Обложка
ПАМЯТНИКИ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ
МЫСЛИ
Б. Г. Ананьев
ПСИХОЛОГИЯ
ЧУВСТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ
«НАУКА»
Авантитул
ПАМЯТНИКИ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ
МЫСЛИ
Фронтиспис
1
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ
Б. Г. АНАНЬЕВ
ПСИХОЛОГИЯ
ЧУВТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ
МОСКВА «НАУКА» 2001
2
УДК 159.9
ББК 88.37
А 64
СЕРИЯ “ПАМЯТНИКИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ”
Основана в 1991 г.
Редакционная коллегия:
член-корреспондент РАН А. В. БРУШЛИНСКИЙ (председатель)
академик РАО К. А. АБУЛЬХАНОВА-СЛАВСКАЯ
кандидат психологических наук В. А. КОЛЬЦОВА (зам. председателя)
О. Е. СЕРОВА (ученый секретарь)
кандидат психологических наук Ю. Н. ОЛЕЙНИК
академик РАО В. Д. ШАДРИКОВ
доктор психологических наук М. Г. ЯРОШЕВСКИЙ
Ответственные редакторы издания:
А. В. БРУШЛИНСКИЙ, В. А. КОЛЬЦОВА
Ананьев Б. Г.
Психология чувственного познания. ― М.: Наука, 2001. ― 279 с. (Серия
“Памятники психологической мысли”)
ISBN 5-02-013093-1
Книга представляет собой фундаментальный труд, посвященный центральной общепсихологической проблеме ― психологии чувственного познания. На разнообразном фактологическом материале автор раскрывает особенности сенсорной организации человека, дает характеристику основных форм и этапов процесса формирования чувственного знания человека об объективной действительности. Рассмотрены проблемы психологии и патопсихологии речи, прослежено преобразующее влияние речи и мышления на сенсорное развитие.
Для психологов-профессионалов, специалистов смежных областей научного знания, а также широкого круга читателей, интересующихся вопросами психологии.
ТП 2001-I-1
ISBN 5-02-013093-1 © Б. Г. Ананьев, 2001
© Российская академия наук
и издательство “Наука”,
серия “Памятники
психологической мысли”
(разработка, оформление),
1991 (год основания), 2001
3
Проблема познания как отражения человеком объективной действительности является фундаментальной общей проблемой философии, психологии и естествознания. Диалектико-материалистическое решение этой проблемы предъявляет к психологии и естествознанию требования глубокого исследования основных ступеней и форм познавательной деятельности человека, прежде всего ― чувственного или образного, непосредственного отражения в мозгу человека предметов, явлений и процессов объективной действительности.
Именно поэтому в советской психологической науке усилия многих ученых были сосредоточены на изучении ощущений, восприятий и представлений как образов внешнего мира. В этом же направлении велись и ведутся наши исследования, часть из которых представлена в настоящей книге. Нам казалось существенным разработать вопрос о составе чувственного познания, включающего основные анализаторные деятельности человеческого мозга в их взаимодействии. Это тем более необходимо, что наука открыла и открывает ранее неизвестные и скрытые возможности чувственного познания, которые все еще недостаточно используются в практике обучения, диагностики и лечения и т. д.
Публикуемые в первом разделе данной книги работы о сенсорной организации человека и взаимодействии ощущений носят общепсихологический характер. Однако они содержат в себе положения, существенные для понимания сенсорного развития ребенка как основы его умственной деятельности.
Второй раздел книги посвящен разным формам чувственного познания (ощущение, восприятие и представление), которые являются одновременно основными ступенями, или моментами, в развитии чувственных знаний человека об объективной действительности.
Интерес к этой проблеме также связан с ленинской теорией отражения, открывшей общую закономерность диалектического перехода от ощущения к мысли. Определенную систему, подчиненную этой закономерности, составляют переходы и видоизменения чувственного познания, являющегося основой логического мышления, неразрывно связанного с языком и речью.
Вошедшие в данный раздел работы также являются общепсихологическими. Но на них основывается серия исследований по детской и педагогической психологии, проведенных и проводимых нашими сотрудниками. Известное значение имеют эти работы для дидактики, а в особенности для методики, использующей наглядные приемы обучения и ставящей перед собой задачу воспитания наблюдательности учащихся.
В третий раздел книги включены исследования по психологии и психопатологии речи. К ним относятся работы по теории внутренней речи, психологические наблюдения и обобщение опыта восстановления нарушенных послевоенных травм речевых функций и, наконец, исследования механизмов усвоения ребенком элементов грамоты, которые заключают эту книгу. Необходимо объяснить те мотивы, которыми мы руководствовались, включая исследование по проблеме речи в книгу, посвященную психологии чувственного познания.
Современная наука, основываясь на марксистско-ленинском учении о языке и достижениях павловской физиологии (особенно ― учении о ведущей роли второй сигнальной системы), показала важную роль языка и речи в психическом развитии
4
человека. Советские исследователи изучают не только единство речи и мышления, но и преобразующее влияние речи и мышления на сенсорное развитие человека.
Некоторые данные в доказательство этого важного положения приведены в исследованиях наших сотрудников. Однако нельзя забывать другой стороны вопроса, заключающейся в сенсомоторных механизмах самой речи, во всех ее формах (устной, письменной, внутренней), зависящей от чувственных средств, которыми эти формы располагают. Эта сторона вопроса приобретает особое значение, когда решаются вопросы воспитания культуры речи у детей и первоначального обучения их грамоте, диагностики и восстановления нарушенных речевых функций у больных с поражением головного мозга и т. д. Именно поэтому мы сочли возможным объединить работы по двум разным проблемам (образного знания и речи) в одной книге, хотя и отдаем себе отчет в неотделимости проблемы речи от проблемы мышления, что подчеркивается в ряде мест нашей книги.
В данный том вошли работы, опубликованные в разное время, но в настоящей книге подвергшиеся некоторым изменениям. Исключением является работа о сенсорной организации человека, публикуемая впервые.
5
СТРУКТУРА
ЧУВСТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ
И ЕЕ РОЛЬ
В РАЗВИТИИ
ЧЕЛОВЕКА
6 пустая
7
СЕНСОРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА
О СТРУКТУРЕ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ ЧЕЛОВЕКОМ
ОБЪЕКТИВНОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Познание человеком объективной действительности есть сложный и противо-
речивый процесс, в котором чувственное и логическое отражение составляют необ-
ходимые стадии, или ступени. Чувственное и логическое взаимосвязаны в этом еди-
ном процессе; они объединены практикой как критерием истины и источником по-
знания. Таковы вкратце основные
положения марксистско-ленинской теории поз-
нания. Метафизический характер односторонне-эмпирического или рационалисти-
ческого толкований процесса познания впервые преодолен именно этой теорией с
ее идеей практики как критерия истины и источника познания.
Как домарксовский метафизический материализм, так и современный естест-
венно-научный материализм не выходили и не выходят за пределы натуралистиче-
ского толкования человека как изолированного от общества естественного индиви-
да
(организма). Марксистско-ленинская философия применяет исторический мате-
риализм в объяснении общественной сущности человеческого сознания и познания,
вскрывая роль труда и языка, потребностей общественного производства и роли
производственных отношений между людьми в процессе познания объективных за-
конов природы и общества. Познавательная деятельность человека как организма
обусловлена историческим развитием общества, определяющим эту деятельность в
разных связях и отношениях. Естественно
поэтому, что самым главным и общим во-
просом современной материалистической теории познания является вопрос о един-
стве процесса познания, о взаимосвязях в его целостной структуре чувственного, ло-
гического и практического, их объединения на почве практики.
Напомню в этой связи важнейшие мысли В.И. Ленина, высказанные им в кон-
спекте книги Гегеля "Наука логики". Ленин писал: "От живого созерцания к абст-
рактному мышлению и от него к практике - таков диалектический путь познания
истины,
познания объективной реальности"1. Развивая эту же мысль, В.И. Ленин
далее отметил: "Практика выше (теоретического) познания, ибо она имеет не
только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности"2.
Именно поэтому практика есть внутренне необходимый завершающий момент
процесса познания, определяющий не только его эффект, но и единство "всеобщно-
сти" мышления с "непосредственной действительностью" чувственного отражения.
С этих позиций логика процесса познания охватывает
все ступени познания в их
взаимосвязи на почве практики. Можно сказать, что по отношению к этой логике
каждая ступень познания является только частью, которую нельзя понять вне и без-
относительно к этому целому, т.е. единству всего процесса познания.
В данном случае мы имеем в области познания определенное соотношение час-
тей и целого, их диалектику. Целое образуется из частей, но вместе с тем определя-
ет каждую из них закономерными взаимосвязями. Но из диалектики известно, что
по
отношению к составляющим его компонентам и часть является относительно це-
лым, своего рода структурой, в которой каждый из компонентов занимает опреде-
ленное место. Это вполне оправдывает себя в отношении рационального, или логи-
ческого, познания. Хотя оно имеет своим источником чувственное познание, а само
неизбежно развивается в сторону практики, проверяясь и развиваясь в практике,
1 Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 38. С. 161.
2 Там же. С. 205.
8
тем не менее оно составляет относительно самостоятельное целое. Все логические
операции (анализ и синтез, индукция и дедукция, систематизация и классификация и
т.д.), все категории мышления, отражающие объективные существенные взаимо-
связи: причинно-следственные, функциональные и т.д., все формы логического
мышления взаимосвязаны, взаимопроникают друг друга; явления рационального
познания определяются законами мышления, отражающими объективные законы
природы
и общества.
Ни у одного из философов-марксистов не возникает сомнения в том, что раци-
ональное познание следует рассматривать не только как часть общего процесса по-
знания, но и как относительно самостоятельное целое.
Современная наука подтверждает правильность такого логико-гносеологиче-
ского подхода. Языкознание, также исходящее из марксистско-ленинского учения о
единстве языка и мышления, изучая внутренние законы развития языка в тесной
связи с историей мышления, ясно показывает,
что множество разнородных явлений
языка (фонетических, лексических, семантических и т.д.) объединяются в одно це-
лое грамматическим строем языка, включая его морфологию и синтаксис. Именно
грамматический строй языка составляет структуру языка, объединяющую все ком-
поненты и явления языка, и именно эта структура наиболее интимно связана с ло-
гической структурой рационального познания.
Современная физиология высшей нервной деятельности человека учением о
второй сигнальной системе
обосновывает со стороны механизма мозговой деятель-
ности человека эти выводы о целостном, системном, или структурном, характере
речи и мышления.
В общем есть все основания считать, основываясь на диалектической логике и
теории познания, языкознании и физиологии, что рациональное познание, являю-
щееся частью общего процесса познания, есть вместе с тем относительно самосто-
ятельное целое, т.е. обладает своеобразной структурой и системой связей между
всеми составляющими его компонентами.
К
этому же выводу приходит и психологическая наука на основании исследова-
ний умственного развития детей, сравнительного изучения мышления нормальных
и психически больных людей, исследований взаимосвязи между различными форма-
ми мышления в умственной деятельности человека.
Формирование в процессе образования структуры мыслительной деятельности
есть один из наиболее характерных моментов постепенного становления умствен-
ной зрелости человека.
Таково положение с проблемой мышления,
рационального познания, которое
мы имеем основание рассматривать и как часть общей структуры познания, но вме-
сте с тем и как относительно самостоятельное целое.
Естественно возникает аналогичный вопрос относительно чувственного позна-
ния, тем более, что оно составляет первейшее и необходимое звено любого процес-
са познания, всего процесса познания.
Достаточно напомнить, что писал об этом В.И. Ленин: "Вопрос о том, принять
или отвергнуть понятие материи, есть вопрос о доверии человека
к показаниям его
органов чувств, вопрос об источнике нашего познания, ...вопрос, который может
быть переряжен на тысячи ладов клоунами-профессорами, но который не может
устареть, как не может устареть вопрос о том, является ли источником челове-
ческого познания зрение и осязание, слух и обоняние..."3 (курсив наш. - В Л.).
В полном соответствии с современным состоянием естествознания В.И. Ленин
утверждал: "Ощущение есть образ движущейся материи. Иначе, как через ощуще-
ния, мы ни
о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать
не можем..."4.
3 Там же. Т. 14. С. 117.
4 Там же. С. 288.
9
С точки зрения теории отражения именно в ощущении дана непосредственная
связь сознания человека с окружающим миром. Именно в ощущении выражается
диалектическое "...превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания.
Это превращение каждый человек миллионы раз наблюдал и наблюдает действи-
тельно на каждом шагу"5.
На этом ленинском положении следует остановиться особо, так как оно имеет
принципиальное значение для понимания ощущений как первейшего
условия всего
процесса познания и вообще любой действительности человека как субъекта.
В философской литературе (особенно в работах Тодора Павлова и А. Киселинче-
ва) переход от материи к сознанию рассматривается преимущественно в плане, ес-
ли можно так выразиться, истории отражения. Развитие материи во всех формах
ее движения и на всех этапах развития характеризуется известными явлениями от-
ражения.
Субъективное отражение в образах, как продукт рефлекторной деятельности
мозга,
есть лишь высшая форма отражения, простейшие формы которого свойст-
венны любой движущейся материи, в том числе и неорганической. В.И. Ленин счи-
тал весьма важной эту проблему перехода от неощущающей материи к ощущаю-
щей, полагая, что и в так называемой неощущающей материи есть свойство, сход-
ное с ощущением, т.е. явление отражения. Это и есть фундаментальная проблема
всей материалистической философии и естествознания, которую В.И. Ленин при-
зывал исследовать и исследовать.
Но
в плане наших исследований проблема ощущений ставится как проблема
первейшего условия познания, так как это условие для человека заключено в чело-
веческих ощущениях. Что же касается предыстории развития жизни и чувствитель-
ности вообще, то эта важная проблема составляет особый предмет рассмотрения6.
Если же проблему диалектики отражения объективной реальности в сознании
человека решать только в подобном плане перехода от неорганической к живой ма-
терии, то создается ошибочное представление
о том, будто бы переход энергии
внешнего раздражителя в факт сознания не имеет места в жизни человека, именно
в развитии его познавательной деятельности. Но без такого перехода нельзя понять
и того, почему и как всякое явление познания, в том числе и мышление, есть отра-
жение движущейся материи. Отражение немыслимо без постоянного и непрерыв-
ного превращения энергии, воздействующей на человека материи, в факты созна-
ния человека. Это превращение осуществляется бесконечной (для индивидуальной
жизни)
массой ощущений.
Примечательно, что некоторые современные философы-марксисты, внима-
тельно изучающие философские труды В.И. Ленина, особенно "Материализм и эм-
пириокритицизм", многократно цитирующие одни и те же положения В.И. Ленина
в разных контекстах, именно это положение В.И. Ленина не только не исследуют,
но даже и не комментируют. Ни в одном из современных руководств или моногра-
фий по теории познания мы не встретим хотя бы комментария по поводу колоссаль-
ной множественности
ощущений как доказательства непрерывного постоянного
превращения энергии внешнего мира в факт сознания.
Как представить себе подобную массовидность и постоянство описанного пре-
вращения в индивидуальной жизни человека?
Некоторый, весьма приблизительный ответ на этот вопрос дал в свое время
И.М. Сеченов. Приняв условно, что состояние бодрствования продолжается ежесу-
точно в течение двенадцати часов и "положив средним числом на каждую новую фа-
зу зрительного ощущения по 5 секунд"7,
легко подсчитать, что каждый день "через
5 Там же. С. 39-40.
6 В этом отношении большой интерес представляют труды А.Н. Леонтьева по проблемам развития пси-
хики, изложенные в его книге "Проблемы развития психики" (М.: Изд-во АПН РСФСР, 1959).
7 Сеченов И.М. Рефлексы головного мозга // Избр. филос. и психол. произведения. М., 1947. С. 135.
10
глаз войдет больше 8000 ощущений, через ухо никак не меньше, а через движения
мышц несравненно больше. И вся эта масса психических актов связывается между
собой каждый день новым образом, сходство с предыдущим повторяется лишь в ча-
стностях"8.
Уместно отметить, что И.М. Сеченов как материалист и естествоиспытатель
полагал, что вся эта масса ощущений порождается воздействием внешнего мира на
органы чувств и представляет собой ту или иную трансформацию
внешних энергий
в органах чувств и мозгу человека. Отсюда возникло обозначение органов чувств
как трансформаторов внешней энергии (И.П. Павлов), причем каждый акт деятель-
ности этих органов - периферических концов анализаторов - является превращени-
ем внешней энергии в нервный процесс.
Сеченовский расчет массы ощущений, конечно, весьма ориентировочный. Во
времена Сеченова экспериментальное исследование ощущений различных модаль-
ностей только еще начиналось. Но в настоящее время,
имея более точные данные о
длительности и свойствах каждого ощущения любой модальности, можно рассчи-
тать суточный, недельный, месячный, годовой и средний для всей жизни человека
объем ощущений. Эту задачу могут и должны разрешить психология и физиология.
Но пока эта задача не разрешена, продолжим расчет Сеченова, исходя из принятых
им единиц измерения. Количество только зрительных ощущений будет колоссаль-
ным. Условно на неделю их будет приходиться 56 000, на месяц 224 000, на год
-
2 680 000. Принимая среднюю продолжительность жизни человека за 60 лет, мы по-
лучим число, превышающее 16 000 000 чувственных единиц. К этому следует доба-
вить, что бодрствование в зрелом возрасте не ограничивается двенадцатью часами,
что, кроме зрительных ощущений, человек испытывает множество других, что ряд
ощущений человек получает и благодаря деятельности так называемых дежурных
центров в состоянии сна и т.д.
Все эти колоссальные массы ощущений ассоциируются по самым разным
при-
знакам, синтезируются в актах восприятия, закрепляются в виде следовых явлений,
особенно в форме представлений, и входят обобщенными группами в состав мысли-
тельных актов.
Чувственный источник мышления, следовательно, множествен и разнороден.
Этот источник действует не однократно, а бесконечное число раз, связывая созна-
ние с объективной действительностью.
Значит, надо понимать этот источник в движении, в непрестанном станов-
лении, а не как инертную, пассивную единицу
отражения, умирающую с рождени-
ем мысли. К сожалению, неверное понимание чувственного источника как инерт-
ной однократно действующей силы сохранилось до сих пор и в нашей научной
литературе. Справедливо подчеркивая ведущую роль теоретического мышления
и языка по отношению к обобщению данных чувственного отражения, исследо-
ватели нередко изображают процесс умственного развития как смену чувственно-
го познания логическим. Так представлял себе процесс умственного развития
ребенка
Л.С. Выготский, так и сейчас изображают отличие подростка и юноши
от ребенка многие психологи. Нечего говорить о том, что взрослый человек
выступает в такой трактовке не как ощущающий и мыслящий, а только как мыс-
лящий субъект, у которого сохранились лишь следы прошлых ощущений в его
памяти.
Подобной рационалистической однородностью страдают и те физиологи, кото-
рые абсолютизируют деятельность второй сигнальной системы, отрывая ее от дея-
тельности первой, или рассматривают первую
сигнальную систему человека вне со-
вокупной деятельности всех анализаторов, забывая указания И.П. Павлова, что ко-
ра больших полушарий есть, прежде всего, гигантский анализатор внешней и внут-
ренней среды.
8 Там же.
11
Из всего сказанного следует, что количественный анализ массы ощущений и ее
непрерывного воспроизводства необходим для понимания движения важнейшего
процесса перехода внешних воздействий в факты сознания. Лишь в этом плане
можно понять сущность ощущений, как движущихся и живых источников процес-
са познания.
Но не менее важен и качественный анализ этих сенсорных масс, образующих
источник познания. В связи с этой задачей возвратимся к аналогии с
рациональным
познанием. Закономерно возникает вопрос о структуре чувственного познания, ко-
торый является, очевидно, не только начальной частью процесса познания, но и от-
носительно самостоятельным целым. Такой вопрос вполне правомерен, если не рас-
сматривать разнородную массу ощущений как хаос случайных явлений, лишенных
каких-либо взаимосвязей между собой. Идеалисты-психологи так именно и смотрят
на ощущения. Например, В. Джемс, являющийся одновременно видным филосо-
фом-прагматистом,
усматривал в этом движении ощущений лишь хаотический по-
ток, который человеческая воля пытается организовать в определенный опыт.
В психологической литературе вообще довольно распространен взгляд на сво-
его рода алогичность чувственного познания в том смысле слова, что в нем нет
объективных закономерностей взаимосвязей, что оно бесконечно распылено ме-
жду бесчисленным множеством единичных вещей, воздействующих на органы
чувств.
При такой постановке вопроса игнорируется качественная
разнородность соста-
ва чувственного отражения, взаимосвязь в нем различных модальностей. Считается,
что вопрос о взаимодействии ощущений это особый, дополнительный вопрос, не име-
ющий прямого отношения к основным закономерностям чувственного отражения.
Поэтому, как ни парадоксально на первый взгляд, единство чувственного поз-
нания, целостность его структуры, взаимосвязи между ее частями до сих пор еще
недостаточно поняты, хотя именно чувственное познание составляет источник и ос-
нову
рационального познания, в единой структуре которого нет никакого сомнения.
Системность и структурность мыслительной деятельности человека все более
глубоко изучаются современной психологией путем сравнительных и эксперимен-
тальных исследований формирования мышления ребенка и взрослого, нормального
и душевнобольного человека, особенностей мыслительной деятельности человека в
разнообразных областях практики.
Как в философии и в элементарной логике, так и в психологии и в физиологии
высшей
нервной деятельности человека изучается разнородный состав мышления и
взаимосвязь между всеми его формами, операциями и свойствами. Такое конкрет-
ное исследование абстрактных и обобщенных форм отражения имеет огромное зна-
чение для материалистической теории познания. Но, как это ни странно, в области
чувственного познания правило такой конкретности исследования соблюдается со-
вершенно недостаточно. В современной философской литературе главное внима-
ние сосредоточивается на определении
ощущений вообще (безотносительно к их
модальности), на обсуждении вопроса об общей природе и сущности чувственного
познания. Это не значит, что философы не обращаются к конкретным видам ощу-
щений, к современным научным данным об анализаторах человека. Но это обраще-
ние ограничивается иллюстрацией тех или иных положений теории отражения при-
мерами, подчас весьма случайными.
Между тем, даже из разобранной раньше аналогии с логическим отражением
следует необходимость изучения структуры
чувственного отражения в целом,
т.е. а) состава чувственного познания (являющегося еще более разнородным, чем
состав логического познания), б) взаимосвязей между всеми анализаторными дея-
тельностями, отражающих объективные взаимосвязи явлений материального мира,
определяющих целостную рефлекторную деятельность мозга.
Это тем более необходимо, что за последнее столетие, особенно за первую по-
ловину нашего века, в огромной степени расширились естественно-научные и пси-
12
хологические знания о деятельности органов чувств и анализаторов в целом, о раз-
личных видах ощущений. Вновь открыты некоторые виды ощущений, о которых
раньше наука не знала. Дальше предположений о "шестом" чувстве столетие назад
не шли даже самые пытливые ученые. Новые знания о видах ощущений человека
во многом изменяют сложившиеся представления о возможностях чувственного по-
знания человека, о действительном характере сенсорной организации человека.
Мы
сделаем попытку рассмотреть эти новые знания в их значении для дальнейшего раз-
вития материалистической теории познания.
Но прежде всего необходимо устранить недоразумение, которое в современной
философской литературе связано с неправильным истолкованием одного замеча-
ния В.И. Ленина.
В конспекте книги Л. Фейербаха "Лекции о сущности религии" В.И. Ленин отме-
тил мысль Л. Фейербаха о том, что у человека как раз столько чувств, сколько имен-
но необходимо, чтобы воспринимать
мир в его целостности, в его совокупности.
На полях своего конспекта Ленин написал: "Если бы человек имел больше
чувств, открыл бы он больше вещей в мире? Нет"9. Далее Ленин подчеркнул, что
это положение "важно против агностицизма"10. Такова мысль Л. Фейербаха и
В.И. Ленина. Для прогресса познания нужны не новые чувства, еще не существую-
щие у человека, а их совершенствование и соединение с теоретическим мышлением
и практикой.
Известный болгарский философ-марксист Тодор Павлов обсуждал
в своем тру-
де "Теория отражения" возможность возникновения у человека в будущем каких-
либо новых видов ощущений, считая эту проблему важной для теории познания.
Другие философы, например А. Киселинчев, считают возможным отождествлять
ощущения животных и человека, не видят прогресса чувственного познания челове-
ка по сравнению с анализаторными деятельностями животных.
Но ни Т. Павлов, ни А. Киселинчев не видят философской проблемы в том, что
научное познание открыло в сенсорной
организации человека много ранее неиз-
вестных чувственных деятельностей человеческого мозга. Недоразумение, о кото-
ром идет речь, заключается в том, что гипотетический вопрос о новых органах
чувств, которые могут возникнуть в далынейшем ходе эволюции мозга, подменяет
реальный вопрос о видах ощущений, вновь открытых наукой. Между тем включе-
ние новых знаний об этих видах не только расширяет наши представления о дейст-
вительном составе чувственного отражения, но и о характере закономерных
взаи-
мосвязей между всеми частными видами чувственного отражения.
Именно на современном уровне развития физиологии и психологии возможна
постановка проблемы структуры чувственного познания с позиций материалисти-
ческой теории познания.
Идеалистическая теория познания неоднократно пыталась использовать дан-
ные физиологии органов чувств и экспериментальной психологии в целях обосно-
вания своей знаковой концепции. Этому в значительной мере благоприятствовал
физиологический идеализм
и интроспекционизм субъективной психологии.
Весьма выразительный альянс физического и физиологического идеализма, а
также интроспективной психологии представляет собой "Анализ ощущений" Э. Ма-
ха, реакционная сущность философии которого была разоблачена В.И. Лениным.
Ленинская критика эмпириокритицизма покончила с этим эпигонским направ-
лением субъективного идеализма. Но следует возвратиться к этой книге Э. Маха в
связи с интересующей нас проблемой. Дело в том, что Э. Мах претенциозно
опреде-
лил задачу своей книги как построение новой теории науки на основе анализа ощу-
щений человека. В конце этой книги Э. Мах принужден был написать следующее:
"Многим читателям мир в моем представлении кажется каким-то хаосом, каким-то
9 Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 38. С. 60.
10 Там же.
13
клубком элементов, который распутать невозможно. Они упускают из виду руково-
дящие объединяющие точки зрения”11. Именно эти “точки зрения” и были разруше-
ны до основания философской критикой В. И. Ленина. Но осталось то, что сам
Э. Мах назвал “хаосом”, “каким-то клубком элементов”, в котором смешаны зри-
тельные, вестибулярные и слуховые ощущения. Между зрением и ощущением рав-
новесия Э. Мах помещает волю, а между вестибулярным и слуховыми ощущения-
ми
― память. При ближайшем рассмотрении махистский анализ ощущений оказыва-
ется отрицанием какого-либо объективного порядка в чувственном познании, отри-
цанием его структуры.
В этом Э. Мах также следует за епископом Беркли, который, однако, открыто
признавался, что для него различные ощущения есть лишь различные знаки боже-
ственного откровения.
Об этих признаках философского прошлого приходится вспоминать в связи с
тем, что и современная идеалистическая философия в многообразии чувственных
деятельностей
видит проявление хаоса, который относительно упорядочивается
вмешательством разума.
Несомненно, что проблема структуры чувственного познания может быть по-
ставлена и решена только на почве материалистической теории познания, так как
эта теория доводит анализ ощущений до конца, т. е. до объяснения их причинной за-
висимости от форм вещества, от форм движущейся материи, от объективной дейст-
вительности. Поэтому для такой теории за многообразием чувственных деятельно-
стей человеческого
мозга открывается “чувственный блеск материи” (К. Маркс),
отражаемой в ощущениях, а за совокупностью этих деятельностей, их системой и
структурой ― “целостность” и “совокупность” явлений материального мира, как это
формулировал Л. Фейербах, положение которого сочувственно подчеркивал
В. И. Ленин.
Именно поэтому вопрос о совокупности, составе и взаимосвязях в чувственном
отражении не является вопросом только физиологии и психологии; он является вме-
сте с тем весьма важным вопросом
материалистической теории познания, который
решается в соответствии с новейшими знаниями физиологии и психологии.
Некоторый подход к структурному анализу чувственного отражения имеется в
качественном разделении его основных форм: ощущений, восприятий и представле-
ний. Общепринятым в современной материалистической теории познания и психо-
логии является деление чувственного познания на элементарную и более общую
форму ― ощущение, более сложную форму непосредственного отражения ― воспри-
ятие,
обобщение и следы прошлых ощущений и восприятий ― представление. Неко-
торые философы, впрочем, не считают важным расчленять чувственные образы на
ощущения и восприятия. Так, например, М. А. Леонов, хотя и упоминает об ощуще-
ниях, однако рассматривает их только как момент восприятия. В его книге “Очерк
диалектического материализма” сказано следующее: “Первую ступень познания со-
ставляет живое созерцание. Чувственные восприятия выступают в качестве непо-
средственной связи человеческого
сознания с внешним миром и являются прямо или
косвенно источником всех наших знаний”12.
По М. А. Леонову, чувственное отражение состоит из восприятий и представле-
ний, причем, представление, конечно, не является непосредственной связью созна-
ния с внешним миром, а есть “первая элементарная форма обобщения чувственных
восприятий”13. Как же быть с ощущениями, которые В. И. Ленин рассматривал
именно как такую непосредственную связь сознания с окружающим миром? Но
этот счет М.А. Леонов
высказывает мнение, что «... мы не имеем “чистых”, изоли-
рованных друг от друга ощущений, а имеем ощущения, которые органически вклю-
11 Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. 2-е изд. М., 1908.
12 Леонов М. А. Очерк диалектического материализма. М., 1948. С. 566.
13 Там же.
14
чены в восприятие в качестве его неразрывных составных частей... Восприятие
предмета имеет в своем составе ощущение, доставляемое различными органами
чувств»14.
Сходное положение развивает Ю.Г. Гайдуков. Он пишет в своей работе "Позна-
ваемость мира и его закономерности": «Посредством ощущений человек отражает
различные свойства и качества предметов внешнего мира (твердость, шерохова-
тость, мягкость, форму, цвет, звук, запах и т.п.). Но в действительности
не сущест-
вует "чистых" качеств и свойств, изолированных от предметов, а существуют цело-
стные предметы, которые обладают определенными качествами и свойствами...
Вследствие этого наше чувственное познание исторически развилось как способ-
ность предметного отражения материального мира»15. Но в отличие от М.А. Леоно-
ва, который не допускает возможности самостоятельного существования ощущения
ни в какой момент отражения, Ю.Г. Гайдуков считает, что "ощущения и восприятия
являются
двумя моментами, фазами единого чувственного познания"16, хотя, по его
мнению, именно восприятия составляют главную форму этого познания.
Эти нюансы в определении основных форм чувственного познания не являют-
ся существенными. Ощущения - компонент (М.А. Леонов) или момент (Ю.Г. Гайду-
ков) восприятия - таков вывод из данной концепции. Отсюда "двуслойная" структу-
ра чувственного познания, состоящего из восприятий и представлений.
Если перевести это на физиологический язык, то значит
в рефлекторной дея-
тельности имеются лишь условные рефлексы на комплексные раздражители (вос-
приятия) и их следы в виде временных связей между мозговыми концами анализа-
торов. Но то и другое есть формы синтетической деятельности, которая невозмож-
на без дробного анализа внешних объектов. Ощущение как функция такого дроб-
ного анализа, составляющего основу основ синтетической деятельности, фактиче-
ски не признается за реальное явление отражения. На такой концепции ясно сказы-
вается
влияние гешталытеории, которая объявила ощущение фикцией, предрассуд-
ком элементарной, атомистической психологии. Но эта позиция гештальтизма в
корне противоречит материализму уже потому, что с "устранением" ощущений они
сочетали "устранение" материи, так как по существу изнутри возникающий, цело-
стный акт восприятия ими объективизируется, образуя "кажущуюся видимость"
внешнего мира.
Нельзя забывать о том, что ощущения, по выражению И.М. Сеченова, - "извне
навязанные" внешним миром
состояния сознания. Именно через ощущения мы уз-
наем о формах вещества и о формах движения, как на это указывал В.И. Ленин.
Свести весь процесс отражения только к отражению предметов, составляющих
очень важный объект познания и практической деятельности, - это значило бы
крайне обеднить процесс познания, не говоря уже о том, что мы тем самым подме-
нили бы более общую характеристику - отражение материи в различных ее фор-
мах - более частной характеристикой - отражением предметов внешнего
мира.
Поэтому нам представляется более правильной точка зрения, развитая в других
философских работах. К ним надо отнести работы Ф.И. Хасхачиха "О познаваемо-
сти мира" и "Материя и сознание". Ф.И. Хасхачих писал: "Марксистский философ-
ский материализм учит, что источником всех наших знаний являются ощущения...
Различные ощущения соответствуют различным сторонам, свойствам объективно-
го мира"17. Что касается восприятия, то по не очень точному определению автора
"...отнесенные к
определенным предметам и отображающие их - комплексы ощу-
щений называются чувственным восприятием"1*. Третьей формой чувственного
14 Там же. С. 567.
15 См. сборник статей: О диалектическом материализме. М., 1952. С. 333.
16 Там же. С. 334.
17 Хасхачих Ф.И. Материя и сознание. М„ 1952. С. 116.
18 Там же. С. 142.
15
отражения являются представления. Подобного же взгляда придерживается И. Ан-
дреев, который прямо определяет состав чувственного отражения: "...ощущения,
восприятия и представления являются теми основными формами, при помощи ко-
торых в нашем сознании непосредственно отражаются предметы, явления окружа-
ющего нас мира"19. Также определяет состав чувственного отражения Т.И. Ойзер-
ман: "Ощущения, восприятия, представления образуют первую ступень познания
действительности"20.
Такова
вторая концепция трехсоставного характера чувственного отражения.
Весьма интересный, хотя и спорный аспект такого состава чувственного отражения
разработан Ф.Ф. Кальсиным21, который также вычленяет в чувственном отражении
ощущения, восприятия и представления, но последние рассматривает как "систему
знаний", поскольку они отражают объективное взаимодействие предметов.
Поэтому представление является одновременно синтезом чувственных образов
и стороной мыслительного процесса, образующего
понятия. Однако нельзя согла-
ситься с Ф.Ф. Кальсиным в искусственном разделении видов ощущений на "основ-
ные" и "надстрочные", что не способствует, а затрудняет подход к структурному ис-
следованию состава чувственного отражения.
В труде Т. Павлова "Теория отражения" наибольший интерес представляет
трактовка социально-исторического развития и трудового опосредствования чело-
веческих ощущений. Дело в том, что ощущения человека как общественного инди-
вида существенно отличаются
от ощущений животных вследствие прямого влия-
ния общественного труда и его орудий на развитие анализаторов человека. Поэто-
му Т. Павлов заключает, что «рука плюс "удлиняющее" ее орудие труда равняет-
ся качественно новому (уже не только в биологическом отношении) органу ори-
ентации в мире и воздействия на него», что «и в этом смысле глаз плюс "удлиня-
ющее" его орудие равняется качественно новому {именно человеческому) органу
восприятия вещей и воздействия на них»22. Хотя в вышеуказанных
работах совет-
ских философов также указывается на влияние труда и расширение сферы дея-
тельности органов чувств оптической, акустической, механической и другой техни-
кой, однако Т. Павлов наиболее глубоко и систематически исследовал это влияние.
Это тем более важно отметить, что другой болгарский философ-марксист А. Ки-
селинчев счел возможным абстрагироваться от общественно-трудовой сущности
чувственного познания и рассмотреть его лишь натуралистически. Возможно, что
такое абстрагирование
определялось задачей установления связей между маркси-
стско-ленинской теорией отражения и учением И.П. Павлова о высшей нервной
деятельности23. Как Т. Павлов, так и А. Киселинчев не вычленяют ощущения и
восприятия в общем процессе чувственного отражения, но особо выделяют пред-
ставления. Французский философ-марксист Р. Гароди24, напротив, различает ощу-
щения и восприятия, связывая последние с условным рефлексом, но не выделяет
представлении, прямо переходя к мышлению. Что касается
английского фило-
софа-марксиста М. Корнфорта25, то он объединяет все явления чувственного от-
ражения в "показания чувств", предпочитая последние понятию чувственного вос-
приятия.
Этот весьма краткий обзор взглядов современных философов-марксистов по-
казывает, что в современной марксистской литературе по вопросам теории позна-
ния имеются существенные расхождения по вопросу об основных формах чувствен-
19 Андреев И. Диалектический материализм о процессе познания. М., 1954. С. 38.
20
Ойзерман Т.И. Основные ступени процесса познания. М., 1957. С. 28.
21 Кальсин Ф.Ф. Основные вопросы теории познания. Горький, 1957.
22 Павлов Т. Теория отражения. М., 1949. С. 93.
23 Киселинчев А. Марксистско-ленинская теория отражения и учение И.Павлова о высшей нервной
деятельности. М., 1956.
24 Гароди Р. Вопросы марксистско-ленинской теории познания. М., 1955.
25 Корнфорт М. Диалектический материализм. М., 1956.
16
ного отражения. Но эти расхождения остаются скрытыми, так как в философской
среде не обсуждается этот вопрос как специальный вопрос теории познания.
Но более важно отметить, что выделение и расчленение чувственного отраже-
ния, хотя и осуществляется различно в современной философской литературе, тем
не менее является стремлением понять своеобразие структуры, чувственного отра-
жения как соотношения определенных форм, а вместе с тем моментов процесса
чув-
ственного отражения. Обращает на себя внимание, что выделяемые формы тракту-
ются не только как моменты единого развивающегося процесса, но и как уровни, от
самого элементарного (ощущение) до самого сложного (представление), являюще-
гося известного рода обобщением чувственных знаний об объективной действи-
тельности.
ВИДЫ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ
И ИХ ВЗАИМОСВЯЗЬ
Ощущение, восприятие и представление - основные формы чувственного отра-
жения. Но эти формы нельзя отрывать
от их содержания, т.е. отражения движущей-
ся материи. Если восприятие и представление всегда в той или иной мере полимо-
дальны, т.е. отражают одновременно или последовательно оптические, механиче-
ские, акустические, химические свойства и признаки предметов внешнего мира, то
ощущения всегда мономодальны. Ощущение есть функция определенного анализа-
тора, филогенетически сформировавшегося как сложное приспособление мозга к
отражению определенного вещества и определенной формы движения
материи.
Поэтому ощущение действительно есть парциальный образ как результат дробно-
го анализа определенного материального тела и явления. Восприятие есть целост-
ный образ предмета, порождающийся синтетической деятельностью мозга, времен-
ной связью, замыкающей контакт между двумя или несколькими анализаторами.
В этом смысле восприятие ("перцепция"), по определению И.П. Павлова, есть ус-
ловный рефлекс. Но такой условный рефлекс выработан только на основе безус-
ловного рефлекса
с одного из анализаторов. Представления целиком определяются
сложившейся системой временных связей или условных рефлексов, т.е. ассоциаци-
ей, как универсальной закономерности синтетической деятельности мозга.
Нетрудно заметить, что, удаляясь в сторону от ощущения к представлению, мы
удаляемся в сторону от проблемы происхождения чувственных знаний из непосред-
ственного взаимодействия анализаторов с конкретными формами движущейся
материи. Но ведь именно постановкой этой проблемы материалистический
сенсуа-
лизм в корне отличается от сенсуализма идеалистического, агностицизма и прочих
философских направлений.
Для решения этой проблемы, как и проблемы чувственного отражения, необхо-
димо конкретное исследование причинной зависимости деятельности анализаторов
от определяющих эту деятельность форм движущейся материи.
Напомним, что И.П. Павлов неоднократно подчеркивал существование двух ос-
новных, хотя и взаимосвязанных, но самостоятельных нервных механизмов: меха-
низма анализаторов
и механизма временных связей (условных рефлексов и ассоци-
аций). Временные связи всегда вырабатываются с определенного анализатора, а
анализаторы условно-рефлекторно связываются друг с другом.
Ход исторического развития учения о высшей нервной деятельности сложился
так, что преимущественно разрабатывалась теория временных связей. Благодаря
этому были сделаны выдающиеся открытия законов движения нервных процессов
и их взаимной индукции, основных свойств и типов нервной системы, первой
и вто-
рой сигнальных систем в их взаимодействии.
В ходе развития этого учения были открыты и уточнены явления, относящиеся
к мозговым концам анализаторов, сочетанию в них ядерных и рассеянных элемен-
17
тов, преобразовано представление о рецепторах, как трансформаторной части ана-
лизаторов.
Тем самым была заложена новая теория анализаторов, имеющая огромное зна-
чение для психологии и теории познания. Но малая разработанность этой новой
теории, сравнительно с теорией временных связей, объясняется в известной мере
недостаточным вниманием философов к данным вопросам.
Ни в одной из отмеченных выше философских работ не рассматривается сен-
сорная
организация человека, ее состав, определяемый исторически сложившимися
анализаторными системами. В этих работах говорится, как и полвека назад, что че-
ловек обладает зрением, слухом, осязанием, обонянием и вкусом, а некоторые авто-
ры добавляют "и другими чувствами". Какие же это другие чувства? Не ясно ли,
что, не зная реальный состав анализаторных деятельностей человеческого мозга,
мы не можем определить и структуру чувственного познания, представляющую за-
кономерное соотношение и
взаимосвязь между этими деятельностями.
Рассмотрим поэтому прежде всего состав чувственного отражения в свете сов-
ременного состояния физиологии анализаторов и психологии.
В первую очередь в этот состав входит зрение - деятельность светового анали-
затора. Более общей и филогенетически ранней функцией этого анализатора, как
можно полагать, является ахроматическое зрение, которое сохраняется и при раз-
рушении ядерных клеток ("центров") мозгового конца анализатора. Более тонкая и
дифференцированная
деятельность этих ядерных клеток, как и центральной части
сетчатой оболочки глаза, выражается в хроматическом зрении. Но это различие ме-
жду ахроматическим и хроматическим зрением не является абсолютным; к тому же
оно всегда связано с конкретным образом жизни (дневным или ночным) на разных
стадиях филогенеза. Соотношение ахроматического и хроматического зрения у че-
ловека выступает в качественно новом виде, особенно при сопоставлении с анало-
гичными явлениями у антропоидов. Огромного
прогресса достигает у человека хро-
матическое зрение как в области длинноволновой, так и коротковолновой части ви-
димого спектра.
Но вместе с тем поразительна дифференцировка тончайших нюансов серого
цвета, относящегося к ахроматическому зрению. Нет никакого основания рассмат-
ривать ахроматическое зрение человека как низший вид зрения, т.е. своего рода
протопатическую чувственность глаза, как это утверждал, например, Парсонс.
Прогресс ахроматического зрения человека обнаруживается
в весьма тонком ана-
лизе квантовой природы света, в доведении этого анализа до нескольких квантов
или фотонов при критической частоте мельканий. Можно предполагать, что про-
гресс ахроматического и хроматического зрения человека взаимосвязан. Дробный
анализ интенсивности светового потока и чувственный спектральный анализ волно-
вой природы этого потока идут рука об руку. Особенно интересна взаимосвязь ме-
жду ахроматическим зрением и цветоразличением в области коротковолновой час-
ти
видимого спектра.
В нашей философской литературе главное внимание обращается на хроматиче-
ское зрение человека, особенно в связи с критикой учения о первичных и вторич-
ных качествах. Между тем зрение человека не сводится к хроматическому видению,
многие явления которого вообще нельзя правильно объяснить без его взаимосвязи
с ахроматическим зрением. Ахроматическое зрение - неблагодарная почва для иде-
алистических спекуляций, так как в этой области наиболее точно установлены ко-
личественные
и качественные зависимости ощущений от физических воздействий
света, отражение зрением физической природы света.
Но ахроматическое и хроматическое зрение не исчерпывают функции светового
анализатора человека. Наиболее сложной функцией этого анализатора, тесно связан-
ной с деятельностью других анализаторов, является пространственное видение.
Через пространственное видение раскрывается объективная связь зрения с ося-
занием, которое в свете современной науки является сложной совокупностью
раз-
18
личных функций четырех анализаторов, о чем будет сказано ниже. Но сейчас дос-
таточно отметить, что И.М. Сеченов определил осязание в целом как чувство, па-
раллельное зрению, имея в виду именно пространственное видение.
Наиболее ясно поставлен вопрос об их соотношении как вопрос гносеологиче-
ский в работах Д. Дидро. Но со времен не только Д. Дидро, но и И.М. Сеченова до-
стигнут огромный прогресс в научных знаниях об осязании.
Физиология и психология
показали, что состав осязания весьма разнороден. На-
иболее общей частью этого вида восприятия является тактильная рецепция, кото-
рая производится деятельностью кожно-механического анализатора. У человека
тактильная чувствительность наиболее развита на дистальных частях тела, особен-
но на кончиках пальцев, где наиболее низкой, напротив, является болевая чувстви-
тельность. Известная противоположность между тактильными и болевыми ощуще-
ниями выражается и в противоположных рефлекторных
эффектах: тактильные
ощущения являются сигналами активных движений, болевые - пассивно-оборони-
тельных. Это раздвоение и внутреннее противоречие в кожной чувствительности
человека весьма важно для понимания природы так называемой контактной чувст-
вительности вообще.
В состав осязания входит вполне самостоятельный вид ощущений - температур-
ных, являющихся функцией особого температурного анализа. Но температурные
ощущения не только входят в общий состав осязания. Они имеют и самостоятель-
ное,
более общее значение для всего процесса терморегуляции и теплообмена меж-
ду организмом и окружающей средой.
Из этих видов кожных ощущений только тактильные ощущения однозначно
совпадают с осязанием, образуя пассивное осязание. Активное осязание образуется
путем ассоциации тактильных ощущений с мышечно-суставными, которые стали
специально изучаться за последнее столетие. Но в активное осязание входит только
один вид кинестезии, а именно, кинестезия рабочих движений рук. Кинестезии ра-
бочей
позы и опорно-двигательного аппарата (ходьбы) развиваются самостоятель-
но в тесной связи с вестибулярными ощущениями (ощущения равновесия и ускоре-
ния). Особыми путями развиваются мышечно-суставные ощущения голосового и
речедвигательного аппаратов, непосредственно связанных со слуховыми функция-
ми мозга (с речевым и музыкальным слухом). Кинестетические ощущения являют-
ся функцией двигательного, кинестетического анализатора, мозговым концом ко-
торого оказалась так называемая двигательная
зона коры больших полушарий го-
ловного мозга.
С открытием двигательного анализатора весь мозг предстал как один гигант-
ский анализатор внешней и внутренней среды организма. Это открытие завершило
вековую историю поисков механизма одного из самых универсальных видов чело-
веческих ощущений. На протяжении этой истории идеализм неоднократно пытался
использовать вновь открытые факты кинестезии. Так, например, А. Бэн интерпре-
тировал эти факты как доказательство спонтанности и субъективности
любого вос-
приятия, порождаемого структурой движения тела человека. Для Э. Маха вещи как
"комплексы ощущений" в значительной мере есть порождение ощущаемых челове-
ком движений.
Идеалистической концепции кинестезии И.М. Сеченов противопоставил свое
материалистическое понимание мышечного чувства, как важного орудия познания
внешнего мира и практической коррекции сигналов со всех остальных органов
чувств. Особо велика роль этого чувства в отражении времени и пространства.
В этой
функции кинестезия тесно переплетается с вестибулярными ощущениями.
Первоначально были открыты ощущения равновесия, а затем ощущения ускоре-
ния, весьма важные в общем процессе ориентировки человека в окружающей сре-
де. Сложный системный механизм этих ощущений охватывает вестибулярный аппа-
рат, вестибулярные нервы и различные отделы коры, подкорки и мозжечка. Следу-
ет отметить, что в новейшей марксистской философской литературе кинестезия и
19
статико-динамические ощущения (равновесия и ускорения) обычно не включаются
в состав чувственного отражения человеком объективной действительности, что не
только не соответствует уровню науки, но и не противодействует распространенно-
му идеалистическому представлению об этих ощущениях как выражениях спонтан-
ной энергии организма.
Читателю, недостаточно знакомому с физиологией и психологией, невозможно
из философской литературы узнать и о вибрационных
ощущениях, открытых и у
человека, а ранее хорошо известных по исследованиям поведения ряда животных
(особенно летучих мышей).
Вибрационные ощущения занимают промежуточное положение между так-
тильными и слуховыми; они особенно маскируются слуховыми ощущениями, взаи-
моотношение между ними противоречивое, оно аналогично взаимоотношению так-
тильной рецепции и боли.
В общем составе чувственного отражения важное место занимает слух, кото-
рый представляет собой комплекс разнородных
ощущений. Общим для животных и
человека является форма слуха, которую можно было бы назвать физикальной.
Однако пути развития слуха человека весьма существенно отличаются от животно-
го пути. Один путь развития человеческого слуха связан со звуковым строем языка
как основного средства общения. Вследствие этого наиболее тонкая дифференци-
ровка звуков совпадает с основной зоной звуков речи, особенно в диапазоне от 1000
до 3000 гц. Ядром такого речевого или фонематического слуха является
ощущение
тембра, отдифференцированное от ощущения высоты звука.
Другой путь развития слуха человека связан со звуковым строем музыки. Ядром
музыкального слуха является звуковысотное различение, отдифференцированное
от ощущения тембра.
Речевой и музыкальный слух весьма тесно взаимосвязаны, причем исходным,
по всей вероятности, является речевой слух. Однако между этими видами слуха че-
ловека имеются значительные противоречия, хорошо изученные в психологии.
Обнаружена избирательная
связь музыкального слуха с голосовой моторикой,
речевого слуха с артикуляционной моторикой речедвигательного анализатора, т.е.
с разными видами кинестезии.
Более общий характер имеет пространственный слух, тесно связанный с про-
странственным видением, кинестезией рабочей позы и статико-динамическими
ощущениями.
Особую группу в общем составе чувственного отражения составляет так назы-
ваемая хеморецепция: обоняние, вкус и хеморецепция внутренней среды организма.
Обоняние, связанное
с рядом явлений жизнедеятельности, особенно с дыхани-
ем, выделяется из этой группы своими познавательными функциями в тонком рас-
познавании пахучих свойств химических соединений.
Вкусовые ощущения, связанные с общим процессом пищевого обмена, имеют
важное значение для регуляции жизненных функций, являясь одновременно сигна-
лами химических свойств пищевых веществ и состояний внутренней среды организ-
ма (голода или сытости, углеводного и минерального обменов).
Новейшие исследования
физиологической школы К.М. Быкова позволяют ны-
не представить картину так называемого темного, или валового, чувства, как
И.М. Сеченов назвал органические ощущения. Теперь это чувство расчленено на
разнородные виды интерорецепции. Наряду с хеморецепцией в его состав входят
терморецепция, барорецепция, болевая рецепция внутренних органов. Интероцеп-
тивные ощущения, несомненно, отличаются от всех остальных видов ощущений
многими чертами. Однако нет никаких оснований исключать их из состава
чувст-
венного отражения только на том основании, что они не являются средствами отра-
жения внешней среды. Интероцепция составляет обязательный фон для деятельно-
сти любого анализатора внешней среды. Поскольку любые ощущения составляют
одновременно и образы внешнего мира, и явления жизнедеятельности, крайне важ-
20
но понять взаимосвязь между процессом отражения, который осуществляется в хо-
де взаимодействия человеческого организма с окружающей средой, и общим про-
цессом жизнедеятельности.
В этой плоскости интероцепция предстает перед нами как важный момент та-
кого взаимодействия, накладывающего свой отпечаток на деятельность любого
анализатора внешней среды. К тому же внутренняя среда организма объективна по
отношению к сознанию, элементами которого являются
ее ощущения. Исключение
интероцепции из общего состава чувственного отражения неизбежно ведет к отры-
ву отражения от жизнедеятельности самого организма, что ни в коем случае нель-
зя считать правильным.
Надо отметить, что с точки зрения современной науки вопрос о внешней и вну-
тренней сигнализации является более сложным, чем это представляется. Резкое
разграничение между ними не исключает переходные формы и промежуточные со-
стояния.
Разделение ощущений на внешние и внутренние
недостаточно. Некоторые ви-
ды ощущений являются внешне-внутренними по характеру отражения. К ним отно-
сятся: температурные и болевые, вкусовые и вибрационные, мышечно-суставные и
статико-динамические, которые отличаются как от чисто внешних (зрительных,
слуховых, тактильных), так и от чисто внутренних (органических).
Именно эта глубокая взаимосвязь внешнего и внутреннего позволяет понять
единство познания и жизнедеятельности, отражения в мозгу всех форм движущейся
материи, включая
отражение жизни как особой формы движущейся материи.
Мы рассмотрели состав чувственного познания. Но это только одна сторона его
структуры. Другой стороной это структуры является взаимосвязь между всеми частя-
ми или видами чувственного отражения, на чем следует остановиться специально.
Этот вопрос довольно полно разработан в физиологии и психологии только в
одном аспекте - в аспекте взаимодействия ощущений, взаимодействия органов
чувств и т.п.
Множество фактов свидетельствует о том,
что это взаимодействие связано с ка-
питальными явлениями замыкания связей между мозговыми концами анализато-
ров, влиянием симпатической нервной системы на тонус анализаторных аппаратов,
с отношениями между нервными центрами, которые складываются по типу доми-
нантных и субдоминантных реакций, взаимной индукции нервных процессов и т.д.
Установлено, что взаимосвязи между любыми анализаторами образуются по
типу условно-рефлекторных замыканий. Поэтому в зависимости от меняющихся ус-
ловий
среды любой анализатор может быть временно связан с любым другим ана-
лизатором.
В этом проявляется пластичность коры головного мозга, его способность отра-
жать любые возможные связи между явлениями и предметами окружающей среды.
Это один аспект проблемы взаимосвязей, которые можно назвать временными.
Но обращает на себя внимание тот факт, что в такой взаимосвязи одни и те же ана-
лизаторные деятельности выступают то в виде сигнализации, то в виде подкрепле-
ния. Однако при генетическом
исследовании такие отношения оказываются более
постоянными. Так, например, в раннем онтогенезе человека тактильные и мышеч-
ные ощущения являются подкреплением для зрительных образов. Затем зритель-
ные ощущения становятся подкреплением для других, особенно для слуховых ощу-
щений, и т.д.
Поэтому весьма важно изучить не только временные, но и постоянные взаимо-
связи между разными видами ощущений, что важно не только для физиологии
и психологии, но и для марксистской философии, где
эту проблему поставил еще
Ф. Энгельс. В домарксовой философии эту проблему выдвигал Э.Б. Кондильяк в
"Трактате об ощущениях". Однако он лишь сопоставил разные виды ощущений, ос-
тавив к тому же открытым вопрос об их источниках. Известно, что в этом пункте
он был агностиком.
21
Принципиально иначе подошел к данной проблеме Ф. Энгельс. Он писал следу-
ющее: "Наши различные чувства могли бы доставлять нам абсолютно различные в
качественном отношении впечатления. В этом случае свойства, которые мы узнали
бы при посредстве зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания, были бы абсолютно
различны. Но и здесь различия исчезают по мере успехов исследования"26. Этому
"исчезанию" различий, т.е. преодолению метафизических представлений
об абсо-
лютной обособленности различных видов ощущений, Ф. Энгельс придавал принци-
пиальное значение для теории познания. Особо важно в этом плане дальнейшее раз-
витие мысли Ф. Энгельса: "Давно уже признано, что обоняние и вкус являются род-
ственными, связанными между собой чувствами, воспринимающими связанные ме-
жду собой, если даже не тождественные, свойства; зрение и слух воспринимают ко-
лебания волн. Осязание и зрение так дополняют друг друга, что мы часто можем
предсказать
на основании вида какой-нибудь вещи ее тактильные свойства... Сле-
довательно, задача объяснить эти различные, доступные лишь различным органам
чувств, свойства, установить между ними связь, является задачей науки"27.
Во времена Ф. Энгельса наука еще не могла решить эту важную задачу из-за
множества "белых пятен" в общей картине чувственного отражения.
Современная наука в состоянии решить эту задачу с помощью материалистиче-
ской диалектики, но нельзя закрывать глаза на большие трудности,
которые оста-
ется еще преодолеть.
Первая из них заключается в том, что специализация научных знаний все боль-
ше отделяет друг от друга теорию зрения и теорию слуха, теорию кинестезии и тео-
рию обоняния и т.д. Нужно сочетать дальнейшую специализацию с комплексным
изучением всей структуры чувственного отражения.
Вторая трудность заключается в том, что классификация видов ощущений в их
взаимосвязях требует опоры на классификацию форм движущейся материи, отра-
жением которой являются
различные формы чувственного познания.
Основа такой классификации заложена Ф. Энгельсом, согласно которому меха-
ническое, физическое, химическое и биологическое составляют основные формы
движения материи, предшествующие социальной форме движения (общественного
производства). Это основное деление углубляется и развивается современной нау-
кой, но наука еще не создала достаточно полной картины.
Несомненно, что виды ощущений и их взаимосвязь находятся в причинной за-
висимости от форм
движения материи в их взаимосвязях и взаимопереходах. Обра-
щает на себя внимание дублирование сенсорных функций в процессе отражения од-
ной и той же формы движущейся материи, но в разных ее свойствах и отношениях.
Так, например, тактильные, вибрационные, мышечные, вестибулярные ощущения
отражают определенные моменты и свойства механического движения различных
тел, в том числе и тела человека. Зрительные, слуховые, вибрационные, темпера-
турные - связаны с различными свойствами молекулярного
движения, а обоня-
ние и вкус - с химической природой вещества и химической реакцией, как осо-
бой химической формой движущейся материи. Интерорецепция, вкусовые, боле-
вые и температурные ощущения специфически связаны с основными явлениями
жизнедеятельности - биологической формой движения материи. Общность объек-
та отражения движущейся материи проявляется и в близости различных анали-
заторов в отражении пространства и времени как основных форм существования
материи.
На основании
большой массы научных данных можно утверждать, что в совме-
стной деятельности различных анализаторов имеется объективный порядок посто-
янных взаимосвязей, определяемых общностью объектов отражения в их взаимо-
действии и взаимопроникновении.
26 Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М., Л., 1931. Т. 14. С. 352-353.
27 Там же. С. 353.
22
На основании наших исследований можно наметить известный порядок "цепо-
чек" взаимосвязей. Эти цепочки не носят, конечно, линейного характера. Напротив,
такой порядок можно выразить в сложноразветвленной цепи взаимосвязей по мно-
гим признакам.
Зрительные, тактильные, мышечно-суставные и статико-динамические ощуще-
ния составляют один ряд этой цепи. Через тактильные ощущения этот ряд соединя-
ется с вибрационными, а через вибрационные со слуховыми,
которые, в свою оче-
редь, связываются с мышечными ощущениями (артикуляционными и голосовыми).
Особый ряд в системе анализаторных взаимосвязей составляют химические чувст-
ва (обоняние, вкус, хеморецепция внутренней среды), которые связываются с други-
ми сенсорными явлениями жизнедеятельности (особенно температурными и боле-
выми). Весьма важно отметить, что тактильные ощущения сопровождают многие
другие чувственные деятельности (вкус, обоняние, слух, температурные ощущения
и т.д.),
что объясняется особой ролью кожи как покрова и барьера тела, а вместе с
тем участника основных процессов обмена веществ. Кинестезия является обяза-
тельным членом любой ассоциации ощущений, благодаря чему процессы отраже-
ния и накопления индивидуального опыта всегда проникают друг друга.
Этот весьма беглый набросок показывает, что существует известная система
постоянных межанализаторных взаимосвязей, источник которой заключен в цело-
стной совокупности материального мира, в объективных
взаимосвязях между раз-
личными формами движущейся материи.
Вместе с составом чувственного отражения система этих взаимосвязей обра-
зует структуру чувственного познания, определяющую сенсорную организацию
человека.
СЕНСОРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
КАК ОТРАЖЕНИЕ ОБРАЗА ЖИЗНИ
Состав и структура чувственного отражения образуют сенсорную организацию,
зависящую от образа жизни и деятельности животного организма. В зависимости от
этих образующих складывается определенное взаимодействие анализаторов,
их со-
подчинение, относительное доминирование одних чувствующих систем над другими,
а также общее направление развития каждой из них.
Совокупность анализаторов с их мозговыми концами и эффекторами отражает
окружающую организм среду в целом, но именно как среду обитания, включая весь
процесс взаимодействия организма с жизненно необходимыми условиями внешней
среды.
Известно, что поведение животных, стоящих на разных ступенях филогенети-
ческой лестницы, отличается по уровню развития,
т.е. по сложности постоянных и
временных связей организма со средой, по преобладанию безусловно-рефлектор-
ных или условно-рефлекторных форм поведения. Менее известно весьма сущест-
венное различие в их поведении, определяемое составом и структурой анализатор-
ной деятельности нервной системы, мозга. Между тем все более накапливаются фа-
кты, свидетельствующие о биологической обусловленности направления развития
отдельных рецепций, о значении их в процессе приспособления данных организмов
к
определенным условиям жизни.
Благодаря успехам современной науки и техники стало известно, что, например,
ультразвуки не только используются и генерируются различными представителями
животного мира, но также служат им средствами сигнализации и ориентировки в
окружающей среде. То же следует сказать об ультрафиолетовых лучах, радиовол-
нах и т.д.28 Отсюда следует, что своеобразие биологических условий создает в при-
ем.: Орбели Л.А. Основные задачи и методы эволюционной физиологии // Эволюция
функций нерв-
ной системы. М.: Медгиз, 1958.
23
роде многие виды рецепций, которые не имеют аналогии с анализаторной деятель-
ностью человека29. Но нередко стремление расположить в линейном порядке раз-
витие рецепций приводит к тому, что к одному и тому же анализатору приурочива-
ются разные сенсорные функции. Так, например, органу боковой линии рыб неко-
торые физиологи придают функции слухового анализатора на том основании, что
он воспринимает вибрации водной среды, хотя только часть этой боковой
линии
дифференцирует колебания с частотой от 18 до 25 гц. К кожному анализатору от-
носят вибраторные реакции паука, вызванные колебаниями паутины, и т.д.30
На самом деле многообразие рецепторов и рецепций в животном мире ни в ка-
кой мере не может быть сведено к той группе анализаторов, которая свойственна
человеку.
Несомненно также, что развитие рецепций не сводится только к прогрессу од-
них функций за счет редуцирования других сенсорных функций, например зрения за
счет обоняния,
как это изображается в истории развития приматов31.
Несомненно, существуют сопряженные, коррелятивные изменения рецепций,
определяемые общим образом жизни данного животного вида в определенной сре-
де обитания. Но такие коррелятивные изменения идут в разных направлениях, ко-
торые могут быть поняты лишь экологически.
Именно среда обитания, образ жизни и способ деятельности обусловливают со-
отношение видов рецепций в данной сенсорной организации животных, в которой
ядром являются
группы анализаторов, специфичные для данной среды обитания.
Остановимся вкратце на известных рецепциях у рыб, резко отличающихся от
других животных по среде обитания. Они обладают зрением, выполняющим важ-
ную роль в ориентировке и поведении (например, при погоне за добычей).
Новейшими исследованиями (В.Л. Бианки из лаборатории Э.Ш. Айрапетянца)
показано, что рыбы обладают в известной степени бинокулярным зрением. "После
выработки с обоих глаз условного рефлекса и последующей энуклеации
одного из
них резко нарушается дифференцирование места нахождения, например, бусинки.
Оба глаза осуществляют совместную и симметричную деятельность: выработка ус-
ловного рефлекса с одного глаза оказывается с места уже готовой при пробе со сто-
роны другого глаза"32. Зрение выполняет специфическую роль в приспособлении,
участвуя в образовании мимикрии, изменении окраски поверхности всей рыбы со-
ответственно цвету дна. Как указывает Г.Г. Демирчоглян, "экстирпация обоих глаз
выключает
эту приспособительную реакцию"33. Тем не менее зрение нельзя счи-
тать ведущей рецепцией у рыб.
Методом условных рефлексов было доказано наличие слуха у рыб, особенно
обитающих на большой глубине. Слуховая функция у них связана со звуковой сиг-
нализацией, заменяющей световую на больших глубинах. Рыбы обладают и так-
тильной чувствительностью: некоторые участки тела, а особенно "усы" сомовых
рыб выполняют функцию ощупывания предметов. Однако слух и осязание, подоб-
но зрению, не определяют
основного направления ориентировки рыб в водной сре-
де, хотя и способствуют осуществлению такого направления.
Эти рецепции определяются осью (орган боковой линии - хеморецепция по-
верхности тела), вокруг которой центрируются все остальные рецепции.
Благодаря органу боковой линии "рыба удерживает симметричную установку
тела по отношению к жидкой среде, струящейся под влиянием своего течения на-
встречу животному или под влиянием быстрой локомоции самой рыбы... Кроме
29 См.: Элтрингем
Г. Строение и деятельность органов чувств у насекомых. М.: Биомедгиз, 1934.
30 См.: Демирчоглян Г.Г. Физиология анализаторов. М.: Учпедгиз, 1956.
31 См.: Вебер М. Приматы. М.: Биомедгиз, 1935.
32 Айрапетянц Э.Ш. К вопросу об эволюции взаимодействия внешних и внутренних рецепторов // Эво-
люция функций нервной системы. С. 111.
33 Демирчоглян Г.Г Физиология анализаторов. С. 18.
24
того, боковая линия ориентирует, по-видимому, в меняющихся условиях дав-
ления"34.
Но функция органа боковой линии не может отождествляться с функцией вес-
тибулярного аппарата, который связан с ней в общей структуре нервной системы.
В органе боковой линии объединены статико-динамические, вибраторные и так-
тильные сигнализации, которые в дальнейшем специализируются.
Подобное же явление обнаруживается в диффузной хеморецепции поверхно-
сти
тела рыб. При изучении золотых рыбок, некоторых сомовых и карповых рыб
М. Паркером было обнаружено, что они отвечают активно-двигательными рефле-
ксами на подведение к боку животного струйки мясного сока или кусочка ваты,
пропитанной этим соком. В коже этих животных им были обнаружены чувстви-
тельные элементы, весьма сходные с вкусовыми луковичками. С подобной диф-
фузной хеморецепцией связан генезис и обоняния, не говоря уже о хеморецеп-
ции внутренней среды. Но у некоторых рыб обоняние
достигает такого развития,
что Эдингер охарактеризовал большой мозг акулы как гипертрофию обонятель-
ных долей.
Из этого краткого экскурса видно, что именно среда обитания и образ жизни оп-
ределяют у рыб соотношение разных видов рецепции, их сенсорную организацию.
Показательна в этом же отношении структура анализаторной деятельности го-
ловного мозга млекопитающих, в том числе приматов, представляющих особенный
интерес для понимания животных корней антропогенезиса.
Эволюция отдельных
видов рецепции - от лемуров до антропоидов - особенно
хорошо прослежена в отношении обоняния и зрения. В отношении обоняния подот-
ряд лемуров еще находится на границе макросматических и микросматических жи-
вотных. У них начинается редукция периферического, а частично и центрального
отделов обонятельных органов. Подотряд долгопят уже относится к группе микро-
сматических животных, что стоит в связи с исключительным развитием у них зри-
тельных органов.
Однако нельзя полностью объяснить
редукцию обоняния возрастанием роли и
тонкости зрительного органа, который у антропоидов значительно совершеннее де-
ятельности этого органа у низших обезьян, у которых редукция обонятельных ор-
ганов большая, чем у антропоидов. Уже у низших обезьян изменяется положение
глаз (по сравнению с лемурами и долгопятами), которые передвинулись с боковых
сторон черепа на его переднюю поверхность, что более благоприятствует биноку-
лярному видению.
Однако перекрест зрительных нервов еще неполный.
Он более выражен у ан-
тропоидов. Хотя в сетчатке глаз у всех обезьян уже имеется желтое пятно и цент-
ральная ямка, необходимые для дифференцирования дневного (цветного) зрения,
однако у антропоидов оно достигает несравненно более высокого уровня развития.
Но и обоняние у антропоидов более дифференцированно по сравнению с низшими
обезьянами, у которых резко выражена редукция обонятельных органов.
Сопряженное изменение обоняния и зрения в развитии приматов, несмотря на
различное значение
этих видов чувствительности, все еще составляет часть разви-
вающейся структуры анализаторной деятельности мозга.
Сравнительно с лемурами у долгопят ограничиваются не только обонятельная,
но и слуховая функции. Между тем у низших обезьян, особенно у антропоидов, слу-
ховая функция более дифференцируется и приобретает важное значение сигнализа-
ции в стадной жизни и ориентировке в пространстве.
Все большее значение приобретает вестибулярная функция. Избирательный
характер принимает
вкусовая рецепция и т.д. Но все же ведущим началом сенсорно-
го прогресса становится кинестезия, особенно кистей рук. Именно кинестезия и свя-
занные с ней зачатки активного осязания образуют вместе со зрением "ось" сенсор-
34 Ухтомский А.А. Собр. соч. Л.: Изд-во ЛГУ, 1954. Т. 4. С. 81.
25
ной организации обезьян. Среда обитания различных подотрядов приматов во мно-
гом сходна. Эволюционные изменения связаны не только со средой, но и с измене-
нием характера деятельности самих животных. Все большее значение приобретает
манипулятивная деятельность, специализация конечностей не только на передвиже-
нии, но и на оперировании с предметами. Зрительно-моторная координация разви-
вается одновременно по двум направлениям: дальномерности зрения
и прицельных
прыжков, с одной стороны, ощупывания предметов относительно раздельными дви-
жениями пальцев и рассматривания предметов вблизи, с другой стороны. Соответ-
ственно развиваются статико-динамические и тактильные аппараты. В условиях
стадной жизни звуковая сигнализация выступает в важной биологической роли, со-
ответственно которой дифференцируется слуховой аппарат.
В образе жизни приматов важную роль играет активный способ их деятельно-
сти, с которым связано и прогрессивное
развитие сложных ориентировочных реф-
лексов, хорошо изученных Н.Ю. Войтонисом35.
Сенсорная организация обезьян, особенно антропоидов, наиболее близка к сен-
сорной организации человека. Однако между ними имеются качественные разли-
чия, обусловленные непосредственным влиянием труда и языка на развитие анали-
заторных деятельностей мозга.
ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ
СЕНСОРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕКА
Положение о том, что сенсорная организация есть отражение среды обитания,
образа
жизни и способа деятельности, остается, конечно, в силе и в отношении че-
ловека. Однако эволюционно-биологический подход оказывается совершенно не-
достаточным для объяснения специфического характера этих факторов, определя-
ющих сенсорную организацию человека.
Окружающая человека среда, среда его обитания - не только естественные си-
лы природы, но, прежде всего, "историческая природа" (К. Маркс и Ф. Энгельс), со-
зданная трудом людей: промышленность и сельское хозяйство, города и села,
мате-
риальные и культурные ценности, в общем - преобразованные человеком силы
природы. Изменение природы человеком в процессе труда непрерывно преобразу-
ет окружающую среду, благодаря труду люди сами создают свою "среду обитания".
Практически воздействуя на окружающую природу, люди расширяют среду обита-
ния, а благодаря научному познанию и технике используют все новые и новые виды
энергии, превращая их в компоненты этой среды.
Прогресс науки и техники, по мере гигантского роста
производительных сил,
выводит человека за пределы непосредственной среды обитания.
Образ жизни людей, общественную основу которого составляет материальное
производство средств производства и средств потребления - именно труд - есть
"...первое основное условие человеческого существования, - и это в такой мере,
что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека"36 (Ф. Эн-
гельс). Но именно труд и есть основной способ деятельности человека; производст-
во материальных
и культурных ценностей составляет сущность человеческой дея-
тельности, преобразующей окружающую человека природу.
Известно, что в процессе воздействия человека на природу изменилась его соб-
ственная природа, в том числе и его сенсорная организация.
В своей историко-материалистической теории антропогенезиса Ф. Энгельс уде-
лил особое внимание качественному изменению этой организации в процессе труда.
Первыми ближайшими следствиями труда являются переход к прямохождению,
35 Войтонис
Н.Ю. Предыстория интеллекта. М.: Изд-во АН СССР, 1949.
36 Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 14. С. 452.
26
вертикальному положению тела и специализация конечностей (верхних - на пред-
метных действиях, операциях труда, нижних - на передвижении).
Эти изменения повлекли за собой существенные сенсорные новообразования
вестибулярных и кинестетических функций. Исторически сложилась система реф-
лексов на предупреждение потери равновесия.
С этой пластичной системой связано развитие статико-динамических ощуще-
ний, отражающих самые различные координаты пространственного
положения че-
ловеческого тела и ускорения при его передвижении, а также перемещении опоры
его тела (в различных видах транспорта). Вертикальное положение тела изменило
направление и объем обозреваемой среды, непосредственно повлияло на структуру
поля зрения человека. Образовалась вместе с тем характерная для человека опти-
ко-вестибулярная связь, которую А.А. Ухтомский справедливо считал ядром "на-
блюдательской позы".
Еще более глубокое изменение внесло в сенсорную организацию человека
пре-
образование двигательного аппарата, а следовательно, двигательного анализатора,
который у всех животных является единым. У человека в связи с разделением функ-
ций между верхними и нижними конечностями существенно изменилась нервная и
регуляция опорно-двигательного аппарата и аппарата рабочих движений рук. Фак-
тически мы имеем не один, общий для всех двигательных функций, кинестетиче-
ский анализатор, а два, соединенных в единую систему. К этому надо добавить, что
из двигательного
анализатора, как справедливо подчеркнул Н.И. Красногорский,
выделился вполне самостоятельный речедвигательный анализатор, также интимно
связанный с общедвигательными кинетическими функциями.
Все эти изменения сенсорной организации под прямым влиянием трудовой дея-
тельности можно понять лишь при учете роли эффекторов в изменении рецепторов
(через замыкательные приборы коры головного мозга).
Особенно мощными были прямые влияния деятельности рук на изменение всей
сенсорной организации
человека. Рука человека "...является не только органом
труда, она также его продукт"37 (Ф. Энгельс). Только благодаря труду рука стала
универсальным орудием орудий, естественным органом творчества во всех сферах
человеческой деятельности. В плане антропогенезиса Ф. Энгельс заметил: "...рука
не была чем-то самодовлеющим. Она была только одним из членов целого, необы-
чайно сложного организма. И то, что шло на пользу руке, шло также на пользу все-
му телу, которому она служила, и шло на
пользу в двояком отношении"38. Во-пер-
вых, в силу закона соотношения сопряженных изменений совершенствование чело-
веческой руки оказывало опосредствованное влияние на другие части тела. Во-вто-
рых, что значительно важнее, развитие руки оказывало прямое воздействие на ос-
тальные органы39, так как связанное с рукой и трудом воздействие человека на при-
роду расширяло "кругозор" человека, открывало человеку все новые, до того неиз-
вестные свойства. И именно из практического действия
возникло умственное разви-
тие, вплоть до самых сложных интеллектуальных операций.
Рука как самая подвижная и рабочая двигательная система только у человека
стала самостоятельным рецептором, точнее комплексом рецепторов, образующих
активное осязание путем сочетания тончайшей тактильной рецепции с кинестезией
рук, а также при участии терморецепторов кожи.
В самых начальных актах труда человек оперировал двумя вещами: предме-
том и орудием труда. Реконструкция археологом С.А. Семеновым40
актов труда в
условиях первобытной техники позволяет представить детали взаимодействия
37 Там же. С. 453.
38 Там же. С. 454.
39 Там же.
40 Семенов С.А. Первобытная техника: (Опыт изучения древнейших орудий и изделий по следам работы).
М.: Изд-во АН СССР, 1957.
27
обеих рук в этих актах. Правая рука оперировала орудием труда, а левая - пред-
метом, материалом для обработки. С этой приуроченностью связано преимущест-
венное развитие статического напряжения мышц в левой руке, динамического на-
пряжения - в правой. Вместе с тем происходило изменение развития тактильной
рецепции, так как она достигла высокого развития на левой руке, получающей не-
посредственные сигналы об изменении свойств обрабатываемых материалов,
осо-
бенно их фактуры и упругости. Сигнальные функции обеих рук (тактильно-кине-
стетические) образовали единую координатную систему с дифференцированными
компонентами - пальцами. В этой системе устанавливалось весьма подвижное
равновесие между пальцами, находящимися в движении и покое при ощупывании
и манипулировании с предметом, причем особую роль "подвижной ладони" стали
играть большие пальцы обеих рук, а собственно познавательную функцию принял
указательный палец, движению которого
сопутствуют движения или покой ос-
тальных пальцев.
Исключительное развитие у человека приобрело инструментальное опосредст-
вованное ощупывание с помощью "зонда", которое достигает большой точности и
в условиях, когда ощупываемый предмет скрыт от зрения. Однако наиболее важ-
ным результатом развития руки является перестройка зрительной рецепции. Глаз
стал "учеником видящей руки" благодаря прочно замкнутой зрительно-моторной
координации. Зрительно-тактильно-кинестетическая связь вместе
с оптико-вести-
булярной установкой образовали ядро сенсорной организации человека.
Доминирование зрения в этой организации обеспечивается именно этими двумя
родами связей, в которые оно включено. Качественно преобразовалось и само зре-
ние, характеризующееся сочетанием ахроматического и хроматического видения,
высоким развитием цветоразличения, дальновидностью или глубинностью про-
странственного видения, структурной целостностью. И именно зрение почти до са-
мых последних дней выводило
человека за пределы Земли, в космическое про-
странство.
Вместе с трудом необходимо возникла речь, а с нею качественно преобразовал-
ся слух. Речевой слух человека представляет собой новую форму слуховой рецеп-
ции, порожденную языком, как основным средством общения.
Ныне общепризнано, что физиологические механизмы слуха человека общест-
венно обусловлены. Крупный советский физиолог А.А. Ухтомский писал о том, что
"на слух у человека ложится исключительная и ответственная практическая
задача,
уходящая далеко за границы физиологии: задача служить опорой и посредником в
деле организации речи и собеседования"41.
Продуктом исторического развития человека является и музыкальный слух
(звуковысотный, мелодический, гармонический, ладоритмический). Но, как пока-
зал А.Н. Леонтьев, развитие человеческого слуха непосредственно связано с разви-
тием эффекторных компонентов единого рефлекторного кольца, образующего
слуховой механизм. Исключительное значение для развития специально
речевого и
музыкального слуха имело развитие функций речедвигательного аппарата с его
сложной кинестезией.
Поэтому правомерно включить в ядро сенсорной организации человека слу-
ховую рецепцию, особенно речевой слух, отражающий звуковую природу родно-
го языка.
При этом нужно учесть, что речевые анализаторы (речедвигательный и рече-
слуховой) являются непосредственными органами второй сигнальной системы, вли-
яние которой на первую сигнальную систему человека многообразно.
К
ядру сенсорной организации человека примыкают в разных связях тактиль-
ная рецепция всей кожи человеческого тела, особо развитая в дистальных его час-
тях, температурная и болевая рецепции, причем на терморецепции прямо сказыва-
41 Ухтомский А.А. Собр. соч. Т. 4. С. 220.
28
ется искусственное регулирование человеком температуры среды (охлаждение или
утепление жилища, посредством одежды и т.д.).
Существенно изменились, по сравнению со всеми животными, виды хеморецеп-
ции у человека. Под влиянием химической переработки пищи начиная с самых ран-
них проб использования огня качественно изменился пищевой обмен между орга-
низмом и средой, а с ним и вкусовая рецепция, являющаяся главной сигнализацией
этого обмена. Общественные
условия производства средств потребления, видоизме-
няющиеся у разных народов, породили не только национальную кухню, но и специ-
фические черты вкусовой рецепции у людей разных народов.
Изменилось и обоняние, развивающееся в разных направлениях в связи с необ-
ходимостью распознавать свойства химических соединении, дифференцировать па-
хучие вещества и т.д. С этими изменениями пищевого обмена и вкусовой сигнализа-
ции непосредственно связано изменение хеморецепции внутренней среды человече-
ского
организма.
В сенсорном развитии человека нельзя обнаружить "редуцирование" какой-ли-
бо рецепции сравнительно с другими приматами, хотя соотношение рецепций при-
обрело качественно иной вид вследствие общественного образа жизни и трудовой
деятельности. Это соотношение, образующее качественно своеобразную сенсор-
ную организацию человека, есть продукт исторического развития анализаторов,
чувствующих систем головного мозга человека.
Современная наука полностью подтверждает положение
Ф. Энгельса о том, что
"...развитие мозга (человека. - Б А.) сопровождается усовершенствованием всех
чувств вообще"42.
Ф. Энгельс считал весьма важным положение, что труд качественно изменил
все чувства человека, а не только какие-либо из них.
По происхождению виды ощущений не могут разделяться на "высшие" и "низ-
шие", как это нередко делается в психологии и физиологии. За таким разделением
скрыта идея историчности одних (например, зрения и слуха, которые обычно отно-
сятся к
"высшим чувствам"), "биологичности" других (осязания, обоняния, вкуса,
которые относятся к "низшим чувствам"). "Социобиологический" дуализм вносится
в теорию ощущений вопреки всем фактам науки. В своей антропогенетической тео-
рии Ф. Энгельс, напротив, подчеркивал, что не только зрение человека является
продуктом общественно-трудового развития. Известно, что Ф. Энгельс писал об
обонянии и осязании: "Собака обладает значительно более тонким обонянием, чем
человек, но она не различает и
сотой доли тех запахов, которые для человека явля-
ются известными признаками различных вещей. И чувство осязания, которым
обезьяна обладает в грубой, неразвитой форме, развилось у человека рядом с раз-
витием самой руки, при посредстве труда"43.
Ф. Энгельс, как видим, не допускал мысли о редуцировании этих видов ощуще-
ний сравнительно с прогрессом зрения и слуха. Это и понятно, так как с самого на-
чала марксизм выдвинул новаторскую идею о том, что все ощущения продукт все-
мирной
истории.
ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ
СЕНСОРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕКА
Чувствующие деятельности головного мозга, конечно, общи животным и чело-
веку. Но еще более важно понять специфичность сенсорной организации человека
в целом, которая отражает общественный образ жизни, трудовой характер деятель-
ности, преобразующей окружающую природу, а вместе с тем собственную природу
человека.
42 Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 14. С. 456.
43 Там же.
29
Прекратился ли этот процесс исторического развития анализаторов под влия-
нием трудового преобразования природы с того момента, когда человек выделился
из природы.
На этот вопрос Ф. Энгельс дал ясный отрицательный ответ. Он писал: "Этот
процесс развития не приостановился с момента окончательного отделения челове-
ка от обезьяны, но у различных народов и в различные времена различно по степе-
ни и направлению, местами даже прерываемый попятным движением,
а в общем
могуче шествовал вперед, сильно подгоняемый с одной стороны, а с другой - толка-
емый в более определенном направлении новым элементом, возникшим с появлени-
ем готового человека - обществом"44.
Это положение полностью подтверждается современной наукой, данные кото-
рой позволяют наметить три основных фактора дальнейшего прогресса ощущений
человека: 1) непосредственное влияние трудовой деятельности людей на повыше-
ние чувствительности (сенсибилизация) тех анализаторных
систем, которые вклю-
чены в акты труда; 2) прогрессивное развитие орудий труда, технических средств,
расширяющих поле чувственного познания, опосредствующих развитие соответст-
вующих видов чувствительности; 3) обратное влияние логического мышления, име-
ющего своим источником чувственное познание, на совершенствование способов
этого познания.
Сенсибилизация есть типичное явление развития чувствительности, когда это
изменение ее приобретает постоянный и прогрессирующий характер.
В
настоящее время установлен ряд объективных условий, которые в экспери-
менте приводят к повышению чувствительности. Однако не все они выполняют
роль постоянно действующего и активизирующего условия. Некоторые из них дей-
ствуют весьма эффективно лишь кратковременно и в определенных эксперимен-
тальных условиях. В этом легко убедиться с помощью самого краткого обзора уже
известных нам условий сенсибилизации.
Одним из наиболее хорошо изученных условий является, например, адаптация
(темновая
адаптация для светоощущений, адаптация к тишине для ощущения гром-
кости звуков и т.д.). В процессе и в результате ее отмечаются огромные сдвиги чув-
ствительности. Однако они существуют кратковременно, причем эффективность
адаптационных средств зависит от множества сопутствующих условий.
Также кратковременна и относительная сенсибилизирующая роль тех фарма-
кологических веществ, которые вовлекают вегетативную нервную систему в тони-
зацию тех или иных анализаторных систем. В момент действия
этих веществ могут
быть получены значительные сдвиги порогов, однако последействие их кратковре-
менно, причем оно не оказывает существенного влияния на последующее развитие
анализатора.
В физиологии и психологии разносторонне изучена сенсибилизирующая роль
взаимодействия различных видов анализаторной деятельности в системе одного
анализатора (например, перенос различительных навыков с одних цветовых объек-
тов на другие), равно как и различных анализаторов. Имеется некоторое обобще-
ние
в специальных советских научных трудах по этому вопросу. Показано, что при
совместной работе разных анализаторов в определенных условиях повышается чув-
ствительность одного из них, играющего в данных условиях доминирующую роль.
В этих условиях побочные раздражители, падающие на другие анализаторы, усили-
вают основной очаг возбуждения. В настоящее время подобные явления вполне
объяснимы законом взаимной индукции нервных процессов.
Интересно отметить, что сдвиги чувствительности и в этих
условиях не очень,
значительны, мало устойчивы и редко переносятся в другие условия.
В последние годы получены экспериментальные данные о влиянии слова на
повышение чувствительности того или иного анализатора, что свидетельствует о
44 Там же. С. 456.
30
второсигналыюй регуляции деятельности анализаторов. Однако и это влияние
на чувствительность опять-таки ограничено многими условиями, прежде всего
тем, насколько прочны ранее выработанные условные рефлексы с данного ана-
лизатора.
Особенно много научных данных получено в отношении влияния упражнения
на повышение чувствительности. Эти факты вполне укладываются в указанное вы-
ше объяснение всех явлений такого рода (наличие глубокой взаимозависимости
ме-
жду двумя основными механизмами нервной деятельности: анализаторами и вре-
менными связями). Факты упражняемости в различительной деятельности свиде-
тельствуют о том, что выработка условных рефлексов с анализатора повышает его
работоспособность, делает анализатор чувствительным к тем раздражителям, кото-
рые до этого были неощущаемыми или неразличаемыми.
Доказательными, например, являются экспериментальные данные Б.М. Тепло-
ва, свидетельствующие об исключительных сдвигах звуковысотного
различения
под влиянием экспериментальной тренировки. Так, например, у одного испытуемо-
го первоначальный порог различения равнялся 32 центам, во втором испытании он
был равен 28 центам, в третьем - 22 центам, в четвертом - 16 центам. В другом слу-
чае Б.М. Теплов добился порога с величины в 226 центов в первом испытании до
94 центов в последнем опыте. Значительное снижение порогов различения, т.е. по-
вышение чувствительности, убедительно показано и в других исследованиях
Б.М. Теплова.
В
области зрения подобное же влияние экспериментальной тренировки в усло-
виях решения испытуемыми значимых для них задач убедительно показано в точ-
ных и интересных опытах Л.А. Шварц. Одним из выводов автора является положе-
ние о том, что "чувствительность зрения при узнавании несложных фигур... может
быть увеличена под действием упражнений до 1000-1250% по отношению к исход-
ному уровню". Общим механизмом этих сдвигов чувствительности является образо-
вание новых систем условных рефлексов
с того или иного анализатора. Особенное
значение имеет дифференцировка временных связей, являющихся непосредствен-
ной основой различения.
Опыты с экспериментальной тренировкой чувствительности обнаруживают
так же, как и указанные выше исследования других объективных условий, ее изме-
нения. Данные этих экспериментов весьма существенны, так как они свидетельст-
вуют об отсутствии строгих лимитов чувствительности и о больших возможностях
ее повышения.
Однако не менее важен вопрос
и о тех условиях, которые превращают эти воз-
можности в действительность, которые не только формируют новые возможности
различения, но и реализуют эти возросшие возможности.
Имеются основания считать, что именно таким условием является трудовая де-
ятельность человека.
Факты особого сенсибилизирующего действия трудовой деятельности еще не
выделены из множества разнородных данных о влиянии упражнения на изменение
функциональных состояний органов чувств и анализаторов в целом. Между
тем они
заслуживают особого рассмотрения. Это можно показать на ценных материалах
Л.И. Селецкой, рассматривавшей полученные ею экспериментальные данные как
материалы к проблеме упражняемости органов чувств вообще. Основным вопро-
сом некоторых исследований Л.И. Селецкой явился вопрос о сенсибилизирующем
влиянии упражнений. Сопоставляя добытые факты с данными об обычных уровнях
чувствительности, она обнаружила значительное повышение (по сравнению с
обычным уровнем) цветового зрения
у сталеваров, специализированного в области
некоторых коротковолновых раздражителей. По оттенкам воспринимаемого цвета
сталевар составляет суждение о температуре стенки печи и в связи с этим регулиру-
ет ее температуру. Изменение яркости и насыщенности цвета плавки металла явля-
ется для него сигналом изменения самого технологического процесса. Цветоразли-
31
чение сталевара включено в его трудовую деятельность, оно приобретает для него
жизненно необходимое значение. В процессе квалифицированного решения произ-
водственной задачи изменяется уровень чувствительности. В данном случае влияет
не только тренировка как таковая. Упражнение включено здесь в производствен-
ную деятельность в целом, связано с предметом и орудиями труда, с общим целена-
правленным и планомерным характером трудового процесса.
В
иных производственных условиях создаются постоянные условия повышения
чувствительности других видов. Так, той же Л.И. Селецкой показано, что у рабочих-
шлифовальщиков зрительная чувствительность развивается в области дифферен-
цировки величин: различения величины просветов в деталях. По сравнению с обыч-
ным уровнем различительная чувствительность опытных шлифовальщиков возрас-
тает в 20 раз.
В области слуха поучительные данные были получены в нашей лаборатории
В.И. Кауфманом. Им
были обнаружены значительные различия в уровнях чувстви-
тельности к громкости звуков. Он показал, что наиболее высокого размера "гром-
костная" абсолютная и различительная чувствительность к минимальным интен-
сивностям и разностям силы звуков достигает у тех людей, для которых изменение
громкости является показателем изменения состояния предметов их труда. Так, на-
пример, высоко сенсибилизированной оказалась чувствительность громкости у
опытных врачей-терапевтов, постоянно пользующихся
в системе диагностических
средств приемом аускультации (выслушивание больных). Изменение, например,
громкости шумов и тонов сердца и легких для такого врача является показателем
состояния внутренних органов.
Сходный уровень "громкостной" чувствительности обнаружен В.И. Кауфма-
ном у авто- и авиамехаников, использующих выслушивание мотора как один из при-
емов определения состояния двигателя.
Повышение чувствительности к громкости у этих людей неодинаково в отно-
шении шумов и
тонов. В отношении к громкости шумов чувствительность у них вы-
ше обычного уровня в 2 раза, а в отношении громкости музыкальных тонов -
в 1,5 раза.
В области изучения развития музыкального слуха, помимо уже указанных дан-
ных, полученных Б.М. Тепловым, надо отметить исследование звуковысотного слу-
ха музыкантов, проведенное В.И. Кауфманом. В его работе экспериментально по-
казано, что музыканты не только отличаются от немузыкантов высоким уровнем
звуковысотного различения, но что
имеются более специальные различия между
музыкантами разных категорий. При сравнении опытных пианистов с опытными
скрипачами, виолончелистами и другими так называемыми инструменталистами,
оказалось, что пианисты менее чувствительны к малым высотным разностям (ме-
нее У4 тона), нежели инструменталисты. В.И. Кауфман нашел причину этого разли-
чения в том, что пианисты и инструменталисты практически относятся к высоте
звука по-разному. Известно, что пианисты оперируют с готовым темперированным
строем,
а остальным музыкантам приходится самим "добывать" высоту звука, как
бы заново настраивая каждый раз свой инструмент. Поскольку высота звука этими
музыкантами не только воспринимается, но и производится соответствующими дей-
ствиями, постольку в этих случаях значительно повышается различительная чувст-
вительность к малым разностям звуков.
В области вкуса аналогичные данные о влиянии практической деятельности
были получены в нашей лаборатории Н.К. Гусевым. В экспериментальных услови-
ях
им сравнивались уровни вкусового различения пищи у специалистов-дегустато-
ров и у других людей. В процессе дегустации проба вкусовых качеств отделена от
процесса потребления пищи, т.е. вкусовое различение превращается в специальную
деятельность. Н.К. Гусевым показано, что деятельность дегустатора приводит к
значительному повышению абсолютной и разностной чувствительности по отноше-
нию ко всем вкусовым качествам (сладкому, соленому, кислому, горькому). Инте-
32
ресно отметить, что в экспериментальных условиях подобного уровня сенсибилиза-
ции нельзя было достигнуть специальной тренировкой.
Сопоставляя эти данные о деятельности разных анализаторов, можно предпо-
ложить, что физиологической основой во всех подобных случаях является образо-
вание и упрочение под влиянием труда специальных динамических стереотипов.
Всюду здесь имеет место условно-рефлекторное изменение анализаторных систем
человека. Однако
особо важными в указанных случаях являются те жизненные, об-
щественно-трудовые условия, которые упрочивают, придают системность подоб-
ным условно-рефлекторным изменениям.
Предстоит еще исследовать и исследовать эти условия, учитывая чрезмерную
сложность трудовых процессов, различное взаимодействие в них субъекта труда,
предмета и орудий труда.
В проведенных нами опытах мы обнаружили, что разделение сенсорно-двига-
тельных функций обеих рук обусловлено различной приуроченностью их
к предме-
ту и орудиям труда. У одного и того же человека оказались разные направления
развития кинестетической и тактильной чувствительности. Например, у правшей
кинестезия больше развита в правой руке, но у них же левая рука оказалась более
специализированной на тактильном различении. Имеется основание предположить,
что эти различия вызываются специализацией правой руки на оперирование с ору-
диями труда и специализацией левой руки на оперировании с предметом труда, с чем
связан
различный характер сигналов (преимущественно кинестезических - с правой
руки и преимущественно тактильных - с левой).
Взаимодействие орудий и предмета труда в трудовой деятельности человека
требует специального изучения особенностей отражения как каждого из них, так и
их взаимосвязи в анализаторской деятельности человека.
Ныне известно, что усовершенствование мозга и органов чувств прогрессивно
развивается под влиянием производства материальной жизни общества. В социали-
стическом
обществе освобожденный от эксплуатации труд стал мощным средством
всестороннего развития физических и умственных способностей человека. Изуче-
ние его могучего влияния на развитие этих способностей составляет одну из важ-
нейших задач психологии. Решение этой задачи требует более глубокого психоло-
гического изучения различных видов деятельности человека, ее влияния на непо-
средственно-чувственное и опосредствованно-логическое отражение объективной
деятельности.
Это следует подчеркнуть
особенно в связи со сложившимся за последние годы
положением, когда внимание к воздействию языка как особого общественного ус-
ловия на формирование и развитие второй сигнальной системы (субстрат мышле-
ния) заслонило собой изучение непосредственного влияния труда на изменение при-
роды человека.
Нет никакого основания противопоставлять воздействия языка и труда. Как в
историческом, так и в индивидуальном развитии оба этих конкретных условия че-
ловеческого сознания действуют совместно,
общественно обусловливая человече-
скую природу в целом, но при ведущем значении труда.
Благодаря успехам науки и техники, производству средств производства посто-
янно расширяются границы познания начиная с чувственного отражения человеком
объективной действительности. На заре человеческой истории первой образова-
лась система: рука - орудие труда, двинувшая вперед тактильную рецепцию и кине-
стезию. В дальнейшем такие системы (анализатор - инструмент, орудие, техниче-
ское приспособление,
увеличивающее различительную способность анализатора)
образовались в разных чувственных деятельностях человека. Т. Павлов справедли-
во считает такие системы (орган чувств + орудие) специфическим условием разви-
тия чувствительности человека.
Орудие не заменяет орган чувств человека, а бесконечно расширяет его воз-
можности. Это ясно видно на примере развития оптической техники, благодаря ко-
33
торой невидимое становится видимым, ощущаемым. Очки, лупы, микроскопы не
только устраняют дефекты глаз, недостаток их аккомодации, но и позволяют ви-
деть тела мельчайших размеров. Телескопы делают видимыми отдаленные от Зем-
ли космические тела. Бинокли и стереотрубы увеличивают во много раз разреша-
ющую силу глаз и ощущение глубины. Дальномеры, раздвигающие границы остро-
ты зрения, определяют с большой точностью расстояния до далеких предметов.
Спектрографы
и спектроскопы разлагают световые радиации и делают видимыми
составные элементы и источники радиации. Фотографические, кинематографиче-
ские и телевизионные аппараты, радарные установки фиксируют и развертывают
не ограниченные временем и пространством картины окружающего мира и т.д.45
Благодаря технике превращения одних видов энергии в другие видимыми стано-
вятся любые явления, в том числе и электрические явления в самом головном моз-
гу (его биоэлектрическая активность, воспроизводимая
на экране электроэнцефа-
лографа).
Подобным же образом развивается, особенно в XX в., система слухо-акустиче-
ской техники. Телеграфная и телефонная связь, радиотехника, стереозвуковое ки-
но, используемое и как метод исследования, звукоулавливатели и пеленгаторы
и т.д. бесконечно расширяют возможности человеческого слуха. Развитие акусти-
ческой техники преодолевает границы пространства и времени, открывает перед
человеком новые возможности для уточнения и расширения слуха как одного
из
важнейших орудий чувственного познания.
Развитие пищевой и химической промышленности играет подобную же роль в
прогрессе вкуса и обоняния.
Поступательное движение науки и техники обогащает все анализаторы внеш-
ней среды все более могучими средствами различения предметов окружающего ми-
ра, их свойств и отношений, совершенствуя и изменяя характер труда людей; эти
средства вместе с тем являются факторами прогресса мозговой деятельности лю-
дей, их физических и умственных способностей.
Важным
фактором развития чувствительности анализаторов человека являет-
ся совместная деятельность первой и второй сигнальных систем, которую И.П. Па-
влов считал существенной особенностью высшей нервной деятельности человека.
Первая сигнальная система есть основа для второй, т.е. основа субстрата речи и
мышления. Однако вторая сигнальная система перестраивает деятельность первой,
поднимает ее на более высокий уровень, соответствующий общественному разви-
тию в каждый данный момент.
В гносеологическом
отношении это явление означает диалектическую взаимо-
связь между ощущением и мышлением, включающую и обратное влияние логиче-
ского мышления на его чувственную основу.
Логическое, теоретическое, или научное мышление, обобщающее знания, на-
копленные человечеством, отражающее объективные законы мира, определяет
уровень и направленность различения объектов, категориальный характер воспри-
ятия любой модальности.
Поэтому специальное устройство человеческих рецепторов, как указывал
Ф.
Энгельс, "не является абсолютной границей для человеческого познания.
•К нашему глазу присоединяются не только другие чувства, но и деятельность
нашего мышления"46.
Логическое мышление и речь как орудие и форма существования способствуют
включению каждого нового чувственного знания в определенную систему позна-
ния, в определенный вид познавательной деятельности.
Одним из них является наблюдение, представляющее собой единство воспри-
ятия и мышления; точность и систематичность визуальных
показаний зависит от
45 См. об этом подробнее в книге Г.Г. Слюсарева "Геометрическая оптика" (М, 1946).
46 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 14. С. 493.
34
логической организации гипотезы, обобщенных знаний, опосредствующих каж-
дое из визуальных показаний. Не только в отношении визуальных, но и лю-
бых других показаний органов чувств установлено, что перцепция (восприятие)
всегда так или иначе связана с апперцепцией, материалистическое понимание ко-
торой сводится к пониманию обратного влияния второй сигнальной системы на
первую.
Обобщенные и осмысленные знания не только ускоряют процесс различе-
ния
и распознавания объектов, но и определяют точность их результатов. Это яс-
но показано психологией в самых разнообразных случаях (распознавание состава
пищевых веществ при дегустации, точность визуальных показаний при пользова-
нии оптическими приборами, например, при микроскопировании, слухоразличе-
нии малых фонематических разностей при усвоении звукового строя иностранно-
го языка и т.д.). Поэтому развитие логического мышления и речи психология рас-
сматривает в качестве одного из
важнейших условий сенсомоторного развития
человека.
Как все факторы развития сенсорной организации человека, так и этот фактор
делают особенно важным обучение и воспитание сенсомоторных качеств, необхо-
димых для развития способностей человека.
Роль мышления и речи в общем процессе умственного развития человека на-
столько велика, а рациональное познание делает столь потрясающие успехи в нашем
столетии, что подчас возникает вопрос о "замене" чувственного познания рацио-
нальным
во всех отношениях. К этому надо добавить, что успехи автоматизации про-
изводства, внедрение телемеханики и саморегулируемых систем, в том числе и ки-
бернетических машин, также создают кажущееся впечатление, будто бы умствен-
ный труд полностью вытесняет физический труд с его сенсомоторной организацией.
На самом деле такая постановка вопроса ложная как в отношении познания, так
и в отношении труда. Самые далеко идущие успехи науки и техники рассчитаны не
только на мыслящего, но и ощущающего
человека. Познаваемые с помощью совре-
менных электронных приборов явления внешнего мира регистрируются в виде ви-
зуальных или слышимых сигналов, рассчитанных, конечно, не на слепого и глухо-
го, а зрячего и слышащего работника. Сигналы, получаемые посредством этих при-
боров, должны быть расшифрованы, декодированы посредством аналитико-синте-
тической деятельности человеческого мозга, что относится и к самым удивитель-
ным кибернетическим машинам.
Автоматизация производства увеличила
во много раз значение скорости и точ-
ности распознавания человеком чувственных сигналов для управления и регулиро-
вания работы системы машин. Но дело не только в распознавании, но и в срочно-
сти моторных реакций, даже если они сводятся к нажатию кнопки. С автоматиза-
цией производства возрастает значение срочных и точных сенсомоторных реакций,
опосредствованных системой технических знаний и развитым логическим мышле-
нием47. Тенденция развития современного производства в условиях социалистиче-
ского
общества заключается не в уничтожении физического труда умственным, а в
их соединении, в стирании существенных различий между ними.
Современный производственный труд все более становится одновременно фи-
зическим и умственным. Возрастание роли умственного труда с совершенствовани-
ем науки и техники, с прогрессом материального производства означает вместе с
тем переход на новую ступень и физического труда, характеризующуюся высокой
культурой сенсомоторных функций человека.
47 Именно
поэтому важное значение приобретает новая область психологии труда - инженерная психо-
логия. В этой области проводятся интересные исследования, посвященные работе человека с прибо-
рами-показателями и органами управления, требованиями новой техники к сенсомоторной сфере че-
ловека, учета особенностей этой сферы при конструировании машин. См. об этом в статье Н.Г. Леван-
довского "Некоторые проблемы англо-американской инженерной психологии" (Вопр. психологии.
1958. № 5).
35
Непонимание этой простой истины, содержащейся в самых основах диалекти-
ко-материалистической теории познания и историческом материализме, приводит
к грубым ошибкам в деле воспитания подрастающих поколений, к отрыву обучения
от производительного труда, который всегда представляет и будет представлять оп-
ределенную взаимосвязь умственного и физического труда.
При этом надо иметь в виду, что не только физический, но и умственный труд
предполагает
наличие так называемых физических способностей, под которыми ра-
зумеются сенсомоторные качества, готовность человека к продуктивной работе в
определенных отношениях, которая требует объединения анализаторов и эффекто-
ров при оперировании с известными предметами труда. Для ученого, инженера, аг-
ронома, педагога сенсорная культура наблюдения и система моторных умений необ-
ходимы так же, как для художника, музыканта, писателя необходимы развитые цве-
торазличение, музыкальный слух, наглядные
образы в мышлении, сочетаемые со
сложнейшими моторными навыками и умениями.
Богатство и многообразие ощущений, чувственного отражения человеком объ-
ективной действительности - есть одно из условий не только деятельности, но и все-
го процесса жизни человека, которая невозможна без непосредственной связи с
жизнью окружающего мира, бесконечного богатства его явлений, свойств и отно-
шений. Свести жизнь человека только к рациональному отношению к действитель-
ности означало бы лишить
человека чувственных источников не только мышления,
но также эмоций, возникающих на основе потребностей с их бесконечно разнооб-
разной сенсомоторной "гаммой" и "палитрой" красок. Нечего говорить о том, что
такое ограничение прежде всего испытала бы сама человеческая деятельность, ко-
торая регулируется не только "второсигнальными" импульсами, но и непосредст-
венным отражением, живой связью человека с окружающим миром, самим процес-
сом материальной жизни человека.
Теоретическое
мышление сделало гигантские успехи в познании Вселенной.
Однако практическое освоение космического пространства связано с необходимо-
стью создания не только надлежащих средств полета, преодолевающих земное при-
тяжение, но и существенных приспособлений в самом человеке.
Успехи точных наук, техники и современного социалистического производства
делают вполне реальным освоение человеком космического пространства. Биофи-
зика, биохимия и физиология, непосредственно связанные с авиационной
медици-
ной, вплотную приступили к разработке новых проблем, возникших в связи с воз-
можным выходом человека за пределы нашей планеты - Земли.
Опыты на животных, как всегда делалось это в естествознании, подготавлива-
ют почву для решения антропологических проблем. Вместе с тем очевидно, что
именно в этой области результаты опытов на животных должны быть переносимы
на человека с особой осторожностью.
Эффект потери тяжести (невесомость организма в условиях космического по-
лета)
имеет много общего для животных и человека. Но существенные отличия в
природе животных и человека неизбежно скажутся на способах их ориентировки в
условиях космического пространства. Поэтому К.Э. Циолковский в своих трудах об
исследовании космического пространства реактивными приборами специально раз-
личал изменения в природе животных и человека, обращая особое внимание на
важность возникающих у человека ощущений невесомости и связанной с ними пе-
рестройкой всей системы поведения.
Не
всем известно, что наряду с классическими трудами по реактивной технике
К.Э. Циолковскому принадлежат оригинальные работы по натурфилософии и пси-
хологии. В этих работах многое представляет специальный интерес для проблемы
отношения человека к Земле и ко Вселенной в процессе чувственного и логическо-
го отражения окружающего мира.
Следует отметить, что объективный ход изучения качественных особенностей
ощущения человека неизбежно приводил к постановке данной проблемы. Изучение
36
эволюции зрения и бесконечного расширения его возможностей в связи с прогрес-
сом оптической техники не случайно стало в центре исследований сенсорных функ-
ций человека.
Известно, что именно зрительные ощущения и восприятия стали опорой теоре-
тического мышления в исследовании Вселенной. Напомним, кстати, что не только
в психологии и физиологии, но и в астрономии были найдены методы эксперимен-
тального исследования зрительных функций. Вооруженный
глаз, снабженный опти-
ческой техникой, стал проводником человека во Вселенной. В свою очередь, позна-
ние Вселенной, особенно электромагнитного излучения Солнца, позволило глубже
понять природу зрения как отражения природы света.
СИ. Вавилов образно назвал человеческий глаз "солнечным" в том смысле, что
он создан приспособлением организмов к жизненно важным для них солнечным лу-
чам, что он является тончайшим анализатором световой энергии Солнца.
Но не менее правильно и то, что человеческое
зрение "земное", так как свето-
вой анализатор человека исключительно приспособлен к условиям жизни на Земле,
о чем свидетельствуют суточные колебания хроматического и ахроматического
зрения, предметность зрительного восприятия и особенно закономерности про-
странственного видения.
Психолого-физиологические исследования ясно показывают, что в общей дина-
мике зрения и пространственного видения исключительную роль играют не только
пространственные положения окружающих человека вещей,
но и положение тела
человека относительно горизонтальной плоскости земли.
Полностью оправдывается мысль А.А. Ухтомского о том, что факты зрения
определяются сложной ассоциативной цепью: зрение-кинестезия-вестибулярные
ощущения (равновесия и ускорения). Но такая цепь специфична только для челове-
ка с его прямохождением и вертикальным положением, в известной мере противо-
стоящими земному притяжению. Именно с этой цепью зрительно-вестибулярно-ки-
нестезических рефлексов связаны координаты
полей зрения человека, взаимодей-
ствие монокулярных систем и т.д.
Новейшие исследования бинаурального слуха также показали зависимость слу-
ховой ориентировки от общего положения человеческого тела в пространстве, осо-
бенно от исторически сложившихся условных вестибулярных рефлексов.
С положением в пространстве связана вся специфическая для человека стерео-
типия взаимосвязей между обоими полушариями головного мозга, характерное для
него отсутствие симметрии в функциях парных органов
чувств. Это явление функ-
циональной асимметрии в пространственном различении характеризует деятель-
ность анализаторов человека: даже у высших обезьян оно имеется лишь в зачаточ-
ном виде. У человека подобная анализаторная асимметрия отмечена во всех облас-
тях чувствительности: зрении, слухе, тактильной и вибрационной чувствительности,
кинестезии, обонянии и др. В связи с зависимостью этих явлений от своеобразных
условий парной работы больших полушарий головного мозга человека отчетливо
выступает
особенное значение вестибулярных функций, которые еще недостаточ-
но изучены психологически. В настоящее время известно, что стационарное возбу-
ждение вестибулярного аппарата человека является фоном, на котором возникают
срочные корковые реакции на определенные раздражители, а именно: 1) тяжесть с
ее направлением (рецепторные сигналы, которые идут от отолитовых органов);
2) ускорения - положительные и отрицательные (рецепторные сигналы от полу-
кружных каналов).
Возникающие корковые
реакции на перемены тяжести тела человека вызыва-
ют торможение фоновой автоматической регуляции равновесия тела (включая
функции мозжечка). На основе условно-рефлекторной регуляции установок тела в
целом и его анализаторных механизмов (в том числе и установок зрительных осей,
общей позы, координации рук и т.д.) вырабатывается любое сенсорное умение: ви-
деть, рассматривать, слышать, ощупывать и т.д.
37
В ассоциативной структуре любой чувственной деятельности человеческого
мозга эти вестибулярные компоненты обязательны, хотя нередко находятся в скры-
том или опосредствованном виде.
В теоретических и научно-фантастических произведениях К.Э. Циолковского
обрисована некоторая гипотетическая картина потери веса человеком в условиях
космического полета, ее последствия для ориентировки в пространстве и поведении.
Эта картина представляется отнюдь не
только фантастической, когда мы сопостав-
ляем ее идеи и образы с итогами научного изучения системы ощущений человека.
Несомненно, что именно анализаторные деятельности человеческого мозга, во всех
деталях определяющиеся условиями существования и положением человеческого
тела на Земле, должны быть в первую очередь приняты во внимание при подготов-
ке человека к космическим полетам.
И в этом случае сенсорная организация человека входит в общий комплекс про-
блем дальнейшего прогресса
человека как общественного индивида и сложнейшего
организма, субъекта познания и практической деятельности.
СЕНСИТИВНОСТЬ КАК СВОЙСТВО ЛИЧНОСТИ
Чувствительность как способность к ощущению является потенциалом анали-
затора, который в физиологии и психологии определяют по величине, обратно про-
порциональной порогу раздражения. Соответственно характеру этого порога обна-
руживается абсолютная или различительная чувствительность. То или иное состоя-
ние чувствительности является вместе
с тем показателем уровня развития данного
анализатора, его функциональной динамики и работоспособности в определенных
условиях жизни.
Общеизвестно, что чувственность всегда модальна; она выражает потенциаль-
ное свойство определенного анализатора в отношении данных раздражителей
(оптических, акустических, механических, электрических и т.д.), которое видоизме-
няется в зависимости от качества, интенсивности, локализации и времени действия
раздражителя.
Поэтому у одного и того же
человека одновременно имеется много форм абсо-
лютной и различительной чувствительности, развитых неравномерно и отличных
друг от друга по уровню. Так, у одного и того же человека может быть повышен-
ная разностная чувствительность в области пространственного видения или речево-
го слуха и одновременно - пониженная чувствительность цветового зрения или му-
зыкального слуха.
Нередко, особенно при одностороннем развитии и ранней специализации чело-
века, возникают противоречия между
различными видами чувствительности в об-
щей сенсорной организации человека. Это явление экспериментально установлено
также при сравнительном изучении простых реакций и реакций выбора у одних и
тех же людей при действии на них световых, звуковых и других раздражителей
(Н.Н. Ланге, К.Н. Корнилов и др.).
Неравномерное развитие разных видов чувствительности в этой структуре
проявляется не только в сфере восприятия, но также памяти и мышления. Об этом
свидетельствуют достаточно изученные
явления зависимости запоминания от сен-
сорного способа заучивания (зрительного, слухового, кинестетически-двигатель-
ного). У одних людей эффективным является включение зрения, а у других
выключение его при воспроизведении заучиваемого материала. Подобным же об-
разом обстоит дело с участием слуха, кинестезии и т.д. Поэтому типы памяти, опи-
санные в психологии, являются характеристикой ведущего для данной группы
людей типа чувственных представлений (зрительных, слуховых и т.д.), завися-
щих
от соотношения разных видов чувствительности в сенсорной организации че-
ловека.
38
С аналогичными явлениями доминирования тех или иных чувствительных обра-
зов мы встречаемся в области внутренней речи и мыслительных процессов, динами-
ки образов воображения в процессе изобразительного, музыкального, поэтическо-
го, технического творчества.
Все эти факты, равно как и отсутствие каких-либо прямых корреляций между
уровнями разных видов чувствительности у одного и того же человека, как будто
говорит об отсутствии общего для данного
индивида типа и уровня чувствительно-
сти. Создается впечатление, что единство индивидуальности отсутствует в ее сен-
сорном развитии, что сфера ощущений не имеет никакого отношения к человече-
ской личности.
