Анохин П. К. Философские аспекты теории функциональной системы. — 1978

ОПЕРЕЖАЮЩЕЕ ОТРАЖЕНИЕ
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ *
В настоящее время развитие ряда конкретно-научных дисцип-
лин выдвигает задачу исследования специфических форм про-
странственно-временной структуры мира на различных уровнях
организации материи, в частности на уровне живой материи.
Пространственно-временная структура мира является тем
фундаментом, на котором первичная жизнь приобретала свои
основные свойства, а живые существа — приспособительные каче-
ства в процессе своей эволюции вплоть до высшего ее этапа — че-
ловека.
Мы, несомненно, встречаемся здесь с новыми свойствами вре-
мени, которые никогда не оценивались в аспекте их биологиче-
ского значения. С зарождением жизни на Земле материя обога-
тилась принципиально новым фактором — активным отношением
живой материи к всевозможным превращениям пространственно-
временной структуры неорганического мира, и, следовательно,
время для животного приобретало свое специфическое значение
К сожалению, время как фактор эволюции живых существ
на земном шаре и как важнейший параметр развития их нерв-
ной деятельности никогда не подвергалось серьезному анализу.
Этот важнейший для физиологии высшей нервной деятельности
вопрос фактически надо исследовать заново. Возникают пробле-
мы: в каких формах время как универсальный фактор мира
могло оказать влияние на развитие живой материи, как организ-
мы приспособились к временным факторам движения материи и
какие именно параметры времени оказались наиболее решающи-
ми для живых существ, обеспечили им выживание и прогрес-
сивную эволюцию?
Попытаемся выяснить, что является для нас наиболее важ-
ным во временных соотношениях живой и неживой природы?
Первым и существенным моментом является то, что основные
формы движения материи в пространственно-временных рамках
существовали в неорганической природе до появления первых
живых существ на земном шаре. Это очень важный момент. Жи-
* Опубликовано в журнале «Вопросы философии» (1962, № 7).

вая материя, «вписавшись» в уже готовую пространственно-вре-
менную систему мира, не могла не отразить ее свойства, ее архи-
тектуру, если только эти свойства имели отношение к основному
свойству самой живой материи — выживаемости.
С того момента, когда на земле возникла жизнь, отношение
к отдельным параметрам пространственно-временной структуры
со стороны этой качественно новой формы материи стало суще-
ственно иным. Гора, например, как форма неорганической мате-
рии не относится избирательно к климатическим и метеорологи-
ческим факторам, которые на нее действуют. Для горы не суще-
ствует той проблемы, которая возникла с появлением живой
материи и которую можно формулировать двумя словами: «при-
способиться и выжить». Для живых существ с момента их фор-
мирования в процессе эволюции весь внешний неорганический
мир со всеми его многообразными воздействиями стал «взвеши-
ваться» только на этих весах прогрессивной эволюции, только в
сопоставлении с конечным эффектом этих воздействий.
Появилось активное отношение к внешним неорганическим
факторам и неизбежно последовало за этим разделение всех
факторов на две большие категории — вредные для жизни и спо-
собствующие ее сохранению.
Начиная с этого момента все разнообразные формы движения
материи в рамках временной структуры мира стали распреде-
ляться первичными живыми существами по этой реципрокной
схеме, а живая материя начала отражать и закреплять в своей
структуре эти универсальные закономерности.
Из всего сказанного выше следует, что мы прежде всего
должны установить, с какими конкретными временными парамет-
рами движения материи, уже существовавшими в неорганическом
мире нашей планеты, столкнулась первичная и примитивная
жизнь. Иначе говоря, мы должны дать точную оценку времен-
ной структуре мира, т. е. тех разновидностей пространственно-
временных движений материи, которые могут стать факторами,
формирующими приспособительные реакции живой материи.
Сейчас на этот вопрос мы не имеем ответа ни в философской,
ни в биологической литературе, поскольку гносеологическое
абстрагирование фактора времени оттеснило на задний план раз-
работку временной структуры неорганического мира именно в
том аспекте, который помог бы выявить значение этой структуры
для прогрессивной эволюции живых организмов.
Это ставит нас перед необходимостью вычленить те особен-
ные черты временной структуры материального мира, которые
явились своего рода «категорическим императивом» для разви-
тия жизни на Земле.
При любой попытке конкретизировать пространственно-вре-
менную структуру материального мира мы неизбежно встречаем-

ся с последовательным перемещением тел в пространстве, после-
довательными воздействиями одного тела на другое, последова-
тельным развитием фаз движения и преобразования материи.
Можно сказать, что с точки зрения диалектического материа-
лизма наиболее существенной чертой пространственно-времен-
ной структуры мира, определяющей временное отношение пер-
вичных организмов к внешнему неорганическому миру, является
последовательность воздействий внешнего мира на эти организмы
независимо от интервала этих воздействий и от качества их
энергии. Этим самым мы вычленяем временной параметр отно-
шений организма к неорганическому миру как в какой-то степени
самостоятельный фактор в смысле значения его для приспособи-
тельных превращений.
Мы поставили перед собой конкретные вопросы: с какими
формами и вариантами этого основного временного фактора —
последовательности воздействий — встречается организм? Каким
образом дробится всеобъемлющее движение материи в рамках
абсолютного временного параметра — последовательности явле-
ний? Иначе говоря, с какой уже готовой временной структурой
неорганического мира, вынуждающей на приспособление к ней,
встретились первичные организмы на нашей планете.
Нам кажется, что мы имеем полную возможность вычленить
некоторые временные параметры из основной формы — последо-
вательности и проанализировать то значение, которое они могли
иметь для приспособительных отношений первичных организмов.
Первый вариант — существование ряда таких последова-
тельных явлений, каждое из которых никогда затем не повто-
ряется на протяжении всей жизни данного организма. Символи-
чески этот ряд мог бы быть изображен так: а, б, в, ...
Само собой разумеется, конечно, что факторы неорганическо-
го мира а, б, в и т. д. должны быть связаны между собой при-
чинно-следственными отношениями и развиваться в последова-
тельном порядке. Несомненно также, что все они или некоторые
из них могут оказывать последовательное воздействие на орга-
низм. Однако по условию ни одно из этих воздействий никогда
не должно иметь повторного действия на организм. Конкретно
это может быть солнечное затмение, гроза или ураган необычай-
ной силы, прохождение кометы вблизи Земли и т. д. Конечно,
неповторяющиеся воздействия могут исходить и от непосредст-
венно окружающих его факторов. Некоторые из этих неповторяю-
щихся воздействий внешнего мира могли иметь какое-то суще-
ственное значение для организма — или разрушительное, или
благотворное. Первичный организм мог либо противостоять этому
действию с помощью уже имевшихся у него возможностей, либо
разрушиться. Однако эти воздействия для него являлись всегда
внезапными, новыми, никогда им не испытывались.

Возможна и другая временная структура в последователь-
ности внешних воздействий на организм: некоторые факторы
внешнего мира могут возвращаться и возобновлять свое действие
через определенные промежутки времени, а следовательно, могут
быть названы повторяющимися рядами последовательных воз-,
действий. Символически эта вторая возможность может быть изо-
бражена так: (абвг), (абвг), (абвг) ... (абвг).
Приведенная схема показывает, что мы можем иметь в не-
органическом мире последовательность таких событий, которые
ритмически повторяются в том же составе и в том же порядке
следования компонентов. Пусть это будут, например, день, вечер,
ночь, утро или, например, лето, осень, зима, весна, или, напри-
мер, туча, молния, гром. Эти ряды последовательно развиваю-
щихся и ритмически или апериодически повторяющихся явлений
неорганического мира имеют абсолютную направленность и свя-
заны с астрономическими, метеорологическими и физическими
закономерностями, хотя длительность ритмов различна, и, зна-
чит, повторяемость этих циклов может иметь различное значе-
ние для организмов с различной длительностью жизни.
До сих пор мы брали в качестве примеров такие ряды после-
довательно развивающихся событий, которые обладают свойством
абсолютной устойчивости. Но мыслимы также и такие последо-
вательные явления, которые, обладая тем же параметром повто-
ряемости или возвращаемости, вместе с тем имеют свойство
относительной устойчивости. Так, например, дерево, растущее на
берегу реки и имеющее определенный возраст, может быть мес-
том обитания для различных видов животных только на протя-
жении определенного срока, после которого оно будет заменено
другими такими же или отличающимися от него деревьями.
Однако на протяжении своей жизни это дерево будет представ-
лять собой для его обитателей серию последовательных, ритми-
чески повторяющихся явлений в зависимости от различных вре-
мен года, особенно для северных широт.
Таким образом, как в первом случае, так и во втором мы
имеем один главнейший временной признак последовательно раз-
вивающихся событий — повторяемость, абсолютно устойчивую и
относительно устойчивую.
Конечно, само свойство повторяемости явлений неорганиче-
ского, а позже и органического мира как частный параметр
абсолютной пространственно-временной последовательности мо-
жет иметь бесконечные вариации в длительности самих ритмов,
в их устойчивости, в составе и продолжительности существова-
ния отдельных компонентов, в их пространственной локализации
и т. д.
Однако при всех этих вариантах именно параметр повто-
ряемости будет наиболее характерным и специфическим.

До сих пор мы разбирали последовательность явлений неорга-
нического и отчасти органического мира только с одной целью —
выделить различные временные параметры неорганического мира,
которые неизбежно должны были воздействовать на органиче-
скую материю уже при самом ее возникновении. Эти времен-
ные параметры (неповторяемость, повторяемость, длительность,
устойчивость, изменчивость и т. д.) были нами изложены безотно-
сительно к другому их важному качеству, которое они стали при-
обретать специально при взаимодействии с живой природой.
Таким новым качеством для этих временных параметров стали
существенность или несущественность их для поддержания и
закрепления жизненного процесса.
Несомненно, что уже на самых первых этапах организации
живого вещества (может быть, еще на стадии первичных коацер-
ватов) изменения внешних материальных условий «классифици-
ровались» этими зачатками живого вещества как «вредные» и
«полезные» именно по критерию их «существенности» для стаби-
лизации многомолекулярных систем. Этот вид отношений первич-
ных форм живой материи к внешним воздействиям особенно
полно характеризует А. И. Опарин в своей книге «Возникнове-
ние жизни на земле» (1957), к которой мы и отсылаем читателя.
Несмотря на относительное постоянство неорганических усло-
вий, в которых зародилась жизнь (возможно, это были глубины
первородных океанов), даже в тех условиях осуществлялась по-
следовательная смена внешних воздействий на кусочки первич-
ного живого существа (смена температур, реагирующих веществ,
химической среды, течений, приливов и отливов и т. д.), кото-
рая способствовала своего рода первичному естественному «от-
бору» наиболее устойчивых образований типа «открытых много-
молекулярных систем».
Эта последовательная смена внешних воздействий приобрела
особенно большое значение тогда, когда у первичных живых
существ появилась способность размножаться и рассеиваться по
водным пространствам с различным составом экологических фак-
торов.
Еще большее количество вариаций повторяемости возникло
е того момента, когда первичные организмы приобрели способ-
ность к активному передвижению. Тогда всякое повторное дви-
жение около неподвижного неорганического объекта с широкой
физиологической точки зрения приводило к повторным более или
менее однотипным воздействиям. Исключительное значение этот
тип повторного воздействия внешнего мира имеет в жизни
человека с развитием его широчайших возможностей к переме-
щению.
В данный момент нам важно одно — что и в этот период вре-
менная структура окружающего организм неорганического мира

осталась той же и включала в себя по крайней мере четыре
основные формы.
1. Действие относительно постоянных факторов.
2. Последовательные ряды внешних воздействий, повторяю-
щихся ритмически или апериодически.
3. Ритмические или апериодические воздействия относительно
постоянных внешних факторов при активном передвижении
живых существ.
4. Действие последовательных рядов никогда не повторяю-
щихся факторов.
На этот последний вид внешних воздействий, как, впрочем,
и на все другие виды, правило существенности для сохранения
жизни также распространяется.
Хотя эти последние воздействия и являлись только «вредны-
ми», «полезными» и «нейтральными» неповторяющимися эпизо-
дами для живой материи, сами по себе они, естественно, всегда
являлись звеньями непрерывных и последовательно развиваю-
щихся явлений в общем потоке эволюции пространственно-вре-
менной структуры материального мира. Они встречались с жиз-
ненным циклом организмов, так сказать, по касательной.
Из этого можно сделать вывод, что эти никогда не повторяв-
шиеся воздействия не могли оказать какое-либо решающее влия-
ние на эволюцию высших форм приспособления живой материи
к окружающим условиям и, следовательно, не могли стать фак-
торами организации протоплазматической структуры живых
организмов.
Вообразим себе на минуту, что временная структура неорга-
нического мира была бы представлена только этой последней
формой движения материи, т. е. рядами последовательных и ни-
когда не повторяющихся явлений.
Могла ли при этом условии развиться на Земле жизнь в ее
стабилизированных, имеющих всегда приспособительное значе-
ние структурах?
Нет, не могла. Живой организм не мог бы иметь устойчивой
и прочной структуры, ибо последняя может появиться только
как результат отражения ритмически и апериодически повторяю-
щихся воздействий неорганической природы. И даже само поня-
тие «приспособление» потеряло бы всякий смысл в таком мире
всегда новых, никогда прежде не испытывавшихся организмом
воздействий. Совершенно очевидно, что из общего потока собы-
тий пространственно-временной структуры мира только ритмиче-
ски и апериодически повторяющиеся явления могли стать вре-
менной основой для развития приспособительных реакций пер-
вичных организмов.
Итак, мы пришли к решающему выводу относительно эволю-
ции организмов в зависимости от постоянных свойств времен-

ной структуры неорганического мира. Этот вывод можно форму-
лировать следующим образом: основой развития жизни и ее
отношений к внешнему неорганическому миру являлись повто-
рявшиеся воздействия этого внешнего мира на организм. Именно
эти воздействия как результат изначальных свойств пространст-
венно-временной структуры неорганического мира обусловили
собой всю анатомическую организацию и приспособительные
функции первичных живых существ. В этом отношении органи-
зация живых существ представляет собой в подлинном смысле
слова отражение пространственно-временных параметров их кон-
кретной среды обитания.
Проделанный выше анализ приводит нас к заключению, что
именно эта форма временных соотношений — повторяющиеся воз-
действия — представляет собой универсальную форму связи уже
сложившихся и индивидуализировавшихся живых существ с
окружающей их средой.
Такое заключение немедленно ставит перед нами вопросы:
с помощью каких же конкретных механизмов эти жизненно важ-
ные, повторяющиеся воздействия делают организм приспособлен-
ным к ним? В каких интимных процессах живой протоплазмы
могли отражаться эти повторные воздействия внешнего неоргани-
ческого мира на уже оформившиеся живые существа?
Для ответа на этот вопрос мы можем использовать общепри-
нятое представление, что простейшие живые существа представ-
ляли собой «открытые системы», которые были связаны с окру-
жающей средой через ряд химических превращений, начинав-
шихся на границе живой многомолекулярной протоплазмы,
продолжавшихся в форме целой цепи отдельных реакций и закан-
чивавшихся либо вредным, либо полезным для жизни итогом.
Таким образом, каждое из внешних по отношению к организ-
му последовательных явлений благодаря особенным свойствам
живой протоплазмы отражается в ней в форме более или менее
длинных цепей химических превращений. Эта цепь реакций
может иметь обменный характер, поддерживающий жизнь орга-
низма, его самовоспроизведение, но может возникнуть и такая
цепь превращений, которая окажется вредной для этого обмена
веществ и, следовательно, не поддерживающей жизненный про-
цесс. Однако, несмотря на эти два биологически противополож-
ных исхода, и то и другое воздействие вызывает ряд последова-
тельных и вполне закономерных химических превращений. Здесь-
то и выступает на первый план тот основной параметр
пространственно-временной структуры неорганического мира,
который всегда играет доминирующую роль в развитии живой
материи,— повторяемость явлений и воздействий.
Сейчас уже нетрудно установить, к каким реальным послед-
ствиям могли привести те воздействия на первичный организм,

которые имели существенное значение для его выживания и мно-
гократно повторялись или были постоянными на протяжении
миллионов лет. По общему признанию биохимиков любое внеш-
нее воздействие на первичные организмы неизбежно служило
отправным пунктом для образования цепей химических процес-
сов и взаимодействий, кончавшихся или разрушением организма,
или, наоборот, укреплением его метаболической стабильности.
Вместе с тем повторявшиеся много раз последовательные ряды
воздействий неизбежно приводили к облегченному и ускоренно-
му катализаторному типу развития этих цепных процессов
(Опарин, 1957). Так создавались в конце концов доминирующие
линии цепных химических реакций.
Мне трудно себе представить, чтобы вне повторяющихся воз-
действий внешнего неорганического мира на организм существо-
вали какие-то иные пути, которые смогли бы создать преимуще-
ственные цепи обменных и других химических реакций. Именно
повторяемость последовательно развивающихся внешних воздей-
ствий, существенных в том или другом отношении для жизни
организма, смогла создать непрерывную и последовательную цепь
химических реакций в протоплазме организма.
На этой основе в эволюции жизни на Земле произошло одно
весьма знаменательное событие, которое в дальнейшем на мно-
гие миллионы лет определило ведущий признак приспособитель-
ных реакций организмов. Я имею в виду вытекающую из основ-
ных свойств первых живых существ (как «открытых образований»
с многомолекулярным составом протоплазмы) способность реаги-
ровать на изменения в окружающем мире более или менее об-
ширными химическими перестройками, если только эти измене-
ния находят физико-химический контакт с этими образованиями.
И потому естественно, что если во внешнем мире последова-
тельно развивается несколько специфических событий (напри-
мер, сезонные ритмы, смены температур, течения в океанах),
то организм должен отразить каждое из них в специфических
химических перестройках своей протоплазмы, если только эти
события достигают известного порога действия.
Специфические химические перестройки протекают своеобраз-
но в зависимости от физических свойств неорганических фак-
торов.
Интересно, что А. И. Опарин, характеризуя эти соотношения
первичной живой материи с окружающей неорганической приро-
дой, также считает, что последовательность и быстрота реакций
протоплазмы являются решающими факторами материальной
организации первых живых существ (Опарин, 1957).
Знакомство с теориями происхождения жизни на Земле пока-
зывает, что и с широкой биологической точки зрения, так же как
и с точки зрения философского анализа роли пространственно-

временной структуры мира, движение материи по последователь-
ным, ритмически повторяющимся фазам является универсальным
законом, определяющим основную организацию живых существ
на нашей планете.
Появление первичных белковых тел, приобретших в дальней-
шем ферментативную функцию, радикально изменило весь про-
цесс совершенствования жизни. Создалась возможность развития
отдельных преимущественных, т. е. с избирательным каталити-
ческим ускорением, цепей реакций, и, конечно, в первую очередь
тех реакций, которые, являясь существенными для сохранения
жизни, повторялись множество раз под влиянием внешних воз-
действий. Эти воздействия могли быть весьма различными, на-
пример периодические смены в поступлении веществ, необходи-
мых для первичных организмов как «открытых систем». Однако
остается несомненным, что именно специфический катализ
создал возможности преимущественных условий для развития тех,
а не других цепей реакций.
Это ускорение реакций, как показывает анализ некоторых
широко распространенных ферментативных комплексов, может
достигать величины в сотни миллионов и даже миллиардов раз.
Во всяком случае на первых стадиях развития жизни этот «прин-
цип максимальной скорости» дал возможность на фоне в какой-то
степени гомогенных коацерватных образований сформировать
пути преимущественных цепей реакций, развивающихся с огром-
ной скоростью.
И здесь, в этом узловом пункте развития живых организмов,
было сделано одно замечательное приобретение, которое в даль-
нейшем оказало решающее влияние на весь исторический путь
развития животного мира на земном шаре.
Дело в том, что между последовательными воздействиями
внешнего мира и реакциями на эти воздействия со стороны
живого вещества существовала принципиальная разница. Внеш-
ние воздействия на организм могли совершаться в самых разно-
образных временных интервалах и исходить из самых различных
источников (их объединял лишь принцип последовательности).
Вместе с тем все эти воздействия конвергировали к одной и той
же протоплазме живого существа, вызывая различные по каче-
ству химические реакции, развертывающиеся в пределах одного
и того же протоплазматического образования.
Таким образом, создались все условия для формирования
одного из решающих процессов живого вещества, который опре-
делил пути дальнейшего развития животного мира и форму его
приспособительных реакций по отношению к внешнему миру.
В самом деле, если в небольшом комочке живого вещества,
представляющего собой многомолекулярную открытую систему,
стали возможными многообразные химические реакции да еще

с весьма большими скоростями, то некоторые последовательно
повторявшиеся ряды внешних воздействий, пусть даже разделен-
ных большими интервалами, получили возможность отражать себя
в быстрых химических превращениях этого вещества в соответ-
ствии с физическим или химическим качеством этих воздействий.
Постепенно складывались такие соотношения, при которых
все более и более выявлялось различие временных параметров
для событий, протекавших во внешнем неорганическом мире,
и для их отражения в химических перестройках живого суще-
ства. В результате этих совершенно реальных взаимодействий
уже на этой стадии сложилась одна универсальная закономер-
ность в приспособлении организма к внешним условиям, которая
в дальнейшем бурно развивалась на протяжении всей эволюции
животного мира: в высшей степени быстрое (в цепных химиче-
ских реакциях) отражение медленно развертывающихся событий
внешнего мира.
Для более четкой формулировки этого положения я попытаюсь
проиллюстрировать эту закономерность в схематическом виде.
Допустим, что во внешнем мире развивается последователь-
ный ряд явлений — А, Б, В, Г, Д. Эти явления действуют на орга-
низм на значительных временных промежутках в течение полу-
суток. Пусть каждое из этих явлений вызывает в протоплазме
живого существа последовательный ряд химических превраще-
ний, который мы обозначим соответственно символами а, б, в, г, д
(рис. 1, 2).
Допустим, что ряд внешних воздействий на организм (А, Б,
В, Г, Д) систематически повторяется на протяжении многих лет и
имеет существенное положительное значение для его обменных
процессов, устанавливая более совершенные цепи химических
реакций, т. е. помогая стабилизации жизненного процесса. В ре-
зультате длительного и многократного воспроизведения в прото-
плазме живого существа этого определенного ряда химических
реакций между отдельными звеньями устанавливается органиче-
ская связь, делающая весь ряд превращений а — б — в — г — д не-
прерывной и быстро развертывающейся цепью химических реак-
ций (см. рис. 1, 2).
Несомненно, что решающее значение в образовании этих
цепей реакций имело формирование специфических катализато-
ров, определяющих преимущественное течение цепных химиче-
ских реакций именно в данном направлении, а не в другом.
Все эти условия, создавшиеся уже на самых ранних этапах
эволюции живой материи, привели к тому, что протоплазма по-
лучила возможность отражать в микроинтервалах времени своих
химических реакций те последовательные события внешнего ми-
ра, которые по самой своей природе могут развертываться, наобо-
рот, в макроинтервалах времени.

Так постепенно формировалась способность первичных орга-
низмов отражать внешний неорганический мир не пассивно, а ак-
тивно, с опережением в своей протоплазме последовательно и по-
вторно развертывающихся явлений внешнего мира.
В самом деле, в протоплазме живого организма установилась
единая цепь химических реакций, ранее вызывавшаяся последо-
вательным действием внешних факторов А, Б, В, Г, Д. И если эти
факторы разделены значительными интервалами времени, то те-
перь уже действие только одного первого фактора (А) способно
-начать и привести в активное состояние всю последовательную
цепь химических реакций.
Исторически в живой протоплазме неизбежно должны были
создаваться эти условия, при которых быстрота химических ре-
акций протоплазмы обеспечивала опережение организмом развер-
тывания последовательных, много раз повторявшихся внешних
воздействий.
Таким образом, с нашей точки зрения, эволюция уже очень
рано сформировала этот универсальный и единственно возмож-
Рис. 1. Соответствие протоплазматических реакций внешним событиям
А, Б, В, Г, Д — последовательно развивающиеся внешние события на различных
интервалах; а, б, в, г, д — протоплазматические реакции, возникающие от индиви-
дуальных энергетических особенностей каждого отдельного внешнего воздействия
Рис. 2. Опережающее отражение в состоянии протоплазмы медленно раз-
вертывающихся событий внешнего мира
Видно, что после многочисленных повторений последовательного ряда явлений А,
Б, В, Г, Д в протоплазме образовалась непрерывная цепь химических превращений,
возникающих только в ответ на первое событие (А) во внешнем мире. Процесс
отражения в протоплазме опережает ход последовательных событий во внешнем
мире. Реакция протоплазмы (д) уже произошла, в то время как событие (Д) на-
ступит еще только в будущем

ный путь приспособления организма к внешнему миру. С помо-
щью процесса опережения уже самые начальные живые организ-
мы, отгородившиеся от внешнего мира простейшими мембранами,
могли с огромной быстротой своих химических превращений
строить цепи химических реакций по первому звену много раз
повторявшегося последовательного ряда внешних воздействий.
Основой для построений таких цепей химических реакций явля-
лись многомолекулярность и в высшей степени сложная по строе-
нию протоплазма первичных живых существ.
Живая организация получила от такой формы реагирования
на повторные ряды последовательных воздействий огромные
преимущества. По сути дела без этого опережающего разверты-
вания цепей химических реакций трудно представить себе суще-
ствование даже такого простого процесса, как, например, погло-
щение и переваривание амёбой какого-либо кусочка пищи или
захватывание и переваривание бактерий бактериофагом.
Вся история животного мира служит наглядным примером
усовершенствования этой универсальной и самой древней законо-
мерности, которую можно было бы назвать опережающим отра-
жением действительности, т. е. ускоренным в миллионы раз раз-
витием цепей химических реакций, которые в прошлом отражали
последовательные преобразования этой действительности.
Возвращаясь к исходной предпосылке этой проблемы, мы мог-
ли бы сказать, что опережающее отражение действительности
есть основная форма приспособления живой материи к простран-
ственно-временной структуре неорганического мира, в котором по-
следовательность и повторяемость являются основными времен-
ными параметрами.
С этой точки зрения фактор Д, являясь каким-либо полезным
для жизни фактором, делает весь ряд воздействий, много раз
предшествовавший ему в истории развития, сигнальным по от-
ношению к нему как к конечному звену этого ряда, а сами цепи
последовательных химических реакций, образовавшиеся на опи-
санной выше основе, предстанут перед нами как временные связи.
Следовательно, самый факт появления «сигнальности» и «вре-
менных связей» может быть признан одной из древнейших зако-
номерностей развития живой материи. Именно в этом смысле на-
до понимать выражение И. П. Павлова «временные связи есть
универсальное явление природы». Сопутствуя самому происхож-
дению и. совершенствованию живой материи и являясь естест-
венным следствием пространственно-временной структуры мира,
эта закономерность закреплялась все глубже и глубже естествен-
ным отбором в стабилизированных структурах протоплазмы.
Следовательно, принцип опережающего отражения мира в прото-
плазматических процессах организма может считаться основой
для создания и закреплепия всех тех структур организма, кото-

рые целесообразно приспосабливают его к внешнему миру на ос-
нове принципа сигнальности и временных связей. Эта способность
организма, открывающая ему широчайшие возможности приспо-
собления и прогресса, стала быстро специализироваться в особом
субстрате, основной функцией которого стало быстрое химическое
сцепление всех одновременно и последовательно развивающихся
химических реакций. Таким субстратом и стала нервная систе-
ма.
С этой широкой точки зрения первичное нервное вещество и
вообще центральную нервную систему можно рассматривать как
субстрат высокой специализации, который развивался как аппа-
рат максимального и быстрейшего опережения последовательных
и повторных явлений внешнего мира.
В одной из наших прежних работ мы показали, что реальный
факт приближения служителя с кормом к собаке, направляюще-
гося с первого этажа на третий, дает определенную последова-
тельность стимулов (Анохин, 1962). Такое Продвижение служи-
теля с кормом требует значительного времени, ибо оно соверша-
ется в рамках физико-механических возможностей пространства.
Совсем другие соотношения мы имеем в нервном субстрате го-
ловного мозга животного. Процессы в рецепторах и в нервном
веществе развертываются в течение миллисекунд, и, следова-
тельно, по самой своей сути мозг имеет возможность уже при
действии первого агента всего ряда событий (стук дверью ниж-
него этажа) моментально воспроизвести всю цепь химических
реакций, зафиксированных в прошлом медленно протекавшими
событиями действительности, если только одна и та же последо-
вательность этих событий в прошлом повторялась много раз.
В этом факте нельзя не видеть грандиозного достижения эво-
люции, которая оказалась способной на основе первичных про-
топлазматических цепей химических реакций создать такой ап-
парат, который позволяет дать в тысячи раз ускоренное отраже-
ние действительности, во много раз опережающее последователь-
ный ход реальных явлений внешнего мира. Именно различие в
скоростях течения явлений в самой натуральной действительно-
сти и в нервном веществе мозга животного создает предпосылки
для распространения такого опережающего возбуждения.
Если сопоставить разобранные нами выше столь различные
уровни организации живой материи, то мы увидим, что на всем
длинном пути эволюции живой материи принцип опережающего
отражения внешнего мира является неотъемлемой стороной жиз-
ни, ее приспособления к окружающим условиям. У мозга как
специализированного в этом направлении органа нет границ для
такого опережающего отражения действительности. Он обладает
возможностью отражать в микроинтервалах времени цепь собы-
тий, которые могут длиться целые годы.

Должен заметить, что когда я сопоставляю ту высокоспе-
циализированную форму опережающего отражения внешнего ми-
ра, представленную условным рефлексом у высших животных,
с опережающим отражением у примитивных живых существ,
то я отнюдь не снимаю качественной разницы между тем и дру-
гим явлением. Необходимо лишь помнить, что всякое сопоставле-
ние многих феноменов и их классификация неизбежно требует
ведущего критерия для такого сопоставления.
Поэтому, естественно, мы должны поставить перед собой
вопрос: какой признак условного рефлекса является наиболее для
него характерным, определяющим? Из всех возможных его ка-
честв качество «упреждения», или «сигнализации», о предстоя-
щих событиях внешнего мира («предупредительная деятельность»,
по И. П. Павлову) является наиболее решающим его качеством.
Ни изменчивость, ни прочность, ни приобретенность и т. д. не
могут сравниться по значению с этим его биологическим каче-
ством. Именно потому, что животные имеют возможность подго-
товиться по сигналу к еще только предстоящим звеньям после-
довательно развивающихся событий, он стал центральным пунк-
том прогрессивной эволюции. И открытие его — величайшая за-
слуга нашего учителя И. П. Павлова.
Но если этот основной признак (параметр) разбираемых про-
цессов является древнейшим, то, следовательно, по этому приз-
наку мы вполне можем сопоставлять приспособительные воз-
можности низших и высших животных. Естественно, что струк-
турные и количественные усложнения самих аппаратов, обеспе-
чивающих более обширную сигнализацию, привели к дальнейшим
качественным изменениям в поведении животных, однако сигналь-
ность как универсальный параметр приспособления к внешнему
миру не утратила от этого своего принципиального значения.
Следовательно, условный рефлекс высших животных, оце-
ниваемый по параметру сигнальности, есть только частный слу-
чай высокоспециализированных форм опережающего отражения
действительности, т. е. приспособления к будущим, но еще не на-
ступившим событиям (Анохин, 1949).
В результате произведенного нами анализа исторических за-
кономерностей формирования биологических основ условнореф-
лекторной деятельности становится очевидной искусственность
целого ряда вопросов, относящихся к условному рефлексу: ког-
да в эволюции появился условный рефлекс? Есть ли условный
рефлекс у простейших и у растений? Может ли врожденная дея-
тельность быть сигнальной? и т. д.
С изложенной выше точки зрения универсальным принципом
приспособления всех форм живого к условиям окружающего ми-
ра является опережающее отражение последовательно и повтор-
но развивающихся событий внешнего мира, «предупредительное»

приспособление к предстоящим изменениям внешних условий,
или в широком смысле — формирование подготовительных из-
менений для будущих событий.
Как мы видели, этот принцип начинает действовать уже с
первых этапов формирования живой материи. Поэтому вопрос мо-
жет быть только о форме и о конкретных аппаратах, в каких
этот принцип опережающего отражения внешнего мира представ-
лен на данном уровне развития. У одноклеточных он представлен
в форме цепей химических преобразований протоплазмы, опере-
жающих развитие последовательного ряда внешних событий.
У высших животных он проявляется в форме участия специали-
зированных нервных аппаратов, дающих огромный выигрыш в
охвате внешнего мира и в быстроте опережения. Однако во всех
случаях эта форма опережающего отражения имеет одну и ту
же решающую характерную черту — сигнальность. Для живот-
ных, имеющих нервную систему, это и будет условный рефлекс.
В свете сказанного теряет смысл и вопрос о том, можно ли
выработать временную связь у простейших и растений?
Поскольку те и другие представляют собой живые образова-
ния со сложным молекулярным и многоклеточным строением и
поскольку они подвержены постоянным рядам последовательных
и повторяющихся воздействий (особенно последних), постольку
можно с определенностью утверждать, что в тех и других имеют
место натуральные сигнальные изменения или что эти изменения
можно выработать. При этом только должны быть соблюдены
указанные выше требования: длительность повторения и доста-
точно удачно выбранный существенный фактор для жизни дан-
ного растения или простейшего.
Принципиально же следует признать, что ни одно растение
не смогло бы существовать и немедленно погибло бы в результа-
те естественного отбора, если бы оно реагировало только на налич-
ные факторы среды, т. е. только на то, что действует в данный
момент, и не реагировало бы по принципу опережающего отра-
жения.
Так, например, сезонные изменения температуры обычно
таковы, что могут иметь место самые различные перепады тем-
ператур, следовательно, внезапный мороз мог бы полностью на-
рушить протоплазматические свойства растительной клетки.
Совершенно отчетливо решается также и кардинальный для
физиолога высшей нервной деятельности вопрос о врожденных
реакциях сигнального типа. Мы уже говорили, что сигнальность
является наиболее характерной чертой для условного рефлекса.
Именно эта черта — опережающее отражение действительно-
сти — приобрела в условном рефлексе наиболее выраженный и
наиболее специализированный вид. Однако, по общепринятой
классификации, врожденные, т. е. безусловные, рефлексы не мо-

гут иметь этого самого характерного свойства условного рефлек-
са — сигнального значения.
Фактический материал нашей лаборатории по изучению эко-
логической обусловленности первых поведенческих актов ново-
рожденных свидетельствует о том, что этот вопрос не может
быть решен так просто. Исследования нашего сотрудника
Я. А. Милягина показали, что сразу же после вылупления из
яйца птенец грача безотказно реагирует поднятием головы и рас-
крытием клюва, т. е. пищевой реакцией, на такие раздражители,
которые сами по себе не имеют никакого пищевого значения (дви-
жение воздуха, звук «кар-р-р», сотрясение гнезда). Анализ нату-
ральной экологической ситуации, в которой живут грачи в первые
дни после рождения, показал нам, что все три приведенных выше
агента имеют экологическое значение и служат сигналами пред-
стоящего вкладывания пищи отцом-грачом в раскрытый клюв
птенца (Милягин, 1967).
Таким образом, на основе исторической повторяемости последо-
вательных изменений нервного субстрата, предшествующих момен-
ту кормления, закреплялись наследственностью те структурные
связи, которые обеспечивают теперь опережающее отражение
внешних событий, т. е. с принципиальной стороны здесь происхо-
дит то же самое, что и у первичных протоплазматических обра-
зований. И потому, хотя само раздражение кожи, например, не
является пищевым раздражением, возбуждение от него благодаря
многовековым предшествованиям кормлению с огромной скоро-
стью (30 миллисекунд) и по готовым (врожденным) синаптиче-
ским связям доходит до пищевого центра — птенец поднимает го-
лову и раскрывает клюв. Здесь природа дает исключительно на-
глядный пример опережающего отражения внешних последова-
тельных событий и его приспособительного значения в эволюции.
Интересно, что тщательные электрофизиологические иссле-
дования слуховых способностей уха грача показали поразитель-
ную приспособленность эмбрионального развития к его постна-
тальной экологии. Оказалось, что в слуховом рецепторе к момен-
ту вылупления из яйца созрели лишь те клетки, которые способ-
ны воспринять звук «кар-р-р».
Можно привести поразительные примеры опережающих отра-
жений внешних событий из различных экологии, причем в каж-
дом отдельном случае это имеет огромный приспособительный
смысл и точно соответствует экологическим факторам данного
вида птицы, т. е. характерным для нее именно последовательно-
стям явлений, предшествующих кормлению.
Так, например, мухоловка-пеструшка выводит своих птенцов
в дупле, куда лучи света поступают лишь через то маленькое
отверстие, через которое мать и отец должны непременно про-
лезть, прежде чем они смогут кормить птенцов. Естественно, что

когда мать или отец просовывают голову в это маленькое отвер-
стие, то исходная небольшая освещенность дупла исчезает и на
какой-то момент воцаряется полная темнота. И как раз именно
эта временная темнота и служит сильнейшим стимулом для птен-
цов дуплянки: они немедленно всей компанией вытягивают шеи,
раскрывают клювы и, таким образом, оказываются готовыми к
приему будущей пищи. После этого мать вкладывает каждому из
них соответствующую порцию (исследования нашего сотрудника
С. Н. Хаютина, проведенные в натуральных условиях).
Во всех случаях с различной экологией (я мог бы привести
значительно большее количество вариантов) проявляется один
и тот же закон.
Таким образом, опережение событий внешнего мира является
универсальным явлением жизни, которое определило собой все
формы приспособительного поведения животного: врожденное,
условнорефлекторное. С точки зрения этой закономерности любой
член последовательного ряда воздействий внешнего мира может
стать сигналом той конечной жизненно важной реакции, которой
замыкается этот ряд последовательных воздействий.
Для избежания недоразумений в понимании нашей точки зре-
ния следует более подробно остановиться на характеристике сход-
ства и различия двух уровней ассоциативной деятельности: на
ступени примитивной жизни и в форме условного рефлекса. Здесь,
так же как и раньше, важно точно формулировать тот критерий
или параметр этих двух категорий явлений, по которому они
сравниваются.
Основным параметром для сопоставления мы берем решающий
биологический критерий: формы и механизмы отражения в обоих
феноменах последовательно развивающихся внешних событий, по-
скольку сама последовательность является универсальным зако-
ном неорганического и органического мира. Как известно, раз-
витие органов чувств у животных связано с необходимостью бо-
лее совершенного приспособления к внешнему миру. Органы
чувств переводят различные по качеству внешние энергии в еди-
ный нейрохимический процесс, смысл которого состоит в том,
что даже в ответ на одиночный раздражитель создается опреде-
ленная система нейрохимических реакций на различных уровнях
центральной нервной системы. Уже один такой раздражитель
обусловливает систему специализированных химических реакций,
состоящую по крайней мере из миллионов точек. Эта система
имеет определенную архитектуру и дает обширную информацию
целому организму не только о том, «как» и «какое» раздражение
было нанесено, но также и о том, «где» и «когда» было нанесено
это раздражение.
Таким образом, уже на самом первом этапе контакта различ-
ных организмов с внешними факторами сказывается огромная

разница в объеме той информации о внешнем мире, которую они
получают даже от одиночного раздражения. Поэтому по парамет-
ру сложности распределения микроочагов химических реакций
мозг, несомненно, не идет ни в какое сравнение с химическими
последствиями раздражения, например, уже оформившегося, но
еще примитивного живого существа. В этом последнем случае
химическое раздражение элементарно, оно разыгрывается в об-
щей протоплазме, и лишь только специфика химических валент-
ностей и катализа удерживает эту химическую реакцию в преде-
лах более или менее ограниченных путей.
Если же на минуту представить себе, сколь сложны эти ар-
хитектуры микрохимических очагов в сложнейших специальных
условиях при образовании огромных количеств связей, включаю-
щих в себя отложенный в памяти опыт прошлого, то при сопо-
ставлении опережающего отражения действительности у прими-
тивного живого существа и у человека только по одному парамет-
ру сложности и утонченности станет очевидным, что они не-
сравнимы.
Исторически накапливавшиеся количественные усовершен-
ствования реакции привели к совершенно очевидному новому
качеству приспособительных функций мозга. Это качество мозга
выражается в его способности строить грандиозные планы на
будущее.
Однако, если эти явления (т. е. опережающее отражение дей-
ствительности у примитивных существ и условный рефлекс у выс-
ших животных) мы будем сопоставлять строго по параметру от-
ражений последовательно развивающихся явлений внешнего
мира, мы придем к выводу, что механизм формирования опере-
жающего отражения действительности и там и здесь в точности
соответствует той схеме, которая нами была дана выше.
Химическое объединение раздельно, последовательно и по-
вторно возникающих химических реакций и запуск в последую-
щем всей этой цепи реакций с первого звена —вот что является
принципиально общим параметром для обоих столь различных
по уровню феноменов приспособлений. Вместе с тем это и есть
историческая основа для развития всех видов сигнальных при-
способлений, т. е. подготовки организма к будущим событиям.
Возможен еще и другой, более широкий философский аспект
этой проблемы. До И. П. Павлова физиология животных как
наука знала две категории времени — прошлое и настоящее. Обе
эти категории были представлены соответствующими процессами,
хорошо укладывающимися в наше понимание реакций животных.
Все, что касалось третьей категории времени — будущего, отно-
силось к целесообразному поведению человека и было предметом
почти исключительно идеалистической психологии. Приспособле-
ние к будущим событиям — «предвосхищение будущего» было

достоянием человека и являлось признаком наиболее высокоцеле-
сообразных процессов мозга.
Формулируя условный рефлекс как «предупредительную»
функцию, т. е. функцию приспособления животного к грядущим
событиям, И. П. Павлов тем самым ввел в физиологию третью
категорию времени — будущее. Отныне будущее в жизни орга-
низмов стало предметом такого же объективного научного иссле-
дования, как и две другие категории времени. Таким образом,
открытие условного рефлекса было событием огромной важности
для физиологии. В этом лежит одна из причин столь огромного
успеха изучения поведения животных под этим углом зрения. На-
копление материалов на этом пути все больше расширяло рамки
условного рефлекса, и в настоящее время мы можем твердо ска-
зать, что И. П. Павлов вскрыл кардинальную и всеобщую черту
исторического развития и усовершенствования животного мира.
Условный рефлекс есть специализированная форма того само-
го процесса, который в цепях элементарных химических реакций
первичной протоплазмы утверждал жизнь на первых этапах ее
развития в форме опережающего отражения пространственно-вре-
менного движения материи в неорганической природе и образо-
вания стабильных структур организма на этой основе. Понадоби-
лись миллионы лет, чтобы эта примитивная форма цепных хими-
ческих реакций фиксировалась и развивалась в самой совершен-
ной форме живой материи — в нервном веществе.
Однако, несмотря на весь грандиозный путь этой эволюции и
на значительные преобразования самих форм опережения, ее ос-
новной закон — опережающее отражение последовательно повто-
ряющихся рядов внешних явлений — остался в силе. Следует от-
метить, что на основе этой формы отражения сформировался и
специализировался и сам мозг как орган психической деятельно-
сти, т. е. орган всеобщего отражения мира в мыслительной дея-
тельности человека. Опережающее отражение действительности,
раскрытое нами здесь па ряде примеров, является лишь одной
из форм отражательной способности живой материи.
Теперь мы должны показать, какое место занимает данная за-
кономерность в универсальной теории отражения, сформулиро-
ванной В. И. Лениным. Общеизвестно, что теория В. И. Ленина
дает материалистическое объяснение всех процессов организма и
особенно его психической деятельности в зависимости от первич-
но существующих материальных воздействий внешнего мира на
организм, на его мозг. В гносеологическом смысле теория отра-
жения В. И. Ленина является основой для понимания матери-
альной обусловленности психики человека, и это главнейшая
философская черта этой теории. Она прежде всего утверждает
объективное существование мира и столь же объективное и законо-
мерное отражение этого мира в психической деятельности чело-

века. Отражение это адекватное, и оно является определяющим
фактором для всей мыслительной деятельности человека.
Теория отражения В. И. Ленина, являясь общей философской
основой, открывает широчайшие возможности для исследования
различных форм отражательной деятельности, конкретных физио-
логических механизмов этого отражения и развития в эволюции
различных уровней отражательной деятельности. Она включает в
себя все виды отражения объективной действительности в живой
материи вообще и в психической деятельности в частности. Сюда
входит прежде всего энергетическое отражение, которое благода-
ря последним работам по теории информации стало наилучшим
доказательством точности и адекватности отражения объектив-
ного мира в нашем сознании. Теория отражения В. И. Ленина
включает в себя также и историческое отражение внешнего ми-
ра, т. е. адекватное отражение всей совокупности экологических
факторов в организации формы и в динамике приспособительной
деятельности животных.
Из сказанного следует, что ленинская теория может стать ис-
ходным пунктом для глубоких исследований всех уровней отра-
жательной деятельности живых организмов до высших форм пси-
хической деятельности человека включительно.
Настоящая работа является лишь скромной попыткой рас-
крыть исторические корни отражательной деятельности организ-
мов в отношении временной структуры мира. Целью этой работы
было доказать, что опережающее отражение действительности
как одна из форм отражения организмом объективного мира яв-
ляется историческим фундаментом для появления всех высших
форм предупреждения будущих событий, и прежде всего для по*
явления условного рефлекса.
ЛИТЕРАТУРА
Анохин П. К. Узловые вопросы в изучении высшей нервной деятельности.—
В кн.: Проблемы высшей нервной деятельности. М., 1949, с. 9.
Анохин П. К. Рефлекс цели как объект физиологического анализа.— Журн.
высш. нервн. деят., 1962, т. 12, № 1, с. 7.
Милягин Я. А., Лебедева А. Г., Бурсина М. Н. Роль экологических факто-
ров в развитии врожденных форм интегративной деятельности моз-
га.— В кн.: Интегративная деятельность мозга. М., 1967, с. 58.
Опарин А. И. Возникновение жизни на Земле. М., 1957.

ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ
ТЕОРИИ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ*
Общая оценка
опережающего отражения действительности
После того как нами была опубликована статья, в которой под-
робно аргументировалась наша концепция об «опережающем от-
ражении действительности» (см. «Вопросы философии», 1962,
№ 7), в литературе появился ряд монографий, статей и замеча-
ний, разбирающих эту концепцию под различными углами зре-
ния. В основном авторы склонны признать «опережающее отра-
жение действительности» одним из путей развития фундамен-
тальных проблем, поднятых ленинской теорией отражения
(Т. Павлов, Б. С. Украинцев, М. Ф. Веденов, Г. А. Югай и др.).
В самом деле, представление о том, что отражение действи-
тельности может быть активным и, так сказать, «забегать вперед»
на основании использования прошлого опыта, находится в русле
идей ленинской теории отражения и показывает, насколько эф-
фективным может быть применение теории к объяснению явле-
ний отражения внешнего мира.
Опережающее отражение является одной из возможных фору,
отражения, в процессе которого, используя опыт прошлого, ор-
ганизм активно приспосабливается к предстоящим событиям.
Условный рефлекс является наивысшей формой этой изначаль-
ной закономерности всего живого.
Эта закономерность формирования живого и приспособления
его к внешнему миру лишний раз убеждает нас в несостоятельно-
сти критиков ленинской теории отражения, утверждающих, что
само понятие «отражение» говорит лишь о пассивном (?!) отно-
шении организма к окружающему миру. Применительно к эволю-
ции организмов мы можем сказать, что отражение действительно-
сти всегда было активным процессом деятельности самого
организма и на более высоких уровнях эволюции вылилось в не-
посредственное воздействие на внешний мир с целью его преоб-
разования (употребление орудий и приспособление к внешним
условиям)...
* Опубликовано в книге «Философские проблемы биологии. Труды Второго
Всесоюзного совещания по философским вопросам современного естест-
вознания, посвященного 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Мо-
сква, декабрь 1970 г.» (М., «Наука», 1973).

Особенно наглядно этот процесс опережения событий как при-
способительный был продемонстрирован в последние годы на при-
мере куколок некоторых насекомых, которые по условиям разви-
тия вынуждены бывают зимовать на открытом воздухе (напри-
мер, паразитическая оса Barcon). Этот факт вызывал немало
удивления в среде ученых и долгое время оставался интригую-
щей загадкой. Действительно, как может куколка осы, содержа-
щая достаточное количество воды в своей протоплазме, устоять
против зимних морозов? Настойчивые исследования в этом на-
правлении ряда ученых привели к поразительным открытиям, ко-
торые полностью объяснили эту загадку. Оказалось, что уже пер-
вые осенние похолодания стимулируют в протоплазме клеток, со-
ставляющих тело куколки, особый процесс: быстрое образование
глицерина. Таким образом, секрет был раскрыт, поскольку изве-
стно, что глицерин, представляет собой вещество, значительно
снижающее криоскопическую температуру клеточных масс.
Конкретный эксперимент показал, что уже ранней осенью
(или в условиях искусственного содержания куколок при темпе-
ратуре 5° ниже нуля) куколки приобретают способность благода-
ря накоплению глицерина перенести мороз в 40—70°. Стоит по-
местить куколок в нормальную температуру летнего дня — и гли-
церин из протоплазмы клеток немедленно исчезает (через 3 дня).
Особенно поразительно и демонстративно это появление и устра-
нение глицерина у пенсильванских муравьев-древоточцев. С ними
можно проделывать подобные опыты несколько раз. И каждый
раз в зависимости от смены температуры глицерин то появляет-
ся (до 100%), то пропадает.
Эта способность куколок в ответ на первые похолодания на-
капливать глицерин, который будет необходим еще только в де-
кабре, является наглядным подтверждением опережающего отра-
жения действительности, выработанного на протяжении миллио-
нов лет.
Из дальнейшего изложения и особенно из разбора специфи-
ческих механизмов мозга можно будет видеть, каковы механизмы
реализации этого опережающего отражения действительности.
Проблема «вписанности» живого
в абсолютные законы неорганического мира
Перед биологами и физиологами возникает новая и интерес-
ная проблема, которую можно было бы охарактеризовать как
проблему «вписанности» живого в фундаментальные законы неор-
ганического мира. Можно выделить весьма большое количество
процессов и явлений неорганического мира, к которым живые ор-
ганизмы приспособились в ходе эволюции по принципу volens no-
lens.

