередко засиживается до
полуночи. Отпуска он практически не использует. Он собирает
молодых сотрудников и студентов в кабинет и удивительно ин-

тересно рассказывает. Здесь же, в зажигательных беседах, фор-
мируются темы научных исследований, здесь мы все понемногу
начинаем приобщаться к той новой теории функциональных си-
стем, которую развивает Петр Кузьмич. И к началу 60-х годов
теория функциональных систем П. К. Анохина приобретает уже
почти завершенный вид.
П. К. Анохин никогда никого не пестовал, не опекал. Он как
бы бросал каждого из нас в самостоятельное плавание и наблю-
дал, кто на что способен. Однако он очень интересовался добы-
тыми нами фактами. По поводу новых фактов принимал сотруд-
ников всегда вне очереди.
Каждую неделю в среду Петр Кузьмич проводит научные кон-
ференции. Обычно кто-нибудь делает доклад, потом вопросы и
обсуждение. В конце всегда выступает шеф. Он вооружен мелом.
Его мысли, гипотезы всегда воплощаются в схемы. Это очень
удобно для осмысливания. С первого раза не всегда удается пой-
мать смысл высказывания Петра Кузьмича, но он упорно воз-
вращается к одной и той же идее несколько раз. Петр Кузьмич
учит думать, мыслить самостоятельно. Иногда злится на неради-
вого ученика, раздражается, но быстро отходит. И никогда не
таит зла.
П. К. Анохин читает полный курс лекций для студентов вто-
рого курса. Это великолепная школа общения с учителем. Его
лекции лишены парадности, но они глубоки по содержанию. Очень
логичны, а самое главное — наполнены творчеством. Петр Кузь-
мич в лекциях опережает свои научные публикации, он шлифует
мысли, примеряет новые гипотезы, выдвигает новые идеи. Каж-
дая его лекция заставляет думать, дополнительно читать. По
существу, основное понимание теории функциональных систем
П. К. Анохина всегда преподавалось в систематическом курсе
лекций.
После окончания шестого курса института в 1956 г. мне пред-
ставилась возможность поступить в аспирантуру при кафедре.
Было выделено два аспирантских места. На одно место, бесспор-
но, претендовал В. Агафонов, второе предложили мне. Мою кан-
дидатуру горячо поддержал перед Петром Кузьмичом профессор
Г. Н. Зилов. Он в то время был деканом лечебного факультета
и знал о моей многолетней работе на кафедре. Рекомендовали
меня и общественные организации института: я много лет зани-
мался ответственной комсомольской работой. Но на вступитель-
ных экзаменах, которые принимал сам П. К. Анохин, мне при-
шлось туго. Я видел, как блестяще владеет современными электро-
физиологическими знаниями Володя Агафонов. Он отвечал с
блеском и получил «пять», я же получил «четыре» и твердо ре-
шил: надо наверстывать, надо упорнее работать, больше читать!
Получить тему диссертации у П. К. Анохина было и легко,
и трудно. Научные идеи он раздавал, как говорится, направо и

налево. Несмотря на то что почти все наши аспиранты брали
темы по электрофизиологии мозга, меня больше увлекла тема,
которой Петр Кузьмич «горел» еще с 1932 г.: нервные анастомо-
зы. Сам Петр Кузьмич провел на кафедре несколько операций
наложения анастомоза блуждающего и лучевого нервов у собаки.
Затем мы с Н. В. Асмаяном освоили эту операцию. Я исследовал
«голодную» периодику желудка в условиях раздражения искус-
ственной новой периферии блуждающего нерва на коже. Тема
была для меня интересной, правда, она стояла в стороне от ма-
гистральных электрофизиологических интересов П. К. Анохина. Он
мало интересовался ходом моих экспериментов, однако результа-
ты опытов и диссертацию принял благосклонно. Сам Петр Кузь-
мич в 60-х годах был поглощен механизмами корково-подкорко-
вых соотношений в мозгу и особенно в механизмах высшей нерв-
ной деятельности.
Новые свойства ретикулярной формации, специфика ее меха-
низмов при реакциях различного биологического качества, откры-
тые П. К. Анохиным, позволили ему по-новому представить ин-
тимные механизмы центральной архитектоники функциональных
систем — стадии афферентного синтеза и акцептора результата
действия.
Кафедральная научная конференция на кафедре нормальной физиологии
1-го МММ им. И. М. Сеченова. 1973 г.

Кафедру в 60-х годах посещают видные зарубежные ученые:
профессора Мегун, Корсон, Химвич (США), Фессар (Франция),
Моруцци (Италия), Дришель (ГДР), Лишшак (Венгрия), Ракич
(СФРЮ) и многие другие.
После защиты кандидатской диссертации я посчитал себя под-
готовленным для электрофизиологических исследований мозга.
Моей научной работой стало изучение восходящих активирующих
влияний пищевых центров гипоталамуса на кору мозга. Так я
вошел в проблему мотиваций, которая тогда уже очень интере-
совала П. К. Анохина. Он посещал мои опыты, правда, вначале
относился к ним с большим скепсисом и недоверием.
Мне запомнился эпизод оценки Петром Кузьмичом факта об-
наруженной мною избирательной активации электрической актив-
ности мозга коры у голодных животных, находящихся под урета-
новым наркозом. Когда П. К. Анохин впервые познакомился с
этим фактом, он, сомневаясь сказал:
— Трудно представить, чтобы в условиях наркотического сна
возбуждения голода распространялись до коры мозга.
Однако через год при повторном рассмотрении этого же фено-
мена Петр Кузьмич воскликнул:
— В этом явлении действительно есть смысл! Иначе как же
представить, что спящее животное, будучи голодным, просыпается.
И в этом — весь П. К. Анохин. Он постоянно думает о пред-
Слева направо: К. Лишшак, Дж. Моруцци, Г. Джаспер, П. К. Анохин

мете. И его мысль через год созрела для формулировки новых
представлений о системной организации основных биологических
мотиваций страха, голода и др. Тогда он и сформулировал новое
представление о специфических формах восходящих активирую-
щих влияний подкорковых образований на кору мозга при реак-
циях различного биологического качества.
Уже к 1966 г. в школе П. К. Анохина сложились принципи-
ально новые представления о системной организации целенаправ-
ленного поведенческого акта, позволяющей объяснить не только
реакции животных и человека на внешние стимулы, но и их за-
висимость от окружающей обстановки, от генетического и инди-
видуального опыта животных. В окончательном виде сформули-
рованы представления об афферентном синтезе, принятии реше-
ния, акцепторе результата действия, программе действия.
Результат деятельности и постоянная обратная афферентация
вследствие достигнутого функциональной системой действия ста-
новятся ведущим звеном организации функциональной системы
различного уровня.
Исследования функций ретикулярной формации среднего моз-
га при реакциях различного биологического качества, а также
восходящих активирующих влияний гипоталамических мотива-
циогенных центров на кору больших полушарий внесли значи-
тельный вклад в теорию афферентного синтеза. На основании
этих исследований П. К. Анохин сформулировал оригинальную
концепцию о множественных и специфических восходящих акти-
вирующих влияниях подкорковых образований на кору мозга при
реакциях различного биологического качества.
В начале 60-х годов кафедральные помещения нуждались в
капитальном ремонте. Он был вызван наличием большого коли-
чества ртути в полах и потолочных перекрытиях здания. Все
было благополучно до появления мощных электронных усилите-
лей. При многочасовой их работе они сильно нагреваются, что
способствует испарению ртути. Работать стало опасно, и тогда
было принято решение о проведении ремонта здания со сменой
перекрытия полов и потолков. Ремонтные работы продолжались
несколько лет. Правда, нет худа без добра: откопали в ходе
ремонта полуподвальный этаж здания, ранее засыпанный землей,
и оборудовали его под научно-исследовательские работы. Несмот-
ря на ремонт, научная работа в лабораториях и на кафедре про-
должалась: пока шел ремонт на одной половине корпуса, на дру-
гой ставились эксперименты. П. К. Анохин временно переселился
в комнату-музей И. М. Сеченова. Здесь тесновато, кабинет весь
завален книгами и бумагами, но П. К. Анохин круглый день ра-
ботает, принимает гостей и учеников. На кафедре продолжают
работать прикомандированные сотрудники: Л. С. Гамбарян из
Еревана, К. М. Каграманов и Г. К. Кадыров из Баку. Н. А. Ни-
колов из Болгарии проводит исследования там же, где и я:

в помещении под студенческой аудиторией. Работают аспиранты
из Китая: Лю Чжуань Гуй и Сун Вэй.
Именно в это время в школе П. К. Анохина наметился новый
уровень научных исследований. Петра Кузьмича все более начи-
нают интересовать тонкие клеточные и синаптические механизмы
системной организации физиологических функций. Опыты
Ф. А. Ата-Мурадовой, Л. М. Чуппиной, Лю Чжуань Гуя, Сун
Вэя, К. М. Каграманова и других сотрудников позволили
П. К. Анохину сформулировать новые представления о природе
вызванных потенциалов в коре больших полушарий мозга. В от-
личие от классической физиологии, которая считала, что нега-
тивная фаза вызванного потенциала является электрическим зер-
кальным отражением возникающей в IV—V слоях коры позитив-
ной фазы, П. К. Анохин на основании строгих эксперименталь-
ных доказательств утверждает самостоятельное формирование
этих двух фаз вызванного потенциала.
В этот же период П. К. Анохин выдвинул представление о
разных формах конвергенции восходящих возбуждений на ней-
ронах коры мозга. В дополнение к известной мультисенсорной
конвергенции возбуждений им было сформулировано понятие о
мультибиологической, сенсорно-биологической, аксонально-сен-
сорной и аксонально-биологической конвергенции возбуждений на
нейронах коры больших полушарий.
На эксперименте. Слева направо: Т. Н. Лосева, П. К. Анохин, В. Н. Шелихов,
К. В. Судаков. 1968 е.

В 1968 г. он публикует книгу «Биология и нейрофизиология
условного рефлекса», за которую в 1972 г. был удостоен звания
лауреата Ленинской премии. В 1966 г. его избирают академиком
Академии наук СССР. Наконец пришло заслуженное признание.
Петр Кузьмич широко выступает с докладами на различных
научных форумах у нас в стране и за рубежом. Его окружает
большой, воспитанный им коллектив единомышленников, много
учеников из республик СССР. Специально выделяются средства
для закупки уникального оборудования. Создается и системати-
чески работает семинар по развитию теории функциональных
систем. Научная школа, идеи П. К. Анохина получают мировую
известность.
Шестидесятые годы — годы расцвета кафедры нормальной фи-
зиологии 1-го ММИ им. И. М. Сеченова. Она признанно превра-
тилась в институт: Сеченовский институт физиологии. Под руко-
водством П. К. Анохина здесь работают сотрудники не только
кафедры, но и ряда лабораторий: общей физиологии центральной
нервной системы Института нормальной и патологической физио-
логии АМН СССР, отдела бионики, лаборатории эмбриогенеза
Института акушерства и гинекологии МЗ СССР, проблемной ла-
боратории функциональной нейрохимии ЦНИЛ 1-го ММИ
им. И. М. Сеченова; позже присоединяется лаборатория системо-
тенеза Института общей генетики АН СССР.
Сам руководитель уже зажегся новой идеей. Он все больше
разочаровывается в общих электрических показателях деятельно-
сти мозга, особенно в электроэнцефалографических показателях.
В самом деле, оказалось, что реакции различного биологического
качества, такие, как голод, страх и др., у животных и человека
проявляются в однотипных изменениях электроэнцефалографи-
ческой ритмики.
— Можно ли,— рассуждает Петр Кузьмич,— по дыму, исхо-
дящему из трубы дома, определить, что готовится на обед? —
И заключает: — Общая электрическая активность мозга малоин-
формативна. Для исследования системных, интегративных функ-
ций мозга необходимы другие методы.
Интерес его все более обращается к деятельности отдельных
нервных клеток, но не вообще, а к их включению в разные функ-
циональные системы с подчеркнутым адаптивным результатом.
Другой метод, заинтересовавший П. К. Анохина в этот период,—
метод микроионофореза, позволявший подводить к отдельным нерв-
ным клеткам химические вещества, и в первую очередь нейро-
медиаторы. И такая работа развернулась во вновь созданной
лаборатории функциональной нейрохимии, которую возглавил
талантливый ученик П. К. Анохина Игорь Владимирович Орлов.
И. В. Орлов особенно интересовался химическими механизма-
ми болевых реакций. Он был блестящим лектором, организатором,
очень любил молодежь, много лет руководил студенческим науч-

но-исследовательским кружком. Вокруг него сплотилась большая
группа молодых энтузиастов-исследователей, быстро освоивших
метод микроионофореза и применивших его для разработки науч-
ных идей П. К. Анохина. Группу составили В. В. Шерстнев,
С. А. Осиповский, А. Н. Кравцов, В. А. Макаров, Г. Н. Олейник
и др. Оказалось, что восходящие к отдельным нейронам мозга
влияния подкорковых структур реализуются в их возбуждении
разными нейрохимическими механизмами. П. К. Анохнн форму-
лирует новые представления о «функциональной нейрохимии»,
которая, по его мнению, представляет динамические химические
изменения в деятельности нервных клеток, возникающие в про-
цессе выполнения животным тех или иных физиологических
функций. Эти представления вылились вскоре в новую гипотезу
об интегративной деятельности нейрона. Суть этой гипотезы за-
ключается в том, что процесс возбуждения нейрона определяется
не только изменениями, происходящими в его мембране, но преж-
де всего, теми быстрыми ферментативными реакциями, которые
разыгрываются на путях распространения процесса возбуждения
от мембраны к ядру нервной клетки. А раз затрагивается ядро
нервной клетки, научный интерес Петра Кузьмича устремляется
в генетику. Он вместе с Н. П. Дубининым создает специальную»
лабораторию в Институте общей генетики АН СССР — лаборато-
Слева направо: П. К. Анохин, К. В. Судаков, Кладиус Уна. 1965 г.