Но такое допущение возможно только в том случае, если мы будем подходить
к человеческому индивиду как к случайному набору различных видов чувствитель-
ности, игнорируя структурный характер его сенсорной организации.
В современной науке есть все основания полагать, что существуют
не только
частные виды чувствительности (как потенциальные свойства отдельных анализа-
торов), но и общий для данного человека способ чувствительности, являющийся
свойством сенсорной организации человека в целом. Это общее свойство в психоло-
гии называется сенситивностью, которая входит в структуру темперамента.
Сенситивность определяют по ряду признаков возникновения и протекания сен-
сомоторных реакций независимо от того, к какой модальности они принадлежат
(зрительной, вкусовой
и т.д.).
К этим признакам относятся, прежде всего, устойчивые проявления общего
темпа возникновения и развертывания сенсомоторных реакций (скорость возник-
новения, длительность протекания, эффект после действия), психомоторного рит-
ма (способа переключения с одного вида чувственного различения на другой, плав-
ность или скачкообразность перехода, вообще - особенности временной организа-
ции сенсомоторных актов). При этом наиболее показательным является способ пе-
реключения, связанный
с пластичностью всей мозговой организации человека.
Характерной для того или иного общего способа чувствительности является си-
ла реакции (сенсорной, моторной, вегетативной), которой человек отвечает на са-
мые различные раздражители. Но при этом надо учесть, что в одних случаях сила
сенсорных, моторных, сосудистых, секреторных реакций может совпадать, а в дру-
гих - быть избирательной, совпадая частично (например, в сенсорных и сосудистых
реакциях). Поэтому о глубине сенситивности нужно
судить по сочетанию различ-
ных показателей, особенно по последействию эффектов в виде следовых реакций
(непосредственных образов памяти, образованию представлений и их ассоциаций).
Сенситивность неразрывно связана с типом эмоциональности: эмоциональной воз-
будимости или тормозимости, аффективное или инертности, однообразия или
множественности эмоциональных состояний при изменении внешних условий и т.д.
Несмотря на большое разнообразие видов и уровней чувствительности у одно-
го
и того же человека, сенситивность является общей, относительно устойчивой
особенностью личности, которая проявляется в разных условиях, при действии са-
мых различных по своей природе внешних раздражителей.
Более подробное исследование этого общего свойства сенсорной организации
человека свидетельствует о том, что оно существенно не только для определения
типа темперамента, но и способностей человека к разным видам деятельности. Оче-
видно это свойство выражает тип нервной системы человека
в целом.
Известно, что общие для животных и человека типы нервной системы, изучен-
ные И.П. Павловым и его школой, заключаются в особенностях соотношения следу-
ющих важнейших признаков: 1) силы или слабости нервных процессов; 2) подвижно-
сти или малоподвижности этих процессов; 3) взаимодействии возбуждения и тормо-
жения (преобладание возбуждения над торможением, преобладание торможения над
возбуждением, равновесие между ними). Соотношение этих параметров образует це-
лостный тип
нервной системы, составляющий основу темперамента и способностей.
39
Тип нервной системы конкретного человека влияет на общий характер чувст-
вительности всех его анализаторов. Это влияние заключается в том, что: 1) ско-
рость ощущения и различения зависит от того, подвижны или нет нервные процес-
сы, находятся ли они в равновесии или преобладает один процесс над другим (у под-
вижного типа эта скорость будет большей, у уравновешенного или тормозимого ти-
па дифференцировка раздражителей более точная и т.д.); 2) устойчивость
уровня
чувствительности зависит от того, какова сила нервных процессов, их подвижность
и равновесие (более неустойчивая - у возбудимого типа, инертная - у тормозно-
го и т.д.); 3) эмоциональная реактивность при воздействии раздражителей на ре-
цепторы (большая - у слабого типа, наименьшая - у сильного, уравновешенного,
малоподвижного типа и т.д.).
Именно эти общие черты типа нервной системы конкретной личности, имею-
щие место в разных формах чувствительности у одного и того же человека,
выра-
жаются в сенситивности.
Однако отношения между общим типом нервной системы и сенситивностью бо-
лее сложные и противоречивые, чем можно было бы думать. Это противоречие
особенно ясно обнаруживается при исследовании слабого (меланхолического) типа.
Выявляемая посредством двигательных, секреторных или сосудистых условных
рефлексов нейродинамика этого типа свидетельствует о слабости и малоподвижно-
сти нервных процессов. Однако ориентировочные рефлексы у людей этого типа
обладают
высокими показателями, а по скорости и точности дифференцировки раз-
личных раздражителей они нередко оставляют позади себя представителей силь-
ных типов нервной системы, темперамента (особенно холериков). Очевидно, что су-
дить о сенситивности без учета качества и скорости самих сенсорных процессов бы-
ло бы неправильно.
Сложные, а подчас противоречивые отношения между общим типом нервной
системы и избирательным характером сенситивности объясняются тем, что, как и
все в природе,
в типе нервной системы человека общее не существует без особен-
ного. Благодаря тщательным исследованиям Б.М. Теплова и его сотрудников стало
известно, что у человека общий тип нервной системы сочетается с тем или иным
парциальным типом.
В обстоятельном исследовании общих типов высшей нервной деятельности жи-
вотных и человека Б.М. Теплов48 обратил особое внимание на различие по силе,
уравновешенности и подвижности нервных процессов в разных анализаторах, вооб-
ще, в отдельных областях
больших полушарий головного мозга.
На основании многочисленных данных павловской школы Б.М. Теплов заклю-
чил, что "в этом отношении индивидуальные различия между собаками, по-видимо-
му, невелики"49.
Более значительными и существенными являются видовые, филогенетические
различия, выражающиеся в ведущей афферентности (Э.Г. Вацуро) за счет большей
силы нервных процессов, то в слуховом анализаторе (собаки), то в кинестетическом
(у антропоидов) и т.д.
Обсуждая принцип ведущей афферентации,
выдвинутый по отношению к фи-
логенезу поведения Э.Г. Вацуро, Б.М. Теплов соглашается с его положением о том,
что у человека ведущим является не тот или иной анализатор, а вторая сигнальная
система50.
48 Теплов Б.М. Некоторые вопросы изучения общих типов высшей нервной деятельности человека и жи-
вотных // Типологические особенности высшей нервной деятельности человека. М.: Изд-во АПН
РСФСР, 1956.
49 Там же. С. 100.
50 Однако механизм анализаторов нельзя отождествлять с механизмом
временных связей не только вто-
рой, но и первой сигнальной системы. Суждение Э.Г. Вацуро содержит в себе именно подобное сме-
шение основных физиологических понятий. Не требует доказательств, что и вторая сигнальная систе-
ма не может быть замкнута в замыкательных приборах коры головного мозга. В действительности
она не функционирует без своих органов: речедвигательного и речеслухового анализаторов.
40
Однако к этому положению Б.М. Теплов внес важное дополнение, заметив, что
"...у отдельных людей, как их индивидуальное различие, может выступать ведущая
афферентация". Исследования Теплова и его сотрудников убедительно показыва-
ют, что общий тип нервной системы сочетается у человека с парциальным типом:
с особенностями силы, подвижности и взаимодействия нервных процессов в опре-
деленных областях коры головного мозга.
Такое сочетание позволяет
понять взаимосвязь между сенситивностью и соот-
ношением в развитии отдельных видов чувствительности, т.е. между общими и осо-
бенными свойствами сенсорной организации человека. Б.М. Теплов глубоко прав,
считая парциальные типы "признаком индивидуальности", специфическим для че-
ловека.
С этих позиций возможно объяснить многочисленные факты индивидуальных
различий чувствительности.
В современной зарубежной психологии и физиологии широко распространено
мнение, что чувствительность
есть наследственно обусловленное предрасположе-
ние рецепторов к определенному уровню реагирования. В связи с этим пониманием
находятся прямые попытки применить генетику Менделя к объяснению происхож-
дения индивидуальных различий в чувствительности, например, во вкусовом разли-
чении. Так, Снайдер утверждает, что существует наследственная обусловленность
индивидуальных различий вкусового различения. Обследовав 100 семейств, он при-
шел к выводу, что "если ни один из родителей не ощущал
вкуса смеси, то ни один из
детей не может чувствовать этот вкус". Блэйколн и Фокс категорически формули-
руют наследственную обусловленность индивидуальных различий вкусовой чувст-
вительности, распространяя это предположение на общую природу чувствительно-
сти в своих выводах: 1) "люди имеют врожденные различия в сенсорном отноше-
нии", 2) закон Менделя объясняет образование индивидуальных различий чувстви-
тельности у человека.
Сходное толкование мы встречаем у Г.Д. Сишора. Утверждая,
что индивидуаль-
ные различия звуковысотного восприятия объясняются "структурными различиями
органов чувств", этот автор приходит к выводу, что "музыкальное дарование не
только само по себе врожденно, но оно врожденно в специфических типах". В од-
ной из своих работ (1938 г.) Сишор утверждал, что все индивидуальные различия
чувствительности врожденны и не изменяются от упражнения.
Однако теория Г.Д. Сишора убедительно опровергнута советскими учеными
(Б.М. Тепловым, В.И. Кауфманом
и др.).
Обнаруженная В.И. Кауфманом разница в звуковысотном различении между
пианистами и инструменталистами была им объяснена тем, что пианисты пользу-
ются готовым темперированным строем, а инструменталисты - главным образом
натуральным. Звуковысотное различение зависит от того, в каких способах практи-
ческого отношения к звуку функционируется восприятие высоты звука. Совершен-
но очевидно, что такая постановка вопроса в корне противоположна претенциоз-
ным взглядам Г.Д. Сишора.
В
ряде работ по изучению вкуса (Н.К. Гусев, А.И. Торнова) показано, что инди-
видуальное варьирование вкусовых порогов находится в прямой связи с различны-
ми способами интеллектуального опосредования в процессе вкусового различения.
Исследование динамики обонятельной чувствительности (А.В. Веденов) обнаружи-
ло, что индивидуальное повышение и понижение порогов обоняния варьирует в за-
висимости от способа взаимодействия ощущения и мышления. Так, согласно этим
данным, правильность распознавания"
запахов и преодоления обонятельных иллю-
зий находится в зависимости от процесса образования представлений о запахе (как
правило, обонятельная чувствительность под влиянием представлений повышает-
ся). Аналогичные данные получены нами в отношении зрения, осязания, болевой
чувствительности. Они свидетельствуют о зависимости способа чувствительности
от типа соотношения первой и второй сигнальных систем, от направлений развития
41
индивидуального опыта человека, формирующегося в процессе его жизни и дея-
тельности.
Характерно, что разнообразные индивидуальные различия существуют в пре-
делах зоны общей закономерности. Так, известно, что пороговые концентрации
различны в отношении разных вкусовых веществ (например, сахар - 1 часть на
200 частей воды, соль - 1 часть на 2000 частей воды, хинин - 1 часть на 39 000 ча-
стей воды). Соответственно и индивидуальные различия, подчас
очень значитель-
ные, варьируют в пределах сотых, тысячных, десятитысячных концентраций, яв-
ляющихся общими пороговыми зонами для вкусового различения. В работе
А.И. Зотова, посвященной исследованию цветоощущения, эти индивидуальные
различия показаны также в пределах зоны общей закономерности. Отличаясь по
степени отклонения (например, в восприятии зеленого цвета при смешении цве-
тов, возможно увлечение оранжевого компонента до 45%), изменение насыщенно-
сти или интенсивности не
отличается по характеру, т.е. направлению. С аналогич-
ным фактом общей зональности индивидуальных различий мы встречаемся в ис-
следовании болевой чувствительности (З.М. Беркенблит), где общей закономер-
ностью является снижение порогов, т.е. увеличение чувствительности к боли, но
степень колебаний различна (сдвиги от 3 до 12). Таким образом, общие законо-
мерности не только не отвергаются индивидуальными отклонениями, но, напро-
тив, подтверждаются ими. Общая закономерность многообразно
раскрывается в
единичных проявлениях. Следовательно, индивидуальные различия в чувстви-
тельности не абсолютны (как это утверждают Салмон и Блэйксли в тезисе о том,
что сенсорный мир индивидуальности совершенно независим), но относительны к
способам деятельности, в которых они формируются, к объективным условиям, в
которых они функционируют.
Интересны в этом отношении данные А.И. Зотова о роли угла зрения в цвето-
ощущении: чем больше угол зрения, под которым воспринимается цвет,
тем мень-
ше проявляются индивидуальные различия, тем больше процессы восприятия при-
ближаются к положительной критической точке. Напротив, с уменьшением угла
зрения индивидуальные различия увеличиваются. Следовательно, существует об-
ратно пропорциональная связь между величиной угла зрения и степенью индивиду-
ального отклонения.
Индивидуализация чувствительности закономерна уже потому, что и в сфере
чувствительности условно-рефлекторный механизм является определяющим. На
это
указывают и новейшие исследования индивидуально приобретенных изменений
чувствительности в процессе восприятия и узнавания.
Исследования показали, что работа второй сигнальной системы в виде общих
представлений и мыслительных процессов перестраивает и сенсибилизирует работу
органов чувств; физиологически это означает сенсибилизирующую роль высших
отделов коры головного мозга в отношении органов чувств. Можно полагать, что,
несмотря на генетическое значение различий в структуре и функциях
органов
чувств, главное генетическое основание для образования индивидуальных различий
чувствительности заключено в рефлекторной работе коры.
Наследственно-врожденные предпосылки индивидуальных различий чувстви-
тельности связаны с типологическими особенностями нервной системы в значи-
тельно большей мере, чем с морфологической конституцией рецепторов. Но эти на-
следственно-врожденные предпосылки сами по себе еще не определяют индивиду-
ального своеобразия чувствительности, зависящего
от направления развития жиз-
ненного опыта человека в определенных условиях объективной действительности.
Относительная неравномерность в развитии разных видов чувствительности, обра-
зование "ведущей афферентации" в сенсорной организации человека объясняются
тем, что в зависимости от структуры деятельности и условий жизни приобретают
ведущее значение определенные виды внешних воздействий, входящие в состав
этой структуры и условий.
42
Поэтому индивидуальные различия чувствительности являются результатом
совокупного действия общего и парциального типов нервной системы, структуры
деятельности и накопления жизненного опыта.
Индивидуальные различия и особенности сенсорного развития возникают не
сразу с рождением человека. На первом году жизни последовательно, а не одновре-
менно формируются различные анализаторные деятельности, по мере выработки с
них системы условных рефлексов.
Но между детьми не обнаруживается значитель-
ных различий в уровне чувствительности одного и того же анализатора. Доминиро-
вание тактильной рецепции и кинестезии над зрением и слухом у годовалого ребен-
ка есть возрастная особенность, по отношению к которой индивидуальные вариа-
ции ничтожны.
В последующем, напротив, доминирование слуха и зрения определяет сенсор-
ную организацию ребенка и подростка в условиях обучения, в которых слово вос-
питателя и наглядные средства играют ведущую
роль. Такое доминирование также
относится к возрастным, а не индивидуальным особенностям чувствительности, хо-
тя индивидуальные особенности приобретают более выраженный характер.
Но один взрослый человек отличается от другого весьма значительно по своей
сенсорной ориентации; прежде всего, это отличие объясняется различением пред-
мета и средств (техники) трудовой деятельности, образа и условий жизни, создавае-
мых трудом самого человека. Возможности парциального типа нервной системы
переходят
в действительность благодаря практической деятельности человека, на-
коплению его жизненного опыта в определенных направлениях.
Имеющиеся в науке данные об индивидуальных различиях чувствительности
относятся именно к взрослым людям и лишь частично к подросткам. Очевидно, что
в процессе жизни индивидуализация чувствительности прогрессирует, что связано с
общим процессом развития личности.
При такой постановке вопроса возникает необходимость изучить сенсорные
сдвиги в процессе старения,
изменения сенсорной организации в старости. Извест-
но, что у старых людей постепенно снижаются уровни чувствительности зрения
(особенно остроты зрения), слуха, обоняния и т.д. Однако никаких возрастных норм
такого изменения чувствительности не удалось установить в силу значительных ин-
дивидуальных различий в одном и том же возрасте. Изученные случаи долголетия,
напротив, свидетельствуют о том, что возможна сохранность различительных
функций анализаторов и в глубокой старости, если она
деятельна, т.е. если не пре-
кращается трудовая деятельность в том или ином виде.
Но особенно интересно явление возрастания индивидуальных различий чувст-
вительности, отмеченное французским психологом Гавини. Она доложила на
XIII Международном Конгрессе по прикладной психологии результаты длительно-
го экспериментального исследования зрения и слуха у стареющих и старых людей.
Сопоставляя данные, полученные на людях от 50 до 80 лет, она пришла к выводу,
что старение в общем скорее
проявляется в снижении точности различения, нежели
в скорости сенсорных реакций. Только к 80 годам обнаруживается "тотальное" сни-
жение зрительных и слуховых функций. Возрастной диапазон оказался очень чув-
ствительным в пределах тридцати лет жизни.
Более существенными, как показывают эксперименты, являются индивидуаль-
ные различия, которые не уменьшаются, а возрастают по мере старения.
Эти выводы, конечно, нуждаются в проверке. Однако они показывают, что воз-
растного доминирования
слуха или зрения в старости не существует, равно как не
существует закономерного снижения каждой из этих функций безотносительно к
сложившейся в процессе жизни личности сенсорной организации человека.
Изучение сенсорного развития от рождения до глубокой старости составляет
одну из важных задач теории ощущений, причем оно особенно необходимо для по-
нимания роли всей сенсорной организации человека в осуществлении функции ка-
ждого из видов чувствительности. Но уже сейчас становится ясно,
что старение не
43
есть механическое обратное развитие, сопровождаемое последовательным редуци-
рованием органов чувств, как это представлялось до недавнего времени.
Еще в "Феноменологии духа" Гегель наметил схему индивидуального развития,
в которой чувственное познание приписывалось ребенку, а рациональное - взросло-
му человеку и старику. Последний изображался Гегелем как "рациональное суще-
ство", лишенное всех живых связей с окружающим миром. Эту тенденцию продол-
жил
Макс Штирнер, "возрастную феноменологию" которого разрушили до основа-
ния К. Маркс и Ф. Энгельс, показавшие вздорность такой концепции. Единство чув-
ственного и логического на основе практики и языка есть общая закономерность
познания. Изменение соотношений между чувственным и логическим происходит в
пределах этой общей закономерности. "Чувственность" познания существует до тех
пор, пока человек существует, живет, общаясь с внешним миром посредством чув-
ствующих систем мозга. Сложившаяся
в ходе жизни и деятельности человека сен-
сорная организация сама становится одним из факторов его жизнеспособности и
жизнестойкости. В этом смысле слова можно сказать, что сенсорная организация не
только продукт жизни человека, но и одно из условий его долголетия.
44
АССОЦИАЦИЯ ОЩУЩЕНИЙ
i
I
Особое место в истории психологии занимает учение об ассоциациях, с которым
связаны поиски определенных закономерностей сознания человека. В этой области
психологии удалось найти общее в разнообразных явлениях сознания, обнаружить
определенные взаимосвязи между ними, подойти вплотную к объективному поряд-
ку этих взаимосвязей.
Значительным вкладом в психологию и смежные науки явилось открытие ассо-
циаций по
смежности и по сходству, а также других видов ассоциаций ("построи-
тельных", "причинно-следственных" и т.д.). Было показано, что эти виды ассоциа-
ций являются основными формами взаимосвязей не только между ощущениями и
движениями, но и между восприятиями, представлениями, мыслями, чувствами и по-
ступками человека, т.е. носят общий характер.
Явления ассоциаций были известны уже в античной психологии. Но начало тео-
ретического объяснения этих явлений связано с материалистической философией
нового
времени. В философии Гоббса были заложены основы материалистическо-
го понимания ассоциаций как отражения в мозгу объективных связей между явле-
ниями внешнего мира.
Материалисты Гартли и Пристли одними из первых систематически разработа-
ли учение об ассоциациях как продуктах мозгового отражения материальных связей
внешнего мира. В XVIII в. значительный вклад в учение об ассоциациях внесли
французские (особенно Дидро и Гельвеций) и русские материалисты (Ломоносов и
Радищев).
Однако
в первой половине XIX в., в силу ряда общественно-экономических и
культурно-идеологических условий, господствующее положение заняло идеалисти-
ческое направление в учении об ассоциациях. Источником этого направления были
главным образом воззрения Юма, которые в применении к психологии ассоциации
были развиты и превращены в систему Джемсом Миллем, Джоном Стюартом Мил-
лем, Бэном, Спенсером (последним - в так называемом эволюционном ассоцианиз-
ме). Идеалистический ассоцианизм нашел свое
широкое распространение и в других
странах: во Франции (Тэн и частично Рибо), Германии (Эббингауз и др.), России
(Троицкий, Ивановский и др.).
Идеалистический ассоцианизм не мог удержать долго господствующих позиций
в самой идеалистической психологии, так как принципу ассоциации идеалистиче-
ская идеология, особенно в Германии, противопоставила принцип апперцепции,
впервые выдвинутый Лейбницем, для которого "изначальная" целостность духа яв-
лялась основой основ всех проявлений самостоятельной
"духовной" субстанции.
Попытка сочетать принцип ассоциации с принципом апперцепции в теории
Вундта привела к критике элементов дуализма Вундта со стороны монистического
идеализма.
К концу XIX в. и в текущем столетии идеалистическая психология стремится
порвать связь с любым ассоцианизмом. Стремление не только ликвидировать его,
но и изгнать самое понятие ассоциации из психологии, отрицание всего накоплен-
ного научного материала и т.д. характеризуют так называемую Вюрцбургскую пси-
хологическую
школу, "психологию духа", а особенно структурализм, гештальтпси-
хологию.
45
Нетрудно убедиться в том, что борьба этих идеалистических течений против ас-
социанизма Миллей, Бэна, Спенсера, Тэна и других была дымовой завесой в острой
идейной борьбе идеализма против научного, материалистического учения об ассо-
циациях.
Вопреки идеалистической историографии в действительной истории психоло-
гии именно материализм, а не идеализм создавал и прогрессивно развивал научные
основы теории ассоциации.
Со второй половины XIX в.
центр этого прогрессивного развития перемещает-
ся в Россию, причем оно подготавливается всем ходом развития русского философ-
ского материализма, особенно в концепции Н.Г. Чернышевского.
Философский материализм XIX в. в России создал предпосылки для крупней-
ших открытий в области естествознания, для прогрессивного научного движения,
в медицине и педагогике, для создания основ современной научной психологии
И.М. Сеченова.
"Рефлексы головного мозга" И.М. Сеченова означали новый этап
в развитии
материалистического понимания сознания человека, а вместе с тем и проблемы ас-
социаций в психологии. В настоящей статье нет возможности дать очерк всей сече-
новской концепции ассоциаций. Мы остановимся лишь на части этой концепции,
а именно на сеченовском понимании ассоциации ощущений. Эта часть имеет осо-
бое, принципиальное значение, которое раскрывается и самим Сеченовым в его по-
лемике с идеалистом Кавелиным.
Кавелин отнюдь не был ассоцианистом, однако некоторые
положения его кон-
цепции совпадали с идеалистическим ассоцианизмом. Известно, что в этом ассоциа-
низме центральное место занимало положение об ассоциациях представлений, так
как "духовная активность" проявляет себя будто бы именно в этих образах, непо-
средственно не связанных с внешними раздражениями. Кавелин также считал, что
чисто духовная жизнь начинается с представлений, а не с ощущений, трактуемых им
в качестве "физических" явлений.
Для материалиста И.М. Сеченова научное объяснение
природы представлений
и их ассоциаций было тождественно с генетическим изучением происхождения
представлений из ощущений и их ассоциаций в свете рефлекторной гипотезы. На-
чиная с ощущений и их ассоциаций и кончая сложнейшими ассоциациями мысли-
тельного и волевого порядка, И.М. Сеченов последовательно вскрывал рефлектор-
ную природу ассоциаций как общей психологической закономерности. Именно по-
этому для Сеченова было принципиально важно установить, причем впервые, реф-
лекторную
основу ассоциации ощущений как исходного момента всего психологи-
ческого развития человека.
II
И.М. Сеченов, в отличие от господствующего идеалистического направления в
ассоциативной психологии, понимал ощущения материалистически, как элементар-
ные формы отражения внешнего мира посредством рефлекторной деятельности го-
ловного мозга.
Ассоциации ощущений, развиваясь в процессе воспитания и жизни человека,
превращаются в ассоциации представлений, последние, усложняясь и составляя
цепь
ассоциаций, соответствующих причинно-следственным зависимостям во внеш-
нем мире, производят взаимосвязанный строй мыслей в суждениях и умозаключе-
ниях и т.д.
По этому же закону ассоциации сочетаются чувствование и хотение, протекают
эмоциональные состояния и волевые действия, образуются свойства личности и ха-
рактера.
В процессе развития рефлекторной деятельности головного мозга под влияни-
ем воздействия внешней среды ассоциации приобретают все более обобщенный и
46
цепной характер. Из взаимосвязей между отдельными ассоциациями образуются ас-
социативные ряды и цепи.
У истоков всех, даже самых сложных ассоциаций, находится ассоциация ощуще-
ний и движений. Для более сложных явлений характерно сочетание ассоциации с
дизассоциацией, при которой элементы одной ассоциации от нее обособляются и
связываются с другой, вновь образующейся.
С точки зрения И.М. Сеченова, дизассоциация является лишь моментом, сторо-
ной
общего ассоциативного процесса как определенного последовательного ряда
взаимосвязанных рефлексов головного мозга, отражающих связь внешних явлений.
"Ассоциация, - писал он, - есть результат частого повторения нескольких пос-
ледовательных рефлексов, а продукция любого психологического акта - не что
иное, как фотографическое повторение одного и того же процесса при количест-
венно измененных условиях возбуждения чувствующего снаряда"1.
Для всестороннего доказательства этого положения,
а также установления за-
висимости представлений от ассоциации ощущений И.М. Сеченов широко применял
генетический метод исследования, прослеживая ход образования психологических
явлений у маленького ребенка. "Последствием светового впечатления у ребенка, -
писал великий физиолог, - бывает всегда более или менее обширное отраженное
мышечное движение, когда у него, например, перед глазами ярко окрашенная вещь,
то он кричит, смеется, двигает руками, ногами и туловищем, явно, что у ребенка
возможен
рефлекс с зрительного нерва на все животные мышцы тела. Это условие
в высшей степени важно: под влиянием зрительных ощущений могут, следователь-
но, развиваться бесконечно разнообразные движения в теле с бесконечно разнооб-
разным группированием мышц. Кроме того это условие делает возможным ассоци-
ацию зрительных ощущений с осязательными и мышечными"2.
В основе каждого психологического явления начиная с ощущения, как утвер-
ждал И.М. Сеченов, лежит целостный рефлекторный акт, начало
которого нахо-
дится в возбуждении рецептора под воздействием внешних сил, а конец - в мышеч-
ном движении, к которому И.М. Сеченов относил и артикуляционное движение ре-
чедвигательного аппарата.
С точки зрения И.М. Сеченова, ассоциация есть связь, соединение последова-
тельно или одновременно протекающих рефлексов головного мозга. Для научного
понимания психических актов важно раскрыть условия возникновения и заверше-
ния каждого отдельного акта или их ассоциации.
"История возникновения
отдельных психических актов, - писал И.М. Сеченов, -
должна обнимать и начало их и внешнее проявление, т.е. двигательную реакцию,
куда относится, межу прочим, и речь. В учении о сочетании элементов психической
деятельности (т.е. ассоциации. - Б.Л.) необходимо обращать внимание на то, что де-
лается с началами и концами отдельных актов"3.
Здесь И.М. Сеченовым сформулировано рефлекторное понимание психиче-
ских явлений, которые никак не могут быть замкнуты в организме, так как нача-
ло
и конец их непосредственно связывают организм с жизненными для него усло-
виями внешнего мира. Единство ощущений и движений определяется целостным
процессом рефлекса, который имеет начало, середину и конец, как и всякий от-
дельный, конечный процесс. Но движение само является источником специфиче-
ского ощущения, а именно кинестетического, мышечно-суставного. Поэтому
И.М. Сеченов, подчеркивая обязательность двигательной или специально речевой
реакции при том или ином завершении рефлекса,
считал, что кинестетические
ощущения обязательно ассоциируются с любым другим ощущением, а зритель-
1 Сеченов И.М. Избранные философские и психологические произведения. М., Госполитиздат, 1947.
С. 257.
2 Там же. С. 117.
3 Там же. С. 255.
47
ные, слуховые и другие ощущения входят в то или иное сочетание с кинестетиче-
скими ощущениями.
Так как каждый рефлекс имеет свой конец в том или ином двигательном отве-
те на раздражение органа чувств, то продукты рефлекторной деятельности - психи-
ческие акты - имеют прерывный характер. Но поскольку рефлексы взаимосвязаны
и образуют последовательные ряды, или цепи, причем переходным элементом, со-
единяющим звенья этой цепи, являются движения
и вызванные ими кинестетиче-
ские ощущения, постольку психическая жизнь в состоянии бодрствования непре-
рывна. Именно ассоциации рефлексов, если они не заторможены полностью, обес-
печивают непрерывность психической деятельности. Но мера этой непрерывности
определяется тем, в какой степени образовались прочные ассоциации, в какой мере
длина цепей ассоциаций определяет возможность полной активной деятельности,
т.е. состояния бодрствования.
Благодаря постепенному расширению круга ассоциаций
рефлексов и удлине-
нию цепей ассоциаций постепенно возрастает время бодрствования, а вместе с тем
и степень активности в состоянии бодрствования. Взрослый человек обязан време-
нем своего бодрствования и активности грандиозному количеству и высокому каче-
ству ассоциаций вообще, но прежде всего ассоциаций ощущений.
И.М. Сеченов, говоря о том, что в ассоциациях ощущений скрывается "неисчер-
паемое богатство психического развития", указывал на необычайно широкие пре-
делы ассоциации.
Множество
ассоциативных цепей ощущений есть результат постепенного нако-
пления опыта жизни, двигательного приспособления к внешним условиям в процес-
се воспитания. В раннем детстве можно вычленить отдельные связи между отдель-
ными ощущениями при анализе последовательного ряда элементарных рефлексов
головного мозга. И.М. Сеченов следующим образом изображал ряд процессов в ис-
тории осложненного зрительного представления у ребенка.
Световое впечатление
Неясное световое ощущение
1-й рефлекс
Движение
мышц, управляющих
глазом и приспособлением его к расстояниям
Действие света продолжается
Ясное ощущение
2-й рефлекс
Движение в руках и ногах
При этом рука встречается с видимым предметом
Отсюда: осязательные ощущения и осязательные
впечатления, вследствие которых - движение в
3-й рефлекс
руке, схватывание тела
"Всякое зрительное представление, уже осложненное осязательными ощуще-
ниями, может быть осложнено сверх того ощущениями и из сферы остальных ор-
ганов
чувств. Из этих ассоциаций особенно важную роль в развитии человека игра-
ет зрительно-слуховая"4.
Важность ассоциирования зрительных ощущений не только с кинестетически-
ми, но и, особенно, со слуховыми ощущениями И.М. Сеченов усматривал в той ро-
ли, которую играет слух в речевом общении людей.
Существенно и то, впервые выдвинутое именно И.М. Сеченовым положение,
что ощущения не только связываются между собой в той или иной форме ассоциа-
ции, но и развиваются благодаря этим связям,
ассоциациям. Это показано И.М. Се-
ченовым на примере развития зрительного ощущения.
4 Сеченов И.М. Избр. филос. и психол. произведения. С. 118.
48
В структуре 1-го рефлекса возникает неясное световое ощущение, но вследст-
вие движения глазных мышц (конец 1-го рефлекса) и продолжающегося действия
светового потока на сетчатку (начало 2-го рефлекса) возникает ясное зрительное
ощущение, завершающееся в общих движениях корпуса, рук и ног.
Связь между первым и вторым рефлексами является, таким образом, условием
непрерывности данного зрительного ощущения, перехода его от неясного к ясному
и адекватному
видению.
Известно, что И.М. Сеченов объяснял восприятие предмета или пространства
ассоциацией зрительных, кинестетических, осязательных, а также других ощуще-
ний. Он подчеркивал, что к этим ассоциациям у человека обязательно присоединя-
ется и слуховой образ слова, которым обозначается данный предмет или простран-
ственное отношение. Особенно подчеркивалось И.М. Сеченовым положение о том,
что в акте зрения ассоциированы, например, всегда чисто зрительные ощущения с
мышечными, так
как они зависят от условий жизни. Каждое из этих ощущений мо-
жет быть и дизассоциировано, т.е. обособлено вновь одно от другого.
"Днем при рассматривании не слишком далеких и не слишком близких предме-
тов зрительное ощущение вообще несравненно сильнее мышечного. При слабом
же освещении, при неясности контуров предмета, наконец, когда последний лежит
или слишком близко к глазу, или далеко от него, бывает наоборот. Следовательно,
процесс разобщения осложненного ощущения вытекает все-таки
из часто повторя-
ющегося акта зрения при различных условиях. Последний же происходит путем
рефлекса"5.
Образование и разобщение зрительно-осязательных ассоциаций всегда имеет
место в практическом оперировании человека с вещами. В процессе общения обра-
зуются как зрительно-слуховые, так и слухо-артикуляционные ассоциации, отдель-
ные звенья которых могут затем выпадать или включаться в иные, вновь возника-
ющие ассоциации.
Процесс образования цепей ассоциации ощущений, а также
их разобщения (ди-
зассоциации) кладет начало развитию всех более сложных психических явлений,
образует основу знаний человека о явлениях и связях внешнего мира, а также са-
мосознания.
Несомненно, что И.М. Сеченов должен быть признан подлинным основателем
материалистической теории ассоциации ощущений. Им не только впервые была по-
ставлена проблема рефлекторной природы ассоциации, но и доказано, что ассоциа-
ции ощущений непосредственно отражают одновременно или последовательно су-
ществующие
связи между явлениями внешнего мира. Материалистическая теория
ассоциации ощущений И.М. Сеченова явилась началом победоносного развития ма-
териализма в области психологии, в том числе и в области теории ассоциации ощу-
щений.
Великие открытия И.П. Павлова в области физиологии высшей нервной дея-
тельности создали естественно-научный фундамент психологической науки, обес-
печили подлинно научное познание природы психических явлений как продуктов
временных связей первой и второй сигнальных
систем во взаимодействии человече-
ского организма с природой и обществом.
III
Центральным понятием, формулирующим сущность высшей нервной деятель-
ности, является понятие о временной связи между организмом и окружающей сре-
дой. По И.П. Павлову, временная связь представляет собой универсальнейшее явле-
ние в животном организме и в нас самих. Это явление одновременно физиологиче-
ское и психологическое, сформулированное психологами как явление ассоциации.
5 Там же. С. 131.
49
И.П. Павлов в своей знаменитой статье "Условный рефлекс" писал: "Времен-
ная нервная связь есть универсальнейшее физиологическое явление в животном ми-
ре и в нас самих. Вместе с тем оно же и психическое, - то, что психологи называют
ассоциацией, будет ли это образование соединения из всевозможных действий, впе-
чатлений или букв, слов и мыслей. Какое было бы основание как-нибудь различать,
отделять друг от друга то, что физиолог называет временной
связью, а психолог -
ассоциацией? Здесь имеется полное слитие, полное поглощение одного другим, ото-
ждествление. Как кажется, это признается и психологами, так как ими (или по край-
ней мере некоторыми из них) заявлялось, что опыты с условными рефлексами дали
солидную опору ассоциативной психологии, т.е. психологии, считающей ассоциа-
цию фундаментом психической деятельности"6.
В другом месте И.П. Павлов высказывался еще более определенно в защиту ас-
социативной психологии. 2 октября
1935 г. он указывал на важность постепенного
накопления знаний в науке, сохранения накопленного и при постановке новых науч-
ных проблем. "При этом я могу бросить упрек в сторону госпожи психологии, - го-
ворил И.П. Павлов, - что она этого мудрого правила не придерживается: то, что по-
ложительно и точно - это ты бери и стой за это, а если ты новое что получил, то ты
ставь новый вопрос, и имей в виду, что когда-нибудь одолеешь и это. А ведь в пси-
хологии (я беру современное положение)
этого как раз нет и это очень большой
ее грех"7.
И.П. Павлов имел в виду, говоря об отношении к современной психологии и ус-
тановленным в прошлом фактам, отношение гештальттеории к ассоциативной пси-
хологии. «Сейчас ассоциативная психология, - писал он, - прямо загнана в угол эти-
ми новыми господами гештальтистами. Некоторые, сохранившие объективность
психологи говорят, что ассоциативная психология как никогда получила большую
поддержку со стороны условных рефлексов. Как вам нравится?
Как будто недоста-
точно было так называемых "психологических фактов", чтобы считать это точным
и серьезнейшим приобретением. Конечно, основной факт деятельности большой
коры и высшей нервной деятельности - это ассоциации, т.е. временное соединение
клеток, которые были разъединены друг с другом, не связаны... Так как я никогда
таким психологом не был, то я не могу понять, почему это вместо того, чтобы при-
бавлять, как во всем естествознании, к тому, что было раньше, они отбрасывают
прошлые
приобретения, тем более, что ассоциации - это же бесспорный и очевид-
ный факт, а они-то хотят умалить и отодвинуть в сторону»8.
И.П. Павлов не только раскрыл физиологическую основу ассоциации, которая
заключена во временных связях, но и восстановил в правах понятие и принцип ассо-
циации в психологической науке, разоблачив антинаучный, идеалистический харак-
тер борьбы гештальтистов против ассоциативной психологии. И.П. Павлов вновь
подчеркнул универсальный характер ассоциаций, которые
представляют собой
объединение не только слов и мыслей, но и впечатлений, а также действий, т.е. име-
ют место во всех областях психической деятельности мозга начиная с ощущений.
Ассоциация ощущений определяется непосредственным совместным воздейст-
вием внешних предметов на различные анализаторы. При действии комплексного
раздражителя или целой суммы разнородных внешних условий образуется времен-
ная связь между самими анализаторами. Обязательным звеном в этой связи являет-
ся включенность
двигательного кинестетического или речедвигательного анализа-
тора, что свидетельствует о рефлекторном, а именно условно-рефлекторном, меха-
низме этого взаимодействия анализаторов.
В своей знаменитой речи "Естествознание и мозг" И.П. Павлов впервые сфор-
мулировал важнейшее положение об условно-рефлекторной природе ассоциации
6 Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. М., 1951. Т. 3, кн. 2. С. 325.
7 Павловские среды. М. Т. 3. С. 196.
8 Там же. С. 197.
50
ощущений. Критически анализируя современное состояние физиологии органов
чувств, И.П. Павлов писал, что «В психологической части, т.е. в учении об ощуще-
ниях и представлениях, происходящих из раздражения этих органов, сколько ни об-
наружено здесь авторами остроумия и тонкой наблюдательности, по существу дела
установлены только элементарные факты. То, что гениальный Гельмгольц обозна-
чил знаменитым термином "бессознательное заключение", очевидно,
отвечает ме-
ханизму условного рефлекса. Когда физиолог убеждается, например, что для выра-
ботки представления о действительной величине предмета требуется известная ве-
личина изображения на сетчатке и вместе с тем известная работа наружных и вну-
тренних мышц глаза, он констатирует механизм условного рефлекса. Извест-
ная комбинация раздражений, идущих из сетчатки и из этих мышц, совпавшая не-
сколько раз с осязательным раздражением от предмета известной величины, явля-
ется сигналом,
становится условным раздражением от действительной величины
предмета»9.
Гипотеза И.М. Сеченова о последовательном ряде рефлексов головного мозга,
образующем ассоциацию ощущений, превратилась в условно-рефлекторную тео-
рию ассоциаций в трудах И.П. Павлова и его школы.
Ассоциацию ощущений И.П. Павлов рассматривает как последовательно ус-
ложняющийся ряд условных рефлексов. Наиболее распространенной формой ус-
ловных рефлексов у животных является образование условных рефлексов на базе
безусловных.
При этом благодаря сочетанию ранее индифферентных раздражите-
лей с безусловным рефлексом условный рефлекс является объединением, ассоциа-
цией работы ряда анализаторов внешней и внутренней среды. У человека условные
рефлексы образуются преимущественно на базе других, ранее образовавшихся
прочных условных рефлексов, следовательно, и без непосредственного, "безуслов-
ного" подкрепления. "Речевое подкрепление" (А.Г. Иванов-Смоленский) в опреде-
ленных условиях выступает в роли положительного
"безусловного" или дифферен-
цировочного сигнала.
Однако во всех случаях условного рефлекса условный раздражитель, связанный
в опыте с другим условным или безусловным раздражением, вызывает свойствен-
ные для них ощущения. Так, например, если сочетать засвет глаза (в темной каме-
ре) со стуком метронома, то достаточно одного стука метронома в последующем,
чтобы вызвать зрительную реакцию на уровне повышенной остроты зрения. Обра-
зовавшаяся прочная зрительно-слуховая ассоциация воспроизводится
более или ме-
нее полностью в последующем, если вновь действует одно из ранее ассоциирован-
ных раздражений. Условно-рефлекторная ассоциация ощущений своим следствием
обязательно имеет образование представлений.
В опыте с условно-рефлекторным повышением остроты зрения сигналом явля-
ется звук метронома, а безусловным раздражителем - засвет глаза сильным свето-
вым потоком. Подобная ассоциация ощущений может рассматриваться поэтому как
связь условно-безусловных реакций различных анализаторов.
У животных же, а
тем более у человека, возможно образование ассоциации ощущений, по типу соче-
тания двух индифферентных раздражителей. Подобное сочетание двух индиффе-
рентных раздражителей может иметь своим результатом ассоциацию в том случае,
если один из них вызывает более сильную реакцию.
В лаборатории И.П. Павлова его сотрудник И.О. Нарбутович сочетал два
индифферентных раздражителя, не подкреплявшихся безусловным раздражите-
лем. Один из этих раздражителей был оптико-пространственный
(двигающийся
предмет), а другой - звуковой (шум, вроде шума при передвижении мыши или
крысы). Эти раздражители были избраны потому, что по своему характеру и
жизненной обстановке "вызывают" большую, более длительную реакцию у жи-
вотного, чем другие (И.П. Павлов). Оказалось, что перемещающийся предмет
9 Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 3, кн. 1. С. 121.
51
(или перебегающий свет) и шум связались в своем совместном действии на мозг
животного.
Об этих опытах И.П. Павлов говорил, что когда дается шум, то собака, кроме
ориентировочного рефлекса на шум, смотрит на двигающийся свет, а когда дается
свет, то она реагирует сначала в направлении шума, а потом оборачивается к свету.
Ясно, что они связались, "произошла та же ассоциация - как происходит у нас ас-
социация между двумя словами, которые произносят
рядом" (курсив мой. - Б.Л.У0.
Важно отметить, что этот факт связывания индифферентных раздражителей
И.П. Павлов также трактует в качестве явления ассоциации деятельностей светово-
го и звукового анализаторов. Эта ассоциация может быть осложнена образованием
временной связи с двигательного анализатора.
В опыте И.О. Нарбутовича подобное осложнение протекало следующим обра-
зом: вертящийся световой сигнал сочетался с электрокожным раздражением, что,
естественно, вызывало оборонительно-двигательный
условный рефлекс на данный
световой сигнал. Принципиально новым фактом в опыте И.О. Нарбутовича было
то, что условный оборонительно-двигательный рефлекс распространился и на шум,
который был ранее связан с индифферентным световым раздражителем, но не был
непосредственно связан с электрокожным раздражением.
И.П. Павлов так интерпретировал этот важный факт: «Ясно, что шум раздра-
жения с шумовой клетки перешел в световую клетку, а так как свет был связан с
оборонительным рефлексом,
то он связался с оборонительной реакцией... Тут пе-
ред вами имеется путь движения раздражения: шум - "световая клетка" - "центр"
оборонительных раздражений»11.
Подобное толкование ассоциации ощущений как временной связи между возбу-
ждениями различных анализаторов не было случайным в высказываниях И.П. Па-
влова. Интерпретируя опыты А.О. Долина по изучению условно-рефлекторной
природы восстановления зрительной функции при темновой адаптации, И.П. Пав-
лов обратил внимание на сочетание
звука метронома с действием светового раздра-
жения. После пятикратного сочетания звук метронома (условный сигнал) заменил
непосредственное действие светового раздражения. "В результате при последую-
щей пробе метронома, - говорил И.П. Павлов, - оказалось, что он производит со-
вершенно то же действие, что производил свет. Произошла полная замена света ме-
трономом. Как это могло произойти? Произошло это таким образом, что звуковая
клетка соединилась, ассоциировалась со зрительной, световой.
Внешняя энергия
метронома перешла в виде раздражительного процесса в световую клетку и проде-
лала то же самое, что сделал бы свет. Это, конечно, самый яркий пример ассоциа-
ции... звуковая клетка и световая образовали одну функциональную единицу"
(курсив мой. - Б А.)12.
Как на человеке, так и на животных были твердо установлены факты ассоциа-
ции корковых клеток мозговых концов различных анализаторов. Эти ассоциации
являют собой типичный пример временной связи, которая замыкается
между двумя
или несколькими анализаторами при совместном действии внешних сил.
Бесконечная цепь ассоциаций начинается с самого элементарного - "ассоцииро-
ванной пары" разнородных реакций, из которых образуется одна функциональная
единица. Как говорил И.П. Павлов, "ассоциированная пара есть элементарная ассо-
циация. Их может быть очень много. Затем эти ассоциации могут связываться про-
меж собой еще раз, образуя связь второго порядка. Если ассоциированные пары
связались неправильно,
то они не подкрепляются действительностью, если же пра-
вильно, то подкрепляются и закрепляются"13.
10 Павловские среды. Т. 2. С. 213.
11 Там же. С. 214.
12 Там же. Т. 3. С. 261.
13 Там же. Т. 2. С. 516.
52
От элементарных ассоциаций ощущений до сложнейших ассоциативных рече-
мыслительных цепей действует единый закон образования и дифференцировки вре-
менных связей.
Итак, несомненно, что условный рефлекс, или временная связь в самом общем
ее виде, и составляет материальную основу ассоциации ощущений.
Установление условно-рефлекторной природы ассоциации ощущений решает
поставленную И.М. Сеченовым проблему ассоциации ощущений как продукта пос-
ледовательного
ряда рефлексов головного мозга. Открытый в психологии вид ассо-
циации по смежности впервые объясняется в свете павловского учения как наибо-
лее общая форма временной связи, или условного рефлекса. Ассоциация по сходст-
ву является генерализаций условной связи, что позволяет понять ранее таинствен-
ный переход от ассоциации по смежности к ассоциации по сходству.
Надо, однако, подчеркнуть, что И.П. Павлов считал недостаточным признание
"словности" принципом психологического анализа развития,
воспитания и обуче-
ния. В своем известном "Ответе физиолога психологам" И.П. Павлов ясно сформу-
лировал требование не ограничиваться установлением условно-рефлекторной при-
роды ассоциаций, но и вскрывать нейродинамику процессов, составляющих эту
природу.
Насколько важна эта задача, можно представить на примере анализа И.П. Па-
вловым опытов И.О. Нарбутовича и А.О. Долина в отношении зрительно-слуховых
ассоциаций. Первым условием образования такой ассоциации является генерализа-
ция
возбуждения. При световом раздражении, сочетаемом с раздражением звуко-
вым, процесс начинается с распространения возбуждения световых клеток на звуко-
вые, а затем встречного движения возбуждения со звуковых клеток на световые.
Концентрация возбуждения в определенной области коры связана с развитием вну-
треннего торможения. И.П. Павлов придавал исключительное значение определен-
ным видам внутреннего торможения в процессе дифференцирования раздражите-
лей, их специализации и отделения
от сходных раздражителей. Генерализация, или
иррадиация, может привести к угасанию образовавшейся ассоциации, к подавлению
реакции на одну из ее составных частей.
Особо важное значение имеет взаимная индукция нервных процессов, опреде-
ляющая яркость одних, заторможенность других ощущений в одной и той же ассо-
циации.
Научный анализ ассоциаций ощущений обязательно должен включать в себя
исследование закономерностей движения, возбуждения и торможения, их взаимной
индукции, определяющих
нейродинамику этих ассоциаций.
При установлении любой, даже элементарной ассоциации ощущений общее со-
стояние условно-рефлекторной деятельности характеризуется И.П. Павловым как
определенное, в данный момент существующее состояние корковой мозаики. Воз-
буждение анализаторов в целом или их частей сочетается с заторможенным состо-
янием других анализаторов или их частей.
И.П. Павлов указывал на системный характер временных связей, отражающий
объективный порядок внешних раздражений
в процессе выработки условных реф-
лексов и дифференцировки.
В силу обусловленности условных рефлексов этим объективным порядком в
каждом опыте образуется известная система условных рефлексов. И.П. Павлов пи-
сал: "Система эта состоит из ряда положительных раздражителей разных рецепто-
ров и различной интенсивности, а также и из отрицательных. Так как эти раздраже-
ния оставляют после себя большие или меньшие следы, то постоянные точные эф-
фекты раздражителей в системе могут получиться
всего легче и скорее только при
одних и тех же промежутках между раздражителями, притом применяемых в стро-
го определенном порядке, т.е. при внешнем стереотипе. В окончательном результа-
те получается динамический стереотип, т.е. слаженная уравновешенная система
внутренних процессов. Образование, установка динамического стереотипа есть нер-
53
вный труд чрезвычайно различной напряженности, смотря, конечно, по сложности
системы раздражителей, с одной стороны, и по индивидуальности и по состоянию
животного, с другой"14.
И.П. Павлов усматривал непосредственное значение динамической стереоти-
пии для психической деятельности человека в том, что установка и перестройка ди-
намического стереотипа в изменившихся условиях жизни являются материальной
основой чувствований человека.
Важное
значение имеет факт динамической стереотипии и для теории ощуще-
ний. Тем более важно это подчеркнуть, т.к. уже самим И.П. Павловым установле-
но, что источник чувствований лежит в установке и смене различных динамических
стереотипов. Динамический стереотип объединяет в одно целое явления ощущений
и чувствований, определяемых условиями жизни человека. Все общественные об-
стоятельства жизни человека воздействуют и на его органы чувств посредством
природных свойств орудий производства
или средств потребления, "норм природы"
в общении и языке, искусстве и т.д. Поэтому никакое обстоятельство общественной
жизни не может существовать для человека без действия этих природных средств,
т.е. раздражителей.
В каждой производственной, учебной или бытовой деятельности человека эти
раздражители ассоциируются в определенной последовательности и порядке. Соче-
тание звуковых, световых, химических, механических и других раздражителей по-
вторяется более или менее однородно в
устойчивых, постоянных условиях жизни.
Человек привыкает к сочетанию движений и кинестетических ощущений со слухо-
выми и зрительными ощущениями (например, запись лекций при слушании и зри-
тельном восприятии лектора). Степень освещенности и звукового фона необходима
для постоянных условий определенного цикла движений. Порядок следования од-
них раздражителей за другими, например вкусовых за зрительными, артикуляцион-
ных за слуховыми и т.д. формирует из цепи ассоциаций ощущений определенный
динамический
стереотип, т.е. целостное поведение по отношению к системе сигна-
лов внешней среды.
И.П. Павлов подчеркивал, что явление динамической стереотипии есть специ-
фическое явление целостности, системности корковой деятельности.
В каком же отношении находится динамический стереотип к ассоциации? Воз-
никает ли ассоциация из стереотипа или стереотип из ассоциации? На этот вопрос
И.П. Павлов дал ясный ответ: "Мы совершенно отчетливо видим, что, конечно,
благодаря ассоциации образуется система,
образуется организация, образуется геш-
тальт и, следовательно, ассоциации делают гештальт, а не наоборот".
Поэтому значение ассоциации ощущений (равно как и более сложных ассоциа-
ций) заключается не только в том, что связываются воедино отдельные элементы
индивидуально приобретенного опыта, но и в том, что образуется целостный акт
поведения человека по отношению к определенному порядку внешних воздействий,
т.е. динамический стереотип, являющийся прежде всего системой ассоциаций.
Имеется
обратное воздействие сложившегося динамического стереотипа на
воспроизведение ассоциаций, а также их протекание при новых раздражителях. Это
обратное влияние заключается в том, что сложившийся стереотип ускоряет и уточ-
няет течение ассоциации в том случае, если действует привычный порядок раздра-
жителей. Ранее сложившийся стереотип вступает в противоречие, тормозит дейст-
вие новых раздражителей и т.д.
Однако при всех вариациях типов нормальной высшей нервной деятельности
побеждают
требования объективной действительности, определяющие новые ассо-
циации ощущений и более сложных психических явлений.
Перед исследователями ощущений открываются новые перспективы разработ-
ки проблемы ассоциаций ощущений в их связи с динамической стереотипией.
14 Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 1, кн. 2. С. 240-241.
54
IV
В психологии и физиологии органов чувств накоплен большой эксперименталь-
ный материал к характеристике взаимодействия ощущений15. Мы можем рассмат-
ривать эти данные как систему фактов, характеризующих ассоциацию ощущений.
Все факты взаимодействия ощущений являются фактами ассоциации ощуще-
ний, материальной основой которых служит замыкание временных связей между
мозговыми концами анализаторов. С этих позиций необходимо классифицировать
виды
и разновидности взаимодействия ощущений, т.е. их ассоциации.
На основании обобщения научных данных мы выделяем два основных вида ас-
социации ощущений: 1) ассоциацию одноименных ощущений, или так называемую
интрамодальную ассоциацию (например, зрительных со зрительными, слуховых со
слуховыми и т.д.); 2) ассоциацию разноименных ощущений, или так называемую ин-
термодальную ассоциацию (например, зрительно-слуховую или обонятельно-вкусо-
вую и т.д.).
Предлагаемый нами принцип классификации
ощущений позволяет определить
связь в отражении различных форм движения материи в данной конкретной ассоци-
ации ощущений.
Основными разновидностями каждого вида ассоциаций ощущений являются:
1) одновременная ассоциация по пространственной смежности (одноименных или
разноименных) ощущений; 2) последовательная ассоциация по временной смежно-
сти (одноименных или разноименных) ощущений.
В ассоциации одноименных ощущений большое значение имеет последователь-
ное различение (дифференцировка),
следствием которого является установление
различий или сходства между ощущаемыми раздражителями, степени их отличия,
вплоть до контрастности. В ассоциации одноименных ощущений заложены источ-
ники таких видов ассоциации представлений, какими являются ассоциации по смеж-
ности, сходству и контрасту.
В возникновении этих видов ассоциации представлений большую роль играют
ассоциации разноименных ощущений. Их роль особенно велика в образовании вос-
приятия как сложного условного рефлекса
на комплексный раздражитель - целост-
ного образа предмета внешнего мира, в возникновении единичных и общих предста-
влений о предметах и явлениях внешнего мира.
Рассмотрим вопрос об ассоциациях одноименных ощущений (или интрамодаль-
ных ассоциациях).
Известно, что в мозговом конце анализатора проецируются множественные раз-
дражения чувствительных клеток данных рецепторов. Так, например, от сетчатки,
ее палочковых и колбочковых аппаратов направляются большие массы импульсов,
которые
анализируются и синтезируются в мозговом конце светового анализатора.
Эти импульсы возбуждаются световым раздражением от каждой точки фиксируемо-
го глазом предмета, образуя как бы точечное изображение предмета на сетчатке.
Лишь благодаря высшему анализу в мозговом конце светового раздражения, особен-
но в его ядрах, происходит синтезирование этих единичных импульсов в целостное
изображение отражаемого предмета, его цвета и пространственных признаков.
В процессе приспособления к разнородным
свойствам каждой формы движения
материи сложились разнородные фоторецепторы (палочки и колбочки в зритель-
ном рецепторе), разнородные фонорецепторы в слуховом рецепторе, разнородные
густорецепторы во вкусовом аппарате и т.д. Каждый рецептор состоит из множест-
ва разнородных чувствительных клеток разных типов, приспособленных к опреде-
ленным свойствам одной и той же формы движения материи. Поэтому в мозговой
конец анализатора поступают импульсы как однородные (например, от палочковых
клеток),
так и разнородные (например, от палочковых и колбочковых клеток).
15 См., например: Кравков С.В. Взаимодействие органов чувств. М., 1948.
55
В силу этого возникают два рода ассоциаций зрительных ощущений: ассоциация ах-
роматических или хроматических ощущений, с одной стороны, взаимодействие, или
ассоциация, ахроматических и хроматических ощущений - с другой. Так, в мозговом
конце звукового анализатора возникают ассоциации звуковысотных ощущений или
сложные ассоциации звуковысотных, тембровых и других ощущений; в мозговом
конце вкусового анализатора имеет место не только ассоциация ощущений
кислого
и сладкого, горького и соленого вкусов и т.д.
Поэтому следует различать внутренне однородную и внутренне разнородную
ассоциацию одноименных ощущений. Внутренне однородной ассоциацией одно-
именных ощущений является соединение ощущений, отражающих элементы одно-
го и того же свойства данной формы движения материи (например, интенсивности
светового потока, действия углеводных соединений, механического раздражения
поверхностью предмета однородной фактуры, движения мышц одной
группы и
т.д.). Суммация однородных импульсов в мозговом конце анализатора обеспечива-
ет переход от неясного ощущения к отчетливому, ясному отражению каждого из от-
дельных свойств данной формы движения материи.
Ассоциация однородных одноименных ощущений (ахроматических с ахромати-
ческими, звуковысотных с звуковысотными, кислых с кислыми и т.д.), в свою оче-
редь, протекает в неоднородных внутренних условиях. Так, например, ахроматиче-
ские импульсы сочетаются друг с другом как
в том случае, когда они поступают из
палочковых аппаратов одного глаза, так и в том случае, когда они поступают из па-
лочковых аппаратов обоих глаз. В этих случаях корковая мозаика процессов возбу-
ждения и торможения в мозговом конце анализатора оказывается пространственно
различной. То же следует сказать и в отношении раздражений звуком одного или
обоих ушей, химического раздражения одной или обеих половин обонятельного и
вкусового аппарата и т.д.
Взаимодействие одноименных ощущений,
как видим, протекает в различных ус-
ловиях и носит различный характер. Оно может быть: 1) внутренне однородным,
2) внутренне разнородным, 3) односторонним (например, монокулярным, монори-
ническим или монауральным) или 4) двусторонним (например, бинокулярным, ди-
риническим или бинауральным).
Каждая из этих ассоциаций есть не простое рядоположение, не пассивное при-
соединение одного однородного к другому однородному или разнородным ощуще-
ниям, а активное взаимодействие ощущений,
выражающее ту или иную форму ин-
дукции нервных процессов. Поэтому при ассоциации однородных одноименных
ощущений наблюдаются уже известные нам явления светлотного или цветового
контраста, звукомаскировки и т.д.
При ассоциации разнородных одноименных ощущений наблюдаются различ-
ные индуктивные отношения между ахроматическим и хроматическим зрением,
усиление звукомаскировки или вкусомаскировки, сенсибилизация одних ощущений
под влиянием других разнородных одноименных ощущений (например,
ощущений
зеленого цвета под влиянием ощущений красного цвета, ощущений сладкого вкуса
после предшествующего действия горького вкуса и т.д.). Исключительное значение
имеет ассоциация последовательных разнородных одноименных ощущений для че-
ловеческого слуха и речи. Чередование и сочетание ощущений гласных и согласных
звуков, образующих слог, ассоциация слогов в слове, слов в предложении образует-
ся постепенно в индивидуальном развитии ребенка.
При ассоциации двусторонних одноименных
ощущений (как однородных, так и
разнородных) наблюдается борьба чувственных полей (зрения, слуха и т.д.) в бино-
кулярном зрении, бинауральном слухе, дириническом обонянии и т.д.
Подобные ассоциативные процессы происходят как при одновременном, так и
при разновременном (последовательном) взаимодействии одноименных ощущений.
Отсюда очевидна необычайная множественность ассоциаций ощущений даже в пре-
делах одного анализатора.
56
Ассоциирование зрительных ощущений создает возможность бесконечных со-
четаний одиночных ощущений с разнообразными массами других зрительных ощу-
щений (одновременных или последовательных, однородных или разнородных, од-
носторонних или двусторонних).
Ассоциирование одноименных ощущений имеет два важнейших следствия:
1) увеличивается во много раз число связей, в которые входит каждое отдельное
ощущение, а вместе с тем усиливается его влияние на
поведение человека; 2) нака-
пливаются множественные взаимосвязанные ощущения, повторное ассоциирование
которых образует первичные образы памяти и представления.
И.М. Сеченов подчеркивал, что представление есть воспроизведение или след
не отдельного ощущения, а взаимосвязанной группы однородных ощущений. Ассо-
циация ощущений и есть след, сохраняемый в индивидуальном опыте человека,
т.е. представление.
Эти следствия ассоциации ощущений приобретают еще большее значение в
процессе
ассоциирования разноименных ощущений.
Условно-рефлекторный механизм ассоциации разноименных ощущений обна-
руживается с чрезвычайной ясностью. Зрительное ощущение вида пищи связыва-
ется со вкусовым ощущением самой пищи в процессе пробы и еды. После повтор-
ных сочетаний цвета и формы лимона с ощущением кислоты вкуса достаточ-
но возникнуть зрительным ощущениям от вида лимона, чтобы во рту появилось
ощущение кислоты или вяжущего вкуса. Оптические сигналы пищи сами вызыва-
ют вкусовые
ощущения, входящие в ту или иную цепь зрительно-вкусовых ас-
социаций. Не только у животных, но и у человека запах пищи является сигналом
разнообразных вкусовых ощущений, так как в опыте закреплены многие разно-
родные обонятельно-вкусовые ассоциации. Форма, размеры, цвет и другие опти-
ко-пространственные качества предмета являются сигналом тактильных и ки-
нестетических ощущений, обычно имеющих место при ощупывании этого пред-
мета.
В каждой ассоциации разноименных ощущений есть
свои сигнальные, т.е. свя-
занные с условными раздражителями другого анализатора, элементы, которые вре-
менно сочетаются с ощущениями, связанными с безусловно-рефлекторными акта-
ми, в которые включен определенный анализатор.
Сигнальные элементы в ассоциации разноименных ощущений приобретают все
возрастающее регулирующее значение в процессе умственного развития человека.
Поэтому становится понятной особая роль звуковых сигналов от человеческой ре-
чи, которые предшествуют или сопровождают
в виде наименования, обозначения
тот или иной предмет, его качества, действия, обстоятельства места, времени, про-
странства и т.д. Слухоречевые ощущения от звуковых сигналов языка входят сиг-
нальными элементами в каждую ассоциацию разноименных ощущений. Универ-
сальность, всеобщность участия слухоречевых ощущений в любых разноименных
ощущениях является причиной того, что и ощущения и представления о предметах
внешнего мира неотделимы от их обозначения словом.
Но, как известно из
павловского учения, слово есть не простой сигнал, а "сиг-
нал сигналов", обобщенный и абстрагированный от многих предметных свойств.
Включение речеслуховых ощущений в любые ассоциации разноименных ощуще-
ний обозначает обязательное включение временных связей второй сигнальной сис-
темы в систему временных связей первой сигнальной системы.
Самый процесс формирования речи у ребенка происходит в значительной сте-
пени благодаря тому, что звуковые сигналы языка в процессе общения взрослых
с
ребенком связываются с деятельностью речедвигательного аппарата. Иначе гово-
ря, речь первоначально формируется как ассоциация слухо-артикуляционно-кине-
стетическая, причем сигнальную роль выполняют именно речеслуховые ощущения.
Поэтому поражение в детстве речевого слуха тормозит развитие артикуляции, не-
смотря на сохранность речедвигательного анализатора, так как разрушается или не
57
сформировывается необходимая для нормального говорения слухо-артикуляцион-
ная ассоциация.
Усвоение ребенком первоначальной грамоты, особенно письма, означает даль-
нейшее усложнение ассоциативных процессов речи. К слухо-артикуляционным свя-
зям добавляются новые элементы: ощущения оптико-пространственных признаков
букв, являющихся знаками определенных звуков речи, и кинестетические ощуще-
ния пишущей руки. Ассоциативный ряд удлиняется и усложняется,
превращаясь
в слухо-артикуляционно-зрительно-кинестетическую ассоциацию, которая и явля-
ется типичной для речевой деятельности взрослого грамотного человека. Достаточ-
но одного или двух звеньев этой ассоциативной цепи, чтобы в памяти человека воз-
ник целостный образ слова или предложения. Конечно, речь не может быть сведе-
на к этим ассоциациям, так как сущность слова заключена в его обобщенности и аб-
страгированности от тех или иных предметных свойств.
Но поскольку слово всегда
видимо и слышимо, постольку оно реально сущест-
вует в тех или иных ассоциативных формах. Постоянным ассоциативным звеном в
восприятии или произнесении, чтении или письме является сл ухо-артикуляционная
ассоциация.
Какой бы акт поведения человека мы ни рассматривали, в нем возможно обна-
ружить постоянное звено в той или иной ассоциации. Таким звеном является кине-
стетическое ощущение, возникающее вследствие ответного движения на то или
иное раздражение, т.е. моторного конца условного
рефлекса. Тот факт, что акт ви-
дения есть зрительно-кинестетическая ассоциация, акт слушания - слухо-кинестети-
ческая ассоциация, акт ощупывания - тактильно-кинестетическая ассоциация, акт
нюхания - обонятельно-кинестетическая ассоциация и т.д., свидетельствует об обя-
зательном наличии в так называемых сенсорных процессах ощущения от рефлек-
торного движения в ответ на оптические, звуковые, механические, химические и
другие раздражения анализаторов. Все это прямо доказывает, что так
называемые
сенсорные процессы есть продукт рефлекторной деятельности коры в целом, а не
только изолированного анализатора.
Связь между определенным анализатором (например, световым) и тем или
иным двигательным аппаратом является временной, условной, возникшей на осно-
ве временных связей организма с внешними условиями существования.
В одном случае зрительные ощущения входят в ассоциативные отношения с
кинестетическими ощущениями рабочих движений рук, образуя так называемую
зрительно-моторную
координацию в трудовых действиях, акте письма и т.д. В дру-
гом случае зрительные ощущения входят в ассоциативные отношения с кинесте-
тическими ощущениями от акта ходьбы, т.е. сложной координации движений
опорнодвигательного аппарата. Многообразны ассоциативные отношения зри-
тельных ощущений с кинестетическими ощущениями рабочей позы, т.е. стацио-
нарного возбуждения координированных двигательных систем всего тела. Более
многообразны ассоциативные отношения зрительных ощущений с ощущениями
от
движений речедвигательного аппарата, прежде всего от артикуляционных дви-
жений и т.д.
Во всех этих случаях образуется целостная зрительно-кинестетическая ассоци-
ация; формы кинестезии меняются в каждой отдельной зрительно-кинестетической
ассоциации, но всюду кинестетический компонент является обязательным. Подоб-
ное же положение типично для связей, образуемых и с других анализаторов (звуко-
вого, тактильного и т.д.).
Вот почему И.М. Сеченов считал необходимым обращать внимание
на то, что
делается с началами и концами рефлексов. Вот почему И.П. Павлов считал функ-
ции двигательного и речедвигательного аппаратов имеющими всеобщее значение
для любой условно-рефлекторной деятельности.
В свете этих положений теряет всякий научный смысл метафизическое проти-
вопоставление ощущения и движения. В действительности же ощущение любой мо-
58
дальности не только регулирует движение того или иного двигательного аппарата,
но и порождается движениями (кинестетические ощущения, которые обязательно
входят в ту или иную интермодальную ассоциацию, т.е. ассоциацию разноименных
ощущений).
Сеченовская идея о том, что всякая сложная умственная деятельность в конеч-
ном счете сводится к движениям в форме дела или слова, того и другого одновре-
менно или раздельно, является исключительно плодотворной
в деле развития реф-
лекторной теории сознания. Серьезнейшей научной проблемой является выяснение
того, почему в одних случаях ощущения любой модальности связываются с артику-
ляционными движениями, а в других - с движениями других двигательных аппара-
тов тела.
Разнообразные ассоциации разноименных ощущений отличаются друг от друга
не только своим чувственным составом (тем, из каких ощущений они состоят), но и
характером образования. По характеру образования и протекания ассоциации
раз-
ноименных ощущений могут быть одновременными (например, при одновременном
видении и ощупывании предмета и т.д.) или последовательными (например, видение
пищевого объекта и его вкусовая проба). В зависимости от того, участвуют ли им-
пульсы от обоих глаз, обеих рук, обоих ушей и т.д. или от одного глаза, одной руки
и т.д., ассоциации могут быть односторонними (например, прицеливание правым
глазом при стрельбе правой рукой) или двусторонними (например, чтение нот обо-
ими глазами
при игре на рояле двумя руками), могут быть и сложные смешанные
односторонне-двусторонние связи (например, запись одной правой рукой при кон-
спектировании, чтении текста двумя глазами и т.д.).
Взаимная индукция нервных процессов протекает в особенных формах в каж-
дом из вышеописанных случаев.
Непосредственным результатом последовательных или одновременных ассоци-
аций разноименных ощущений является ассоциация представлений по смежности.
Более обобщенным и сложным продуктом ассоциации
ощущений, протекаю-
щим у человека при обязательном участии временных связей второй сигнальной си-
стемы, является ассоциация по сходству и контрасту.
Существенным моментом ассоциации разноименных ощущений является изме-
нение уровня чувствительности одного анализатора под влиянием сопряженных
раздражений других анализаторов.
Ассоциирование работы какого-либо анализатора с деятельностью других ана-
лизаторов изменяет функциональное состояние временно связываемых анализато-
ров.
Повышать чувствительность одного анализатора можно не только прямым пу-
тем, упражняя его функции, но и косвенным путем, воздействуя на него через раз-
дражения других анализаторов.
Имеются данные, свидетельствующие о том, что чувствительность какого-либо
анализатора может быть изменена подпороговыми раздражениями других анализа-
торов. Но особенно важны те данные, которые говорят о взаимодействии ощуще-
ний в процессе их ассоциирования, изменяющего уровень чувствительности анали-
затора,
ведущего в данной ассоциации ощущений.
Подробнее всего изучена в этом отношении динамика изменения зрения под
влиянием раздражения других анализаторов. Начало точному исследованию этих
сдвигов положил русский ученый академик П.П. Лазарев. С.В.. Кравковым и его со-
трудниками были установлены условия изменения зрительной чувствительности
под влиянием одновременных раздражений слухового аппарата. С.В. Кравковым
наблюдалось, например, снижение чувствительности ахроматического зрения на
20%
при действии на слуховой аппарат сильного шума авиационного мотора. В этом
случае мы имеем дело с внешним торможением, возникающим при действии на ко-
ру сильных раздражителей, вызывающих ориентировочный рефлекс. Слабые зву-
ковые раздражители, вызывающие едва заметные слуховые ощущения, напротив,
повышают чувствительность сумеречного и хроматического зрения, что может
59
быть объяснено явлением взаимодействия нервных центров, при котором побоч-
ные раздражения усиливают возбуждение господствующего в данных условиях нер-
вного центра, принципом доминанты (А.А. Ухтомский).
С. В.. Кравков обнаружил факт повышения чувствительности цветового зрения
под влиянием продолжительно действующего, но средней громкости, звукового раз-
дражителя.
Об условно-рефлекторном характере подобного изменения чувствительности
одного
анализатора под влиянием сопряженного раздражения другого прямо гово-
рят опыты М.А. Севрюгиной в лаборатории С. В.. Кравкова, а затем опыты
Е.П. Мирошиной и других в нашей лаборатории. Звук метронома сочетался с сигна-
лом для глаз, вызывавшим повышение остроты зрения. Затем один лишь звук мет-
ронома вызывал реакцию, свидетельствующую о повышении остроты зрения.
Но звук метронома ощущался и как таковой, т.е. производил слуховое ощущение.
Образовавшаяся слухозрительная ассоциация обеспечила
повышение чувствитель-
ности светового анализатора.
Нет возможности перечислить аналогичные факты из области взаимодействия
других анализаторов. Достаточно указать на то, что установлено определенное дей-
ствие звуков различной высоты, длительности, громкости и т.д. на ахроматическое
и хроматическое зрение. Усиление слуховых ощущений под влиянием светового и
хроматического раздражителей имеет место при слабых раздражениях, ослабление
слуховых ощущений - при действии световых раздражителей
большой интенсивно-
сти, создающих как бы второй конкурирующий очаг возбуждения.
Различный эффект изменения (повышения или понижения) чувствительности
светового анализатора наблюдался при сопряженном действии света и запаха, света
и вкусовых раздражителей, интероцептивных раздражителей, болевых и тактиль-
ных раздражителей и т.д.
Так, К.Х. Кекчеев показал, что чувствительность ночного зрения повышается
под влиянием сопряженного действия раздражителей кислого вкуса, определенно-
го
пищевого режима и т.д. При запрокидывании головы назад чувствительность
светового анализатора понижается, при обычной рабочей позе - повышается. Ус-
тановлено влияние разнообразных кинестетических и вестибулярных раздражений
на функциональное состояние светового и звукового анализаторов. Отмечается
повышение тактильной, зрительной, слуховой, обонятельной чувствительности
под влиянием слабых болевых раздражений, что обусловлено биологической за-
щитной ролью оборонительно-двигательных
рефлексов и т.д. Разнообразны фак-
ты изменения чувствительности вкусового аппарата под влиянием сопряженного
действия запахов, звуков, цвета, тактильных раздражений и т.д. Обонятельный
анализатор изменяет свою чувствительность под действием разнообразных раздра-
жителей.
Особенное значение имеет подкрепление образующихся временных связей (пи-
щевое или речевое и т.д.) той или иной общей для работы связываемых анализато-
ров действительностью. Поэтому изменение чувствительности одного
анализатора
при сопряженной деятельности других анализаторов является закономерным след-
ствием условно-рефлекторной деятельности.
Взаимодействие анализаторов обусловлено конкретными условиями внешней
среды и деятельности человека, определяющими преобладание или подчинение де-
ятельности одного анализатора другим анализаторам, связанным с ним условно-
рефлекторным механизмом.
Из вышеизложенного следует: 1) взаимодействие анализаторов осуществляется
условно-рефлекторно, изменяясь
с изменением внешних условий; 2) это взаимодей-
ствие протекает по законам взаимной индукции нервных процессов, их движения в
коре головного мозга; 3) при ассоциировании ощущений в процессе условно-рефле-
кторного взаимодействия анализаторов изменяется уровень чувствительности и,
следовательно, готовность к новым реакциям ведущего в данной ассоциации анали-
60
затора. Следовательно, образование ассоциации с тем или иным ведущим звеном
оказывает то или иное преобразующее действие на уровень чувствительности, т.е.
пороговую характеристику данного вида ощущений.
Современные физиологические и психологические данные позволяют поста-
вить вопрос о соотношении и взаимодействии интермодальных и интрамодальных
ассоциаций ощущений. Материалы исследований физиологии и психологии раннего
детства дают основания предположить,
что интермодальные ассоциации генетиче-
ски предшествуют образованию ассоциаций интрамодальных. В этом же убеждают
данные восстановительной терапии при агнозиях, а также ассоциативного возмеще-
ния дефекта при слепоте, глухонемоте и слепоглухонемоте.
В серии экспериментальных работ наших сотрудников получены подтвержде-
ния в пользу этого предположения. Обсуждение этого вопроса проблемы ощуще-
ний будет дано в специальной работе.
61
ОЩУЩЕНИЯ И ПОТРЕБНОСТИ
I
Постановка вопроса о соотношении ощущений и потребностей подготовлена
всем ходом развития современной физиологии и психологии. Этот вопрос является
составной частью более общей проблемы - соотношения процесса отражения и
процесса жизнедеятельности в целом. Известно, что ощущения составляют про-
стейший элемент отражения в человеческом мозгу объективной деятельности, "об-
раз движущейся материи", по выражению В.И. Ленина.
Формы вещества, формы
движущейся материи отражаются в мозгу прежде всего в виде ощущений опреде-
ленной модальности. Из ассоциаций и переработки бесконечного и разнородного
множества ощущений возникают более сложные виды отражательной деятель-
ности. Ощущения как элемент познания и сознания человека, обусловленный воз-
действием движущейся материи на органы чувств, анализаторы в целом - разносто-
ронне изучены физиологией и психологией. Со времени И.М. Сеченова эти науки
стали учитывать
также роль ощущения в деятельности человека, так как с откры-
тием мышечного чувства эта роль обнаружилась в самых разнообразных движе-
ниях опорнодвигательного, рабочего и артикуляционного двигательных аппаратов
организма.
Поэтому ощущения рассматриваются современной наукой не только как источ-
ник сознания, но и как источник деятельности, поскольку от афферентации движе-
ний зависит их структура и произвольный характер.
Предположения Сеченова о существовании общего чувства или "самочувст-
вия",
"темного" и слитного рецептивного фона процесса жизнедеятельности были
подтверждены большим количеством исследований по изучению интерорецепторов
(особенно из лабораторий акад. К.М. Быкова). Благодаря этому чувству отражает-
ся не только внешняя среда организма, но и внутренняя - в форме многообразных
интероцептивных ощущений. Показано, что процесс выработки и дифференциров-
ки условных рефлексов с интерорецепторов существенно отличается от аналогич-
ного процесса образования и дифференцировки
условных рефлексов с анализато-
ров внешней среды. Интерорецептивные безусловные и условные рефлексы непо-
средственно связаны с процессами жизнедеятельности организма, сигнализируя в
мозг об этих процессах, а на этой основе - способствуя корковой регуляции процес-
сов, происходящих во внутренней среде организма. С открытием нового класса ана-
лизаторных реакций - интерорецептивных сигнализаций - стало возможным рас-
сматривать ощущения как необходимый элемент жизнедеятельности, непосредст-
венно
связанный с основными материальными потребностями организма.
Вот почему можно утверждать, что постановка вопроса о соотношении ощуще-
ний и потребностей подготовлена всем ходом развития современной науки.
В настоящее время необходимо учитывать многообразие тех функций, которые
выполняют анализаторы, существенным звеном и продуктом которых являются
ощущения. Если раньше ощущения рассматривались только как элемент познания
и сознания, как источник умственного развития, то теперь мы имеем
возможность
рассматривать их так же, как элемент деятельности - поведения и как необходимый
компонент всего процесса жизнедеятельности. В этом смысле не будет преувеличе-
нием считать ощущения универсальным источником всего развития человека. Сов-
ременная рефлекторная теория позволяет понять соотношение всех сторон в чувст-
62
венной основе развития человека. Ведущим моментом в этой основе является дроб-
ный анализ внешних воздействий - "образы движущейся материи", определяющие
характер афферентации движений и внутренних процессов организма.
Ощущения, следовательно, связаны с отражением, поведением и жизнедеятель-
ностью человека, т.е., будучи элементом, каждой из этих сторон жизни человека,
выражают ее в целом. Поэтому становится возможным изучение связи ощущений с
потребностями,
являющимися первичной и самой общей формой внутренних побу-
ждений человека к деятельности. С точки зрения современного естествознания и
психологии потребность рассматривается как внутреннее требование организма к
жизненно необходимым условиям внешней среды. Организм строит себя из веществ
внешней среды посредством обмена веществ. В результате филогенетического раз-
вития складывается определенная внутренняя необходимость в определенных веще-
ствах и условиях внешней среды, т.е. потребность
в них, обусловленная сложившим-
ся способом взаимодействия организма со средой. Первоначально потребности вы-
ступают в форме безусловных рефлексов (гомеостатических, пищевых, ориентиро-
вочных, оборонительнодвигательных, половых и т.д.). В процессе филогенетиче-
ского развития высших животных безусловные рефлексы приобретают весьма
сложный характер цепных реакций (типа инстинктов), причем начинают регулиро-
ваться и корой головного мозга.
В настоящее время можно считать установленным,
что имеется корковое пред-
ставительство безусловно-рефлекторных аппаратов. Безусловные рефлексы вы-
ступают в качестве подкрепления массы разнородных условных рефлексов с анали-
заторов внешней среды. Однако даже у животных безусловные рефлексы не явля-
ются единственной формой подкрепления временных связей. Не только у обезьян,
но и у собак вырабатываются условные рефлексы на базе других условных рефлек-
сов, хорошо упроченных на базе безусловных рефлексов. Можно предположить,
что
упроченный условный рефлекс сам выступает в качестве подкрепления новых
временных связей, т.е. представляет собой мотив поведения, индивидуально выра-
ботанное внутреннее требование организма к определенным внешним условиям.
Опыты по изучению высшей нервной деятельности у детей и взрослых людей
показали, что вырабатываемые под влиянием внешнего стереотипа динамические
стереотипы являются своеобразным подкреплением для вырабатываемой вновь от-
дельной условно-рефлекторной реакции. Динамические
стереотипы являются ме-
ханизмом привычки, которая в психологии рассматривается как сложная цепь на-
выков, превратившихся в потребность. Именно поэтому установка или ломка дина-
мического стереотипа сопровождается, как подчеркнул И.П. Павлов, сильными
эмоциональными состояниями, т.е. целостными изменениями личности. Привычка,
ставшая потребностью, является одной из движущих сил развития человеческой де-
ятельности. К.Д. Ушинский справедливо считал силу привычки одним из важней-
ших
двигателей развития ребенка. Можно сказать, что в привычках выражаются
индивидуально приобретаемые внутренние требования к внешним условиям, подчи-
няющие себе и преобразующие более примитивные безусловно-рефлекторные под-
крепления. Из физиологических исследований следует, что важную роль подкреп-
ления новых временных связей у человека играет слово как сигнал сигналов. Объ-
ясняется это могучее действие слова ведущей ролью второй сигнальной системы в
совместной работе двух сигнальных
систем. Однако это объяснение, будучи пра-
вильным, все же является недостаточным. Дело в том, что подкреплением может
быть лишь такое внешнее воздействие, в котором организм, человек, испытывает
потребность, т.е. выражает внутренние требования своей природы. Можно думать,
что слово выступает не только в роли сигналов, но и в роли подкрепления лишь бла-
годаря одной из коренных потребностей человека как общественного индивида,
а именно потребности в общении. Не случайно Ф. Энгельс связывал
возникновение
языка с развитием этой потребности людей в общении, неразрывно связанном с
коллективным характером трудового воздействия людей на природу. В онтогенезе
63
речи детей ясно можно выявить зависимость формирования словесного состава и
грамматического строя их речи от формирования потребностей в общении. Даже
речевой слух и кинестезия артикуляционного аппарата детей оказывается зависи-
мой от процесса становления этой потребности. Потребности в общении и совмест-
ной деятельности являются специфически человеческими, выражающими общест-
венную природу человека. Благодаря общественному способу существования
и за-
висимости потребления от общественного производства коренным образом изменя-
ются и материальные потребности человека, имеющие животное происхождение.
Марксистское учение о зависимости развития потребностей от общественного про-
изводства и об условиях воспроизводства потребностей позволяет понять основные
закономерности развития материальных и культурных потребностей человека.
В свете этого учения приобретает важное значение идея Н.Г. Чернышевского о ка-
чественном изменении
соотношения между ощущениями и потребностями у челове-
ка сравнительно с животными. Н.Г. Чернышевский подчеркивал, что у всех живот-
ных ощущения от внешних воздействий (зрительные, слуховые и т.д.) лишь обслу-
живают такие основные деятельности животного организма, как, например, пита-
ние и размножение. У человека же ощущения сами становятся особым видом по-
требности в познании внешнего мира, приобретая самостоятельное, относительно
независимое от питания и размножения жизненное значение.
Эта идея Чернышев-
ского получает свое значение в свете историко-материалистического понимания об-
щественной сущности человека, единства процесса познания и общественно-трудо-
вой практической деятельности. В частности, в свете этого учения уясняется мысль
Н.Г. Чернышевского о том, что у человека возникают новые эстетические потреб-
ности, генезис которых связан с выделением в особые чувственные деятельности
наблюдения ("созерцания") и слушания.
Изучение специфических для человека
соотношений между ощущением и по-
требностями, хотя и подготовлено всем ходом развития науки, однако еще только на-
чинается. Тем более важно учесть те факты, которые обосновывают возможность
такого изучения средствами современной науки. Рассмотрим некоторые из них.
В психологии имеются некоторые данные о фазном характере динамики по-
требности. Известно, что в регулярном воспроизведении потребностей первой фа-
зой является напряжение данной потребности, возникающее по мере объективного
недостатка
организма в соответствующих материалах внешней среды (например,
питательных веществ). Чем сильнее этот недостаток, тем выше уровень напряже-
ния потребности. При этом в состоянии напряжения данной потребности повыша-
ется общий тонус организма, а особенно тех анализаторов, различительная деятель-
ность которых необходима для поисков и овладения предметом потребности. Так,
например, в состоянии голода повышается чувствительность не только вкусового
анализатора, но и других анализаторов
внешней среды (например, зрительного или
слухового), направленных на ориентировку в различных сигналах пищевых объек-
тов. Потребность в пище определяет избирательный характер деятельности других
анализаторов внешней среды. Но таково положение со всеми потребностями, пер-
вая фаза (напряжение) которых выражается в соответствующем повышении чувст-
вительности целого ансамбля анализаторов.
Интересно отметить, что в первой фазе динамики потребности резко повыша-
ется возбудимость этих
анализаторных систем и усиливаются разнообразные ори-
ентировочные реакции. Между ними устанавливаются отношения по типу доми-
нантных и субдоминантных очагов в больших полушариях. Так происходит до непо-
средственной встречи человека с предметом потребности. Эта встреча является на-
чалом новой фазы в динамике потребности, а именно - собственно потребления.
В процессе потребления субординационные отношения усиливаются, приводя к
торможению всех тех анализаторных систем, которые непосредственно
не участву-
ют в акте потребления. Поэтому постепенно снижаются ориентировочные реакции,
понижается чувствительность тех анализаторов, ощущения с которых уже не име-
64
ют сигнального значения для акта потребления. Наконец, третья фаза динамики
данной потребности - насыщение - характеризуется постепенным снижением чув-
ствительности основного в этой ситуации анализатора (например, вкусового в акте
еды), растормаживанием других деятельностей, постепенным повышением чувстви-
тельности других анализаторов. Насыщение одной потребности, как известно, от-
крывает путь возникновению и удовлетворению других потребностей.
Фазный ха-
рактер динамики потребности (напряжение, потребление, насыщение) показывает
зависимость характера и изменения ощущений от этих внутренних требований ор-
ганизма в определенных нормальных условиях. Но вместе с тем фазный характер
динамики потребностей свидетельствует о том, что каждая фаза имеет свой сенсор-
ный состав в определенном соотношении анализаторных систем и уровне их чувст-
вительности, т.е. в известной мере ими определяется. Имеются и более прямые до-
казательства
зависимости потребностей от ощущений определенных модальностей.
Эти доказательства дает дефектология. При врожденной слепоте, глухоте и слепо-
глухоте, т.е. сильных сенсорных ограничениях, существенно изменяется характер и
динамика потребностей. Лишь с возмещением этих дефектов постепенно восстана-
вливается структура и объем, динамика и мотивационное значение потребностей.
Расширение и уточнение материальных потребностей ребенка, не говоря уже о
постепенном формировании его культурных
потребностей, связано с постепенным
накоплением его чувственного опыта, а на этой основе - развития речи и мышления.
Культура наблюдения, слушания, ощупывания и других чувственных деятельно-
стей ребенка является условием развития его потребностей. Взаимосвязь ощущений
и потребностей составляет общее условие развития как ощущений, так и потребно-
стей. Многие вопросы умственного развития и формирования личности можно раз-
решить, вскрывая эту взаимосвязь, являющуюся движущей силой как
умственного
развития, так и формирования личности. Посредством изучения этой взаимосвязи
можно было бы в значительной мере преодолеть все еще существующее обособле-
ние между психологией познания и психологией личности, составляющее один из
главных недостатков в современном состоянии психологии.
II
Известно, что в идеалистической психологии потребность рассматривается как
субъективно обусловленное внутреннее побуждение человека к деятельности.
Субъективность потребности истолковывается
как спонтанная направленность че-
ловека на тот или иной объект, как последовательное развертывание мотива дейст-
вия изнутри к внешней деятельности. Такое понимание является антинаучным, по-
скольку оно нарочито игнорирует материальную обусловленность потребности
внешними условиями, единство организма с измененными условиями его существо-
вания во внешней среде. Как и все состояния человека, потребности объективно де-
терминированы условиями жизни в природе и обществе. Как было указано
выше,
потребности выражают внутренние требования организма и личности человека в
жизненно необходимых условиях. Поэтому их следует рассматривать как своеоб-
разное отражение этих условий. Поскольку они являются моментами отражения
объективной действительности, поскольку они и являются мотивами или внутрен-
ними побуждениями к деятельности. Но именно поэтому они неразрывно связаны с
такими элементами отражения, какими являются ощущения. Однако между разны-
ми потребностями и разными
ощущениями отношения складываются своеобразно,
отражая определенный способ взаимодействия человека с окружающей его дейст-
вительностью. Рассмотрим с этой целью классификацию ощущений в их значении
для основных потребностей.
В результате научных исследований за последние полвека значительно расши-
рились и уточнились наши знания о видах ощущений. В настоящее время можно вы-
делить следующие ощущения: зрительные, слуховые, обонятельные, вкусовые, та-
65
ктильные, температурные, болевые, мышечно-суставные, вибрационные, статико-
кинестетические, органические. Предпринимались различные попытки классифи-
цировать эти разнообразные ощущения в определенной системе. Наиболее обще-
принятой оказалась двойная классификация Ч.С. Шеррингтона. Известно, что пер-
вая из его классификаций исходит из характера приспособления рецепторов к аген-
там внешней или внутренней среды организма. Отсюда деление всех видов
ощуще-
ний на группы: экстероцептивных и интероцептивных. Переходное между ними по-
ложение занимает проприоцептивная группа, к которой относятся рецепторные
приспособления в виде ощущений положения тела и мышечные ощущения.
Вторая классификация Ч.С. Шеррингтона группирует рецепторные деятельности
по принципу контактного или дистантного характера взаимодействия внешних рецеп-
торов (экстерорецепторов) с раздражителями внешней среды. Эта классификация но-
сит более частный характер,
так как охватывает только группу экстерорецепторов,
что же касается первой классификации Ч.С. Шеррингтона, то она была принята за ос-
нову в физиологии и психологии. С открытием И.П. Павловым механизма анализато-
ров и преобразованием учения о функциях рецепторов существенно изменилось по-
нимание природы ощущений, но форма классификации ощущений осталась в основ-
ном той же. Сам И.П. Павлов не предложил какой-либо особой классификации ана-
лизаторов, но привел еще новые, более углубленные
обоснования в пользу деления
анализаторов на внешние и внутренние. К анализаторам внешней среды он относил
световой, звуковой, кожно-механический, температурный, ротовой. К анализаторам
внутренней среды он относил двигательный и интероцептивный.
Несомненно, что такое деление соответствует предмету и условиям деятельно-
сти различных анализаторов. Все же оно еще недостаточно для понимания взаимо-
связей между внешней и внутренней средой организма. В трудах И.П. Павлова и его
последователей
имеется много данных для понимания более тонких и сложных от-
ношений между поведением организма во внешней среде и общим процессом жиз-
недеятельности. Экспериментально-психологические исследования также позволя-
ют ставить вопрос об этих сложных отношениях, приближая постановку интересу-
ющей нас проблемы взаимосвязи ощущений и потребностей.
Из этих данных особый интерес представляют собой факты Н.К. Гусева. Изу-
чая динамику вкусовой чувствительности, Н.К. Гусев пришел к выводу, что
вкусо-
вой анализатор выполняет двойную сигнализационную функцию. Во-первых, вку-
совой анализатор является анализатором химической природы вкусовых веществ и
в качестве такового является одним из экстероприборов. Во-вторых, вкусовой ана-
лизатор очень тонко отражает внутреннее состояние организма, особенно перехо-
ды от голодания к сытости. Н.К. Гусевым приведены многие экспериментальные
данные зависимости порогов сладкого вкуса от состояния углеводного обмена, по-
рогов соленого
вкуса от состояния минерального обмена в организме. Динамика по-
рогов очень тонко отражает процесс напряжения, потребления и насыщения, т.е.
фазы потребности в пище.
Много лет спустя физиолог В.Н. Черниговский и морфолог Б.И. Лаврентьев ус-
тановили, что строение и функции клеток вкусового и интерорецептивного рецеп-
торов имеют много сходного, что, вероятно, они имеют и общее происхождение.
Можно предположить, что между вкусовыми и интерорецептивными анализатора-
ми существует глубокая
генетическая и функциональная связь. Вероятно, что инте-
рорецептивные аппараты связываются с внешней средой через вкусовой анализа-
тор именно потому, что этот анализатор отражает изменения не только во внешней,
но и во внутренней среде. Нечто сходное обнаруживается, как это показал
А.И. Бронштейн, и в обонятельном анализаторе. Если мы обратимся к интероре-
цепторам, то окажется, что среди них одно из главнейших мест занимают хеморе-
цепторы внутренней среды. По отношению к хеморецепторам
в целом (вкусовому,
обонятельному, интерорецептивному) деление их на внешние и внутренние оказы-
вается весьма относительным.
66
Весьма интересной с точки зрения единства внешнего и внутреннего является
деятельность температурного анализатора. Известно, что температурные ощуще-
ния отражают не температуру внешней среды безотносительно к температуре само-
го тела организма, не температуру тела как таковую. В температурных ощущениях
отражаются отношения между тем и другим, т.е. процесс теплообмена и терморегу-
лирования в целом. А именно с этими основными процессами и связана
динамика
потребности в определенных температурных условиях, на основе которых выраста-
ет потребность человека в одежде и жилье.
Интересно отметить, что вкусовые, обонятельные, температурные и интеро-
цептивные ощущения обладают более или менее постоянным эмоциональным то-
ном. Эмоциональность обонятельных или температурных ощущений такова, что за-
трудняет классификацию собственно познавательных компонентов этих ощуще-
ний. Еще в большей степени это положение относится к болевым
ощущениям. Все
еще продолжается спор в науке по поводу того, является ли боль ощущением или
эмоцией. Мы думаем, что боль - и ощущение, и эмоция, что оба эти определения
специфичны для боли, тесно связанной с гомеостатическими и оборонительными
безусловными рефлексами.
Не случайно указание на особую эмоциональность в динамике этих ощущений,
равно как и вкусовых, обонятельных, температурных. Эмоции являются выражени-
ем основных потребностей, их динамика связана с удовлетворением или
неудовле-
творением этих потребностей. В этих группах ощущений мы имеем своего рода не-
посредственное слитие процессов - отражения и динамики материальных потребно-
стей. Вероятно, что у животных все остальные ощущения (зрительные, слуховые и
т.д.) лишь обслуживают эти потребности, являются как бы дополнительной сигна-
лизацией для формирования готовности соответствующих аппаратов к пищевому,
тепловому и другим формам обмена веществ между организмом и средой. У чело-
века, как правильно
думал Н.Г. Чернышевский, положение коренным образом из-
меняется. Вместе с образованием языка и развитием процесса общения слуховые
ощущения начинают выполнять новую функцию, связанную с удовлетворением по-
требности в общении. Особенно большую роль в развитии познавательных потреб-
ностей и интересов играли и играют зрительные ощущения (ахроматические, хро-
матические, пространственные видения). Развитие искусства (живописи, скульпту-
ры, музыки и т.д.) предъявляло новые требования к
зрению и к слуху, ставшим ору-
диями эстетических потребностей.
На основе предметной, трудовой деятельности преобразовались тактильная и
мышечная чувствительность, с развитием которых связано формирование потреб-
ностей, все еще мало изученных психологией.
Благодаря общественному развитию человека, воспроизводству его потребно-
стей на основе производства материальной жизни общества чувственные деятель-
ности анализаторов стали орудиями удовлетворения растущих материальных и
культурных
потребностей людей. Именно потому, что ощущения являются основ-
ным элементом отражения человеком объективной действительности, они испы-
тывают на себе все основные влияния образа жизни и деятельности людей, их по-
требностей.
Новый подход к изучению ощущений как моментов всей жизнедеятельности че-
ловека должен сочетаться и с новым подходом к изучению потребностей как опре-
деленных моментов в отражении человеком жизненно важных условий его сущест-
вования. Построение системы исследований
взаимосвязи между ощущениями и по-
требностями должно способствовать психологическому изучению личности, а так-
же углублению исследований в области психологии познания.
67
ОСНОВНЫЕ
ФОРМЫ И ЭТАПЫ
ЧУВСТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ
68 пустая
69
МАТЕРИАЛЫ
К ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
ОЩУЩЕНИЯ
I
Место проблемы ощущения в системе психологии на всем протяжении ее исто-
рического развития определялось ее гносеологическим значением. Конкретная раз-
работка этой проблемы в научной психологии XIX в. укрепляла материалистиче-
скую теорию познания. Однако в новейшей буржуазной психологии резко изменя-
ется положение проблемы ощущения. Из распада эмпирической психологии в усло-
виях кризиса
буржуазной науки возникли новейшие немецкие псевдоноваторские
концепции психологии духа и структурализма. Из распада психологического эмпи-
ризма возникли также бихевиористские и рефлексологические направления, утвер-
ждавшие в качестве единственной реальности движение, моторный акт поведения.
Все эти модные, псевдоноваторские течения объявили проблему ощущения и
его генезиса давно пройденным этапом науки, хламом прошлого, на место которо-
го предлагалось водворить интенцию или влечение,
целеположенное восприятие
или действие.
В.И. Ленин предвидел опасность такой псевдоноваторской ликвидации пробле-
мы ощущения, с которой пришлось позже бороться советской психологии. Создать
лживую видимость разрешения этой проблемы или вовсе ее устранить из теории на-
уки - оба эти варианта представляют собой формы борьбы идеализма против мате-
риалистической теории познания.
Связывая воедино судьбы материалистической гносеологии с научной психоло-
гией и физиологией органов
чувств, Ленин писал в "Материализме и эмпириокрити-
цизме": "Вопрос о том, принять или отвергнуть понятие материи, есть вопрос о до-
верии человека к показаниям его органов чувств, вопрос об источнике нашего поз-
нания, вопрос, который ставился и обсуждался с самого начала философии, вопрос,
который может быть переряжен на тысячи ладов клоунами-профессорами, но ко-
торый не может устареть, как не может устареть вопрос о том, является ли источ-
ником человеческого познания зрение и осязание,
слух и обоняние. Считать наши
ощущения образами внешнего мира - признавать объективную истину - стоять на
точке зрения материалистической теории познания, - это одно и то же"1.
В этом древнем и вечно юном вопросе о природе ощущения и его генезисе ряд
конкретных вопросов получает свою реальную постановку и начинает действитель-
но разрешаться в советской комплексной науке на основе марксистско-ленинского
материализма.
Советская наука отдает себе отчет в трудности разрешения этих вопросов
и
ищет реальные пути их исследования, отметая в сторону те "лживые видимости",
новые фетиши, которыми маскируют свое бессилие идеалистическая философия и
идеалистическая психология.
Важнейшим условием, благоприятствующим решению этих вопросов в духе
марксистско-ленинской теории, является тот кардинальный и исторический факт,
что сеченовские традиции в русской психологии и физиологии, первостепенной
важности учение Павлова о законах высшей нервной деятельности способствуют
созданию
материалистической основы для построения психологической теории
ощущения.
1 Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 14. С. 117.
70
II
В XIX столетии возникли - как особые научные дисциплины - физиология ор-
ганов чувств и эволюционная биология. Однако вплоть до самого недавнего време-
ни эти науки не были взаимосвязаны.
Вследствие этого выдвинутое И. Мюллером положение о специфической энер-
гии органов чувств мистифицировало важные факты чувствительности в духе мета-
физического идеалистического априоризма.
Между тем факты, из которых исходил Мюллер, многократно подтвержденные
в
дальнейшем, имели важное значение для понимания механизмов чувствительно-
сти. Однако понять эти факты стало возможным, исходя не из самой физиологии
органов чувств, а из эволюционного подхода к формированию органов чувств и спе-
циализации их функций в процессе естественного отбора.
Иначе говоря, лишь в свете дарвинизма уяснилась филогенетическая природа
этой специфической реакции органов чувств и при действии на них неспецифиче-
ских раздражителей.
Каждому естествоиспытателю-материалисту
теперь ясно, что вывести психиче-
ский процесс из физиологического - еще не значит довести материалистический
анализ до конца. Довести этот анализ до конца - значит вскрыть природу той жиз-
ни, той формы бытия, которая формирует сам физиологический механизм данной
формы познавательной деятельности. Эта идея с предельным лаконизмом выраже-
на В.И. Лениным: "Жизнь рождает мозг. В мозгу человека отражается природа"2.
Не только генетическая психология животных, но и физиология органов чувств
и
высшей нервной деятельности должны быть основаны на эволюционной биоло-
гии. Научно изучить генезис ощущений прежде всего значит - исходить из положе-
ния о том, что жизнь рождает определенную нервную организацию, производящую
определенный тип поведения и психических функций.
Огромной заслугой современной советской физиологии являются объединение
физиологии органов чувств и науки о высшей нервной деятельности с эволюцион-
ной биологией, перестройка физиологии на эволюционных основах и
обогащение
биологии генетико-физиологическими открытиями первостепенной важности.
Успехи современной генетической психологии также объясняются последова-
тельной конкретизацией дарвинизма в изучении развития поведения и психики жи-
вотных, которые являются в высшей степени важным приспособлением животных
к окружающей среде без видимого изменения организации животных.
Новейшие советские исследования, в частности Н.Ю. Войтониса и Г.З. Рогин-
ского, показали, что сенсорные реакции высших
животных являются сложными
специальными приспособлениями, получающими то или иное значение в зависимо-
сти от их жизненной важности. Войтонис экспериментально показал, что, напри-
мер, невозможно решать вопрос о преобладании того или иного анализатора в по-
ведении обезьян безотносительно к приспособительной роли тех или иных систем-
ных сенсомоторных реакций. Если структуралисты утверждали, что обезьяна "раб
зрительного поля", а их противники утверждали, что обезьяна ориентируется лишь
на
основе кинестезии, то Войтонис с большой основательностью показал, что фор-
мирующаяся, становящаяся зрительно-моторная координация, составляющая дви-
жущую силу всего сенсомоторного развития обезьян, определяется эволюцией их
образа жизни и динамикой приспособления. Лишь на этой ступени зрение выступа-
ет из общего ряда дистантных форм чувствительности, оставляя позади слух и обо-
няние, причем на основе новообразований поведения, научения и интеллекта.
Сравнительное исследование онтогенеза
низших и высших обезьян является в
этом отношении особенно поучительным: можно предполагать, что взаимные свя-
зи анализаторов и их противоречия, выделяющие в конечном счете доминирующие
2 Там же. Т. 38. С. 192.
71
связи зрения - кинестезии, являются выражением изменения как типа приспособле-
ния, так и типа нервного строения.
В генетической психологии есть факторы, заслуживающие сопоставления: с
эволюционным процессом поведения связано развитие научения и интеллектуаль-
ного поведения, одним из признаков эволюционного процесса является индивидуа-
лизация поведения, образования все более и более резких индивидуальных разли-
чий поведения. Одним из признаков
эволюционного процесса является также отде-
ление дистантных реакций от контактных и превалирование реакций дистансрецеп-
торов, являющихся парными, симметричными органами.
В основе этих различных признаков эволюционного прогресса поведения (инди-
видуальных приобретений поведения, индивидуализации типа поведения, ведущей
роли парных дистансрецепторов) лежит одна и та же движущая сила: борьба видо-
вого и индивидуального в приспособительной деятельности животных, постепен-
ное, относительное
и ограниченное, но все-таки специализированное индивидуаль-
ное развитие или, иначе говоря, единство и противоречие филогенеза и онтогенеза
в эволюции поведения, чувствительности в частности.
Вопрос о соотношении и противоречиях фило- и онтогенетических механизмов
поведения был абстрактным вопросом лишь до тех пор, пока Павлов не открыл за-
коны условно-рефлекторной деятельности или, иначе говоря, онтогенетических
форм поведения. Открытие Павловым сущности аналитической деятельности боль-
ших
полушарий имело принципиальное значение и для понимания механизма разви-
тия чувствительности.
В решении вопроса об условно-рефлекторном механизме чувствительности
правомерно идти не только от низшего к высшему, но и от высшего к низшему -
от человека к животным.
В настоящее время установлено, что по принципу условного рефлекса могут ре-
гулироваться: электрическая чувствительность глаза (А.И. Богословский), световая
чувствительность, периферическое зрение (А.О. Долин, К.Х. Кекчеев),
острота зре-
ния (М.А. Севрюгина).
Экспериментально доказано, что в процессе различения и узнавания перестра-
ивается чувствительность, и эта перестройка идет по типу условно-рефлекторных
связей.
Не случайно, тем не менее, большинство исследований так называемых сенсор-
ных условных рефлексов установило это в отношении зрения с его наиболее диф-
ференцированным и пластичным корковым аппаратом. Однако со значительно
большим числом сигнальных сочетаний значительно медленнее, но
все-таки воз-
можно образование сенсорных условных рефлексов и в контактной чувствительно-
сти (кожной) на инадекватные раздражения. Так, Н.Б. Познанская, А.Н. Леонтьев,
В.И. Аснин и др. доказали возможность условно-рефлекторного изменения кожной
чувствительности и выработки новых приспособлений даже к световым, инадекват-
ным раздражениям.
Все эти данные, полученные на человеке, могут быть с определенными поправ-
ками использованы для понимания условно-рефлекторного механизма и развития
чувствительности
животных.
Наиболее сложным моментом в анализе этих условно-рефлекторных механиз-
мов чувствительности, особенно дистантной, является несовпадение, а подчас и про-
тиворечие сенсорных и моторных механизмов поведения.
Особенно важным в этой связи является указание Л.А. Орбели о том, что при
изучении высшей нервной деятельности надо держать строго в памяти разницу ме-
жду двумя моментами: способностью анализаторов более или менее тонко дробить
внешние явления и способностью животного
связывать отдельные детали с эффек-
торной деятельностью и проявлять различную деятельность под влиянием различ-
ных раздражителей. Можно хорошо различать раздражители, но не уметь различ-
но на них реагировать.
72
Вопрос о движении и ощущении, их сопряженном развитии, взаимной стимуля-
ции и противоречиях, конечно, является одним из основных в генетической психо-
логии. Трудно, если не невозможно, решать вопрос о том, когда возникает ощуще-
ние вообще, безотносительно к тому, каков тип приспособления животных, их нер-
вной организации и особенно специализации нервных функций в отношении движе-
ний и ощущений.
Если на самых низших ступенях эволюции эта специализация
выражается в воз-
никновении и развитии кожной и интероцептивной чувствительности, с одной сто-
роны, грубой моторики, с другой, то в ходе эволюции эта специализация выражает-
ся в росте проприоцептивной и дистантной чувствительности, преобразующей са-
мую кожную чувствительность, с одной стороны, - в формировании сложных диф-
ференцированных моторных систем, с другой стороны.
Можно думать, что самая моторная дифференцированность поведения являет-
ся следствием эволюции чувствительных
систем и особенно дистантных, среди них -
в первую очередь зрения.
Существуют два рода фактов, которые свидетельствуют о зависимости мотор-
ного развития от сенсорного, не говоря уже об основном факте - самом механизме
рефлекса. Это, во-первых, зависимость типа движений от уровня афферентации
(Н.А. Бернштейн) и это, во-вторых, все возрастающая зависимость непосредствен-
ного двигательного контакта от сигнальной предваряющей деятельности дистанс-
рецепторов.
Исключительный интерес
в этом отношении представляет исследование
Р.Я. Абрамович-Лехтман, которая, изучая развитие действий на первом году жизни
ребенка, установила, что в едином процессе сенсомоторного развития ребенка в
разные моменты развития разные стороны деятельности играют ведущую роль (та-
ктильное ощущение, произвольность движений, дистантные анализаторы). Однако
по ее данным оказалось, что в самые первые месяцы такой решающей стороной яв-
ляется моторное торможение на дистантный раздражитель.
Это
моторное торможение является условием специальной дифференцировки
слуха и зрения, на основе которых перестраивается тип движения, превращающий-
ся в предметное действие.
Таким образом, вопрос о соотношении ощущений и движений на разных ступе-
нях фило- и онтогенеза ставится конкретно, своеобразно, а ведущим отношением
все больше выступает отношение дистансрецепторов и кинестезии.
Казалось бы, что этот факт должен был бы обратить серьезное внимание ис-
следователей на фактор симметрии
в развитии этих форм чувствительности. Как
все дистансрецепторы, так и кинестезия конечностей симметричны. Парность этих
чувствительных систем прямо указывает на их интимнейшую связь со взаимодейст-
вием обоих полушарий. Однако этот фактор пока еще лишь частично учитывается
при изолированном изучении бинокулярного зрения или бинаурального слуха.
Между тем есть основание думать, что фактор симметрии и строении дистанс-
рецепторов и асимметрии в их функциональном строении ("ведущий глаз",
"веду-
щее ухо") имеет общее значение. Так, например, изучая механизм прицельной спо-
собности глаза, А.Г. Литинский установил связь "ведущего глаза" с ведущей рукой.
Нам пришлось в аналогичном исследовании убедиться в возможных связях "ве-
дущего глаза" с "ведущим ухом", т.е. типом асимметрии в бинауральном слухе.
Опыты Л.А. Шифмана показали, что в нормальных случаях может и не быть
асимметрии тактильной чувствительности обеих рук, но в этих же случаях отмеча-
ется резкая асимметрия
кинестезии обеих рук.
Не будет преувеличением сказать, что в вопросе о симметрии строения и асим-
метричности функционирования дистансрецепторов и двигательно-кинестетическо-
го аппарата скрыта одна из самых крупных загадок современной психофизиологии,
без раскрытия которой нельзя разрешить ни одного вопроса теории восприятия
пространства.
73
Поднимаясь на самый высокий уровень развития дистансрецепции, нам естест-
венно приходится сосредоточивать свое усилие на познании механизмов зрения и
особенно цветового.
Если в прошлом столетии этот вопрос решался вообще, в целом, главным обра-
зом исходя из зрелого человеческого глаза, то в настоящее время наблюдается от-
радная тенденция понять цветное зрение в его становлении, генезисе.
Пока мы ограничиваемся развитой цветочувствительностью,
видимость реше-
ния вопроса о цветном зрении налицо. При таком положении периферическая эле-
ментная гипотеза Гельмгольца преспокойно превращается в незыблемую теорию.
Стоит, однако, подойти к проблеме человеческого цветного зрения онтогенети-
чески и применить в генетическом плане психопатологический метод или даже
динамизировать самое исследование цветного зрения человека, чтобы стала ясной
необходимость найти иной путь в понимании природы этого сложнейшего вида
ощущений.
В
детской психологии Б.И. Хачапуридзе было показано, что дифференцировка
холодных цветов наступает значительно позже дифференцировки теплых цветов.
С более поздней дифференцировкой зеленых и сине-фиолетовых цветов связана и
более поздняя дифференцировка тонких ахроматических переходов.
В психопатологии крупный советский невропатолог академик Кроль, обобщая
десятки клинико-психологических исследований, имел возможность установить, что
при затылочном синдроме легче всего поражается цветоразличение
холодных цве-
тов. Уже этот факт наталкивает на мысль о хрупкости и тонкости этой цветочувст-
вительной системы в отличие от стойкого механизма ощущения красного цвета, со-
храняющегося даже при поражении центральных звеньев зрительного анализатора.
Исследуя совместно с академиком Бериташвили и профессором Воробьевым
ряд случаев так называемой корковой слепоты в динамике ее развития, мы могли
убедиться в правильности этого положения. Электроэнцефалографическое иссле-
дование биотоков
коры головного мозга в этих случаях показало, что выпадение
способности к восприятию синих и зеленых цветов коррелирует со своеобразной
картиной динамики альфа-ритма в затылочной области, особенно с его понижен-
ным уровнем или полным отсутствием, а в ряде случаев - асинхронностью понижен-
ного альфа-ритма в правом и левом полушарии.
Исследование пространственной динамики цветного зрения при контузии го-
ловного мозга, проведенное А.И. Зотовым, свидетельствует о преимущественном
поражении
чувствительности к зеленому цвету (под малым углом зрения).
Наконец, в очень тонком и оригинальном исследовании Л.А. Шварц, пользуясь
методом сенсибилизации цветного зрения, показала, что чувствительность к крас-
ному цвету остается во всех случаях неизменной (при всех приемах сенсибилизации).
Напротив, чувствительность к дополнительному - зеленому - цвету чрезвычайно
лабильна. Характерно при этом, что сенсибилизация зеленого цвета красным име-
ла место как монокулярно, так и бинокулярно,
в то время как сенсибилизация крас-
ного цвета зеленым очень незначительна и имела место лишь при действии на тот
же самый глаз (т.е. только периферически).
В этом же исследовании было найдено, что уровень чувствительности к зелено-
му и синему цветам в состоянии гиподинамии сильно снижается, в то время как уро-
вень чувствительности к красному и желтому остается без изменений. Холодовые
раздражители повышали чувствительность к зеленому и синему, чувствительность
к красному цвету
и здесь оставалась без изменения.
Не ясно ли, что все эти факты позволяют Л.А. Шварц ставить вопрос о том, что
восприятие красного и желтого цвета, возможно, связано с другими этажами цент-
ральной нервной системы, чем восприятие зеленого и синего, что наводит на мысль
о разном их филогенетическом возрасте. На основании этих исследований можно
думать, что соотношение периферического и центрального в цветном зрении нель-
зя представить себе вне различных генетических срезов.
74
Совершенно аналогичной постановки заслуживает и вопрос об ахроматическом
и хроматическом зрении.