В самом деле, возьмем для примера силу тяжести. Она имела
место задолго до появления жизни, а в масштабе Галактики и
всей Вселенной, конечно, представляла собой изначальное свойст-
во материи.
И действительно, наличие силы тяжести послужило причиной
того, что у разнообразных животных были выработаны вынуж-
денные приспособления самого удивительного характера. Так, на-
пример, у пресмыкающихся сила тяжести определяет своеобраз-
ный характер передвижения, у птиц — многообразные способы
полета, а у рыб — развитие органов и систем регуляции, позво-
ляющих им по-разному использовать «тяжесть» тела в зависимо-
сти от удельного веса тела и воды, и т. д.
Мы можем дополнительно сказать, что развитие всего живо-
го, его самых существенных черт структурно-функциональной
организации, образование самых прочных межнейрональных свя-
зей определяются действием законов всемирного тяготения. По
сути дела начало этого процесса восходит к периоду зарождения
жизни, или, точнее, к периоду формирования предбиологических
систем.
Точно так же все детали организации разнообразнейших
структур органов чувств точнейшим образом «пригнаны» к энер-
гетическим свойствам внешнего мира. В более широком плане
мы имеем подлинно активное отражение законов неорганического
мира, с которыми взаимодействовали все живые организмы на-
шей планеты. Мы можем сказать, что активное отражение изна-
чальных свойств внешнего неорганического мира в основных
структурных формах животных является абсолютным законом
жизни.
На фоне этой фундаментальной закономерности движения ма-
терии пространство и время являлись особенно фундаментальны-
ми постоянными факторами, которые уже с момента зарождения
жизни воздействовали на все живое. Только благодаря приспо-
соблению к пространственно-временным взаимодействиям жизнь
могла сохраниться на нашей планете. Постараемся представить
себе, к каким фундаментальным приспособлениям животных по-
вели пространственно-временные факторы.
Пространственно-временно́й континуум
как фактор биологической адаптации
В основе нашей оценки приспособительной деятельности жи-
вотных лежит необходимость признания искусственного выделе-
ния отдельных важных моментов в их жизни. Так, например,
говоря о действии стимула на организм, мы считаем это искус-
ственное допущение основополагающим в понимании деятельно-
сти организма. Именно оно позволило сформулировать представ-

ление о дискретных актах животного и о дискретном действии
внешних факторов на организм.
Успехи последних лет в области физики и других наук все
более и более позволяют нам сделать вывод о том, что развитие
событий в мире идет на основе непрерывно-прерывного движения
материи. Это представляет собой абсолютный закон, в одинаковой
степени неизбежный как для неорганического, так и для живого
мира.
Однако «биологический экран» здесь вносит существенное до-
полнение, создавая прерывность в этом движении материи в
соответствии с биологической значимостью различных компонен-
тов континуума.
В самом деле, совсем не все компоненты континуума необходи-
мы, например, животному с точки зрения выживания. Некоторые
из них могут иметь решающее значение для жизни животного,
тогда как другие не играют для него никакой роли. Появление,
например, крупного хищника является жизненно важным собы-
тием, в то время как движение листьев на дереве или движение
воды в реке может остаться незамеченным. Именно эти факторы
биологической значимости отдельных событий создали для живот-
ного своеобразную прерывность пространственно-временных отно-
шений. Однако об этом далее.
Как известно, имеется несколько типов пространственно-вре-
менного континуума. В первом, наиболее простом случае, в так
называемом одномерном континууме, любое положение точки,
движущейся в одном направлении от исходного пункта, может
быть определено координатами пространства и времени, которое
понадобилось для продвижения точки к данному пункту. Суть
этого типа континуума состоит в том, что любому возможно ма-
лому показателю пространственного продвижения точки может
соответствовать столь же малый интервал времени. Мы можем
эти отрезки пространства и времени сделать максимально малы-
ми и, таким образом, на этом микроуровне получить фактически
пространственно-временной континуум, составляющий как бы
индикатор материальных процессов.
Но мы можем оторвать эту точку от одномерного конти-
нуума и поместить ее на какой-либо плоскости, придав ей еще
одну степень свободы (движение в различных направлениях) в
пределах ограниченной плоскости. Тогда положение точки на
каждый данный момент может быть определено уже по двум
осям координат. Следовательно, куда бы и как бы эта точка ни
передвигалась, ее положение всегда может быть «засечено» и вы-
ражено двумя величинами, фиксирующими ее положение по
двум координатам.
Для нас в этом втором типе пространственно-временного кон-
тинуума важно то, что передвижение точки и здесь может быть

представлено в микрорасстояниях и микроинтервалах времени,
что позволяет выразить ее различные положения в координатах
двумерного континуума.
Еще дальше усложняя данный пример, можно поместить нашу
точку таким образом, чтобы она продвигалась в трех измерениях.
Тогда, следовательно, ее положение в каждый данный момент
может быть оценимо по отношению к трем перпендикулярным
плоскостям. Однако наряду с этим такая точка может передви-
гаться и менять свои положения и время продвижения также в
зависимости от интервалов пространства и времени. Поскольку
эти интервалы могут быть взяты в мыслимых микроразмерах
пространства и времени, мы опять-таки, как и в первом случае,
будем иметь континуум, однако более сложного характера, чем
это мы разбирали до сих пор. Это будет уже трехмерный конти-
нуум.
Любое тело, живое или неживое, находится в непрерывно ме-
няющемся трехмерном пространственно-временном континууме.
Это составляет существенную сторону бытия всего живого на
земном шаре. Но именно поэтому мы полагаем, что отношение
живого к внешнему миру нужно понимать как непрерывную пере-
работку информации в протоплазме или — на высших уровнях
эволюции живого — в его нервной системе, как обработку конти-
нуума воздействий, не имеющего скачкообразного разрыва в про-
странстве и во времени.
Как нейрофизиолог, я могу настаивать на этом положении, по-
тому что практически все временные параметры, в которых функ-
ционирует нервная система, оказываются значительно более дли-
тельными и значительно более компактными, чем минималь-
ные интервалы в течение событий пространственно-временного
континуума внешнего мира. Вместе с тем явления внешнего ми-
ра, развивающиеся в пространственно-временном континууме, мо-
гут находиться в большом удалении друг от друга, и тем не ме-
нее они непрерывно фокусируются в одном и том же мозге,
в одних и тех же нервных клетках.
Так, например, реактивный самолет, летящий по небосклону
перед нашими глазами, может, продвигаясь в пространственном
континууме, за несколько минут преодолеть десятки километров,
и тем не менее все его положения от начальной и до конечной
точки видения, как в фокусе, отражены в микроинтервалах про-
странства и времени в форме непрерывного течения нейрональ-
ных процессов мозга.
Именно этот чудесный механизм живого образования, который
фокусирует в микроскопическом пространстве грандиозные интер-
валы пространственно-временного континуума внешних явлений,
стал центральным пунктом всей эволюции жизни на Земле. Толь-
ко благодаря такому биологическому экрану, фокусирующему

огромные масштабы событий внешнего мира в молекулярных ре-
акциях мозговой ткани, стало возможно «объять мир» во всем
его разнообразии и во всей его грандиозности небольшим кусоч-
ком мозгового вещества. Неспециалисты часто забывают об этом
грандиозном достижении эволюции, благодаря которому мы, лю-
ди, на высшем ее этапе приобрели способность в короткие времен-
ные интервалы охватить явления и события, протекавшие в мас-
штабах целого земного шара. Этому способствовали молекуляр-
ные процессы в нервных клетках, принимающие на себя и отра-
жающие грандиозные масштабы Вселенной с помощью непрерыв-
ных процессов, проходящих в самых разнообразных органах
чувств. Ниже мы увидим, какие специфические особенности ор-
ганизма и мозга помогают приспособиться к этому безграничному
пространственно-временному континууму мира.
Понятие о химическом континууме
в мозговых процессах
Достижения философии, физики и математики последних лет
показали, что традиционный подход к изучению нервной деятель-
ности и поведения животных уже не может удовлетворить ней-
рофизиологов. Стало очевидным, что искусственное дробление
нервных процессов и в особенности поведенческих актов живот-
ного не может удовлетворить исследователя, который хочет по-
нять смысл этих явлений в аспекте совершенно достоверной ар-
хитектуры мира, складывающейся и развивающейся в рамках
закона пространственно-временного континуума.
В самом деле, если я начинаю изучать животное и исчислять
его способности к поведенческим актам только с момента начала
опыта, то это является совершенно явным изъятием животного
из сложного континуума его жизни и во многом подчиняет ис-
следование процессов, протекающих в его мозгу, концепциям и
замыслам исследователя. Эта искусственная дискретизация явле-
ний внешнего мира особенно значительно проявляется в области
нейрофизиологии в изоляции стимула, который, по представле-
нию физиологов, занимает исключительное положение в форми-
ровании поведенческих актов животного.
В последние годы на основании новейших успехов нейрофизио-
логии становится все более и более ясным, что стимул является
лишь толчком к раскрытию и выявлению того, что создавалось
в мозгу под влиянием многих факторов как нечто целостное, ин-
тегрированное. Стимул же является лишь толчком, раскрываю-
щим эту подготовленную интеграцию. В свое время эту скрытую
и ни в чем себя не проявляющую внутреннюю мозговую интегра-
цию мы назвали «предпусковой интеграцией» (Анохин, 1949).
Но что такое «предпусковая интеграция»? Это — состояние,
выраженное в многочисленных связях нервных элементов, кото-

рое складывалось в непрерывном континууме в течение, напри-
мер, дня, когда проводился эксперимент. В самом деле, уже од-
ного прихода служителя в виварий за экспериментальным живот-
ным в определенное время дня достаточно, чтобы в мозгу сфор-
мировался комплекс нервных процессов, отражающий все детали
будущего эксперимента и будущего подкрепления животного
жизненно важными стимулами (корм, боль и т. д.). Практически
между всеми деталями этого непрерывного сцепления явлений мы
не найдем какого-либо разрыва, который мог бы нарушать кон-
тинуум. Совершенно очевидно, все явления внешнего мира только
искусственно могут быть подвергнуты какой-то дискретизации,
на самом деле они развиваются в подлинном пространственно-
временном континууме.
Таким образом, жизнь животного в целом мы могли бы оха-
рактеризовать как «дискретное» проявление жизненно важных
узловых событий, возвышающихся над реальным континуумом
незаметных для него явлений жизни. Мы так привыкли, что в
нашу жизнь вторгаются отдельные события, которые существенно
затрагивают наше состояние, вызывают эмоциональную реакцию,
что существование истинного пространственно-временного конти-
нуума представляется чем-то нереальным, неощутимым. Тенден-
ция развития биологического объекта такова, что организм неми-
нуемо «засекает» все, составляющее существенные стороны его
жизни, его достижений и его неудач. И тем не менее все эти
островки значимых для нас событий соединены между собой
реальным континуумом явлений и процессов, которые, хотя и не
имеют решающего жизненного значения, но все же являются сое-
динительными звеньями в континууме мира. Этим самым дости-
гается универсальный охват всех компонентов континуума, одни
из которых жизненно важны, а другие служат сигналом их по-
явления.
Современная нейрофизиология на основе нейрохимических мо-
лекулярных процессов доказывает, что жизненная значимость от-
дельных событий представлена в мозгу даже в специфических
химических процессах мозга, которые как бы засекают «шаги»
этих жизненно важных событий. Так, например, мы имеем раз-
дачную химию страдания, тоски, страха, радости и других су-
щественных эмоциональных переживаний и событий в жизни жи-
вотных и человека. Существенность всех этих явлений в жизни
человека и эпизодический прорыв их в сознание приводит к тому,
что истинный пространственно-временной континуум нашего по-
ведения субъективно не воспринимается нами как континуум.
Если взять бесконечное количество примеров нашего поведе-
ния, то при тщательном анализе можно убедиться, что раздраже-
ние нашей нервной системы происходит в совершенно непрерыв-
ном континууме.

Попробуем теперь с помощью воображения перенестись внутрь
мозга, в бесконечное множество его процессов, отражающих дей-
ствительность. Современная техника исследования мозга сделала
возможней не только изучение грубых, суммарных электрических:
явлений в мозгу7, имеющих место во время его деятельности:.
Электроника и ее тончайшие приборы дают возможность проник-
нуть в деятельность любой нервной клетки из всех четырнадцати
миллиардов клеток мозга. Такой подход значительно» расширил
наши представления о тонких процессах, развивающихся в мерв-
ной клетке в момент ее деятельности под тем или иным воздей-
ствием внешнего мира. Каждая нервная клетка имеет в среднем
около 5 тыс. контактов с другими нервными клетками и с орга-
нами чувств. Кроме того, каждая нервная клетка может испыты-
вать по крайней мере 6 разнообразных общих состояний. Очень,
трудно представить себе то количество возможных специфиче-
ских состояний, которые может испытать мозг при наличии тако-
го огромного количества переменных.
Мы можем поставить вопрос: как же вся эта необъятная ком-
бинация нервных процессов, происходящих в мозгу, отражает не-
прерывное течение внешних событий в различных пространствен-
ных и временных комбинациях? «Мудрость мозга» определяется:
не только тем, сколько количественных показателей он способен:
обработать, но и тем, как мозг отражает все свойства простран-
ственно-временного континуума внешнего мира в его динамиче-
ских процессах и в качественной особенности его структурных
взаимоотношений.
Представим себе на минуту, что непрерывный ряд внешних
событий последовательно действует на нервную систему челове-
ка, и это действие осуществляется с интервалами, которые могут
быть выражены в миллисекундах. В таком допущении нет ниче-
го невероятного. Наша жизнь заполнена такого рода действиями.
Можно взять любой пример из нашего повседневного поведения и
показать, что оно складывается из непрерывных, одно в другое
переходящих действий и из таких же непрерывных афферентных
возбуждений нервной системы.
Фактически мы ни в одном нашем акте не можем найти какую-
либо дискретность, достаточную для того, чтобы мы могли кон-
статировать наличие интервала в виде полного «молчания» нерв-
ной системы между какими-либо достаточно отдаленными воздей-
ствиями пространственно-временного континуума внешнего мира.
Наши представления о дискретных действиях различных сти-
мулов на организм и о дискретных процессах мозга в значитель-
ной степени навеяны формой искусственного эксперимента —
внезапным применением нужного нам стимула. Однако, как я
уже упоминал, даже и в этом случае процессы, происходящие в
мозгу, например, экспериментального животного, текут в той же

непрерывности, как и описанные выше, в естественном пове-
дении.
Очевидно, мы должны будем принять в качестве основного за-
кона работы мозга следующее: абсолютный и универсальный за-
кон неорганического мира — развитие явлений в пространственно-
временном континууме — в процессе эволюции живого привел к
тому, что мозг животных как специальный орган отражения и
приспособления приобрел свойство непрерывного течения его
процессов в полном соответствии с компонентами этого контину-
ума в пространстве и во времени.
Все формы нашего поведения, все вариации его и, как увидим
ниже, активный выбор, оценка и классификация живыми орга-
низмами отдельных этапов и компонентов этого континуума впи-
саны в этот великий закон природы.
Можно сказать, что все относительное, меняющееся в зависи-
мости от совокупности многих условий жизни, всегда вписано в
этот абсолютный закон.
Следовательно, мы должны искать лишь условия и механизмы
того, как появляется и как ведет себя относительное и меняющее-
ся в пределах этого абсолютного закона. Именно здесь лежит, по
нашему мнению, «точка отсчета» для изучения работы мозга во
всем ее многообразии.
Разбирая достоинства теории относительности А. Эйнштейна,
Макс Планк следующим образом выражает ее отношение к аб-
солютным законам мира: «В основе так называемой теории от-
носительности заложено нечто абсолютное; таковым является оп-
ределение меры пространственно-временного континуума, и как
раз особенно привлекательная задача состоит в том, чтобы разы-
екать то абсолютное, которое придает относительному его под-
линный смысл. Мы можем исходить всегда только из относитель-
ного. Все наши измерения имеют относительный характер... Речь
идет о том, чтобы во всех этих данных обнаружить то абсолют-
ное, общезначимое, инвариантное, что в них заложено» (кур-
сив.—Я. Л.).
В этих словах создателя квантовой теории дана программа для
исследования любого, даже весьма незначительного, явления на
фоне и в рамках абсолютных законов мира. В особенности это
положение применимо и даже настоятельно необходимо для изу-
чения эволюции жизни на Земле, которую Планк, конечно, мень-
ше всего имел в виду.
В эволюции живого все относительное и вариантное «пришито»
весьма «откровенными» нитями к абсолютным законам мира. Осо-
бенно отчетливо это иллюстрируется эволюцией мозга.
В дальнейшем изложении мы увидим, насколько тонко все
структуры и механизмы мозга оказались приспособленными к
максимальному охвату того многомерного континуума мира, ко-

торый способствовал развитию многих специальных приспособле-
ний в работе мозга, обеспечивающих организму выживание.
Однако сейчас я вернусь к тому, что составляет саму природу
этих приспособлений,— к деятельности одиночной нервной
клетки, к процессам, происходящим в ее протоплазме. Само при-
способление всегда имеет интегральный, системный характер, од-
нако элементарным процессом в этих системах является разряд-
ная деятельность нейрона.
Выше мы установили, что практически при любом движении
животного или при выполнении им какого-либо поведенческого
акта пространственно-временной континуум внешнего мира дей-
ствует в микроинтервалах времени на его органы чувств и, сле-
довательно, на нейрональные элементы мозга. Как же сами
нервные элементы реагируют на эти воздействия компонентов и
фаз пространственно-временного континуума?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы должны
обратиться к физиологическим свойствам нейронов мозга. Одной
из самых замечательных особенностей нейрональных элементов
мозга является разнообразие их индивидуального поведения, раз-
нообразие реакций на приходящие возбуждения.
Так, например, одни из них переходят на режим повышенной
активности в момент действия приходящего возбуждения. Дру-
гие, наоборот, находясь в постоянной фоновой активности, пере-
ходят во время действия раздражителя в состояние торможения.
Одни нейроны прекращают свою ответную повышенную разряд-
ную деятельность с прекращением раздражения, другие, наобо-
рот, еще очень долго в виде «следовой деятельности» продолжа-
ют разряжаться. У различных нейронов эта так называемая
следовая активность может продолжаться различное время. В то
время как у одних нейронов она длится всего лишь несколько
миллисекунд, у других она может продолжаться секунды и даже
минуты. Ясно, что все это разнообразие индивидуального поведе-
ния нейронов мозга в ответ на раздражения является выражени-
ем их места, их функционального значения в обширных интег-
ративных образованиях, складывающихся в процессе формирова-
ния сменяющихся функциональных систем организма.
Однако сейчас мы не будем рассматривать эти проблемы с точ-
ки зрения нейрофизиологии. С этим можно подробно ознакомить-
ся по ряду солидных монографий (Беритов, 1969).
Сейчас же хотелось бы обратить внимание читателей именно
на те нейроны, а их в головном мозгу большинство, которые
имеют следовую активность, простирающуюся на целые секунды
после прекращения раздражения. Как должны были бы вести
себя эти клетки в случае непрерывной смены внешних раздраже-
ний в микроинтервалах, т. е. по крайней мере в интервалах, оп-
ределяемых миллисекундами?

Прямые эксперименты с употреблением парных раздражений
или целого ряда раздражений показывают, что происходит неиз-
бежное наложение возбуждений, их суммация и значительное
пролонгирование активного состояния нервной клетки. Эта «следо-
вая деятельность» может приобретать различный характер, глав-
ным же образом изменяется конфигурация разрядов.
Однако остается бесспорным, что имеет место совершенно оче-
видное наложение последующих разрядов клетки, возникших в
ответ на каждое предыдущее раздражение или на последействие
от предыдущей деятельности. Такой процесс, несомненно, про-
исходит ежеминутно и в естественных условиях: при смене, на-
пример, многообразных впечатлений некоторые зрительные клет-
ки с выраженным следовым эффектом находятся в непрерывном
перекрытии разрядов, вызванных различными и последователь-
ными зрительными раздражениями. Стоит лишь каждому из нас
припомнить переход из одной комнаты в другую или выход на
улицу.
Факт перекрытия активностей определенных нервных клеток
мозга не подлежит сомнению. Отдельные компоненты внешнего,
пространственно-временного континуума могут действовать на
слуховой или зрительный аппарат на еще более коротких интер-
валах, чем те, которые указывались выше. Следовательно, пере-
крытие деятельности нервных клеток остается постоянным и су-
щественным фактором в работе мозга. Причем важно отметить,
что это перекрытие компонентов континуума может быть одно-
родным, т. е. подряд могут следовать два различных, например,
зрительных раздражения. Но оно может заключаться и в том,
что на одну и ту же нервную клетку падают в небольшом интер-
вале два различных возбудителя,— например, звуковой, а потом
зрительный.
Это значит, что определенные типы клеток нервной си-
стемы по самой своей сути «ведут» в мозгу непрерывную «мело-
дию» пространственно-временного континуума внешнего мира.
Очевидно, именно им принадлежит прерогатива создания абсо-
лютной основы для жизненно важных эпизодов нервной дея-
тельности.
Именно они, по-видимому, поддерживают непрерывную впи-
санность всего относительного и вариантного в абсолютный закон
пространственно-временного континуума мира.
Здесь мы подошли к последнему ряду аргументов, направлен-
ных в защиту положения о наличии нейрональной деятельности,
обеспечивающей постоянный контакт мозга, а следовательно, и
организма со всеми процессами, происходящими на разных эта-
пах развертывания пространственно-временного континуума.
Но рано или поздно у нас должен возникнуть вопрос: что же
представляют собой по своей глубокой сути, т. е. по природе, те

клеточные разряды, которые нами улавливаются сейчас с помо-
щью электронной техники как электрические взрывные про-
цессы?
Сейчас не остается сомнений в том, что разряд нервной клет-
ки — это ее «голос», «крик», и в него вложена вся история данно-
го живого существа, обладателя данного мозга. Он отражает
многочисленные влияния, пришедшие к данной нервной клетке.
Однако по своей глубокой природе этот разряд есть производный
эффект весьма специализированных химических процессов, вы-
званных к жизни пришедшим к нейрону возбуждением.
Итак, все импульсы, приходящие к нервной клетке, трансфор-
мируются в ее протоплазме в химический процесс, который вто-
рично ведет к электрическому разряду.
Любые влияния или возбуждения, действующие на нервную
клетку, неизбежно проходят стадию химической трансформации,
которая и определяет кодирование интегративного результата в
нервной деятельности клетки в каждый данный момент в форме
того или иного рисунка нервных импульсов. Это положение при-
водит нас к окончательному заключению, которое и составляет
основную цель этого раздела работы.
Сам факт наличия следовых разрядов у некоторых видов нерв-
ных клеток неизбежно приводит к тому, что химические процес-
сы нейрона, вызванные предыдущими влияниями, перекрываются
новыми химическими процессами, вызванными последующим ком-
понентом пространственно-временного континуума.
Иначе говоря, за перекрытием нервных импульсов или клеточ-
ных разрядов мы всегда должны видеть перекрытие и химиче-
ских процессов» нейрона в целом. Однако континуум событий
внешнего мира не имеет перерыва и не имеет конца. Следователь-
но, подавляющее большинство клеток мозга непрерывно пребы-
вает в химическом континууме тех реакций, которые вызваны
постоянно и повторно раздражающими факторами.
Следовательно, в протоплазме нервных клеток мозга имеет
место реальный химический континуум, отражающий непрерыв-
ность событий внешнего мира, т. е. его пространственно-времен-
ной континуум.
Это и есть то абсолютное, та основа, на которой строится
все грандиозное разнообразие структурных и функциональных
проявлений мозга.
Поведение как континуум результатов
Из предыдущего видно, что мозговые процессы связаны меж-
ду собой и представляют непрерывную цепь химических процес-
сов, флуктуирующих непрерывно в зависимости от действия тех
или иных раздражений. Мы установили, что именно след от

этих флуктуаций возбудимости, выраженный в разрядной дея-
тельности нейрона, является тем связующим звеном, которое
предыдущее в жизни мозга цементирует с последующим. В этом,
на наш взгляд, и состоит глубокая нейрофизиологическая приро-
да химического континуума мозга.
Однако такое описание процессов мозга должно вызвать есте-
ственный вопрос читателя: как же этот, казалось бы, монотонный
процесс химических последовательностей может сконструировать
все разнообразие поведенческих актов животного и человека, так
тонко и динамически приспосабливающих организм к изменениям
внешнего мира? Как может сам поведенческий акт, включающий
на разных этапах разнообразные анатомические структуры, осу-
ществить этот химический континуум?
При глубоком и внимательном анализе существа дела мы
можем вступить в область исключительно интересных закономер-
ностей, где эволюция структуры нервной системы замечательным
образом приспособлена к абсолютному закону пространственно-
временного континуума мира, создавшего континуум химиче-
ских процессов мозга. Этот анализ убеждает нас также в том,
что мозг в процессе эволюции выработал специальные структуры
и их соотношения, которые специально предназначены для вос-
произведения пространственно-временного континуума внешнего
мира и для включения в него жизненно важных моментов.
В самом деле, развитие структур мозга, обладающих способ-
ностью к генерализованной активации, т. е. к распространению
активирующих влияний на весь мозг, обеспечило одну из самых
важных функций поведенческих актов — их сигнальный харак-
тер. В настоящее время в высшей степени важно разобрать конк-
ретный механизм этого действия.
Допустим, что во внешнем мире в короткие интервалы вре-
мени развивается действие ряда раздражителей на мозг. Как мы
знаем, огромное количество клеток мозга непрерывно соединяет
химические последствия этих раздражителей.
Допустим также, что все эти раздражители не имеют ника-
кого существенного значения для организма, т. е. они не грозят
ему несчастьем, не несут ему радости.
Теперь сделаем другое допущение, что в этом ряду простран-
ственно-временного континуума внешних раздражений один из
раздражителей оказался чрезвычайно опасным для жизни или
целостности организма, т. е. вызвал сильнейшее болевое ощуще-
ние. Тем самым конкретный раздражитель возбудил весь комп-
лекс врожденных биологически значимых процессов в области
ствола мозга и гипоталамуса. Эти возбуждения восходят до
самой коры, и в данном случае они возбудят положительно все
клетки коркового уровня. Во всяком случае трудно найти такую
клетку коры больших полушарий, которая бы не отреагировала

учащением или торможением своих разрядов на возбуждение
ретикулярной формации и гипоталамуса.
Постараемся представить себе, что же происходит во всех
следах, которые остались от предшествовавших, последовательно
действовавших на организм раздражителей перед тем, как он
получил болевое раздражение. Некоторые из корковых клеток,
несомненно, сохранили следы только что подействовавших на
них возбуждений, т. е. находились в состоянии затухающих раз-
рядов. Совершенно естественно поэтому, что чем ближе было
раздражение к моменту сильного болевого возбуждения, тем от-
четливей был след от этого возбуждения, совпавший с моментом
болевого состояния. Для теории условных рефлексов это был бы
«коротко отставленный сигнал».
Благодаря этому совпадению следов от предшествовавших ин-
дифферентных раздражений с генерализованным возбуждением
от ретикулярной формации и гипоталамуса происходит интерес-
ная картина: где бы ни был предшествовавший раздражитель, он
неминуемо будет «настигнут» генерализованным болевым возбуж-
дением и произойдет в такой же степени неминуемая встреча
двух химических процессов в протоплазме одной и той же нерв-
ной клетки. Это и есть момент химического сцепления всех пред-
шествовавших «химий» с «химией» болевого возбуждения.
К чему поведет такая встреча и, главное, каков химический
результат этой встречи? В каждом случае, когда повторяется
последовательность тех же самых внешних воздействий, процесс
пойдет по нервным связям, химически уже фиксировавшимся до
момента формирования реакций на болевое раздражение, хотя
вся последующая цепь возбуждений, предшествующих болевому
раздражению, не была подкреплена соответствующими им конк-
ретными воздействиями. Иначе говоря, мы имеем подлинное опе-
режение компонентов пространственно-временного континуума
внешнего мира специфическим химическим мозговым процессом.
В поведенческом смысле это и будет сигнальная, или предупре-
дительная, реакция, по И. П. Павлову.
Наличие химического континуума в мозгу животных и чело-
века при постепенном приближении к узловому пункту прост-
ранственно-временного континуума внешнего мира, имеющему
существенное биологическое значение, является неоспоримым и
реальным фактом. Нам сейчас важно лишь установить, какое
влияние этот континуум имеет на формирование всех поведенче-
ских актов.
Мне хотелось бы отметить во избежание непонимания один
важный этап развития, связанный с приобретением живыми су-
ществами способности к свободному передвижению. Не изменяя
принципиального содержания взаимозависимости химического
континуума от пространственно-временного континуума внешнего

мира, свободное движение создает тем не менее условия для
огромного скачка в развитии приспособительного поведения у
животных.
В самом деле, теперь уже само животное, двигаясь самостоя-
тельно в различных направлениях, создает континуум внешних
раздражений своих анализаторов, как бы подставляя себя под
их действие. Континуум уже непосредственно начинает влиять
на построение целевого или целенаправленного поведения, сво-
дящегося к активному поиску таких компонентов внешнего кон-
тинуума, которые определяют удовлетворение каких-либо потреб-
ностей организма. Организм как «открытая система» активно
ищет для своих «входов» точно запрограммированные ее обме-
ном веществ недостающие компоненты.
В этом случае мы сталкиваемся с новой закономерностью,
которая стала, так сказать, сквозной для всех этапов развития
жизни на Земле. Продвижение вперед живого существа создало
условия для развития поведенческого континуума животных, по-
скольку в последовательном действии внешних агентов на орга-
низм в процессе его активного продвижения мы опять-таки не
имеем перерыва в химически обусловленной разрядной деятель-
ности нейронов.
Однако здесь появилось нечто новое. Это — полезный резуль-
тат деятельности животного, который непременно возникает в
процессе его активного отношения к пространственно-времен-
ному континууму внешнего мира. Можно на любом поведенче-
ском акте показать, что, будучи вписан в пространственно-вре-
менной континуум, о котором мы говорили выше, он вместе с
тем состоит из цепи полезных результатов, переходящих один в
другой.
С точки зрения более общей оценки поведения мы видим, что
речь здесь идет о все той же закономерности — поведение чело-
века в пространственно-временном континууме предстает перед
нами как континуум больших и малых результатов с непремен-
ной оценкой каждого из них с помощью обратной афферен-
тации.
Итак, мы определили в приведенной формуле закон конст-
руирования поведения живых существ, по которому оно пред-
ставляет непрерывную цепь результатов с последующей оценкой
их достаточности.
Здесь-то и вмешивается роль «биологического экрана», клас-
сифицирующего значимость результата и вводящего тот элемент
генерализующего подкрепления, который перекрывает все преды-
дущие этапы раздражений, оставивших след в центральной нерв-
ной системе.
Именно биологически значимые или эмоциогенные раздраже-
ния, скрепляющие следовые реакции от прежних раздражений,

составляют необходимое условие, подготавливающее путь для
будущих опережающих реакций под действием какого-то отдален-
ного звена пространственно-временного континуума.
Итак, непрерывность явлений внешнего мира 'отражается на
«биологическом экране» как «прерывность»' жизненно важных
событий, отставленных друг от друга во времени, но связанных
континуумом малозначащих результатов целого поведенческого
акта животных и человека.
Заключение
В настоящей работе я сделал попытку на основе теории отра-
жения показать, что основной, или, по выражению Планка, «аб-
солютный закон» неорганического мира — пространственно-вре-
менной континуум определил собой все формы поведения живого
от примитивных его форм до человека включительно.
Появление жизни на Земле позволило в микромире молеку-
лярных реакций живой материи отразить все макропроцессы,
протекающие с огромными интервалами времени. Создались ус-
ловия для «забегания в будущее», а следовательно, появилось
в высшей степени приспособительное поведение.
«Биологический экран» не отражает пассивно континуум внеш-
него мира. Внося в него «потребности жизни», обеспечивая со-
хранение ее, он связал получение любых результатов с этими
основными требованиями. Так организовался континуум резуль-
татов, в котором «мелкие» результаты, лежащие на пути полу-
чения «больших» и «грандиозных результатов», сливаются в еди-
ный поведенческий континуум результатов и сопровождают жизнь
от ее зарождения до ее уничтожения.
Я хотел бы заранее оговорить, что все высказанные здесь
общие положения о структуре взаимоотношения неорганическо-
го и органического мира не являются лишь чисто теоретически-
ми построениями, а имеют существенное практическое значение.
Едва ли надо говорить о том, что такого рода обобщения,
значительно меняющие сам исследовательский подход, должны
быть доброжелательно обсуждены всеми теми, кому дороги проб-
лемы, поднятые в этой статье: философами, физиологами, биоло-
гами и др. Такое обсуждение, я надеюсь, поможет нам посмот-
реть с высоты философских обобщений на работу мозга, объект,
наших каждодневных исследовательских усилий.
Выступление П. К. Анохина на Совещании *
Ученые многих направлений науки в наши дни с большим
вниманием изучают возможности системного подхода, который
позволил бы осмыслить то, что нельзя понять при аналитическом,
* Опубликовано в журнале «Вопросы философии» (1971, № 3).

или, как выразился В. А. Энгельгардт, «редуцированном накоп-
лении материала». Этот подход является в какой-то мере жестом
отчаяния. Совершенно очевидно, что мы сейчас стоим перед
опасностью утонуть в обилии материала, накопившегося по «ча-
стным» проблемам, не связанным в систему, и это грозит поте-
рей общего направления.
Один из крупных нейрофизиологов, получивший недавно Но-
белевскую премию, Дж. Экллс, выразил эту мысль так: надо стоять
в центре сражения за проблему мозга, чтобы увидеть, что по
крайней мере 95% публикуемых исследований не годится для
построения большой теории. И это относится не только к ней-
рофизиологии, но и к другим областям — биологии и т. д.
Таким образом, поиски ключа, который соединил бы уровень
целостности и аналитический уровень получения деталей,— это
и есть та кардинальная проблема, которая продолжает стоять не
только в мировоззренческом плане, но и носит чисто практиче-
ский характер.
Естественно, необходимы обобщения и частных аналитических
материалов, которые сами по себе могут быть успешно исполь-
зованы и в практической деятельности и при больших теорети-
ческих обобщениях. В настоящее время этот поиск системы ве-
дется в высшей степени интенсивно. Достаточно сказать, что
целый ряд обществ, журналов, симпозиумов занят изучением си-
стем — словом, система стала тем маяком, который непосредст-
венно освещает путь к эксперименту и всем другим видам науч-
ного исследования. Хотя тенденция к тому, чтобы связать це-
лостный уровень с уровнем частичным, с уровнем результатов
аналитических исследований, значительно усилилась, к этому
явлению надо подойти критически; следует сказать, что все это
научное движение пока еще не имеет строгой логики, которая
необходима для того, чтобы соединить оба уровня исследований.
Отсутствие строгой логики в постановке вопроса о том, что
ищется и для чего ищется, завело в тупик целый ряд исследо-
вателей и мыслителей, в том числе и самого Л. Берталанфи.
Поэтому прежде всего необходимо решить, для чего мы ищем
формулировку системы, которая могла бы быть приемлема для
многих. Эта основная цель поиска в высшей степени важна для
того, чтобы конечный итог был действительно продуктивным.
В самом деле, задача заключается в том, чтобы заполнить
ту пропасть, которая разделяет еще во многих науках уровень
целостного и уровень частного, аналитически полученного
результата. Заполнить эту пропасть нельзя словами, ее нельзя
заполнить формулировками. Нужно найти действенные принципы
работы в этом направлении. Решение этих двух задач поможет
ликвидировать пропасть, выработать конкретные принципы ра-
боты.

Тем не менее эти вопросы еще не решены. Значит, логика
развития самой проблемы требует прежде всего их решения.
Если мы их не решим, то будем вынуждены остаться на уровне
словесных формулировок и не достигнем того конкретного ре-
зультата для науки, который может дать формулировка понятия
системы в истинном смысле.
Задача, которую мы ставили в своей практической и теоре-
тической работе, состояла именно в этом. Закрыть эту про-
пасть — значит сформулировать принцип работы, который, с од-
ной стороны, находится в области целостности, т. е. носит
черты интегративного целого, а с другой — в аналитической
области. При данном условии этот принцип выступает как бы
приводным ремнем между целым и его частями.
Концепция функциональной системы представляет для нас
именно такой принцип. Функциональная система позволяет осу-
ществлять исследование в любом заданном участке целого с
помощью любых методов (и микроэлектронного, и электрофоре-
за, и т. д.). Но эти исследования находятся в тесном единстве
благодаря функциональной системе, которая показывает, где и
как ведутся данные исследования.
Такая возможность возникла в результате решения двух во-
просов, которые не были решены в системном подходе, но без
которых двигаться вперед нельзя.
Первый вопрос, который мы поставили уже давно и который
на данном этапе получил удовлетворительное решение, заключа-
ется в следующем. Все известные формулировки систем по сути
дела имеют своим лейтмотивом принцип взаимодействия (это —
взаимодействие множества компонентов, взаимодействие и отно-
шение между компонентами и т. д.).
Если просто рассчитать количество клеток, количество синап-
сов, т. е. возбуждений, которые получает каждая отдельная
клетка, то количество взаимодействий, возможных в мозгу, долж-
но быть выражено огромным по величине числом, это число —
единица с нулями, где нули выписываются на ленте длиной в
9,5 млн. км. Это даже не астрономическая цифра! И ясно, что
природа развивалась в сторону увеличения этих степеней свобо-
ды, этих возможных взаимодействий. Но возник бы невероятный
хаос, если бы все эти взаимодействия были организованы сразу
в единую систему. Вот почему слово «упорядочение» начинает
все больше и больше проникать в формулировку систем. Однако,
если мы введем этот термин, но не раскроем фаз, по которым
множество упорядочивается, мы будем недалеки от понятия эн-
телехии, т. е. от утверждения того, что кто-то упорядочивает,
какая-то сила вмешивается в систему и упорядочивает. Поэтому
необходимо проанализировать конкретную систему и посмотреть,
что же упорядочивает это множество степеней свободы.

Многие работы, проведенные в нашей лаборатории, показали,
что таким упорядочивающим фактором является результат дея-
тельности системы. Только он может через обратную связь (как
называют кибернетики афферентацию) воздействовать на систему,
перебирая все степени свободы и оставляя только те, которые
содействуют получению данного результата.
Результат господствует над системой, и над всем формирова-
нием системы доминирует влияние результата. Результат имеет
императивное влияние на систему: если он недостаточен, то
немедленно эта информация о недостаточности результата пере-
страивает всю систему, перебирает все степени свободы, и в
конце концов каждый элемент вступает в работу теми своими
степенями свободы, которые способствуют получению результата.
Введение результата в интегрирующий фактор позволило рас-
крыть пути упорядочения в системах.
И вторая важная проблема, которая не решена системным
подходом в западных странах, особенно в США, состоит в сле-
дующем: до тех пор, пока скачки будут делаться от целого прямо
к аналитической детали, трудно ожидать положительного резуль-
тата в употреблении системных идей как инструмента повсе-
дневного исследования. Функциональная система заполняет и
этот пробел, так как в ней разработана совершенно определен-
ная операциональная рабочая архитектоника со специфичным ме-
ханизмом и со специфичными свойствами, которая и допускает
постановку вопроса в аналитическом плане. В функциональной си-
стеме есть стадия афферентного синтеза, и на этой стадии решает-
ся вопрос, какой результат должен быть получен.
Здесь введение физиологических детерминистических понятий
сняло видимость телеологичности целого. Целое — это есть нечто,
запрограммированное в конкретных афферентных параметрах бу-
дущего результата. Мы считаем, что, раз весь процесс подходов
к целому виден на нейрофизиологическом материале (что хорошо
показал И. Т. Фролов), проблема эта целесообразна и никакой
телеологичности вкладывать в нее не надо и невозможно.
В этом пункте мы столкнулись с необходимостью решения
философской проблемы, вернее, с необходимостью сделать фило-
софское обобщение, которое разъяснило бы весь процесс, проис-
ходящий в функциональной системе до получения результатов.
Акцептор действия — это аппарат, который примет решение,
получив какой-то результат, закодирует все свойства этого ре-
зультата до того, как он будет реализован. И это обстоятельство
заставило нас задуматься.
Мы не могли не поставить вопроса: как же так? Основным
законом рефлекторной теории является поступательный ход воз-
буждения. Закон поступательности есть основной принцип реф-
лекторной теории.

В момент принятия решения идет процесс, намного опере-
жающий события. Он формируется не поступательно. Он уже
имеет закодированный в ведущих параметрах результат, который
может быть получен через минуты, часы, а может быть, и
годы.
Как формируется опережение событий? Я думаю, что многие
знакомы с законом опережающего отражения действительности.
Опережение событий есть прежде всего активное поддержание
поставленной цели до момент-а ее реализации.
В последнее время в нашей лаборатории получен факт ней-
рофизиологического порядка, на основе которого удалось «под-
смотреть» и выявить ту «хитрость», которую создала природа
эффектом длительного поддержания цели.
Какие силы сохраняют цель до момента ее реализации? Ока-
зывается, рефлекторный аппарат. Наши действия дают ответвле-
ния возбуждения, которые заряжают части мозга, и эти импуль-
сы идут обратно в мозг, в кору больших полушарий, и там они
все время дают энергию для формирования цели.
Таким образом, раскрыта физиологическая природа поддержа-
ния цели в активном виде на протяжении большого периода
времени.
Как это опережение происходит? Мы неизбежно должны были
прийти к формулировке пространства и времени в философском
плане. И тут мы столкнулись с важным обстоятельством, которое
пришлось продумать.
Как физическая, так и философская формулировка простран-
ства и времени учитывает то, что главным параметром здесь яв-
ляется последовательность. В статье В. П. Лебедева и В. С. Сте-
нина (Лебедев и Стенин, 1970) говорится, что последовательность
есть главный параметр времени. Мы поставили этот вопрос не-
сколько иначе, и именно этот аспект мне бы хотелось здесь
обсудить.
Физическая теория времени исходит из действительного аб-
солютного времени, т. е. того, что имеется вне органического
мира и что существовало и до формирования жизни на Земле.
Но появилась жизнь, и мы знаем, что она вписана многочислен-
ными механизмами во все законы мира, которые существовали
до происхождения жизни.
Поэтому был бы законным вопрос, который мы поставили:
а как же организм вписался в фундаментальный закон мира,
в пространство? Оказалось, что возбуждающий акцептор действия
в пределах функциональной системы — это один из признаков,
который существует на протяжении миллионов лет эволюции
живых существ.
Может ли организм вписываться во время, которое имеет
только один параметр — последовательность? Нет. Никакой жиз-

ни на нашей планете не было бы и, наверное, не было бы и
этого симпозиума, на котором я выступаю.
Что такое последовательность? Это — следование одного за
другим событий внешнего мира, которые могут не повторяться,
и возможность устойчивости жизни вне органического мира в
этом случае полностью была бы исключена. Однако другие па-
раметры времени (повторяемость и ритмичность событий внеш-
него мира) оказались тем компонентом времени, который спо-
собствовал развитию жизни. Почему это так? В самом деле,
если пространство, в которое мы вписаны, которое ежесекундно
действует на нас, составляет континуум, а мозг есть орган при-
способления, то ни одна минута этого континуума не может
пройти мимо мозга. Иначе приспособление к событиям внешнего
мира было бы невозможно. Организм не мог бы выжить, и га-
рантия естественного отбора была бы исключена.
Мы рассмотрели мозг именно в плане того, как он мог бы
отразить пространственный континуум.
Определенные категории нервных клеток продолжают свои
реакции на внешние раздражения и после прекращения действия
непосредственного раздражителя, оставляя определенный «след».
Этот «след» выражается в разрядах нервных клеток, которые
основаны на химических процессах самой клетки, на ионных,
метаболических процессах. Но континуум внешнего мира таков,
что события следуют в нем гораздо быстрее и непрерывнее, чем
может работать отдельная клетка. И поэтому естественно, что
каждое новое событие, как показали все проводившиеся экспе-
рименты, рассмотренные под этим углом зрения, постоянно на-
слаивается одно на другое.
Мы не можем представить себе сейчас, уже после того, что
мы знаем о мозге, ни одного внешнего впечатления, которое не
оставило бы своего «следа» в химических процессах.
Здесь перед нами открывается новая область исследований,
на первый взгляд необъятных. Как может мир с этим непрерыв-
ным течением событий, вызывающим непрерывное течение хими-
ческих процессов в мозгу, восприниматься разумно?
Эту проблему мы решили в теоретическом плане; весь вопрос
теперь состоит в том, по какому пути идти в дальнейших иссле-
дованиях.
В неорганических предметах физическая последовательность
внешних событий представляет собой только последовательность
в пространстве и во времени. Для человека же не все элементы
этого пространственного и временного континуума одинаково
важны. Вот в чем ключ к объяснению того, почему организм
преодолел этот кажущийся хаос в реакциях на все внешние со-
бытия. Специфичность системы работы мозга состоит в том, что
он не только отражает пространственно-временной континуум,

но благодаря особой способности живого вещества, кроме всего
прочего, накапливает опыт прошлого. Это свойство человеческого
мозга выражается в способности через континуум строить опе-
режение событий. И эта способность живого была очень широко
использована на всем протяжении эволюции.
Проблемы, которые я здесь эскизно набросал, являются для
нас ведущими, и в какой-то степени они революционизируют
наш исследовательский процесс. Сейчас не только многие его
формы могут и должны быть пересмотрены, но и весь процесс
исследования. Это не только наша задача; возникает огромная
возможность комплексной работы, и прежде всего с философа-
ми, но и не только с философами.
Это объединение обнадеживает. Мы можем дать ряд обобще-
ний, идей, без которых идти вперед "нельзя. Правда, иногда обоб-
щения, идеи, концепции разрушаются и строятся новые, но это
ученый с самых первых шагов своей исследовательской работы
должен считать непреложным фактом. Гипотезы стареют, а если
они сохраняются, то это вызывает сомнение в их правомочности.
И я хочу закончить словами Клода Бернара: «Какое счастье
разрушить теорию, в особенности свою собственную».
ЛИТЕРАТУРА
Беритов И. С. Структура и функции коры большого мозга. М., 1969.
Лебедев В. П., Степин В. С. Гносеологический аспект понятия времени.—
Вопросы философии. 1970, № 10.
Планк М. Единство физической картины мира. М., 1960.

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ
ОБЩЕЙ ТЕОРИИ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СИСТЕМ *
Общие предпосылки
Трудно найти в истории цивилизации такой момент, о кото-
ром можно было бы сказать, что именно тогда возникла идея о
целостности, о единстве мира. Вероятно, уже при первой попытке
понять мир мыслящий человек столкнулся с поразительной гар-
монией между целым, «универсумом», и отдельными деталями,
частями. Однако по самой сути человеческого ума он всегда
имеет дело с непосредственным, с его конкретным окружением,
с явлениями изолированной «ниши», и это коренным образом
повлияло на весь ход его познавательной деятельности.
Непосредственное, частичное имело прямое практическое
значение для усовершенствования приспособительной деятельно-
сти человека, и потому абстрактное «целое» пришло в его по-
знавательную деятельность значительно позднее.
От диффузных и недифференцированных форм целое посте-
пенно приобретало значение чего-то организованного, с постоян-
ным гармоническим взаимодействием своих частей, подчиняю-
щимся своим специфическим законам, не свойственным частям,
деталям целого. Так постепенно подготавливалось то научное
движение, которое в настоящее время получило широкое назва-
ние «системный подход».
Если внимательно проанализировать успехи современной био-
логии и вдуматься в попытки обобщить и осмыслить значение
этих успехов, то, пожалуй, системный подход представляет со-
бой наиболее выраженное и широко принятое направление во
всех этих поисках.
Такой успех системного подхода вполне понятен. Исключи-
тельно бурный рост числа новых публикаций в области конкрет-
ных естественных наук приводил к столь же бурному росту чув-
ства беспомощности исследователя перед половодьем аналитиче-
ских фактов. По этому поводу красочно выразился крупнейший
физик нашего времени Оппенгеймер, говоря, что в настоящее
время «исследователь ощущает свое невежество- тем больше, чем
больше он знает...» (цит. по Юнгу, 1960).
* Опубликовано в книге «Принципы системной организации функций»
(М., «Наука», 1973).