рию системогенеза, руководить которой поручает Ф. А. Ата-
Мурадовой.
П. К. Анохина переполняют замыслы. Его большая общая
тетрадь, куда он вписывает предполагаемые темы научных ис-
следований, заполнена до конца. Каждый день он диктует своему
референту Людмиле Тимофеевне Тетеревой новые соображения.
Потом он их тщательно правит. П. К. Анохин мечтает о созда-
нии Института физиологии Академии медицинских наук, в кото-
рый бы вошли все руководимые им лаборатории. Это не только
мечты, но и уже реальное дело. Президиум Академии медицин-
ских наук и ее президент академик В. Д. Тимаков поддерживают
ходатайство П. К. Анохина об организации института.
Петр Кузьмич одержим желанием написать книгу, обобщаю-
щую его представления о функциональных системах организма.
Но 6 февраля 1974 г. утром мы узнаем ужасную новость — Петр
Кузьмич в грубокой коме: тяжелый инсульт. Несмотря на герои-
ческие усилия реаниматоров, сотрудников Института нейрохи-
рургии им. H. Н. Бурденко, через месяц мы навсегда прощались
с нашим учителем.
Незабываема личность П. К. Анохина, яркая, полная иссле-
довательского и полемического энтузиазма. Он отличался само-
бытным талантом, широкой образованностью и большой внутрен-
ней культурой. Петр Кузьмич не ограничивался любимой нау-
кой — физиологией. Широта его научных интересов охватывала
философию, социологию, педагогику, историю искусства. Коллек-
ция собранных П. К. Анохиным картин до сих пор поражает сво-
им высокохудожественным вкусом. Чрезвычайно любил Петр
Кузьмич музыку, особенно произведения П. И. Чайковского и
В. С. Калинникова.
Своими научными трудами П. К. Анохин не только внес круп-
ный вклад в физиологию, но и следуя традициям И. М. Сеченова
и И. П. Павлова, поднялся до уровня философских обобщений.
П. К. Анохин был человеком увлекающимся, порывистым. Он
принадлежал к той когорте ученых, которых Г. Селье относил к
открывателям проблем. Всегда поражало его выраженное стрем-
ление к новому. Он вскрывал новые тенденции в науке каким-то
интуитивным чувством. П. К. Анохина отличали широта научных
интересов. Он чувствовал себя уверенно в разных областях науки
и успешно применял принципы системного подхода, помимо био-
логии и медицины, в технике, психологии, философии, социоло-
гии и других науках. И в то же время увлеченность любимым
делом сочеталась в нем со здоровой осторожностью в оценке фак-
тов и выдвигаемых гипотез. В обосновании тех или иных теоре-
тических положений его мысль порой месяцами и годами обра-
щалась к одним и тем же фактам с различных точек зрения.
П. К. Анохин обладал удивительным свойством своей увле-
ченностью любимым предметом привлекать к себе молодежь,

зажигать в ней страсть к физиологии, причем на всю жизнь.
Это был настоящий учитель и наставник. Научные идеи П. К. Ано-
хина продолжают жить.
Е. А. Умрюхин
ТАЛАНТ УЧЕНОГО И ТАЛАНТ УЧИТЕЛЯ
Первый раз я увидел Петра Кузьмича Анохина в 1962 г.
Я был тогда молодым физиком, уже приобщившимся к биологии.
С 1959 г. в течение трех лет я работал в отделе, занимавшемся
молекулярными механизмами наследственности, ДНК, РНК. Но
у меня еще на третьем курсе института возникла мечта изучить
мозг. В библиотеке им. В. И. Ленина я проштудировал все до-
ступные работы крупных ученых, занимавшихся проблемами
мозга, а затем мне захотелось познакомиться с некоторыми из
них. Тогда было не так уж много физиков, которые шли в био-
логию. Наверное, поэтому мне довольно быстро удалось встре-
титься и поговорить с M. Н. Ливановым, Н. А. Бернштейном,
И. М. Гельфандом и др. С самого начала больше всего я ждал
встречи с П. К. Анохиным. По работам, с которыми я познакомил-
ся, и отзывам о нем я ожидал увидеть что-то необыкновенное.
Кто-то из кибернетиков мне сказал, что у него есть готовая идея,
как построить искусственный мозг (тогда казалось, что это вот-
вот осуществится).
Когда я зашел к нему в кабинет, там в это время сидел мо-
лодой аспирант, а ныне профессор Ю. А. Фадеев. Петр Кузьмич
пленил меня с первого взгляда. Волнение сразу ушло, возникло
удивительное ощущение одновременно и задушевности, и просто-
ты, и какой-то спокойной мудрости, понимания.
А потом — напряженная, увлекательная работа в аспирантуре.
Петр Кузьмич дал мне для начала список книг, которые я дол-
жен был прочитать. Он поставил большую задачу: разработать
модель сложных процессов работы мозга, и, естественно, мне
нужно было много освоить, прежде чем я мог что-либо сделать.
Недели через две-три я решил позвонить Петру Кузьмичу, чтобы
отчитаться о прочитанном. Он был очень краток:
— Идеи появились? А зачем звонишь?
После этого я приходил к нему, только если возникали но-
вые мысли, если нужно было посоветоваться. И когда появлялись
вопросы, на которые в книгах и статьях, прочитанных мной, не
находилось ответа, Петр Кузьмич включался. Тогда он мог про-
вести с аспирантом несколько часов и удивительные иногда да-
вал советы. Помню однажды, когда модель была уже просчитана

на огромной по тем временам ЭВМ, которую Петр Кузьмич уста-
новил в подвале кафедры, возникли гипотезы, которые мне хоте-
лось проверить в эксперименте с человеком. Я тщательно проду-
мал довольно сложную методику. Долго объяснял ее Петру Кузь-
мичу, он терпеливо слушал. Потом он подумал немного и ска-
зал, что получится так-то и так. Я спросил:
— Почему, откуда это следует?
Петр Кузьмич улыбнулся загадочно:
— А ты попробуй, проделай опыт — проверим.
Получилось так, как предвидел он. И объяснение тоже при-
шло. Как раз тогда он стал интенсивно изучать идеи об иерархии
результатов деятельности различных функциональных систем.
Когда читаешь некоторые, особенно теоретические, работы
П. К. Анохина, то иногда забываешь о том громадном экспери-
ментальном опыте, который им был приобретен в собственных
экспериментах и экспериментах сотрудников и который вместе
с блестящей логикой, по-видимому, и обусловливал эту его уди-
вительную интуицию, способность предсказывать результаты но-
вых экспериментов, способность видеть дальше и глубже других.
Трудно сравнить с чем-нибудь то интеллектуальное наслаж-
дение, которое получали присутствующие на семинарах, прово-
димых Петром Кузьмичом. Выступает аспирант, глубокомыслен-
но говорит о сложных процессах взаимодействия нейронов, сып-
лет терминами, показывает очень много диаграмм с записью ней-
ронной активности, и никто ничего не понимает. Ему задают
вопросы. Оказывается, он и сам пока толком не понимает, о чем
говорят все эти картинки. И вот встает Петр Кузьмич. Несколь-
ко умелых штрихов — нарисован мозг, затем — взаимодействие
центров, гипотеза об организации системы, и все схемы и диа-
граммы заиграли, и стало понятно, зачем изучены нейроны, и не-
которые даже удивились, что такие сложные вещи, оказывается,
можно понять.
Многие высказывания Петра Кузьмича остались в памяти на
всю жизнь, а некоторые сделались до конца понятными значи-
тельно позже. Однажды, на втором году моей аспирантуры, я вы-
ступал с докладом о своей работе на кафедральной конференции.
Я много уже успел сделать, и мне было что рассказать. Но, как
это часто бывает, хуже всех рассказывает о своей работе дис-
сертант. Из моего доклада никто ничего, по-видимому, не понял,
и меня забросали вопросами, которых я не ожидал. Отвечал я
шіохо. Встал Петр Кузьмич и объяснил главное. Когда мы оста-
лись вдвоем, он меня не утешал, а сказал:
— Если ты не умеешь рассказывать о своей же работе, то нет
толка в том, что ты что-то сделал.
И еще запомнилось:
— Умение высказать свою мысль — это вершина достижения
ученого.

Тогда было непонятно, почему так важно именно умение вы-
сказать, ведь можно написать. Но сейчас я это понял. Когда
встречаешься на симпозиуме или на съезде с другими учеными,
слушаешь их, становится понятнее то, что они пишут, и больше
того: либо проникаешься доверием к ним, либо, наоборот, и чи-
тать перестаешь. Эта функция личных контактов ученых изве-
стна, но Петр Кузьмич высказал ее в виде емкой и многозна-'
чительной фразы. Потом же он, видя, что я очень огорчен из-за
своего доклада, немного меня утешил, и опять фразой, запомнив-
шейся на всю жизнь:
— Если древо ветром не колеблемо, оно будет иметь слабые
корни.
Петр Кузьмич это мог говорить: он сам был борец и корни
у него были крепкие.
На каком-то заседании Петр Кузьмич делал доклад (это было
в 1972 или 1973 г.). Он сошел с трибуны и стал чертить мелом
на доске схему. Вдруг мел выпал из руки и полетел вниз. Он
мгновенным движением руки подхватил его, не дав упасть на
пол. Рядом сидел какой-то пожилой ученый и вслух выразил
свое восхищение:
— Вы только подумайте! Такая мгновенная реакция — это же
настоящая юношеская реакция!
И действительно, П. К. Анохину была присуща юношеская
реакция во всем: в его увлеченности наукой, людьми, жизнью.
После его смерти я очень долго не мог привыкнуть к тому,
что на заседаниях в большой аудитории его нет. Казалось, он
сейчас войдет и с мудрой усмешкой все сразу сделает ясным и
понятным. Пятнадцать лет — большой срок, и постепенно мы при-
выкли к тому, что его нет. Но за то время, что мы с ним об-
щались, он вложил в нас столько, что в нашей душе, в наших
идеях и работе он останется всегда.
Ю. В. Урываев
МОЙ УЧИТЕЛЬ
Нельзя войти в реку дважды... С помощью человеческой па-
мяти попытаемся опровергнуть это. Воспоминания рождают об-
раз — и оживает смех, пристальный взгляд широко поставленных
глаз, походка, голос человека, ставшего за девятнадцать лет со-
вместной работы близким.
Вспоминается, как в 1955 г. 10—15 студентов-кружковцев
(Ю. А. Макаренко, М. Л. Шик, Л. М. Чуппина, И. И. Киселев,

В. Л. Леви и др.) вечером в лекционном зале слушали выступле-
ние своего товарища. Среди вникающих в суть вопроса, сопостав-
ляя логику посылок и доказательств,— П. К. Анохин. В заклю-
чение он рисуег новую схему на доске, предлагает варианты
простых экспериментов (тогда кафедра еще была небогата элек-
трофизиологической аппаратурой), посвящает всех нас в тайны
мозга.
Летом я, студент 4-го курса, занимался в аспирантской, кото-
рая находилась рядом с кабинетом П. К. Анохина. Через откры-
тые окна был слышен бой кремлевских курантов: 11 часов вечера.
Вошел Петр Кузьмич и попросил проработать клиническую
статью с описанием ригидности — особого вида расстройства
движений у больного, отмеченную им в журнале «Вгаіп», кото-
рый он выписывал лично и передавал в библиотеку кафедры. Не-
посредственной связи с экспериментальной работой по исследова-
нию влияния нембутала на «шеррингтоново седло», которую тогда
поручил мне Петр Кузьмич, я не смог сразу усмотреть. Пришлось
просмотреть и перевести довольно много статей, главным образом
из «Journal of neurophysiology)) и «Brain». Работа в Библиотеке
им. В. И. Ленина, расположенной неподалеку, вошла в привычку
и помогла освоить физиологическую терминологию, а Петр Кузь-
мич поощрял и подбадривал, проявляя интерес, вовлекая меня в
обсуждение публиковавшихся материалов с аспирантами
В. Г. Агафоновым и В. А. Полянцевым.
Стиль вовлечения молодежи в науку у П. К. Анохина во мно-
гом был похож на существовавший у И. П. Павлова. Петр Кузь-
мич некоторое время «выдерживал» студента-кружковца, пре-
доставив ему возможность приглядеться, познакомиться с сотруд-
никами и работой лабораторий, а затем, если интерес к физиоло-
гии не пропадал и конкретизировался, если увлечение поиском
истины, как выражался П. К. Анохин, не исчезало, поручал сту-
денту экспериментальную задачу.
Такая методика служила своеобразным фильтром, отсеивав-
шим людей неустойчивых, непоследовательных и не умеющих
трудиться. К счастью, сейчас эта форма становится распростра-
ненной, нацеливающей даже школьников на серьезный произво-
дительный труд.
Конечно, этот стиль отличался от принятого в Кавендишской
лаборатории лауреата Нобелевской премии Э. Резерфорда, по-
ручавшего студенту небольшую экспериментальную задачу и счи-
тавшего такого студента ученым только в том случае, если после
выполнения «урока» студент сам находил продолжение. Однако
мелкие трудности (подготовка простой установки для выполнения
эксперимента, обработка результатов и даже поиск животных)
Петр Кузьмич обязывал студентов преодолевать самостоятельно.
Еще одно воспоминание. В семье американского профессора
Дональда Линдсли, куда я был приглашен во время стажировки

в США, с удовольствием вспоминают П. К. Анохина: он приез-
жал к ним с большой банкой «астраханской», как они выража-
лись, икры и множеством историй, после которых Дональд и Петр
образовали джаз-банд: хозяин играл на саксафоне, гость — на
пианино или барабане.
Студентом 2-го курса Новосибирского медицинского института
я слушал лекции профессора А. Г. Гинецинского. Доступность
излагаемых физиологических закономерностей, глубокое понима-
ние их сущности, легкость обобщения и подбора аналогий вместе
с простой манерой держаться явились, наверное, одной из при-
чин, склонивших мои интересы к физиологии. К тому же выяс-
нилось, что А. Г. Гинецинский — один из авторов феномена
Орбели—Гинецинского, доказывающего роль симпатической нерв-
ной системы в трофике (питании) тканей. Когда я обратился к
нему с вопросом после одной лекции, он упомянул имя П. К. Ано-
хина и характеризовал его как страстного исследователя.
А через год, будучи уже студентом 1-го Московского медицин-
ского института, я узнал, что кафедрой физиологии заведует
П. К. Анохин, ученик Павлова. В библиотеке я нашел только
одну его работу «От Декарта до Павлова». Одна идея, изложен-
ная в предисловии книги, заинтересовала меня: «Рефлекторный
принцип в руках Сеченова стал оружием культурной революции
в шестидесятых годах прошлого столетия, а через 40 лет в руках
Павлова он оказался мощным рычагом, повернувшим на 180а
всю разработку проблемы психического» *.
Меня глубоко заинтересовала возможность влияния психики
на деятельность органов и тканей. Ведь изучение этого есть путь
к раскрытию природы воли, эмоций и т. д. Впоследствии, посе-
щая лекции П. К. Анохина, научные конференции кафедры, я
обратил внимание на медицинскую ориентацию научных интере-
сов возглавляемого им коллектива. Даже не зная тогда о со-
трудничестве П. К. Анохина с H. Н. Бурденко, нельзя было не
видеть интереса клиницистов А. Л. Мясникова, К. М. Жмакина,.
И. С. Жорова, Б. В. Петровского и других к выступлениям и
работам П. К. Анохина. Клиническая направленность руководи-
мого им коллектива, вытекающая из глубокой заинтересованности
Петра Кузьмича Б раскрытии физиологической природы жизне-
деятельности здорового и больного человека, привела к созданию
клинически важных теорий сна, наркоза, боли, голода, аппетита
и насыщения.
В течение всех последующих десятилетий совместной работы
с Петром Кузьмичом я находил все новые и новые подтвержде-
ния правильности сделанного мной выбора, счастье общения с
большим ученым и гражданином.
* Анохин П. К. От Декарта до Павлова. М., 1945. С. 3.