Попытка утвердить по аналогии с кожной чувствительностью, что всякое цвет-
ное зрение есть эпикритическая чувствительность, а всякое ахроматическое зрение
есть протопатическая чувствительность, не выдерживает критики. В действитель-
ности можно думать, что сложные формы ахроматического зрения сами являются
продуктами корковой дифференцировки цветного
зрения, более поздними по сво-
ему происхождению, отличными от архаического ахроматического зрения.
III
Другим, не менее существенным для философской и психологической теории
ощущения вопросом является вопрос о чувствительности и ощущении.
Собственно говоря, трудно назвать это вопросом, поскольку он еще не опреде-
лился, и в подавляющем большинстве случаев эти понятия не различаются, а отож-
дествляются.
В физиологии органов чувств и психофизике, пользуясь субъективными пока-
заниями
испытуемых лиц, полагают, что само по себе субъективное переживание
какого-то воздействия на орган чувств всегда и есть ощущение. Известно, что на
этом заблуждении построена целая концепция И. Мюллера о специфической энер-
гии органов чувств.
Между тем современное состояние психологии и физиологии органов чувств
позволяет в настоящее время рассмотреть условия, при которых бесспорно наличие
чувствительности, но спорно наличие ощущения.
Такими условиями являются следующие факты:
а)
возможность субъективного переживания, функционального изменения ор-
гана чувств при действии на него инадекватного раздражения;
б) возможность субъективного переживания функционального изменения дей-
ствующего органа чувств при одновременном действии побочных раздражений;
в) возможность сложных субъективных переживаний при последствии раздра-
жений, т.е. динамики последовательных образов.
Во всех этих случаях субъективные состояния не переходят в форму образа дей-
ствительности и,
являясь источником знания для исследователя, не являются знани-
ем для переживающего.
Переживания становятся знаниями, образами, изображениями объективно су-
ществующих предметов и их свойств лишь при адекватном соотношении чувстви-
тельности анализатора и воздействующего на него предмета. При действии побоч-
ных раздражений чувствительность сенсибилизируется, однако далеко не всегда это
повышение чувствительности сознается самим человеком.
Рассматривая ту или иную рецепцию в ее взаимодействии
с другими рецепция-
ми, мы также убеждаемся в том, что чувствительность может возрастать, но знания
могут оставаться на том же уровне.
Н.К. Гусев показал в очень точном исследовании, что острота вкуса избира-
тельно повышается в связи с голоданием, особенно в отношении к сладкому. Вме-
сте с тем оказалось, что это повышение вкусовой чувствительности без специаль-
ного образования представления о том или ином вкусе не осознается. В опытах
А.И. Торновой показаны сдвиги вкусовой чувствительности
под влиянием темновой
адаптации. Однако эти объективно фиксируемые сдвиги субъективно не означали
роста знания о воздействующих условиях. Напротив, если организовалась надлежа-
щим образом деятельность испытуемых и образовались в их сознании представле-
ния, оказывалось возможным выработать даже точное различение болевых раздра-
жителей, источников боли - фарадического или гальванического тока. В исследова-
нии З.М. Беркенблит показывается, что болевая чувствительность, по отношению
к
которой вообще отрицается познавательная функция, может производить образы,
75
знания, а не только переживания (при условии образования представления об интен-
сивности раздражения).
Нам представляется, что чувствительность есть психофизиологическая функ-
ция анализатора, выражающая его состояние в форме субъективных сигналов и пе-
реживаний. Эти состояния возникают при любом возбуждении анализатора, не
только адекватном, но и и надо к ватном и побочном.
Ощущение возникает на основе чувствительности, при определенном ее уровне
и
при определенной форме динамики. Однако для образования ощущения как зна-
ния, образа, изображения свойства предмета необходимо адекватное соотношение
органа и предмета, причем именно предмет, а не состояние органа образует содер-
жание ощущения. Это адекватное соотношение у человека определяется предмет-
ным характером его деятельности и неразрывным единством ощущения и мышле-
ния, следовательно, все возрастающей ролью синтетической деятельности коры го-
ловного мозга в различительной
деятельности отдельного анализатора.
IV
Ощущения человека есть факт сознания. Уже в этом начальном и исходном фа-
кте сознания обнаруживается процессуальность познавательной деятельности, про-
цессуальность становления адекватного образа действительности. В этом свете за-
ново переосмысливаются установленные ранее в психометрии факты "ступенчато-
сти", или "фазности" ощущения.
Чрезвычайно любопытна в этом отношении экспериментальная полемика меж-
ду русским психологом Н.Н. Ланге
и немецко-американским психологом Мюнстер-
бергом в 90-х годах прошлого столетия. На основании экспериментального
исследования скорости психической реакции при простом раздражении и при выбо-
ре и различении Мюнстерберг сделал вывод, что моторные реакции подобны друг
другу. Между тем простая реакция выражалась, по его данным, в скорости равной
0,120 доли секунды, в то время как реакции с выбором достигают вчетверо большей
величины. Ланге экспериментально доказал, что в действительности
так называемая
простая реакция есть движение в ответ на простой, качественно еще не дифферен-
цированный "толчок в сознании". Ланге установил природу этого "толчка в созна-
нии", являющегося первой фазой ощущения. Ланге прямо отличает сенсорную реак-
цию, как он называет этот "толчок в сознании", от ощущения и восприятия в целом.
С сенсорной реакции, с этой субъективной сигнализации лишь начинается про-
цесс ощущения. Этот "толчок в сознании" или сенсорная реакция выражается в не-
опредмеченном,
несоотнесенном переживании "нечто" субъективного в сознании.
Сенсорная реакция сменяется, как экспериментально показывает Ланге, отражени-
ем качества раздражения, отнесением чувствительности к конкретным свойствам
предмета. Это фаза, которую можно было бы обозначить субстантивной.
Наконец, последующие фазы ощущения являются актами наглядного предика-
тирования. Каждый последующий момент ощущения выступает в роли предиката
по отношению к предшествующему.
Единство простого ощущения
и восприятия в развивающемся чувственном про-
цессе установлено в настоящее время в отношении всех видов ощущений, отражаю-
щих внешний мир и положение организма в нем. Особенно интересны данные, ка-
сающиеся пространственной динамики хроматического и ахроматического зрения,
слуха, вкуса и кожной чувствительности, вполне подтверждающие это положение.
В свете этих экспериментальных данных становится понятной вся глубина ле-
нинских указаний о процессе познания:
"Сначала мелькают впечатления,
затем выделяется нечто, - потом развивают-
ся понятия качества # (определения вещи или явления) и количества. Затем изуче-
ние и размышление направляют мысль к познанию тождества - различия - основы -
сущности versus явления, - причинности etc. Все эти моменты (шаги, ступени, про-
76
цессы) познания направляются от субъекта к объекту, проверяясь практикой и про-
ходя через эту проверку к истине..."3.
Выделяя как центральный момент в самом процессе ощущения отражение ка-
чества, Ленин писал, что "самым первым и самым первоначальным является ощу-
щение, а в нем неизбежно и качество"4.
Нам представляется, что речь в данном случае идет именно об ощущении как пси-
хическом процессе, основанном на чувствительности, а не просто о
сенсорной реак-
ции, с которой начинается ощущение, всегда являющееся тем или иным опредмечи-
ванием чувствительности. Но познание в ощущении качества предмета есть не толь-
ко отражение данного качества единичного предмета, но и общего в качестве пред-
метов данной формы движения материи. Это общее в единичном составляет столь же
существенный момент в процессе ощущения как и единичное в общем в процессе
мышления. Диалектический переход от ощущения к мысли имеет место не только в
историческом
процессе познания, но и в индивидуальном процессе сознания.
Важно при этом подчеркнуть, что ощущения являются источниками мышления
не только в том смысле слова, что, когда кончается чувственный акт, начинается
логический, но и в том смысле слова, что уже в самом чувственном процессе разли-
чения происходят сравнение, анализ, индукция, т.е. формируются механизмы мыш-
ления. Это положение было прекрасно показано еще Н.Н. Ланге, который видел в
ощущении и восприятии как бы наглядный процесс
суждения. Но если такого рода
положение допускалось в отношении так называемых высших ощущений, то оно
отрицалось в отношении так называемых низших видов ощущении (вкуса, обоня-
ния, боли и т.д.).
Заслугой Н.К. Гусева является экспериментальное доказательство этого поло-
жения в отношении вкусового распознавания качеств пищи. То же самое было по-
казано А.В. Веденовым в отношении обоняния, З.М. Беркенблит - в отношении бо-
левых ощущений.
Совершенно особое значение в понимании
данной проблемы имеет изучение
процесса развития мышления на ограниченной сенсорной основе при включении
слуха и зрения (у слепоглухонемых детей). Работы А.В. Ярмоленко показывают как
возможность образования общих представлений на основе кожной, вибрационной,
обонятельной, вкусовой чувствительности, так и роль речи в преобразовании харак-
тера ощущений и овладении логическими формами мышления. Однако между ощу-
щением и мышлением есть ряд переходов - единичные и общие представления.
Целый
ряд экспериментально-психологических исследований, вышедших ранее
из отдела психологии Института мозга им. Бехтерева, раскрыл механизмы опосред-
ствования самих ощущений представлениями, вторичными образами.
Недостаточно ясным пока еще является вопрос о соотношении общих предста-
влений и понятий. Известно лишь одно, что в процессе овладения понятиями как ис-
торическими категориями через язык перестраивается система единичных и общих
представлений, а через них - ощущения и динамика чувствительности.
Экспериментально
доказанные факты роли так называемой апперцепции в вос-
приятии, узнавании, воспроизведении и т.д. служат достаточным примером обрат-
ного влияния мысли на ее сенсорную основу.
V
В современной психологии достаточно приведено оснований для различения
движения и действия; остается лишь подчеркнуть, что движение становится дейст-
вием опосредствованно, через предмет, и действие является прежде всего опредме-
ченным движением.
3 Там же. С. 314-315.
4 Там же. С. 315.
77
Это положение, выдвинутое СЛ. Рубинштейном, экспериментально установ-
ленное Н.А. Бернштейном, было в последнее время очень эффективно показано
А.Н. Леонтьевым в отношении восстановления действий ампутированной руки пос-
ле операции по методу Крукенберга.
Из этих исследований следует, что кинестезия и зрение являются формами аф-
ферентации движений, подготавливающими возможность подобного рода опредме-
чивания.
Вместе с тем из ряда исследований
(Б.М. Теплова, Л.В. Благонадежиной,
В.И. Кауфмана, А.Ц. Пуни и др.) следует, что самые действия (а не движения) и пра-
ктическая деятельность определяют как уровень чувствительности, так и характер
ощущения.
Наиболее показательна в этом отношении работа В.И. Кауфмана относитель-
но звуковысотной разностной чувствительности у пианистов и инструменталистов.
Этим исследованием показана зависимость уровня этой чувствительности от прак-
тического отношения к звуку ("производства звука")
в деятельности музыкантов.
Этот факт динамики ощущений в связи с характером практической деятельно-
сти еще недостаточно изучен. Между тем его понимание имеет большое значение
для анализа индивидуально-типических особенностей сенсорного развития и, что
особенно важно, для понимания процесса овладения человеком собственными сен-
сорными возможностями.
В этой связи можно указать на один парадоксальный факт из нашего экспери-
ментально-клинического исследования расстройств установки
при посткоммоцион-
ных состояниях5. Факт этот заключается в том, что целый ряд коммоционных боль-
ных, после восстановления слуха по методу Бабинского, не мог произвольно поль-
зоваться своим слухом в любых условиях.
Нормально воспринимая нашу речь, эти больные обнаруживали значительное
понижение слуха при слушании речи других, что первоначально толкало на предпо-
ложение об аггравации. Потребовалось разработать специальные приемы воспита-
ния, если можно так выразиться, слуховых
действий (в частности прислушивание к
трудной речи логоневротиков или восприятие нашей речи через передачу другими)
для того, чтобы больные овладели своей нормальной слуховой чувствительностью.
Аналогичный факт в отношении восстановленной кинестезии после лечения
двигательного аппарата отмечает А.Н. Леонтьев.
Можно видеть, что в психологической теории ощущения возникают новые кон-
кретные вопросы, для решения которых в советской науке находятся правильные
пути и методы, основанные
на марксистско-ленинском понимании сознания вооб-
ще, ощущения в частности. Опираясь на диалектико-материалистическую гносео-
логию и разносторонне развивая комплексные, психофизические и генетические
методы в изучении проблемы ощущения, советская психология полностью восста-
новила первостепенное значение этой проблемы в системе психологической науки.
Многочисленные новейшие экспериментально-психологические материалы к
теории ощущения имеют существенное философское значение. Лишь совместным
трудом
философов марксистов-ленинцев, психологов и физиологов может быть
разрешена эта важнейшая научная проблема, имеющая ключевое значение для всей
действительно научной теории психологии.
Крупное теоретическое значение имеют практические успехи в этой проблеме.
Новые методы сенсибилизации зрения, слуха и других форм чувствительности, но-
вые методы сенсорного воспитания и воспитания наблюдательности, широкое ис-
пользование психофизиологии в целях военной маскировки и разведки и т.д. свиде-
тельствуют
о действительном и закономерном характере новых психологических
данных о природе ощущения, подтверждающихся самой практикой в различных об-
ластях деятельности.
5 См.: Тезисы сессии отделения общественных наук Академии наук Грузинской ССР. Тбилиси, 1942.
78
ВКЛАД СОВЕТСКОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ
В ТЕОРИЮ ОЩУЩЕНИЙ
Проблема ощущений была первой областью психологии, в которой около сто-
летия назад начались экспериментальные исследования. Возникшая на стыке пси-
хологии, физиологии органов чувств и физики, психофизики сыграла важную роль
в познании закономерностей ощущений, особенно в количественном определении
их абсолютных и разностных порогов.
После вышедшего в 1860 г. труда Фехнера "Элементы психофизики",
который
явился одной из существенных вех истории научной психологии, в 60-90-х годах
XIX в. был накоплен значительный научный материал к характеристике абсолют-
ных и разностных порогов ощущений различных модальностей, условий действия
основного психофизического закона Вебера-Фехнера, источников сенсорной памя-
ти и т.д.
Однако с самого начала экспериментального изучения ощущений возникли
противоречия между объективным характером новых научных знаний об ощущени-
ях, с одной стороны,
и их идеалистической интерпретацией, с другой. Добытые пси-
хофизикой экспериментальные факты объективно льют воду на мельницу матери-
ализма, так как они свидетельствуют о причинной зависимости психического от фи-
зического, духовного от материального.
Измерителями интенсивности ощущений оказались физические величины, вы-
ражаемые в единицах того или иного вида энергии внешнего мира. Эксперимен-
тальная психофизика вызвала острую критику со стороны господствовавшей в то
время идеалистической
психологии и теологии. Любопытно, что Фехнеру при-
шлось доказывать свою непричастность к материализму, защищая положение о
том, что количественные зависимости между интенсивностью внешних раздражи-
телей и ощущений являются выражением лишь "предустановленной психофизиче-
ской гармонии".
Психофизический дуализм с самого начала экспериментального изучения ощу-
щений содержал в себе зародыш кризиса учения об ощущениях, который к началу
XX в. все более углублялся, являясь следствием
общего кризиса буржуазной науки.
Одним из проявлений этого кризиса являлась махистская концепция ощущений,
фальсифицировавшая основные факты естествознания и психологии. В так называ-
емой физиологической психологии Вундта и Цигена достигла своего крайнего
выражения эмпириосимволическая концепция ощущений. Не менее типичной для
этого кризиса оказалась тенденция ряда направлений идеалистической психологии
XX в. - нанести удар положительным итогам учения об ощущениях вплоть до отри-
цания
самого понятия ощущений.
Особенно разрушительной была деятельность так называемых гештальтпсихо-
логов, которые объявили ощущения фикцией, продуктом дурной абстракции эмпи-
рической психологии XIX в. Они постарались противопоставить "элементарной
психологии" ощущений свою, якобы новую теорию изначальной цельности психи-
ческого, ядром которой является структурность восприятия.
Однако эти псевдоноваторские направления не могли остановить объективный
ход развития науки. В пограничных
с физикой, химией и физиологией областях пси-
хологии продолжалось изучение абсолютной и разностной чувствительности всех
известных видов ощущений, были открыты ранее неизвестные разновидности про-
79
приоцептивной и интероцептивной чувствительности, закономерности взаимодей-
ствия ощущений и т.д. Но эти исследования все дальше отходили от основного рус-
ла развития психологической науки. Попытки теоретического обобщения этих
новых фактов не выходят из типичных для XIX в. границ идеалистической знако-
вой теории.
В полном противоречии с истинной природой ощущений находятся и господ-
ствующие в современной психологии и физиологии органов чувств
устаревшие
представления о периферическом механизме ощущений. Все это завело в теорети-
ческий тупик психологическое учение об ощущениях, крайне ограничив его общее
значение для современной науки в целом, а особенно для различных областей прак-
тики работы с людьми.
Интересно отметить, что в годы второй мировой войны многие государства, ре-
шая вопросы военной маскировки, опирались на выводы физиологической оптики
и психологии, однако с различным успехом. Но только в СССР были успешно
при-
менены в практике военных госпиталей эффективные способы восстановления сен-
сомоторных функций (зрительных, речеслуховых, осязательных, кинестезических,
вибрационных и т.д.). Это и понятно, так как зашедшее в тупик традиционное уче-
ние об ощущениях не могло стать оружием практики.
Я позволил себе сделать этот краткий экскурс для того, чтобы показать затем,
какой вклад внесла советская психология в изучение ощущений и построение мате-
риалистической теории ощущений. Мне хотелось
бы восстановить некоторые, поч-
ти забытые, страницы из истории советской психологической науки, имеющие важ-
ное значение для понимания ее современного состояния.
Рефлексология В.М. Бехтерева, выросшая из его объективной психологии,
сыграла важную роль в разгроме идеалистической психологии. Но в ходе форми-
рования марксистской психологии была вскрыта несостоятельность рефлексоло-
гии, механистическая сущность этой концепции. Значит ли это, что вместе с лик-
видацией рефлексологии
как психологической концепции потеряли свое научное
значение добытые ею факты? Нет, не значит. Нередко могут иметь место острые
противоречия между концепциями и фактами. Преодолевая ошибочную концеп-
цию, нужно критически пересмотреть экспериментальные факты, отобрать и со-
хранить для науки наиболее ценные из них, объяснив их правильно, диалектико-
материалистически.
Это положение относится и к реактологии К.Н. Корнилова.
Какие же факты, добытые в первое десятилетие советской психологии,
вошли
в фонд современной науки?
Известно, что Бехтерев первый применил метод условных рефлексов к изуче-
нию моторной деятельности человека. Он разработал метод условнодвигательных
рефлексов, который дал возможность глубже понять ряд механизмов поведения.
Благодаря этому именно в бехтеревской школе были установлены некоторые важ-
ные явления.
1) Было доказано, что любой чувствующий аппарат мозга (или, как мы говорим
теперь, анализатор) является одновременно афферентным и эфферентным,
благо-
даря чему и осуществляется проекция образа. В зрительном, слуховом, тактильном
и других аппаратах были обнаружены явления обратной проводимости, которой
уделяется в современной науке большое внимание.
2) Было установлено, что вследствие нейрогуморальных связей рефлекторные
акты чувствующих приборов мозга сопровождаются тоническими изменениями все-
го организма человека в зависимости от силы раздражителя и его биологического
значения. Поэтому сенсомоторные реакции нельзя отделить
от сопровождающих
их состояний: стенических и астенических эмоций. Применение приемов одновре-
менной регистрации двигательных и вегетативных изменений убедительно демонст-
рировало эту связь между движением, ощущением и эмоциями, что принципиально
важно для понимания природы ощущения.
80
3) В. М. Бехтерев, продолжая впервые начатые им исследования вестибулярно-
го аппарата и его роли в ориентировке человека выявил общее значение так назы-
ваемых вестибулярных рефлексов (на тяжесть и ускорение) для всех сенсомотор-
ных деятельностей человека.
4) Начатые в бехтеревских лабораториях исследования (М. П. Денисова и
Н. Л. Фигурин) впервые открыли объективный порядок возникновения ощущений
разных модальностей в раннем онтогенезе ― в первый
год жизни ребенка.
Достаточно напомнить лишь об этих фактах для того, чтобы понять плодотвор-
ность новых научных поисков, которые вопреки ложной рефлексологической кон-
цепции, но благодаря объективному методу условных рефлексов обогатили науч-
ные знания об ощущениях.
Не требует доказательств, что эти поиски резко отличаются от традиционного
субъективно-идеалистического представления о независимости ощущений от мате-
риальной деятельности мозга.
Обратимся к реактологии К. Н.
Корнилова. Ее несостоятельность как общепси-
хологической концепции была признана и самим автором, который убедился, что
она противоречит принципам марксизма, за которые он боролся. Но, к сожалению,
не только критики, но и сам К. Н. Корнилов предали забвению ценные факты, ко-
торые были неправильно истолкованы в реактологической концепции. Между тем
некоторые из экспериментальных данных К. Н. Корнилова не потеряли своего на-
учного значения и поныне. Главнейшие из них ― факты, являющиеся
доказательст-
вом того, что сенсорные и моторные реакции имеют общую природу, переходят при
определенных условиях друг в друга и образуют целостный акт поведения. Однако
Корнилов резко размежевал эти реакции в своем учении, придав большее значение
тем случаям, когда между ними возникают противоречия, которые он и абсолюти-
зировал в своем глубоко ошибочном “законе” однополюсной траты энергии.
К. Н. Корнилов не придавал большого значения различиям, обнаруживающим-
ся при сравнении
сенсомоторных реакций разных модальностей. Однако именно
примененный К. Н. Корниловым метод изучения силы реакции в сочетании с фак-
тором времени дает возможность выявить сигнальное значение сенсорных процес-
сов для двигательных актов.
Все эти новые факты, вопреки концепциям авторов, но благодаря применен-
ным ими объективным методам, подготовили почву для широкого использования в
советской психологии рефлекторной теории Сеченова-Павлова.
Именно этот подготовительный путь надо учесть
для понимания крутого отхо-
да советской психологии от традиционной теории ощущений, обособлявшей ощу-
щения от ощущающего тела человека, от функционирования мозга, производяще-
го эти элементарные факты сознания, от деятельности человека, элементами кото-
рой являются движения и действия.
Рефлексология и реактология ушли в далекое прошлое. Но нужно помнить
мудрый упрек И. П. Павлова по адресу психологов. Он говорил, что психологи за-
бывают элементарное правило науки: присоединять
новое к старому, непрерывно
накапливать сумму фактов, необходимых для научного обобщения.
Нам незачем обеднять свою науку, изгоняя или предавая забвению те факты,
которые подтверждаются дальнейшим ходом развития науки.
Параллельно с накоплением новых фактов стали выдвигаться проблемы, кото-
рых не знала психология. Одной из таких проблем является проблема возникнове-
ния и развития чувствительности. Напомню, что ни Ч. Дарвин, ни Г. Спенсер, соз-
давшие эволюционную теорию в психологии,
не могли поставить эту проблему,
важность которой они ясно сознавали. Поэтому Э. Геккель и счел возможным зая-
вить, что возникновение психического в самом элементарном виде ― в виде ощуще-
ний ― является одной из мировых загадок, которые призвана разгадать наука XX в.
Само собой разумеется, что разгадать эту “мировую загадку” невозможно без
ответа на более общий вопрос о происхождении жизни на Земле. Лишь в настоящее
81
время материалистическая наука, особенно в нашей стране, получила возможность
решить эту проблему, как об этом свидетельствуют итоги международного симпо-
зиума по проблеме происхождения жизни.
Однако весьма важно, не дожидаясь полного решения этой проблемы, подгота-
вливать решение проблемы происхождения ощущений как начальной формы пси-
хического. В этой области серьезное значение имеют теоретические и эксперимен-
тальные поиски, которые и имели
место в психологии 20-30-х годов.
Большое теоретическое значение имеет книга П.П. Блонского "Психологиче-
ские очерки". В ней сделана своеобразная проба постановки психогенетической
проблемы, во многом несовершенная и спорная, но богатая ценными гипотезами
о связи психогенеза с эволюцией биохимических основ жизни, филогенеза возбуж-
дения и торможения с качественными изменениями типа бодрствования и деятель-
ности организмов в окружающей среде. В противоположность Л.С. Выготскому,
который
прогресс психического развития видел лишь в смене чувственного позна-
ния логическим (предполагая своеобразный сенсорный регресс), Блонский пытался
понять их совместное развитие, качественное изменение чувствительности в про-
цессе психической эволюции, особенно в своем более позднем труде "Память и
мышление", где он рассматривает вопрос о соотношении сенсорной, двигательной и
словесно-логической памяти. Но более специальный вопрос о генезисе чувстви-
тельности им даже не рассматривался.
Новую
пробу постановки этой проблемы предпринял А.Н. Леонтьев, который
подошел к ней не только теоретически, но и экспериментально. Им были проведе-
ны в конце 30-х годов интересные опыты по экспериментальному воспроизведению
генезиса чувствительности. Вместе с обширными данными сравнительной физиоло-
гии и психологии эти экспериментальные материалы позволили ему поставить про-
блему психического развития в целом. В отношении генезиса ощущений А.Н. Леон-
тьев пришел к важному выводу о том,
что с эволюцией обмена веществ живых ор-
ганизмов возникает новая форма приспособления, выполняющая сигнальную функ-
цию по отношению к обмену веществ, превращающаяся постепенно в основное
средство ориентации организма в окружающей среде.
Ощущение представляет собой начальную форму такой ориентации и сигнали-
зации, которая предполагает уже образование психического или субъективного, не-
разрывно связанного со всем прогрессом жизнедеятельности организма.
Отсюда и взгляд на ощущение
как на необходимый компонент поведения, дей-
ствия и движения, который приобрел особое значение в последующем развитии
жизни.
Работа А.Н. Леонтьева, к сожалению, опубликованная только частично, была
подвергнута во многом правильной критике с позиций павловского учения. Однако
недостаточно было оценено объективное значение всей его концепции психогене-
зиса, которая не только не противоречит рефлекторной теории Сеченова-Павлова,
но в понимании сигнального значения психического вплотную
приближается к этой
теории. Ведь не случайно, что именно на этой работе Леонтьева основывались в по-
следующем серии исследований ориентировочной деятельности, в том числе и ори-
ентировочных рефлексов с разных анализаторов.
В самокритике, которая имела место после Павловской сессии, наряду с перспе-
ктивными и разумными выводами имела место недооценка научного наследия про-
шлого. Между тем не в интересах психологии и самого павловского учения разру-
шать с трудом накопляемые советской
психологической наукой идеи и факты, не-
дооценивать внутреннюю готовность нашей науки к творческому использованию
павловского учения. Несомненно, что элементы такой готовности складывались в
20-30-е годы в виде системы фактов о сенсомоторном единстве и сигнальных функ-
циях сенсорных явлений в психической деятельности человека.
Даже при самом беглом обзоре этих фактов и идей обращает на себя внима-
ние разнообразие аспектов и связей, в которых рассматривались явления ощуще-
82
ний их генезиса, механизма и динамики. Тем самым было сделано уже многое для
преодоления замкнутого круга психофизики и так называемой психофизиологии
ощущений.
Новые факты и гипотезы были получены при изучении ощущений различных
модальностей. На основании данных из разных областей чувствительности стави-
лись общие проблемы теории ощущений. Главным оружием в этом развитии нашей
науки стала ленинская теория отражения, сформулированная в классическом
труде
"Материализм и эмпириокритицизм". Критика В.И. Лениным махистской концеп-
ции ощущений, физиологического идеализма и других идеалистических концепций
ощущений легла в основу критики советскими психологами различных эпигонских
идеалистических течений в современной теории чувственного познания.
Но еще большее значение имела сама теория отражения, с позиций которой ве-
лась эта критика. Понимание ощущений, как образов движущейся материи, субъе-
ктом которых является сама ощущающая
материя, раскрывало познавательную
функцию элементарных фактов сознания как первоначального источника знаний
о формах вещества, формах движущейся материи.
Благодаря такому пониманию стало ясно, что вопрос об адекватных или неаде-
кватных сенсорных реакциях, занимающий физиологов и психологов, отнюдь не яв-
ляется только специальным частным вопросом методики экспериментальных ис-
следований. Новейший физиологический идеализм избрал инадекватные раздражи-
тели и реакции в качестве общей
модели ощущений. Это не случайно, так как по-
добная модель должна служить для доказательства того, что субъективное состоя-
ние органа чувств, обусловленное "специфической энергией", и есть ощущение, ко-
торому и придается функция знака или символа. Отождествление любой сенсорной
реакции с ощущением долго маскировало подлинные цели физиологического идеа-
лизма и субъективной психологии. В нашей науке проблема адекватности, вернее
становления адекватности сенсорных реакций, стала в центре
экспериментальных
исследований. Это было необходимой предпосылкой к исследованию ощущений
как образов конкретных форм движения материи. Именно поэтому потребовалась
кропотливая и тщательная экспериментальная работа по изучению ощущений раз-
личных модальностей, механизмы которых носят более или менее общий характер.
В теории отражения, полностью преодолевшей традиционную концепцию пер-
вичных и вторичных качеств, важное значение имеет взаимосвязь внешнего и вну-
треннего в отражательной
деятельности мозга как субстрата сознания. На изучение
этой взаимосвязи были направлены как физиологические, так и психологические
исследования. Развитие этих исследований, вооруженных рефлекторной теорией
Сеченова-Павлова, позволило все более глубоко проникать в сигнальную функцию
ощущений, связывающую процесс отражения с процессом жизнедеятельности в це-
лом, ориентировочной деятельностью организма в особенности.
Исключительное значение для новых поисков в области общей теории ощуще-
ний
имела марксистская концепция антропогенеза, его общественно-трудовой при-
роды. И в "Материализме и эмпириокритицизме" Ленин обращал внимание на то,
что абстрагирование человеческих ощущений от человека, который ощущает, яв-
ляется традиционным средством идеализма. Если Гегель превратил в свое время
мышление в "ничье", а затем в абсолют, то подобную операцию с ощущениями про-
делал Мах. Но рассмотрение ощущений в качестве состояний человека как субъек-
та познания требует исторического
подхода к их изучению, проникновения в орга-
ническую взаимосвязь процесса познания и практической, общественно-трудовой
деятельности людей. От этого положения отправлялись плодотворные поиски в
изучении преобразующего влияния труда на чувственные деятельности человече-
ского мозга.
Наконец, исключительно плодотворным оказалось развитие в психологии мар-
ксистско-ленинской идеи о диалектическом переходе от ощущения к мышлению, об
обратном влиянии мышления на перестройку и прогресс
ощущений. Эти положения
83
теперь не только известны всем психологам, но и творчески освоены ими во многих
и разнообразных исследованиях. Однако потребовалась большая идеологическая
работа для того, чтобы эти новаторские идеи марксизма-ленинизма стали руковод-
ством к научному действию. Поэтому нельзя не отдать должного тем работам, ко-
торые в свое время способствовали переходу на новое теоретическое направление.
К ним относятся методологические работы В.Н. Колбановского, Ф.И.
Георгиева
и других, а затем общетеоретические работы СЛ. Рубинштейна, Г.К. Гуртового,
А.Г. Спиркина и т.д., в которых была сделана попытка обобщить результаты совет-
ских экспериментальных исследований в свете теории отражения.
Однако вскоре общетеоретические работы стали отставать от энергичного и
разностороннего накопления массы новых фактов, получаемых психологами в
30-50-х годах. И в настоящее время положение таково, что м одна теоретическая
работа не обобщает основных новых фактов
экспериментальной психологии ощу-
щений. Отставание теории от роста эмпирического материала, конечно, должно
быть преодолено. Это тем более необходимо, что в проблеме ощущений есть раз-
ные аспекты: гносеологический и онтологический (говоря старыми философскими
терминами), генетический, прикладной и т.д., которые должны быть правильно со-
отнесены и не абсолютизироваться в ущерб друг другу. Это особенно относится к
единству гносеологического и онтологического аспектов общей теории ощущений,
хотя
они различны по своей структуре и методам.
В онтологическом плане центральным является вопрос о рефлекторном меха-
низме ощущений. Учение Павлова о временных связях и анализаторах позволило
физиологам и психологам глубоко проникнуть в действительный механизм ощуще-
ний, отвергнув распространенные в зарубежной науке периферические концепции.
По современным воззрениям, рецепторы являются трансформаторами внешней
энергии, в которых эта энергия превращается в нервный процесс. Но лишь в цело-
стной
системе анализатора возникает функциональная структура, производящая
ощущение. Поэтому важное значение имеют новейшие открытия электрофизиоло-
гией афферентных путей, соединяющих эти трансформаторы с мозговыми концами
анализаторов. Открытое Павловым наличие ядерных и рассеянных клеток мозго-
вых концов анализаторов внесло коренные изменения в представления о мозговой
проекции рецепторных импульсов.
Все это позволило вплотную подойти к кардинальному факту теории ощуще-
ний - проекции
образа. Самый образ стал трактоваться как рефлекторный эффект
работы анализатора, поскольку все больше накапливается экспериментальных фак-
тов в пользу идеи обратной проводимости. Особенно ценными являются экспери-
ментальные данные Е.Н. Соколова, исследующего общий механизм ощущений
и восприятия. В общепсихологическом плане подобное понимание развивает и
Л.М. Веккер, основывающийся на экспериментальных работах в области теории
восприятия.
Образование и дифференцировка условных рефлексов
с анализаторов выявля-
ет исключительную подвижность механизма анализаторной деятельности, пластич-
ность чувствующих систем мозга, их изменчивость под влиянием ряда факторов,
прежде всего, практической деятельности человека. Это положение позволяет объ-
яснить многие факты сенсибилизации, открытые советскими учеными. Вместе с
тем все больше уясняется метафизический характер представлений психофизики о
неизменности абсолютных и разностных порогов ощущений.
Таковы лишь некоторые фрагменты
к характеристике прогресса того аспекта
теории ощущений, который условно назван онтологическим. К этому можно доба-
вить, что изучение нейродинамических явлений в анализаторной деятельности дает
основания для понимания процессуальности ощущений, его фазового характера и
динамики. При правильной постановке проблемы этот аспект естественно перехо-
дит в гносеологический - изучение становления адекватности образа, его относи-
тельного соответствия определенной форме движущейся материи. В
этом плане
84
особенно важно развивать все конкретные учения о модальностях ощущений, их ви-
дах и разновидностях, их отношении к определенным формам движения материи.
В равной мере необходимо сравнительное изучение этих модальностей, закономер-
ностей их взаимосвязей и образования единой чувствующей организации человека.
В развитии современной теории ощущений наступил такой момент, когда успе-
хи специальных учений о зрении, слухе, тактильной чувствительности и
т.д. позво-
ляют приступить к сравнительному изучению ощущений всех модальностей, их вза-
имосвязей и единства чувствующих систем в целостной природе человека.
Это, в свою очередь, позволит на новой основе возвратиться к проблеме гене-
зиса чувствительности и ее прогресса в дальнейшем развитии человека, которая яв-
ляется общей и фундаментальной проблемой современной науки.
Вместе с отечественными естествоиспытателями советские психологи внесли
существенный вклад в дальнейшее развитие
ряда учений об основных видах ощуще-
ний. Особенно значителен этот вклад в учение о зрении.
Экспериментальное изучение зрительных ощущений в советской психологии
началось в 20-х годах, когда были проведены работы по изучению зрительных ощу-
щений и восприятий в натуральных условиях полевых наблюдений. Эти исследова-
ния Б.М. Теплова, А.А. Смирнова, П.А. Шеварева и других недостаточно известны,
так как связаны прежде всего с решением некоторых практических вопросов мас-
кировки. Однако
они имеют важное теоретическое значение и для современной
психологии. В них впервые была выделена группа фактов пространственной дина-
мики зрительных ощущений и восприятий в зависимости от угла зрения, взаимодей-
ствия ощущений в общей структуре зрительного восприятия и т.д. Из этих исследо-
ваний выросли затем ценные труды по теории зрения, охватывающей психологию
и физиологическую оптику. Особенно важное значение имели результаты изучения
Тепловым и его сотрудниками пространственных
порогов видения, индукции свето-
ощущения и т.д. В эти же годы велись исследования С. В.. Кравкова и его сотрудни-
ков, многие результаты которых обобщены в ценном труде С. В. Кравкова "Глаз и
его работа", ставшем настольной книгой для всех специалистов в области психоло-
гии, физиологической оптики, оптики и светотехники.
Кравков и его сотрудники сделали многое для исследования взаимодействия
зрения с ощущением других модальностей, для выяснения основных факторов сен-
сибилизации
зрительного аппарата и т.д.
В очень широком плане эти взаимосвязи зрения и других видов чувствительно-
сти изучались также К.Х. Кекчеевым и его сотрудниками. Его исследования о фак-
торах и условиях, определяющих динамику ощущений (зрительных, проприоцеп-
тивных, интероцептивных и других), значительно расширили область наших знаний
о природе ощущений. Применение этих знаний на практике имело важное значение
в годы Великой Отечественной войны (см. работы К.Х. Кекчеева "Ночное зрение",
"Психофизиология
маскировки и разведки").
В 30-40-е годы экспериментально-психологические исследования ощущений
распространяются на многие области теории ощущений. Начатые в связи с проб-
лемой музыкальных способностей исследования Б.М. Теплова по изучению музы-
кального слуха внесли много нового в научное знание о звуковысотном слухе, вос-
приятии тембра, ладоритмическом чувстве и т.д. Впервые была показана зависи-
мость развития слуховых ощущений от структуры деятельности, были выявлены
основные
направления изменчивости слуховых функций. В этом плане большую
ценность представляют и исследования В.И. Кауфмана, специально изучавшего
сенсибилизацию звуковысотного слуха, соотношение музыкального и речевого
слуха и т.д.
Наряду с продолжавшимися работами по изучению зрения (С. В. Кравкова,
А.И. Богословского, Е.Н. Семеновской, Г.К. Гуртового, Л.А. Шварц, А.И. Зотова и
других) были начаты многие исследования в области теории осязания (Л.А. Шифма-
на, С. Н.. Шабалина, Ф.С Розенфельд,
Л.И. Котляровой, Л.М. Веккера, Б.Г. Ананье-
85
ва и А.Н. Давыдовой, Б.Ф. Ломова и др.), позволившие обнаружить ранее неизвест-
ные закономерности тактильных ощущений, их взаимосвязи с кинестезией и т.д.
На границе теории слуха и осязания B.C. Сверловым обнаружены новые фак-
ты так называемых ощущений препятствия у слепых, позволившие выявить их
своеобразный синтез при действии инфразвуков. А.В. Ярмоленко, Д.А. Ставровой
и другими была начаты исследования вибрационной чувствительности человека,
весьма
специфичной по своим механизмам. Экспериментально-психологические
исследования Н.К. Гусева внесли ценный вклад в теорию вкусовых ощущений,
в изучении их зависимости от химической структуры пищевых веществ и динамики
потребности в пище. Именно им был впервые объяснен механизм так называемо-
го органолептического метода дегустации, а также сенсибилизации вкусового ап-
парата человека.
В советской психологии были проведены ценные работы по изучению болевых
ощущений, сочетания ощущений
и эмоций в общей структуре боли. Эти работы
З.М. Беркенблит, А.Н. Давыдовой и других, равно как и исследование Н.К. Гусева
по проблеме вкуса, выявили ряд существенных взаимосвязей внешней и внутренней
сигнализации в ощущениях человека. Этот далеко не полный перечень оригиналь-
ных исследований свидетельствует о разнообразии направлений в изучении приро-
ды и закономерностей ощущений человека. Эти исследования обогатили не только
психологию, но и смежные науки (особенно физиологию и патологию
органов
чувств, высшую нервную деятельность, дефектологию органов чувств, высшую
нервную деятельность, дефектологию и т.п.). Они имели важное значение для раз-
ных областей практики.
Бесспорно крупный успех был достигнут в сложном и важном деле восстанов-
ления травматических нарушений сенсомоторных функций головного мозга. Вос-
становление нарушенных функций ахроматического и хроматического зрения (пос-
ле ранений головного мозга и контузий) было успешно достигнуто в опытах, прове-
денных
А.И. Зотовым, Р.А. Каничевой, В.И. Кауфманом и другими. Восстанов-
ление нарушенных функций речевого слуха и артикуляционной кинестезии при-
обрело массовый характер в работах А.Р. Лурия, В.И. Кауфмана, Б.Г. Ананьева и
других психологов, работавших в разных военных госпиталях. Восстановление дви-
жений на основе восстановления кинестезии успешно достигалось в работах
А.Н. Леонтьева и А.В. Запорожца, С.Г. Геллерштейна, А.Ц. Пуни и др.
Все эти исследования обогатили научное знание о компенсации
сенсомоторных
функций.
Этот разносторонний госпитальный опыт восстановления сенсорных функций
на практике доказал правильность новых научных концепций советской психоло-
гии, в том числе и новых представлений о пластичности абсолютных и разностных
порогов чувствительности различных модальностей, об основных факторах сенси-
билизации, главнейшим из которых является практическая деятельность человека.
В 40-50-х годах экспериментальные исследования ощущений достигли еще
большего
размаха, причем они велись и ведутся на более высоком уровне, с приме-
нением метода условных рефлексов и новейшей электрофизиологической техники.
Серии таких исследований, сосредоточенных преимущественно на выяснении
рефлекторных механизмов сенсорных процессов и их сигнального значения для
жизнедеятельности человека, проводятся на кафедре психологии Московского уни-
верситета под руководством А.Н. Леонтьева и Е.Н. Соколова.
В Ленинградском университете за период 1944-1954 годов проведено
свыше
70 экспериментальных работ, преимущественно в области сравнительного изучения
ощущений разных модальностей, закономерностей сенсибилизации, зависимости
динамики ощущений от парной работы больших полушарий головного мозга.
Большой интерес представляют новейшие исследования Б.М. Теплова и его со-
трудников в Институте психологии АПН РСФСР по изучению индивидуально-типо-
логических различий в деятельности анализаторов человека.
86
Во многих областях учения об ощущениях советские исследователи восполнили
существенные пробелы в знаниях о природе ощущений, открыв новые явления и за-
кономерности, в том числе нейродинамические закономерности в деятельности ана-
лизаторов, основные виды индуктивных отношений и ассоциации ощущений, фак-
торы сенсибилизации и др. Особое внимание было сосредоточено на познании реф-
лекторных основ и жизненного значения ощущений, их взаимосвязей с процессами
практической
деятельности, на изучении перехода ощущений к восприятию, пред-
ставлению и мышлению человека, на исследовании индивидуально-типологических
различий в чувствительности и т.д. Постановка и изучение этих проблем составля-
ют заслугу советской психологии.
Именно поэтому в настоящее время становится возможным более эффектив-
ное использование теории ощущений в практических целях воспитания и лечения
людей (диагностика и терапия), рационализация труда, для нужд физической куль-
туры и
спорта, искусства и т.д.
Изученные физиологами и психологами факторы сенсибилизации и условно-
рефлекторного изменения деятельности различных анализаторов могут быть с ус-
пехом применены для развития физических и умственных способностей человека.
Внедрение в практику достижений теории ощущений необходимо не только для раз-
ных областей работы с людьми, но и для дальнейшего развития самой теории ощу-
щений.
Одной из ближайших задач в этой области является осуществление серии срав-
нительно-возрастных
исследований, с помощью которых станет возможным опре-
делить возрастные особенности деятельности анализаторов внешней и внутренней
среды в разные периоды созревания, зрелости и старения человеческого организма,
сензитивные периоды в возрастном развитии анализаторов. Особенно важно осу-
ществить такие циклы исследований в области изучения ясельного, дошкольного и
школьного детства в целях обоснования необходимых активных методов воспита-
ния и обучения. Поэтому надо признать весьма перспективными
исследования
Л.В. Занкова и его сотрудников по проблемам экспериментальной дидактики, в том
числе и педагогической инструментовки взаимосвязей между словом и наглядно-
стью в процессе обучения. Опыт Ленинградского института педагогики АПН
РСФСР также показывает, что сенсорная культура в единстве с развитием речи и
мышления детей имеет важное значение для общего развития учащихся в процессе
их обучения и воспитания.
Использование современной теории ощущений в дидактике и методиках
явля-
ется неотложной задачей совместной работы психологов, педагогов и методистов.
Нет нужды доказывать, что с прогрессом теоретического, логического мышле-
ния чувственное познание мира отнюдь не деградирует. Метафизическое противо-
поставление логического чувственному лишено научного основания.
Поэтому в дальнейшем развитии советской психологической науки проблема
взаимосвязей чувственного и логического, ощущения и мышления будут являться
одной из центральных проблем. Для решения
этой проблемы потребуется много
экспериментальных исследований не только в области теории мышления, но и в об-
ласти теории ощущений, причем в различных сферах психологического знания: об-
щей, генетической, патологической, специальной и дифференциальной психологии.
87
О МОНОКУЛЯРНОЙ ЛОКАЛИЗАЦИИ ОБЪЕКТА
Вопрос о соотношении центральных и периферических функций в зрении счи-
тается одним из важнейших в современной науке. Нужно поэтому признать осо-
бую важность вопроса о природе монокулярного и бинокулярного зрения, точнее -
о монокулярных взаимодействиях и бинокулярном единстве в пространственном
различении.
Экспериментально показано, что зрительно-пространственное различение по-
лифункционально: различение
пространственных координат и, особенно, их дина-
мических соотношений, определение плоскости и перспективы, глубинных линий
устанавливаются бинокулярно; определение положения воспринимаемой точки
(равно как ее формы и оптических свойств вообще) либо возможно монокулярно,
либо исключительно монокулярно.
Впрочем, известно, что монокулярная локализация объекта в пространстве эф-
фективна в отношении малых величин или под малым углом зрения. Кроме того
важно подчеркнуть, что монокулярная
локализация подобных малых величин в
пространстве возможна лишь на основе известного бинокулярного восприятия оп-
тического поля, на котором находится определяемая малая величина.
Следовательно, монокулярное восприятие положения объекта в пространстве
не исключает, но предполагает бинокулярный характер восприятия пространства.
Вопрос заключается во взаимодействии монокулярного и бинокулярного механиз-
мов в восприятии пространства и в той своеобразной роли, которую выполняет мо-
нокулярный
механизм в бинокулярном восприятии пространства.
Дело заключается в том, что монокулярные взаимодействия в бинокулярном
восприятии пространства носят сложный и противоречивый характер, о чем свиде-
тельствует особенно оптико-локализационная асимметрия, являющаяся важней-
шим механизмом прицельной способности глаза.
Из практики измерительного дела (например, геодезической) и пространствен-
ного ориентирования (стрельбы в цель, пилотирования и т.д.) хорошо известно, что
во взаимодействии
обоих глаз обнаруживается неравенство - один из них оказыва-
ется в большинстве случаев ведущим. Бинокулярные показания в определении точ-
ного положения объекта в пространстве совпадают в большинстве случаев с пока-
занием того или иного "ведущего" глаза.
Несмотря на то, что этот вопрос основательно изучался (особенно в работах
А.Г. Литинского), в нем все же сохраняется множество неясных сторон как в отно-
шении генезиса, так и в отношении центрального механизма этого явления.
Особенно
важно выяснение связей, имеющихся между этим явлением в зрении
и в других сферах восприятия, а также движения. Представляется существенным
выяснить соотношение факта ведущего глаза с индивидуально-типическими осо-
бенностями зрения вообще, как, например, с явлениями асимметрии в восприятии
глубины, в поле зрения, в восприятии формы и т.д.
Настоящая статья излагает часть нашего исследования, посвященного моноку-
лярной локализации объекта и динамического соотношения с этим явлением других
феноменов
оптико-пространственной асимметрии.
Нами были первоначально1 установлены особенности монокулярного зрения в
В руководимом в то время нами отделе психологии Института мозга им. A.M. Бехтерева.
88
различных пространственно-различительных функциях. Здесь мы ограничимся экс-
периментальными данными относительно локализации малой величины в про-
странстве.
Методика эксперимента, разработанная нами для этой цели, состояла в следую-
щем: испытуемый находился на расстоянии 5 м от экспериментального объекта
(вертикальной черной полоски на белой доске). Перед испытуемым непосредствен-
но находилась металлическая стрелка, передвигаемая экспериментатором
по изме-
рительной шкале, скрытой от испытуемого. Стрелка устанавливалась каждый раз
по указанию испытуемого, причем о показаниях шкалы испытуемому ничего не
могло быть известно.
Стрелка устанавливалась таким образом, что субъективно совпадала с черной
полоской на доске ("накладывалась на нее"). Подобная операция производилась в
среднем шестнадцать раз с таким расчетом, чтобы бинокулярных показаний было
восемь и монокулярных по 4 показания. Порядок показаний был таков2: Б, Мп, Б,
Мл;
Б, Мп, Б, Мл; Б, Мп, Б. Мл; Б, Мп, Б, Мл. Испытуемых было 65 человек, об-
щих показаний - 1040.
С целью проверки постоянства стойкости индивидуально-типических особен-
ностей локализационной функции зрительно-пространственного различения была
выделена группа испытуемых для повторного (спустя год) эксперимента. В этой
контрольной группе имелось 15 испытуемых с общим числом показаний 224.
Таким образом, общее число показаний в проведенном нами эксперименте равня-
лось 1264.
Экспериментальные
данные обнаруживают четкие типологические различия в
отношении локализации малой величины.
Имеется, как уже установлено в изучении этого вопроса, три типических груп-
пы: а) симметрия в пространственном различении локализации малой величины за
счет равномерного соотношения обоих глаз, б) пространственная асимметрия за
счет "ведущего" правого глаза, в) левосторонняя асимметрия за счет левого "веду-
щего глаза" в пространственном определении малой величины.
Соотношение трех указанных
типологических групп таково: асимметрия обоих
видов встречается в 74% случаев, симметрия в 26% случаев3.
Среди асимметрических типовых особенностей чаще встречается правосторон-
няя асимметрия (40%), несколько реже левосторонняя (34%).
В контрольном эксперименте мы стремились выяснить, как было указано, стой-
кость индивидуально-типических проявлений в отношении локализации объекта в
пространстве.
Повторные (спустя год) опыты показали очень значительную стойкость этих
типических
особенностей. В 80% случаев полностью были воспроизведены совпада-
ющие с ранее установленными данными локализационные величины.
В 20% были отмечены типологические изменения, притом весьма резкие. Эти
случаи, представляющие собой исключения из общего правила, заслуживают специ-
ального понимания.
Испыт. М. ранее (1940 г.) дала типичную картину для симметричного распозна-
вания положения объекта. В контрольном эксперименте испыт. М. обнаруживает,
напротив, типичную картину левосторонней
асимметрии.
Испыт. К., в основном (1940 г.) эксперименте давшая показания симметрическо-
2 В последующем для краткости будем обозначать бинокулярное показание как "Б", монокулярно-пра-
вое "Мп", монокулярно-левое "Мл".
3 Интересно отметить, что подобное количественное соотношение устанавливалось нами дважды. Спус-
тя год на 35 испытуемых мы констатировали указанное распределение экспериментальных случаев и в
текущем исследовании на 65 объектах должны были отметить данное распределение
испытуемых по
типам локализационно-пространственного различения. Очевидно, этот факт может послужить свиде-
тельством в пользу общего представления о наибольшей частоте случаев зрительно-пространственных
асимметрий по сравнению с симметрической локализацией.
89
го характера, в контрольном эксперименте проявляет себя в правосторонней асим-
метрии пространственного различения положения объекта.
Наконец, испыт. Д., в основном эксперименте охарактеризованная как право-
сторонний асимметричный тип, в контрольном эксперименте дает резкий сдвиг в
сторону симметрии.
Естественно, что, поскольку общим правилом является сохранение и констант-
ность пространственно-локализационных типических особенностей, нас заинтере-
совала
причина этих разноречивых исключений.
Офтальмологическое исследование, произведенное по нашей просьбе консуль-
тантом Ленинградского института глазных болезней доктором Е.Ф. Климовичем,
дает возможность ответить на вопрос о причинах сдвигов.
Офтальмологическая диагностика засвидетельствовала во всех трех случаях
резкий астигматизм. При этом для испыт. Д. и К. характерен миопический астигма-
тизм, для испыт. М. - гиперметропический астигматизм. Этот факт заставляет ду-
мать, что нарушение
константности пространственно-локализационного различе-
ния связано с известным патологическим состоянием.
Тем больший интерес представляет анализ подавляющего числа случаев кон-
стантного характера.
Сравнительный анализ этого подавляющего большинства данных заставляет
обратить внимание на наиболее характерный факт в локализации величины, а
именно - бинокулярные и монокулярные смещения воспринимаемых объектов при
симметрии, право- и левосторонней асимметрии.
Так, следует отметить,
что отклонение монокулярных показаний от средней
величины (установленных при общей предварительной обработке данных основ-
ной группы) при симметрии равно всего лишь 1,1 см; в то время как бинокуляр-
ные отклонения при правосторонней асимметрии достигают 2,9 см, показания би-
нокулярного определения величины при левосторонней асимметрии достигают
3,0 см.
Таким образом, бинокулярные показания при симметрии пространственного
различения достоверны почти в три раза более тех же показании
при асимметрии.
Для бинокулярных показаний при право- и левосторонней асимметрии характер-
на исключительная лабильность, так как после каждой монокулярной операции
бинокулярное определение в этих случаях меняет свою количественную характе-
ристику.
В подавляющем большинстве случаев (74%), как видим, более эффективно и
достоверно (в смысле отражения действительного положения экспериментального
объекта) монокулярное определение.
Несомненный интерес представляют наиболее типичные
случаи симметрии,
как, например, испыт. А4 (приводим протокол эксперимента).
Б
- 9
Б
- 9,1
Б
- 9
Мп
- 12
среднее 9,2
Мп
- 11,5
среднее 9,4
Мп
- 11,8
среднее 9,4
Мл
- 6,5
Мл
- 7,6
Мл
- 7,4
Б
- 8,8
Мп
- 10,9
среднее 9,2
Мл
- 7,9 л
Бинокулярные показания в этом случае не совпадают ни с каким отдельным мо-
нокулярным показанием, а являются как бы средней арифметической величиной,
4
Повторение показаний бинокулярного зрения в данном случае в пределах отдельного задания нами ис-
ключается вследствие их адаптационного значения.
90
получающейся в результате сложения и деления обоих монокулярных показаний.
Аналогичные данные можно привести и из протокола испытуемого Г.
Б
- 6
Б
- 4
Б
- 4
Мп
- 8,2
среднее 7,5 Мп
- 8,3
среднее 95,1
Мп
- 7,4
среднее 4,8
Мл
- 8,3
Мл
- 3
Мл
- 3,1
Б
- 4,5
Мп
- 7,4
среднее 5,1
Мл
- 3,4
И в этом случае типичной симметрии бинокулярные показания колеблются
ме-
жду монокулярными определениями, не совпадая ни с одним из них, а как бы поды-
тоживая их приблизительно по типу средней.
Для того чтобы уяснить картину, складывающуюся в случае симметричного
распознавания величины, приведем два типичных случая из типологической группы
право- и левосторонней асимметрии.
Испытуемый 3.
Б - 22
Б - 17,5
Б - 17,5
Б - 17,5
Мп - 22
Мп - 22
Мп - 22
Мп - 22
Мл - 17.5
Б - 22
Б - 22
Б - 22
Мл - 17,5
Мл
- 17,5
Мл - 17,5
Как видим, бинокулярные показания в этом случае неустойчивы и носят адап-
тационный характер (зависимы от предшествующего монокулярного показания).
Точный, закономерно повторяющийся, достоверный характер носят показания Мп,
с которыми совпадают первоначальные показания бинокулярного зрения.
Аналогичную картину, но с противоположной стороны, мы встречаем в типич-
ном случае левосторонней асимметрии.
Испытуемый И.
Б - 8,5
Б - 8,5
Мп - 12.8
Мп - 13.1
Б
- 13
Б - 13
Мл - 8,5
Мл - 8,5 и т.д.
В этом случае бинокулярные показания вновь совпадают с ведущим, т.е. левым
глазом, который постоянно дает точные и достоверные показания. Бинокулярные
определения, первоначально совпадающие с левосторонними показаниями, затем
изменяются в результате адаптации к монокулярным показаниям.
Этих примеров достаточно для подтверждения нашего наблюдения относитель-
но коренного изменения характера бинокулярных и монокулярных показаний при
пространственно-локализационной
симметрии и асимметрии.
Естественно, что возникает вопрос: поскольку типологические различия в про-
странственном зрительном различении несомненны, возможно ли установить, с чем
связано образование этих типологических особенностей?
Наиболее основательным предположением является допущение обусловленно-
сти зрительной симметрии и асимметрии характерными особенностями остроты
зрения. С целью проверить это предположение были использованы диагностиче-
ские данные доктора Е.Ф. Климовича.
Ниже мы приводим сопоставление диагно-
стических и наших экспериментальных данных.
В группе зрительной симметрии мы, действительно, встречаемся с основатель-
ностью предположения о связи изучаемых нами явлений с общим функциональным
состоянием органа зрения. Большинство "симметриков" (88%) характеризуется в
этом смысле положительно. Среди них встречаются случаи одинаковой дальнозор-
91
кости и близорукости на оба глаза, наконец, астигматизма, о чем речь шла раньше.
Лишь в 12% имеются различия между правым и левым глазом (миопия левого, эм-
метропия правого глаза). Задачей дальнейшего исследования является дифферен-
циальный анализ различных причин этого общего для большинства "симметриков"
факта. Для наших целей в настоящей работе достаточно установить самый факт
связи пространственно-локализационной симметрии с равномерно-двусторонним
функциональным
состоянием зрительного аппарата. Важно отметить, в свою оче-
редь, что чаще всего встречается связь пространственно-локализационной симмет-
рии с равномерно-двусторонней дальнозоркостью (55% случаев).
Еще более существенно установить отношения между пространственно локали-
зационной асимметрией и функциональным состоянием монокулярного аппарата.
Обратимся с этой целью к диагностическим характеристикам лиц, отнесенных
нами к типу правосторонней и зрительной асимметрии. Прежде всего можно
и здесь
отметить относительную (но значительно меньшую) связь пространственно-лока-
лизационного распознавания с остротой зрения. Так, например, среди правосторон-
них "асимметриков" отмечена в 47% большая острота зрения правого глаза. Одна-
ко положение очень осложняется тем, что во всех остальных случаях (53%), напро-
тив, показано полное отсутствие какой-либо асимметрии в остроте зрения. Напро-
тив, в число этих 53% случаев входят равномерная двусторонняя дальнозоркость и
двусторонняя
близорукость и имеется даже один случай астигматизма.
Таким образом, данные этой типологической группы показывают, что моноку-
лярно различная острота зрения является лишь одной из причин образования про-
странственно-локализационной асимметрии. Очевидно, есть более сложные и глу-
бокие причины, определение которых имеет принципиальное значение для всей
теории зрительно-пространственного различения.
В существовании более сложных опосредовании генезиса зрительно-простран-
ственно-локализационной
зрительной асимметрии убеждают нас факты, относящи-
еся к группе левосторонней асимметрии.
Совпадает острота зрения, большая на левый глаз, с пространственно-локали-
зационной асимметрией всего лишь в 15%. В 70% случаев отмечается равносторон-
нее функциональное состояние обоих глаз, а в 15% (т.е. в таком же точно соотно-
шении, как при совпадении большей остроты левого глаза с левосторонней локали-
зационной асимметрией) отмечается даже большая острота правого глаза при рез-
ко выраженной
левосторонности в пространственной локализации объекта.
Эти данные убеждают нас вновь в том, что функциональное состояние оптиче-
ского аппарата зрения не только не является единственной причиной образования
локализационной симметрии и асимметрии, но, вероятно, не является даже и наибо-
лее ведущей из ряда причин, обусловливающих это явление пространственного раз-
личения.
Имеются предположения относительно связи зрительной симметрии и асиммет-
рии с моторным развитием, в особенности
- с преобладанием правой и левой руки в
моторных операциях. Опрос испытуемых и предварительные наблюдения за их мо-
торикой показывают, что в ряде случаев прямой корреляции между зрительной сен-
сорикой и моторикой нет.
Так, например, исп. 3., обнаруживший типичные признаки правосторонней
асимметрии в пространственном зрительном различении, указывает, что "в детстве
была выявлена резко выраженная леворукость. Первоначально даже привязывали
левую руку для того, чтобы приучить к действию
правую. Даже будучи взрослым,
ощущал эту леворукость (хотя приучился в основном работать правой рукой). На-
пример, на службе в Красной Армии в артиллерии, у орудия работал быстрее всех,
оперируя одинаково хорошо двумя руками и тем ускоряя процесс работы". На пра-
ктическом опыте убедился в том, что в зрении преобладает правая сторона. Мотор-
ные операции в настоящее время совершаются правой рукой, но левая рука весьма
оперативна и сохраняет черты своих генетических особенностей.
92
Характерен другой случай из противоположной группы левосторонности в зре-
нии. Так, исп. Б. показывает, что в моторике наблюдается резкая праворукость.
"Когда была ранена правая рука, левая рука была совершенно беспомощна, не мог-
ла компенсировать рабочие операции". Наблюдения подтверждают типичную пра-
ворукость при наличии типичной левосторонности в зрительно-пространственном
различении.
С целью экспериментальной проверки факта совпадения или
противоречия и
моторно-кинестетической асимметрии по нашей просьбе Л.А. Шифман исследовал
гаптические (особенно кинестетические) особенности обеих рук у некоторых наших
испытуемых (в количестве восьми человек). Предварительный анализ данных это-
го исследования показывает, что при определении объемной величины (плотности)
предмета на ощупь, т.е. гаптически, разница между обеими руками менее значи-
тельна, нежели при такой же операции, осуществляемой посредством технического
приема
"протокола", выявляющего весьма эффективно ведущую руку.
Сопоставление наших данных с экспериментальными определениями
Л.А. Шифмана подтверждает наше предположение об отсутствии прямой причин-
ной связи между зрительной и моторной асимметрией и, во всяком случае, не позво-
ляет такую связь, если она и имеется в отдельных случаях, превращать в некий об-
щий закон.
Так, например, в подобранной нами группе левосторонних "асимметриков" в
пространственно-локализационной функции зрения
оказалось лишь 25% от общего
числа случаев моторной левосторонности, а в 75% - моторной правосторонности.
Экспериментальное исследование кинестезии обеих рук показало известное расхо-
ждение между моторикой и кинестезией. Так, среди моторных "правшей" из числа
наших левосторонних асимметриков 60% обнаруживают большую точность кине-
стезии левой, а не правой руки, хотя эти лица оперируют преимущественно (в ос-
новных трудовых действиях) правой рукой.
Лишь 20% обнаруживают противоположные
данные, т.е. при левосторонней
зрительной асимметрии правосторонняя кинестезия, и в 20% обнаруживается пол-
ное равенство остроты кинестезии обеих рук.
Мы не имеем возможности в настоящей работе подробнее проанализировать
все возможные сопоставления и в остальных случаях. Приведенное нами имеет це-
лью показать, что предположение о причинной связи зрительной асимметрии с мо-
торной не подтверждается как общее правило в нашем исследовании. Вместе с тем
приведенные нами данные о том,
что моторика и кинестезия далеко не всегда сов-
падают, прямо указывают на то, что со зрительной, т.е. чувствительной асимметри-
ей, скорее связана, и притом весьма непосредственно, не моторная асимметрия, а
своеобразная чувствительная же асимметрия, обусловленная моторикой, т.е. асим-
метрия кинестезии рук.
Понятно, что этот вопрос требует специального и точного экспериментального
изучения, но совершенно ясно, что материала для предположения о противоречии
между моторикой и сенсорно-зрительной
симметрией и асимметрией уже достаточ-
но. Таким образом, невозможно объяснить преобладание одной из сторон в зрении
или равностороннее распознавание величины моторикой, как основной причиной.
Предварительные данные нашего исследования позволяют думать, что опреде-
ляющей является интрасенсорная пространственная различительная связь, а не сен-
сорно-моторная в той ее непосредственной форме, на которую обычно указывает-
ся. Особенно интересны в этом отношении имеющиеся у нас предварительные
дан-
ные относительно типичной левосторонности в зрительном пространственном раз-
личении. Из всех левосторонних типических случаев в нашей основной группе боль-
ше половины (56%) характерны тем, что левосторонность проявляется не только в
зрении, но и в слухе, а также в обонянии.
Так, например, испытуемый В. (типичное преобладание левого глаза в про-
странственном различении) показывает, что при определении местонахождения
93
звука лучше различает левое ухо, нежели правое. При определении запаха чаще
пользуется левой ноздрей, нежели правой. Исп. К. еще раньше установила, что ве-
дущим глазом у нее является левый. В слухе подобное явление не отмечается, но в
обонянии отмечается резкое превосходство левой стороны над правой. Аналогич-
ные данные имеются в случае В., представляющем наиболее типичный пример ле-
восторонности в зрении. В своих показаниях исп. В. говорит, что
«обычно на рас-
стоянии смотрю бинокулярно, но в случае необходимости предпочитаю левый глаз.
Степень близорукости совершенно одинакова. Но, например, в микроскоп совер-
шенно неспособен смотреть правым глазом. Резко выраженная праворукость, но в
отношении зрения резко выраженное "левоглазие". Нужно иметь в виду, что у ме-
ня полная потеря слуха на правое ухо (между 1-1 1/2 годами жизни). Пользуюсь лишь
левой стороной в слухе (причем замечается относительная компенсация - Б.А.); за-
мечается,
что при обонянии предпочитаю пользоваться левой стороной».
Противоположные показания можно было бы привести относительно право-
сторонности пространственного зрения и соответствующего ему явления правосто-
ронности в слухе и обонянии. Точное количественное определение этих сенсорных
связей нами будет установлено в дальнейшем, но предположение о существовании
определенной качественной связи между правосторонним и левосторонним разви-
тием параллельно в зрении, слухе, обонянии можно высказать
уже сейчас. Очевид-
но, что скорее можно предполагать связь в симметрическом и асимметрическом
развитии между различными сенсорными механизмами, нежели между сенсорными
и моторными механизмами, что, в частности, объясняет и данные о соотношении
асимметрии в зрении, кинестезии, на что указывалось выше.
Возможное объяснение связи пространственных функций зрения, слуха, обоня-
ния заключено уже в самом понимании зрения, слуха и обоняния, как основных дис-
тантных видов чувствительности.
Естественно, что эти дистантные функции, разли-
чающие качества предметов на расстоянии, включают определенные локализации
этих качеств.
Возможно, что сенсорные дистантные функции в известных случаях могут при-
обрести некоторую общность симметрического или асимметрического развития.
Как известно из учения Ч.С. Шеррингтона о дистантных органах чувств, они яв-
ляются важнейшими факторами развития головного мозга, и особенно его высших
отделов. Интересно, однако, отметить, что сам Ч.С.
Шеррингтон, равно как и его
последователи, не связывал дистантность некоторых экстероцепторов и их обяза-
тельную парность, вполне аналогично симметричной структуре больших полуша-
рий головного мозга.
Можно высказать предположение, что явления интрасенсорной асимметрии
(правосторонней и левосторонней) и симметрии имеют центральное происхождение
и поэтому раскрывают какой-то существенный кортикальный механизм этой ин-
терсенсорной связи5, т.е. отражают взаимодействие правого и левого
полушария го-
ловного мозга.
Типология пространственного различения дистантных органов чувств при та-
кой постановке вопроса становится частью проблемы типологии пространственной
ориентации функциональной системы обоих полушарий. Диалектика взаимоотно-
шений органов чувств и коры головного мозга такова, что в генетической основе
преобладания одной из гемисфер в пространственном различении может находить-
ся особое развитие одного из дистантных органов чувств. Можно высказать предпо-
ложение
в отношении человеческого развития, что зрение играет определяющую
роль в генетическом формировании типических особенностей всей функциональ-
ной системы пространственного различения. Другие дистантные органы, возможно,
субординируются предметной деятельностью пространственного различения глаза.
5 См. об этом нашу работу "Индивидуальные различия чувствительности" (журн. "Невропатология и пси-
хиатрия", 1941, № 3).
94
Явление зрительно-пространственного различения опосредствовано весьма
сложными как периферическими, так и, особенно, центральными факторами, опре-
деляющими симметрию и асимметрию и в других дистантных рецепциях.
Нам представлялось интересным, в целях более глубокого анализа, установить
связь пространственной локализации зрительно-воспринимаемого объекта с други-
ми явлениями пространственного различения в зрении. С этой целью у наших испы-
туемых
было исследовано поле зрения (по периметрической методике). Получен-
ный материал весьма значителен количественно и сложен качественно, что делает
невозможным его использовать полностью в данной работе. В 45 периметрических
опытах нами получено 1128 показаний как бинокулярных, так и монокулярных во
всех основных пространственных координатах.
Из предварительных данных обращает на себя внимание факт совпадения в 43%
случаев большего бинокулярного поля зрения в левую сторону у левосторонних
асимметриков,
в 48% - большего поля зрения (бинокулярно), в правую сторону при
правосторонней асимметрии. Важно отметить, что эти случаи совпадения падают на
наиболее резкие и типичные случаи пространственной зрительной асимметрии.
Важным представляется в этом отношении существенный факт, а именно - соотно-
шение монокулярного поля зрения и противоположного направления движения
объекта. Имеются случаи, особо проверенные нами, которые дают возможность
ожидать именно здесь интересных результатов. Так,
например, исп. Д. (правосто-
ронняя асимметрия) представляет собой типичный пример в этом отношении. При
бинокулярных показаниях поля зрения в правую и левую сторону оказывались поч-
ти равными, и, таким образом, влияние зрительно-локализационной асимметрии
здесь еще никак не сказалось. Иное обнаруживается при монокулярных определе-
ниях противоположного глазу поля. Так, например, при монокулярном восприятии
левым глазом Д., являющийся типичным правосторонним асимметриком, дает сле-
дующую
значительную разницу в объеме поля зрения: разница в направлениях при
монокулярном восприятии левым глазом равна 25° относительно к правому глазу.
Разительно иную картину представляют в этом же случае монокулярные определе-
ния при ведущем правом глазе, где многократная проверка должна была подтвер-
дить тот факт, что и в правом, и в левом направлении поле зрения одинаково и рав-
но 60°, не обнаруживая разницы в левом и правом направлении. Возможны, таким
образом, случаи прямого и очень
значительного влияния локализационной асим-
метрии, т.е. ведущего в пространственно-локализационной функции глаза, на объ-
емную характеристику поля зрения.
Аналогичные факты мы встречаем и в отношении левосторонней асимметрии
и ее влияния на динамику поля зрения. Так, исп. В. при равных бинокулярных пока-
заниях в правом и левом направлениях дает ведущим, левым глазом при монокуляр-
ном восприятии поля зрения в правую сторону показание, равное 75°, в то время как
правый глаз в левую
сторону дает величину поля зрения всего лишь 45°.
Таким образом, наиболее типичным для проведения зрительной пространствен-
но-локализационной асимметрии в поле зрения нужно признать монокулярные оп-
ределения противоположной глазу стороны.
В этом же направлении представляют дифференциальный интерес монокуляр-
ные определения верхнего и нижнего направления, и особенно в величинах 120° и
60° противоположной глазу стороны. И здесь, как это будет показано в специаль-
ной работе, удалось
столкнуться с определенной, если не всеобщей, во всяком слу-
чае значительно повторяющейся зависимостью монокулярного поля зрения от про-
странственно-локализационной асимметрии.
Нам представляется вполне объяснимой связь пространственно-локализацион-
ной асимметрии и динамики поля зрения, если принять во внимание высказанное ра-
нее соображение о центральном происхождении этой асимметрии.
95
ПРОБЛЕМА ПАРНОЙ РАБОТЫ
БОЛЬШИХ ПОЛУШАРИЙ В УЧЕНИИ И.П. ПАВЛОВА
И ПСИХОЛОГИЯ
И.П. Павлов создал цельное материалистическое учение о высшей нервной де-
ятельности. Основные принципы учения И.П. Павлова (детерминизм, единство ана-
лиза и синтеза, приуроченность динамики к структуре) являются последовательны-
ми принципами материалистической философии. Теория и метод условных рефле-
ксов объективно раскрыли рефлекторную природу сознания как свойства
и проду-
кта человеческого мозга, отражающего внешний мир.
Критика И.П. Павловым адетерминистического способа мышления психологов
является воинствующей материалистической критикой субъективно-идеалистиче-
ского понимания сознания.
Критика И.П. Павловым идеалистической психологии имеет огромное значе-
ние для преодоления влияния идеализма и метафизики в нашей советской психоло-
гической науке.
Игнорирование рефлекторной природы мышления, сознания было одним из
проявлений борьбы
идеализма с материализмом в психологии. Известно, что про-
тив сеченовской рефлекторной теории боролись Кавелин, Остроумов, Радлов и дру-
гие психологи-идеалисты. Еще более острые формы борьба приобрела против пав-
ловской рефлекторной теории, которая является продолжением и развитием сече-
новской теории и вместе с тем новой, высшей ступенью физиологии головного моз-
га. Учение И.П. Павлова - великий вклад в естественно-научные основы диалекти-
ческого материализма.
Марксистско-ленинская
психология требует последовательного осуществления
принципов павловской рефлекторной теории в области психологии на незыблемой
основе диалектического и исторического материализма.
В настоящей статье мы останавливаемся только на одном из вопросов, имею-
щем, как нам представляется, некоторое значение для перестройки психологии на
основе павловского учения - на вопросе о парной работе больших полушарий.
I
В 1923 г. И.П. Павлов опубликовал небольшую статью "Один из очередных во-
просов
физиологии больших полушарий", посвященную проблеме парной работы
больших полушарий головного мозга. Важнейшее значение этой работы И.П. Пав-
лова для естествознания и психологии может быть правильно понято и оценено
только в связи с общим развитием учения об условных рефлексах.
Вопрос о парной работе больших полушарий не сводился для И.П. Павлова к
выяснению отношений между физиологией и анатомией больших полушарий. В по-
становке этой проблемы принцип приуроченности функций к конструкции
больших
полушарий неразрывно связан с другими принципами павловского учения, прежде
всего с принципом детерминизма, определившим постановку вопроса об особенно-
стях парной работы больших полушарий.
И.П. Павлов писал о своей работе "Главнейшие законы деятельности централь-
ной нервной системы" следующее:
"...Вся суть изучения рефлекторного механизма, составляющего фундамент
центральной нервной деятельности, сводится на пространственные отношения, на
96
определение путей, по которым распространяется и собирается раздражение.
Тогда совершенно понятно, что вероятность вполне овладеть предметом сущест-
вует только для тех понятий в этой области, которые характеризуются как поня-
тия пространственные. Вот почему ясной должна представляться мысль, что нель-
зя с психологическими понятиями, которые по существу дела непространственны,
проникнуть в механизм этих отношений"1. И.П. Павлов связывал эту проблему
пространственных
отношений в рефлекторном механизме с взаимоотношением
"двух основных законов центральной нервной деятельности: закона иррадиирова-
ния и закона концентрирования раздражения"2. И.П. Павлов подчеркивал "всю
силу и правду" учения о высшей нервной деятельности, которое имеет дело толь-
ко с объективными фактами, т.е. "с фактами, существующими во времени и про-
странстве"3.
В "непространственности" субъективно-психологического мышления И.П. Па-
влов видел проявление индетерминизма идеалистической
психологии. "Пространст-
венность" новых физиологических понятий подчеркивалась как необходимый мо-
мент материалистического, детерминистического понимания высшей нервной дея-
тельности в ее зависимости от условий внешней среды.
Известно, что диалектический материализм считает пространство и время ос-
новными формами существования движущейся материи. Материя, в том числе и
особенно высокоорганизованная материя - мозг, движется, развивается по опреде-
ленным законам. Формы движения
нервных процессов, открытые И.П. Павловым,
и есть формы движения этой высокоорганизованной материи - мозга. Это откры-
тие является капитальным вкладом русского естествознания в марксистско-ленин-
ский философский материализм.
Нет нужды доказывать, что выяснение временно-пространственного характера
движения нервных процессов было для И.П. Павлова неразрывно связано с уясне-
нием материальной природы этих процессов, обусловленных сложным воздействи-
ем внешней среды на животный организм.
В своих классических труда И.П. Павлов
развивал идею материальности сложнейших процессов нервной деятельности, су-
ществующих во времени и пространстве.
Пространственность основных физиологических законов неразрывно связыва-
ется И.П. Павловым с коренными фактами условно-рефлекторной зависимости ор-
ганизма от внешней среды, с пространственными и временными связями материаль-
ного мира.
Еще в работе "Экспериментальная психология и психопатология на живот-
ных" (1903) И.П. Павлов
обратил внимание на то, что "в физиологических опытах
раздражают животное существенные, безусловные свойства предмета по отноше-
нию к физиологической роли слюны. При психических опытах животное раздра-
жают не существенные для работы слюнных желез или даже совсем случайные
свойства внешних предметов... В качестве раздражителей слюнных желез в психи-
ческих опытах являются не только свойства предметов, несущественные для рабо-
ты желез, но и решительно вся та обстановка, среди которой
являются эти предме-
ты или с которыми они так или иначе связываются в действительности... связь
предметов, раздражающих слюнные железы, становится все отдаленней и тонь-
ше. Нет сомнения, что мы имеем здесь перед собой факт дальнейшего приспособ-
ления"4.
Великая историческая заслуга И.П. Павлова заключается в том, что ему сразу
же удалось преодолеть кажущуюся противоположность "физиологического" и
"психического" опыта животных. Уже в 1903 г. он утверждал, что в основе всех пси-
1
И.П. Павлов. Полное собр. соч. 2-е изд. М., 1951. Т. 3, кн. 1. С. 207.
2 Там же.
3 Там же.
4 Там же. С. 29.
97
хических опытов лежит все тот же рефлекс "как основной и самый общий меха-
низм". "...Все дело только в большем числе условий, влияющих на результат психи-
ческого опыта сравнительно с физиологическим. Это будет, таким образом, услов-
ный рефлекс"5.
Как "физиологический", так и "психический" (в старом смысле) опыт животно-
го имеет общий механизм рефлекторной деятельности. Понимание условного реф-
лекса как временной связи организма с предметами
внешнего мира позволило
И.П. Павлову не только раскрыть рефлекторный характер психической деятельно-
сти головного мозга, но и его биологическую роль в изощренности приспособления,
в установлении более тонкого соответствия деятельности организма окружающим
внешним условиям.
В 1906 г. И.П. Павлов делает дальнейший шаг в определении природы условных
рефлексов и задач естественно-научного изучения так называемой душевной дея-
тельности животных. Он формулирует эти задачи так: "Перед
нами в виде условных
раздражителей обширнейшая, объективно констатируемая область ориентирова-
ния животного в окружающем мире, и физиолог может и должен... получить зако-
ны этого ориентирования"6.
В 1909 г. в знаменитой речи "Естествознание и мозг" И.П. Павлов развивает
свои идеи о временных связях. Рассматривая эволюцию пищевого обмена (в качест-
ве "живого примера"), он подчеркивает: "На низших ступенях животного мира
только непосредственное прикосновение пищи к животному организму
или, наобо-
рот, организма к пище главнейшим образом ведет к пищевому обмену. На более вы-
сших ступенях эти отношения становятся многочисленнее и отдаленнее. Теперь за-
пахи, звуки и картины направляют животных, уже в широких районах окружающе-
го мира, на пищевое вещество... Таким образом, бесчисленные, разнообразные и
отдаленные внешние агенты являются как бы сигналами пищевого вещества, на-
правляют высших животных на захватывание его, двигают их на осуществление пи-
щевой связи
с внешним миром. Рука об руку с этим разнообразием и с этой отдален-
ностью идет смена постоянной связи внешних агентов с организмом на временную,
так как, во-первых, отдаленные связи есть по существу временные меняющиеся свя-
зи, а во-вторых, по своей многочисленности и не могли бы уместиться в виде посто-
янных связей ни в каких самых объемистых аппаратах. Данный пищевой объект мо-
жет находиться то в одном, то в другом месте, сопровождаться, следовательно, то
одними, то другими явлениями,
входить элементом то в одну, то в другую систему
внешнего мира"7.
И.П. Павлов категорически формулирует положение "о невозможности для от-
даленных связей быть постоянными"8.
Особое внимание следует обратить на то, что И.П. Павлов обнаружил внутрен-
нюю взаимозависимость между разнообразием и отдаленностью внешних агентов,
с одной стороны, и сменой постоянных связей на временные, с другой. Ориентиро-
вание животного организма посредством временных связей бесконечно расширяет
пространственные
условия жизнедеятельности сложного животного организма и
человека. Приспособление к отдаленным во времени и пространстве разнообраз-
ным материальным условиям существования организма есть один из существенных
биологических признаков временных связей. Иррадиация и концентрация нервных
процессов, конкретная картина корковой мозаики определяется условиями взаимо-
действия организма со средой, в том числе и с пространственными условиями его су-
ществования во внешней среде.
5 Там же.
С. 30.
6 Там же. С. 80-81.
7 Там же. С. 117.
8 Там же.
98
II
Постановка И.П. Павловым проблемы парной работы больших полушарий как
очередной проблемы физиологии больших полушарий имела предысторию в об-
щем ходе развития учения о временных связях и в специальных поисках условий ир-
радиации и концентрации возбуждения и торможения в коре головного мозга.
Уже в первое десятилетие учения об условных рефлексах был установлен "ка-
питальный пункт" - закон иррадиации раздражения и закон концентрации раздра-
жения
в их взаимосвязи, причем И.П. Павлов подчеркивал "пространственность"
этих законов. В 1922 г. И.П. Павлов сформулировал подобные законы в отноше-
нии внутреннего торможения. Внутреннее торможение - распространяющийся в
массе мозга процесс, для которого затем обязательно "концентрирование в про-
странстве"9.
"На коже можно даже с точностью проследить, - писал И.П. Павлов, - как да-
леко и с какой скоростью оно сперва иррадиирует, а затем концентрируется, сосре-
доточивается в исходном
пункте"10.
В 1923 г. И.П. Павлов писал в статье "Характеристика корковой массы боль-
ших полушарий с точки зрения изменения возбудимости ее отдельных пунктов", что
"перед физиологом стоит колоссальная задача объяснить себе функционирование
корковой массы больших полушарий"11. Изучение условных рефлексов как "специ-
альной функции этих полушарий" позволило И.П. Павлову дать классическую ха-
рактеристику корковой массы с точки зрения изменения возбудимости ее отдель-
ных пунктов. В
этой работе И.П. Павлов четко формулирует, что индуцирование
возбуждения тормозным процессом, а также обратное индуцирование раздражи-
тельного процесса усиливает тормоз. Открытие положительной и отрицательной
взаимной индукции нервных процессов позволило И.П. Павлову в 1923 г. сформу-
лировать важнейшее положение. "Существование положительной и отрицательной
фазы индукции... способствует тонкости и точности разграничения друг от друга
образуемых в коре, в течение индивидуального существования,
положительно и от-
рицательно возбудимых пунктов, а к этому в значительной своей части и сводится
целесообразная, в интересах сохранения организма как отдельной системы в окру-
жающей среде, постоянная деятельность органа тончайших связей животного с
внешним миром - больших полушарий"12.
Имея в виду эту систему взаимной индукции нервных процессов, условий их ир-
радиации и концентрации, и следует рассматривать постановку И.П. Павловым про-
блемы парной работы больших полушарий.
"Один
из очередных вопросов теперь нарождающейся строго объективной фи-
зиологии больших полушарий, - писал Павлов, - есть вопрос относительно парно-
сти больших полушарий. Что значит эта парность? Как понимать, как представлять
себе одновременную деятельность больших полушарий? Что рассчитано в ней на
замещаемость и что, какие выгоды и излишки, дает постоянная соединенная дея-
тельность обоих полушарий?"13 Ясно, что сформулированные И.П. Павловым по-
ложения имеют огромную важность не только
для физиологии, но и для всего есте-
ствознания, психологии, медицины и педагогики.
И.П. Павлов указал, что известно разделение деятельности между обоими по-
лушариями; но вместе с тем известно и другое, а именно, что после экстирпации од-
ного из полушарий у животных с течением времени работа этого полушария "поч-
ти или даже вполне возмещается работой остающегося"14. Эти противоречивые
9 Там же. С. 285.
10 Там же.
11 Там же. Кн. 2. С. 9.
12 Там же. С. 16-17.
13 Там же.
С. 18.
14 Там же.
99
данные о взаимоотношениях полушарий головного мозга не позволяли естествозна-
нию до Павлова научно объяснить единство структуры и функций полушарий, био-
логическую роль их разделения и взаимодействия.
Применение классического метода условных рефлексов в лабораториях
И.П. Павлова позволило объективно, детерминистически и с исключительной точ-
ностью решить этот труднейший вопрос. Павлов исходил из примечательных опы-
тов Н.И. Красногорского, обобщенных
в его докторской диссертации (1911 г.).
Красногорский впервые наблюдал, а затем и экспериментально проверил тот факт,
что положительные условные рефлексы и отрицательные условные рефлексы
(торможения), "выработанные на коже одной половины животного, точнейшим об-
разом воспроизводятся, повторяются, без малейшей предварительной выработки,
на симметричных местах другой половины тела животного"15.
Чем объясняется такое воспроизведение? Тем, что возбуждение иррадиировало
с одного полушария
на другое, что движение нервных процессов захватывает оба
полушария, хотя первоначально может возникать в одном, т.е. в одной симметрич-
ной половине мозгового конца анализатора (в опытах Красногорского - кожного и
двигательного анализаторов собаки).
"Выгода" совместной работы больших полушарий, как выражался Павлов,
прежде всего в том, что связь их деятельности обеспечивает возможность перено-
са условных рефлексов без всякой дополнительной тренировки с одной стороны
тела на другую.
Этот факт имеет особое значение для психологии. Дело в том, что
подобный перенос временных связей и составляет основной механизм переноса мо-
торных и сенсорных навыков (особенно навыков различения). Благодаря этому ме-
ханизму переноса выработанные навыки как бы "удваиваются", обобщаются в ви-
де целостного действия всего организма, а не изолированного акта одной полови-
ны тела.
Но Павлов не ограничился тем, что характеризовал этот факт как важное и ти-
пичное явление парной работы
больших полушарий. Он привел далее опыты
Г.В. Анрепа, установившего факт так называемой стационарной иррадиации услов-
ного раздражения. И.П. Павлов писал: "Факт состоял в следующем. Если мы сдела-
ем условного раздражителя из кожно-механического раздражения определенного
пункта кожи на одном конце тела, то при первых пробах механического раздраже-
ния других мест кожи также получается условный эффект, тем более слабый, чем
дальше лежит пробно раздражаемый пункт от пункта, на котором
вырабатывался
условный рефлекс. И вот совершенно те же отношения точно воспроизводятся и на
другой стороне"16. В этом И.П. Павлов видел не только подтверждение, но и уточ-
нение ранее наблюдавшегося переноса условных рефлексов одной стороны на дру-
гую (симметричную условно раздражавшейся первоначально).
Постановка и разработка И.П. Павловым и его сотрудниками проблемы парной
работы больших полушарий внесли в естествознание и психологию знание механиз-
ма переноса образуемых и дифференцируемых
связей (с одной стороны тела на дру-
гую). В этом механизме благодаря иррадиации нервных процессов по симметрич-
ным пунктам обоих полушарий скрыта одна из "выгод", по выражению И.П. Пав-
лова, соединенной работы больших полушарий.
Благодаря этой работе индивидуальный опыт "хранится" в обеих половинах
мозга, причем синтетическая деятельность коры обеспечивает относительное от-
влечение от первоначальных точек раздражения на определенной стороне тела, так
как происходит обобщение сигналов
в коре головного мозга независимо от того, на
какой стороне первоначально вырабатывался условный рефлекс.
Мы проследили это при изучении особенностей переноса условного рефлекса у
людей.
15 Там же. С. 19.
16 Там же.
100
В нашей лаборатории при кафедре психологии в Ленинградском университете
имени А.А. Жданова были повторены на человеке опыты изучения переноса ус-
ловных рефлексов с одной стороны тела на другую (по типу опытов Н.И. Красно-
горского). Факт переноса условных рефлексов и их дифференцирования был под-
твержден в отношении светового и кожного анализаторов. В опытах Е.П. Миро-
шиной вырабатывалось условно-рефлекторное повышение остроты зрения одного
глаза,
воспроизводившееся затем (без всякой тренировки) в другом глазу. В опы-
тах А.В. Рыковой условно-рефлекторное повышение кожной чувствительности
одной руки воспроизводилось в форме повышения кожной чувствительности дру-
гой руки. Есть все основания объяснить результаты этих опытов именно так, как
толковал И.П. Павлов факты, добытые в его лаборатории Н.И. Красногорским,
К.М. Быковым и другими, т.е. видеть в них результат парной работы больших по-
лушарий.
Однако при изучении таких явлений
у человека мы обнаружили существенную
особенность - функциональное неравенство переноса условных рефлексов с одной
стороны тела на другую.
В опытах Е.П. Мирошиной и А.В. Рыковой, вырабатывавших условные рефле-
ксы с разных анализаторов, обнаружилось, что величина переноса у разных людей
зависит от степени устойчивости преобладания одного из одноименных рецепторов
над другим, т.е. от того, какой глаз или рука - ведущие. Поскольку рецептор есть
лишь часть анализатора, а функциональное
состояние рецептора определяется ра-
ботой мозгового конца анализатора, законно предположить, что феномен ведущей
стороны парных рецепторов связан с взаимодействием ядерных и рассеянных эле-
ментов мозгового конца анализатора, которые расположены в обоих полушариях
головного мозга. Е.П. Мирошина и А.В. Рыкова проводили серии опытов так, что
изучался перенос образованного на правой стороне условного рефлекса на левую, а
затем (в ответ на другой сходный сигнал) - перенос с левой стороны
на правую.
Оказалось, что для одних испытуемых перенос легче осуществлялся с правой сторо-
ны на левую, для других - с левой на правую. Реже всего встречалось полное равен-
ство величин переноса с одной стороны на другую.
Методом условных рефлексов был подтвержден длительно изучавшийся в на-
шей лаборатории факт функционального неравенства во взаимодействии одно-
именных ощущений. Этот факт установлен и проверен при изучении деятельности
самых различных анализаторов. Явление "ведущего
глаза" было изучено в отноше-
нии монокулярной локализации объектов в пространстве (Б.Г. Ананьев, B.C. Кра-
сотина), монокулярного восприятия глубины (В.А. Мацанова), "ведущего уха" в би-
науральном слухе (М.С. Неймарк), "ведущей руки" в вибрационной чувствительно-
сти (Д.А. Ставровой), в активном осязании (А.В. Идельсон, Б.Ф. Ломов, Г.Е. Трегу-
бова и др.), ведущей стороны в обонянии (Лейберг) и т.д. Функциональное неравен-
ство в деятельности одноименных органов чувств выступало закономерно
лишь в
условиях пространственной дифференцировки, что представляет особый интерес,
как будет ясно из последующего изложения рассматриваемого вопроса.
III
Дальнейшая разработка поставленных И.П. Павловым вопросов была преиму-
щественно осуществлена К.М. Быковым. Уже в 1923 г. И.П. Павлов писал: "В на-
стоящее время к этим фактам (Н.И. Красногорского и Г.В. Анрепа. - Б.А.) сделал
чрезвычайно интересное и даже, позволительно сказать, удивительное прибавление
д-р К.М. Быков. Ему не
удается до сих пор, несмотря на большую настойчивость,
дифференцировать симметричные пункты кожи друг от друга. В то время как это
давно и многократно было установлено в наших лабораториях, дифференцировка
различных пунктов кожи на одной стороне тела животного при механических и тер-
мических раздражениях их, в виде положительных и отрицательных условных реф-
101
лексов, происходила чрезвычайно легко, д-р Быков не мог достигнуть ни малейшей
дифференцировки на симметричных местах кожи"17.
И.П. Павлов отметил, что подобное положение оставалось неизменным, несмо-
тря на то, что условное раздражение на симметричном участке кожи было повторе-
но 100 раз (без сопровождения безусловным раздражителем). Последующие опыты
внесли некоторые изменения в данное положение, но факт, открытый К.М. Быко-
вым, имел для И.П.
Павлова особое значение. Он прямо доказывал, что легко от-
дифференцировать друг от друга раздражения различных пунктов кожи на одной
половине тела, но необычайно трудно отдифференцировать симметричные участки
кожи на другой половине тела. Происходит это явление, видимо, потому, что сим-
метричные участки обеих половин тела имеют один и тот же механизм корковой
регуляции, в то время как различные участки одной и той же половины тела регу-
лируются различными корковыми механизмами. И.П.
Павлов комментировал эти
опыты К.М. Быкова следующими словами: "Как понимать этот поистине загадоч-
ный результат? Ведь мы отлично и на себе и на животных постоянно убеждаемся в
факте, как точно и легко дифференцируются симметричные пункты противопо-
ложных половин тела. Мы думаем над этим пунктом, сделали несколько предполо-
жений и проектируем некоторые дальнейшие опыты, к которым только что при-
ступаем.
Очевидно, чрезвычайно ценные и обильные результаты дадут опыты с услов-
ными
рефлексами на животных при уничтожении комиссуральных связей между
полушариями - опыты, которые у нас на очереди"18. Дальнейшее развитие идей
И.П. Павлова о сущности парной работы больших полушарий связано с замечатель-
ными исследованиями К.М. Быкова.
В одном из этих исследований К.М. Быков (совместно с А.Д. Сперанским) дал
решение вопроса о роли комиссуральных связей (путей сообщения) между обоими
полушариями головного мозга. Быков и Сперанский перерезали с этой целью так
называемое
мозолистое тело, являющееся массивным пучком комиссур между обо-
ими полушариями. Оказалось, что после уничтожения комиссуральных связей пере-
нос условных рефлексов с одной стороны тела на противоположную неосуществим.
Каждое из полушарий отвечало при этом раздельной работой по установлению вре-
менных связей. Собаке с перерезанным мозолистым телом нужно было двойное и
раздельное приспособление обеих половин тела к сигналам внешнего мира. Инди-
видуальный опыт, приобретаемый посредством
работы одного полушария, как бы
не существовал для другого полушария, после уничтожения этих комиссуральных
связей единый анализатор как бы распался на два самостоятельных анализатора.
Процессы возбуждения и торможения, возникшие в одном полушарии, не могли в
этих условиях переходить на другое полушарие, т.е. были нарушены нормальные
условия движения (иррадиации и концентрации) нервных процессов. В то же время
у такого оперированного животного распространение возбуждения по различным
пунктам
одного и того же полушария происходило как и в обычных условиях.
Вопрос о парной работе больших полушарий оказался существенной предпо-
сылкой для другого, более общего вопроса об условиях иррадиации и концентрации
нервных процессов. Важно отметить, что решение этого вопроса неразрывно связа-
но с павловским учением о взаимной индукции нервных процессов в коре больших
полушарий головного мозга.
Блестящие опыты К.М. Быкова и А.Д. Сперанского19 с перерезкой комиссу-
ральных путей представляют
собой дальнейший шаг в разрешении поставленного
И.П. Павловым "очередного вопроса физиологии больших полушарий головного
мозга".
17 Там же.
18 Там же. С. 20.
19 Быков К.М., Сперанский А.Д. Собака с перерезанным corpus callosum // Тр. Физиол. лаб. акад.
И.П. Павлова. 1924. Т. 1, вып. 1.
102
Новый этап в развитии павловского учения о парной работе больших полуша-
рий связан с дальнейшими важными открытиями К.М. Быкова20. Изучение им ус-
ловных рефлексов у собаки с перерезанным мозолистым телом впервые привело к
установлению роли парной работы больших полушарий в пространственном разли-
чении. И.П. Павлов считал очень важным для характеристики работы звукового
анализатора вопрос, нужно ли для дифференцирования места звука содействие обо-
их
полушарий. Ответ на этот вопрос и дали точные опыты К.М. Быкова на собаке
с перерезанным мозолистым телом. Важно изложить общий итог этих опытов в
оценке самого И.П. Павлова. В "Лекциях о работе больших полушарий головного
мозга" И.П. Павлов писал об этих опытах следующее: "Когда животное оправля-
лось от операции, приступали к выработке пищевых условных рефлексов. Образо-
вание их не представляло никаких особенностей и происходило так же скоро, как и
у нормальных собак. Между прочим,
у собаки имелся рефлекс на звук свистка в
1500 колебаний в секунду. Свисток, помещенный в картонный футляр, укреплялся
на стене на уровне и в стороне левого уха в определенном расстоянии от станка с со-
бакой. Рефлекс появился на восьмом разе применений и при 70 применениях сделал-
ся максимальным и постоянным. Затем тот же свисток помещался совершенно так
же с правой стороны собаки. В этом положении звук свистка не сопровождался без-
условным рефлексом. Применяя звук то слева, то справа,
старались получить диф-
ференцировку. Но ни малейшего намека на нее не оказалось, несмотря на 115 по-
вторений звука справа, так что не было основания продолжать опыт дальше в та-
ком виде. Нужно было заключить, что для дифференцирования места звука необ-
ходима соединенная работа полушарий"21. Нам особенно важно подчеркнуть, что
И.П. Павлов прямо указал на значение данных опытов К.М. Быкова для понимания
механизмов пространственной локализации звука, т.е. слухо-пространственного
различения.
В
этих же исследованиях К.М. Быков22 установил значение парной работы
больших полушарий и для выработки дифференцировки на различных расстояниях
предметов. У собаки с перерезанным мозолистым телом оказалась невозможной
выработка дифференцировки не только на направление звука, но и на расстояние
до предмета, воздействующего на световой анализатор. Эти исследования К.М. Бы-
кова можно считать основоположными для научного объяснения механизмов про-
странственного различения на основе павловского
учения о законах высшей нерв-
ной деятельности.
Если опыты Н.И. Красногорского и Г.В. Анрепа имеют лишь общее значение
для интересующей нас проблемы, то ряд исследований К.М. Быкова имеет специ-
альное значение. Его исследования доказали, что парная работа больших полуша-
рий составляет жизненное, коренное условие нормальной ориентировки высших
животных и человека в пространстве. Можно без преувеличения сказать, что этими
исследованиями К.М. Быков заложил основу рефлекторной теории
пространствен-
ного различения, которая призвана полностью сменить и преодолеть ныне еще гос-
подствующую рецепторную теорию восприятия пространства, которую выдвинул
физиологический идеализм.
Традиционная физиология органов чувств (и неразрывно связанная с ней идеа-
листическая психология) уделяла исключительное внимание механизмам простран-
ственного различения. Как нативисты, так и генетисты использовали эксперимен-
тальные факты пространственного различения для обоснования своих
субъектив-
но-идеалистических концепций, извращая факты в угоду идеалистической реакци-
онной псевдотеории, а именно - "знаковой" концепции сознания. Эта "знаковая"
20 Быков К.М. К вопросу о парной работе больших полушарий // Арх. биол. наук. 1924. Т. 24.
21 Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. М., 1951. Т. 4. С. 160-161.
22 См.: Быков К.М. Условные рефлексы на собаках с перерезанным corpus callosum //Тр. II Всесоюз.
съезда физиологов. 1926. С. 182.
103
концепция неотделима от рецепторной теории ощущений и различения, которую
нативисты и генетисты противопоставляли рефлекторной, материалистической
концепции И.М. Сеченова, а затем И.П. Павлова. К механизмам пространственно-
го различения физиологи-идеалисты также подходили с точки зрения своей "рецеп-
торной" теории.
В области зрительно-пространственного различения все факты объяснялись
лишь соотношением монокулярных систем (сетчаток обоих глаз)
в бинокулярном
зрении, которое трактовалось как функция взаимодействующих зрительных рецеп-
торов. Эти факты заслуживают того, чтобы им уделить особое внимание. К ним от-
носится, например, тот факт, что бинокулярное зрение превосходит зрение моноку-
лярное (одним глазом) и не является простой суммой, слагаемой из величин каждо-
го отдельного монокулярного поля зрения. Бинокулярное поле зрения шире и пол-
нее поля зрения каждого из глаз, оно превосходит монокулярное поле зрения во
всех
координатах (кнаружи, кнутри, кверху, книзу).
Абсолютная и различительная чувствительность бинокулярного зрения (как
светоощущение, так и цветоощущение) в полтора-два раза выше монокулярного.
Превосходство бинокулярного зрения над монокулярным особенно ярко обнаружи-
вается при исследовании зрительных ощущений под малым углом зрения (на боль-
ших расстояниях от воспринимаемых объектов). Этого уже достаточно для того,
чтобы убедиться в биологической необходимости развития бинокулярного
зрения,
особенно при возрастании сложности задач, стоящих перед воспринимающим внеш-
ний мир человеком. Но следует отметить, что не эти факты имели и имеют решаю-
щее значение для отождествления проблемы бинокулярного зрения и зрительно-
пространственного различения, что характерно для традиционной физиологии ор-
ганов чувств. Они свидетельствуют лишь о том, что бинокулярное зрение совер-
шеннее монокулярного в количественном отношении, но не в качественном. Дело в
том, что и одним
глазом человек различает все градации светлоты воспринимаемых
объектов, проявляет все свойственные человеку способности к различению свето-
теневых отношений. Также это отмечается и в области цветового зрения. Моноку-
лярно человек вполне способен различать цветовые тоны и степени насыщенности
всех воздействующих на глаз лучей, начиная от красного и кончая фиолетовым цве-
том. Наконец, под малым углом зрения нормально осуществляется монокулярно
как ахроматическое, так и хроматическое
зрение. Отсюда ясно, что бинокулярное
зрение не является обязательным условием для нормального осуществления таких
общих функций, как ахроматическое или цветовое зрение. Иначе обстоит дело со
зрительным ощущением глубины пространства, объемного характера воспринима-
емого тела (его рельефа), отношения переднего и заднего плана в воспринимаемом
поле (перспективы). Многочисленные экспериментальные данные физиологиче-
ской оптики свидетельствовали в пользу того, что зрительное ощущение глуби-
ны
пространства и объемности воспринимаемого тела возможно лишь бинокуляр-
но. При монокулярном видении, как утверждалось многими исследователями, виде-
ние дальнего предмета является не объемным (трехмерным), а плоскостным (двух-
мерным), а точнее различение перспективных отношений монокулярно вообще не-
возможно. Отсюда и был сделан вывод о том, что бинокулярное зрение есть основ-
ное условие пространственного различения, что проблема зрительно-пространст-
венного различения вполне тождественна
с проблемой бинокулярного зрения.
При этом обходилось молчанием исключение из установленного правила, а имен-
но - многочисленные случаи монокулярного ощущения глубины и монокулярного
определения перспективных отношений. Об этих исключениях, представляющих
особый интерес, будет сказано ниже. В физиологической оптике возникло целое
направление, утверждающее возможность монокулярного пространственного виде-
ния, но оно не могло преодолеть господствующей "бинокулярной" теории в силу
того,
что замыкалось в той же ограниченной скорлупе рецепторной концепции раз-
личения.
104
Итак, главным фактом в теории пространственного видения считается биноку-
лярный характер ощущения глубины пространства. Как же объясняет этот факт
физиологическая оптика - ведущая область традиционной физиологии органов
чувств? Этот факт объясняется, во-первых, тем, что в самой оптической системе
глаз строится такое изображение, которое обеспечивает возникновение бинокуляр-
ного параллакса. Этот факт объясняется, во-вторых, обычно тем, что это построе-
ние
трехмерного изображения в оптической системе глаза имеет своей основой про-
странственное соотношение на самой сетчатке. При этом обычно утверждается, что
объемное различение имеет место в тех случаях, когда параллельные пучки света
раздражают так называемые диспаратные точки сетчатки обоих глаз, т.е. не полно-
стью совпадающие по своему месту в каждой из сетчаток. Известная разность этих
раздражений (по местоположению в сетчатке) есть условие объемного видения.
Чрезмерная разность этих
раздражений обусловливает двоение образа. Раздраже-
ние одинаковых по местоположению (корреспондирующих) точек сетчатки произ-
водит единый, цельный, но плоскостный (а не объемный) образ предмета. Сопоста-
вление явлений "двоения" образа при большом расхождении мест раздражений в
обеих сетчатках с явлением единого плоскостного образа при раздражении "коррес-
пондирующих" точек обеих сетчаток привело к убеждению, что умеренная диспа-
ратность (разность местоположения раздражаемых точек
сетчатки) и есть меха-
низм пространственного видения. Этим ограничивается, исчерпывается объяснение
механизмов зрительно-пространственного различения физиологической оптикой.
Подобное объяснение вполне разделяется всеми психологами. Достаточно ознако-
миться с монографиями о зрительном восприятии и с учебными руководствами по
психологии, для того чтобы убедиться, что такое объяснение сложнейшего процес-
са пространственного видения вполне удовлетворяло идеалистическую психологию
во
всех ее направлениях. К сожалению, нельзя не отметить, что такое "рецептор-
ное" объяснение нашло свое распространение и в советской психологической лите-
ратуре. Никакого другого объяснения фактам пространственного видения совет-
ские психологические руководства даже и не пытались дать. Павловское учение об
анализаторах и временных связях не нашло отражения в современной психологиче-
ской трактовке природы пространственного видения.
Аналогично обстоит дело в области теории слуха. За
последние десятилетия в
физиологической акустике обнаружен ряд новых фактов слухо-пространственного
различения. К ним относится бинауральное превосходство слуховых ощущений в
различении высоты звуков, их силы, длительности и тембра, что вполне совпадает
с фактами превосходства бинокулярного зрения над монокулярным. Но особенно
важно то обстоятельство, что определение местоположения источника звука (его
пространственная локализация), а тем более - определение направления движуще-
гося
источника звука преимущественно осуществляется бинаурально. Это явление
слухового различения глубины пространства дало основание ряду исследователей
отождествить пространственный слух с бинауральным слушанием. Как и в области
зрения, в этой области объяснение самого феномена пространственной ориентации
по местоположению и направлению движения источников звучания ограничилось
анализом взаимодействия периферических аппаратов обоих ушей. Характерно, что
и здесь была отмечена разность раздражения
обоих ушей в смысле времени дейст-
вия звуковых волн на каждый из рецепторов, разность фаз раздражения и т.д.
Таким же образом объясняли факты пространственного различения и в отно-
шении других органов чувств.
В отношении обоняния был установлен факт возможности определения про-
странственного положения источников запаха, причем механизмом этого обоня-
тельно-пространственного различения стали считать одновременное, но не совпада-
ющее по интенсивности, раздражение обонятельных рецепторов
обеих половин по-
лости носа (особенно последних двух третей). Изоляция одной из половин снижает
или полностью исключает точность пространственной локализации запаха.
105
Исследование пространственных порогов осязания при механическом раздра-
жении кожи различных частей поверхности тела привело также к убеждению, что
множественное раздражение самих кожных рецепторов есть механизм пространст-
венно-кожного различения и т.д.
Характерно, что при исследовании мышечно-суставных ощущений, например,
при рабочих движениях рук категорически утверждалось положение о том, что толь-
ко в самих рецепторах заложен механизм пространственно-двигательной
ориентации.
Нельзя не упомянуть о том, что такие важные для пространственной ориентиров-
ки ощущения, как ощущение равновесия тела и ускорения (статическое ощущение),
целиком объяснялись только с точки зрения строения и функции вестибулярного
аппарата во внутреннем ухе. Что касается центральных механизмов этих чувствен-
ных компонентов пространственной ориентации, то их и не искали дальше мозжечка,
его роли в регулировании движений и общего положения тела в пространстве.
Какой же
вывод можно сделать из этого краткого сравнительного обзора тех
разделов физиологии органов чувств и психологии, в которых накоплены извест-
ные факты пространственного различения? Во-первых, ясно, что эти факты дей-
ствительно характеризуют особенности пространственного различения, его боль-
шую сложность по сравнению с остальными формами различения, тесную связь
пространственного различения с работой парных рецепторов. Нетрудно заметить,
что этот вывод есть лишь простая констатация
фактов и их связи с работой пар-
ных рецепторов. Но дело в том, что эта констатация и превращалась в кажуще-
еся объяснение.
Из нашего сравнительного обзора следует, что объяснение фактам пространст-
венного различения (независимо от его модальности) до настоящего времени дано
лишь в свете рецепторной теории, лишь в пределах строения и функций соответст-
вующих парных рецепторов. Но рецепторная теория неотделима от субъективного
физиологического идеализма с его трактовкой ощущений
как условных знаков,
символов или иероглифов. Можно утверждать, что рецепторные концепции про-
странственного различения прямо или косвенно служат реакционным целям физио-
логического идеализма, не объясняя, а извращая важные факты качественного
своеобразия пространственного различения.
Преодоление рецепторных концепций пространственного различения - необхо-
димое условие построения материалистической научной теории пространственного
различения. Все эти рецепторные теории бинокулярного
зрения, бинаурального
слуха и т.д. фактически сводятся к утверждению, что пространственное различение
осуществляется без участия мозга, независимо от его рефлекторной деятельности.
Между тем установлено, что именно рефлекторная деятельность головного мозга и
есть механизм отражения внешнего мира в субъекте познания.
Все накопленные ранее факты пространственного различения, равно, как и
вновь открываемые факты, должны быть объяснены на основе рефлекторной тео-
рии Сеченова-Павлова.
Пространственное
различение является продуктом высшего анализа и синтеза,
осуществляемого корой больших полушарий головного мозга. Само функциональ-
ное состояние рецепторов (их возбудимость и адаптация) определяется взаимодей-
ствием нервных процессов в коре головного мозга. Тем более это положение отно-
сится к пространственно-различительной работе парных рецепторов, являющихся
частями единых анализаторов внешней среды. Важное значение имеет частичный
перекрест зрительных, слуховых и обонятельных нервных
путей, соединяющих ка-
ждый из одноименных рецепторов с каждым из полушарий головного мозга.
По И.П. Павлову, ведущую роль в анализаторе играет его мозговой конец, со-
стоящий из системы ядерных и рассеянных клеток. Рассматривая мозговой конец
анализатора в связи с интересующим нас вопросом о механизмах пространственно-
го различения, мы можем констатировать, что парности одноименных рецепторов
соответствует и парная работа больших полушарий. Мозговой конец анализатора
106
(светового, звукового, кожно-механического) состоит из ядерных и рассеянных эле-
ментов клеток, симметрично расположенных относительно друг друга в обоих по-
лушариях. Исключение составляет лишь так называемая речедвигательная корко-
вая зона (область Брока), резко выраженная в левом полушарии. Но, однако, мож-
но думать, что по крайней мере рассеянные элементы мозгового конца речедвига-
тельного анализатора находятся и в правом полушарии. Во всех
остальных случаях
отмечается относительная симметричность в расположении "центров" по коре обо-
их полушарий головного мозга. Природу мозговых концов анализатора и их веду-
щую роль в целостной деятельности анализаторов можно понять лишь в свете пав-
ловского учения о временных связях. В свете этого учения становятся объяснимы-
ми ранее казавшиеся парадоксальными факты функциональной асимметрии в дея-
тельности симметрично расположенных (в обоих полушариях) частей одного и то-
го
же мозгового конца анализатора. Мы имеем в виду необъяснимое ранее явление
ведущей стороны функционального неравенства в области зрения (ведущий глаз),
слуха (ведущее ухо), кинестезии и осязания (ведущая рука) и т.д.
В свете павловского учения о единстве механизмов анализатора и временных
связей в целостной рефлекторной деятельности мозга объясняются поразительные
факты перестройки взаимоотношений между одноименными рецепторами (обоими
глазами, обоими ушами и т.д.) при изменении пространственных
условий существо-
вания организма.
Мы считаем, что павловская постановка проблемы парной работы больших по-
лушарий имеет исключительное значение для понимания механизмов пространст-
венного различения у человека. Соединенная работа больших полушарий в сигналь-
ной деятельности коры головного мозга необходима для дифференцировки направ-
ления звучащего и видимого предмета, как это установил в своих опытах К.М. Бы-
ков. Тем более следует предполагать, что в сложнейшей ориентировке
человека в
пространстве парная работа больших полушарий особенно значительна.
В ряде исследований кафедры психологии Ленинградского университета
им. А.А. Жданова была изучена дифференцировка пространственных сигналов с
различных анализаторов: светового, звукового, двигательного, запахового, кожно-
механического и т.д.
Сравнительное изучение полученных данных позволило прийти к выводу, что в
деятельности всех этих анализаторов обнаруживается функциональное неравенство
или асимметрия
работы парных рецепторов (обоих глаз, обоих ушей, обеих рук
и т.д.). Явление ведущей стороны анализатора (ведущего глаза, ведущей руки и т.д.)
было обнаружено именно при исследовании дифференцировки пространственных
сигналов в работе того или иного анализатора. Функциональное неравенство в дея-
тельности анализатора выступало закономерно лишь в условиях пространственной
дифференцировки, что дало нам основание предположить обусловленность этого
факта парной работой больших полушарий.
Необходимо
было выяснить, является ли это функциональное неравенство аб-
солютным или относительным, постоянным или изменяющимся от объективных
условий деятельности коры головного мозга. Это было тем более необходимо, что
традиционные неврологические концепции доминирования одного полушария над
другими "объясняли" ведущую руку или ведущий глаз генетическими свойствами
строения головного мозга в духе реакционного морганизма-менделизма. Эти кон-
цепции являются антипавловскими, нарочито игнорирующими
рефлекторную зави-
симость работы больших полушарий от жизненных условий внешней среды.
Мы стремились, напротив, объяснить функциональное неравенство в простран-
ственном различении, исходя из рефлекторной теории Сеченова-Павлова. С этой
целью мы исследовали явление функционального неравенства в пространственном
различении при разных деятельностях человека, в изменяющихся внешних условиях.