Стало очевидным, что только какой-то более высокий прин-
цип поможет разобраться в логических связях между отдельны-
ми фактами и что только этот принцип позволит более успешно
и на более высоком уровне проектировать новые исследования.
Сторонники системного подхода все более и более настойчи-
во подчеркивают, что именно система является тем изоморфным
принципом, который проникает через все границы, исторически
сложившиеся между различными науками, несмотря на то, что
эти науки изучают как будто качественно различные классы
явлений: организмы, общество, машины.
Однако из сказанного видно, что поиски «системы» как более
высокого и общего для многих явлений принципа функциониро-
вания могут дать значительно больше, чем только одни анали-
тические методы при изучении частных процессов. Благодаря
такой оценке роли системного подхода возникли самые различ-
ные направления поиска. С одной стороны, делаются попытки
объяснить организацию больших биологических систем, с тем
чтобы связать поведение организма с молекулярным уровнем
процессов, включенных в это поведение. С другой стороны, идет
настойчивый поиск законов формирования больших систем для
социально-экономических явлений (В. Г. Афанасьев, Б. С. Ук-
раинцев и др.), машинных устройств и т. д. В зависимости от
общей концепционной обстановки к этим классам явлений при-
бавляется . также и трактовка обширных машинных устройств,
которые способны к самоорганизации. Все это направляет мысль
на новые поиски, на формулировку и раскрытие новых законо-
мерностей, и именно это обстоятельство сейчас является наибо-
лее впечатляющим в области нового и прогрессивного движения
в науке, получившего название системного подхода.
Развитие этого нового научного движения в последние десять
лет ознаменовалось весьма радикальными выступлениями, в ко-
торых роль системы в развитии наук и общества поднимается
настолько высоко, что некоторые энтузиасты этого направления
стали говорить о наступлении в науке «эры системы» (Эллис).
Вместе с тем наметилась тенденция к выделению системного
подхода в особую науку — «системологию» (Г. Паск, В. М. Глупь
ков и др.), а коллектив авторов из NASA1 предлагает вообще
выделить специальную науку о «биологических системах» («Bio-
logikal Systems Science», 1971). В последнее время одним из
авторов этого издания опубликована специальная монография
«Toward a general science of viable Systems», в которой делается
попытка сформулировать некоторые основные положения этой
науки (Iberall, 1972).
1 National Aeronaftik and Space Administration (Национальное управление
по исследованию космического пространства, США).

Таким образом, внимание к системному подходу очень велико,
хотя Калмаи, Фалб и Арбиб в своей книге «Очерки по математи-
ческой теории систем» (1971) назвали системный подход «об-
ластью увлекательной, но неупорядоченной». Как мы увидим
ниже, в какой-то степени с ними можно согласиться.
Трудно сказать, когда возникла необходимость введения це-
лостного подхода при объяснении функций организма. Эта по-
требность фактически ощущалась всеми исследователями, но ре-
шалась ими различным образом. Одни ученые полностью отрица-
ли что-либо специфическое в целостной организации и делали
попытку объяснить ее, исходя только из свойств элементов, вхо-
дящих в целостные образования. Так возник механистический
подход к объяснению целого.
Другие допускали, что множество элементов организма при-
водится в организованное целое при помощи некоторой неорга-
нической силы, которая, находясь все время в «надорганическом
состоянии», обладает специфическим качеством «одухотворения»
и формирования организованного целого (например, «энтелехия
Дриша», «мнема Блейлера», «руководящая сила Клода Бернара»
и др.). Такую позицию заняли виталисты всех направлений, хотя
некоторые из них давали объективные оценки целостности.
Преимущество изучения целостного организма с особой силой
выражено уже в очень ранних работах И. П. Павлова. Так, на-
пример, еще в конце прошлого столетия он выдвинул идею, что
наиболее нормальные функции организма можно изучать не у
ограниченного в подвижности животного, т. е. в условиях виви-
секции, а у целостного, ненаркотизированного животного. Так
появились его знаменитые методы исследования: изучение кро-
вяного давления, фистульные методы при изучении пищеваре-
ния и, наконец, изучение высшей нервной деятельности.
Однако физиология XIX и XX вв. характеризуется именно
тем, что в ней сосуществовали противоречивые тенденции. Наря-
ду с совершенно четко ощущаемой необходимостью изучения
целостного, динамически функционирующего организма физио-
лог-экспериментатор находился все еще под опьяняющим влия-
нием анализа рассечения организма и часто ограничивался ис-
следованием лишь его тонких механизмов, не относя резуль-
татов к более высоким принципам организации.
В последние годы тенденция к изучению специфических за-
кономерностей именно целостного организма стала уже совер-
шенно непреодолимой в связи с нарастающим разочарованием
исследователей в продуктивности одного аналитического подхода
к исследованию и к объяснению полученных результатов. Ста-
новится все более очевидным, что необходимо сформулировать
такой рабочий принцип, который мог бы перебросить «концеп-
туальный мост» между теми фактами, которые получаются при

изучении явлений у целостного животного, и теми, которые по-
лучаются при тонком аналитическом эксперименте.
В сущности, эта проблема актуальна не только для исследо-
вателей-биологов, но и для физиков, экономистов и других спе-
циалистов. Достаточно проследить крайне интересную дискуссию
между Нильсом Бором и Альбертом Эйнштейном, чтобы понять,
какой животрепещущей проблемой является выработка этих
новых принципов целостного подхода к изучаемому объекту.
В этой дискуссии столкнулись два подхода к вопросу, как обе-
спечить уровень специфически целого в научном исследовании,
например, организма и в то же время не потерять огромных пре-
имуществ уровня тончайшего анализа.
Как известно, Нильс Бор выразил свою точку зрения в кон-
цепции, известной как «принцип дополнительности». Согласно
этой концепции, целое и целостный подход должны дать иссле-
дователю возможность найти дополнительные характеристики
изучаемого объекта, более или менее отражающие специфические
черты именно целого. Он считает, что условия наблюдения, т. е.
ракурс, в котором мы наблюдаем изучаемый объект, могут из-
меняться в процессе исследования и это дает дополнительные
опорные пункты для всестороннего познания объекта. По своей
сути этот подход, расширяя возможности изучения целостного
объекта, ставит исследователя в положение наблюдателя, опре-
деляющего, как складываются наблюдаемые явления.
Альберт Эйнштейн, наоборот, стремился найти такой подход,
который заменил бы феноменологический подход Бора динамиче-
ским подходом, позволяющим проникнуть в природу внутреннего
взаимодействия в каком-либо сложном целостном феномене.
В то время как при помощи феноменологического подхода к
целостному процессу можно определить, как устроены изучаемые
объекты, подход Эйнштейна заключается в стремлении эмпириче-
ски найденную закономерность представить как логическую не-
обходимость.
Нам сейчас важно подчеркнуть, что дискуссия между двумя
величайшими учеными нашего времени принимает как нечто
определенное и обязательное поиски переходного принципа це-
лостного подхода к явлениям. Речь идет лишь о том, в какой
форме этот принцип мог бы быть наиболее эффективным для
конкретной научно-исследовательской работы, поскольку целост-
ный подход вообще, оставаясь мечтой исследователя, не давал в
то же время никаких конструктивных решений для формулиров-
ки задач повседневного исследования. «Целое» и аналитическое
экспериментирование по-прежнему уживались в двух параллель-
ных плоскостях, не обогащая друг друга.
Появление системного подхода дало ученым некоторую на-
дежду на то, что, наконец, «целое» из диффузной и неконструк-

тивной формы примет четкие очертания операционального иссле-
довательского принципа. Однако, прежде чем анализировать при-
чины, по которым этот принцип не был найден, мы хотим дать
краткую оценку развития системного подхода в различных фи-
зиологических школах.
Термин «система» имеет весьма древнее происхождение,
и едва ли есть какое-либо научное направление, которое его не
употребляло. Достаточно вспомнить «систему кровообращения»,
«систему пищеварения» и т. д., которые до сих пор некоторыми
исследователями принимаются за выражение системного подхо-
да. Большей частью термин «система» употребляется там, где
речь идет о чем-то собранном вместе, упорядоченном, организо-
ванном, но, как правило, не упоминается критерий, по которому
компоненты собраны, упорядочены, организованы.
Эти общие недостатки естественны. Мы не должны забывать,
что последовательное приложение системного принципа к явле-
ниям различного класса (организму, машинам, обществу) не яв-
ляется простой сменой терминологии, перестановкой лишь поряд-
ка исследовательских приемов. Системный подход к исследованию
является прямым следствием перемены теоретического подхода
к пониманию изучаемых объектов, т. е. в какой-то степени след-
ствием изменения самой формы мышления экспериментатора.
Естественно, что такой процесс не может быть одномоментным.
Как будет показано ниже, наиболее характерной чертой си-
стемного подхода является то, что в исследовательской работе
не может быть аналитического изучения какого-то частичного
объекта без точной идентификации этого частного в большой си-
стеме. Таким образом, со стратегической и практической точек
зрения исследователь должен иметь прежде всего конкретную
концепцию системы, которая должна удовлетворять основным
требованиям самого понятия системы, и лишь после этого форму-
лировать тот пункт системы, который подлежит конкретному ис-
следованию.
В области физиологических исследований И. П. Павлов, пожа-
луй, первым употребил выражение «система» для некоторых спе-
циальных случаев своей экспериментальной работы. Речь идет
прежде всего о формировании динамического стереотипа. Как
известно, эта система создается тем, что изо дня в день повторя-
ется стереотипный порядок одних и тех же условных раздражи-
телей. В результате длительной тренировки этот порядок раздра-
жителей, обнаруживаемый по специфическому для данного раз-
дражителя количеству слюны, проявляет себя даже в том случае,
когда применяется один и тот же раздражитель.
Прямые электроэнцефалографические исследования мозга в
момент создания такого динамического стереотипа, проведенные
в нашей лаборатории А. Д. Семененко, показали весьма инте-

ресные свойства мозга как целого. Так, например, оказалось,
что к каждому предстоящему раздражителю в случае укреплен-
ного динамического стереотипа мозг автоматически, т. е. только
на основе прежней тренировки и независимо от реального внеш-
него раздражителя, готовит состояние, качественно отражающее
именно тот раздражитель, который применялся на этом месте
много раз в прежних тренировках. Конечно, создаваемые таким
образом стереотипные состояния мозга, отражающие комплекс
условных раздражителей данного опытного дня, далеки по своему
физиологическому смыслу от того системного подхода, который
бурно развивается в последнее время. И все же эти эксперимен-
ты показали, что мозг может на основе приобретенного опыта
создавать некоторые целостные состояния, объединяющие раз-
дражители целого экспериментального дня и раскрывающиеся
независимо от реальной экспериментальной обстановки.
Мы не будем приводить здесь все те случаи, в которых поня-
тие «система» привлекалось для обозначения чего-либо упорядо-
ченного, ибо хорошо известно, как широко этот термин употреб-
ляется для обозначения подобного рода феноменов. Нас интере-
суют здесь по преимуществу системы, обладающие способностью
экстренной самоорганизации, динамически и адекватно приспо-
сабливающие организм к изменению внешней обстановки. Иначе
говоря, нас интересуют натуральные функциональные системы
организма.
Системный подход в форме теоретической концепции под наз-
ванием «общая теория систем» возник как реакция на исключи-
тельно бурный рост аналитических подходов в науке, все более
и более удаляющих творческую мысль от того, что длительное
время называлось проблемой целостного организма.
Общая теория систем как новая форма мышления, несмотря
на свои глубинные дефекты, сразу же привлекла внимание за-
падных ученых и получила особенно широкий отклик в среде
теоретиков. Этому содействовала также организация регулярного
ежегодного издания «Общая теория систем», которое стало свое-
образным дискуссионным клубом и для сторонников и для про-
тивников системного подхода как универсальной концепции, объ-
единяющей интересы самых разнообразных наук.
К этому времени и в среде биологов-экспериментаторов наз-
рела необходимость целостного подхода к объяснению материала,
накопленного в результате аналитического подхода к предмету.
В отчетливой и красочной форме эту потребность выразил Уод-
дингтон в предисловии к книге Гудвина «Временная организация
клетки» (1966). Подчеркивая необходимость разработки теоре-
тической биологии, направленной на понимание принципов орга-
низации биологических систем, он пишет: «Мы можем восхищать-
ся теориями, говорящими нам о назначении структуры в про-

стейших живых объектах, таких, как например, вирусы, которые
почти целиком состоят из нуклеиново-кислотного стержня, за-
ключенного в белковую оболочку, но мы не можем удовлетворить-
ся ими. Нам необходимо развить, исходя из этого, надструктур-
ную теорию, которая позволила бы нам понять организацию
высших, наиболее сложных форм жизни. Однако разработка та-
кого базиса, необходимого биологии для того, чтобы проделать
путь от вируса до мыши, является, вероятно, еще более гранди-
озной задачей, чем та, которую решала физика на пути от
атомного ядра к молекуле, полупроводнику и звезде» [Гудвин,
1966, с. 14-15].
Нельзя не согласиться с Уоддингтоном в том, что этот путь
действительно труден, однако он не был бы таким, если бы с
самого начала изучения биологических систем было решено, что
целое, система, при своем становлении приобретает собственные
и специфические принципы организации, не переводимые на
принципы и свойства тех компонентов и процессов, из которых
формируются целостные системы (например, возбуждение и тор-
можение) .
Значительное влияние на развитие системного подхода оказа-
ло интервью «отца кибернетики» Норберта Винера. Отвечая на
вопрос корреспондента о том, какой будет наука в 1984 г., он
сказал: «Главные проблемы биологии также связаны с системами
и их организацией во времени и пространстве. И здесь самоорга-
низация должна играть огромную роль. Поэтому мои предполо-
жения в области наук о жизни касаются не только их постепен-
ной ассимиляции физикой, но и обратного процесса — постепен-
ной ассимиляции физики ими» (Винер, 1964).
Сразу же после этого интервью общая теория систем и си-
стемный подход возбудили особый интерес среди исследователей
разных специальностей. Прежде всего было организовано не-
сколько центров по изучению системы: при Кливлендском и Окс-
фордском университетах («Исследование систем») и др.
Во Франции недавно был создан специальный Институт выс-
шего синтеза, организаторы которого, в сущности, также сосре-
доточили свое внимание на изучении принципов организации
целостных образований в природе и обществе. Его центральным
направлением является формулировка «идей науки» для раскры-
тия высшего синтеза в явлениях природы и общества. В 1971 г.
этот Институт провел III Международный конгресс, посвящен-
ный искусственному и естественному интеллекту (Institut des
Hautes Synthes. Nice, France).
В последние годы один за другим стали организовываться
симпозиумы, конференции и другие встречи, посвященные из-
учению системы. Особенно большую активность в этом направ-
лении (с 1950 г.) проявили Берталанфи и Научное общество по

общей теории систем, а также и Кливлендский центр по изуче-
нию систем. Последний уже провел три международных симпо-
зиума по «системному подходу в биологии» и осуществил ряд
изданий, посвященных этой проблеме (например, «Теория си-
стем и биология»). Естественно, должен возникнуть вопрос: как
далеко продвинулись биологи и физиологи после этих многосто-
ронних попыток приблизиться к пониманию системы и исполь-
зованию ее как методологического инструмента в формулировке
новых задач исследования и понимании уже накопленных мате-
риалов? Можем ли мы сейчас с большим успехом сформулиро-
вать само понятие системы, чем раньше? Несмотря на то что об-
щие задачи системного движения в науке сформулированы были
достаточно правильно, результаты исследований, особенно кон-
кретизация понятия системы и формулировка ее конкретных и
специфических только для нее биологических свойств, остаются
очень неутешительными. Не будет преувеличением сказать, что
дело остановилось на подборе определений, формулировок, ко-
торые охарактеризовали бы систему и выделили бы ее из кате-
гории несистем.
Из всех определений системы, которые даются участниками
дискуссии по общей теории систем (см. ниже), видно, что чисто
теоретический подход к проблеме практически не сдвинул ее с
места. В качестве аргумента можно привести достаточно красно-
речивую характеристику, данную одним из прогрессивных биоло-
гов Гудвином в книге «Временная организация клетки» (1966).
Он писал: «Центральное место в биологической науке занимает
концепция организации, хотя само понятие организации и не
имеет четкого определения». И это верно. Можно взять десяток
определений системы как у самого Берталанфи, так и у его по-
следователей и увидеть, что ни одно из них не дает возможности
активно использовать понятие «система» как инструмент для
более усовершенствованной исследовательской работы.
Действительно, если подвести итоги поисков системного под-
хода и приложить их к пониманию всего накопленного материа-
ла в биологических и физиологических исследованиях, то сразу
же обнаруживается их неспособность хоть в какой-либо мере
помочь конкретному исследованию. Мы не сможем каждый
конкретный результат, полученный при аналитическом экспери-
менте, поставить в определенное место системы, чтобы он при-
обрел свое реальное значение органического компонента системы,
содействующего своими степенями свободы получению резуль-
тата системы. Вспомним, что одной из главных целей поисков
системы является именно ее способность объяснить и поставить
на определенное место даже тот материал, который был задуман
и получен исследователем без всякого системного подхода.
В чем причина этого очевидного неуспеха в таких оживленных

поисках системного подхода при достаточно правильно сформули-
рованной исходной цели? Почему при правильно сформулиро-
ванных недостатках теоретических обобщений в биологии и фи-
зиологии и при широком внимании к этим недостаткам мы тем
не менее не имеем конструктивных итогов, которые своей полез-
ностью заслужили бы широкую популярность у эксперимента-
торов — биологов и физиологов? Нам кажется, что одной из глав-
ных причин такого печального положения с поисками конкретных
качеств системы является излишнее теоретизирование всей проб-
лемы в целом. Действительно, необходимость начать системный
подход возникла у специалистов главным образом в результате
смутного ощущения неправильного развития биологии и физио-
логии, т. е. на основе чисто теоретических соображений. Достоин-
ства системного подхода мыслились теоретически, но они еще не
имели соответствующего, уже найденного в конкретном исследо-
вании эквивалента.
Сложилось курьезное положение: с одной стороны, не было
поддержки конкретных биологических и физиологических наук
в виде открытия конкретных, специфических только для системы
механизмов, а с другой — непомерно разрослась часть теорети-
ческих поисков и определений, часто украшенных обширны-
ми математическими выкладками. Именно этим можно в какой-то
степени объяснить парадоксальное явление: у всех теоретиков
системы и у философов поразительно схожи сами определения
понятия системы, хотя ни у тех, ни у других это понятие не
имеет действенного значения как инструмент, облегчающий кон-
кретную исследовательскую работу.
Особенности отдельных тенденций
в разработке теории систем
Интересно выяснить, какие же цели ставят перед собой раз-
личные группы исследователей, какими методами они осущест-
вляют настойчивый поиск системного подхода? .
При первой же попытке понять эти цели по имеющимся ли-
тературным источникам мы встречаемся по крайней мере с че-
тырьмя оформившимися тенденциями.
Первая состоит в том, чтобы сделать системный подход до-
статочно понятным с точки зрения формулировки и направить
все внимание на философский смысл и объем системного подхо-
да, примененного, в частности, к социальным явлениям. В этих
поисках система выступает как научная и философская катего-
рия, ведущая к усовершенствованию познавательного процесса.
Такое направление, в основном разрабатываемое философами и
историками, развивается в настоящее время по пути исключи-
тельно теоретического поиска и теоретической оценки, при кото-

рых трудно пока говорить о каком-либо контакте с практи-
ческими запросами исследовательской работы.
Представителями второй тенденции являются сторонники ма-
тематической формализации системы, или математической теории
систем (Месарович, Раппопорт, Кухтин и др.).
Последователи системного подхода, поддерживающие третье
направление, считают, что теория систем должна вырасти из
изучения натуральных систем и затем стать конкретным инстру-
ментом исследования. Такие системы должны помогать исследо-
вателю ставить новые, более прогрессивные задачи научных ис-
следований, быть способными объяснять накопленный ранее
материал и преодолеть только аналитический подход к исследо-
вательской работе. Эта категория ученых обычно ожидает, что
теория систем проложит «концептуальный мост» через пропасть,
пока еще разделяющую синтетический и аналитический подходы
к объектам исследования.
Можно считать, что к последнему направлению примыкают
сторонники системного подхода (четвертая тенденция), которые
под этим углом зрения анализируют социально-экономические
системы.
В последние годы становится особенно популярной проблема
«больших систем», объединяющая все виды организации промыш-
ленных, производственных и обслуживающих систем (В. А. Тра-
пезников, В. Г. Афанасьев, Д. М. Гвишиани, Ханике, Бросс
и др.).
Как видно из этой краткой характеристики, исследования
различных ученых значительно отличаются по своим подходам
и целям, что по-разному влияет на репутацию самой полезности
разработки теории систем.
Естественно, что исследователь, работающий в конкретной
области науки (биологии, физике, физиологии, медицине), заин-
тересован прежде всего в том, чтобы теория систем вошла в его
интеллектуальный статус как вполне понятное научное движение,
значительно обеспечивающее прогресс его конкретной научной
работы. Обычно эта категория исследователей мало обращает вни-
мания на общефилософское и методологическое обсуждение тео-
рии систем, поскольку такое обсуждение, как правило, не уста-
навливает «концептуального моста» между философией системы
и ее применением к какому-либо изучаемому объекту.
Такое отношение к философскому разбору системного подхода
отнюдь нельзя назвать узким прагматизмом, как это может пока-
заться на первый взгляд. Скорее, эту позицию можно определить
как склонность изучать не «методологию вообще», а «методоло-
гию моего дела».
Если представленные выше особенности разработки различных
аспектов теории систем затрагивают интересы различных сто-

ройников системного подхода, то фактор, который мы собираемся
обсудить ниже, является общим и даже обязательным для лю-
бого исследователя теории систем с любыми требованиями к ее
практическому эффекту.
Решающая роль системообразующего фактора
Таким обязательным положением для всех видов и направле-
ний системного подхода является поиск и формулировка системо-
образующего фактора. Эта ключевая проблема определяет как
само понятие системы, так и всю стратегию его применения в
исследовательской работе. Иначе говоря, принесет ли пользу
конкретным наукам системный подход или не принесет, будет
зависеть от того, насколько успешно мы выделим системообра-
зующий фактор и насколько полно будет описано его операцио-
нальное значение для формирования системы. Только при этом
условии мы можем применить принципы системообразования для
всех тех классов явлений, в которых происходит упорядочение.
Между тем вокруг этой проблемы сложилась крайне странная
ситуация. Почти все сторонники системного подхода и общей
теории систем подчеркивают как центральное свойство системы
«взаимодействие множества компонентов» (Берталанфи, Раппо-
порт и др.). Близким является «упорядоченное взаимодействие»
или «организованное взаимодействие». По сути дела именно на
этих определениях понятия системы и покоится все обсуждение
системного подхода. Хотя весь успех понимания системной дея-
тельности, особенно у организмов, зависит от того, определим ли
мы, какой именно фактор упорядочивает «беспорядочное мно-
жество» и делает это последнее функционирующей системой,
вопрос о системообразующем факторе просто никогда не был
поставлен в отчетливой форме системологами. Он не ставится
ни главным идеологом «общей теории систем» Берталанфи, ни
группой его последователей (Акоф, Раппопорт, Месарович, Уотер-
ман и др.). Пожалуй, так же дело обстоит и у советских теоре-
тиков системы, объединенных Институтом истории естествозна-
ния и техники и Институтом философии АН СССР (В. Н. Са-
довский, И. В. Блауберг, Э. Г. Юдин, АГ И. Уемов, К. М. Хай-
лов и др.).
В результате этого коренного недостатка — отсутствия си-
стемообразующего фактора все имеющиеся сейчас определения
системы случайны, не отражают ее истинных свойств и поэтому,
естественно, неконструктивны, т. е. не помогают ставить новых,
более широких вопросов для исследования (рис. 1).
Ознакомившись подробно со всеми публикациями Общества
общей теории систем (Society of General Systems Theory), можно
с уверенностью утверждать, что теоретическая неопределенность,

отсутствие связи с конкретными научными дисциплинами и не-
конструктивность основных положений непосредственно для
исследовательской работы являются следствием игнорирования
основной проблемы системологии — раскрытия системообразую-
щего фактора. Без определения этого фактора ни одна концепция
теории систем не может быть плодотворной. Трудно допустить
без него существование какой-либо теории систем, и прежде
всего общей теории систем. Отсюда возникают и терминологиче-
ские вопросы. Так, например, можно утверждать, что термин
общая, примененный к теории систем Берталанфи, не имеет
достаточного логического обоснования. Именно это чрезвычайно
ограничивает ее конструктивное использование в научно-иссле-
довательском процессе.
Постараемся произвести строгий логический анализ этой проб-
лемы.
В каком случае мы могли бы говорить именно об общей тео-
рии систем? Только в том случае, если бы были даны убедитель-
ные доказательства того, что она может быть отнесена к самым
разнообразным классам явлений, т. е. выявляет какие-то общие
черты в разнообразных классах явлений, например в неорга-
нической природе, организме, машинах, обществе. Так клеточная
Рис. 1. Схематическое изображение «концептуального моста» между си-
стемным уровнем и тонкими аналитическими процессами
а — уровень целостной системной деятельности; б — уровень тонких аналитических
процессов; в — путь обычных корреляционных отношений; г — включение системо-
образующего фактора, который объясняет процесс упорядочивания между множе-
ством компонентов системы; д — операциональная архитектоника системы и ее уз-
ловые механизмы.
Схема демонстрирует непрерывность исследовательского процесса, обеспечивающего
непосредственный переход от системного уровня к тонким физиологическим дета-
лям системы до молекулярного уровня включительно

теория является, несомненно, общей теорией для всего живого на
земном шаре, поскольку клеточное образование является общим
и изоморфным фактором для всех организмов независимо от
уровня их развития и положения на биологической лестнице. Зна-
чит, растения и животные именно по этому критерию оказывают-
ся изоморфными образованиями.
Исходя из всего сказанного, мы можем построить следующий
ряд логических положений.
1. Теория может получить право стать общей только в том
случае, если она вскрывает и объединяет собой такие закономер-
ности процессов или механизмов, которые являются изоморфны-
ми для различных классов явлений.
2. Изоморфизм явлений различных классов может быть выяв-
лен только в том случае, если мы найдем достаточно убедитель-
ный критерий изоморфности. Чем более значимым является этот
критерий для разбираемых явлений, тем более выраженным яв-
ляется их изоморфизм.
3. Для принятия «общей теории систем», пригодной для раз-
личных классов явлений, наиболее важным критерием изоморф-
ности, естественно, является изоморфность системообразующего
фактора.
Достаточно внимательно проанализировать эти три положе-
ния, чтобы увидеть, в чем состоят конструктивные трудности
«общей теории систем», выдвинутой Берталанфи.
Эта теория не вскрыла того фактора, который из множества
компонентов с беспорядочным взаимодействием организует «упо-
рядоченное множество» — систему.
Это обстоятельство, т. е. отсутствие системообразующего фак-
тора, не дает возможности установить изоморфность между яв-
лениями различного класса, а следовательно, и не может сделать
теорию общей. Именно этот недостаток бросается в глаза при
изучении аргументов сторонников общей теории систем. И это
же обстоятельство неизменно препятствует общей теории систем
стать инструментом конкретного научного исследования.
Математическая теория систем
Оценивая все стороны системного движения, которые являют-
ся тормозящим фактором в быстром и широком использовании
теории систем в повседневном научном исследовании, мы не мо-
жем оставить в стороне так называемую математическую теорию
систем.
Едва ли приходится сомневаться в том, что моделирование в
настоящее время стало всеобщим и неоспоримым помощником в
теории и практике различных областей деятельности. Большую
пользу приносит и математическое моделирование.

Однако вряд ли то же самое можно сказать и про «мате-
матическую теорию систем», и именно потому, что ее общая стра-
тегия вступает в противоречие с конкретной пользой от ее при-
менения там, где речь идет о приложении математической тео-
рии систем к биологическим системам.
Прежде всего — и это, пожалуй, самое главное — сторонники
математической теории совершенно радикально решают вопрос о
соотношении этой теории с биологией. Так, например, Месарович,
апологет математической теории систем, пишет: «Мы будем
рассматривать системный подход как использование теории си-
стем для изучения и объяснения биологических явлений. Таким
образом, эта статья будет посвящена теории систем или, более
конкретно, рассмотрению вопроса о том, может ли эта теория
служить одновременно и принципиальной основой, и практиче-
ским методом для научного объяснения биологических явлений»
(1970, с. 137).
И еще более демонстративно эта парадоксальная, с точки зре-
ния биолога, последовательность разработки биологических си-
стем выражена в тезисах Месаровича, регламентирующих при-
менение математической теории систем к биологическим явле-
ниям: «После того как построена система (математическая мо-
дель) и определено конструктивное задание, задача теории систем
сводится к изучению свойств данной системы (методами мате-
матической дедукции или путем машинного моделирования).
Таким образом, методология системного подхода в биологии сла-
гается из следующих этапов:
а) формализация (абстрагирование) — построение системы S
и определение для нее конструктивного задания;
б) дедукция — исследование свойств системы S с использова-
нием дедуктивных методов;
в) интерпретация — изучение смысла найденных (дедуктив-
ными методами) свойств в контексте рассматриваемого биологи-
ческого явления» (Месарович, 1970, с. 141).
По сути дела той же точки зрения придерживаются Калман,
Фалб, Арбиб — авторы известной монографии «Очерки по мате-
матической теории систем».
Среди советских исследований теории систем особенно выде-
ляются работы проф. А. И. Кухтенко, который, применяя мате-
матическую теорию систем к «большим системам» промышлен-
ного типа, принципиально так же начинает процесс изучения
производственных явлений после предварительной формулиров-
ки математических моделей систем.
Итак, мы видим, что во всех видах применения математиче-
ской теории систем декларируется один и тот же принцип ее
использования. Сначала на чисто теоретическом основании форму-
лируется математическая теория систем, и только после этого

ее «задания» начинают применяться к объяснению тех или иных
биологических явлений.
Для биолога и физиолога такая последовательность приме-
нения математической теории и формализации кажется весь-
ма странной. Как можно чисто математическую модель, разрабо-
танную уже заранее в обход всех современных знаний об осо-
бенностях именно биологической организации, применить к
объяснению и формулировке биологических закономерностей?
Так, например, в результате многолетней практики такого
подхода ни одна из тысяч математических моделей нейрона
абсолютно не отразила истинные особенности нейрона и ни на
один шаг не продвинулись вперед наши знания о действительных
законах его функционирования. Более того, можно с уверенно-
стью утверждать, что исследование нейрона с применением
электронной микроскопии, микроионофореза, ультрацентрифути-
рования, культуры нейронов in vitro и нейрохимических иссле-
дований всегда на несколько десятков лет опережает довольно
простенькие математические модели нейрона.
Не считаясь с действительными биологическими и физиоло-
гическими свойствами систем, математическая теория систем
фактически переводит вопрос в плоскость настолько запутанного
теоретизирования, что практически до сих пор она мало помогла
разработке системного подхода в области биологических явлений.
В этом вопросе, по нашему мнению, предпочтительнее рас-
сматривать в обратном порядке взаимодействие этих двух обла-
стей знаний. Нет сомнения, что реальные «системные закономер-
ности» могут быть почерпнуты и разработаны только на основе
конкретного материала биологии и физиологии последних дней.
Именно этот материал и должен стать реальной основой форма-
лизации. Благодаря строгому и быстрому математическому ос-
мысливанию этих закономерностей более реальной станет и пер-
спектива развития наших знаний о биологических системах.
Крайняя трудность заимствования результатов исследователь-
ской работы теоретиков математических систем состоит именно
в этом. Придавая первичное и решающее значение именно ма-
тематической обработке биологических явлений, сторонники это-
го подхода крайне затрудняют использование их разработок био-
логами и физиологами — профессионалами.
Практически же сторонники математической теории систем
не могут, на наш взгляд, формализовать истинную биологическую
систему хотя бы уже по одному тому, что они, как это видно по
формулировкам Месаровича, не исходят из наиболее существен-
ных критериев оценки именно биологических систем.
В самом деле, можно ли математически определить биологи-
ческую систему, если мы не можем наделить эту модель системы
самыми важнейшими свойствами живой системы: формирова-

нием потребности получить тот, а не другой результат и опре-
деленной целью, которую обычно ставит перед собой биологи-
ческая система уже в самом начале формирования поведенче-
ского акта. Ни одна из известных нам вариаций математической
теории систем не решает этого кардинального вопроса, а это
значит, что мы не можем признать полезными и любые матема-
тические выкладки, если они сформулированы без учета таких
важных системообразующих факторов. Образно говоря, с точки
зрения биолога и физиолога, математическая модель дает нам
в какой-то степени приемлемую форму кузова автомобиля, одна-
ко она неспособна наградить его мотором и топливом...
Формируясь в пределах самой биологической системы на ос-
нове ее потребностей, внешних факторов и памяти, цель всегда
опережает реализацию ее организмом, г. е. получение полезного
результата.
Интересно, что Месарович, наиболее солидный теоретик био-
логических систем, в конце концов приходит к признанию, что
математическая теория именно биологических систем не может
быть построена без привлечения целенаправленного поведения:
«Существует важный класс ситуаций, в которых эффективное
конструктивное задание системы удается получить только при
помощи описания, основанного на понятии целенаправленности
(т. е. телеологического описания); при таком описании основ-
ной характер системы как некоторого (математического) отноше-
ния остается неизменным.
Под описанием, основанным на понятии целенаправленности,
здесь подразумевается вся совокупность системных описаний,
представленных с помощью понятий, которые выражают цели в
поведении системы (такие, как адаптация, эволюция, управле-
ние, гомеостаз и т. п.)».
Однако при попытке представить себе эту «целенаправлен-
ность» в поведении систем математически Месарович приходит к
таким упрощениям (стимул-ответам), что вообще теряется само
явление целенаправленности. Так, одно из самых специфических
свойств целенаправленности — принятие решения и предсказа-
ние результата — оказывается полностью не представленным в
его рассуждениях.
Как из приведенного выше высказывания Месаровича, так и
других его работ ясно, что он не видит своеобразных черт био-
логической системы, которые только искусственно, а потому и не
конструктивно могут быть превращены в математическую модель.
В самом деле, своеобразие биологической системы состоит в том,
что потребность в каком-либо полезном результате и цель полу-
чения этого результата зреют внутри системы, в глубине ее ме-
таболических и гормональных процессов, и только после этого
по нервным «приводным ремням» эта потребность реализуется

в поведенческих актах, допускающих в какой-то степени матема-
тическую формализацию. Этот путь возбуждений от реализации
метаболической потребности в адекватных мотивационных струк-
турах мозга до выявления первых попыток удовлетворения этой
потребности изучен в настоящее время в нашей лаборатории с
большой нейрофизиологической точностью (К. В. Судаков,
Б. В. Журавлев, А. В. Котов и др.). Совершенно понятно поэто-
му (это отмечает и Месарович), что математическая модель си-
стемы накладывает ограничения именно на эти свойства биоло-
гической системы, т. е. на то, что и составляет самую суть меха-
низмов биологических систем.
Таким образом, вопрос о применимости и эффективности ма-
тематической теории систем должен быть подвергнут специаль-
ной дискуссии.
Вопрос о том, какую помощь развитию системного подхода
приносит математическая теория систем, становится особенно
острым, если мы применим к ней наиболее важный для биолога
и физиолога критерий: прокладывает ли математическая теория
систем тот «концептуальный мост», который должен соединить
два края пропасти — синтетический уровень подхода исследова-
теля к биологическим объектам и аналитический уровень изуче-
ния этих объектов. Этот чисто аналитический уровень исследо-
вания в биологии и физиологии становится все более и более
опасным и угрожает утопить нас в половодьи разрозненных и
часто не объединенных ничем фактов.
Самый смысл «концептуального моста», как мы увидим ниже,
состоит в том, что система должна объединить непрерывной де-
терминистической логикой оба края этой пропасти, что дало бы
возможность исследователю всегда видеть тот район целой систе-
мы, в котором ведутся его тончайшие аналитические исследования.
Само собой разумеется, что этот «мост» должен быть пост-
роен на материале фактов, терминов и понятий конкретных наук.
Приходится глубоко сомневаться в том, что математическая мо-
дель системы обеспечит построение такого «моста» и значитель-
но расширит творческие возможности исследователя. Тем не ме-
нее, поскольку этот вопрос является дискуссионным, оставим
то или иное решение его специалистам этой области системного
подхода.
В связи со сказанным выше совершенно особо выглядит точ-
ка зрения современной общей теории систем на ведущие зако-
номерности системы, а именно на взаимодействие множества
неупорядоченных компонентов и перевода их в ранг упорядочен-
ной системы. Изучая систему как совокупность математически
сформулированных заданий, математик — теоретик системы обыч-
но не идет дальше своих излюбленных формулировок о «взаимо-
действии множества компонентов» при формировании системы.

Понятие системы
Как показано в одной из последних работ (Анохин, 1970),
взаимодействие как таковое не может сформировать систему, по-
скольку анализ истинных закономерностей функционирования с
точки зрения функциональной системы раскрывает скорее меха-
низм «содействия» компонентов, чем их «взаимодействие». Это
серьезный вопрос, связанный с выработкой самого понятия си-
стемы, и он требует специального и подробного разбора.
Возникает вопрос: может ли взаимодействие компонентов,
взятое само по себе, создать что-то системное, т. е. что-то упо-
рядоченное? Неопределенность и неконструктивность всех приве-
денных выше формулировок делает понятным тот удивительный
факт, что, несмотря на многолетнюю пропаганду, системный под-
ход, в особенности общая теория систем Берталанфи, не стал
достаточно популярным среди исследователей конкретных орга-
низмов и не привел к значительному преобразованию самой ис-
следовательской практики.
В самом деле, что специфически системного может извлечь
исследователь-физиолог, например, из выражения «система — это
комплекс взаимодействующих компонентов», если взаимодействие
частей организма даже для начинающего исследователя являет-
ся аксиоматическим фактором жизни?
Мне кажется, что именно здесь тот узел, не развязав кото-
рого исследователь никогда не приблизится к истинным механиз-
мам системы и потому, естественно, не сможет использовать ее
в своей конкретной работе.
Попытаемся провести более глубокий анализ этих ходячих оп-
ределений, чтобы вскрыть их недостаточность как для форму-
лировки понятия системы, так и для утверждения ее как фактора
научного прогресса. Прежде всего поставим перед собой вопрос:
мо>кет ли вообще «взаимодействие компонентов» быть основой
какого-то системного процесса? Мы даем совершенно определен-
ный ответ: нет, не может. И этот ответ легко аргументировать
на любом примере взаимодействия.
Для характеристики понятия множеств и для подсчета чис-
ла возможных степеней свободы для взаимодействия в этом мно-
жестве приведем пример расчета, сделанного Эшби. Он берет
площадку с 400 лампочками (20X20) и делает расчет возмож-
ного количества комбинаций взаимодействий, которые можно
составить из этих лампочек. Оказывается, что этих взаимодейст-
вий такое огромное количество (1010120), что они превосходят
общее количество атомов, содержащихся в видимой нами Вселен-
ной (10 73).
Но ведь эта квадратная площадка с 400 лампочками в коли-
чественном отношении совершенно ничтожна по сравнению с го-

ловным мозгом. Для того чтобы применить такое же вычисление
по отношению к мозгу, мы должны взять в качестве исходного
количества «лампочек», т. е. нервных клеток, по крайней мере
количество в 14 млрд.
Кроме того, известно, что соединения между этими «лампочка-
ми» идут через синаптические контакты, так что каждая распо-
лагает не двумя возможными состояниями, как в примере Эшби,
а ь среднем по крайней мере 5000 возможных состояний в зави-
симости от приходящих к синапсам импульсаций. Причем надо
помнить, что каждый из этих контактов может придать состоянию
нейрона особое качество.
Однако для полной характеристики множества взаимодействий
на примере мозга даже и этого количественного расчета недоста-
точно. Мы непременно должны учесть также и те общие состоя-
ния каждого отдельного нейрона, которые определяют характер
его участия во взаимодействиях нейронального множества.
Так, например, Буллок указывает, что имеется по крайней
мере пять возможных изменений в градации состояний нейрона,
а следовательно, и синаптического образования: возбуждение или
торможение, облегчение или депрессия, положительное или отри-
цательное последействие (или оба вместе), спонтанное расслабле-
ние или тонизация нейрона, градуированные ответы спайкового
или неспайкового характера.
Важно, что каждое из этих взаимодействующих множеств
(нейрон, синапс, градуированное состояние нейрона и др.) может
создать условие, при котором деятельность элемента в таком об-
ширном «множестве» может радикально измениться, а это значит,
что конечный результат деятельности мозга может быть иным.
Трудно решить даже с помощью воображения задачу подсчета
того количества комбинаций взаимодействия в целом мозге, ко-
торое может быть выведено из указанных выше цифр.
Однако, предложив решить эту задачу опытным математикам,
мы получили совершенно фантастическую цифру. Оказалось, что
число степеней свободы нервных клеток мозга с учетом всех тех
переменных, которые были разобраны выше, может быть выраже-
но единицей с таким количеством нулей, что они могут уместить-
ся только на ленте длиной... в 9 500 000 км. Стоит только предста-
вить себе это «множество», чтобы понять, что человек практиче-
ски никогда не сможет использовать всех грандиозных резервов
своей мозговой деятельности.
Представим себе, какой хаос сложился бы в нервной системе,
если бы все это множество стало взаимодействовать и взаимовли-
ять друг на друга! Ясно, что этот хаос не допустил бы никакого
организованного поведения целого организма. И тем не менее
взаимодействие вообще все-таки непременно входит во все фор-
мулировки понятия системы как решающий критерий.

Нам кажется, что такое положение наблюдается потому, что
этот важнейший вопрос никогда не был серьезно проанализиро-
ван до конца, по крайней мере для биологических систем, и имен-
но поэтому мы не имеем исчерпывающей и научно обоснованной
формулировки системы.
Применительно к поведенческому акту мы должны прежде
всего исходить из абсолютно достоверного нейрофизиологического
факта, что каждый отдельный нейрон потенциально имеет огром-
ное число степеней свободы как объект взаимодействия с другими
нейронами.
Следовательно, говоря о взаимодействии вообще, мы тем са-
мым неизбежно допускаем одновременное и неорганизованное
использование всех этих степеней свободы нейрона.
И это действительно так, поскольку все формулировки поня-
тия системы, делая акцент на «взаимодействии», не содержат в
себе и не имеют даже в виду какие-либо факторы, ограничиваю-
щие многочисленные возможные степени свободы взаимодействия
данного компонента с другими. Практически это касается не толь-
ко нервной системы, где этот процесс особенно отчетлив и много-
образен. Это же наблюдается и в мышечной системе, где малей-
шее отклонение в механических соотношениях между сокращаю-
щимися мышцами ведет к хаосу и потере целенаправленности
движения, и во многих химических констелляциях.
Итак, мы пришли к очень важному выводу: взаимодействие,
взятое в его общем виде, не может сформировать системы из
«множества компонентов». Следовательно, и все формулировки
понятия системы, основанные только на «взаимодействии» и на
«упорядочении» компонентов, оказываются сами по себе несостоя-
тельными, j
Совершенно ясно, что именно в этом пункте мы имеем корен-
ной недостаток в существующих подходах к выработке общей
теории систем. Становится очевидным, что в проблему понятия
системы необходимо ввести некоторые дополнительные аспекты,
которые придали бы этому понятию конкретные механизмы орга-
низованного целого, детерминистически достоверного и логически
понятного. Точнее говоря, мы должны вскрыть те детерминирую-
щие факторы, которые освобождают компоненты системы от избы-
точных степеней свободы.
Внесение в формулировку системы выражения «упорядоченное
множество» не исправляет исходного дефекта и, пожалуй, даже,
наоборот, вносит в проблему некоторый привкус телеологического.
В самом деле, кто «упорядочивает» распределение множества ком-
понентов в системе? По какому критерию производится это
«упорядочение»? Не может же какое-либо множество стать «упо-
рядоченным» без критерия (!) этой «упорядоченности». Должен
быть конкретный фактор, который «упорядочивает» систему.

Ясно, что, не имея четкого ответа на эти вопросы, мы факти-
чески продолжаем стоять на месте. Примером такой нечеткости
может служить выражение Эшби, который определил существо
«самоорганизующихся систем» как «изменение от неорганизован-
ной системы к организованной». Все сказанное выше заставляет
нас признать, что необходимо более глубоко проанализировать
некоторые до сих пор еще не вскрытые детерминанты, направ-
ляющие взаимодействия компонентов в системе.
Пока системологи не определят точно фактор, который ради-
кально ограничивает степени свободы участвующих в данном мно-
жестве компонентов, все разговоры о системе и ее преимуществах
перед несистемным подходом будут столь же неплодотворны, как
до сих пор была неплодотворной в конкретной исследовательской
работе и сама общая теория систем.
Ниже и будет сделана попытка вывести системообразующий
фактор из свойств живого организма и обсудить изоморфность
этого фактора для различных классов явлений (организма, ма-
шины, общества).
Конкретный результат деятельности системы
как системообразующий фактор
Достаточно понаблюдать после каких-либо нарушений за вос-
становлением какой-нибудь простой и очевидной функции с весь-
ма четким результатом, например за удержанием тела человека в
вертикальном положении, чтобы ответить с определенностью на
поставленные выше вопросы.
Таким императивным фактором, использующим все возмож-
ности системы, является полезный результат системы, в данном
случае вертикальная поза, и формируемая им обратная афферен-
тация. Именно достаточность или недостаточность результата оп-
ределяет поведение системы: в случае его достаточности организм
переходит на формирование другой функциональной системы с
другим полезным результатом, представляющим собой следующий
этап в универсальном континууме результатов (Анохин, 1970).
В случае недостаточности полученного результата происходит
стимулирование активирующих механизмов, возникает активный
подбор новых компонентов, создается перемена степеней свободы
действующих синаптических организаций и, наконец, после не-
скольких «проб и ошибок» находится совершенно достаточный
приспособительный результат.
Мы не вскрываем всех детальных механизмов, при помощи
которых система подбирает необходимый на данный момент ре-
зультат. Это будет сделано в одном из последующих разделов
статьи. Сейчас же нам необходимо лишь дать исчерпывающую
формулировку системы, в которой результат является ведущим
компонентом.

Включение в анализ результата как решающего звена системы
значительно изменяет общепринятые взгляды на систему вообще
и дает новое освещение ряду вопросов, подлежащих глубокому
анализу.
Прежде всего оказывается возможным как всю деятельность
системы, так и ее всевозможные изменения представить в терми-
нах результата, что еще более подчеркивает его решающую роль
в поведении системы. Эта деятельность может быть полностью
выражена в вопросах, отражающих различные этапы формиро-
вания системы.
1. Какой результат должен быть получен?
2. Когда именно должен быть получен результат?
3. Какими механизмами должен быть получен результат?
4. Как система убеждается в достаточности полученного ре-
зультата?
По сути дела эти четыре вопроса решаются основными узло-
выми механизмами системы. Вместе с тем в них выражено все
то, ради чего формируется система.
Возьмем для примера последний вопрос. Центральная нервная
система должна непременно иметь информацию о полученном
результате. Мы знаем, что в механических системах эта инфор-
мация называется «обратная связь». В нашей лаборатории она
получила название «обратная афферентация», или «санкциони-
рующая афферентация», поскольку она может санкционировать
последнее распределение в системе эфферентных возбуждений,
обеспечивших достижение полезного результата.
Все это будет четко показано в дальнейшем изложении на
основе конкретных физиологических механизмов. Сейчас же В1ам
необходимо отметить одно решающее обстоятельство: результат
обладает императивными возможностями реорганизовать распре-
деление возбуждений в системе в соответствующем направлении.
Итак, мы видим, что формирование системы подчинено полу-
чению определенного полезного результата, а недостаточный ре-
зультат может целиком реорганизовать систему и сформировать
новую, с более совершенным взаимодействием компонентов, даю-
щим достаточный результат.
Что может быть более убедительным для доказательства
справедливости положения о том, что результат является в самом
деле центральным фактором системы? И вместе с тем очевидно,
что не может быть понятия системы без ее полезного результата.
Правда, нам приходилось не раз слышать замечания, что си-
стема с результатом — это «специальный случай» системы. Но
тогда очень важно было бы узнать, что является у системы без
результата тем фактором, который обеспечивает переход, выра-
жаясь языком Эшби, «от неорганизованного к организованному»,
г. е. от хаоса взаимодействия к системе.