Научная принципиальность П. К. Анохина проявлялась осо-
бенно ярко при встрече с иностранными учеными Г. Разраном,
К. Прибрамом, Н. Миллером, Д. Линдсли и др. Во время дискус-
сий по вопросам нейрофизиологии и деятельности мозга он вы-
двигал, опираясь на весь опыт русской, советской и мировой
науки, оригинальные, истинно новаторские концепции. По этому
поводу, например, в дискуссии на нью-йоркской совместной пав-
ловской сессии по проблемам высшей нервной деятельности21
профессор Ф. Меттлер из Колумбийского университета заметил:
«Я полагаю, что П. К. Анохин успешно отделил существенное от
второстепенного в том лабиринте постоянно путающегося и, по-
видимому, противоречивого материала, который имеется в нашем
распоряжении, и указал на его действительно важную часть» *.
Перед поездкой в США на эту сессию П. К. Анохин задался
целью овладеть английским языком настолько, чтобы выступать
с лекциями перед американскими учеными и студентами без пе-
реводчика. Запираясь по вечерам в кабинете, Петр Кузьмич про-
слушивал лингафонные записи, повторял, записывая себя, ис-
правлял, шлифовал свою разговорную речь. Увлеченность, стрем-
ление к цели были очень велики, и за 3—4 недели он настолько
освоил язык и речь, что мог свободно говорить, писать письма
и т. д. Помню, как быстро он исправил текст моего доклада на
английском языке, который я представил на конференцию моло-
дых ученых в Будапеште, и как он безошибочно написал мне на
английском языке рекомендательное письмо американскому про-
фессору С. Корсону.
Такие поступки большого ученого были неотразимо впечат-
ляющи, навсегда оставались в памяти. Они заставляли нас все-
сторонне совершенствоваться в науке, языке. Это, возможно,
и формировало творческий настрой сотрудников лаборатории и
кафедры.
Особенно, конечно, привлекало постоянное стремление к са-
мосовершенствованию в лекциях Петра Кузьмича, которые он
читал студентам. Повторных, одинаковых лекций, даже на одну
и ту же тему, П. К. Анохин не делал. Каждая последующая от-
личалась еще большей стройностью и логичностью, связки были
доведены до совершенства.
Постоянное движение вперед в раскрытии тайн любимой нау-
ки обеспечивалось счастливым сочетанием у Петра Кузьмича
двух качеств: дисциплинированного воображения и трезвого
анализа получаемых фактов. «Мы готовы согласиться со всяким
новым представлением о предмете,— писал он в предисловии к
монографии „Внутреннее торможение как проблема физиоло-
гии",— если будет доказано, что оно лучше нашего разрешает
существующие противоречия и дает более приемлемое толкова-
* Высшая нервная деятельность Под ред. П. К. Анохина. М., 1963. С. 155.

ііие не объясненным до сих пор фактам высшей нервной дея-
тельности» *.
Постоянное творческое горение — в этом стержень личности,
обаяния, привлекательности моего учителя. Они давались упорст-
вом, трудолюбием, целеустремленностью.
А. В. Вальдман
ВОСПОМИНАНИЯ
О ПЕТРЕ КУЗЬМИЧЕ АНОХИНЕ
Встреча с человеком, который является не только крупным
ученым, но и яркой индивидуальностью, всегда знаменательна.
С основными трудами П. К. Анохина я был знаком еще до
встречи с ним и даже пытался использовать для фармакологии
его работу по созданию синаптических «химер». Однако первое
мое личное знакомство с П. К. Анохиным произошло только в
1958 г., когда я, молодой заведующий кафедрой фармакологии
1-го Ленинградского медицинского института, будучи в Москве,
постучался к нему в кабинет, чтобы презентовать ему сборник
научных работ кафедры по фармакологии ретикулярной форма-
ции мозга и услышать его мнение об этом новом направлении
в нейробиологии.
Меня поразила комната с составленными столами, сплошь
загруженными книгами и бумагами, создававшими на первый
взгляд впечатление хаоса, но на самом деле имевших в основе
г-шкую-то систему, так как хозяин кабинета прекрасно ориенти-
ровался в том, где и что находится. Сама фигура Петра Кузьми-
ча, весьма импозантная, возвышалась над всем этим, и я чувст-
вовал себя очень робко.
После первых же слов Петра Кузьмича чувство неловкости
исчезло, и разговор продолжался на равных, так как Петр Кузь-
мич ничем не выражал существующую между нами дистанцию.
Простота обращения, глубокий интерес к собеседнику и его на-
учным интересам — вот главное, что определяло беседу.
Впоследствии еще много раз я имел возможность обсуждать
с ним отдельные научные вопросы, и стиль этих бесед всегда со-
хранялся. По сути, это было размышление вслух. Петр Кузьмич
никогда не высказывался в императивном плане, он оценивал
альтернативы, объяснял, почему тот или иной вариант не явля-
* Анохин П. К. Внутреннее торможение как проблема физиологии. М.,
1958. С. 10.

ется оптимальным, оставлял возможность возражать ему и даже
был, кажется, рад этому, так как возражения позволяли ему еще
раз продумать свои аргументы и подкрепить их новыми доказа-
тельствами.
Из всего огромного научного наследия П. К. Анохина для
фармакологии особенно важными являются теория функциональ-
ной системы и биологическая теория эмоций. Использование тео-
ретических идей П. К. Анохина о биологической сущности эмо-
ций, их нейрофизиологическом содержании позволило нам
обосновать критерии экспериментального подхода к психофарма-
кологии эмоций и эмоционально-поведенческих актов. Биологиче-
ская теория эмоций П. К. Анохина основывается на эволюцион-
ном подходе к возникновению эмоций как проявлению психиче-
ского, на реальных мозговых системах позитивного и негативного
подкрепления, рассматривает эмоцию в неразрывном единстве с
приспособительным поведением и его вегетативным сопровожде-
нием.
Проблема эмоций не была разработана учениками П. К. Ано-
хина достаточно широко. Но те положения, которые ими были
опубликованы в ряду обобщающих работ, а также в сжатом виде,
как, например, статья в Большой медицинской энциклопедии *,
являются неоспоримым научным вкладом в эту сложную физио-
логическую и психологическую проблему, споры о которой будут
продолжаться еще долго.
Несмотря на огромную занятость, П. К. Анохин нашел воз-
можность активно участвовать в первом Всесоюзном симпозиуме
по структурной, функциональной и нейрохимической организации
эмоций, который мы провели в 1971 г. в Зеленогорске под Ленин-
градом. Его присутствие и выступление с докладом22, участие
в дискуссиях придали всему симпозиуму незабываемый колорит.
Особенно памятны неофициальные контакты с Петром Кузьми-
чом. В любой компании Петр Кузьмич вел себя просто и естест-
венно. В шумной компании молодых людей, вышедших вечером
к берегу Финского залива, кидал он камушки на еще не растаяв-
ший лед, веселился от души шуткам и сам их с хорошим чувст-
вом юмора придумывал.
Идеи П. К. Анохина встречали у части ученых возражение,
и даже весьма активное. Порой слишком ортодоксально противо-
поставлялись классические догмы электрофизиологии или учения
о высшей нервной деятельности теоретическим положениям тео-
рии функциональной системы. В таких спорах Петр Кузьмич
выступал обычно спокойно, убедительно аргументировал свои по-
ложения, подкрепляя их фактами. Он оперировал идеями, факта-
ми, убеждал собеседника в своей версии, иногда очень горячо
отвергая контрдоводы, но не связывал спора идей с личностью
* Анохин П. К. Эмоции//БМЭ. 2-е изд. Т. 35. С. 339-357.

дискутанта. Этим его манера участия в дискуссиях выгодно отли-
чалась от поведения некоторых его оппонентов.
Очень перспективна и, к сожалению, мало использована фар-
макологами теория функциональной системы П. К. Анохина.
Особенно плодотворна она для анализа действия психотропных
средств на комплексные эмоционально-поведенческие акты.
Именно такая теоретическая база позволила нам оценивать пси-
хотропный эффект в таких категориях, как воздействие на про-
цесс афферентного синтеза обстановочных и пусковых стимуловг
эмоциональных и мотивационных его составляющих, на системы
детекции ошибок.
Проявляя большую заинтересованность к психофармакологи-
ческому анализу поведенческого акта, позволяющему избиратель-
но выключать или усиливать те или иные процессы в цепи функ-
циональной системы, П. К. Анохин согласился выступить в
1973 г. официальным оппонентом по диссертации на соискание
ученой степени доктора медицинских наук M. М. Козловской.
С предельной ясностью он оттенил на заседании ученого совета
то, что составляло достоинство работы и то, с чем он не согла-
сен, и со свойственной ему ясной логикой тут же штрихами об-
рисовал ряд перспективных идей, разработка которых могла бы
составить предмет еще ряда диссертаций. Это качество дарить
идеи, широко высказывать новые мысли без скудоумного опасения
за их приоритет отличает действительно крупных мыслителей и
ученых.
После официальной процедуры Петр Кузьмич сам попросил
познакомить его с кафедрой фармакологии и там, среди совсем
молодых людей, составлявших ее коллектив, без всякого снобиз-
ма, с большим интересом все осмотрел и с каждым поговорил,
высказал много полезных советов и шутливых пожеланий.
И каждый, кто знал П. К. Анохина, взаимодействовал с той
или иной гранью его ума и души, воспринимал его по-своему.
Но, безусловно, к нему в полной мере применимо известное вы-
сказывание: «...экая глыба, экий человечище!»
M. М. Козловская
ВЕЛИЧИЕ И ПРОСТОТА
Имя академика П. К. Анохина, крупного советского ученого-
физиолога, было хорошо известно и глубоко почитаемо нами,
тогда еще стоявшими в начале своего научного пути специали-
стами-фармакологами. Поэтому когда стало известно, что

П. К. Анохин, несмотря на всю свою занятость, все же приедет
на первый Всесоюзный симпозиум «Структурная, функциональ-
ная и нейрохимическая организация эмоций», я и мои товарищи
с тревожной радостью ожидали его появления. И вот он приехал.
Доклад П. К. Анохина «Эмоция как компонент функциональной
системы поведенческого акта» представлял сгусток идей, направ-
ляющих развитие физиологии поведения на много лет вперед,
и был тесно увязан с выступлениями на этом же симпозиуме его
учеников К. В. Судакова и К. В. Шулейкиной.
Это была моя первая встреча с П. К. Анохиным, и с этого
времени я вспоминаю его не только как крупнейшего ученого и
генератора научных идей, но и как простого и доступного чело-
века, сохранившего редкую способность видеть прекрасное, удив-
ляться и радоваться жизни. После заседания вместе с группой
молодых ученых П. К. Анохин отправился на берег Финского
залива. Эта прогулка никогда не изгладится из моей памяти. Ко-
нечно, все мы «смотрели в рот» академика, ожидая каких-то
очень значительных высказываний. А он, маститый ученый, науч-
ное слово которого с почтением и вниманием выслушивалось
учеными разных стран, вдруг превратился в веселого и непосред-
ственного подростка. Он подгонял ногой камушки, попадавшиеся
на дороге, красиво насвистывал и даже пытался подражать какой-
то птице; чистым голосом тихо пропел несколько любимых фраз
из русского романса «Гори, гори, моя звезда». На берегу заливэ
Петр Кузьмич затеял соревнование по дальности закидывания
камушков в воду. Держа левую руку в кармане, он сам ловко
кидал их в темную воду, проявляя юношескую подвижность и
темперамент. И был он так прост и естествен, полон такой жиз-
нерадостности и молодого задора, что стерлись грани величия и
возраста, мудрости и всемирного признания. На берегу залива
была единая, эмоционально положительно настроенная группа
единомышленников. Может быть, в этом и проявилась одна
из граней глубины истинно русского характера П. К. Ано-
хина.
Этот апрельский вечер был удивительно тих и свеж. Петр
Кузьмич с восхищением говорил о красоте Карелии, любовался
далью залива, густеющей на морозе темной водой, небом. При-
слушиваясь к тишине, он вдруг стал совсем серьезным. На мой
вопрос ответил, что вспомнил грозные годы гражданской войны,
бои под Царицыном, в которых он участвовал, и пообещал рас-
сказать об этом периоде своей жизни подробнее. Он высказал
мысль, которую я позднее записала почти дословно. Обращаясь
к нам, Петр Кузьмич сказал:
— Надо помнить всегда, какой ценой достигнуто то, что дано
нам сегодня: великая свобода общения людей, равные для всех
возможности научного познания мира, и что мы обязаньі идти
все время вперед, возвышая нашу советскую науку.

Чувство глубокого патриотизма, свойственное П. К. Анохину,
ярко блеснуло даже во время этой прогулки.
П. К. Анохин всегда пропагандировал необходимость органи-
ческого проникновения в другие научные направления и отрасли.
С большим энтузиазмом он согласился быть оппонентом по моей
докторской диссертационной работе, выполненной в смежной с
физиологией медико-биологической отрасли науки: психофарма-
кологии. 9 апреля 1973 г. П. К. Анохин выступил на заседании
специализированного ученого совета в 1-м Ленинградском меди-
цинском институте им. академика И. П. Павлова. Он подчеркнул
приоритетность работы как первого экспериментального психо-
фармакологического исследования, применившего в качестве
научно-теоретической базы концепцию функциональной системы
организации поведенческого акта. П. К. Анохин предсказал пло-
дотворность использования разработанной им теории функцио-
нальной системы для практической медицины.
Выступая перед новой для себя аудиторией, он увлекся, бы-
стро нарисовал на доске теперь хорошо всем известную схему
системной организации функций и посвятил значительную часть
своего выступления разъяснению основных положений теории
функциональной системы. Медики разных специальностей, врачи,
студенты института присутствовали при рождении блестящей
лекции. Мы понимали, что такая импровизация возможна только
тогда, когда ученый говорит о том, чему посвящена его жизнь,
что является органической частью его научного образа.
Заканчивая выступление, П. К. Анохин назвал оппонируемую
фармакологическую работу «первой ласточкой», знаменующей
проникновение теории функциональной системы в психофарма-
кологию. Он не успел увидеть, как уже через 2—3 года, опираясь
на его концепцию, родилась целая серия глубоких фармакологи-
ческих исследований, выполненных под руководством его идей-
ных последователей в фармакологии. В монографии «Психофар-
макология эмоций» (1979 г.), обобщающей девятилетний опыт
работы авторов в области психофармакологии, академик АМН
СССР А. В. Вальдман рассматривает системный анализ и концеп-
цию функциональной системы П. К. Анохина как наиболее обос-
нованную, перспективную базу, применяемую в психофармаколо-
логии.
Работы по использованию теории функциональной системы в
современной психофармакологии и практике здравоохранения,
выполненные в последние (1979—1984) годы в ПИИ фармаколо-
гии АМН СССР, получили высокую оценку. Более чем в десяти
диссертационных фармакологических работах, выполненных под
руководством академика АМН СССР А. В. Вальдмана и его уче-
ников, использованы положения теории функциональной системы
П. К. Анохина. А это значит, что академик П. К. Анохин про-
должает жить не только в нашей памяти, но и в наших делах
и научных свершениях.