Было обнаружено в области зрения (опыты Е.М. Горячевой), в области слуха
(опыты М.С. Неймарк)
и осязания (опыты А.В. Идельсона и Б.Ф. Ломова), что вза-
107
имодействие одноименных рецепторов носит переменный характер. У одного и то-
го же человека с изменением условий перестраивается взаимодействие одноимен-
ных рецепторов. Например, правый глаз может быть то более ведущим, то менее
ведущим, либо даже вовсе уступить ведущее положение левому глазу. Правая рука
у правшей может оказаться неведущей в одних деятельностях и ведущей - в других
и т.д. В основе подобного переменного преобладания одного из одноименных
рецеп-
торов над другим, очевидно, лежит изменение характера взаимной индукции нерв-
ных процессов в обоих полушариях.
Можно предположить, что перестройка взаимоотношения между обоими полу-
шариями зависит от изменения внешних условий.
Подобное предположение мы могли составить на основе показательных дан-
ных Е.М. Горячевой. В ее опытах первоначально исследовалось явление ведущего
глаза в прицельной деятельности, причем устанавливалось постоянное положение
фиксируемого объекта
и наблюдателя. В этих постоянных условиях обнаружива-
лась стереотипная реакция (количественно-однородное преобладание одного глаза
над другим). В последующем Е.М. Горячева изменяла угол зрения от малого до
большого. С изменением пространственных условий перестраивались взаимоотно-
шения правого и левого глаза. В некоторых случаях правый глаз переставал быть
ведущим; эта функция переходила к левому глазу. Во всех остальных случаях мера
ведущего глаза изменялась, не оставаясь постоянной
и стереотипной.
Подобные явления были обнаружены затем и в деятельности других анализато-
ров. Мы предположили, что функциональное неравенство одноименных рецепто-
ров в пространственном различении носит условно-рефлекторный характер, отра-
жающий изменения пространственных условий. Это предположение в настоящее
время подвергается систематической экспериментальной проверке методом услов-
ных рефлексов.
Парная работа больших полушарий, необходимая для ориентировки человека в
пространстве,
может быть понята лишь в системе павловского учения о высшей
нервной деятельности, об условно-рефлекторной деятельности больших полуша-
рий головного мозга.
Мы вкратце остановились на значении павловской трактовки проблемы парной
работы больших полушарий для психологической науки, взяв примеры из двух об-
ластей: психологии переноса навыков и пространственного различения. Этим ни в
какой мере не исчерпывается значение этой проблемы для психологии. Проблема
парной работы больших полушарий
имеет общее значение для всей психологии и
особое для изучения работы второй сигнальной системы в ее единстве с работой
первой сигнальной системы. Известно, что временные связи первой и второй сиг-
нальных систем подчиняются не только особенным, но и общим законам высшей
нервной деятельности. Установленные И.П. Павловым общие законы высшей нер-
вной деятельности животных и человека включают в себя пространственность дви-
жения нервных процессов и их взаимной индукции в обоих полушариях
головного
мозга. Можно думать, что во второй сигнальной системе чрезвычайно усложняют-
ся пространственные условия нейродинамики, учитывая как проекцию временных
связей первой сигнальной системы во второй сигнальной системе, так и особенно-
сти корковой мозаики и динамической стереотипии второй сигнальной системы.
Важной задачей физиологии высшей нервной деятельности человека и психо-
логии является изучение роли парной работы больших полушарий в деятельности
двух сигнальных систем
человека.
Разработка проблемы парной работы больших полушарий имеет важное значе-
ние как для общей психологии, так и для генетической психологии ребенка в про-
цессе их перестройки на основе материалистического учения И.П. Павлова.
108
РАЗВИТИЕ МЕХАНИЗМОВ
ПРОСТРАНСТВЕННОГО РАЗЛИЧЕНИЯ
Нормальная деятельность анализаторов составляет первый механизм ощуще-
ний и восприятий.
Вторым является механизм временных связей, т.е. условных рефлексов как от-
ражения связи организма с внешней средой. Замыкание временных связей, происхо-
дящее в коре головного мозга, обеспечивает синтез и высший анализ внешних раз-
дражителей, тонкое и подвижное, постоянно изменяющееся приспособление орга-
низма
к изменяющимся условиям среды.
Иначе говоря, условно-рефлекторный механизм определяет пороги ощущения,
а также их изменчивость, сдвиги, что представляет собой особое значение для умст-
венного развития детей.
В единстве с анализаторами этот наиболее пластичный механизм составляет
общий, весьма сложный, но вполне управляемый на основе знания законов высшей
нервной деятельности физиологический механизм ощущений и восприятий.
Итак, можно полагать, что в основе ощущений и восприятий лежит
взаимодей-
ствие двух механизмов - анализатора и временных связей. Ведущим в этом взаимо-
действии является механизм временных связей. Именно от взаимной индукции воз-
буждения и торможения зависит адаптация органов чувств, функциональное состо-
яние анализаторов в целом. От образования условных рефлексов на определенные
сигналы зависит расширение для организма среды, в которой все более тонко и раз-
нообразно этот организм ориентируется. Смена постоянных связей на переменные,
временные
делает анализаторы наиболее совершенным орудием приспособления к
условиям внешней среды.
Особенно ясно раскрывается зависимость работы анализатора от системы вре-
менных связей в явлении так называемой различительной, или разностной, чувстви-
тельности. Различение разностей может происходить как одновременно, так и пос-
ледовательно, во времени. Порог различения определяется по минимальной вели-
чине прироста раздражителя (при последовательном различении) или по минималь-
ному различению
в качестве и интенсивности двух раздражителей (при одновремен-
ном различении).
Максимальное различение между двумя объектами (или предметом и фоном)
образует контраст, усиливающий общий ход различения.
Установлено, что в основе различения, или разностной чувствительности лежит
механизм дифференцирования условных рефлексов или, если говорить об условиях
различения, дифференцировки сходных раздражителей (сигналов).
Анализатор бывает способен к такой дифференцировке лишь благодаря разви-
тию
временных связей, т.е. дифференцирования условных рефлексов.
Поэтому можно считать, что чем сложнее работа анализатора, тем более опре-
деляющую роль играет механизм временных связей. Этим объясняется тот перво-
степенной важности факт, что у детей 7-15 лет разностная чувствительность воз-
растает во много раз по сравнению с ростом абсолютной чувствительности. Срав-
нительно с детьми 3-7 лет, т.е. дошкольниками, школьники обнаруживают все воз-
растающую разностную чувствительность, особенно
в области зрения и слуха.
Этот факт, свидетельствующий о действительном расширении физических и
умственных границ ребенка в ходе его воспитания и развития, объясняется тем, что
109
с образованием системы временных связей резко усиливается дифференцировка
сходных объектов в процессе обучения, анализаторы ребенка и подростка все вре-
мя развиваются, совершенствуются, изменяют свой способ деятельности.
Особый интерес представляет факт увеличения разностной чувствительности с
возрастом детей в связи с той ролью, которую приобретает вторая сигнальная сис-
тема в развитии первой сигнальной системы.
Известно, что дети 7-15 лет сравнительно
меньше, чем дошкольники, образуют
свои знания на основе непосредственного ознакомления с явлениями внешнего ми-
ра. Дети 7-15 лет систематически усваивают обобщенные и опосредствованные зна-
ния. В процессе обучения как передача знаний, так и их усвоение осуществляются
на основе языка в ходе развития устной и письменной речи учащихся под руковод-
ством учителей и школы в целом. Средства обучения и практическая деятельность
учащихся по ознакомлению с явлениями природы (на лабораторных
занятиях,
экскурсиях и т.д.) неразрывно связаны с языком как общим средством и условием
обучения.
Непрерывное развитие разностной чувствительности у школьников свидетель-
ствует о том, что именно язык и связанный с ним механизм второй сигнальной сис-
темы обусловливает этот прогресс.
Известно, что замена словом реальных условных раздражителей ускоряет диф-
ференцирование временных связей, повышает уровень ориентировки в окружаю-
щей среде.
Это положение имеет исключительное
значение для понимания специфически
человеческих особенностей различения в работе всех анализаторов. Оно также
важно для раскрытия условий формирования пространственного различения, наи-
более высокие уровни которого связаны, по выражению И.М. Сеченова, с "метри-
зацией пространства", основанной на развитии языка и математического знания.
Из современного учения об ощущениях вытекает, что они суть различные фор-
мы отражения или "образы движущейся материи", механизмом которых является
взаимодействие
механизмов анализаторов и временных связей. Благодаря ощуще-
ниям человек непосредственно, "чувственно" отражает качество и интенсивность
воздействия предметов и явлений внешнего мира. Соответственно этому в психоло-
гии указывается на две характерные особенности всякого ощущения, а именно - ка-
чество данного ощущения и его интенсивность. Эти особенности каждого ощуще-
ния связаны с определенной модальностью данного ощущения - природой его при-
способления к определенной форме движения
материи.
Итак, ощущения определяются по их модальности, качеству и интенсивности.
По модальности ощущения всегда относятся к какой-либо одной из форм отраже-
ния, к деятельности одного из анализаторов. Так, ощущение может быть по своей
модальности или зрительным, или слуховым, или обонятельным, или вкусовым и
т.д. Универсального внемодального ощущения, как известно, не существует. Вос-
приятие же как более сложная форма чувственного отражения есть продукт ассо-
циации, взаимодействия
одноименных (интрамодальных) или разноименных (интер-
модальных) ощущений, в основе которых лежит условный рефлекс на комплекс-
ный раздражитель (предмет с различными оптическими, звуковыми, химическими,
механическими свойствами).
Таким образом, известно, что ощущения отличаются друг от друга своей мо-
дальностью. Но в пределах одной модальности ощущения отличаются друг от дру-
га качеством. Так, зрительные ощущения отличаются качеством в виде цветового
тона (ощущение красного или
фиолетового цвета, зеленого или синего и т.д.). На-
конец, в пределах одного качества (например, в ощущении красного цвета) отлича-
ются своей интенсивностью (большей или меньшей светлотой, большей или мень-
шей насыщенностью).
Так, в понятии ощущения выделяются признаки от наиболее общего (модаль-
ность) к менее общему (качество) и наименее общему (интенсивность) в характери-
110
стике данного ощущения. Все эти особенности модальности, качества, интенсивно-
сти подчеркивают своеобразие отдельного чувственного впечатления в неисчисли-
мом множестве ощущений, отражающих многообразие и своеобразие явлений
внешнего мира.
Как было подчеркнуто ранее, различение имеет место при дифференцировке
малых разностей раздражителей по их качеству и интенсивности, т.е. в пределах од-
ной модальности ощущений, отражающих единую природу данной
формы движе-
ния материи.
В психологической литературе обычно указывается, что ощущения, кроме ка-
чества и интенсивности, характеризуются также и различной длительностью. Ина-
че говоря, подчеркивается наличие в каждом чувственном впечатлении временного
компонента.
Мы имеем основание полагать, что и эта черта ощущения еще не исчерпыва-
ет определенности отдельного ощущения. Несомненно, что каждое ощущение
любой модальности, качества и интенсивности, а также длительности характери-
зуется
и определенным пространственным компонентом. О нем сейчас и будет ид-
ти речь, так как именно с ним связана сама возможность пространственного раз-
личения.
Известно, что марксистско-ленинская философия рассматривает пространство
и время как основные формы существования движущейся материи. Отсюда следу-
ет, что и воздействие любой мельчайшей отдельности движущейся материи всегда
происходит в конкретных условиях пространства и времени. Фактор времени дос-
таточно хорошо изучен в физиологии
и психологии. Достаточно указать, напри-
мер, на анализ временных условий адаптации органов чувств, на изучение скорости
чувственных реакций в микроинтервалах времени, на роль длительности раздра-
жений и т.д.
Иначе обстоит дело с фактором пространства в исследовании природы ощуще-
ний и различения. Факты психологии и физиологии явно свидетельствуют о важно-
сти этого фактора. К этим фактам можно отнести поле зрения как условие всякого
видения, угол зрения как другое важнейшее условие
динамики зрительного образа,
а также такие пространственные признаки и отношения вещей, как форма, величи-
на, три основных измерения, особенно глубина предмета или взаимодействующих
предметов видимого поля, перспектива и т.д., отражающиеся в каждом акте зрения.
К этим же фактам относится локализация звука в пространстве, оценка направле-
ния движущегося источника звука, локализация источника запаха, прикосновений к
коже и т.д. Можно сказать, что любой воздействующий на анализатор раздражи-
тель
обладает своей пространственной определенностью, занимает место в про-
странстве, воздействует на рецептор с одного из направлений пространства (сверху,
снизу, слева, справа, спереди, сзади), обладает той или иной площадью (в зависимо-
сти от которой находится площадь раздражения в рецепторе), величиной, формой
(т.е. единством строения и взаимодействием частей в данной структуре тела). К это-
му следует добавить исключительное значение пространственных отношений меж-
ду воспринимаемыми
телами, а именно, положение одного тела относительно дру-
гого, относительная величина одного тела сравнительно с другим, соразмерность
или несоразмерность взаимодействующих площадей, подобие или контраст взаимо-
действующих форм и т.д.
Нужно при этом учесть, что и сам ощущающий человек - материальное тело,
занимающее определенное место в пространстве и обладающее известными про-
странственными признаками (величиной, формой, тремя измерениями тела, напра-
влениями движений в пространстве
и т.д.). Взаимодействие человека со средой
включает в себе и само тело человека с характерной для него системой координат.
Это особенно ясно видно при пространственной ориентировке, когда точкой отсче-
та становится та или иная сторона тела, в большинстве случаев - правая половина,
а также вертикальное положение тела по отношению к плоскости Земли.
111
Итак, можно сказать, что пространственный компонент есть общая обяза-
тельная черта всех ощущений, любой модальности, качества, интенсивности, дли-
тельности.
Вместе с отражением предметов внешнего мира в сознании человека отража-
ются и их пространственные характеристики, которые в то же время взаимодейст-
вуют с пространственными признаками отражения самого человеческого тела.
Как для объяснения механизмов ощущений и различения вообще, так, и
тем
более, для понимания материальных основ пространственного различения в кор-
не негодной и порочной оказывается рецепторная "теория" ощущений и воспри-
ятий. Очевидно, что особенности различения могут быть поняты лишь на основе
рефлекторной теории Сеченова-Павлова, открывшей физиологические основы
отражения человеком внешнего мира, в том числе и отражения человеком про-
странства.
На основе рефлекторной теории впервые становится возможным объяснить и
развитие пространственного
различения, его единства со сравнением и обобщением
теоретических (геометрических) знаний о пространстве. Такое объяснение заклю-
чено в общих законах взаимодействия первой и второй сигнальных систем действи-
тельности.
Из физиологии рецепторов и психологии известно различие бинокулярного и
монокулярного зрения. Это различие обычно объяснялось тем, что бинокулярное
зрение, как известное "сложение" разных монокулярных функций, совершеннее
функций каждого из глаз в отдельности. В ходе
экспериментальной работы мы при-
нуждены были обратить внимание на то, что бинокулярное зрение приблизительно
равно монокулярным показаниям одного из глаз данного испытуемого. Этот факт
нарушал представление о бинокулярном зрении как простой сумме равных слагае-
мых монокулярных функций. В связи с этим фактором мы стали систематически
изучать ранее известный феномен "ведущего глаза", подробно изученный в офталь-
мологии и физиологической оптике. Особенно много сделано в этом отношении
со-
ветским исследователем проф. Г.В. Литинским. Им была разработана методика оп-
ределения ведущего глаза, разработана классификация видов функциональной
асимметрии зрения, показано значение ведущего глаза для прицельной способно-
сти, установлена связь ведущего глаза и ведущей руки. В ранее проделанной нами
работе мы продолжали разработку этого вопроса о ведущем глазе, применив дру-
гую методику с целью количественного учета величины неравенства в монокуляр-
ных показаниях относительно
бинокулярной локализации объекта в пространстве.
Нами было тогда обнаружено, что наиболее часто встречается преобладание пра-
вого глаза в пространственной локализации объекта (правосторонняя асимметрия),
затем по частоте случаев обнаруживает себя левосторонняя асимметрия. Значи-
тельно реже встречается полное равенство обоих глаз при зрительной локализации
объекта в пространстве (симметрия). Отсюда можно было констатировать, что в
большинстве случаев имеет место не суммация в бинокулярном
зрении равных сла-
гаемых, а, напротив, суммация слагаемых неравных. При этом у одних индивидов
большим слагаемым оказалась правосторонняя, у других испытуемых левосторон-
няя монокулярная система. При наличии такого функционального неравенства при-
цельная способность зрения оказывалась точной и устойчивой.
Напротив, при явлении зрительно-пространственной симметрии оказалось, что
люди, характеризующиеся этим явлением, обладают неустойчивым и неточным
"прицеливанием" глаза, т.е. испытывают
значительные трудности при локализации
объекта в пространстве. Тогда же было установлено, что "ведущий" по прицельной
способности глаз не совпадает с монокулярной характеристикой остроты зрения.
"Ведущим" глазом нередко являлся и тот, который имел меньшую остроту зрения.
Прямой и полной корреляции остроты зрения и прицельной способности зрения не
112
оказалось. Феномен "ведущего" глаза был обнаружен нами также при периметри-
ческом исследовании полей зрения. Человек с устойчивым правым ведущим глазом
(в отношении прицельной способности) оказывался обладателем более совершен-
ного правостороннего монокулярного поля зрения, значительно более обширного
во всех координатах (особенно кнутри и кнаружи) по сравнению с левосторонним
монокулярным полем зрения. При левосторонней асимметрии (по прицельной
спо-
собности) обнаруживалось большее превосходство соответствующего монокуляр-
ного поля зрения. В связи с тем, что факт ведущего глаза имел более общее значе-
ние, нежели ранее предполагалось, мы проделали пробные опыты по корреляции
ведущего глаза и ощущения глубины. Эти опыты были прерваны войной, но уже
тогда можно было предположить, что монокулярное ощущение глубины возмож-
но, но не для любого глаза, а для "ведущего", что было доказано В.А. Мацановой
в 1950 г. в нашей лаборатории.
Вместе
с изучением этих вновь возникших вопросов мы убедились в бесплодно-
сти и ложности рецепторных концепций восприятия пространства.
В ходе исследования стало ясно, что функциональная асимметрия многообраз-
на, она имеет место в работе всех парных рецепторов, а не только зрения. Но вме-
сте с тем функциональная асимметрия специфична для каждой чувствительной сис-
темы, причем различно выступает в различных функциях одной и той же чувстви-
тельной системы (например, глаз, "ведущий" по остроте
зрения, и глаз, "ведущий"
по прицельной способности, не совпадают у одного и того же человека). Все эти на-
блюдения заставляли думать, что функциональная асимметрия так называемых ди-
стансрецепторов есть проявление сложнейших процессов взаимодействия обоих по-
лушарий в рефлекторной деятельности головного мозга.
Особенно важное значение имели для нас клинико-психопатологические на-
блюдения над характером расстройств и процессом восстановления нарушенных
функций при травмах головного
мозга. Эти наблюдения в процессе нашей практи-
ки лечебно-педагогической работы в неврологических эвакогоспиталях (1942-1943)
убеждали в том, что соединенная работа больших полушарий обеспечивает компен-
сацию функций посредством образования новых временных связей, причем боль-
шую роль играют сохранные ядерные и рассеянные элементы анализатора в здоро-
вом полушарии. В ряде случаев при тяжелых явлениях так называемой моторной
афазии, зрительной агнозии, астереогноза, а также постконтузионных
(очаговых)
состояний отмечалось патологическое изменение в соотношении одноименных ре-
цепторов. Характерно, что при односторонних поражениях головного мозга (т.е. од-
ного из полушарий), особенно затылочной и затылочно-теменной долей, вообще не
удавалось обнаружить феномен "ведущего глаза", т.е. преобладание одной моноку-
лярной системы над другой.
Аналогичное явление было отмечено и в отношении бинаурального слуха. Про-
странственная ориентация по местоположению звуковых сигналов
оказывалась
крайне затрудненной не только при слуховой агнозии и сенсорной афазии, но и дру-
гого рода органических заболеваниях мозга. В этих случаях отсутствовала резко
выраженная функциональная асимметрия слуха, вероятно, совершенно необходи-
мая для слухо-пространственного различения.
Эти наблюдения укрепляли нас в убеждении, что функциональная асимметрия
в работе парных рецепторов имеет свои истоки не столько в них самих, сколько в
парной работе больших полушарий. На что же мы
могли опираться в трактовке
этих и новых данных? Как было указано, физиология рецепторов не могла быть та-
кой основной. Нельзя было удовлетвориться и чисто морфологическим объяснени-
ем связи парных рецепторов с парностью обоих полушарий головного мозга. Эта
проблема парности в работе больших полушарий головного мозга занимает круп-
нейшее место в клинико-неврологической литературе. Но даже по отношению к
так называемым проекционным зонам больших полушарий эта проблема решалась
в
духе морфо-психологического параллелизма.
113
Структура мозга в указанной литературе оторвана от его рефлекторной дея-
тельности, имеет место лишь сопоставление патологоанатомических и психопато-
логических данных. Чем физиологически характеризуется парность больших полу-
шарий, какова парная работа этих полушарий - на эти вопросы клинико-невроло-
гическая литература ответа не давала и не могла дать, игнорируя павловскую пато-
физиологию высшей нервной деятельности. Поэтому не случайно клиническая
нев-
рология трактовала преобладание одного полушария над другим в духе менделизма-
морганизма. Преобладание или равенство обоих полушарий трактовалось как при-
рожденное, обусловленное наследственной структурой головного мозга, совершен-
но не зависящее от жизненных условий и рефлекторной деятельности. Тем самым
отрицался функциональный характер сенсорных и сенсорно-моторных асимметрий,
но утверждался их анатомический структурный характер, независимый от развития
высшей нервной деятельности
головного мозга.
Единственной научной концепцией, объясняющей природу функциональных
асимметрий в пространственном различении, является лишь рефлекторная теория
И.П. Павлова. Исследования И.П. Павлова по вопросу о парной работе больших по-
лушарий имеют специальное значение для теории пространственного различения.
Известно, что важное место в этих исследованиях заняли факты переноса условных
рефлексов и дифференцировок с одной стороны тела на другую (опыты Н.И. Крас-
ногорского, Г.В.
Анрепа и др.).
Мы подвергли систематическому исследованию явления переноса так называе-
мых сенсорных навыков с одного одноименного рецептора на другой, чтобы уста-
новить на человеке факт воспроизведения условных рефлексов, выработанных на
одной стороне тела, на другой его стороне, причем без всякого дополнительного уп-
ражнения. Нас особенно интересовал вопрос, будет ли иметь место при подобном
переносе определенная сторона переноса, т.е. скажется ли в данном факте уже сло-
жившаяся
функциональная асимметрия в работе данного анализатора. Заранее
можно было предполагать, что факт Н.И. Красногорского и Г.В. Анрепа будет под-
твержден подобными опытами на человеке. Но нельзя было знать заранее о том,
будет ли в этом факте иметь место функциональная асимметрия. Можно было
лишь предполагать, что по сравнению с животными у человека резко возрастает
разделение функций между полушариями, а следовательно, необычайно усложняет-
ся механизм соединенной работы больших полушарий
головного мозга. С целью
выяснить именно данный вопрос были поставлены опыты по изучению функцио-
нальной асимметрии переноса условных рефлексов с одной стороны тела на другую
у людей. Одно из таких исследований было посвящено условным рефлексам со све-
тового анализатора, а другое - аналогичным рефлексам с кожного анализатора че-
ловека.
Остановимся на первом из исследований - Е.П. Мирошиной-Тонконогой, нося-
щем вполне доказательный характер. Перед данным исследованием были поставле-
ны
следующие задачи:
1) выработать монокулярно условные рефлексы, а именно: а) условно-рефлек-
торное изменение остроты зрения и б) условно-рефлекторное изменение оптиче-
ской хронаксии; затем необходимо было установить наличие переноса условно-
рефлекторного изменения с одного глаза на другой;
2) проследить особенности выработки этих сенсорных условных рефлексов в
каждой из монокулярных систем и установить особенности переноса с одного глаза
на другой, наличие связи этих особенностей
с известной из других опытов функци-
ональной асимметрией зрения данных испытуемых ("ведущего" по прицельной спо-
собности глаза).
В основу методики выработки условно-рефлекторного изменения остроты зре-
ния Е.П. Мирошина-Тонконогая положила методику М.А. Севрюгиной (1938). Мо-
114
дификация, внесенная в эту методику Е.П. Мирошиной-Тонконогой, заключалась в
том, что, по сравнению с опытами М.А. Севрюгиной, вырабатывавшей условный
рефлекс бинокулярно, Е.П. Мирошина-Тонконогая в своих опытах вырабатывала
его монокулярно на каждом из глаз, а затем так же монокулярно проследила явле-
ние переноса. Таким образом, методика исследования переноса представляла собой
повторение на человеке опытов павловской школы.
Эксперимент в общем
проводился следующим образом. С расстояния пяти мет-
ров испытуемый смотрел через искусственный зрачок (диаметром 3 мм) на боль-
шой экран, в центре которого имелись два плавно раздвигающихся и двигающихся
черных квадратика площадью в 1 см2 каждый. Экран с квадратами освещался сто-
явшей перед ним лампой, помещенной в специальный фонарь. Освещенность на эк-
ране изменялась посредством затемнителей, поставленных перед освещающей лам-
пой. Затемнители уменьшали освещенность приблизительно
в девять раз.
До начала выработки условно-рефлекторных реакций у испытуемых в обыч-
ных условиях дневного освещения измерялась оптическая хронаксия с обоих глаз.
Перед испытуемым была поставлена задача - определить минимальный види-
мый промежуток между черными квадратами, которые медленно раздвигались экс-
периментатором с помощью микрометрического винта, помещенного на обратной
стороне экрана.
Расстояние между квадратами регулировалось с точностью до 0,5 мм.
Эксперименты проводились
при двух уровнях освещенности на экране: усиле-
ние освещения в девять раз играло роль безусловного раздражителя, улучшающего
остроту зрения и изменяющего оптическую хронаксию в сторону уменьшения (уко-
рочения времени). Условным раздражителем служил стук метронома с частотой
120 ударов в мин. Дифференцировочным раздражителем являлся стук метронома с
частотой 60 ударов в мин. В опытах обеспечивалась предварительная адаптация гла-
за (20 мин.) и к слабо освещенному экрану (около 5 мин.),
после чего определялся
шестикратно порог раздельного видения и определялась оптическая хронаксия. За-
тем включался метроном, и через две минуты затемнители снимались, т.е. освеще-
ние усиливалось в девять раз.
В этих условиях (усиленного освещения и постукивания метронома) вновь про-
изводились замеры раздельного видения в оптической хронаксии.
После 6-7 дней, в течение которых производились такие подкрепления, прово-
дилась проверка выработки условно-рефлекторных изменений остроты
зрения и
оптической хронаксии, а затем установление наличия переноса этих изменений на
другой глаз, с которого условные рефлексы не вырабатывались (во время опытов
другой глаз закрывался повязкой). В одной серии опытов проверялся этот факт при
переносе условных рефлексов с "ведущего" глаза на "неведущий", в других - с "не-
ведущего" на "ведущий".
В результате ряда серий опытов с раздельным изучением монокулярной выра-
ботки условных рефлексов и особенностей их переноса с одной стороны
светового
анализатора на другой Е.П. Мирошина-Тонконогая добыла ряд ценных фактов.
Был подтвержден факт условно-рефлекторного изменения остроты зрения, опи-
санный М.А. Севрюгиной. Этот факт сам по себе имеет большое значение, так как
острота зрения считается элементарным и общим феноменом пространственного
видения. Данные М.А. Севрюгиной и Е.П. Мирошиной-Тонконогой свидетельству-
ют о том, что этот феномен пространственного видения обусловлен не перифери-
ческой структурой зрительного
рецептора, а функциональным состоянием целост-
ного светового анализатора, в котором ведущую роль играет мозговой конец ана-
лизатора, непосредственно обусловленный механизмом временных связей организ-
ма со средой.
По этим экспериментальным данным, величина условно-рефлекторного повы-
шения остроты зрения оказалась очень значительной. У разных испытуемых услов-
но-рефлекторное повышение остроты зрения достигало 18-30%.
115
Параллельно с условно-рефлекторным изменением остроты зрения отмечалось
и условно-рефлекторное изменение оптической хронаксии в сторону укорочения
времени протекания процессов возбуждения в световом анализаторе. Эти условно-
рефлекторные изменения оптической хронаксии в отдельных случаях достигали
26% от исходного уровня. Все это свидетельствует о том, что в процессе выработки
временных связей стук метронома превращался из нейтрального в условный раз-
дражитель,
вызывавший далее уже сам по себе функциональные изменения свето-
вого анализатора.
Далее надо отметить, что впервые на человеке был подтвержден факт перено-
са условных рефлексов с одной стороны на другую. Условно-рефлекторное повы-
шение остроты зрения наблюдалось у всех испытуемых без исключения, причем без
всякой дополнительной и специальной тренировки.
Важно отметить, что условно-рефлекторное повышение остроты зрения при
переносе с одного глаза на другой оказалось приблизительно
равным (по своей ве-
личине) условно-рефлекторному повышению остроты зрения того глаза, с которо-
го вырабатывался условный рефлекс.
Менее выражен, но имеет место во всех случаях условно-рефлекторный пере-
нос изменений оптической хронаксии с одного глаза на другой (даже без специаль-
ной дополнительной тренировки).
Таким образом, факт, первоначально установленный Н.И. Красногорским при
изучении кожного и двигательного анализаторов собаки, обнаружен опытами
Е.П. Мирошиной-Тонконогой
в отношении переноса условных рефлексов со свето-
вого анализатора человека.
Подтверждение этого факта по отношению к такой функции светового анали-
затора, как феномен пространственного видения, доказывает наше предположение
о том, что парная работа зрительных рецепторов в пространственном различении
есть функция парной работы больших полушарий1. Основания для этого предполо-
жения давали фундаментальные опыты К.М. Быкова по выработке условных реф-
лексов у собаки с перерезанным
мозолистым телом.
Остается группа наиболее интересных фактов, касающихся особенностей пере-
носа с одного глаза на другой. Напомним, что при этом нам было заранее известно,
что у разных испытуемых имелись устойчивые функционально-зрительные асим-
метрии, определявшиеся в специальных опытах. У одних испытуемых ведущим по
прицельной способности являлся правый глаз, у других - левый (случаи полного ра-
венства - симметрии - исключались). В связи с этими данными в опытах Е.П. Ми-
рошиной-Тонконогой
испытывался условно-рефлекторный перенос с ведущего
глаза на неведущий, а затем с неведущего на ведущий.
Сравнение всех экспериментальных данных позволило сделать основной вывод:
перенос условно-рефлекторных изменений остроты зрения имел место во всех слу-
чаях, но протекал различно в обеих монокулярных системах. Оказалось, что услов-
но-рефлекторное повышение остроты зрения больше на неведущем глазе (по при-
цельной способности, т.е. локализации объекта в пространстве), нежели на веду-
щем.
Этот факт имел место во всех случаях, независимо от того, правый или левый
глаз у данного испытуемого является ведущим.
При переносе выработанного условно-рефлекторного изменения остроты зре-
ния обнаруживалось во всех случаях, что величина этого переноса больше при вос-
произведении ведущим глазом условных рефлексов, выработанных на неведу-
щем, нежели при воспроизведении неведущим глазом условных рефлексов с глаза
ведущего.
О чем говорят эти два факта? Первый из них ясно говорит
о том, что ведущий
по прицельной способности глаз не есть еще ведущий по остроте зрения, напротив,
1 См.: Ананьев Б.Г. Проблема парной работы больших полушарий в учении И.П. Павлова и психология //
Учение И.П. Павлова и философские проблемы психологии. М.: Изд-во АН СССР, 1952.
116
неведущий по прицельной способности как раз и оказывается ведущим по условно-
рефлекторному повышению остроты зрения. Эти опыты Е.П. Мирошиной-Тонко-
ногой подтверждают ранее установленный факт расхождения сторон функциональ-
ной асимметрии по остроте зрения и по прицельной способности. Вместе с тем дан-
ный факт содержит в себе больше, чем подтверждение различного характера взаи-
модействия обеих монокулярных систем при различных видах пространственного
видения.
Очевидно, что условно-рефлекторное повышение остроты зрения нераз-
рывно связано с относительной специализацией одной монокулярной системы на
дифференцировке видения, т.е. отдельном видении двух близко соприкасающихся
объектов. При монокулярной локализации объекта имеет значение точность опре-
деления одиночного объекта малой величины в его положении в пространстве.
Ясно, что эти два процесса пространственного видения протекают при различных
физических условиях, с которыми и образуются
различные временные (условно-
рефлекторные связи).
Уже на этих данных можно убедиться в том, что абсолютного для всех функций
светового анализа одного ведущего глаза у одного и того же человека не существу-
ет. Очевидно, у одного и того же человека оба глаза являются "ведущими", во вза-
имодействии монокулярных систем преобладает то один, то другой глаз, в зависи-
мости от особенностей дробного анализа пространства (пространственного разли-
чения), который осуществляет кора головного
мозга как единая система.
Еще более интересными представляются данные об особенностях переноса.
Если величина условно-рефлекторного повышения остроты зрения оказалась боль-
ше на "неведущем", чем на "ведущем" глазу, то величина переноса условно-рефле-
кторного повышения остроты зрения оказалась, напротив, большей при переносе с
"неведущего" глаза на ведущий, нежели с "ведущего" на "неведущий". Нетрудно за-
метить, что процесс переноса изменяет соотношение между обеими частями свето-
вого
анализатора. Очевидно, что перенос условных рефлексов с "ведущего" полу-
шария на другое предполагает в качестве условия иррадиацию условного раздраже-
ния большую, нежели при переносе с "неведущего" глаза на "ведущий". В послед-
нем случае иррадиации условного раздражения противостоит возникший в другом
полушарии процесс торможения. Можно думать, что изменение соотношения меж-
ду двумя сторонами светового анализатора в ходе переноса условных рефлексов вы-
ражает взаимную индукцию нервных
процессов в обоих полушариях. Наконец, не-
маловажное значение представляют данные об особенностях возникновения и пере-
носа условно-рефлекторного изменения оптической хронаксии.
Опыты Е.П. Мирошиной-Тонконогой свидетельствуют о том, что условно-реф-
лекторное изменение оптической хронаксии больше на ведущем глазу, чем на неве-
дущем. Имеются обратно пропорциональные отношения между условно-рефлек-
торным изменением остроты зрения и условно-рефлекторным изменением оптиче-
ской (неадекватной)
хронаксии.
Можно думать, что у одного и того же человека ведущее значение приобретает
то один глаз, то другой, в зависимости от внешних условий, определяющих характер
парной работы больших полушарий.
По прицельной способности, условно-рефлекторному повышению остроты
зрения, условно-рефлекторному повышению оптической хронаксии, наконец, по
особенностям переноса этих условно-рефлекторных изменений один и тот же чело-
век характеризуется различными особенностями функциональной асимметрии.
Вероятно,
что при изменении внешних условий перестраиваются отношения между
обеими частями мозгового конца светового анализатора, а отсюда и обеими моно-
кулярными системами.
В основе этой перестройки лежит смена положительной индукции нервных про-
цессов отрицательной, и, наоборот, - в зависимости от развития временных связей.
Из этих опытов следует, что имеет место условно-рефлекторная перестрой-
ка взаимоотношений монокулярных систем, обусловливающих преобладание то од-
117
ного, то другого глаза в качестве "ведущего" в данной деятельности светового ана-
лизатора.
В нашей лаборатории были специально изучены особенности функциональной
асимметрии обоих монокулярных полей зрения (опыты В.И. Кауфмана, а также
М.Г. Бруксон) и ощущений глубины (опыты В.А. Мацановой, а затем И. Клейтман).
Опыты В.И. Кауфмана производились по обычной периметрической методике
с целью определения объема секторов поля зрения каждого из глаз.
При этом
В.И. Кауфман исходил из нашей гипотезы о корковой обусловленности функцио-
нальных асимметрий зрения. Им был предложен оригинальный метод статистиче-
ской обработки количественных данных, обеспечивающий более точное обобще-
ние и анализ экспериментальных данных. Опыты В.И. Кауфмана подтвердили факт
резкой асимметрии монокулярных полей зрения (правого и левого глаза), причем
особенно в направлениях наружу и внутрь, т.е. по горизонтальной линии поля зре-
ния. Характерно, что
асимметрия обнаруживает себя в обеих половинах поля зре-
ния, несмотря на то, что в наружных и внутренних половинах сетчатки идут различ-
ные пучки волокон зрительного нерва. Очевидно, что деятельность обоих полуша-
рий формирует "ведущее" поле зрения.
Явление "ведущего" поля зрения было установлено В.И. Кауфманом у боль-
шинства испытуемых - взрослых нормальных людей. Как можно предполагать на
основании этих опытов, образование "ведущего" поля зрения также есть продукт
соединенной
деятельности обоих полушарий, с которыми связан каждый глаз, час-
тично перекрещивающийся волокнами зрительного нерва.
Объясняя результаты опытов В.И. Кауфмана, мы пришли к выводу, что веду-
щее поля зрения есть результат положительной индукции нервных процессов в обо-
их полушариях головного мозга. Как установил И.П. Павлов, положительная ин-
дукция характеризуется усилением возбуждения в одном из пунктов коры вследст-
вие торможения в другом или других участках коры.
С целью проверить
типичность для нормальной работы коры образования ве-
дущего поля зрения М.Г. Бруксон провела периметрическое исследование моноку-
лярных полей зрения у умственно недостаточных детей, учащихся вспомогательной
школы, а параллельно с ним - у нормальных детей того же возраста (10-12 лет).
Из опытов М.Г. Бруксон следовало, что нормальные дети 10-12 лет характеризуют-
ся (более чем в 60%) той или иной формой функциональной асимметрии полей зре-
ния (ведущим правым или левым полем зрения).
Полное
равенство полей зрения у нормальных детей встречается чаще, чем у
взрослых. Из этого сопоставления фактов следует, что функциональная асиммет-
рия есть продукт развития временных связей, индивидуального опыта. Но еще бо-
лее интересными оказались данные М.Г. Бруксон при сопоставлении периметриче-
ских показателей нормальных и умственно недостаточных детей. По этим данным
оказалось, что по сравнению с нормальными детьми у умственно недостаточных де-
тей имеется концентрическое сужение
обоих полей зрения, причем в очень значи-
тельной степени. Еще более показательно, что функциональная асимметрия, до-
вольно частая у нормальных детей, чрезвычайно редка среди детей умственно недо-
статочных, напротив, у них отмечено равное в обоих монокулярных полях зрения
концентрическое сужение по всем направлениям поля зрения, т.е. почти полное ра-
венство монокулярных полей (симметрия) на низком уровне развития. Следователь-
но, как можно думать, функциональная асимметрия полей зрения
и феномен "веду-
щего" поля зрения есть показатель нормальной деятельности обоих полушарий го-
ловного мозга.
Путем вариационно-статистической обработки количественных данных о
различных связях между "ведущим" глазом по остроте зрения, прицельной спо-
собности и полю зрения В.И. Кауфман пришел к заключению, что полной корре-
ляции между ведущим по остроте зрения глазом и ведущим глазом по полю зре-
ния нет.
118
Преобладание одной из монокулярных систем у одного и того же человека во
многих случаях идет то за счет правого, то за счет левого глаза. Этот вывод вполне
согласуется с вышеизложенными опытами Е.П. Мирошиной-Тонконогой и в значи-
тельной степени объясняется этими опытами.
Перейдем к анализу фактов функциональной асимметрии в области такого ре-
шающего явления в пространственном видении, каким является ощущение глуби-
ны, третьего изменения пространства.
Самый
факт такой асимметрии был впервые обнаружен в нашей лаборатории
В.А. Мацановой. В специальных опытах она изучала монокулярное ощущение глу-
бины. Первоначально В.А. Мацановой исследовалось подравнивание положения
фигур с помощью бинокулярного зрения. По отношению к величине такого подрав-
нивания далее определялось правостороннее и левостороннее монокулярное ощу-
щение глубины. Всего было исследовано 50 человек. Дистанция наблюдения -5 м,
увеличение дистанции достигалось в опытах посредством
бинокля. За нормальный
порог ощущений глубины была принята величина в 21 мм.
Остановимся на наиболее важных фактах из этого исследования.
Напомним, что в физиологической оптике ряд исследователей отрицают воз-
можность монокулярного определения глубины воспринимаемого пространства.
Некоторые из них считают возможным такое определение, но утверждают, что оно
неточно и производится человеком с большим усилием (например, Г.В. Литинский).
Но другие исследователи (Иоффе, Фишер и др.) считают,
что взаимоотношение ме-
жду бинокулярным и монокулярным ощущением глубины изменяется в зависимо-
сти от изменения расстояния, дистанции наблюдения. На близком расстоянии опре-
деление глубины пространства осуществляется преимущественно бинокулярно, на
далеком (1000-1500 м) - монокулярно. С. В.. Кравков, Б.М. Теплов, д-р Кулябко и
другие ученые допускали возможность монокулярного ощущения глубины. Чем же
объясняется такое противоречие во взглядах исследователей, из которых одни во-
обще
отрицают возможность монокулярного ощущения глубины, другие "вообще"
его признают?
Как показывают опыты В.А. Мацановой, это противоречие объясняется тем,
что исследователи исходили только из различий между бинокулярным и монокуляр-
ным зрением, не делая попытки дифференцировать само монокулярное зрение.
В действительности оказалось, что у испытуемых с полным равенством монокуляр-
ных систем (симметрии) монокулярное определение глубины оказалось невозмож-
ным (около 32% испытуемых).
Наибольшая же группа испытуемых (48%) характе-
ризовалась резко выраженной асимметрией глубинного глазомера, причем у таких
лиц точный монокулярный глубинный глазомер имел место только с одной сторо-
ны (или правым, или левым глазом), т.е. обнаружился "ведущий" глаз в глубинном
глазомере. Все испытуемые были обследованы офтальмологически, причем оказа-
лось, что нет явственной корреляции между остротой зрения и остротой глубинно-
го глазомера.
Итак, возможность монокулярного глубинного
глазомера превращается в дей-
ствительность лишь там, где образуется функциональная асимметрия монокуляр-
ных систем, причем носителем монокулярного глазомера становится не любой
глаз, а "ведущий". Особенно интересен тот факт, что среди испытуемых В.А. Ма-
цановой выделилась группа лиц (20%), которые обладали возможностью моноку-
лярного глубинного глазомера любым глазом. Характерно, что у этих людей мо-
нокулярные оценки глубины (как правым, так и левым глазом) точнее бинокуляр-
ных
как на далеком, так и на близком расстоянии. Эта группа, однако, отличается
от тех испытуемых, у которых наблюдалось полное равенство монокулярных сис-
тем, с которым была связана невозможность монокулярного глазомера при доста-
точной точности бинокулярного глазомера. Напротив, у этой весьма своеобразной
группы оказалось высокоразвитым как бинокулярное, так и обоестороннее моно-
кулярное точное глубинное ощущение. Можно предположить, что высокая чувст-
119
вительность бинокулярного глазомера и точность монокулярного глазомера обеих
сторон светового анализатора взаимосвязаны. Напомним о том, что "симметрики"
оказались не способными к монокулярной оценке расстояния любым глазом, а их
бинокулярная глазомерная чувствительность характеризовалась средними порого-
выми величинами.
Поэтому, несмотря на некоторое внешнее сходство между этими группами, они
качественно отличны друг от друга. Дело в том, что
интересующая нас группа хара-
ктеризуется особой подвижностью во взаимоотношении монокулярных систем,
срочным характером переключения ведущего глаза с одной стороны на другую.
При этом имеет место и наиболее высокое развитие бинокулярного глазомера.
Можно предполагать, что в подобных случаях переключение взаимной индукции
нервных процессов определяет максимальную пластичность обоих частей светово-
го анализатора. Характерно, что подобное переключение происходит не само со-
бой, а
при существенных изменениях расстояния между обоими воспринимаемыми
объектами. Иначе говоря, переключение индуктивных отношений между обоими
монокулярными системами носит ясно выраженный условно-рефлекторный харак-
тер. Кора головного мозга в целом изменяет в каждый данный момент (соответст-
венно меняющимся внешним условиям) соотношение между обеими частями свето-
вого анализатора.
В последующем данные В.А. Мацановой были проверены И. Клейтман. Ею
подтвержден основной факт связи
монокулярного глубинного глазомера с функци-
ональной асимметрией. Но дальнейшее изучение вопроса (по той же методике) по-
казало, что эти связи еще более многообразны и пластичны, нежели мы раньше
предполагали. Во-первых, оказалось, что рефлекторная зависимость глубинного
глазомера носит как бы зонный характер. Один и тот же испытуемый проявляет
разные особенности симметрии и асимметрии с изменением положения объектов к
дальнему плану движения воспринимаемых объектов. Наибольшее затруднение
ис-
пытывали все испытуемые в средней зоне, где не было резкого контраста между
пространственным соотношением объектов и общим пространством аппарата.
В этой зоне соотношение между обеими монокулярными системами изменялось
особенно резко.
Другой интересный факт, обнаруженный И. Клейтман, заключался в том, что в
явлении глубинного глазомера имело значение не только соотношение правой и ле-
вой сторон светового анализатора, но и пространственное соотношение самих объ-
ектов (сторон).
До опытов Клейтман можно было думать, что раздражителем глу-
бинного ощущения является только разность расстояния между двумя параллельно
расположенными объектами. Величина в 21 мм является такой минимальной поро-
говой величиной в данном эксперименте. Полагалось, что для светового анализато-
ра совершенно безразлично, какой из объектов (правый или левый) перемещается
с целью увеличения или уменьшения разности расстояния между обоими объекта-
ми. Опыты И. Клейтман показали обратное. Оказалось,
что для монокулярного
глубинного глазомера имеет значение вектор изменения этой разности.
То правый, то левый глаз становится "ведущим" у одного и того же испытуемо-
го, в зависимости от смены векторов изменения разности расстояний между двумя
воспринимаемыми объектами.
В свете вышесказанного станут понятными новые факты, добытые экспери-
ментально Е.М. Горячевой. Ее исследование было посвящено изучению явления
функциональной асимметрии в прицельной способности зрения. Исследование
со-
стояло из двух частей. В первой части опыты Е.М. Горячевой проверяли по нашей
методике выводы нашего раннего исследования о "ведущем" глазе по его прицель-
ной способности. Эти выводы были в основном подтверждены, но количественное
распределение испытуемых по группам симметрии право- и левосторонней асим-
метрии несколько отличалось от наших данных. Задача этой первой части, однако,
имела и собственное назначение. Оно заключалось в установлении известной устой-
120
чивости "ведущего" глаза при тождественных неизменных пространственных усло-
виях. Эта задача была Е.М. Горячевой разрешена. Ее данные, как ранее наши, сви-
детельствуют о том, что при неподвижном постоянном положении испытуемого и
фиксируемого объекта малой величины (на расстоянии пяти метров) световой ана-
лизатор отвечает одной и той же стереотипной реакцией.
Установив стереотипность монокулярных соотношений при неизменных про-
странственных
условиях, Е.М. Горячева перешла ко второй части своего исследова-
ния. Фиксируемый объект устанавливался на перемещающемся на рельсах прибо-
ре, причем точно учитывалась величина перемещения, изменяющая расстояние от
воспринимающего человека до воспринимаемого объекта.
С целью увеличения расстояния испытуемый пользовался биноклем. Иначе го-
воря, во второй части исследования Е.М. Горячева ограничила свою задачу выясне-
нием роли угла зрения в динамике монокулярной локализации объекта.
Исследовалось
25 человек. С целью уточнения результатов были проведены
повторные опыты через полтора-два месяца. По данным экспериментов, испытуе-
мые разделились на три группы. К первой группе были отнесены те, у которых при
увеличении угла зрения наблюдалось и увеличение пороговых изменений. Во вто-
рую группу - те, у которых при увеличении угла зрения отмечалось уменьшение
пороговых изменений. Третью группу составили испытуемые, у которых наблюда-
лось непостоянство пороговых изменений. При монокулярных
и бинокулярных
показаниях последняя группа была самой малочисленной. Офтальмологическое
обследование этих испытуемых обнаружило у них явления резкого астигматиз-
ма (миопического в двух случаях, смешанного и гиперметропического по одному
случаю).
Рассмотрим данные о динамике пространственной локализации объекта в каж-
дой из групп. У испытуемых первой группы бинокулярные показания совпадают с
показаниями "ведущего" глаза (в шести случаях - правого глаза, в одном - левого).
При
этом сами бинокулярные показания не зависят от предшествующих моно-
кулярных показаний, т.е. бинокулярное зрение не испытывает последствий предше-
ствующего зрительного монокулярного акта, не тормозится предшествующей реак-
цией неведущего глаза, что особенно важно подчеркнуть.
Зрительный аппарат, по данным офтальмологического обследования, характе-
ризуется равносторонним функционально нормальным состоянием, за исключени-
ем одного случая миопии. Пороговые изменения у этой группы изменяются
по зо-
нам неравномерно относительно к величине угла зрения.
Во второй группе бинокулярные показания неустойчивы и носят адаптацион-
ный характер, т.е. приспосабливаются к предшествующим монокулярным показа-
ниям, которые оказывают на бинокулярное зрение тормозящее действие. В этой
группе пороговые изменения также носят прерывный зональный характер, но в
противоположную первой группе сторону, а именно - неравномерного уменьшения
этих изменений в связи с увеличением угла зрения.
Офтальмологические
данные и в этих случаях свидетельствуют о равносторон-
нем нормальном состоянии рецепторов (за исключением одного случая миопии).
Но, по данным Е.М. Горячевой, здесь мы имеем весьма подвижное соотношение ме-
жду монокулярным и бинокулярным зрением, при котором бинокулярное зрение
выражает преобладание то одной, то другой монокулярной системы в зависимости
от изменения угла зрения, что сказывается в совпадении бинокулярной оценки с лю-
бой предшествующей монокулярной оценкой.
В этих
случаях возбуждение монокулярной системы носит длительный ирради-
ированный характер, распространяющийся и на другую систему, которая при этом
тормозится.
Соотношение величин монокулярных показаний (в отношении к бинокулярно-
му зрению) изменяется с увеличением угла зрения. При малых углах зрения оно ска-
зывается наиболее резко. Расхождение монокулярных показаний как бы сменяется
121
их относительным сближением, а затем вновь расхождением. Иначе говоря, один и
тот же глаз является то более, то менее "ведущим" или, напротив, то более, то ме-
нее "неведущим" в бинокулярном зрении.
Очевидно, мера преобладания зависит от внешних пространственных условий,
она является как бы условно-рефлекторной реакцией на изменение соотношений
между дистанцией наблюдения и величиной объекта.
При дефектах глаз (астигматизм) эта закономерность выступает
в парадок-
сальной форме: с изменением угла зрения ведущим глазом становится то один,
то другой глаз. Кора головного мозга явно преодолевает этот дефект, динамиче-
ски перестраивая соотношение монокулярных систем в соответствии с требова-
ниями среды.
Итак, опыты Е.М. Горячевой показывают, что феномен "ведущего" глаза мно-
гообразно проявляется даже в одной области пространственного видения, а именно
монокулярной и бинокулярной локализации объекта. Это многообразие определя-
ется
условно-рефлекторными изменениями работы светового анализатора в зависи-
мости от изменения пространственных условий.
Опыты М.Г. Бруксон были посвящены изучению феномена "ведущего" глаза у
умственно недостаточных детей. По сравнению с нормальными детьми 10-12 лет
умственно недостаточные того же возраста обнаружили редкость этого феномена.
Преобладающее число случаев было отнесено к типу устойчивой симметрии обеих
монокулярных систем, с которым связана у этих детей неточность и неустойчивость
бинокулярной
локализации объека с резко выраженным явлением "двоения", кото-
рое обычно объясняется резкой диспаратностью раздражаемых точек сетчаток
обоих глаз. Однако, сопоставляя низкий уровень корковой деятельности этих детей
и подобные факты резкой диспаратности изображения, можно предположить, что
последняя определяется слабым развитием внутреннего торможения, которое, как
установил А.Г. Иванов-Смоленский, особенно связанно с формированием у детей
второй сигнальной системы, затем перестраивающей
временные связи первой сиг-
нальной системы.
Но слабое развитие внутреннего, условно-рефлекторного торможения означа-
ет и слабость индукции нервных процессов. Подводя итоги всему вышеизложенно-
му, можно предположить, что в основе преобладания одной монокулярной системы
над другой лежит именно положительная индукция нервных процессов в коре го-
ловного мозга, определяющая функциональное состояние светового анализатора в
целом. Индукция нервных процессов не является постоянной, независимой
от изме-
нения внешних условий. Напротив, она отражает динамику этих изменений.
Тот факт, что "ведущим" по той или иной функции пространственного видения
(поле зрения, глубинное ощущение, острота зрения, локализация объектов в про-
странстве) является то один глаз, то другой, ясно свидетельствует о смене положи-
тельной индукции на отрицательную и наоборот. Все многообразие функциональ-
ной асимметрии обнаруживает условно-рефлекторную природу индуктивных отно-
шений в парной работе
больших полушарий.
О том, что функциональная асимметрия есть продукт развития индивидуально-
го опыта, свидетельствует, например, открытый Г.В. Литинским факт относитель-
но позднего формирования у детей феномена "ведущего" глаза, этот феномен об-
наруживается не ранее 3-5 лет. У умственно недостаточных детей, как показала
М.Г. Бруксон, слабое развитие условно-рефлекторной деятельности определяет и
относительную редкость среди них такого феномена.
Вышеприведенные факты функциональной
асимметрии в зрительно-простран-
ственном различении объясняются лишь в свете учения И.П. Павлова.
Мы полагаем, что смена знаков "ведущего" глаза (с правого на левый и наобо-
рот), равно как и изменение меры "ведущего" в бинокулярном зрении глаза, есть
один из показателей взаимной индукции возбуждения и торможения. Относитель-
ная же устойчивость "ведущего" глаза есть выражение разыгрывающейся в коре
122
головного мозга положительной индукции. Это явление положительной индукции
легко заметить при монокулярном зрении. Если закрыть, например, левый глаз и
смотреть одним правым глазом, то в соответствующих точках мозгового конца све-
тового анализатора (в обоих полушариях), связанных пучками зрительного нерва с
левым глазом, разыгрывается тормозной процесс. Именно этот процесс усиливает
возбуждение других точек светового анализатора, связанных с правым
глазом, не-
посредственно раздражающимися световыми агентами. Можно думать, что в силу
этой положительной индукции обостряется чувствительность правого глаза (не
только остроты зрения, но и других функций пространственного видения). Естест-
венно поэтому, что закрывание одного из глаз применяется в практике прицелива-
ния, микроскопирования, геодезической съемки и т.д. В большинстве случаев за-
крывание глаза происходит с той стороны, с которой не производится активное дей-
ствие
в целом, включающее в себя такую сложную ассоциацию, как зрительно-мо-
торная координация. Этим объясняется не прирожденная, а индивидуально-приоб-
ретенная, условно-рефлекторная связь "ведущей" руки и "ведущего" глаза.
Как же, однако, объяснить феномен ведущего глаза при бинокулярном смотре-
нии при двух открытых глазах? Известно, что опытные стрелки уже не закрывают
одного глаза при прицеливании, а опытный биолог - при микроскопировании объ-
екта, которое все-таки производится одним
глазом.
В последнем случае А.А. Ухтомский убедительно разъяснил, что слабые побоч-
ные раздражения открытого левого глаза усиливают возбуждения микроскопирую-
щего правого глаза.
Но в деятельности опытного стрелка такого резкого функционального обособ-
ления обоих глаз не замечается. Значит ли это, что у него отсутствует функцио-
нальная асимметрия, характеризуемая определенной фазой взаимной индукции?
Ответ на этот вопрос дают исследования А.С. Егорова, обнаружившего, что с
образованием
у человека специального опыта (например, стендовой стрельбы) со-
вершенствуется пластичность индуктивного механизма "ведущего" глаза, т.е. про-
грессирует переключаемость сторон в процессе бинокулярного видения. В резуль-
тате образуется высший уровень функциональной симметрии, возникающий путем
уравновешивания деятельностей обоих полушарий. К такому уровню люди прихо-
дят в результате длительного и эффективного упражнения, т.е. образования целой
специальной системы временных связей.
При этом в начале обучения и при само-
стоятельной практике обычно имеет место закрывание одного из глаз, которое са-
мо становится условным раздражителем для светового анализатора, усиливающим
возбуждение в другой его части.
Кроме того, в деятельности стрелка, как и всякой деятельности, образуется ди-
намический стереотип, резко отличающий опытного стрелка от новичка или чело-
века, вовсе не практикующегося в прицельной деятельности.
В связи с этим нельзя не отметить, что в специальных
практических деятельно-
стях человека ведущую роль играет вторая сигнальная система в ее единстве с пер-
вой сигнальной системой.
Достаточно указать на то, какое значение имеет команда и словесная инструк-
ция при обучении стрельбе, геодезической съемке и т.д., речь и мышление самого
стрелка при прицеливании и стрельбе. Можно думать, что именно вторая сигналь-
ная система уравновешивает работу обеих частей светового анализатора, способст-
вуя переключению сторон - в зависимости от
изменения условий - и выработке от-
носительно разносторонней функциональной работоспособности обеих моноку-
лярных систем. В этом переключении немалую роль играют и открытые павлов-
ской школой закономерности переноса условных рефлексов с одной стороны на
другую. В деятельности опытного стрелка, первоначально ориентировавшегося
монокулярно, перенос с ведущего глаза на неведущий, несомненно, способствовал
выработке нового, более высокого уровня деятельности всего светового анализа-
тора
в целом.
123
Явления функционального неравенства в зрительно-пространственном разли-
чении были открыты и изучены позже давно установленных фактов функциональ-
ного неравенства в мышечно-суставных ощущениях рабочих движений рук. Факты
"правшества" и "левшества", особо важные для пространственной ориентировки,
несмотря на давность, не были научно объяснены до открытия И.П. Павловым дви-
гательного анализатора.
Учение И.П. Павлова о двигательном анализаторе неразрывно
связано с об-
щей теорией условных рефлексов. И.П. Павлов показал, что все движения слож-
ных организмов животных и человека есть движения, выработанные, образован-
ные условно-рефлекторно. Единство механизмов двигательного анализатора и
временных связей определяет развитие движений человека. В воспитанности чело-
веческих движений легко убедиться, прослеживая развитие движений ребенка, на-
чиная от "предметных" действий рук и ходьбы и кончая движениями рук при пись-
ме. Все артикуляционные
движения ребенка последовательно развиваются как ус-
ложняющиеся условно-двигательные рефлексы, опосредованные временными свя-
зями второй сигнальной системы, и т.д. С этой позиции невозможно принять "тео-
рию" наследственного характера "правшества" и "левшества". Очевидно, функци-
ональные асимметрии в работе двигательного анализатора - продукт условий жиз-
ни и опыта индивида.
Павловское учение о двигательном анализаторе позволяет глубже понять идеи
И.М. Сеченова об универсальном
значении мышечно-суставного чувства в жизни
человека, а особенно его идеи о роли мышечно-суставных ощущений в познании
пространства внешнего мира. Известно, что И.М. Сеченов считал мышечно-сустав-
ные ощущения важнейшим компонентом восприятия пространства и времени, в том
числе и зрительного восприятия пространства.
И.М. Сеченова интересовала и проблема взаимодействия мышечно-суставных
ощущений обеих рук. Этот вопрос он поставил в связь с факторами физического
утомления и отдыха,
вообще процесса работы. С этой целью И.М. Сеченов изучал
работоспособность рук и ног, а также влияние на работоспособность одной руки со-
стояния другой. Подводя итоги своим опытам, И.М. Сеченов писал о том, что наи-
более действенным оказался не временный покой работающей руки, а покой ее, да-
же более кратковременный, связанный с работой другой руки. Естественно было
предположить, что в этом влиянии временно работающей руки на временно поко-
ющуюся играют роль чувственные моменты, связанные
с движением.
И.М. Сеченов полагал, что повышение работоспособности одной руки может
происходить вследствие увеличения запасов энергии в центральной нервной систе-
ме за счет мышечно-суставных ощущений от другой руки. Это предположение по-
лучает свой глубокий и новый смысл в свете учения И.П. Павлова о двигательном
анализаторе. Мышечно-суставные рецепторы обеих рук - составные части единого
двигательного анализатора. Каждый из этих рецепторов непосредственно связан с
противоположным
полушарием, но через комиссуральные связи между полушари-
ями он связан и с полушарием одноименным. Можно поэтому предположить,что
эти многосторонние связи рецепторов и мозгового конца двигательного анализато-
ра определяют постоянное взаимовлияние работы одной руки на другую. Феномен
И.М. Сеченова заключался между прочим в том, что правая рука больше восстана-
вливалась не столько от отдыха ее самой, сколько от работы другой руки. Можно
предположить, что в этом случае возбуждение одной
стороны двигательного анали-
затора по отрицательной индукции вызывало внутреннее торможение другой. Из-
вестно, что внутреннее торможение является условием восстановления работоспо-
собности. Но возможны и многие другие формы взаимодействия рук, при которых
нет резкого разделения на состояние работы и отдыха. Существует множество гра-
даций в переходах от работы к отдыху при совместной работе рук. Каковы мышеч-
но-суставные ощущения покоящейся руки в момент, когда происходит работа дру-
гой?
Какова деятельность анализатора в целом в таком состоянии? На эти вопросы
124
мы еще не в состоянии дать ответ. Но, несомненно, уже могут быть найдены дан-
ные для постановки этих вопросов.
Электрофизиологические опыты А.В. Идельсона в нашей лаборатории устано-
вили, что как при ощупывании сложных фигур, так и при простых движениях обна-
руживалась биоэлектрическая активность (в начале и конце процесса) обоих полу-
шарий головного мозга, независимо от того, правая или левая рука совершала дей-
ствия. В середине процесса
эта активность концентрировалась в одном полушарии,
но имело место фазное включение в анализ движения и другого полушария. Что же
происходит при таком включении другого полушария в двигательном аппарате дру-
гой руки? Ответ на этот вопрос дали интересные опыты В.Н. Симагина, который с
помощью шлейфного осциллографа записывал усиленные биоэлектрические токи
симметричных дельтовых мышц правой и левой рук. В этих опытах испытуемые
должны были производить заданные простые движения и движения
"опредмечен-
ные" (например, взять находящуюся перед человеком лампу). Как при простом, так
и при "опредмеченном" движении в дельтовидной мышце работающей руки возни-
кали периодические колебания потенциалов с амплитудами от 220 микровольт и
выше и с частотами от 5 до 100 герц. При этом В.Н. Симагин зарегистрировал био-
токи в дельтовидной мышце не только движущейся руки, но и другой руки, находя-
щейся в покое.
В дельтовидной мышце неработающей руки отмечены апериодические коле-
бания
потенциалов преимущественно 35-40 микровольт, но с теми же частотами от
5 до 100 герц.
Этот же факт появления токов действия в покоящейся руке обнаружен и при
опредмеченных движениях, где он сказывался более ясно и устойчиво.
Далее В.Н. Симагин поставил опыты с записью токов действия при вообража-
емой работе рук (представление простого движения и представление действия с
лампой). Оказалось, что и в этих случаях имели место явления сопряженной воз-
будимости, но только в три-четыре
раза меньше, нежели в реальных движениях и
действиях.
Подобно тому, как в постоянных условиях "ведущий" глаз является более или
менее устойчивым и стереотипным, так в постоянных и привычных условиях веду-
щая (по кинестезии) рука проявляет себя стереотипно и устойчиво. Но при этом
нужно учесть, что "ведущая" рука есть функция взаимной индукции нервных про-
цессов в обоих полушариях, а не одного, изолированного полушария.
Для анализа подобных стереотипных асимметрий представляет интерес
явле-
ние кинестезии правой и левой рук, объективно выражающейся в точности движе-
ния руки при изменении общего положения тела. Можно предполагать, по данным
Г.Х. Кекчеева, изменение кинестезии, а следовательно, точности движений руки
при изменении общего положения тела.
В опытах Г.Х. Кекчеева изучалась только точность движения правой руки.
В нашей лаборатории Г.П. Позднова сравнительно изучала точность движения как
правой, как и левой руки. Кроме того, Г.П. Позднову интересовала
пространствен-
ная характеристика диапазона точности движения обеих рук с тем, чтобы прове-
рить отсутствие или наличие функциональной асимметрии в этой деятельности дви-
гательного анализатора. При изменении положения тела можно было бы ожидать
изменения функции двигательного анализатора в пространственной ориентировке
человека.
В этих целях была использована методика Г.К. Кекчеева. Испытуемому предла-
галось попытаться попасть (с закрытыми глазами) в центральную точку на листе
плотной
бумаги (50x50), приколотом к столу. Данному заданию предшествовало уп-
ражнение в подобных локализованных действиях. Положение испытуемого менялось
в разных сериях опытов. Выработка кинестетического навыка производилась при
расстоянии от корпуса до стола в 5 с. Затем это расстояние увеличивалось до 20 с, из-
менялось вправо и влево на 20 с, при повороте туловища на 45° вправо и влево.
125
Г. П. Позднова избрала для опытов 14 зрячих “правшей”, двух слепых “прав-
шей”, 4 зрячих с некоторыми признаками “левшества" и 3 слепых с этими же при-
знаками. Мы коснемся здесь данных о точности движений рук лишь у зрячих людей.
Г. П. Поздновой экспериментально показано, что движения правой руки точнее, чем
левой, при всех положениях тела. Средняя зона попадания для правой руки ближе к
центру, чем левой, значительно более концентрированы точки попадания.
Показа-
ния правой и левой рук асимметричны друг по отношению к другу. Попадания пра-
вой руки расположены неподалеку от цели и распределены равномерно от нее, пло-
щадь разброса приближается к овалу. Иной характер носят движения левой руки.
Они располагаются в основном в левой половине листа и дальше отстоят от его цен-
тра. Зоны действия обеих рук, их двигательные поля носят различный характер.
Как установлено Г. П. Поздновой, движения левой руки смещаются влево при пере-
мещении
тела, поле действия левой руки перемещается по кругу с поворотом тела.
Поле действия правой руки, напротив, все время ориентировано на объективный
центр движения и меньше зависит от угла поворота тела человека в пространстве.
Этот факт можно объяснить тем, что обычно в трудовых действиях движения в
большинстве случаев совершаются по сагиттальной линии (работа на конвейере,
письмо, шитье и пр.). Движения левой руки не имеют подобной постоянной непра-
вильности относительно оси тела, они
по-разному включены в общие стереотипы
движений. Весьма интересно наблюдение Г. П. Поздновой, говорящее о том, что
движения правой руки носят более индивидуализированный характер, нежели дви-
жения левой руки, тождественные у большинства “правшей”. Это наблюдение дает
основание еще раз подчеркнуть, что “ведущая” рука есть продукт индивидуального
развития, а не наследственного предрасположения. Причем, как было указано, ин-
дивидуальное своеобразие функций “ведущей” руки отражает пластичный
характер
индуктивных отношений между обоими полушариями.
Таким образом, в опытах Г. П. Поздновой определилась одна из кинестетиче-
ских функций, особенно связанная с ориентацией в пространстве.
Условно-рефлекторный механизм деятельности коры больших полушарий
обеспечивает замыкание связей между различными анализаторами в определенных
жизненных условиях, обусловливающих совместную работу ряда анализаторов.
Связь руки и глаза, кинестетической и зрительной функций является типичной фор-
мой
подобной ассоциации, условно-рефлекторно обусловленного взаимодействия
анализаторов. Эта ассоциация зрительно-кинестетических ощущений носит назва-
ние зрительно-моторной координации. Все трудные, учебные и игровые действия
человека осуществляются при обязательном участии зрительно-моторной коорди-
нации. Мы не имеем возможности здесь рассмотреть этот важный вопрос в целом.
Рассмотрим его лишь со стороны специального вопроса об избирательных сторон-
них связях в зрительно-моторной координации.
Ценные
факты представлены в исследовании М. П. Ашмутайт, длительно изу-
чавшей явления зрительно-моторной координации у инвалидов “правшей”, правая
рука у которых была ампутирована. Это исследование тем более ценно, что автор
практически выработал у них систему навыков письма левой и неведущей рукой.
Принципом этой работы, как видно, был перенос и развитие навыков письма с ве-
дущей руки на неведущую.
М. П. Ашмутайт обнаружила ряд важных явлений перестройки зрительно-мо-
торной координации
в процессе переобучения письму.
Нас также интересовал вопрос о перестройке зрительно-моторной координа-
ции у здоровых людей с тем, чтобы в процессе этой перестройки выявить явление
функциональной асимметрии в зрительно-моторной координации. С этой целью в
нашей лаборатории были поставлены опыты И. В. Колычевой. После определения
типа зрительной асимметрии или симметрии И. В. Колычева приступила к опытам с
126
использованием призмы Дове (искажающей правильные показания глаза). В зави-
симости от положения призмы, изображения рассматриваемых испытуемым объе-
ктов оказывались перевернутыми или сверху вниз, или справа налево. Испытуемо-
му предлагалось, смотря через эту призму то правым, то левым глазом, выполнять
поочередно ряд заданий: начертить на бумаге треугольник, пятиконечную звезду,
провести горизонтальную линию, поставить 10 точек по горизонтали на
одинако-
вом расстоянии друг от друга, написать одно слово ("тяжесть"). Среди 30 испытуе-
мых 20 человек обладало правосторонней асимметрией в зрении и кинестезии, 8 бы-
ли "правшами" с левым "ведущим" глазом, 1 человек - "правша" с левосторонней
асимметрией зрения и кинестезией и 1 "левша" с правым "ведущим" глазом. Приме-
ненная методика позволила не только выявить роль зрения в осуществлении при-
вычных движений, но и роль самой кинестезии в координировании ошибок показа-
ний глаз
(при искажениях призмой Дове).
Отметим некоторые важные для этого вопроса данные опытов И.В. Колыче-
вой. "Правши" с правым ведущим глазом при выполнении экспериментальных дей-
ствий правой руки и правым глазом ориентируются на бумаге лучше, чем при рабо-
те правой рукой и левым глазом. В первом случае их рисунки расположены равно-
мерно, неправильные показания глаза корректируются скорее и точнее. Во втором
случае (при выполнении работы правой рукой, но под контролем левого глаза) по-
ле
зрения их сужается, а рисунки смещаются в левую сторону; связи между элемен-
тами рисунка или начертания слова устанавливаются с трудом.
"Правша" с левосторонней зрительной асимметрией успешнее работает правой
рукой при фиксации левым глазом. Однако оказалось, что некоторые другие "прав-
ши" с "ведущим" левым глазом обнаружили лучшее качество и укороченное время
действий левой рукой как под контролем правого, так и левого глаза. Но эта карти-
на существенно изменяется с переходом от рисунка
к письму. Письмо неразрывно
связано с процессом чтения написанного. В наших опытах вследствие неправильных
показаний зрения письмо и чтение были искусственно обособлены. Чтение искажа-
ло правильно написанные буквы и тормозило дальнейший процесс письма.
При рисовании в условиях искаженного влияния зрения была отмечена особая
роль руки как корректора ошибок зрения. Неправильные показания зрения с успе-
хом исправляются движениями "ведущей" руки в выполнении рисунков. Перенос
навыков
рисования с "ведущей" руки на "неведущую" при неправильных показани-
ях зрения в большинстве случаев был неосуществим.
Несколько иначе складывается зрительно-моторное соотношение в акте пись-
ма. Здесь "ведущая" рука и "ведущий" глаз вступают в более острые противоречия,
нежели при связях "ведущая" рука-"неведущий" глаз и наоборот. Они как бы тор-
мозят друг друга в такой степени, что элементарное написание одного слова стано-
вится невозможным. В этих условиях у большинства испытуемых
наблюдалась пе-
рестройка билатеральных отношений, складывалась новая координация движений
руки и зрения посредством письма в обратную сторону - справа налево. При этом
более благоприятные условия создавала связь правой руки и левого глаза. Поэтому
естественно, что наиболее легко этот процесс протекал у "правшей" с левосторон-
ней зрительной асимметрией. Но характерно, что и в остальных случаях происходи-
ла подобная перестройка, возраставшая успешно от опыта к опыту.
Эти опыты в
крайне искусственных условиях, разрушавших установившийся ес-
тественный стереотип зрительно-моторной координации, тем не менее дают осно-
вание полагать, что и в нормальных условиях зрительно-моторная координация ус-
танавливается в одном направлении, как бы интегрируя функциональную асиммет-
рию кинестезии и зрения.
Следовательно, можно думать, что в основе такой координации лежит условно-
рефлекторная связь мозговых концов обоих анализаторов и в обоих полушариях го-
ловного мозга.
Создание такой прочной связи - продукт многолетнего воспитания
и обучения, а затем трудовой деятельности человека.
127
Нас особенно интересовал вопрос о взаимодействии первой и второй сигналь-
ных систем именно потому, что без работы второй сигнальной системы различения
у человека не могут быть полными и глубокими.
Но исследование этого вопроса в целом встает перед очень многими трудностя-
ми. Мы имели возможность лишь наметить некоторые пути в исследовании этого
коренного вопроса, воспользовавшись особыми условиями развития детей с пора-
жениями опорно-двигательного
аппарата (болезнью Литтля, последствиями полио-
миелита). У этих детей с явлениями паралича опорно-двигательного аппарата за-
труднена практическая ориентация в широком пространстве окружающего мира.
Вместе с тем у них вполне нормальная работа коры больших полушарий, играющая
ведущую роль в компенсации этих двигательных поражений. Все эти дети учатся в
клинических условиях Института физической дефективности имени проф. Турнера,
причем никаких отклонений от нормального процесса и содержания
обучения нет.
Большая работа проводится по развитию речи в процессе обучения русскому языку
и всем учебным предметам. Физическое воспитание и элементы трудового обуче-
ния закрепляют успехи оперативно-хирургического лечения болезней, которыми
страдают эти дети.
Мы предположили, что в связи с ограничением передвижения детей, ограниче-
нием практической ориентировки в пространстве должны иметь место особенности
пространственного различения в различных анализаторах. Встал вопрос, в какой
мере
эти особенности или недостатки компенсируются второй сигнальной систе-
мой, а также отражаются в ней или нет.
Этот путь мы избрали в качестве первой пробы изучения проблемы взаимодей-
ствия первой и второй сигнальных систем в пространственном различении вообще.
Именно по этому пути и было направлено исследование Р.А. Вороновой, дав-
шей нам весьма и весьма поучительные результаты.
Для опытов Р.А. Вороновой мы предложили несколько методик, составивших
ряд серий опытов. Основной методикой
был избран метод условно-сосудистых реф-
лексов, разработанный в лаборатории акад. К.М. Быкова профессорами А.А. Рого-
вым и А.Т. Пшоником. Мы склонны считать этот метод одним из наиболее тонких
и адекватных методов исследования условных рефлексов у человека. Безусловным
раздражителем являлась вода в 0°, подававшаяся через резиновую трубку, а затем
через широкую стеклянную трубку, фиксированную на тыльной стороне кисти ле-
вой руки испытуемого. Дальше от этой стеклянной трубки опять шла
резиновая
трубка, по которой вода бесшумно выливалась в резервуар.
Р.А. Воронова пользовалась водным плетизмографом, усовершенствованным
А.Т. Пшоником. Регистрация велась путем пневматической записи на кимографе.
В отличие от обычного типа исследования условно-сосудистых рефлексов мы
избрали в качестве условных раздражителей пространственный признак - местопо-
ложение световых сигналов. На экране перед испытуемым автоматически включа-
лись (в различных опытах) правый и левый световой
сигналы, а затем - верхний и
нижний свет. Условным раздражителем в первой серии опытов было верхнее поло-
жение светового сигнала, а дифференцировочным раздражителем - нижнее поло-
жение светового сигнала.
Во второй серии опытов условным раздражителем было правое положение све-
тового сигнала, дифференцировочным - левое положение. Во второй серии опытов
безусловным раздражителем было избрано раздражение потоком воздушной струи.
В этой серии сохранялась условная связь и дифференцировка
на вертикальное по-
ложение объектов.
Опыты Р.А. Вороновой обнаружили интересный факт: дифференцировка про-
странственных сигналов во всех случаях оказалась для детей затруднительной. Для
уточнения этого положения были проведены дополнительные опыты, в которых
дифференцировка вырабатывалась не на пространственные сигналы одного и того
же качества (белый свет), а на разные качества световых раздражителей (лампочки
128
разных цветов) при одном и том же пространственном положении. В опытах сразу
же обнаружилось, что дети не испытывают никаких затруднений в такой диффе-
ренцировке. Отсюда можно было сделать вывод, что дифференцировка затрудни-
тельна именно в отношении условных пространственных сигналов. Этот факт под-
тверждает установленное в новейших психологических исследованиях положение о
том, что пространственное различие есть более сложный процесс, чем различие
предметных
качеств раздражителей.
Учитывая своеобразие развития детей с поражением опорно-двигательного ап-
парата, можно было бы думать, что трудность пространственной дифференциров-
ки есть следствие ограниченной практической ориентации в пространстве. Но это
оказалось лишь частично правильным.
Напомним, что в опытах Р. А. Вороновой дифференцировка пространственных
сигналов шла в двух направлениях - горизонтальном и вертикальном. Наше предпо-
ложение было правильным для вертикальной линии
и неправильным для линии го-
ризонтальной. Оказалось, что во всех случаях дифференцирование правой лампоч-
ки от левой достигалось приблизительно в два раза скорее, нежели дифференциро-
вание верхней лампочки от нижней. Следовательно, трудность дифференцировки
"верха" от "низа" связана с заболеванием детей.
Характерно, что этот момент затрудненной дифференцировки сторон верти-
кальной линии был обнаружен только объективным методом условно-сосудистых
рефлексов. Ни по обычной речи этих
детей, ни по педагогическим наблюдениям по-
добный дефект был незаметен. В последующих опытах Р.А. Воронова переводила
выработанные условные рефлексы с пространственными сигналами первой сиг-
нальной системы на соответствующие сигналы второй сигнальной системы. Услов-
ный (пространственный) сигнал заменялся словесным раздражителем (с 36-го соче-
тания условного сигнала с безусловным). Сосудо-суживающая реакция на словес-
ный раздражитель, заменявший пространственный сигнал, была получена
быстро
во всех случаях и без каких-либо затруднений. После длительного образования ус-
ловных рефлексов и их дифференцировки словесные раздражители вполне заменя-
ли эти сигналы в том случае, если они периодически подкреплялись сочетанием ус-
ловного сигнала и безусловного раздражителя.
Обобщение сигналов достигалось благодаря большой и трудной работе по ана-
лизу пространственных отношений.
Из этих опытов Р.А. Вороновой следовало, что в практике физического воспи-
тания и обучения
учебным предметам нужно обратить особое внимание на развитие
пространственного различения по вертикальной линии; особенно после этих опы-
тов необходимо было изучить то, в какой мере в живой речи детей вскрываются
или, напротив, маскируются эти трудности пространственного различения по верти-
кальной линии. С этой целью Р.А. Вороновой были применены другие методики ис-
следования.
Первая из них заключалась в постановке перед ребенком задач словесного опи-
сания картинок с птицей,
причем в восьми вариантах картинок птица изображалась
в разных пространственных положениях (в клетке, над клеткой, впереди клетки, на
клетке, под клеткой, за клеткой, с правой и левой сторон). Изучение свободной ре-
чи детей в процессе описания этих картинок обнаружило следующее: отношения
правой и левой сторон дети обозначают правильно, опираясь на сравнение с правой
и левой сторонами собственного тела. Пределом правильного обозначения правой и
левой сторон изображения является предел
собственного тела. За этим пределом де-
тям уже трудно соотносить стороны и правильно их обозначать. Более простые
предлоги вина всеми детьми назывались сразу без ошибок. Иначе обстояло дело с
употреблением предлогов над, под, за, перед, между, оказавшихся более трудными
для детей. Они нередко заменялись другими предлогами или употреблялись неверно.
Р.А. Воронова сформулировала свои данные в положении о том, что "ограни-
чение в практическом овладении пространством у детей в возрасте
8-11 лет дает се-
129
бя знать через несформировавшееся понятие предлогов, обозначающих простран-
ственное положение предмета... Отсюда можно сказать, что степень развития вто-
рой сигнальной системы зависит от ее опоры на дифференцировку пространствен-
ных признаков в первой сигнальной системе".
Как показывают педагогические данные, в более старшем возрасте 11-14 лет
обучение, поднимающее развитие второй сигнальной системы на более высокий
уровень, компенсирует этот
недостаток первой сигнальной системы.
Дифференцировка пространственных отношений служит опорой для работы
второй сигнальной системы (например, в отношении определенных частей речи и
членов предложения). Еще более существенно развитие второй сигнальной систе-
мы в процессе обучения, которая не только корректирует пространственно разли-
чительную работу анализаторов, но и обеспечивает ее качественное и количествен-
ное совершенствование.
130
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ АСИММЕТРИИ
В ОСЯЗАТЕЛЬНО-ПРОСТРАНСТВЕННОМ
РАЗЛИЧЕНИИ
Своеобразие работы обеих рук особенно ярко выступает при сравнении рук как
парных рецепторов1 с деятельностью других парных рецепторов, составляющих
единые анализаторы (световой, звуковой, запаховый анализаторы). Это сравнение
необходимо в связи с тем, что парные рецепторы рук также характеризуются их
важным участием в отражении пространственных признаков и отношений предме-
тов
внешнего мира.
Зрение, слух, обоняние и осязание - таковы те основные формы чувственного
отражения объективной действительности, без которых, как подчеркивал В.И. Ле-
нин, мы ничего не можем узнать о формах вещества, о формах движения материи.
Осязание занимает в системе чувственного отражения объективной действительно-
сти особое место. И.М. Сеченов впервые открыл тот важнейший факт, что осязание
есть параллельный зрению вид чувственного отражения. В осязании, как и в зрении,
отражаются
такие пространственные признаки внешних предметов, как его контур
(обособленность предмета от других вещей среды), являющийся "раздельной гранью
двух реальностей", форма, величина и т.д. Но в отличие от зрения, осязание непо-
средственно отражает такие материальные качества предметов, как структуру их
поверхностей (фактуру), плотность, упругость и т.д. Зрительное отражение этих
контурных материальных (особенно механических) качеств предмета, в отличие от
осязательного, лишь опосредованное.
Путем многократного ассоциирования в опы-
те индивида видения с ощупыванием возникает подобное зрительное знание о меха-
нических качествах вещей. Аналогичное положение следует отметить и в отноше-
нии зрительного отражения объемных отношений, особенно рельефа поверхностей
вещей, которое есть продукт зрительно-осязательных временных связей.
Мысль И.М. Сеченова об ассоциативной природе зрительного восприятия объ-
емных отношений предмета была творчески развита И.П. Павловым. Им было да-
но
материалистическое объяснение хорошо переданного рельефа предмета.
И.П. Павлов показал условно-рефлекторный механизм зрительного восприятия
рельефа предмета и его изображения. Он писал следующее: "Кожно-механические
и двигательные раздражения, идущие от рельефа, суть первоначальные и основные
раздражения, а световые раздражения от его более или менее затемненных мест
представляют собой сигнальные условные раздражения, получившие свое жизнен-
ное значение лишь впоследствии, в силу совпадения
их с первыми"2. Следовательно,
зрительное восприятие рельефа есть условный рефлекс, возникший путем замыка-
ния связей между условными световыми раздражениями и безусловными раздраже-
ниями с кожно-механического и двигательного анализаторов.
Напомним, что И.М. Сеченов считал зрение и осязание параллельными, взаи-
моконтролирующими видами анализа одних и тех же явлений внешнего мира, а
именно контура - формы, протяженности и т.д.
На примере, приведенном И.П. Павловым, становится очевидным,
что осязание
составляет основу различения пространственных признаков предметов, поскольку
само активное осязание выполняет важную роль в отражении этих признаков.
1 Разумеется, эти парные рецепторы относятся к двум анализаторам: кожно-механическому и двигатель-
ному. Условно-рефлекторная их взаимосвязь в работе рук образует активное осязание.
2 Павлов И.П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга. 1927. С. 132.
131
Прежде чем охарактеризовать особенные черты работы рук как парных рецеп-
торов, необходимо коснуться условий работы рецепторов рук. Известно, что осяза-
ние отражает такие механические свойства внешних тел, как их фактуру, упругость,
плотность. Эти механические свойства тел обнаруживают себя лишь в механиче-
ской форме движения тел, а именно в трении, как наиболее элементарной форме
взаимодействия материальных тел.
Эта форма взаимодействия, общая
всей природе, свойственна и сложному выс-
шему организму, в том числе и организму человека. Нетрудно убедиться, что всякое
осязание, как чувственный процесс, имеет своим источником материальное взаимо-
действие рецептора и внешнего предмета; грубо говоря, ту или иную форму трения.
В кожно-механических и двигательных рецепторах эта механическая энергия тре-
ния переходит в нервный процесс. Различные компоненты трения кожного рецеп-
тора и внешнего предмета являются сигналами для соответствующей
работы моз-
говых концов анализаторов и замыкательных аппаратов коры головного мозга.
В наших лабораториях более десяти лет систематически разрабатывается эта
проблема осязания и осязательного восприятия пространства у зрячих и слепых лю-
дей. На основании многих экспериментальных исследований Л.А. Шифмана,
Ф.С. Розенфельд, А.В. Ярмоленко, А.Н. Давыдовой, Л.М. Веккера, А.В. Идельсона,
Б.Ф. Ломова и других, а также собственных опытов мы можем кратко сформулиро-
вать общие условия осязательного
различения, в том числе и различения простран-
ственных признаков и отношений.
Явственно обнаружилось, что осязательное различение отражает механические
свойства тел только в процессе трения. Имеются различные формы материального
взаимодействия тела и рецептора. Одной из них является перемещение предмета
своей поверхностью относительно чувствующей поверхности рецептора, т.е. движе-
ние предмета при неподвижном положении руки или другой чувствующей поверх-
ности человека. Л.М. Веккер
экспериментально показал, что движение предмета по
покоящейся руке формирует относительно адекватный образ предмета, его про-
странственно-временные признаки. В условиях одностороннего перемещения пред-
мета относительно покоящейся руки протекает одна из форм осязания, а именно
пассивное осязание. В пассивном осязании ведущую роль играет кожно-механиче-
ский анализатор, возбуждаемый сигналами трения предмета относительно поверх-
ности рецептора.
Л.А. Шифман, А.В. Ярмоленко, Ф.С. Розенфельд
и др. исследовали активное
осязание, в котором при сочетании кожно-механических и двигательных раздраже-
ний ведущую роль играет двигательный, кинестетический анализатор. Анализируя
общие условия их опытов, можно установить, что для активного осязания общим ус-
ловием является другая форма трения, другая форма материального взаимодейст-
вия рецепторов и предмета.
Активное осязание, характеризующееся высокой точностью, адекватностью
отражения предмета, возникает при перемещении движущейся
руки относительно
воспринимаемого предмета. При этом (как экспериментально показано и зафикси-
ровано Л.М. Веккером в документальном фильме посредством специальной съем-
ки) рука человека выступает как целостная координатная система взаимодействия
отдельных пальцев. Точкой отсчета в этой системе координат является большой па-
лец, а наиболее подвижным и чувствительным компонентом - указательный палец.
Взаимодействие этих пальцев с остальными относительно ладони обеспечивает не
только
перемещение предмета рукой, но и дробный анализ поверхности и граней
воспринимаемого предмета, а также плотности и упругости. Следовательно, при ак-
тивном осязании сигналы идут от каждого раздельного движения отдельного паль-
ца и от их совместной работы. Анализ и синтез раздражений неразрывно связаны в
процессе активного осязания.
Известно, что пассивное осязание свойственно всей кожной поверхности орга-
низма, в том числе организма человека. В этом смысле пассивное осязание есть пре-
132
имущественно функция кожно-механического анализатора человека. Правда, край-
не трудно исключить при пассивном осязании возможность мышечных реакций, т.е.
микрораздражений двигательного анализатора. Такая возможность еще должна
быть точно проверена электрофизиологическими методами. Несмотря на то, что
пассивное осязание осуществляется всей кожной поверхностью человеческого тела
(а также слизистыми оболочками), наиболее тонкое и точное пассивно-осязатель-
ное
различение свойственно кончикам пальцев человеческой руки, особенно указа-
тельного пальца.
Иначе обстоит дело с активным осязанием, т.е. с ощупыванием, свойственным
только движущейся человеческой руке. Еще Ф. Энгельс отмечал, что осязание
(имеется в виду активное осязание) свойственно только человеку, рука которого
есть не только естественный орган трудовой деятельности, но и продукт труда.
С позиций марксистской теории антропогенеза Ф. Энгельс объяснил происхожде-
ние этой новой,
специфически человеческой функции чувственного отражения. За-
чатки активного осязания имеются на высшей ступени филогенетического разви-
тия, особенно у антропоидов, что связано с наличием у них элементов предметной
деятельности. Но эти зачатки активного осязания у обезьян бесконечно далеки от
развитого осязания человека. Лишь в трудовом процессе, изменяющем свойства
предметов внешней природы, рука человека стала особенным рецептором, отража-
ющим процесс воздействия труда на изменяемый
внешний предмет. Поэтому актив-
ное осязание, являющееся функцией руки, качественно отлично от пассивного ося-
зания, свойственного всем чувствующим поверхностям человеческого тела.
Характерно, что из всех физиологов XIX столетия лишь И.М. Сеченов именно
так понимал природу осязания. Для него человеческая рука являлась особым чувст-
вующим снарядом головного мозга, обеспечивающим достоверность чувственных
знаний о внешнем мире. И.М. Сеченов подробно описал все особенности руки как
особого
рецептора, сходство руки и глаза в измерении пространства. Продолжая эту
мысль И.М. Сеченова, наш сотрудник Л.А. Шифман показал, что активное осязание
руки ближе к процессу зрения, нежели к кожной чувствительности других поверх-
ностей тела.
Измерительные функции осязания порождены трудовой деятельностью рук.
Поэтому кожно-механические раздражения рук неразрывно связаны с кинестетиче-
скими их раздражениями, как сигналами совершаемых трудовых действий.
Активное осязание неразрывно
с разделением и взаимодействием рук. В этом -
особый вопрос интересующей нас проблемы, так как в нем обнаруживаются каче-
ственные отличия активного осязания от зрения.
Известно, что раздельные движения глазных яблок имеют место лишь у мла-
денца в первые месяцы жизни. В процессе индивидуального развития раздельные
движения глаз сменяются содружественными движениями, без которых невозмо-
жен самый элементарный акт пространственного видения. Обособление движений
обоих глаз возникает
лишь в патологическом состоянии. В активном осязании, на-
против, содружественные движения рук являются помехой в том случае, если име-
ется полная синергия мышц обеих рук, полная синхронность в движениях обеих рук.
Подобная синергия движения обнаруживается лишь в раннем детстве, в хвататель-
ных двигательных безусловных рефлексах. В процессе индивидуального развития у
ребенка, напротив, воспитывается обособленная работа каждой руки. Ребенок при-
учается под руководством взрослых многие
годы к выполнению всех сложных дви-
жений самообслуживания, рисования, письма и т.д. именно правой рукой.
Разделение двигательных функций обеих рук общеизвестно. Оно имеет своим
следствием резкое обособление работы каждой из рук друг от друга. Функциональ-
ную асимметрию рук не нужно открывать, она давно открыта практически и теоре-
тически. Но важен вопрос об индивидуальном возникновении подобной функцио-
нальной асимметрии рук в онтогенезе человека. На этот вопрос дает известный от-
вет
специальное исследование Н.И. Голубевой, проследившей и экспериментально
133
изучившей развитие асимметрии рук у малого ребенка с первого месяца до года
жизни. Ею показано, что хватательные движения младенца сначала относительно
симметричны. С формированием предметных действий и зрительно-моторной ко-
ординации начинается обособление правой и левой рук, но оно рефлекторно зави-
сит от стороны положения раздражителя (игрушки, звука голоса общающегося с
ребенком взрослого). В зависимости от этого положения у ребенка преобладает
в
движениях то правая, то левая рука, но каждая из них так или иначе сопровождает-
ся движениями другой руки. В силу этого факта асимметрия рук у младенца еще
крайне неустойчива и носит как бы периодический характер, преобладает то пра-
вая, то левая рука. Даже специальное обучение ребенка правосторонним движени-
ям не изменяет этих сменяющихся периодических явлений асимметрий до тех пор,
пока ребенок не становится в буквальном смысле на ноги. С прямохождением и
асимметрия рук углубляется
и специализируется. Ребенок держится за опору, берет
вещи и удерживает их, ощупывает уже преимущественно правой рукой. Не только
в историческом филогенезе человечества, но и в онтогенезе ребенка обнаруживает-
ся взаимозависимость кинестезии рук и ощущения равновесия, т.е. предметных дей-
ствий рук и прямохождения, имеющего особое значение в "дробном анализе про-
странства и времени" (И.М. Сеченов), в практической ориентировке в пространстве
внешнего мира.
В процессе обучения ребенка
формам человеческого поведения асимметрия
рук прогрессивно углубляется, достигая своего высшего уровня в актах письма и ри-
сования. В профессиональной трудовой деятельности эта асимметрия вступает в
свою новую фазу, когда складывается динамический стереотип в работе двигатель-
ного анализатора.
Чем же можно объяснить исторически разделение обеих рук, обусловливающее
их функциональную асимметрию в кинестезии и осязании?
Разделение функций между обеими руками нельзя объяснить иначе
как в свете
объективных условий самого акта труда. В последнем человек (субъект труда) име-
ет дело всегда с двумя объектами: предметом труда и орудием труда. До того, как
люди создали специальные приспособления для удержания и фиксации предмета
труда в определенном положении, одна из рук выступала в виде подобного нату-
рального приспособления. Ясно, что одна и та же рука не могла без наличия техни-
ческого приспособления одновременно оперировать как с предметом, так и с оруди-
ем
труда. Можно полагать, что разделение обеих рук порождено необходимостью
раздельного манипулирования двумя объектами: предметом и орудием труда. Одна
из рук преимущественно специализировалась на манипуляциях с предметом труда,
другая - на манипуляциях с орудием.
Предмет надо было удерживать в определенном положении и перемещать по-
степенно с целью равномерной его обработки орудием труда. Движения руки, мани-
пулирующей с орудием, прогрессивно развивались во всех направлениях вместе с
развитием
техники обработки материалов.
Подобное предположение о разделении обеих рук мы смогли проверить на ин-
тересных данных советского археолога С.А. Семенова, который микроскопически
изучил направления следов от ударов орудием на различных предметах труда ран-
него палеолита и произвел археологическую реконструкцию первобытного трудо-
вого действия. Эта реконструкция свидетельствует о том, что ударные действия ору-
дием (равно как и последующие действия скобления, резания и т.д.) производились
правой
рукой. Левая рука должна была в этих условиях играть роль естественной
опоры для удержания и перемещения предмета.
Таковы исторические предпосылки разделения движения обеих рук. Из них вы-
текает ряд последствий. Одним из них является то обстоятельство, что зрительно-
моторная координация замыкалась по правой стороне тела, причем зрительный и
кинестетический контроль движения правой руки оказались органически взаимо-
связаны. В движениях правой руки кожно-механическая сигнализация могла
иметь
134
второстепенное значение, так как она возникала от постоянного трения одного и
того же орудия и кожных рецепторов правой руки. Другим последствием является
иное соотношение двигательных и кожно-механических раздражений левой руки.
Здесь имело место трение изменяющегося предмета труда с кожно-механическими
рецепторами левой руки. Статическое напряжение левой руки создавало малые
возможности для дифференцировки двигательных сигналов, в связи с чем кинесте-
зия
левой руки развивалась меньше, чем правой. Зато пассивное осязание левой ру-
ки должно было развиваться более, чем правой. К тому же надо предположить, что
при перемещении под левой рукой обработанной поверхности предмета, она стано-
вилась для глаза скрытой, невидимой. Единственным источником сигнализации при
таком положении могла стать только кожно-механическая сигнализация с левой ру-
ки. Разделение рук в трудовом акте должно было иметь своим следствием различ-
ную специализацию рецепторов
рук.
Изучение современных производственных операций убеждает в том, что раз-
витие техники, в том числе и автоматизации производственных процессов, не сня-
ло, а, напротив, усугубило эту специализацию. Особенное значение для закрепле-
ния этой правосторонней асимметрии имеет развитие письменной речи. Но как в
операциях письма и рисования, так и в большинстве механизированных операций
участвует преимущественно двигательный анализатор человека. Лишь в ручных
немеханизированных операциях
(например, укладка папирос или сборка обуви и
галош) кожно-механический анализатор играет роль, почти равную с двигатель-
ным. В этих операциях активное осязание является обязательным компонентом
трудового действия. При ручном сборе хлопка, например, одновременное действие
обеими руками повышает производительность труда в значительной мере благода-
ря активному осязанию.
При механизации производственных процессов перестраиваются взаимоотно-
шения кожно-механических и двигательных
рецепторов рук. Но при ближайшем
рассмотрении различных ручных операций обнаруживается, что у одного и того же
человека правая и левая рука выполняют различные функции. Левая рука у прав-
ши не дегенерирует, а специфически развивается. Так, у правши левая рука неред-
ко оказывается более сильной, более устойчивой в действиях со статическим на-
пряжением мышц (например, поднятие или несение тяжестей). У левши, напротив,
такой ведущей в статическом напряжении может быть правая рука. Сейчас
особен-
но важно отметить другое: взаимоотношение кожно-механических и двигательных
рецепторов в каждой отдельной руке многозначно, а не однородно. В зависимости
от условий и действий самого человека рука действует как комплекс то кожно-ме-
ханических рецепторов (в пассивном осязании), то в сочетании этого комплекса с
комплексом двигательных рецепторов (в активном осязании), то как комплекс дви-
гательных рецепторов (сложные и произвольные движения и действия). Механизм
этих ассоциаций
ощущения не может быть одинаковым, поскольку все эти компле-
ксы рецепторов входят в различные системы анализаторов (кожно-механического,
или двигательного). Активное осязание есть продукт взаимодействия обоих этих
анализаторов, в то время как пассивное осязание есть функция кожно-механиче-
ского анализатора, а ощущение движения - двигательного анализатора. Активное
осязание в своей основе имеет временную связь между кожно-механическим и дви-
гательным анализаторами. Не случайно поэтому,
что активное осязание у ребен-
ка формируется позже пассивного осязания, а также позже элементарной кинесте-
зии рук.
Как можно представить себе механизм пассивного и активного осязания в связи
с особенной природой кожно-механического и двигательного анализаторов? Здесь
соотношение рецепторов и мозговых концов анализаторов иное, нежели в актах
зрения и слуха.
Если в световом и звуковом анализаторах имеются частично перекрещиваю-
щиеся связи, то в области кожно-механического анализатора
имеется иной тип свя-
135
зи рецепторов с корой головного мозга. И.П. Павлов на основании тщательных ис-
следований установил, что не имеется "прямых путей, связывающих кожу полови-
ны тела с полушарием той же стороны"3. Кожные рецепторы правой руки связаны
с левым полушарием, левой руки - с правым полушарием. Аналогичный полный пе-
рекрест установлен для двигательных путей от коры головного мозга к рабочим ор-
ганам. По данным павловской школы следует, что ядра этих двух анализаторов
на-
ходятся в близких, но раздельных областях, а рассеянные клетки обоих анализато-
ров распространены почти по всей коре, как бы переслаиваясь друг с другом. При-
мечательно, что условный рефлекс с кожно-механического анализатора можно об-
разовать, не вовлекая деятельность двигательного анализатора. Этого нельзя ска-
зать о двигательном анализаторе. И.П. Павлов прямо указывает на то, что "не уда-
лось получить условный рефлекс на сгибание (конечности собаки) отдельно от раз-
дражения
кожи"4. Участие кожно-механического анализатора неизбежно при обра-
зовании и дифференцировке двигательных условных рефлексов. Это положение
важно учесть для понимания механизмов активного осязания.
В традиционной допавловской схеме локализации функций регуляция функций
правой руки локализуется лишь в левом полушарии, а левой руки - в правом полу-
шарии. В такой схеме человек расчленен на две различные половины, между собой
непосредственно не связанные. В каждом двигательном акте или
акте ощупывания
человек изображается, по существу, в виде однополушарного существа. Подобные
воззрения широко распространены в зарубежной клинической неврологии, где яв-
ления гемиплегии или гемипареза трактуются как прямое доказательство участия
только одного полушария в действиях и кожной чувствительности противополож-
ной стороны тела. При этом до настоящего времени игнорируются открытые в
школе И.П. Павлова факты переноса кожно-механических и двигательных услов-
ных рефлексов
с одной стороны тела на другую.
В нормальном состоянии большие полушария не только разделены регуляцией
разных половин тела и не только дублируют друг друга, но и соединены общей сиг-
нальной, условно-рефлекторной деятельностью во взаимодействии организма со
средой5.
Комиссуральные связи между обоими полушариями обеспечивают иррадиа-
цию как возбуждения, так и торможения симметричных пунктов другого полуша-
рия. В силу этого кожно-механические рецепторы одной половины тела, несмотря
на
то, что чувствующими нервами они соединены только с одним полушарием про-
тивоположной стороны, связаны с обоими полушариями, т.е. имеют единый мозго-
вой конец кожно-механического анализатора. Подобная же (комиссуральная)
связь соединяет две стороны мозгового конца двигательного анализатора в единую
функциональную систему. С разрушением же комиссуральных связей между обои-
ми полушариями единый мозговой конец кожно-механического или двигательного
анализатора распадается на два самостоятельных,
не зависящих друг от друга ана-
лизатора.
В нашей лаборатории были проведены опыты А.В. Рыковой по изучению осо-
бенностей переноса условных кожных рефлексов с одной руки на другую. Эти опы-
ты по своему существу представляют повторение опыта Н.И. Красногорского на
человеке. Оказалось, что выработанные с одной руки условные рефлексы перено-
сились на другую без всякой специальной выработки. Но еще более важно то, что
величина переноса условных рефлексов с правой на левую и с левой
на правую сто-
3 Там же. С. 303.
4 Павлов И.П. Один из очередных вопросов физиологии больших полушарий // Соч. М.; Л., 1951. Т. 3,
кн. 2. Применительно к механизмам пространственного различения этот вопрос специально рассмот-
рен нами в статье "Проблемы парной работы больших полушарий в учении И.П. Павлова и психо-
логия".
5 Павлов И.П. Один из очередных вопросов физиологии больших полушарий // Поли. собр. соч. Т. 3,
кн. 2.
136
роны оказалась различной. Факт функционального неравенства ясно обнаружился
в области элементарной кожной чувствительности, т.е. деятельности кожно-меха-
нического анализатора. Этот факт открывает наличие функционального неравен-
ства в пассивном осязании.
Нас интересовал вопрос о функциональном неравенстве в активном осязании,
т.е. осязательно-пространственного различения. С целью ответить именно на этот
вопрос было проведено экспериментальное
исследование А.В. Идельсона, предста-
вляющее собой опыт электроэнцефалографического исследования осязания. Этим
исследованием мы руководили совместно с проф. П.О. Макаровым. В результате
электрофизиологического исследования А.В. Идельсон пришел к выводу о сущест-
венной разнице такого действия при простых произвольных движениях и при актив-
ном осязании.
Эта разница сказывается в ряде отношений. Во-первых, оказалось, что как при
раздельных движениях левой руки, так и при раздельных
движениях правой руки
наблюдается электрическая активность6 в обоих полушариях, а не в одном из них.
Однополушарного возбуждения при обособленных движениях каждой отдельной
руки не было отмечено вовсе. Но при сравнении данных электроэнцефалограммы
правого и левого полушария при раздельных движениях обеих рук А.В. Идель-
сон нашел существенную разницу. Оказалось, что при движениях левой руки пра-
вое полушарие возбуждается сильнее, нежели левое полушарие при движениях
правой руки.
Качественно
иная картина обнаружена А.В. Идельсоном при анализе динамики
токов действия в процессе активного осязания одной левой рукой. В этом случае
электрическая активность приблизительно равна в обоих полушариях. Преимуще-
ственной работы правого полушария ("центра" левой руки) А.В. Идельсон не на-
блюдал ни в одном случае.
При осязательном различении предметов правой рукой теменные доли обоих
полушарий активны во все время ощупывания (у трех испытуемых из общего числа
четырех). При этом
левая теменная доля (соответствующая правой руке) более ак-
тивна именно во второй половине времени процесса, чем в первой. Из этого следу-
ет, что при осязании правой рукой происходит как бы "новообразование", установ-
ление временных связей и их дифференцировки. Правая рука проявляет себя менее
готовой к этой деятельности, нежели левая. Этот факт корреспондирует с фактом
(найденным А.В. Рыковой) большей остроты кожной чувствительности левой руки
у правшей, а отсюда и быстротой выработки
условного кожного рефлекса - повы-
шения чувствительности.
А.В. Идельсон обнаружил также, что при простых произвольных движениях од-
ной левой рукой в середине процесса наблюдается возбуждение в долях одного по-
лушария (противоположного данной руке), в то время как начало и конец процесса
протекают при активности обоих полушарий.
При осязательном различении сложной фигуры имеют место одинаковые изме-
нения электрической активности коры как при работе правой, так и при работе ле-
вой
руки. Иначе говоря, А.В. Идельсону в этом наиболее сложном процессе не уда-
лось обнаружить функциональные асимметрии в парной работе больших полуша-
рий. Эта работа во все время процесса носила симметричный, уравновешенный и
целостный характер соединенной работы больших полушарий. Можно думать, что
взаимная индукция процессов в обоих полушариях в различных зонах коры являет-
ся процессом изменяющимся. Поэтому положительная или отрицательная индук-
ция, как это открыл И.П. Павлов, явственно
себя проявляет как фаза взаимных ин-
дукций обоих полушарий. Связи между обоими полушариями устанавливаются вре-
менно, отражая изменение условий деятельности человека, степень объективной
трудности решения поставленных перед ним задач.
6 Разумеется подавление альфа-ритма. /
137
Опыты А.В. Идельсона позволяют предположить, что благодаря комиссурным
связям между обоими полушариями работа каждой руки есть функция соединенной
деятельности обоих полушарий, изменяющееся взаимоотношение обеих рук (их
функциональная асимметрия) есть выражение фазного характера взаимной индук-
ции нервных процессов в обоих полушариях.
Перейдем к рассмотрению экспериментальных данных о том, каков механизм
одновременного осязания обеими руками,
т.е. что представляет собой природа не
одноручного, а двуручного (бимануального) осязания. Этот вопрос был поставлен
нами с А.Н. Давыдовой в специальном исследовании двуручного осязания плоскост-
ных фигур (опыты 1945-1946 гг.).
Обычно психологические опыты по изучению осязания проводятся при таких
условиях, что осязает левая рука, а правая рука зарисовывает изображение осяза-
тельно воспринимаемого предмета (плоскостной формы). Зрение в таких опытах
выключается экраном, закрывающим
от испытуемого предъявляемый предмет и
ощупывающую руку. Несмотря на то, что обычно опыт строится на действиях ле-
вой руки, выводы психологов носят общий характер для осязания вообще. Из пре-
дыдущего очевидно, насколько подобное обобщение неправомерно. Но левая рука
для таких опытов выбиралась не потому, что была известна большая чувствитель-
ность этой руки в отношении пассивного и активного осязания, а потому, что зари-
совать левой рукой изображение осязаемого предмета в большинстве
случаев не-
возможно (у правшей).
Наше внимание привлекло это методическое несовершенство обычных опы-
тов, игнорирующих капитальный факт двигательной асимметрии рук. Кроме того,
нас специально интересовал вопрос о том, до какой степени и в чем отлично одно-
временное осязательное восприятие обеими руками сравнительно с бинокулярным
зрением. Ранее уже отмечалось, что содружественное движение глаз имеет важное
значение для бинокулярного пространственного зрения. В области движений
рук
обычным являются, напротив, раздельные движения рук. В наших опытах с
А.Н. Давыдовой мы сделали попытку уравнять условия двуручного осязания с бино-
кулярным зрением. Это было тем более необходимо, что в пробных опытах сразу
обнаружилось, что двуручное осязание осуществляется асинхронными движениями.
Наблюдались то движения одной, то движения другой руки по правой или левой
стороне ощупываемого предмета. Эти движения были не одновременными, а после-
довательными в общем двуручном
процессе ощупывания. Для создания условий, по-
добных бинокулярному зрению, мы требовали от испытуемых обязательного одно-
временного, синхронного движения обеих рук в процессе ощупывания. Эти опыты
сразу обнаружили любопытное явление в таких необычных для двуручного осяза-
ния условиях. С известными индивидуальными вариациями у всех испытуемых по-
вторился следующий феномен, имеющий место в бинокулярном зрении только при
резкой диспаратности изображения на сетчатках обоих глаз (в некотором
положе-
нии бинокулярного параллакса). Однако подобная диспаратность исключалась в ря-
де наших опытов с симметричными фигурами, где все равно обнаруживалось заин-
тересовавшее нас явление. Оно заключалось в том, что при двуручном синхронном
осязании целостный образ не формировался вовсе или формировался с чрезвычай-
ными трудностями. Двуручный образ предмета явно расщеплялся на две половины -
левую и правую. Подобное "двоение образа" возникает в бинокулярном зрении
в виде "борьбы
полей зрения" обоих глаз или резкой диспаратности изображения.
Но для двуручного синхронно возникающего образа характерно то обстоятельство,
что кажущееся расщепление предмета возникает в строго определенных местах,
а именно местах схождения обеих рук в процессе ощупывания. Подобное "двоение"
уже не имеет никакой аналогии в бинокулярном зрении.
Обнаружив этот феномен в опытах, проведенных совместно с А.Н. Давыдовой,
мы поставили задачу: систематически изучить особенности двуручного осязания
как
плоских, так и объемных предметов. Опыты по изучению двуручного осяза-
138
тельного восприятия плоскостных фигур велись совместно Б.Ф. Ломовым и
А.В. Идельсоном. Опыты по изучению двуручного осязания объемных фигур у зря-
чих проведены Б.Ф. Ломовым, а у слепых - Г.С. Трегубовой. Эти новые исследо-
вания, дополняя и уточняя высказанные нами ранее положения, показывают чрез-
вычайную вариативность и пластичность двуручного осязания у человека; отраже-
ние посредством двуручного осязания пространственных признаков и отношений
между
предметами может достигать высокой степени совершенства, в особенности
у слепых.
В основе взаимодействия парных рецепторов рук лежат индуктивные отноше-
ния между возбуждением и торможением в мозговых концах кожно-механического
и двигательного анализаторов. Можно предположить, что динамическая смена по-
ложительных и отрицательных фаз взаимной индукции нервных процессов опреде-
ляет динамику функциональных асимметрий в осязательно-пространственном раз-
личении.
139
ОСОБЕННОСТИ ОСЯЗАТЕЛЬНОГО ВОСПРИЯТИЯ
ПРИ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ОБЕИХ РУК1
Настал момент, когда вслед за теорией бинокулярного зрения и бинаурального
слуха надлежит создать теорию биногаптического осязания, как реальной формы
восприятия посредством взаимодействия обеих рук, как естественных органов чело-
веческой деятельности.
Заранее можно было предвидеть основное различие между, так сказать, бино-
гаптикой, с одной стороны, бинауральным слухом и
бинокулярным зрением - с дру-
гой. Это различие заключается в резко выраженной сенсорной асимметрии рук,
обусловленной их двигательной асимметрией, преобладанием ведущей руки во всех
трудовых операциях. Эта асимметрия в гаптике, в силу зависимости от двигательной
асимметрии (центрального происхождения), резко превосходит все известные асим-
метрии в других рецепторах (зрительном и слуховом) несмотря на существование и
в них явлений "ведущего глаза" и "ведущего уха". Если к этому еще прибавить
рез-
ко выраженный сукцессивный характер осязательного восприятия в каждой из рук,
то сложность и противоречивость картины биногаптики будет еще более подчерк-
нута.
Однако все вышесказанное нисколько не значит, что по этой причине не суще-
ствует взаимодействия обоих осязательных полей; оно оказывается лишь значи-
тельно более усложненным и противоречивым по сравнению с бинокулярным зре-
нием и бинауральным слухом. Если в бинокулярном зрении относительно одновре-
менно создается
один образ (при восприятии обоими глазами), то в бинауральном
слухе продолжительность возникновения единого звукопространственного образа
значительно большая. К тому же разница в скорости распространения звука до обо-
их ушей (в зависимости от направления звука) делает бинауральный слуховой образ
более лабильным, менее константным, нежели бинокулярный образ.
Биногаптический образ, как можно судить из нижеприводимого исследования,
стоит еще дальше в смысле лабильности и неустойчивости
от бинокулярного об-
раза, нежели бинауральный образ. При изучении вопроса о своеобразии биногапти-
ческого восприятия нами был поставлен эксперимент, аналогичный тому, который
применялся при исследовании восприятия формы предмета одной правой рукой: ис-
пытуемый в первой серии эксперимента должен был ощупывать предлагаемую ему
фигуру одновременно обеими руками, скользя правой рукой по одной стороне фи-
гуры, левой - по другой, без задержки движения какой-либо из рук. Время ощупы-
вания
не лимитировалось и в среднем сводилось к 3-4 минутам. Все высказывания
испытуемых фиксировались в протоколе.
Через неделю проводилась вторая серия экспериментов, где испытуемому пред-
лагалось среди ряда последовательно демонстрируемых фигур различной формы
найти на ощупь стандартную фигуру, показанную ему в первом эксперименте.
Всего было проведено по данной методике 20 экспериментов на 10 людях.