Такое положение радикально меняет и наше отношение к по-
нятию «взаимодействие», которое, как мы видели, будучи основ-
ным критерием для определения понятия системы у многих со-
временных исследователей, определило общий неуспех всего на-
правления.
Показанная выше роль результата во всех превращениях си-
стемы делает невозможной какую-либо формулировку системы,
не основанную на роли результата в ее деятельности, ибо, как
мы видели, только он может «изменить неорганизованное множе-
ство в организованное».
Важным последствием включения результата в систему как
решающего операционального фактора системы является то, что
сразу же делаются понятными механизмы освобождения компо-
нентов системы от избыточных степеней свободы. А ясность в
этом вопросе — это серьезный шаг в разрешении противоречий,
возникших в связи с недостаточностью понятия «взаимодействие».
Следует отметить, что, говоря о «степенях свободы» централь-
ной нервной системы как важнейшего звена функциональной
системы, мы имеем в виду степени свободы, определяемые коли-
чеством участвующих не только нейронов, но и синапсов из
всех синапсов, имеющихся на каждом из 14 млрд. нейронов.
В самом деле, допустим, что какая-либо система имеет в
своем составе а, Ъ, с, d, е — компоненты. Возникает вопрос,
какие факторы устанавливают вполне определенные системные
(!) взаимоотношения, например, между компонентами Ъ и е. Что
может вообще установить между всеми компонентами системы
такие взаимоотношения, которые устранили бы хаос всеобщего
взаимодействия, т. е. одновременной реализации всех степеней
свободы каждого компонента?
Для нас ответ на этот вопрос является вполне определенным:
упорядоченность во взаимодействии множества компонентов си-
стемы устанавливается на основе степени их содействия в полу-
чении целой системой строго конкретного полезного результата.
Степени же свободы каждого компонента системы — нейрона, не
помогающие получению полезного результата, устраняются из
активной деятельности.
Таким образом, к системе с полезным результатом ее деятель-
ности более пригоден не термин «взаимодействие», а термин
«взаимосодействие». Она должна представлять собой подлинную
кооперацию компонентов множества, усилия которых направле-
ны па получение конечного полезного результата. А это значит,
что всякий компонент может войти в систему только в том слу-
чае, если он вносит свою долю содействия в получение запрограм-
мированного результата.
Именно по этому принципу, как мы увидим ниже, и проис-
ходит вовлечение всякого нового компонента в трудных условиях

функционирования для получения полезного результата. Компо-
нент при своем вхождении в систему должен немедленно исклю-
чить все те степени своей свободы, которые мешают или не по-
могают получению результата данной системы. Наоборот, он
максимально использует именно те степени свободы, которые в
той или иной мере содействуют получению конечного полезного
результата данной системы.
Главное качество биологической самоорганизующей системы и
состоит в том, что она непрерывно и активно производит перебор
степеней свободы множества компонентов, часто даже в микро-
интервалах времени, чтобы включить те из них, которые прибли-
жают организм к получению полезного результата.
Возвращаясь к спору Бора и Эйнштейна о наиболее эффек-
тивном подходе к изучению целостных организаций, мы бы ска-
зали, что термин «взаимодействие» звучит более феноменологи-
чески, нейтрально, в то время как термин «взаимосодействие»
звучит более каузально, активно, поскольку в создание этого взаи-
модействия включаются многие новые специализированные меха-
низмы.
Несколько удивляет то обстоятельство, что, несмотря на весь-
ма широко развивающийся в настоящее время системный подход
к биологическим и техническим объектам, результат системной
деятельности как решающий самоорганизующий фактор системы
не был взят в качестве основного операционального фактора,
а соответственно с этим не были даны формулировки и сделаны
те преобразования в наших поисках, которые вынуждают ста-
вить многие вопросы по-новому.
Суммируя все сказанное выше, мы можем теперь легко дать
ту формулировку понятия системы, которая, с нашей точки зре-
ния, наиболее полно отражает ее суть.
Системой можно назвать только комплекс таких избирательно
вовлеченных компонентов, у которых взаимодействие и взаимоот-
ношения принимают характер взаимосодействия компонентов для
получения фокусированного полезного результата.
Конкретным механизмом взаимодействия компонентов являет-
ся освобождение их от избыточных степеней свободы, не нужных
для получения данного конкретного результата, и, наоборот,
сохранение всех тех степеней свободы, которые способствуют
получению результата.
В свою очередь, результат через характерные для него пара-
метры и благодаря обратной афферентации имеет возможность
реорганизовать систему, создавая такую форму взаимодействия
между ее компонентами, которая является наиболее благоприят-
ной для получения именно запрограммированного результата.
Таким образом, результат является неотъемлемым и решаю-
щим компонентом системы, инструментом, создающим упорядо-

Рис. 2. Схематическое изображение упорядочивающего действия результата системы на реорганизацию
ее степеней свободы

ценное взаимодействие между всеми другими ее компонентами.
Теперь мы сможем вполне определенно ответить на постав-
ленный выше вопрос: какой фактор упорядочивает множество
компонентов системы? Таким решающим и единственным факто-
ром является результат, который, будучи недостаточным, активно
влияет на отбор именно тех степеней свободы у компонентов
системы, которые при их интегрировании определяют в дальней-
шем получение полноценного результата (рис. 2).
Именно потому, что в нашей концепции результат оказывает
центральное организующее влияние на все этапы формирования
функциональной системы, а сам полезный результат является,
несомненно, функциональным феноменом, мы и назвали всю ар-
хитектуру функциональной системой. Ниже будет дана более
подробная аргументация этого понятия. Сейчас же мы считаем
нужным разобрать одно принципиальное следствие нашей кон-
цепции для общепринятой кибернетической терминологии.
Имеется в виду прежде всего весьма распространенное выра-
жение «управляющая система», которое ни семантически, ни ло-
гически не может быть принято теорией функциональной систе-
мы. В самом деле, что означав! это выражение? Ничего, кроме
традиционного игнорирования результата системы при обсужде-
нии кибернетических закономерностей.
Действительно, выражение «управляющая система» по своей
сути предполагает, что управляемый объект не является компо-
нентом управляющей системы, т. е., попросту говоря, он нахо-
дится за пределами (!) самой управляющей системы.
Из самого выражения «управляющая система» следует, что
она является полноценной, несмотря на то что управляемый объект
находится вне ее. С точки зрения всех решающих влияний
результата на систему, которые были изложены выше, такое
положение является неприемлемым.
В самом деле, стоит лишь поставить вопрос, что произойдет
с управляющей системой, если результат, т. е. управляемый
объект, окажется не совпадающим с запрограммированным ре-
зультатом, т. е. если попросту результат окажется неполно-
ценным.
На основании предложенных нами выше представлений о си-
стеме результат должен сам немедленно сигнализировать о своей
недостаточности и стимулировать управляющую систему на ре-
организацию, которая временами заходит так далеко, что может
привести к полной перемене установившихся взаимоотношений
между компонентами системы.
Можно пойти еще дальше и поставить чисто риторический
вопрос: откуда управляющая система «узнает», каким именно
объектом ей надо управлять, если она уже система? Ведь, чтобы
управлять чем-то, надо иметь весьма адекватные связи и соот-

ношения с управляемым. И не обстоит ли дело так, что уже на-
чальные процессы формирования самой управляющей системы
находятся полностью под управлением будущего, необходимого в
данный момент организму результата?
Именно так позволяет смотреть на этот вопрос теория функ-
циональной системы, которая включает приспособительный ре-
зультат функционирования системы как органическую составную
часть системы. Только в этом случае можно уйти от бесплодных
терминов, которые, уводя мысль в сторону, несомненно, наносят
ущерб пониманию самой системы. Именно к этому ведет чрез-
вычайно широко распространенная тенденция употреблять такие
выражения, как «управляющая система», «управляемый объект»,
«управляемая система», «биоуправление» и т. д.
Как мы видели выше, при более глубоком анализе все эти
понятия превращаются в научную фикцию, поскольку они не
соответствуют истинным соотношениям в действительной регуля-
ции, т. е. просто-напросто не имеют реального содержания.
Однако эта тенденция оперировать понятиями, не имеющими
конкретной основы, отразилась и на построении моделей систем.
Они все, как правило, имеют input u output, т. е. вход и выход.
Большей частью выход замыкается на вход дополнительной пет-
лей обратной связи.
Для примера можно указать на недостаточность схем Винера,
Гродинса, Милсума, Эшби, Мак Кея, Паска и многих других,
хотя они и внесли весьма полезный, а часто и решающий вклад
в теорию регуляции.
Но что значит «выход» с точки зрения биологического объ-
екта, например развитого организма? Выходом может быть и ре-
альное возбуждение, выходящее всего лишь на эфферентные
пути к рабочим органам; выходом может быть также и работа
этих органов, т. е. то, что соответствует физиологическому терми-
ну «рефлекторное действие». Но этот выход никогда фактиче-
ски не связывается с результатом функционирования системы,
конкретные и измеримые параметры которого, как правило, оп-
ределяют все дальнейшее поведение системы.
Традиция избегать результат действия как самостоятельную,
физиологическую категорию не случайна. Она отражает тради-
ции рефлекторной теории, которая заканчивает «рефлекторную
дугу» только действием, не вводя в поле зрения и не интерпре-
тируя результат этого действия. Между тем сейчас становится
все более и более очевидным, что именно результат функциони-
рования системы является движущим фактором прогресса всего
живого на нашей планете.
Еще одно замечание. Часто приходится встречаться с поня-
тием «состояние системы», которое при неправильном его при-
менении может повести мысль в ненужном направлении. Так,

например, Ханике говорит: «Каждый раз, когда возникают воз-
мущения равновесия, система стремится найти устойчивое состоя-
ние» [1969, с. 331]. Было бы совершенно непрогрессивным для
живой природы, если бы система «стремилась» найти лишь устой-
чивое состояние.
Если и употреблять термин «стремиться», то наиболее пра-
вильно такое выражение: система «стремится» получить запро-
граммированный результат и ради этого результата может пойти
на самые большие возмущения во взаимодействиях своих компо-
нентов. Следовательно, центральным пунктом, ради которого про-
исходят всякого рода «изменения состояний системы», является
опять-таки результат. Именно он в случае затрудненного его полу-
чения может привести всю систему в крайне беспокойное и не-
устойчивое состояние. Итак, вся трактовка состояния системы
радикально меняется, как только мы пойдем естественным путем,
приняв в качестве центрального фактора получение системой по-
лезного результата.
Но так как организм живет в среде непрерывного получения
результата, в подлинном континууме результатов, то после до-
стижения определенного фазного результата начинается «беспо-
койство» по поводу последующего результата.
Надо обратить внимание на одну особенность функциональ-
ной системы, не укладывающуюся в обычные физиологические
представления. Речь идет о том, что содержание результата,
т. е., выражаясь физиологическим языком, параметры результа-
та, формируется системой в виде определенной модели раньше,
чем появится сам результат. Именно этот чудесный и реальный
подарок всему живому на Земле, имеющий характер предсказа-
ния, отпугнул от себя даже гениальных экспериментаторов.
Вряд ли кто-либо из теоретиков павловского учения о высшей
нервной деятельности обратил внимание на один эпизод в генеа-
логии творческих приемов И. П. Павлова. Как известно, в 1916 г.
смелый гений ученого замахнулся на самое тонкое и самое со-
кровенное в работе головного мозга человека — на цель поведе-
ния. И. П. Павлов назвал свое известное выступление по этому
вопросу «Рефлекс цели». Казалось бы, с этого момента должна
была развиваться бурная исследовательская деятельность павлов-
ской лаборатории по этому физиологически, психологически и
идеологически важному вопросу. Однако нам хорошо известно,
что И. П. Павлов никогда больше на протяжении всей своей
дальнейшей жизни к этому вопросу не возвращался. Почему?
Нам кажется, что причина ухода И. П. Павлова от важнейшей
проблемы — деятельности мозга заключается в том, что сам факт
возникновения цели для получения того или иного результата
вступает в принципиальное противоречие с основными чертами
рефлекторной теории. И. П. Павлов, несомненно, думал и об

этом, видел и то, что, поставив проблему цели, он вынужден был
бы значительно перестроить то грандиозное здание, которое с
такой гениальной смелостью и настойчивостью строил всю свою
жизнь.
Как известно, представление о рефлекторном процессе постро-
ено на нерушимом принципе поступательного хода возбуждения
от пункта к пункту по всей рефлекторной дуге.
В формировании цели И. П. Павлов, наоборот, встретился с
совершенно неожиданным принципом работы нервной системы.
Здесь модель конечного результата данного акта создается уже
на начальных этапах распространения возбуждения, т. е. раньше,
чем закончится весь процесс формирования поведенческого акта,
и раньше, чем будет получен сам результат.
Действительно, совершенно ясно, что цель к получению дан-
ного результата возникает раньше, чем может быть получен сам
результат. Причем интервал между этими двумя моментами мо-
жет равняться и минуте, и годам... Такая грандиозная роль ре-
зультата во всех поведенческих актах животных и человека,
естественно, не может быть игнорирована, если мы хотим сформу-
лировать системный подход и построить модель системы.
Сейчас, пожалуй, единственной областью, где результат, «по-
лезность результата» и проблема оценки этого результата стано-
вятся почти центральным фактором исследования, является
область промышленно-экономических систем. Такой успех и зна-
чение результата именно в этой области системного подхода по-
нятны, ибо здесь полезность деятельности настолько очевидна,
что игнорировать ее было бы просто неразумно. В самом деле,
если мы имеем «большую систему» в виде производственно свя-
занных заводских агрегатов, например в нефтеперерабатывающей
промышленности, то игнорирование полезности результата на
уровне каждой субсистемы этой большой системы привело бы к
расточительности и полной нерентабельности всего предприятия.
Именно состояние ценности и полезности результата в каждой
субсистеме этого предприятия и сочетание их с окончательным
результатом могут дать решающее суждение о том, насколько
полезен конечный результат и в какой степени выгодно все об-
ширное предприятие.
Один из теоретиков полезности экономист Bross (1953) так
определяет значение пользы: «Суд последней инстанции — это не
блестящий словесный аргумент, не солидно звучащий абстракт-
ный принцип и даже не ясная логика или математика,— это ре-
зультат в реальном мире». Данное высказывание весьма показа-
тельно для мышления теоретиков управления предприятиями. По
сути дела и большие системы организма также сотканы из малых
субсистем. Наконец, результат деятельности целого организма
также является «судом последней инстанции».

Мы уже видели, что именно отсутствие результата во всех
формулировках системы и делает их неприемлемыми с операцио-
нальной точки зрения. Этот дефект полностью устранен в разви-
ваемой нами теории функциональной системы.
1. В функциональной системе результат представляет собой
ее органический фактор, оказывающий решающее влияние как на
ход ее формирования, так и на все ее последующие реорганизации.
2. Наличие вполне определенного результата как решающего
компонента функциональной системы делает недостаточным по-
нятие «взаимодействия» в оценке отношений компонентов систе-
мы между собой. Именно результат отбирает все адекватные для
данного момента степени свободы компонентов системы и фоку-
сирует их воздействие.
3. Если деятельность системы заканчивается полезным в ка-
ком-то отношении результатом, то «взаимодействие» компонентов
данной системы всегда будет протекать по типу их взаимосодей-
ствия, направленного на получение результата.
4. Взаимосодействие компонентов системы достигается тем,
что каждый из них под влиянием афферентного синтеза или об-
ратной афферентации освобождается от избыточных степеней
свободы и объединяется с другими компонентами только на основе
тех степеней свободы, которые вместе содействуют получению
надежного конечного результата (рис. 3).
5. Включение результата в функциональную систему исклю-
чает необходимость применять как несовершенные формулировки
самой системы, так и многие другие («управляющая система»,
«управляющий объект», «биоуправление» и т. д.).
Состав функциональной системы
и иерархия систем
После того как мы определили само понятие системы, другим
важным общим вопросом характеристики системы является вы-
яснение ее состава и роли отдельных компонентов функциониро-
вания системы. Определение состава необходимо еще и потому,
что именно в этом пункте происходит довольно часто интерферен-
ция нового представления о системе со всем тем, что в прежнее
время свободно определялось термином «система» без каких-либо
строгих ограничений формулировок и понятий.
Критериями употребления термина «система» являлось все,
что представляло собой нечто упорядоченное по сравнению с дру-
гими явлениями, относящимися к иным классам (например, си-
стема кровообращения, система пищеварения, мышечная систе-
ма и др.). Ясно, что здесь термин «система» употребляется в
смысле принадлежности данного феномена к определенному типу
анатомических преобразований, объединенных типом функциони-

рования. Еще и до сих пор имеются исследователи, которые ви-
дят в употреблении термина «система» только этот смысл.
Говоря о системе в этом последнем смысле, мы выделяем из
целого организма какую-то часть, объединенную типом анатоми-
ческого строения или типом функционирования, и по сути дела
исключаем возможность понимания этих выделенных структур в
истинном системном плане. Совершенно очевидно, что система
кровообращения никогда не выступает как нечто отдельное, ибо
это было бы нонсенсом в физиологии. В полноценном организме
Ряс. 3. Схематическое изображение соотношений возбужденных и невоз-
бужденных синапсов на нейроне. В зависимости от этих соотношений одна
и та же клетка может выдавать разную активность
Черные линии и точки — возбужденные в данный момент волокна и синапсы;
пунктир и белые кружки — невозбужденные

кровообращение всегда ведет к получению какого-то приспособи-
тельного результата (уровня кровяного давления, скорости кро-
вотока и т. д.). Однако ни один из этих результатов нельзя по-
лучить только за счет системы кровообращения. Сюда непремен-
но включаются нервная и эндокринная системы и др. И все эти
компоненты объединены по принципу взаимосодействия. Поэтому
при новом системном подходе вопрос идет об акценте не на ка-
ком-либо анатомическом признаке участвующего компонента, а на
принципах организации многих компонентов (из многих анатоми-
ческих систем) с непременным получением результата деятельно-
сти этой разветвленной гетерогенной системы.
Очень часто приходится встречаться с каким-то нарочитым
подчеркиванием именно структурно-анатомической принадлеж-
ности компонентов системы (например, «структурно-системная
организация», «структурные уровни» и т. д.). Это, однако, ведет
к неправильной ориентации читателя. В самом деле, что значит
«структурно-системный»? Разве может быть какая-то система ор-
ганизма, например, дающая полезный приспособительный резуль-
тат, бесструктурной, т. е. функционировать без структуры?
С самого начала надо подчеркнуть, что функциональные си-
стемы организма складываются из динамически мобилизуемых
структур в масштабе целого организма и на их деятельности и
окончательном результате не отражается исключительное влия-
ние какой-нибудь участвующей структуры анатомического типа.
Более того, компоненты той или иной анатомической принадлеж-
ности мобилизуются и вовлекаются в функциональную систему
только в меру их содействия получению запрограммированного
результата.
Как мы уже видели из всего изложенного, эти компоненты,
входя в систему, теряют свои избыточные степени свободы; оста-
ются лишь те из них, которые содействуют получению именно
данного полезного результата, поскольку поведение в целом пред-
ставляет собой истинный континуум результатов. Едва ли поэто-
му будет разумным то терминологическое усложнение, которое
вводится термином «структурно-системные отношения».
Кроме того, нельзя не отметить и того, что введение понятия
структуры в формулировку системы привносит привкус чего-то
жестко структурно детерминированного. Между тем одним из
самых характерных свойств функциональной системы является
именно динамическая изменчивость входящих в нее структурных
компонентов, изменчивость, продолжающаяся до тех пор, пока не
будет получен соответствующий полезный результат. Ясно, что на
первый план в формировании истинно функциональных систем
выступают законы результата и динамической мобилизуемости
структур, обеспечивающие быстрое формирование функциональ-
ной системы и получение данного результата.

Нам хотелось бы отметить одно важное обстоятельство, кото-
рое проходит мимо внимания исследователя. Это свойство внезап-
ной мобилизуемости структурных элементов организма в соответ-
ствии с непрерывными функциональными требованиями, которые
функция предъявляет к структуре. Под свойством мобилизуемости
мы понимаем возможность моментального построения любых
дробных комбинаций, обеспечивающих функциональной системе
получение полезного приспособительного результата.
Практически, если бы не было этой потенциальной способно-
сти структур к внезапной мобилизуемости, причем в любой аран-
жировке, моментальная организация функциональных систем
была бы просто невозможна и, следовательно, приспособление
было бы несовершенным.
Так, например, сидя за письменным столом, мы можем взять
с него предмет правой рукой, но если нам в этот момент необхо-
дим другой предмет, лежащий позади нас, то мы с такой же лег-
костью, разворачивая руку в сторону, можем взять и этот пред-
мет. Ясно, что только способность иннервационных аппаратов
мышц к внезапной перестройке и к выборочной организации от-
дельных дробных компонентов и обеспечивает формирование
функциональных систем, полезных в данный момент.
Таким образом, существование результата системы как опре-
деляющего фактора для формирования функциональной системы
и ее фазовых реорганизаций и наличие специфического строения
структурных аппаратов, дающего возможность немедленной моби-
лизации объединения их в функциональную систему, говорят о
том, что истинные системы организма всегда функциональны по
своей сути. Это значит, что функциональный принцип выбороч-
ной мобилизации . структур является доминирующим. Потому-
вполне естественно назвать такую систему «функциональной», что
мы в свое время и сделали (Анохин, 1935).
В связи с вопросом структурного состава функциональной си-
стемы возникает также и вопрос об иерархии систем, который
становится в последние годы все более и более актуальным. Мы
никогда не имеем по-настоящему изолированные функциональ-
ные системы организма, можно только с дидактической целью
выбрать определенную систему, обеспечивающую какой-то резуль-
тат на данном уровне иерархии систем (рис. 4).
Так, например, соотношение актина и актомиозина, конечно,
составляет по своей операциональной архитектонике вполне очер-
ченную функциональную систему, заканчивающуюся положитель-
ным результатом, который можно было бы сформулировать как
сокращение мышечной фибриллы. Но такая функциональная си-
стема представляется лишь промежуточной между еще более
тонкими молекулярными соотношениями протоплазмы мышечной
клетки и между движением (например, движением охотника по

лесу в поисках дичи), поскольку это движение осуществляется в
конце концов также с помощью актина и актомиозина. Но как
обширен диапазон, в который включено множество функциональ-
ных систем, составляющих эту грандиозную иерархию систем!
Естественно поэтому, что, говоря о составе функциональной
системы, мы должны иметь в виду, что каждая функциональная
система, взятая для исследования, неизбежно находится где-то
между тончайшими молекулярными системами и наиболее высо-
ким уровнем системной организации в виде, например, целого
поведенческого акта.
Нетрудно понять, что, раскрыв реальные физиологические
механизмы объединения функциональных систем различных уров-
ней, мы приблизились бы к решению проблемы органического
объединения анализа и синтеза в самом исследовательском про-
цессе.
В самом деле, сокращение мышечного волокна представилось
бы нам в двух аспектах: с одной стороны, как процесс вообще
сократительных структур, а с другой — сокращение, составляю-
щее какую-то очень дробную субсистему, например, в спортив-
ном прыжке. Ясно, что мы имеем огромное различие в составе
этих систем и, может быть, более грандиозную задачу опреде-
ления места компонента в большой системе.
В последние годы вопрос об «уровнях» организации больших
систем особенно подчеркивается рядом советских (Кремянский,
Введенов и др.) и зарубежных авторов (Джерард, Браун, Нови-
Рис. 4. Схема иерархических объеди-
нений функциональных систем раз-
личной сложности, но построенных
на одном пейцмекерном физиологи-
ческом образовании, например на
возбуждениях пищевого центра. Схе-
ма дает возможность сопоставить
реальную организацию функцио-
нальных систем 1, 2, :::6, имеющих
общий пейцмекер (Р)
Пунктирные линии показывают, что
функциональные системы такого типа
не могут быть поняты из концепции
уровня, так как любой уровень органи-
зации неизбежно связан с энергетиче-
ским пунктом, питающим системы раз-
личных уровней

ков и др.). Наиболее полный обзор этого направления в поисках
интегративных закономерностей дан в книге и статьях В. И. Кре-
мянского. Это направление выступает под различными названия-
ми: «интегративные уровни», «структурные уровни», «иерархия
систем» и др.
Однако опять-таки в силу того же излишнего теоретизиро-
вания ни один из авторов не дает ничего конструктивного для
конкретного исследовательского процесса и не отвечает на основ-
ные вопросы иерархии.
В сущности, на это указывает и употребление термина «уровни»,
который находится в абсолютном противоречии с понятием
«система». Главное же то, что ни в одной концепции уровни не
обладают какой-либо функциональной архитектоникой. Следова-
тельно, как способ соединения уровней, так и механизмы, удер-
живающие единство всей архитектуры целого, естественно, не
могут быть найдены.
Все сказанное выше с совершенной очевидностью убеждает
нас в том, что перед исследователем стоят по крайней мере два
кардинальных вопроса, не решив которые он не может надеяться
на понимание тонких механизмов сложных функциональных си-
стем организма.
Несколько лет назад эти вопросы были сформулированы нами
в следующем виде.
1. Какими конкретными механизмами соединяются между со-
бой субсистемы при образовании суперсистемы? Учитывая нали-
чие в функциональной системе определенного количества специ-
фических для нее узловых механизмов, вопрос можно поставить
более конкретно: какими именно узловыми механизмами своей
архитектуры соединяются субсистемы, чтобы образовать суперси-
стему?
2. Различается ли чем-либо принципиально архитектура функ-
ционирования как весьма элементарных, так и сложных субси-
стем? Иначе говоря, функционируют ли системы всех уровней по
одной и той же архитектуре, которая характерна для функцио-
нальной системы вообще, или эти архитектуры чем-то отличают-
ся друг от друга?
Не объединяются ли по этому же принципу и «большие си-
стемы» промышленных предприятий? Мы предоставляем право
судить об этом соответствующим специалистам. Но если бы это
было так, перед нами встал вопрос о замечательной гармонии в
организации всех тех систем, где результат является решающим
фактором системообразования.
Мы допускаем, что при анализе такого существенного вопроса,
как объединение субсистем в суперсистему, могут возникнуть
другие вопросы, однако несомненно одно, что без решения двух
поставленных выше вопросов нельзя надеяться на решение всей

проблемы иерархии систем в целом. Они принципиальны по своей
сути.
Отвечая на первый вопрос, нужно исходить из того вывода,
к которому мы пришли при формулировке самого понятия «си-
стема». Центральным моментом для системы является резуль-
тат, так как любой комплекс и любое множество становятся си-
стемой только благодаря результату. Вместе с тем система не
может быть стабильной, если сам результат своими существен-
ными параметрами не влияет на систему обратной афферента-
цией. А если это так, то любая система, какой бы значительной
она ни была в иерархическом ряду, должна подчиняться этим
правилам.
Все эти соображения приводят нас к окончательному и фун-
даментальному выводу о составе иерархии: все функциональные
системы независимо от уровня своей организации и от количест-
ва составляющих их компонентов имеют принципиально одну и
ту же функциональную архитектуру, в которой результат явля-
ется доминирующим фактором, стабилизирующим организацию
систем.
Решение второго из поставленных выше вопросов облегчает-
ся принятием положения, что архитектуры систем принципиаль-
но тождественны.
Если допустить, что какие-то субсистемы соединяются меж-
ду собой, вступают в контакт с помощью каких-то промежуточ-
ных механизмов, ведущих к получению полезного результата,
то сразу же будет видно, что такое допущение не может быть
сделано. Тогда какие-то субсистемы не смогут развить своего
основного функционального значения, т. е. получения результа-
та, и, таким образом, сама система не может быть названа си-
стемой. Поэтому наиболее вероятно, что именно полезный резуль-
тат системы, какой бы малой она ни была, представляет тот
реальный вклад, который она может сделать при образовании су-
персистемы, или «большой системы».
Отсюда следует, что при образовании иерархии систем всякий
более низкий уровень систем должен как-то организовать кон-
такт результатов, что и может составить следующий, более вы-
сокий уровень систем и т. д. Очевидно, организм формирует
свои системы именно таким образом и только при этом возможно
организовать системы с обширным количеством компонентов. Ес-
тественно, что в этом случае «иерархия систем» превращается в
иерархию результатов каждой из субсистем предыдущего уровня.
Другой важный вопрос, возникающий при образовании иерар-
хии систем, состоит в следующем: как действует эта субордини-
рованная иерархия, когда ей надо выступать как целое?
Хороший пример представляет соотношение уровня кровяно-
го давления и какого-либо эмоционального состояния, возник-

шего под влиянием внешних воздействий. Мы знаем, что при
возникновении эмоции, например страха, происходит быстрый
подъем кровяного давления, что имеет несомненное приспособи-
тельное значение. Но в то же время мы знаем, что постоянный
уровень кровяного давления представляет собой результат само-
стоятельной разветвленной функциональной системы, независи-
мой от эмоционального разряда (Анохин, 1960). Как эмоциональ-
ный разряд, возникший по внешнему поводу, находит доступ к
функциональной системе кровообращения? На какие компоненты
этой более низко организованной системы действует эмоциональ-
ный разряд?
Кора головного мозга и вызванная ею эмоция нуждаются в
поддержании высокого уровня кровоснабжения и метаболиче-
ских процессов в условиях стрессового состояния целого орга-
низма. Поэтому ясно, что эмоциональный разряд должен оказать
свое действие на «результат» функциональной системы — на уро-
вень кровяного давления. Но этот уровень — физическая вели-
чина.
Таким образом, эмоциональный разряд должен действовать
прежде всего на эфферентные механизмы, определяющие уровень
кровяного давления. Следовательно, в нисходящем направлении
эмоциональный разряд должен подействовать на эфферентное зве-
но системы, определяющее уровень давления, т. е. на сосудосу-
живающий центр.
Обращает на себя внимание один весьма интересный факт:
в этом случае уровень кровяного давления не зависит от того
афферентного синтеза, который производится ежесекундно сосу-
досуживающим центром на основе барорецепторной афферент-
ной сигнализации. В случае эмоционального разряда возбуждение
суперсистемы прямо занимает эфферентные пути субсистемы и
устанавливает нужный уровень кровяного давления, минуя аффе-
рентный синтез «хозяина» субсистемы. На долю же этой послед-
ней остается лишь сопротивляться при помощи барорецепторов
чрезмерному давлению, оказываемому на ее сосуды...
Подводя итог сказанному, следует заметить, что главной чер-
той каждой функциональной системы является ее динамичность.
Структурные образования, составляющие функциональные систе-
мы, обладают исключительной мобилизуемостью. Именно это свой-
ство систем и дает им возможность быть пластичными, внезап-
но менять свою архитектуру в поисках запрограммированного по-
лезного результата.

Внутренняя операциональная архитектоника
функциональной системы
Не будет преувеличением сказать, что трудность развития си-
стемного подхода вообще и «общей теории систем» Берталанфи
в частности состоит именно в том, что обсуждение ведется на
уровне глобальных свойств системы, так сказать, обсуждения
системы «черного ящика». Подавляющее большинство исследова-
телей не делают попытки проникнуть во внутреннюю архитек-
тонику системы и дать сравнительную оценку специфических
свойств ее внутренних механизмов. При таком подходе обсуж-
даемая система всегда выглядит как нечто гомогенное, в кото-
ром клетки одинаковы, все компоненты равноценны и все меха-
низмы равнозначны.
В действительности же дело обстоит совсем наоборот. Функ-
циональная система всегда гетерогенна. Она всегда состоит из
определенного количества узловых механизмов, каждый из кото-
рых занимает свое собственное место и является специфическим
для всего процесса формирования функциональной системы. Ста-
новится очевидным, что, не вскрыв этих своеобразных механиз-
мов, составляющих внутреннюю операциональную архитектонику
системы, мы не приблизимся к самой решающей цели системно-
го подхода вообще — обеспечению органического единства в ис-
следовательском процессе системного уровня функционирования
с индивидуальной характеристикой каждого дробного элемента
или механизма, принимающего участие в этом функционирова-
нии (рис. 5).
Смысл системного подхода состоит именно в том, что элемент
или компонент функционирования не должен пониматься как
самостоятельное и независимое образование, он должен понимать-
ся как элемент, чьи оставшиеся степени свободы подчинены об-
щему плану функционирования системы, направляемому получе-
нием полезного результата. Компонент должен быть органическим
звеном в весьма обширной кооперации с другими компонентами
системы. Естественно, что это правило относится к любому ком-
поненту любой субсистемы, как бы элементарна она ни была.
Одним из существенных и даже, пожалуй, решающих отли-
чий теории функциональной системы от всех предлагаемых к
обсуждению системных моделей является наличие в ней четко
отработанной внутренней операциональной архитектоники. Такая
внутренняя архитектоника, выраженная в физиологических поня-
тиях, является непосредственным инструментом для практиче-
ского применения функциональной системы в исследовательской
работе, если даже она касается молекулярного уровня исследуе-
мого объекта.
Практически система может стать методологическим принци-

пом исследования и перебросить «концептуальный мост» от син-
тетических обобщений к аналитическим деталям только в том
случае, если она будет иметь четко очерченную, физиологически
достоверную и логически оправданную внутреннюю архитекто-
нику.
Внутренняя архитектоника функциональной системы выража-
ет собой дальнейшее развитие идеи взаимосодействия компонен-
тов системы, она раскрывает ее тонкие механизмы, при помощи
которых компоненты системы освобождаются от избыточных сте-
пеней свободы, чтобы установить взаимосвязь с другими компо-
нентами на основе императивного влияния результата на всю си-
стему.
В одной из своих работ Эшби очень разумно говорит о том,
что сама множественность компонентов системы и их потенци-
ально безграничное взаимодействие должны быть упрощены в
соответствии с требованиями анализа, поскольку, как мы видели
на примере с площадкой с 400 лампочками, совершенно невоз-
можно эффективно анализировать хаотические «взаимодействия»
этого множества. Именно это обстоятельство заставило его гово-
рить об упрощении и об «улучшенной логике механизма». Он
выразился даже еще более радикально, говоря, что «теория си-
Рис. 5. Общая архитектура функциональной системы, как логической моде-
ли поведенческого акта, представляющая собой основу «концептуального
моста» между уровнями системных и аналитических процессов

стем должна строиться на методах упрощения и что она пред-
ставляет собой науку упрощения» (Эшби, 1962).
Однако опять-таки он не указывает самого важного: на ос-
нове какого критерия должна быть построена «логика механиз-
ма» и должно быть произведено «упрощение множества»? Теория
функциональной системы решает этот вопрос четко и обоснован-
но. Центральным критерием упрощения множества является ре-
зультат системы, который, как мы видели, предъявляет решаю-
щие требования к определенным степеням свободы компонентов
системы. С точки зрения теории функциональной системы, «улуч-
шенная логика механизма» есть не что иное, как внутренняя
операциональная архитектоника системы, отвечающая на все тре-
бования тончайшего физиологического анализа механизмов си-
стемы до молекулярного уровня включительно.
Ниже мы приводим узловые специфические механизмы, пред-
ставляющие собой внутреннюю архитектонику системы и вместе
с тем обеспечивающие объединение в одной исходной концеп-
ции и высшего синтеза, и тончайшего анализа.
Афферентный синтез
Как мы уже установили в начале раздела, для функциональ-
ной системы характерно то, что вопрос, какой результат должен
быть получен, решается внутри системы и на основе ее законо-
мерных механизмов. Это обстоятельство радикально отличает био-
систему от самых сложных машинных устройств автоматической
регуляции. Практически для всех машин цель поставлена за пре-
делами машины и для нее допускается лишь некоторая способ-
ность самоорганизации в процессе получения запрограммирован-
ного не ею результата. Биосистема даже очень простой иерархии
сама, на основе своих внутренних процессов, принимает решение
о том, какой результат нужен в данный момент ее приспособи-
тельной деятельности. Вопрос этот решается именно в стадии
афферентного синтеза.
Поскольку этот процесс много раз описывался нами в различ-
ных публикациях, мы дадим здесь лишь краткую формулировку
его особенностей. Прежде всего вопрос о его составе. Какие имен-
но афференты синтезируются в этой стадии?
Мы предложили четыре решающих компонента афферентного
синтеза, которые должны быть подвергнуты одновременной обра-
ботке с одновременным взаимодействием на уровне отдельных
нейронов: доминирующая на данный момент мотивация, обстано-
вочная афферентация, также соответствующая данному моменту,
пусковая афферентация и, наконец, память (рис. 6).
Основным условием афферентного синтеза является одновре-
менная встреча всех четырех участников этой стадии функцио-

нальной системы. Микроэлектродный и микрохимический ана-
лизы и другие формы аналитического исследования нейрона в
момент встречи на нем всех упомянутых выше типов возбужде-
ний показали, что этот процесс поддерживается и облегчается
рядом динамических процессов нервной системы. К ним относят-
ся прежде всего восходящая активация, вызванная ориентиро-
вочно-исследовательской реакцией, как правило, сопутствующая
афферентному синтезу и предшествующая принятию решения,
Рис. 6. Различные типы конвергенции возбуждений на одном и том же ней-
роне
I — мультисенсорная конвергенция — встреча возбуждений от различных рецеп-
торных поверхностей; II — мультибиологическая конвергенция — возможность кон-
вергенции от различных биологических состояний, например голода, боли, ориенти-
ровочно-исследовательской реакции; III — сенсорно-биологическая конвергенция,
благодаря которой различные сенсорные возбуждения имеют возможность вступать
в контакт с биологическими состояниями организма, широко генерализованными по
огромному количеству корковых и подкорковых нейронов; IV — аксонально-сен-
сорно-биологическая конвергенция, благодаря которой на одном и том же нейроне
или на комплексе нейронов создается возможность встречи не только сенсорных,
биологических, антрацентральных возбуждений, но и тех возбуждений, которые
выходят на конечный нейрон в виде эфферентных. Эти возбуждения отходят по
коллатеральным ответвлениям от основного аксона. Такая конвергенция возбужде-
ний с полифункциональным содержанием представляет собой подлинный интегра-
тивный блок

процесс корково-подкорковой реверберации и процесс центробеж-
ного повышения возбудимости вовлеченных в афферентный син-
тез рецепторов.
Своеобразие состоит в том, что этот синтетический процесс,
если его отнести к масштабам нейрона, совершается на основе
центральной закономерности интегративной деятельности мозга,
именно на основе конвергенции возбуждений на одном и том же
нейроне.
Нам хотелось бы обратить внимание на следующее: одновре-
менность обработки всех четырех типов возбуждений в стадии
афферентного синтеза основана на том, что каждый из них при-
обретает свои особенные физиологические свойства именно в про-
цессе симультанной обработки. Именно здесь происходит освобож-
дение нейрона от избыточных степеней свободы благодаря при-
ходу к нему именно тех, а не других возбуждений.
В связи с этим уместно отметить, что существующая в ней-
рофизиологии тенденция изучать и рассматривать такие компо-
ненты афферентного синтеза, как мотивация, память, стимул
и т. п., в качестве отдельных, самодовлеющих, проблем неверна
и малоэффективна.
Возьмем, например, проблему памяти. Взятая в отдельности,
сама по себе, как самодовлеющая проблема, она может повести
мысль исследователя совершенно в другую сторону. Действитель-
но, в каком аспекте сейчас развивается проблема памяти? По-
давляющее большинство исследователей проблемы все внимание
сосредоточивают на моменте фиксации пережитого опыта живой
системы. Это, несомненно, важная сторона памяти, но совсем по-
другому выглядит весь вопрос о ней, как только мы будем ее
рассматривать как один из компонентов, органически включен-
ных в проблему принятия решения. Здесь сразу же центр собы-
тий перемещается с фиксации опыта на динамическое извлече-
ние этого опыта из молекулярных агрегатов большой системы.
Этот процесс извлечения из памяти является еще более пора-
зительным, если вспомнить, с какой легкостью он ежесекундно
и безошибочно помогает принять нужное решение в конце аффе-
рентного синтеза. Обратим внимание, с какой легкостью мы из-
влекаем из памяти самые тончайшие нюансы нашей мысли, раз-
говора и всего того, что было накоплено за всю нашу жизнь.
Совершенно очевидно, что эта чудесная способность памяти быть
готовой ежесекундно отдать то, что было накоплено за много лет
и что требуется в данной стадии афферентного синтеза, не мо-
жет быть изучена иначе, как на основе полного контакта и взаи-
модействия всех четырех компонентов афферентного синтеза.
Значительное облегчение при решении проблемы афферентно-
го синтеза нам принесла разработка концепции об интегратив-
ной деятельности нейрона. Она дала возможность сформулировать

положение, на основе которого строится динамическое участие
памяти в афферентном синтезе: извлечение прошлого опыта из
памяти происходит по той же нейрохимической трассе, по ко-
торой он был зафиксирован в момент приобретения опыта (Ано-
хин, 1974).
Таким образом, афферентный синтез, приводящий организм к
решению вопроса, какой именно результат должен быть получен
в данный момент, обеспечивает постановку цели, достижению ко-
торой и будет посвящена вся дальнейшая логика системы.
Нетрудно видеть, что афферентный синтез, являющийся абсо-
лютно необходимым этапом формирования функциональной си-
стемы, содержит все необходимое для постановки цели, которая
так долго пугала исследователя-материалиста и так долго нахо-
дилась в безраздельном владении идеализма.
Все детали афферентного синтеза в нашей лаборатории изу-
чаются на протяжении многих лет с помощью экспериментально-
физиологических методик. Так, например, неразделимое единство
пусковой и обстановочной афферентации было показано на основе
опытов с экстирпацией лобных отделов коры мозга собаки и по-
следующего изучения реакции выбора на различные условные
раздражители (Шумилина, 1949).
В последнее время были подробно изучены различные виды
восходящих активирующих влияний, которые своеобразно помо-
гают афферентному синтезу. Здесь прежде всего надо указать на
чрезвычайное увеличение дискриминационной способности корко-
вого нейрона к частоте импульсаций под влиянием «мотивацион-
ных» раздражений гипоталамуса (Хаютин, 1971). Другой важный
механизм, выявляющийся при раздражении лимбической систе-
мы,— это перевод нейронов из категории мономодальных в муль-
тиконвергентную категорию (Макаров, 1970). Легко видеть, что
уже только эти два механизма могут значительно повысить ин-
формационную емкость нейрона и, следовательно, вместе с дру-
гими описанными выше механизмами сделать особенно эффек-
тивной стадию афферентного синтеза. К разряду механизмов,
облегчающих афферентный синтез, надо отнести также детектор-
ные свойства периферических рецепторов и побочное вытормажи-
вание «шумовых процессов» при прохождении афферентной ин-
формации по центральной нервной системе.
Особенно подробно (до микроэлектродной и до микрохимиче-
ской методик включительно) была изучена роль доминирующей
мотивации в установлении синтетических взаимодействий в этой
стадии на поверхности одиночного нейрона. Само собой разуме-
ется, что возможность такого тонкого анализа отдельных про-
цессов, составляющих систему, появилась только тогда, когда
была выработана «улучшенная логика механизма», т. е. внутрен-
няя операциональная архитектоника системы.

В управленческом деле, как и в биологических системах, так-
же следует поставить вопрос: какой результат должен быть по-
лучен системой? Иначе говоря, совокупность всех предваритель-
ных расчетов и соображений должна составить (например, в тор-
говом деле) основу афферентного синтеза, приводящего к решению
и выбору действия с наилучшим результатом. Так, например,
Ханике, касаясь проблемы управления, пишет: «Цель заключает-
ся в том, чтобы обеспечить принятие решений на основе систе-
матического анализа» [1969, с. 41].
Насколько отчетливо именно в проблеме управления пред-
приятиями встают вопросы о необходимости афферентного син-
теза, совершенно схожие с биологическими проблемами, видно из
того удивительного совпадения, которое получилось в аргумента-
ции Ханике и нашей собственной по поводу роли афферентного
синтеза.
Для выявления наличия широкого афферентного синтеза у че-
ловека перед принятием решения рассмотрим пример, когда пе-
шеход переходит улицу. Перед тем как принять решение о пере-
ходе, человек должен тщательно оценить довольно большое коли-
чество компонентов этого афферентного синтеза (число машин,
скорость движения, ширину улицы, свои силы и др.). Аргумен-
тируя наличие этой стадии в системной деятельности человека,
Ханике также приводит именно этот пример, перечисляя все па-
раметры, которые должны быть учтены для принятия решения о
переходе.
Принятие решения
Принятие решения — один из самых интересных моментов в
развертывании системных процессов. Тот факт, что само понятие
принятия решения долгое время изгонялось так называемой чи-
стой наукой из области научных исследований,—- лучшее доказа-
тельство того, что оно происходит на основе весьма комплексных
процессов мозга.
В настоящее время, как видно из предыдущего изложения,
теория функциональной системы сделала «принятие решения»
полноценным участником объективного процесса формирования
системы, критического процесса, благодаря которому афферент-
ная оценка всех условий завершается доступным исследованию
механизмом. Афферентный синтез, подчиняясь доминирующей в
данный момент мотивации и под коррекцией памяти, ведет та-
кой подбор возможных степеней свободы, при котором возбуж-
дения избирательно направляются к мышцам, совершающим нуж-
ное действие.
Возникает весьма существенный для всей нашей концепции
вопрос, когда и как происходит принятие решения, связанного
с получением именно этого, а не другого результата?

Последние данные сотрудников нашей лаборатории (А. И. Шу-
милина, В. Б. Швырков) заставляют думать, что оценка воз-
можных результатов при конкретной доминирующей мотивации
происходит уже в стадии афферентного синтеза. Однако эти ре-
зультаты не получаются реально, а следовательно, их оценка
происходит при помощи какого-то пока не изученного нами ме-
ханизма. То же, что происходит в процессе «принятие решения»,
является уже результатом выбора на основе длительной оценки
различных, внутренне (!) формирующихся результатов.
Иначе говоря, любое принятие решения, после того как за-
кончится афферентный синтез, является выбором наиболее под-
ходящих степеней свободы в тех компонентах, которые должны
составить рабочую часть системы. В свою очередь, эти оставшие-
ся степени свободы дают возможность экономно осуществить
именно то действие, которое должно привести к запрограммиро-
ванному результату.
Как происходит это освобождение от избыточных степеней сво-
боды? Почему момент принятия решения часто имеет характер
внезапной интуиции?
В настоящее время мы еще не можем ответить на эти вопро-
сы, но выработанный подход к ним дает полную гарантию того,
что принятие решения в биологических системах с большой и
малой иерархией является вполне анализируемым и доступным
для объективной науки феноменом.
Опыты А. И. Шумилиной, которая удаляла лобные отделы у
собаки, находящейся в условиях активного выбора одной из сто-
рон станка, убедительно доказали, что в этот момент, т. е. в мо-
мент принятия решения, вся обрабатываемая информация инте-
грируется именно в области лобных отделов, откуда и идет
команда к подбору наиболее оптимальных аппаратов поведения.
Интересно отметить, что, являясь наиболее требовательным к
объему афферентной информации, процесс принятия решения
страдает в первую очередь после различных вмешательств в цент-
ральную нервную систему. Весьма доказательной иллюстрацией
являются результаты опытов Gambaryan (1971). Разрушая неко-
торые подкорковые аппараты (бледное тело и др.), он нашел, что
прежде всего длительно страдает активный выбор стороны стан-
ка, на которой должно быть сделано пищевое подкрепление. На-
оборот, казалось бы, более сложный «произвольный акт» — нажа-
тие педали для подачи корма — остается неразрушенным или
мало пострадавшим.
Попытаемся понять сам момент принятия вполне определен-
ного решения с точки зрения общефизиологических закономер-
ностей. Его механизмы станут ясными, если мы представим себе
на минуту, какое количество возможных действий может сделать
человек, употребляя хотя бы только один мышечный аппарат.