Т. И. Белова
НЕСКОЛЬКО ШТРИХОВ
К ПОРТРЕТУ П. К. АНОХИНА
Я пришла работать к Петру Кузьмичу в 1961 г., уже будучи
кандидатом наук и проработав несколько лет в Московском уни-
верситете. Петр Кузьмич поручил мне выяснить особенности раз-
вития ядер зрительного бугра. Необходимость этой темы была
вызвана проводившимися в то время в его лаборатории исследо-
ваниями генеза фаз вызванного потенциала.
Общение Петра Кузьмича с сотрудниками проходило в основ-
ном на лабораторных конференциях. Устраивал их Петр Кузьмич
по средам, по-видимому, в память конференций своего великого
учителя. Не только сейчас, по прошествии многих лет, но и тог-
да уже было ясно, как много давали такие конференции, как они
были поучительны, как важны были для формирования широкого
естественнонаучного мышления исследователей.
Первое время я с трудом понимала смысл обсуждаемых на
конференциях работ, их задачи, цели: по-видимому, сказывалось
то, что я, морфолог, пришла в среду физиологов. И только когда
говорил Петр Кузьмич, все вставало на свои места. Его язык от-
нюдь не был простым и популярным. Ясность обеспечивалась
абсолютно четкой логикой, тем, что каждому исследованию Петр
Кузьмич всегда давал четкий «адрес» — его место для выясне-
ния общей задачи.
Поражало, что Петр Кузьмич досконально помнил все рабо-
ты, проводившиеся когда-либо его сотрудниками, даже отдельные
эксперименты. На конференциях он всегда был предельно собран,
внимательно слушал доклады сотрудников, его заключения всег-
да были четкими, конкретными и вместе с тем всегда отражали
теоретическое значение обсуждаемого вопроса.
Я была достаточно подготовлена своей предшествующей уче-
бой и работой, чтобы понимать при каждом общении с Петром
Кузьмичом, с его статьями и монографиями, что развиваемый им
системный подход в биологии — его теория функциональных си-
стем и системогенез — является вершиной теоретической мысли
в биологии и одновременно действенным методом биологического
анализа.
Работать с Петром Кузьмичом мне было не просто. Человек
увлекающийся, Петр Кузьмич шел к цели широким фронтом
исследований, но всегда имел пункт особого в данный момент ин-
тереса. Ответы морфологов обычно опаздывали и были уже «вче-
рашним днем». Самым трудным для меня был не ежедневный
процесс научных исследований, а оформление работы, которое

требовало обязательного участия Петра Кузьмича. Добиться же
личной аудиенции было чрезвычайно трудно: ученые разных спе-
циальностей из разных городов и многих стран съезжались к
нему. Приходилось удивляться, как он находил время для рабо-
ты с литературой, а ведь Петр Кузьмич всегда был в курсе ос-
новных исследований не только по физиологии, но и по другим
дисциплинам.
С рукописью он работал, если находил для этого время, чрез-
вычайно тщательно. У меня до сих пор сохранились правки Пет-
ра Кузьмича на рукописях моих статей. Некоторые из них очень
едкие. Приходилось отстаивать свои убеждения постановкой до-
полнительных серий экспериментов.
Когда П. К. Анохин делал доклады, он неизменно говорил,
что приводит результаты, полученные «его дорогими сотрудника-
ми». Было понятно, что эта формулировка отражает его истинное
уважение и признательность к работающим рядом товарищам.
Его заботливое отношение к сотрудникам было особенно заметно
на выездных конференциях, когда он поистине «под крылышко»
собирал всех, кто приехал с ним. Я помню одно из заседаний па-
мяти Л. А. Орбели, которое проходило в Ленинграде и в котором
участвовал Петр Кузьмич23. Он был на всех заседаниях, где
докладывали его сотрудники. Внимательно слушал он наши вы-
ступления, по-видимому, очень волновался. В свободное же вре-
мя он повел нас в музей, а вечером в ресторанчик, который был
ему памятен еще со студенческих лет, и там рассказывал о поэ-
тах, которых слышал здесь, о студенчестве его времени, о своей
жизни и работе в первые годы революции.
Петр Кузьмич отдавался отдыху так же безраздельно, как и
работал. И в это время быть рядом с ним было в высшей степе-
ни интересно и приятно. Мы собирались по поводу каких-либо
праздников и ждали Петра Кузьмича. Он приходил и обязательно
дело кончалось тем, что Петр Кузьмич начинал рассказывать.
Жизнь его была интересна, рассказчик он был превосходный,
и минуты такого краткого совместного отдыха, я уверена, всегда
будут помнить те, кто работал с Петром Кузьмичом. На дни рож-
дения Петра Кузьмича сотрудники буквально набивались к нему
в кабинет, и тут он был радушным, гостеприимным хозяином,
которого радовало это шумное столпотворение.
На протяжении 14 лет я работала под руководством П. К. Ано-
хина, выдающегося ученого, чье научное наследство чрезвычайно
велико и значимо, и вместе с тем человека великодушного и
жизнелюбивого, оставившего неизгладимый праздничный след в
памяти всех, кто с ним когда-либо соприкасался.

Г. Ц. Агаян, И. Л. Брейтшер
ОН ВСЕГДА С НАМИ
Г. Агаян. На конно-спортивной базе общества «Спартак» к от-
ветственным международным соревнованиям готовилась сборная
команда СССР по преодолению препятствий. Лошади часто сби-
вали верхнюю жердь, и тренер попросил нас помочь в отработке
у них навыков прыжка.
С этой целью на пясти лошади по кличке Грим укрепили
электроды, провода от которых шли к центру манежа, где нахо-
дилась регистрирующая аппаратура. Подбирали напряжение
раздражающего электрического тока, соответствующее порогу
индивидуальной чувствительности лошади. В момент приближе-
ния передних ног лошади к препятствию тренер подавал ток,
и лошадь резко сгибала ноги. Рефлекс быстро закрепился.
После нескольких успешных прыжков через высотные пре-
пятствия тренер дал команду всаднику зайти на широтное пре-
пятствие — канаву с водой. Лошадь прыгает, тренер в момент
прыжка посылает импульс тока, лошадь энергично разгибает
ноги и приземляется далеко за краем канавы.
С ужасом представляю себе, что может произойти, если ло-
шадь согнет ноги над канавой. Объясняю тренеру, что мы ни-
когда так не делали и что делать так нельзя. Одно и то же воз-
действие, подаваемое на те же самые рецепторные поля, должно
стимулировать проявление уже имеющегося рефлекса сгибания
ног; лошадь может «встать на уши», а затем упасть на спину.
Снимаем электроды с Грима и надеваем их на Арсенала. Пос-
ле нескольких прыжков через высотные препятствия всадник за-
ходит на канаву. Над канавой лошадь разгибает ноги и выносит
их далеко вперед. Тренер очень доволен и не слушает никаких
доводов, только повторяет, что чистый прыжок через канаву не
менее важен, чем через другие препятствия.
Укрепляем электроды на следующей лошади...
Что же происходит? Вопреки широко распространенному
представлению об условнорефлекторных стереотипах, лошади под
действием стимуляции электрическим током энергично сгибают
ноги над высотным препятствием и разгибают их над канавой.
Пока ехали с тренировки, вспомнили опыты П. К. Анохина,
описанные в монографии «Биология и нейрофизиология услов-
ного рефлекса», в которых одно и то же воздействие в зависимо-
сти от окружающей обстановки вызывало разные ответные реак-
ции. Мелькнула догадка... Но надо было принять четкое решение:
через два дня очередная прыжковая тренировка.
И. Брейтшер. Петр Кузьмич принял нас в своем кабинете,

слушал наш рассказ с веселым интересом. Казалось, он зритель-
но представляет себе конкурное поле и тренирующихся на нем
всадников.
— Вы работаете с такими милыми животными, как лошади,—
после некоторого раздумья сказал Петр Кузьмич.— Умейте же
наблюдать жизнь в ее чарующей многоликости. Когда лошадь
приближается к канаве, то это в какой-то мере уже другая ло-
шадь, так как она готовится к другому действию и в ее мозгу
складывается другая функциональная система.
Когда лошадь заходит для прыжка через высотное препятст-
вие,—продолжал он,— в ее центральных нервных структурах
создается программа соответствующего прыжка, предусматриваю-
щая сгибание ног; при приближении же к канаве программиру-
ется их разгибание и вынос вперед. Подаваемый вами ток сти-
мулирует проявление генетически запрограммированных дейст-
вий, облегчает их реализацию. При этом программа прыжка не
ломается, а, наоборот, проявляется наиболее полно. Поэтому все
так хорошо получается.
Петр Кузьмич говорил легко. Он не подавлял собеседника
своими выводами, а помогал ему, и не только содержанием ска-
занного, но интонацией, доверительной и благожелательной ма-
нерой общения.
В кабинете действительно все стало и ясно и просто. Он объ-
яснил все истинно по-анохински. Показав в сторону висевшей
на стене схемы структуры функциональной системы поведенче-
ского акта, он сказал:
— Представьте себе, что творится в центральной нервной си-
стеме лошади в конкретный момент времени. Лошадь чего-то хо-
чет, к чему-то стремится. Это действует мотивация. Она получает
массу раздражений из внешнего мира — это обстановочная аффе-
рентация, которая мобилизует свой предшествующий опыт,
то есть память. И все эти влияния, действуя одновременно, про-
низывая друг друга, синтезируются в единый процесс. Это и есть
интегративная деятельность мозга. Если вы хотите в работе с
лошадьми добиться успеха, то вам не следует упрощать их нерв-
ную деятельность. Старайтесь понимать ее такой, какова она
есть в действительности.
Он заинтересовался работой лаборатории тренинга лошадей
ВНИИ коневодства. Нас всего несколько человек. Работаем мы с
лошадьми всех направлений: скаковыми, рысистыми, тяжелоуп-
ряжными и, главное, с лошадьми трех классических олимпийских
видов конного спорта — конкура, выездки, троеборья.
Понять внутреннюю связь многочисленных факторов конного
спорта довольно трудно, а еще труднее донести это до спортсме-
нов и тренеров. Даже в специальных наставлениях по трениров-
ке лошадей много поверхностных и ошибочных представлений.
Например, совершенно недооценивается роль тормозного процес-

са как обязательного и важного фактора координации движений.
При существующей системе подготовки лошади, как правило,
перевозбуждаются и быстро теряют свои спортивные качества.
Рекомендуя развивать у лошадей активность тормозного процесса,
мы широко пользуемся результатами работ лаборатории
П. К. Анохина.
Петр Кузьмич сдобрил направление работ нашей лаборатории
и дал множество советов. На примере тренировки спортивных
лошадей он раскрыл перед нами принципы работы функциональ-
ных систем. Особенно подчеркивая при этом значимость полезного
результата, сказал:
— Вам нужно, чтобы лошадь быстро скакала, удачно прыга-
ла. Но ее функциональные системы стремятся к своему полезно-
му результату — сохранению устойчивости в каждый момент и
движения и прыжка, оптимальному взаимосодействию всех звень-
ев двигательного аппарата, обеспечению организма кислородом
и т. д. Успех вас только тогда ждет, когда в максимальной сте-
пени совместятся ваши требования и полезный результат веду-
щих функциональных систем организма лошади.
Г. Агаян. Эту беседу мы подробно пересказали в лаборатории.
Все вопросы тренинга лошадей решили строить в соответствии с
принципиальной структурой функциональной системы, схема ко-
торой в тот же день была начерчена и вывешена в тренерской
комнате. Экспериментальные исследования деятельности тонко
специализированных функциональных систем, на которых бази-
руется работоспособность быстроаллюрных лошадей, требовалось
сочетать с немедленной выдачей рекомендаций по тренировке
лошадей.
Использовали выясненные факты, примеряли их к структуре
функциональной системы, а то, что из этого следовало, проверя-
ли на практике. В опытном конном заводе удалось повысить рез-
вость движения жеребят до необходимого уровня. В результате
рысаки этого завода, поступив в возрасте двух лет на Москов-
ский ипподром, в течение всего сезона вне конкуренции выигры-
вали главные призы.
Петру Кузьмичу понравилось это, и он завел у себя папку,
на обложке которой было написано: «Рысаки». Он захотел посе-
тить лабораторию тренинга, размещенную на Московском иппо-
дроме. К его приезду мы все так подготовили, чтобы он мог одно-
временно наблюдать движущуюся лошадь и запись ее функцио-
нальных показателей при этом. Лошадь с укрепленными па ней
датчиками двигалась по периметру отгороженной части манежа.
Сигналы от датчиков шли к самописцам приборов, расположен-
ных на балконе.
И. Брейтшер. Петр Кузьмич приехал с В. А. Полянцевым и
Г. Ц. Агаяном. Он так повел разговор с сотрудниками лаборато-
рии, что все почувствовали, будто давно его знают, и что обо-

юдно рады сегодня встрече. Мы были взволнованы и заранее ус-
ловились, что сразу же покажем ему эксперимент, а говорить
будем лаконично и только по делу.
Но, попав в конный мир, Петр Кузьмич сразу же увлекся.
Он осмотрел манеж и конюшню, поинтересовался породами ло-
шадей, особенностями работы с ними. Узнав, что у нас нет сво-
их подопытных лошадей и что мы работаем с лошадьми Москов-
ского ипподрома, ведущих конноспортивных клубов и олимпий-
ской сборной команды, Петр Кузьмич задумался, а затем сказал:
— Работать на плюс вариантах нелегко, но это дисциплини-
рует исследователей, делает работу динамичной, с быстрой кор-
рекцией на основе обратной связи в зависимости от результатов.—
И тихо спросил, обратившись ко мне: — А вам доверяют лошадей?
Мы рассказали, что по образованию мы ветеринарные вра-
чи и зоотехники, по роду занятий — физиологи. Но при этом мы
до глубины души конники, поэтому спортсмены и тренеры не
только доверяют нам своих лошадей, но и постоянно обращаются
за самой различной помощью, начиная от контроля за состояни-
ем здоровья и степенью тренированности лошадей и кончая про-
ведением семинарских занятий по физиологическим основам их
тренировок.
Петр Кузьмич был внимателен и приветлив, а его глаза осо-
П. К. Анохин и Г. Ц. Агаян на Московском ипподроме