Прежде всего остановимся на субъективных высказываниях испытуемых. 90%
из них отмечали
значительную трудность в создании представления при одновре-
менном ощупывании фигуры двумя руками. Причина такого затруднения указыва-
лась почти всеми испытуемыми одна и та же: борьба двух одновременно создаю-
1 Исследование проведено совместно с А.Н. Давыдовой.
140
щихся образов от правой и левой стороны ощупываемой фигуры, как бы раздваи-
вание фигуры, распад на две части - одну, воспринимаемую правой рукой, другую -
левой. Приведем для наглядности подлинные высказывания испытуемых.
Исп. А.: "Когда двумя руками щупаю, возникают два различных образа, и при-
ходится в уме объединять их; как только начинаю представлять их вместе, так они
распадаются. Образ четко распадается на две половины. Сейчас (конец первого
экс-
перимента) есть образ, и то как будто посредине пунктиром проведено. Конечно,
одной рукой было легче щупать, потому что есть непрерывность перехода, а здесь
два самостоятельных действия, которые никак не объединяются".
Исп. Б.: "Одной рукой легче. Две руки сбивают, и предмет раздваивается... Об-
раз распадается на две части".
Исп. В.: "Во много раз труднее двумя руками: хочется ощупать всю фигуру од-
ной рукой; правая рука рвется налево, левая - направо. Очень сильно затрудняет.
Распылено
внимание на две стороны".
Исп. Д.: "Мне кажется, что одной рукой было легче: она создавала один образ,
а две руки создают два образа; потом я должна была складывать эти два образа.
Впечатление складывания, а одной рукой я сразу ощупывала фигуру, и образ созда-
вался более целостный".
Исп. К-ая: "Легче, конечно, одной рукой. Ощущение при ощупывании двумя ру-
ками, как будто двумя полушариями надо разное думать или одновременно гово-
рить и писать, одним словом - два дела делать.
Исп.
К-а: "Одной рукой легче было. Здесь получается раздвоение, там - боль-
шая цельность. Там возникал более полный образ, чем сейчас. Это не то, что одним
глазом смотреть: там все-таки сразу охватываешь форму, а здесь одна сторона -
одной рукой, другая - другой".
Исп. П.: "Двойное ощущение затрудняет. Трудно сосредоточиваться сразу на
двух сторонах. Легче одной рукой, тогда образ цельнее. Две руки мешают цельности
восприятия. А одной рукой сначала воспринимаешь правую сторону, потом левую".
Из
приведенных высказываний видно, что главное затруднение заключается в
раздвоении внимания на одновременную деятельность правой и левой руки, по-
скольку инструкция предусматривала именно одновременное восприятие формы
предмета обеими руками. Некоторые испытуемые особенно подчеркивали этот мо-
мент, указывая, что если бы участие двух рук можно было бы использовать в ином
сочетании, например, одной рукой воспринимать форму предмета (активная роль),
а другой поддерживать предмет (пассивная,
вспомогательная роль), или ощупывать
предмет обеими руками, но не одновременно, а последовательно: сначала одной, за-
тем другой рукой, - тогда бимануальное восприятие было бы предпочтительнее и
целесообразнее, чем мономануальное.
Большинство испытуемых так и поступало, или выискивая компромиссный
путь, в одних случаях, или открыто нарушая инструкцию - в других. Так, испытуе-
мые Б., В., К., С., Д. на минимально краткие временные интервалы приостанавли-
вали движение одной из рук
при особо активном ощупывании в то же время формы
предмета другой рукой. Испытуемый П. прямо говорит: "Я щупал обеими руками,
так как знал, что вы следите за выполнением инструкции, а сам фиксировал внима-
ние на одной стороне фигуры и только ее и запоминал, а затем таким же способом
запоминал и вторую сторону".
Затруднение этого рода отмечалось, в основном, в первом эксперименте, т.е.
когда знакомство с формой предмета происходило впервые. Во втором эксперимен-
те, проводившемся
через неделю, уже 80% испытуемых отмечали, что они не испы-
тывали тех затруднений, какие встречались им в первом эксперименте, хотя утвер-
ждение, что одной рукой все же легче воспринимать форму предмета, чем двумя, со-
хранилось у всех без исключения.
Тот факт, что во втором эксперименте ощупывание двумя руками не вызывало
уже таких затруднений, как в первом, может быть объяснен изменением задания: в
141
первый раз надо было создавать новое представление о фигуре, впервые осязатель-
но воспринимаемой, а во второй раз нужно было найти среди ряда фигур фигуру, из-
вестную уже по первому эксперименту, т.е. произвести сравнение с уже готовым
представлением, лишь сопоставляя с ним предлагаемые на ощупь новые фигуры.
Исп. К. говорит по этому поводу: "Двумя руками сегодня немного легче было,
потому что, вероятно, у меня есть уже зрительный образ. В прошлый
раз было
очень тяжело, так как я создавала образ, а сегодня он у меня уже был".
Исп. С. высказывает ту же мысль: "Второй раз не было трудно воспринимать
двумя руками, так как я знаю форму и ждала, что вот сейчас будет такой-то выступ,
а сейчас такой-то. А когда в первый раз ощупывала, то трудно было создавать об-
раз: внимание раздваивалось, трудно было объединять".
Таким образом, основное затруднение заключалось в том, что надо было осво-
ить новую ситуацию, сформировать новый образ,
где раздвоение внимания на одно-
временную деятельность обеих рук создавало трудности, заставлявшие испытуемых
подчас искать путей в осуществлении задания.
Обращаясь теперь к объективным показателям, мы можем сказать, что они
полностью совпадают с субъективными данными. Высказывания испытуемых о
трудности восприятия формы фигуры при одновременном ощупывании ее двумя ру-
ками нашли свое отражение в высоком проценте неправильно созданных представ-
лений, а следовательно, и ошибочно
выполненных заданий.
Так, один лишь испытуемый из десяти (10%) правильно узнал стандартную фи-
гуру из ряда других фигур, предложенных ему на ощупь во второй серии экспери-
мента. Остальные 9 испытуемых - 90% - или вовсе не узнали ее (40%, - например,
исп. В.: "Не та форма, не та", либо исп. Б.: "Ну, опять не годится! Не та" и т.д.); или
приняли ее с оговорками, лишь как более, чем все другие, сходную со стандартной,
но не тождественную ей (50%; - например, исп. А.: "Эта более похожа...,
но не та",
исп. Д.: "Эта больше всех подходит", исп. С: "Первое впечатление, что это та, стан-
дартная, а сейчас некоторое сомнение"; исп. В.: "Наиболее похожая из всех" и тому
подобные высказывания)2.
Аналогичные результаты получались при зрительном узнавании стандартной
фигуры: когда в конце второго эксперимента испытуемым зрительно демонстриро-
вались все фигуры, до сих пор воспринимавшиеся лишь осязательно, и они должны
были найти среди них стандартную фигуру, то безошибочно справились
с этой за-
дачей лишь двое (20%).
Остальные 70% или совсем отрицали наличие стандартной фигуры среди де-
монстрируемых (исп. Б.: "Нет тут такой, я совсем себе не так представляла"), или
принимали компромиссные решения, отыскивая фигуру, наиболее подходящую к
созданному ими представлению (исп. А.: "Более всего подходит фигура № 1, но со-
всем не так представлял себе"; исп. 3.: "Точно такой здесь нет. Больше всего подхо-
дит или № 1 или № 3"; исп. К. (выбирает № 1): "Не то, что я представляла
себе, но
из всего эта наиболее похожа"; исп. А.: "Вот эта (№ 1), но не так представлял себе.
Скорей почувствовал, что это та фигура, чем узнал" и т.д.).
Приведенные данные говорят о том, что представление о форме предмета, ко-
торое создается на основе одновременного восприятия ее двумя руками, является в
большинстве случаев недостаточно четким и, главное, недостаточно правильным и
адекватным реальной форме предмета.
В тех же условиях восприятие одной рукой давало лучшие результаты.
За
счет чего же идет, в основном, эта ошибочность в созданном на основе бима-
нуального восприятия представлении?
В субъективных высказываниях испытуемых особо часто приводятся указания
на то, что левая сторона фигуры труднее запоминается: исп. А.: "Левая рука хуже
2 Та же фигура, воспринятая одной правой рукой, дает обратные результаты: 80% - правильного узнава-
ния стандартной фигуры, на ощупь и 20% - неузнавания.
142
запомнила... Слева быстрее забыл, хотя детали были проще. Стоило только отнять
руку от фигуры, как сразу забыл"; исп. В.: "Правая сторона четче, чем левая. Левая
более расплывчато, совсем туманно... Сейчас слева совсем смутное представление"
(начало второго эксперимента); исп. 3.: "Получилось выпадение левой стороны; че-
стно говоря, левая сторона выпала из памяти"; исп. К.: "Вот уже левую сторону и я
забыла. Левую сторону спутала с правой. Ужасно
трудно"; исп. П-й: "Слева низ не
помню. Правую сторону лучше всего помню" и т.д.
Испытуемые объясняли этот факт тем, что левой рукой вообще труднее вос-
принимать форму фигуры, чем правой, что левую руку они ощущали, как "вспомо-
гательную", "второстепенную". Например, исп. Б. говорит: "Правая рука была ве-
дущей, левая как будто бы при сем присутствовала, но субъективно мешала мне.
Предпочитала бы щупать одной правой"; исп. К.: "Левая рука второстепенная. Ве-
дущая - правая, а левая
- падчерица... Она вспомогательную роль играет. Правая
сторона яснее"; исп. А.: "Левая рука хуже запомнила, хотя детали легче" и т.д.
В общей сложности 80% испытуемых отмечали субъективную трудность в вос-
приятии левой рукой по сравнению с правой при одновременном ощупывании фигу-
ры двумя руками, как будто правая рука подавляла своей деятельностью левую ру-
ку. Оказывается, что неправильное представление создается чаще за счет левой
стороны (30%), чем правой (20%). Но еще чаще ошибки
идут за счет неверно соз-
данного представления о верхней части фигуры (36%). Эта часть являлась как бы
стыком обеих рук, откуда, по инструкции, испытуемый начинал ощупывать фигуру,
откуда обе его руки расходились в разные стороны и где они снова сходились. Эта
часть фигуры оказалась наиболее трудной для восприятия. Она дала наибольшее
количество ошибочных ответов (36%).
Приведем некоторые высказывания испытуемых при показе фигуры в конце
эксперимента: исп. А.: "Верх совсем не представляю
себе, а основание яснее"; исп.
Б.: "Верхнюю часть я себе абсолютно неправильно представляла. Самое несходст-
во - это верх: я щупала двумя пальцами обеих рук. Представление было абсолютно
другое"; исп. К.: "Верх более всего не сходится"; исп. С: "Верх казался менее пря-
мым. О верхе мало думала" и т.д.
Видимо, здесь, в верхней части фигуры, и происходило то "склеивание" распа-
давшегося на две половинки образа, о котором фигурально выразился один из ис-
пытуемых: - "Образ четко распадается
на две половины, как будто посредине пунк-
тиром проведено".
Таким образом, можно заключить, что в сенсорном взаимодействии обеих рук
в биногаптике резко выражается двигательная асимметрия. В силу этого, сравни-
тельно с бинокулярным образом, значительно затрудняется и замедляется образо-
вание единого и "двуручного" образа, в котором сохраняются элементы асиммет-
рии в распознавании сторон и положения формы, пространственного соотношения
частей.
Непосредственный характер сенсомоторного
взаимодействия в осязании нахо-
дит свое типичное выражение в структуре биногаптического образа.
143
К ТЕОРИИ ОСЯЗАНИЯ
Известно, что осязание является одним из наиболее важных источников чело-
веческого сознания. В XIX-XX вв. проблема осязания стала разрабатываться опыт-
ным путем в ряде наук: психологии, физиологии, анатомии, клинической невроло-
гии, дефектологии, педагогике. Большой вклад в изучение осязания был внесен за-
рубежными учеными: Э. Вебером, М. Фреем, Е. Скрамликом, Хэдом, Д. Кацем,
Г. Ревешем и др. Однако честь создания единой
научной теории осязания, общей для
всех наук, изучающих это явление чувственного отражения, принадлежит И.М. Се-
ченову.
Основываясь на материалистической теории познания, Сеченов показал, что
осязание есть особая форма отражения физических (механических, пространствен-
ных и др.) свойств материальных тел в мозгу человека. Он впервые раскрыл рефле-
кторную природу осязания, тщательно изучив взаимосвязи между тактильными
ощущениями и произвольными движениями, в свою очередь отражающимися
в моз-
гу в форме кинестезии, сигнализирующей о соответствии этих движений вызвавшей
их внешней причине. Целостность рефлекторного акта осязания в процессе ощупы-
вания послужила для Сеченова моделью рефлекторной природы всякого процесса
восприятия человеком объективной действительности. Посредством генетического
метода Сеченов обнаружил общность зрения и осязания в отражении пространст-
венных признаков и отношений, формулируя ее в известном положении, что осяза-
ние есть "чувство,
параллельное зрению".
Сеченовская рефлекторная теория осязания была творчески развита А.А. Ух-
томским. Еще до Великой Октябрьской социалистической революции, защищая
рефлекторную теорию психической деятельности от нападок на нее лидера русско-
го философского идеализма А.И. Введенского, А.А. Ухтомский показал, что выс-
ший уровень нервной деятельности органически связан с развитием активных дви-
гательных рефлексов, противоположных по своему значению оборонительно-дви-
гательным
рефлексам, которые А.И. Введенский тенденциозно принял за единст-
венный тип рефлекса, из которого невыводима творческая деятельность. Развивая
учение И.М. Сеченова, А.А. Ухтомский доказал, что оборонительно-двигательный
рефлекс имеет в своей основе болевую чувствительность, в то время как активные
двигательные рефлексы основываются на тактильной рецепции. В последующем
А.А. Ухтомский ясно сформулировал положение о том, что тактильные импульсы,
их корковая интеграция, активные движения
и их кинестезии - все это звенья еди-
ного рефлекторного акта, проявляющиеся в процессе ощупывания. Подобно
И.М. Сеченову, А.А. Ухтомский считал руку человека важным комплексным орга-
ном человеческого мозга, являющимся одновременно естественным органом труда
и органом познания внешнего мира.
Важный вклад в сеченовскую рефлекторную теорию осязания был внесен
И.П. Павловым и его школой, которыми были открыты кожно-механический и
кожно-температурный анализаторы, особая связь с ними
двигательного анализато-
ра, корковым концом которого оказалась область коры, ранее трактовавшаяся как
двигательная область, якобы противоположная чувствующим зонам коры.
Павловым и его школой были изучены условные рефлексы и их дифференци-
ровки с этих анализаторов, их своеобразие и роль в системной деятельности коры.
144
Было обращено внимание на то, что условные рефлексы с двигательно-кине-
стетического анализатора нельзя выработать, не вовлекая в процесс кожно-механи-
ческий анализатор. Между тем условные рефлексы с кожно-механического анали-
затора вырабатываются и без вовлечения кинестетического анализатора, что сви-
детельствует о биологической зависимости корковых двигательных реакций от
кожно-механического анализатора. Идея Сеченова-Ухтомского о тактильно-кине-
стетической
структуре сложных двигательных актов получила тем самым точное
экспериментальное подтверждение.
Рефлекторная теория осязания дала научное объяснение природе и механизму
осязания. Но лишь марксистская теория антропогенеза, разработанная Ф. Энгель-
сом, объяснила впервые, что рука человека не только естественный орган труда, но
и продукт труда, оказавший огромное влияние на развитие мозга. Благодаря тому,
что рука есть продукт труда и его естественный орган, она стала и важным органом
познания
физических (механических, пространственных и др.) свойств материаль-
ных тел внешнего мира, перерабатываемых человеком посредством орудий труда.
Энгельс придавал важное значение осязанию в процессе познания, связывая с этим
первоначальное происхождение элементарных геометрических знаний. Энгельс
предвосхитил последующие открытия естествознания и психологии, подчеркивая
положение о том, что осязание - это специфический для человека источник позна-
ния, порожденный общественно-трудовым
развитием.
Единство рефлекторной теории осязания и историко-материалистического по-
нимания его происхождения и сущности составляет теоретическую основу исследо-
ваний осязания в советской психологической науке. На этой основе советскими уче-
ными добыты новые важные факты, прямо или косвенно выясняющие генезис и
роль осязания (исследования Л.И. Котляровой, А.Н. Леонтьева и А.В. Запорожца,
А.Я. Колодной и др.).
На этой же основе осуществлен цикл экспериментальных исследований в наших
лабораториях.
Эти исследования начаты много лет назад (с 1937 г.) и проведены
Л.А. Шифманом, Ф.С. Розенфельдом, А.В. Ярмоленко, Б.Г. Ананьевым, А.Н. Да-
выдовой, Л.М. Веккером, А.В. Идельсоном, Б.Ф. Ломовым, Н.Г. Панцырной,
Г.С. Трегубовой, А.В. Рыковой и др. Часть этих исследований уже опубликована.
Следуя за основателем рефлекторной теории осязания, мы обратили особое
внимание на соотношение тактильных и кинестетических ощущений в процессе
ощупывания, на зависимость структуры движений ощупывания
от анализа и синте-
за тактильно-кинестетических сигналов, отражающих строение и свойства ощупы-
ваемых предметов.
Особое значение мы придали фактам, обнаруженным Веккером, который пока-
зал, что при выключении кинестетических сигналов (при пассивном осязании) отра-
жается не только величина, но и форма предмета, если последний находится в со-
стоянии движения, т.е. перемещается по покоящейся руке. Им доказано, что не
только движение самой руки, но и движение объекта формирует относительно
аде-
кватный образ, если инструкция обусловит точку отсчета движений.
Ярмоленко и Панцырная решали другую задачу. Необходимо было выяснить
возможность образования знания о форме фигуры посредством инструментального
осязания, с выключением тактильных сигналов. Оказалось, что такое знание обра-
зуется, но с большими затруднениями и замедлением, хотя полного выключения та-
ктильных сигналов почти не удается достигнуть. Если исключить непосредственное
соприкосновение руки с ощупываемым
посредством "орудия" (штифта) предметом,
то тактильные сигналы возникают от соприкосновения руки с орудием, последова-
тельно воспроизводя кинестетические сигналы. Даже изоляция кожи не может ис-
ключить тактильные импульсы, видимо, играющие известную роль в инструмен-
тальном осязании.
Киносъемка некоторых опытов Л.М. Веккера и Ярмоленко-Панцырной пока-
зана в фрагментах нашего кинофильма.
145
Наши исследования далее показали, что тактильный и кинестетический анализ
своеобразно осуществляется каждым пальцем руки, по-разному протекая в правой
и левой руках. Синтез множества тактильно-кинестетических ощущений выступает
в целостной деятельности руки, которую Веккер рассматривает как единую коор-
динатную систему. В этой системе своеобразной точкой отсчета является большой
палец, выполняющий опорную функцию в процессе ощупывания. Особая сигналь-
ная
функция различения и распознавания формы объекта выполняется указатель-
ным пальцем в системе ощупывания, где каждый палец является своеобразным пе-
редатчиком движения. При ощупывании объемных фигур в эту систему включает-
ся ладонь, по своим опорным функциям близкая к функции большого пальца.
Важно отметить, что синтез тактильно-кинестетических ощущений в процессе
ощупывания определяется структурой и пространственными свойствами ощупыва-
емого предмета, отражая более или менее адекватно
как части, так и целостную
структуру объекта.
В фрагментах нашего кинофильма можно получить представление об этих
опытах Веккера.
Особое значение для генезиса осязания имеет, несомненно, ощупывание не од-
ной, а двумя руками. Ранее Р.Я. Абрамович-Лехтман показала, что формирование
предметных действий у ребенка в раннем детстве связано с ощупыванием пред-
мета двумя руками, на основе чего выделяется ощупывание предмета одной пра-
вой рукой.
Ряд доказательств исходного двуручного
осязания при предметных действиях
получен в нашей лаборатории Н.И. Голубевой и В.Е. Бушуровой. С этим же фак-
том мы столкнулись и при изучении разных операций в трудовых процессах (уклад-
ка папирос, ручная уборка хлопка и т.д.). В нашем кинофильме показаны опыты
Некрылова по изучению некоторых подобных операций. Совместная работа обеих
рук в процессе ощупывания типична для чтения и письма слепых, для распознавания
ими объемного контура географических карт (опыты Л.М. Веккера), распознава-
ния
объемных изображений скульптуры (опыты А.В. Ярмоленко).
Вновь полученные экспериментальные данные свидетельствуют о важности
проблемы, поставленной нами совместно с А.Н. Давыдовой еще в 1940 г., когда был
проведен цикл опытов по изучению двуручного осязания. В последующем эта про-
блема была систематически изучена в ряде исследований в нашей лаборатории, осо-
бенно Б.Ф. Ломовым.
В условиях двуручного осязания аналитико-синтетическая деятельность мозга
протекает своеобразно. Особое
значение приобретает сочетание факторов про-
странства и времени. Если ощупываемая двумя руками фигура симметрична, то про-
цесс протекает более или менее синхронно. При асимметричной фигуре процесс
протекает обычно асинхронно. В экспериментально созданных условиях асиммет-
рично-синхронного ощупывания обнаруживаются резкие противоречия между так-
тильно-кинестетическими сигнализациями обеих рук, сходные с явлением борьбы
полей зрения при стереоскопическом бинокулярном видении. У слепых,
в отличие
от зрячих, подобное явление ослабляется, хотя и не исчезает полностью.
Оказалось, что соотношение тактильной и кинестетической чувствительности
неравное в обеих руках. Многими опытами наших сотрудников было показано, что
доминирующей в осязательном комплексе правой руки является кинестетическая,
а в осязательном комплексе левой руки - тактильная чувствительность, превосхо-
дящая по дифференцированности и точности чувствительность правой руки.
У людей с ведущей в кинестетическом
отношении правой рукой часто левая ру-
ка является ведущей в отношении развития тактильной чувствительности.
Объяснить подобное противоречивое явление возможно лишь на основе марк-
систской теории антропогенеза.
В процессе труда человек воздействует на предмет труда посредством орудия
труда, т.е. имеет дело с двумя материальными телами. В своем первоначальном ис-
146
торическом филогенезе человек неизбежно должен был использовать обе руки,
разделяя их функции соответственно назначению предмета и орудия труда. Мы
предположили, что правая рука явилась органом, оперирующим с орудием труда,
а левая оперирует с предметом труда. Это предположение подтвердилось при озна-
комлении с исследованиями археолога С.А. Семенова, реконструировавшего трудо-
вой акт в палеолитическую эпоху.
Мы предположили далее, что соответственно
такому разделению в трудовом
процессе происходило и разделение аналитических функций обеих рук: правая рука
преимущественно специализировалась в кинестетическом отношении, поскольку
главные импульсы от орудий труда кинестетические, левая рука специализирова-
лась на тактильных сигналах от изменения обрабатываемых орудием труда поверх-
ностей предмета труда. В известной мере эта гипотеза проверяется и при изучении
формирования предметных действий у ребенка, при изучении формирования эле-
ментарных
навыков на уроках ручного труда и т.д.
Каков же механизм совместной работы обеих рук, наблюдавшейся при двуруч-
ном осязании с его противоречием доминант в общем тактильно-кинестетическом
комплексе? Мы предположили (что подтверждается и экспериментальными иссле-
дованиями), что механизм этот заключен в парной работе больших полушарий,
в индуктивных отношениях между ними. Поскольку этой проблеме посвящены
опубликованные нами работы, здесь мы не будем приводить обоснования в пользу
этой
гипотезы.
Было бы, однако, неправильно полагать, что парная работа больших полушарий
составляет основу лишь двуручного осязания. Опыты А.В. Рыковой показали, что ус-
ловные рефлексы с кожно-механического анализатора переносятся с одной руки на
другую без особой тренировки, что на человеке подтверждает известный феномен
Н.И. Красногорского. Однако величина переноса с неведущей руки на ведущую и на-
оборот оказывается различной в зависимости от сложившегося стереотипа движений.
Очень
демонстративны также и электроэнцефалографические опыты Идель-
сона, показавшие, что при одноручном осязании наблюдается биоэлектрическая ак-
тивность в теменных и лобных долях обоих полушарий, постепенно концентрируе-
мая в одном из них, противоположном осязающей руке.
В серии исследований, сравнивающих взаимодействие монокулярных систем в
бинокулярном зрении, монауральных систем в бинауральном слухе, мономануаль-
ного осязания в бимануальном ощупывании, нами показано, что парная работа
больших
полушарий является общей основой пространственного различения и ори-
ентировки человека в пространстве.
В процессе двуручного осязания аналитико-синтетическая деятельность обоих
полушарий крайне осложняется. Б.Ф. Ломовым изучены количественно материалы
киносъемки, фиксирующие становление траектории движений при ощупывании, и
количественное соотношение элементов движений и покоя. О сложности процесса
даже при ощупывании только одной фигуры свидетельствует такой факт: менее
чем за полминуты
в ощупывании расчленяется 5600 точек различных видов: 1) точ-
ки перемещения по поверхности предмета; 2) точки покоя на поверхности предме-
та; 3) точки движения пальца в отрыве от поверхности; 4) точки покоя пальца вне
поверхности предмета. Совокупность этих точек представляет собой своеобразное
уравновешивание в координатной системе обеих рук.
Наибольшее число точек приходится на элементы перемещения и покоя непо-
средственно на поверхности предмета. Эти виды точек чаще встречаются
там, где
контур предмета характеризуется наименьшей кривизной, требующей особой диф-
ференцировки, и на углах, сигнализирующих о контуре предмета.
Благодаря сочетанию элементов перемещения и покоя непосредственно на по-
верхности предмета возникает адекватный образ ощупываемого рукой предмета.
С изменением структуры и свойств предмета изменяется и характер ощупывания,
довольно точно воспроизводящий структуру объема.
147
Необходимо отметить, что указательный палец правой руки, отличающийся
наибольшим количеством элементов перемещения, характеризуется и наибольшим
числом элементов покоя на поверхности предмета. Можно предположить, что в
данном случае мы имеем не только двигательное торможение, но и усиление так-
тильных сигналов. В левой руке подобное сочетание обнаруживается не в указа-
тельном, а в среднем пальце, в связи с чем повышается аналитическая функция бе-
зымянного
пальца левой руки. В общей системе обеих рук безымянные пальцы и
мизинцы выполняют функцию уравновешивания, проявляющуюся в массе элемен-
тов перемещения и покоя вне поверхности предмета. Дальнейшее изучение анали-
тической деятельности мозга в процессе ощупывания позволит углубить научные
знания о том сложном синтезе тактильных ощущений и кинестезии, каким являет-
ся активное осязание человека.
Но и накопленные нами разнообразные экспериментальные данные свидетельст-
вуют о том,
что активные двигательные реакции имеют своим источником динамику
тактильных ощущений, с которыми специфически связана кинестезия этих движений.
Гипотеза А.А. Ухтомского об афферентной и корковой противоположности оборо-
нительно-двигательных и активных двигательных рефлексов полностью подтвержда-
ется новыми данными, которые были кратко изложены в настоящем докладе.
За последние годы в психологической науке значительно возрос интерес к изу-
чению кинестезии рабочих движений и предметных
действий, к разнообразным
функциям двигательного анализатора человека. Однако при постановке этих воп-
росов не всегда учитывается органическая связь функций двигательного и кожно-
механического анализаторов, важная роль кожно-механического анализатора в ор-
ганизации произвольных движений.
Сравнительное изучение непосредственного ощупывания рукой с опосредство-
ванным ("инструментальным") ощупыванием показывает, что тактильные импуль-
сы оказывают значительное влияние не только на
процесс отражения предмета де-
ятельности, но и на процесс отражения действий орудий, посредством которых че-
ловек воздействует на предмет. Подобное влияние особенно сильно сказывается
при первоначальном освоении материалов и инструментов, например, в процессе
обучения детей навыкам ручного труда. В более опосредствованных формах это
влияние сказывается и в сложных трудовых операциях.
Уместно напомнить, что Сеченов является создателем основ как теории осяза-
ния, так и учения о рабочих
движениях в процессе труда. В его целостном рефлек-
торном учении теория осязания служила не только материалистической теории по-
знания, но и практическим задачам улучшения условий труда человека, усовершен-
ствования трудовых процессов.
Эти сеченовские традиции должны быть развиты далее нашей психологической
наукой. Теория осязания должна быть успешно применена в области психологии
труда, а также в области изучения предметных действий человека на разных ступе-
нях его развития.
Для этого необходима дальнейшая углубленная разработка тео-
рии осязания, к которой все же недостаточно привлечено внимание современных
советских исследователей.
До настоящего времени не созданы еще научные монографии об осязании че-
ловека, а освещение основных научных данных об осязании в учебниках и учеб-
ных пособиях как по психологии, так и по физиологии нельзя признать удовлетво-
рительным.
Дальнейшее изучение закономерностей развития осязания необходимо и для
более глубокой
разработки проблемы восприятия в целом, так как влияние осяза-
ния на генезис зрения, слуха и других видов чувствительности бесспорно, хотя еще
и недостаточно изучено в деталях. Условно-рефлекторные связи всех анализаторов
внешней среды с кожно-механическим, двигательным анализаторами позволяют
понять механизм этого влияния, весьма важного для формирования общей структу-
ры чувственного отражения человеком объективной действительности.
148
НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ТЕОРИИ ВОСПРИЯТИЯ
I
Проблема образа является исключительно важной проблемой психологическо-
го познания на основе ленинской теории отражения.
Проблема первичных образов оказывается на этой основе составной частью
проблемы перехода от трансформации внешних воздействий в факты сознания;
проблема вторичных образов становится составной частью не менее значительной
проблемы перехода от ощущения к мысли.
В этом новом философском
диалектико-материалистическом аспекте древняя
проблема образа приобретает новый характер и становится впервые на путь науч-
ного решения.
В настоящей работе мы ставим вопрос о дифференциации ощущений и воспри-
ятий в условиях образования восприятия. Нужно иметь, однако, в виду связь этого
вопроса со взаимопроникновением чувственного образа, мысли и слова.
Вопрос о природе восприятия как качественно своеобразного процесса не толь-
ко не решен, но даже и не поставлен правильно в буржуазной
психологии: такие
концепции, как структурализм и ассоциационизм, являются типичными выразите-
лями идеализма и метафизики в теории восприятия. И та, и другая концепция не на-
ходят и даже не ищут условий образования восприятия, как особой формы чувст-
венного знания.
В советской психологии принципиально преодолеваются эти субъективистиче-
ские, антигенетические позиции и выдвигается учение о генетической роли пред-
метной деятельности в формировании восприятия как целостного образа
предмета.
Субъективное вычленение предмета как целого рассматривается как следствие
практического вычленения субъектом предмета в предметно опосредованной дея-
тельности.
Крупный теоретический интерес в отношении генезиса восприятия, его струк-
турности и константности представляют новейшие данные по психологии антропо-
идов (Н.Н. Ладыгина-Коте, Н.Ю. Войтонис, Г.С. Рогинский, Э.Г. Вацуро, Н.А. Тих).
Однако эти данные, при всем их значении, не подводят еще непосредственно к по-
ниманию
генетических проблем специфически человеческого восприятия.
Непосредственное значение для генетического анализа условий образования
человеческого восприятия имеют новые данные детской психологии (в работах
А.Н. Леонтьева, А.В. Запорожца и др.). Особое место занимают данные психологии
раннего детства, которые обнаруживают весьма важную особенность сенсомотор-
ного развития ребенка, заключающуюся во взаимозависимости развития моторной
активности ребенка и его дистантно-сенсорной дифференцировки.
Исследованием
Р.Я. Абрамович-Лехтман было показано, что в первые месяцы
переход от низших недифференцированных движений к координации движений
и "преддействиям" связан с моторным торможением на дистантный (зрительный
или слуховой) раздражитель. На этой основе формируется специфическая ощупы-
вающая функция руки, в свою очередь способствующая превращению движений
в действие.
Как показано этой работой, уже в зародыше предметного действия ребенка в
первом полугодии жизни имеет место комплексирование
сенсорных реакций и соче-
тание ряда свойств отображаемого предмета. Во втором полугодии жизни младен-
149
ца отмечаются уже повторные результативные действия, направленные на обна-
ружение потенциальных свойств предмета.
В работе Р.Я. Абрамович-Лехтман достаточно показано становление предмет-
ного образа в ходе формирующегося предметного действия ребенка.
Наши наблюдения над первым годом жизни ребенка, подтверждая данные
Р.Я. Абрамович-Лехтман, позволяют выделить еще несколько существенных гене-
тических фактов.
A. В индивидуальной предыстории
восприятия, как целостного предметного
образа, весьма важным моментом является формирование (начиная с третьего ме-
сяца) зрительно-пространственного различения движущихся объектов: именно
взаимодействие ребенка с движущимся объектом (приближающаяся и удаляющая-
ся игрушка) формирует готовность ребенка к первоначальному восприятию про-
странства.
Б. Дифференцировка глазодвигательных функций и других механизмов про-
странственного различения является предпосылкой для формирования осязания,
которое,
в свою очередь, в предметном действии способствует опредмечиванию зре-
ния, образованию зрительного восприятия.
B. Со второго полугодия жизни решающим фактором является взаимовлияние
не только зрения и осязания, но и зрения и слуха.
Расширение поля зрения и активизация зрительного восприятия связаны со слу-
ховой ориентацией в пространстве, с формирующейся установкой на невидимое
(а отсюда распознавание потенциальных свойств видимого предмета).
Г. В последние месяцы первого года ясно
обнаруживается тенденция на отделе-
ние предмета от других предметов и в связи с этим - выделение фигуры из фона.
Первым признаком отделения, видимо, является телесность, особенно объем,
рельеф, контуры предмета, а не цвет или форма, которые приобретают детерми-
нирующее значение позже.
Опыты А.А. Прессман1, исследовавшей процесс формирования зрительного
образа у ребенка преддошкольного возраста, свидетельствуют о первостепенной
роли контуров вещи в зрительном образе ребенка. Эти
данные подтверждают
мысль И.М. Сеченова о том, что первично общей для зрения и осязания является
чувственная опора на контур вещи, способствующая выделению предмета из среды
других вещей.
Опыты А.А. Прессман показали сочетание осязательно-двигательного и зри-
тельного компонентов в восприятии контуров вещи в непосредственном предмет-
ном действии ребенка.
Все эти новейшие данные подтверждают основное теоретическое положение о
формировании зрительных предметных образов в процессе
предметной (игровой)
деятельности.
Таким образом, эти данные вскрывают процесс и условия образования воспри-
ятия как целостного предметного образа.
Однако эти данные лишь косвенно отвечают на вопрос о возможности у чело-
века существования сенсорных процессов в неструктурированном виде ощущений.
Одним из важных генетических приемов в экспериментальном изучении вопро-
са о соотношении между ощущением, восприятием и представлением является изу-
чение случаев агнозии, особенно зрительной.
В исследовании расстройств узнава-
ния и сложных форм восприятия (при сохранении остаточных элементов чувстви-
тельности и простейшего различения) возможно проследить условия восстановле-
ния предметных образов, их "обратное развитие".
Рассмотрим три случая из военно-госпитального опыта. Один из них - с полной
зрительной агнозией - наблюдался в процессе нашей лечебно-педагогической рабо-
ты с самого начала до относительного восстановления; два других наблюдались на-
1 См. ее работу
в сб. "Проблемы психологии" под нашей редакцией (ЛГУ, 1948).
150
ми с "середины" процесса, когда была отмечена реституция зрения, но еще не вос-
станавливались полностью функции восприятия и узнавания.
Больной О-н, 1922 г. рождения. Контужен при разрыве снаряда, при контузии
потерял сознание. По этапной документации, после возвращения сознания больной
сразу же обратился с жалобой на полную потерю зрения. Отмечались признаки ор-
ганического поражения головного мозга: слабость нижней ветви правого лицевого
нерва,
слабость подъязычного нерва, незначительная асимметрия сухожильных и
кожных рефлексов, симптом Россолимо. Одновременно имелись такие симптомы,
которые были расценены как исключительно функциональные: полная неподвиж-
ность глазных яблок, которую нельзя было объяснить поражением центральных
или периферических глазодвигательных аппаратов, что и подтвердилось одномо-
ментным восстановлением активных движений глаз под влиянием электропсихоте-
рапии по методу Бабинского.
Клиницисты были
первоначально склонны считать полную слепоту больного
функциональной, поскольку имелась сохранность зрачковых реакций на свет и не
было отмечено каких-либо изменений со стороны глазного дна, где не было найде-
но каких-либо следов поражения сетчатой оболочки. Однако повторные приемы
электротерапии и физиотерапии не устраняли слепоту, ввиду чего больной и был
направлен к нам для исследования и восстановительной работы. Нами было обна-
ружено не только очень резкое понижение остроты зрения,
но целый синдром оп-
тико-сенсорных и гностических расстройств: больной не только не воспринимал
зрительно ощущаемых им предметов как форм с определенной функцией, но и не
мог обозначить словесно или воспроизвести знакомые ему предметы, названия ко-
торых ему были известны и которые узнавались им гаптически. У больного было
расстройство цветного зрения по корковому типу. Восприятие глубины нарушено
полностью. При сохранении произвольно-письменной речи и письма под диктовку
полностью
было нарушено чтение и списывание букв даже максимального размера.
Мы пришли к заключению, что в этом случае имеется органическая оптическая
агнозия коркового происхождения, что противоречило первоначальному диагнозу
случая как функциональной слепоты.
Ввиду этого расхождения диагноза больной был направлен на электроэнцефа-
лографическое заключение к акад. И.С. Бериташвили.
Привожу это заключение: "В центральной и теменной области альфа-волны си-
нэргичные и слабы как в норме. Зато
резкое нарушение отмечалось в затылочной
области: нет соответствия в альфа-волнах между симметричными участками, на ле-
вой стороне альфа-волны носят неравный характер, а на правой - расщеплены.
Этим обусловливается резкая асимметрия альфа-ритмов между обоими одноимен-
ными участками. В области Area Striata: очень неправильные волны, часто гамма-
волны, т.е. слияние двух альфа-волн на левой стороне. Это свидетельствует о рез-
ком понижении возбудимости".
Эти данные говорили о патофизиологической
основе синдрома зрительной аг-
нозии, установленного нами в психологическом исследовании.
После этого заключения клиницисты приняли решение об органическом, в ос-
новном, но с функциональными наслоениями характере этого заболевания.
Я не могу подробно останавливаться на всем процессе нашей восстановитель-
ной работы, которая привела к восстановлению у больного оптико-пространствен-
ных функций. Остановлюсь лишь на некоторых моментах первоначальной фазы за-
болевания, противоречия
которой и смущали клиницистов.
1. Больной с трудом, но ориентировался (ощупью) в пространстве, шел на свет,
различая присутствие или отсутствие объекта (не дифференцируя его) на пути дви-
жения, зрачковая реакция была сохранена. Таким образом, ощущение света у него
было сохранено, хотя цветное зрение было нарушено.
2. Вместе с тем больной практически не мог пользоваться своим зрением, жало-
вался на слепоту, что наводило на мысль о симуляции или аггравации.
151
Исследование показало:
1. Все виденное больным пространство субъективно ощущалось им либо как
сплошной световой поток, раздражавший глаза, либо как туман с пробивающимся
лучом света. Из этого сплошного и плотного массива пространства тот или иной
объект выделялся скорее по звуковому либо по гаптическому сигналу.
2. В первоначальном восстановлении зрения отмечалось, как из сплошного про-
странства начинали выделяться "пятна", аморфные и бессмысленные,
различные
по своей яркости и величине.
3. Затем эти "пятна" приобретали все более и более хроматический характер,
вычленялись более рельефно, в зависимости от увеличения угла зрения.
Таким образом, зрение больного функционировало на уровне ощущений
с грубым различием силы отражения и поглощения, а затем и спектрального раз-
личения.
4. На этом уровне было отмечено, что больной ни словесно, ни графически не
мог воспроизвести какой-либо предмет, как предмет, обозначая какое-либо
его
свойство. Несмотря на сохранность письменной речи при чтении больной делал гру-
бые ошибки, типичные для оптической алексии.
5. У больного было отмечено полное отсутствие сновидений зрительного ха-
рактера.
6. Практическая смысловая ориентация основывалась не на зрительных ощу-
щениях, а на гаптике и речевом слухе.
7. Только в результате трехмесячной работы по восстановлению зрительной
памяти и узнавания зрение больного стало в действительном смысле слова воспри-
нимающим.
Второй
случай не менее интересен. Больной К-в, 1915 г. рождения, поступил в
госпиталь с первичным диагнозом: "функциональная глухонемота" (после разрыва
противотанковой мины). Больной вообще не предъявлял никаких жалоб на сла-
бость зрения. Лишь впоследствии выяснилось, что он испытывал сильную резь в
глазах и чтение стало для него невозможным ввиду слияния строк. Больной не при-
давал значения этим явлениям; он предъявлял жалобы на глухоту и афонию. Врачи
также, в свою очередь, лечили пораженные
речеслуховые функции.
Наше исследование показало, однако, что наиболее тяжелым было расстрой-
ство зрения: полное неразличение холодных цветов, нарушение восприятия глуби-
ны, константности восприятия, оптическая алексия и аграфия, расстройство зри-
тельной памяти, нарушение сновидной деятельности. У больного отмечалась резкая
лабильность зрительного образа (волнообразное иллюзорное перемещение объек-
тов, полихроматическое мерцание даже под большим углом зрения, неопределен-
ность
смысловой функции вещи).
Дополнительный расспрос установил, что после контузии больной три дня ни-
чего не видел, но затем зрение "восстановилось" само собой. Больной на это не об-
ращал внимания, так как его угнетала глухонемота. Остался лишь блефароспазм,
которому ни больной, ни врачи не придавали значения.
Ввиду расхождения наших и первоначальных клинических данных больной был
направлен на электроэнцефалографическое обследование к акад. Бериташвили,
так как при дополнительном неврологическом
обследовании у больного отмечался
лишь один органический симптом: легкий центральный парез правого лицевого
нерва. Электроэнцефалографическое заключение показало, что электрическая ак-
тивность коры головного мозга всюду нормальна, за исключением затылочной об-
ласти, где альфа-волны сильно редуцированы или даже временами отсутствуют.
В этом случае мы наблюдаем типичную анозогнозию больного в отношении собст-
венного зрения, заключающуюся в том, что больные с корковой агнозией часто не
замечают
своего дефекта, как на это указал еще В.М. Бехтерев.
Наш больной К-в в своем поведении опирался преимущественно на зрительное
ощущение и грубые формы восприятия предметов под большим углом зрения.
152
Вместе с тем больной был крайне неуверен в своих действиях и ориентации не
только вследствие сильной глухоты, но и неопределенности, текучести зритель-
ных образов, постоянно изменяющихся в зависимости от любого случайного обсто-
ятельства. Зрительные образы у этого больного были скорее сукцессивными, неже-
ли симультанными, их ситуативностъ была крайне ограниченной (изолированные
предметы, воспринимаемые вне их взаимосвязи).
Аналогичный случай:
больной П-нь, 1922 г. рождения, поступивший с диагно-
зом: "реактивный невроз". Здесь повторилось то же: врачи концентрировали все
внимание на сложной картине функциональных наслоений и не придавали значения
отдельным органическим знакам, а также показаниям этапной документации о
28-дневной слепоте больного после контузии.
Наше исследование установило наличие остаточных явлений оптической агно-
зии и указывало на органический характер заболевания. Ввиду спорности случая,
обратились
к электроэнцефалограмме, которая показала наличие пониженной
электрической активности большого мозга, не изменяющейся в зависимости от за-
крытия глаз. Типичные альфаволны отсутствуют; все время нерегулярные медлен-
ные волны, значительно более слабые на левой стороне.
Наше исследование показало наличие анозогнозии на зрительный дефект при
наличии остаточных явлений зрительной агнозии.
Характерными явлениями здесь были:
а) относительно хорошо дифференцированное ахроматическое зрение
при на-
рушении цветного зрения на зеленосиние цвета;
б) нарушение восприятия глубины;
в) нарушение константности восприятия;
г) крайняя ограниченность поля зрения;
д) при наличии образа предмета, колеблющегося и неустойчивого, наблюда-
лась неспособность к охвату ситуации и видимых отношений.
Все эти случаи свидетельствуют о различии между процессами ощущения и вос-
приятия. При наличии относительно сохранных ощущений больной все-таки не вос-
принимает адекватно предмет,
а в более легких случаях, при наличии восприятия
предмета, не отражает ситуации, в которой функционирует предмет и которая из-
меняет смысл предмета.
Таким образом, эти данные свидетельствуют о том, что нормально практиче-
ское зрение основывается не на абстрактно-зрительной функции, а на предметно-
сти и ситуативности зрительного образа, разрушаемых при затылочном синдро-
ме, что снижает зрение на элементарно сенсорный уровень и делает человека пра-
ктически "слепым", несмотря на
наличие зрительной чувствительности. Эти данные
вполне подтверждают наше предположение об условиях образования восприятия в
процессе развития ощущения на основе предметной деятельности.
Уже в данных детской психологии можно установить тенденцию в развитии вос-
приятия от предметности к предметной ситуативности образа. Вместе с тем эти дан-
ные позволяют ставить вопрос о том, что образ, формирующийся в процессе пред-
метной деятельности, вычленяется из этой деятельности, связывается смысловыми
и
ассоциативными отношениями с другими образами и развивается по некоторым
внутренним закономерностям.
Тем более нужно думать, что взаимоотношения предметного и предметно-ситу-
ативного образов с предметной деятельностью еще более сложны в развитии зре-
лого сознания.
Очевидно, в борьбе против субъективистических тенденций идеалистической
теории восприятия нужно избегать крайностей прагматического отождествления
предметного образа и предметного действия. Относительное "обособление"
образа
от конкретного предметного действия достигается в результате преобразования об-
раза развитием мышления и речи, создающих смысловую основу развития образно-
го знания.
153
Это положение нужно иметь в виду, возвращаясь к вопросу о взаимосвязи об-
раза и предметного действия. В этой связи представляют значение опыты Е.В. Шо-
роховой и М.Д. Александровой. Перед этими экспериментаторами мной была по-
ставлена такая цель: проследить роль деятельности в динамике вторичных образов
(представлений). Тем не менее по ходу опытов выявились интересные данные и по
вопросу о взаимоотношении восприятия и предметной деятельности.
В
опытах Шороховой изучалась экспериментальная модель деятельности (из-
готовление модели лабиринта по определенному заданию и в известной ситуации),
в опытах Александровой - деятельность учащихся (производство химических
опытов).
В процессе той и другой деятельности изучалась динамика восприятия и пред-
ставления относительно: а) предмета деятельности, б) средств деятельности, в) са-
мого процесса деятельности.
Е.В. Шорохова показала, что точность и актуальность восприятия имела мес-
то
прежде всего в отношении тех форм и величин деталей предмета и средств де-
ятельности, которые непосредственно включались в структуру деятельности. Не
вошедшее в эту структуру воспринималось менее точно, либо вовсе выпадало из
поля зрения.
Вместе с тем эти опыты показали, что, помимо непосредственного функциони-
рования вещи, в предметном действии существенное значение имеет сознательная
установка на созерцание, которая компенсирует ограниченность предметного дей-
ствия в отношении
восприятия.
В опытах М.Д. Александровой не только подтвердились на жизненной деятель-
ности эти же положения, но и было показано опосредующее значение специальных
(химических) знаний и изменения процесса размышления для изменения структуры
образа и структуры предметной деятельности. Можно подумать, что процесс вос-
приятия не только формируется предметной деятельностью, но и ограничивается
ею, если только:
а) этот процесс не опосредствуется мыслительными процессами и не становит-
ся,
таким образом, наблюдением как единством восприятия и мышления;
б) если не образуется особая познавательная деятельность в форме наблюдения.
В исследованиях Б.И. Хачапуридзе (школа Узнадзе) показана опосредствующая
роль этой формирующейся воспитанием установки на созерцание - в протекании
процессов восприятия.
Вскрывая генетическую роль предметных действий в формировании воспри-
ятия, нужно, таким образом, учесть и другую сторону взаимосвязи образа и дейст-
вия - снятие предметного
действия "теоретической" деятельностью созерцания
и размышления, что и раскрывается в активных и дифференцированных формах
восприятия.
Дальнейший анализ восприятий оказывается, таким образом, невозможным без
анализа их взаимоперехода и взаимопроникновения со вторичными образами, мыс-
лью и словом.
II
С точки зрения советской психологической науки всякий акт чувственного поз-
нания является фазным процессом, начальный момент которого составляет ощуще-
ние, как отражение отдельного
качества или свойства предметов окружающего ми-
ра. Восприятие как форма отражения предмета в отличие от парциального, частич-
ного знания об отдельных свойствах и качествах предмета, есть целостный образ
предмета. Естественно, что это целостное отражение предмета возникает из час-
тичного знания о его качествах и свойствах и, следовательно, включает в себя эти
знания. Таким образом, ощущение и восприятие правильнее всего было бы рассма-
тривать как два разных момента, две различные ступени
единого процесса чувст-
154
венного познания. Однако, как мы это показали в предшествующей главе, ощуще-
ние может и не перейти в восприятие (на известном уровне организации процесса
чувственного познания), может существовать и как вполне самостоятельная, хотя
и более элементарная форма. Восприятие же, как можно предполагать, невозмож-
но без ощущений и возникает лишь на их основе, в процессе их дифференциации
и развития.
Данные зоопсихологии, психологии раннего детства,
патологии мозговых рас-
стройств ясно свидетельствуют в пользу такого взгляда и полностью противоречат
метафизической "изначально целостной" картине восприятия, на которую не пожа-
лели красок представители гештальттеории, в своей псевдоноваторской борьбе с
эмпиризмом, ликвидировавшие вовсе самую проблему ощущения.
Признавая за восприятием качественное отличие от ощущения, утверждая це-
лостный предметный характер образа в восприятии, советская наука отбрасывает
порочную идеалистическую
"теорию" об изначальной целостности и структурности
восприятия.
С точки зрения советской психологии, суть вопроса заключается в раскрытии
источников возникновения, происхождения, генезиса этой несомненной целостно-
сти и структурности восприятия.
Следовательно, особенность диалектико-материалистической постановки воп-
роса заключается в том, чтобы понять историю восприятия, вскрыть природу его
качественного своеобразия из генезиса отношения субъекта к объекту. Короче го-
воря,
наша точка зрения на природу восприятия может быть лишь генетической,
в свете которой возможно понять становление восприятия как новой, сложной и це-
лостной формы чувственного знания.
При такой постановке естественно стремление советских ученых выйти за пре-
делы восприятия в поисках его генетических источников, действительного причин-
ного основания восприятия.
Несмотря на все естественно-научные, физикалистические одежды гештальт-
теории, эта теория с начала до конца есть ложная,
идеалистическая концепция, ко-
торая выводит целостность и структурность восприятия из внутренних свойств са-
мого духа, его начальной целостности и спонтанности, что проходит красной нитью
через весь немецкий идеализм.
Итак, перед нашей наукой встала задача изучения возникновения целостности
и структурности восприятия, познания объективных причин, обусловливающих это
качественное своеобразие восприятия.
До последнего времени эта задача решалась только в одном плане, который,
действительно,
является весьма существенным. Было показано, что основным ис-
точником возникновения у человека целостного предметного образа является пред-
метная деятельность, предметные действия самих людей. Именно поэтому типич-
ными формами слухового восприятия признавались некоторыми советскими психо-
логами лишь восприятия музыки и речи, опредмечивающих в самой деятельности
людей их чувственное познание: типичными формами зрительного восприятия при-
знавались лишь те или иные формы эстетического
восприятия изображений и т.д.
Такое понимание объясняет источники возникновения ряда сложных форм вос-
приятия. Оно заключается в установлении единства сознания и деятельности в струк-
туре восприятия, в установлении причинной зависимости предметно-чувственного
знания от предметной, практической деятельности и т.д. Ряд конкретных исследова-
ний в этом направлении действительно показал, как при изменившейся структуре
деятельности (труда, учения, игры) функционально преобразуется структура
само-
го восприятия; эти исследования вскрыли причинное основание предметных обра-
зов внешнего мира в предметной деятельности.
С этой точки зрения "идеальное" вычленение предмета как целого (в человече-
ском сознании) возможно постольку, поскольку такое вычленение происходит ма-
териально, практически в самих предметных операциях с вещами внешнего мира.
155
Такой подход дает возможность отнестись по-новому к ряду вопросов теории вос-
приятия. Так, в исследованиях В.И. Кауфмана о звуковысотном различении было
показано, что разница в восприятии высоты звука у пианистов и так называемых
инструменталистов объясняется их различным практическим оперированием му-
зыкальным строем: в первом случае (у пианистов) всегда темперированным, во вто-
ром случае (у инструменталистов) - иногда и натуральным. Это исследование,
про-
веденное в лаборатории Института мозга им. Бехтерева под нашим руководством,
убедительно говорит в пользу вышеизложенной точки зрения. В лаборатории ка-
федры психологии Ленинградского университета Е.В. Шорохова провела исследо-
вание роли предметных действий в формировании зрительных образов, которое
подтвердило также эту точку зрения применительно к сложным трудовым операци-
ям и целым комплексам зрительных восприятий.
Тем не менее нельзя считать точку зрения, связывающую формирование
вос-
приятия с орудийной деятельностью, полностью объясняющей источники образова-
ния восприятия. Такая концепция генезиса восприятия и в силу своей односторонно-
сти может привести к неправильным толкованиям. Прежде всего, это обнаружива-
ется в объяснении самых ранних форм и стадий восприятия. Поскольку у животных
нет опосредствованных орудиями предметных действий, постольку с этой точки
зрения следует считать восприятие лишь специфически человеческой формой пси-
хики. Но тогда,
естественно, оказываются необъяснимыми целостные, структур-
ные, ситуационно обусловленные формы поведения животных, в особенности низ-
ших обезьян и антропоидов. Такое же отрицание существования восприятия имеет
место и в отношении психики раннего детства (до овладения игровыми действиями
и развития речи). Между тем, очевидно, и здесь имеют место какие-то первичные и
своеобразные формы восприятия.
Недостаточность этой точки зрения еще в большей степени обнаруживается
при анализе
зрелых форм восприятия. Почему форму восприятия приобретает
лишь отражение звуков музыки и речи, цвета и формы вещей культурного и про-
изводственного обихода, картин и других изображений, а не отражение вообще
всех предметов и явлений объективной действительности, природы, воздействую-
щей на человека и именно поэтому вызывающей ответную предметную деятель-
ность людей?
Если эту концепцию доводить до конца, то обнаружится, что единственным ис-
точником структуры образа субъекта о
внешнем мире является структура деятель-
ности самого субъекта. Какую же роль играет природа самого объекта, отражае-
мая в этих образах, - на этот важнейший вопрос упомянутая концепция не дает от-
вета и дать не может.
Между тем ясно, что лишь единство природы самого объекта и структуры субъ-
екта, в их взаимодействии, может объяснить действительные источники генезиса
восприятия как целостного предметного образа.
Очень важную роль в генетическом решении этого серьезнейшего вопроса
при-
звана сыграть психология раннего детства. Именно в этом периоде зарождаются са-
мые ранние, первичные формы восприятия, которые с самого начала есть нерасчле-
ненное восприятие предмета и пространства, в котором он находится.
В силу сказанного выше очень важно выяснить самые первичные условия об-
разования восприятия пространства, которое вместе с тем всегда есть целостное
предметное значение о каком-то, пусть еще крайне ограниченном, круге предметов
и явлений внешнего мира.
Эти первичные условия возможно с наибольшей отчет-
ливостью проследить в изучении сенсорного развития ребенка на первом году его
жизни.
Уже давно известен один факт из психологии раннего детства, описанный Прей-
ером, Н.Л. Фигурным и М.П. Денисовой и т.д., который, однако, не послужил от-
правной точкой анализа условий образования восприятия пространства. Факт этот
заключается в том, что с первых месяцев жизни и во все последующее время разви-
156
тия ребенка взгляд ребенка привлекают не только блестящие и светлые, но, преж-
де всего, движущиеся предметы.
Как правильно замечает между прочим Р.Я. Абрамович-Лехтман в своем пос-
леднем исследовании о формировании восприятия пространства на первом году
жизни - движение или же изменение предмета является, по-видимому, первым со-
держанием, формирующим пространственное восприятие ребенка.
Этот факт, на который указывает ряд авторов, в ряду многих
ранних феноме-
нов сенсорного развития послужил предметом нашего специального наблюдения
над развитием ребенка от 2 до 12 месяцев. Наше наблюдение показало, что движе-
ние объекта есть самое первое, исходное и самое основное объективное условие
для образования восприятия.
Наблюдение привело нас к выводу, что движение объекта раньше и первичнее
становится источником сенсорного развития и перестройки сенсорных функций, не-
жели, например, хватательное движение субъекта.
В последующем
(со второй половины первого года) движение субъекта в фор-
ме хватания и далее - манипулирования является источником движения объекта, и
обе эти формы движения совместно развивают сенсорные механизмы.
Какой же психомоторный эффект производит движение объекта на этой, самой
ранней, стадии психического развития? Как показывает наблюдение, именно дви-
жение объекта выделяет его как какой-либо определенный предмет из аморфной
для ребенка и сплошной массы окружающего пространства, являющейся
своего ро-
да нерасчлененной непрерывностью. Фиксация взгляда, поворот головы, движение
рук и другие специфические, повторяющиеся в этих условиях реакции свидетельст-
вуют о том, что движущаяся вещь становится для нервно-психической деятельности
ребенка объектом ощущения, внимания и стимулом для движения.
Возникает вопрос: вызывает ли любая форма движения объекта эти специфи-
ческие сенсомоторные реакции у ребенка 2-5 месяцев? Контрольные опыты пока-
зывают, что такую роль вычленения
отдельной вещи из сплошной аморфной для
ребенка непрерывной массы пространства играет лишь прерывное движение, совер-
шающееся толчкообразно, "взрывно". Непрерывное движение вызывает тормоз-
ную реакцию и устраняет этот замечательный эффект возбужденного внимания и
сенсорной установки, которая наблюдается при движении прерывистом. Далее на-
блюдения показывают, что первоначальным источником таких специфических ре-
акций сенсорного возбуждения оказывается движение объекта в горизонтальном
направлении
от ребенка в лежачем положении. Лишь в результате длительного уп-
ражнения ребенок приучается следить за движением объекта в вертикальном на-
правлении, а также в различных сочетаниях направлений, расширяющих поле зре-
ния ребенка.
Эти наблюдения убедили нас в том, что поле зрения ребенка формируется имен-
но движущимися объектами, в число которых, конечно, входит прежде всего и сам
взрослый человек.
Прерывно движущаяся в руках взрослого человека вещь есть один из важней-
ших
источников формирования зрительного восприятия. Это положение легко рас-
крывается при изучении того, что является генетически самым ранним носителем
формы предмета для формирующейся психики ребенка. Таким генетически наибо-
лее ранним носителем является контур предмета, своего рода перерыв непрерыв-
ности, которым является первоначально для младенца пространство внешнего ми-
ра. Первоначально восприятие не есть расчлененная субъективная форма предмета
как такового, т.е. обособленного
от других вещей тела. Первоначально восприятие
есть именно отражение границ, перерывов между сплошной пространственной
массой и отдельным предметом, выделившимся из него посредством движения.
Лишь в последующем, уже к концу первого года жизни, можно наблюдать диффе-
ренциацию восприятия на две формы: восприятие ситуации и пространственных от-
ношений и восприятие предмета как структурного единства. В этой дифференциа-
157
ции уже сравнительно более позднего и сложного порядка все большую роль игра-
ют преддействия и предметные (игровые) действия ребенка, а также и особенно са-
мостоятельное передвижение ребенка и все расширяющаяся зона его практическо-
го овладения пространством.
Очевидно, что при такой постановке вопроса рушится общераспространенная в
детской психологии схема развития "пространственных" знаний ребенка, согласно
которой для ребенка прежде всего
существует его "собственное" пространство, пер-
воначально "ротовое", затем "ручное", а лишь с самостоятельным передвижением
будто бы возникает для него и "объективное" пространство внешнего мира (Виль-
ям Штерн). Эта точка зрения рушится уже потому, что она выключает из психоло-
гического развития весь первый год жизни как период формирующегося отношения
к пространству внешнего мира. Наши наблюдения показывают, что не только "от-
дельные" раздражители, но весь окружающий ребенка маленький
мир действует
как целое, из которого вычленяются благодаря движению самих вещей их про-
странственные качества и отношения. Среди них, по нашему мнению, которое соот-
ветствует общей психофизиологической концепции Сеченова, первое место зани-
мает отграниченность вещи от остального пространства, первоначально возмож-
ная лишь посредством движений самих вещей (как орудий воспитательного воздей-
ствия взрослых). Мы могли наблюдать, как именно вычленение контуров вещей
посредством прерывного
движения самих вещей становится условием и развития
поля зрения, и структурирования отдельных качеств вещи (оптических, акустиче-
ских, механических) в единый образ. Но контур не есть только признак самой вещи,
а прежде всего признак отношения вещи к прочему пространству. Таким образом,
ребенок не выявляет раньше отдельный предмет, а потом пространство, они одно-
временно становятся объектом сенсорных дифференцировок ребенка.
Это положение, как можно судить на основании изучения зрительных
и осяза-
тельных образов у маленьких детей (преддошкольного возраста) в работе нашей со-
трудницы А.А. Прессман, продолжает и здесь играть весьма важную формирую-
щую роль.
Итак, первый вывод из нашего наблюдения заключается в установлении фор-
мирующей роли движения объекта в сенсорном развитии и первоначальном образо-
вании восприятия.
Не меньшее значение, на наш взгляд, имеет и другое наблюдение, которое вле-
чет за собой также определенное заключение. Начиная с третьего месяца,
когда по-
ле зрения ребенка становится более или менее объемным и устойчивым, особую
роль в развитии зрительного восприятия пространства начинает играть звук и
слуховая ориентировочная реакция. Пока не определилось поле зрения и оно не
приобрело более или менее устойчивого характера, всякие звуковые раздражения,
вызывавшие ориентировочные реакции ребенка, имели чисто случайное значение,
не входили ни в какую постоянную систему сенсомоторной деятельности ребенка.
До известного периода
зрение и слух разобщены в психологическом отношении,
причем это не значит, конечно, что звук не сенсибилизирует зрения и т.д. Но когда
мы указываем на новую роль звука и слуховых реакций для зрительного восприятия
пространства, то вовсе не имеем в виду эту субсенсорную форму взаимодействия ор-
ганов чувств. Факт, впервые отмечаемый именно здесь нами в этих наблюдениях,
заключается в том, что звук и слух становятся стимуляторами и формирующим на-
чалом самого зрительного восприятия пространства.
Первоначально
(до трех-четырех месяцев) для ребенка существует лишь про-
странство как видимая масса и вычленяющиеся из нее предметы. Звук и слух созда-
ют на протяжении нескольких месяцев новую, очень существенную для развития ус-
тановку на невидимое пространство. Субъективное "поле" перестает быть с это-
го момента только полем зрения, а знание о пространстве - только визуальным.
Переключение поля зрения связано с более пластическими двигательными ориен-
тировочными реакциями головы и туловища на
звуковые раздражители, находящие-
158
ся за пределами данного поля зрения. С этим моментом связано и самое первичное
условие образования представлений, первоначально являющихся образами вещей
данной наличной ситуации, находящейся за пределами непосредственного оптиче-
ского поля.
Звук как признак вещи всегда возникает в результате взаимодействия тел в сре-
де. Вместе с движением звук является тем потенциальным качеством зрительно вос-
принимаемой вещи, которая раньше всего распознается
ребенком еще на первом го-
ду жизни. Это положение убедительно показано также и в специальном исследовании
Р.Я. Абрамович-Лехтман о формировании первоначальных предметных действий.
В этом исследовании вскрыта интересная связь между формированием воспри-
ятия пространства и развитием двигательно-координационных функций у ребенка
на первом году жизни. Р.Я. Абрамович-Лехтман наметила ступени, по которым про-
ходит процесс сенсорного развития в этом периоде. В течение первого месяца ребе-
нок
ощущает свет, звук и движение как предметно-несоотнесенные качества,
т.е. ощущения выступают лишь как состояние интенсивности, возникающее в ре-
зультате слабого раздражителя, длящегося некоторое время, причем оптический
раздражитель действует на расстоянии, не требующем сильной конвергенции. Вто-
рая ступень (от 1 до 2,5 месяцев) определяется объектами движущимися или непод-
вижными, но в этом случае - светлыми, звучащими, прикасающимися или незначи-
тельно отдаленными. В результате
действия этих раздражителей возникают новые
качества ощущений - экстенсивности и направления, вообще - объективная отне-
сенность ощущения, связанная с появляющимися и исчезающими, звучащими и дви-
жущимися видимыми предметами. Третья ступень (от 2,5 до 4,5 месяцев) характери-
зуется уже новым отношением к тем же объектам, однако находящимся уже в пре-
делах досягаемости для рук ребенка.
В результате сочетания чисто оптико-акустической среды с осязательной, ма-
нипулятивной, ребенок
отражает уже такие качества вещи, как непроницаемость,
тяжесть, фактуру, соотносит их к другим (оптическим и акустическим) качествам
тех же самых вещей. На этой стадии уже имеет место сложное структурирование
образа. На четвертой стадии (от 4,5 до 7 месяцев) действуют те же объекты, но пре-
имущественно четкие и простые по форме, сменяющиеся время от времени. Кроме
того, новыми объектами, вызывающими чувственный акт, являются вещи, имею-
щие отверстия и ручки, удобные для хватания, устойчивые
или, наоборот, катающи-
еся; объекты, находящиеся на расстоянии, становятся доступными при перемене по-
зы. Особенно эффективно воздействуют объекты, звучащие и одновременно види-
мые, но находящиеся вне пределов досягаемости. В результате отражения этих объ-
ектов ребенок вычленяет такие качества вещей, как движение и отделяемость от
фона, приближение и удаление, звучание и падение, как свойства, связанные с дви-
жением и ударом. Ребенок и объективно и субъективно овладевает сам различны-
ми
формами движения: раскачиванием, отталкиванием, киданием и пр. Овладение
формой предмета на этой ступени развития находится в прямой зависимости от воз-
можности хватания и двигания предметов.
Пятая ступень сенсорного развития в этот период (от 7 до 10 месяцев) характе-
ризуется овладением составными, разъединяемыми и соединяемыми предметами
разных размеров и форм, всовывающихся и нанизывающихся и т.д. С этой ступе-
нью связано возникновение возможности соотнесения предмета и определенного
места
в пространстве, а также предметов между собой со стороны их формы и объ-
ема. В результате этой дифференциации ребенок овладевает более сложными от-
ношениями пространственного соотнесения и соподчинения (над, под, в, около и
т.д.). Дифференцируется и предмет как комплекс частей. На шестой ступени
(от 10 месяцев до 1 года 3 месяцев) происходит дальнейшее углубление и усложне-
ние внутренней структуры сенсорных процессов (ощущения и восприятия), отража-
ющих по-новому как те же самые предметы,
так и объемное изображение в игруш-
ке, а также плоскостные изображения в рисунках. Эта внутренняя дифференциация
159
выражается по преимуществу в освоении постоянства пространственных отноше-
ний и взаимозависимости форм объема и положения, т.е. в образовании зрительной
константы. Образование слуховой константы возникает много позже, в связи с ов-
ладением языком. В этом периоде осваиваются новые формы движения вещей
и особенно - свойства устойчивости и неустойчивости. Очень важным моментом
является образование знаний о соотношении опорной функции предмета с извест-
ной
частью его или определенной формой. Благодаря всему этому, как показывает
Р.Я. Абрамович-Лехтман, становится возможным открытие ребенком многопред-
метности окружающего мира и наличия повторяющихся, тождественных, простран-
ственных функций в различных новых вещах. В этот же период становится возмож-
ным структурное членение восприятия как отражения комплексности свойств ве-
щей. Освоение социальных назначений предметов в различных режимных (гигиени-
ческих и игровых) действиях завершает
этот период. Таким образом, сенсомотор-
ный прогресс является предпосылкой для образования и развития детской речи на
втором году жизни. Все эти моменты и стадии психического развития ребенка опре-
деляются путями и методами сенсорно-моторного воспитания ребенка взрослыми,
причем решающее значение имеет создание взрослыми жизненных условий для
этого сенсорно-моторного развития ребенка.
В этом интересном психологическом исследовании показано, как объективные
свойства предметов одновременно
и формируют сенсорные функции ощущения и
восприятия и определяют собой прогресс координационных механизмов и предмет-
ных действий, причем, как показывают факты, предметные действия становятся
возможными лишь на высоком уровне сенсорной организации. В развитии сенсор-
ной организации постоянно взаимодействуют и изменяются зрение, слух и осязание
(в смысле гаптики). Это изменяющееся соотношение зрения и осязания мы обнару-
живаем и позже, в преддошкольном возрасте. В нашей лаборатории
А.А. Прессман
было показано, что первоначально зрительный образ маленького ребенка строит-
ся на гаптико-кинестетической основе, неотъемлемой от предметного действия. Эта
первоначальная гаптико-кинестетическая опосредствованная стадия развития зри-
тельного образа характеризуется следующими чертами: ориентацией на замкнутый
контур в оперировании с "вкладками" (по методике автора), преодолением несоот-
ветствия части и основания давлением, втискиванием, поколачиванием; отсутствует
руководство
образцом как при заполнении контуров, так и в момент зарисовки дей-
ствия с предметом. Времени для заполнения вкладок требуется от 3 до 10 раз боль-
ше, нежели в последующих стадиях развития зрительного образа у более старших
детей. На основе развития игровой деятельности и первоначального развития речи
в следующих стадиях зрительный образ приобретает самостоятельный характер,
выполняет собственно дистантную роль, предваряющую действие. Этим самым
зрительный образ как бы включает в себя
кинестетический опыт. Это новое обра-
зующееся единство зрения и гаптики развивается за счет господства зрительного
образа и опосредствования им кинестетики и гаптики. Характерно, что ребенок,
прежде чем действовать с вещами, манипулировать с ними, предварительно рассма-
тривает их, как бы визуально оценивает не только вещи, но и соотношение частей
соотносимых вещей. С этим связан и переход от экстенсивной и случайной, сопро-
вождающей речи в первых стадиях к внутренне-связанной, контекстной
и планиру-
ющей речи. Вместе с тем кинестетико-гаптическая основа продолжает играть важ-
ную роль в развитии зрительного образа, отражая, посредством взаимодействия ру-
ки и предмета, сопротивление материала, фактуру, плотность и другие механиче-
ские качества вещи.
Приведенных данных достаточно для утверждения того, что чувственный про-
цесс становится восприятием, а не является таковым изначально, и что это стано-
вление связано не только с развитием предметной деятельности субъекта,
но, пре-
жде всего, с самими качествами и отношениями предметов внешнего мира, форми-
рующих восприятия.
160
Ill
Изменяющееся соотношение между зрением и осязанием является одним из
важнейших внутренних моментов становления восприятия.
В связи с этим становится понятным, почему этот вопрос выдвигался И.М. Се-
ченовым в качестве одного из краеугольных в его психофизиологической системе.
Сеченов показывал общность этих сенсорных систем в познании внешней действи-
тельности. За исключением специфики зрительного механизма восприятия цвета и
восприятия
глубины и за исключением специфически осязательного механизма
восприятия плотности, проницаемости, сопротивления материала, все остальные
качества предмета параллельно распознаются как зрением, так и осязанием (фор-
ма, контур, величина, объем и др.). Взаимный контроль и взаимное подкрепление
опытом со стороны зрения и осязания играют огромную роль в развитии воспри-
ятия. Мы видели раньше, что взаимоотношения зрения и осязания изменяются на
разных ступенях развития так же, как изменяется
структура самого зрительного и
самого осязательного восприятия.
Именно этим кардинальным фактом взаимодействия и взаимопроникновения
зрения и осязания объясняется то исключительное внимание, которое уделяется в
современной психологии проблеме так называемой гаптики.
Проблема осязания, или гаптики, имеет сложную и противоречивую историю,
начинающуюся с гениальных догадок Демокрита и Аристотеля о генетической ро-
ли осязания в развитии всех остальных чувственных знаний. В психофизиологии
XIX
в. проблема осязания была расчленена на изучение разнородных по своим ме-
ханизмам форм кожной (тактильной, температурной, болевой, вибрационной) и
мышечно-суставной чувствительности. В этой дифференциации проблемы был от-
ражен серьезный прогресс знаний о частных механизмах осязания. Именно в этом
направлении развивалась проблема осязания в психофизике и физиологической
психологии. Однако в этой дифференциации проблемы можно было заметить и об-
щую тенденцию отнести осязание, как форму
восприятия, к тактильным, темпе-
ратурным, мышечно-суставным ощущениям, без которых, конечно, осязание не-
мыслимо. Эмпирическая психология с ее односторонним сенсуализмом не могла
в целом поставить правильно проблему восприятия, а в связи с этим, и проблему
осязания.
В новейшей психологии, обратившей свое оружие против эмпиризма и сенсуа-
лизма старой психологии, центральной проблемой становится проблема воспри-
ятия. Однако постановка этой проблемы чаще всего осуществляется в буржуазной
психологии
за счет ликвидации проблемы ощущения и выражается в метафизиче-
ском противопоставлении восприятия - ощущению, равно как и мышления - вос-
приятию.
Лишь материалистическая психофизиология И.М. Сеченова правильно разре-
шила вопрос о сенсомоторном механизме осязательного восприятия. И.М. Сеченов
создал основы современной научной теории осязания - специфически человеческой
формы восприятия.
Осязание в собственном смысле слова нужно отличать от того неопределенно-
го комплекса представлений
о кожной и мышечно-суставной чувствительности, ко-
торой обычно обозначалась вся область кожных ощущений и проприоцепции. Ося-
зание, или гаптика, есть действительно сложная форма восприятия, т.е. формирова-
ние целостного предметного образа. Осязательный образ как таковой формирует-
ся далеко не любым участком кожной рецепции и не любым аппаратом кинестезии.
Осязание имеет особый орган - руку, являющуюся продуктом и естественным орга-
ном труда, органом познания, особенно знания о пространственных
и механических
качествах вещей. Вполне понятно, что лишь в свете исторического материализма,
особенно учения Ф. Энгельса об антропогенезе, понятен генезис осязания как фор-
мы восприятия, органом которой является рука. Именно в духе исторического ма-
161
териализма строятся советские психологические исследования осязания Ф.С. Розен-
фельд, С.Н. Шабалина, Л.М. Веккера и др. В лаборатории Института мозга им. Бех-
терева была проведена интересная работа Л.А. Шифмана, наметившая основные
контуры новой теории осязания, как особой формы восприятия предмета с так на-
зываемым пассивным осязанием или тактильным ощущением механических ка-
честв вещи, а также с изолированным кинестетическим ощущением от воздействия
на
вещь. Л.А. Шифман пришел к выводу, что осязание не сводится ни к тактильной,
ни к кинестетической чувствительности, из которых оно возникает. Особенно рази-
тельны различения, которые получаются при сравнении тактильной и кинестетиче-
ской чувствительности различных поверхностей тела и двигательных систем чело-
века со структурирующей и воспринимающей деятельностью осязающей руки.
Л.А. Шифман пишет в этой связи, что «рука, как орган осязательных воспри-
ятий, ближе к глазу, нем к остальной
коже, в том числе и к коже тыльной поверх-
ности руки, предплечья и т.д., так как, подобно глазу, она дает отображение про-
странственной формы объекта, в отличие от кожи, расположенной вне руки, сиг-
нализирующей главным образом о месте контакта с внешним миром, о температу-
ре предмета, вошедшего в контакт с нашим телом, - о степени его "колкости"» и т.д.
По данным Л.А. Шифмана активное осязание (движущейся, манипулирующей руки)
является средством образования адекватного предмету восприятия,
в то время как
пассивное осязание (прикосновение предмета к бездействующей руке) порождает
множество иллюзорных представлений. При активном осязании восприятие пред-
мета представляет собой решение определенной задачи, а именно нахождения про-
странственных координат, нахождения соотношения данного предмета с каким-
либо другим, играющим для него роль твердой оси.
Как указывает Л.А. Шифман, зрительное восприятие какого-либо объекта все-
гда охватывает не только данный объект, но и
определенную часть фона. В осяза-
тельном восприятии этот фон не дается вместе с объектом, его приходится искать
и определять в системе известных пространственных координат. Из этого следует,
по Шифману, что, в отличие от симультанности зрительного восприятия, осязатель-
ное восприятие всегда сукцессивно и неизбежно фрагментарно. Но то, что дано сен-
сорно, как известная последовательность тактильных и мышечно-суставных ощу-
щений, может превратиться в целостный образ благодаря деятельности
воображе-
ния и мышления. Впрочем, как указывает Л.А. Шифман, зрительное восприятие
также становится сукцессивным и фрагментарным, когда объектом его являются
предметы, не умещающиеся в поле зрения наблюдателя. С другой стороны, когда
объекты осязания невелики и вполне умещаются в "осязательном поле" руки, то
возможен "концентрический" способ осязательного восприятия, значительно со-
кращающий путь к образованию целостного образа. Преодоление фрагментарно-
сти и сукцессивности осязательного
образа Л.А. Шифман видит в опосредствовании
осязательного восприятия зрительными представлениями.
Как и все остальные исследователи этой проблемы, Шифман полагал, что при-
рода осязания раскрывается лишь сопоставлением активного и пассивного осяза-
ния, исследованием действующей и покоящейся руки. Между тем существует еще
одна форма взаимодействия предмета и руки, роль которой в образовании осяза-
тельного восприятия вовсе не была вычленена ранее. Речь идет о движении самого
предмета
относительно покоящейся руки и о том, какое место занимает это движе-
ние объекта в формировании образов у субъекта. Этот вопрос и явился предметом
исследования Л.М. Веккера в нашей психологической лаборатории Ленинградского
университета. В этом экспериментальном исследовании удалось показать, что поко-
ящийся предмет на покоящейся руке, порождая многообразные тактильные ощу-
щения, вовсе не дает никаких адекватных знаний о форме и других пространствен-
ных качествах предмета. Отсутствие
движения как со стороны руки, так и со сто-
роны предмета не приводит к образованию адекватного образа. Следовательно, эти
данные подтверждают все ранее установленное о пассивном осязании и также отри-
162
цают его воспринимающий характер. Но далее экспериментальная задача, стоящая
перед испытуемым, изменяется: вводится момент движения предмета относитель-
но покоящейся руки, причем предмет передвигается всей поверхностью по поверх-
ности всей ладони руки. Если раньше, при покое предмета, имело место сильное ис-
кажение или полное отсутствие образа, то здесь, при введении такой формы движе-
ния, появляется правильное отображение отдельных деталей контура,
углов, выпу-
клостей и т.д., которые корректируют образ, приближая его к действительности.
Однако правильного, целостного образа при таком типе движения предмета еще не
получается; по мнению Веккера, данный факт связан с тем, что движение носит в
этом случае отрывочный характер и не дает последовательного охвата контуров.
Тогда экспериментальная задача снова изменяется, в результате чего отмечается
резкий качественный скачок.
Предмет двигается уже не всей своей поверхностью относительно
руки, а обво-
дится своим контуром по ладони таким образом, что весь его периметр последова-
тельно движется по ладони и исчерпывается полностью один раз, причем испытуе-
мый предупреждается о том, что предмет движется по контуру и что движение кон-
чается на той же точке, с которой оно началось. Несмотря на трудности различения
в этих условиях, наблюдается резкое улучшение восприятия. Приближение образа к
оригиналу, отклонение от оригинала, имеющееся в этих случаях, объясняются иссле-
дователем
тем, что ладонь руки, как правило, не несет основной сенсорной функции
в трудовой деятельности, и поэтому данный тип движения (обвод контурами предме-
та) был перенесен на конники пальцев. Несмотря на отсутствие в этом случае актив-
ного ощупывания, а также и ограниченный участок взаимодействия с предметом, ре-
зультат оказался поразительным. Как заключает на основании экспериментальных
данных Л.М. Веккер: "Образы, которые формируются при этих условиях... почти
полностью совпадают с теми,
которые получаются при активном ощупывании".
Таким образом, можно высказать предположение, что в определенных условиях
(при образовании у испытуемых установки на определенный отсчет и траекторию
движения) адекватный осязательный образ возникает и при движении объекта, и
при движении субъекта в активном ощупывании. Но при движении предмета обяза-
тельна координатная система, фиксированная точка и установка на соответствую-
щий отсчет, без чего не получается замыкания контуров образа, т.е.
целостности.
В тех экспериментах, где имело место предупреждение о замкнутости обведе-
ния контуров, включенная этим предупреждением деятельность представления и
мышления частично заменяет собой координатную систему ощупывающей руки.
Это и выражается в почти полном совпадении образов, возникающих при движении
объекта, с образами, возникающими при активном ощупывании предметов. Выра-
ботанная у субъекта установка на замыкание контуров движущегося предмета, вви-
ду отсутствия фиксированного
начала отсчета, действует и там, где движение пред-
мета не замыкает этих контуров, от такого рода ошибок гарантирует лишь актив-
ное ощупывание предмета руками. Автор этого ценного исследования приходит к
выводу, что движение является стержневым, ведущим фактором в формировании
образа. Именно движение полностью реализует последовательное взаимодействие
руки и предмета, лежащее в основе осязания. Отдельные части предмета, соотноше-
ния между ними и траектория движения отражаются правильно,
независимо от то-
го, движется ли предмет относительно руки, или рука движется относительно пред-
мета. Однако завершенное, цельное отражение вещи становится полностью воз-
можным лишь в процессе активного ощупывания предмета руками. Рука, как орган
восприятия, представляет собой не только цельный, но и дифференцированный ор-
ган. Большой научный интерес представляет вопрос о взаимодействии ладони и
пальцев, о взаимодействии отдельных пальцев между собой в процессе активного
ощупывания.
Динамика
замыкания, структурирования траектории движения в целостный
предметный контур предполагает наличие системы и фиксированной, опорной
163
точки начала отсчета. А это предполагает дифференциацию сенсомоторных функ-
ций, как опорных и опознавательных, в едином чувственном акте. В работе Векке-
ра эта дифференциация изучалась визуально, замедленной киносъемкой и экспе-
риментальным выключением отдельных пальцев из процесса ощупывания. В ре-
зультате этой работы установлено, что опорную функцию фиксированного начала
и системы отсчета несет большой палец, являющийся основным носителем коор-
динатной
системы. Остальные пальцы, особенно указательный и средний, произво-
дят последовательное обведение контуров и чувственно распознают отдельные ме-
ханические качества предмета. Четвертый и пятый пальцы несут комбинирован-
ную опорную и сенсорно-опознавательную функции. Однако, по мнению Веккера,
функции всех четырех пальцев менее дифференцированы между собой, нежели
функции большого пальца относительно всех остальных пальцев. Это разделение
опорных и сенсорно-опознавательных функций имеет
место и при взаимодействии
обеих рук. Нередко указывается на то, что левая рука играет роль опорного нача-
ла, правая рука в целом выполняет собственно осязательную функцию. Проблема
взаимодействия обеих рук в сенсорном плане (восприятие) много сложнее, нежели
это предполагается подобным разделением их функций. При таком разделении во-
все снимается проблема взаимодействия обеих рук и исключается возможность по-
становки проблемы источников единого образа при ощупывающей деятельности
обеих
рук. Дело заключается в том, что обычные методики по исследованию гап-
тики основываются на показателях одной руки (вторая рука либо бездействует, ли-
бо производит зарисовки воспринятого). Таким образом, вся обычная методика
изучения гаптики и основные знания о "механизмах" осязания имеют в виду одно-
рукую систему гаптики. Между тем, очевидно, что в гаптике мы имеем ту же дву-
единую сенсорную систему, что и в зрении, и в слухе. Наши знания о зрении были
бы весьма ограниченными, если
бы наука не вскрыла различия между монокуляр-
ным и бинокулярным зрением; наши знания о слухе ограничились бы лишь обла-
стью различения качеств звуков, если бы новейшие исследования не вскрыли роль
двуушного, бинаурального слуха в распознавании направления, расстояния и лока-
лизации звука.
IV
Проблеме зрительного восприятии посвящены сотни новейших эксперимен-
тально-психологических исследований, десятки крупнейших специальных моногра-
фий. Можно без преувеличения сказать, что
вся современная теория восприятия
строится главным образом на изучении динамики феноменов целостности, струк-
турности, константности, апперцепции в зрительных восприятиях. Изучение иллю-
зий зрительных восприятий породило не только огромную теоретическую литера-
туру, но и оказало прямое влияние на практику.
В настоящей работе нет никакой возможности поставить всю проблему в целом
и осветить ее современное состояние. Вопрос о динамике зрительного восприятия
ставится в настоящей работе
лишь в связи с вопросами общей теории восприятия.
Еще И.М. Сеченов указывал на то, что контур предмета есть то первоначаль-
ное и общее качество, которое является исходным как для зрительного, так и для
осязательного восприятия. Сеченов имел в виду при этом, прежде всего, отправной
момент в восприятии формы предмета, как известного материального единства,
единства явления и сущности, отражающегося в сознании. В специальной психоло-
гической литературе этому вопросу была посвящена двадцать
лет назад работа
Б.М. Теплова2, связанная с практическими вопросами военной маскировки. Во мно-
гих экспериментально-психологических исследованиях восприятия формы, объема,
величины предмета этот вопрос, однако, ставился лишь как побочный. В силу не-
2 Теплов Б.М. Из наблюдений за изменением цвета при удалении // Война и техника. 1927. № 11-12.
164
разработанности этого важного вопроса роль контура в образовании формы и в
формировании целостного предметного образа продолжает быть еще весьма неоп-
ределенной. Между тем уместно напомнить, что писал много десятков лет тому на-
зад об этом вопросе великий основоположник русской научной психологии
И.М. Сеченов в своей работе "Впечатления и действительность": "Чувствование
контура предполагает две вещи: различение двух соприкасающихся разнородных
сред
и орудие для определения формы пограничной черты между ними. Различению
сред, чувствуемому глазом, соответствует так называемая оптическая разнород-
ность веществ, а разнице, определяемой осязанием, - разные степени плотности,
или, точнее, сопротивляемости веществ давлению. Фигура же пограничной полосы
определяется, как учит физиология, в том и другом случае движением чувствующе-
го органа, глаза, руки... После этого едва ли кто решится утверждать, что зритель-
ный контур есть, может
быть, фикция без реальной подкладки. Как понятие контур
есть, конечно, отвлеченность, но как чувствительный знак - это раздельная грань
двух реальностей". Контур как "раздельная грань двух реальностей" и составляет
тот перерыв непрерывности, о котором я выше писал, как об исходном моменте об-
разования восприятия пространства.
Во многих современных исследованиях структурности восприятия выделяется
один из существеннейших вопросов - взаимодействие фигуры и фона. Вычленение
фигуры (предмета)
из фона (окружающего его пространства) является характер-
нейшим феноменом зрительного восприятия. Однако в этих исследованиях наи-
меньшее внимание уделяется именно тому, что создает возможность такого выде-
ления фигуры из фона, т.е. контуру.
Несколько лет тому назад я поставил в лаборатории Института мозга им. Бех-
терева специальные опыты по изучению механизмов восприятия контура и его ро-
ли в образовании предметного и целостного восприятия. Приведу некоторые пред-
варительные
данные из этого исследования, в котором использовалась методика
пространственного изменения объектов, воспринимающихся под разными углами
зрения на предельном расстоянии от 4 метров до минимального расстояния в 20 сан-
тиметров. Субъект воспринимал изображение различных сооружений (зданий), в
которых постоянным элементом оставался общий контур, а переменными элемен-
тами - фасад, количество подобных элементов - колонн, окон, украшений и пр.
Структура изображения была построена таким образом,
что внутреннее заполне-
ние контура все время усложнялось, в то время как сам контур этих меняющихся
внутренних структур оставался относительно простым: сочетание купола и четы-
рехугольного корпуса. Предполагалось, что на большом расстоянии это внутреннее
заполнение контура не различалось по составу и должно было производить впечат-
ление контура пространства (заполненного и незаполненного, образуемого соотно-
шением света и тени и т.д.). На ближайших расстояниях эта внутренняя структура
изображения
должна была выступить в своем смысловом содержании, как опреде-
ление особенных черт сооружения. Это предположение подтвердилось, однако,
лишь по отношению к близким дистанциям, к восприятию под большим углом зре-
ния. Оно оказалось совершенно иным в затрудненных условиях восприятия под ма-
лым углом зрения, в отношении начальных стадий зрительного восприятия изобра-
жения сложной формы.
Во всех без исключения случаях (в 100% наших опытов) при больших дистанци-
ях, когда восприятие
формировалось под малым углом зрения, изображение воспри-
нималось либо вовсе без внутренней структуры (на месте которой субъект видел
светлое или, напротив, темное пятно), либо внутриконтурное пространство воспри-
нималось как хаотическая смесь линий и пятен. Но с того момента, как субъект вы-
делял контур изображения из фона, внезапно, скачкообразно, он различал внутрен-
нее строение формы, пропорции, а за ними и детали и т.п.
В симультанном зрительном охвате формы решающую роль (в
наших опытах)
играл именно контур. Однако самый контур воспринимался в ходе процесса (при
165
увеличении угла зрения) своеобразно и неравномерно. Прежде всего, отделялся верх
изображения и правая сторона изображения (нужно заметить, что восприятие во
всех случаях было бинокулярным). Затем, вскоре после этого, с приближением изо-
бражения на 15-20 сантиметров, выделялась левая сторона изображения, и после
всего этого контур замыкался вычленением нижней части изображения. Таким об-
разом, если рассматривать восприятие контура процессуально, в
связи с изменением
пространственных условий восприятия, то симультанность зрительного восприятия
является весьма относительной, так как с ней взаимодействует сукцессивный харак-
тер его образования.
Восприятие контура определяет возможность дифференцированного воспри-
ятия формы, как известного единства строения, пропорции и взаимосвязи частей,
выражения во внешней структуре смыслового содержания и пространственных от-
ношений.
В теории восприятия формы было разработано учение
о порогах различения
форм. Как известно, порог нерасчлененного видения (форма как пятно или точка)
называется minimum visibile, порог раздельного видения (различение промежутка
между пятнами) - minimum separabile и порог узнавания формы как таковой - адек-
ватного восприятия формы - minimum cognoscibile. Изучение переходов от одного
порога к другому, вплоть до адекватного видения, представляет большой интерес с
точки зрения диалектики становления формы в сознании субъекта. Эту задачу
изу-
чения процесса становления формы с изменением (увеличением) угла зрения я по-
ставил перед М.Д. Александровой, которая провела ряд опытов в этом направлении
в психологической лаборатории Ленинградского университета. Как отмечает
М.Д. Александрова, характеристика первого порога различения при восприятии под
малым углом зрения может быть сведена к впечатлениям субъекта о форме, как о
"пятне", затем "палочке", затем "точке". На этом уровне для субъекта тождествен-
ны все формы (квадрат,
треугольник, звезда и т.д.). С увеличением угла зрения фор-
мы дифференцируются, но, однако, они не сразу воспринимаются адекватно. Так,
например, квадрат всеми испытуемыми воспринимается как круг, затем из круга
неравномерно выделяются углы, обычно верхние раньше, нежели нижние, левый
нижний угол позже всех остальных. М.Д. Александрова отмечает явление "мерца-
ния" и в восприятии формы, когда квадрат то переходит в круг, то снова превраща-
ется в квадрат.
Треугольник также первоначально
воспринимался как "кружок", а иногда как
две продолговатые палочки, затем наблюдается вновь полиморфное "мерцание",
после чего наступает порог адекватного видения треугольника как треугольника.
Шестиугольник дольше всех фигур воспринимается как круг, а потом как квадрат.
Обычно при приближении круг становится неровным, затем неровность делается
менее четкой, затем появляются грани, углы, причем они возникают неравномерно
и асимметрично. Очень важным наблюдением в этом исследовании является
нерав-
номерный и асимметричный характер "становления" восприятия формы. Нужно
иметь при этом в виду, что экспериментальная задача была сравнительно простой,
так как фон был незаполненным белым пространством, а самые фигуры были пло-
скостные и ахроматические. При объемности и хроматизме форм сложность всех
этих явлений неравномерности и асимметричности значительно увеличивается.
К этому следует добавить усложнение структуры зрительного восприятия за счет
взаимодействия различных
оптико-пространственных качеств предмета, отражае-
мых восприятием (формы, цвета, величины, положения и т.д.).
Одна из форм этого взаимодействия - цвета и величины - была специально
изучена Р.А. Каничевой в ряде ее работ в психологической лаборатории Институ-
та мозга им. Бехтерева. В исследовании о влиянии цвета на восприятие величи-
ны Р.А. Каничева установила некоторые общие факты, представляющие общий
интерес в связи с развиваемым мной положением о формообразующей роли кон-
тура.
"Впечатление величины предмета, - замечает Р.А. Каничева, - в закрытом и
166
ограниченном пространстве контрастно впечатлению при открытом и широком
просторе"3.
Обобщая данные о влиянии цвета на восприятие величины, Каничева установи-
ла, что больше всего преуменьшались размеры фигур, окрашенных в красный цвет
(длина волны 700 миллимикрон, коэффициент отражения 4,5%) и желтый цвет
(длина волны 583 миллимикрона, коэффициент отражения 66,6%). Чем больше был
по размеру цветной объект, тем сильней он преуменьшался по сравнению
с серым
цветом. Это относится как к одноцветным, так и к двухцветным и многоцветным
объектам. Следовательно, не только цвет влияет на восприятие величины фигуры,
но в не меньшей степени значим и самый размер объекта.
В другом своем исследовании "Восприятие величины цветных объектов"4 Ка-
ничева установила, что при восприятии многоцветных объектов из взаимодействия
качеств цвета и величин объекта возникают новые качества. Одновременное воз-
действие двух цветов в единой форме не идентично
ни одному из цветов, раздельно
воспринимающихся субъектом. Цвет в определенной форме и определенной вели-
чины становится для субъекта осмысленным и содержательным - структурой, в ко-
торой выделяется определенный цветной рисунок.
Наибольшая точность восприятия величины наблюдалась в этих опытах при уг-
лах, в пределах от 33 '30" до 44'00". За границами данных угловых величин точность
этих восприятий нарушается. В связи с этим Каничева ставит вопрос о различном
значении величины угла
зрения для образования наиболее точного видения даже в
пределах центрального зрения.
В пределах так называемого центрального зрения развертываются разнообраз-
ные и противоречивые психофизиологические явления зрительного восприятия, ко-
торые не могут быть объяснены, исходя лишь из функционального состояния зри-
тельного анализатора, но требуют анализа предметного содержания восприятия.
Завершающим вопросом теории зрительного восприятия является вопрос о си-
туационном характере зрительного
восприятия.
Известно, что зрительное восприятие всегда адекватно отражает взаимодейст-
вие фигуры и фона. Хотя оно по своему содержанию конкретно-предметно, и имен-
но эта предметность составляет основной источник константности восприятия, тем
не менее зрительное восприятие одновременно и ситуационно, как отражение всех
вещей и отношений, которые наглядно даны в оптическом поле.
В процессе развития структура зрительного восприятия постоянно изменяется,
прежде всего в отношении динамических
взаимоотношений отражаемых а) предме-
та и б) окружающего его ближнего и дальнего, "горизонтального" и "вертикально-
го" пространства. Именно с этим изменением структуры восприятия и приходится
иметь дело при изучении так называемых стадий наблюдения и формирования на-
блюдательности, как определенного единства восприятия и мышления в наглядном
суждении.
Объектом наглядного суждения в процессе восприятия всегда является и оста-
ется воспринимаемый предмет в его объективно-пространственном
бытии.
3 См. сборник: Психологические исследования / Под ред. Б.Г. Ананьева. Л., 1939. С. 68. (Тр. Ин-та мозга
им. Бехтерева; Т. 9).
4 См. сборник: Исследования по проблеме чувствительности / Под ред. Б.Г. Ананьева, В.П. Осипова. Л.,
1940. С. 86. (Тр. Ин-та мозга им. Бехтерева; Т. 13).
167
ПРОБЛЕМА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
В СОВЕТСКОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКЕ
ПРОБЛЕМА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
В СВЕТЕ ЛЕНИНСКОЙ ТЕОРИИ ОТРАЖЕНИЯ
Ленинская теория отражения как философская основа психологии является тео-
ретической основой для научной постановки проблемы представлений и определе-
ния путей и методов конкретного психологического исследования этой проблемы.
Классическое философское произведение В.И. Ленина "Материализм и эмпи-
риокритицизм" составило целую
эпоху в развитии марксистской философии и по-
служило великим целям творческого развития марксизма. Именно в этом произве-
дении разработана В.И. Лениным теория отражения. Для советской психологии это
произведение имеет исключительное значение как один из важнейших теоретиче-
ских источников.
В этом труде В.И. Ленин поднимает марксистскую философию на новую сту-
пень, с большевистской проницательностью и страстностью разоблачая реакцион-
ный и эпигонский характер эмпириокритицизма
и прочих "модных" буржуазных
концепций. Критика В.И. Лениным берклеанской идеалистической философии
имеет первостепенное значение и для научного понимания истории психологии, в
частности для учения о представлении.
«Для Беркли, - говорит В.И. Ленин, - вещи суть "собрания идей", причем под
этим последним словом он разумеет как раз вышеперечисленные, скажем, качест-
ва или ощущения, а не отвлеченные мысли.
Беркли говорит дальше, что помимо этих "идей или объектов познания" суще-
ствует
то, что воспринимает их, - "ум, дух, душа или я"»1.
Отсюда изречение Беркли "Существовать значит быть воспринимаемым"2.
В.И. Ленин приводит известное положение Беркли, в котором последний кри-
тикует материалистическую философию: "Странным образом среди людей преоб-
ладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют су-
ществование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает ра-
зум" (§ 4). Это мнение - "явное противоречие", - говорит Беркли.
- "Ибо что же
такое эти вышеупомянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем по-
средством чувств? а что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или
ощущения (ideas or sensations)? и разве же это прямо-таки не нелепо, что какие-ли-
бо идеи или ощущения, или комбинации их могут существовать, не будучи воспри-
нимаемы?"3
По Беркли, отделение ощущения от объекта или объекта от ощущения - "пус-
тая абстракция", так как "объект и ощущение одно и то же". С этих позиций
и бо-
ролся Беркли против материалистического понимания познания, против того, что
идеи могут быть копиями или отражениями вещей.
Отказываясь признать существование вещей вне сознания, Беркли был вынуж-
ден искать критерий отличения реального от фиктивного в самом сознании.
В.И. Ленин блестяще вскрыл поповские увертки философствующего епископа в оп-
ределении этих критериев. «В § 36-м он говорит, - писал В.И. Ленин, - что те
"идеи", которые человеческий ум вызывает по своему усмотрению,
"бледны, слабы,
1 Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 14. С. 12.
2 Там же.
3 Там же. С. 13.
168
неустойчивы по сравнению с теми, которые мы воспринимаем в чувствах. Эти пос-
ледние идеи, будучи запечатлеваемы в нас по известным правилам или законам при-
роды, свидетельствуют о действии ума, более могущественного и мудрого, чем ум
человеческий. Такие идеи, как говорят, имеют больше реальности, чем предыду-
щие; это значит, что они более ясны, упорядочены, раздельны и что они не являют-
ся фикциями ума, воспринимающего их..."»4.
В другом месте
(§ 84) Беркли старается связать понятие реального с восприяти-
ем одних и тех же чувственных данных одновременно многими людьми. «Отсюда
видно, что субъективный идеализм Беркли нельзя понимать таким образом, будто
он игнорирует различие между единоличным и коллективным восприятием. Напро-
тив, на этом различии он пытается построить критерий реальности. Выводя "идеи"
из воздействия божества на ум человека, Беркли подходит таким образом к объек-
тивному идеализму: мир оказывается не моим
представлением, а результатом одной
верховной духовной причины, создающей и "законы природы" и законы отличия
"более реальных" идей от менее реальных и т.д.»5.
Так Беркли связывает эти "критерии" со своей излюбленной теорией "универ-
сального естественного символизма". Беркли в этой теории утверждал, что связь
идей (а для Беркли, как указывает В.И. Ленин, "идеи" и вещи одно и то же) не пред-
полагает отношение причин к следствию, а только отношение метки или знака ве-
щи, обозначаемой
так или иначе "для нашего осведомления". «Разумеется, - писал
В.И. Ленин, - по мнению Беркли и Фрейзера, осведомляет нас посредством этих
"эмпириосимволов" не кто иной, как божество. Гносеологическое же значение сим-
волизма в теории Беркли состоит в том, что он должен заменить "доктрину", "пре-
тендующую объяснить вещи телесными причинами"»6.
Ленинская критика философии Беркли хорошо известна. Нам хотелось бы вы-
делить в ней некоторые моменты, имеющие специальное отношение к интересую-
щему
нас вопросу. В.И. Ленин показал, что для берклеанства характерно не толь-
ко отождествление вещей с ощущениями (объекта и "идеи"), но и понимание пос-
ледних в качестве "знаков" и "символов", посредством которых "божество" осве-
домляет "простых смертных" о своем существовании. В силу этого ощущения при-
знаются Беркли "более реальными", нежели представления, которые, по Беркли,
"бледны, слабы, неустойчивы" сравнительно с идеями, "которые мы воспринима-
ем в чувствах". Это не значит,
что представления или идеи, которые "человеческий
ум вызывает по своему усмотрению", не носят знакового, символического характе-
ра. По мнению Беркли, этот знакомый, символический характер имеет всеобщее
значение для сознания и ума, но для представлений он выступает иначе, менее "ре-
ально". Выражением этой "меньшей реальности" представлений, по Беркли, и есть
их "бледность", "слабость", "неустойчивость". Каждому, знакомому с историей
учения о представлениях в буржуазной психологии, известно,
что вся "мудрость"
этого учения сводится именно к этой отрицательной характеристике природы
представлений, начало которой восходит в буржуазной философии к берклеанско-
му идеализму.
Мы дальше покажем, что традиционные теории представлений в буржуазной
психологии ничего не прибавили к этой берклеанской характеристике, которая и
развивается в разных вариантах буржуазными концепциями представлений, памяти,
мышления. Об этом говорит и прямое указание В.И. Ленина.
В предисловии к
русскому переводу "Анализа ощущений" Мах называет также
Цигена, "идущим, если не теми же, то очень близкими путями".
В.И. Ленин пишет: «Берем книгу профессора Т. Цигена: "Психофизиологиче-
ская теория познания" (Theodor Ziehen Psychophysiologische Erkenntnistheorie, Jena,
4 Там же. С. 19.
5 Там же. С. 20.
6 Там же. С. 19.
169
1898) и видим, что автор уже в предисловии ссылается на Маха, Авенариуса, Щуппе
и т.д. Опять, следовательно, ученик, признанный учителем. "Новейшая" теория Ци-
гена состоит в том, что только "толпа" способна думать, будто "действительные ве-
щи вызывают наши ощущения" (S. 3) и что "у входа в теорию познания не может
быть никакой иной надписи, кроме слов Беркли: "внешние объекты существуют не
сами по себе, а в наших умах" (S. 5). "Даны нам ощущения
и представления. И то и
другое - психическое. He-психическое есть слово, лишенное содержания" (S. 100).
Законы природы суть отношения не между материальными телами, а "между реду-
цированными ощущениями" (S. 104). В этом "новом" понятии "редуцированных
ощущений" состоит вся оригинальность цигеновского берклеанства)»7. Цигена не
спасло от разоблачения Лениным его берклеанского эпигонства то обстоятельство,
что он прятал концы своей идеалистической теории познания в "физиологическую
психологию".
Новое словечко "редуцированные ощущения", которыми он прикрыл
старое берклеанское понимание представлений, было оценено В.И. Лениным как
эпигонство Цигена в отношении берклеанского идеализма.
К чему приводит реставрация старинной реакционной философии Беркли в ус-
ловиях кризиса буржуазного естествознания, было показано в гениальном ленин-
ском анализе солипсизма Маха и Авенариуса.
«...Исходный пункт и основная посылка философии эмпириокритицизма есть
субъективный идеализм. Мир есть
наше ощущение, - вот эта основная посылка, за-
тушевываемая, но нисколько не изменяемая словечком "элемент", теория "незави-
симого ряда", "координации" и "интроекции". Нелепость этой философии состоит в
том, что она приводит к солипсизму, к признанию существующим одного только
философствующего индивида»8.
В.И. Ленин показал всю нелепость попытки русских махистов выдать философ-
скую путаницу Маха за "философию естествознания". Рядом примеров из критиче-
ских отзывов естествоиспытателей
о махистской философии В.И. Ленин показал,
что "насмешка - вот чем встречают думающие естествоиспытатели идеалистиче-
скую философию, вызывающую восторг Маха"9.
Таков, например, отзыв известного физика Л. Больцмана, который писал, что
"недоверие к представлениям, которые мы можем лишь вывести из прямых чувст-
венных восприятий, привело к крайности, прямо обратной прежней наивной вере.
Говорят: нам даны только чувственные восприятия, дальше мы не вправе делать ни
шагу. Но если бы эти
люди были последовательны, то они должны были бы поста-
вить дальнейший вопрос: даны ли нам наши собственные вчерашние чувственные
восприятия? Непосредственно дано нам только одно чувственное восприятие или
только одна мысль, - именно та, которую мы мыслим в данный момент. Значит, ес-
ли быть последовательным, то надо отрицать не только существование других лю-
дей кроме моего собственного Я, но и существование всех представлений в про-
шлом"10.
В.И. Ленин писал: «Якобы "новую", "феноменологическую"
точку зрения
Маха и К° этот физик вполне заслуженно третирует, как старую нелепость фило-
софского субъективного идеализма»11.
Нетрудно увидеть прямую связь между берклеанским учением о "фиктивности"
представлений и махистским отрицанием не только достоверности, но самого суще-
ствования представлений как образа внешнего мира. Нетрудно увидеть общность
берклеанской формулы Цигена "представление-редуцированные ощущения" и
субъективного идеализма Маха в трактовке представлений.
7
Там же. С. 210.
8 Там же. С. 82.
9 Там же. С. 85.
10 Там же.
11 Там же.
170
Проблема представлений именно в "Материализме и эмпириокритицизме"
В.И. Ленина предстала в новом свете, прямо противоположном старым и модным
идеалистическим трактовкам.
Нужно признать, что мы еще не сделали всех необходимых выводов из ленин-
ской критики субъективно-идеалистической теории представлений. Об этом свиде-
тельствует имеющее подчас место некритическое отношение к популярным в бур-
жуазной психологии теориям представлений, вроде цигеновского
"учения о редуци-
рованных ощущениях".
Важнейший вопрос в теории представлений, - что отражается в представлени-
ях, каково их предметное содержание, - буржуазной психологией всегда разрешал-
ся идеалистически. Содержанием представлений являются ощущения (представле-
ния "отражают" ощущения), - так утверждал идеалистический сенсуализм. Это на-
правление отнюдь не выражает всех характерных тенденций буржуазной психоло-
гии, как это будет показано ниже. Однако это направление больше
всего приобре-
ло наукоподобный облик и попыталось стать на экспериментальную почву. Множе-
ство "естественно-научных" спекуляций связано именно с этим направлением, кото-
рое создало видимость экспериментального решения вопроса. Не случайно в числе
идеологов этого направления выступают Циген - один из столпов "физиологиче-
ской психологии", Эббингауз, которого буржуазная психология считает одним из
основоположников экспериментальной психологии, и пр.
Мы уже видели, как В.И. Ленин
разрушил философскую гносеологическую ос-
нову подобных идеалистических теорий, показав их эпигонский характер, но вместе
с тем особенно важно понять, что эта критика расчистила путь для творческого раз-
вития В.И. Лениным диалектико-материалистической теории познания, для принци-
пиально новой постановки проблемы познания и сознания. Противопоставляя эмпи-
риокритицизму теорию познания диалектического материализма, В.И. Ленин, ссы-
лаясь на Ф. Энгельса, пишет: «Энгельс не говорит, что
ощущения или представле-
ния суть "символы" вещей, ибо материализм последовательный должен ставить
здесь "образы", картины или отображение на место "символа"... Но сейчас речь
идет у нас совсем не о той или иной формулировке материализма, а о противопо-
ложности материализма идеализму, о различии двух основных линий в философии.
От вещей ли идти к ощущению и мысли? Или от мысли и ощущения к вещам? Пер-
вой, т.е. материалистической, линии держится Энгельс. Второй, т.е. идеалистиче-
ской,
линии держится Мах. Никакие увертки, никакие софизмы... не устранят того
ясного и неоспоримого факта, что учение Э. Маха о вещах, как комплексах ощуще-
ний, есть субъективный идеализм, есть простое пережевывание берклеанства. Если
тела суть "комплексы ощущений", как говорит Мах, или "комбинации ощущений",
как говорил Беркли, то из этого неизбежно следует, что весь мир есть только мое
представление»12.
Противопоставляя этой идеалистической теории познания теорию познания
Маркса и Энгельса,
Ленин подчеркивает, что основоположники марксизма говорят
о вещах и об их мысленных изображениях или отображениях "причем само собой
ясно, что эти мысленные изображения возникают не иначе, как из ощущений"13.
Но как можно судить из контекста ленинского анализа, нельзя путать понятие
"возникать" и "отражать". Мысленные изображения, куда относится и представле-
ние, "возникают не иначе, как из ощущений"14. Однако это не значит, что, возникая
из ощущений, представления отражают ощущения,
имеют своим содержанием
лишь самые ощущения.
Определяя содержание представлений или мышления, нельзя останавливаться
на границе ощущения. В.И. Ленин считал характерным для агностика именно то,
12 Там же. С. 30.
13 Там же. С. 29.
14 Там же.
171
что "агностик не идет дальше ощущений, заявляя, что не может знать ничего
достоверного об их источнике или об их оригинале и т.п."15. Диалектический мате-
риализм с его теорией отражения принципиально иначе определяет самую сущ-
ность познания: "...вне нас существуют вещи. Наши восприятия и представления -
образы их. Проверка этих образов, отделение истинных от ложных дается прак-
тикой"16.
Согласно этому ленинскому определению и восприятие и представление
суть
образы вещей, проверка истинности которых дается практикой.
В другом месте, критикуя Базарова и его попытку ревизовать Энгельса, Ленин
пишет: «...для материалиста реальное бытие лежит за пределами "чувственных вос-
приятий", впечатлений и представлений человека, для агностика же за пределы этих
восприятий выходить невозможно»17. Ленин критиковал Базарова за то, что тот
подменил вопрос о существовании вещей вне наших ощущений, восприятий, пред-
ставлений вопросом о критерии правильности
наших представлений об этих самых
вещах. "Зачем понадобилась Базарову эта подтасовка? - спрашивает В.И. Ленин и
отвечает: Затем, чтобы затемнить, запутать основной для материализма (и для Эн-
гельса, как материалиста) вопрос о существовании вещей вне нашего сознания, вы-
зывающих ощущения своим действием на органы чувств. Нельзя быть материали-
стом, не решая утвердительно этого вопроса, но можно быть материалистом при
различных взглядах на вопрос о критерии правильности тех изображений,
которые
доставляют нам чувства"18. Эти общие гносеологические проблемы и составляют
исходный момент для психологической теории представления. Вопрос о том, досто-
верны или недостоверны представления по своей природе, являются ли они реаль-
ными или фиктивными знаниями, разрешается лишь на основе практики, под-
тверждающей правильность отношения представления, - равно как ощущения и
мысли, - к объективной действительности.
В.И. Ленин беспощадно разоблачал неуклюжую попытку фальсификаторов
марксизма
обработать Энгельса «"под Маха", которые приписали Ф. Энгельсу ут-
верждение: "Чувственное представление и есть вне нас существующая действитель-
ность"! ! Это как раз и есть та основная нелепость, основная путаница и фальшь ма-
хизма, из которой вылезла вся остальная галиматья этой философии и за которую
лобзают Маха с Авенариусом отъявленные реакционеры. Как ни вертелся В. База-
ров, как он ни хитрил, как ни дипломатничал, обходя щекотливые пункты, а все же
в конце концов проговорился
и выдал всю свою махистскую натуру! Сказать: "чув-
ственное представление и есть существующая вне нас действительность" - значит
вернуться к юмизму или даже берклеанству... Это - идеалистическая ложь или
увертка агностика, товарищ Базаров, ибо чувственное представление не есть суще-
ствующая вне нас действительность, а только образ этой действительности»19.
Мы приводим это положение В.И. Ленина для того, чтобы еще раз, но в другом
контексте, показать гносеологическую основу ленинского
определения представле-
ний как образа вне нас существующей действительности.
Именно материя, бытие, природа являются источником как ощущений, так и
представлений, возникающих из ощущений. Не ясно ли, что нельзя путать вопрос о
процессе возникновения представления с вопросом о содержании представления в
их отношении к бытию.
Первый вопрос является специальным вопросом психологии и физиологии, вто-
рой - общим вопросом теории познания и психологии. Именно этот вопрос и имеет
первостепенное
значение для определения общего направления исследования про-
цесса представления.
15 Там же. С. 96.
16 Там же. С. 97.
17 Там же. С. 99.
18 Там же. С. 100-101.
19 Там же. С. 101.
172
Только на основе решения этого вопроса возможно до конца преодолеть типич-
ную для современной реакционной буржуазной психологии "знаковую" концепцию
представлений. Ленинская критика плехановской теории "иероглифов" и учения
Гельмгольца о "символах" справедлива для оценки многих новейших психологиче-
ских концепций ощущений, представлений, мышления.
В.И. Ленин показал ошибочность плехановской теории "иероглифов", "по ко-
торой ощущения и представления
человека представляют из себя не копии действи-
тельных вещей и процессов природы, не изображения их, а условные знаки, симво-
лы, иероглифы и т.п."20.