Мы уже знаем, что вся эфферентная часть организма должна
обладать свойством экстренной мобилизуемости. Малейшего из-
менения в распределении мышечных усилий достаточно для того,
чтобы было произведено вполне целенаправленное движение ко-
нечности или целого организма.
Принципиально таких возможностей движения у организма
существует необозримое множество,— вероятно, не меньше, чем
количества комбинаций взаимодействия на площадке с 400 лам-
почками. Вместе с тем мы знаем, что в каждом отдельном слу-
чае (в соответствии с принятым решением) возбуждения выхо-
дят на совершенно определенные мышечные группы. Иначе гово-
ря, происходит очень быстрое отбрасывание всех тех степеней
свободы в наших движениях, которые не соответствовали бы при-
нятому решению. Таким образом, сама реализация принятого
решения в физиологическом плане должна объяснять два важных
вопроса.
1. Какие механизмы производят отбор нужных в данный мо-
мент степеней свободы и вытормаживают все те степени свободы
на моторных нейронах и мышечных аппаратах, которые не име-
ют отношения к получению данного результата?
2. Где может быть преимущественная локализация этого в
высшей степени конденсированного процесса, который одновре-
менно обрабатывает на основе доминирующей мотивации всю при-
шедшую в мозг афферентную информацию, производит непре-
рывное сопоставление этих результатов с прошлым опытом и,
наконец, переводит результаты этой обработки на эфферентные
пути, точно соответствующие распределению возбуждений для со-
вершения нужного акта, обеспечивающего получение нужных ре-
зультатов?
Поставив эти два вопроса, мы переходим в область, абсолют-
но новую для нейрофизиологии и потому, естественно, совсем
неразработанную. Насколько интересны те новые вопросы иссле-
дования, которые при этом возникают, показывает, например,
роль доминирующей мотивации в отборе необходимой в данный
момент афферентной информации на уровне коры, на ее нейронах.
Микрофизиологическое исследование нейронов вентро-меди-
ального гипоталамуса показало, что уровень их возбудимости за-
висит от начального возбуждения латерального ядра гипоталаму-
са «голодной кровью».
Дозируя это возбуждение в натуральных условиях сроками
голодания (1—4 дня), мы показали, что количество доминирую-
щего возбуждения меняется на соответствующих синапсах корко-
вых нейронов, и в связи с этим значительно меняется интегри-
рующее влияние доминирующей мотивации на соотношение дру-
гих синаптических возбуждений данных кортикальных нейронов.
Есть основание предполагать, что этот механизм сосредоточен

в наиболее интегрирующих и компактных структурах головного
мозга. Однако вопрос физиологической интерпретации принятия
решения, возникший благодаря системному подходу к предмету,
должен быть фактически разработан заново.
Формирование акцептора результатов действия
Аппарат акцептора результатов действия — один из самых
интересных в деятельности мозга. Практически он так же универ-
сален и «вездесущ», как обратная афферентация и афферентный
синтез. Формирование этого механизма нарушает устоявшееся
представление о поступательном ходе возбуждений по централь-
ной нервной системе согласно рефлекторному процессу. Акцеп-
тор результатов действия на основе многостороннего механиз-
ма афферентного синтеза не является выражением последова-
тельного развития всей цепи явлений поведенческого акта. Он
«предвосхищает» афферентные свойства того результата, который
должен быть получен в соответствии с принятым решением, и,
следовательно, опережает ход событий в отношениях между орга-
низмом и внешним миром.
Акцептор результатов действия является весьма сложным ап-
паратом. По сути дела он должен сформировать какие-то тон-
кие нервные механизмы, которые позволяют не только прогнози-
ровать признаки необходимого в данный момент результата, но и
сличать их с параметрами реального результата, информация о
которых приходит к акцептору результатов действия благодаря
обратной афферентации. Именно этот аппарат дает единственную
возможность организму исправить ошибку поведения или довести
несовершенные поведенческие акты до совершенных. Здесь сле-
дует также подчеркнуть, что различного рода «поиски» и компен-
сации также могут повести к полезному результату через такого
рода оценку обратной афферентации. Циркулярное развитие этих
возбуждений при «узнавании» и «поиске» может быть столь бы-
стрым, что каждый блок этой функции, состоящей из компонен-
тов: результат, обратная афферентация, сличение и оценка ре-
альных результатов в акцепторе результатов действия, коррекция,
новый результат и т. д.,— может развиться буквально в доли се-
кунды. Особенно быстро этот процесс протекает в условиях «ска-
нирования» и «слежения».
Факт организации этого аппарата непосредственно после при-
нятия решения был доказан в нашей и других лабораториях как
в обычном эксперименте с условными рефлексами, так и при по-
мощи тонких электрофизиологических приемов.
Возможно, сам момент встречи опережающего комплекса воз-
буждений с информацией о реально полученных результатах
происходит на основе каких-то весьма тонких признаков воз-

буждения вообще, допускающих количественное и композицион-
ное сличения.
Одна из интересных форм сличения в акцепторе результатов
действия, хотя ее автор и не был знаком с общей архитектурой
функциональной системы, была недавно представлена японским
ученым Suga (1964). Он изучал получение обратного, отражен-
ного от объекта, сигнала при ультразвуковой локации у летучих
мышей. Оказалось, что при посылке ультразвукового поискового
сигнала в пространство в мозге летучей мыши формируется комп-
лекс из возбужденных клеток с различными латентными перио-
дами, периодом торможения и частотной конфигурацией. Имен-
но эти комплексы в зависимости от фазы, в которой происходит
встреча их с отраженным от объекта ультразвуковым сигналом,
решают вопрос о расстоянии, на котором находится преследуе-
мый объект.
Конечно, этот аппарат оценки результата действия сравни-
тельно простой, но он подсказывает нам, какими возможностями
и параметрами нервное возбуждение решает проблему сличения.
В более сложных формах результата, например при очинке ка-
рандаша, этот аппарат, включающий несколько сенсорных компо-
нентов, является, несомненно, более сложным. Наши последние
исследования по составу акцептора результатов действия как
комплекса разнородных возбуждений показали, что эти средства
сличения могут быть очень различны.
Что может входить в состав этого аппарата? Совершенно оче-
видно, что существенные признаки будущего результата динами-
чески формируются благодаря многосторонним процессам аффе-
рентного синтеза с извлечением из памяти прошлого жизненно-
го опыта и его результата.
Некоторые последние данные заставляют, однако, думать, что
в стадии афферентного синтеза складывается несколько возмож-
ных результатов, но они не выходят на эфферентные пути и по-
этому не реализуются. Решение же совершается после того, как
произведен выбор наиболее адекватного результата по отноше-
нию к данной доминирующей мотивации.
Этот комплекс возбуждений — в подлинном смысле слова аф-
ферентная модель будущего результата, и именно эта модель, яв-
ляясь эталоном оценки обратных афферентаций, должна направ-
лять активность человека и животных вплоть до получения за-
программированного результата.
В последнее время были получены дополнительные сведения о
том, что в этот нервный комплекс, обладающий высокой степе-
нью мультиконвергентного взаимодействия, приходит еще одно
возбуждение совершенно иной, не афферентной, а уже эффе-
рентной природы. Речь идет о коллатеральных ответвлениях пи-
рамидного тракта, отводящих ко многим межуточным нейронам

«копии» тех эфферентных посылок, которые выходят на пирамид-
ный тракт. Интересно, что эти эфферентные возбуждения кон-
вергируют на те же межуточные нейроны сенсомоторной обла-
сти, куда поступают и все те афферентные возбуждения, которые
могут составить параметры реального результата.
Таким образом, момент принятия решения и начала выхода
рабочих эфферентных возбуждений из мозга сопровождается
формированием обширного комплекса возбуждений, состоящего
из афферентных признаков будущего результата и из коллате-
ральной «копии» эфферентных возбуждений, вышедших на пери-
ферию по пирамидному тракту к рабочим аппаратам. В зависи-
мости от интервала между постановкой цели и ее реализацией
к этому же комплексу возбуждений через определенное время
приходят возбуждения и от реальных параметров полученного
результата. Самый процесс оценки полученного реального резуль-
тата осуществляется сличением прогнозированных параметров и
параметров реально полученного результата. Именно здесь, в этом
пункте, осуществляется таинство оценки полученного результата,
которое, как мы видели на примере с летучей мышью, произ-
водится специальным динамически формирующимся аппаратом.
Оценка же и ее результат определяют дальнейшее поведение
организма. Если результат соответствует прогнозированному, то
организм переходит к следующему этапу поведенческого конти-
нуума.
Если же результат не соответствует прогнозу, то в аппарате
сличения возникает рассогласование, активирующее ориентиро-
вочно-исследовательскую реакцию, которая, поднимая ассоциатив-
ные возможности мозга на высокий уровень, тем самым помогает
активному подбору дополнительной информации. Все эти процес-
сы поведения акцептора действия достаточно хорошо изучены в
нашей лаборатории.
Так, например, было показано, что в момент выхода из коры
головного мозга пирамидное возбуждение отдает «копию» эффе-
рентного возбуждения не только в комплексы оценки результа-
та, т. е. в кору мозга, но и в ретикулярную формацию. Рети-
кулярная формация в обратном кортикопетальном направлении
имеет возможность оказать дополнительное энергетическое воз-
действие на те циркулярные возбуждения («круги ожидания»),
которые должны удержать свою активность до момента прихода
информации о получении полезного результата. Как мы знаем,
в некоторых случаях комплекс акцептора результатов действия
должен очень долго быть в напряженном состоянии, прежде чем
будет получен реальный запрограммированный результат.

Заключение
Большая часть раздела посвящена тем разграничительным ли-
ниям, которые отделяют общий системный подход от разработан-
ной в нашей лаборатории теории функциональной системы, имею-
щей и иное начало, и иной путь отработки принципиальных
позиций и понятий.
В одной из своих работ Берталанфи пишет, что идея «орга-
низменного» или «целостного» подхода родилась у него очень
рано, кажется, в 1937 г., однако интеллектуальный климат того
времени не был подходящим для восприятия «организменной»
идеи, которую он предложил. Действительно, интеллектуальный
климат того времени был воспитан на подражании законам фи-
зики и механики и потому считалось научным только то, что
могло быть переведено на принципы и понятия этих наук.
И только в 1950 г. Берталанфи решился сделать официальные
шаги в защиту своей идеи, ибо в это время, т. е. в послевоен-
ные годы, резко изменился сам интеллектуальный климат. Весь-
ма быстро и настоятельно проявился интерес к абстрактным фор-
мулам, моделям, синтетическим понятиям и вообще к интердис-
циплинарным взаимоотношениям между учеными, и только в этот
период стало возможным говорить об общей теории систем.
Теория функциональной системы претерпела также немало
изменений с момента ее первой формулировки, однако условия
ее возникновения и самые первые шаги в ее развитии принци-
пиально отличались от путей развития общей теории систем. Как
концепция она зародилась примерно в 1932—1933 гг. и была
сформулирована в достаточно развитой форме уже в 1935 г. в
сборнике «Проблемы центра и периферии в физиологии нервной
деятельности».
Однако в первых же формулировках функциональная си-
стема как интегративное образование организма включала все те
компоненты, которые характерны для нее и сейчас, в том числе и
обратную, или санкционирующую, афферентацию. В отличие от
общей теории систем, которая до сих пор пребывает в стадии
исканий конкретных и полезных путей, теория функциональной
системы в первые же годы после ее формулировки явилась для
нашей лаборатории толчком к бурному развитию именно кон-
кретной исследовательской работы, которая нашла в функцио-
нальной системе совершенно очевидный конструктивный стимул
к формулировке новых задач исследования.
Эта особенность теории функциональной системы как конкрет-
ной конструктивной теории резко отличает ее от судьбы общей
теории систем, которая даже к настоящему времени практиче-
ски еще не имеет связи с конкретной исследовательской рабо-
той.

Достаточно указать, что уже в 1937 г. была опубликована
кардинальная для наших исследований работа «Функциональная
система как основа интеграции нервных процессов в эмбриогене-
зе». Фактически это было зарождением той эволюционной кон-
цепции, которая в 1945 г. была сформулирована как теория си-
стемогенеза.
Очень часто задают вопрос: к каким принципиальным обоб-
щениям привели исследования на основе теории функциональной
системы? Системогенез может служить самым демонстративным
примером конструктивной продуктивности теории функциональ-
ной системы как методологического инструмента, помогающего
поставить новые вопросы исследования.
Системогенез существенно изменил имевшие представления о
путях эмбрионального развития. Это стало возможным только по-
тому, что теория функциональной системы оказалась конструк-
тивным принципом, подсказывающим в каждой области новый
подход, новые трактовки и новые формы экспериментирования.
Мы не можем здесь перечислять все те направления исследо-
ваний в различных областях биологии и физиологии, которые
получили совершенно новое освещение при использовании теории
функциональной системы как рабочего принципа в повседневном
исследовании.
Казалось бы, общая теория систем в соответствии с ее весь-
ма радикальными и даже эволюционными стремлениями в борь-
бе с механистическим аналитизмом должна была бы вызвать не-
медленное преобразование самой логики научного исследования
и, несомненно, приобрести всеобщую симпатию реально мысля-
щих ученых. Однако этого не произошло. Почему?
В этом разделе мы пытались выявить причины этого пара-
доксального явления. Нам кажется ясным, что имеются две при-
чины того ничтожного результата, который был получен при об-
суждении «общей теории систем».
Первая состоит в том, что авторы ее пошли по неправильно-
му пути как в поисках понятия системы, так и в общей тактике
ее разработки.
Как можно было видеть, при всякой попытке сформулировать
само понятие системы, т. е. дать принципиальное кредо этому
новому интересному направлению, положительно все исследовате-
ли попадают в заколдованный круг традиционных понятий. Здесь
часто употребляются «целостность», «организменность», «взаимо-
действия», «организованная сложность», «упорядоченное множе-
ство» и другие подобные термины, которые становятся даже
центральными критериями понятия системы. Ясно, что все эти
термины по своей сути являются лишь вариациями понятия це-
лостности. Именно поэтому, не выходя за пределы понятийного
поля целостности, все эти определения не дают какого-либо су-

щественного скачка как в понимании системы, так и в конкрет-
ной разработке ее.
Между тем главный смысл системного подхода состоит имен-
но в том, что любая деталь наблюдения или экспериментирова-
ния должна быть неизбежно вписана в какой-то из узловых ме-
ханизмов внутренней архитектоники системы. Практически ни-
какая новая научная тема не могла бы быть сформулирована
вне конкретной внутренней архитектоники системы, где эта тема
только и может получить широкий познавательный смысл. Точно
так же и трактовка полученных результатов даст наибольший
эффект, если она будет построена на основе системных меха-
низмов.
Вторая причина состоит в том, что интеллектуальный кли-
мат для принятия системного воззрения действительно изменил-
ся. Однако большинство ученых с трудом отказываются от усто-
явшихся традиций рассматривать все накопление научных дости-
жений в аналитическом аспекте. Такой переход — не простая
перемена названий и выражений, как сначала думали некото-
рые исследователи; он требует радикального изменения самих
принципов подхода к элементарным процессам и общей тактике
исследования.
Действительно, для исследователя, использующего теорию
функциональной системы как методологический инструмент экс-
периментирования, не может быть «возбуждения вообще», «аф-
ферентации вообще», «мотивации вообще» и даже «памяти вооб-
ще». Конструктивная роль этих привычных понятий выявляется
благодаря их положению в качественно своеобразном механизме
внутренней архитектоники функциональной системы?
Возьмем для примера зрительную афферентацию. Она обычно
определяется как сенсорная модальность, и с точки зрения этой
аналитической характеристики специфической чертой этой аффе-
рентации будет именно ее оптический характер. Но так ли об-
стоит дело, если оценивать зрительную афферентацию по ее ме-
сту в архитектонике функциональной системы?
Зрительная афферентация может быть «пусковой афферента-
цией», как это, например, наблюдается в случае условного зри-
тельного стимула. Но та же зрительная афферентация в других
условиях может составлять и обстановочную афферентацию, оп-
ределяющую совсем другой механизм системы — предпусковую
интеграцию нервных процессов.
И даже более того, зрительная афферентация может иметь
еще третью и совершенно иную функциональную значимость:
она может участвовать в оценке полученного системой резуль-
тата. Таким образом, сформулировав внутреннюю операциональ-
ную архитектонику системы, мы тем самым изменили подход к
привычным для нас физиологическим понятиям и процессам.

Еще более заметной становится роль функциональной систе-
мы, когда надо, так сказать, «анатомировать» какое-то сложное
явление в работе мозга животных или человека. Так, например,
оценка изменения психической деятельности человека после опе-
рации на мозге производится обычно при помощи стандартных
тестов, а в последние годы — при помощи оценки различных
электрофизиологических показателей в работе мозга (ЭЭГ, вы-
званного потенциала, активности нейронов).
Функциональная система вносит определенный порядок и ло-
гическую последовательность в эту оценку. Можно задать вопрос:
изменился ли афферентный синтез у данного больного при вы-
работке определенного решения? Если он изменился, то больной
не может принять адекватного решения. Тогда сейчас же возни-
кает следующий вопрос: какой из компонентов и какой из нейро-
динамических процессов, определяющих успех афферентного син-
теза, является нарушенным? Но мы знаем, что может оказаться
ненарушенным ни один из компонентов афферентного синтеза и
больной принимает вполне адекватное решение и выполняет со-
ответствующее движение. Однако у этих больных может быть на-
рушен очень важный завершающий механизм системы: оценка
результатов действия в акцепторе результатов действия. В этом
случае мы видим, что, правильно выполняя инструкцию, больной
не может остановиться на правильно выполненном результате и
продолжает его «выполнять» повторно. Физиологически это зна-
чит, что больной не может оборвать действие при правильно полу-
ченном результате только потому, что аппарат сличения и, сле-
довательно, торможения дальнейшего повторения оказывается не-
полноценным (систематические исследования А. Р. Лурия).
Можно назвать многие другие области научного знания, кото-
рые получили с применением теории функциональной системы
иное и более конструктивное решение, чем при обычном подхо-
де. Так, например, в корне изменилась расшифровка компенса-
торного процесса при восстановлении нарушенных функций, бо-
лее глубоко понят генез гипертензивных состояний вообще и в
частности гипертонической болезни, изменилась расшифровка по-
нятий заболевания и выздоровления и т. д. Практически все
формы нарушений и нормальные функции организма значительно
более легко расшифровываются с точки зрения теории функцио-
нальной системы, чем при обычном подходе. И здесь, конечно,
на первом плане стоит расшифровка самого поведения животного
и человека. Каждый поведенческий акт, приносящий какой-то
результат, большой или малый, неизбежно формируется по прин-
ципу функциональной системы.
И, наконец, решительно изменилось понимание онтогенетиче-
ского развития функций и механизмов отбора на протяжении фи-
логенеза животных.

Приведенные выше примеры являются далеко не единствен-
ными, и заметный практический успех во всех этих случаях де-
лает особенно необходимой глубокую и всестороннюю разработку
теоретических основ функциональной системы.
Обратимся к вопросу о развитии системного подхода в Совет-
ском Союзе. Нам кажется, что попытки популяризировать си-
стемный подход как новую форму трактовки и, вообще, подхода
к научным фактам весьма полезны. Мы должны вооружить нашу
научно-исследовательскую молодежь этим методом и дать ей воз-
можность работать в ускоренном темпе, с более рациональным
исходом. Однако надо отметить, что публикации последнего года,
относящиеся к этой проблеме, весьма мало сдвигают проблему
системного подхода именно в сторону конструктивных методов
исследования. Виной этому, как мы уже отмечали, излишнее тео-
ретизирование конкретных биологических, машинных или обще-
ственных систем.
Общая теория систем может быть интересна исследователям
в области конкретных наук только в одном плане, именно в обо-
гащении приемов и подходов к конкретному научному исследо-
ванию. В познавательном же отношении максимальный интерес и
максимальное внимание должны заслужить те концепции, гипо-
тезы и теории, которые показали совершенно очевидный конст-
руктивный эффект в конкретном научном исследовании.
Можно только вкратце отметить важнейшие обобщения, ко-
торые нами были разработаны с помощью общей теории функ-
циональных систем и не могли быть получены иначе. Прежде
всего это — концепция системогенеза, которая сейчас помогла по-
нять основной закон эмбрионального созревания функций, обе-
спечивающих выживание новорожденного (Анохин, 1937, 1948,
1964, 1968).
Концепция системогенеза по своей сути вступает в противо-
речие с общепринятым понятием органогенеза и дает реальное
объяснение многому, что не находило до этого достаточно чет-
кой расшифровки. Многочисленные работы наших сотрудников,
начиная с 1932 г., охватывают эмбриогенез животных самых раз-
нообразных видов, включая и изучение живых плодов (рыб, ам-
фибий, птиц, млекопитающих, человека) (Я. А. Милягин,
К. В. Шулейкина, Е. Л. Голубева и др.).
Особенно интересно подчеркнуть, что приложение новой кон-
цепции — системогенеза к онтогенетическому развитию животных
разных видов дало возможность по-новому подойти к некото-
рым нерешенным проблемам теории естественного отбора и
«биогенетического закона» Мюллера — Геккеля (Ата-Мурадова,
1970).
Эта широкая перспектива приложения системогенеза к рас-
крытию некоторых сторон фундаментальных проблем биологии

сделала эту концепцию одним из отправных пунктов для построе-
ния теоретической биологии (Анохин, 1970).
Однако все сказанное выше о системогенезе касается целиком
той стади созревания плода, когда отдельные фрагменты функ-
циональной системы (мышцы, нервные центры, кости и др.) за-
кладываются раздельно и развиваются, так сказать, навстречу
друг другу до момента их функциональной консолидации. По-
следняя обычно происходит за несколько дней или недель до
рождения, и к моменту рождения система готова функциониро-
вать и обеспечить новорожденному выживание.
Рано или поздно должен возникнуть вопрос о том, какие Лак-,
торы в раннем эмбриогенезе направляют возникновение и разви-
тие так гармонически сочетающихся впоследствии компонентов
системы. Этот вопрос подвел нас вплотную к закономерностям
общей генетики, ибо только она может помочь решить карди-
нальные вопросы развития: как закодированы функциональные
системы в геномных организациях и какой фактор в дальней-
шем дирижирует таким синхронным объединением всех компо-
нентов функциональной системы (гетерохрония в закладках ком-
понентов и синхронность в консолидации к моменту рождения)?
Для решения этих вопросов в настоящее время мы вступили
в рабочий контакт с Институтом общей генетики АН СССР и
надеемся, что новый вопрос о генетике конкретных функцио-
нальных систем организма будет в какой-то степени осветлен.
Другим значительным обобщением, вытекающим из физиоло-
гической архитектоники функциональной системы, является Фор-
мулировка интегративной деятельности нейрона, построенная на
совершенно иных основаниях, чем это принято в современной ней-
рофизиологии.
Эта новая концепция возникла как следствие тонкого анализа
механизмов афферентного синтеза, являющегося аванпостным уз-
ловым механизмом в .развертывании функциональной системы.
В самом деле, суть афферентного синтеза состоит в том, что
процессы возбуждения различного функционального значения и
пространственного рецепторного происхождения должны быть не-
минуемо обработаны совместно и часто одновременно.
Возникает критический вопрос: где может быть организована
эта «встреча» возбуждений, составляющих афферентный синтез
функциональной системы? Ответ может быть только один: такая
встреча может произойти на одном и том же нейроне, сколько
бы ни было переключений и обогащений этих возбуждений на
пути к коре головного мозга. Отсюда возникла целая серия ра-
бот, которая привела вначале к формулировке идеи о гетерохи-
мическом характере субсинаптических образований и новой кон-
цепции об интегративной деятельности нейрона (Анохин, 19743
Сейчас можно лишь перечислить те новые направления, кото-

рые возникли у нас в лаборатории и которые, как правило, по-
вели мысль по новому пути.
Совсем другой аспект возник в объяснении природы вызван-
ного потенциала, и, что особенно важно, он перестал быть только
электрическим феноменом с изменяемыми «параметрами»: ампли-
тудой, частотой, длительностью латентного периода и др. Благо-
даря системному подходу вызванный потенциал стал инструмен-
том нейрофизиологического анализа субкортикальных взаимо-
действий, а вместе с тем дал возможность сделать оценку
восходящих возбуждений этих подкорковых образований
(Ф. А. Ата-Мурадова).
Можно назвать области физиологии, которые получили благо-
даря общей теории функциональных систем новое направление и
в объяснении и в разработке. Сюда относятся компенсация на-
рушенных функций, гипертоническая болезнь, эмоциональные
стрессы и т. д.
Если к этому прибавить использование теории функциональ-
ных систем педагогами, медиками, музыкантами и многими дру-
гими специалистами, то можно достаточно уверенно утверждать,
что в общей теории функциональных систем были найдены уни-
версальные черты функционирования, изоморфные для огромного
количества объектов, относящихся к различным классам явлений.
Это обстоятельство полностью удовлетворяет тем требованиям,
которые мы предъявили в самом начале этой статьи к теории си-
стем вообще и общей теории функциональных систем в частности.
ЛИТЕРАТУРА
Акоф Р. Л. Системы, организации и междисциплинарные исследования.—
В кн.: Исследования по общей теории систем. М., 1969, с. 143—144.
Анохин П. К. Проблема центра и периферии в современной физиологии
нервной деятельности.— В кн.: Проблема центра и периферии в нерв-
ной деятельности. Горький, 1935, с. 9—70.
Анохин П. К. Системогенез как общая закономерность эволюционного про-
цесса.— Бюл. экспер. биол., 1948, т. 26, вып. 2, № 8, с. 81—99.
Анохин П. К. О физиологическом субстрате сигнальных реакций.— Журн.
высш. нерв, деят., 1957, т. 7, № 1, с. 39—48.
Анохин П. К. Методологическое значение кибернетических закономерно-
стей.— В кн.: Материалистическая диалектика и методы естественных
наук. М., 1968, с. 547—587.
Анохин Л. К. Функциональная система как методологический принцип
биологического и физиологического исследования.— В кн.: Системная
организация физиологических функций. М., 1968, с. 5—7.
Анохин П. К. Теория функциональной системы.— Успехи физиол. наук,
1970, т. 1, № 1, с. 19—54.
Анохин П. К. Системный анализ интегративной деятельности нейрона.—
Успехи физиол. наук, 1974, т. 5, № 2, с. 5—92.
Анохин П. К., Стреж Е. Изучение динамики высшей нервной деятельно-

сти. 6. Характеристика рецептивной функции коры больших полушарий
в момент действия безусловного раздражителя.— Физиол. жури. СССР,
1934, т. 17, № 5, с. 1225-1237.
Ата-Мурадова Ф. А. Анализ вызванных ответов коры мозга с помощью
локального теплового блока ее поверхностных слоев.— Физиол. журн.
СССР, 1966, т. 52, № 6, с. 696-708.
Ата-Мурадова Ф. А. Гетерохронное созревание отрицательных компонен-
тов вызванного потенциала зрительной коры в онтогенезе кролика.—
В кн.: Электрофизиологические исследования центральной нервной
системы позвоночных. Л., 1970, с. 85—92.
Афанасьев В. Г. Управление обществом как социологическая проблема —
В кн.: Научное управление обществом, вып. 2. М., 1968, с. 183—224.
Берталанфи Л. Общая теория систем — критический обзор.—В кн.: Иссле-
дования по общей теории систем. М., 1969, с. 23—24.
Вейсс П. Динамика клетки — В кн.: Современные проблемы биофизики,
т. 1. М., 1961, с. 21-34.
Гвишиани Д. М., Микулинский С. Р., Ярошевский М. Г. Социальные и
психологические аспекты изучения деятельности ученого.— Вопр. фи-
лософии, 1971, № 3, с. 83—92.
Глушков В. М. Информация по кибернетике. Киев, 1970.
Гудвин В. Временная организация клетки. М., 1966, с. 251.
Дубинин Н. П. Общая генетика. М., 1970, 487 с.
Журавлев Б. В. Особенности реакций нейронов гипоталамуса у голодных
кроликов на пищевое подкрепление.— Труды Ин-та норм, и пат. физиол.
АМН СССР, 1969, т. 12, с. 194-196.
Зачиняева И. А. Выработка динамического стереотипа на двигательных
условных реакциях — В кн.: Проблемы высшей нервной деятельности.
М., 1949, с. 521-539.
Калман Р., Фалб П., Арбиб М. Очерки по математической теории систем.
М., 1971, 400 с.
Кузнецов Б. Г. Этюды об Эйнштейне. М., 1970.
Кухтин В. С. Системно-структурный подход и специфика философского
знания.— Вопр. философии, 1968, № 11, с. 47—58.
Ланге О. Целое и развитие в свете кибернетики.— В кн.: Исследования по
общей теории систем. М., 1969, с. 181—251.
Лобные доли и регуляция психических процессов. Нейропсихологические
исследования. М., 1966, 740 с.
Макаров В. А. Роль миндалевидного комплекса в механизме конвергенции
возбуждений различной сенсорной модальности на нейронах коры боль-
ших полушарий — Докл. АН СССР, 1970, т. 194, № 6, с. 1454—1457.
Месарович М. Д. Теория систем и биология: точка зрения теоретика.—
В кн.: Системные исследования. М., 1970, с. 137—163.
Милсум Дж. Анализ биологических систем управления. М., 1968.
Павлов И. П. Рефлекс цели — Поли. собр. трудов, т. 3. М.— Л., 1949, с 242—
247.
Павлов И. П. Динамическая стереотипия высшего отдела головного мозга.—
Поли. собр. трудов, т. 3. М.— Л., 1949, с. 496—499.
Паск Г. Естественная теория цепей.— В кн.: Саморегулирующая система.
М., 1964, с. 318-357.
Полянцев В. А. Методика самоуправляемого искусственного дыхания.—
Пат. физиол. и экспер. терапия, 1961, т. 5, № 4, с. 77—79.
Правдивцев В. А. Эфферентно-афферентная конвергенция на нейронах
зрительной коры.— В кн.: Интегративная деятельность мозга. М. 1967,
с. 67—69.
Раппопорт А. Математические аспекты абстрактного анализа систем. М.,
1969, с. 83—105.

Садовский В. //., Юдин Э. Г. Задачи, методы и приложения общей теории
систем.— В кн.: Исследования по общей теории систем. М., 1969, с. 3—
22.
Синичкин В. В. Особенности распространения возбуждения, вызванного
антидромным раздражением пирамидного тракта на нейроны зритель-
ной области коры головного мозга.— В кн.: Интегративная деятельность
мозга. М., 1967, с. 72—74.
Системные исследования. Ежегодник. М., 1970. 208 с. (Институт истории
естествознания и техники АН СССР).
Судаков К. В. Нейрофизиологические механизмы пищевого возбуждения.
Докт. дис. М., 1965, 488 с.
Судаков К. В. Пейсмекерный механизм пищевой мотивации.— Рефераты
докл. II Всесоюз. съезда физиологов, т. 1. Л., 1970, с. 187—192.
Судаков К. В., Котов А. В. Взаимодействие мотивационного и подкрепляю-
щего возбуждений на нейронах коры мозга как основа пищевого услов-
ного рефлекса.— Материалы симпозиумов 22-го совещания по пробле-
мам физиол. высшей нервной деятельности. Л., 1969, с. 20—21.
Судаков К. В., Фадеев Ю. А. Особенности восходящей активности коры
головного мозга в состоянии физиологического голода и при болевом
раздражении.—Физиол. журн. СССР, 1963, т. 49, № 11, с. 1310—1917.
Трапезников В. А. Человек в системе управления.— Тезисы 5-го Всесоюз.
совещания по проблемам управления. М., 1970.
Уоддингтон К. Предисловие.— В кн.: Б. Гудвин. Временная организация
клетки. М., 1966.
Урсул А. Д. Природа информации. М., 1968.
Ухтомский А. А. Собр. соч., т. 2. Л., 1951.
Хаютин С. Н. Активность одиночных нейронов зрительной области коры
в условиях выраженной пищевой мотивации.— В кн.: Структурная,
функциональная и нейрохимическая организация эмоций. Л., 1971,
с. 175—179.
Ханике Ф. Новые идеи в области управления. М., 1969.
Холл А. Д., Фейджин Р. Е. Определение понятия системы.—В кн.: Иссле-
дования по общей теории систем. М., 1969, с. 252—282.
Шумилина А. И. Функциональное значение лобных областей коры голов-
ного мозга в условнорефлекторной деятельности собаки.— В кн.: Про-
блемы высшей нервной деятельности. М., 1949, с. 561—627.
Шумилина А. И. Экспериментальный анализ методом вызванных потенци-
алов корково-подкорковой реверберации возбуждений.— В кн.: Интег-
ративная деятельность нервной системы в норме и патологии. М., 1968,
с. 276—287.
Эйнштейн А. Физика и реальность. М., 1965, 359 с.
Функциональная система как основа интеграции нервных процессов в эм-
бриогенезе.— Сборник. докл. 6-го Всесоюз. съезда физиологов, биохими-
ков и фармакологов. Тбилиси, 1937, с. 148—156.
Эшби У. Р. Конструкция мозга. М., 1964, 411 с.
Эшби У. Р. Общая теория систем как новая научная дисциплина.— В кн.:
Исследования по общей теории систем. М., 1969, с. 125—142.
Юнг Р. Ярче тысячи солнц. М., 1960.
Bross J. D. Design for decision. New York, 1953.
Bullock Т. H. Parameters of integrative action of the nervous system at the
neuronal level.— In: The submicroscopic organization and function of ner-
vous cells, 1958, p. 323.
Marting D. C. La experimentacion instrumental ä la luz de conception de
Anojin.— Bol. Inst neurofisiol. psychol., 1966, v. 2, p. 14.
Suga N. Recovery cycles and responses to frequency modulated tone pulse»
in auditory neurones of echo-locating bats.—J. Physiol., 1964, v. 175,
p. 50—80.

ФИЛОСОФСКИЙ СМЫСЛ
ПРОБЛЕМЫ ЕСТЕСТВЕННОГО
И ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА*
Вступление
Трудно назвать более интересную научную проблему, чем про-
блема познания мозга, его фундаментальных механизмов и его
молекулярной природы. Прямым следствием развития этой сферы
знания должно быть разумное управление мозгом в будущем,
а также использование законов его деятельности для конструи-
рования различных механизмов, составляющих основу техниче-
ского прогресса в нашу эпоху.
Когда один из корреспондентов спросил «отца кибернетики»
Норберта Винера, допускает ли он возможность того, что высо-
коорганизованные «интеллектуальные машины» смогут в буду-
щем поработить человека, Винер не без иронии ответил: «Если
это и произойдет, то только по вине человека...»
И вопрос и ответ подчеркивают крайнюю злободневность про-
блемы естественного и искусственного интеллекта. Дело в том,
что некоторые кибернетики полагают, будто можно все смодели-
ровать и даже создать машины, которые по своим интеллекту-
альным качествам превзойдут человека. Такие надежды широко
распространены среди физиков, математиков, электроников. Од-
нако здесь допускается серьезная логическая ошибка, суть кото-
рой будет разъяснена в данной статье.
Несмотря на важность проблемы интеллекта, переход от изу-
чения фундаментальных проблем мозговой деятельности на уров-
не интеллекта к использованию результатов исследований в тех-
нической кибернетике пока еще наталкивается на серьезные пре-
пятствия: отсутствует достаточно полная модель искусственного
интеллекта, соответствующая современным представлениям о дея-
тельности мозга в естественных условиях.
Проблема естественного и искусственного интеллекта ставит
перед нами также и целый ряд вопросов философского характе-
ра. Действительно, тезис материалистической философии — «ма-
терия первична, сознание вторично» — устанавливает органиче-
скую историческую связь между этими феноменами, поскольку
мы знаем, что неорганический мир существовал задолго до по-
явления жизни на нашей планете, и, следовательно, интеллект
должен был неизбежно отразить законы неорганического мира и
* Опубликовано в журнале «Вопросы философии» (1973, № 6).

«вписаться» в них. Но если это так, то все свойства интеллекта
должны были развиться на базе предшествующих органических
форм и, естественно, должны быть приспособлены для опериро-
вания объектами внешнего мира.
Иначе говоря, естественный интеллект (в примитивной фор-
ме — интеллект животных и в высшей форме — интеллект чело-
века) неизбежно должен действовать на основе объективно по-
знаваемых процессов и механизмов. Рассматривая этот вопрос в
философском аспекте, мы можем сказать, что изучение искусст-
венного интеллекта является одним из важнейших этапов позна-
ния материальной природы психических явлений и, следователь-
но, способствует дальнейшему развитию диалектического мате-
риализма.
Ясно, что надеяться на создание искусственного интеллекта
можно только после создания достаточно солидного «концепту-
ального моста», который даст возможность максимально исполь-
зовать наши фактические знания о принципах работы мозга.
Важнейшие черты интеллекта
и их характеристика
В последние годы в связи с попытками конструирования ис-
кусственного интеллекта исследователи столкнулись с необходи-
мостью определения самого интеллекта и выявления его харак-
терных черт. Без этого невозможен контакт между нейрофизио-
логами, психологами и специалистами по технической реализации
основных черт интеллекта в моделях и рабочих конструкциях.
Успех Маккаллока в создании искусственной нейронной сети
объясняется как раз тем, что он наиболее четко выделил неко-
торые характерные логические черты мозговой деятельности и
использовал их для конструкции распознающего и «мыслящего»
устройства (Маккаллок, Питтс, 1956"; McCulloch, 1968; МсСау,
1959; Минский, 1961). Благодаря этим исследованиям проблема
искусственного интеллекта стала широко разрабатываться имен-
но нейрокибернетиками, а не нейрофизиологами. Последние про-
должали оставаться на позициях классической нейрофизиологии
с господствующей в ней «рефлекторной» манерой мышления, не
дающей возможности понять решающие свойства, характерные
именно для интеллектуальной деятельности. Естественным след-
ствием этого была неопределенность в понимании нейрофизиоло-
гических свойств интеллекта и отсутствие научно обоснованных
формулировок. Это обстоятельство значительно затруднило кон-
такт между психологами, нейрофизиологами и кибернетиками.
Конструкторы искусственного интеллекта все чаще и чаще
подходили вплотную к изучению как раз тех свойств мозга, ко-
торые физиологи в своих исследованиях даже не затрагивали.

Пожалуй, Марон был первым из кибернетиков, кто пришел к
выводу, что не может быть и речи о понимании интеллекта во-
обще и о конструировании «интеллектуальной машины», если
эта система не будет обладать способностью к предсказанию. Со-
поставляя человеческий мозг с наиболее совершенными машина-
ми кибернетического характера, он особенно отчетливо сформу-
лировал их различие: способность к предсказанию у мозга и
отсутствие этой способности у машин.
Условный рефлекс, по И. П. Павлову, несомненно, основыва-
ется на предсказании, поскольку условная реакция имеет «пре-
дупредительный» характер. Как показал наш анализ, в составе
условного рефлекса имеется аппарат, который создается в про-
цессе формирования рефлекса для оценки предстоящей ситуации,
т. е. акцептор результата реакции (Павлов, 1947).
Однако нейрофизиологи совсем не затрагивают в своих рабо-
тах этой проблемы, поскольку господствующий принцип в пони-
мании нервной деятельности — принцип рефлекторной дуги пол-
ностью исключает саму возможность предсказывать будущее.
Суть дела в следующем: нервное возбуждение, вызванное
раздражением какого-либо рецептора, согласно рефлекторной тео-
рии распространяется по «рефлекторной дуге» на основе линейно-
поступательного принципа, т. е. от пункта к пункту. Между тем
по своей сути предсказание предполагает «забегание вперед», опе-
режение хода возбуждений: в самом начале появляются процес-
сы и физиологические аппараты, которые должны проявить себя
лишь в заключительной стадии рефлекторного действия (Анохин,
1935, 1949).
На этот вид нервной деятельности указывал О. Аттли. Опи-
сывая конструкцию управляющих механизмов, он отмечал: «Вы-
числитель может непрерывно подсчитывать для каждого управ-
ляющего движения, которое опробовалось раньше, вероятность
того, что оно приведет к цели» (Аттли, 1964, с. 430). Говоря о
цели, к которой ведут все движения, Аттли тем самым подчер-
кивает ее направляющее влияние на те действия, которые при-
ближают будущие события.
Наиболее полно роль цели и предсказания рассмотрена в кни-
ге Л. Фогеля, А. Оуэнса и М. Уолша (1969).
Определяя понятие «искусственный интеллект», авторы стре-
мятся найти те характерные признаки, которые могли бы быть
общими и для естественного и для искусственного интеллекта.
Они совершенно правильно, на наш взгляд, сосредоточивают вни-
мание не на тонкости, четкости и быстроте выполнения отдель-
ных операций, а на логике механизмов, составляющих интел-
лект. Среди этих механизмов на первый план они ставят механиз-
мы «принятия решения» и «предсказания», т. е. формирования
цели. Авторы считают, что будет «...более содержательным оп-

ределять интеллект в терминах поведения некоего стремящегося
к цели существа и измерять степень его интеллекта по адекват-
ности принимаемых им решений» (Фогель и др., 1969, с. 19).
Таким образом, мы видим, что определение интеллекта охваты-
вает наиболее сложные формы поведенческой деятельности: цель,
«принятие решения», предсказание. По сути дела это верно. Од-
нако недостаток такого определения состоит в том, что сущест-
венные и характерные для интеллекта факторы просто перечис-
ляются, а не даются в той логической связи и последовательно-
сти, которая соединила бы их прочной нитью системного
детерминизма.
И действительно, в приведенных выше определениях, как,
впрочем, и во многих других, «цель» выступает как нечто напе-
ред данное. А дальше начинает рассматриваться цепь поведен-
ческих актов, направленных на достижение этой цели. Но как
возникла сама цель? Какие факторы и какие материальные про-
цессы предшествовали ее появлению и создали из нее матери-
альный аппарат, направляющий специфическое стремление орга-
низма? Упомянутые выше авторы, а также многие другие (Меса-
рович, 1970; Уотерман, 1970; Sadovsky, 1971) эту фазу «предцели»
совершенно не рассматривают.
То же самое можно сказать и о принятии решения. Какие
факторы толкают организм на принятие именно этого, а не дру-
гого решения? Ясно, что в процессе принятия решения происхо-
дит непрерывный подбор наиболее адекватного для данной ситуа-
ции решения. Но как это происходит? На основе каких конкрет-
ных нейрофизиологических механизмов выбирается одна-единст-
венная поведенческая степень свободы из миллионов возможных
степеней?
Обычно все эти вопросы исследуются отдельно, вне их логи-
ческой связи в масштабе целого поведенческого акта, а потому
иногда и правильно выделенные факторы естественного интел-
лекта, как, например, «предсказание» (Фогель и др.), цель и
принятие решения (Аттли), остаются изолированными фрагмен-
тами интеллекта, не связанными между собой логикой функцио-
нирования.
Оценивая нынешний этап в исследовании основных специфи-
ческих характеристик естественного и искусственного интеллек-
та, мы можем сказать, что главным недостатком этих исследова-
ний является отсутствие универсальной модели, которая логиче-
ски связала бы все этапы формирования интеллектуальных актов.
Естественно, что эта модель должна достаточно полно отражать
и нейрофизиологические механизмы каждого фрагмента интел-
лектуальных процессов.
Анализируя значение и содержание всех попыток моделиро-
вания интеллектуальных процессов на базе перцептронов, Ф. Ро-

зенблатт очень ярко отразил стремления тех, кто занят исследо-
ванием процессов «принятия решения». «В ближайшем
будущем,— писал он,— потребуется, по-видимому, разработать це-
лую программу психологических экспериментов с животными или
людьми для пополнения наших сведений о характеристиках мо-
делей. Когда это произойдет, модели фактически станут исполь-
зоваться как «предсказывающие» устройства, способные
вырабатывать определенные данные (вначале, возможно, доволь-
но грубые), которые у людей до сих пор не наблюдались. Ко-
нечным использованием модели мозга с точки зрения психоло-
гической ценности как раз и являются эксперименты такого
рода, в которых модель правильно предсказывает явления, еще
не открытые в биологических системах» (Rosenblatt, 1962).
Как видим, Розенблатт возлагает весьма большие надежды на
модели мозга типа «предсказывающих» устройств. Однако, чтобы
эти модели правильно предсказывали и правильно ориентировали
в будущих явлениях, они должны заимствовать у мозга те его
свойства и механизмы в форме акцептора результатов действия,
которые дадут им возможность формировать цель поведения, пред-
сказывать сам результат поведения и ежесекундно контролиро-
вать и сличать полученный результат с поставленной заранее
целью. Именно этими-то свойствами не обладает ни одна из су-
ществующих моделей мозга, т. е. искусственного интеллекта.
Ясно, что такая удовлетворяющая исследователя модель может
быть построена только при непременном использовании данных
нейрофизиологии для постоянной коррекции работы этой модели.
Несмотря на то, что проблемам принятия решения, формули-
ровки цели и предсказания в последнее десятилетие уделяется
очень много внимания, все попытки создания искусственного
интеллекта находятся лишь в самой начальной стадии.
Как известно, при изучении биологических систем в силу
устоявшихся традиций принято считать, что любой поведенческий
акт заканчивается действием. При этом полезный результат
действия фактически никогда не включается в процесс как само-
стоятельная физиологическая категория. А между тем именно в
этом пункте лежит причина трагического взаимонепонимания
между представителями весьма близких областей науки — нейро-
физиологии и психологии. Для последней, как известно, цель
и принятие решения стали необходимыми факторами в изучении
интеллектуальных процессов.
Кибернетика внесла в психологию целый ряд смелых идей,
которые заставили ее принять такие синтетические понятия, как
цель, польза, предсказание и т. д.
Можно было бы назвать большое число исследований послед-
них лет, в которых детальнейшим образом разрабатывается проб-
лема «принятия решения» в самых разнообразных ситуациях.

Наиболее полные обзоры результатов изучения этой темы были
сделаны на специальных симпозиумах 1.
Одним из значительных событий в исследовании характерных
свойств интеллекта явилась организация во Франции Институ-
та «высшего синтеза», занимающегося изучением «принятия ре-
шения» и пути построения «искусственного интеллекта» (Insti-
tut des Hautes Syntheses Nice, France). На одной из последних
сессий института (1971 г.) специально обсуждался вопрос о со-
отношении естественного и искусственного интеллекта.
XX Международный психологический конгресс (Токио, 1972)
провел особый симпозиум по проблематике «принятия решений»
(Dynamic-Aspect of «Decision Making») 2. В докладах У. Эдварса,
Г. Экеля, М. Тода, М. Месика были еще раз поставлены вопросы
об основных признаках принятия и выполнения решений. Экель
акцентировал внимание также на физиологических коррелятах
принятия решения и соответствующих ему положительных и от-
рицательных эмоциональных состояниях.
Все сказанное выше можно резюмировать следующим образом.
а) Большое внимание к проблемам искусственного и естест-
венного интеллекта привело специалистов различных областей
науки к актуальным задачам по изучению характерных черт
естественного интеллекта и применению результатов этой работы
к построению искусственного интеллекта. Сама возможность удач-
ного решения этого вопроса сулит широкие перспективы прогрес-
сивного развития многих областей экономики и промышленности.
Использование результатов таких исследований в электрони-
ке, медицине, педагогике и в других областях может привести к ре-
волюционным сдвигам в этих науках. Поэтому весьма важно
правильное понимание сути такого прогресса.
б) Несмотря на значительность проблемы, ее нынешнее со-
стояние нельзя считать удовлетворительным. Нет четкого опреде-
ления самого понятия интеллекта, его состава и решающих меха-
низмов его отдельных операций. Наиболее синтетические и ха-
рактерные для интеллекта узловые механизмы, такие, как «при-
нятие решения», «цель», «предсказание», не только не изучены
в их глубоком нейрофизиологическом содержании, но даже не
вскрыты их операциональные взаимодействия в момент осуществ-
ления интеллектуальных актов.
Пожалуй, одним из самых существенных пробелов в изучении
искусственного и естественного интеллекта является то, что не
выявлено логическое единство в самой архитектуре интеллекту-
альных актов, не установлена детерминистическая связь между
указанными выше узловыми механизмами интеллекта. Каждый
1 См., например: Decision Processes. Ed. by R. M. Thrall. N. Y., 1954.
2 См.: XX Congress International de Psychologie. Guide Resume. Tokyo, 1972.