бенно остро следили за движущимися лошадьми. Это был мир
его молодости. Во время опыта он неоднократно переводил взгляд
в дальний край манежа, где группа всадников выполняла слож-
ные элементы высшей школы верховой езды.
— Лошади не просто объект исследования, но прежде всего
уникальное создание эволюции,— задумчиво сказал он.
Перед балконом на жеребце чистокровной верховой породы
строевой рысью ездила сотрудница нашей лаборатории. Перья
чернильнопишущего самописца фиксировали ритм дыхания и
движения лошади. Попросили Марину послать лошадь в галоп.
На приборе совершенно иной характер записи. Дыхательные и
двигательные циклы лошади участились в одинаковой мере и про-
текали синхронно, но уже в новом ритме.
Мы рассказали Петру Кузьмичу, что во время интенсивного
бега энергетические процессы в организме лошади по сравнению
с покоем возрастают в 60 раз, что во время трудных кроссов по
пересеченной местности лошадь иногда падает от недостатка кис-
лорода и у нее носом течет кровь темного, почти черного, цвета.
Дыхание у лошадей бывает ритмичным и глубоким только когда
движения корпуса и конечностей помогают дыхательным движе-
ниям грудной клетки, т. е. когда эти процессы организованы в
единую функциональную систему и протекают синхронно,
во взаимодействии.
Марина то посылала лошадь, то сдерживала ее, заставляя
двигаться с разной скоростью, производить смену ведущей ноги,
прыгать, переходить с одного аллюра на другой, останавливаться
и выполнять другие упражнения. Изменения скорости движения
без смены аллюра проходили гладко. Лошадь дышала и двига-
лась в том же ритме, но только с большим или меньшим захва-
том пространства. А мысленно я воспринимал все виденное по
схеме функциональной системы. Например, после того как всад-
ница предъявляла лошади требование к смене аллюра (с рыси на
галоп, с галопа на рысь), то сразу же, еще до перехода на новый
вид движения, следовала задержка дыхания, свидетельствующая
о запуске механизмов афферентного синтеза, принятии нового ре-
шения, затормаживании одних и активации других степеней сво-
боды дыхательного и двигательного компонентов.
Петр Кузьмич задавал вопросы, делал замечания, давал сове-
ты. Мы ничего не записывали. Он говорил настолько понятно и
ясно, что забыть это было просто невозможно.
Марину попросили проехать галопом с «менкой ног». При
смене ведущей ноги менялась и фаза дыхания, т. е. лошадь на-
чинала делать выдох под вынос вперед другой передней ноги.
Петр Кузьмич поинтересовался, бывает ли так, что лошадь пе-
риодически сама меняет ногу.
— Да, бывает, особенно тяжеловозы таким путем поочередно
облегчают деятельность то правых, то левых мышц.
Тогда Петр Кузьмич спросил:

— Представьте себе человека с удаленным левым легким.
В какой руке он понесет чемодан?
С вопросом мы справились: в левой, конечно, чтобы не отя-
гощать дыхательные мышцы правой стороны.
— Вот и ваши тяжеловозы,— сказал он,— в первую очередь
попеременно освобождают именно дыхательные мышцы. При лю-
бых обстоятельствах, связанных с большим расходом энергии,
организм прежде всего заботится об эффективности дыхания.
Он ненадолго задумался, а затем спросил:
— Но только ли о поступлении кислорода вы судите по рит-
мике дыхательного процесса?
— Не только об этом,— заговорили мы все разом.— По рит-
мике дыхательных движений мы имеем возможность судить и о
состоянии возбудимости нервной системы лошади в каждый кон-
кретный момент времени.
Петр Кузьмич рассмеялся. Тогда мы сообразили, что эта по-
пулярная в нашей лаборатории фраза дословно взята из его кни-
ги, а новым для него было только слово «лошадь».
Марину попросили трижды сделать полуодержку, т. е. неожи-
данно и достаточно резко натянуть то левый, то правый повод.
И сразу же на ленте прибора увидели сбившееся, хаотичное и
очень частое дыхание. Рассказали Петру Кузьмичу, что многие
всадники, особенно перед прыжками через препятствия, злоупо-
требляют полуодержками. Лошади у них перевозбуждаются и те-
ряют четкость координации движений.
После того, как лошадь успокоилась, Марина при собранном
поводе сильно подействовала на лошадь шпорами. И тут же воз-
ник спазм дыхания. Подобные явления мы записываем специаль-
но, конечно, редко и лишь для того, чтобы показать спортсменам
и тренерам, к чему ведет злоупотребление болевыми раздражите-
лями. Но когда подобная картина встречается при записи дыха-
ния во время обычной тренировки, то это позволяет выявить мо-
менты ошибок, допускаемых всадником в управлении лошадью,
что особенно важно при работе на высших уровнях спортивного
мастерства.
Петру Кузьмичу понравилось наше отношение к обсуждаемым
вопросам. Однако он не пропускал ни малейшей неточности и
тут же ее выявлял, стараясь вскрыть глубокий смысл с помощью
простых примеров:
— Полезный результат функциональной системы — это кате-
гория не призовая, а биологическая. Он неразрывно связан с
обеспечением жизненно важных для организма параметров. Ре-
зультат деятельности функциональной системы дыхания и дви-
жения — это максимальное обеспечение организма лошади кис-
лородом. А резвость или победа в соревновании — это следствие
полезного результата. Очень хорошо, когда полезный результат
ведущей функциональной системы и удачное выступление в со-

ревновании настолько переплетены между собой, что кажутся
чем-то единым. Но все же это не одно и то же. Допустим, недо-
статочно подготовленную лошадь с помощью острой боли или ка-
ких-либо иных средств заставили столь быстро бежать, что погу-
били ее для дальнейших соревнований. Разве такой результат
можно назвать полезным? Задача состоит в том, чтобы добивать-
ся рекордов на основе по-настоящему полезных результатов,
т. е. таких, которые расширяют функциональные возможности
организма.
Петр Кузьмич указал на самописец, где перья вычерчивали чет-
кую синхронность дыхательных и двигательных циклов. Лошадь
в это время двигалась пассажем — самым трудным и самым кра-
сивым аллюром из программы высшей школы верховой езды.
Пассаж похож на рысь, но постав головы и движения ног на-
столько плавные и скоординированные, что все это напоминает
бальный танец. Он заметил:
— При трудной двигательной задаче затруднена и синхрони-
зация ритмов. Часто ли она нарушается?
— Да, к сожалению, довольно часто, причем в основном по
вине всадника. При этом нарушается ритм не только дыхания,
но и движений лошади.
Продолжая разговор, мы уже шли вдоль балкона к выходу.
Перед выходом из манежа стоял крупный орловский рысак тем-
но-гнедой масти, запряженный в легкий открытый рессорный
экипаж. К оголовью лошади был пристегнут датчик дыхания,
провода от которого шли к усилителю и динамику. Таким обра-
зом, находясь в экипаже, можно было не только наблюдать ритм
движения лошади, но и «слышать» ее дыхание.
Петр Кузьмич подошел не к экипажу, а к голове лошади.
Рассматривая датчик дыхания, он медленными, плавными движе-
ниями проводил ладонью сверху вниз вдоль лба лошади, долго
гладил ее мягкую верхнюю губу. Грог стоял спокойно. Он довер-
чиво вытянул голову навстречу теплой широкой ладони. Петр
Кузьмич погладил его, затем поправил челку, освободив от волос
удивленный глаз лошади. На мгновение стало абсолютно тихо.
Два живых существа были поглощены тем, что внимательно рас-
сматривали друг друга. Тогда мы ощутили и поняли, что человек
такого темперамента не мог удовлетвориться только анализом фи-
зиологических явлений без охвата жизни целиком, проникнове-
ния в таинства ее естественного синтеза.
Поездка резвой рысью по дорожкам ипподрома развеселила
Петра Кузьмича и напомнила о днях юности, когда ему часто
приходилось ездить верхом на донских лошадях. Возможно, ему
вспомнились перестук копыт, встречный ветерок и то чувство
общности с лошадью, которое зародилось в людях тысячелетия
назад, а в сердце современного человека отзывается сладкой
грустью.

— Донские кони,— сказал он,— очень выносливы и неприхот-
ливы. Они отличаются верностью своему всаднику, мягким ходом
на рыси и на галопе.
Мы это знали, но как неожиданно и приятно было услышать
об этом от него.
Вернувшись в манеж, мы спокойно, неторопливо и детально
обсудили все интересующие нас вопросы. Петр Кузьмич совето-
вал глубже изучить многоканальные двусторонние связи между
всадником и спортивной лошадью в плане взаимодействия двух
сложных адаптивных систем, особо подчеркнув при этом, что про-
цесс тренировки лошадей представляет большой интерес также
для решения многих вопросов современного спорта. Он учил рас-
сматривать все факты онтогенетического развития лошадей с по-
зиций системогенеза и советовал всеми средствами содействовать
ранней консолидации у рысистых и спортивных лошадей специ-
фических для них функциональных систем. На нашу жалобу о
том, что у нас не все воспринимают целесообразность использова-
ния системного подхода, он усмехнулся и сказал:
— Если бы только конники... Результат главенствует не толь-
ко в функциональной системе... Вы правильно поступаете, что
свои исследования накрепко связали с практической тренерской
работой.
Сколько человеческой доброты было в его пожеланиях, когда
мы провожали его до машины. С того дня теория функциональ-
ной системы стала для нас не только необходимой и захватываю-
ще интересной, она навсегда окрасилась обаянием своего созда-
теля.
С. Я. Долецкий
МЫСЛИ О ПЕТРЕ КУЗЬМИЧЕ АНОХИНЕ
Школа. Научное направление характеризует влияние идей
главы школы на свою и пограничные специальности. Развитие
науки сводится к анализу не нашедших разрешения идей, плодо-
творных в новых условиях, ибо среда непрестанно изменяется и
то, что вчера казалось утопией, сегодня реально. В крупной шко-
ле таких непроявленных мыслей много. Порой глава школы под-
сознательно продолжает трудиться в направлении, милом его
сердцу, но объективно утратившем свое значение. На новом вит-
ке дифференцирующего развития пограничных проблем оставлен-
ные мысли могут получить новое и прогрессивное звучание. Од-
нако логика нередко вступает в конфликт с житейской действи-

тельностью. Большая часть учеников крупной школы в творче-
ском отношении чаще всего уступают главе и долго еще предпо-
читают использовать привычную и удобную фразеологию, «букву»
школы, за которой пропадает ее творческий дух. Пользуется этим
обилие эпигонов, стригущих без труда свои купоны и безбедно
проживающих, как рантье.
Отдельные, наиболее талантливые ученики способны выпол-
нить свой логически обоснованный долг. К ним относился Петр
Кузьмич Анохин, представитель знаменитой школы И. П. Павлова.
Первая встреча с Петром Кузьмичом относится к пятидесятым
годам, когда мне пришлось познакомиться с его сотрудницей
К. В. Шулейкиной, занимавшейся морфогенезом хватательного
рефлекса у эмбриона и плода человека. Очевидно, пытаясь соста-
вить себе общее представление об анатомофизиологических осо-
бенностях ребенка, я решил, что рационально перебросить мостик
непосредственно от морфологии к функции. Дальнейшие клини-
ческие наблюдения в упрощенном варианте удобно укладывались
между крайними отправными точками. Произошло это потому,
что я почувствовал свое бессилие охватить все многообразие ос-
новных дисциплин, характеризующих возрастное развитие (невро-
логию, эндокринологию, психологию, гематологию и др.). Объем
знаний по всем направлениям узких разделов педиатрии был
чрезмерно велик, а связи между структурой и функцией были
тогда в центре внимания медиков разных отраслей. Одни были
сторонниками первичности структуры (их было большинство),
другие — первичности функции. С обсуждения именно этой темы
и началась наша взаимная с Петром Кузьмичом симпатия, когда
мы почувствовали себя единомышленниками. Петр Кузьмич, ка-
тегорически поддержав мысль о неразрывности и взаимообуслов-
ленности структуры и функции, посоветовал быть предельно
осторожным и не делать попыток обобщений: примат базиса пе-
ред надстройкой был узаконен официально, а при расширении
представлений о биологических процессах легко быть обвиненным
в социобиологизме, что было и вовсе ни к чему молодому хирур-
гу, да еще детскому.
О себе. Попытка понять существо особенностей детского ор-
ганизма возникла при сопоставлении клинических признаков и
жалоб, определяемых у детей в процессе роста, с находками на
операции, на секционном столе и при гистологическом исследо-
вании тканей. Смысл двух основных выводов, положенных мной
в основу дальнейших многолетних работ, заключается в следую-
щем. Пытаясь понять, отчего у детей возникают дисфункции, дис-
гармонии и дискинезии, например рвота у новорожденных,
я столкнулся со спокойным отношением педиатров к этим явле-
ниям. «Нужно подождать, ребенок подрастет — жалобы прой-
дут»,— говорили они. Так было в большинстве случаев. За ис-
ключением тех, когда ребенок погибал, а причину смерти пато-

логоанатомы связывали только с непосредственным фактом бо-
лезни и не фиксировали внимания на первопричине: морфологи-
ческой незрелости тканей и органов, которые и вызывали
несовершенство функции. В других случаях жалобы ребенка воз-
никали в связи с тем, что рост и развитие его шли диспропор-
ционально. Когда они синхронизировались, жалобы исчезали.
Новая трактовка жалоб вызвала иной подход к их лечению, и он
был успешен. Вторая часть работы состояла в доказательстве того
факта, что заболевания, кроме врожденных и приобретенных,
имеют третий, важнейший для педиатрии путь: повреждение ра-
стущих и развивающихся структур детского организма. Много-
численные, собранные мной клинические наблюдения давали ос-
нования для этого, принципиально нового в то время заключения.
Наиболее яркий пример третьего пути была серия больных с уко-
рочением, деформацией или удлинением конечности в результате
эпифизарного остеомиелита — гнойного поражения кости с по-
вреждением ростковой зоны — эпифиза. У взрослых подобного
роста поражения были невозможны, ибо эпифиз уже выполнил
свою задачу, окостеневал и рост кости прекращался. Первый ва-
риант своей работы я отослал двум наиболее почитаемым мною
корифеям в области структуры и функции — И. В. Давыдовскому
и П. К. Анохину.
Самое интересное, что И. В. Давыдовский не высказал ника-
ких сомнений в отношении первой части работы, а в отношении
второй заявил:
— Это в принципе важно, но, вероятно, где-нибудь уже было
описано.
Через неделю он пригласил меня к себе и сухо, что было для
него характерно, сказал:
— Хорошо, что хирурги способны к широкому образу мыш-
ления.
Он поздравил меня с открытием, которому аналога он ни в
литературе, ни в памяти не нашел. Петр Кузьмич сразу огоро-
шил PI расстроил меня:
— Вы читали мои работы, вышедшие еще в 1939, 1943, 1947
и других годах?
— Нет,— робко ответил я.
— Ну, так почитайте.
Он назвал несколько источников.
— А в ближайшие дни давайте соберем совместную конфе-
ренцию моей лаборатории, кафедры Вашей и В. А. Шидловского,
моего ученика, который работает с Вами в одном институте.
Заседание это было запротоколировано.
Существо человека ярко проявляется во время творческой дис-
куссии: лучшие и худшие качества, ум или дефицит его, поря-
дочность или сверхдипломатичность и многое другое. Спор рож-
дает острые противоречия, и дух дискуссии зависит в основном