Излагая свою "теорию символов", Гельмгольц утверждал, что "представления,
которые мы себе составляем о вещах, не могут быть ничем, кроме символов, есте-
ственных обозначений для объектов, каковыми обозначениями мы научаемся поль-
зоваться для регулирования наших движений и наших действий. Когда мы научаем-
ся расшифровывать правильным
образом эти символы, - мы оказываемся в состо-
янии, при их помощи, направлять наши действия так, чтобы получать желаемый ре-
зультат"21.
Критикуя этот взгляд, В.И. Ленин пишет: «Бесспорно, что изображение ни-
когда не может всецело сравняться с моделью, но одно дело изображение, дру-
гое дело символ, условный знак. Изображение необходимо и неизбежно предпо-
лагает объективную реальность того, что "отображается". "Условный знак", сим-
вол, иероглиф суть понятия, вносящие совершенно
ненужный элемент агности-
цизма»22.
Совершенно не случайно переплетение в современных буржуазных психологи-
ческих концепциях трактовки представлений как символов, с одной стороны, с дру-
гой стороны, как редуцированных ощущений.
Такое взаимопереплетение вполне вытекает из идеалистической основы бур-
жуазных концепций сознания. И тот и другой вариант этих концепций пытается
снять самую постановку вопроса о представлении как образе действительности, до-
пуская в крайнем случае,
лишь знаковое отношение представления к действитель-
ности. Из ленинской критики теории иероглифов и символов следует вывод о том,
что "изображение необходимо и неизбежно предполагает объективную реальность
того, что отображается"23.
И только с этим пониманием совместима действительно научная постановка во-
проса о критерии правильности представлений.
На основе этого единственно верного гносеологического решения проблемы
становится возможным научное психологическое исследование представлений
как
образов объективной действительности.
Задача такого исследования заключается прежде всего в том, чтобы вскрыть
единство и различие ощущений и восприятий, с одной стороны, и представлений -
с другой, в их отношении к вещам, отображением которых они являются.
Более общей задачей является исследование не отношения представления к
ощущению, а отношения представления к материальным вещам, телам и предметам
внешнего мира. Именно материя является источником как ощущений, так и возни-
кающих
на их основе представлений. Лишь отсюда возможно начинать исследова-
ние зависимости представлений от ощущений.
Предметное содержание ощущений, представлений и мышления, отражающих
объективную действительность, проверяется в общественной практике людей.
Только с этих позиций возможно понять качественное своеобразие представления
как особого образа, производного от ощущений, но не сводящегося к ним.
20 Там же. С. 219-220.
21 Там же. С. 220-221.
22 Там же. С. 223.
23 Там же.
173
В этой связи важно отметить, что представления не являются простым послед-
ствием ощущений, что представления не вырастают непосредственно из последова-
тельных образов или из персеверирующих образов. Следовательно, отпадает воз-
можность трактовки представлений как фиксированного последовательного об-
раза. Еще И.М. Сеченов показал, что представление не является простым следом
одиночного ощущения, единичного чувственного импульса, идущего от воздейству-
ющего
на орган чувств внешнего предмета. Материалистическая психология обяза-
на И.М. Сеченову постановкой нового вопроса о рефлекторных источниках пред-
ставлений о природе, представлений, которые более глубоко и обобщенно, чем от-
дельные ощущения, отображают предметы внешнего мира. Для материалиста-пси-
холога насущной необходимостью является изучение особенного, своеобразного
материального субстрата представлений как обобщенных предметных образов объ-
ективной деятельности. Благодаря успехам
павловской физиологии и патологии
высшей нервной деятельности постановка такой задачи становится впервые воз-
можной и осуществимой в советской психологической науке именно на основе мар-
ксистско-ленинского философского материализма.
Ленинская теория отражения не только раскрывает действительную природу
представлений, но и определяет их место в процессе познания, их границы и роль
в этом процессе.
Решающее значение в этом смысле имеет гениальная идея В.И. Ленина о том,
что -
"Диалектичен не только переход от материи к сознанию, но и от ощущения
к мысли etc"24. "Чем отличается диалектический переход от недиалектического? -
задает вопрос В.И. Ленин и отвечает - Скачком. Противоречивостью. Перерывом
постепенности. Единством (тождеством) бытия и небытия"25.
Развивая это ленинское учение о диалектическом характере перехода от ощу-
щения к мысли, советская психология показала, что представление есть посредству-
ющее звено в этом переходе, хотя этот переход возможен
и непосредственно от
ощущения или восприятия к мысли. В этом заключено и понимание познавательной
природы представлений и противоречивый характер представления в его внутрен-
них связях с ощущением, из которого оно возникает, и с мышлением, в которое оно
переходит.
На это указывает В.И. Ленин: "Представление ближе к реальности, чем мыш-
ление? И да и нет. Представление не может схватить движение в целом, например,
не схватывает с быстротой 300 000 км в секунду, а мышление схватывает
и должно
схватить. Мышление, взятое из представления, тоже отражает реальность..."26.
Мышление является высшей и самой обобщенной формой познания человеком
объективной действительности. По выражению В.И. Ленина - «Познание есть веч-
ное, бесконечное приближение мышления к объекту. Отражение природы в мыс-
ли человека надо понимать не "мертво", не "абстрактно", не без движения, не без
противоречий, а в вечном процессе движения, возникновения противоречий и раз-
решения их»27.
В
другом месте В.И. Ленин указывает: «Теоретическое познание должно дать
объект в его необходимости, в его всесторонних отношениях, в его противоречивом
движении anund fur sich. Но человеческое понятие эту объективную истину позна-
ния "окончательно" ухватывает, уловляет, овладевает ею лишь когда понятие ста-
новится "для себя бытием" в смысле практики. Т.е. практика человека и человече-
ства есть проверка, критерий объективности познания»28.
Исторический материализм доказал, что каждое
понятие образуется и развива-
ется исторически, что каждое понятие и суждение есть продукт исторического раз-
24 Там же. Т. 38. С. 279.
25 Там же.
26 Там же. С. 220.
27 Там же. С. 186.
28 Там же. С. 203.
174
вития, накопления человеком мыслительного материала, обобщенного посредст-
вом языка. Именно посредством языка осуществляется этот переход от чувственно-
го к логическому.
Единство мышления и представления в процессе развития познания действи-
тельности носит противоречивый, диалектический характер. С одной стороны,
мышление может и должно быть взято из представлений, как указывал В.И. Ленин,
постольку, поскольку оно отражает отдельное, но, с другой
стороны, - "Совпадение
мысли с объектом есть процесс: мысль (= человек) не должна представлять себе ис-
тину в виде мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного (тусклого),
без стремления, без движения, точно гения, точно число, точно абстрактную мысль.
Идея имеет в себе и сильнейшее противоречие, покой (для мышления человека)
состоит в твердости и уверенности, с которой он вечно создает (это противоречие
мысли с объектом) и вечно преодолевает его..."29.
Диалектически
развивающаяся мысль отличается, как подчеркивает В.И. Ле-
нин, от простой картины (образа), т.е. представления.
Подлинно научная психология создается лишь на основе теории познания диа-
лектического материализма. На этой основе радикально иной, действительно науч-
ной становится психологическая теория представления, неразрывно связанная с по-
знанием закономерностей как чувственного, так и логического знания, диалектики
перехода от ощущения к мысли.
Следует отметить, что в советской
психологической науке эта проблема диалек-
тического перехода от ощущения к мысли стала одной из центральных. Как увидим,
многие экспериментальные исследования направлены на решение именно этой про-
блемы. В борьбе против идеалистической психологии с ее "теорией" субстанцио-
нальности души советская психология вооружена непобедимым оружием ленинской
теории отражения.
Новые факты, добытые экспериментальной советской психологией, базирую-
щейся на ленинской теории отражения, вступают
в неразрешимое противоречие со
старыми определениями представления как "образа образов", "редуцированного
ощущения", как ослабленного, неустойчивого и т.п. "образа ощущения". Из ленин-
ской критики берклеанства и махизма и из положительного решения В.И. Лениным
проблем теории и психологии познания ясно следует, что возникшее из ощущения
представление является новым, качественно-своеобразным, субъективным образом
объективной действительности, формой более обобщенного, но вместе с тем на-
глядного,
чувственного отражения вещей. Взаимопроникновение наглядного и
обобщенного в представлениях и составляет главную их особенность как звена
диалектического перехода от ощущения к мысли, имеющего своим материальным
субстратом взаимодействие первой и второй сигнальных систем в деятельности ко-
ры больших полушарий человека.
Конкретизация ленинской теории отражения в психологических исследованиях
есть единственный путь подлинно научного познания сложной и противоположной
природы представлений.
КРИТИКА
БУРЖУАЗНЫХ
ИДЕАЛИСТИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Современное состояние проблемы представлений отражает общее разложение
буржуазной психологии. Характерно, что излюбленная многими течениями буржу-
азной психологии, особенно "эмпирической", проблема представлений все больше и
больше запутывалась, а не разъяснялась. При таком положении даже самое опреде-
29 Там же. С. 186.
175
ление понятий, относящихся к данной проблеме, оказывается непосильным трудом,
что принуждены признать сами буржуазные теоретики в этой области.
Вот, например, характерное признание Врешнера, автора большой сводной ра-
боты о представлениях и памяти: «Только немногие понятия в психологической ли-
тературе употребляются даже у одного и того же писателя в столь различных зна-
чениях, как "представление"»30.
Врешнер делает попытку свести все противоречивое
множество определений к
трем основным значениям: первое значение, слишком общее, это характеристика
представления как чего-то объективирующего. "В каждом представлении до созна-
ния доходит нечто, что-то предметное, какой-то объект".
В этом значении представление охватывает умственную жизнь от ощущений
до понятий включительно. В этом смысле Шопенгауер говорил о том, что "мир -
это мое представление", в этом смысле расширял и Вундт понятие представлений.
Вундт рассматривал ощущения
как простые, а представления как комплексные,
"объективные" душевные образы. При этом следует принять во внимание, что, по
Вундту, связываются не только "объективные", но и "субъективные" элементы
(чувства), из них таким путем образуются аффекты, волевые процессы и пр.
Второе значение "представлений" несколько уже, как подчеркивает Врешнер.
Оно заключается в том, что к качеству объективности добавляется еще и вторич-
ность, что позволяет отделить представление от ощущений.
Третье
значение - наглядность представления как вторичного и объективирую-
щего образа, что позволяет отделить от представления ненаглядные, абстрактные
понятия и мысли и ограничить представления сферой воспоминания и фантазии (на-
пример, Кюльпе, Ах и др.). Обрисовав эту пеструю картину определений, Врешнер
сам делает попытку встать на "среднюю позицию". Так как, по мнению Врешнера,
"без памяти нет представлений", то он объединяет оба эти понятия и рассматрива-
ет представления как элемент
памяти. Сведение памяти к представлениям привело
Врешнера к ликвидации проблемы смысловых связей в запоминании и воспроизве-
дении, а сведение представлений к функциям памяти исключило образный характер
воображения.
Не менее типично признание Мейерсона в более поздней, также обобщающей
работе о представлениях31. Он указывает на разноречие определений. Содержание
чувственного сознания, - замечает он, - получило много имен: вида, следа, умствен-
ного отзвука, вторичного состояния, чувственного
созерцания, чувственной идеи,
идеи ощущения, идеи образа, образа воспоминания, умственного образа, образа во-
ображения, образа представления.
В отличие от Врешнера, Мейерсон решительно отделяет проблему "образа" от
проблемы памяти, ссылаясь на безупречность аристотелевского понимания образа,
которое он, напротив, связывал с деятельностью воображения. Это метафизиче-
ское противопоставление памяти и воображения в связи с рассмотрением проблемы
представлений есть лишь частное выражение
идеализма и метафизики буржуазной
психологии.
Уже из этой пестрой разноречивой картины определений видно, что нет ника-
кой ясности ни в том, что такое представление, ни в том, с какими психическими об-
разованиями связан образ представления (память или воображение, тем более -
мышление). Мейерсон принужден признать прямо, что в этой области терминология
"особенно двусмысленна и темна". Некоторые сближают, далее, представление -
образы с так называемыми первичными образами, отличными
от последователь-
ных образов в собственном смысле. Эти "непосредственные образы", или первич-
ные образы памяти, не следуют за движением глаз, они не меняют величины в свя-
30 Wreschner A. Analyse der Vorstellung und der Gedachniss // Abderhalden Handbuch der biologichen
Arbeitsmethoden. В., 1925. Abt. VI. T. 13. H. 1.
31 Meyerson J. Les images. Nouveau traite de Psychologie par Dumas. P., 1932. Vol. II.
176
зи с проекцией на близкое и дальнее расстояние; спроецированные на белый фон,
они сохраняют цвет объекта и пр.
С большой симпатией выделяет Мейерсон во многом созвучную ему реакцион-
ную "теорию" эйдетизма Иенша, из которой непосредственно выросла растленная
фашистская расовая "типология" личности.
Не удивительно, что идеалист Мейерсон обрушивается на попытки объедине-
ния в понятии образа как представлений, так и непосредственно чувственных вос-
приятий.
В противовес этому Мейерсон утверждает, что "образы суть мысли, они
изображение мысли, они знаки, они последовательные формы, которые мысль про-
бует, отвергает, снова пробует, формы неадекватные, полуадекватные и наиболее
адекватные, символы более или менее выразительные, более или менее показа-
тельные... они, наряду с вербальной формулировкой, перед или после нее, в согла-
сии с ней или независимо, являются другой формулировкой, и было соблазнитель-
но сказать, - другим кодом, если
бы они не были столь капризны, потому что они
субъективны и личны". Чтобы не осталось никакого сомнения в толковании "кода",
"символа", "знака", Мейерсон добавляет: "это знак, но не социальный знак".
«Язык образов - это язык, на котором мы говорим сами с собой, когда он, бу-
дучи оторван от социального общения, опускает признак социальный, безличный,
отвлеченный. Образы - это язык его собственного опыта, личного, это символы
его собственных символических операций, отвлечения его собственных
абстрак-
ций... Все это мы сами, это почти "Я" целиком, которое мы находим в каждом из
этих субъективных знаков». В заключение такого "научного" определения Мейер-
сон не нашел ничего лучшего, как присоединиться к типичному представителю со-
временной реакционной англо-американской психологии Колларду, откровенно за-
явившему, что «запоминаются не вещи, запоминается только "Я" сам». Субъектив-
ный идеализм в его наиболее пошлом и эпигонском виде характеризует эту псевдо-
научную знаковую
теорию.
Как видим, подобное "эмпириосимволическое" определение представлений во-
все не противоречит тому, которому оно противопоставляется как устаревшему оп-
ределению "старой" эмпирической психологии (например, определению Цигена:
представление - "редуцированное ощущение" или определению Бэна: представле-
ние - "признак, образ первоначального ощущения"). Нельзя отрицать известного
различия между этими концепциями: одна, к которой примыкает и Мейерсон, исхо-
дит из рационалистических
посылок, другая, к которой примыкает Врешнер, исхо-
дит из эмпирических посылок. Обе эти концепции рассматривают представление
как знак, символ известного содержания субъекта, в одной случае - чувственного, в
другом - логического. Общим является идеалистическое, субъективистическое,
"знаковое", "символическое" понимание представления, оторванного от предмет-
ной действительности и деятельности самого субъекта, общественной по самой сво-
ей сущности. Иначе говоря, различия между обеими
концепциями не больше, чем
между синим и зеленым чертом.
Такая "конечная гармония" этих взглядов, тенденциозно преподносимых как
взаимоисключающие, далеко не случайна и не оригинальна. Мы уже видели из ле-
нинской критики берклеанства, как теория познания идеализма предполагает такое
сочетание "эмпиризма" и "символизма". В.И. Ленин показал, что такое сочетание
ведет только к поповщине и порождается бесконечными поповскими увертками в
их бесплодной борьбе против философского материализма.
В
самом деле, в конечном счете не только Мейерсон торжественно провозгла-
шает, что представление есть знаковая функция самого "Я". В такой же мере к это-
му субъективно-идеалистическому выводу приходят и представители "физиологи-
ческой психологии", которые устами Цигена провозглашают, что представления
суть только "редуцированные ощущения", т.е. только "Я", только сам субъект, но в
его элементарных субъективных состояниях. Обособить представления от внешне-
го мира - такова задача тех
и других.
177
Ввести представление внутрь субъекта не в том смысле, разумеется, что оно
субъективно (как и все психические процессы по своему протеканию), но в том
смысле, что оно черпает источники в самом субъекте и субъективно по самой сво-
ей сущности - такова задача идеалистических теорий представлений.
В истории учения о представлениях в буржуазной психологии XIX в. ясно отме-
чается постепенное превращение идеи "редуцированных ощущений" в идею пред-
ставления
как знака и символа, обозначающего внутренний смысл мысли, эволю-
ция от идеи "представления" к идее "представливания".
Именно поэтому важной критической задачей является преодоление в корне
того узлового момента, с которого начинается такое превращение.
Реакционная суть "знаковых" теорий в психологии достаточно разоблачена в
советской психологии, особенно в учении о речи и мышлении. Остается еще до кон-
ца разоблачить проявление такой "теории" в учении о представлениях.
Однако этого
сделать нельзя до тех пор, пока не будет покончено с пережиточ-
ными влияниями концепции "редуцированного ощущения", реакционный характер
которой еще не до конца вскрыт в нашей литературе.
Но для того чтобы окончательно разоблачить антинаучный, идеалистический
характер такой "концепции", нужно в корне подорвать доверие к мнимой научности
экспериментальных, эмпирических доказательств в пользу этой концепции, связан-
ных с работами Эббингауза.
Эббингауз изображается в виде чистого эмпирика,
"свободного" от всякой фи-
лософской предвзятости. Очень легко демаскировать философский объективизм
Эббингауза, обратившись к его сводной работе. Вот что пишет Эббингауз в своих
"Основах психологии" о характерных чертах представлений: "Таких характерных
черт три. Представления, во-первых, несколько бледнее и бестелеснее в сравнении
с более материальными, так сказать, ощущениями, построенными из того же мате-
риала. Они воспроизводят содержание ощущений, но так примерно, как тень вос-
производит
тело, которое ее отбрасывает, каким-то своеобразным воздушным об-
разом, лишенным всякой осязательной пластики. Представление света не светит, и
представленная теплота его в тысячи градусов не греет, последняя искорка тлею-
щей спички дает здесь в этих отношениях гораздо больше.
Во-вторых, в сравнении с каким-либо богатым содержанием и многосложным
ощущением соответствующие им представления полны пробелов и очень бедны
различными признаками. В животном, в ландшафте, монументе, в шкале
цветовых
тонов мы одним взглядом охватываем множество подробностей, в соответствую-
щих представлениях мы находим лишь немногие из них. Да и те, которые в них име-
ются, большей частью оказываются в какой-то прихотливой связи, не пережитой в
чувственной действительности... Наконец, в-третьих, представления характеризу-
ются каким-то своеобразным непостоянством и неустойчивостью, они ни на один
момент не сохраняются в определенной и постоянной форме...".
"Эмпирическое" описание представлений
у Эббингауза вполне и откровенно
идеалистично. Вот философские истоки этого "эмпирического" описания: "Итак,
представления в их отношении к ощущениям не следует рассматривать исключи-
тельно ни как слабые ощущения (Юм), ни как совсем иного рода, и притом нечувст-
вительные, символы ощущений (Лотце), а их следует рассматривать одновременно
с обеих точек зрения". В этом сочетании Юма и Лотце концепции "редуцированно-
го ощущения" и концепции символа-знака и заключается философско-идеалистиче-
ское
описание Эббингаузом характерных черт представлений.
Но ведь уже из ленинской критики берклеанства, юмизма, махизма следует, что
обе эти тенденции не только не противоречат друг другу, но и вытекают одна из
другой.
Не ясно ли после этого, что вслед за новым определением природы представле-
ний, которое дано на основе ленинской теории отражения советской психологией,
должна последовать радикальная ломка самой характеристики представлений, ко-
178
торая выросла из прежних философских концепций идеалистической психологии.
Новая диалектико-материалистическая теория советской психологии впервые соз-
дает возможность действительно научного познания природы представлений, меха-
низма их возникновения, закономерностей их развития, диалектических связей с
ощущением и с мыслью.
Изучение многообразия видов и функций представлений, изменений их характе-
ра в процессах памяти, воображения, мышления
в зависимости от изменения их
предметного содержания, источников их формирования в процессе реальной пред-
метной деятельности человека - таковы главные задачи научного исследования
представлений. Именно марксистско-ленинской теории познания советская психо-
логическая наука обязана постановкой и решением этих задач.
Уже в этом советская психологическая наука в корне отлична от современной
антинаучной, реакционной буржуазной англо-американской психологии в ее итогах
и "перспективах"
учения о представлениях. Вот как, например, резюмирует эти ито-
ги один из столпов американской психологии, Вудвортс: "Не существует никакого
абсолютного различия между образом и восприятием, и нет верного критерия, при
котором одно можно отличить от другого. Субъективность или объективность
больше определяется контекстом и установкой личности, чем характером какого-
нибудь единичного впечатления". К этим, с позволения сказать, "итогам" в полной
мере относится разоблачение В.И. Лениным
реакционной, антинаучной сущности
субъективного идеализма в его "новейших", по существу же эпигонских, разновид-
ностях. Вместе со всей современной буржуазной психологией субъективно-идеали-
стическая концепция представлений находится ныне на вооружении американского
империализма.
Ленинская теория отражения впервые создала основу для научного исследова-
ния представлений, определив конкретные задачи изучения представлений как
обобщенных предметных образов объективного мира. Решение
психологией этих
задач на основе марксизма-ленинизма обеспечивается возможностью объяснения
материального субстрата представлений в свете мировых достижений русской фи-
зиологии высшей нервной деятельности.
К ПРОБЛЕМЕ МАТЕРИАЛЬНОГО
СУБСТРАТА ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
Выявление действительной природы представлений невозможно без понимания
их своеобразного материального субстрата. Это положение столь очевидно для ма-
териалистической психологии, что не требует особых обоснований.
Надо,
однако, сказать, что не всякая неврология и физиология способны
вскрыть действительно этот субстрат, так как некоторые направления буржуазной
неврологии, придерживающейся концепции психо-физического дуализма, идут на
поводу у идеалистической философии и психологии. Характерным примером тако-
го дуализма является "неврологическая" теория представлений Мунка, который ут-
верждал, что каждое представление локализуется в одной определенной нервной
клетке коры больших полушарий. Это утверждение
основывалось на том факте,
что число нервных элементов в больших полушариях в бесконечное число раз пре-
вышает число связующих элементов (проводящих путей от рецептора к большим
полушариям). Этот факт будто бы сам по себе и объясняет бесконечное множество
и разнообразие представлений сравнительно с ограниченностью путей проведения
нервного возбуждения от рецептора.
"Неврологический" атомизм Мунка откровенно проводил одну из традицион-
ных идеалистических концепций представлений,
а именно гербартианскую линию в
психологии. Мунк "анатомически" объяснял строение коры в качестве "седалища
духа" - "идей-сил", которыми спекулировало гербартианство. Собственно, именно
179
против гербартианского идеализма направлена критика Б.М. Тепловым идеалисти-
ческого понимания представлений.
«В идеалистической психологии, - пишет Б.М. Теплов, - представления неред-
ко рассматривались как некоторые сущности, как своего рода "вещи", которые од-
нажды образовавшись, сохраняются в более или менее неизменном виде... Где же
сохраняются представления, которые в данный момент не присутствуют в созна-
нии? Немецкий психолог Гербарт,
отвечая на этот вопрос, сказал, что представле-
ние в этих случаях "погружается ниже порога сознания" и сохраняется там впредь
до нового появления в сознании... Отсюда возникает учение о сохранении представ-
лений в "бессознательном" и самое понятие "область бессознательного", играющее
в идеалистической психологии роль своего рода заместителя мозга»32.
К этому вполне правильному, критическому определению нужно добавить, что
на помощь гербартианской мистике бессознательного и динамике
представлений
пришел такой представитель буржуазного естествознания, как Мунк. В его трак-
товке кора больших полушарий и выступает как "хранилище" представлений, кото-
рые "соответствуют" элементарной клеточной структуре коры. Но за этим у Мун-
ка следует нечто большее: признание в духе мистической натурфилософии "угото-
вленности", "спонтанности" существования каждого представления в каждой от-
дельной нервной клетке, которая лишь возбуждается "внешними точками" нервных
импульсов.
В
своей "строгой локализации" нервно-психических функций Мунк дошел до
мистического абсурда, "населив" мозговую кору миллиардами самостоятельных
"идей-сил" в гербартовском духе.
Мунковская "неврология представлений" была отброшена экспериментальной
и клинической практикой естествознания.
На смену "клеточной" теории мозгового субстрата представлений пришла из-
вестная концепция "следов" Семона, в неврологии развитая Мейнертом. Эта теория
противопоставляет чисто "атомистическому" и анатомическому
пониманию меха-
низма представлений физиологическую концепцию, очень близкую по своему духу
с эмпиризмом в психологии.
Излагая свою неврологическую схему волевого действия, Мейнерт утверждал,
что в коре больших полушарий регистрируются известные "сенсорные следы" (на-
пример, от раздражения зрительного рецептора) и "двигательные следы" (напри-
мер, от чувственного раздражения, от сокращения мускулов при протягивании руки
за зрительно-воспринимаемым объектом). Затем происходит образование
самосто-
ятельных проекций этих сенсорного и моторного "следов"; при повторении раздра-
жений и движений между обоими следами возникает особое сообщение, или прово-
дящий нервный путь, так что возбуждение одного из следов должно вызвать возбу-
ждение и других, после чего возбуждение двигательных следов влечет возбуждение
и распространение возбуждения вниз, в соответствующую двигательную систему.
Итак, по Мейнерту, происходит автоматическое "оживление следов" с предшеству-
ющих раздражений
благодаря непрерывному образованию сенсомоторных следов и
возникновению между ними нервных путей.
В силу этого, говорит Мейнерт, большие полушария реагируют не только на
наличные качества раздражителей, но и на прошлый опыт самого индивида, сохра-
нившийся в виде "следов" и нервных связей между ними. Поэтому мозговая реакция
соответствует не только реальному раздражителю, но и раздражителю, еще не на-
ставшему, но имеющему возможность возникнуть.
Можно утверждать, что в истоках этой
теории лежит субъективно-идеалисти-
ческая теория познания.
Вот что, например, писал сам Мейнерт: "Воспоминания о самом ярком солнце
содержат меньше, чем биллионная часть сияния сетчатки; образ грохота, причинен-
32 Корнилов К.Н., Теплов Б.М., Шварц Л.М. Психология. 2-е изд. М., 1941. С. 127-128.
180
ного самым ужасным взрывом, не содержит ничего, что приближалось хотя бы от-
даленно к миллионной части шума, производимого волосом, падающим на воду.
Следовало бы называть содержание продукции переднего мозга не образ-воспоми-
нание, но знак-воспоминание, он не более близок к объекту чувственного воспри-
ятия объекта, чем и алгебраический знак, к восприятию которого он относится,\
В этом высказывании невролога Мейнерта звучат уже хорошо знакомые нам
мотивы
берклеански-махистских взглядов на представления, как на "редуцирован-
ные ощущения", являющиеся субъективными знаками-символами, ничего общего
не имеющими с объективной действительностью.
Мы видим, что буржуазная неврология по своим философским истокам и целям
не отличается от буржуазной психологии в толковании природы представлений. Ко-
нечно, такая теория "следов" близка идеалистической психологии, так как тоже
стремится обособить представление от внешнего мира, превращая мозговую
проек-
цию в кривое зеркало действительности.
Для настоящей научной психологии, основанной на принципе материалистиче-
ского монизма, вопрос заключается в выяснении особенностей самой материальной
организации мозга, функцией которого являются представления. Такая постановка
вопроса возможна лишь на основе материалистической неврологии, физиологии
мозга, которая сама создается в духе материалистической теории познания.
Современная буржуазная психология опирается на буржуазную физиологию
и
неврологию, которые проникнуты духом идеалистической теории познания, духом
неокантианства (например, физиология органов чувств И. Мюллера и Г. Гельмголь-
ца), духом махизма и прочих эпигонствующих теорий идеализма. Так естественно
смыкается "знаковая" теория представлений в буржуазной психологии со спонтан-
ными энергиями "идей-сил" клеточных представлений Мунка, "знаками-воспомина-
ниями" переднего мозга у Мейнерта и т.д. Лишь в советской психологической нау-
ке этот вопрос может
быть поставлен на действительно научную почву, так как со-
ветская неврология, физиология мозга основываются на материалистической тео-
рии познания, что стало традицией отечественной физиологии со времен И.М. Се-
ченова.
Благодаря гениальным исследованиям И.П. Павлова в области физиологии
высшей нервной деятельности открывается возможность понимания материально-
го субстрата представлений.
Теоретически такая возможность была создана мужественной борьбой
И.М. Сеченова за научную
психологию, за понимание материальной причинности
психологических процессов, представлений в частности.
Великие открытия И.П. Павлова и его школы в области "настоящей физиоло-
гии больших полушарий" не только подняли на новую ступень такое понимание, но
и дали в руки советской психологии реальное научное знание материального суб-
страта психики. В свете павловской физиологии больших полушарий вполне объяс-
няется действительно-следовая сущность представлений.
Психологическая концепция
И.М. Сеченова основывается в своих главных чер-
тах на принципах русского классического философского материализма, особенно
философии Н.Г. Чернышевского. Несмотря на отдельные отклонения от линии
Чернышевского, концепция Сеченова в целом представляла собой начало русской
научной психологии, в частности, создала первую материалистическую теорию
представлений в русской психологии.
И.М. Сеченов стремился понять "отраженную" природу психических процессов
как продукт рефлекторной деятельности
головного мозга. Особое внимание в этом
направлении И.М. Сеченов уделял, с одной стороны, генезису и субстрату произ-
вольных движений, а с другой, памяти и мышлению, физиологическому анализу
представлений.
181
При этом надо учесть, что данный анализ выполнял и важнейшую обществен-
ную и философскую задачу воинствующей критики субъективно-идеалистических
теорий представления, как проявления "самостоятельности души" (Кавелин), уво-
дивших психологию от естествознания к поповщине.
В сеченовском физиологическом анализе мы вновь встречаемся с теорией "сле-
дов" как физиологического механизма представлений. Однако в этой теории
И.М. Сеченов стоит на противоположной
Мейнерту позиции, он ищет и находит
сходство представлений с объективной действительностью, что отрицалось "знако-
вым" истолкованием нервных следов Мейнертом. Исследуя нервный механизм
представлений, И.М. Сеченов приходит к выводу о предметно-обобщенном харак-
тере представлений. Они определяются особенностями центрального мозгового
анализа, динамикой нервного возбуждения и центрального торможения, а также
кольцевым характером ассоциации рефлексов головного мозга.
Сеченов сближал
по механизму и содержанию представление с ощущением, что
и вызывало бешеную критику со стороны Кавелина, Остроумова и других идеали-
стов, рассматривавших представление как внутренний продукт "самодеятельной ду-
ши". Но И.М. Сеченов сближал представление с ощущением не для того, чтобы
превратить представление в редуцированное, ослабленное ощущение. Сеченов про-
изводил это сближение для того, чтобы утвердить предметную общность как ощу-
щения, так и представления в отображении вещей объективного
мира.
Говоря о том, что "хотя акты узнавания предметов представляют результаты
очень сложной переработки повторяющихся внешних воздействий", И.М. Сеченов
указывал, что "в них нет никаких признаков извращения реальных впечатлений"33.
Полагая, что в основе памяти лежит сравнение, порождающее обобщенный хара-
ктер представлений, И.М. Сеченов писал, что "сходства и различия, находимые че-
ловеком между чувствуемыми им предметами, суть сходства и различия действи-
тельные"34.
Именно
в этом предметно-объективном содержании И.М. Сеченов сближал
представления и ощущения, рассматривая их как формы отображения действитель-
ности внешнего мира.
Вслед за этим сближением по предметно-объективному содержанию И.М. Се-
ченов сближает представления и ощущения по их сходному материальному физио-
логическому механизму:
"Со стороны сущности процесса, - писал И.М. Сеченов, - это столько же реаль-
ный акт возбуждения центральных нервных аппаратов, как любое резкое психиче-
ское
образование, вызванное действительным внешним влиянием, действующим в
данный момент на органы чувств. Я утверждаю, следовательно, что со стороны про-
цесса в нервных аппаратах в сущности все равно - видеть перед собою действитель-
но человека или вспоминать о нем. Разница между обоими актами лишь следующая:
когда я человека действительно вижу, то между тьмой ощущений, получаемых
мною от него, всего яснее и резче зрительные, потому что зрительное внимание по-
стоянно поддерживается реальными
зрительными возбуждениями... Когда же я это-
го человека вспоминаю, то первым толчком бывает обыкновенно какое-нибудь
внешнее влияние в данную минуту, существовавшее между множеством тех, при ко-
торых я человека видел; толчок этот и вызывает весь ряд ощущений, существую-
щих от этого человека в форме следа... При этом часто трудно разобрать, которое
из представлений сильнее, на том основании, что вниманию нет возможности фик-
сироваться на каком-нибудь одном очень долго. Всякий, однако,
знает, что, напри-
мер, человека с очень резкой внешностью и обыкновенным голосом вспоминают
сильнее образами, чем звуками, и наоборот. Причина та, что скрытые следы, в сво-
ей силе, вполне зависят от резкости действительных впечатлений.
33 Сеченов И.М. Избр. филос. и психол. произведения. М.: Госполитиздат, 1947. С. 358.
34 Там же. С. 359.
182
Итак, повторяю еще раз: между действительным впечатлением с его последст-
виями и воспоминанием об этом впечатлении, со стороны процесса, в сущности нет
ни малейшей разницы. Это тот же самый психический рефлекс с одинаковым пси-
хическим содержимым, лишь с разностью в возбудителях"35.
По И.М. Сеченову, важны два момента в этом положении: 1) "скрытые следы",
как субстрат представлений "зависят от действительных впечатлений", соответству-
ют действительным
вещам, в них отображенным; 2) разница в процессе представле-
ния и ощущения заключается не в содержании и не в интенсивности процессов, а в
различии непосредственных возбудителей. В ощущениях такими возбудителями яв-
ляются прямые воздействия внешних раздражителей на органы чувств, в представ-
лениях - возникшие на основе первичных нервных возбуждений рецепторов цент-
ральные нервные процессы - возбуждения и торможения в больших полушариях.
Но эти нервные процессы больших полушарий по
своему характеру также рефлек-
торны, они являются сложными реакциями организма на внешнее воздействие ок-
ружающего мира.
Нужно было снять мистический покров с "нервных следов", которые явились
признанным для психофизиологического дуализма "коррелатом" представлений. К
этому И.М. Сеченов приступает, расходясь принципиально с господствовавшей тог-
да неврологией не только в трактовке представлений, но и самих нервных следов.
Как мы видели раньше, для Мейнерта "следы" как коррелаты
свидетельствуют
о том, что представление есть ослабленное в биллионы раз ощущение, в конечном
итоге превращающее их в значки воспоминаний, искажающие действительность.
Так от различий в интенсивности содержания Мейнерт делал скачок к искаженно-
му, извращенному качеству представлений.
И.М. Сеченов тоже идет к анализу нового качества представлений, но качества
более высокой их адекватности предмету внешнего мира, причем это новое качест-
во выводится им не из автоматического редуцированного
ослабления и свертывания
ощущений, а из особенностей сложного отбора ощущений и восприятий, осуществ-
ляемого мозговым анализом, взаимодействием аналитических снарядов мозга.
"Все повторяющиеся, близко сходные впечатления зарегистровываются в памя-
ти не отдельными экземплярами, - писал И.М. Сеченов, - а слитно, хотя и с сохра-
нением некоторых особенностей частных впечатлений. Благодаря этому, в памяти
человека десятки тысяч сходных образований сливаются в единицы, и вообще ста-
новится
возможным сумму всего действительно запоминаемого в отношении ко все-
му виденному, слышанному и испытанному выражать сотнями, если все перечувст-
вованное мерить миллионами"36.
Итак, по И.М. Сеченову, переход от ощущений к представлению действительно
есть качественный переход к новому, обобщенному знанию. Если и имеет место
"редуцирование" ощущений в этом переходе, но не в смысле "ослабления", количе-
ственного угасания первоначальной силы воздействия, но в смысле дифференциа-
ции
и интеграции, особенно последней, образующей новый цельный нервно-психи-
ческий процесс.
"...Все единичные впечатления, - писал И.М. Сеченов, - от наиболее обыден-
ных предметов и событий, составляющих нашу ежедневную обстановку, так ска-
зать, тонут в средних итогах, и, конечно, тем полнее, чем меньше отличительных
особенностей представляют сливающиеся образования, т.е. чем они однороднее по
природе (например, сливание липы, дуба в дерево) или чем поверхностнее и менее
расчлененно
было их восприятие"31.
Как же Сеченов трактовал "скрытые следы" в нервной организации при таком
понимании представлений как известного обобщенного знания о предмете?
35 Там же. С. 146.
36 Там же. С. 439-440.
37 Там же. С. 440.
183
След вовсе не есть простой остаток от одиночного возбуждения чувственного
прибора мозга, вовсе не есть ослабленное одиночное возбуждение нервного элемен-
та от одиночного раздражителя. И.М. Сеченов писал: "Связка между отдельными
однородными ощущениями есть след; он же сплачивает между собою и конкретное
представление с дробным..."38.
Каков же физиологический механизм образования этой связки - "следа"? Сече-
нов объясняет по-новому механизм ассоциации,
указывая на то, что, во-первых, вся-
кая "ассоциация представляет обыкновенно последовательный ряд рефлексов, в ко-
тором конец каждого предыдущего сливается с началом, последующего во време-
ни"39, во-вторых, условием упрочения ассоциации является частота повторения это-
го ряда рефлексов во времени.
Особенно важно, по Сеченову, правильно понять первое условие, так как "если
смотреть на ассоциацию только в отношении ряда центральных деятельностей, то
она есть непрерывное ощущение.
В самом деле, в каждых двух соседних рефлексах
средние члены их, т.е. ощущения (зрительное, слуховое и пр.), отделены друг от
друга только движением, а последнее в свою очередь сопровождается ощущением.
Следовательно, ассоциация есть столько же цельное ощущение, как и любое чисто
зрительное, чисто слуховое, только тянется обыкновенно дольше, да характер ее
беспрерывно меняется. Явно, что законы памяти относительно нее должны быть те
же самые, что и для чисто слуховых конкретных и дробных
ощущений. Повторяясь
часто и оставляя каждый раз след в форме ассоциации, сочетанное ощущение долж-
но выясниться как нечто целое. Но ведь в то же время выясняются и отдельные
моменты ее; следовательно, от частоты повторения цельной ассоциации в связи
с которою-нибудь из частей выясняется и зависимость первой от последней (разло-
жение сочетанных ощущений на чистые). Выяснение же это ведет к тому, что
малейший внешний намек на часть влечет за собою воспроизведение целой ассо-
циации"40.
Но
это положение обозначает, что всякое представление имеет своим реаль-
ным механизмом цельную ассоциацию мозговых рефлексов и есть продукт именно
последней, а не возбуждения отдельного нервного элемента или "оживления" от-
дельного "следа" в виде проторенного нервного пути.
Эта центральная ассоциация мозговых рефлексов является своеобразной функ-
циональной системой центральных приборов больших полушарий. Даже тогда, ко-
гда представление переживается субъективно как "отдельное", оно всегда
есть
только момент такой функциональной системы рефлексов, исторически сложив-
шейся в процессе индивидуального развития человека.
Поэтому представление никогда не существует как постоянное, неизменное об-
разование, хранящееся где-то в элементах или путях больших полушарий. В процес-
се индивидуального развития формируются такие цельные функциональные систе-
мы мозговых рефлексов, которые в определенных жизненных условиях каждый раз
как бы заново не только воспроизводят, но и по
существу формируют представле-
ние, как все более и более обобщающееся знание о предмете.
В функционировании мозговых ассоциаций важнейшее значение имеет раз-
ность между возбудимостью различных отделов больших полушарий, затронутых
или незатронутых непосредственным возбуждением с периферии. Эта разность (по
И.М. Сеченову) приводит к физиологическому обособлению "путей в группы рав-
ной возбудимости"41, нетождественные с тем чисто морфологическим обособлени-
ем отделов больших полушарий,
которые, как известно, имел в виду Мейнерт в сво-
ей неврологической схеме представлений. Но И.М. Сеченов не ограничивается
38 Там же. С. 141.
39 Там же. С. 143.
40 Там же. С. 143-144.
41 Там же. С. 144.
184
лишь предположением о том, что цельная ассоциация существует за счет обособля-
ющейся физиологической разности по-разному возбужденных отделов больших по-
лушарий. В связи с физиологической трактовкой произвольных движений в духе
своего учения о рефлексах головного мозга И.М. Сеченов выдвигает впервые в фи-
зиологии мысль об участии в этом процессе центрального угнетения, т.е. торможе-
ния, составляющего, как известно, великое открытие самого И.М.
Сеченова. Прав-
да, Сеченов еще не рисковал переносить свое открытие на человека и постоянно
подчеркивал, что в отношении человека центральное торможение "только гипоте-
за". Теперь мы уже владеем бесчисленными доказательствами того, что централь-
ное торможение - важнейший, наряду с возбуждением, корковый процесс. Тем
большую ценность имеют смелые предвидения И.М. Сеченова, который писал, что
"рядом с тем, как человек, путем часто повторяющихся ассоциированных рефлек-
сов, выучивается
группировать свои движения, он приобретает (и тем же путем
рефлексов) и способность задерживать их'42. Так формулировал это положение
применительно к физиологии человека И.М. Сеченов. С этим положением Сеченов
связывал субъективность, внутренний характер протекания психических процессов,
представлений, и мысли в частности. "Отсюда-то и вытекает тот громадный ряд яв-
лений, - продолжает И.М. Сеченов, - где психическая деятельность остается, как
говорится, без внешнего выражения, в форме
мысли , намерения, желания и пр."43.
Собственно, из этого положения И.М. Сеченова вытекает, что центральное
торможение двигательного, эффективного конца рефлекса усиливает, углубляет
среднюю часть мозгового звена рефлекса, расширяет возможность переключения
различных средних частей рефлексов в цельной ассоциации рефлексов. Именно по-
этому И.М. Сеченов видел в воспитании задерживающих механизмов мозга важней-
ший фактор умственного развития ребенка и расширения круга его представлений
о
действительности.
С развитием мозговых механизмов торможения двигательного конца рефлекса
развивается мозговой анализ внешних раздражений, так как "средний член" рефле-
кса - центральная переработка - и заключается в этом анализе в первую очередь,
а на этой основе - в мозговой интеграции, обобщении.
Из изложенного видно, насколько глубоко и принципиально, в духе принципа
материалистического монизма, ставилась И.М. Сеченовым проблема представле-
ний в их отношении к действительности.
В
гносеологическом отношении концепция представлений Сеченова раскрыва-
ет представление как новое, сравнительно с ощущением, обобщенное знание о
предмете, основанное на непосредственно-чувственном отражении этого предмета.
Психологический анализ на этой основе приобретает действительно научный,
материалистический характер, определяющий как понимание особенностей мате-
риального субстрата представлений, так и своеобразие этих знаний как субъектив-
ных образов действительности.
И.М.
Сеченовым было положено начало научному исследованию представле-
ний. Однако при всем значении этого начального момента в научной истории уче-
ния о представлениях оно оказывается недостаточным как для конкретного пони-
мания материального субстрата представлений, так и для понимания особенных
психологических черт развития представлений и их зависимости от конкретной прак-
тической деятельности человека.
Решение этих проблем стало возможным лишь в последнее время. Учение
И.П. Павлова
о законах высшей нервной деятельности служит современной науч-
ной основой для изучения материального субстрата психических процессов, пред-
ставлений в частности. Научно-психологический анализ представлений в их реаль-
ной жизненной зависимости от развития практической деятельности становится
42 Там же. С. 154.
43 Там же.
185
возможным в советской психологии на основе марксистско-ленинской теории.
Замечательные труды И.П. Павлова и его школы еще недостаточно использованы
как важнейшая материалистическая основа для построения научной психологии.
Тем более это следует сказать относительно теории представлений, хотя именно
здесь применение физиологического учения И.П. Павлова должно сказаться осо-
бенно плодотворно.
Открытие Павловым главных и общих законов высшей нервной
деятельности
позволяет в самом общем виде раскрыть материальные механизмы представлений,
которые гипотетически намечались гениальным предвидением Сеченова.
И.П. Павлов экспериментально доказал, что деятельность больших полушарий
головного мозга, особенно их коры, есть сигнальная деятельность, образование вре-
менных связей между организмом и средой, причем эта деятельность характеризу-
ется переменной сигнализацией, исключительной пластичностью в образовании и
изменении индивидуального
опыта организма.
Впервые именно Павловым было экспериментально изучена природа тех "сле-
дов" в головному мозгу, с которыми уже издавна связывается функционирование
представлений. Рассматривая условные рефлексы как функцию высшего отдела
нервной системы, заключающуюся в установлении временных связей, переменной
сигнализации, И.П. Павлов подчеркивал, что в этом высшем отделе постоянно
сталкиваются бесчисленные влияния внешнего мира.
Если самое образование условного рефлекса является
продуктом раздражи-
тельного процесса, то взаимодействие рефлексов характеризуется тем, что между
разнообразными условными рефлексами идет беспрерывная борьба, или выбор, в
каждый данный момент. Отсюда постоянные случаи торможения этих рефлексов.
И.П. Павловым были открыты законы внешнего и внутреннего торможения в
деятельности коры больших полушарий, т.е. именно тех процессов, взаимоотноше-
ние которых с процессами возбуждения связано с образованием произвольных дви-
жений и динамики
представлений, как это предполагал И.М. Сеченов.
Особенное значение имеет для психологии открытие И.П. Павловым механиз-
ма анализаторов.
Как указывал Павлов, временная связь явилась необходимостью при усложне-
нии отношений животного к внешнему миру. Но это усложнение отношений пред-
полагает способность животного организма разлагать внешний мир на отдельности,
что и составляет функцию анализаторов.
И.П. Павлов подчеркивал, что "основным фактом физиологии анализаторов
является
то, что каждый периферический аппарат есть специальный трансформа-
тор данной внешней энергии в нервный процесс. А затем идет длинный ряд или да-
леко или совершенно нерешенных вопросов: каким процессом в последней инстан-
ции происходит эта трансформация? На чем основан сам анализ? Что нужно в дея-
тельности анализатора отнести на счет конструкции и процесса в мозговом конце
анализатора? Какие последовательные этапы представляет этот анализ от более
простых до высших его степеней и,
наконец, по каким общим законам совершается
этот анализ"44.
На ряд этих вопросов, поднятых самим Павловым еще в 1909 г., павловская фи-
зиология высшей нервной деятельности уже дала основательный ответ.
Уже ранние работы И.П. Павлова вскрыли "важный и точный факт: чем более
поврежден мозговой конец данного анализатора, тем грубее становится его работа.
Он продолжает входить в условную связь, как и раньше, но только своею более об-
щею деятельностью"45. Установлением этого важного
факта было показано веду-
щее значение центрального звена анализатора в различении внешних раздражении,
44 Павлов И.П. 20-летний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных. 1924.
С. 106.
45 Там же. С. 107.
186
особенно их качества и предметности (при относительной сохранности различения
интенсивности раздражения, например, освещенности). Вместе с тем именно по-
средством этого центрального звена происходит замыкание временных нервных
сигнальных связей и относительное сохранение индивидуального опыта. Но здесь
важно подчеркнуть, как это делал сам И.П. Павлов, что внутреннее торможение
"постоянно сопровождает дифференцирующую деятельность нервной системы"46,
причем
"процесс внутреннего торможения гораздо более рыхлый и подвижный про-
цесс, чем процесс раздражения..."47.
Иррадиация раздражения и торможения, последующая концентрация этих про-
цессов составляет динамический фон мозговой деятельности, который отделяет не
только условный рефлекс от наличного раздражителя, но и так называемый следо-
вой условный рефлекс. Павлов подчеркивал, что "при таких следовых рефлексах
раскалывание раздражения еще обширнее"48.
Что же составляет "главнейшую функцию"
высшего отдела нервной системы?
На это Павлов отвечает, что "нервное возбуждение от данного агента, ранее шед-
шее в один отдел нервной системы, теперь направляется в другой. Следовательно,
совершился переход нервного тока с одного пути на другой, произошло переключе-
ние нервного тока. Перед нами стоит ясный факт, что в высшем отделе нервной си-
стемы сюда пришедшее раздражение, смотря по условиям, проводится то в одном,
то в другом направлении. Нужно думать, что именно это составляет
главнейшую
функцию самой верхней части нервной системы"49.
Самое направление раздражения по известным путям определяется относитель-
ной физиологической силой данных центров или степенью их раздражимости.
С этими динамическими переключениями нервных связей связан высший, вторич-
ный анализ, а в этой связи - и высший синтез.
Как указывает И.П. Павлов, "каждый периферический рецепторный аппарат
имеет прежде всего в коре центральную специальную обособленную территорию
как его конечную
станцию, которая представляет его точную проекцию. Здесь бла-
годаря особенной конструкции (может быть, более плотному размещению клеток,
более многочисленным соединениям клеток и отсутствию клеток других функций)
происходят, образуются сложнейшие раздражения (высший синтез) и совершается
их точная дифференцировка (высший анализ). Но данные рецепторные элементы
распространяются и дальше на очень большое расстояние, может быть, во всей ко-
ре, причем они теперь располагаются все благоприятнее,
чем более удаляются от их
центральной территории. Вследствие этого раздражения становятся все элементар-
нее, а анализ грубее... Физиологии предстоит огромная и плодотворнейшая задача
исследовать систематически и подробно состояние синтеза и анализа на различных
расстояниях от проекционного ядра, путем соответственных экстирпаций"50. Реше-
ние этой задачи связано с исследованием процесса взаимной индукции, который раз-
граничивает всю территорию больших полушарий на возбудимые и заторможен-
ные
пункты.
В работах И.П. Павлова и его школы была доказана возможность образования
у животных новых условных рефлексов не только на базе безуровневого, но и на
базе ранее выработанных условных рефлексов. Так образуются условные рефлек-
сы второго, третьего и других порядков. Таким образом, даже в структуре первой
сигнальной системы оказывается возможным возникновение одной временной свя-
зи на основе другой временной сигнальной связи коры головного мозга.
Но имеет место и обратное влияние
временного угасания одного условного
рефлекса "на другие не только на однородные, но и на разнородные и даже на без-
46 Там же. С. 120.
47 Там же. С. 121.
48 Там же. С. 146.
49 Там же. С. 239.
50 Там же. С. 326-327.
187
условный рефлекс... что... должно найти свое объяснение в признании факта рас-
пространения тормозного процесса из исходного пункта по массе мозга..."51.
И.П. Павлов подчеркивает огромную биологическую ценность внутреннего
торможения условных рефлексов. "Этим торможением, - писал И.П. Павлов, - по-
стоянно корригируется и совершенствуется сигнализационная деятельность боль-
ших полушарий. Если в данное время сигнальный, условный раздражитель повтор-
но
не сопровождается его, так сказать, безусловно-деловым раздражителем, он, как
убыточный для организма, напрасно вызывающий трату энергии, на некоторое, как
правило, короткое время лишается своего физиологического действия... Таким об-
разом, постоянно обнаруживается высшее приспособление организма к окружаю-
щим условиям, или, иначе говоря, более тонкое и точное уравновешивание организ-
ма с внешней средой"52. Взаимопроникновение торможения с возбуждением играет
активную роль как в аналитической,
так и в синтетической деятельности коры
больших полушарий. Однако, как можно думать, торможение всегда относительно
к возбуждению, т.е. первичному процессу проведения и замыкания, трансформации
физико-химических раздражителей внешней среды в нервный корковый акт.
Не только высший анализ, но и высший синтез в коре больших полушарий свя-
зан как с возбудительными, так и с тормозными процессами в их взаимодействии.
В заключение к своим "Лекциям" И.П. Павлов высказал прямое предположение
о
том, что "такой важный корковый акт, как синтезирование", может совершаться
и в частях полушарий, находящихся в известной степени торможения под влиянием
преобладающего в коре в данный момент сильного раздражения. Пусть этот акт то-
гда не сознается, - подчеркивал И.П. Павлов это положение в отношении субъек-
тивного мира человека, - но он произошел - и при благоприятных условиях мо-
жет обнаружиться в сознании готовым и представляться как возникший неизвест-
но как"53.
Павловская
теория высшей нервной деятельности открывает действительную
диалектику основных нервных процессов. В этой диалектике торможение в различ-
ных его видах возникает в тех частях коры, которые непосредственно не возбужда-
ются прямым раздражением периферического аппарата. Однако, как уже известно,
возбуждение части коры определенной степени вызывает торможение, которое ог-
раничивает и изменяет возбуждение и т.д. Переключение возбуждения с одного уча-
стка на другой связано со взаимной индукцией
возбуждения и торможения. Эта ин-
дукция выступает, очевидно, инициатором оживления нервного "следа", субъектив-
ным выражением которого является представление. Важное для образования пред-
ставления синтезирование может происходить и в "частях полушарий, находящихся
в известной степени торможения под влиянием преобладающего в коре в данный
момент сильного раздражения". Очевидно, тормозной процесс не только не означа-
ет прекращения субъективных явлений, но и вызывает их своеобразное
течение.
Тот элементарный психологический факт, что мы одновременно можем ощу-
щать одни объекты, а представлять другие (по типу воспоминания или по типу воо-
бражения) находит свое объяснение в этой замечательной мысли Павлова. И.П. Па-
влов, как известно, указывал, что для внутреннего торможения характерна большая
"рыхлость", подвижность и неустойчивость, нежели для возбуждения.
Этот характер торможения прямо сказывается на той чрезвычайной лабильно-
сти представлений, которая отличает
представление в процессе воспоминания от
представлений в процессе узнавания, т.е. непосредственно в акте восприятия.
Что мы в таком толковании не расходимся с пониманием Павловым роли взаи-
модействия торможения и возбуждения в субъективных процессах, доказывает ги-
потеза Павлова о механизмах сновидных представлений. Как известно, И.П. Павлов
51 Павлов И.П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга. 1927. С. 63.
52 Там же. С. 96-97.
53 Там же. С. 361.
188
рассматривал сон как внутреннее торможение коры больших полушарий, распро-
страняющееся вниз на подкорковую область. Утомление словесного отдела коры
вызывает, по Павлову, торможение этого отдела, т.е. второй сигнальной системы.
В состоянии бодрствования вторая сигнальная система держит в тонусе первую сиг-
нальную систему.
В состоянии же сна нет "давления" второй сигнальной системы на первую:
низшие отделы растормаживаются, следствием чего и является,
по Павлову, сно-
видение.
Между сном и бодрствованием есть радикальная физиологическая разница в
процессах. Однако можно думать, что в состоянии бодрствования торможение ре-
цепторных процессов является необходимой предпосылкой для растормаживания
физиологических механизмов представлений. Это положение фактически имелось
в виду П.П. Блонским, подчеркивающим непроизвольный характер представлений
и их течения в состоянии покоя субъекта. Но Блонский был неправ, полагая, что
специфическим
для деятельности представлений является только покой, т.е. отно-
сительное сенсомоторное торможение, и что поэтому все и всякие представления
лишь непроизвольны.
Весь педагогический опыт свидетельствует о том, что вполне возможно и необ-
ходимо функционирование, образование и развитие представлений в состоянии ак-
тивной деятельности учения.
Это положение прекрасно показано в еще не опубликованном исследовании на-
шего сотрудника Ю.А. Самарина о роли представлений в понимании учащимися
учебного
материала.
Экспериментальным доказательством произвольного характера представле-
ний является исследование Р.Г. Натазде о роли установки в актерской работе над
образом54.
Вопрос о непроизвольном и произвольном характере протекания представле-
ний при запоминании, узнавании и воспроизведении, а также при операциях вообра-
жения и мышления является важнейшим вопросом, который может быть разрешен
лишь на основе учения Павлова о взаимодействии первой и второй сигнальных сис-
тем высшей
нервной деятельности человека. Деятельность второй сигнальной сис-
темы является главным условием произвольности и обобщенности представлений.
И.П. Павлов в своем докладе на Международном физиологическом конгрессе
(1932) прямо определил не только ощущения, но и представления как "первые сиг-
налы действительности", т.е. как функцию первой сигнальной системы.
Однако, как можно видеть из изложенного выше, в основе представления, обоб-
щенного образа предмета внешнего мира, всегда имеется
цельная совокупность вре-
менных связей. Произвольное оперирование представлениями в процессах памяти и
воображения, а также мышления возможно благодаря взаимодействию временных
связей первой и второй сигнальных систем.
Динамическое взаимодействие первой и второй сигнальных систем корковой
деятельности человека составляет сложнейший физиологический механизм пред-
ставлений. На разных стадиях взаимодействия этих систем в конкретных жизнен-
ных условиях деятельности коры чувственно-различительные
источники представ-
лений и обобщающая форма представлений по-разному соотносятся в развитии
представлений. Исходной опорой в их образовании является первая сигнальная сис-
тема; завершенный характер обобщенного предметного образа представления по-
лучают в деятельности второй сигнальной системы. Фазный характер развития
представлений получает свое материалистическое объяснение благодаря понима-
нию диалектики взаимоотношений первой и второй сигнальных систем в их обусло-
вленности
жизненными условиями среды.
54 См. его доклад "Психологические основы сценического перевоплощения" на научной конференции
университетов СССР по психологии, ЛГУ (октябрь, 1947).
189
В пользу такого толкования физиологического механизма (материального суб-
страта) представлений свидетельствуют не только многие давно известные данные
из области психопатологии (особенно агнозии), но и многие новейшие данные.
Об этом говорят факты развития представлений у слепоглухонемых (исследования
А.В. Ярмоленко), обусловленные обучением их словесной речи. Достаточно ясно
свидетельствуют в пользу такого толкования электроэнцефалографические иссле-
дования
психологической лаборатории Ленинградского университета им. А.А. Жда-
нова. В этой лаборатории нами установлено, что взаимодействие первой и второй
сигнальных систем лежит в основе как зрительных и слуховых представлений
(исследование Е.Н. Машинской), так и двигательных, идеомоторных представлений
(исследование М.С. Бычкова).
На основе гениальной теории И.П. Павлова о высшей нервной деятельности со-
ветская психологическая наука получила возможность понять материальный суб-
страт
представлений.
НОВЫЕ ДАННЫЕ
НАУЧНОЙ ТЕОРИИ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
В современной советской психологии экспериментальным исследованиям раз-
личных форм представлений (с точки зрения анализа своеобразия их чувственной
организации и познавательного значения) уделяют все большее внимание. Новизна
этих исследований определяется их теоретическими основаниями - ленинской тео-
рией отражения, которые позволили сломать ложные буржуазные берклеански-ма-
хистские традиции современной буржуазной психологии.
Решающее
значение имело радикальное преодоление распространенного в бур-
жуазной психологии понимания представления как образа ощущений и развитие ма-
териалистической концепции представления как обобщенного образа предмета,
возникающего на основе ощущений.
Советские психологические исследования показали, что опосредствующая
роль деятельности в формировании представлений не может быть оторвана от
идейного содержания знаний как главнейшего условия предметной обобщенности
представлений.
Формируясь
в деятельности, представления имеют своим основным содержани-
ем не только и не столько отражение самой действительности, но отражение объ-
ективной действительности, жизненных условий деятельности - прежде всего ее
предмета и продукта.
Лишь в отношении к предмету и продукту запечатлеваются приемы и операции
деятельности, состояние субъекта в процессе деятельности и т.д.
Отсюда ясно, почему именно внешние впечатления играют конституирующую
роль в самом наглядном характере представлений.
Отсюда ясно также, что основ-
ными формами единичных представлений являются такие, которые по аналогии с
ощущениями можно было бы назвать "экстероцептивными". Бесспорное существо-
вание так называемых двигательных представлений не противоречит этому поло-
жению, так как идеомоторные явления вообще характерны для высшего уровня
движений - для опредмеченных движений, т.е. действий.
Таким образом, в наглядной структуре представления, формирующейся в пред-
метной деятельности, отражается
именно и прежде всего объективная действитель-
ность. Но поскольку представления возникают из ощущений и восприятий, постоль-
ку каждая форма единичных представлений имеет всегда конкретную, особенно
чувственную организацию.
Это своеобразие сенсорной организации и составляет особенную наглядность,
которая характерна для того или иного вида представлений.
190
Издавна в психологии были выделены три главные формы представлений по
характеру их сенсорной организации: зрительные, слуховые и осязательно-двига-
тельные.
Правда, в такую классификацию не укладываются топографические представ-
ления, к которым мы вернемся позже. В эту наиболее популярную классификацию
не входят также вкусовые и обонятельные представления, в существовании ко-
торых многие авторы вообще сомневаются или прямо их отрицают (например,
Мейерсон).
Мы дальше увидим, как по-новому решаются эти вопросы в советской
психологии.
Хотя преобладание того или иного вида представлений обычно связывается с
теми или иными индивидуальными особенностями, тем не менее ясно, что такое
преобладание определяется предметными особенностями жизненно важной для ин-
дивида деятельности.
При таком понимании становится ясно, почему у музыканта преобладают слу-
ховые, а не зрительные представления, а у художника, наоборот. При таком пони-
мании объясняется
и тот парадоксальный факт, что у многих людей трудно обнару-
жить даже самое наличие вкусовых или обонятельных представлений, в то время
как у дегустатора именно эти представления преобладают и опосредуют иные пред-
ставления.
Но далеко не всякая деятельность предполагает однородный в чувственном от-
ношении предмет деятельности (как это, например, имеет место в деятельности му-
зыканта, художника, спортсмена, дегустатора и т.д.). Там, где разнородны объек-
тивные качества и свойства
вещей, являющихся предметом деятельности, там не
встречается такого резкого обособления различных форм представлений.
Но вместе с тем именно в таких случаях (разнородной чувственной организации
деятельности) наиболее резко выступают визуализация и вербализация представле-
ний, независимо от того, каков их первоначальный чувственный источник.
Перевод на зрительную наглядную схему осязательных, слуховых, двигатель-
ных, а тем более вкусовых и обонятельных представлений известен не только
в тео-
рии, но и в повседневной практике. Почему именно на зрительную схему перелага-
ются различные чувственные элементы представлений? Нужно думать, что это
происходит как известный момент обобщения чувственного знания в связи с пере-
ключением временно-пространственных отношений на пространственно-времен-
ные особенности зрительного отражения действительности.
Но в этом росте обобщенного характера представлений не меньшую роль игра-
ет вербализация, словесная форма, в которую облекается
и в которой фиксируется
представление. Именно значение слова в системе словарного состава общенародно-
го языка, а не знак в отрыве от значения (как это утверждают Делакруа, Мейер-
сон и др.) выполняет эту функцию вербализации, в силу чего константным в пред-
ставлении является самое значение, а не выражающий его знак.
Как можно думать, именно взаимопроникновение наглядной внутренней "кар-
тинности" и словесного образа составляет структуру образа-представления. Разуме-
ется, такое
определение представлений относится только к психологии человека и
содержит в себе возможность и необходимость исторического анализа представле-
ний, возможность понимания через общественную историю словарного состава
языка истории внутренней наглядности образа.
Эта точка зрения, как нам кажется, позволяет понять превращения единичных
представлений в общие, благодаря языку и мышлению, понятия.
Положение это легло в основу ряда исследований отдела психологии Институ-
та мозга им. В.М.
Бехтерева и наиболее успешно реализовано в экспериментальных
исследованиях Н.М. Карпенко.
Им была также экспериментально доказана неправомерность абстрактно-фор-
малистической постановки вопроса о преобладании цвета или формы в зрительных
представлениях. Тот или иной момент в представлениях отражается в общей струк-
191
туре познания субъектом объекта и приобретает то или иное место в этой структу-
ре, в зависимости от своего объективного значения для самого предмета, а в опре-
деленных случаях - для деятельности субъекта, определяемой той или иной позна-
вательной задачей.
Н.М. Карпенко справедливо подчеркивает константность и структурность та-
ких действенно содержательных представлений, в отличие от абстрактно-формали-
стического определения вообще всяких представлений
как неустойчивых и фраг-
ментарных55.
Совершенно новые данные описаны Н.М. Карпенко в отношении хроматиче-
ских представлений как единичных, так и общих. Эти данные тем более интересны,
что добыты строгим объективным способом и основаны на сравнительном анализе
хроматических ощущений и представлений.
Автором было установлено незначительное изменение цвета в представле-
нии по сравнению с восприятием цветов при удалении под малым углом зрения.
Эти изменения носят закономерный характер.
Так, красный цвет, воспринимае-
мый под малым углом зрения, сильно пурпуровеет, а оранжевый цвет краснеет,
в воспроизведении же по представлению красный цвет оранжевеет, а оранжевый
еще более краснеет. При восприятии зеленого цвета под малым углом зрения про-
исходит сильное его поголубение, тогда как голубовато-зеленый цвет в тех же ус-
ловиях еще сильнее зеленеет. В представлении голубовато-зеленый цвет еще
сильнее зеленеет, а зеленый цвет значительно желтеет. "Нетрудно видеть, -
пишет
Н.М. Карпенко, - что изменение цвета в представлении, по сравнению
с изменением его в воспринятой на расстоянии, имеет явно выраженную тен-
денцию сблизить непосредственно воспринимаемый цвет с основными цветами
спектра..."56.
Анализ экспериментального материала показал, что эти изменения в представ-
лениях о цвете сравнительно с динамикой восприятия цвета под малым углом зре-
ния способствуют восстановлению в сознании цвета, первоначально непосредствен-
но воспринимаемого.
На
единичное представление о конкретном цветовом тоне влияют общие пред-
ставления о спектре и последовательности расположения в нем отдельных цветов.
Другое важное наблюдение, сделанное Н.М. Карпенко, заключается в установ-
лении факта, что индивидуальные особенности в цветочувствительности проявля-
ются и в представлении. Цвета в представлениях изменяются в зависимости от цве-
точувствительности лица к тем или иным цветам. Так, например, у лиц с повышен-
ной чувствительностью к красным
цветам повышается насыщенность в представле-
нии красных цветов, у лиц с повышенной чувствительностью к зеленому цвету по-
вышается насыщенность данного цвета в представлении. Таким образом, в извест-
ной мере отражая физическое качество предмета (цвет), представление вместе с
тем выражает уровень чувствительности нервных механизмов, являющихся матери-
альным субстратом цветоразличения.
Замечательно разработана в новом духе, на основе теории советской психоло-
гии, проблема слуховых
и музыкальных представлений Б.М. Тепловым. Им убеди-
тельно показано, что так называемый внутренний слух не есть просто способность
представлять себе мызукальные звуки, а есть способность произвольно опериро-
вать слуховыми представлениями. Эта новая постановка вопроса позволяет Тепло-
ву поставить по-новому вопросы воспитания музыкальных способностей. Теплов
устанавливает, что музыкальные слуховые представления, в первую очередь пред-
ставления звуковысотных и ритмических соотношений
звуков, являются "носителя-
ми смысла" музыкального произведения.
55 См. его работы в IX и XIII томах Трудов Института мозга им. В.М. Бехтерева (под нашей редакцией),
Л., 1939 и 1940.
56 Тр. Ин-та мозга им. В.М. Бехтерева. 1947. Т. 18. С. 111.
192
Б.М. Теплов в своем исследовании психологии музыкальных способностей
очень глубоко анализирует обобщенность слуховых представлений.
"Представление - это не просто более или менее яркий образ того или другого
реального объекта; обычно оно является в той или другой мере обобщенным обра-
зом. Это применимо и к слуховым представлениям"57, - пишет Теплов, иллюстри-
руя это положение на особенностях развития слуха.
Но если самые простые, первоначальные
музыкальные представления являют-
ся обобщенными представлениями, то этот элемент обобщения еще более увеличи-
вается по мере дальнейшего развития музыкального слуха. "Всякий хороший музы-
кант имеет "общие представления" тех или других мелодических или гармонических
последовательностей, ритмических рисунков и т.д."58, - заключает эту мысль
Б.М. Теплов.
Общий обобщенный музыкальный образ выступает в качестве симультанного
образа сукцессивного процесса музыкального звучания, что связано
со своеобраз-
ным переводом временных отношений в пространственные.
Тепловым показано структурирование в едином музыкальном образе и внеслу-
ховых компонентов (зрительного, моторного).
Основные идеи и выводы Теплова в разработке проблемы музыкальных пред-
ставлений вполне подтверждаются выводами других исследований (В.И. Кауфмана,
Гарбера и др.).
Собственным исследованиям Б.М. Теплова, посвященным природе слуховых
представлений, в корне противоречит излагаемая им в общем виде
характеристика
представлений в учебниках, где Теплов некритически воспроизводит уже известную
нам отрицательную характеристику представлений в духе Эббингауза.
Так, например, вслед за бесспорным определением представлений Б.М. Теплов
приводит характеристику трех главнейших особенностей представлений: а) "Пред-
ставление обычно бывает значительно бледнее восприятий"59, б) "Представления
отличаются фрагментарностью..."60, в) "Представления очень неустойчивы и непо-
стоянны"61. Лишь
после этого автор указывает, что представление нельзя рассмат-
ривать "как ослабление копии восприятия", так как "представления - не просто на-
глядные образы действительности, они всегда в известной мере обобщенные обра-
зы действительности. И в этом их близость к понятиям"62. Последняя характеристи-
ка не вытекает из определения первых трех характерных черт представления, но яв-
ляется действительно необходимой коррекцией к ним для правильного понимания
особенностей представлений.
Однако
в своем учебнике психологии для средней школы в специальном пара-
графе о представлениях (глава о воображении) Б.М. Теплов оставляет лишь указа-
ние на то, что представления бледнее восприятий, фрагментарны, "очень неустой-
чивы и непостоянны"63.
Надо отметить, что новое понимание Б.М. Тепловым природы слуховых пред-
ставлений не только противоречит его же "характеристике" представления в духе
эмпирической психологии, но и прямо способствует ее преодолению. Существенно
отметить, что
в советской психологии получили свое новое толкование и явления
осязательных и зрительных представлений. В работах Л.А. Шифмана, А.Н. Давы-
довой, Л.М. Веккера и др. показаны особенности осязательных представлений, ус-
ловие образования их структурности и относительной константности в них формы,
величины, фактуры ранее воспринимавшихся предметов.
57 Теплов Б.М. Психология музыкальных способностей. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1947. С. 240.
58 Там же. С. 243.
59 Корнилов К.Н., Теплов Б.М.,
Шварц Л.М. Психология. С. 143-144.
60 Там же. С. 130.
61 Там же.
62 Там же.С. 143.
63 Теплов Б.М. Психология. 1948. С. 110-111.
193
В ряде исследований А.В. Ярмоленко по психологии слепоглухонемых показа-
ны пути специальной культуры осязательно-двигательных представлений в связи с
их вербализацией, что вновь подтверждает положение о единстве в представлении
их чувственной организации и значения.
Наконец, в исследованиях Л.Л. Васильева и Г.Ю. Белицкого, А.Ц. Пуни,
А.В. Пенской и М.С. Бычкова и др. по-новому ставится проблема идеомотор-
ного акта.
Электроэнцефалографическое
исследование М.С. Бычкова в нашей лаборато-
рии показало, что в основе идеомоторного акта лежит кольцевой механизм, вклю-
чающий: а) центральное возбуждение моторной зоны; б) обусловленное им сокра-
щение соответствующего нервно-мышечного аппарата, в) возбуждение кинестети-
ческой чувствительности этого прибора, в свою очередь являющегося источником
чувствительных импульсов для корковых процессов. М.С. Бычковым показано из-
менение биоэлектрической кривой в зависимости от характера представления
пред-
метного действия.
А.Ц. Пуни провел исследования по использованию идеомоторных актов в физ-
культурной тренировке, показавшие важную роль двигательных представлений в
повышении уровня и скорости движений и кинестезии. Идеомоторные явления сви-
детельствуют об очень большой сложности двигательных представлений и их связи
с характером предметного действия, другими представлениями, мотивами деятель-
ности и процессами мышления.
В противовес распространенным взглядам на универсальную
непроизвольность
идеомоторного акта новейшие исследования советских психологов ставят вопрос о
переходе их непроизвольного характера в произвольный на основе сознательной
организации предметной деятельности человека и ее воспитания.
Благодаря исследованиям Ф.Н. Шемякина и А.Я. Колодной в настоящее время
значительно проясняется природа так называемых топографических представлений.
В своих исследованиях Ф.Н. Шемякин показал, что топографические представ-
ления выступают в двух основных
формах, являющихся вместе с тем различными
уровнями в развитии представлений: а) "мысленной карты-передвижения", б) "мыс-
ленной карты-обозрения". Им было показано, что "карта-передвижение, являющая-
ся первичной и непосредственной формой топографических представлений, отобра-
жает и передает направление при мысленном передвижении, которое является свое-
образным повторением "про себя" реального пути. Такие топографические пред-
ставления сочетают в себе зрительные и двигательные представления
и носят менее
обобщенный характер.
Напротив, "карта-обозрение", являющаяся более поздней и сложной формой
топографических представлений, заключает в себе оценку расположения пунктов
и предметов по площади, выключение их из совокупности пространственных
отношений всей местности. Эта высшая форма топографических представлений,
по мнению Ф.Н. Шемякина, связана исторически с возникновением и развитием
языка.
Ценное подтверждение этих выводов и вместе с тем анализ мозгового субстра-
та
двух различных форм топографических представлений даны в психологическом
исследовании А.Я. Колодной. Ею было показано, что при проникающих ранениях
теменной области наблюдается синдром первичных пространственных нарушений,
определяющих расстройство обоих описанных Ф.Н. Шемякиным форм топографи-
ческих представлений. При проникающих ранениях височной области наблюдается
расстройство лишь высшего вида топографических представлений ("карты-обозре-
ния"), что явно доказывает зависимость этого
нарушения (вторичного характера) от
первичных очагов нарушения речи.
В самом общем виде эти данные подтверждают концепцию Ф.Н. Шемякина и
показывают крупную роль языковых смыслов и значений в формировании нагляд-
ной картины "карты-обозрения". Эти исследования подтверждают предположения
194
о том, что в основе представлений лежит взаимоотношение первой и второй сиг-
нальных систем.
Новый вопрос для психологии составляет проблема вкусовых, обонятельных и
кожно-болевых представлений в их отношении к чувствительности и мышлению.
Этот вопрос разрабатывался нами с коллективом сотрудников отдела психоло-
гии Института мозга им. В.М. Бехтерева.
Исследования Н.К. Гусева обнаружили,что вкусовые представления образуют-
ся не только на основе
экстероцептивных функций вкусового анализатора, но и на
основе динамики вкусовой чувствительности в ее отношении к внутренним состоя-
ниям организма.
В этом заключается своеобразие вкусовых представлений, на которых откла-
дывает отпечаток самое состояние организма в период образования представления
о вкусовых веществах. В состоянии голодания и сытости, недостатка или пресыще-
ния организма углеводами, солями и т.д. изменяется интенсивность представления.
Однако на основе специальной
деятельности вкусового различения (дегустато-
ра), где вкусовое различение отделено от непосредственного процесса потребления
пищи, представления в значительно большей степени отражают самое качество пи-
щи, и становится возможным образование более устойчивых и целостных общих
представлений о вкусовых качествах предметов.
В деятельности дегустатора эти вкусовые качества приобретают характер оп-
ределенных значений на основе усвоения специальных знаний и развития органо-
лептического
опыта. Это в последнее время подтверждено изучением опыта дегу-
статоров масла в работах Л.Т. Шубиной в нашей лаборатории. В другой работе
(А.Н. Торновой) было показано, что образовавшиеся вкусовые представления вле-
кут за собой перестройку вкусовой чувствительности, сенсибилизируют вкус.
Аналогичная работа по изучению обонятельных представлений была проведена
в наших лабораториях А.В. Веденовым. Им показано, что в тех случаях, когда раз-
личение запаха становится необходимой задачей
деятельности, вполне возможно об-
разование устойчивых и ясных обонятельных представлений. Это образовавшееся в
специальной деятельности и в специальных условиях представление снижает пороги
обонятельных ощущений, т.е. повышает обонятельную чувствительность.
Любопытные данные были получены в нашей лаборатории З.М. Беркенблит
относительно условий и механизмов образования представлений о боли, интенсив-
ности и качестве самих болевых раздражений. В ее исследованиях была раскрыта
основа
тех явлений, которые в медицине связаны с анализом "внутренней картины
болезни".
Таким образом, не только в так называемых "высших" сенсорных системах, но
и в так называемых "низших" системах, как неправильно оцениваются вкусовая,
обонятельная, болевая чувствительность человека, образуются представления,
включенные в определенную деятельность. Характерно при этом, что вполне дока-
зано данными исследованиями не только существование единичных представлений,
но и общих представлений,
связанных с превращением предмета специальной дея-
тельности в объект мышления.
Во многих исследованиях советских ученых (Б.М. Теплова, А.Н. Леонтьева,
СЛ. Рубинштейна, А.Р. Лурия и др.) показана ведущая роль основных форм дея-
тельности (труда, учения, игры) в формировании психических процессов и свойств
личности.
Именно на основе этого принципа и необходимо дать самый общий психологи-
ческий анализ условий возникновения представлений, их динамики и взаимоотно-
шения с другими
психическими процессами.
В своем исследовании музыкальных способностей Б.М. Теплов конкретизирует
положение о роли деятельности в формировании представлений и определяет музы-
195
кальные представления, как "слуховые представления, возникающие в процессе му-
зыкальной деятельности и представляющие собой совершенно определенную пере-
работку слуховых впечатлений"64. Принципиально таким же образом следует под-
ходить к анализу любых форм представлений с точки зрения их жизненного содер-
жания и источников в деятельности, на основе которой они формируются.
Так, в своем исследовании генезиса представлений у ребенка З.М. Беркенблит
показала,
что не только единичные, но и общие представления образуются у ребен-
ка в процессе игрового действия. Именно игровое действие объединяет в одно це-
лое все сенсомоторные источники представлений, фиксирует и регулирует различ-
ные сенсомоторные элементы, входящие в состав представлений ребенка. В резуль-
тате игровой деятельности у ребенка преддошкольного возраста формируются не
только единичные представления о предметах деятельности, но и общее представ-
ление о самом процессе деятельности.
Весьма
показательны выводы из экспериментального исследования Г.Д. Луко-
ва, посвященного анализу развития детской речи в процессе игры. Г.Д. Луков пока-
зал, что, овладевая предметами деятельности, служащими для удовлетворения по-
требности, ребенок овладевает и своими отдельными действиями и деятельностью
в целом. Образование же представлений о деятельности позволяет переносить вы-
работанные в ней приемы в другие ситуации. Так формируется в самом процессе де-
ятельности известная готовность
к другим действиям, связанная с процессом фор-
мирования представлений ребенка о собственной деятельности, ее предмете и при-
емах. Так, деятельность, формируя представление, создает условие для ее осознания
ребенком, а это, в свою очередь, определяет возможность переноса "деятельности
в новые другие ситуации".
В работе Л.В. Занкова и Д.М. Маянц, изучавших процесс запоминания предме-
тов у слышащих и глухонемых дошкольников, убедительно показано, что для за-
поминания недостаточно
только намерения воспроизвести запоминаемые объек-
ты. Эти авторы свидетельствуют своими данными о том, что представления обра-
зуются у детей в том случае, если дети активно оперируют предметами в той или
иной деятельности. Это оперирование с предметами не есть лишь манипулирова-
ние, так как в этом процессе принимают участие процессы мышления. Данные
Л.В. Занкова и Д.М. Маянц свидетельствуют о том, что представления образуют-
ся в процессе деятельности ребенка, определяющей характер
и прочность пред-
ставлений.
Специально изучен вопрос о роли деятельности в развитии представлений в ис-
следовании П.И. Зинченко, посвященном проблеме непроизвольного запоминания.
Па основании большого экспериментального материала автор приходит к заключе-
нию, что непроизвольное запоминание и вообще образование представлений осу-
ществляется лишь по отношению к тому содержанию, которое является непосред-
ственно предметом деятельности. Однако, как подчеркивает П.И. Зинченко, делая
серьезный
шаг вперед в постановке вопроса, для запоминания еще недостаточно то-
го, чтобы его предмет был предметом деятельности. Основным условием для всяко-
го игрового, учебного или практического действия является требование активной
направленности этого действия на реализацию задания, выполнение которого явля-
ется внутренней необходимостью для человека. Так выдвигается наряду с самим
объективным процессом деятельности и второй момент - мотивация деятельности
как фактор образования и развития
представлений65.
В этих исследованиях, как мы видели, по-новому, генетически ставится вопрос
об условиях развития представлений. Мы поставили перед собой задачу не только
проверить эти общие положения, конкретизировав их в сферах учебной и трудовой
64 Теплов Б.М. Психология музыкальных способностей. С. 243.
65 См.: Зинченко П.И. Проблемы непроизвольного запоминания // Науч. зап. Харьк. пед. ин-та иностр. яз.
1940. Т. 1.
196
деятельности, но и вскрыть различные стороны зависимости представлений и дея-
тельности.
Речь идет именно о взаимозависимости, так как возникшие в процессе деятельно-
сти представления включаются во внутреннюю структуру данной деятельности, рас-
ширяют ее первоначальный характер и создают готовность к новой деятельности.
Надлежало также выяснить, какие именно элементы деятельности играют ту
или иную специфическую роль в образовании представлений,
т.е. как влияют на
этот процесс самый предмет деятельности, его средства и техника, процесс деятель-
ности и отношение личности к своей деятельности.
С этой целью были поставлены специальные опыты по изучению особенностей
процесса образования представлений в трудовой деятельности (опыты Е.В. Шоро-
ховой) и по изучению особенностей динамики представлений в процессе учения
(опыты М.Д. Александровой).
В опытах Е.В. Шороховой сравнивались особенности восприятия субъектом си-
туации
и находящихся в ней вещей (без указания на их назначения) до начала специ-
альной деятельности с особенностями восприятия той же ситуации, предмета и
средств деятельности, образующегося продукта деятельности, как они складывают-
ся в процессе деятельности.
Наконец, спустя известный срок, те же люди исследовались в отношении сохра-
нившихся у них представлений о ситуации, процессе и предмете деятельности, упо-
треблявшейся техники и продукте деятельности.
Эта часть исследования (предварительная)
была выполнена в психологической
лаборатории ЛГУ студентами-психологами, перед которыми была поставлена зада-
ча - построить цветной лабиринт для зоопсихологических опытов.
Вторая часть исследований была проведена в условиях производства, причем
испытуемыми были учащиеся ремесленного училища, выполнявшие свою обычную
производственную работу по программе. В опытах второй части исследования так-
же сравнивались изменения в характере отражения ситуации, предмета, средств и
продукта деятельности
при переходе от непосредственного восприятия к представ-
лению о них.
Не касаясь данных об особенностях самого процесса восприятия в условиях дан-
ных видов деятельности, укажу на главнейшие выводы из этих опытов в отношении
динамики представлений.
В первой части исследований Е.В. Шороховой (опыты с построением цветного
лабиринта для зоопсихологических опытов) исследование представлений проводи-
лось спустя 10-12 дней после основных экспериментов. Испытуемые не только сло-
весно
описывали по памяти то, что они делали в ранее проведенных опытах, но и за-
рисовывали отдельные элементы конструкции, использованные инструменты и вы-
полненную ими конструкцию. Опыты показали с достаточной очевидностью, что в
представлении сохраняются наиболее значимые для структуры лабиринта части
(объемные фигуры, треугольники, один из важнейших для этой структуры прямо-
угольник, определявший длину лабиринта, и т.д.).
Менее значимые для деятельности "элементы модели" - "предмета"
деятельно-
сти - выпадают, устраняются в представлениях. Аналогичные явления обнаружива-
ются и в отношении ранее воспринимавшихся и употреблявшихся инструментов.
Почти не воспроизводились ранее воспринимавшиеся, но не употреблявшиеся в де-
ятельности инструменты, но относительно прочно сохраняются представления об
инструментах, употреблявшихся ранее непосредственно в деятельности (81% от
всего их числа).
В представлениях закрепляются те формы вещей, которые в процессе деятель-
ности
непосредственно выполняли какую-то значимую функцию. Яснее всего в
представлении отражена последовательность самого процесса деятельности, самые
главные и общие черты продукта деятельности (план лабиринта, "вид с птичьего
полета").
197
Процесс деятельности, как показывают опыты, закрепляет качества, несущие
смысловые черты данной деятельности. Не сами по себе форма, величина, цвет ма-
териала и средств деятельности (различных вещей), а их значение для данной дея-
тельности и решение практической задачи определяют их сохранение в представле-
ниях, так как уже в этих опытах мы сталкиваемся с сочетанием образа и значения
как особенностей структуры представления.
Опыты Е.В. Шороховой
показали далее, что воздействие деятельности на стру-
ктуру представлений определяется отношением личности к данной деятельности.
По наблюдению и высказыванию самих испытуемых выявились три типа отноше-
ний: положительное, нейтральное и отрицательное. Процент выпадения ранее вос-
принимавшихся объектов явно находился в зависимости от типа отношений: при по-
ложительном отношении - всего 6%, при индифферентном отношении - 28%, при
отрицательном отношении - 56%. Е.В. Шорохова справедливо
считает, что отноше-
ние субъекта к деятельности играет не меньшую роль в формировании образа, чем
структура самой деятельности.
Вместе с тем при сравнении данных о восприятии объектов до включения их в
непосредственный процесс деятельности выяснилось, что деятельность закрепляет
в представлениях не только образ, но и смысловые функции элементов ситуации и
вещей и вместе с тем способствует выпадению, отрицанию признаков вещей, непо-
средственно в деятельности не выявлявшихся, хотя
в конечном продукте деятельно-
сти они играют известную роль.
Следовательно, для образования и сохранности представлений недостаточно
только активного оперирования с предметами или их частями, недостаточно, чтобы
предмет был лишь объектом деятельности. Для этого необходимо и известное "тор-
можение" самой деятельности, сочетание ее с наблюдением.
Общие выводы этой части работы были проверены в токарных мастерских од-
ного из ремесленных училищ Ленинграда при выполнении учащимися трех
произ-
водственных заданий: нарезать винт, обточить ручку, сделать гайку. Эти задания
были приблизительно сходны по своей трудности; требовались почти одни и те же
инструменты, изготовлявшиеся в одни и те же сроки.
Исследовались вновь те же изменения, которые имели место в непосредствен-
ном восприятии, в восприятии, уже включенном в трудовой акт, и спустя 10-12 дней -
представления о ситуации, предмете, инструментах, процессе и продукте деятельно-
сти. В этих производственных условиях
опыты Шороховой подтвердили общие вы-
воды исследования, но вместе с тем обнаружили ряд новых фактов. Так, например,
оказалось, что форма и величина первоначального материала (бруски металла)
почти не воспроизводятся, в то время как явственно сохраняются в памяти форма и
величина изготовляемой детали (продукта труда). Иначе говоря, в представлениях
отражается не просто физический объект той или иной формы и величины, но соз-
данная трудом из этого объекта вещь определенного значения.
Аналогичные
данные получаются и при анализе сохранившихся представлений
об инструментах, бывших ранее в наглядной ситуации и употреблявшихся в трудо-
вом акте.
Испытуемые представляли большую часть употреблявшихся инструментов
(62%) и почти не сохранили в памяти образы не употреблявшихся инструментов (ме-
нее 5%). Из сохранившихся в представлениях инструментов наиболее точно и адек-
ватно отражались те из них, которые были важнее всего в обработке детали (рез-
цы, сверла, напильники) и наиболее
активные части станка (задняя бабка, суппорт).
Еще более основательным оказывается в представлениях отбор элементов ра-
нее воспринимавшейся ситуации. Деятельность способствует этому отбору, сохра-
няя наиболее важное содержание, имевшее непосредственное значение для трудо-
вого акта. Адекватно сохраняются в представлении самые рабочие операции, при-
чем имевшие место в деятельности вспомогательные движения совершенно оттес-
няются на задний план.
198
Осознание значения вещи является конструктирующим началом в образовании
представления о реализации задания. Выявление этого факта ясно обнаруживает
взаимоотношение деятельности и знания в образовании представлений. Это взаимо-
отношение определяет собой правильное или неправильное выполнение задания
(брак), а на основе этого сохранение в представлениях правильных или ошибочных
выполнений заданий.
Если задания не корректируют деятельности, то активизирующая
роль деятель-
ности в образовании представлений о некоторых чертах продукта деятельности мо-
жет сыграть резко отрицательную роль. Так, например, в опытах Шороховой неко-
торые испытуемые, допускавшие брак в своей работе, сохраняли надолго зафикси-
рованный деятельностью ошибочный размер. При последующих действиях оказы-
валось возможным повторение брака, если это действие совершалось “по представ-
лению”, без деятельного изучения чертежа. Напротив, изучение чертежа под руко-
водством
мастера исправляло зафиксированные в представлениях ошибки и пере-
страивало деятельность. Руководство, сознательное воздействие педагогов на про-
цесс формирования и воспроизведения представлений обеспечивает адекватность
и точность обобщенного чувственного знания о предмете и процессе деятельности.
В этом педагогическом руководстве особую роль играет качество обучения теоре-
тическим знаниям, развивающим логичность мышления. На основе усвоения теоре-
тических знаний повышается качество
деятельности, осознание ее задачи, углубля-
ются чувственные знания о предметах, так как раскрываются их глубокие связи.
Это положение еще более ярко подтверждается М. Д. Александровой. По наше-
му заданию, ею было поставлено систематическое экспериментальное изучение
развития восприятий и представлений у учащихся VII―VIII классов средней школы
в процессе лабораторных занятий по курсу химии.
Учащимся класса было дано задание проделать титрование щелочи кислотой.
В учебном плане VII
класса еще не даются понятия о нейтрализации и титровании,
однако у учащихся есть некоторые знания о химических реакциях и о расчетах по
формулам.
Под руководством экспериментатора, являвшегося одновременно преподавате-
лем химии в этой школе, учащиеся самостоятельно проделывали операцию титро-
вания и в процессе деятельности приобретали знания о реакции нейтрализации.
При разном построении заданий в практических занятиях обнаруживалась одна
общая тенденция, выявлявшаяся, например,
при занятиях по реакции нейтрализа-
ции в том, что в представлениях более или менее адекватно отражалась самая реак-
ция нейтрализации во всем ее процессуальном своеобразии, в то время как титрова-
ние, посредством которого эта реакция производилась, сохранялось в представле-
нии значительно хуже, схематичнее, а в ряде случаев ошибочно.
Тем более, эта схематизация и редукция относятся к представлению о ситуации,
в которой производился опыт, о вспомогательных элементах опыта, их внешних
ка-
чествах и т. д.
Иначе говоря, устойчивость, целостность и полнота представлений имели мес-
то в отношении самого существенного смыслового содержания деятельности, пред-
метом которого было образование нового химического знания. Напротив, предста-
вления оказывались более неустойчивыми, схематичными, чем более они были свя-
заны с действиями и элементами ситуации, не имевшими прямого отношения к это-
му смысловому содержанию деятельности. На основании этих опытов видно, на-
сколько
неправомерно решать вопрос о фрагментарности или неустойчивости пред-
ставлений безотносительно к смысловому содержанию и задачам деятельности.
М. Д. Александрова особенно подчеркивает, что особую роль, способствующую
фиксации представления и его обобщенности, имеет обозначение словом.
При одной и той же деятельности в лабораторных условиях (например, сухая
перегонка дерева) у учащихся VI класса, не имевших знаний об этом явлении, пред-
ставления значительно беднее по чувственному содержанию,
более фрагментарны
199
и неустойчивы, нежели у учащихся VII класса, уже теоретически усвоивших эти
знания.
Таким образом, теоретические знания в форме усвоенных понятий не только
не ослабляют и не тормозят образование чувственных, единичных представлений,
но, напротив, являются главным условием их конкретности, целостности и устой-
чивости.
При этом в представлениях не отражаются отдельные детали процесса деятель-
ности, если они не входят в общую смысловую структуру
знания; изменения же,
происшедшие с предметами деятельности (изменение цвета в процессе реакции, по-
явление новых веществ), как существенные для этой структуры воспроизводятся в
представлениях во всех случаях.
Так мы возвращаемся вновь к поставленному ранее вопросу о роли деятельно-
сти в формировании представлений. Человеческая деятельность имеет свое объек-
тивное предметное содержание, составляющее ее действительный смысл. Эта дея-
тельность определяется теоретическими и практическими
задачами, которые, в
свою очередь, определяют ее направленность и систематичный характер действий.
Именно поэтому в представлениях отражаются не сами по себе любые и формаль-
ные элементы деятельности, но ее предметное содержание, а самые действия запе-
чатлеваются постольку, поскольку они реализуют задачи и цели деятельности.
Именно поэтому в самой структуре представления, формирующегося в деятель-
ности, развитие его обобщенности не устраняет, а способствует обогащению на-
глядности
образа, неразрывно связанного с объективным значением предмета.
Эти психологические факты ведут к вопросу о механизмах представлений. С од-
ной стороны, эти факты прямо подтверждают, что таким механизмом является за-
мыкание временных, рефлекторных связей на уровне первой сигнальной системы.
При этом ясно, что каждая следовая реакция входит в определенный динамический
стереотип. Отсюда наглядный, чувственно-образный характер представлений,
включенный в определенную структуру деятельности.
С другой стороны, эти фак-
ты подчеркивают важную роль связей второй сигнальной системы, обеспечиваю-
щей развитие обобщенности и произвольности чувственных знаний о предмете в
представлениях. В связи с этим становится очевидной исключительная роль языка,
особенно его основного словарного фонда в развитии единичных и общих предста-
влений в их ассоциациях.
Между этими двумя рядами фактов нет действительных расхождений. Напро-
тив, они свидетельствуют о единстве первой и второй сигнальных
систем в разви-
тии механизмов представлений как образов объективной действительности.
Павловское учение о единстве и взаимодействии первой и второй сигнальных
систем в высшей нервной деятельности человека создало бесконечно плодотвор-
ную естественно-научную основу для теории представлений.
На этих, далеко не исчерпывающих всего многообразия и полноты новых дан-
ных советской психологии по проблеме представлений можно убедиться в беско-
нечной плодотворности философских принципов
советской психологии - диалекти-
ко-материалистического понимания сознания. На основе гениальной ленинской
теории отражения советская психология в своих конкретных исследованиях дейст-
вительно раскрывает природу представлений как одного из важнейших моментов
перехода от ощущения к мысли в субъективном отображении человеком объектив-
ной действительности.
Эти исследования показывают, что, возникая из ощущений и восприятий, пред-
ставления человека являются обобщенным образом предметов
внешнего мира в их
пространственно-временных отношениях. Механизм этого обобщения заключается
в динамическом взаимодействии первой и второй сигнальных систем (с ведущей ге-
нетической ролью первой сигнальной системы).
Тем самым рушится до основания реакционная идеалистическая "знаковая" тео-
рия в учении о представлениях. Новая, подлинно научная, диалектико-материали-
200
стическая теория представлений занимает видное место в системе советской психо-
логической науки.
Предстоит еще исследовать, как изменяются представления при переходе от
процесса запоминания к процессу воспроизведения, в чем заключаются особенности
протекания представлений в процессе узнавания. Иначе говоря, предстоит исследо-
вать динамику представлений в процессах памяти, в ее зависимости от различных
соотношений ассоциативных связей в практической
деятельности человека. Важ-
ные вопросы теории представлений должны быть разрешены при исследовании
процессов воображения в различных формах теоретической и практической дея-
тельности. Наконец, вполне подготовлен для конкретного исследования вопрос о
взаимоотношении общих представлений и понятий в мыслительной деятельности,
особенно в период формирования мышления ребенка в процессе обучения.
Для решения этих важных вопросов советская психологическая наука обладает
всеми необходимыми
средствами. Она опирается на ленинскую теорию отражения,
конкретизируя ее в своей разработке учения о представлениях, их динамике и ассо-
циациях. Незыблемый естественно-исторический фундамент для решения этих воп-
росов дало советской психологической науке учение И.П. Павлова о высшей нерв-
ной деятельности.
201
СЕНСОРНОЕ
РАЗВИТИЕ
И РЕЧЬ
202 пустая
203
К ЛЕЧЕНИЮ ГЛУХОТЫ, НЕМОТЫ
И ЛОГОНЕВРОЗОВ
ПОСТКОММОЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА
В лечении посткоммоциональных слухоречевых наслоений советской невропа-
тологией достигнуты серьезные успехи. Вместе с тем практика лечения коммоцио-
нально-контузионных ран больных показывает относительное разнообразие тера-
певтических результатов. Например, при применении "вооруженной" психотерапии
типа Бабинского (так удачно охарактеризовал этот метод проф. С.Н. Кипшидзе)
в
ряде случаев отмечается полное восстановление слуха и речи, но в ряде случаев -
глухота, устраненная лечением, сменяется тугоухостью, а немота - афонией или ло-
гоневрозом. Нарушения бинаурального эффекта, речевого слуха, динамических ка-
честв речи обычно сохраняются и после острого вмешательства типа суггестивной
электротерапии.
Такого рода факты заставляют искать новые лечебные приемы, дополнитель-
но к уже имеющимся, для того чтобы обеспечить полное и последовательное устра-
нение
всех основных посткоммоциональных наслоений. В частности, такие приемы
необходимы для "доделки" лечения тех фаз патологического процесса, которые
имеют место после общего устранения глухоты, глухонемоты и немоты посткоммо-
ционного происхождения.
Разработка новых терапевтических приемов неразрывно связана с поисками пу-
тей дифференциальной диагностики слухоречевых нарушений.
РАССТРОЙСТВА РЕЧЕСЛУХОВОГО УЗНАВАНИЯ
И УСТАНОВКИ ПРИ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ГЛУХОТЕ
И ИХ ЛЕЧЕНИЕ
Функциональная
глухота неоднородна не только по степени, но и по своим ме-
ханизмам. Наше внимание привлекла группа ранбольных (с диагнозом "функцио-
нальная глухота") с некоторым минимальным остаточным восприятием шумов и
громких тонов. Первоначально бросалось в глаза то обстоятельство, что такие
больные практически не пользуются этим преимуществом (сравнительно с полной
глухотой) и в поведении ничем не отличаются от больных с полной глухотой.
Исследование такой группы позволило нам выделить особую
разновидность
функциональной глухоты, которая заключается в нарушении фонематического или
речевого слуха, при частичном сохранении общего "физикального" слуха. Именно
отсутствие актуального речевого слуха объясняет тот факт, почему такого рода
больные практически не пользуются своим остаточным общим слухом и в поведе-
нии полностью сходны со всеми другими больными с посткоммоционной глухотой.
Выделение этой разновидности функциональной глухоты заставляет обратить
особое внимание на
расстройства речевого слуха и связанных с ними явлений
(речеслухового узнавания и установки) при посткоммоциональных наслоениях.
Известно из психофизиологии органов чувств, что у человека в процессе исто-
рического развития его речи наибольшей дифференцировки достигли слуховые
ощущения в различении звуковых волн, характеризующих звуки речи. Этот наибо-
лее важный для человека фонематический (речевой) слух представляет собой наи-
более позднюю и наиболее сложную форму слуховой чувствительности.
Лишь при
204
условии знания фонематического строя данного языка, возможна слуховая диффе-
ренцировка малых фонематических разностей.
Естественно поэтому, что при мозговых травмах (коммоционного типа) раньше
всего и тяжелее всего страдает эта наиболее поздняя и сложная форма человеческо-
го слуха. Улавливание малых фонематических разностей представляет собой слож-
ную мозговую задачу для слухового прибора, ослабленного механическим ударом,
звуковым и вибрационным
шоком.
В 28 случаях из 34, обследованных нами, мы при первичном осмотре обнаружи-
ли ориентировочную реакцию на громкие звуки (звон, крик, стук), причем в ряде
случаев там, где больные жаловались на полную глухоту. Больные, действительно,
не преувеличивали своей глухоты, так как сохраняющаяся у них ориентировочная
реакция на звуки практически бесполезна и не дает им возможности воспринимать
жизненно важные для них звуки речи.
В отдельных случаях больные даже "слышат разговор", сознавая,
что это звуки
"речи", а не что-либо другое; однако они оказываются беспомощными перед звуко-
вым потоком речи, расчленить который они не в состоянии. Выделить из этого об-
щего звукового потока фразы, слова, слоги оказывается невозможным прежде все-
го потому, что эти больные не воспринимают разницы между созвучными звуками
речи. Такие малые фонематические разности, как, например: а-я, у-ю, о-ё, и-ы,
е-э, б-п, д-т, г-к, з-с, в-ф, с-ш, с-ц, ц-ч, ш-щ, г-х - воспринимаются больными как
повторение
одной и той же фонемы (например, а-а, я-я, вместо а-я, п-п или б-б,
вместо б-п и т.д.).
По этой же причине больные не могут понять огромного множества слов с фо-
нематически сходным составом (например, шасси воспринимается как саси или ша-
ши, что искажает смысл слова; вафли слышатся как вавли или фафли, т.е. обес-
смысливаются и т.д.).
Изученные нами 28 ранбольных с такого типа посткоммоционной глухотой по-
зволяют утверждать возможность существования своеобразной словесной глухоты
при
относительной (остаточной) сохранности некоторого общего (физикального)
слуха. В чем же заключается это явление речевой глухоты (функционального про-
исхождения)? Исследование показывает, что имеется глубокий разрыв связей меж-
ду обозначением звуков речи как фонем и собственно физикальным их восприяти-
ем (как звуков вообще). У больных сохранены: знание фонематического строя дан-
ного языка, с одной стороны, и элементарная различительная способность - с дру-
гой. Однако воспринимаемые
звуки не соотносятся с этим фонематическим строем
языка и поэтому не различаются фонематически, т.е. как обозначаемые звуки речи.
Так, больной А.К. мог различить звуки о и у как разные по длительности и ка-
честву (первый воспринимался как короткий удар, второй - как плавный, долгий,
глухой звук), но в этих звуках он не узнавал фонем о и у; звуки эти в его сознании
никак не соотносились с фонематическими значениями. Аналогичные явления от-
мечены у всех остальных больных этой группы (для
всех без исключения фонем).
Мы можем полагать, что такая форма функциональной глухоты представляет
собой не общее нарушение слуха (восприимчивости к звукам вообще), но специаль-
ное расстройство речеслухового узнавания и установки на слушание. Типичными
примерами такого рода расстройства могут служить истории болезни ранбольных
К. и Б. (функциональная глухота). Больной К. получил коммоционно-контузион-
ную травму в открытом море. При разрыве авиабомбы был подброшен волной и на
короткое
время потерял сознание. Больной поступил в ЭГ с жалобами на полную
глухоту и боли в левом ухе. Консультация отиатра: барабанная перепонка справа и
слева перфорирована в нижнем квадранте. Гной без пульсации. Слух на оба уха со-
хранен. Функциональная глухота. Наш первичный осмотр: сохранено различение
звуков по длительности и качеству. Очень громко выкрикиваемые звуки о и у не со-
знаются как фонемы, но тем не менее различаются больным как некие звуки вооб-
ще. Основываясь на этих сохранившихся
элементах слухового распознания, мы на-
205
чали свое лечение посредством восстановления ренеслухового узнавания. Воспри-
нимаемые больным звуки по нашей письменной инструкции обозначались как фо-
немы, сигнифицировались ("короткий удар - это звук о в речи, а то, что вы воспри-
нимаете как глухой, плавный звук - это у; так в последующем и обозначайте"). Пос-
ле того, как звуки были сигнифицированы, их последующее воспроизведение (узна-
вание) было безошибочным. Особенно важно подчеркнуть, что
и новые фонемы
после таких упражнений дифференцировать значительно легче.
Обозначение звуков, соотношение их с фонематическим рядом повышает слу-
ховую восприимчивость, как бы сенсибилизирует ослабленный общий слух больно-
го. Дальнейшее лечение соответствовало стадиям восстановления фонематическо-
го слуха (см. ниже "ступени" фонемотерапии). Спустя 11 занятий больной различал
шепотную речь на дистанции 2 метра, обычную речь - до 8 метров.
Еще более типичным примером является больной
Б., который с 27/П (когда он
был засыпан землей при разрыве снаряда) до 3/VTH (когда он поступил к нам на ле-
чение) страдал глухонемотой и находился на излечении в ряде эвакогоспиталей.
Дважды примененная суггестивная электротерапия положительных результатов не
дала. Консультация отиатра: изменение барабанной перепонки справа и слева;
функциональная глухота и мутизм. Данные нашего первичного осмотра: полностью
отсутствует различение сходных фонем, тяжелое расстройство речевого слуха.
Так,
больной слышал вместо б - п, вместо б - и, иу вместо ю, иа вместо я, с вместо з и
т.д. Слово Зося воспринималось либо как Сося, либо как Зозя; сазан слышался как
сосан, зазан, засан; слово кегли воспринималось как кекли и т.д.
Как видим, для больного было невозможно одновременное различение фонема-
тически сходных звуков. В течение девяти дней было проведено множество упраж-
нений по дифференцировке созвучных фонем в простых слогах, словах и фразах, за-
тем по принципу дистант-упражнений
(до 10 м), которые достигли успеха: речевой
и дистантный слух на оба уха был восстановлен до пределов, близких к норме.
На этих примерах видно своеобразие фонематического расстройства слуха и не-
обходимость специальной фонемотерапии, т.е. лечения расстройств слуха речью и
воспитания у больного коррекции своего слуха фонематическим строем. Фонемоте-
рапия представляет собой ряд ступеней фонематических упражнений - соответст-
венно фазам процесса восстановления:
1. Упражнения на различение
простых гласных по высоте, тембру, длительно-
сти и громкости звучания (о, а, у, и, е).
2. Упражнения по различению сложных "йотированных" гласных (я, ё, э, й, ю),
которые, как правило, больными воспринимаются не как новые особые фонемы,
а как гласный слог с обязательным участием "и". Так, больные слышат иу - вместо
ю, иа вместо я, ио вместо ё и т.д. Дифференцировка этих сложных гласных требует
особо тонкой и длительной работы и может служить хорошей пробой для отграни-
чения фонематических
расстройств от иных расстройств слуха и особенно для рас-
познавания симуляций. Насколько эта вторая ступень трудна, показывают ошибки
(в %) при различении созвучной пары: яа - 45%; ая - 66%; оё - 53%; ёо - 71%; еэ -
52%; эе - 100%; иы - 70%; ыи - 55%; ий - 100%; ую - 58%; юу - 69%. После фонема-
тической дифференцировки с подобными парами и различения этих фонем в целых
словах соответствующего состава (аля, яма, утюг, юсуп, водоем, были и т.д.) слухо-
вой образ этих сложных гласных воспринимается
даже на расстоянии 10-12 м.
3. Упражнения на дифференцировку сходных согласных фонем происходило по
группам: звонких, глухих, шипящих. В результате упражнений первоначально вос-
станавливаются звонкие, затем глухие и шипящие. Специальной работе подверга-
ются фонематические пары бп, дт, вф, тк, зс, сш, цч, гх, мн, рл, шщ, жш (и сочета-
ние в обратном порядке). Наибольших усилий требуют сочетания, где звонкие сог-
ласные следуют за глухими (например, пб, тд, сз) или где глухие сочетаются
с ши-
пящими (например, сш, сц), или шипящие с шипящими (шщ, чц, цщ). Аналогичные
упражнения затем производятся на усложненном материале - целых словах соот-
206
ветствующего состава (например, Фивы, вафли, цистерна, Сицилия, Чацкий, шас-
си, сезон, туда, доты, щипцы и т.д.).
Первоначально эти упражнения проводятся на дистанции до 1 м, затем рассто-
яние постепенно увеличивается до 7-8 м (при громкой речи) и до 2 м (при шепот-
ной речи).
Во всех случаях фонемотерапия дала положительный результат при сроках от
10 до 20 дней лечения. Такие результаты достигались посредством сочетания фоне-
мотерапии с
рядом вспомогательных приемов. Наблюдения показали, что при глу-
хоте в некоторых случаях имеет место либо афония, либо чрезмерно громкая речь.
Такое нарушение фонических качеств речи объясняется тем, что больные, не слы-
ша собственной речи, первоначально (по восстановлении) отучаются регулировать
ее громкость и необходимо специальное воспитание установки на доведение своей
речи до собственного слуха.
Поэтому с фонемотерапией мы сочетали упражнение на произвольное усиле-
ние и ослабление
громкости голоса (от шепота до крика) с целью "замкнуть" связь
слуха больного с его собственной речью. Такие упражнения в имевшихся у нас трех
случаях тяжелой афонии дали быстрое и полное восстановление спустя несколько
дней. Таким же образом быстро удавалось снижать громкость голоса там, где име-
лась преувеличенная громкость. Эти фонические упражнения проводились в систе-
ме фонемотерапии и обычно связывались с упражнениями по восстановлению уста-
новок на слушание. Наши наблюдения
показали, что, когда у больных уже были
восстановлены механизмы слухового узнавания, они не могли тем не менее ими
пользоваться произвольно в любых обстоятельствах. Так, врача ("источник выздо-
ровления") больной слышал хорошо, однако в общении с другими он слышал зна-
чительно хуже, что объяснялось нарушением установки на слуховое действие (слу-
шание, прислушивание) в любых условиях. Для восстановления такой универсаль-
ной слуховой установки создавались специальные условия и больным
поручалось:
контролировать громкое чтение (при алексии), устную речь (при дизартрии и лого-
неврозах), что способствовало восстановлению.
ЛЕЧЕНИЕ РАССТРОЙСТВ РЕЧЕВОГО РИТМА
И РЕЧЕВОГО ДЕЙСТВИЯ
ПРИ ПОСТКОММОЦИОННОЙ НЕМОТЕ И ЛОГОНЕВРОЗАХ
Так же, как посткоммоционная глухота, качественно разнородна и посткоммо-
ционная немота. Наблюдения показали наличие некоторых форм посткоммоцион-
ной немоты, психологический механизм которых своеобразен и не устраняется
электротоническим действием
и внушением, в этих случаях применяемых. Одна из
таких форм заключается в глубоком нарушении речевого ритма и речевого дейст-
вия при полной сохранности внутренней речи и иных речевых функций (письменной
речи, понимания речи, чтения); другая - в частичном нарушении связей внутренней
и устной речи1, в частичном системном изменении речевых функций и вследствие
этого выключения устной речи. В отличие от первой, чисто функциональной немо-
ты, вторая форма содержит в себе также и некоторые
органические, афатически-
подобные элементы и может быть обозначена как немота "органоидная".
К нам на лечение поступило (за два месяца) четыре ранбольных с тяжелой мно-
гомесячной немотой, которую не удавалось снять ни одним из практических мето-
дов. Срок нашего лечения продолжался от 3 до 14 дней, и лечение во всех случаях
было успешным. При первичном осмотре был обнаружен ряд явлений, именно:
1) дыхательная аритмия вследствие расстройств вегетативной нервной системы,
1 См. "О
психокортикальном восстановлении при черепно-мозговых травмах" ("В помощь медработни-
кам эвакогоспиталей", 1942, № 4—5), где изложена методика лечения афазии и аграфии.
207
2) частичная апраксия губ и языка, очевидно в связи с расстройствами афферента-
ции речедвигательного аппарата, 3) нарушения артикуляционной памяти, 4) амне-
зия речевых действий, 5) внеречевые психические изменения (чрезмерная аффек-
тивная лабильность, слабость волевого усилия, нарушение произвольного внимания
и координационных механизмов, нарушение коммуникативных свойств характера).
Сходную картину обнаруживают посткоммоционные логоневрозы, которые
мы
лечили общими (с посткоммоционной немотой) приемами, что оправдало себя в
отношении 12 ранбольных, прошедших курс нашего лечения.
Методика лечения состоит из ряда приемов, последовательно сменяющих друг
друга, в соответствии с фазами патологического процесса и восстановления:
1. Восстановление дыхательного ритма посредством специальных упражнений,
сходных с применяемыми в логопедии. Эта задача была необходима вследствие
того, что у больных наблюдалась трех-двухтактность отдельного выдоха
и вдоха.
Упражнения преследовали задачу восстановления однотактности выдоха и вдоха
посредством приема. После нормализации дыхательного ритма этим приемом,
больным предлагалось таким же приемом пробовать произнести простую гласную
букву по схеме: о, а, у, и, е, где первая половина обозначает вдох, вторая - выдох.
2. Восстановление действий языка и губ посредством упражнений на производст-
во сложных движений: изображения свиста, потягивания папиросы, щелканья язы-
ком и т.д., затем
- на координацию движений языка и губ с дыхательным ритмом.
3. Восстановление моторно-речевой памяти логопедическими приемами.
На основе этих предварительных приемов мы переходили к самой основной и
наиболее сложной работе: восстановлению речевых действий. Так же, как больной,
выздоравливающий после глухоты отучился пользоваться своим слухом, так же и
больной, выздоравливающий после немоты и уже произносящий звуки речи, не мо-
жет еще построить из них речь. Больные запинаются в каждой
фонеме, не умеют
правильно расчленить трудные слова на слоги, не умеют владеть не только отдель-
ным слогом, но и целым рядом фонем. Среди фонем оказываются наиболее труд-
ными глухие и шипящие согласные и особенно сложные йотированные гласные.
Так я произносится как иа, ю- как иу, ё - ио. Тем более невозможно для таких боль-
ных построение связной речи без посредства письма и жестикуляции.
4. Восстановление моторно-речевого образа сложных гласных и согласных фо-
немотерапией.
5.
Образование способности слогового расчленения речи и правильной акцен-
тации.
6. Восстановление установки на сообщение и ситуационную обращенность речи2.