из них берется для исследования как нечто отдельное, независи-
мое от других свойств и механизмов интеллекта.
В последующих разделах статьи мы попытаемся применить
для исследования этой проблемы системный подход в виде теории
функциональных систему разрабатываемой в нашей лаборатории
на протяжении последних сорока лет.
Функциональная система
как логическая модель искусственного интеллекта
Как мы уже видели, одной из существенных тенденций со-
временной нейрофизиологии является изоляция отдельных меха-
низмов мозга для удобства экспериментирования над ними в це-
лях изучения их свойств. Этот аналитический прием, общий для
многих биологических наук, уже дал значительные результаты.
Однако прием этот полезен и хорош только на определенной ста-
дии научно-исследовательского процесса: при сборе первичных
материалов и в период подготовки к широким обобщениям.
Все функции организма и особенно функции его нервной си-
стемы по своей природе являются логически целостными, и по-
тому понимание их биологического смысла зависит от того «выс-
шего синтеза», в котором выявится реальная роль каждого ме-
ханизма в образовании целого. Теория функциональной системы
как раз и имеет своей целью выявить органическое единство ме-
ханизмов, которые обычно исследуются в отдельности.
Много лет назад, изучая процесс компенсации нарушенных
функций, мы увидели, что все сложные факторы деятельности,
такие, как память, эмоция и цель, выступают в органическом
единстве и только это единство способно восстановить нарушен-
ную функцию (Анохин, 1935). Такое функциональное единство
в силу era системного характера было названо нами функцио-
нальной системой. Она представляет собой законченную единицу
деятельности любого живого организма и состоит из целого ряда
узловых механизмов, обеспечивающих логическое и физиологиче-
ское формирование поведенческого акта.
Так как характеристика теории функциональной системы неод-
нократно приводилась нами в различных публикациях, здесь бу-
дет дана лишь краткая характеристика ее узловых механизмов
с точки зрения их важности для построения «искусственного ин-
теллекта».
Функциональная система устраняет дефект имеющихся схем
интеллекта. Как мы уже отмечали, механизм «принятия решения»
большинством авторов рассматривается как нечто первичное и
исходное для всех других процессов интеллектуального акта.
Такой подход не может удовлетворить объективно мыслящего
исследователя, поскольку принятию решения должен предшество-

вать весьма сложный процесс обработки многообразной информа-
ции.
Эта стадия интеллектуального акта была названа нами «аф-
ферентным синтезом» в связи с тем, что в процессе этого синте-
за происходит одновременная обработка самой разнообразной
информации, поступающей в центральную нервную систему из
внешнего и внутреннего мира. На этой стадии «предрешения»
синтезируется целый ряд возбуждений. Как и весь поведенче-
ский акт в целом, стадия «предрешения» формируется на основе
доминирующей в данный момент эмоции или мотивации. Послед-
няя, говоря психологическим языком, представлена желанием или
потребностью. Такое доминирующее возбуждение, как показыва-
ют эксперименты на простых формах потребности (голод, жажда,
половая потребность и т. д.), обладает способностью извлекать из
многочисленных синаптических образований мозга все то, что было
связано в прошлом с удовлетворением или разрешением именно
этой, доминирующей в данный момент, потребности (исследова-
ния наших сотрудников Судакова, Котова, Журавлева и др.).
В процессе распространения возбуждения по нейронам мозга
неизбежно привносятся и другие возбуждения — от совокупности
факторов внешней обстановки.
Таким образом, и это было показано в эксперименте, на каж-
дом нейроне коры головного мозга одновременно обрабатываются
возбуждения трех различных источников: внутреннее возбужде-
ние, связанное с формированием той или иной доминирующей
мотивации, внешние возбуждения, представленные содействием
данной обстановки, и возбуждения памяти, извлеченные как мо-
тивацией, так и данной обстановочной афферентацией. Только
одновременная обработка этих возбуждений и сопоставление всех
комбинаций возбуждений с прошлым опытом дают возможность
организму принимать то или иное решение для получения полез-
ного результата.
Экспериментальные исследования свидетельствуют о том, что
все упомянутые возбуждения, а иногда дополнительно и специ-
альный пусковой фактор (например, условный сигнал) должны
одновременно встретиться на одном и том же нейроне, или, пра-
вильнее говоря, на каждом из миллионов нейронов.
В стадии «предрешения», т. е. афферентного синтеза, во всех
случаях формирования поведенческого акта решается главней-
ший вопрос: какой полезный результат должен быть получен в
данной ситуации и при данной комбинации составных возбужде-
ний этой стадии?
Мы видим, что только строго научное исследование стадии
«предрешения» может привести к совершенно четкому детермини-
стическому объяснению и самого процесса принятия решения.
Действительно, микроэлектродное исследование отдельных ней-

ронов коры головного мозга показало, что этот процесс обработки
всей исходной информации совершается при помощи многих ди-
намических механизмов, биологический смысл которых состоит в
том, чтобы выработать наиболее адекватное решение для данной
ситуации и обеспечить наиболее точное его исполнение.
Так, например, активизирующие аппараты подкорковой обла-
сти (гипоталамус, ретикулярная формация) обеспечивают образо-
вание ассоциаций и извлечение информации из памяти. Эти же
активирующие возбуждения значительно повышают различные
способности нервных элементов коры мозга, и в частности способ-
ность к конвергенции на них разнородных возбуждений. К этому
надо добавить еще усиление реверберации возбуждений между
корой и подкорковыми областями, благодаря чему осуществляется
поиск наиболее продуктивного синтеза для предстоящего принятия
решения (опыты Шумилиной).
Таким образом, нам необходимо представить себе все то, что
могут дать нам нейрофизиологические эксперименты для понима-
ния механизмов принятия решения как одного из главнейших
факторов формирования интеллекта.
Нейрофизиологические предпосылки
принятия решения
Для понимания этого ответственного синтетического процесса
в интеллектуальной деятельности мы должны представить себе
отдельный нейрон и миллионы нейронов как образования, обла-
дающие бесчисленным количеством степеней свободы, которые
обусловлены способностью нейрона производить самые разнооб-
разные конфигурации нервных разрядов.
Простой математический расчет показывает, что количество
степеней свободы в масштабе целого мозга с трудом может быть
записано цифрой длиной в 9,5 млн. км!.. Именно это количество
степеней свободы головного мозга и представляет собой ту бес-
конечную клавиатуру, на которой разыгрываются сотни мил-
лионов различных мелодий — поведенческих и интеллектуальных
актов.
Итак, мозг и организм в каждый данный момент обладают
необъятным количеством степеней свободы, одновременный запуск
которых привел бы к чудовищному хаосу в поведении организма.
Организованное поведение человека и животных предполагает
неизбежное ограничение этого огромного разнообразия. Следова-
тельно, принятие решения по своей сути представляет собой
выбор одной степени свободы, наиболее адекватно удовлетворяю-
щей требованиям данной ситуации. Суть проблемы заключается
в том, каким образом мозг осуществляет выбор из миллиардов

возможных одной-единственной степени свободы, дающей полез-
ный эффект именно в данной ситуации.
Здесь необходимо коснуться вопроса, который обычно усколь-
зает от исследователя, но который неизбежно возникает, если
придерживаться системной точки зрения, т. е. рассматривать весь
процесс построения поведенческого акта в аспекте функциональ-
ной системы.
При внимательном изучении общей схемы последовательного
действия узловых механизмов функциональной системы можно
увидеть, что принятие решения ориентировано на тот результат,
который соответствует доминирующей в данный момент мотива-
ции. Наблюдения последних лет свидетельствуют, однако, о том,
что в стадии афферентного синтеза из памяти извлекаются не
только общие афферентные черты той или иной внешней ситуа-
ции, но и признаки тех результатов, которые когда-то получались
при подобных мотивационных и эмоциональных состояниях.
Иначе говоря, наш мозг обладает поразительной способностью
к системной генерализации возбуждения, способностью охваты-
вать не только частные признаки каких-либо событий, но и сте-
пень успешности и полезности тех результатов, которые были
получены в аналогичных ситуациях в прошлом. Результаты прош-
лого могут последовательно извлекаться из памяти и сопостав-
ляться с потребностью данной ситуации до тех пор, пока домини-
рующая ныне мотивация не станет вполне соответствовать одному
из результатов прошлого. Пожалуй, это одна из самых замеча-
тельных способностей нашего мозга, которую можно было бы
назвать перебором мнимых результатов прошлого и сопоставлени-
ем их с потребностью данного момента.
Возникнув в эмоциональных структурах мозга (гипоталамус,
лимбическая система и ретикулярная формация), мотивационное
возбуждение иррадиирует даже в те структуры мозга, которые
хранят в памяти результаты различных удовлетворений именно
данной мотивации в прошлом.
Например, состояние аппетита зависит от того, что латеральное
ядро гипоталамуса непрерывно раздражается «голодной» кровью.
Это возбуждение, поднимаясь в кору мозга в восходящем
направлении, мобилизует здесь элементы прошлого опыта, отно-
сящегося именно к данной мотивации. Мы начинаем перебирать
возможность ее удовлетворения в соответствии с данной ситуа-
цией. Попросту говоря, ищем, где бы мы могли закусить. При
этом часто говорим, что в такой-то ресторан мы не пойдем, «по-
скольку там плохо кормят».
Что значит такое решение с нейрофизиологической точки
зрения? Оно означает, что, перебирая многие возможности
удовлетворения пищевой мотивации, мы не только извлекаем
из памяти сведения о посещении этого ресторана в прошлом,

но также и результат посещения, т. е. вспоминаем саму еду и
вкусовые ощущения от пищи, полученные когда-то именно в
этом ресторане.
Под влиянием доминирующей мотивации в процесс воспоми-
нания включается практически вся функциональная система со
всеми ее механизмами, в том числе и механизм оценки получен-
ного результата.
Поразительная вещь! Интеллект оперирует гармоническим
сочетанием главнейших факторов нейрофизиологической основы,
необходимых для принятия решения,—всей настоящей ситуацией
(голод, обстановка) и всем многообразием опыта прошлого, также
связанного с удовлетворением пищевой мотивации. Казалось бы,
эта система взаимодействия так далека от реальной мозговой
структуры. Однако мы видим, что каждый элемент нашей интел-
лектуальной деятельности имеет вполне определенную нейрофи-
зиологическую основу. Составляющие ее механизмы функциональ-
ной системы детально изучаются в нашей лаборатории (Анохин,
Судаков, 1971).
Возвращаясь к принятию решения, которое согласно нашей
схеме, является результатом предшествующего афферентного син-
теза, мы должны на основании всего предыдущего признать, что
на стадии афферентного синтеза осуществляется универсальный
перебор извлеченных из памяти всех прежних результатов дейст-
вия и всех прежних оценок этих результатов в соответствии с
наличной доминирующей мотивацией. Именно для этой ответст-
венной стадии, очевидно, и нужен процесс реверберации, мобили-
зующий все сокровища кладовых нашей памяти. Следовательно,
«принятие решения» является той процедурой, результат кото-
рой был признан после перебора «мнимых» результатов наибо-
лее адекватным для данной обстановки.
С нейрофизиологической точки зрения этот процесс выбора
единственной степени свободы состоит, очевидно, в непрерывном
сканировании различных результатов, а эталоном для этого ска-
нирования служит наличная в данный момент доминирующая
мотивация. Экспериментами нашей лаборатории показано, что в
ряде специфических случаев кортико-гипоталамическая ревербера-
ция может быть весьма отчетливой (Каграманов, 1965).
Акцептор результатов действия
В этом разделе мы подходим к анализу такого нейрофизиоло-
гического аппарата, в котором скрестились главнейшие пути
исторических поисков отгадки тайн человеческой психики («цель»,
«предсказание», «ошибка», «память», «ожидание» и многое дру-
гое). Как оказалось, все эти факторы имеют единый нейрофизио-

логический стержень, совершенно четко формирующийся в момент
(или несколько позднее) принятия решения. Прежде всего я имею
в виду нейрофизиологический аппарат предсказания, названный
нами «акцептором результатов действия». Что это за аппарат?
Какова его природа и каковы функции? Благодаря перебору всех
признаков прошлых результатов и сличению их с данной доми-
нирующей мотивацией этот аппарат сосредоточивает в себе все
афферентные признаки того конечного результата, по поводу ко-
торого было принято решение.
Разберем пример. Если принято решение взять со стола ста-
кан, то в появляющемся акцепторе результатов будут сконден-
сированы все относящиеся к действию признаки стакана: его
внешний вид, вес, тактильные особенности, воспринимаемые кож-
ными рецепторами, температура и т. д. Смысл этого аппарата,
опережающего и предсказывающего свойства будущего результа-
та, состоит в том, что в конце действия, т. е. после взятия ста-
кана, должна быть получена вся информация о параметрах этого
действия. Именно в этот момент в центральной нервной системе
и происходит сличение результата, который прогнозировался в
акцепторе результатов действия (взять стакан), с параметрами
реально полученного результата (Анохин, 1949).
В момент сличения двух комплексов возбуждений наша нерв-
ная система осуществляет контроль результатов произведенного
действия. Если сличение показало, что прогнозированные пара-
метры (предсказание) в акцепторе будущего результата полностью
совпадают с параметрами реально полученного результата, то
данное действие заканчивается, а его результаты получают «санк-
цию» и используются для формирования следующего этапа пове-
дения. Если же выявляется несовпадение параметров реально по-
лученного результата действия с запрогнозированными, то это
рассогласование стимулирует построение и подбор новой програм-
мы действия, более точно обеспечивающей получение запрогнози-
рованных результатов.
Поскольку все наше поведение представляет собой подлинный
континуум результатов, больших и маленьких (Анохин, 1971),
то практически такого рода сличения происходят в нервной си-
стеме непрерывно. Так, например, даже результаты таких незна-
чительных действий, как открывание двери на лестницу, спуск
по лестнице, посадка в автобус и т. д., оцениваются и формируют
цепи получения последующих результатов. Однако и они могут
быть дискретизированы на еще более мелкие результаты: напри-
мер, постановка ноги на первую ступеньку автобуса, на вторую
и т. д. Поразительно, что от каждого такого «маленького» резуль-
тата наша нервная система должна непременно получить инфор-
мацию, которая обрабатывается в соответствующем акцепторе
результатов действия. Малейшее несоответствие результата прог-

нозу (мы оступились) — и мозг немедленно подбирает новое дви-
жение.
Из этой краткой характеристики функций аппарата, прогнози-
рующего результаты, становится понятным и его название
«акцептор результатов действия». Латинское слово acceptare со-
держит в себе два смысла — «принимаю» и «одобряю», которые
представлены в функциях акцептора результатов действия (Ано-
хин, 1949; Анохин, 1955).
В нашей лаборатории были проведены многочисленные экспе-
рименты на клеточном и нейрохимическом уровнях для исследо-
вания того, как создается этот аппарат предсказания в каждом
отдельном случае и каковы его функции в масштабе целой функ-
циональной системы.
Теперь мы можем оценить значение этого аппарата для ин-
теллектуальной функции человека и животных и определить его
роль в изучении искусственного интеллекта. Прежде всего он
является аппаратом предсказания, поскольку в нем прогнозируют-
ся свойства будущего, еще не полученного результата. Так как
во всех наших действиях получение того или иного результата
связано с заранее поставленной целью, то совершенно очевидно,
что аппарат акцептора результатов действия практически явля-
ется и аппаратом цели. Из этого положения вытекает, что цель
в нашем понимании и в наших экспериментах не является чем-
то изначальным, а подготавливается сложной работой нервной
системы в стадии афферентного синтеза. Именно это обстоятель-
ство позволяет выразить цель как психологическое понятие на
языке нейрофизиологических механизмов и объективных при-
чинных связей между процессами, происходящими в головном
мозге.
Необходимо подчеркнуть, что при рассмотрении вопросов о
предсказании и цели перед нами особенно четко вырисовывается
философская сторона проблемы интеллекта и ее решения на ос-
нове концепции функциональной системы.
Действительно, совсем недавно одно лишь произнесение таких
слов, как «предсказание», «цель», «целесообразное поведение»,
грозило физиологу обвинением в идеализме, в отрыве от материа-
листических принципов. Такая ситуация в физиологии исторически
вполне объяснима, поскольку еще не был подготовлен соответ-
ствующий «научный климат» для материалистического разрешения
проблемы цели и предсказания. Такой климат был создан в фи-
зиологии мозга в основном рефлекторной теорией.
И потому, естественно, мы мирились с поразительным пара-
доксом: каждый мыслящий человек прекрасно осознавал, что он
ставит цель сделать «что-то» значительно раньше, чем реализует
это «что-то». Но вместе с тем физиология мозга не имела средств
для объяснения тех механизмов, с помощью которых мозг ставит

перед человеком «цель» и с помощью которых он может пред-
сказывать реализацию этой «цели».
С выявлением объективных нейрофизиологических законо-
мерностей, обеспечивающих высшие функции интеллекта, отно-
шение к этой проблеме радикально изменилось. В настоящее
время, как можно было видеть, она успешно разрабатывается на
основе принципов и категорий диалектического материализма,
что приближает нас к реальному моделированию интеллекта.
Это становится возможным благодаря тому, что концепция
функциональной системы позволяет охватить все те основные
механизмы, которые помогают понять естественный интеллект.
Как показывают электрофизиологические исследования форми-
рования подобного аппарата у человека, мы можем искусственно
вводить и выводить из акцептора результатов действия любые
новые компоненты (так называемое обогащение акцептора ре-
зультатов действия), что значительно расширяет нашу власть,
нашу способность воздействовать на интеллектуальную деятель-
ность, в частности на процессы обучения.
Эволюция основных свойств интеллекта
Возникает, однако, один вопрос: являются ли все описанные
выше принципиальные механизмы интеллекта специфическими
только для высших уровней развития животных или даже только
для человеческого мозга? Это вопрос краеугольный, поскольку он
очень тесно связан с другими вопросами, например, с такими:
есть ли интеллект у животных, когда и у каких животных он
появляется в процессе эволюции?
Интересную попытку сделали Фогель и другие, попробовав
построить эволюционную модель «искусственного интеллекта»,
которая должна совершенствовать свои основные свойства путем
разрастания примитивных механизмов в последующих «поколе-
ниях» (Фогель и др., 1969). Следует отметить, что в эволюцион-
ном моделировании накопление опыта осуществляется несколько
иным способом, чем в интеллекте животных в процессе эволюции.
Отвечая на поставленные выше вопросы, мы должны прежде
всего высказать основное положение, сложившееся у нас в ре-
зультате многих лет работы над описанными выше свойствами
интеллекта: ни одно из тех свойств мозговой деятельности, ко-
торые мы выше рассматривали как характерные признаки интел-
лекта, не появлялось внезапно, на каком-то «рубиконе», до ко-
торого этого свойства не было и после которого оно появилось.
Все эти свойства возникли уже на заре зарождения жизни,
и все они являлись уже тогда частью динамической физиологи-
ческой архитектуры. Более того, они явились conditio sine qua
поп самого развития живых существ.

Это может показаться странным, поскольку мы всегда описы-
ваем интеллект как выдающееся свойство живого, присущее по
крайней мере самым высшим и совершенным представителям жи-
вотного царства.
Однако наше недоумение немедленно рассеется, если мы
представим себе, как происходило формирование интеллекта.
Возьмем для примера предсказание будущих событий или резуль-
татов какой-либо деятельности, выполняемой некоторой четко
очерченной функциональной системой.
При каких условиях внешнего и внутреннего мира животного
возможно предсказание? Главным условием предсказания являет-
ся то, что цепь событий, по поводу которой осуществляется пред-
сказание, неоднократно повторялась в прошлом в определенных
местах пространства в определенные моменты времени. Наш ин-
теллект может предсказать, что после дня последует вечер, а пос-
ле вечера ночь, только потому, что этот нерушимый ход внешних
событий повторялся миллионы лет, и тогда, когда были живые
существа, включая человека, и даже тогда, когда не было намека
на их появление.
Здесь потребуется несколько отойти от конкретных нейрофи-
зиологических процессов и механизмов и обратиться к обобщени-
ям более широкого .характера.
Пространственно-временной континуум движения материи, как
справедливо отмечал Планк, является абсолютным законом мира.
Но этот закон действовал задолго до появления жизни на Земле.
Иначе говоря, жизнь, т. е. живые существа, должна была volens
nolens «вписаться» в рамки, задаваемые этим фундаментальным
законом, и только при этом условии им было обеспечено выжива-
ние. Этот факт и привел к тому, что именно «вписанность», или
отражение живыми существами пространственно-временного кон-
тинуума, стала совершенно неизбежной предпосылкой предска-
зания.
Рассмотрев этот вопрос применительно к целому ряду биоло-
гических явлений, мы в свое время сформулировали принцип
опережающего отражения мозгом действительного ряда событий
во внешнем мире. Именно это свойство является изначальным
свойством протоплазматических процессов даже у низших живот-
ных, для которых смена, например, сезонных явлений (лето —
осень — зима — весна — лето) была неизменным условием жизни
на протяжении миллионов лет.
Можно привести десятки примеров поразительной точности и
целесообразности приспособления к этим абсолютным законам
неорганического мира.
В сущности, открытие И. П. Павловым условного рефлекса
было открытием опережающих отражений внешнего мира в вы-
сокоспециализированном субстрате — в нервной системе. В самом

деле, когда в ответ на звонок у собаки выделяется слюна, то это
происходит совсем не потому, что слюна должна «переваривать
звонок», а потому, что в будущем появится пища, которую надо
переваривать. Следовательно, в силу повторения последователь-
ности определенных воздействий внешнего мира мы создали ли-
нию облегченных реакций, в которых достаточно первого толчка,
чтобы химическая реакция протоплазмы, подобно реакции бикфор-
дова шнура, распространилась по нервной системе в будущее,
опережая последовательное развитие внешних событий.
Из разнообразных примеров и приведенных рассуждений ста-
новится ясным, что «предсказание» как феномен изолированного
интеллектуального акта имеет глубокие исторические корни. На
высшем этапе эволюции органом этого опережающего процесса
стала нервная система. Именно она в сотни раз обострила и уско-
рила опережающие процессы, и именно благодаря этому мы мо-
жем совершить почти фантастическое путешествие в будущее в
ответ на какой-либо толчок или сигнал из внешнего мира.
Эволюция, начавшаяся с примитивного протоплазматического
«предсказания», усовершенствовала этот процесс в материальных
явлениях мозга до такой степени, что мозг стал органом, который
в каждый данный момент своей деятельности сочетает в себе
прошлое, настоящее и будущее.
Все это не является фантазией нейрофизиолога. Микроэлект-
родный метод дает нам возможность установить, что некоторые
нейроны, испытывая настоящее раздражение, включают накоп-
ленный в прошлом опыт и одновременно с этим формируют про-
цессы, содержащие в себе качества того результата действия,
который будет получен только в будущем. В нашей лаборатории
эти нервные клетки мозга мы назвали «нейронами трех времен».
Резюмируя обсуждение проблемы «предсказания», мы должны
подчеркнуть, что «предсказание», выявляемое на высших этапах
интеллектуальной деятельности, есть продукт наиболее совершен-
ного развития того прототипного процесса, который проявляет-
ся уже в опережающем протоплазматическом отражении действи-
тельности.
Однако возвратимся к естественному развитию событий при
формировании поведенческих актов на высшем уровне. Процесс
афферентного синтеза, как мы уже говорили, заканчивается
принятием решения, являющегося итогом перебора возможных
результатов, органически связанных в прошлом с данной моти-
вацией. Таким путем осуществляется одно из самых замечатель-
ных явлений в активности мозга: формирование на уровне нерв-
ной системы модели всех признаков и свойств будущего полезного
результата, в связи с которым и ради которого развивались про-
цессы афферентного синтеза. Это и есть цель.

Заключение
Приведенные в этой статье соображения убеждают нас в том,
что для познания основных свойств естественного и искусствен-
ного интеллекта необходимо идейное перевооружение всей совре-
менной нейрофизиологии, выработка новых методических и мето-
дологических подходов. И действительно, поиски наиболее харак-
терных черт искусственного интеллекта показали, что нейрофизио-
логия, строящаяся только на традиционной, по преимуществу
аналитической, основе, не может надеяться на успех в решении
данной проблемы.
В свое время в связи с возникновением кибернетики крупней-
ший французский физиолог А. Фессар писал, что наука вступила
в эпоху обратных связей (Fessard, 1953—1954). Это было совер-
шенно верно. Но к этому надо добавить вступление нейрофизио-
логии в эпоху более широкого и глубокого синтеза нейрофизио-
логических и поведенческих исследовательских задач, нового син-
теза данных, добытых в отдельных биологических науках. Преж-
де всего здесь следует сказать об усовершенствовании системного
подхода, который содержал в себе все возможности для изучения
самых высших форм деятельности мозга: «принятия решения»,
«цели»,, «предсказания», «интеллекта» и др.
Предлагаемый в данной статье подход, опирающийся на тео-
рию функциональной системы, как нам кажется, приближает нас
к решению все еще загадочных проблем интеллекта. Во всяком
случае, нам стали ясны некоторые общие аспекты проблемы,
открылся доступ к конкретному научному и экспериментальному
исследованию тех аспектов, которые еще совсем недавно были
прерогативой психологии, а часто оказывались основой для идеа-
листических интерпретаций.
И здесь при изучении исторических предшественников интел-
лекта были сделаны серьезные обобщения, позволившие понять
непрерывную эволюцию интеллекта. Главнейшие свойства интел-
лекта — афферентный синтез, постановка цели, принятие реше-
ния и оценка полученного результата, предсказание и обратная
афферентация, санкционирующая получение полезного результа-
та. Эти синтетические процессы имели большую предысторию:
они развивались из тех примитивных форм, которые сложились
уже на заре жизни на нашей планете.
Эта общность архитектуры поведенческого акта и есть тот
исторический фактор, благодаря которому жизнь и мозг разви-
лись до высшего этапа — человеческого интеллекта.
Исследования последних лет еще более убеждают нас в ус-
пешном применении теории функциональной системы к решению
вопросов интеллекта. Ее конкретные синтетические узловые ме-
ханизмы, выросшие на системной основе, дают возможность пере-

кинуть «концептуальный мост» между нейрофизиологией, психоло-
гией и теми проблемами, которые возникают на путях познания
тайн интеллекта.
Итак, диалектический материализм еще раз получает доказа-
тельство того, что интеллект, сознательная деятельность и актив-
ное преобразование самого приспособления к внешним факторам
являются истинным продуктом исторического развития от материи
к сознанию на основе фундаментальных законов неорганическо-
го и живого мира на нашей планете.
ЛИТЕРАТУРА
Анохин П. К. Проблема центра и периферии в современной физиологии
нервной деятельности. В кн.: Проблема центра и периферии в физио-
логии нервной деятельности. Горький, 1935, с. 9.
Анохин П. К. Узловые вопросы в изучении высшей нервной деятельности.
В кн.: Проблемы высшей нервной деятельности. М., 1949, с. 9.
Анохин П. К. Особенности афферентного аппарата условного рефлекса и
их значение для психологии.— Вопр. психол., 1955, № 6, с. 16.
Анохин П. К. Принципиальные вопросы общей теории функциональных си-
стем. М., 1971.
Анохин П. К., Судаков К. В. Нейрофизиологические механизмы голода и
насыщения.— Успехи физиол. наук, 1971 т. 1, № 11, с. 3.
Аттли О. М. Механизмы процессов мышления (заключительная речь). В кн.:
Самоорганизующиеся системы. М., 1964, с. 430.
Каграманов К. М. О холинергических и адренергических механизмах дея-
тельности головного мозга. Автореф. канд. дис, М., 1965.
Маккаллок У., Питтс У. Логическое исчисление идей, относящихся к нерв-
ной активности. В кн.: Автоматы. М., 1956.
Месарович М. Теория систем и биология: точка зрения теоретика. В кн.:
Системные исследования. М., 1970, с. 137.
Минский М. На пути к искусственному интеллекту., 1961, 49.
Павлов И. П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга.— Поли,
собр. трудов, т. 4. М.— Л., 1947.
Уотерман Т. X. Теория систем и биология: точка зрения биолога. В кн.:
Системные исследования. М., 1970, с. 164.
Фогель Л., Оуэнс А., Уолш М. Искусственный интеллект и эволюционное мо-
делирование. М., 1969.
Fessard А. Points de contact entre neurophysiologie et cybernetique.— In:
Structure et evolution des techniques, Paris, 1953—1954, N 35—36.
McCay D. M. Operational aspect of intellect.— In: Mechanization of thought
processes, 1959, vol. 1.
McCulloch W. S. Logic and closed loops for a computer junket to mars.—
In: Neural Networks. Symposium. Ed. by E. R. Caianiello. N. Y., 1968.
Rosenblatt F. Principles of neurodynamics. Washington, 1962.
Sadovsky V. N. The history and perspectives of the systems approach deve-
lopment and general systems theory.— In: International congress of the
history of sciences (18—24 August, 1971).

СИСТЕМОГЕНЕЗ
КАК ОБЩАЯ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ
ЭВОЛЮЦИОННОГО ПРОЦЕССА*
Если провести оценку направлений современной физиологии,
то можно увидеть, что у ряда представителей физиологической
мысли выявляется отчетливая тенденция понять механизм фи-
зиологической организации наиболее комплексных процессов
организма, иначе говоря, имеется стремление осмыслить физио-
логические закономерности интеграции. Становится все более и
более ясным, что каждый новый частный факт, получаемый в
изолированном эксперименте, делается все менее и менее пригод-
ным для использования его в объяснении функций целого орга-
низма. Из этого и вытекает необходимость преодолеть традицию
простого суммирования физиологических результатов, ежегодно
получаемых в огромном количестве на путях аналитических ис-
следований. На последний путь исследователи становились не
однажды, но он мало помог выработке именно руководящих прин-
ципов для изучения регуляторных приспособлений целого орга-
низма. Можно привести пример Шеррингтона (Sherrington), Эд-
риана (Adrian), Гесса (Hess) и др.
Известно, что еще Шеррингтон в конкретной форме поставил
вопрос о необходимости изучения интегративных процессов нерв-
ной системы. Шеррингтон не сделал главного: он не вскрыл тех
принципиально новых свойств, которые приобретает целостная
организация, как только она становится таковой.
Книга Шеррингтона также говорит более о средствах интегра-
ции, чем о ее специфических принципах, свойственных только
интеграции и не свойственных тем частям, на основе которых она
строится.
Этот дефект в общей концепции Шеррингтона неизбежно дол-
жен был дать себя знать. Отсутствие руководящих принципов в
понимании физиологической интеграции привело Шеррингтона в
последнее время к высказыванию чисто идеалистических представ-
лений о нервной интеграции.
Только знание общих принципов физиологической организа-
ции приспособительной деятельности организма приводит к проч-
* Опубликовано в «Бюллетене экспериментальной биологии и медицины»
(1948, №8, т. 26).

ному материалистическому мировоззрению о целостном организ-
ме. Примером такого общего принципа является закон образова-
ния условного рефлекса или вообще закон временных связей,
развитый нашим великим соотечественником И. П. Павловым.
Этот закон лег прочным камнем в фундамент материалистического
понимания сложных форм поведения животных и человека до
психической деятельности включительно.
Чем мы можем объяснить такой успех и такое универсальное
значение принципов условных связей? Главным образом тем, что
И. П. Павлов, не отрываясь от конкретных физиологических
закономерностей нервной системы, указал принцип, который
имеет свои собственные характерные черты, отличающие его от
других тем, что он охватывает более высокую форму деятельно-
сти организма. Этим же свойством отличаются и другие направ-
ления русской физиологии (Введенский, Ухтомский, Орбели,
Быков и др.).
Наряду с этим русская наука в лице школы А. Н. Северцова
располагает огромным опытом в изучении фило-эмбриогенетиче-
ских закономерностей, который значительно обогащает наши
представления о материальных основах целостности организма.
Однако наряду с хорошо оформленной концепцией о корреля-
тивных связях организма, характеризуемых с морфологической
точки зрения, до последнего времени не было сделано сколько-ни-
будь существенной попытки представить физиологический аспект
этой целостности. Структура и функция оказывались еще вне ор-
ганической связи и не составили того диалектического единства,
которое помогло бы нам на основе общих законов развития по-
нять прогрессивную эволюцию организмов.
Характеризуя соотношение морфологических и физиологиче-
ских понятий при изучении эволюционных закономерностей,
А. Н. Северцов писал: «Для данного вида безразлично, выполня-
ется ли данная функция у потомков тем же органом, что и у
предков, или же она выполняется каким-либо другим органом,
лишь бы биологически, т. е. с точки зрения выживания в борьбе
за существование, она выполнялась лучше, чем у предков. Этим
собственно и отличается наша точка зрения от точки зрения спе-
циалистов-физиологов: они исследуют функции органов как тако-
вые, мы же рассматриваем их как средство, с помощью которого
виды сохраняются и выживают в борьбе за существование. Изме-
няющиеся органы являются лишь орудиями, благодаря которым
у потомков данной формы образуются биологически важные ак-
тивные или пассивные приспособления» (Северцов, 1939).
Легко видеть, что в этих формулировках понятию функции
придан биологический масштаб, т. е. указано как раз именно на
то, что в природе каждодневно и происходит. Обстановка жизни
ставит перед организмом одну-единственную задачу — выжить

любыми средствами. Отсюда, действительно, безразлично, какая
комбинация органов выполняет данную функцию. Важно лишь
одно, чтобы эта комбинация органов и взаимодействие частей
этих органов приводили к благоприятным результатам в смысле
выживания вида. Нетрудно видеть, что при таком подходе поня-
тие «функция» приобретает очень общий биологический смысл и,
несомненно, в какой-то мере надстраивается над понятием конк-
ретного органа или отдельных тканевых образований.
Пятнадцать лет назад я сделал попытку представить себе,
каким образом частные физиологические процессы при выполне-
нии каких-либо приспособительных функций организма образуют
единое целое, обладающее своеобразием связей, отношений и вза-
имных влияний именно в тот момент, когда все эти части орга-
низма мобилизованы на выполнение функции. Этот комплекс
объединений мной был назван «функциональной системой». Идея
функциональной системы как единицы физиологической интегра-
ции возникла в нашей лаборатории на основе изучения цент-
рально-периферических закономерностей в деятельности организ-
ма. Производя различного рода гетерогенные анастомозы нервных
стволов, мы делали физиологический анализ тех механизмов, с по-
мощью которых извращенные вначале соотношения центра и пе-
риферии создавали новое единство, возвращая организму его при-
способительные способности. Изучая эти механизмы постепенных
«перестроек» нервных центров, мы обнаружили, что ни «центр»,
ни «периферия» не определяют этого успеха перестройки, если их
взять только в чисто анатомическом понимании. Выяснилось, что
любая перестройка нервных центров после наложения гетероген-
ных анастомозов нервов находится в зависимости от того, в какой
большой системе отношений находится сам перестраивае-
мый центр. Во всех наших опытах эта система отношений оказа-
лась четко очерченной единицей, имеющей определенный приспо-
собительный эффект. Так мы должны были неизбежно подняться
до понятия физиологической интеграции, а в качестве единицы
ее приняли функциональную систему (Анохин, 1935).
В процессе изучения физиологических особенностей организа-
ции функциональной системы мы пришли к убеждению о необхо-
димости охарактеризовать ранний онтогенез функциональной си-
стемы.
Всякая функциональная система, входящая в фонд приспосо-
бительных способностей организма, должна была обязательно
возникнуть как определенное следствие непрерывно развиваю-
щихся структур эмбриона. Как складывается функциональная
система в том периоде, который получил не совсем правильное
название дофункционального периода и по традиции стал приви-
легией механики развития? Постановка этого вопроса неизбежно
должна была привести нас на путь объединения общей физиоло-

гии нервной системы с той огромной областью исследования, ко-
торая была намечена в основном работами русских и советских
эволюционистов-морфологов. Ниже мы даем краткое содержание
результатов наших исследований, которые были проведены на
этом пути. Вместе с тем я считаю нужным дать и формулировку
тех общих закономерностей, которые нами были вскрыты в этих
исследованиях и которые направляют развитие любой функцио-
нальной системы у любого представителя животного мира.
Функциональная система
как единица физиологической интеграции
Прежде чем перейти непосредственно к описанию эмбриогене-
тических закономерностей, я считаю нужным дать общую форму-
лировку тех физиологических свойств, которые характеризуют
функциональную систему как самостоятельную организацию, об-
ладающую специфическими, только ей присущими свойствами.
Иначе говоря, мы должны рассмотреть функциональную систему
как правомерное понятие физиологии, как понятие, обладающее
своими специфическими чертами в качестве метода исследования
и своими физиологическими свойствами в качестве объекта ис-
следования.
1. Как единица интеграции функциональная система представ-
ляет строго очерченную группу процессов и структур, объединен-
ных для выполнения какой-либо определенной качественно свое-
образной функции организма или акта его поведения. К таким
функциональным системам, заканчивающимся определенным эф-
фектом приспособления, можно отнести, например, локомоторные
акты любого назначения: прыжок, хождение, плавание, перевора-
чивание со спины, кашель, дыхание и т. д.
Все эти акты, состоящие из отдельных компонентов, пред-
ставляют собой хорошо интегрированную систему процессов, пе-
реходящую в такое распределение возбуждений на перифериче-
ских органах, которое приводит к осуществлению полезных для
организма функций.
Этим самым определяется как своеобразное целостное качест-
во функциональной системы, так и объем участвующих в ней
структур и процессов.
2. Исследования моих сотрудников показали, что имеются все
физиологические основания для классификации функциональных
систем организма по их более или менее тесному отношению к
структурам организма. В самом деле, ряд функциональных си-
стем, о которых главным образом и будет идти речь ниже, скла-
дывается на основе морфогенетических закономерностей уже в
ранних стадиях развития эмбриона. Эти системы имеют вполне
определенные структурные основы и вступают в действие автома-

тически, как только раздражается рецептивное поле системы.
Такие функциональные системы составляют фонд врожден-
ных реакций организма и чрезвычайно разнообразны у различных
животных. Они точно отражают экологические особенности данно-
го вида животного и потому можно вполне обоснованно утверж-
дать, что своеобразных эмбриогенезов функциональных систем
имеется столько же, сколько различных видов животных.
Наряду с этими функциональными системами, структурная
основа которых морфогенетически подготовлена в условиях эмб-
рионального развития, в жизни высших животных в каждый от-
дельный момент их активной деятельности могут складываться
самые разнообразные, так сказать, эпизодические функциональ-
ные системы, которые приспосабливают организм к какой-то экст-
ренно сложившейся ситуации. Так, например, животное, достаю-
щее корм в условиях какого-то специально затрудненного поло-
жения, мобилизует в этот момент все ресурсы своей нервной и
моторной активности, которые имеют конечным эффектом доста-
вание пищи.
Благодаря этой способности организма в каждый данный мо-
мент мобилизуются все те аппараты, которые приводят к дости-
жению определенного приспособительного эффекта. Своеобразие и
четкая очерченность функциональных систем в таких случаях ха-
рактеризуется еще и тем, что каждая развертывающаяся в дан-
ный момент функциональная система является единственной. Она
целиком занимает интегративные аппараты организма и исключа-
ет возможность сосуществования с другими функциональными
системами. Так, например, в момент прыжка лягушки, который
развивается как вполне очерченная функциональная система,
исключается возможность вступления в деятельность других
функциональных систем организма.
Если нормальной лягушке положить на область бедра смочен-
ный серной кислотой кусочек бумажки, то она отвечает на это
несколькими формами движения, которые могут сосуществовать
только в том случае, если они являются развитием или вариан-
том одной и той же функциональной системы. Если же движения
относятся к различным функциональным системам, то они неиз-
бежно взаимно исключают друг друга. Вот почему такая лягуш-
ка в момент осуществления самого прыжка не реагирует на при-
ложение кислотной бумажки. Однако стоит закончиться прыжку
(в момент посадки), как все моторные аппараты лягушки пере-
страиваются и устанавливаются на сбрасывание этого кусочка бу-
мажки. Исключительность, или взаимоисключение функциональ-
ных систем,— одно из самых характерных свойств, подчеркиваю-
щих значение функциональной системы как целостной
физиологической организации, экстренно складывающейся в при-
способительном поведении животного.

3. Состав функциональной системы не ограничивается лишь
нервными структурами, которые, естественно, выполняют наибо-
лее тонкую интегрирующую роль в ее организации, придавая ей
биологическое качество.
Надо помнить, что качество центральной интеграции остается
лишь «вещью в себе», если оно не выявляется в своеобразных
комбинациях рабочих усилий периферического аппарата. Эта реа-
лизация происходит прежде всего по закономерностям централь-
но-периферических соотношений в нервной деятельности, благо-
даря которым рабочая периферия может адекватно отразить
особенности данной центральной интеграции. Только совместно
все эти структуры составляют очерченную функциональную си-
стему со своими собственными закономерностями.
Так, например, плавание лягушки как биологическая форма
приспособления к внешней среде является результатом детальных
и избирательных связей в нервных центрах, которые и определяют
ее облик как функциональной системы. Однако эта центральная
интеграция оказывается бесполезной, если уменьшить до извест-
ного предела общую афферентацию системы, исходящую от кож-
ной поверхности и мышц.
В этом эксперименте никак не затрагивается центральная ин-
теграция функциональной системы сама по себе. Здесь лишь под-
черкивается ее зависимость от наличия известной суммы
периферических афферентаций. Детальнейшие исследования этой
зависимости (М. Ф. Чепелюгина) показали, что каждая функ-
циональная система имеет свои специфические количествен-
ные требования к этой афферентаций. Так, например, максималь-
ную потребность в афферентирующих импульсах имеет та
функциональная система, которая складывается в момент перево-
рачивания лягушки на спину и заключается в мобилизации мо-
торных усилий для достижения нормального положения. Кроме
лабиринтной афферентаций, которая в данном случае создает тол-
чок к появлению содействующих друг другу усилий, афферентные
импульсы от кожи и мышц вносят свой существенный вклад в об-
щую сумму координированных попыток перевертывания.
Нарастающая при перерезке задних корешков деафферента-
ция лягушки говорит о том, что именно эта функциональная си-
стема разрушается прежде всего и лягушка оказывается беспо-
мощной в достижении нормального положения. Однако, если ля-
гушку посадить в нормальное положение, она совершенно
свободно может совершать прыжок, ходить при реципрокном уча-
стии всех четырех конечностей и нормально плавать в бассейне.
Наиболее резистентной в отношении деафферентации, т. е. наиме-
нее требовательной к объему афферентных импульсаций, являет-
ся функциональная система плавания. В тех случаях, когда про-
изведена максимальная деафферентация, охватывающая большую

часть поверхности кожи и мышечных групп и никакие моторные
акты невозможны, лягушка еще достаточно легко может совер-
шать плавательные движения и пользуется ими как в водном бас-
сейне, так и на столе.
Совершенно очевидно, что* из общего комплекса функциональ-
ных систем этого животного, обеспечивающих ему локомоторные
приспособления, только одна из них может проявить свою цент-
ральную интеграцию в условиях минимальных афферентных им-
пульсаций с периферии. Этот факт различных специфических
требований разных функциональных систем к периферическим
импульсациям еще больше подчеркивает своеобразие каждой
функциональной системы как некоторой самостоятельной едини-
цы интеграции.
Исследования этой закономерности показывают, что потреб-
ность к афферентным импульсациям увеличивается соответствен-
но тому, как функциональная система, удаляясь от стандартного
типа приспособительной реакции, все больше приближается к си-
стемам, возникающим экстренно в условиях данной ситуации.
Такой структурный состав функциональной системы, ее тес-
нейшая зависимость от объема и качества афферентных импуль-
саций делают ее в собственном смысле целостным проявлением
организма. Этим самым выдвинутый нами принцип функциональ-
ной системы коренным образом отличается от всех тех попыток
представить интегративную деятельность, которые ставят акцент
на той или иной степени сложности центральных процессов
(«интеграция» Шеррингтона, «констелляция центров» Ухтомско-
го, «рабочее объединение» всякого рода и т. д.). Всякая попытка
представить себе совокупную работу тканей, органов и нервной
системы неизбежно в той или иной степени затрагивает вопросы
интеграции процессов организма. Естественно поэтому, что все
эти попытки в той или иной степени имеют отношение и к нашей
концепции. Однако все они не удовлетворяют основным требова-
ниям физиологического исследования целостных процессов орга-
низма: они не указывают подлинной единицы интеграции функ-
ций организма, не отмечают специфических свойств, присущих
только этой физиологической единице и не присущих ее частям,
и, наконец, самое главное, эти представления о «рабочих объеди-
нениях» оторваны от биологического смысла таких объедине-
ний. Они не исходят в оценке интеграции от конечного приспо-
собительного эффекта в интересах целого организма, в то время
как именно только последний определяет всевозможные примеры
регулятивных изменений в пределах системы.
4. Состав функциональной системы не определяется топогра-
фической близостью структур или их принадлежностью к какой-
либо существующей анатомической классификации (вегетативной
или соматической).

В нее могут быть избирательно вовлечены как близко, так и
отдаленно расположенные структуры организма. Она может во-
влекать дробные разделы любых цельных в анатомическом отно-
шении систем и даже частные детали отдельных целых органов.
Единственным фактором, который определяет эту избиратель-
ность различных комбинаций структур и процессов, является био-
физиологическая архитектура функции, а в отдельных случаях
даже и ее механика. Так, например, биомеханические свойства
прыжка заключаются именно в том, что вся тяжесть тела благо-
даря отталкивающим действиям задних конечностей перемещает-
ся в переднем направлении. Эта физическая конструкция прыж-
ка с неизбежностью приводит к распределению процессов в систе-
ме тела, обусловливает их удельное значение в различные фазы
прыжка и т. д., что в эволюции в конце концов ведет к своеоб-
разной анатомической организации таких животных (например,
тушканчик). Наоборот, животные, вынужденные по особенностям
их экологии передвигаться в средах с большим физическим со-
противлением, вырабатывают в эволюции такие функциональные
системы, в которых действующие силы и компоненты располага-
ются в обратном направлении. В качестве примера обладателей
этой второй категории функциональных систем можно привести
крота, у которого наряду с мощным развитием когтей, лап и
мышц передних конечностей совсем незначительно развиты зад-
ние конечности.
Следовательно, говоря о структурном составе функциональных
систем, мы не можем отрешиться от экологической роли той или
иной функциональной системы, а вместе с тем от того, что в каж-
дом отдельном случае именно экология диктует избирательное объ-
единение тех или иных структур организма в жизненно важной
функциональной системе. Если единственным фактором, опреде-
ляющим эту избирательность, является архитектура функции, то
единственным критерием полноценности этих объединений явля-
ется конечный приспособительный эффект для организма в целом,
который наступает при развертывании процессов данной функци-
ональной системы. Каждая функциональная система обязательно
приводит к приспособительному эффекту. Этим самым понятие
функциональной системы непосредственно смыкается с теми био-
логическими понятиями и факторами развития, которые опреде-
ляют прогрессивную эволюцию организмов. Вместе с тем концеп-
ция функциональной системы отличается от традиционных фи-
зиологических концепций, которые, характеризуя изолированный
физиологический процесс, мало интересуются тем, какое место он
займет в системе отношений, определяющих приспособительный
эффект организма в целом. Почти совсем не уделяется внимания
вопросу, что делается с элементарным процессом, когда он входит
в совокупность отношений, дающих организму приспособление,

т. е. меняет ли он свои свойства при вхождении в эту систему
отношений?
5. С точки зрения физиологической функциональная система
обладает одним замечательным свойством. На основе известных
физиологии закономерностей (иррадиация, «рекрутирование»,
торможение и т. д.) функциональная система приобретает внут-
реннюю регулятивность, т. е. она может выбирать, перебирать и
комбинировать количество участвующих в ней структур. Она мо-
жет динамически изменять характер протекающих в ней процес-
сов, расширяя его в сторону других, не относящихся к данной
системе структур организма до тех пор, пока организм как целое
не получит приспособительного эффекта.
Подробный анализ всех видов афферентных импульсаций орга-
низма (пусковая, регулирующая, ведущая, санкционирующая)
привел нас к выводу, что одним из самых выразительных фи-
зиологических свойств функциональной системы как целостной
организации служит ее отношение к этим видам афферентных
воздействий. Функциональная система может уменьшить объем
афферентных воздействий («сужение афферентации»), однако
это «сужение афферентации» касается только функциональной
системы и служит ее интересам. Только функциональная система
в своей физиологической архитектуре определяет, какая именно
необходима афферентация и насколько она может быть устране-
на из общей регуляции единства функциональной системы при
переходе на стандартное течение.
С тех пор как мы встали на путь изучения физиологической
основы функциональных систем организма, мы много раз видели
это поразительное ее свойство подчинять своим интересам участ-
вующие в ней отдельные частные процессы.
Так, например, с общефизиологической точки зрения наличие
проприоцептора какой-либо мышцы делает само по себе разуме-
ющимся участие этого проприоцептора в деятельности организ-
ма. Да и на самом деле это предположение имеет все основания.
Если животное производит какое-либо движение конечностью, то
проприоцептор в силу одних своих структурных особенностей
должен неизбежно продуцировать центростремительные импульсы
и вряд ли можно представить себе, что при растяжении мышцы
или при ее сокращении эти импульсы отсутствовали. Но эта
чисто периферическая закономерность возникновения проприо-
цептивных импульсаций еще не определяет их назначения в смы-
сле активного участия в той или иной функциональной системе.
Функциональная система, например, прыжка почти нацело ис-
ключает эту проприоцептивную афферентацию и не. включает ее
в систему аппаратов своей центральной интеграции. Здесь полу-
чается явное противоречие между общефизиологическими пред-
ставлениями о роли проприоцептора и его конкретным использо-

ванием в интегративных единицах приспособительной деятельно-
сти организма.
Такое избирательное использование и перераспределение важ-
ности афферентных импульсаций в пределах данной функцио-
нальной системы определяется отношением организма к внешне-
му миру, которое диктуется экстренно сложившейся ситуацией.
Я считаю нужным подчеркнуть здесь, что наш опыт изучения
интегративной деятельности организма на основе общефизиологи-
ческих закономерностей дал определенный положительный ре-
зультат. Он показал возможность использования методических
приемов общей физиологии в решении задач целостной физиоло-
гии.
Функциональная система как основа развития
нервной деятельности в эмбриогенезе
После ряда исследований в этой области (Голубева, Милягин,
Цинде и др.) мы пришли к окончательному заключению, что
только своеобразие дефинитивных приспособительных функций
новорожденного данного вида животных может служить критери-
ем оценки эмбриогенетического созревания его функций. Как по-
рядок, так и темпы развития отдельных структур находятся в
прямой зависимости от того, что именно новорожденный данного
вида животных должен использовать в момент рождения, чтобы
добиться, как выражается А. Н. Северцов, своей «нормы выжи-
вания».
Возьмем пример эмбриогенеза сумчатой крысы (Opossum Vir-
ginia). Весь эмбриогенез у этого животного продолжается 12,5 су-
ток. С точки зрения обычных физиологических понятий не толь-
ко периферические нервы и мышцы, но и задние конечности
этого животного в момент рождения оказываются совершенно не-
созревшими. Однако все то, что необходимо для продвижения
новорожденного к сумке матери, оказывается в полной функцио-
нальной готовности. Его продвижение к сумке матери связано с
тонкими движениями передних конечностей, цеплянием за шерсть
и волнообразными движениями туловища. С помощью этих дви-
жений он добирается до сумки матери, немедленно присасывается
там к соску и продолжает своё «эмбриогенетическое развитие» на
протяжении последующих 20 с лишним дней.
Можно привести много положений как из работ самого Север-
цова, так и его учеников, в которых отчетливо выявлена эта за-
кономерность эмбрионального развития, приводящая к своевре-
менному обеспечению организма необходимыми приспособитель-
ными реакциями. Естественный отбор ежесекундно работает над
тем, чтобы все особи, которые по тем или иным условиям раз-
вития не обеспечили себе этого будущего, немедленно устраня-
лись из жизни.

Допустим, что у эмбриона белой крысы почему-то произошла
задержка в развитии тончайших синаптических связей между ра-
но закладывающимися в эмбриогенезе ядрами лицевого и трой-
ничного нерва. Пусть это будет какая-то мутация или вредное
действие внешних условий. В результате этой задержки развития
сосательный акт неизбежно окажется дезинтегрированным, а со-
сательная функция в первые минуты после рождения окажется
неосуществимой. И так как природа не знает искусственного
вскармливания, то данная генерация белых крыс с замедленны-
ми темпами развития некоторых нервных элементов окажется
элиминированной. Мы видим, что в природе идет непрерывная
борьба за своевременное созревание сложных функциональных
систем, и потому, естественно, что у эмбриона эти системы
имеют смысл только для будущей жизни.
Необходимо поэтому более точно установить место функцио-
нальной системы в организации эмбриональных процессов и ее
особенности по сравнению с другими принципами эмбриологиче-
ского исследования. Прежде всего надо формулировать ее отно-
шение к понятию «функция».
Когда биолог говорит о функции животного, особенно ново-
рожденного, он понимает под этим словом окончательный при-
способительный эффект в жизнедеятельности животного, позволя-
ющий последнему выжить в данной комбинации внешних усло-
вий. Для биолога функция является формой приспособления жи-
вотного к внешним условиям, дающей ему возможность успешно
бороться за существование. С этой точки зрения можно говорить
о функции дыхания, о функции пищеварения, о функции движе-
ния и т. п. Биологу в широкой степени безразлично, каким со-
четанием структур и какой архитектурой физиологических про-
цессов обеспечивается данная функция, лишь бы только она
успешно приспосабливала животное к внешним условиям и позво-
ляла ему идти по пути прогрессивной эволюции. В этом заклю-
чается качественная сторона деятельности биолога, определяющая
уровень его операций с физиологическими понятиями.
Для физиолога, вступившего на путь изучения эволюционных
проблем, только с этого момента и начинается как постановка
вопроса, так и само исследование.
Его прежде всего интересует, с помощью каких структурных
аппаратов и с помощью каких сочетаний детальных физиологи-
ческих процессов обеспечивается успешное выполнение данной
функции.
Здесь необходимо понятие, которое охватило бы эти структу-
ры и процессы в целом, подчеркнуло бы их интегративный ха-
рактер. Таким понятием для нас является понятие функциональ-
ной системы.
Став на позицию изучения системной деятельности, физиолог

неизбежно должен заинтересоваться закономерностями биологи-
ческого порядка. Он уже не может ограничиться исследованием
какого-то частного процесса; он должен обязательно учесть биоло-
гический эффект функции, ее роль в прогрессивной эволюции
данного вида. И на этом пути для нас возникает прежде всего
вопрос: какими путями и с помощью каких механизмов к моменту
рождения животного складываются полноценные функциональ-
ные системы?
Наши исследования по эмбриогенезу убедили нас, что разви-
тие функциональных систем животного не может оцениваться
только с точки зрения непосредственных взаимодействий в преде-
лах данной стадии развития. Оно может быть понято в каждом
отдельном случае только с точки зрения окончательного функцио-
нального эффекта, к которому ведут морфогенетические процес-
сы. Точнее говоря, в оценку и анализ морфогенетических про-
цессов надо вложить физиологический смысл, который может
быть совершенно полно определен только функциональными си-
стемами новорожденного и взрослого животного.
Все приведенные выше соображения дали мне основание
предложить новый подход к исследованию эмбрионального разви-
тия, в основу которого была положена изложенная выше концеп-
ция функциональной системы. Поскольку для изучения эволюци-
онных закономерностей этот подход является новым, а совокуп-
ность процессов, подлежащих исследованию, иная, нежели это
было принято в классической эволюционной морфологии, я пред-
ложил ввести понятие системогенеза (Анохин, 1943). В это поня-
тие я вкладываю совокупность эмбриональных процессов, которые
через посредство морфогенетических закономерностей созревания
отдельных структурных элементов ведут к избирательным систем-
ным связям. Это избирательное созревание структур протекает не-
зависимо и от топографической близости субстратов. Конечным
этапом такого последовательно развивающегося объединения все-
гда является та или иная функциональная система, обеспечива-
ющая выживание данного новорожденного. Понятие системогене-
за принципиально отличается от понятия морфогенеза и органо-
генеза, которые являются в настоящее время в значительной
степени руководящими. Такое объединение не относится к какой-
либо одной ткани зародыша, оно выборочно включает в себя эле-
менты всех тканей организма, принимающих участие в осуществ-
лении данной функции. Кроме того, созревание функциональной
системы происходит в некоторой степени независимо от созрева-
ния того или иного органа как целого. Последняя особенность
представляет собой также существенное отличие теории системо-
генеза от коррелятивных теорий, имеющих в виду только органы
или отдельные тканевые образования, не объединенные физиоло-
гическим единством функции.