от ее руководителя. В протоколе зафиксированы интересные и
полностью раскованные выступления В. А. Шидловского,
Е. Н. Тер-Григоровой, Е. Л. Голубевой, К. В. Судакова, К. В. Шу-
лейкиной, А. И. Шумилиной и др. Но наибольшее значение име-
ло то, что и как говорил сам Петр Кузьмич. Он был предельно
внимателен не к словам, а к мыслям участников. Люди были ин-
тересны ему, поскольку они были в состоянии почувствовать
суть вопроса. Однако мысль его, очевидно, опережала слова вы-
ступавших, судя по коротким, коррект.ным по форме репликам,
которые он произносил. Он на лету схватывал главное и умел
быстро отказаться от только что удачно сформулированной мыс-
ли. Такая гибкость в деталях сочеталась в нем с неизменной вер-
ностью постулатам собственных идей. Здесь он был непреклонен.
На выступавших он смотрел пристальным, внимательным взгля-
дом. Особенно чуток он был к терминологии. Предложенный мной
термин «незрелость» он немедленно отверг, сказав: «Раз ребенок
живет, он не может быть незрелым. Термин непригоден». Однако
когда все мы предъявили доказательства того, что отклонения в
функции исчезают, по мере того как ребенок созревает, то он
быстро согласился с предложением В. А. Шидловского применять
определение «относительная незрелость». Замечу, что мы на про-
тяжении нескольких лет пытались ввести в практику этот тер-
мин, но он не нашел сочувствия у клиницистов — уж очень он
был теоретичен. Последние годы мы используем термины «дис-
функция созревания» и «дисфункция диспропорции роста», кото-
рые даже у молодых врачей протеста не вызывают.
По существу работы Петр Кузьмич высказал очень точное
суждение, в деликатной и доступной форме знакомя моих помощ-
ников со своим научным направлением:
— На протяжении многих лет я со своими учениками разра-
батываю учение о функциональной системе. Впервые доказан ме-
ханизм неодновременности созревания структур (гетерохронии).
Ибо рассматривать нужно было всю иерархию афферентной и
эфферентной связи: нервные клетки в центральной нервной си-
стеме, их отростки, спинномозговые центры, их пути, синапсы,
вплоть до мионевральных окончаний. Объединенные общей функ-
цией, направленной на конечный полезный результат, они созре-
вают в тот момент, когда они необходимы для выживания дан-
ной особи.
Далее он рассказал о сосательном рефлексе, о раскрывании
рта птенцов, когда к ним подлетает мать, приносящая червяка.
— Изучая морфологию нервных клеток,— продолжал Петр
Кузьмич,— мы исходили из точных методов, экспериментов. Мы
шли от эмбриогенеза к ребенку. Автор работы, которую мы об-
суждаем, пришел из клиники со своими оригинальными наблю-
дениями и обобщениями. Но когда две бригады тоннелестроите-
лей, вгрызаясь в глубь громадной горы, идут навстречу друг дру-

гу и их передовые отряды встречаются при полном совпадении
первоначальных расчетов, значит, эти расчеты были правильны.
Поэтому диспропорция роста — это и есть наша гетерохрония.
А минимальная обеспеченность функции вызывает жалобы детей
в виде признаков относительной незрелости.
Он отдал дань обобщению разнородных на первый взгляд
клинических сведений и многому другому. Позднее я спросил
его:
— Не считаете ли Вы, что в результате наивности неведения
я открыл велосипед?
— Ничего подобного,— ответил Петр Кузьмич,— скорее мож-
но говорить о моделях раннего и позднего этапа единого процес-
са, протекающего с разной интенсивностью.
Сегодня я думаю, что именно эта мысль Петра Кузьмича дала
мне основания много лет спустя в понятие третьего пути проис-
хождения заболеваний включить все без исключения поврежде-
ния, которые получают развивающийся эмбрион и плод внутри-
утробно, и разделить пренатальную патологию на две группы:
а) врожденные повреждения, в том числе наследственно обуслов-
ленные, и б) повреждения растущих тканей, органов и систем.
О терминологии. П. К. Анохин придавал громадное значение
точности и доходчивости определения, так как многие проблемы
возникают от использования недодуманных и малообоснованных
новых терминов. Он сетовал на то, что различные понятия школы
его учителя И. П. Павлова за рубежом понимаются и трактуют-
ся неоднозначно. Такое недоразумение произошло с термином
«условный рефлекс» в англоязычной литературе. Кем-то вместо
«условный» на английский язык было переведено «обусловлен-
ный», что в корне противоречило идее И. П. Павлова. Ибо в ори-
гинальном смысле термин разделял реакции человека на внешние
воздействия при определенных условиях (наличие речи и пр.),
что отличало его от животных. А термин «обусловленные» отра-
жал пассивную, автоматическую реакцию на раздражитель, иден-
тичную с животными. Таким образом, по существу не только
извращался смысл павловского учения, но и нарушалась возмож-
ность его глубинного понимания.
За несколько лет до смерти П. К. Анохина мы беседовали с
ним о его лекциях за рубежом. Он был крайне огорчен и рас-
строен тем, что ему не удалось поехать с серией лекций по при-
глашению за границу. Общение с коллегами, обмен мнениями без
повторения известных цитат, споры, в которых приоритет отда-
ется не возрасту и положению, а истине,— это воздух ученого,
без которого он и его дело в прямом и переносном смысле зады-
хаются. Более того, такие лекции дают возможность ознакомить
коллег с последними достижениями отечественной науки, позво-
ляют установить приоритет многих исследований.
Атмосфера. Наряду с проведением дискуссий микроклимат

ощущался и в окружении П. К. Анохина, в отношениях с ним
его помощников. Поэтому привожу с некоторыми сокращениями
шутливый экспромт по поводу защиты диссертации, написанный
тогда мной и полностью соответствовавший духу времени.
Корреспонденция с места защиты (от собкора журнала «Эм-
брион») 15.XII.53 г.
Еще не смолкли аплодисменты после защиты предыдущей
диссертации, когда на кафедре появилась очаровательная К. В.
в темном платье, отделанном по моде мехом неизвестного живот-
ного. Говорила она ровным приятным голосом, иногда запуты-
ваясь в трудном слове. Но, заглянув в бумажку, начинала фразу
сначала и с разбегу преодолевала препятствие. Смысл выступле-
ния мы опускаем, ибо он был предельно ясен: «Если за что-ни-
будь схватился, держись крепко, а то сорвешься». К огорчению
присутствующих, К. В. окончила свою речь через 22 минуты.
Затем выступил руководитель диссертанта, который заявил,
что поскольку перед аудиторией выступала его ученица, а не
чья-нибудь еще, то она талантлива, умна, очаровательна, трудо-
способна и т. д. На 2-м курсе завершила первую главу диссерта-
ции, а теперь, 26 лет спустя, работу закончила до срока! Он при-
вел пример ее настойчивости: несмотря на скверные краски, ко-
торыми даже стенок не покрасишь, она упорно раскрашивала
своих эмбрионов. Ничего не выходило. Неизвестно, что было бы
с диссертантом, если бы руководитель не купил ей новые краски.
Затем К. В. туманно и невпопад ответила на бестактные вопросы
членов совета.
Официальный оппонент явился серьезным конкурентом дис-
сертантки, ибо изложил содержание ее работы за 21 минуту,
т. е. на 1 минуту быстрее. Он упрекнул К. В., что она исследо-
вала только волокна, которые ведут «оттуда», а не исследовала
волокон, которые ведут «туда». Он с удовлетворением отметил,
что диссертант все-таки не разошелся в своих выводах с
И. П. Павловым, хотя работа и вышла из известной лаборатории
любимого ученика И. П. Павлова — П. К. Анохина. Клиницисты
хорошо знают, что в лабораториях ученики И. П. Павлова, при-
крываясь его цитатами, преимущественно отклоняются от его
учения в какую-нибудь сторону. Особое неудовольствие оппонен-
та вызвал тот факт, что диссертант не использовал данных о
хватательном рефлексе у мышей, слонов, мух и других комнат-
ных животных. Стиль изложения работы подобен стилю авантю-
ристических романов, поэтому К. В. заслуживает того, что про-
сит: звания кандидата биологических наук.
Второй оппонент не дал себе труда не только изучить диссер-
тацию К. В., но и приехать на заседание Совета. Его отзыв про-
бормотал себе под нос кто-то из членов ученого совета. Изредка
слышны были выражения «...явилось шагом вперед и ни шагу
назад...», «...работа пронизана...», «...она решает...». В отзыве

чувствовался стиль соискателя. В заключении зачем-то усилен-
ным голосом были сделаны замечания: «Плохое качество красок
не позволяет отличить, где клетки, а где артефакты,— в результа-
те не ясна связь коры с подкоркой, но зато подтверждается из-
вестная пословица: «Факт — воздух ученого, артефакт — его хлеб».
Второе замечание: изученные эмбрионы и плоды — слишком
юные объекты. К. В. могла бы поинтересоваться объектами по-
старше: пионерами, студентами или аспирантами.
Неофициальный оппонент заявил: хотя ни диссертации, ни ав-
тореферата он не читал, ему осталось неясным, кто автор —
морфолог или физиолог? Именно эта неясность позволяет ему
утверждать, что автор — ученый высокого класса из школы ака-
демика Анохина. Главный недостаток диссертации в том, что ма-
териала у автора больше, чем выводов. Это очень плохо, ибо тра-
диции Академии медицинских наук — из небольшого материала
сделать как можно больше выводов. После радикальной перера-
ботки легкомысленного стиля работу следует издать роскошным
изданием и массовым тиражом, наподобие «Книги о вкусной и
здоровой пище».
В заключительном кратком получасовом слове К. В. пыталась
защитить иностранное слово «интеграция», чем и воспользовалась
счетная комиссия, быстро подсчитав голоса. Голосование было
единогласным и показало, что диссертант и ее шеф твердо стоят
на своих ногах в науке и в обществе. Друзья, соратники и эм-
брионы ликовали.
Сегодня и завтра. Создан институт нормальной физиологии
АМН СССР им. П. К. Анохина. Работы ведутся и вглубь, на суб-
молекулярном уровне, и вширь, с охватом целостного организма
человека в его сложных и специальных реакциях. Дифференциа-
ция науки происходит намного быстрее, нежели можно себе пред-
ставить. О месте и роли учения П. К. Анохина сейчас лучше су-
дить специалистам-физиологам. Но с уверенностью могу сказать,
что связать воедино многообразие научной фактологии, выстроить
цепь умозаключений, в результате которых рождается новая кон-
цепция или теория, дано немногим. Проходит время, и это
стройное здание — нет, не разрушается, ибо оно становится на-
столько самоочевидным, что упоминают о нем реже. Возникает но-
вый подход, поглощающий предыдущий, нередко без остатка.
В иных случаях теория эта может надолго оставаться действен-
ным оружием в руках авангарда специалистов, в борьбе за про-
гресс. Хочется надеяться, что труды П. К. Анохина не только
войдут в золотой фонд науки, но и останутся ее необходимым и
ценным инструментом.

К. M. Каграманов
В МОСКВЕ И БАКУ
В памяти каждого человека до конца жизни остаются те со-
бытия, которые сделали его счастливым или несчастным. В моей
памяти сохранилось немало воспоминаний о многолетней работе
под руководством Петра Кузьмича Анохина и дружбе с ним.
С Петром Кузьмичом мы часто встречались в официальной и
неофициальной обстановке. Теперь, когда прошло более десяти
лет после смерти Петра Кузьмича, перед моими глазами не раз
предстает его образ.
Впервые я увидел и услышал П. К. Анохина на XI съезде
Всесоюзного физиологического общества им. И. П. Павлова в
Минске в 1959 г., где он выступил с докладом о множественных
специфических активирующих влияниях ретикулярной формации
ствола мозга на кору больших полушарий. Доклад тогда произ-
вел на меня сильное впечатление. Моя же первая личная встреча
с Петром Кузьмичом состоялась в декабре 1960 г. на кафедре
нормальной физиологии 1-го Московского мединститута
им. И. М. Сеченова. Я был направлен Азербайджанским медин-
ститутом в распоряжение АМН СССР в долгосрочную команди-
ровку для повышения квалификации и подготовки докторской
диссертации. Я хотел получить согласие П. К. Анохина быть моим
руководителем. Это было делом не простым, так как желающих
работать у П. К. Анохина было много, а он принимал к себе на
работу не каждого.
Повидаться с П. К. Анохиным мне удалось вечером после ра-
бочего дня. Уходя с работы и увидев меня одного, стоящего в
коридоре перед его кабинетом, он спросил, не являюсь ли я тем
командированным из Баку, о котором несколько дней назад ему
сказал В. В. Парии. Я подтвердил это. Цель моей командировки
была известна ему из беседы с В. В. Париным, который тогда
был директором Института нормальной и патологической физио-
логии АМН СССР, в составе которого находилась руководимая
П. К. Анохиным лаборатория общей физиологии центральной
нервной системы. Беседу Петр Кузьмич начал с вопроса:
— Почему Вам хочется работать под моим руководством?
— Я хотел бы работать над решением проблем функциональ-
ных систем организма,— ответил я.
— Как Вы себе представляете теорию функциональных си-
стем?
На этот вопрос я ответил образно, примерно так:
— Функциональная система с конечным результатом дейст-
вия — это подобие содружества советских народов, каждый из
которых имеет территориальную и национальную принадлеж-