В этих целях применялся прием коррекции дефектов речи после немоты и при
логоневрозах посредством "слухового фильтра". Больным с дефектами речи пред-
лагалось сообщать наши фонематические задания больным с ослабленным слухом,
весьма требовательным к чистоте и звучности речи. С этой же целью применялось
громкое чтение, устный пересказ
различным лицам на наших занятиях, которые по
необходимости были коллективными.
Это организованное в лечебных целях общение и взаимокоррекция больных иг-
рали весьма существенную психотерапевтическую роль.
Эти приемы, однако, оказались недостаточными при лечении "органоидной"
немоты, где психопатологическое и рентгенологическое исследования делают воз-
можным предполагать наличие легкой органической травмы теменно-затылочной
области. В этой случае (больной Ц.) нам пришлось первоначально
восстановить
внутреннюю и письменную речь (граффонемы и гласный состав внутренней речи),
а затем уже устную речь по вышеописанной методике. Спустя 12-14 дней речь боль-
ного была полностью восстановлена.
2 Вопросу о расстройствах установки и их лечении посвящено наше сообщение на октябрьской сессии
Академии наук Грузинской ССР в 1942 г.
208
О ПРИМЕНЕНИИ ТРУДОТЕРАПИИ
Слухоречевые нарушения при коммоциях обычно связаны с рядом других пси-
хологических явлений: повышенная аффективная лабильность, нарушения волево-
го усилия, произвольного внимания, координационных механизмов, коммуникатив-
ных свойств характера. Лечение речи и слуха требует общей нормализации лично-
сти и устранения этих психопатологических явлений. С этой целью при имевшихся
технических условиях мы применяли трудотерапию,
весьма эффективную в систе-
ме коллективной психотерапии.
Использование ручного труда (столярного, слесарного) приобретает лечебное
значение при условии, если сначала и до конца действие больного будет носить тру-
довой, т.е. сознательный, направленный, произвольный (волевой) и творческий ха-
рактер (с конструктивными элементами).
При таком применении трудотерапия способствует весьма эффективному вос-
становлению волевых и координационных механизмов (в частности произвольного,
концентрированного
и распределенного внимания), нормализует психомоторную,
эмоциональную сферу, способствует овладению больным своим поведением, вос-
станавливает общую работоспособность больного.
Поскольку трудотерапия сочетается с коллективной психотерапией, она содей-
ствует также устранению тех патологических изменений характера личности, кото-
рые выявляются в нарушении коммуникативных свойств характера.
Общим для разнообразных посткоммоционных слухоречевых расстройств яв-
ляется комплекс сложных
речевых нарушений: а) речевого слуха и речеслухового
узнавания (элементы которого отмечены нами не только при функциональной глу-
хоте, но даже и при логоневрозах), б) речевого действия (элементы которого отме-
чаются, напротив, не только у бывших немых, афоников и логоневротиков, но и
больных с восстановившимся слухом после функциональной глухоты)3, в) речевой
установки (установки на слушание чужой речи у глухих, установки на доведение
своей речи до слушателя у афоников, установки на
сообщение у немых и логонев-
ротиков).
Таким образом, слуховое расстройство функционально определено в этих слу-
чаях общим нарушением речевой функции, как средства общения. Нарушения рече-
вых способов общения и коммуникативных свойств характера имеет общий патоге-
нез. В этом заключается одно из главных отличий функциональных расстройств ре-
чи от органических, неизбежно являющихся расстройствами системно-гностиче-
ских функций речи4.
3 У нас имелись два случая скрытого логоневроза,
проявившегося спустя некоторое время после устра-
нения глухоты.
4 Сравнительной психопатологии речевых расстройств был посвящен наш доклад на секции невропато-
логов и психиатров 27 сентября 1942 г.
209
О ПРИМЕНЕНИИ ПСИХОФИЗИОЛОГИИ
В КОМПЛЕКСНОЙ ДИАГНОСТИКЕ
ПОСТКОММОЦИОННО-КОНТУЗИОННЫХ
СОСТОЯНИЙ1
Известно, что в сборную группу "контуженных" больных входят разнородные и
отличные по своей клинической картине посткоммоционно-контузионные и реак-
тивные состояния. Разграничения этих состояний имеют первостепенное значение
для госпитальной (психоневрологической) практики, причем особенно важно учи-
тывать взаимопереплетения органических и функциональных
механизмов при за-
крытых травмах головного мозга. Это взаимопереплетение разных механизмов
есть следствие сложной фронтовой действительности, могущей вызвать как органи-
ческие, функциональные, так и смешанные заболевания нервной системы. Именно
это делает дифференциальную диагностику посткоммоционно-контузионных со-
стояний весьма серьезным и трудным делом. Между тем от ее своевременности и ус-
пешности зависит терапия этих состояний, а следовательно, продолжительность и
эффективность
лечения, восстановление здоровья, боеспособности и трудоспособ-
ности контуженных больных.
Госпитальный опыт и, особенно, анализ диагностических ошибок показывают,
что нередко реактивные, функциональные состояния принимаются вследствие
внешнего сходства в некоторых психопатологических симптомах за органические
заболевания и, напротив, контузионно-коммоционные состояния с некоторым свое-
образным кругом психопатологических симптомов (не только лобных, но и других
синдромов) трактуются
как случаи функциональных заболеваний нервной системы.
Подобные диагностические ошибки в госпитальной практике чреваты последстви-
ями неправильной лечебной тактики в отношении этих различных состояний. Так,
например, одномоментное лечение посткоммоционных расстройств речи по методу
Бабинского может дать отрицательный результат, доставив дополнительный шок
органоструктурно пораженному мозгу (в этих случаях требуется восстановление
корковой деятельности методами лечебной педагогики), и,
напротив, ошибочное
применение таких методов в случаях истерического мутизма может повлечь за со-
бой дополнительную фиксацию патологической установки и т.д.
Как известно, последствия контузии и коммоции мозга, равно как и реактивные
состояния, выступают в виде многообразных психовегетативных, психомоторных,
психосенсорных и интеллектуальных нарушений. Без помощи психопатологии ра-
зобраться в качественных различиях между этими расстройствами у посткоммоци-
онных и реактивных больных
представляется очень трудным, а в отдельных случа-
ях даже невозможным.
Разнообразные картины патологии высшей нервной деятельности, изменения
соотношений в деятельности мозгового ствола и больших полушарий коры и под-
корковых механизмов, наконец, между первой и второй сигнальными системами в
самой коре требуют тщательного патофизиологического исследования в целях
дифференциальной диагностики этих состояний. Применение патофизиологиче-
ских и психопатологических методов в целях клинической
диагностики тем более
необходимо, что часто при остаточных явлениях контузии и коммоции мозга невро-
логическая симптоматика является скудной, а те или иные отдельные неврологиче-
1 Работа написана совместно с доктором медицинских наук Г.А. Бахтадзе и канд. медицинских наук
Т.И. Глонти.
210
ские знаки получают свое системное значение при топических указаниях со сторо-
ны патофизиологии и психопатологии.
Именно с этой целью мы приняли в качестве руководящего принципа работы
в нашем специализированном эвакогоспитале комплексную диагностику (клинико-
неврологическую, психопатологическую, патофизиологическую, психиатриче-
скую), имеющийся опыт которой представляется значительным. Нижеприводимый
анализ некоторых, типичных по своей сложности,
историй болезни свидетельству-
ет о роли комплексной диагностики в решении актуальных вопросов госпитальной
практики.
Больной Ов-н А.Б., 1923 г. рождения, поступил в эвакогоспиталь 4 января
1943 г. (история болезни № 2941).
12 декабря 1942 г. был контужен при разрыве снаряда, потерял сознание, на
сколько времени - точно не знает. На первом этапе эвакуации отмечены мелкие
кровоизлияния на дне обоих глаз и складчатые, множественные отслоения сетчат-
ки. Тогда же отмечена слепота
на оба глаза, отсутствие движения глазных яблок,
жгучие боли в области затылка. При поступлении в наш эвакогоспиталь больной
жаловался на слепоту, неподвижность глаз, головные боли особенно в области за-
тылка. До контузии был здоров, венерические болезни отрицает, наследственность
не отягощена. Неврологическое состояние: зрачки с живыми реакциями на свет, от-
сутствие активных движений глазных яблок во все стороны и резкое понижение
зрения - лишь отличает свет от темноты. Рефлекторные
движения глаз сохранены.
Симметричное положение глаз. Незначительная слабость нижней ветви правого
лицевого нерва. Язык слегка отклоняется влево. Ахиллов рефлекс выше слева.
Брюшные рефлексы несколько снижены справа. Справа симптом Россолимо; слева
симптом Россолимо непостоянен. Наружный осмотр головы и рентгенограмма че-
репа каких-либо следов непосредственной травмы черепа не обнаружили. Отмечен-
ные на первых этапах эвакуации анестезия туловища и отсутствие глоточного реф-
лекса
при сохранности зрачковых реакций и рефлекторных движений глаз застави-
ли предположить функциональный характер глазодвигательных расстройств, воз-
можно и слепоты, наслоившихся на безусловно органическое заболевание головно-
го мозга. Была проведена психотерапия ио методу Бакинского, в результате кото-
рой движение глазных яблок полностью восстановилось, несколько улучшилось и
зрение. Но больной жаловался на то, что он все видит, как в сумерках.
Ввиду того, что понижение зрения оставалось
стойким и повторная физиотера-
пия улучшения не давала, больной был направлен на психологическое обследование
и восстановительную обработку к одному из нас (Б .Г. Ананьеву). Первичное обсле-
дование обнаружило: тяжелое нарушение зрительного восприятия, проявляющееся
даже под самым максимальным углом зрения. Отмечалась зрительная агнозия,
в связи с которой больной не узнавал как изображения предметов, так и самые
предметы (имевшее место частичное узнавание носило категориальный характер
и
было связано с акустическими и осязательными добавочными подкреплениями).
Одновременно оказалось характерное корковое нарушение цветоразличения.
Больной воспринимал некоторые цвета лишь при максимальном коэффициенте от-
ражения и под максимальным углом зрения. Красный цвет в этих условиях воспри-
нимался четко, оранжевый и желтый - менее дифференцированно, дифференци-
ровка зеленого цвета удавалась путем научения. Больной ни разу не воспринимал
зеленый цвет, как красный, но в ряде
случаев воспринимал его, как темный или се-
рый. Что касается голубого, синего и фиолетового цветов, то больной не различал
их вовсе, даже при научении, воспринимая их (особенно синий), как черный цвет.
Восприятие глубины было нарушено полностью, восприятие перспективы и релье-
фа было невозможно. При таком глубоком расстройстве зрительного восприятия
естественно было ожидать расстройства чтения. При сохранности мышления, уст-
ной и письменной речи (последняя под осязательно-моторным
контролем), чтение и
списывание первоначально были полностью нарушены и восстановились с боль-
211
шим трудом. После предварительной тренировки больной начал различать круп-
ные буквы, заполнявшие субъективно все поле зрения больного. Чтение целых слов
было невозможно, так как больной с большим трудом охватывал единым взором
отдельную букву. При восприятии букв обнаруживались закономерные стойкие оп-
тические ошибки, сходные по внешней форме с теми, которые описаны Б.Г. Анань-
евым при вербальной алексии и аграфии.
Спустя десять дней после начала
восстановительной работы стало возможно
чтение не только букв, но и целых слов, но с теми же закономерными оптическими
ошибками, что приводило к обессмысливанию воспринимаемого текста. Долгое
время больной не воспринимал пунктуации и поэтому допускал механическое, а не
логическое чтение, приводившее к непониманию читаемого, к сильному зрительно-
му напряжению и умственному утомлению. Особенно ясно сказывались оптические
нарушения речи при списывании (в остальных операциях письма они полностью
от-
сутствовали), затрудненном вследствие нарушения у больного определенного зри-
тельного внимания. Вследствие этих ошибок больной не понимал списанного и спи-
сываемого, предпочитая писать под диктовку или писать произвольно с закрытыми
глазами.
С целью уточнения локализации этих сложных оптических расстройств, боль-
ной был направлен на электроэнцефалографическое исследование. Согласно за-
ключению академика Бериташвили, биоэлектрическая деятельность теменной,
центральной и
лобной областей совершенно нормальна. Патологические явления
обнаружились лишь в зрительной зоне. В затылочной области нет соответствия в
альфа-волнах между симметричными участками. На левой стороне альфа-волны
носят неровный характер, а на правой стороне они большей частью расщеплены,
что и обнаруживает их несоответствие. В area striata очень неправильные волны, ча-
сто гамма-волны на левой стороне, что указывает на понижение возбудимости в
этой корковой области.
Резюме. При несомненных
органических признаках поражения головного моз-
га (незначительная слабость подъязычного нерва, асимметрия сухожильных и нож-
ных рефлексов, симптом Россолимо) у больного одновременно имелись симптомы,
которые могли быть расценены как исключительно функциональные. К таким сим-
птомам, прежде всего, относилась полная неподвижность глазных яблок, что нель-
зя было объяснить ни поражением периферического, ни поражением центрального
глазодвигательного аппаратов, что и подтвердилось одномоментным
восстановле-
нием активных движений глаз под влиянием электрошоковой терапии. Относитель-
но происхождения слепоты нельзя было сразу прийти к определенному заключе-
нию. Конечно, имея в виду расстройство движения глаз функционального характе-
ра, легче всего было считать слепоту тоже функционального (исторического) про-
исхождения. Против этого говорило указание этапной документации об имеющем-
ся у больного отклонении сетчатки обоих глаз с кровоизлиянием. Однако полная
сохранность
зрачковых реакций не соответствовала такому заключению, что и под-
твердилось детальным исследованием глазного дна специалистом, не обнаружив-
шим никаких следов повреждения сетчатой оболочки. После этого предполагалось,
что слепота тоже функционального происхождения, но исключить полностью непо-
средственное участие зрительных нервов было невозможно. Соответствующее пси-
хотерапевтическое вмешательство восстановило зрение лишь частично и повтор-
ное воздействие улучшения не давало. Последующее
психопатологическое обследо-
вание обнаружило не только понижение остроты зрения, но целый синдром зри-
тельных нарушений центрального происхождения, о чем говорилось выше. Элект-
роэнцефалографические данные, произведенные в дальнейшем, также свидетель-
ствовали о центральном происхождении расстройства зрения. Наиболее существен-
ным в данном случае является то своеобразное расстройство чтения (литеральная
алексия), которое феноменологически схоже с описанным одним из нас
(Б.Г. Ананьевым)
при моторной афазии и которое, насколько нам известно, не опи-
212
сано при алексии затылочного происхождения, а именно - нарушение дифференци-
ровки пространственных отношений букв и их формы по определенной закономер-
ности. Анализ этих закономерностей при литеральной алексии составит предмет
специальной работы.
Больной К-ев Д.Г., 1915 г. рождения, поступил в наш эвакогоспиталь с диагно-
зом "функциональная глухонемота" (история болезни № 3147). Больной контужен
второй раз 5 декабря 1942 г. При разрыве противотанковой
мины потерял сознание
часов на 10, одновременно получил множественные осколочные ранения мягких
тканей левой половины лица и левой кисти. После контузии слух и речь отсутство-
вали полностью. После проведенной психотерапии слух восстановился на левое ухо,
речь восстановилась, но афоническая. Больной жаловался на отсутствие, затем по-
нижение слуха, афонию, головную боль в затылочно-теменной области, шум в ушах,
плохой сон. При психопатологическом обследовании выяснилось, что у больного
временами
наступает резь в глазах, чтение после второй контузии стало невозмож-
ным из-за того, что сливаются не только буквы, но и строки в тексте, письмо удает-
ся автоматическим способом лучше, так как зрительный контроль тормозит процесс
письма. Следует отметить, что об этих болезненных явлениях больной рассказывал
неохотно, явно не придавая им серьезного внимания. В то же время он настойчиво
обращал наше внимание на глухоту и отсутствие голоса, считая это главным своим
заболеванием. Судя по
этапной документации, где даже общая диагностика ориенти-
ровалась на эти жалобы и, в свою очередь, способствовала их фиксации, т.е. образо-
ванию функциональных наслоений, на первый план выступали фиксированные
(органические) расстройства слуха и речи. Между тем ряд экспериментальных про-
верок цветоразличения и зрительного восприятия больного показал, что, несмотря
на фиксацию жалоб в отношении остаточных явлений глухонемоты, именно рас-
стройство зрения оказалось весьма тяжелым. Дополнительный
расспрос больного
выяснил, что непосредственно после контузии имела место трехдневная слепота, уст-
ранившаяся затем без особого вмешательства. Психопатологически установлены
у больного явления корковой цветослабости в своеобразной форме: слабость диф-
ференцировки малых цветовых разностей (особенно холодных цветов) определялась
повышенной иррадиацией процесса восприятия цвета. Имевшийся у больного бле-
фароспазм вместе с этой быстрой возбуждаемостью процесса восприятия создавал
пространственно-цветовые
иллюзии (волнообразные перемещения объектов, поли-
хроматическое их мерцание даже на близком расстоянии). С расстройством цвето-
различения сочетались нарушения восприятия глубины и константности зрительно-
го восприятия. В чтении больным допускались оптические ошибки и отмечались
явления сильного утомления. Электроэнцефалографическое обследование (по за-
ключению академика И.С. Бериташвили) подтвердило наше мнение о центральном
характере зрительных нарушений; согласно этому заключению
"физиологическая
деятельность коры нормальна за исключением зрительной области, где она повыше-
на. В стволовой части возбудимость повышена, в частности, в зрительных буграх
и вообще по всему зрительному пути". Это заключение подтвердило наши данные
о наличии у больного постконтузионного затылочного синдрома.
Специальное неврологическое обследование показало в дальнейшем, что у
больного имеется центральный парез правового лицевого нерва; язык при высовы-
вании отклоняется вправо.
Отмечается постоянный блефароспазм. Кожные и сухо-
жильные рефлексы без выраженной асимметрии. Имеется физиопатический син-
дром на левой руке в связи с ранением кисти. При наружном осмотре головы следов
от непосредственной травмы черепа не обнаружено.
Резюме. Комплексное изучение этого случая с несомненностью указывает на
то, что больной перенес контузию головного мозга. Между тем имеющиеся у боль-
ного неврологические знаки остались нераспознанными на предшествующих эта-
пах. Нарушения
со стороны зрения не были совершенно отмечены, может быть, по-
тому, что больной не жаловался на это. Отмеченная же глухонемота была целиком
213
расценена как функциональная (истерическая). Однако подробное и комплексное
изучение больного показало, что немота больного была функционального характе-
ра, а глухота - частично органического, частично функционального происхожде-
ния; но кроме того, у больного впервые в нашем эвакогоспитале психопатологиче-
ски установлено расстройство зрения, характерное для поражения затылочной об-
ласти, подтвердившееся затем электроэнцефалографически.
Больной
Ог-н С.Е., 1909 г. рождения, поступил в эвакогоспиталь 22 декабря
1942 г. (история болезни № 2856). Больной жаловался на головную боль, головокру-
жения, шум в ушах, понижение памяти и трудность умственной работы. До конту-
зии был здоров, венерические заболевания отрицает, наследственность не отягоще-
на. 1 декабря 1942 г. получил пулевое ранение мягких тканей правого предплечья,
одновременно контужен (с потерей сознания), после контузии не слышал и не гово-
рил. При поступлении в наш
эвакогоспиталь глухонемота была расценена как ис-
ключительно функциональная, в связи с чем и была проведена психотерапия по ме-
тоду Бабинского. В результате лечения слух у больного полностью восстановлен,
речь также восстановилась, но значительно хуже. Больному удавалось афонически
произносить лишь некоторые звуки речи, но с очень большим напряжением и уто-
мляемостью. Больной был направлен на исследование и восстановление речи в пси-
хопатологический кабинет, где первичное обследование
показало неспособность
больного к связной речи и даже к дифференцировке многих фонем. Из всего фоне-
матического состава больным воспроизводились, и притом лишь в повторении ре-
чи, только фонемы а, о, у, и, е, м, н; остальные фонемы либо не воспроизводились
(я, ю, ч, ц, ф> л, щ, ш), либо произносились как недифференцированные комплексы
звуков. Эти звуки больному удавалось произносить лишь в повторной речи. В чте-
нии как русского, так и родного (армянского) текста не удавалось достигнуть
перво-
начально и этого результата. Произвольная устная речь полностью отсутствовала.
Еще более тяжелые расстройства были обнаружены в письменной речи: 1) графо-
фонематические нарушения, 2) пропуск гласных букв при письме под диктовку и
произвольно, 3) резкий аграмматизм. В армянском письме полностью повторялись
эти же закономерности. Важно отметить, что больной несколько лет назад окончил
факультет русского языка и литературы педагогического института, следователь-
но, допускаемые
при чтении и письме ошибки целиком относились за счет его бо-
лезни. Тяжелое нарушение у больного внутренней речи давало основания предпола-
гать наличие некоторого системного нарушения речи, а не только мутизм. При чте-
нии больной также делал графо-фонематические ошибки, пропуская при этом сло-
ги, слова и целые фразы. Вместе с тем при чтении речь больного была более сво-
бодна, нежели при произвольной устной речи, причем в ней трудным оказался не ар-
тикуляционный механизм, а самый
внутренний подбор слов и конструкция фраз
(т.е. внутренняя речь и мышление). По этой же причине элементы аграфии оказы-
вались более стойкими, нежели нарушения устной речи, причем вместе с ростом
оперирования письмом возникали новые явления (например, агглютинация руко-
писного и печатного шрифтов, перенос русского шрифта в армянское письмо, ар-
мянского - в русское письмо). В процессе восстановительной работы расстройства
устной речи были устранены, но некоторые явления аграфии сохранились
на фоне
ослабленности высших психических функций (мышления, логической памяти, про-
извольного внимания). Психопатологическое исследование выявило также фон, на
котором развертывалась эта своеобразная форма речевого расстройства. У больно-
го были отмечены: цветослабость в отношении холодных цветов; некоторое нару-
шение восприятия глубины, элементы амнестического расстройства вообще, в от-
ношении слов и их предметной отнесенности особенно; элементы акалькулии и кон-
структивной
апраксии; ослабление произвольного концентрированного внимания и
полная невозможность внимания распределенного. Анализ этих данных позволил
допустить возможную связь мутизма с некоторыми изменениями психокортикаль-
ной деятельности органического происхождения.
214
Детальное клиническое обследование выявило следующий неврологический
статус: правая носогубная складка слегка сглажена справа при мимических движе-
ниях рта. Брюшные рефлексы живые, но ясно снижены слева. Рефлексы с крема-
стера живые, но рефлексогенная зона слева значительно меньше чем справа.
Наружный осмотр головы и рентгенограмма черепа каких-либо признаков непо-
средственной травмы черепа не обнаружили. С целью уточнения патофизиологиче-
ских
механизмов этих сдвигов больной был направлен на электроэнцефалографи-
ческое исследование к академику Бериташвили, которое показало следующее:
"отмечается повышение рефлекторной возбудимости стволовой части мозга;
альфа-волны в теменно-затылочной области наступают только при закрытии глаз.
Возбудимость коры понижена".
Резюме. Значение разбираемых диагностических фактов заключается в следу-
ющем: на первоначальных этапах внимание врачей было обращено исключительно
на глухонемоту,
расцененную как функциональная (истерическая). Именно с диаг-
нозом "истерическая глухонемота" больной поступил в наш госпиталь. Тщательный
неврологический осмотр больного обнаружил признаки органического поражения
головного мозга (слабость нижней ветви правого лицевого нерва, понижение кож-
ных рефлексов слева). После этого правомерно было бы допустить наличие конту-
зии головного мозга, одновременно сочетавшейся с истерической глухонемотой.
Проведенная психотерапия по методу Бабинского
дала полное восстановление слу-
ха, весьма незначительное восстановление речи дизартрического характера, что
можно было на первый взгляд объяснить фиксацией истерических механизмов, сле-
довательно, как остаточное явление мутизма (или даже установочного поведения).
Однако психопатологическое исследование показало, что расстройство речи не ог-
раничивается только расстройством артикуляции, но является более глубоким на-
рушением речевой деятельности (устной, письменной, внутренней речи).
В связи с
этим делается понятной малая успешность психотерапевтического воздействия на
расстройства речи, требовавшие по своему характеру других лечебно-педагогиче-
ских приемов, примененных нами далее и давших положительный результат. Наб-
людения в нашем госпитале показали, что эти расстройства речи отличаются от
собственно афатических, что и будет в дальнейшем описано специально.
Больной У-н Г.П., 1912 г. рождения, поступил в наш эвакогоспиталь 7 марта
1943 г. с диагнозом "реактивное
состояние" (история болезни № 3341). 20 февраля
1943 г. контужен; при взрыве снаряд потерял сознание, на сколько времени - не зна-
ет. После контузии не слышал и не говорил. Речь восстановилась в нашем эвакогос-
питале после психотерапии по Бабинскому, но с выраженным заиканием. Слух вос-
становился самостоятельно. После контузии была слабость левосторонних конеч-
ностей. Больной жаловался на постоянные головные боли, слабость и боли в левых
конечностях, повышенную раздражительность,
заикание и пониженность памяти.
До контузии был здоров, заболевания венерическими болезнями отрицает, наслед-
ственность не отягощена. Объективно отмечается незначительный парез левого
лицевого нерва центрального характера. В левых конечностях объем активных дви-
жений сокращен, сила незначительно понижена. Сухожильные и периостальные
рефлексы живые с обеих сторон, но слева немного выше. Брюшные рефлексы сле-
ва незначительно понижены. Понижение всех видов чувствительности слева по ге-
митипу.
Ясно выраженный астереогноз в левой руке. При определении места раз-
дражения в области кисти ощущения яснее, а также на предплечьи. Справа, на гра-
нице теменной кости с затылочной отмечается вдавливание черепа; слева в заты-
лочной области имеется расхождение затылочного шва. Все это показывает рент-
генограмма.
При психопатологическом исследовании отмечены остаточные явления амне-
стического расстройства речи и своеобразная картина расстройства речедвигатель-
ной функции, заключавшаяся
в сочетании элементов логоневроза с некоторым об-
щим снижением тонуса и координации речевых механизмов. Устная речь больного
215
производила впечатление "мятой", "скомканной", даже когда не были выражены
явления, характерные для логоневроза (задержки в начале слова и повторения в
произношении слов). У больного отмечалось также общее снижение памяти (про-
извольного воспроизведения, логического запоминания, запоминания намерений) и
повышенная утомляемость при умственной работе. Решение интеллектуальных за-
дач, ход логических операций, письмо выполнялись больным без особых ошибок,
но
с чрезвычайным напряжением и повышенной утомляемостью.
Электроэнцефалографическое исследование, по заключению акад. Бериташви-
ли, свидетельствует о тяжелых последствиях травмы правого полушария: "электри-
ческая активность отсутствует во всех частях большого мозга: нет альфаритмики,
бетаритмика маскируется сильнейшими мышечными токами, в особенности в мы-
шечных участках головы. Во время общих подергиваний, которые часто повторя-
ются, эти мышечные токи усиливаются еще больше. От закрытия
глаз эта электри-
ческая активность не меняется. В теменной области периодически возникают раз-
ряды через 10-20 секунд, сильнее - на правой стороне. Очевидно, в большом мозгу
сильнее всего повреждена эта область, которая является высшим центром кинесте-
зических ощущений. Наличие частых судорожных разрядов в теменной области,
связанных с малыми судорогами, указывает на очень болезненное состояние мозга.
Если нет больших двигательных судорог, то только потому, что главное поврежде-
ние
локализуется в теменной области".
Резюме. До поступления в наш эвакогоспиталь вся клиническая картина болез-
ни расценивалась как реактивное состояние. Однако данные неврологического об-
следования, полученные нами, указывали на контузию головного мозга. Всю ос-
тальную картину заболевания (расстройство речи и жалобы) можно было тракто-
вать, как реактивное состояние, осложнившее органическое заболевание головно-
го мозга. Между тем психопатологическое обследование позволило выявить не
обычный
логоневроз, а сочетание логоневроза с расстройством общего тонуса и ко-
ординации речевых механизмов. Эта последняя нами расценивается как результат
поражения соответствующих участков правой гемисферы, играющих некоторую
тонизирующе-адаптационную роль, на что имеются, впрочем, весьма скудные лите-
ратурные указания в отношении всей речевой деятельности. Электроэнцефалогра-
фические данные внесли еще большую ясность в трактовку данного состояния.
Оказалось, что при понижении функции правой
теменной доли также имеется очаг
поражения, что дало нам возможность объективизировать субъективные жалобы
больного на боли и парэстезии в левых конечностях. Таким образом, даже и та-
часть клинической картины, которая могла трактоваться, как "реактивный нев-
роз", является результатом органо-динамического характера.
Больной М-ов И.Ф., 1906 г. рождения, поступил в наш эвакогоспиталь 27 нояб-
ря 1942 г. с диагнозом "остатки реактивного психоза после контузии" (история бо-
лезни № 2695).
Анамнез поэтапной документации: 12 ноября 1942 г. врачом баталь-
она направлен на госпитальное лечение, как пострадавший от бомбежки. В госпи-
тале, куда он был принят, диагностированы явления реактивного психоза, по пово-
ду которого больной был далее эвакуирован в Тбилиси и поступил в наш эвакогос-
питаль. Как удалось выяснить позже, в первое время после контузии правосторон-
ние конечности не работали. При поступлении в наш эвакогоспиталь больной жа-
ловался на то, что страдает от
головных болей и особенно на то, что "дурная стала
голова, не работает". Как эти жалобы больного, так и диагноз, с которым он посту-
пил, заставили особенно внимательно исследовать его психопатологический статус.
Уже при первичном осмотре больного было необходимо пересмотреть диагноз и
выявить органический характер заболевания, что в дальнейшем подтвердилось де-
тальным неврологическим обследованием. Психопатологические данные показали,
что, несмотря на нормальный периферический слух
(по консультации отиатра),
больной плохо слышал и при исследовании восприятия чужой речи допускал зако-
номерные слуховые ошибки, будучи неспособен различать малые фонематические
216
разности. Эта неспособность еще более возрастала при восприятии целых слов и
фраз со сходным фонематическим составом. Повторные контрольные опыты убе-
дили окончательно в наличии у больного явлений словесной глухоты, типичной для
сенсорной афазии. В этом же направлении отмечались характерные расстройства
устной произвольной речи: резкий аграмматизм, не соответствующий преморбид-
ному уровню больного, телеграфный стиль речи, элементы логорреи. Чтение
осу-
ществлялось больным без особых формальных ошибок, но без понимания прочи-
танного, а при пересказе - с резкими явлениями парафазии. Исследования далее по-
казали наличие у больного расстройств внутренней речи, особенно затруднявших
оперирование письменной речью (элементы параграфии) и делавших связную про-
извольную письменную речь невозможной. Как видим, в данном случае имело мес-
то системное нарушение речевых функций типа сенсорной афазии. В свете этого за-
ключения жалобы
больного на понижение слуха и характер слухового расстройства
получили истолкование, как явления височного синдрома. Однако эти явления еще
не исчерпывали всей болезни, создавшей картину "странностей поведения" еще ря-
дом других черт, давших, очевидно, основание на предшествующих этапах расце-
нить состояние больного, как реактивный психоз. У больного полностью отсутство-
вала критика своего состояния, неадекватное поведение было настолько внешне
выражено, что дурашливость больного привлекала
внимание всех окружающих.
К этому нужно добавить также, что имело место тяжелое расстройство мышления
и памяти. Примитивный уровень ассоциации представлений при полной неспособ-
ности больного к оперированию понятиями, невозможность решения даже простых
задач, значительное снижение непосредственного запоминания и т.д. - все это объ-
ясняло неспособность больного к умственной работе. Таким образом, видно, что,
помимо явлений собственно сенсорной афазии, здесь имело место нарушение инте-
грации
поведения и интеллектуальных функций типа травматической дементности.
Органический характер расстройств психики (лобно-височная синдроматика) пол-
ностью подтвердился при детальном неврологическом обследовании. Объективно
были установлены: незначительная слабость нижней ветви правого лицевого нерва.
Язык слегка отклоняется вправо. Сухожильные и периостальные рефлексы живые,
лучевой и локтевой рефлексы выше справа, коленный и ахиллов рефлексы выше
слева. Брюшные рефлексы живые, слегка
ниже справа. Постоянный гиперкинез го-
ловы в виде подергиваний влево. Акроцианоз. Повышение потоотделения. Дермо-
графизм красный, стойкий. Наружный осмотр головы видимых следов непосредст-
венной травмы черепа не обнаружил. Диагноз: остаточные явления после контузии
головного мозга (с явлениями деменции и сенсорной афазии).
Резюме. В данном случае сложность картины болезни (сочетание слабовыра-
женных неврологических знаков, явлений сенсорной афазии и дементности) затруд-
няла диагностику
и, на основании бросающегося в глаза неадекватного поведения,
состояние больного было расценено, как "реактивный психоз". Только комплекс-
ное изучение позволило разобраться в сложном симптомокомплексе и этим пра-
вильно диагностировать заболевание - вместо "реактивного психоза" признать тя-
желое органическое заболевание головного мозга.
Описанные выше больные рассматривались первоначально (в этапных истори-
ях болезни), как страдающие функциональными заболеваниями нервной системы.
Принятая
нами диагностическая система установила в этих случаях в качестве ос-
новного заболевания посткоммоционно-контузионное состояние, следовательно,
органическое нарушение мозговой деятельности (при различной топике пораже-
ния). Было бы неверным полагать, что первоначальная оценка этих случаев, как
функциональных заболеваний нервной системы, есть лишь результат недостаточ-
ной внимательности врачей к больному, недостатка квалификации и т.д. Дело об-
стоит значительно глубже, нежели представляется
на первый взгляд. Специализа-
ция неврологических эвакогоспиталей требует вооружения кадров специалистов
новейшими научными клиническими методами исследования, разработанными на
217
основе современных успехов патофизиологии и патопсихологии, без усвоения кото-
рых невозможно совершенствование дифференциально-диагностических средств
госпитальной неврологии. Особенно важно сочетание диагностических приемов:
клинико-неврологического (включая сюда также и рентгенографию черепа, ото-
неврологические и офтальмологические данные, лабораторные анализы и т.д.) с па-
тофизиологией и клинической психологией при диагностике постконтузионных
очаговых
расстройств. Характерно совпадение в подавляющем большинстве случа-
ев клинических, психопатологических и патофизиологических заключений, их вза-
имопроверка и взаимоуточнение. Благодаря этому синтезу научно-клинических и
диагностических средств удается не только отдифференцировать коммоционно-
контузионные состояния от психогенных, но и точно устанавливать корковые син-
дромы при постконтузионных состояниях (с которыми нередко сочетаются психо-
генные состояния, затушевывающие основной
очаговый характер нервного заболе-
вания в этих случаях). Этот диагностический комплекс позволяет врачу объективно
строить свою гипотезу о характере общих и локальных поражений и путях возмож-
ного восстановления нарушенных нервно-психических функций.
218
КЛИНИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
ВОССТАНОВЛЕНИЯ РЕЧЕВЫХ ФУНКЦИЙ
ПРИ МОТОРНОЙ АФАЗИИ1
i
В клинических исследованиях мозговых, особенно корковых, поражений из-
вестное место занимают психофизиологические и психологические методы (как до-
полнительные методы клинико-неврологической диагностики).
В диагностическом комплексе неврологической клиники психология (в ее спе-
циальной области - патопсихологии) уже заняла надлежащее положение, достаточ-
но
существенное, несмотря на определенные границы и подконтрольный характер
ее данных в клинике. Особенно показательны искания и успехи патопсихологии в
разработке общеневрологических концепций синдромов афазии, апраксии, агнозии.
Иначе дело обстояло с практическим использованием психологии и ее методов
в целях лечебных. Если при пограничных состояниях употреблялась с большим или
меньшим успехом та или иная методика психотерапии, то в отношении очаговых по-
ражений головного мозга до недавнего
времени казалась исключенной самая воз-
можность использования психологических методов в лечебных целях.
В настоящее же время можно полагать, что психологические методы имеют оп-
ределенное не только диагностическое, но и лечебное, точнее, восстановительное
значение, являясь одним из дополнительных средств в терапевтическом комплексе
нервной клиники.
Основанием для этого утверждения является теперь уже очень значительный
опыт восстановительной патопсихологии, накопленный за годы Великой
Отечест-
венной войны в специализированных эвакогоспиталях.
В разных городах Советского Союза в эти напряженные годы психологиче-
ские коллективы (под руководством проф. А.Р. Лурия, проф. Б.Г. Ананьева,
проф. Л.В. Занкова и др.) разработали и практически опробовали на сотнях тяже-
лых случаев новые методы восстановления пораженных военной травмой психо-
кортикальных функций (речевых, гностических, праксических и т.д.).
Уже в июне 1944 г. удалось обобщить (пока еще в схематическом
виде) этот но-
вый военный опыт советской психологии в деле восстановления трудоспособности
и боеспособности раненых и контуженых. Прошедшая в этот период специальная
научная конференции кафедры психологии Московского университета и Невроло-
гической клиники ВЭИМа явилась свидетельством завоевания советской психоло-
гией и патопсихологией новых путей в трудном деле восстановления психокорти-
кальных функций.
Основным и общим теоретическим вопросом всех этих новейших исследований
является
вопрос о соотношении спонтанной реституции нервно-психических
функций и организованного восстановления этих функций в процессе специально-
го "лечебного обучения".
Новейшие работы показывают недостаточность, а в отдельных случаях и вред-
ность традиционной установки лишь на одну спонтанную реституцию в результате
общего терапевтического воздействия на больного с афазией или агнозией.
Исходя из самой природы пластичности коры головного мозга и структуры
второй сигнальной системы корковой
деятельности человека, можно оценить все
1 Работа выполнена совместно с канд. медицинских наук доц. С.Н. Астаховым.
219
действительное значение невропсихологически обоснованной организации дея-
тельности коры в процессе ее спонтанной реституции.
При центральных расстройствах речи (особенно моторной афазии) совершенно
недостаточно применять выработанную в условиях периферических расстройств
логопедическую методику. Эта методика может оказаться рациональной лишь в оп-
ределенный момент, в определенной степени в системе других методов (психофи-
зиологических), отвечающих
природе синтетической деятельности мозга.
II
В настоящем кратком сообщении излагается опыт относительного восстанов-
ления речевых функций в одном сложном случае моторной афазии.
Данный случай характеризуется противоречивым сочетанием двух моментов:
а) большой давностью заболевания, б) относительной молодостью больной. Это со-
стояние представляет интерес в свете проблемы соотношения спонтанной и органи-
зованной реституции. Дело в том, что, несмотря на молодость и, следовательно,
большую
еще пластичность мозга, спонтанная реституция не отмечалась в течение
многих месяцев и при действии разнообразных лечебных средств.
После начала восстановительно-патопсихологической работы с больной явле-
ния реституции стали прогрессивно возрастать, хотя лимитированность этих явле-
ний несомненна уже в настоящее время. Давность заболевания является обстоятель-
ством, весьма усложняющим восстановительную работу уже потому, что длитель-
ное существование неизменяемого дефекта перестраивает
всю систему личности
больной, в том числе сохранившиеся установки, навыки, знания и переживания, не-
посредственно с дефектом может быть и не связанные, но возникающие вследствие
общего изменения положения личности в жизни.
Таким образом, необходимо было бороться не только с непосредственным де-
фектом - патологией речи, но и преодолевать вторично-измененные отношения и
установки личности. Именно этот учет развития дефекта в системе личности и воз-
действие на личность, а не только
на изолированный механизм поражения делают
восстановительно-патопсихологическую практику отличной от обычной логопеди-
ческой практики.
Ив-ва М.К., 32-х лет, поступила в клинику 27.11.1944 г. с явлениями глубокого
правостороннего гемипареза и почти полной моторной афазии.
Наследственно не отягощена. В детстве перенесла корь, скарлатину, коклюш.
Росла здоровым ребенком. До настоящего заболевания успешно училась в вузе,
много занималась спортом. В период блокады Ленинграда алиментарного
истоще-
ния и проявлений авитаминозов не было. Менструации с 13 лет, все время регуляр-
ные. В 1941 г. первая беременность и в апреле 1942 г. нормальные роды. Во время
пребывания в роддоме, после вражеского артиллерийского обстрела и разорвав-
шейся вблизи авиабомбы, внезапно, без потери сознания, развился правосторонний
паралич с нарушением речи. В течение полутора месяцев после этого находилась в
роддоме, а в дальнейшем была переведена в нервное отделение больницы им. Лени-
на,
где находилась на излечении 2 месяца. В связи с полной утратой трудоспособно-
сти и хроническим течением заболевания получила 1 группу инвалидности и 22 ию-
ля 1942 г. была переведена в дом для инвалидов-хроников им. К. Маркса. За это вре-
мя появились незначительные активные движения в правых конечностях, больше
в ноге, и способность произносить отдельные короткие слова, например, да,
нет. После 20-месячного пребывания в больнице для хроников была переведена в
клинику.
При поступлении:
роста среднего, телосложения правильного, питания удовле-
творительного, кожа и видимые слизистые нормальной окраски. Тоны сердца при-
глушены, границы несколько расширены влево. Артериальное давление 130/95.
В остальном со стороны внутренних органов изменений нет. Реакции на свет и ус-
220
тановка вблизь - живые. Сглаженность правой носогубной складки. Отклонение
высунутого языка вправо. Глубокий правосторонний гемипарез с преимуществен-
ным поражением руки. Походка спастическая, волочит правую ногу. Движения в
правой руке резко ограничены в проксимальных отделах и практически почти утра-
чены в кисти. Мышечный тонус в первых конечностях повышен. Глубокие рефле-
ксы справа значительно выше чем слева; клонус правой стопы. Симптомы Бакин-
ского
и Оппенгейма справа. Убедительных расстройств чувствительности нет. Гру-
бое нарушение моторной речевой функции - способна повторить только немногие
односложные слова. Понимание простых фраз, как например, покажите язык, под-
нимите левую руку, - сохранено, но более сложных - нарушено. Не может читать и
писать. Письмо нарушено из-за паралича руки. В поведении и реакциях больной
много инфантильных, ранее, по словам близких, не свойственных ей черт. Выра-
женная вазомоторная неустойчивость
и эмоциональная лабильность.
4 марта 1944 г. больная была осмотрена заслуженным деятелем науки
проф. И.Я. Раздольским; заключение: "правосторонний глубокий гемипарез с нали-
чием почти полной моторной афазии, элементов сенсорной афазии и нарушений
функции чтения на почве нарушения кровообращения в бассейне средней мозговой
артерии левого полушария мозга. Рекомендуется настойчивое упражнение в разго-
ворной речи и в активном развитии сохранившихся двигательных функций конечно-
сти,
особенно верхней".
Вскоре после поступления в стационар с больной были начаты регулярные за-
нятия по изложенной ниже методике.
Основным речевым нарушением в данном случае являлась моторная афазия.
При первоначальном обследовании (март 1944 г.) у больной отмечалось лишь не-
сколько речевых автоматизмов (да, нет, та) и полное отсутствие произвольной
речи. Обследование зафиксировало также тяжелые нарушения повторной речи (не
только в отношении предложений, слов, слогов, но и отдельных
фонем). Были так-
же отмечены алексия (вербальная и литеральная) и аграфия.
Однако, помимо полного расстройства устной и письменной речи, выключав-
шего больную из обычной системы отношений, уже проф. Раздольским (до нашей
работы с больной) отмечались элементы сенсорных расстройств.
Сенсорные нарушения при первичном обследовании выражались в нарушении
фонематического различения как при звуковом, так и письменном воспроизведении
(неразличения а-я, с-з, д-т, у -ю, с-ш др.).
Устраненная
в устном воспроизведении, эта нечувствительность к малым фоне-
матическим разностям отмечалась еще два месяца спустя в чтении и в письме под
диктовку.
Между тем известно, что фонематическое неразличение (в сенсорной сфере)
принадлежит к числу явлений височной, акустической или сенсорной афазии.
Кроме того, при наличии элементарного понимания повторяющихся стандарт-
ных обращений ("Как ваше здоровье?", "Как вас зовут?") больная с трудом пони-
мала чужую речь вне этого стереотипного
круга. Правильно относя называемые
обозначения к предмету (например, показывая рукой на называемый эксперимента-
тором предмет), больная не могла понять любую предикацию в чужой речи (напри-
мер, указать круглые, плоские, длинные, серые, цветовые свойства вещей или по-
нять глаголы в чужой речи, например: резать, шуметь, колоть, бодрствовать и
т.д., за исключением указаний типа есть, спать, идти, садиться и т.д.). Наконец,
для больной оказывались предельно-трудными задачи на понимание
отношений,
особенно пространственных. Надо отметить, что в этом случае картина сенсорных
расстройств иная, нежели при сенсорной афазии, но несомненно проявилось не
только нарушение устной речи в ее моторных операциях, но и расстройство процес-
са восприятия и понимания речи других.
Помимо уже ранее указанных расстройств чтения и письма, обнаруживалась
акалькулия (даже в пределах первого десятка), особенно в операциях умножения и
221
деления. Резко бросалась в глаза наблюдателям импульсивность поведения, аффек-
тивная лабильность и общий инфантилизм.
Эти явления, прямо или опосредствованно связанные с моторной афазией, сви-
детельствуют о некотором общем изменении личности. В этом случае можно было
бы говорить не только о сниженном уровне, но и об измененном характере, больная
стала другой личностью.
Этот измененный характер личности и сознания, а не только сниженный уро-
вень
интеллектуально-речевого развития, особенно подчеркивается преморбидной
структурой. До заболевания М.И. была разносторонне развитым интеллигентным
человеком. Будучи студенткой вуза, она занималась философско-литературным са-
мообразованием, увлекалась спортом и искусством. Спустя два с половиной месяца
после начала наших занятий больная составила самостоятельно по памяти список
просмотренных ею фильмов в несколько десятков названий.
Потеря речи и тяжелое нарушение деятельности (вследствие
гемиплегии) при-
вели к нарушению обычного образа жизни, отношений и общения. Редуцирование
потребностей имеет в этом смысле не меньшее значение, нежели выпадение той
или иной частной интеллектуальной функции.
Следовательно, в этом случае необходимо отметить не только сам дефект ("мо-
торная афазия"), но и иррадиирующие зоны угнетения других функций и форм пси-
хической деятельности личности.
III
Как ни важно явление речедвигательного поражения, оно не во всех случаях да-
же
собственно моторной афазии (тем более в этом сложном случае) является опре-
деляющим состояние больного, поскольку подчас более тяжелым и первичным яв-
ляется поражение внутренней речи.
В тех случаях (а наш случай относится именно к данному роду), где более глу-
боким и первичным является расстройство внутренней речи, невозможно начинать
с логопедических приемов. Напротив, специальной методикой восстановления
сложных механизмов внутренней речи нужно было подготовить почву для эффек-
тивного
применения логопедической методики в последующем.
Как показывает исследование, основным первичным поражением была дезин-
теграция как словесного, так и фонематического акта (диссоциация звукомоторная
при говорении, зрительно-моторно-слуховая при чтении и письме). Ближайшим
следствием дезинтеграции фонематических и словесных образов являлось наруше-
ние константности звуков речи, слова, предложения, снижение мышления до уров-
ня наглядных операций, нарушение планирующей, соотносительной
функции внут-
ренней речи в самой деятельности и т.д.
Исходя из установленных новейших научных принципов психо-кортикального
восстановления, восстановительное ("лечебное") обучение в этом случае должно
было начаться не с периферически-моторной дифференцировки, но прежде всего
с восстановления цельного внутреннего словесного и фонематического образа.
Многие современные исследования в области восстановления речедвигатель-
ных функций при моторной афазии указывают на роль "оптических
костылей"
(А.Р. Лурия) в виде буквенных обозначений.
К этому необходимо добавить, что восстановительное значение стимуляции
письменной речи при моторной афазии сказывается также в развитии тонких двига-
тельных функций сохранной руки и стимуляции деятельности здорового полушария
(по типу компенсаций).
Нужно, однако, отметить, что восстановительная роль письменной речи еще
более велика в случаях моторной афазии и не может быть охарактеризована
лишь ролью "оптических костылей" или
стимулятора компенсации двигательных
функций.
222
Эта особая, совершенно исключительная роль письменной речи в процессе вос-
становления речевых функций вообще заключается в интеграции, на основе опера-
ции письма, всех звеньев словесного и фонематического акта, в установлении слу-
хо-моторных связей опосредованным зрительно-моторным путем.
В исследованиях А.Р. Лурия, Б.Г. Ананьева, Л.В. Занкова и др. показано, что
процесс восстановления константности звуков речи и слова осуществляется чаще
всего
через зрительный образ (буквенный). Показано также работами Б.Г. Анань-
ева и В.В. Оппель, что осознание фонематического, лексического и синтаксическо-
го строя речи также осуществляется на основе письменной речи. В какой мере мож-
но было опираться на сохранные элементы письменной речи у нашей больной, ес-
ли именно эти элементы должны были послужить началом восстановления всех ре-
чевых функций? При первоначально обследовании (19.Ш.1944) была отмечена
вполне сохранная наглядная операция
письма (списывание) и полное расстройство
письма (как вербальное, так и литеральное).
Так, например, больная изображала букву г таким образом | -, 1, у, букву т,
как г, с, п и т.д., не дифференцировала л, а, д; с путала се; н - с у; м - с н. Даже в
стереотипе письма (адрес, имена родных и врача) больная правильно писала лишь
первые знаки (Сераг вместо Сергей, Меджынарад вместо Международный и т.д.).
Письменное обозначение (называние) узнаваемых вещей и письмо под диктовку
первоначально
были также невозможны, как и спонтанное письмо в собственном
смысле слова.
С больной, прежде всего, была проведена систематическая работа по устране-
нию литеральной аграфии по методике Б.Г. Ананьева2 ("конструктивно-аналитиче-
ская методика"). Систематические упражнения по конструированию и реконструи-
рованию букв и формированию образа буквы привели к полному устранению лите-
ральной аграфии в течение 3-4 недель.
Спустя месяц отмечалось почти безошибочное литеральное чтение и письмо,
а
на этой основе вполне возможно было подойти к определению вербальной агра-
фии и алексии. Специальные упражнения по переложению прочитанного текста,
грамматическому его анализу и развитию произвольной письменной речи ("творче-
ского рассказа") дали в этом отношении значительные прогрессивные сдвиги.
Спустя два месяца больная пишет сама "рассказы" и довольно свободно письмен-
но отвечает на вопросы. Как и нужно было ожидать, вместе с восстановлением пись-
менной речи расширялся запас слов,
интеллектуальные операции становились более
гибкими и разнообразными; больная начала не только вспоминать, но и оформлять
словесно свои воспоминания о жизни до болезни. Одновременно резко изменялась
общая линия поведения, характеризовавшаяся возрастающей активностью и сниже-
нием инфантильных черт. При устранении грубых первичных нарушений непосред-
ственно выявилось более сложное расстройство - аграмматизм в письменной речи,
раскрывающий дефект устной речи - ее недостаточную предицированность.
При
общем повышении уровня интеллектуального развития речедвигательная
функция оказывалась задержанной.
На этой ступени восстановительной работы вполне возможно было включение
логопедических упражнений в общую систему "лечебной дидактики", поскольку эти
упражнения способствовали дифференцировке моторного аппарата.
IV
Опыт работы по восстановлению функций письменной и устной речи у больной
М.И. показал сравнительную сохранность в этих функциях субстантивных катего-
рий и тяжелое расстройство
предикативных частей речи и предложения. Так, боль-
2 Опубликована в 1942 г. в № 4-5 журнала "В помощь эвакогоспиталям", Тбилиси. Проверка методики
произведена работниками Московского института дефектологии и Московского института мозга. См.:
Известия АПН РСФСР. М., 1945. Вып. 2 (по отделению психологии).
223
ная, обращаясь к своей знакомой по палате, говорит: "Надежда Николаевна доктор
второй этаж*' (т.е. вас зовет доктор на второй этаж) или "Профессор, книга
стол9* (вместо "посмотрите, книга уже лежит на столе"). Подобные явления оди-
наково характерны были как для устной, так и письменной речи.
Дело, таким образом, оказывалось не в выпадении отдельных фонем или недо-
статков громкого чтения, но в нарушении грамматического строя предложения и
процесса
суждения.
Больше, чем даже союзы и предлоги, нарушены у больной прилагательные и
глаголы. Эти нарушения обнаруживались не только при специальной речевой рабо-
те, но и вообще в деятельности, опосредствованной речью. Так, например, больной
с трудом удавалось словесное определение предметных качеств вещей, отражаемых
осязанием в процессе манипулирования с этими вещами.
Так, в опытах нашей сотрудницы, доцента Ф.С. Розенфельд, по исследованию
осязательного образа, наша больная проявила
себя весьма характерно. Она пра-
вильно назвала при показе экспериментатором стекло, но никак не могла назвать
подобное качество ряда вещей ("стеклянные"). Она довольно легко называла "дере-
во", но не могла правильно дать предикацию и слово "деревянный".
Для борьбы с этим тяжелым дефектом предикации Ф.С. Розенфельд примени-
ла в восстановительных целях выработанную ею методику исследования осязатель-
ного образа в процессе предметного действия. Эта специальная отработка предика-
ции
речи велась в грамматических упражнениях и вместе с тем в вербализации пред-
метных действий.
Если посредством стимуляции письменной речи и общей работы над развитием
интеллекта были восстановлены основы субстантивных операций речи, то посред-
ством вербализации предметных действий и грамматического переобучения надле-
жало восстановить основы предикации речи. Здесь мы подходим к одному из клю-
чевых вопросов как теории моторной афазии, так и методики восстановления речи
при этом
заболевании.
В ряде исследований (А.Р. Лурия, Э.С. Бейн, Б.Г. Ананьев, В.К. Орфинская,
Ф.С. Розенфельд) отмечается резкая противоположность синтаксических рас-
стройств речи при моторной и сенсорной афазии. При расстройстве сенсорной речи
преимущественно сохраняются глагольные или, шире, "сказуемостные" формы речи,
предикативный строй предложения. При моторной афазии, напротив, - существи-
тельные и вообще "подлежащные" части речи, субстантивный строй предложения.
Эти патопсихологические
данные о функционально-локализационной полярно-
сти предикативных и субстантивных форм речи вполне согласуются с новейшей
лингвистической гипотезой Л.И. Подольского3.
В нашем случае у больной М.И. первоначально были поражены обе формы ре-
чи, вследствие чего речь фактически была нарушена полностью, но затем осталось
стойкое расстройство предикативного строя (что типично для моторной афазии),
особенно резко проявлявшееся в устной речи.
К сожалению, многие факты избирательного расстройства
предикации речи
при моторной афазии еще не имеют общего объяснения. Нам представляется при-
чиной недостаточного истолкования этого типичного факта прежде всего то обсто-
ятельство, что в патопсихологии моторной афазии расстройства речи анализирует-
ся независимо от расстройства деятельности, в частности, двигательной сферы
больного с моторной афазией. Между тем большинство случаев моторной афазии
сопряжено с гемиплегиями или с гемипарезами, с большей или меньшей деффект-
ностью деятельности
и практической ориентации в пространстве. Не случайны,
в свете этого нашего предположения, такие массивные разрушения при моторной
афазии, какие обнаруживаются именно в отношении предикации речи, выражаю-
щей действие, и обнаруживаемые действиями качества вещей. Не случайны также
столь частые при моторной афазии выпадения союзов и предлогов, особенно важ-
3 См. сборник: Психология речи / Под ред. Б.Г. Ананьева. Л., 1946.
224
ных в обозначении пространственных соотношений, резко нарушенных в деятель-
ности больного с моторной афазией.
Так, мы можем думать, что при моторной афазии в речи отражается то, что
наиболее поражено в реальной практической деятельности, в ткани обычной жиз-
ни. Следовательно, особо полезными на этой новой стадии лечения являлись такие
приемы, которые развивали речь в непосредственной связи с действиями (например,
наречение в процессе ощупывания
или конструирования вещей) или превращали са-
мую речь в известное новое действие, изменявшее практически отношение больно-
го к окружающему.
Нами была продемонстрирована на клинической конференции Невропсихиат-
рического института им. В.М. Бехтерева наша больная, ее разговорная речь и ее пе-
ние. Исключительный интерес представляет собой факт поразительного воспроиз-
ведения (по своей членораздельности и выразительности) речевого содержания в
пении. Вполне объяснимый факт компенсированности
речи пением в данном случае
требует другого объяснения. Сложный, многосоставной и трудновыговариваемый
текст песен и романсов (в том числе "Соловей-соловушка", "Метелица" и др.), ока-
зывавшийся тяжелой задачей для рядовой речи, быстро и легко осваивается и вос-
производится больной в пении.
Для того чтобы проверить, в какой мере в этом процессе значительна роль ус-
воения готовой речи, а не самого действия пения, мы предложили одной из наших
помощниц в этой работе Н.Н. Хитрово-Кутузовой
вести с больной обычный быто-
вой диалог в форме пения. И в этой усложненной ситуации результат оказался
удачным. Можно было думать, что пение представляет собой лишь "мелодизиро-
ванную" повторную речь, но этот факт "мелодизации" живого диалога свидетельст-
вует о том, что это далеко не так.
В пении слово и предложение становятся поступком, выразительным действи-
ем, в которых развивается интенсивно и предикация речи.
В этом же отношении оказались плодотворными для развития речи
различные
трудовые задания: вышивание здоровой рукой (ранее не ведущей, левой рукой), по-
мощь в умственной работе других больных (в их упражнениях в речи). В итоге за
пять месяцев нашей работы можно отметить значительное восстановление диало-
гической устной речи, рост лексического и синтаксического чтения "про себя" и
произвольного письма. Вместе с этим отмечалось восстановление коммуникации и
коммуникативных черт характера, рост активности (интересов и потребностей), во-
левого
усилия и т.д.
Можно было отметить также влияние всей этой комплексной работы на разви-
тие психомоторики и расширение пространственной ориентации.
V
Наш весьма краткий клинико-психологический анализ данного случая мотор-
ной афазии свидетельствует о необходимости:
а) организованного воспитания функциональной системы, восстанавливающей
или замещающей пораженную функцию;
б) стадионального и комплексного построения восстановительной методики,
включающей в себя не только приемы
восстановления речи, но и методы воспита-
ния деятельности, опосредующей речь;
в) специальной разработки вопроса об избирательном характере речевых рас-
стройств (строения предложения и суждения).
Нет никакого сомнения в том, что лишь на основе клинической неврологии пси-
хология может успешно поставить и разрешить эти вопросы. В свою очередь, пред-
ставляется несомненный в свете опыта военных лет, что освоение новых психологи-
ческих методов в целях уточнения диагностики и расширения
терапевтического ком-
плекса будет способствовать дальнейшему успеху в разработке такой труднейшей
проблемы, какой является восстановление речевых функций при моторной афазии.
225
О РАССТРОЙСТВАХ
СНОВИДНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПРИ АФАЗИЯХ
I
Современное состояние физиологии и патофизиологии процессов сна свиде-
тельствует о том, что главнейшие учения о сне ("межуточное", "корковое", "нейро-
гуморальное") превращают изучение сна в разработку вопросов локализации и ди-
намики наиболее первичных, глубоко залегающих нервных функций. Вместе с тем
достигнутое в современной науке понимание единства сна и бодрствования позволя-
ет
искать в исследованиях процессов сна известного ответа и на вопрос об основных
нервно-мозговых механизмах бодрствования.
Именно в связи с исследованиями в этой области выясняются наиболее интим-
ные взаимоотношения между мозговым стволом и большими полушариями, между
корой больших полушарий и подкорковыми узлами, наконец, между первой и вто-
рой сигнальными системами в высшей нервной деятельности человека.
Особую важность в этой связи приобретают клинические психофизиологиче-
ские
исследования. Известно теоретическое значение клинических наблюдений над
расстройствами сна в связи с общей топикой наблюдаемых поражений. Не случай-
но теория сна была очень продвинута наблюдением и патологоанатомическим изу-
чением летаргического энцефалита. Интересные факты описаны в отношении сон-
ливости при опухолях головного мозга, при которых также наблюдались повыше-
ние гипногагических галлюцинаций и резкое повышение сновидной деятельности.
В психиатрической клинике известны
расстройства сна при различных психозах и
особенно - шизофрении, причем показана возможность возникновения бредовых
состояний из возбужденного состояния сновидной деятельности и т.д.
Клинический метод позволяет изучать весь психонервный механизм процессов
сна, включая и своеобразную динамику сновидных образов - сновидений. Возмож-
ность топического, локализационного или относительно-локализационного объяс-
нения природы сна и сновидной деятельности представляется наиболее благоприят-
ной
при изучении расстройств, вызванных определенными очаговыми поражения-
ми больших полушарий.
В годы нашей госпитальной работы, в 1942-1943 гг., мы специально изучали во-
прос об особенностях расстройств сновидной деятельности при органических и так
называемых функциональных военно-травматических заболеваниях головного моз-
га. Д-р Б.Р. Нанейшвили собрал обширный психопатологический материал относи-
тельно сновидных расстройств при военно-травматических неврозах и психоневро-
зах.
Этот материал был затем сопоставлен с нашими данными относительно рас-
стройств сновидной деятельности при ранениях и контузиях (очаговых поражениях)
головного мозга.
В этом исследовании нам пришлось прежде всего выделить больных с теми или
иными травмами затылочной и затылочно-теменной области, с явлениями оптиче-
ской агнозии, оптико-пространственных расстройств и т.д., у которых оказался тя-
жело нарушенным механизм сновидной деятельности.
Одновременно изучая расстройства внутренней
и письменной речи при мотор-
ной и сенсорной афазиях, мы столкнулись с явлением, необычайно нас поразившим.
Оказалось, что при этих заболеваниях общая субъективная картина сна весьма
сходна с затылочным синдромом. Но если в последнем случае (т.е. при затылочном
синдроме) объяснение может быть дано, исходя из общеизвестной роли корковых
226
центров зрения в образовании представлений, сновидных - в частности, то в случа-
ях афазии объяснение предполагает тщательное и специальное исследование ряда
новых вопросов о соотношении зрительных образов и внутренней речи.
В дальнейшем линии наших исследований психопатологии афазии и психопато-
логии сновидной деятельности сошлись. Мы пришли к убеждению, что на стыке
этих двух линий исследований кроется возможность важных находок для науки и
клинико-диагностической
практики. К сожалению, в обширной специальной лите-
ратуре об афазиях нам не удалось найти непосредственные указания о характере
сна и сновидной деятельности при этих заболеваниях.
Несмотря на новизну и чрезвычайную сложность вопроса, мы сочли возмож-
ным исследовать заинтересовавший нас факт, поскольку условия госпитальной
работы давали возможность вести наблюдения характера сна у интересующих нас
больных, а также всесторонне, комплексно исследовать топику и характер по-
ражения.
Предварительное
сообщение об этих данных и приводится в настоящей статье.
II
Подобно тому как расстройства сна носят количественный (бессонница или сон-
ливость) или качественный (нарколепсия, летаргия и пр.) характер, расстройства
сновидной деятельности также представляют собой сочетание количественных и
качественных изменений сновидной деятельности.
Гервер полагал, что обилие сновидений свидетельствует о какой-то (органиче-
ской или функциональной) мозговой патологии, малое количество или отсутствие
сновидений,
по Герверу, представляет собой признак здорового сна. Но, с другой
стороны, в патопсихологии Фрейд утверждал, что полное отсутствие сновидений
обозначает наиболее глубокое вытеснение и, следовательно, является, напротив,
признаком невротических состояний.
Однако совершенно неправомерно оценивать количественную сторону сновид-
ной деятельности независимо от ее качества. Действительно, при анализе качества
сновидений обязателен учет обилия или скудности образов, но лишь при знании об-
щей
качественной их картины. Качественными расстройствами сновидной деятель-
ности являются кошмары, или архаические спутанные сны с психомоторным возбу-
ждением или провоцирующие припадки истерического характера.
Удовлетворительного объяснения этих расстройств сновидной деятельности в
настоящее время еще не дано, как, впрочем, нет общеприемлемой концепции сно-
видений. Фрейдовская концепция сновидения не может быть признана исходной не
только для общей, но и для патологической психологии
сна. По Фрейду, сновидения
представляют собой примитивную реализацию влечений, в конечном счете возвра-
щение к внутриутробной жизни. С этой точки зрения необъяснимо большинство
случаев реактивных состояний. Фрейд в своей концепции сновидений, как в теории
психопатологии в целом, игнорирует социальную природу и направленность инди-
видуальности и совершенно снимает проблему коркового механизма сновидений.
Теория Мори-Вундта о трансформации внешних побуждений в сновидные об-
разы при
высоких порогах раздражений не объясняет преобладания зрительных
представлений в сновидных образах. Теория Д.Н. Узнадзе, рассматривающая снови-
дения как фиксированные установки, объясняет ряд случаев, особенно реактивных
состояний, лучше концепции Фрейда, но не раскрывает механизма сновидений, осо-
бенно их визуализации и вербализации.
Между тем мы считаем важнейшим вопросом именно этот вопрос о механизмах
визуализации и вербализации в условиях внутреннего торможения в коре головно-
го
мозга.
Проблема заключается в анализе противоречия, неизбежно встающего перед
исследователем. Большинство переживаний и образов во сне визуализированы, ме-
227
жду тем зрительный рецептор первым затормаживается с развитием процесса сна.
Корковые центры зрения, очевидно, должны быть отнесены, однако, к числу не-
полно заторможенных и "дежурных" зон, поскольку многие внешние раздражения
на спящего в конечном счете визуализируются.
Согласно исследованиям Хекера, Рицолло и др., зрительные образы в сновиде-
ниях резко преобладают над остальными (двигательными, слуховыми, вкусовыми
и т.д.). По данным Хекера,
до 93% всех образов в состоянии сна носят зрительный
характер (у изученных им лиц). Еще Мори показал, что, несмотря на то, что непо-
средственная стимуляция зрительного рецептора во время сна либо невозможна
(при глубоком сне), либо затормаживает мозг (в состоянии легкого сна), многие раз-
дражения других органов чувств (вкусового, слухового, кожного, обонятельного
и др.) вызывают в состоянии сна неадекватную реакцию в виде зрительного образа
сновидения.
Нам представляется несомненным
центральное происхождение сновидных ме-
ханизмов. Именно поэтому поражение мозговых центров зрения, при сохранности
афферентных путей и периферических органов, приводит к полному и частичному
выключению сновидного механизма. Больные, страдающие затылочным синдро-
мом в острой фазе травмы, вовсе не видят сновидений, и лишь с реституцией цент-
рально-зрительных функций постепенно восстанавливается и эта способность к
сновидной деятельности.
Полную противоположность этому состоянию -
отсутствию или крайнему
обеднению сновидений - представляет сновидная деятельность при военно-трав-
матических психоневрозах. Обилие и необычайная подвижность сновидений, их
устрашающий, кошмарный характер и компенсаторные установки - крайне ти-
пичны для подавляющего большинства изученных нами и Б.Р. Нанейшвили
"функциональных" больных. В этих случаях подавляющее большинство сновиде-
ний является действительно зрительными образами, сопровождающимися устра-
шающими слуховыми представлениями
(звуки бомбежки, разрывов снарядов, вы-
стрелов и пр.).
Эти случаи "функциональных" расстройств нервной системы в отношении со-
стояния при них сновидной деятельности лучше всего могут быть объяснены бле-
стящей гипотезой И.П. Павлова о механизме сновидений.
Известно, что Павлов рассматривал сон как торможение коры больших полу-
шарий, распространяющееся вниз на подкорковую область. Утомление словесного
отдела вызывает, по Павлову, торможение этого отдела, т.е. второй сигнальной си-
стемы.
В состоянии бодрствования вторая сигнальная система держит в тонусе пер-
вую сигнальную систему. В состоянии же сна нет "давления" второй сигнальной си-
стемы на первую, низшие отделы растормаживаются, следствием чего и является,
по Павлову, сновидение.
Гипотеза Павлова хорошо объясняет причину возбуждения сновидной деятель-
ности растормаживанием первой сигнальной системы в условиях утомления и охра-
нительного торможения второй сигнальной системы. Механизм кошмаров и ком-
пенсаторных
сновидений при травматических неврозах и психоневрозах исчерпыва-
юще разъясняется в свете этой гипотезы. В свете этой гипотезы возможно удовле-
творительно объяснить и причину выпадения сновидного механизма при затылоч-
ном синдроме, поскольку пораженный в центральном звене зрительный анализатор
составляет важнейшую часть первой сигнальной системы.
До этого момента, пока вопрос касается механизма визуализации переживаний
и образов в состоянии сна, объяснение представляется более или
менее простым и
вполне укладывается в схему И.П. Павлова. Сложность задачи начинается с того,
как мы принуждены констатировать своеобразную, неосознаваемую вербализацию
этих сновидных образов.
Сложность задачи возросла для нас по крайней мере с того момента, как мы об-
наружили повторяющиеся в большинстве расстройств типа моторной и сенсорной
228
афазии выпадения или тяжелое (по сравнению с преморбидным состоянием) ослаб-
ление сновидных механизмов. Связь речевых и сновидных расстройств представля-
ет собой поразительное явление, достойное специального исследования и более ос-
новательного и многостороннего объяснения.
III
Из клинической литературы военного времени известно, что при контузии го-
ловного мозга отмечается - особенно в острых состояниях - резко выраженная и
мучительная
бессоница (например, по Овганскому). Однако оставалось неизвест-
ным, видят или нет сновидения эти больные с очаговыми поражениями, когда им
удается заснуть. С другой стороны, из литературы (Аствацатуров, Гольман, Мотт и
др.) также известно, что при реактивных неврозах и истерии наблюдается резкое
расстройство сновидений в виде кошмаров, что образует у больных страх перед са-
мим сном.
Наши (совместно с Б.Р. Нанейшвили) систематические наблюдения над 155
мозговыми ранеными больными,
контуженными и "реактивными" больными под-
тверждают эти данные.
Наблюдения за жизнью госпитальных палат в ночное время и анализ жалоб са-
мих больных свидетельствуют о резкой дифференциации этих больных в отноше-
нии ко сну. Черепно-мозговым раненым больным или контузионно-коммоционным
больным трудно заснуть из-за сильных головных болей и нервного истощения; они
спят неглубоко и легко пробуждаются вследствие общей слабости коркового тор-
можения.
Больным с травматическими неврозами
и психоневрозами также трудно за-
снуть, но из-за чрезмерной возбудимости по отношению к внешним раздражениям
и они спят мало вследствие того, что их будят кошмары, что они, выражаясь слова-
ми больного П-ва, "каждую ночь снова на фронте". Во время самого сна эти боль-
ные сильно возбуждены не только психомоторно, но и вербально. Их "разговор во
сне" часто мешал сну товарищей по палате. Иной раз это возбуждение завершалось
истерическим припадком, с ясно выраженным фабульным характером.
"Реактив-
ные" больные после такого сна пробуждаются в разбитом состоянии, многие часы
после этого в дневное время они депрессивны. Впечатление таково, что эти боль-
ные во сне дополнительно травмируются психогенно через эти воспроизведения в
сновидных фронтовых картин и переживаний. Вот почему, по наблюдениям
д-ра Б.Р. Нанейшвили, оказалось, что снотворные средства в этих случаях недоста-
точно эффективны, если с ними не связывается известная психотерапия.
Напротив, контузионно-коммоционные
больные, по этим наблюдениям, испы-
тывают благотворное действие снотворных веществ, спят спокойно при их действии
и чувствуют себя отдохнувшими даже после кратковременного сна. Среди больных
этих большинство либо не видят сновидений, либо они их не возбуждают, не меша-
ют нормальному течению сна, так как не носят сюжетно-устрашающего характера
или выраженной компенсаторной направленности.
Специальное изучение жалоб 155 больных на то или иное расстройство сна по-
казало, что из общего
числа обследованных нами функциональных больных 92,2%
страдали от обильных и тревожных сновидений и лишь 7,8% вовсе не испытывали
никаких выраженных переживаний во сне (впрочем, по их показаниям, и премор-
бидно также). Интересно сопоставить эти данные с характеристикой жалоб боль-
ных с различными органическими заболеваниями головного мозга. Лишь 22% боль-
ных указывают на наличие сновидений, притом не обильных и редко тревожных.
Не видят сновидений 78% больных, указывающих вместе с
тем на типичность для
них в преморбидном состоянии сновидных переживаний. Уже из этого сопоставле-
ния виден массовый характер сновидных расстройств при реактивных неврозах и
психоневрозах. В содержании обильных и тревожных сновидений этих больных
229
преобладающим мотивом являлось воспроизведение фронтовой опасности и обста-
новки в 80%, сочетание этого мотива с исполнением основного желания (дом, род-
ные) - в 16% случаев и лишь в 4% сновидений этих больных выступает сложная сим-
волизация мотивов и тяжелые сексуальные сны. Характерно далее, что тревожные
сны наступают сразу же после травмы и служат дополнительным психогенным ис-
точником. С улучшением общего состояния сновидения становятся менее
обильны-
ми и менее тревожными, что может служить тонким реактивом динамики состояния
больного. Фронтовые мотивы тревожных сновидений, фиксированных нами в 1942
и 1943 гг., обычно были стереотипны: бомбежка, налет самолетов, боевые эпизоды
в разведке и на поле боя, поле с трупами и ранеными, рукопашный бой, погоня, ра-
нение и пр. В таком сне обязательно фигурирует личность самого больного, чаще
всего как объект действия, реже - как субъект действия. Больной просыпается от
собственного
крика, спазм в горле, сильного вздрагивания, падения с кровати или
развившегося истерического припадка.
Во всех этих условиях корковое торможение оказывается недостаточным и воз-
буждение "словесного отдела" оказывается настолько сильным, что препятствует
развитию глубоких фаз сна и растормаживанию низших отделов центральной нер-
вной системы.
Можно было бы высказать предположение, что здесь первая сигнальная систе-
ма более травмирована, нежели вторая сигнальная система, если учесть
травмати-
ческую нагрузку, которую несут на себе анализаторы слуховой (частые случаи
функциональной травматической глухонемоты) и зрительный (механизм самого
психогенного шока).
Однако следует обратить внимание на то обстоятельство, что подавляющая
масса подобных сновидений фабульна и связана, полна значениями и смыслами, лег-
ко воспроизводится при пробуждении. Живописный зрительный характер образов,
эмоционально-шоковое их действие не должно закрывать нам глаза на обозначен-
ный,
сигнификативный, или вербализованный характер сновидных представлений.
Но оперирование значениями предполагает речь, внутреннюю, во всяком случае,
облекаемую в образы. У "функциональных" больных, включая и страдающих тяже-
лыми формами мутизма, внутренняя речь сохранена, и общий тонус ее даже более
повышен сравнительно с нормальным состоянием. Этим и объясняется в таких слу-
чаях, по нашему мнению, усиление речевых импульсов в сновидной деятельности,
поскольку сон этих больных редко бывает
глубоким. Таким образом, несмотря на
субъективную тяжесть страданий "функциональных" больных от сновидений, нали-
чие сновидений свидетельствует об относительной сохранности мозговых связей и
необходимости лишь нормализовать их функциональный тонус, т.е. снизить возбу-
димость как первой, так и второй сигнальных систем.
IV
Мы задержались на общей характеристике сновидных расстройств при травма-
тических неврозах и психоневрозах со сравнительной задачей, чтобы поставить во-
прос
об участии внутренней речи в сновидной деятельности и необходимости даль-
нейшей разработки гипотезы Павлова о противоречивых отношениях второй и пер-
вой сигнальных систем в переходе от бодрствования ко сну. Уже здесь мы могли ви-
деть, что взаимодействие этих систем избирательное и что "дежурную" функцию
второй сигнальной системы, очевидно, несет внутренняя речь в ее первично-диф-
фузных образованиях1.
Первоначально нам представлялось, что сновидения вовсе отсутствуют или со-
вершенно
не тревожат больных с органическими поражениями головного мозга, хо-
1 См. о природе внутренней речи наши работы: "К психологии и психопатологии внутренней речи" (Сб.
Акад. наук СССР, посвящ. Узнадзе, 1945); "К теории внутренней речи в психологии" (Сб. "Психология
речи" под нашей редакцией, 1946); "Очерки психологии", 1945.
230
тя они испытывают известные переживания во сне (кинестетические переживания:
сны-падения, сны-взлеты и т.д.). Однако это предположение оказалось неоснова-
тельным для 22% наших больных-органиков, которые предъявляли показания о
сновидениях, однако не тревожных и далеко не таких фабульных, как у больных
функциональных. Анализ этого клинического материала показал, что здесь мы
имели либо поражения какой-либо зоны (кроме затылочной) правого полушария
у
правшей, где речевые функции были собраны, либо поражения теменной области
левого полушария, при котором не затрагивались непосредственно моторная и сен-
сорная речь.
Напротив, основная масса (78%) интересующих нас по основным вопросам на-
шей госпитальной работы групп больных, среди которых отмечались жалобы на
выпадение сновидений, включала в себя больных с затылочным синдромом и раз-
личными формами афазий.
Качество сновидений у больных с органическими заболеваниями головного
мозга
(из отмеченной выше группы 22%) характерно отличается от сновидных
представлений. При реактивных состояниях и неврозах "фронтовые", устрашаю-
щие и сюжетные сновидения отмечались лишь в 11% из общего числа показаний
этой группы, смешанные в 24%, а бессюжетные, но спокойные сновидения в 65%.
Характерно содержание этих "мирных" сновидений: неэмоциональные, бессюжет-
ные, случайно-агглютинированные. Больные описывают эти сновидения стерео-
типно: отдельные животные, деревья, скалы, звезды,
вещи, реже всего люди. В сно-
видениях редко фигурирует сама личность больного в качестве объекта или субъе-
кта действия, чаще - воспроизведение событий жизни. По своей направленности и
структуре эти сновидения приближаются к нормальному типу, сравнительно с воз-
бужденной сновидной деятельностью при реактивных состояниях.
Совершенно иначе обстоит положение при поражениях затылочной и заты-
лочно-теменной области. В изученных нами 15 случаях с клиническими явления-
ми затылочного
синдрома (11 ранбольных с проникающими ранениями затылоч-
ной области и 4 постконтузионных больных с очаговыми поражениями типа за-
тылочного синдрома) были установлены жалобы на полное отсутствие сновиде-
ний. У некоторой части больных (40%) сновидения появились спустя месяц-полто-
ра после травмы, причем носили своеобразный характер. Один из больных (про-
никающее ранение левой затылочной области с поражением оптико-пространст-
венной функций, оптической алексией) отмечал, что, сравнительно
с "преморбид-
ным" состоянием, его "восстановившиеся" сновидения отличаются схематизмом,
блеклостью и своеобразной контурностью. Больной видел "силуэтами" вещи и
людей, ему часто представлялся во сне темный зал или уходящая в бесконечность
темная степь.
Сравнивая эти случаи с наблюдавшимися нами тремя случаями функциональ-
ной ("истерической") слепоты, снятой затем психотерапией (по Бабинскому), мож-
но подтвердить предположение о корковом происхождении сновидений. В случаях
функциональной
слепоты (в отличие от тяжелых форм оптической агнозии) сно-
видная способность сохранялась полностью.
V
Специальный интерес представляла для нас значительная (за два года непре-
рывных госпитальных наблюдений) группа больных афазического круга. Мы име-
ем возможность связать исследование расстройств сновидной деятельности у этих
больных со специальной нашей работой по изучению и восстановлению у них уст-
ной, письменной и внутренней речи.
Изученные нами 42 больных этого круга
распределялись так: 29 больных с афа-
зией, 4 больных с выраженной сенсорной афазией, 3 больных с тотальной афазией
и 6 больных с явлениями аграфии, алексии и парафазиями.
231
При поступлении в эвакуционные госпитали 1748 и 1560 обычно в среднем,
в пределах месяца после травмы, эти больные не испытывали сновидных пережива-
ний или, во всяком случае, не осознавали их. Спустя два, два с половиной месяца
часть из этих больных отмечала появление сновидений зрительного типа, в отличие
от имевшихся и в остром периоде после травмы “кинетически-вестибулярного” пе-
реживания во сне (“падения, полеты”). Обычно этот момент совпадал
с резким
улучшением речевых функций в результате комплексного лечения и восстанови-
тельной работы в отношении этих функций.
Возможность наблюдения за развитием и восстановлением нервно-психических
функций позволяла ясно наметить эту связь между восстановлением речи и восста-
новлением сновидной деятельности или, во всяком случае, ее осознания и воспроиз-
ведения. Восстановившиеся (приближавшиеся к преморбидному состоянию этих
больных) сновидения носили характер “снов-исполнений желаний”
и “снов-воспо-
минаний”.
Однако такой уровень представлял собой признак прогрессивной реституции и
являлся продуктом лечебно-восстановительной работы.
Для характеристики состояния сновидной деятельности при афазиях существен-
но исследовать первоначальное состояние больного, в том числе и постоянно встре-
чающееся в этих случаях поражение сновидных механизмов.
Для первоначальных состояний больных, страдающих моторной или сенсорной
афазией, характерно поражение этих механизмов,
подчас даже полное выпадение.
Приведем несколько клинических примеров, свидетельствующих о действи-
тельно афазическом факторе заболевания, при котором нами отмечались подобные
выпадения.
Больной Ж-в В. И., 1908 г. рождения (история болезни № 2463), поступил в эва-
когоспиталь 1748 330/XI 1942 г. из эвакогоспиталя 1418 с диагнозом “травматиче-
ское повреждение головного мозга с сенсорной афазией после осколочного ранения
черепа в левый висок”.
Анализ поэтапной документации 11/Х
1942 г. Доставлен в Сочи в бессознатель-
ном состоянии. После осколочного ранения в левую височную область имеется рубец
1,0×0,5 см. Второй рубец в области затылка размером 10×2 см. Неврологически не-
значительная слабость лицевого нерва. В правых конечностях объем и сила движений
понижены очень незначительно. Сухожильные, периостальные рефлексы слегка вы-
ше справа. Брюшные рефлексы несколько понижены в правых третях. При поступ-
лении имелись выраженные явления сенсорной афазии с тяжелым
расстройством по-
нимания, тяжелым расстройством письма, аграмматизмом, жаргонофазией. В процес-
се лечения значительно улучшилось понимание речи, поведение стало более адекват-
ным. Диагноз: остаточные явления контузии головного мозга с явлением сенсорной
афазии после осколочного ранения черепа в область левого виска.
Больной был направлен к нам для восстановления речевых функций
28/XI 1942 г. Нами были отмечены тяжелые расстройства фонематического слуха и
понимания, резкий аграмматизм
речи, расстройство логического мышления, тяже-
лое расстройство произвольного письма, неадекватность поведения, расстройство
пространственной ориентации.
Этот больной, подробно описанный в нашей работе “К психологии и психопа-
тологии внутренней речи”, на протяжении почти четырех месяцев пребывания в
госпитале не испытывал никаких сновидных переживаний. Когда больной получил
возможность контакта и основные функции речи были восстановлены, одним из его
повторяющихся показаний была
жалоба на отсутствие сновидений. Больной ссы-
лался на свое здоровое состояние, когда он часто видел сны, и на своих товарищей
по палате, утром обменивающихся своими впечатлениями о снах, в которых они ви-
дели родных, товарищей по фронту и т. д. Больной неизменно удивлялся отсутствию
у него снов. Лишь в конце его пребывания в госпитале он начал испытывать эпизо-
дические сновидные переживания.
232
Больной Д-в А.П., 1913 г. рождения (история болезни № 3107), поступил в эва-
когоспиталь 1748 31Д 1943 г. с диагнозом "травматического повреждения головно-
го мозга"; заключительный диагноз: "травматическое повреждение головного моз-
га после слепого осколочного ранения". 25/VII1942 г. получил осколочное ранение
в лоб, потерял сознание на 4-5 часов. После ранения не мог говорить, речь стала
восстанавливаться через месяц; 5Л 1943 г. наступил первый
припадок с потерей со-
знания. Жалобы на припадки с потерей сознания, головные боли, затруднение при
разговоре. Объективно незначительная сглаженность носогубной складки справа,
угол рта острее с этой стороны. Язык отклоняется вправо; слабость правой руки;
периостальные рефлексы равномерно живые. Ахилловы - поликинетичны. Брюш-
ные и подошвенные рефлексы - ниже справа.
Психопатологическое исследование обнаружило тяжелое расстройство внут-
ренней речи, аграфию и алексию, резко выраженные
парафазии. Больной, инженер
по образованию, умел тщательно анализировать свои состояния. Он неизменно от-
мечал недостаточность сна и отсутствие сновидений. Наблюдение за сном больного
показывало отсутствие психомоторного и вербального возбуждения во сне. После
пробуждения больной чувствовал себя отдохнувшим; переживания во сне испыты-
вала лишь кинестетические.
Больной К.А., 1920 г. рождения (история болезни № 1018), поступил в эвакогос-
питаль 1560 28/V 1943 г. с диагнозом "тенгинциональное
пулевое ранение левой те-
менной области и правосторонний гемипарез". Правосторонний гемипарез в резуль-
тате проникающего ранения черепа. Пулевое ранение левой теменной области с
большим костным дефектом и с видимой пульсацией мозгового вещества. Право-
сторонняя гемиплегия. Эпилепсия. В результате пулевого ранения лобно-височно-
теменной области слева имеется обширный костный дефект черепа, замещенный
соединительной тканью, с выраженной пульсацией. Жалобы на головную боль,
шум в
ушах, затрудненная речь и письмо, слабость в правых конечностях. Ранен
4/ХП 1942 г. на фронте пулей в голову, потерял сознание на несколько часов. В те-
чение двух месяцев находился в тяжелом состоянии. Отмечалось полное отсутствие
разговорной речи на протяжении 2,5 месяцев. Рентгеноскопически: огромный кост-
ный дефект заднего отдела лобной и теменной кости слева. В области дефекта
крупный костный осколок. Неврологическое обследование отмечает тяжелые пос-
ледствия открытой травмы; электроэнцефалографическое
заключение академика
И.С. Бериташвили: "Во всей коре электрическая активность сильно понижена, но
особенно на левой стороне, на стороне раны. Здесь альфа-ритм едва намечается и
не усиливается при закрытии глаз и при затемнении. В области раны наступают од-
ни дельта-волны, но они совпадают с группами небольших альфа-волн симметрич-
но правого участка. Состояние мозга такое, что биоэлектрическая деятельность
мозга в отношении альфа-волн понижена. Дельта-волны в области раны указыва-
ют
на существование здесь очага повреждения".
Интересно отметить, что больной первоначально начал говорить отдельные
слова на русском языке, но лишь спустя 4 месяца после ранения - на родном армян-
ском языке; письмо и чтение полностью отсутствовали до начала восстановитель-
ной работы. Резкие элементы акулькулии. Неустойчивый внутренний образ слова.
Отмечается быстрое забывание вновь усвоенных слов; сон длительный и крепкий,
совершенно без сновидений, что огорчало больного, силившегося
"увидеть во сне
родных своих".
Мы не имеем возможности привести все истории болезни наших больных с раз-
личными формами афазий. Однако из приведенного ясно, что ослабление или вы-
падение механизмов сновидений деятельности при афазиях не является случайным.
Анализ материала убеждает нас в единстве визуализации и вербализации в сно-
видных представлениях. При поражении одного из этих компонентов сновидный ме-
ханизм, видимо, нарушается, как это имеет место при расстройстве визуализации
(затылочный
синдром) и при расстройстве вербализации (афазии).
233
К ТЕОРИИ ВНУТРЕННЕЙ РЕЧИ
В ПСИХОЛОГИИ
Проблема внутренней речи, являясь важной составной частью учения о единст-
ве и взаимопроникновении мышления и речи, неизбежно включает изучение психо-
логического строения словесного мышления и словесно-логической памяти, одной
из форм которых является внутренняя речь. Однако это положение не дает еще ос-
нования односторонне интеллектуализировать внутреннюю речь. Трактовка внут-
ренней речи как "интеллектуальной
функции" формалистически искажает действи-
тельную природу внутренней речи, ее обусловленность внутренними побуждениями
и нравственным самосознанием личности.
Во внутренней речи проявляются все внутренние связи личности, вследствие
чего она выступает одним из общих механизмов сознания, изменяющегося на раз-
ных ступенях развития личности с изменением предметного содержания ее дея-
тельности.
Традиционная постановка вопроса о внутренней речи как однородном для всех
форм деятельности
механизме словесного мышления и словесно-логической памя-
ти противоречит всем новейшим фактам психологии речи ребенка, психопатологии
речи, психологии литературно-художественного творчества.
Абстрактный и формалистический подход к внутренней речи может и должен
быть преодолен в свете новейших психологических исследований. Задача нашего
исследования - постановка некоторых вопросов теории внутренней речи, которые
на наш взгляд, являются важнейшими для содержательной формулировки пробле-
мы.
Вопрос о психологическом строении внутренней речи, столь важный теорети-
чески не является лишь вопросом специальной психологической теории, но имеет
разнообразное жизненное практическое значение.
Известно, что психопатологическое изучение моторной и сенсорной афазии
показало важность различных расстройств внутренней речи в общей системе на-
рушения устной и письменной речи, с одной стороны, восприятия и понимания ре-
чи, с другой. Из этого положения был сделан в высшей степени существенный
вы-
вод о необходимости при моторной афазии - для целей восстановления устной и
письменной речи - специальной работы по восстановлению внутренней речи. Ана-
логичный практический вывод о восстановлении внутренней речи с целью восста-
новления нормального восприятия и понимания речи был сделан в отношении сен-
сорной афазии.
Поскольку в распаде форм внешней речи при этих заболеваниях важную роль
играет нарушение внутренней речи, постольку восстановление внешней речи невоз-
можно
без специальной восстановительной обработки тяжелопораженных меха-
низмов внутренней речи. Вот почему в советских работах по восстановлению нару-
шенных функций речи при военных травмах головного мозга такое большое внима-
ние уделяется практической методике восстановления внутренней речи.
Не меньшее практическое значение имеет вопрос о воспитании внутренней ре-
чи школьников в процессе обучения. Приучение ребенка к анализу языка и собст-
венной речи, развитие литературных форм речи школьника,
воспитание способно-
сти у школьника к пониманию внутреннего плана (подтекста) речи формируют в со-
знании учащегося не только новые формы внешней устной и письменной речи,
громкого чтения, но и первичные формы внутренней речи. Первоначально такими
234
формами являются слушание, молчаливое чтение "про себя", словесное осмысле-
ние задачи "про себя" и т.д. На основе этих первичных форм развиваются в процес-
се воспитания культуры устной и письменной речи системные сложные механизмы
внутренней речи. Самостоятельность речи, способность оригинально выражать
свои мысли, многообразно отражать полноту своих мыслей собственными словами,
а не готовым шаблоном слов, своеобразие стилистики речи - все эти качества
речи
свидетельствуют о внутренней выношенности внешней речи, ее действительной со-
знательности и самостоятельности.
Вопрос о воспитании внутренней речи неизбежно ставится в порядок дня в свя-
зи с актуальностью проблем культуры устной и письменной речи. Однако на путях
к разработке этого нового педагогического вопроса необходимо обеспечить пра-
вильную постановку вопросов теории внутренней речи в психологии.
В теории внутренней речи много спорных вопросов, относящихся к пониманию
происхождения
и механизмов внутренней речи. Вместе с тем в настоящее время есть
возможность выделить более или менее общие факты и положения, на констатации
которых сходятся самые различные по своему направлению исследователи.
Такими общими положениями являются: 1) беззвучный характер внутренней
речи, 2) ее свернутость, сокращенность сравнительно с внешней речью, 3) вторич-
ность внутренней речи, т.е. ее производность от внешней речи, 4) процессуальность
и изменение внутренней речи в зависимости от
готовности ее перехода в речь внеш-
нюю. Многие исследователи отмечают также нетождественность внутренней речи
и внутреннего говорения.
Однако за сравнительной общностью констатации этих фактов кроется глубо-
кое расхождение в их анализе. За счет каких механизмов внешняя речь обеззвучи-
вается и превращается во внутреннюю? За счет ли усечения моторно-вокального
звена внешней речи или за счет развития внутреннего речевого слуха (аналогично-
го внутреннему музыкальному слуху)? Известно,
что на этот вопрос даются взаимо-
исключающие толкования.
Каков механизм бесспорной сокращенности внутренней речи? Свертывается ли
любая часть предложения и речи или имеет место избирательное свертывание суб-
стантивных категорий речи при постоянстве предикативных? Известно, что и на
этот вопрос даются разноречивые ответы.
Особенно остры противоречия в вопросе о генезисе внутренней речи. Все сов-
ременные исследователи признают вторичность внутренней речи относительно к
внешней
речи. Однако серьезные мотивы приводятся в пользу утверждения, что
внутренняя речь возникает первоначально из слушания (как внутреннее повторение
чужой речи) и не менее серьезные мотивы приводятся в пользу положения о возник-
новении внутренней речи из устной, особенно монологической речи. Таким обра-
зом, наличие общепризнанных фактов протекания и формы существования внут-
ренней речи ни в какой мере не обозначает существование общепризнанной теории
внутренней речи.
Одним из обстоятельств,
существенно затрудняющих разработку единой теории
внутренней речи, является метафизическое противопоставление внутренней речи
"внутреннему говорению". Внутреннее говорение не исчерпывает, конечно, всей
сложности картины внутренней речи, но вместе с тем - это завершающее звено вну-
тренней речи как процесса перехода от мысли к слову. Внутреннее говорение нахо-
дится у самых граней объективации мысли в речевом общении и именно поэтому
представляет особое значение в общей динамике внутренней
речи. Вместе с тем
внутреннее говорение представляет собой направленность сознания на самый факт
объективации мысли в слове и таким образом - осознанный акт. Понятно, что вну-
треннее говорение, как завершающая фаза внутренней речи, развивается из более
первичных и нерасчлененных форм внутренней речи, не носящих еще характера
предложения (даже редуцированного, свернутого). Эти нерасчлененные, первичные
формы внутренней речи, действительно представляющие собой некие "общие
235
смыслы", являются сложным переплетением осознанного и неосознанного, что
чрезвычайно затрудняет их анализ.
Естественно, поэтому, что первоначально возникло знание о внутреннем говоре-
нии и лишь затем, в самое новейшее время, особенно в связи с успехами психопатоло-
гии речи, возникло знание о начальных и нерасчлененных фазах внутренней речи.
Вопрос о внутренней речи подвергся глубокой и интересной разработке в одной
области философии, именно в
этике. В учении о совести, нравственных пережива-
ниях долга и чести впервые возникла идея внутреннего монолога и особой его нрав-
ственной роли в самосознании личности. Эта этическая сторона внутреннего гово-
рения, к сожалению, остается в тени в психологии теории внутренней речи.
В реалистической художественной литературе, особенно в творениях Льва Тол-
стого, поднявшего психологический анализ в литературе на невиданную высоту,
этическая основа внутреннего говорения выступает чрезвычайно
выпукло. Отме-
тим, кстати, что лишь у Толстого литература достигла совершенства в разграниче-
нии внешней и внутренней речи и почти "скульптурном" выделении внутреннего
монолога в общей ткани деятельности, переживании и внешней речи героя.
Встречается мнение, согласно которому внешняя речь прерывна (в зависимо-
сти от ситуации общения или работы посредством письма или чтения), в то время
как внутренняя речь непрерывна. Наши наблюдения дают возможность предпола-
гать прерывность протекания
внутренней речи даже в период максимального бодр-
ствования.
В каких же условиях стимулируется внутреннее говорение, каковы внешние и
внутренние причины, производящие тот специфический акт мысли, который высту-
пает в форме внутреннего говорения?
Наши предварительные наблюдения говорят о том, что основным условием в
этих случаях являются те жизненные обстоятельства и отношения, которые порож-
дают субъективно логическое затруднение или нравственное противоречие. В ис-
следовании
А.А. Люблинской показано, что у ребенка-дошкольника внутреннее го-
ворение, проявляющееся в поисковых действиях, вырастает из "речи-вопроса", а не
из той "эгоцентрической" речи, которая Л.С. Выготским признается за генетически
первичную форму внутренней речи. "Речь-вопрос" первоначально направлена на
определение пространственно-локальных отношений предмета, затем на внутрен-
ний смысл предметных отношений. Эта вторая фаза "речи-вопроса" определяет
своеобразный строй предложения во внутреннем
говорении, у младшего школьни-
ка проявляющийся различно в устной и письменной речи, как это можно предполо-
жить на основании исследования СЕ. Драпкиной.
В этом же направлении показательны данные А.В. Ярмоленко о внутреннем го-
ворении у слепоглухих (вполне доступном наблюдению), прямо мотивированном ло-
гическим затруднением в познавании отношений и связей.
Вопрос о нравственных противоречиях как источнике внутреннего говорения
мало или почти не исследован в психологии. Вот почему
нам будет дозволено обра-
титься к творениям Льва Толстого, являющимся глубоким источником психологи-
ческого знания.
Наиболее тонкое определение существа художественного гения Л. Толстого
как непревзойденного мастера в изображении "диалектики души" принадлежит
Н.Г. Чернышевскому.
Чернышевский писал, что "психологический анализ может принимать различ-
ные направления: одного поэта занимают всего более очертания характеров, друго-
го - влияние общественных отношений и житейских
столкновений на характеры,
третьего - связь чувств с действиями, четвертого - анализ страстей, графа Толсто-
го - всего более сам психический процесс, его формы, законы, диалектика души,
чтобы выразиться определительным термином"1.
1 Чернышевский Н.Г. Литературно-критические статьи. М: Гослитиздат, 1939. С. 247.
236
В другом месте Чернышевский прямо указывает, что "особенность таланта гра-
фа Толстого состоит в том, что он не ограничивается изображением результатов
психического процесса, его интересует самый процесс, - и едва уловимые явления
этой внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвычайной быстротой и не-
истощимым разнообразием, мастерски изображаются графом Толстым. Есть живо-
писцы, которые знамениты искусством уловлять мерцающее отражение луча
на
быстро катящихся волнах, трепетание света на шелестящих листьях, переливы его
на изменчивых отражениях облаков: о них преимущественно говорят, что они уме-
ют уловлять жизнь природы. Нечто подобное делает граф Толстой относительно
таинственнейших движений психической жизни. В этом состоит, как нам кажется,
совершенно оригинальная черта его таланта. Из всех замечательных русских писа-
телей он один - мастер на это дело"2.
Исчерпывающая характеристика Чернышевским особенностей психологиче-
ского
анализа в творчестве Толстого дает нам возможность непосредственно обра-
титься к произведениям Л. Толстого, где впервые в мировой литературе с порази-
тельным мастерством разграничена внешняя и внутренняя речь, интимно связанная
с потоком рефлективных состояний.
Обратимся к роману "Воскресение" хотя, впрочем, совершенно тот же психоло-
гический и художественный прием мы обнаруживаем в "Войне и мире" и особенно
в "Анне Карениной".
Нас заинтересовал во всех этих произведениях один
вопрос: когда герои
Л. Толстого начинают "говорить сами с собой", каковы условия и мотивы внутрен-
него монолога, который так реалистически изображается Л. Толстым? Как помнит
читатель, "Воскресение" начинается с описания начала "критического дня" в жиз-
ни Нехлюдова. Утро Нехлюдова начинается с воспоминаний в образах вечера у
Корчагиных, затем с привычных действий, диалога с экономкой и вопроса к ней о
письмах. Подчеркивается понимающая улыбка экономки. Нехлюдов читает пись-
мо от
княжны Корчагиной и переживает свои опасения в связи с тактикой "опуты-
вания" княжны. Мгновенно всплывают воспоминания о неразорванной связи с же-
ной предводителя.
Л. Толстой объясняет, что отсутствие согласия любовницы на разрыв связи яв-
лялось единственной задержкой для решительного шага: предложения княжне.
До сих пор Толстой дает лишь описание действий, воспоминаний в образах, без-
образных переживаний, чтения писем и письма самого Нехлюдова, диалогов. Впер-
вые в романе внутренний
монолог появляется после столкновения воспоминания о
жене предводителя с оценкой намерений княжны Корчагиной и сознанием внутрен-
ней необходимости сделать предложение княжне ("Не могу я теперь ехать и не мо-
гу ничего предпринять, пока она не ответит мне"). Затем описывается развертыва-
ние дня: Нехлюдов проходит через мастерскую в кабинет, читает повестку в суд,
разговаривает с лакеем, говорит ему, между прочим: "Да скажите - тут дожидают-
ся от Корчагиных, - что благодарю, постараюсь
быть". Второй внутренний моно-
лог: "Неучтиво, но не могу написать. Все равно увижусь с ней нынче". Когда Нех-
людов, одевшись, вышел на крыльцо, знакомый извозчик на резиновых шинах уже
ожидал его и понимающе сказал ему, что вчера вечером он заезжал к Корчагиным,
но швейцар говорит: "Только вышли". Третий внутренний монолог: "И извозчики
знают о моих отношениях к Корчагиным, - подумал Нехлюдов, и нерешенный воп-
рос, занимавший его постоянно в последнее время, - следует или не следует
женить-
ся на Корчагиной - стал перед ним, и он как в большинстве вопросов, представляв-
шихся ему в это время, никак, ни в ту, ни в другую сторону, не мог решить его".
В этой авторской ремарке Толстой прямо отражает "сквозной мотив" внутренних
диалогов, связанных с нерешенным вопросом и внешне не проявляющихся в дейст-
виях и диалогах Нехлюдова.
2 Там же. С. 250-251.
237
Затем Толстой описывает суд присяжных, встречи, диалоги, допрос подсудимых
и неожиданную встречу на суде с Катюшей Масловой. Блестяще описано Толстым
начало и самый процесс узнавания Нехлюдовым Масловой.
«Нехлюдов, между тем, надев пенсне, глядел на подсудимых по мере того, как
их допрашивали. "Да не может быть, - думал он, не спуская глаз с лица подсуди-
мой. - Но как же Любовь?" Председатель обращается к Масловой: "Как Любо-
вью? - сказал он.
- Вы записаны иначе!" Подсудимая молчала. "Я вас спрашиваю, -
продолжал председатель, - как ваше настоящее имя?" - "Крещена как?" - спросил
сердитый член. "Прежде звали Катериной" - "Да не может быть", - продолжал
себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения знал, что это
была она...».
Затем описываются переживания Нехлюдова, связанные с воспоминанием о
первой и второй встречах с Катюшей; суд постепенно отодвигается в сознании на
задний план, и вновь осознается
в кратких внутренних репликах "узнала" (относит-
ся к Масловой). "Ах, скорее бы", "поскорее бы, ах, поскорее бы!" (относится к хо-
ду допроса). После окончания допроса Нехлюдов едет к Корчагиным с новым, не-
обычайно тяжелым чувством все растущих угрызений совести. По-новому воспри-
нимаются им знакомая обстановка Корчагиных и привычные манеры их поведения.
Переживания концентрируются внутренне в повторяющейся фразе "гадко и стыд-
но", "стыдно и гадко", наконец, во фразе, резюмирующей
все его нравственные пе-
реживания: "Все гадко и стыдно" - последующий ход внутреннего размышления и
говорения сосредоточен вокруг вопроса: "как" (как развязать отношения с женой
предводителя, как выйти из положения с обязательством перед княжной и т.д.).
Весь внутренний монолог Нехлюдова в этой фазе представляет собой речь-вопрос,
отражающий нравственные противоречия в сознании Нехлюдова. Эмоциональным
фоном этого речи-вопроса было еще неполностью осознанное чувство стыда и уг-
рызений
совести в отношении Масловой. Потребовалось некоторое время для того,
чтобы внутренний монолог изменился по своему содержанию, когда жизненно-ак-
туальным для Нехлюдова стал вопрос об его обязательствах перед Масловой, а за-
тем и путях жизненной перестройки в целом.
Эта новая фаза, которая развивается уже до самого конца романа, начинается
со следующего утра: "Первое чувство, испытанное Нехлюдовым, когда он проснул-
ся, было сознание того, что с ним что-то случилось, и прежде, чем он
вспомнил, что
случилось, он знал уже, что случилось что-то важное и хорошее". Внезапно это не-
определенное чувство актуальности происшедшего события осознается Нехлюдо-
вым в форме предельно-выразительных номинативных предложений: "Катюша.
Суд". Вот эти два номинативных предложения, состоящие каждое из одного подле-
жащего, без какого-либо выраженного сказуемого обозначили новое нравственное
состояние и судьбу Нехлюдова в его собственном осознании.
Л. Толстой поразительно правдиво,
с необычайным знанием "диалектики души"
показал содержательность внутреннего монолога, мотивацию его нравственными
переживаниями, самыми трепещущими, актуальнейшими отношениями и потребно-
стями; многообразие форм его проявления - от речи-вопроса и номинативных пред-
ложений до развернутого строя предложения.
Подобный метод психологического анализа не случаен. Мы обнаруживаем его
в "Анне Карениной", где внутренний монолог выполняет ту же функцию, формируя
тот или иной момент нравственного
самосознания Карениной и Вронского, Китти и
Левина, самого Каренина. Толстой показывает и своеобразие этих внутренних мо-
нологов в структуре этих различных характеров.
Нет никакого сомнения в реализме и тонкости психологического анализа само-
сознания и внутреннего горения как его прямого выражения. Нравственные основы
самосознания и внутренней речи ("внутреннего голоса" в этике) представляются
бесспорными, несмотря на игнорирование этой основы традиционным пониманием
внутренней
речи лишь как интеллектуальной функции.
238
Л. Толстой дал блестящие образцы психологического анализа внутреннего мо-
нолога и в другом отношении: вырастание его из неосознанных мотивов поведения
и осознание внутренних побуждений как известный сложный многочленный про-
цесс. Само внутреннее говорение осознано, но и в нем совмещаются различные
уровни осознания, начиная от расчлененного строя мысли-предложения и кончая
переживанием его неполностью опредмеченных смыслов ("что-то важное случи-
лось").
Последний день жизни Анны Карениной и ее последние, почти непрерыв-
ные внутренние монологи в этом отношении особенно поучительны.
Внутреннее говорение, как на это указывают наши психологические исследова-
ния и психологический анализ в художественной литературе, вырастает из более
диффузного, нерасчлененного и возможно даже неполностью сознаваемого речево-
го состояния. Естественно поэтому изучать внутреннее говорение как завершаю-
щую фазу всего цельного процесса внутренней речи. В
такой же мере необходимо,
стремясь исследовать самые диффузные состояния внутренней речи, прослеживать
их переход во внутреннее говорение.
В современных трудах по общей психологии и даже в специальных работах по
теории внутренней речи принято считать, что в отличие от многообразия форм
внешней речи внутренняя речь однородна по своему составу и не обладает своеоб-
разным циклом развития.
Мы полагаем, что на современном уровне психологии вполне возможно расчле-
нить теорию внутренней
речи на три основных вопроса: 1) механизмы внутренней
речи и их генезис, 2) мотивацию внутренней речи, 3) фазный характер течения вну-
тренней речи.
В современной психологии и психопатологии более или менее продвинутым
в экспериментальной разработке является именно вопрос о механизмах внутрен-
ней речи и их генезисе. Впрочем, именно в этом вопросе и наибольшее число спор-
ных точек.
Можно указать на три основные гипотезы, касающиеся механизмов внутрен-
ней речи и их генезиса:
1) аудитативная гипотеза (Эггер), 2) моторно-кинестетиче-
ская гипотеза (Додж, Торсон, Джекобсон и др.), 3) идеографическая гипотеза
(Леметр). Аудитативная гипотеза исходит из слуховых образов как основного меха-
низма внутренней речи. Моторно-кинестетическая гипотеза рассматривает внут-
реннюю речь как неполностью заторможенную речедвигательную функцию ("мо-
торные образы слов"). Идеографическая гипотеза исходит из визуализации речи по-
средством чтения, признавая основным механизмом
внутренней речи зрительные
образы слов.
Все эти гипотезы представляют собой различные формы сенсуалистического
понимания внутренней речи как оперирования слуховыми, моторными или зритель-
ными представлениями слов. Наиболее серьезной экспериментальной разработке
был подвергнут вопрос о моторно-кинестетических механизмах внутренней речи,
главные предпосылки к постановке которого были сформулированы И.М. Сечено-
вым и В.М. Бехтеревым. Электрофизиологические исследования токов действия
языка
и губ Джекобсоном показали наличие сокращений мускулов языка и губ при
внутренней ("закрытой") речи, однако эти минимальные действия, соответствую-
щие ритму слов и предложений, протекали более быстрым и сокращенным спосо-
бом, нежели аналогичные речевые движения при "открытой" устной речи. В экспе-
риментальной работе Торсона, напротив, устанавливается необязательность движе-
ний языка в процессах внутренней речи. Все эти исследования, особенно в амери-
канской новейшей психологии, посвящены
более общему, нежели проблема внут-
ренней речи, вопросу о тождестве и различиях мышления и речи, где бихевиоризм
пытался утвердить свою механистическую концепцию мышления как обеззвучен-
ной речи с усеченным моторным концом. Однако, если в теории мышления боль-
шинство бихевиористических исследований оказалось на ложном пути и безрезуль-
татным, то, несомненно, значительными оказались эти же данные в утверждении
239
той или иной формы участия сокращенных и ускоренных минимальных движений
речедвигательного аппарата в протекании внутренней речи. Нельзя, конечно, воз-
водить этот моторно-кинестетический компонент внутренней речи в ее единствен-
ный механизм, как это делают сторонники "моторной" гипотезы. Мы не будем да-
лее останавливаться на критике этой гипотезы, что выполнено А.Н. Соколовым в
его работе "Внутренняя речь и понимание". Аудитативная, идеографическая
и мо-
торно-кинетическая гипотезы ограничивают внутреннюю речь той или иной фор-
мой образов, представлений, фактически сводя внутреннюю речь к словесной памя-
ти, которая входит лишь одним из компонентов в ее сложный состав.
В отличие от этих гипотез, раскрывающих лишь сенсомоторную основу внут-
ренней речи, рационалистические гипотезы внутренней речи стремятся раскрыть ее
логический строй, трактуя внутреннюю речь как интимный начальный момент
мысли и ее объективации в слове. Характерной
в этом отношении представляется
работа Л.С. Выготского, который последовательно исключил какую-либо роль сен-
со-моторных механизмов внутренней речи и утверждал ненаглядный характер
смыслообразования во внутренней речи. Л.С. Выготский полагал, что сокращен-
н ост ь внутренней речи сравнительно с внешней определяется преобладанием общих
смыслов над конкретными значениями, а самое редуцирование, сведение логико-
синтаксического строя внутренней речи происходит за счет выпадения субстантив-
ных
частей (подлежащих) и сохранения предикативных частей речи и предложения
(особенно глаголов). В этом смысле, по гипотезе Л.С. Выготского, внутренняя речь
может доходить до еще большей сокращенности - оперирования одними инициала-
ми значений, как это демонстрируется им на превосходном примере объяснения в
любви Левина и Китти в романе Л. Толстого "Анна Каренина". Впрочем, приводя
этот пример, Л.С. Выготский вошел в противоречие со своим односторонним раци-
онализмом в объяснении процессов
внутренней речи. Отрыв мышления-речи от его
чувственной основы, производимый Л.С. Выготским, неизбежно должен был иска-
зить ценные зерна в его гипотезе. То же следует сказать о метафизическом преди-
цировании, одностороннем утверждении роли глагольных форм во внутренней ре-
чи. Наконец, Л.С. Выготский отпрепарировал внутреннюю речь от реальной дея-
тельности и жизненного содержания сознания, в силу чего и допустил такой сомни-
тельный тезис, как "испарение слова в мысль" в динамике внутренней
речи. И в во-
просе о генезисе Л.С. Выготский ошибался, полагая, что внутренняя речь возника-
ет из той же формы устной речи ребенка, которая претенциозно обозначалась
Ж. Пиаже как "эгоцентрическая речь". Однако Л.С. Выготский был прав в своей
критике Ж. Пиаже, и ему, бесспорно, принадлежит заслуга генетического подхода к
внутренней речи, исходя из развития речи устной (говорения). Однако, не преодолев
абстрактного функционализма в этой проблеме, Л.С. Выготский односторонне-ра-
ционалистически,
а потому неверно ее разрешил.
Иначе подошел к проблеме генезиса и механизмов внутренней речи П.П. Блон-
ский. Внутренняя речь, по Блонскому, есть форма перехода от словесной памяти к
мышлению. Интересна мысль Блонского о роли указательного жеста и наглядных
образов в историческом развитии внутренней речи. Однако основное его положе-
ние заключается в утверждении генетической зависимости внутренней речи лично-
сти от развития слушания и понимания чужой речи. Исходя из того, что речь разви-
вается
на слушании речи других, П.П. Блонский высказывает предположение, что в
онтогенезе внутренняя речь, как и громкая речь, развивается из слушания. "Что это
гипотеза имеет некоторое правдоподобие, - замечает П.П. Блонский, - видно из то-
го, что при сенсорной афазии, а не при моторной, чаще и сильнее всего страдает
внутренняя речь". Далее П.П. Блонский развивает это положение, показывая, что в
определенной ситуации (например, совмещение слушания чужой речи с собствен-
ной мыслью, оперирующей
иным содержанием) каждой может пережить "нечто,
вроде сенсорной афазии", примерно на той стадии ее, когда слова слышатся, как
слова, но еще не понимаются: мы слышим все, что говорят, но повторить ничего не
240
сможем, так как речь до нашего, так сказать, "психического" слуха не дошла. По
Пику, эта стадия "сенсорной афазии предшествует эхолалии". Таким образом, по
Блонскому, можно вызвать эту стадию сенсорной афазии экспериментально во вре-
мя слушания, думая о чем-либо другом, произнося это про себя.