Подробный анализ литературы с этой точки зрения и ряд спе-
циальных экспериментов, поставленных моими сотрудниками,
убедили меня, что экспериментальная разработка системогенеза
является крайне необходимой и своевременной.
Достоинство концепции оценивается по плодотворности тех
исследований, которые на ней основываются. К настоящему вре-
мени понятие системогенеза помогло нам вскрыть некоторые но-
вые закономерности, которые направляют морфогенетические
процессы в «дофункциональной» стадии развития зародыша и
приводят к появлению полноценной функции новорожденного.
Вскрытые нами закономерности являются закономерностями
функциональной системы и не могут быть отнесены к созрева-
нию какого-либо отдельного специфического тканевого образова-
ния, как, например, нерва, мышц или железы.
Принцип внутрисистемной гетерохронии
Учение о гетерохрониях вообще возникло в биологии давно.
Уже Геккель, пытаясь обосновать установленный им биогенети-
ческий закон, встретился с рядом затруднений, которые мешали
признать полностью его положение о рекапитуляции признаков
предков в эмбриональном развитии современных животных.
В числе этих препятствий и была гетерохрония в развитии от-
дельных органов.
Гетерохрония в буквальном смысле слова — это сдвигание
во времени закладки какого-либо органа или изменение темпов
развития у эмбриона данной особи по сравнению с закладкой
этого органа у предков. Из самого понятия следует, что сдвига-
ния во времени возможны или в сторону более ранней закладки
органа, или, наоборот, в сторону запаздывания закладки. Эмбрио-
генез высших животных дает много примеров подобных «сдвига-
ний во времени». Так, например, мозг млекопитающих, хотя и
развивается на более поздних стадиях эволюции, закладывается,
однако, очень рано. В данном случае мы имеем дело с «онтогене-
тическим ускорением» развития (акселерация). Первоначально
все исследования гетерохронии проходили исключительно под
знаком ее отношения к биогенетическому закону.
Мейнерт был первым эволюционистом, который рассматривал
вопрос о гетерохрониях с точки зрения их приспособительного
значения в процессе эволюции целого организма. Сделав попытку
объяснить причину возникновения гетерохронии, он пришел к вы-
воду о решающей роли упражнений в индивидуальной жизни
предков данного животного.
Более полную характеристику роли гетерохронии для жизни
животных дает в своей классической монографии А. Н. Северцов.
Указывая на то, что гетерохронии эмбрионального развития, по-

явившиеся в филогенезе, должны быть полезными и для эмбрио-
на и для взрослого, он пишет, что «...нам приходится поставить
вопрос о функциональном значении гетерохронии», «...завершение
морфогенеза того или другого органа зависит от того, в какой
именно период жизни животного, в зависимости от общих условий
его существования, требуется функционирование данного органа»
(Северцов, 1939).
В приведенных формулировках Северцова отчетливо выраже-
на роль гетерохронии, заключающаяся в закреплении наилучше-
го приспособления животного к окружающей обстановке, т. е.
в прогрессивной эволюции его организации. Особенно большое
значение в этом смысле имеет ускорение эмбрионального разви-
тия органов. Можно укавать на интересные исследования
Б. С. Матвеева и В. С. Емельянова, которые, изучая развитие
позвоночника некоторых костистых рыб (Cyprinidae и др.), пока-
зали, что костные тела, позвонки и ребра у них развиваются
прямо из соединительной ткани, минуя необходимую для других
видов хрящевую стадию.
Это ускорение способствует, в свою очередь, более раннему
превращению мальков в рыбок, т. е. в общем приводит к прогрес-
сивному развитию данного вида.
В последние годы вопрос о гетерохрониях нашел отражение в
ряде работ школы А. Н. Северцова, в особенности в систематиче-
ских исследованиях В. С. Емельянова.
Исследуя гетерохронные закладки и различные темпы течения
морфогенетических процессов, В. С. Емельянов пришел к выводу,
что гетерохрония морфологических образований меньше всего за-
висит от перехода органов в рудиментарное состояние, как это
думал Мейнерт, и связано совсем с другими факторами.
На основании своих исследований он считает, что при всякого
рода изменениях внешних обстоятельств, требующих более ранне-
го вступления в функцию какого-либо морфологического образо-
вания, «подгонка» морфологического субстрата сначала происхо-
дит путем ускорения темпов развития без сдвигания на ранние
сроки самой закладки этого образования. Только в том случае,
когда одного ускорения темпов развития оказывается недостаточ-
но, чтобы удовлетворить требованиям естественного отбора в
данной экологической обстановке, вступает новая закономер-
ность — сдвигание закладки морфологического образования на бо-
лее ранний срок.
Анализируя современное состояние учения о гетерохрониях,
мы можем отметить, что оно еще далеко не использовано даже в
исследованиях морфологов-эволюционистов, не говоря уже о том,
что физиологи совершенно не касались этой закономерности эм-
брионального развития. А между тем гетерохронное развитие раз-
личных структур эмбриона представляет собой именно ту биоло-

гическую закономерность, которая вызвала огромное разнообразие
точек зрения и подходов у современных представителей эмбрио-
физиологических школ. Я постараюсь это доказать несколько
ниже.
В чем заключаются недостатки современного состояния проб-
лемы гетерохронии?
Рассуждения различных авторов — Оппель (Oppel), Мар-
шалл (Marschall), Кейбель (Keibel), Мейнерт, Северцов, Емелья-
нов — касаются в основном гетерохронии в развитии органов и
«морфологических образований», которым придается самодовлею-
щее значение. Однако, если сопоставить весь ход рассуждений,
приведенный нами в предыдущих разделах, с этим традиционным
подходом, то станет совершенно ясно, что ни орган сам по себе,
ни какие-либо морфологические образования, какими бы важны-
ми они ни были, не могут определить собой ни приспособления, ни
выживания животного. Это можно доказать разбором хотя бы од-
ного из примеров, который приводит А. Н. Северцов.
Анализируя явление ускоренного развития плавников у Holo-
stei и Tellostei, которое происходит у них даже без промежуточ-
ных стадий, он пишет: «Для нас важно то, что в результате этой
акселерации у Holostei и у Tellostei брюшные плавники начина-
ют функционировать раньше, чем у предков, и функционируют
лучше, чем у них». С точки зрения морфолога-эволюциониста,
берущего в качестве показателя гетерохронии какой-либо отдель-
ный орган животного или даже только отдельный его признак, та-
кое заключение вполне достаточно. Однако для физиолога с этого
момента только и начинается постановка вопроса о механизмах и
путях этого ускорения.
В самом деле, что может дать полезного ускоренное созрева-
ние плавника целому животному? Ясно, что ускоренное созрева-
ние (акселерация) должно обязательно охватить также и мышцы,
с помощью которых этот плавник может двигаться, нервы и ней-
ромускулярные синапсы, с помощью которых возбуждение пере-
дается на мышцы. И, наконец, самое главное — должны ускорен-
но созревать и нервные центры, которые должны войти в слож-
ную интеграцию всего плавательного акта, т. е. установить с ним
адекватные и во всех отношениях совершенные синаптические
связи. Только при этих условиях рано созревшие плавники при-
обретают какое-то приспособительное значение для целого живот-
ного и определяют его успех в борьбе за существование. Любой
дефект, например запаздывание в развитии синапсов, благодаря
этой системе отношений, делает бесполезным для животного вся-
кое ускорение в развитии отдельного «органа»: приспособитель-
ный эффект этого органа будет равен нулю.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что проблема ге-
терохронии в том смысле, как она была поднята Мейнертом и

разработана школой Северцова, является, в сущности, не гетеро-
хронией органов, а гетерохронией функциональных систем, в ко-
торых те или иные анатомические части лишь наиболее выделя-
ются и потому становятся заметными для исследователя.
Развивая эту мысль дальше, мы можем сказать, что эмбрио-
нальное созревание животного есть прежде всего подготовка тех
функциональных систем, которые необходимы новорожденному
непосредственно после рождения, и только затем уже функцио-
нальных систем, необходимых на различных этапах постнатально-
го развития.
Таким образом, «гетерохрония в развитии органов» есть толь-
ко наиболее бросающийся в глаза частный признак гетерохронно-
го развития тех функциональных систем, которые приспосаблива-
ют животное к внешним условиям на всем протяжении его жиз-
ни — от рождения до старости.
Для иллюстрации случая внутрисистемной гетерохронии могу
указать на особенности развития функции четвероногого хожде-
ния у хвостатых амфибий, представителем которых является ак-
солотль, и у рептилий. В то время как первый крайне замедлен-
но приобретает в своем онтогенезе конечности, у рептилий конеч-
ности становятся органом хождения сразу же после вылупления
из яйца.
Если мы посмотрим на эти факты в аспекте закладки и раз-
вития только конечностей, то здесь не возникает никакой мор-
фофизиологической проблемы. Но процесс усовершенствования
локомоторной функции есть процесс системного характера, и оп
не ограничивается одними лишь конечностями. С точки зрения
биологической, акселерация в закладке и развитии только конеч-
ностей не имела бы никакого смысла, если бы вместе с этим не
происходили акселерация в закладке и развитии нервных центров
спинного мозга, их синаптическое объединение и полная переме-
на в последовательности и темпах развития центров ствола мозга.
Только при этих условиях к моменту вылупления зародыша реп-
тилий функциональная система, обеспечивающая хождение, ока-
зывается физиологически совершенно интегрированной. Но тогда
закладка отдельных нервных соотношений моторной функции на
уровне спинного мозга должна у рептилий происходить значи-
тельно раньше по сравнению с аксолотлем.
Это и есть внутрисистемная гетерохрония в ее филогенетиче-
ском значении. Она ведет к перестановке времени закладки и
темпов развития отдельных компонентов в такой функциональной
системе, которая имеет одно и то же биологическое значение и
у высших, и у низших животных. Она позволяет любой функцио-
нальной системе переставлять время закладки и темпы развития
отдельных своих компонентов.
Главные факторы, направляющие функциональную систему

на путь гетерохронного развития отдельных ее компонентов, за-
ключаются прежде всего в длительных изменениях внешних усло-
вий. Последние через интенсификацию определенных свойств
функциональной системы, подхватываемых естественным отбо-
ром, способствуют возникновению гетерохронии.
Если рассматривать в пределах разобранного нами случая
возникновения локомоторного акта, то можно указать на интерес-
нейшие примеры внутрисистемной гетерохронии, имеющие место
у одного и того же класса животных. Если мы возьмем, напри-
мер, грачонка и цыпленка, то мы увидим, что каждый из них пос-
ле вылупления из яйца попадает в совершенно различные усло-
вия внешней среды.
В то время как грачонок долгое время обречен оставаться в
сидячем положении, цыпленок уже в первые часы способен к са-
мостоятельному передвижению. Такое различие в постнатальном
поведении связано с биологическими особенностями существова-
ния. Грачонок получает корм, сидя на месте, а цыпленок с пер-
вого часа начинает сам клевать крошки и зерна. Если на это
явление посмотреть с точки зрения эмбрионального созревания
центров и клеточных элементов спинного мозга, то мы можем
предполагать, что закладка люмбальных сегментов спинного моз-
га и темпы развития клеточных элементов, обеспечивающих ра-
боту конечностей, у обоих эмбрионов должны протекать по-раз-
ном!у.
Прямые морфофизиологические исследования обоих зароды-
шей, проведенные в моей лаборатории, показали, что это имеет
место на самом деле (Милягин, Пушкарева).
Подводя итог всему изложенному, мы можем уточнить общую
формулировку понятия внутрисистемной гетерохронии.
Внутрисистемная гетерохрония — это процесс сдвигания во
времени закладки и изменения темпов развития отдельных фраг-
ментов функциональной системы по сравнению с закладкой этих
же фрагментов и для этой же функциональной системы у пред-
ков. Внутрисистемная гетерохрония является одним из наиболее
действенных средств организма, с помощью которых он отражает
всякое длительное изменение в окружающей его обстановке; при
условии, если это изменение протекает на протяжении значитель-
ных геологических эпох. С точки зрения классификации форм
приспособления животных в эволюции, мы можем сказать, что
внутрисистемная гетерохрония является прямым следствием от-
бора.
Таким образом, оценивая время закладки отдельных фраг-
ментов данной функциональной системы в сравнении с закладкой
у предков в историческом плане, мы обращаемся к механизму
возникновения данной функции в филогенезе. Проводя же срав-
нительную оценку закладки и развития отдельных фрагментов в

пределах функциональной системы данного животного, мы приме-
няем принцип внутрисистемной гетерохронии для изучения меха-
низмов возникновения функций в онтогенезе особи. Первый под-
ход представляет собой лишь общий фон для наших дальнейших
исследований, в то время как второй — применение внутрисистем-
ной гетерохронии — является предметом всего последующего
изложения материала данной статьи.
В направлении изложенных выше положений мои сотрудники
провели ряд исследований, посвященных созреванию функцио-
нальных систем у различных животных. Нами были использова-
ны эмбрионы аксолотля, грача, цыпленка, морской свинки и чело-
века. В каждом отдельном случае проводились тщательные мор-
фологические исследования на самой ранней стадии закладки
фрагментов соответствующих функциональных систем. В боль-
шинстве случаев это было связано и с внешними приспособи-
тельными качествами созревающей функциональной системы (Го-
лубева, Милягин, Вайнштейн, Шулейкина, Пушкарева, Резничен-
ко и др.).
Особенно тщательно в порядке морфофизиологической корре-
ляции были изучены в Московском институте мозга мной сов-
местно с Н. И. Цинде эмбрионы морской свинки и Я. А. Миля-
гиным — эмбрионы грачей и цыплят.
Во всех случаях брались те жизненно важные функциональ-
ные системы, которые обеспечивают новорожденному выживание.
Это были функциональные системы питания (грач, человек),
функциональные системы специфических форм передвижения
(прыжок, летание, хождение, плавание) и специальная форма
раннего постнатального приспособления обезьян, представленная
в рудиментарном виде у человека (удерживание тела в подве-
шенном состоянии с помощью хватания).
Во всех случаях неизменно констатировались различия в сро-
ках развития отдельных фрагментов упомянутых выше функцио-
нальных систем. Так, например, нейромускулярные синапсы, фор-
мирующиеся на нервных окончаниях нижней ветви лицевого нер-
ва, заполняют к четвертому месяцу эмбриогенеза человека все
мышцы, участвующие в сосании (orbicularis oris). Наоборот, ней-
ромускулярные синапсы для мышц лобной мускулатуры не толь-
ко не созревают к этому моменту, но едва лишь начинают фор-
мироваться.
Эта межсистемная гетерохронность идет совершенно парал-
лельно с внутрисистемной гетерохронией. Ядра лицевого нерва и
тройничного нерва в продолговатом мозгу начинают группиро-
ваться уже в нейробластической стадии, когда нет еще и речи о
соотношении нерва и мышцы на периферии, да и сами мышцы
еще находятся на стадии ранних. миобластов (Голубева, Вайн-
штейн) .

При морфологической оценке темпов миэлинизации лучевого
нерва и отдельных ветвей срединного нерва у зародыша челове-
ка можно обнаружить, что уже в стволе самого срединного нер-
ва, обеспечивающего функцию мышц-флексоров, происходит за-
метное ускорение развития миэлина в волокнах, иннервирующих
сгибатели пальцев, по сравнению с волокнами, иннервирующими
межкостную мышцу (Шулейкина).
В развитии спинного мозга морской свинки очень рано мож-
но констатировать, что отдельные скопления нейробластов на
люмбальных и плечевых сегментах начинают ускоренно диффе-
ренцироваться и образовывать аксоны передних корешков задол-
го до того, как эти отдельные очаги гетерохронного развития
будут объединены в функциональную систему. Интересно, что в
одном из случаев нам удалось показать значение мейнертовского
положения о рудиментарности органов для замедленного их раз-
вития (ретардация). В работе Пушкаревой по сравнительной
оценке темпов развития плечевых сегментов у зародышей птиц,
имеющих различную экологию (грач и курица), было найдено,
что клеточные столбы передних рогов спинного мозга у грача
имеют непрерывный ход от верхних к нижним сегментам, в то
время как на этих же сегментах у зародышей курицы происхо-
дит группировка моторных нейронов, или, правильнее сказать,
нейробластов, только на уровне выхода передних корешков. Меж-
сегментарное же пространство спинного мозга оказывается ли-
шенным этих клеток. Я не могу разбирать здесь все эти иссле-
дования в отдельности, ибо к настоящему времени нами получен
огромный материал, который подчеркивает совершенно несомнен-
ную гетерохронность в закладке и развитии отдельных фрагмен-
тов функциональной системы. Следует отметить, что из того опре-
деления состава функциональной системы, которое нами было
дано в начале этой статьи, следует, что оценку функциональной
системы в целом надо производить на всех уровнях ее органи-
зации — от центральной нервной системы до периферического ра-
бочего аппарата включительно. Это требование не всегда можно в
достаточной степени выполнить, хотя постепенно уточняющаяся
техника наших исследований дает нам возможность надеяться,
что это затруднение будет преодолено. Все полученные нами в
процессе исследования факты не оставляют сомнения в том, что
функциональная система как целостное структурное образование
созревает путем внутрисистемной гетерохронии, являющейся пря-
мым следствием длительного естественного отбора в эволюции
данного вида животного.
Вместе с тем в наших фактах отчетливо выступает и еще од-
но важное обстоятельство. Гетерохронность (ускорение) в разви-
тии отдельных фрагментов функциональной системы находится в
зависимости от степени сложности и тонкости организации этого

фрагмента и его значения в выполнении функции в целом. Так,
например, синаптические образования центральных частей систе-
мы, как правило, требуют длительного созревания. Если учесть,
что самый характер функциональной системы, ее механика и ка-
чество интеграции определяются тонкостью этих центральных со-
отношений, то станет понятно то «забегание вперед», которое
мы имеем во всех случаях созревания нервных центров для тех
или иных функциональных систем. Нельзя, очевидно, отрицать
в данном случае и роли того фактора, который особенно тща-
тельно был изучен В. С. Емельяновым, именно фактора морфо-
генетических воздействий в пределах данного формообразователь-
ного аппарата. Однако для жизненно важных функциональных
систем, с которыми новорожденные появляются на свет, эти фак-
торы имеют скорее вторичное, чем первичное значение.
Применяя тот способ иллюстрации, который был особенно ши-
роко использован А. Н. Северцовым, мы можем процесс внутри-
системной гетерохронии изобразить в следующем виде.
Допустим, что А, Б, В, Г и Д представляют собой различ-
ные компоненты какой-нибудь функциональной системы, жизнен-
но необходимой для новорожденного данного вида животных.
Пусть это будут, например, мышцы, синапсы, центры, нервы, ре-
цепторы. Как было выше показано, формула АБВГД к моменту
рождения должна быть совершенно готовой. Но отдельные компо-
ненты системы имеют различную сложность. Следовательно, со-
зревание всей системы в целом может быть достигнуто только в
том случае, если соответственные закладки а, б, в, е, д произой-
дут гетерохронно в отношении друг к другу и будут иметь раз-
личные темпы морфогенеза.
а, а, а, а, а
А, А
б, б, б, б, б
Б
в, в, в, в, в
В, В
рождение
г, г, г, г, г
Г, Г, Г, Г, Г
д, д, д, д, д
Д
Из приведенной схемы видно, что независимо от времени за-
кладок и темпов созревания все компоненты функциональной
системы должны оказаться готовыми к моменту рождения.
Внутрисистемная гетерохрония представляет собой только
один из частных случаев в общей закономерности системогенеза.
Она распространяет свое влияние на тот период, когда будущие
функции новорожденного едва только начинают приобретать свой
нервный и рабочий субстрат. Гетерохронность этого рода прояв-
ляется именно в тот момент, когда более древний тип развития
по градиенту постепенно сменяется более поздним типом разви-
тия, именно системным типом развития, в соответствии с особен-
ностями внешних условий жизни каждого вида животных. Однако

системогенез как закономерность, охватывающая все этапы раз-
вития животного, не ограничивается только стадией внутриси-
стемной гетерохронии. Каждый из следующих этапов представ-
ляет собой специфическое явление в онтогенезе и поэтому тре-
бует специальной характеристики.
Внутрисистемная гетерохрония как закономерность, имеющая
значение для самых ранних стадий развития зародыша, являет-
ся для нас особенно важной потому, что она вводит нас во все
последующие стадии и делает понятным их переход из одной в
другую. Именно поэтому она нами и была подробно разобрана.
Чтобы составить представление о дальнейшем развитии функцио-
нальной системы, я вкратце остановлюсь еще на нескольких
принципах системогенеза, которые имеют вполне специфическое
морфофизиологическое значение для понимания эмбриогенеза
функции. Прежде всего я остановлюсь на том моменте, когда
гетерохронно возникшие и развивающиеся отдельные фрагменты
функциональной системы вступают между собой в тонкие синап-
тические соотношения и образуют тот комплекс структур, кото-
рый мы называем функциональной системой.
Принцип консолидации функциональной системы
Момент консолидации функциональной системы составляет
критический пункт ее развития. Как показали наши исследова-
ния на эмбрионах морской свинки, для прыжка он заключается
в том, что стволовая часть головного мозга, установив тончайшие
синаптические связи, в которых отражена архитектура будущей
функции, постепенно завладевает нижележащими сегментами
спинного мозга. Нисходящие пути постепенно устанавливают
синаптические связи выборочно для отдельных моторных нейро-
нов спинномозговых сегментов. Этим самым создаются условия,
при которых сложившиеся до того на сегменте отношения ради-
кально изменяются. Компоненты, которые имели определенную
последовательность в развитии, могут вопреки своему различному
возрасту поменяться местами в функциональной системе. Так,
например, при развитии спинальных сегментов морской свинки
соблюдается до некоторой степени правило осевого градиента,
т. е. плечевые сегменты закладываются и дифференцируются не-
сколько ранее, чем люмбальные сегменты, хотя и те и другие
гетерохронно ускоряются в своем развитии по сравнению с дру-
гими структурными образованиями спинного мозга. Однако, как
только нисходящие пути спинного мозга, берущие свое начало от
стволовых центров (ядро Даркшевича и др.), доходят до плече-
вых и люмбальных сегментов, значение последних сразу резко
изменяется. Люмбальные сегменты приобретают особую силу и
ведущую роль в функциональной системе прыжка. Такая резкая

переоценка отдельных фрагментов функциональной системы в мо-
мент консолидации ее оказывается прямым следствием архитек-
турных особенностей данной функциональной системы.
Этот пример, обнаруживающий решающую роль стволовых
интеграции, конечно, не единственный. Уже из исследований на-
шей лаборатории мы можем привести их несколько.
Так, например, начальная стадия (8 недель) развития челове-
ческого эмбриона характеризуется тем, что все нейроны, выра-
стающие через плечевое сплетение к верхней конечности, доходят
до мышц в точном соответствии с законом проксимо-дистального
развития, т. е. раньше иннервируется мышца плеча, затем мыш-
ца предплечья и, наконец, в последнюю очередь мышца дисталь-
ного расположения. Однако, как только наступает более поздняя
стадия развития (12—14 недель), когда нейроны стволовой ча-
сти мозга устанавливают свой контроль над моторными нейрона-
ми плечевых сегментов, происходит радикальная перемена этих
проксимо-дистальных отношений. Мышца предплечья и ее иннер-
вация приобретают сразу ведущее значение, благодаря чему про-
исходит спастическое удерживание предмета сжатыми пальцами
при еще недостаточной функциональной зрелости плечевой и ту-
ловищной мускулатуры.
Приведенных примеров, заимствованных мной из работ нашей
лаборатории, достаточно для того, чтобы оценить значение такого
критического положения, когда все фрагменты функциональной
системы объединяются к моменту рождения. Мы считаем поэто-
му, что самая закономерность консолидации и немедленно сле-
дующие за этим перемены в значимости отдельных фрагментов
системы должны стать предметом специального исследования.
Принцип минимального обеспечения
функциональной системы
Эта закономерность, подмеченная нами на примере развития
ряда функциональных систем, представляет огромное достижение
эволюции и, вероятно, одну из самых совершенных форм дости-
жения успеха в борьбе за «норму выживания». Она заключается
в том, что функциональная система, пройдя период консолида-
ции, становится в какой-то степени полноценной задолго до того,
как все ее звенья получат окончательное оформление и дефини-
тивное состояние. Функциональная система благодаря этому при-
обретает приспособленную роль в жизни новорожденного раньше,
чем она окончательно созреет. Нельзя не видеть в этой законо-
мерности важнейшего дополнительного фактора созревающих жи-
вотных в борьбе за существование. В самых разнообразных ус-
ловиях жизни различных животных могут быть созданы такие
условия, при которых спасение от врагов или добывание пищи

становится необходимым задолго до того, как все детали какой-
либо функциональной системы получат окончательное оформ-
ление.
Применяя морфологический и физиологический методы иссле-
дования, нам удалось показать, что эта тенденция функциональ-
ной системы «выйти в жизнь», прежде чем созреют все ее ком-
поненты, проявляется в самых разнообразных формах. Так, на-
пример, малёк аксолотля, выходя из икринки, попадает в
условия свободной жизни, где ему со всех сторон может грозить
опасность. Сильным средством, спасающим его от врагов, служит
плавание, и мы видим, что этот малёк способен производить до-
вольно быстрый плавательный бросок вперед, состоящий из ряда
волнообразных движений туловища. Казалось бы само собой ра-
зумеющимся, что все нейромускулярные синапсы туловищной му-
скулатуры к этому моменту окончательно созрели и только при
этом условии могут довольно быстро проводить возбуждение при
плавании.
Однако специальные исследования моей сотрудницы
Т. Т. Алексеевой показали, что если на этой стадии мальков ак-
солотля поместить в раствор кураре, то они продолжают свободно
плавать; это говорит о том, что кураре оказалось недеятельным.
Можно было бы думать, что кураре просто не проникает к ней-
ромускулярным синапсам малька аксолотля, однако на Самом
деле это не так. Если взять малька аксолотля более поздней
стадии, поместить его также в раствор кураре, достаточный для
того, чтобы полностью обездвижить взрослую особь, то получает-
ся крайне интересное явление: передняя часть тела и жабры
оказываются парализованными, в то время как хвостовая часть
туловища не подвергается действию кураре. В результате такой
комбинации условий отравленный маленький аксолотль продви-
гается вперед только одними волнообразными движениями хво-
стовой части туловища. Этот факт убеждает нас в том, что
сложная химическая система протоплазмы синапса созревает,
проходя ряд промежуточных стадий, а организм в целом исполь-
зует все минимальные фазные способности развивающейся про-
топлазмы проводить возбуждение для консолидации первичной
функциональной системы. Можно указать еще на один пример
подобного рода. В опытах Е. Л. Голубевой на зародышах мор-
ской свинки было показано, что прыжок эмбриона осуществляет-
ся уже на 25-й день беременности. Он заключается в коорди-
нированном соотношении передних и задних конечностей, причем
последние делают сильно отталкивающие движения.
Для нас ясно, что это соответствует как раз моменту кон-
солидации функциональной системы. Однако, если взять попереч-
ные срезы спинного мозга над люмбальными сегментами и обра-
ботать их по Вольтере — Кульчицкому, то можно увидеть, что

ни одно из нисходящих волокон спинного мозга еще не миэли-
низировано.
Каким же образом возбуждение от вышележащих отделов голов-
ного мозга распространяется до люмбальных сегментов и вызы-
вает в конце концов довольно мощные движения задней конеч-
ности?
Если стать на точку зрения тех авторов, которые считают,
что миэлин абсолютно необходим для проведения возбуждения, то
перед нами возникает непреодолимое затруднение. Вместе с тем,
если предположить, что миэлин совсем не нужен для координа-
ции процессов в довольно сложной функциональной системе, мы
должны прийти к другому противоречивому заключению. Тща-
тельный микроскопический анализ всех уровней нервной системы
зародыша этого возраста убеждает нас в том, что ни то, ни дру-
гое заключение неправильно. Стволовая область головного мозга,
где лежат основные аппараты, интегрирующие прыжок в целом,
оказывается полностью миэлинизированной, и, таким образом,
процесс распределения возбуждения в самом ответственном фраг-
менте функциональной системы является совершенным. Послед-
ний случай особенно убеждает нас в том, что вопрос о соотно-
шении миэлинизации и функции нервного волокна не может быть
решен в масштабе нервного волокна, а только в масштабе функ-
циональной системы в целом. Именно функциональная система
в целом определяет, какие структуры и ее фрагменты должны
быть к моменту функции обязательно созревшими, а какие могут
вступить в эту функцию даже и не совсем дифференцированными.
Из этого видно, что принцип минимального обеспечения является
подлинным принципом функциональной системы как целостной
организации и использован эволюцией как одно из средств в
борьбе за выживание новорожденного.
Заключение
В заключение считаю необходимым отметить ту роль, которую
должна приобрести концепция системогенеза в частных эмбрио-
физиологических исследованиях, и в особенности в подходе к эво-
люционным проблемам, изучаемым в плане эволюционной морфо-
логии.
Весь изложенный выше материал убеждает нас в том, что он-
тогенетическое созревание отдельных функциональных систем
осуществляется независимо от созревания целого органа и нахо-
дится в прямой связи с выборочным оформлением необходимых
в первую очередь структур. Только лишь в силу единства фор-
мообразовательного аппарата мы можем допустить влияние рано
созревающей части органа на поздно созревающие его части.
В качестве примера можно указать на раннее созревание двух

мышц конечностей аксолотля (mm. anconeus communis coracob-
rachial), которые опережают все остальные мышцы передней
конечности и служат для прижатия конечностей в момент пла-
вания личинки аксолотля. В этой стадии конечность как целый
орган еще не дифференцирована, однако в выборочном порядке
развитие отдельных ее структур гетерохронно ускоряется и, опе-
режая остальные структуры, уже включается в жизненно важную
функциональную систему эмбриона — плавание.
Можно привести много примеров, которые убеждают нас в
том, что в процессе онтогенеза происходит постепенная функ-
циональная фрагментация органа. Рассматривая это явление в
масштабе только органа, мы должны отметить, что оно целиком
совпадает с тем, что эволюционисты-морфологи определяют как
«полифункциональность» органа (Северцов, Матвеев, Емелья-
нов). Однако, с нашей точки зрения, это явление должно рас-
сматриваться в масштабе организма, т. е. в плане созревания его
жизненно важных функциональных систем. А это значит, что мы
должны рассматривать созревающий в эмбриогенезе орган как
арену, на которой разыгрывается постепенный и гетерохронный
захват отдельных его структур в интересах отдельных функцио-
нальных систем, в целом находящихся далеко за пределами этого
органа.
Это явление, названное нами функциональной фрагментацией
органа в онтогенезе, в значительной степени изменяет отноше-
ние эволюциониста-физиолога к органу как к объекту эволюцион-
ных исследований. Принятие концепции системогенеза расширяет
возможности оценки эволюции изолированного органа и, что осо-
бенно важно, делает понятным его трансформацию в зависимо-
сти от внешних факторов. При оценке этой трансформации осо-
бенно важно помнить, что внешние факторы, как бы они ни
изменялись (внезапно или медленно), всегда оказывают влияние
на функциональную систему в целом, а не на изолированный
орган.
Следовательно, во всех случаях трансформации органа ис-
следователь неизбежно должен пройти этап оценки специфиче-
ских особенностей соответствующей функциональной системы, ее
состава и ее реакций на соответствующие изменения внешней
среды.
Эволюционирует и изменяется под воздействием внешних
факторов всегда только функциональная система, а морфологи-
ческое изменение внешних органов есть только отдаленное и до
некоторой степени отраженное следствие этого изменения. Следо-
вательно, встав на позицию системогенеза и рассматривая от-
дельные органы только как фрагменты обширных функциональ-
ных систем, исследователь приобретает новое средство более со-
вершенного анализа морфологической трансформации органов.

Значение концепции системогенеза для чисто эмбриофизиоло-
гических исследований очевидно само по себе. С точки зрения
широкого понимания эмбрионального развития нет, например,
нерва вообще, так же как нет и мышцы вообще как каких-то
определенных субстратов любого эмбриона. Точно так же нет и
какого-то вполне определенного, нервного центра. Есть только
структуры, которые с той или иной степенью гетерохронности
приближаются к организации жизненно важных функциональных
систем, с которыми эмбрион должен появиться на свет.
Становится ясным, что такое выражение, например, как «хро-
наксия нерва зародыша», является, в сущности, физиологической
фикцией. В самом деле, из всего приведенного материала сле-
дует, что нерв, принадлежа какому-то определенному животному,
имеет специфическое отношение к функциональным системам
именно данного животного, а последние, созревая с известной
гетерохронией, определяют неравномерное созревание отдельных
волокон в пределах одного и того же ствола. Следовательно, фи-
зиолог, раздражая какой-то нервный ствол эмбриона, вмешивает-
ся в систему волокон, находящихся в динамическом процессе
различного и постепенного созревания. Благодаря этому всякое
указание на «возбудимость» нервов в данном случае теряет ка-
кое-либо специальное познавательное значение. Это есть возбуди-
мость каких-то волокон, обеспечивающих какие-то функциональ-
ные системы, находящиеся в какой-то стадии гетерохронного
развития.
Конечно, тип развития, например, синаптической передачи в
нейромускулярном синапсе будет более или менее одинаков для
всех моторных нейронов, имеющих отношение к поперечнополо-
сатым мышцам, и, следовательно, только в этом смысле можно
поставить вопрос для исследования. Это будет вопрос о стадиях
созревания моторного синапса вообще или приобретения возбу-
димости каким-то нервным волокном вообще.
Все это говорит о том, что если не исходить из общеэволю-
ционной точки зрения в оценке созревания функции, то любое
исследование специальных тканевых образований дает лишь весь-
ма ограниченный материал для суждения о стадиях созревания
данной ткани.
Учитывая особенности эмбриогенеза, т. е. движения от эквипо-
тенциальных образований ко все более и более дифференциро-
ванным, можно заранее сказать, что каждый исследователь част-
ного процесса тканевого созревания неизбежно будет иметь дело
со все более и более возрастающей способностью дифференциро-
ванно и максимально быстро отвечать на нанесенное раздра-
жение.
Изучение этих свойств созревающих в онтогенезе структур яв-
ляется совершенно необходимым, поскольку они составляют осно-

ву для более высокой интеграции функций. Однако само по себе
изучение эмбриогенетических превращений частных возбудимо-
стей и реакций в свете широкого эволюционного аспекта имеет
смысл только тогда, когда будет точно установлено, в пределах
какой функциональной системы и в какой стадии ее развития
включается изучаемая морфологическая структура или реакция
зародыша.
В этом состоит смысл системогенеза как ведущей закономер-
ности эмбрионального развития. Именно он определяет смысл,
тип развития и быстроту созревания какой-либо изолированной
частной деятельности организма.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
УЗЛОВЫХ ПРОБЛЕМ
УСЛОВНОГО РЕФЛЕКСА *
Вступительные замечания
Хорошо известно, что учение об условных рефлексах в послед-
ние десять лет широко распространилось по всему миру, про-
никло даже в те нейрофизиологические лаборатории, которые
традиционно занимались только тонким анализом самого нервного
процесса (Fessard, Bremer, Morell, Magoun и др.). Это привело к
тому, что в настоящее время учение об условных рефлексах и
общая нейрофизиология начинают объединять всю работу по изу-
чению мозга.
Такое широкое обращение к методу условных рефлексов не
случайно. Оно детерминировано историческими закономерностями
развития самой общей физиологии нервной системы, которые мы
постараемся показать в дальнейшем. Девятнадцатый век не ста-
вил перед нейрофизиологом-аналитиком вопрос: для чего нужны
те тонкие процессы, которые он изучает? Считалось само собой
разумеющимся, хотя бы в общем натуралистическом плане, что
аналитически изучаемые нервные процессы и есть те самые про-
цессы, которые непосредственно участвуют в работе центральной
нервной системы, создавая приспособительные реакции целого ор-
ганизма.
Развитие электронной техники направило усилия нейрофизио-
логов на изучение еще более тонких процессов нервной системы,
протекающих уже в одной нервной клетке и даже на молеку-
лярном уровне. Однако это прогрессирующее утончение аналити-
ческой стороны исследования таило в себе принципиальные про-
тиворечия, которые и не замедлили выявиться. Оказалось, что,
чем более глубокие и тонкие процессы исследует нейрофизио-
лог, тем дальше он уходит от того, что является конечной целью
всякого нейрофизиологического исследования, а именно понима-
ние работы целого мозга, целостного поведения, психической дея-
тельности, а затем и управление работой мозга в условиях нормы
и патологии.
Естественно, что мысль прогрессивных нейрофизиологов обра-
тилась в сторону комплексных актов поведения животных, закон-
* Опубликовано в книге «Философские вопросы физиологии высшей нерв-
ной деятельности и психологии» (М., 1963).

ченных нейрофизиологических единиц интегративной деятельно-
сти организма. Вот здесь-то и выявилось, что единственным
физиологическим принципом деятельности целого мозга, объяс-
няющим целостное поведение животного и человека, служит
принцип условного рефлекса.
Стало общепризнанным положение, что тончайшие процессы
нервной системы приобретают свой высший смысл и занимают
свое истинное место в архитектуре целостных поведенческих ак-
тов только в том случае, если само изучение их непрерывно со-
относится с образованием и проявлением условного рефлекса.
Так подготавливался и возник современный этап изучения
высшей нервной деятельности, когда тонкое нейрофизиологиче-
ское исследование и изучение условного рефлекса органически
объединились в одной лаборатории.
Условный рефлекс стал рассматриваться как самый необходи-
мый фактор деятельности мозга. Именно этим объясняется то,
что традиционные международные симпозиумы по изучению моз-
га получили название «Механизмы мозга и обучение».
Совершенно очевидно, что мы, ученики и последователи
И. П. Павлова, не можем не заметить и недооценить этот прин-
ципиально новый этап в изучении глубинных нейрофизиологиче-
ских законов формирования условного рефлекса как единицы це-
лостного поведения в связи с изучением его архитектурных осо-
бенностей.
Кроме того, параллельно с ростом популярности условного
рефлекса в собственно нейрофизиологических лабораториях нара-
стало внимание к нему и среди клиницистов и, что особенно
важно, в среде фрейдистов. Эти последние или полностью игно-
рируют значение условного рефлекса как фактора высшей нерв-
ной деятельности человека, или делают попытку привлечь его к
психоаналитическим приемам лечения, которые по своей сути не-
совместимы с материалистическим подходом к изучению челове-
ческой психики.
Отсюда появляется необходимость установления тесного кон-
такта физиологов высшей нервной деятельности с психологией
как наукой, охватывающей наиболее общие и наиболее тонкие
проявления человеческого поведения. Формулируя пограничные
проблемы и устанавливая взаимный контакт, мы сможем найти
точки соприкосновения для совместной разработки наиболее
принципиальных и решающих проблем психической деятельности
человека. Это, в свою очередь, позволит нам заполнить тот раз-
рыв, который создавался на протяжении ряда лет между физиоло-
гией высшей нервной деятельности и психологией.
Все отмеченные выше факты приводят к выводу, что Совеща-
ние по философским вопросам учения о высшей нервной дея-
тельности вполне своевременно. Оно должно дать философский

анализ нового уровня и нового этапа в развитии учения об ус-
ловных рефлексах в связи с богатейшими достижениями в обла-
сти общей физиологии нервной системы и тем самым послужить
толчком для дальнейших, более эффективных исследований.
Трудно представить философский анализ какого-либо научно-
го направления, тем более такого разветвленного, как учение
И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, без конструк-
тивных предложений конкретного его развития и формулировки
ближайших исследовательских задач.
Методология диалектического материализма тем и сильна, что
позволяет перейти на более высокий уровень обобщений и напра-
вить научное исследование по более эффективным путям, веду-
щим к разрешению проблем.
Очень часто приходится встречать в общем правильную фор-
мулировку, что философское осмысливание результатов исследо-
вания и анализ существующего уровня науки под углом зрения
методологии диалектического материализма предупредят ошибоч-
ное отклонение ученого в его собственной работе и позволят ему
правильно разобраться во всех неприемлемых для нас (с идеоло-
гической точки зрения) научных теориях.
Все это так и абсолютно верно. Но все же, с конструктив-
ной точки зрения, это только половина дела. Деятельность не
ошибающегося, но и не развивающего науку исследователя едва
ли может служить показателем того, какая огромная движущая
сила скрыта в диалектико-материалистическом методе.
В этом смысле настоящее совещание должно дать большой эф-
фект, поскольку в изучении высшей нервной деятельности назре-
ло много противоречий и новых принципиальных вопросов, по ко-
торым совершенно необходима взаимная консультация специали-
стов по физиологии высшей нервной деятельности. Без
разрешения этих вопросов, как я думаю, мы не сможем устано-
вить правильного пути для более эффективной разработки всем
нам близкой проблемы условного рефлекса.
Мы не должны забывать одного важного факта, что в школе
И. П. Павлова в годы ее бурного роста по необходимости было
высказано много рабочих гипотез и предположений. Это составля-
ет естественный признак роста школы. Однако логика научного
прогресса такова, что в процессе исследовательской работы все
большее и большее количество «вероятных» положений получает
свою проверку, в результате которой они или переходят в раз-
ряд достоверных и прочно доказанных истин, или, наоборот, не
выдерживают экспериментальной проверки и заменяются более
приемлемыми рабочими гипотезами.
Чрезвычайно тяжелым обстоятельством для развития науч-
ной школы выступает такое положение, когда все многочислен-
ные гипотезы, и достоверные, и вероятные, и даже сомнитель-

ные, вдруг сразу приобретают значение нерушимых догм, абсо-
лютно достоверных истин. История науки показывает, что с этого
момента обычно задерживается прогресс научных исследований,
прекращаются поиски новых путей, начинается рост вширь, воз-
никает бесконечное дублирование и варьирование незначитель-
ных экспериментов без заметных признаков обобщений и движе-
ния вперед.
Хотя в школе И. П. Павлова и имеются все условия для про-
грессивного развития его идей в большом количестве лаборато-
рий его учеников, тем не менее мы должны сказать, что целый
ряд важнейших вопросов, составляющих фундамент общего на-
правления, не подвергался серьезному анализу и не получил раз-
вития в связи с бурным ростом смежных дисциплин, и в особен-
ности в связи с развитием общей физиологии нервной системы.
Так, например, за последние 15 лет в связи с развитием тон-
ких электронных методов исследования нервной системы, допу-
скающих вмешательство в любые области мозга и любые клетки
нервных центров, совершенно изменили свое лицо прежние ней-
рофизиологические концепции об интегративных процессах мозга
и природе основных его процессов — возбуждения и торможения.
В настоящее время мы — свидетели того, как рухнули прежние
представления Шеррингтона об интегративной деятельности моз-
га и на совершенно новых материалах закладывается фундамент
современных представлений о деятельности целого мозга.
Хорошо известно, что Павлов, сделав гениальное открытие
условного рефлекса, был поставлен в начале нашего века перед
тяжелой необходимостью использовать современную ему, весьма
бедную, нейрофизиологию для выработки представлений о кон-
кретных нервных механизмах как самого условного рефлекса, так
и многих форм его проявления (иррадиация процессов возбуж-
дения и торможения, отрицательная индукция, корковое торможе-
ние и т. д.). И действительно, только гений мог на основе аб-
солютно несовершенной нейрофизиологии того времени построить
такие рабочие концепции, которые послужили толчком к продук-
тивным научным исследованиям на протяжении десятков лет. Но
это все же были только гипотезы о механизмах корковой дея-
тельности, которые с разных пунктов «входа» и «выхода» засека-
ли таинственные механизмы «черного ящика».
В настоящее время полностью изменила свое лицо прежняя
нейрофизиология. Разработаны электронные методы прямого
внедрения в «черный ящик», открыты совершенно новые законы
в деятельности мозга и вырастает совершенно новая концепция
о механизмах интегрирования многочисленных процессов мозга.
Наряду с этим все то, что было вложено И. П. Павловым в трак-
товку механизмов высшей нервной деятельности 50 лет назад, по
сути дела остается в силе и сейчас и во многих случаях про-

должает еще служить основой для понимания условного рефлекса
и его физиологических превращений.
Возникает естественный вопрос: имеют ли какое-либо отноше-
ние к процессам высшей нервной деятельности все современные
достижения по изучению физиологии нервной системы? Можно
ли установить логический контакт между этими достижениями в
области нейрофизиологии и руководящими концепциями павлов-
ского учения?
Я считаю, что такой контакт должен быть установлен немед-
ленно; чем дальше, тем труднее будет создать органическое
единство между нейрофизиологией и физиологией высшей нерв-
ной деятельности. Мы должны помнить, что овладение современ-
ным уровнем нейрофизиологии потребует чрезвычайно напряжен-
ного труда. Поэтому естественно, что уже сейчас должны быть
намечены те принципиальные и узловые вопросы учения о выс-
шей нервной деятельности, которые требуют первоочередного ана-
лиза их на основе последних успехов нейрофизиологии.
Все, что говорилось выше, касается контакта высшей нерв
ной деятельности с «низшими» закономерностями в работе цент-
ральной нервной системы. Они должны создать естественный
фундамент для высшей нервной деятельности, не снимая, однако,
специфических черт, определяющих ее отношение к высшим фор
мам поведения животных и человека. И даже больше того, фи-
зиолог высшей нервной деятельности должен иметь свою собст-
венную специфическую тактику в использовании современного
нейрофизиологического материала. Он должен помнить, что ус-
ловный рефлекс есть высшая интегративная закономерность в
деятельности мозга, подчиняющая себе и приспосабливающая к
себе соответствующим образом все отдельные процессы нервной
системы, которые обычно служат объектом изучения тонкими
аналитическими приемами.
Необходимо, однако, оговорить связь физиологии высшей
нервной деятельности с психологией, с изучением психических
явлений и высших форм сознательной деятельности. К сожале-
нию, приходится отметить, что искусственно поддерживаемый на
протяжении ряда лет разрыв между физиологией и психологией
оказал огромное отрицательное влияние на прогресс нашей со-
ветской науки в изучении психической деятельности на основе
общепризнанных законов высшей нервной деятельности. Я хочу
сказать, что при тесном контакте высшей нервной деятельности
с психологией мы пошли бы вперед к изучению «психического»
гораздо более быстрыми шагами, чем идем сейчас.
Достаточно указать, что уже Павлов наметил целый ряд про-
блем пограничного значения, к которым мы могли бы «прокла-
дывать туннели», идя навстречу друг другу. Можно указать, на-
пример, на «рефлекс цели», вторую сигнальную систему и др.