ность, самобытную культуру, обычаи и т. д., объединившихся в
единую семью с целью вместе определить свои задачи и вносить
результаты своих плодотворных работ в дело процветания Союза
Советских Социалистических Республик, тем самым обеспечить
мощь нашей страны и счастье ее граждан.
Ответ вызвал у Петра Кузьмича улыбку, и мне показалось,
что он был удовлетворен им. Но он, не возражая против такого
понимания мною архитектуры функциональной системы, сказал,
что пока не может дать согласия принять меня в качестве докто-
ранта по той причине, что первое знакомство не позволяет ему
прийти к твердому мнению о человеке, с которым предстоит, много-
летняя работа. После этой откровенной беседы Петр Кузьмич
определил для меня испытательный срок: 6 месяцев. За это вре-
мя я должен был сориентироваться в научных направлениях ру-
ководимого им коллектива, уточнить тему своей научной работы,
освоить необходимые методы исследования, собрать соответствую-
щий литературный материал и сделать доклад на одном из ка-
федральных заседаний. Именно на этих условиях он согласился
временно принять меня на работу, о чем и написал ректору Азер-
байджанского государственного мединститута (АГМИ) им. Н. На-
риманова.
В сентябре 1961 г. по поручению П. К. Анохина я начал ста-
вить первые эксперименты в лабораторной комнате, за которую
были ответственны молодые сотрудники В. А. Полянцев и
К. В. Судаков. Эта комната была оснащена приборами, позволяв-
шими проводить исследования с одновременной регистрацией
электроэнцефалографических и соматовегетативных показателей.
На этих приборах в разные смены работали и другие сотрудники,
в том числе аспирант из Египта Набиль Мухамед Эффат, кото-
рому за оригинальную диссертационную работу, выполненную под
руководством П. К. Анохина, в 1965 г. была присвоена ученая
степень доктора медицинских наук 24.
Прошли месяцы, постепенно продвигалась и моя работа «О хо-
линергических и адренергических механизмах деятельности го-
ловного мозга». Петр Кузьмич был очень занят, но тем не менее
он почти каждый месяц интересовался результатами проведенных
мною экспериментов.
В силу некоторых обстоятельств в декабре этого же года я
решил прекратить работу и вернуться в Баку. Узнав об этом,
Петр Кузьмич вызвал меня к себе и спросил о причине неожи-
данного решения об отъезде. Я хотел оправдаться, сославшись
на семейные обстоятельства, но подобное оправдание было явно
неубедительно, и Петр Кузьмич твердо сказал:
— У тебя с этой затеей ничего не получится. И в Азербайд-
жан ты не вернешься до тех пор, пока не станешь доктором наук.
Я несу юридическую и моральную ответственность за твою под-
готовку.— И, уже улыбнувшись, добавил: — Я хочу иметь пред-

ставителя нашей школы в Азербайджане, а ты собираешься де-
зертировать. Я этого не позволю.
Петр Кузьмич рассказал мне о трудных жизненных испыта-
ниях, с которыми ему пришлось столкнуться как в молодости,
так и в более зрелые годы, и убедил в том, что трудности не
должны пугать людей, потому что они дают хорошую закалку в
жизни. Его душевный разговор помог мне, и после я не раз доса-
довал на себя за намерение прервать начатую работу. Мораль-
ную поддержку и деловую помощь в работе мне оказывали уче-
ники П. К. Анохина А. И. Шумилина, К. В. Судаков, В. А. По-
лянцев и другие, что способствовало успешному решению
предусмотренных планом моей работы задач.
Поездки П. К. Анохина в Баку. Впервые П. К. Анохин при-
ехал в Баку в 1939 г. как участник выездной сессии Наркомздра-
ва СССР, посвященной механизмам лечебных действий нафталан-
ской нефти. Во время этого визита, как об этом вспоминал сам
Петр Кузьмич, он познакомился с рядом азербайджанских ученых
и встретился со своим товарищем по школе И. П. Павлова про-
фессором П. Ю. Ростовцевым, учителем первого поколения физио-
логов Советского Азербайджана, который руководил физиологи-
ческой кафедрой медицинского факультета Азербайджанского
государственного университета им. С. М. Кирова (1925—1930),
а затем Азербайджанского государственного медицинского инсти-
тута (1930—1951). И с этого времени П. К. Анохин поддерживал
теплые дружеские связи с известным советским хирургом, акаде-
миком АМН СССР, Героем Социалистического Труда, вице-пре-
зидентом АН Азербайджанской ССР М. А. Топчибашевым.
Перед новым, 1962 г. я попросил Петра Кузьмича разрешить
мне на несколько дней выехать в Баку. Разрешение он дал, а ког-
да мы прощались, он сказал мне, что им получено письмо из
Баку с приглашением участвовать в работе I Закавказской кон-
ференции психиатров. Он вручил мне рукопись с тезисами своего
доклада «Нейрофизиологическая теория центрального действия
психотропных веществ» и просил передать их в оргкомитет кон-
ференции, что я и сделал по приезде в Баку.
Доклад П. К. Анохина был включен в программу Бакинской
конференции, состоявшейся 3—6 октября 1962 г. По какой-то
причине П. К. Анохин не смог приехать на конференцию, но те-
зисы его доклада были опубликованы.
В сентябре 1964 г. по инициативе и под председательством
П. К. Анохина в Баку состоялся I Всесоюзный симпозиум по
бионике. В его работе участвовал академик А. И. Берг. Симпо-
зиум открыл П. К. Анохин, он же сделал программный доклад на
тему «Механизмы предсказания в работе мозга и перспективы
использования их в технических системах». В докладе П. К. Ано-
хин говорил, что одним из наиболее важных и характерных при-
знаков акцептора действия является его крайне динамическая

подвижность и сменяемость, что отличает его, например, от ди-
намического стереотипа. Вместе с тем он подчеркнул, что раз-
решение проблемы моделирования нервных процессов, конструк-
тивные работы по проектированию самоорганизующихся машин
и электронных устройств находятся в прямой зависимости от то-
го, как глубоко мы будем понимать функцию предвидения в го-
ловном мозге. После доклада было много вопросов, один из кото-
рых касался сравнительной оценки функциональных возможно-
стей машин и живых организмов. П. К. Анохин ответил:
— Если бы живые организмы приобрели достоинства меха-
нической системы, то они потеряли бы свои преимущества перед
машиной.
Программой культурных мероприятий симпозиума предусмат-
ривалось знакомство его участников с достопримечательностями
Баку. Петр Кузьмич участвовал во всех экскурсиях. Во дворце
Ширваншахов его особенно заинтересовали надписи на камнях,
извлеченных из Каспийского моря и относящихся к XIII в., ко-
торые тогда еще не были расшифрованы. В музее имени великого
поэта-философа XII в. Низами Ганджеви он очень интересовался
древними рукописями классиков восточной поэзии и искусства.
Увидев портрет Мехсети Ганджеви, азербайджанской поэтессы
XII в., Петр Кузьмич попросил меня ознакомить его с произве-
дениями, переведенными на русский язык. Он был большим зна-
током и ценителем живописи и подарил мне некоторые книги
о творчестве русских и восточных художников.
В этот же приезд П. К. Анохин выступил на заседании учено-
го совета АГМИ с докладом «О функциональных системах орга-
низма». В этом докладе им был затронут вопрос о значении сис-
темного подхода в понимании механизмов нарушенных функций.
— Функциональная система,— говорил Петр Кузьмич,— лежа-
щая в основе саморегуляции, архитектурна и универсальна для
любого патологического процесса.
На этой же встрече ему был задан вопрос о его оценке воз-
можностей машин в сравнении с деятельностью человека. Он от-
ветил так:
— Вот у нас как раз была полемика с академиком Бергом на
этом симпозиуме. Он говорил, что машина может быть выносли-
вее человека. Да, конечно, машина выносит любую температуру,
скорость передвижения человека нельзя сравнить, например, с мо-
тоциклом. На одном из диспутов в Москве, в котором мне приш-
лось участвовать, говорили о машинах, обыгрывающих шахмати-
стов. Я сказал, что это только один параметр и на этом пара-
метре машина-шахматист работает. Сопоставление машины, рабо-
тающей на одном параметре, с человеком является совершенно
неправильным подходом к решению вопроса. У человека же мил-
лион нюансов в поведении. Поэтому-то нельзя производить срав-
нение по одному параметру.

Осенью 1966 г. в Баку под председательством П. К. Анохина
состоялся I Всесоюзный симпозиум по функциональной нейрохи-
мии центральной нервной системы. Открыв конференцию всту-
пительным словом, П. К. Анохин затем сделал доклад «Нейро-
физиологические предпосылки к обоснованию функциональной
нейрохимии». В докладе было обосновано «право на гражданст-
во» нового направления в изучении мозга, о котором П. К. Ано-
хин сказал:
— Развивается новое направление нейрофизиологических ис-
следований, которое могло бы быть названо функциональной ней-
рохимией. Это направление принципиально отличается от препа-
ративной и субстратной нейрохимии.
25 октября П. К. Анохин прочел студентам медицинского ин-
ститута лекцию «Эмоциональное напряжение и его значение в
патологии человека». После лекции Петру Кузьмичу в торжест-
венной обстановке было вручено удостоверение об избрании его
почетным членом ученого совета АГМИ им. Н. Нариманова. Ве-
чером того же дня П. К. Анохин и еще несколько участников
симпозиума выступили по азербайджанскому телевидению. Со-
хранилась кинохроника этого выступления, которая впоследствии
была включена в документальный фильм «Традиции физиологи-
ческих школ И. П. Павлова и П. К. Анохина в стенах АГМИ
им. Н. Нариманова», созданный в 1975 г. на кафедре физиологии
медицинского института.
По предложению П. К. Анохина I Всесоюзный симпозиум по
функциональной нейрохимии принял решение об открытии в
Баку первой проблемной научно-исследовательной лаборатории
нейрофизиологии с уклоном в функциональную нейрохимию. Ла-
боратория была создана при Институте экспериментальной и кли-
нической медицины им. М. А. Тоичибашева. Создание этой лабо-
ратории стало знаменательным событием для азербайджанской
физиологии. Но ее открытие, безусловно, было и своего рода
экспериментом. Именно поэтому Петр Кузьмич в 1967 г. дважды,
в апреле и октябре, прилегал в Баку для оказания помощи в
решении многих организационных вопросов.
Его особенно интересовал кадровый вопрос: укомплектование
лаборатории штатными единицами за счет молодых врачей, изъ-
явивших желание работать в области нейрофизиологии и функ-
циональной нейрохимии. Петр Кузьмич вел собеседование с каж-
дым новым сотрудником лабораторші о поставленных перед ним
ответственных задачах. В одной такой беседе он, затронув вопрос
о профессиональной специфике морали, сказал, что люди, конку-
рирующие между собой за достижение той или иной цели, могут
проявить две противоположные формы поведения. Для разъясне-
ния сути этих форм он поставил рядом две спички и продвиже-
нием их вперед показал итоги соперничества. Вначале он про-
демонстрировал вариант, когда оба соперника в своей деятельно-

сти стремились к высокой продуктивности, что соответствовало
реальному прогрессу, хотя в этом соревновании одна из сторон
и оказывалась более продуктивной, значит, и лидирующей. Ими-
тируя же второй вариант действия соперников, Петр Кузьмич,
поставив параллельно две спички, стал отодвигать одну из них
назад, а другая, оставаясь на месте, оказалась впереди. Этот
вариант он отнес к недопустимому в науке соперничеству, ска-
зав, что, если одна из сторон не способна к творческой деятель-
ности, она прибегает к другому способу: роет яму под ногами
своего конкурента и тем самым тормозит его рост. Но при этом
действия бездарного лидера ничего не дадут для реального про-
гресса.
Забота П. К. Анохина о лаборатории была постоянной. Еже-
месячно по телефону я информировал его о наших делах; и если
я опаздывал с такой информацией, он сам звонил в Баку или
же присылал письмо, выражая свое беспокойство. Вот что писал
Петр Кузьмич в одном из своих писем ко мне: «Крайне обеспо-
коен твоим молчанием относительно успехов по организации ла-
боратории. Что ты уже сделал? Очень прошу тебя присылать
ежемесячные сведения о всех предпринимаемых тобою шагах.
Помни, уже здесь, в Москве, обращаются ко мне с вопросами:
как работает эта лаборатория? Немедленно пришли все сведения
(темы, ход работы, оборудование, кадры)».
П. К. Анохин обратился к правительству Азербайджана с
просьбой выделить финансовые средства для оснащения вновь
организованной проблемной лаборатории. И за довольно корот-
кое время было приобретено все необходимое оборудование. В ап-
реле 1968 г. Петр Кузьмич срочно вызвал меня в Москву для
оформления заявок на импортное оборудование, предназначенное
для нашей лаборатории. От этой встречи осталась на память по-
даренная им только что вышедшая в свет его монография «Био-
логия и нейрофизиология условного рефлекса» с очень ценным
для меня автографом.
В декабре 1970 г. П. К. Анохин был приглашен в АГМИ
им. Н. Нариманова для чтения лекций студентам и профессор-
ско-преподавательскому составу по актуальным вопросам физио-
логии и биологической кибернетики. Воспользовавшись предста-
вившейся возможностью, он более подробно ознакомился с поста-
новкой учебной и научной работ, оборудованием кафедры нор-
мальной физиологии института, не скрывая своей радости при
этом. Да и содержание его последних писем не было столь тре-
вожным, как прежде. Так, в письме от 29 декабря 1969 г. он
выразил уверенность в дальнейшем успехе нашей работы такими
словами: «Надеюсь получить от тебя в начале нового 1970 года
радостное сообщение о том, что ты продвинул дальше наше об-
щее дело».

В последний раз П. К. Анохин приехал в Баку в июне 1972 г.,
возглавив комиссию, направленную АН СССР для изучения дея-
тельности учреждений Азербайджана, занимающихся разработкой
проблем физиологической науки. К этому приезду он приурочил
вопрос о подготовке к Международному симпозиуму «Эмоции и
висцеральные функции», который проводился в Баку 14—16 ок-
тября 1974 г., но Петру Кузьмичу уже не суждено было участ-
вовать в его работе.
В последний раз мы встретились с Петром Кузьмичом в Мос-
кве 7 февраля 1974 г., поговорили о предстоящих задачах уже
функционирующего филиала его школы в Азербайджане.
Имя Петра Кузьмича навсегда вошло в историю науки бла-
годаря оставленному им научному наследию, обладающему огром-
ной ценностью для физиологии, клинической медицины, биологи-
ческой кибернетики и философии. И об этом трудно сказать точ-
нее, чем поэт Джами:
Смотри: дворцы превращены в руины,
Ушли в оковах гнева властелины,
От их дворцов не сыщешь ты следа,
А письмена певцов живут всегда.
И. А. Новикова
ПРИМЕР СЛУЖЕНИЯ НАУКЕ
С течением времени события 20—30-летней давности обычно
стираются в памяти. Но бывает и так, что какой-то период в
жизни человека остается ярким всегда. Так случилось и со мной.
Пять лет, в течение которых я работала референтом-переводчи-
ком академика Петра Кузьмича Анохина, вот уже четверть века
я вспоминаю как один из интереснейших моментов моей жизни.
Представьте себе выпускницу Института иностранных языков,
которая переступила впервые порог лаборатории профессора
П. К. Анохина и, как Алиса в стране чудес, оказалась в лаби-
ринте таинственного для нее мира, где переплетались научные
проблемы, новейшая техника, конференции и симпозиумы, мо-
нографии и статьи, картины русских художников, человеческие
судьбы, зарубежные связи, лекции по физиологии, переписка со
всем миром, диссертации и эксперименты, эксперименты, экспе-
рименты. И все это оживало, двигалось, перемещалось, как толь-
ко ко всему этому прикасалась рука Мастера, который один был
способен держать в голове все сто проблем и решать их одно-
временно.