В одной из серий своего исследования внутренней речи А.Н. Соколов3 экспери-
ментально вызвал состояние "нечто вроде сенсорной афазии" у нормальных взрос-
лых
людей. По его выводам, относящимся к данной серии, следует, что эти люди
"действительно переживали нечто, вроде сенсорной афазии: слова для них звучали
просто как шум". Однако в дальнейших сериях автор уже предпочитает говорить не
о состоянии - "нечто, вроде сенсорной афазии", а по клинической аналогии - о со-
стоянии - "нечто, вроде мгновенной амнезии". Более того, А.Н. Соколов в итоге
своих исследований, связывая внутреннюю речь с пониманием, тем не менее возра-
жает против сведения
механизма понимания чужой речи к внутреннему повторению
ее воспринимающим субъектом.
Возвратимся, однако, к исходному положению П.П. Блонского, базирующе-
гося, как мы видим, на том клиническом традиционном воззрении, что сенсорная
афазия есть психологически прежде всего расстройство понимания речи и вместе
с тем расстройство внутренней речи большее, чем при каком-либо другом виде
афазии. Именно здесь связывается в единое генетическое целое понимание
чужой речи и внутренняя речь.
Мы уже не считаем нужным указывать на спор-
ность отождествления понимания со слушанием и тем более - сведение слушания
к внутреннему повторению. Дело, однако, не в этих отдельных спорных положе-
ниях, а в той общей традиционной функционалистической основе, которая их по-
рождает.
Отпрепарировав внутреннюю речь от мотивов деятельности, речевой в частно-
сти, эта традиционная точка зрения рассматривает внутреннюю речь как нейтраль-
ную функцию интеллекта, а не как проявление реальной
деятельности личности и
ее жизненных установок.
В нашем исследовании сенсорной афазии у больного Ж-ва (после проникающе-
го ранения левой височной области), несмотря на тяжелое расстройство понимания
речи (словесная глухота) и устной речи (жаргонофазия), внутренняя речь больного
была относительно сохранена. Об этом свидетельствовали связность повествова-
ния, наличие в последовательно идущих ответах известной внутренней логики, а
также сохранность многих существенных механизмов письма
и чтения. Вместе с тем
имелось резкое противоречие между внутренней и устной речью, известная автоно-
мия, непроизвольность устной речи (первоначально больной говорил "да" вместо
"нет" и, наоборот, "возьмите" вместо "дайте", и вообще речевой поступок противо-
речил его намерениям, как позже показал больной).
Но, будучи нарушена полностью, внутренняя речь больного оказывалась свя-
занной тем способом и уровнем осознания окружающего и собственного положения
в нем, которое было первоначально.
Непосредственно после травмы и длительной
потери сознания больной осознавал лишь собственную травму, переживал новое
положение, обусловленное ею. Это переживание болезни превратилось в фокус со-
знания. Сознание как бы инкапсулировалось, искаженно отражало объективную
действительность. Подобное сужение поля сознания неизбежно ограничивало умст-
венные операции больного некоторыми актуальными потребностями, а внутрен-
нюю речь связывало, превращая ее, в речь для себя.
В пределах этого
узкого поля сознания логические операции были возможны,
мысли связывались и развивались, речь больного становилась понятнее.
Если обращенная к больному речь могла быть включенной в это поле сознания
(соответствовала актуальным для него потребностям), больной понимал вопросы,
различал их сенсорно и адекватно отвечал. Именно этим обстоятельством и вос-
3 Внутренняя речь и понимание // Учен. зап. Моск. ин-та психологии. 1941. Т. 2.
241
пользовались мы с целью восстановления. Мы установили еще при первичном об-
следовании, что у больного поле его сознания ограничивается как бы тремя фикса-
ционными точками: переживание болезни, тревога за судьбу дочери и воспомина-
ние о работе управдомом в Ленинграде, фиксация известного жизненного успеха.
Беседа с больным и действия с экспериментальной целью (длительные объяснения
больному лечебных мероприятий, организация запросов о судьбе дочери,
с участи-
ем самого больного, систематические беседы о Ленинграде, закрепляющие и рас-
ширяющие поле сознания) позволили последовательно включать все новые и но-
вые объекты для осознания. Таким способом стало возможным переключение соз-
нания и интеллектуальных операций, а вместе с ними нормализация речи и слуха.
Успешным результатом этого явилось восстановление способностей больного к
объективации.
Исходя из нашей восстановительной установки на расширение и преобразова-
ние
поля сознания больного, возможно было добиться значительного улучшения
мыслительных операций больного. Постепенно больной начинал правильно опре-
делять понятия, строить умозаключения относительно абстрактных объектов, не
включенных в круг его потребностей и действий, верно оценивал переносные зна-
чения в речи, первично для него недоступные.
Рост объективированности сознания, переключение его вновь на окружающую
действительность способствовали восстановлению мышления. Это имело сущест-
венное
значение для устранения противоречия внутренней и устной речи и включа-
ло внутреннюю речь в процесс общения больного с окружающими.
Самосознание и критика больного возрастали пропорционально осознанию
действительности в процессе общения, росту объективации. Следовательно, ослаб-
ление и устранение душевной глухоты, интеллектуального примитивизма и прими-
тивного переживания болезни имели своей общей основой восстановление структу-
ры сознания. Из языкознания и психологии известно, что
речь есть прежде всего
процесс объективации, обозначение познаваемых человеком объективных отноше-
ний. Именно поэтому патология речи больного (особенно жаргонофазия) не могла
быть самостоятельной, но функционально определялась общим расстройством
структуры сознания, а устранение жаргонофазии безусловно определялось восста-
новлением этой общей структуры.
В процессе нашей восстановительной работы можно было наблюдать (в общей
связи с основными изменениями) преобразование качественного
характера жарго-
нофазии, ее определяющих механизмов. На первоначальной тяжелой стадии бо-
лезни жаргонофазия представляла собой простое механическое искажение слова
по принципу замещения слогов акустически сходными, что влекло за собой невер-
ное обозначение мысли, так, например, больной говорил зеленый шар вместо "зем-
ной шар", отрыкался (отрекался), взошел на котел (взошел на костер), сожрали
на котле (сожгли на костре), пепел размеряли (пепел развеялся), вогусли (вокруг),
потупляются
(подчиняются), песок (висок), обслуживали (обследовали), заплет-
нали (запечатали), слезы утроите (слезы утрите), конфузил (контузия), утоката-
но (укатано), насуплелись (наступали), завывание (завоевание), уродой (урожай),
ордер (орден), со скостъю (со скоростью), до свинья (до свиданья), поели (полете-
ли) и т.д.
Подобные искажения слов образуются либо по типу звукового замещения, ли-
бо по типу непроизвольной вставки слога в правильно воспроизводимые слова или,
наоборот, они образуются
по типу непроизвольного сокращения каких-либо сред-
них слогов.
Жаргонофазия такого (механического) характера была особенно характерна
для стадии болезни и причинно была связана с тяжелой словесной глухотой больно-
го. Вследствие этого первоначально речь больного была настолько мало понятна
для окружающих его по палате, что о нем сложилось представление, как о нерус-
ском человеке.
242
Жаргонофазия не могла быть фазу устранена при таком тяжелом состоянии,
однако в процессе нашего воспитания речи (сопровождавшемся применением к
больному ионогальванизации по Бургинону) удалось постепенно ее снимать, преоб-
разуя ее характер. Фактор времени в его физиологическом понимании сыграл здесь
свою прогрессивную роль. Развивая мышление и внутреннюю речь больного глав-
ным образом через ситуацию диалогической речи и своеобразную речевую трудо-
терапию
(помощь в восстановлении речи у моторных афазиков), удалось развить у
больного сознательную коррекцию своей устной речи. В процессе изложения своей
мысли (например, пересказа прочитанного) больной замечал производимые им ис-
кажения и старался довести слово до его действительного значения и звучания (на-
пример, желая сказать "не обучался", он говорил не увлажнился, не учался и т.д.).
Эта напряженная сложная сознательная работа больного над собственной ре-
чью нашла свое внешнее выражение
в качественном преобразовании жаргонофа-
зии: постепенно уменьшались искажения по механически звуковому типу, и возрас-
тало число ошибочно произносимых слов по типу смыслового замещения.
Новая фаза развития жаргонофазии совпала с постепенным ослаблением сло-
весной глухоты и общим улучшением состояния больного. Характерна структура
смыслового замещения, проявившаяся в двух направлениях: а) в смысловом замеще-
нии по категориальному сходству и б) в творческих новообразованиях, что свиде-
тельствовало
об активном восстановлении устной речи и постепенном возвращении
к нормальному состоянию.
Как можно видеть из нижеследующего, жаргонофазия на этой интеллектуаль-
ной фазе была более полноценной, нежели на первой фазе развития, представляла
действительно значительный шаг вперед и качественно была отлична от механиче-
ских звуковых искажений.
Смысловые замещения по категориальному сходству выражались в том, что
взамен слова, обозначающего определенное понятие, больной употреблял другое
слово
(произносимое им в большинстве случаев правильно) из той же или сходной
по смыслу категории понятий. Так, например, больной говорил вместо "залегают" -
опочивают; смекнутъся вместо "делятся"; вспорхнула вместо "спустилась на пара-
шюте"; спуталась вместо "заблудилась"; публика СССР вместо "народы СССР";
реквизируюсь вместо "пользуюсь", служить вместо "ходить" и т.д.
Чрезвычайно интересны различные новообразования на этой же фазе развития
жаргонофазии. Намереваясь сказать, что с головой
что-то творится, больной гово-
рит: "Головится"; кутаясь в халат от холода, больной говорит, смеясь: "Халатно
что-то"; вместо фразы: "Человек произошел от обезьяны", больной говорит: "Че-
ловек обезьялся"; "Материночкой" называет свою дочку Маргаритку; узнав о гибе-
ли своей любимой жены - вместо слов: "Все сгорело" - выразительно произносит:
"Все упепелено"; из намеченной фразы "Вырезал из ляжки", говорит: "Вылягнул";
вместо "Страх быть одной в тайге", говорит: "Отосковался".
В то
время как фаза механического звукового искажения речи оказалась стой-
кой и устранимой лишь в результате длительной работы, эта фаза смыслового за-
мещения в речи была значительно более кратковременной и более доступной для
коррекции самого больного. Смысловое замещение в жаргонофазии явилось как
бы переходным звеном в обратимом процессе от полного нарушения устной произ-
вольной речи к относительной норме.
Этот анализ подтверждает наличие тяжелых расстройств внутренней речи, про-
являющихся
в нарушении понимания чужой речи, с общей стороны и деформации
собственной устной речи больного (жаргонофазия).
Вместе с тем этот анализ свидетельствует об избирательном характере рас-
стройств внутренней речи даже в этом тяжелом случае сенсорной афазии. Можно
было видеть в начале нашей восстановительной работы, что у больного сохрани-
лись общие механизмы внутренней речи в узком кругу сохранившихся жизненных
установок. В пределах этого круга более или менее активно действовала установка
243
на объективацию в процессе речевого общения, и эта установка обеспечивала
функционирование внутренней речи.
В восстановительной практике мы исходили не из самоцельного упражнения
способности к слушанию и пониманию, а из необходимости развития потребности
больного в общении и установки на объективацию. В ходе развития этих потребно-
стей и установки действительно расширилось общее поле сознания, формировалось
адекватное понимание речи и нормализовалась
внутренняя речь.
Приведенный анализ свидетельствует об односторонности принятых
П.П. Блонским положений о распаде всей внутренней речи при сенсорной афазии и
указывает на своеобразные "зоны" распада и сохранные "зоны" внутренней речи.
Сохранность той или иной зоны определяется тем, на какой основе она функциони-
рует, связана ли она непосредственно с жизненной установкой личности на объек-
тивацию (Д.Н. Узнадзе).
В некоторых новейших исследованиях (например, Э.С. Бейн, из лаборатории
А.Р.
Лурия) также подтверждается сохранность внутренней речи при сенсорной
афазии, однако выведенной наружу без каких-либо преобразований в речь внеш-
нюю. Основанием для этого утверждения является общеизвестный факт предика-
тивного строя устной речи сенсорного афазика. Напомним, что, согласно Л.С. Вы-
готскому, этот строй господствует во внутренней речи. При моторной афазии, где
устная речь больного, напротив, характерна выпадением глаголов, прилагательных
и других предикатов, устанавливается
первоначальное расстройство внутренней ре-
чи, затем ее восстановление в редуцированном виде (исследование О.Л. Кауфман из
лаборатории А.Р. Лурия, исследования Ф.С. Розенфельд, В.К. Орфинской, наши
собственные работы в нашей лаборатории). Эти наблюдения о противоположности
расстройств логико-синтаксического строя речи при сенсорной и моторной речи
представляются очень важными. При сенсорной афазии сохранены предикативные
формы речи и части предложения, при моторной, напротив, резко страдают
имен-
но эти формы речи при относительной сохранности субстантивных. Таким образом,
психопатология речи подтверждает гипотезу Л.И. Подольского о различной приро-
де двух психических актов "субстантивизирования" и "предицирования". Господство
"подлежащных" (субстантивных) форм связано с сохранным пониманием речи и по-
этому имеет место в моторной афазии. Напротив, расстройство понимания речи
(в сенсорной афазии) сказывается в распаде "подлежащных форм".
Очевидно, господство "сказуемостных"
форм связано с деятельностью говоре-
ния и вообще сохранной психомоторикой. Именно поэтому "сказуемостные" фор-
мы выпадают у моторного афазика, у которого поражены чаще всего не только ре-
чедвигательные функции, но и психомоторная система вообще (по типу гемиплегий
и гемипарезов). Напротив, "сказуемостные" формы сохраняются у сенсорного афа-
зика, психомоторная система, которого относительно сохранна.
Так вопрос о слуховых и речедвигательных механизмах внутренней речи пере-
растает
в более сложный вопрос о предикативной и субстантивной системах внут-
ренней речи (их взаимодействии и одностороннем функционировании). Вместе с тем
психологическая противоположность речевых расстройств сенсорной и моторной
афазий выдвигает также вопрос о том, что и говорение и слушание (а не одно из
них) являются источниками внутренней речи, но лишь для разных ее механизмов.
Психопатология чтения и письменной речи свидетельствует о расстройствах
внутренней речи при алексии и аграфии.
Тем самым выдвигается вопрос о письмен-
ной речи как активном источнике внутренней речи. Мы не можем останавливаться
на этом вопросе, укажем лишь, что не только наши психопатологические наблюде-
ния на десятках случаев аграфий и алексии, но и наблюдения В.В. Оппель в отноше-
нии первоначального формирования письменной речи ребенка заставляют думать,
что как нарушения письменной речи (у больных), так и ее отсутствие или еще не-
развитое состояние (у неграмотного или малограмотного ребенка
и взрослого) соз-
дают иные типы внутренней речи, нежели у грамотного. Письменная речь стимули-
244
рует внутреннюю речь и способствует ее экономизации, процессу сокращения,
а тем самым ускорению речемыслительных операций.
Именно в исследованиях письменной речи удается определить те пути, по кото-
рым развивается общеизвестное в психологии редуцирование внутренней речи.
Прежде всего и наши исследования по психопатологии речи, и работы В.В. Оп-
пель и В.К. Орфинской относительно первоначальных ступеней развития письма
ребенка показывают своеобразные
отношения гласных и согласных фонем в пись-
менной речи. Большая устойчивость согласных и значительно меньшая устойчи-
вость гласных, особенно безударных, - таковы эти наблюдения. Выражением этой
малой устойчивости гласных являются частые пропуски гласных, их перестановки,
и в особенности - трудности их слияния с согласными в образовании слога. Эти фа-
кты неизвестны широко в практике начального обучения ребенка письму.
Мы предполагаем, что "обеззвучивание" внутренней речи происходит
в извест-
ной мере вследствие редуцирования гласного состава слова. Переход от внутренней
речи к внешней невозможен без развертывания этого состава и поэтому в условиях
такого молчаливого, но действенно-речевого состояния, каким является процесс
письма, неизбежны первоначальные пропуски или выпадения гласных.
Если принять это предположение, то оказывается, что во внутренней речи
(сравнительно с внешней) редуцируется не только строй предложения (по субстан-
тивному и предикативному
типу или по типу актуальных установок), но и самый фо-
нематический состав слова. Фонематическая редукция слова (сокращение гласных)
неизбежно определяет собой и иное строение слова, именно бесслоговую форму
строения слова во внутренней речи. Само собой разумеется, что как фонематиче-
ская редукция состава слова, как и бесслоговое его строение характерны не для вну-
треннего говорения, но для более диффузного речевого состояния, с которого на-
чинается процесс внутренней речи.
Таким
образом, возможно подойти к пониманию факта Леметра, который был
односторонне истолкован Выготским. Леметр описал инициалъностъ внутренней
речи. Один из испытуемых Леметром подростков описывал свою мысль заданной
фразы "Les montagnes de la Suisse sont belles" в виде ряда букв "L. m. d. 1. S. s. b", за
которыми стоит смутное очертание линии гор. Леметр вообще указывал на ведущее
значение зрительно-словесных образов во внутренней речи школьников в связи с
тем, что вся умственная их работа
осуществляется на основе чтения и письма.
Приводя этот факт Леметра и сравнивая его с замечательным эпизодом из "Ан-
ны Карениной" (объяснение в любви Левина и Китти лишь посредством одних на-
чальных букв слов), Выготский правильно устанавливает общий характер иници-
альности внутренней речи, но не связывает его с письменной речью, которая ее по-
рождает.
В действительности же инициальность характера для развитой письменной ре-
чи, которая действительно создает возможность редуцировать
как состав, так и
строение слова во внутренней речи. Это обычные во внутренней речи зрительно-
графические сокращения и инициальные знаки переносятся во внешнюю речь в ви-
де различных сокращений с целью экономии обозначения (Л-д, Лнгр. - вместо "Ле-
нинград", д-р - вместо "доктор" и т.д.).
Вне коренных преобразований внутренней речи на основе письменной невоз-
можно понять ни самой возможности, ни роли инициальности во внутренней речи и
во взаимопонимании. Именно поэтому формирование
и развитие письменной речи
играет решающую роль в развитии внутренней речи у школьника, а тем более
взрослого культурного человека. Различия во внутренней речи грамотного и негра-
мотного человека в силу этого должны быть особенно значительны в начальных
звеньях внутренней речи (при меньшей их выраженности во внутреннем говорении).
Таким образом, можно было бы думать, что не только устная речь и ее слуша-
ние, но и письменная речь являются источником внутренней речи. Больше того,
противоречия
между различными гипотезами внутренней речи объясняются тем,
245
что они не учитывают, в системе какой речевой деятельности функционирует вну-
тренняя речь (чтение, письмо, говорение, слушание). Между тем в каждом отдель-
ном случае форма внутренней речи своеобразна в зависимости от того, в какой си-
стеме речевой деятельности она развертывается. Выгодский утверждал, что "пре-
дикативность является основной и единственной формой внутренней речи, которая
вся состоит с психологической точки зрения из одних сказуемых".
Однако его на-
блюдения относятся лишь к проявлениям внутренней речи в процессе высказыва-
ния и говорения. Близкий к этому вывод вытекает из исследования СЕ. Драпкиной,
однако ею намечается и другой вывод, что у того же самого школьника, который от
устного высказывания переходит к письменному изложению, строй внутренней ре-
чи изменяется, становясь более субстантивным "подлежащным".
Больше того, и в самом процессе устного высказывания внутренняя речь опре-
деляется познавательным
содержанием мысли, действительным строением сужде-
ния. Предикативной является внутренняя речь, уже опирающаяся на известную
предметность мысли. Напротив, когда предмет еще не опознан или не узнан в вос-
приятии, не намечен в мысли, внутренняя речь субстантивна. В этом смысле очень
интересно исследование Н.Н. Ланге процесса восприятия. Показав, как в процессе
восприятия совершается наглядная операция суждения, Н.Н. Ланге установил, что
каждая последующая фаза восприятия является предикатом
для предшествующей,
в которой уже дан субъект (в форме подлежащего). Установленная Н.Н. Ланге про-
цессуальность восприятия основывалась на словесных показаниях и отражает поэ-
тому не только процесс смены фаз восприятия и мысли, но и самой речи. Л.С. Вы-
готский и другие исследователи, противопоставляя предикативность и субстантив-
ность во внутренней речи, совершенно упускают процессуальность внутренней ре-
чи и зависимость ее от качества и степени познавания объективных отношений и
свойств
предмета.
Исследуя особенности протекания внутренней речи в процессе чтения и в про-
цессе слушания, мы приходим к выводу о существенных отличиях этих процессов
сравнительно с наблюдаемыми явлениями во внутренней речи, развертывающей в
процессе говорения и в процессе письма.
Для внутренней речи в структурах слушания и чтения характерна подтекст-
ность, перевод конкретных значений чужой речи в собственные смысловые струк-
туры, определяющиеся умственным развитием и направленностью
слушающего и
читающего. Удачным методом исследования этих форм внутренней речи являются
приемы В.Е. Сыркиной по изучению понимания внутреннего подтекста речи, разра-
ботанные под руководством СЛ. Рубинштейна.
Таким образом, для правильной постановки проблемы внутренней речи необхо-
димо преодолеть абстрактный функционализм даже в понимании механизма внут-
ренней речи. Как и всякая форма речи и сознания, внутренняя речь формируется в
деятельности (как это блестяще показано работами
СЛ. Рубинштейна). Говорение
и слушание, чтение и письмо - не только разные формы речи, но и разные позиции
деятельности личности посредством речи. Именно поэтому формы внутренней ре-
чи, их механизмы и фазы процесса всегда своеобразны в зависимости от того, в ка-
кой речевой деятельности они формируются.
Вопрос о механизмах и источниках внутренней речи неизбежно связан, таким
образом, с вопросом о разнообразии фаз протекания внутренней речи в различных
структурах речевой деятельности.
Остановимся
вкратце, для примера, на протекании внутренней речи на основе
устной речи. По справедливому замечанию акад. Д.Н. Узнадзе, трактовка внутрен-
ней речи как "речи про себя" или тем более "для себя" формальна. Напротив, по оп-
ределению Д.Н. Узнадзе, внутренняя речь в своем существе есть установка на объ-
ективацию, тем самым в ней уже заложено это преодоление "речи для себя". При-
веденное выше исследование нами случая сенсорной афазии полностью подтвер-
ждает это определение Д.Н. Узнадзе.
246
Однако нельзя свести всю внутреннюю речь лишь к установке на объектива-
цию, поскольку в ней дан и, правда, внутренний, но процесс самой объективации,
опредмечивания мысли. Однако зарождение в каждом отдельном случае внутрен-
ней речи действительно начинается не прямо с акта внутреннего говорения, но
именно с образования установки на наречение, обозначение познаваемого, осозна-
ваемого. Первой фазой в этой ситуации внутренней речи является установка
на на-
речение, когда уже есть осознание "чего-то", сознание, что "что-то" произошло
(как в изображении Толстого), но еще нет самого наречения.
Следующей фазой, как можно думать, является сам процесс внутреннего наре-
чения, причем именно здесь представлены те редуцированные фонематические и
логико-синтаксические структуры, о которых была речь выше. Следующей фазой
является указательное определение "места" нареченной мысли в суждении и умоза-
ключении. Эта фаза, проявляющаяся во вспомогательных
"пространственных" оп-
ределениях (здесь, там, тут), является конструктивно важной в процессе развер-
тывания внутреннего говорения, которое и является завершающей фазой внутрен-
ней речи в этом случае.
Несомненно, поэтому и здесь прав Выготский, что внутренняя речь выступает
в планирующей роли и для самой внешней речи и для действий, на которые она на-
правлена.
Наблюдения показывают изменения характера внутренней речи в зависимости
от характера самой устной речи (монолога, диалога,
речи-действия). "Речь-вопрос"
как разновидность внутреннего говорения особенно характерна для речи непосред-
ственно в процессе практического действия или монолога. Фазный характер внут-
ренней речи в условиях устной речи или непосредственной практической деятельно-
сти представляет собой сочетание неосознанного (в диффузных состояниях образо-
вание установки на наречение) и осознанного, особенно во внутреннем говорении.
С этой именно точки зрения становится понятным действительное существова-
ние
известных скрытых (латентных) для самосознания моментов формирования
внутренней речи и необходимость известного "вынашивания" речи внутри. Очевид-
но, в силу фазности внутренней речи далеко не всегда сразу осознается возникаю-
щий в словесном мышлении смысл, и тем самым не сразу он может быть воплощен
во внешнюю (устную или письменную) речь4. Отсюда "муки слова", те противоре-
чия внешней и внутренней речи, которые хорошо известны каждому писателю и
оратору и которые представляют такой
большой источник трудностей в практике
воспитания речи в школе.
Намеченная нами схема фазности является весьма приблизительной. К тому же
далеко не во всех случаях процесс проходит последовательно через все фазы.
Однако в том случае, когда исходная фаза внутренней речи непосредственно
(особенно в силу эффективного состояния) проявляется в устной речи, мы действи-
тельно сталкиваемся с теми ошибочными действиями речи (обмолвки, оговорки,
описки), которые так тенденциозно были истолкованы
Фрейдом.
В ложной концепции Фрейда замечательно подмеченные им факты "ошибоч-
ных действий" не могли получить своего действительного объяснения. Пути к та-
кому объяснению лежат через исследование фазности процесса внутренней речи
и ее перехода в речь внешнюю, а также связи фазности внутренней речи с ее мо-
тивацией.
Как было указано выше, внутренняя речь есть общее выражение строя лично-
сти, а тем самым ее жизненной направленности (убеждений, потребностей, интере-
сов, вкусов,
привязанностей и пр.). Именно эта сторона внутреннего монолога под-
черкивается в этике и художественной литературе. Два основных условия возникно-
4 На основании нашего совместного с д-ром Б.Р. Нанейшвили исследования расстройств сновидной дея-
тельности при травмах головного мозга мы склонны допустить участие внутренней речи в образовании
и динамике сновидений.
247
вения процесса внутреннего говорения (логическое затруднение и нравственное
противоречие и его устранение) порождают "речь-вопрос" и оценочную форму вну-
тренней речи, которые чаще всего взаимопроникают.
Обусловленность внутренней речи направленностью - потребностями и убеж-
дениями - обнаруживается уже в том, что формирование акта внутренней речи на-
чинается с образования установки на объективацию. Д.Н. Узнадзе показал, что лю-
бая форма установки
есть отношение потребности личности к ситуации и, следова-
тельно, возникновение акта внутренней речи, в какой бы форме она затем ни про-
текала, определяется реальными потребностями личности.
Самое протекание развертываемых форм внутренней речи (во внутреннем мо-
нологе) определяется далее убеждениями, нравственным самосознанием и мировоз-
зрением. Эта этическая основа внутренней речи представляет собой важную задачу
для последующих исследований.
Мы пытались показать, что наступило
время для нашей науки расчленить про-
блему внутренней речи, выделить для будущих специальных исследований вопросы
о механизмах и генезисе, формах и фазах, мотивации внутренней речи. Активная
разработка этих вопросов в психологии несомненно внесет существенный вклад в
практику воспитания культуры речи.
248
НЕКОТОРЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
БУКВАРНОГО ПЕРИОДА
ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ОБУЧЕНИЯ ГРАМОТЕ
(опыт экспериментально-психологического исследования)1
ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Процесс формирования детских знаний о фонемах и графемах составляет эле-
ментарную основу для последующего развития культуры устной и письменной ре-
чи. Он осуществлялся в добукварном и букварном периодах начального обучения.
В последующем ребенок будет учиться посредством чтения и
письма, в первом по-
лугодии своей школьной жизни он учится самому письму и чтению, их наиболее об-
щим и элементарным основам.
В последующем умственном развитии чтение и письмо составляют лишь необ-
ходимые механизмы усвоения различных знаний, но на первом этапе они составля-
ют само знание, само содержание деятельности учения ребенка. Прежде чем стать
навыками и привычками действия, чтение и письмо в своих элементарных опера-
циях составляют предмет детского мышления.
Самые
первые абстракции для ребенка, начинающего учиться в школе, связаны
с образованием понятий о звуках речи и их буквенных обозначениях, самые первые
обобщения ребенка в школе связаны со слиянием букв в слово, хорошо известное
ему по опыту, но заново открываемое им посредством звукового синтеза, с созна-
тельным построением фразы в процессе чтения и письма.
При обучении чтению и письму на основе звукового аналитико-синтетическо-
го метода образуются не только представления, образы фонем
и графем, не толь-
ко сложные ассоциации представлений, входящие затем в состав каких-либо смы-
словых связей при усвоении предметного содержания знаний (усваиваемых посред-
ством чтения и письма). Но за чрезвычайно подвижной и многообразной картиной
развития таких представлений и их ассоциаций ясно обрисовывается понятийная
структура детского знания о звуках речи и буквах.
Воспитание логического мышления в первом классе советской школы осуще-
ствляется успешно путем сравнения, обобщения,
классификации, конкретизации,
абстрагирования признаков и вообще логической оценки осознанных детьми яв-
лений окружающей жизни, в частности, связанных с содержанием букваря и пер-
вой книги для чтения. На эту сторону было правильно направлено внимание мето-
дистов и учителей. Нельзя, однако, забывать, что само усвоение детьми начала
чтения и письма - трудная, важная и действительно логическая работа ребенка.
И именно как к логической, а не только сенсорно-дифференцировочной работе,
несмотря
на исключительное значение последней, и нужно подходить к умствен-
ной работе учащихся в добукварном периоде первоначального обучения грамо-
те. Самые темпы сенсорной дифференцировки в процессе первоначального овла-
дения чтением и письмом определяются строением мыслительной работы уча-
щихся, а не только количеством повторений при приучении ребенка к чтению
и письму.
В результате звукового анализа у ребенка вырабатываются не только фонема-
тические представления как устойчивые обобщенные
образы обозначенных зву-
ков речи, но и само понятие обозначения. В процессе первоначального обучения
Исследование проведено совместно с А.Н. Поповой.
249
грамоте, именно с образованием понятий об обозначении звуковой речи буквами,
связано и развитие обобщенных буквенных образов.
Единство развития детского мышления и восприятия в процессе первоначаль-
ного обучения грамоте со всей остротой ставит вопрос о дидактических материалах,
способствующих оформлению этого единства в общей системе работы учителя в
первом классе.
Какие дидактические материалы для первоначального обучения графемам име-
ют
место в массовой практике? Разрезная азбука и кубики с буквами - хорошие ме-
тодические средства, но они направлены на развитие чтения слова, а не на овладе-
ние отдельной графемой. В этом отношении в более благоприятных условиях нахо-
дится письмо, а не чтение.
При упражнении двигательных функций письма большое внимание уделяется
письму элементов буквы, причем задачей таких упражнений всегда является разви-
тие психомоторных функций речи.
Такая чисто моторная задача иногда заводит
методистов очень далеко от про-
цесса развития самой речи, так как нередко подготовка письменной речи прямо под-
меняется изобразительным, идеографическим характером задания. Так, например,
некоторые методисты считают, что необходимо упражнять ребенка в рисовании
"зайчиков" или "солнца" для того, чтобы приучить писать овальные элементы бук-
вы, или рисовать домик и забор около него, для того чтобы научить писать элемен-
ты букв в горизонтальном и вертикальном направлении и т.д.
В
отличие от исключительной ценности письма действительных элементов бу-
квы, т.е. элементов обозначения звука, подобные "идеографические" упражнения в
своей значительной части сомнительны. Только при определенной разумной мере
они могут иметь место, и то лишь при условии подчинения задачам обозначения зву-
ков речи.
Вместе с тем с современной методике недостаточно развиты указания
К.Д. Ушинского о необходимости развивать с первых же дней обучения ребенка бу-
квам знания о пространственном
расположении знака и соотношении его частей
или соотношении знаков. К.Д. Ушинский рекомендовал на самых первых уроках со-
бирать детей в кружок у классной доски и учить их брать мел в правую руку, при-
чем, разумеется, указывал К.Д. Ушинский, что не все дети знают, какая рука правая
и левая. Нужно упражнять детей на "письме" точек и подсчете их количества, а за-
тем на определении их пространственного расположения (внизу, наверху, направо,
налево).
"Приучаясь ставить точки в различных
направлениях, - писал К.Д. Ушинский, -
дети приобретают первый навык в письме, который помогает им потом проводить
линии по этим направлениям"2. К.Д. Ушинский, как видим, не боялся "абстрактных"
упражнений и, прекрасно зная психику ребенка, не соскальзывал на путь тех "увле-
кательных" упражнений, которые рекомендуют некоторые современные методи-
сты, подводящие ребенка к "абстрактному" овалу от "конкретного" зайчика.
К.Д. Ушинский сам подчеркивает назначение такого вводного упражнения
для
целей развития в детях пространственного различения букв и пространственного
воспроизведения их в процессе письма.
Но ведь это назначение упражнения прямо связано с тем, что, в отличие от ог-
раниченно-"моторного" толкования письма в современной буржуазной педагогиче-
ской психологии, К.Д. Ушинский утверждал, что задача всех упражнений в письме
"приучить глаз и руку дитяти к письму элементов букв..."3.
К сожалению, в практике упражнений большее внимание уделяется "руке", а
"глаз"
нередко рассматривается в дидактике письма как пассивный регистрирую-
2 Ушинский К. Д. Избр. соч. М: Изд-во АПН РСФСР, 1946. Вып. 1: Родной язык в начальной школе.
С. 77-78.
3 Там же. С. 86.
250
щий прибор, фиксирующий активные приобретения "руки". Результаты такой тео-
рии, разрывающей руку и глаз, недооценивающей роль оптико-пространственных
функций в акте чтения и письма, сказываются на практике, порождая трудности и
устойчивые ошибки в письме и чтении у отдельных учащихся в 1 классе.
Первоначальное обучение грамоте формирует в ребенке цельную функцио-
нальную систему, в которой сенсомоторные и логические компоненты составляют
неразрывное
целое. Однако на первоначальных стадиях формирования такой систе-
мы особую роль играет культура речевого слуха, с одной стороны, развитие зри-
тельно-моторной координации, с другой стороны. Эти линии развития совпадают в
процессе обучения, но первоначально требуют специальных упражнений и специа-
лизированных дидактических материалов.
Еще более сложным, менее разработанным делом оказываются дидактические
материалы для самого первоначального развития функций чтения фонем. Такими
материалами
являются, как указано, различные кубики, на которых обозначены бу-
квы, разрезная азбука и т.п., с которыми ребенок совершает определенные дейст-
вия. При этом методисты обычно исходят из положения, что элементом для детско-
го зрительного восприятия являются целые буквы, хотя по отношению к письму
они строят целую систему последовательного воспроизведения элементов буквы.
Тем самым такое предположение вновь отделяет чтение как чисто зрительный це-
лостный акт от письма как чисто "моторного"
процесса.
В действительности же и зрительное восприятие, особенно зрительное предста-
вление, тоже есть сложный процесс, в результате которого складывается готов-
ность к мгновенному и целостному охвату буквы. Таким образом, будучи последо-
вательными, мы должны искать такие формы дидактического материала, которые
подготавливали бы к сложной для ребенка работе с разрезной азбукой, т.е. упраж-
няли бы ребенка не только на буквосложении, но и на букворазличении.
При обсуждении предложенного
нами дидактического материала для таких уп-
ражнений доцент Н.А. Щербакова обратила наше внимание на то, что опытные
учителя ищут именно такие упражнения, прибегая к сложению отдельной буквы из
элементов при помощи спичек и т.д. Это лишний раз подтверждает, что для неко-
торых детей, которым нелегко дается именно букворазличение, необходимы пред-
варительные упражнения, которые облегчали бы работу над букварем и дидакти-
ческими материалами из готовых букв для буквосочетаний и образования
цело-
го слова.
Таковы были предпосылки для разработки нами специального дидактического
материала для начального чтения и дидактических упражнений для письма.
Мы исходили из того, что готовая форма буквы может быть дана лишь как ис-
ходный контрольный образец, но недостаточна для самих упражнений, как это име-
ет место при разрезной азбуке или списывании. Для первоначальных упражнений
должно быть введено активное оперирование в действии осмышляемым строением
буквы, ее основными
и переменными знаками. Иначе говоря, ориентируясь на азбу-
ку, мы обучали, однако, не целой букве, а элементам буквообразования (из которых
буква построена).
Основными элементами печатного русского шрифта являются три постоянных
знака: линия (в разных положениях - горизонтально и вертикально), половина ли-
нии и полулунка (-, -, ~). В рукописном письме основные элементы несколько иные
и могут быть сведены к 6-7 постоянным знакам. Задача заключалась в образовании
способности различения
переменных элементов буквы на основе закрепления зна-
ния постоянных элементов (например, постоянная форма II). Переменное положе-
ние - средняя линия, например, Н, П, И, Ц.
Это образование, как показал опыт, ускоряется при активном оперировании ре-
бенком этими элементами с ориентацией на образец конструируемой буквы. Такая
работа со специальным дидактическим материалом способствовала быстрой выра-
ботке анализа и синтеза буквы.
251
Сходные по своей структуре буквы отрабатывались группами, после чего и в
чтении и в письме под диктовку давались целые слова из сходных букв. Объектив-
ная задача в восприятии и различении букв определяется знаковым строением рус-
ского алфавита. В современном печатном русском алфавите с предельной экономи-
ей и четкостью выражен обобщенный характер знаков и значений; при минимуме
постоянных элементов букв обеспечивается максимум переменных знаков
и значе-
ний. В последующем, при свободном владении письмом и чтением, подобная выгод-
ная особенность алфавита в огромной степени способствует ускорению рече-мыс-
лительных процессов и превращению буквенного строя в технику внутренней речи
и мышления. Но в первые месяцы обучения эта же особенность алфавита предъяв-
ляет серьезные требования к детскому восприятию и мышлению, предъявляет осо-
бые требования к методике обучения, которая должна распространить анализ и
синтез с области
речевого слуха и на эту новую область речевого зрения и речевой
моторики.
Как определяются основные вопросы нашего исследования?
Первым основным вопросом является психологическое исследование усвоения
детьми значения и формы букв. Такое исследование не только соприкасалось с ме-
тодическими задачами, но сознательно направлялось нами в сторону дидактики и
методики обучения грамоте в 1 классе.
Вторым основным вопросом являлся вопрос о некоторых типичных затрудне-
ниях детей при
чтении.
Нас этот вопрос интересовал лишь в отношении двух повторяющихся в школе
явлений: 1) пропусков гласных букв при списывании, чтении, произвольном письме,
т.е. при разных речевых операциях; 2) связи этого процесса с трудностями вычлене-
ния слога из слова, слова из предложения.
Оба эти вопроса имеют принципиальное значение для генетической и общей
психологии речи, на что указано и в наших предшествующих работах.
Эти два основных вопроса изучались нами путем:
а) обработки
материалов и ученических тетрадей I класса (письмо учащихся
при списывании и при слуховом диктанте), причем обработано с этой целью свы-
ше 800 тетрадей учащихся пяти первых классов начальных школ Ленинграда;
б) длительных систематических наблюдений в 1 классе "а" 185-й школы за ра-
ботой учащихся в добукварном и букварном периоде;
в) специального индивидуального эксперимента с группой детей (8 чел.), для ко-
торых первоначально было трудно усвоение буквенных обозначений. С этими деть-
ми
проводились экспериментальные занятия с помощью нашего "буквообразующе-
го" дидактического материала; контрольная группа детей того же класса состояла
из детей, не работавших с этим материалом, но принадлежавших, по отзыву препо-
давателя, к тому же уровню успешности.
Кроме того, в настоящей статье обобщены сравнительные исследования, поста-
вленные в старшей группе детских садов весной 1946 и 1947 гг. с целью установить
готовность к усвоению графем, а также множество дополнительных эпизодических
наблюдений
в первых классах различных школ Ленинграда.
ФОНЕМАТИЧЕСКОЕ РАЗЛИЧЕНИЕ И ЕГО РАЗВИТИЕ
В ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ
История развития звукового аналитико-синтетического метода обучения пер-
воначальной грамоте на практике доказала, что основным условием образования
графем является фонематическое различение. Отсюда и та роль, которую играет
добукварный период, и то ведущее значение, которое имеет речеслуховой анализ и
синтез при обучении детей каждой букве в букварный период. Поэтому прочность
и
сознательность, действительная успешность усвоения графем в первую очередь
252
зависят от фонематического и семантического развития устной речи семилетнего
ребенка.
В экспериментально-психологических исследованиях Н.Х. Швачкина показано,
что именно семантическое развитие детской речи определяет фонематическое раз-
личение. Именно семантика речи определяет как фонематическое различение речи,
так и лежащее в основе ее развитие артикуляции и речевого слуха. Поэтому педа-
гогическая работа над развитием представлений ребенка
о внешнем мире, форми-
рованием элементарных понятий и суждений способствует развитию семантической
содержательности детской речи, а тем самым - ее фонематической культуры. Ис-
ходя из этого положения, нужно считать, что работа учителя в добукварный и бук-
варный период над развитием логического мышления и представлений имеет реша-
ющее значение не только для усвоения детьми знаний об окружающем, но и для
развития их речи. Содержательная работа учителя определяет формирование се-
мантики
речи, а тем самым обеспечивает основное условие культуры фонематиче-
ского различения.
Педагогическая работа над осознанием ребенком звукового строя языка в добу-
кварный и букварный периоды составляет основу для активного формирования фо-
нем в детском сознании. Необходимо подчеркнуть те психологические особенности
фонемы, которые обнаружены в исследовании Н.Х. Швачкина и должны быть уч-
тены в первоначальном обучении грамоте. К этим особенностям относятся: а) обоб-
щенный характер
фонемы, выступающей как известное общее представление о дан-
ном звуке речи, б) различительная функция фонемы, в) относительная устойчи-
вость, константность фонемы, г) произвольность или преднамеренность воспроиз-
ведения фонемы.
Образование фонем в этих главных психологических особенностях имеет мес-
то еще до начала обучения языку. Как показала В.К. Орфинская, в результате до-
школьного воспитания, особенно культуры речи, у дошкольников старшей группы
достаточно активно формируются
фонологические представления. Однако только
в процессе первоначального обучения эти представления обобщаются, фиксируют-
ся в сознании ребенка в связи с общим развитием семантики речи и специальной
культуры фонематического различения. Первоначальное обучение грамоте пре-
одолевает ограниченность фонематических представлений у ребенка, имеющих ме-
сто до начала обучения. Эта ограниченность фонологических представлений, по
данным В.К. Орфинской, выражается в конкретности и связанности фонологиче-
ских
представлений с отдельными, единичными структурами речи (конкретными
предложениями и словами), ситуативностью представлений относительно к кон-
кретным обстоятельствам речевого общения, дифференциацией согласных звуков
при еще большей слабости звукового состава целого слова и интонационных эле-
ментов речи.
Гласные звуки в сознании ребенка значительно менее устойчивы, труднее вы-
членяются из слога и слова, нежели согласные звуки, несущие на себе основную се-
мантическую нагрузку
слова.
С трудностями преодоления этой ограниченности фонологических представле-
ний учитель встречается не только в первые месяцы первоначального обучения гра-
моте, но у отдельных учащихся и в послебукварный период. Об этом свидетельству-
ют данные анализа контрольного слухового диктанта, проведенного в восемнадца-
ти первых классах начальных школ Дзержинского района Ленинграда. В общем эти
контрольные работы, проведенные в Ш четверти, свидетельствуют о массовой ус-
певаемости учащихся
в усвоении первоначальной грамоты. Количество ошибок со-
вершенно незначительно по отношению к количеству правильно написанных слов
и предложений.
Однако, поскольку нас интересовали индивидуальные случаи в общем ходе ус-
воения фонем и графем, постольку анализ и этого небольшого числа ошибок пред-
ставляет известное значение.
253
Анализ ошибок, допускавшихся отдельными учащимися в разных классах и у
разных учителей, свидетельствует о некоторой особенности в отношении развития
фонематического различения. Чаще, нежели остальные ошибки, встречаются в
этих случаях ошибки по типу звуковой замены букв (0,2% от общего числа букв).
Эти ошибки возникают вследствие того, что некоторые учащиеся в отношении не-
которых слов пишут, как говорят. Подобные ошибки (156) чаще падают на взаи-
мозамену
"о - а" (40 ошибок) и "а - о" (36 ошибок), а также на замену "е - и" (26),
"m-d" (20), "d-m"(ll).
Подобные ошибки в письме при слуховом диктанте свидетельствуют о том, что
в некоторых случаях у отдельных детей, даже в послебукварный период, фонемати-
ческие представления еще недостаточно обобщены, а отдельные фонемы еще не
превратились в конкретные образования.
В букварном периоде таких ошибок значительно больше, причем они чаще па-
дают на гласные, нежели согласные звуки.
Другой
тип ошибок в послебукварный период, по данным анализа этих конт-
рольных работ, заключается в пропуске гласных (0,6%) и согласных (0,3%) букв.
Пропуск гласных встречается вдвое чаще, нежели пропуск согласных, что свиде-
тельствует о меньшей константности и вычлененности гласных по сравнению с со-
гласными у некоторых детей даже в послебукварный период. Пропуск гласных, по
данным работ, никогда не имеет места в начале слова, почти не встречается в кон-
це слова, но в подавляющем числе
случаев падает на среднюю часть слова.
Третий тип ошибок выражается в пропуске мягкого знака в конце слова, что
также отражает недостаточное фонематическое различение.
Четвертый тип ошибок не имеет прямого отношения к прочности и вычленен-
ности фонематических представлений, но характеризует относительную неустой-
чивость оптико-пространственных качеств графем (0,2%), а именно: недописка
элементов буквы (например, ш как и; м как л; ы как ъ и т.д.); лишний элемент в
букве (например,
и как ш); замена буквы сходной по форме буквой, отличной по
пространственным признакам (т взамен ш; и взамен п; д взамен у; д взамен бук-
вы б и т.д.).
ПЯТЫЙ ТИП ошибок выражается в слитном написании частей речи (слияние с
существительным глагола и прилагательного, невычленение предлогов и союзов),
что подробно было изучено на большом материале в первых классах еще в работах
В.В. Оппель в нашей лаборатории и в работах Н.Г. Морозовой из лаборатории
А.Р. Лурия. Встречаются ошибки, напротив,
раздельного написания слова (напри-
мер, "закинул", "у-хо", "пой-мал", "no-шли", "Ан-дрей" и др.), что вполне может
быть отнесено к общему типу недостаточной дифференцированности слова и час-
тей речи, наблюдающемуся при первоначальном обучении детей грамоте.
Аспирантом А.Б. Васильевым был проведен в 1 классе "а" 185-й школы анализ
детских ошибок при слуховом диктанте. Анализ показал резкое преобладание оши-
бок на пропуск и замену гласных сравнительно с ошибками на пропуск и замену со-
гласных.
Если
пропуск гласных выражался в количестве 157 случаев, то пропуск соглас-
ных лишь в 64 случаях. Еще ярче это различие выступает в отношении замены гра-
фем, обозначающих гласные и согласные звуки (195 случаев замены гласных зву-
ков сходными по звучанию, 42 случая аналогичной замены согласных).
Сравнительный анализ аспирантом Н.В. Головко ошибок при списывании и при
слуховом диктанте показывает известное различие характера детских ошибок.
В то время как при списывании чаще ошибки зрительного,
оптико-пространствен-
ного характера, при диктовке чаще ошибки фонематического характера. Зритель-
ные ошибки в диктовках имеют тенденцию к ослаблению и даже полному исчезно-
вению, в то время как количество фонематических ошибок при письме увеличива-
ется. За этим явлением нужно видеть трудности перехода от освоения ребенком
внешней формы буквы как оптического раздражителя к усвоению им значения гра-
254
Таблица 1
СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ АНАЛИЗА ТЕТРАДЕЙ
БУКВАРНОГО И ПОСЛЕБУКВАРНОГО ПЕРИОДА (%)
а) Списывание с доски
Школа
Замена
букв
и слов
Пропуск
гласных
Пропуск
соглас-
ных
Лишние
элемен-
ты в бук-
ве
Недописан-
ные эле-
менты
Лишние
буквы
в слове
Слияние
частей
речи
203-я, I "а"
0,1
0,08
0,4
0,02
0,03
189-я, Г'б"
0,5
0,3
0,15
0,4
0,06
186-я,
Г'а"
0,05
0,07
0,01
0,01
0,5
185-я, Г'б"
0,08
0,08
0,2
0,02
0,05
0,02
0,1
б) Слуховые диктанты
Замена
Пропуск
Пропуск
Лишние
Недописан-
Слияние
Школа
букв
гласных
согласных
элементы
ные элемен-
частей
203-я, I "а"
0,5
0,1
0,06
в слове
0,04
ты
0,05
речи
0,1
189-я, Г'б"
0,6
0,3
0,2
0,05
0,06
-
186-я, Г'а"
0,4
0,1
0,2
0,06
0,17
0,1
185-я,
Г'б"
0,3
0,11
0,93
-
0,05
0,1
фемы, связанной с определенной фонемой. Этот анализ показал, что фонематиче-
ские ошибки чаще делаются детьми в отношении гласных (особенно "а", "о", "е",
"н" и реже согласных), но таких, как глухие и сонорные. Мы провели систематиче-
ское наблюдение над изменениями характера ошибок при списывании с доски и при
диктанте у учащихся 1 класса во II и III четверти (1 класс "а" 185-й школы). Обра-
ботка этих данных показывает, что во II
четверти замена букв в слове была значи-
тельно большей вообще по сравнению с аналогичными ошибками в III четверти
(0,12% при списывании и 3% при диктовке во II четверти; 0,6% при списывании и 2%
при слуховом диктанте в III четверти).
Все это свидетельствует о том, что развитие фонематического различения не
завершается с усвоением детьми графемы.
Следующей фазой этого развития, протекающего на основе усвоения графем,
является образование константности фонематических представлений.
Следует
отметить, что соотношение фонем и графем значительно варьирует
при различных операциях учения (списывание, письмо под диктовку, чтение).
В этом нетрудно убедиться, обратившись к сравнительным данным анализа
тетрадей букварного и добукварного периода в четырех первых классах различ-
ных школ.
Из этой таблицы видно, что количество, частота ошибок у детей одного и того
же возраста (от 7 до 8 лет) изменяются в зависимости от методики работы учителя
и являются прямой функцией учебно-воспитальной
работы в том или ином классе.
Но при всем изменении относительной частоты ошибок мы обнаруживаем сущест-
венное сходство в характере самих ошибок, изменяющихся при переходе от опера-
ций списывания к письму под диктовку. Отсутствие непосредственной наглядной
опоры на зрительный образ буквы требует от ребенка во втором случае (при дик-
танте) уже выработавшегося представления о графеме. В письме под слуховую ди-
ктовку действие развертывается от представления графемы (включающего в себя
обобщенное
фонематическое представление) к воспроизведению посредством гра-
фических движений той или иной буквы. Фонематическое различение в условиях
слуховой диктовки протекает в значительно более сложных условиях для ребенка и
255
предполагает относительное постоянство представлений о букве не только в ее от-
ношениях к фонеме, но и в ее пространственно-оптических особенностях. Не в стру-
ктуре движений, а именно в характере цельного действия, в опосредовании его про-
странственно-зрительными представлениями заключена разница между письмом
одних и тех же букв при списывании и при письме под диктовку.
Таким образом, в целях дальнейшего развития фонематического различения,
т.е.
в целях самого звукового аналитико-синтетического метода обучения грамоте,
важно уделять особое внимание развитию представлений детей о букве (графеме).
Эти представления являются не только продуктом предварительного фонематиче-
ского анализа, но и предпосылкой для дальнейшего развития фонематического раз-
личения, а следовательно, и для усвоения детьми знаний о морфологическом и син-
таксическом строении языка.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
ДЕТСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ГРАФЕМЕ
При первоначальной
организации учебной работы в 1 классе учителю и школе
приходится считаться с теми знаниями, навыками и мотивами, с которыми дети при-
ходят из семьи и дошкольного учреждения. Немало детей приходят в школу с неко-
торыми элементарными знаниями и навыками в области чтения и письма, являют-
ся относительно "грамотными" по сравнению с другими детьми.
Однако далеко не все из таких "грамотных" детей, умеющих изобразить соот-
ветствующим начертанием букву, в действительности владеют представлением
о
графеме, т.е. обозначают буквой фонему. Обычно источник подобного "изобрази-
тельного" воспроизведения буквы лежит в таком методе предобучения, который ис-
черпывается списыванием, копированием буквы-образца. Между тем списывание
без опоры на звуковой метод обучения никогда не может само по себе подвести ре-
бенка к пониманию значения буквы. Взаимопроникновение образа и значения, т.е.
возникновение настоящих представлений о графеме, становится возможным лишь
на основе звукового
метода обучения. В некоторых случаях наблюдалось такое яв-
ление, когда поступивший в 1 класс ребенок мог воспроизвести большой ряд букв,
но только в определенном, заученном порядке. Так, например, ученик 1 класса "а"
185-й школы Р.Т. писал ряд букв только в алфавитном порядке, которому его нау-
чили в семье. На вопрос, как произносится написанная им самим буква "Г, г", маль-
чик не мог ответить сразу. Он стал пересчитывать по порядку написанные им бук-
вы (а, б, в) и только тогда назвал
букву г правильно. В отношении же других букв
ребенок опирался на некоторые знаковые особенности строения буквы (количест-
во "палочек" в букве и пр.).
Вполне понятно, что при копировании буквы с образца ребенок еще не спосо-
бен ни читать, ни произвольно, сознательно писать. Очевидно, что основным и пер-
вым условием образования представлений о графеме является понимание ее значе-
ния, т.е. соотнесение графемы с фонемой, что достигается слухо-речевым воспита-
нием ребенка и звуковой,
аналитико-синтетической подготовкой ребенка к обуче-
нию грамоте.
Однако это основное, главное условие не является единственным. В этом нас
убеждают многочисленные случаи, особенно в добукварном периоде и в начале
букварного периода, когда дети, образовавшие фонематические представления, с
трудом и очень медленно вырабатывают представления о графемах. Именно в
прямой связи с этим фактом находятся первоначальные ошибки детей при списы-
вании и при чтении, где дан наглядный образец
буквы, где созданы условия для
правильного чтения и восприятия буквы, но тем не менее это восприятие не име-
ет еще внутренней опоры на представления о графемах. Как указано выше, пред-
ставление о графеме есть единство образа и значения. Одно лишь овладение зна-
256
чением, составляя содержание процесса усвоения букв, еще недостаточно для вы-
работки правильных представлений о букве. Необходимо развитие и образа бук-
вы, его наглядной структуры в сознании ребенка, что требует специального раз-
вития моторных операций руки и правильных зрительных компонентов предста-
вления о букве.
В первоначальном развитии представлений о букве эта образная сторона имеет
существенное значение, облегчая или затрудняя овладение
значением.
В развитии образной стороны графемы мы сталкиваемся с теми закономерно-
стями зрительного восприятия, которые характерны для маленького ребенка в от-
ношении восприятия предмета и его изображения. Особенно важно подчеркнуть,
что в восприятии буквы (а затем и в представлении о букве) повторяются те явле-
ния, которые были характерны для ребенка раньше при восприятии вещей; нерас-
члененность восприятия, неустойчивость в отражении пространственных отноше-
ний и соотношений
и т.д.
Мы отдаем себе отчет в том, что образная сторона представлений о букве опре-
деляется ее семантической стороной и что поэтому неправомерно рассматривать их
раздельно. Однако соотношения образной и семантической сторон не однозначны
на разных ступенях усвоения детьми знаний и навыков в добукварный и букварный
период, и задача обучения заключается в том, чтобы снять возможное и раздельное
их развитие, обеспечить их единство.
Такое единство не есть продукт спонтанного развития
психики ребенка, но есть
прямое следствие первоначального обучения грамоте. Вот почему до начала обуче-
ния и в самые первые месяцы обучения обе эти стороны не сразу совпадают в еди-
ной линии развития.
Раньше мы остановились на семантической стороне представлений о графемах,
теперь проанализируем развитие образной стороны этих представлений. Нельзя не
коснуться при этом предыстории вопроса, которую можно наблюдать у детей до на-
чала систематического обучения в школе (в старших группах
детского сада).
Среди детей старшей группы дошкольных учреждений есть немало таких, ко-
торые получают в семье известные сведения о буквах. Встречаются отдельные де-
ти, уже свободно читающие и пишущие, но значительно больше детей, которые
умеют изображать букву, еще не осознавая ее значения. Но даже и у тех детей,
которые правильно обозначают букву, встречаются ошибки начертания уже из-
вестных им печатных букв. Именно в этом последнем случае, когда налицо извест-
ная семантическая
готовность ребенка к образованию представлений о графемах,
мы встречались с ошибками образного, а не семантического характера. Особенно
типичны ошибки пространственные, в виде перемещения букв с правой на левую
или с левой на правую сторону. Направление знака оказывается очень существен-
ным и вместе с тем наиболее трудным для усвоения моментом в овладении графе-
мой. Не случайно поэтому К.Д. Ушинский рекомендовал учителям обращать в
первых уроках внимание именно на эту сторону, важную
как для глаза, так и для
руки ребенка.
Вот частые, повторяющиеся детские ошибки подобного характера, которые
позже встречаются и в букварном периоде школьного обучения (рис. 1).
Рис. 1
257
В 32% от общего числа написанных детьми слов встречаются ошибки такого
"стороннего" типа (до начала обучения). Встречаются ошибки и другого зрительно-
пространственного характера: перемещения элементов буквы сверху вниз и наобо-
рот (рис. 2).
Наконец, встречаются ошибки в воспроизведении количества подобных эле-
ментов (недописка или прибавление сходных элементов, например, рис. 3), что бы-
вает и позже среди учащихся.
Эти "образные" ошибки
в представлениях о графеме имели место и в тех случа-
ях, когда дети правильно называли букву, искаженную в их собственном начерта-
нии. Естественно, возникал вопрос, в какой мере подобные "образные" ошибки
встречаются у детей в начале обучения, с какими особенностями развития связаны
подобные ошибки в новом учебном периоде развития. Поскольку эти ошибки в про-
цессе обучения связаны с известными недостатками в методике обучения, постоль-
ку возник и вопрос о дидактических вспомогательных
приемах, посредством кото-
рых возможно было бы ускорить процесс усвоения графем (не только в семантиче-
ской, но и образной стороне).
Основная работа наша была проведена на одной (экспериментальной) группе
детей 1 класса "а". В этом же классе была выделена, по указанию преподавательни-
цы М.С. Васильевой, контрольная группа (с такими же показаниями развития и зна-
ний), с которой не проводилась дополнительная работа с нашим дидактическим (бу-
квоаналитическим) материалом. Однако
первоначально были собраны данные о
знании детьми печатных и рукописных начертаний букв во всем 1 классе "а", а так-
же в другом 1 классе "б". По нашей просьбе преподавательницы обоих классов про-
вели 7 и 8 сентября 1947 г. занятия с детьми, на которых дети либо рисовали "что
хотели и что умели", либо писали знакомые им буквы и слова. Таких работ было со-
брано 67, из них в 57 работах (85%) дети не только рисовали, но и писали знакомые
им буквы, слова или целые предложения.
На табл.
2 показаны имевшие место в этих работах (в добукварный период)
ошибочные написания графем, главным образом, "стороннего" типа (перенос бук-
вы с одной стороны на другую, снизу вверх и т.д.) и количественного характера
(преуменьшение или преувеличение количества подобных элементов).
От всего количества работ лишь в 27% имело место правильное по форме, про-
странственному отношению и количеству подобных элементов начертание букв.
Рис.2
Рис.3
258
При этом надо заметить, что в рисовании дети идут значительно впереди развития
пространственных элементов обозначений в буквах. Об этом свидетельствуют дет-
ские рисунки, еще очень не дифференцированные по изображению формы и по ве-
личине, но безупречные по количеству элементов и направлению, пространствен-
ному положению изображаемых вещей.
Таблица 2
ОШИБОЧНОЕ НАПИСАНИЕ ГРАФЕМ
Рис. 4. Ученик 1 класса "а" - В.А.
259
Уже в значительной мере преодоленная в детском рисунке нерасчлененность
восприятия как бы воспроизводится в сознании ребенка вновь при воспроизведении
образа буквы. Преодоление этой нерасчлененности буквенного образа в процессе
букварного периода идет неравномерно у разных детей, а у некоторых "отстающих"
детей в 1 классе оно требует особой дополнительной работы. Ниже приводятся не-
которые типичные примеры из собранных детских работ, на которых можно
убе-
диться в разнице зрительно-пространственных компонентов изображения вещей и
начертания букв у одного и того же ребенка.
Рис.5
Рис. 6
260
На рис. 4 видно расхождение между богатством, дифференцированностью и
точностью сложного образа вещи (самолетов различных типов) и ошибками в про-
странственном начертании буквы.
Приведем другие работы детей семилетнего возраста в начале добукварного пе-
риода (рис. 5, 6, 7, 8).
Из приведенных рисунков следует, что образовавшиеся в предметном воспри-
ятии и представлении знания о пространственном отношении еще недостаточны для
восприятия и
представления знака в его отношении к значению. Именно поэтому
Рис. 7
Рис.8
261
работа учителя должна быть направлена на выработку правильных тонких диффе-
ренциации формы, пространственных отношений и количеств в восприятии и пред-
ставлении графемы.
Вышеприведенные данные подтверждают наше первое наблюдение в сентябре
1944 г. в 1 классе одной из ленинградских школ, где среди десяти указанных учите-
лем детей, "знающих" буквы, т.е. читающих и пишущих их, семь детей семилетнего
возраста делали следующие типичные ошибки (рис.
9 и 10).
Высказывания опытных учителей и методистов подтверждают наличие таких
ошибок. Вопрос заключается в том, в какой мере они являются стойкими у отдель-
ных детей, как скоро они преодолеваются во фронтальной работе учителя с клас-
сом или требуют дифференцированных внутриклассных занятий с помощью специ-
альных дидактических материалов.
Другим фактом, часто встречающимся в написании целых слов, является про-
пуск детьми гласных графем, что имеет место не только в добукварном
периоде, но
и значительно позже. Особенно ярко это явление выступает в самом начале обуче-
ния. Нижеприведенный случай особенно ярко выражает подобное явление.
Эти данные также подтверждают наши предварительные наблюдения в сентяб-
ре 1944 г. за семилетками, впервые пришедшими учиться в школу.
Вот как писали дети слова под диктовку: слвик (Славик), чсы (часы), настнке
(на стенке), игрл (играл), млко (мелко), млко (молоко), нм (нам), шра (Шура), мнк
(мячик) и т.д. Тогда уже мы проверили
на двух детях возможность чтения написан-
ие. 9
Рис. 10
262
ного без гласных слова. Оказалось, что в знакомых словах эти дети автоматически
восполняют отсутствующие гласные и совершенно точно читают сокращенное сло-
во, вовсе и не замечая пропусков гласных. Например, мм - читается как мама, рк -
рука, прта - как парта, улц - как улица, стна - как стена, хлб - как хлеб, Вдк - как
Вадик, глв - как голова и т.д.
Рис. 11
Рис. 12
263
Последующие опыты и наблюдения в нашей основной группе школьников под-
вердили частые пропуски гласных (сравнительно с согласными) в середине слова,
причем не только в письме под диктовку, но и при списывании, а в отдельных слу-
чаях и при чтении в конце букварного периода (рис. 11 и 12).
Мы не имеем возможности здесь развить нашу гипотезу о взаимоотношении
гласного и согласного состава слова при переходе от внутренней речи к письменной.
Укажем
только, что данные одного из нас (Б.Г. Ананьев) из области психопатоло-
гии и общей психологии позволяют думать, что внутренняя речь своеобразна по
своему строению и что поэтому можно предполагать при начальном развитии пись-
менной речи проявление бесслогового строения внутренней речи.
Возвращаясь к вопросу об образной стороне графем и ее формированию в шко-
ле, не можем не обратить внимание на один примечательный факт. Дело в том, что
зрительно-пространственные ошибки в письме детей
имеют место не только при
представлении буквы и ее воспроизведении (т.е. при слуховом диктанте), но и при
списывании с доски, т.е. при восприятии буквы. Приведем эти данные по наблюде-
ниям за списыванием детей с доски в букварном периоде, т.е. после речеслухового
анализа и усвоения соответствующих графем.
Есть еще один вопрос, имеющий методическое и психологическое значение
для обучения детей графемам. Большинство приходящих в школу детей, имеющих
Таблица 3
СВОДНАЯ ТАБЛИЦА ОШИБОК
ПРИ СПИСЫВАНИИ С ДОСКИ
(букварный период, 1 "а" класс)
Недописанные элементы
Лишний элемент
Слитное написание элементов
Итого
44
71
Пропуск гласных
Замена букв в словах
Буквы
В середине
слова
В конце
слова
и-nl т-д2
а 15
21
и-е4 а-ь1
о 15
6
ш - т 2 и - ы 1
е 13
1
е-и5 и-м!
и 6
2
к - п 2 чи - ш 1
У 5
ы
1
1
о - и 1 т - м 1
и - к 1
Итого
54
32
Всего 23
264
некоторые знания и навыки в письме, "печатают" слова, т.е. пишут их печатным
шрифтом. В школе их письмо переводится с самого начала на скорописный
шрифт, причем нередко наблюдается слияние или, напротив, взаимоторможение
обоих видов начертаний в детском письме (например, наш, Маша, мама, рама, ура
и т.д.). Еще более трудным для некоторых детей является одновременное усвое-
ние заглавных и рядовых обозначений одной и той же буквы в обоих видах начер-
таний.
О
ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ РАБОТЕ С ДЕТЬМИ
В УСВОЕНИИ ИМИ ГРАФЕМ
Наше исследование показывает, что в общей массе учащиеся усваивают гра-
фемы в соответствующие сроки букварного периода и приходят вполне подготов-
ленными к словесному чтению и письму. Однако и после букварного периода для
некоторой части учащихся остается трудность звукослияния, а пропуски гласных
сохраняются и в конце учебного года при новых заданиях, с усложнением текста.
Тем не менее, наблюдения показывают, что имеется небольшое
количество уча-
щихся, которые отстают от общего хода обучения не в силу недостатков общего
умственного развития, но особых затруднений для них в развитии образной сторо-
ны графемы.
Это возможно объяснить тем, что при фронтальном подходе в обучении не все-
гда учитываются различия сенсомоторных особенностей детей, их способности к
различению малых разностей в оптико-пространственной структуре букв. Необхо-
дим не только такой учет, но и специальная дополнительная работа с такими
от-
дельными детьми, которая и осуществляла бы индивидуальный подход в первона-
чальном обучении письму и чтению.
При обучении по букварю дети успешно соотносят букву со звуком, посколь-
ку это соотношение дано в самом букваре и на самом уроке. Однако детям остается
самим соотнести букву к букве, отдифференцировать сходные графемы, уметь вы-
делить среди сходных по форме букв их примечательные признаки (количество по-
добных элементов, пространственное направление формы).
Если
фонематическое различение у детей достигается длительным звуковым
анализом, то подобное различение графем лежит на их собственных плечах.
Предлагаемый нами дидактический материал и специальные дидактические
упражнения для детей, отстающих в подобном различении, построен на принципе
букварного анализа и синтеза в процессе активного оперирования детьми элемента-
ми букв (постоянными и переменными), о которых речь шла выше.
Дидактический материал состоит из главных элементов печатного шрифта:
большой
и малой линии, полуовала, крючкообразного знака "7". С помощью
этих элементов могут быть построены все буквы русского печатного алфавита.
Для рукописного, прописного шрифта возможно пользоваться или аналогичными
элементами нашей методики (рис. 13), или уже усвоенными в каллиграфических
упражнениях элементами букв по букварю. Детям предлагается либо сложить из
этих элементов букву, "сконструировать" ее, либо, напротив, "реконструировать",
превратив ее путем незначительных изменений в другую
сходную букву. Подобные
Рис. 13
265
работы возможны лишь при периодическом сопоставлении составляемой и изменя-
емой буквы с ее образцом (на кубиках или разрезной азбуке) и обязательным зву-
ковым обозначением графемы.
По нашей методике подобная работа идет рядами, соотнесением букв со сход-
ными по начертанию буквами. Приведем примеры подобных рядов.
Печатный ш р и ф т: Л, А; Л, М; А, Д; Л, Д; В, Р; В, 3; Ь, Ы; Г, Т; Г, Б;
В, Б; Г, Е; К, Ж; Ж, X; X, У; У, X; Г, П; П, И; Я, Ц; Ц,
Щ; Ш, Щ; О, Ю; С, О; О, Р.
Письменный шрифт (рис. 14).
Рис. 14
При изменении "реконструкции" буквы в другую сходную букву мы прибегаем
к следующему заданию: что нужно сделать (прибавить или убавить, вычеркнуть),
чтобы из данной буквы получилась сходная, другая? Например, В превращается в Р
(путем вычеркивания нижнего полуовала В); А превращается в Л (путем вычерки-
вания средней малой линии) и т.п. Подобные упражнения в самом действии ребенка
отдифференцировывают сходные признаки
графемы и, как показывает опыт, уско-
ряют процесс образования и делают стойкими представления о форме и положении
буквы, т.е. развивают образную сторону графемы.
Эти упражнения были применены в основной экспериментальной группе 1 "а"
класса 185-й школы, а параллельно изучалось усвоение детьми элементов чтения и
письма у детей контрольной группы в этом же классе. Таким образом сохранялось
единое фронтальное основание процесса усвоения, и возможно было выявить роль
указанных дидактических
упражнений в развитии функции сравнения.
Предварительно, весной 1947 г., подобные опыты были поставлены над экспе-
риментальной и контрольной группами в старшей дошкольной группе 4-го детсада
Фрунзенского района. Приведем данные этих опытов в отношении формирования
образа и значения некоторых графем (х, л, а, п, м, у, о) по нашей методике (приме-
нявшейся в экспериментальной группе). В контрольной группе опыты проводились
только по обычной методике с обозначением букв на кубике или разрезной
азбуке.
Из табл. 4 видно, что количество неправильных начертаний буквы чаще при
обычной методике усвоения целых букв и меньше при усвоении элементов букв и
их соотношения при активном оперировании ребенка с этими элементами по нашей
методике.
Систематическая работа, использующая наши дидактические вспомогательные
упражнения, велась преимущественно в букварный период, причем прослеживалось
влияние этих упражнений на все учебные операции детей в усвоении ими навыков
чтения и письма.
В
табл. 5 приведены сравнительные данные анализа тетрадей учащихся основ-
ной и контрольной групп в букварный период. Верхняя часть таблицы указывает на
ошибки при списывании с доски, нижняя - на ошибки при слуховом диктанте.
Из этого сопоставления видно, что среди очень небольшого числа ошибок, до-
пускаемых учащимися в отношении оптико-пространственных качеств букв, боль-
шая часть падает, тем не менее, на контрольную группу, в которой не проводились
266
Таблица 4
ФОРМИРОВАНИЕ ОБРАЗА
И ЗНАЧЕНИЯ НЕКОТОРЫХ ГРАФЕМ
Буква
Количество
% правильных начертаний
% неправильных начертаний
начертаний
букв
Основная Контрольная
группа группа
Основная Контрольная
группа группа
X
32
100 100
_ _
Л
28
98 75
7 25
А
24
100 100
-
П
20
100 100
_ _
И
32
87,5 75
12,5 25
У
24
87,5 58,4
12,5 41,6
О
16
100
75
25
Таблица 5
СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ АНАЛИЗА ТЕТРАДЕЙ УЧАЩИХСЯ
ОСНОВНОЙ И КОНТРОЛЬНОЙ ГРУПП (БУКВАРНЫЙ ПЕРИОД) (%)
а) Списывание с доски
Группа
Замена
букв в
слове
Пропуск
гласных
Пропуск
соглас-
ных
Лишняя
буква в
слове
Недопи-
санные
элементы
в букве
Лишние
элементы
в букве
Пропуск
V
Основная
7 чел.
0,3
0,4
0.2
0,1
0,02
0,3
0,3
Контрольная
6 чел.
0,5
0,7
0,3
0,2
0,05
0,6
0,5
б)
Слуховой диктант
Группа
Замена букв
в слове
Пропуск гласных
Пропуск согласных
Пропуск "ь"
Основная
Контрольная
0,12
0,16
0,2
0,4
0,02
0,05
0,05
0,05
соответствующие упражнения. Этот факт подтверждается специальным анализом
ошибок типа преуменьшения или преувеличения элементов в букве при списывании
с доски у детей и экспериментальной и контрольной групп (табл. 6).
Дидактические упражнения с детьми экспериментальной группы продолжались
и
в III четверти, равно как и параллельные наблюдения над усвоением детьми обе-
их групп первоначальной грамоты. Табл. 7 показывает, что в обеих группах коли-
чество ошибок уменьшается, но это уменьшение неравномерно в действиях учащих-
ся при списывании с доски и при слуховом диктанте (в экспериментальной и конт-
рольной группах). Относительно большее число ошибок имеет место у детей конт-
рольной группы, в которой не было дополнительных дидактических упражнений.
При сравнении данных по
обеим группам обращает на себя внимание тот факт,
что в контрольной группе сохраняются ошибки типа преуменьшения или преувели-
чения элементов буквы, которых в послебукварный период дети основной группы
267
Таблица 6
ОШИБКИ ТИПА ПРЕУМЕНЬШЕНИЯ И ПРЕУВЕЛИЧЕНИЯ
ЭЛЕМЕНТОВ В БУКВЕ
Недописанные элементы
Лишние элементы
Буква
Основная
Контрольная
Буква
Основная
Контрольная
группа
группа
группа
группа
ш
6
10
U - L
5
7
Z -и-
2
4
а -о
2
4
0 -я.
2
1
х-с
I
1
6
2
1
1
8
3
1
Итого
14
26
14
17
Таблица 7
СРАВНИТЕЛЬНЫЕ
ДАННЫЕ АНАЛИЗА ТЕТРАДЕЙ УЧАЩИХСЯ
В III ЧЕТВЕРТИ ОСНОВНОЙ И КОНТРОЛЬНОЙ ГРУПП (%)
Группа
Замена
букв
Пропуск
гласных
Пропуск
соглас-
ных
Про-
пуск "ь"
Недопи-
санные
элементы
Лишние
элементы
Лишние
буквы
в слове
Слияние
частей
речи
а) Списывание с доски
Основная
6 чел.
0,6
0,2
0,1
0,04
0,06
0,06
0,06
0,1
Контроль-
ная
5 чел.
0,8
0,7
0,3
0,15
0,3
0,01
0,08
0,3
б)
Слуховые диктанты
Основная
6 чел.
2
0,01
0,4
0,9
-
-
0,7
0,1
Контроль-
ная
5 чел.
5
2
0,8
0,93
0,7
0,2
0,93
0,7
вовсе не делают. Но и в отношении других элементов буквы и буквенного состава
слова ошибки детей контрольной группы больше, нежели аналогичные ошибки
среди детей экспериментальной группы в отношении пропуска гласных, что, воз-
можно, находится в связи с прочностью выработанных специфических особенно-
стей
письменной речи.
Режим и темпы общеклассного прохождения добукварного и особенно буквар-
ного периода оказываются весьма неодинаковыми по трудности для различных де-
268
тей. Расхождения в темпах усвоения фонем и графем, в темпах слияния звуков и
букв при чтении, в сроках наступления свободного слитного чтения, произвольного
письма хорошо известны каждому учителю в момент непосредственной букварной
работы. Но наши наблюдения показывают, что с различиями в темпах в букварный
период связано более серьезное условие для последующей работы учащегося -
устойчивость или неустойчивость правильного понимания детьми элементов
и
операций чтения и письма.
Проверка нескольких сотен детских тетрадей в первых классах разных школ
показала, что не только во П, но и в Ш четверти обнаруживаются ошибки пись-
ма (как при списывании, так и при слуховом диктанте), типичные для букварного
периода.
Нам могут возразить, что подобные ошибки не носят массового характера и по-
этому не должны возводиться в закономерность. К счастью для нашей советской
школы, - к счастью, являющемуся справедливым вознаграждением за героический
труд
советского учителя, - эти ошибки не носят массового характера. Однако их
бесспорное существование вызывает тревогу, так как за ошибками виден отдель-
ный ребенок, которому почему-то трудно усваивать элементарные знания, ошибки
которого носят вполне закономерный характер, предупреждая нас о возможной не-
успеваемости этого отдельного ученика. Мы не вправе ограничиваться лишь сред-
ними цифрами успеваемости, создающими картину полного благополучия там, где
с ним в действительности котрастирует
серьезное затруднение для конкретного ре-
бенка в усвоении программного материала 1 класса. Нам представляется целесооб-
разным применять дидактические материалы в таких случаях с целью предупрежде-
ния неуспеваемости, возможной при большом многообразии в составе учащихся и
разной степени подготовленности их к начальному обучению грамоте.
269
Абрамович-Лехтман Р. Я. 72, 145, 148, 149, 156―158
Авенариус Р. 169, 171
Айрапетянц Э. Ш. 23
Александрова М. Д. 153, 165, 195, 198
Ананьев Б. Г. 84, 85, 100, 115, 144, 166, 210, 211, 218, 222, 223, 263
Андреев И. 15
Анреп Г. В. 99, 100, 102, 113
Аристотель 160
Аснин В. И. 71
Астахов С. Н. 218
Аствацатуров О. П. 228
Ах Н. 175
Ашмутайт М. П. 125
Базаров В. 171
Бахтадзе Г. А. 209
Бейн Э. С. 223, 243
Белицкий Г. Ю. 193
Бериташвили И. С. 73, 150, 212, 232
Беркенблит З. М. 41,74, 76, 85, 194, 195
Беркли Дж. 13, 167―170
Бернштейн Н. А. 72, 77
Бехтерев B. M. 79, 80, 151, 238
Бианки В. Л. 23
Благонадежина Л. В. 77
Блейколн Р. 40
Блэйксли Д. 41
Блонский П. П. 81, 188, 239, 240, 243
Богословский А. И. 71, 84
Больцман Л. 169
Бронштейн А. И. 65
Бруксон М. Г. 117, 121
Бушурова В. Е. 145
Быков К. М. 19, 61, 100―102, 115, 127
Бычков М. С. 189, 193
Бэн А. 18, 44, 45, 176
Вавилов С. И. 36
Васильев А. Б. 253
Васильев Л. Л. 193
Васильева М. С. 257
Вацуро Э. Г. 39, 148
Введенский А. И. 143
Вебер М. 23
Вебер Э.-Г. 78, 143
Веденов А. В. 76, 194
Веккер Л. М. 83, 84, 131, 144, 145, 161―163, 192
Войтонис Н. Ю. 25, 70, 148
Воробьев 73
Воронова Р. А. 127, 128
Врешнер А. 175, 176
Вудвортс Р. 178
Вундт В. 44, 78, 175, 226
Выготский Л. С. 10, 81, 235, 239, 243―246
Гавини П. 42
Гайдуков Ю. Г. 14
Гарбер А. И. 192
Гароди Р. 15
Гартли Д. 44
Гегель Г.-В.-Ф. 7, 43, 82
Геккель Г. 80
Гельвеций К.-А. 44
Гельмгольц Г.-Л.-Ф. 73, 172, 180
Георгиев Ф. И. 83
Гепперштейн С. Г. 85
Гербарт И.-Ф. 179
Гервер Г. 226
Глонти Т. И. 209
Гоббс Т. 44
Головко Н. В. 253
Голубева Н. И. 131, 145
Гольман А. З. 228
Горячева Е. М. 106, 107, 119, 120
Гуртовой Г. К. 83, 84
Гусев Н. К. 31, 40, 65, 74, 76, 85, 194
Давыдов А. Н. 85, 131, 137―139, 144, 145, 192
Дарвин Ч. 80
Делакруа Э. 190
Демирчоглян Г. Г. 23
Демокрит 160
Денисов М. П. 80, 155
Джекобсон Р. 238
Джемс В. 11
Дидро Д. 18, 44
Додж Н. 238
Долин А. О. 51, 52, 71
Драпкина С. Е. 235, 245
Егоров А. С. 122
Занков Л. В. 86, 195, 218, 222
Запорожец А. В. 85, 144, 148
Зинченко П. И. 195
Зотов А. И. 41, 73, 84,85
Иванов-Смоленский А. Г. 50, 121
Ивановский А. О. 44
Идельсон А. В. 100, 106, 124, 131, 136―138, 144
Иоффе К. Л. 118
Кавелин К. Д. 45, 91, 181
Кальсин Ф. Ф. 15
Каничева Р. А. 165, 166
Канничева Р. А. 85
Карпенко Н. М. 190, 191
Кауфман В. И. 31, 40, 77, 84, 85, 117, 155, 192, 243
Кац Д. 143
Кекчеев К. Х. 59, 71, 84, 124
Кипшидзе С. Н. 203
Киселинчев А. 9, 12, 15
Клейтман И. Г. 11, 119
Климович Е. Ф. 89, 90
Колбановский В. Н. 83
Коллард М. 176
Колодная А. Я. 144, 193
Колычева И. В. 125, 126
Кондильяк Э. Б. 20
Корнилов К. Н. 37, 79, 80, 179, 192
Корнфорт М. 15
Котлярова Л. И. 84, 144
Кравков С. В. 54, 58, 59, 84, 118
Красногорский Н. И. 26, 99, 100, 102, 113, 115, 135
Красотина B. C. 100
Кроль М. Б. 73
Кулябко И. В. 118
Кюльпе О. 175
Лаврентьев Б. И. 65
Ладыгина-Котс Н. Н. 148
Лазарев П. П. 58
Ланге Н. Н. 37, 75, 76, 245
Левандовский Н. Г. 34
Лейберг И. В. 100
Лейбниц Г.-В. 44
Леметр Л. 238, 244
Ленин В. И. 7―9, 12―14, 61, 69, 70, 82, 130, 167―174, 176, 178
270
Леонов М. А. 13, 14
Леонтьев А. Н. 9, 27, 71, 77, 81, 85, 144, 148, 194
Литинский А. Г. 72, 87, 111, 118, 121
Ломов Б. Ф. 85, 100, 106, 131, 138, 144―146
Ломоносов М. В. 44
Лотце Р.-Г. 177
Луков Г. Д. 195
Лурия А. Р. 85, 194, 218, 221―223, 243, 253
Люблинская А. А. 235
Макаров П. О. 136
Маркс К. 13, 21, 25, 28, 33, 43
Мах Э. 12, 13, 18, 82, 169―171
Мацанова В. А. 100, 112, 117―119
Машинская Е. Н. 189
Маянц Д. М. 195
Мейерсон И. 175, 176, 190
Мейнерт Д. 179, 180, 181, 182, 183
Мендель Г. И. 40
Милль Д. 44, 45
Милль Д.-С. 44, 45
Мирошина Е. П. 59, 100, 113, 114, 116, 118
Мори А. 227
Морозова Н. Г. 253
Мотт Т. 228
Мунк П. 178, 180
Мюллер И. 70, 74, 180
Мюнстерберг Г. 75
Нанейшвили Б. Р. 225, 227, 228, 246
Нарбутович И. О. 50―52
Натадзе Р. Т. 188
Неймарк М. С. 100, 106
Некрылов Н. К. 145
Овганский Л. С. 228
Ойзерман Т. И. 15
Оппель В. 222, 243, 244, 253
Орбели Л. А. 22, 71
Орфинская B. K. 223, 243, 244, 252
Осипов В. П. 166
Остроумов А. А. 95
Павлов И. П. 10, 15, 16, 33, 38, 48―53, 57, 62, 65, 69,71, 80, 81, 83, 95―102, 105, 107, 111, 113, 117, 121, 123, 130, 135, 136, 143, 180―188, 200, 227
Павлов Т. 9, 12, 15
Панцырная Н. Г. 144
Паркер М. 24
Парсонс Т. 17
Пенская А. В. 193
Пиаже Ж. 238
Пик К. 240
Подольский Л. И. 223, 243
Позднова Г. П. 124, 125
Познанская Н. Б. 71
Попова А. Н. 248
Прейер В. 155
Прессман А. А. 7, 149, 157, 159
Пристли Д. 44
Пуни А. Ц. 77, 85, 193
Пшоник А. Т. 127
Радищев А. Н. 44
Радлов Э. Л. 95
Раздольский И. Я. 220
Ревеш Г. 143
Рибо T.-A. 44
Рицолло Д. 227
Рогинский Г. З. 70, 148
Рогов А. А. 127
Розенфельд Ф. С. 84, 131, 144, 161, 223, 243
Рубинштейн С. Л. 77, 83, 194, 245
Рыкова А. В. 100, 135, 136, 144, 146
Салмон А. 41
Самарин Ю. А. 188
Свердлов B. C. 85
Севрюгина М. А. 59, 71, 113, 114
Селецкая Л. И. 30, 31
Семенов С. А. 26, 133, 146
Семеновская Е. Н. 84
Сеченов И. М. 9, 10, 14, 18, 19, 45―18, 50, 52, 56, 57, 61, 80, 81, 103, 105, 111, 123, 130, 131, 133, 143, 144, 149, 157, 160, 163, 164, 173, 180―185, 238
Симагин В. Н. 124
Сишор Г. Д. 40
Скрамлик Е. 143
Слюсарев Г. Г. 33
Смирнов А. А. 84
Снайдер Н. 40
Соколов А. Н. 239, 240
Соколов Е. Н. 83, 85
Спенсер Г. 44, 45, 80
Сперанский А. Д. 101
Спиркин А. Г. 83
Ставрова Д. А. 85, 100
Сыркина B. E. 245
Теплов Б. М. 30, 31, 39, 40, 77, 84, 85, 118, 163, 179, 191, 192, 194, 195
Тих Н. А. 148
Толстой Л. 235―239, 246
Торнова А. И. 40, 74, 194
Трегубова Е. Е. 100, 138, 144
Троицкий М. М. 44
Тэн Н.-А. 44, 45
Узнадзе Д. Н. 226, 243, 245, 247
Ухтомский А. А. 24, 26, 27, 36, 59, 122, 143, 144, 147
Ушинский К. Д. 62, 249, 256
Фейербах Л. 12, 13
Фехнер Г.-Т. 78
Фигурин Н. Л. 80, 155
Фишер Б. 118
Фокс Э. 40
Фрей М. 143
Фрейд З. 226, 246
Фрейзер Д.-Д. 168
Хасхачих Ф. И. 14
Хачапуридзе Б. И. 73, 153
Хеккер Г. 227
Хитрово-Кутузова Н. Н. 224
Хэд Г. 143
Циген Т. 76, 78, 168―170, 176
Циолковский К. Э. 35, 37
Черниговский В. Н. 65
Чернышевский Н. Г. 45, 63, 66, 170, 180, 235, 236
Шабалин С. Н. 84, 161
Шварц Л. А. 30, 73, 84
Шварц Л. М. 179, 192
Швачкина Н. Х. 252
Шеварев П. А. 84
Шемякин Ф. Н. 193
Шеррингтон Ч.-С. 65, 93
Шифман Л. А. 72, 84, 92, 131, 144, 161, 192
Шопенгауэр А. 175
Шорохова Е. В. 153, 155, 196―198
Штерн В. 157
Штирнер М. 43
Шубина Л. Т. 194
Шуппе В. 169
Щербакова Н. А. 250
Эббингауз Г. 44, 170, 177, 192
Эггер К. 238
Элтрингем Г. 23
Энгельс Ф. 20, 21, 25, 26, 28, 29, 33, 43, 62, 131, 160, 170, 171
Юм Д. 44, 177
Ярмоленко А. В. 76, 85, 131, 144, 145, 189, 193, 235
271
Творчество Бориса Герасимовича Ананьева (1907―1972) характеризуется многогранностью направлений исследования, оригинальностью и богатством разрабатываемых идей и полученных психологических фактов. Вместе с тем его отличают целостность и принципиальная последовательность научного подхода.
Уникальные исследовательские талант и интуиция, огромная работоспособность и безграничная преданность науке позволили Б. Г. Ананьеву провести крупные фундаментальные исследования по проблемам онтопсихологии, психологии развития, чувственного отражения, методологии психологии и истории психологии. Им была создана оригинальная научная школа, в основание исследовательской программы которой легли главные принципы концептуальной системы ученого. Ее особенность состояла в системном подходе к изучению человека как сложно организованного целого; в широком охвате основных проблем психологии ― сущности психического, его функций, структуры, систематики психических явлений; в многоуровневом анализе психического развития ― начиная от микрогенеза психического процесса и кончая психобиологической эволюцией; в комплексном взгляде на место и роль психологии в системе человекознания; в подлинном историзме, предполагающем исследование любого психического явления и психологической науки в целом с позиций их настоящего, прошлого и будущего. Несмотря на столь широкое и разнообразное исследовательское поле, четко просматривается ключевой и определяющий вектор научных исканий и достижений Б. Г. Ананьева, в качестве которого, без сомнения, выступает проблематика человека, или человекознание. При этом “методологическим каркасом” концептуальной системы ученого, ее системообразующим фактором, является идея целостности человека и его развития1.
В концептуальной системе Ананьева идея целостности человека приобретает своеобразный антропологический характер. Антропологизм утверждается им как один из основополагающих принципов современного психологического познания. Поэтому психологическую теорию Ананьева можно квалифицировать как своего рода психологическую антропологию, наиболее последовательно реализованную им в структурном и генетическом анализе человека.
Предмет психологии в свете антропологического принципа ― это многоуровневая система психических явлений, взятая в связях с разными сторонами организации и бытия человека ― структурой, развитием и деятельностью. Всестороннее исследование человека и его отношений с миром служит основой для целостного и объективного изучения и объяснения природы его психики и сознания. В этом аспекте психологическая антропология Ананьева соотносима с философско-психологической антропологией С. Л. Рубинштейна. В принципиальных вопросах, касающихся понимания сущности психического и путей развития человека, взгляды ученых близки2.
1Б. Г. Ананьев стремился найти конкретные формы и уровни интеграции разнородных свойств и характеристик в человеке. Знаменательно, что свою последнюю статью, опубликованную в итальянском журнале “Totus Homo”, он посвятил именно этой проблеме и назвал “Интеграция различных свойств человека (некоторые формы и уровни интеграции)”.
2Закономерно, что Б. Г. Ананьев, начиная с 1930-го, когда С. Л. Рубинштейн переехал в Ленинград, общался и сотрудничал с ним. В 1943―45 гг. Ананьев заведовал кафедрой психологии ЛГПИ им. А. И. Герцена, приняв ее от Сергея Леонидовича; он писал рецензии на книги С. Л. Рубинштейна ― “Основы общей психологии” (2-е изд., 1946) и “Бытие и сознание” (1957). История отношений этих ученых заслуживает специального рассмотрения.
272
Важно подчеркнуть, что у Ананьева так же, как и у Рубинштейна, одно из центральных мест в его концепции целостной индивидуальности занимает категория “субъект”. Вместе с тем конкретная разработка этой категории Ананьевым осуществлялась иначе, чем Рубинштейном. Если последний понимал субъект как материальный “субстрат” сознания и деятельности и как самодостаточную инициативную личность, ответственную за свою жизнедеятельность, то Ананьев определяет его как модус активности, деятельностную подструктуру целостного человека, связанную со всеми другими подструктурами и уровнями его организации. В своих эмпирических исследованиях и теоретико-психологических обобщениях он вскрывает конкретные психофизиологические и психосоциальные закономерности структурирования и генезиса субъекта, начиная с первых лет его жизни и кончая старостью.
Антропологическая психология Ананьева выросла на почве известной традиции русской и мировой науки, представленной, в частности, Я. А. Коменским, И. М. Сеченовым, К. Д. Ушинским. Особую роль в ее формировании сыграл В. М. Бехтерев, с которым Ананьева связывали глубокие как научные, так и личностные отношения.
Творческая деятельность Ананьева начинается в 20-е годы в Ленинградском Институте мозга и психической деятельности, которым в то время руководил его основатель В. М. Бехтерев. Здесь Ананьев формируется как ученый, здесь закладываются основы его исследовательской стратегии. Существует несомненная историческая преемственность научных психологических школ этих двух ученых, их идейно-теоретическое родство. Отношения Ананьева к научному наследию и личности Бехтерева претерпевали закономерную эволюцию, как в связи с общими для всех психологов в СССР новыми условиями и путями развития науки на основе марксистской методологии, так и по мере оформления собственных научных взглядов и убеждений. Но при этом общий тон отношения к Бехтереву оставался неизменно глубоко уважительным, объективным и в то же время личностным, характеризовался высокой оценкой всего того, что сделал для психологии и человекознания в целом этот самобытный ученый и выдающийся организатор науки.
Антропологизм Ананьева принципиально материалистичен и в этом смысле он глубоко родственен бехтеревскому. Но, в отличие от Бехтерева, Ананьев категорически отвергает редукционистский взгляд на человека, нивелирующий его субъектную природу; напротив, он признает и доказывает на фактах диалектику соотношения объективного и субъективного в каждый конкретный момент развития человека.
Диалектичность и целостность концептуального подхода Ананьева проявляется в полной мере в его трактовке индивидуального психического развития человека. Принцип развития последовательно применялся ученым во всех циклах исследований, был положен в основу научного проекта разработки проблем онтопсихологии. В представлении Ананьева, онтопсихология ― это система психологических наук о развитии человека в его индивидуальном, общественно-историческом и эволюционно-биологическом аспектах. По сути, речь идет о целостном психологическом исследовании человека в контексте его бытия во всех его возрастах, на всем протяжении жизни.
Психическое развитие человека, по Ананьеву, определяется преобразованием всех сторон его бытия как природного индивида и как социально-исторической личности. Линия развития индивида ― собственно онтогенез ― и линия биографии личности ― ее социально-исторический жизненный путь ― рассматриваются им как связанные, но не рядоположные, подчеркивается различие их природы и детерминации. Так, на первый взгляд, в онтогенезе индивида происходят генетически запрограммированные и в исходной своей сути родственные онтогенезу высших животных возрастные изменения ― созревания, зрелости, старения3. Однако эти про-
3 Б. Г. Ананьев высоко оценивал сравнительно-психологические исследования своей сотрудницы, ленинградского зоопсихолога Н. А. Тих, которая показала преемственность и различия в раннем онтогенезе приматов и человека.
273
цессы у человека не осуществляются в животноподобной форме. Они опосредуются в человеческом развитии историей жизни личности в определенном обществе и конкретном историческом времени. Взаимосвязь этих двух линий индивидуального развития человека ― непреложный закон. Ананьев исследовал формы проявления этого закона на уровне изучения константности восприятия, пространственной ориентации, сенсорной организации человека и чувственного отражения в целом.
Принцип развития, последовательно реализуемый ученым, раскрывает исторический характер детерминации психики и поведения. Внутренние условия, преломляющие внешние воздействия, согласно взглядам Ананьева, сами выступают в качестве динамической, развивающейся системы ― созревают, формируются, реконструируются, инволюционируют и т. д. Эти преобразования происходят в процессах функционирования человека ― в его поведении, деятельности, жизнедеятельности. Жизненный смысл психики состоит в регуляции деятельности, поведения и жизнедеятельности на основе адекватного отражения и ориентации.
Движущей силой развития являются внутренние противоречия, которые, по Ананьеву, возникают уже потому, что психические структуры неоднородны. Так, в психических процессах сочетаются онтогенетические феномены ― психофизиологические функции и органические потребности ― и социально детерминированные операции и высшие формы мотивации. К факторам и предпосылкам развития Ананьев относил разнообразные условия среды (социальной, биотической, абиотической), наследственность, обучение и воспитание, сложившуюся к определенному моменту времени структуру личности, индивидуальность. С последней он связывал возможность перехода от воспитания к самовоспитанию. Главный же фактор становления человека как личности и индивидуальности он видел в развитии жизненного пути человека, существенным содержанием которого выступает его деятельность.
В связи с этим важное место в системе взглядов Ананьева играет принцип единства сознания и деятельности. Согласно его представлениям, этот принцип имеет глубокое методологическое значение как определяющий объективную познаваемость субъективного, подчеркивающий принципиальную возможность генетического изучения различных форм отражения в связи с реальным процессом жизни и деятельности. Сознание как отражение объективной действительности и деятельность как ее преобразование являются неотъемлемыми атрибутами субъекта. Ананьев утверждал, что становление сознания человека и его функционирование могут быть исследованы и поняты только как характеристики регулирования деятельности, как результат практического взаимодействия человека с внешним миром. Деятельность, таким образом, рассматривается им как необходимое звено в детерминации психического. Ананьев ввел в психологию представление о трех основных видах деятельности ― труде, познании и общении ― и предложил трактовку субъекта и его психического развития как эффектов их конвергенции. Труд, познание и общение в индивидуальном развитии соответствуют фундаментальным общественным процессам и поэтому являются основными видами деятельности, сравнительно с которыми игра, учение, спорт и другие формы активности человека выступают в качестве производных. Смысл основных видов деятельности состоит в созидании-преобразовании условий существования человека в процессе его взаимодействия с миром. В трудовой деятельности развитие осуществляется путем объективации сущностных сил человека, его внутреннего мира. В игре и учении преобладает освоение общественного опыта человечества, культуры в широком смысле слова.
В концептуальной системе Б. Г. Ананьева структура личности и деятельность субъекта рассматриваются и как важные детерминанты психического. В формуле детерминизма “сбалансированы” принцип отражения, с одной стороны, и антропологический принцип и принцип деятельности, с другой. На основе процессов отра-
274
жения объективной действительности возникают устойчивые психические состояния и свойства, формируется психологическая структура личности. Актуальное взаимодействие человека с действительностью развивает и расширяет субъективные потенциалы человека, детерминирующие, в свою очередь, последующие акты его взаимодействия с миром.
Прижизненно развивающаяся система разнородных свойств человека, интегрированная структурой личности-индивидуальности, детерминирует психические процессы изнутри. Но есть первичная детерминация психического извне ― со стороны объектов отражения, действующих на органы чувств. Принцип детерминизма органично связан с принципом отражения, который указывает на зависимость психических явлений от материального мира ― объектов отражения. Исходя из этого базового положения, Ананьев делает предметом специального исследования проблемы чувственного отражения, вскрывает его роль как исходного момента, основы познавательного психического процесса, а также психического развития человека в целом. В статье “Вопросы психологии в трудах Яна Амоса Коменского” (1959) он подчеркивал прогрессивное значение материалистического сенсуализма; отмечал, что последний направлял естествознание и психологию не только на изучение чувственных источников мышления, но и на выявление происхождения всякого знания из процесса отражения в мозгу объективной действительности, воздействующей на органы чувств.
Ананьев утверждает фундаментальное значение ощущений для всей структуры психики человека и его жизнедеятельности. Многолетние исследования в области психологии чувственного познания привели Б. Г. Ананьева к обоснованному заключению о том, что сенсорно-перцептивные явления ― источник психического развития человека, воспроизводимый в процессе взаимодействия человека с окружающей действительностью. Он указывает, что ощущения могут быть рассмотрены не только как элементы познания и сознания, деятельности и поведения, условие умственного развития, но и как необходимый компонент всего процесса жизнедеятельности.
В каждой большой концептуальной системе психологии в имплицитной или осознанной, логически оформленной форме содержится тот или иной ответ на вопрос о способах детерминации психики и, следовательно, о ее природе. Подходы к толкованию данного принципа определяют своеобразие концептуальных систем разных ученых и являются важным критериальным признаком, дифференцирующим психологические направления различной мировоззренческой ориентации. Согласно тезису “внешние причины (внешние воздействия) всегда действуют лишь опосредствованно через внутренние условия” в фокусе психологического анализа оказываются внутренние условия. В истории психологической науки в СССР представлено разное понимание содержания и роли внутренних условий как факторов детерминации психического. Наиболее распространенным являлось их рассмотрение через представление о личности. Отсюда возник принцип личностного подхода как конкретизация принципа детерминизма в той его части, которая касается внутренних, “преломляющих” условий. Вместе с тем в качестве преломляющей среды для внешних воздействий выступают также и природные характеристики человека физиологические свойства нервной системы, строение органов чувств как результат эволюции биологического вида, исторически изменчивые формы чувствительности (например, фонематический слух). Иными словами, внутренние условия содержат свойства человека, являющиеся совокупным результатом его видового, социально-исторического и индивидуально-биографического развития.
Согласно антропологическому подходу Ананьева, вся система свойств человека опосредует внешние воздействия и сказывается на качестве психического процесса и поведенческого акта. Промежуточные переменные между ситуацией и поведенческой реакцией на нее, с точки зрения Ананьева, образуются из взаимодействия главных характеристик человека как индивида, личности и субъекта деятельности. Спе-
275
цифика психологического аспекта изучения человека и необходимость междисциплинарных связей психологии с другими науками в системе человекознания определяются именно тем, что все основные характеристики человека (а не только собственно личностные, или психосоциальные) являются внутренними детерминантами психики и поведения.
При узком понимании внутренних условий, опосредующих психический и поведенческий результаты, в качестве этих условий фактически берутся только психосоциальные свойства личности ― опыт, моральные установки, интересы, значимость предмета отражения и деятельности и т. д. Признавая важность их изучения, надо все же помнить, что они не отражают всю систему детерминации психики и поведения человека. Исходя из идеи С. Л. Рубинштейна о “послойном” принципе уровней детерминации и опираясь на положения Б. Г. Ананьева и Б. Ф. Ломова о ее системном характере, можно утверждать, что исследование психологических закономерностей в связи с психосоциальными влияниями снимает только один, верхний, слой детерминации, когда психический процесс или поведенческий акт объясняются психическим же явлением ― психическим состоянием или свойством: способностью, характером личности, ее интересами, установкой. Но за системой психосоциальных, собственно личностных свойств, всегда стоят материальные причины, породившие сами эти свойства, всю психологическую структуру личности. Глубокие слои детерминации лежат в материальном бытии человека ― в его природе и образе жизни. “Конечное” объяснение психическому или поведенческому актам приходится искать за пределами психологической структуры субъекта и актуального акта его взаимодействия с объектом. В самом общем смысле эти причины кроются в истории человека. Так, В. М. Бехтерев рассматривал поведение личности как обусловленное ее прошлым опытом, историей, которая вовсе не сводится только к истории субъективного мира.
Психологическая структура ― эффект интеграции биологического и социального в человеке, эффект целостной полисистемы всех его характеристик, включая, с одной стороны, пол, возраст, конституцию, а с другой ― социальные функции, роли, объективные отношения личности. К числу внутренних детерминант психических процессов Ананьев относил и природную организацию человека.
Выделение многоуровневой системной детерминации психических явлений и поведения человека логически приводит к выводу о научной перспективности всестороннего целостного исследования структуры человека. Методологией такого изучения Ананьев считал комплексный подход, нацеленный на всесторонний, многоаспектный охват разнородной психобиосоциальной структуры человека и вытекающий из антропологического принципа, составляющего суть содержания концептуальной системы ученого.
***
В предлагаемой читателю книге представлен тематически связанный блок работ Б. Г. Ананьева, подготовленных и изданных им в разные годы и посвященных проблеме чувственного познания. Книга является переизданием труда Ананьева “Психология чувственного познания”, вышедшего в издательстве АПН РСФСР в 1960 г. Особенности и закономерности чувственного познания исследовались Ананьевым с позиций системной методологии и комплексного, междисциплинарного взаимодействия наук в сфере человекознания, а также основных положений теории отражения. Стержневой идеей, отчетливо выступающей во всех исследованиях автора по указанной тематике, является утверждение важной роли сенсомоторных механизмов в структуре и функционировании психики, в жизнедеятельности человека и обоснование органической взаимосвязи чувственного и логического как необходимых стадий, или ступеней познания. Указанная проблематика разрабатывалась на материале психолого-педагогических, медико-психологических, психопато-
276
логических исследований и получила в работах Ананьева и возглавляемого им творческого коллектива всестороннее теоретико-эмпирическое раскрытие и подтверждение.
Первый раздел книги “Структура чувственного познания и ее роль в развитии человека” открывается работой “Сенсорная организация человека”, которая представляет собой первую публикацию одной из частей монографии “Теория ощущений”, написанной Ананьевым одновременно с книгой “Психология чувственного познания”, но еще не вышедшей в полном объеме на момент ее издания. В ней описывается структура чувственного отражения человеком объективной действительности, его роль и место в психическом развитии человека; анализируются виды чувственного познания и их взаимосвязь; раскрываются индивидуальные различия в чувствительности; обосновывается зависимость сенсорной организации от образа жизни и активности животного организма, а также общественно-историческая обусловленность сенсорной организации человека и факторы ее развития; сенситивность рассматривается как свойство личности.
В этот же раздел входит статья “Ассоциация ощущений” (впервые изданная в “Ученых записках ЛГУ”. Т. 8, 1955), в которой, опираясь на историко-научные и конкретно-эмпирические данные, автор обосновывает вывод о том, что взаимодействие ощущений представляет собой их ассоциацию, вскрывает и описывает их виды и разновидности.
В статье “Ощущение и потребности” ставится проблема соотношения чувственного отражения и процесса жизнедеятельности в целом. Ощущение рассматривается не только как источник сознания и умственной сферы, но и как элемент деятельности, поведения, одно из условий и базовых предпосылок психического развития человека. В основу данной публикации положена одноименная работа Ананьева, вышедшая в “Ученых записках ЛГУ” (т. 244, 1957).
Во втором разделе книги “Основные формы и этапы чувственного познания” освещаются исследования автора, касающиеся разных форм и уровней чувственного познания.
Ряд работ, вошедших в данный раздел, посвящен проблеме ощущения как элементарной формы чувственного познания: “Материалы к психологической теории ощущений” (первая публикация в сборнике “Проблемы психологии”, изд-во ЛГУ, 1948); “Вклад советской психологической науки в теорию ощущений” (переработанный вариант статьи, изданной в журнале “Вопросы психологии”, 1958, № 1, а также в первом томе труда “Психологическая наука в СССР”, изд-во АПН РСФСР, 1959). Рассматриваются условно-рефлекторный механизм чувствительности; соотношение движения и ощущения, их связь, взаимная стимуляция и противоречия; дифференцируются понятия “чувствительность” и “ощущения”; проводится исторический анализ разработки проблемы ощущения в отечественной психологической науке послереволюционного периода.
Работа Ананьева “О монокулярной локализации объекта”, вышедшая впервые в 1948 г. в сборнике “Проблемы психологии" (изд-во ЛГУ), представлена в виде отдельной части второго раздела. Она включает результаты выполненного им оригинального экспериментального исследования монокулярного и бинокулярного механизмов и функциональной асимметрии в процессе зрительно-пространственного различения.
Анализ механизмов пространственного различения как продукта высшего анализа и синтеза, осуществляемого в процессе парной деятельности больших полушарий головного мозга, содержится в работе “Проблема парной работы больших полушарий головного мозга в учении И. П. Павлова и психология”. В основу данной публикации положены материалы одноименной статьи в сборнике “Учение И. П. Павлова и философские вопросы психологии” (М. ― Л., изд-во АН СССР, 1952).
Рассмотрению разных аспектов проблемы пространственного различения по-
277
священа статья “Развитие механизмов пространственного различения”, опубликованная по материалам статьи в сборнике “Вопросы детской и общей психологии” (изд-во АПН РСФСР, 1954).
Блок работ второго раздела книги посвящен вопросам осязательного пространственного различения: “Функциональные асимметрии в осязательно-пространственном различении” (“Ученые записки ЛГУ”, т. 185, 1954); “Особенности осязательного восприятия при взаимодействии обеих рук”, написанная в соавторстве с А. Н. Давыдовой (“Ученые записки ЛГУ”, т. 119, 1949); “К теории осязания” (сб. “Труды совещания по психологии”, изд-во АПН РСФСР, 1957).
Особенности восприятия как более сложной формы чувственного познания, процессуальные характеристики и условия образования целостного предметного образа рассмотрены в работе “Некоторые вопросы теории восприятия”, впервые изданной в “Ученых записках ЛГУ” (т. 119, 1949).
Во второй раздел книги вошла также работа “Проблема представлений в советской психологической науке”, впервые изданная в “Философских записках” Академии наук СССР (т. V, 1951). В ней глубоко и всесторонне рассматривается природа представлений как отражения действительности и звена диалектического перехода от ощущений к мысли. Показано, что в основе представлений лежат функциональные мозговые системы; в них образы не просто воспроизводятся, но формируются заново, становясь более обобщенными и осмысленными. Подчеркивается полимодальный характер представлений. Особенно выделяются пространственные представления, показана их зависимость от места объекта представлений в структуре деятельности. Вскрывается связь представлений и теоретического понятийного знания: теоретическое знание является условием обеспечения конкретности, целостности и устойчивости представлений.
Третий раздел книги “Сенсорное развитие и речь” включает работы, выполненные в разные периоды и на различном материале и охватывающие тематику взаимосвязи развития сенсорной системы человека и речи.
В ряде работ на материале клинико-психологических исследований, полученных в военные годы в ходе практической и исследовательской работы по восстановлению функций, прослеживаются различные связи в расстройствах сенсорных и речевых функций: “К лечению глухоты, немоты и логоневрозов посткоммоционального характера” (издана впервые в журнале “В помощь эвакогоспиталям”, Грузмедгиз, Тбилиси, 1942, № 8); “О применении психофизиологии в комплексной диагностике посткоммоционно-контузионных состояний” (подготовлена совместно с учеными-клиницистами Г. А. Бахтадзе и Т. И. Глонти и опубликована в сборнике “Вопросы психофизиологии и клиники чувствительности”, изд. Института мозга им. В. М. Бехтерева, Л., 1947); “Клинико-психологический анализ восстановления речевых функций при моторной афазии” (подготовлена совместно с С. Н. Астаховым и издана впервые в сборнике “Проблемы невропатологии”, М., Медгиз, 1946); “О расстройствах сновидной деятельности при афазиях” (опубликована в сборнике “Проблемы психологии”, изд-во ЛГУ, 1948).
Анализ связи сенсорного развития с речью и мышлением рассматривается в статье “К теории внутренней речи в психологии”, публикуемой по одноименной работе в сборнике “Психология речи” под редакцией Б. Г. Ананьева (“Ученые записки Ленинградского Государственного педагогического института им. А. И. Герцена”, т. 59, 1946). В основу данной работы положены материалы экспериментальных исследований проблемы речи в норме и патологии, у взрослых и детей.
Разработка психологических основ первоначального обучения детей элементам грамоты представлена в специальной главе “Некоторые психологические вопросы букварного периода первоначального обучения грамоте" (опубликована впервые в 26-м выпуске “Известий АПН РСФСР”, изд-во АПН РСФСР, 1950), освещающей результаты экспериментально-психологического исследования, проведенного по данной проблеме Ананьевым совместно с А. Н. Поповой. Авторы ставят принципи-
278
альный вопрос о единстве развития детского мышления и восприятия на ранних этапах обучения.
В данной редакции книги Ананьева “Психология чувственного познания” не представлена его работа “Анализ трудностей овладения навыками чтения и письма учащимися первого класса школы”, входившая в издание 1960 г. В ней рассматривается вопрос о механизмах чтения и письма, обсуждаются дидактические проблемы совершенствования первоначального обучения детей грамоте.
Редколлегия сохранила текст книги в том его виде, в котором он был подготовлен автором, без какой-либо конъюнктурной правки, с представленными в книге и соответствующими духу времени формами цитирования, отсылочным аппаратом, некоторыми острыми идеологическими заключениями. Редколлегия сочла, что главным является точное воспроизведение и донесение до читателя глубокой по содержанию и не утратившей своей актуальности и научной значимости психологической мысли Б. Г. Ананьева, оригинальности и своеобразия стиля его мышления.
А. В. Брушлинский, В. А. Кольцова, Н. А. Логинова
279
От автора 3
СТРУКТУРА ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ И ЕЕ РОЛЬ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА
Сенсорная организация человека 7
Ассоциация ощущений 44
Ощущения и потребности 61
ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ И ЭТАПЫ ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ
Материалы к психологической теории ощущения 69
Вклад советской психологической науки в теорию ощущений 78
О монокулярной локализации объекта 87
Проблема парной работы больших полушарий в учении И. П. Павлова и психология 95
Развитие механизмов пространственного различения 108
Функциональные асимметрии в осязательно-пространственном различении 130
Особенности осязательного восприятия при взаимодействии обеих рук 139
К теории осязания 143
Некоторые вопросы теории восприятия 148
Проблема представления в советской психологической науке 167
СЕНСОРНОЕ РАЗВИТИЕ И РЕЧЬ
К лечению глухоты, немоты и логоневрозов посткоммоционального характера 203
О применении психофизиологии в комплексной диагностике посткоммоционно-контузионных состояний 209
Клинико-психологический анализ восстановления речевых функций при моторной афазии 218
О расстройствах сновидной деятельности при афазиях 225
К теории внутренней речи в психологии 233
Некоторые психологические вопросы букварного периода первоначального обучения грамоте (опыт экспериментально-психологического исследования) 248
Именной указатель 269
Истоки и эволюция концептуальной системы Б. Г. Ананьева 271
.280
Научное издание
Ананьев
Борис Герасимович
ПСИХОЛОГИЯ
ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ
Утверждено к печати
Ученым советом
Института психологии РАН
Зав. редакцией Р. С. Головина
Редактор Н. В. Ветрова
Художественный редактор Т. В. Болотина
Технический редактор З. Б. Павлюк
Корректоры Г. В. Дубовицкая, Н. П. Круглова,
Р. В. Молоканова, Т. И. Шеповалова
Набор и верстка выполнены в издательстве
на компьютерной технике
ЛР № 020297 от 23.06.1997
Подписано к печати 23.04.2001
Формат 70×1001/16. Гарнитура Таймс
Печать офсетная
Усл. печ. л. 22,85. Усл. кр.-отт. 23,5. Уч.-изд. л. 28,9
Тираж 600 экз. Тип. зак. 3996
Издательство “Наука”
117997 ГСП-7, Москва B-485, Профсоюзная ул., 90
Санкт-Петербургская типография “Наука”
199034, Санкт-Петербург В-34, 9-я линия, 12
ISBN 5-02-013093-1