В самом деле, разве цель, формирующая в деталях предстоя-
щее действие, цель, без которой вообще не совершается ни одно
действие человека, разве она не достойна того, чтобы объединить
физиолога и психолога в их исследовательской работе? В этом
смысле данное совещание должно помочь и физиологам и психо-
логам сформулировать пограничные проблемы, которые, являясь
для физиологов в какой-то степени психологическими, а для пси-
хологов — физиологическими, закрыли бы пропасть, незаконно
существующую между нашими науками уже много лет.
В настоящем докладе будет сделана попытка на основании
анализа существующих данных сформулировать некоторые новые
положения относительно некоторых затронутых выше методологи-
ческих проблем павловского учения. При этом надо иметь в виду,
что многие частные, хотя бы и в высшей степени актуальные,
вопросы не могут быть здесь, естественно, разобраны, как, напри-
мер, отдельные рабочие гипотезы о механизмах образования ус-
ловного рефлекса, представления о соответствии новых данных
нейрофизиологии главным теориям механизма движения нервных
процессов и т. д. Я обращу внимание по преимуществу на основ-
ные методологические проблемы, от правильного разрешения ко-
торых зависит само понимание частных вопросов.
Прежде всего я остановлюсь на исторических корнях самого
рефлекса и попытаюсь показать, что он представляет собой вы-
ражение универсальных законов, поддерживающих пространст-
венно-временную структуру материального мира.
Этот анализ происхождения условного рефлекса неизбежно
должен закончиться преобразованием и расширением общеприня-
той рефлекторной теории, так называемой классической, ведущей
свое начало от Декарта. Эта теория давно уже стала, по выра-
жению И. П. Павлова, «первобытной», и в настоящее время она
в своем прежнем архитектурном выражении («рефлекторная
дуга») представляет собой несомненную помеху для дальнейшей
разработки нейрофизиологического фундамента целостного пове-
дения животного.
Едва ли надо говорить, что рефлекторная теория, сформули-
рованная Декартом, сыграла революционную роль в развитии фи-
зиологии нервной системы. В течение 300 лет она успешно на-
правляла мысль в тысячах исследований. Но вместе с тем на
современном уровне науки она значительно ограничивает воз-
можности объяснения именно целостного поведения животных и
человека.
Мы уже давно проводим работу по расширению классической
рефлекторной теории. Теория функциональной системы, сформу-
лированная нами еще в 1935 г., в настоящее время является
пока наилучшей формой физиологического преодоления недостат-
ков рефлекторной теории. Однако только через 11 лет после

опубликования принципа функциональной системы все основные
физиологические черты этого принципа были развиты в кибер-
нетическом направлении и в настоящее время разрабатываются
в самых различных областях физиологии, психологии, лингвисти-
ки и т. д.
Естественным развитием этих двух разделов доклада служит
формулировка тех физиологических основ и процессов, которые
предшествовали в истории живого мира появлению психических
функций. Именно в первичных проблесках психического и их
развитии до высших форм мыслительной деятельности человека
надо искать фактическое объединение условного рефлекса и
психического, которое составляет для нас, физиологов высшей
нервной деятельности, одну из важнейших философских проблем.
Условный рефлекс как отражение
пространственно-временно́й структуры мира
Диалектический материализм рассматривает пространство и
время как формы существования и движения материи. Это зна-
чит, что только через изменение материальных физических тел
и законов их взаимодействия мы можем познать пространство и
время.
На разных этапах развития науки представления о простран-
стве и времени базировались на различной материальной основе
в полной зависимости от успехов физики. Так, например, несколь-
ко десятков лет тому назад, когда основные представления физи-
ки покоились на взаимодействии твердых тел, были созданы кон-
цепции о пространстве и времени в полной зависимости от их
свойств, со всеми вытекающими отсюда ограничениями и недо-
статками (прерывность, противоречивость законов).
С успехами физики в области изучения электромагнитной ос-
новы всех видов материальных тел на сцену выступила электро-
магнитная «матрица», связывающая все формы движения и со-
стояния материального мира. В частности, вполне обоснованная
теория относительности могла возникнуть только с развитием в
науке представлений об универсальности этих электромагнитных
процессов, заполняющих собой мировое пространство, и благо-
даря этому удалось сформулировать новые способы связей между
всеми материальными явлениями Вселенной (А. Эйнштейн).
В аспекте интересов настоящего доклада важно установить,
что пространство и время, взятые в отдельности, не являются
тем абсолютным законом Вселенной, каким служит комплекс
«пространство — время». Однако для оценки составляющих фак-
торов очень важно знать, что оба они почти никогда не играют
одинаковую роль в тот или иной момент. Мы всегда сталкиваем-
ся с тем, что какой-то отдельный параметр этой абсолютной

основы материального мира приобретает на данный момент ве-
дущее значение.
В этом смысле надо различать две совершенно различные
плоскости оценки пространства и времени — общефилософскую,
гносеологическую и соотносительную, т. е. пространство и время
как факторы приспособления живой природы.
Оценивая гносеологическое значение пространства и времени,
А. Д. Александров пишет: «Основываясь на законах движения
материи, теория пространства и времени отвлекается от конкрет-
ных свойств предметов и процессов, с тем чтобы выделить имен-
но общие законы пространственных и временных отношений и
свойств. Она необходимо абстрагирует пространственные и вре-
менные формы от их конкретного материального содержания, так
как иначе она и не была бы теорией пространства и времени»
(1959, с. 94). (Курсив мой.— П. А.).
Эта формулировка, совершенно приемлемая в общем фило-
софском плане, оказывается недостаточной для наших целей.
В самом деле, поскольку пространство и время как абсолютные
факторы материального мира имели место во все времена преоб-
разования Вселенной, то в масштабе нашей планеты они, есте-
ственно, были изначальной структурой материального мира и
имели свои абсолютные свойства задолго до появления и разви-
тия живой материи на Земле. Уже первые формы живого ве-
щества и примитивные живые существа были «вписаны» в
основные законы пространственно-временных соотношений, и эти
последние стали абсолютными факторами приспособления живой
материи к внешнему миру, определившими ее выживание.
Этот кардинальный факт эволюции коренным образом изме-
няет наше отношение к теории пространственно-временных соот-
ношений. Мы не можем остаться только на уровне гносеологи-
ческого абстрагирования его параметров, а должны оценить все
разнообразие временной структуры мира в аспекте прогрессив-
ной эволюции живой материи. Мы, несомненно, встречаемся здесь
с новыми факторами материального мира, в котором пассивное
отношение к параметру времени в процессе бесконечного движе-
ния материи обогатилось новым качественным фактором —
активным отношением живой материи к всевозможным превра-
щениям пространственно-временной структуры неорганического
мира.
К сожалению, мы не нашли в современной философской ли-
тературе анализа этого узлового пункта эволюции. Время как
фактор эволюции живых существ на земном шаре и важнейший
параметр развития их нервной деятельности никогда не под-
вергалось серьезному анализу, и потому этот важнейший для
физиологии высшей нервной деятельности вопрос фактически
приходится разрабатывать заново.

Что для нас наиболее важно во временных соотношениях
неживой и живой природы?
Первым и существенным моментом является то, что основные
формы движения материи в рамках пространственно-временных
факторов существовали и в неорганической природе задолго до
возникновения первых живых существ на земном шаре. Это, ко-
нечно, важный фактор. Он сам по себе делает очевидным, что
живая материя, «вписавшись» в уже готовую пространственно-
временную систему мира, не могла не отразить ее свойства, ее
архитектуру, если только эти свойства имели отношение к основ-
ному свойству самой живой материи — выживаемости.
С того момента, когда на Земле возникла жизнь, отношение к
отдельным параметрам пространственно-временной структуры со
стороны этой качественно новой формы материи кардинально из-
менилось. Гора, например, как форма неорганической материи,
не относится избирательно к климатическим и метеорологическим
факторам, которые на нее действуют. Для горы не существует
той проблемы, которая возникла заново с появлением живой ма-
терии и которую можно формулировать двумя словами: «приспо-
собиться и выжить». Для живых существ с момента их форми-
рования в процессе эволюции весь внешний неорганический мир
со всеми его многообразными воздействиями стал «взвешиваться»
только на этих весах прогрессивной эволюции.
Появилось активное отношение к внешним неорганическим
факторам и неизбежно последовавшее за этим их разделение на
две большие категории — вредных для жизни и способствующих
ее сохранению.
Начиная с этого момента, все разнообразные формы движения
материи в рамках временной структуры мира стали распреде-
ляться первичными живыми существами по этой реципрокной
схеме, а живая материя начала отражать и закреплять в своей
структуре эти универсальные закономерности.
С какими временными параметрами движения материи в неор-
ганическом мире нашей планеты столкнулась первичная и при-
митивная жизнь? А еще точнее, в рамках каких временных па-
раметров формировалась сама живая материя?
К сожалению, на этот вопрос мы не имеем ответа в современ-
ной философской и биологической литературе, поскольку гносео-
логическое абстрагирование фактора времени оттеснило на зад-
ний план разработку временной структуры неорганического мира
именно в том аспекте, который помог бы нам выявить значение
этой структуры для прогрессивной эволюции живых организмов.
Это ставит нас перед необходимостью вычленить те особенные
черты временной структуры материального мира, которые яви-
лись своего рода «категорическим императивом» для развития
жизни на Земле.

Как разрешается сейчас проблема пространства и времени в
философском аспекте?
Обсуждая проблему пространства и времени с точки зрения
диалектической методологии в связи с анализом особенностей
элеатской философской школы, Гегель пишет: «Сущность време-
ни и пространства есть движение потому, что оно всеобще; по-
нять его, значит высказать его сущность в форме понятия». Раз-
бирая эти положения Гегеля, В. И. Ленин отмечает на полях сво-
их заметок в «Философских тетрадях»: «верно!»
При любой попытке конкретизировать пространственно-вре-
менную структуру материального мира, мы неизбежно встречаем-
ся с последовательным перемещением тел в пространстве, после-
довательными воздействиями одного тела на другое, последова-
тельным развитием фаз движения и преобразования материи.
Резюмируя эти рассуждения, мы можем сказать, что, с точки
зрения диалектического материализма, наиболее существенной
чертой пространственно-временной структуры мира, определяю-
щей временное отношение первичных организмов к внешнему
неорганическому миру, служит последовательность его воздейст-
вий независимо от качества энергии этих воздействий. Тем са-
мым мы вычленяем временной параметр отношения организма к
неорганическому миру как в какой-то степени самостоятельный
фактор для понимания его приспособительных превращений.
Мы поставили перед собой конкретный вопрос: с какими фор-
мами и вариантами этого основного временного фактора — после-
довательности воздействий — встречается организм? Каким обра-
зом дробится всеобъемлющее движение материи в рамках абсо-
лютного временного параметра — последовательности явлений?
Иначе говоря, с какой уже готовой временной структурой неор-
ганического мира, вынуждающей к приспособлению, встретились
первичные организмы на нашей планете?
Мы постараемся вычленить некоторые временные параметры
из основной формы — последовательности и проанализировать то
значение,'которое они могли иметь для приспособительных отно-
шений первичных организмов.
Первая возможность этого — существование ряда таких по-
следовательных явлений, каждое из которых никогда не повто-
ряется на протяжении жизни данного организма. Символически
этот ряд мог бы быть изображен так; а, б, е...
Несомненно, факторы неорганического мира а, б и т. д. свя-
заны между собой причинно-следственными отношениями и раз-
виваются в последовательном порядке; несомненно также, что они
могут оказывать при этом последовательные воздействия на ор-
ганизм. Однако ни одно из этих воздействий никогда не должно
иметь повторного действия на организм. Конкретно это могут
быть солнечное затмение, необычайной силы гроза или ураган,

прохождение кометы вблизи Земли и т. д. Но могут быть, ко-
нечно, неповторяющиеся воздействия и более близких к организ-
му окружающих его факторов.
Конечно, некоторые из этих неповторяющихся воздействий
внешнего мира могут иметь какое-то существенное значение для
организма — разрушительное или благотворное — и первичный
организм мог или противостоять этому внезапному действию с
помощью уже имеющихся у него возможностей, или разрушить-
ся. Однако эти воздействия для него были бы всегда внезапными.
Возможна, однако, другая временная структура в последова-
тельности внешних воздействий на организм: некоторые отдель-
ные факторы внешнего мира могут повторять свое действие через
определенные промежутки времени и, следовательно, могут быть
названы «повторяющимися рядами последовательных воздейст-
вий». Символически эта вторая возможность может быть изобра-
жена так: (абвг), (абвг), (абвг) ...(абвг).
Мы можем иметь в неорганическом мире последовательность
событий, которые ритмически повторяются в том же составе и в
том же порядке следования компонентов. Пусть это будут, напри-
мер; день, вечер, ночь, утро или лето, осень, зима, весна.
Оба эти ряда последовательно развивающихся явлений неор-
ганического мира имеют абсолютную направленность и связаны
с астрономическими закономерностями, хотя длительность ритмов
в обоих случаях различна, и, следовательно, повторяемость этих
циклов может иметь разное значение для организмов с различной
длительностью жизни.
До сих пор мы брали в качестве примеров такие ряды после-
довательно развивающихся событий, которые обладают свойством
абсолютной устойчивости. Но мыслимы также и такие последова-
тельные явления, которые, обладая тем же параметром повторяе-
мости или возвращаемости, вместе с тем имеют свойство относи-
тельной устойчивости. Так, например, дерево, растущее на берегу
реки и имеющее определенный возраст, может быть местом оби-
тания для различных видов животных только на протяжении оп-
ределенного срока, после которого оно будет сменено другими
такими же или отличающимися деревьями. Однако на протяже-
нии срока своей жизни это дерево будет представлять собой се-
рию последовательных, ритмически повторяющихся явлений,
имеющих место в различные времена года, особенно для северных
широт.
Таким образом, как в первом случае, так и во втором мы име-
ем один главнейший временной признак последовательно разви-
вающихся событий — повторяемость, абсолютно устойчивую и от-
носительно устойчивую в масштабе жизни организма.
Конечно, само свойство повторяемости явлений неорганическо-
го, а позже и органического мира как частный параметр абсолют-

ной пространственно-временной последовательности может иметь
бесконечные вариации в длительности самих ритмов, их устой-
чивости, составе и продолжительности отдельных компонентов,
их пространственной локализации и т. д., однако при всех этих
вариантах параметр повторяемости будет наиболее характерным
и специфическим.
До сих пор мы разбирали последовательность явлений неорга-
нического и отчасти органического мира только с одной целью:
выделить различные временные параметры неорганического мира,
которые неизбежно должны были воздействовать на органическую
материю уже при самом ее возникновении. Однако эти временные
параметры (неповторяемость, повторяемость, длительность, устой-
чивость, изменчивость и т. д.) нами были изложены безотноси-
тельно к другому их важному качеству, которое они приобретают
специально при взаимодействии с живой природой; это — свойст-
ва существенности и несущественности данных параметров для
поддержания жизненного процесса
Несомненно, уже на самых первых этапах организации живо-
го вещества, еще на стадии первичных коацерватов, изменения
внешних материальных условий «классифицировались» зачатками
живого вещества как «вредные» и «полезные» именно по крите-
рию «существенности». Эту форму отношения первичных форм
живой материи к внешним воздействиям особенно полно характе-
ризует А. И. Опарин (Опарин, 1957).
Несмотря на относительное постоянство неорганических усло-
вий, в которых зародилась жизнь (глубины первородных океа-
нов), даже и в той ситуации имелась последовательная смена
внешних воздействий на первичные живые тела, которая могла
производить своего рода первичный естественный «отбор» наи-
более устойчивых образований типа «открытых многомолекуляр-
ных систем» (смена температур, реагирующих веществ, течений,
приливы и отливы и т. д.).
Однако это последовательная смена внешних воздействий при-
обрела особенно большое значение тогда, когда первичные живые
существа получили способность размножаться и рассеиваться по
различным водным пространствам с разным составом экологи-
ческих факторов.
На этом этапе последовательность как универсальное свойст-
во движения неорганической материи, составляющее существен-
ное условие для выживания, приобрела исключительное значе-
ние. Сезонные, суточные ритмы, эпизодические, неповторяющиеся
воздействия в самом океане, как и огромное количество ритмиче-
ски повторяющихся воздействий, связанных с астрономическими
факторами,— все это составило основной фонд факторов «окру-
жающей среды», которые приобрели избирательное жизненное
значение для различных организмов.

Еще большее количество вариаций повторяемости возникло с
того момента, когда первичные организмы приобрели способность
к активному передвижению. Тогда всякое повторное движение
около неподвижного неорганического объекта приводило к пов-
торным более или менее однотипным воздействиям. Исключитель-
ное значение этот тип повторного воздействия внешнего мира
имеет в жизни человека с развитием его широчайших возмож-
ностей к перемещению.
В данный момент нам важно одно, что и в этом периоде вре-
менная структура окружающего организм неорганического мира
осталась той же и включила в себя три основные формы:
1) действие относительно постоянных факторов,
2) действие последовательных рядов повторяющихся факто-
ров (ритмически или апериодически);
3) действие последовательных рядов никогда не повторяю-
щихся факторов.
Все эти факторы могли быть ближайшими и отдаленными воз-
действиями, также, конечно, передающимися через непосредствен-
ную водную среду.
Мы уже отмечали, что последовательный ряд никогда не пов-
торяющихся воздействий практически имеет одно существенное
значение для жизни организмов: отдельные звенья этой цепи
внешних явлений могут быть несовместимы с жизнью в силу
своего экстремального значения. Они уже самим своим единст-
венным и внезапным воздействием могут нарушить устойчивость
организовавшейся живой материи и привести ее к распаду. Ина-
че говоря, на этот вид внешних воздействий, как, впрочем, и на
все другие, распространяет свое влияние правило существенно-
сти для сохранения жизни.
Хотя эти последние воздействия и оказывались только «вред-
ными» или «полезными» неповторяющимися эпизодами для жи-
вой материи, сами по себе они всегда были звеньями непрерыв-
ных и последовательно развивающихся явлений в общем потоке
эволюции пространственно-временной структуры материального
мира. Они встречались с жизненным циклом организмов, так
сказать, по касательной.
Из этого ясно следует, что эти никогда не повторяющиеся воз-
действия не могли оказать какое-либо решающее влияние на
эволюцию высших форм приспособления живой материи к окру-
жающим условиям и, следовательно, не могли стать факторами
организации самой протоплазматической структуры живых орга-
низмов.
Представим себе на минуту, что временная структура неорга-
нического мира состояла бы только из первой формы движения
материи — из ряда последовательных и никогда не повторяющих-
ся явлений. Смогла бы при этом условии развиваться на Земле

жизнь в ее стабилизованных, имеющих всегда приспособительное
значение структурах? Нет, не могла. Живой организм не мог бы
иметь устойчивой и прочной структуры, ибо последняя может
появиться только как результат отражения ритмически и апе-
риодически повторяющихся воздействий неорганической приро-
ды. Само понятие «приспособление» потеряло бы всякий смысл в
этом мире всегда новых, никогда не испытывавшихся организмом
воздействий.
Совершенно очевидно, что из общего потока событий прост-
ранственно-временной структуры мира только ритмически и апе-
риодически повторяющиеся явления смогли стать временной ос-
новой для развития приспособительных реакций первичных ор-
ганизмов.
Итак, мы пришли к решающему выводу относительно эволю-
ции организмов в зависимости от постоянных свойств временной
структуры неорганического мира.
Этот вывод можно формулировать следующим образом: осно-
вой развития жизни и ее отношения к внешнему неорганическо-
му миру явились повторяющиеся его воздействия на организм.
Именно эти воздействия, как результат изначальных свойств
пространственно-временной структуры неорганического мира,
обусловили собой всю анатомическую организацию и приспособи-
тельные функции первичных живых существ. В этом отношении
организация живых существ представляет собой в подлинном
смысле слова отражение пространственно-временных параметров
их конкретной среды обитания.
Естественно, что относительное постоянство пространственно-
временных соотношений организма с внешним миром может быть
рассматриваемо в качестве вариаций повторяющегося воздейст-
вия на организм. Все дело в том, какие конкретные временные
соотношения имеются между продолжительностью жизненного
цикла организма и длительностью внешнего воздействия.
Постоянным (относительно) воздействием условно можно счи-
тать такое, которое перекрывает по своей длительности миллионы
жизненных циклов, как, например, наличие кислорода в атмосфе-
ре; относительно менее постоянным можно считать такое, кото-
рое перекрывает лишь тысячи жизненных циклов, как, например,
природные факторы данной местности; и, наконец, еще менее по-
стоянным,— например, влияние какого-либо мелиоративного или
водного преобразования, которое может по своей длительности
перекрыть всего лишь сотни жизненных циклов.
Кроме того, ритмические и апериодические воздействия внеш-
него мира уже на первичные организмы могли быть двух
видов — тех самых, которые обязательны и для высших живот-
ных. Одни из них — это ритмические воздействия внешних усло-
вий на организм, находящийся в неподвижном состоянии. Другие,

также ритмические или апериодические, зависят, однако, от
повторяющихся движений самого организма. Однако в обоих слу-
чаях мы имеем принципиально тождественный конечный про-
цесс — повторяющееся воздействие каких-либо внешних факторов
на организм.
Итак, проделанный выше анализ приводит нас к выводу, что
именно эта форма временных соотношений — повторяющиеся воз-
действия — представляет собой универсальную форму связи уже
сложившихся и индивидуализировавшихся живых существ с ок-
ружающей их средой.
Такой вывод немедленно ставит перед нами вопрос: с помощью
каких же конкретных механизмов эти жизненно важные повто-
ряющиеся воздействия делают организм приспособленным к
ним?
В каких внутренних процессах живой протоплазмы могли бы
отражаться эти повторные воздействия внешнего неорганического
мира на уже оформившиеся живые существа?
Для ответа мы можем использовать общепринятое представ-
ление, что простейшие живые существа — это «открытые систе-
мы», которые связаны с окружающей средой через ряд химиче-
ских превращений, начинающихся на границе живой многомоле-
кулярной протоплазмы и продолжающихся в форме целой цепи
отдельных реакций, которые заканчиваются вредным или полез-
ным для жизни итогом. Таким образом, каждое из внешних по от-
ношению к организму последовательных явлений благодаря осо-
бенным свойствам живой протоплазмы отражается в протоплазме
самого живого существа в форме более или менее длинных цепей
химических превращений.
Эта цепь реакций может иметь обменный характер, поддер-
живающий жизнь организма, его самовоспроизведение, но может
оказаться вредной, не поддерживающей жизненный процесс. Од-
нако, несмотря на эти два биологически противоположных исхо-
да, и те и другие воздействия вызывают ряд последовательных и
вполне закономерных химических превращений. Здесь-то и вы-
ступает на первый план тот основной параметр пространствен-
но-временной структуры неорганического мира, который всегда
играет доминирующую роль в развитии живой материи, а именно
повторяемость явлений и воздействий.
Сейчас нетрудно установить, к каким реальным последствиям
могли привести те воздействия на организм, которые имели су-
щественное значение для его выживания и повторялись или были
постоянными на протяжении миллионов лет.
По общему признанию биохимиков, любое внешнее воздейст-
вие на первичные организмы неизбежно служило отправным
пунктом для образования целых цепей химических процессов и
взаимодействий, кончавшихся или разрушением организма, или,

наоборот, укреплением его метаболической стабильности. Но вме-
сте с тем повторяющиеся много раз одни и те же последователь-
ные ряды воздействий неизбежно приводили к облегченному и
ускоренному катализаторному типу развития этих цепных про-
цессов. Создавались доминирующие линии цепных химических
реакций.
Таким образом, оценка всех условий развития первичных ор-
ганизмов под воздействием постоянных и много раз повторяющих-
ся воздействий приводит нас к выводу, что именно эти последо-
вательные ряды воздействий составляли основную причину
первичной структурной организации живых существ.
Вне повторяющихся воздействий внешнего неорганического
мира на организм нет других путей, которые смогли бы создать
доминирующие цепи обменных и других химических реакций.
Именно повторяемость последовательно развивающихся внеш-
них воздействий, существенных в том или другом отношении для
жизни организма, смогла создать непрерывную и последователь-
ную цепь химических реакций в протоплазме организма.
На этой основе в эволюции жизни на Земле происходит одно
весьма значительное явление, которое в дальнейшем на многие
миллионы лет определило ведущий признак приспособительных
реакций организма, его способность реагировать на изменения в
окружающем мире более или менее обширными химическими пе-
рестройками.
И потому естественно, что если во внешнем мире последова-
тельно развивается несколько специфических событий (напри-
мер, сезонные ритмы, смены температур, течения в океанах), то
организм должен отразить каждое из них в специфических хими-
ческих перестройках своей протоплазмы, если только они дости-
гают известного порога действия.
Эти специфические химические перестройки могут иметь свое-
образие в зависимости от физических свойств каждого неоргани-
ческого фактора из длинного последовательного ряда этих пос-
ледних.
Интересно, что А. И. Опарин, характеризуя эти соотношения
первичной жизни материи с окружающей неорганической приро-
дой, также считает, что последовательность и быстрота реакций
протоплазмы служат решающими факторами материальной орга-
низации первых живых существ.
Знакомство с теориями происхождения жизни на Земле пока-
зывает, что и с широкой биологической точки зрения, так же как
и с точки зрения философского анализа роли пространственно-
временной структуры мира, движение материи по последователь-
ным, ритмически повторяющимся фазам представляет собой уни-
версальный закон, определявший основную организацию живых
существ на нашей планете,

Появление первичных белковых тел, приобретших в дальней-
шем ферментативную функцию, радикально изменило весь про-
цесс совершенствования жизни. Создалась возможность развития
отдельных цепей реакций с избирательным каталитическим ук-
реплением, и, конечно, в первую очередь тех реакций, которые,
будучи существенными для сохранения жизни, повторялись мно-
жество раз под влиянием внешних воздействий. Эти воздейст-
вия могли быть весьма различными, как, например, периодиче-
ские смены в поступлении веществ, необходимых для «открытых
систем» первичных организмов. Однако остается несомненным,
что сам специфический катализ создал возможности благоприят-
ных условий для развития тех, а не других цепей реакций.
Это ускорение реакций, как показывает анализ некоторых ши-
роко распространенных ферментативных комплексов, может до-
стигать сотен миллионов и даже миллиардов раз. Легко предста-
вить, какое огромное преимущество перед другими приобрели те
цепи химических реакций, которые в силу частой повторяемости
сформировали в себе какой-либо каталитический комплекс.
Мы видим, что уже здесь, на этой стадии развития жизни,
возникла та «борьба за быстроту», которой Дорн придавал такое
большое значение во взаимоотношении организма и внешней
среды.
Во всяком случае на первых стадиях развития жизни этот
«принцип максимальной скорости» дал возможность на фоне в
какой-то степени гомогенных коацерватных образований сформи-
ровать пути доминирующих цепей реакций, развивающихся с ог-
ромной скоростью.
И здесь, в этом узловом пункте развития живых организмов,
было сделано одно замечательное приобретение, которое в даль-
нейшем оказало решающее влияние на весь исторический путь
развития животного мира на земном шаре.
Дело в том, что между последовательными воздействиями
внешнего мира и реакциями на них со стороны живого вещества
существовала одна принципиальная разница. Внешние воздейст-
вия на организм могли совершаться в самых разнообразных вре-
менных интервалах и происходить из самых различных источни-
ков (их объединял лишь принцип последовательности). Вместе с
тем все эти воздействия конвергировали к одной и той же прото-
плазме живого существа, вызывали различные по качеству хими-
ческие реакции, разыгрывающиеся в пределах одного и того же
протоплазматического образования.
Здесь создались все условия для формирования одного из ре-
шающих процессов живого вещества, который определил пути
дальнейшего развития животного мира и форму его приспособи-
тельных реакций по отношению к внешнему миру. В самом деле,
если в небольшом комочке живого вещества, представляющего

собой многомолекулярную открытую систему, стали возможными
многообразные химические реакции, да еще с весьма большими
скоростями, то некоторые последовательно повторяющиеся ряды
внешних воздействий, пусть даже разделенных большими интер-
валами, получили возможность отражать себя в быстрых хими-
ческих превращениях этого вещества в соответствии с физиче-
ским или химическим качеством этих воздействий.
Постепенно складывались такие соотношения, при которых
все более и более выявлялось различие временных параметров для
событий, протекающих во внешнем неорганическом мире, и их
отражения в химических перестройках живого существа.
Так, например, внешние факторы могли воздействовать на
организм в непрерывной последовательности на протяжении су-
ток (степень инсоляции, приливы и отливы и т. д.), и, следова-
тельно, различные химические реакции в живых организмах, со-
ответствовавшие каждому из этих воздействий, также развива-
лись на протяжении суток. Но именно то, что эти отдельные хи-
мические реакции последовательно разыгрывались в небольшом,
но весьма комплексном многомолекулярном образовании, при-
вело к теснейшим взаимодействиям этих реакций и образованию
непрерывных и взаимозависимых цепей реактивных изменений.
Следовательно, одни и те же свойства первичных живых об-
разований — многомолекулярность, каталитическое ускорение
реакции и открытые возможности для отражения внешних воз-
действий обеспечили прогрессивное развитие живых существ и
отражение ими в химических перестройках своей протоплазмы
последовательно повторяющихся воздействий внешнего мира.
В результате этих совершенно реальных взаимодействий уже
на данной стадии сложилась одна универсальная закономерность
в приспособлении организма к внешним условиям, которая в
дальнейшем бурно развивалась на протяжении всей эволюции жи-
вотного мира.
Проиллюстрируем схемой эту закономерность. Допустим, что
во внешнем мире развивается последовательный ряд явлений
А, Б, В, Г. Пусть эти явления действуют на организм через зна-
чительные временные промежутки на протяжении полусуток и
каждое из этих явлений вызывает в протоплазме живого сущест-
ва последовательный ряд химических превращений, который мы
обозначим соответственно символами а, б, в, г. Допустим, что ряд
внешних воздействий на организм А, Б, В, Г систематически пов-
торяется на протяжении многих лет и имеет существенное поло-
жительное значение для его обменных процессов, устанавливая
более совершенные цепи химических реакций. Тогда в результа-
те длительного и многократного воспроизведения в протоплазме
живого существа этого определенного ряда химических реакций
между отдельными звеньями их установится органическая связь,

делающая весь ряд превращений а-б-в-г непрерывной и быст-
ро развивающейся цепью химических реакций.
Несомненно, что решающее значение в образовании этих це-
пей реакций имело формирование специфических катализаторов,
определяющих преимущественное течение цепных и химических
реакций именно в данном направлении, а не в другом.
Все эти условия, создавшиеся уже на самых ранних этапах
эволюции живой материи, привели к тому, что протоплазма по-
лучила возможность отражать в микроинтервалах времени своих
химических реакций те последовательные события внешнего
мира, которые по своей природе могут развертываться, наоборот,
в макроинтервалах времени.
Так постепенно формировалась способность первичных орга-
низмов отражать внешний неорганический мир не пассивно,
а активно, с опережением в своей протоплазме последовательно
и повторно развертывающихся явлений внешнего мира.
В самом деле, поскольку в протоплазме живого организма
установилась единая цепь химических реакций, ранее вызывав-
шаяся последовательным действием внешних факторов А, В, В,
Г, и если эти факторы разделены значительными интервалами
времени, то теперь уже действие только одного первого фактора
А способно начать и привести в активное состояние всю после-
довательную цепь химических реакций.
Исторически в живой протоплазме неизбежно должны были
создаваться эти условия, при которых быстрота ее химических
реакций обеспечивала опережение организмом развертывания
много раз повторявшихся внешних воздействий.
Таким образом, с нашей точки зрения, эволюция очень рано
«напала» на этот универсальный и единственно возможный путь
приспособления организма к внешнему миру. С помощью про-
цесса опережения уже самые начальные живые организмы, от-
городившиеся от внешнего мира простейшими мембранами, мог-
ли с огромной быстротой своих химических превращений пост-
роить цепи химических реакций по первому звену много раз
повторявшегося последовательного ряда внешних воздействий.
Основой для построений таких цепей химических реакций яви-
лись многомолекулярность и в высшей степени сложная по
строению протоплазма первичных живых существ.
Живая организация получила от такой формы реагирования
на повторные ряды последовательных воздействий огромные
преимущества. По сути дела без этого опережающего действи-
тельность развертывания цепей химических реакций трудно
представить себе существование даже таких простых процессов,
как, например, поглощение и переваривание амёбой какого-либо
кусочка нищи или захватывание и переваривание бактерий бак-
териофагом.

Вся история развития животного мира есть наглядный пример
усовершенствования этой универсальной и самой древней законо-
мерности, которую можно было бы назвать «опережающим отра-
жением действительности», т. е. ускоренным в миллионы раз раз-
витием цепей химических реакций, которые в прошлом отражали
последовательные преобразования этой действительности.
Возвращаясь к исходной предпосылке этой проблемы, мы
могли бы сказать, что опережающее отражение действительности
есть основная форма приспособления живой материи к простран-
ственно-временной структуре неорганического мира, в котором
последовательность и повторяемость служат основными времен-
ными параметрами.
Попробуем рассмотреть описанные выше закономерности под
другим углом зрения, близким к задачам изучения приспособи-
тельного поведения в физиологии высшей нервной деятельности.
Если посмотреть на схему, изображающую последовательное раз-
витие событий А, Б, В, Г, то можно видеть, что это только огра-
ниченный ряд последовательных воздействий на организм, ис-
кусственно вырванных из непрерывного развития и движения
внешнего мира. Конечно, и перед А были нескончаемые ряды по-
следовательных изменений в неорганической природе, точно так
же как и после Г непременно должны следовать бесконечные
преобразования внешнего мира.
Таким образом, выделение ряда А, Б, В, Г могло бы быть
оправданным только тем, что эти факторы имеют какое-либо
особое существенное значение для сохранения и поддержания
жизни.
Пусть с этой точки зрения фактор Г — какой-либо полезный
для жизни фактор, который поддерживает метаболический про-
цесс и тем самым стабилизирует живой организм. Предполагает-
ся при этом, что естественный отбор уже проделал ту работу,
благодаря которой выжили организмы с наиболее быстрыми и
наиболее специализированными цепями химических реакций и
хорошо дифференцированной структурой протоплазмы. Тогда
весь ряд воздействий, много раз предшествовавший жизненно
полезному фактору Г, неизбежно становится сигнальным по от-
ношению к конечному звену этого ряда, т. е. к Г, а сами цепи
последовательных химических реакций, образовавшихся на опи-
санной выше основе, предстанут перед нами как временные
связи.
Следовательно, самый факт появления «сигнальности» и «вре-
менных связей» может быть признан одной из древнейших зако-
номерностей развития живой материи. Именно в этом смысле
надо понимать выражение И. П. Павлова: «временная нервная
связь есть универсальнейшее физиологическое явление в жи-
вотном мире и в нас самих».

Сопутствуя самому происхождению и совершенствованию
живой материи и будучи естественным следствием простран-
ственно-временной структуры мира, эта закономерность выявля-
лась естественным отбором и закреплялась все глубже и глубже
в стабилизированных структурах протоплазмы. Следовательно,
принцип опережающего отражения мира в протоплазматических
процессах организма может считаться основой для создания и
закрепления всех тех структур организма, которые целесообразно
приспосабливают его к внешнему миру на основе принципа сиг-
нальности и временных связей.
Едва ли поэтому следует удивляться, что вся эта функция ор-
ганизма, предоставляющая ему широчайшие возможности при-
способления и прогресса, стала быстро специализироваться в
особом субстрате, основной функцией которого стало быстрое хи-
мическое сцепление всех одновременно и последовательно разви-
вающихся химических реакций. Таким субстратом и стала нерв-
ная система.
С этой широкой точки зрения первичное нервное вещество и
вообще центральную нервную систему можно рассматривать как
субстрат высокой специализации, который развивался как аппа-
рат максимального и быстрейшего опережения последовательных
и повторных явлений внешнего мира.
У мозга как специализированного в этом направлении орга-
на нет границ для такого опережающего отражения действитель-
ности. Он обладает возможностью отражать в микроинтервале
времени цепь событий, тянущуюся целые годы.
Должен заметить, что когда я сопоставляю ту высокоспециа-
лизированную форму опережающего отражения внешнего мира,
какая представлена условным рефлексом у высших животных,
с опережающим отражением у примитивных живых существ,
я отнюдь не исключаю качественной разницы между тем и дру-
гим явлением. Но всякое сопоставление многих феноменов неиз-
бежно требует ведущего критерия для их оценки. Поэтому,
естественно, мы должны поставить перед собой вопрос: какой при-
знак условного рефлекса наиболее для него характерен?
Из всех его качеств «предупредительность», или «сигнализа-
ция» о предстоящих событиях внешнего мира,— самое характер-
ное. Ни изменчивость, ни прочность, ни приобретенность и т. д.
не могут сравниться по значению с этим его биологическим каче-
ством.
Именно потому, что животные имеют возможность подго-
товиться по сигналу к еще только предстоящим звеньям после-
довательно развивающихся событий, условный рефлекс стал
центральным пунктом прогрессивной эволюции, и именно в этом
своем качестве он был открыт И. П. Павловым. Но если этот ос-
новной признак (параметр) — древнейший, то, следовательно, по

нему мы вполне можем сопоставлять приспособительные возмож-
ности низших и высших животных.
Естественно, что структурные и количественные усложнения
самих аппаратов, обеспечивающих более обширные сигнализации,
привели к дальнейшим качественным изменениям в поведении
животных, однако сигнальность как универсальный параметр
приспособления к внешнему миру не теряла от этого своего прин-
ципиального значения.
Следовательно, условный рефлекс высших животных, оцени-
ваемый по параметру сигнальности, есть только частный случай
высокоспециализированных форм опережающего отражения дей-
ствительности — приспособления к будущим, но еще не насту-
пившим событиям («предупредительная деятельность», по
И. П. Павлову) (Анохин, 1949).
В свете разобранных выше исторических закономерностей
формирования биологических основ условнорефлекторной деятель-
ности становится очевидной вся искусственность ряда вопросов,
относящихся к условному рефлексу: когда в эволюции появился
условный рефлекс? Есть ли «условный рефлекс» у простейших
растений? Может ли врожденная деятельность быть сигнальной?
ит. д.
С изложенной выше точки зрения универсальным принципом
приспособления животного к условиям окружающего мира слу-
жат опережающее отражение последовательно и повторно разви-
вающихся событий внешнего мира, «предупредительное» приспо-
собление к предстоящим изменениям внешних условий, или в ши-
роком смысле — формирование подготовительных изменений для
будущих событий.
Как мы видели, этот принцип имеет силу уже с первых эта-
пов формирования живой материи. Поэтому вопрос может быть
только о форме, в какой этот принцип опережающего отражения
внешнего мира представлен на данном уровне развития. У одно-
клеточных он выражен в форме цепей химических преобразова-
ний, опережающих развитие последовательного ряда внешних со-
бытий. У высших животных он проявляется в форме участия
специализированных нервных аппаратов, дающих огромный выиг-
рыш в быстроте опережения. Однако во всех случаях эта форма
опережающего отражения имеет одну и ту же решающую харак-
терную черту — сигнальность. Для животных, имеющих нервную
систему, это и будет условный рефлекс.
В свете сказанного теряет смысл и второй вопрос: можно ли
выработать временную связь у простейших и растений?
Поскольку и те и другие представляют собой живые образо-
вания со сложным молекулярным и многоклеточным строением и
поскольку они подвержены постоянным рядам последовательных
и повторяющихся воздействий (особенно последних), постольку

можно с определенностью утверждать, что и те и другие уже име-
ют натуральные сигнальные изменения или эти изменения мож-
но выработать заново. При этом только надо соблюсти изложен-
ные выше требования: длительность повторения и достаточно
удачно выбранный существенный фактор для жизни данного
растения.
Насколько мне известно, в работах мичуринской школы
имеются наглядные примеры того, как «толчок», представленный
осенними факторами, дает в некоторых зернах и растениях на-
чало таким процессам, которые являются, по существу, уже за-
щитой против зимних условий. Мне кажется, что вопрос выработ-
ки временных связей у растений — прежде всего вопрос подбора
адекватных условий выработки опережающего отражения.
Принципиально же следует признать, что ни одно растение не
смогло бы существовать и немедленно было бы отброшено естест-
венным отбором, если бы оно реагировало только на наличный
фактор среды, т. е. только на то, что действует в данный мо-
мент, а не реагировало бы по принципу опережающего отраже-
ния. Так, например, сезонные изменения температуры обычно
таковы, что могут быть различные перепады, следовательно,
внезапный мороз мог бы полностью нарушить протоплазматиче-
ские свойства растительной клетки.
Совершенно отчетливо решается также и третий, кардиналь-
ный для физиолога высшей нервной деятельности, вопрос о врож-
денных реакциях сигнального типа. Мы уже говорили, что сиг-
нальность — наиболее характерная черта для условного рефлек-
са. Именно эта черта — опережающее отражение действительно-
сти — приобрела в условном рефлексе наиболее выраженный и
специализированный вид. Однако, по общепринятой классифи-
кации, врожденные, т. е. безусловные, рефлексы не могут иметь
самого характерного свойства условного рефлекса — сигнального
значения.
Фактический материал нашей лаборатории по изучению эко-
логической обусловленности первых поведенческих актов ново-
рожденных показал, однако, что этот вопрос не может быть ре-
шен так просто. Исследования нашего сотрудника Я. А. Миляги-
на показали, что, вылупившись из яйца, птенец грача сразу же
безотказно реагирует поднятием головы и раскрытием клюва,
т. е. пищевой реакцией, на такие раздражители, которые са-
ми по себе не имеют никакого пищевого значения (движение
воздуха, звук «кар-р-р», сотрясение гнезда). Анализ натуральной
экологической ситуаций, в которой живут грачи в первые дни
после рождения, показал, что все три приведенных выше аген-
та имеют экологическое значение и служат сигналами предстоя-
щего вкладывания пищи отцом-грачом в раскрытый клюв птен-
ца (Милягин» 1957).

Таким образом, совершенно очевидно, что мы имеем в этом
примере парадоксальный случай — «врожденный условный реф-
лекс», который обладает всеми чертами сигнальной деятельности.
Если рассмотреть этот феномен под углом зрения общебиоло-
гической закономерности «опережающего отражения действитель-
ности», то случай с птенцом окажется особенно важным для
понимания эволюции этой закономерности от низших живых
существ к высшим, имеющим хорошо сформированную нервную
систему.
Мы отмечали, что длительная повторяемость последователь-
ных рядов внешних воздействий вызывает в протоплазме живого
существа специфическую для каждого воздействия химическую
реакцию. Эти реакции, если они повторяются на протяжении
многих веков, фиксируются в конце концов естественным отбо-
ром в стабильных протоплазматических структурах данного
организма, закрепляются огромным ускорением с помощью спе-
цифических катализаторов и отбираются как наиболее быстрая
и совершенная форма приспособления животного к внешним воз-
действиям. С этой широкой биологической точки зрения все
организованные протоплазматические структуры могут быть
признаны результатом фиксации постоянных последовательных
внешних воздействий на живой организм, если только они имели
существенное значение для сохранения жизни.
Так, например, в жизни многих животных, особенно птиц,
воздух и его движение — почти абсолютные факторы внешнего
мира, сопровождавшие эволюцию всей жизни на Земле. Неуди-
вительно поэтому, что в процессе развития приспособительных
реакций грача движение воздуха как неизбежное следствие дви-
жения крыльев матери включено было в процесс исторического
формирования такого специализированного лабильного субстрата,
как нервная система.
И поскольку не отмечалось еще случая, чтобы в истории
нашей планеты с момента зарождения жизни не было атмосфер-
ного воздуха, постольку рецепторы, воспринимающие его движе-
ние, и соответствующие реакции нервной системы вошли в длин-
ный ряд тех последовательных изменений нервного субстрата,
которые предшествуют моменту кормления. Образовались закреп-
ленные наследственностью структурные связи, обеспечивающие
опережающее отражение внешних событий принципиально так
же, как это нами было показано выше и для первичных прото-
плазматических образований.
В самом деле, движение воздуха — не «пищевой продукт», оно
не является безусловным раздражителем в том смысле, как мы
его принимаем в обычной трактовке павловской школы, но это —-
истинный сигнал кормления. Все структурные предпосылки для
восприятия и реализации этого раздражения вполне созрели уже

только на одном морфогенетическом основании в периоде эмбрио-
генеза.
Здесь возникает естественный вопрос: почему это возбужде-
ние кожных рецепторов птенца движущимся воздухом идет имен-
но к центральному ядру пищевой функциональной системы и
формирует уже описанную выше реакцию подготовки птенца к
приему пищи? У нас нет сомнения в том, что мы имеем здесь
наглядный пример фиксации в лабильном нервном субстрате той
цепи последовательных химических реакций, которые отражают
собой реальную последовательность воздействия внешнего мира
на нервную систему птенца в характерной для него экологии,
заканчивающейся кормлением.
Эта последовательность представлена следующими факторами;
1) вылет матери из гнезда и обнажение птенцов; 2) повторный
вылет; 3) обмахивание крыльями птенцов, лежащих в гнезде;
звук «кар-р-р»; 4) прилет отца и резкое сотрясение гнезда, когда
он садится на край; 5) вкладывание пищи в раскрытый клюв;
6) возбуждение вкусовых рецепторов и рецепторов пищевари-
тельного тракта; 7) выделение соков и переваривание пищи.
Я не отметил еще многих других факторов, которые реально
предшествуют этому ряду явлений. Дело в том, что отец приле-
тает с кормом и садится на отдаленное дерево так, чтобы ока-
заться в пределах зрительного поля матери, сидящей на птенцах.
Мать, завидя отца-грача, поднимается с гнезда и, размахивая
крыльями, дает начало описанному выше ряду последовательных
явлений.
Совершенно очевидно, что раздражение кожи птенца движу-
щимся воздухом — лишь один из промежуточных этапов этого
длинного ряда последовательных агентов, но такой, который воз-
действует на нервную систему птенца наряду с другими факто-
рами (звук «кар-р-р», сотрясение гнезда). И хотя само раздра-
жение кожи не является пищевым, возбуждение от него благо-
даря многовековым предшествованиям кормлению с огромной
скоростью (30 миллисекунд) и по готовым синаптическим свя-
зям доходит до пищевого центра. Поэтому птенец поднимает
голову и раскрывает клюв.
Здесь природа дала исключительно яркий пример опережаю-
щего отражения последовательных событий внешнего мира и его
приспособительного значения в эволюции. Такое опережающее
действительность распространение возбуждения было зафиксиро-
вано наследственностью в нервных структурах и приобрело важ-
нейшее приспособительное жизненное значение для птенцов
грача. Стоит только на минуту представить себе, что к моменту
вылупливания птенца у него недостаточно созрела нервная связь
между раздражением воздухом и пищевым центром (хотя бы
один-два синапса оказались неготовыми), как сейчас же станет

ясным, что такой птенец должен быть элиминирован естествен-
ным отбором.
Интересно, что тщательные электрофизиологические исследо-
вания слуховых способностей уха грача показали поразительную
приспособленность эмбрионального развития к его постнатальной
экологии. Оказалось, что в слуховом рецепторе к моменту вылуп-
ливания из яйца созрели лишь те клетки, которые способны вос-
принять звук «кар-р-р».
Опережающее отражение внешнего мира, будучи универсаль-
ным явлением жизни, определило собой все формы приспособи-
тельного поведения животного: «врожденное», «сигнальное»,
«условнорефлекторное». С точки зрения этой закономерности
любой член последовательного ряда воздействий внешнего мира
может стать сигналом той конечной, жизненно важной реакции,
которой замыкается этот ряд последовательных воздействий.
Примеры, подобные разобранным, можно привести и из общей
физиологии мозга как субстрата быстрейших ассоциаций после-
довательно протекающих химических реакций. Так, например,
хорошо известно (Джаспер), что если длительное время давать
последовательно звук и свет, то в коре мозга животного эта по-
вторяемая последовательность фиксирует отношения типа опере-
жающего отражения действительности, т. е. наносимых раздра-
жений. После целого ряда применений пары «звук — свет» стоит
дать только один звук, как в мозгу, именно в том его отделе,
который воспринимает раздражение света, развиваются явления
точно такие, какие возникают, когда дан свет, хотя последний
будет включен только через несколько секунд.
Здесь совершенно очевидно опережающее отражение внешних
явлений благодаря тому, что возбуждение из слуховой области
коры больших полушарий распространилось в зрительную рань-
ше, чем туда пришел свет. В этом элементарном физиологическом
факте с исключительной отчетливостью проявляется истинная
функция центральной нервной системы: ассоциировать такие
молекулярные цепи, которые по описанной выше закономерности
способствуют предвосхищению наступающих событий. Нервный
же субстрат с точки зрения этой закономерности выступает как
субстрат, специализировавшийся на быстрое «химическое сцепле-
ние» тех молекулярных процессов, которые последовательно воз-
никают от действия последовательных агентов внешнего мира.
Одна из моих сотрудниц изучала с помощью электроэнцефа-
лографической записи, как протекает электрическая реакция
мозга на стандартную тройку раздражителей «звук — сирена —
свет». После десятков раз применения этого стереотипного ряда
раздражений можно видеть, что характерная для света реакция —
подавление альфа-ритма в зрительной области — наступает даже
в том случае, если вместо света применить звонок, который

обычно не вызывает такого подавления. Это электроэнцефалогра-
фическое выражение того, что Павлов назвал «динамическим
стереотипом». Однако в данном эксперименте мы наблюдаем не-
посредственно процессы самого мозгового субстрата. Исследова-
ния показали, что в мозге после многократного повторения одного
и того же последовательного комплекса раздражений устанавли-
ваются такие прочные цепи нейронных контактов, что даже на-
личный раздражитель (звонок) не может преодолеть их инерцию,
и потому в данном пункте стереотипа развивается реакция на
отсутствующий раздражитель — свет.
Можно показать также, что эта способность мозга — фикси-
ровать в новых молекулярных связях последовательно повторяю-
щиеся воздействия внешнего мира —- идет еще дальше.
Однако для избежания недоразумений в понимании нашей
точки зрения следует более подробно остановиться на характе-
ристике сходства и различия этих двух уровней ассоциативной
деятельности.
Логика учит нас, что при сопоставлении и сравнительной
оценке сложных феноменов (особенно биологических и физиоло-
гических) прежде всего важно точно формулировать тот крите-
рий сложных явлений, по которому они сравниваются. Опере-
жающее отражение действительности и условный рефлекс, не-
сомненно, представляют собой явления со многими параметрами,
и поэтому уже один правильный выбор критерия для их сопо-
ставления служит залогом будущего успеха.
Основным параметром для сопоставления мы берем решаю-
щий биологический критерий: формы и механизмы отражения
в обоих феноменах последовательно развивающихся внешних
событий, поскольку сама последовательность является универ-
сальным законом неорганического мира.
Как известно, развитие органов чувств у животных связано
с необходимостью более совершенного приспособления к внеш-
нему миру. Органы чувств переводят различные по качеству
внешние энергии в единый нейрохимический процесс, смысл ко-
торого состоит в том, что в ответ даже на одиночный раздражи-
тель создается определенная система нейрохимических реакций
на различных уровнях центральной нервной системы. Уже один
такой раздражитель создает систему специализированных хими-
ческих реакций, состоящую по крайней мере из миллионов точек.
Она имеет определенную архитектуру и дает обширную инфор-
мацию целому организму не только о том, как и какое раздраже-
ние было нанесено, но также и о том, где и когда оно было
нанесено.
Таким образом, уже на самом первом этапе контакта различ-
ных организмов с внешними факторами сказывается огромная
разница в объеме той информации о внешнем мире, которую они