Своей энергией и безотказным служением науке Петр Кузь-
мич заставил меня работать и относиться к любому порученному
делу так, как это делал он сам. Эту привычку я постаралась
сохранить на всю жизнь, за что я ему бесконечно благодарна.
Как ни парадоксально, строгий учитель, от которого я выслу-
шивала столько замечаний по организационной стороне дела,
никогда не критиковал погрешности в моих начальных перево-
дах, давая возможность и время овладеть всей научной терми-
нологией.
Трудно ли было с ним работать? Да, трудно. Потому что он
и сам не искал легкой жизни и шел вперед там, где его ум и
знания подсказывали действовать безотлагательно, если речь
шла о научной проблеме или жизненно важном вопросе.
Я не физиолог. Пусть специалисты воздадут должные поче-
сти ученому, который оставил такое обширное научное наследие.
Но моего образования было достаточно, чтобы понять, что Петр
Кузьмич Анохин был не только достойным учеником академика
И. П. Павлова, но и ученым, который, развивая физиологию даль-
ше, одним из первых доказал необходимость системного подхода
к анализу деятельности мозга и использования новейшей техники,
электронной аппаратуры для успешного разрешения проблем
XX в.
Что же осталось в памяти о таком большом ученом, который
своим титаническим трудом заражал всех окружающих его лю-
дей? Петр Кузьмич писал свои основополагающие работы и пол-
ностью перестраивал методологию и методы физиологических ис-
следований. С этой целью он загружал меня переводами разно-
образных статей и монографий, часть которых издавалась в
Советском Союзе и в которых он выступал в качестве титульного
редактора. О широте его интересов можно судить по разнообраз-
ной тематике работ, которые мне предстояло переводить: от клас-
сической физиологии до кибернетики Винера.
Работал Петр Кузьмич чрезвычайно много: и рано утром, и
поздно вечером. Окна в его кабинете порой светились до позднего
вечера, после того как все сотрудники расходились по домам,
а ведь его рабочий день начинался в пять утра. Очень большое
внимание уделял он качеству бумаги, карандашей, ручек и внеш-
нему виду печатного труда, имел свою первоклассную машини-
стку.
Спал мало, на диване, ел на бегу, часто стоя у окна в каби-
нете, любил чай с сушками и конфетами. Но все это отнимало
у него мало времени, ему всегда было некогда.
Светская жизнь его была сведена до минимума. Он удивлялся,
если кто-то из ученых находил время для театра. Тем не менее
он был тамадой на моей свадьбе и затем пригласил меня с му-
жем на концерт в зал имени Чайковского. Он прекрасно знал
русскую литературу и живопись, любил музыку, а в молодости

руководил оркестром народных инструментов, о чем любил
вспоминать. Зарубежных гостей обязательно знакомил с па-
мятниками старины, и однажды мы ездили в кинотеатр в Из-
майлово, чтобы французские физиологи могли посмотреть экра-
низацию «Хованщины».
Петр Кузьмич часто бывал за границей на конференциях,
всегда очень тщательно готовился к выступлениям. И тогда мы
подолгу прорабатывали его доклад, переведенный на английский
язык.
Наш институт принимал очень много делегаций. Физиологи
из социалистических стран, Франции, Англии, США, Испании,
Латинской Америки проявляли большой интерес к научной дея-
тельности П. К. Анохина и неоднократно посещали его лабора-
торию, где он любил все показывать сам.
Но всюду, за рубежом и в Советском Союзе, профессор
П. К. Анохин красной нитью проводил мысль о том, что совет-
ская наука не только не отстала от зарубежной, но и в целом
ряде вопросов опередила ее.
Я прекрасно понимаю, что мои воспоминания далеко не пол-
ностью воспроизводят образ этого удивительного человека и носят
несколько субъективный характер. Но воссоздать облик такой
многогранной личности одному человеку просто невозможно.
За рабочим столом

Б. В. Петровский
ПРОДОЛЖАТЕЛЬ ДЕЛА И. П. ПАВЛОВА
На протяжении многих лет мы часто встречались с Петром
Кузьмичом. Особенно сблизило нас избрание в академики и дли-
тельная совместная работа в Академии наук СССР. Помню, как
порой часами вели мы с ним беседы. Он был обаятельным и ин-
тересным собеседником. Яркие рассказы его о жизни Ивана Пет-
ровича Павлова, о своей работе в Рязани, Институте хирургии
им. А. В. Вишневского АМН СССР, меткие, окрашенные юмором
замечания, добрый, а порой и иронический смех по поводу отдель-
ных комических эпизодов я также запомнил на всю жизнь.
Где бы ни появлялся Петр Кузьмич, он всегда привлекал к
себе внимание богатырской своей фигурой, ясным взглядом, точ-
ными суждениями о самых различных проблемах жизни и науки.
Петр Кузьмич долго и последовательно подходил к одной из
трудных проблем современной науки — системному анализу в
физиологии, а также в других научных дисциплинах. И конечно,
апофеозом его научной деятельности стали фундаментальные ис-
следования по системному анализу и преломление всех наших
истин через системный подход, так блестяще изложенные в це-
лом ряде его докладов, статей, за что и был он по праву удо-
стоен многих научных наград.
Жизнь Петра Кузьмича не была легкой, начиная с первых
лет работы у И. П. Павлова и в последующие годы. Критика его
взглядов и даже приписывание ему антипавловских направлений
были очень острыми и нарушали ритм работы ученого на протя-
жении ряда лет.
Многое привлекало меня в Петре Кузьмиче. Широта его на-
учных взглядов, умение глубоко проникнуть в суть изучаемых
проблем, его яркая направленность на применение всего, что
дает физиология, в клинических науках, особенно в хирургии.
Хотелось бы привести один из эпизодов очень обстоятельного
разговора с Петром Кузьмичом по поводу физиологии и патоло-
гии дыхания. Существовавший еще в довоенные годы опыт хи-
рургов привел к выводу о большой опасности, даже непереноси-
мости операций на органах грудной клетки с вскрытием плевраль-
ных полостей. Однако данные, полученные нами во время Вели-
кой Отечественной войны, в значительной степени поколебали
эти представления, так как мы очень часто прибегали к опера-
циям при ранениях груди с открытым пневмотораксом.
Сразу же после войны некоторые хирурги, в том числе и яг
стали активно оперировать на пищеводе и легких с использова-
нием трансплеврального доступа, причем не только под нарко-
зом, но и под местной анестезией. Все эти операции представля-

ли, по существу, грандиозный физиологический опыт. Когда же
Петр Кузьмич глубоко познакомился с этим опытом, он выска-
зал ряд новых положений о компенсаторном механизме, быстро
развивающемся во время торакотомии. И далее он не только
изучил восстановительные процессы, происходящие в организме
в послеоперационном периоде, в частности после пульмонэктомии,
но и хорошо обосновал ход дальнейшего лечения этих пациен-
тов *.
Значение этого цикла работ Петра Кузьмича трудно переоце-
нить, они составили один из важных «камней» в фундаменте, на
котором выросла современная реконструктивная хирургия орга-
нов грудной клетки.
Остались в памяти его приход на кафедру физиологии 1-го
Московского медицинского института им. И. М. Сеченова и наши
с ним первые шаги на пути создания научных институтов при
руководимых нами кафедрах. В те годы дело это было новое,
естественно, вызывало оно как понимание и поддержку, так и
определенный негативизм.
В 1962 г. мы с Петром Кузьмичом были на приеме у мини-
стра здравоохранения СССР С. В. Курашова, и нам удалось
убедить его в целесообразности создания таких, как показало
время, очень прогрессивных учреждений. Институт клинической
и экспериментальной хирургии был организован быстро, а Ин-
ститут нормальной физиологии несколько позднее. Тогда же, в
первой половине 60-х годов, мне пришлось активно помогать в
организации этого института на базе кафедры физиологии 1-го
ММИ им. И. М. Сеченова.
Я считаю себя учеником Петра Кузьмича в физиологии и обя-
зан ему многими новыми положениями в экспериментальной хи-
рургии.
Его пристрастие к точным наукам и тончайшие, удивительно
смелые опыты по исследованию нейрона с помощью невероятно
тонких стеклянных, кстати, сделанных здесь же в мастерских
института игл, его тесное творческое содружество с крупными
предприятиями механики, электроники делают честь любому
ученому и той стране, где он живет и работает.
П. К. Анохин известен далеко за пределами нашей страны.
Это могучая фигура физиолога, продолжателя дела И. П. Павло-
ва. Прекрасной памятью о П. К. Анохине является дальнейшее
развитие его идей и научных открытий, активно ведущееся на
кафедре физиологии 1-го ММИ им. И. М. Сеченова и в Институ-
те нормальной физиологии им. П. К. Анохина, и я хотел бы по-
желать этим коллективам самых больших успехов в развитии
отечественной физиологии.
* Анохин П. К. Проблема компенсации нарушенных функций и ее значе-
ние для клинической медицины. Сообщ. I // Хирургия. 1954. № 10.
С. 3-10. Сообщ. II. Хирургия. 1954. № 12. С. 8-16.

ВОСПОМИНАНИЯ
ЗАРУБЕЖНЫХ КОЛЛЕГ И ДРУЗЕЙ
М. Брезье
ВОСПОМИНАНИЯ О П. К. АНОХИНЕ*
С профессором П. К. Анохиным мы, группа ученых Запада,
впервые познакомились в Москве в октябре 1958 г. на Москов-
ском совещании по электрофизиологии и высшей нервной дея-
тельности, сыгравшем поистине историческую роль. Именно на
нем представители семнадцати стран единодушно проголосовали
за создание международной организации по изучению мозга. Ре-
золюция, принятая на совещании, гласила: «На этом собрании
принимается решение: образовать постоянно действующий меж-
дународный орган по изучению мозга; способствовать расшире-
нию контактов между учеными разных стран и различных науч-
ных направлений, имеющих интерес к изучению мозга». П. К. Ано-
хин был одним из основателей этой международной научной ор-
ганизации, в которой теперь уже участвуют более 50 стран.
Ученые Запада приехали на это историческое совещание, поч-
ти ничего не зная о путях развития нейрофизиологии в Совет-
ском Союзе, представляя ее себе только как классическую пав-
ловскую физиологию, основанную на наблюдениях за общим по-
ведением животных в условиях контролируемого эксперимента.
Совещание сыграло определяющую роль в обсуждении двух
подходов в изучении поведения, ведущих к электрофизиологиче-
ским исследованиям мозга и изучению поведения «павловского»
животного. Выдающаяся роль в построении моста между этими
двумя методологическими подходами принадлежит ученику
И. П. Павлова опытному электрофизиологу П. К. Анохину.
В 1958 г. Анохин возглавлял лабораторию клинической ней-
рофизиологии в институте Академии медицинских наук и был
действительным членом академии. Он также заведовал кафедрой
нормальной физиологии в 1-м Московском медицинском институте
им. И. М. Сеченова. Иностранные гости совещания горели жела-
нием посетить лаборатории Анохина и имели неожиданное и
приятное удовольствие познакомиться там со старейшим сотруд-
ником, который работал лаборантом еще у Сеченова.
* Перевод К. А. Волковой.

Во время нашего визита в СССР, а он для многих из нас был
первым, все советские ученые не жалели своего времени, пока-
зывая нам свои научные достижения. Ну, а Анохин превзошел
всех: узнав, что многие из нас интересуются и русской историей,
искусством и поэзией, он водил нас на отличные выставки, бле-
стяще отражающие атмосферу русской музыки, живописи и лите-
ратуры.
Жестокая судьба распорядилась так, что Анохин не дожил
до того дня, когда появился английский перевод его книги.
Предисловие М. Брезъе к английскому изданию
монографии П. К. Анохина «Биология и нейрофизиология
условного рефлекса»
«Нет сомнения в том, что зарубежные ученые с большим инте-
ресом познакомятся с английским переводом новой монографии
академика П..К. Анохина.
Длительное время достижения советских ученых в области
нейрофизиологии не были известны на Западе. И вот благодаря
усилиям Академии наук и Академии медицинских наук СССР
вновь открыты каналы взаимного общения и ученые всего мира
имеют возможность обмениваться своими знаниями и достиже-
ниями.
Слева направо: М. Брезъе, П. К. Анохин, Г. Мэгун. 1958 г.

Поистине выдающимся переворотом для западных нейрофи-
зиологов явилась Международная конференция по электрофи-
зиологии и высшей нервной деятельности, проведенная в Москве
в октябре 1958 г. по инициативе Международной федерации ЭЭГ
и клинической нейрофизиологии. Особая роль в организации этого
исторического форума принадлежит профессору Анохину, чье
желание и убежденность в необходимости проведения этой кон-
ференции было непоколебимым.
На конференцию были приглашены западные ученые из США,
Англии, Канады и Западной Европы. Были представлены все
страны Восточной Европы, а также Китай, Индия, Япония и Мек-
сика.
До встречи на конференции западные ученые почти ничего
не знали о советской нейрофизиологии, кроме классической пав-
ловской физиологии, основанной на наблюдениях общего поведе-
ния яшвотного в контролируемых экспериментальных условиях.
Электрофизиологический же метод был основным в изучении та-
ких поведенческих состояний, как сон и бодрствование, возбуж-
дение, внимание и т. п., поскольку в течение столетия все ученые
Запада находились под влиянием электрофизиологии Дюбуа—Рей-
мона.
Этот конгресс был чрезвычайно полезным в плане объедине-
ния этих двух методологических подходов к изучению поведения,
и выдающаяся роль в этом принадлежит крупному электрофизио-
логу, ученику Павлова, профессору Анохину. Ученые Запада по-
няли, что одного электрофизиологического метода изучения, обес-
печивающего регистрацию даже на уровне нейрона, недостаточ-
но. Они вернулись в свои страны, обогащенные новыми знания-
ми о таком могущественном методе, как условная рефлексология,
гак тщательно разработанном павловской школой. Когда будет
описан этот метод, то, несомненно, роль Анохина в примирении
двух методологий, господствующих в нейрофизиологии, войдет в
историю.
Еще более значимым результатом этого исторического собы-
тия стало образование Международной организации по изучению
мозга (IBRO), одним из лидеров которой был Анохин.
Во время пребывания в Москве небольшая группа ученых,
заседавших то в Доме ученых, то в Сеченовском институте, рас-
положенном в тихом дворике прекрасного старого здания Мос-
ковского университета, выдвинула предложение о создании IBRO,
которое уже в форме проекта было представлено в ЮНЕСКО в
январе 1959 г.
Первое заседание IBRO как результат усилий наиболее круп-
ных, авторитетных ученых состоялось в октябре 1960 г. в Пари-
же во главе с Центральным комитетом, в составе которого был
выдающийся советский ученый профессор Анохин. С тех пор то
направление международного сотрудничества в области нейрофи-