Ананьев Б. Г. Психология чувственного познания. — 1960

Ананьев Б. Г. Психология чувственного познания / Акад. пед. наук РСФСР. - М. : Изд-во Акад. пед. наук РСФСР, 1960. - 486 с. - (Труды действительных членов академии). - Парал. тит. л. англ. - Указ.: с. 471-485.
Ссылка: http://elib.gnpbu.ru/text/ananyev_psihologia-poznaniya_1960/

Обложка

Б. Г. АНАНЬЕВ

ПСИХОЛОГИЯ

ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ

1 пустая

2

THE RSFSR ACADEMY OF PEDAGOGICAL SCIENCES

WORKS OF THE MEMBERS OF THE ACADEMY

B. G. ANANYEV

PSYCHOLOGY
OF SENSORY
COGNITION

THE PUBLISHING HOUSE
ACADEMY OF PEDAGOGICAL SCIENCES
MOSCOW 1960

3

АКАДЕМИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ НАУК РСФСР

ТРУДЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ ЧЛЕНОВ АКАДЕМИИ

Б. Г. АНАНЬЕВ

ПСИХОЛОГИЯ
ЧУВСТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ

ИЗДАТЕЛЬСТВО
АКАДЕМИИ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ НАУК РСФСР
МОСКВА 1960

4 пустая

5

ОТ АВТОРА

Проблема познания как отражения человеком объективной действительности является фундаментальной общей проблемой философии, психологии и естествознания. Диалектико-материалистическое решение этой проблемы предъявляет к психологии и естествознанию требования глубокого исследования основных ступеней и форм познавательной деятельности человека, прежде всего — чувственного или образного, непосредственного отражения в мозгу человека предметов, явлений и процессов объективной действительности.

Именно поэтому в советской психологической науке усилия многих ученых были сосредоточены на изучении ощущений, восприятий и представлений как образов внешнего мира. В этом же направлении велись и ведутся наши исследования, часть из которых представлена в настоящей книге. Нам казалось существенным разработать вопрос о составе чувственного познания, включающего основные анализаторные деятельности человеческого мозга в их взаимодействии. Это тем более необходимо, что наука открыла и открывает ранее неизвестные и скрытые возможности чувственного познания, которые все еще недостаточно используются в практике обучения, диагностики и лечения и т. д.

Публикуемые в первом разделе данной книги работы о сенсорной организации человека и взаимодействии ощущений носят общепсихологический характер. Однако они содержат в себе положения, существенные для понимания сенсорного развития ребенка как основы его умственной деятельности.

Второй раздел книги посвящен разным формам чувственного познания (ощущение, восприятие и представление), которые являются одновременно основными ступенями или моментами в развитии чувственных знаний человека об объективной действительности.

Интерес к этой проблеме также связан с ленинской теорией отражения, открывшей общую закономерность диалектического перехода от ощущения к мысли. Определенную систему, подчиненную этой закономерности, составляют переходы и видоизменения чувственного познания, являюще-

6

гося основой логического мышления, неразрывно связанного с языком и речью.

Вошедшие в данный раздел работы также являются общепсихологическими. Но на них основывается серия исследований по детской и педагогической психологии, проведенных и проводимых нашими сотрудниками. Известное значение имеют эти работы для дидактики, а в особенности для методики, использующей наглядные приемы обучения и ставящей перед собой задачу воспитания наблюдательности учащихся.

В третий раздел нашей книги включены исследования по психологии и психопатологии речи. К ним относятся работы по теории внутренней речи, психологические наблюдения и обобщение опыта восстановления нарушенных послевоенных травм речевых функций и, наконец, исследования механизмов усвоения ребенком элементов грамоты, которые заключают эту книгу. Необходимо объяснить те мотивы, которыми мы руководствовались, включая исследование по проблеме речи в книгу, посвященную психологии чувственного познания.

Современная наука, основываясь на марксистско-ленинском учении о языке и достижениях павловской физиологии (особенно учении о ведущей роли второй сигнальной системы), показала важную роль языка и речи в психическом развитии человека. Советские исследователи изучают не только единство речи и мышления, но и преобразующее влияние речи и мышления на сенсорное развитие человека.

Некоторые данные в доказательство этого важного положения приведены в исследованиях наших сотрудников. Однако нельзя забывать другой стороны вопроса, заключающейся в сенсомоторных механизмах самой речи, во всех ее формах (устной, письменной, внутренней), зависящей от чувственных средств, которыми эти формы располагают. Эта сторона вопроса приобретает особое значение, когда решаются вопросы воспитания культуры речи у детей и первоначального обучения их грамоте, диагностики и восстановления нарушенных речевых функций у больных с поражением головного мозга и т. д. Именно поэтому мы сочли возможным объединить работы по двум разным проблемам (образного знания и речи) в одной книге, хотя и отдаем себе отчет в неотделимости проблемы речи от проблемы мышления, что подчеркивается в ряде мест нашей книги.

В данный том вошли работы, опубликованные в разное время, но в настоящей книге подвергшиеся некоторым изменениям. Исключением является работа о сенсорной организации человека, публикуемая впервые.

Примечания и указатели составлены Б. Ф. Ломовым.

7

СТРУКТУРА
ЧУВСТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ
И ЕЕ РОЛЬ
В РАЗВИТИИ
ЧЕЛОВЕКА

8 пустая

9

СЕНСОРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА
О СТРУКТУРЕ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ ЧЕЛОВЕКОМ
ОБЪЕКТИВНОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Познание человеком объективной действительности есть
сложный и противоречивый процесс, в котором чувственное
и логическое отражение составляют необходимые стадии
или ступени. Чувственное и логическое взаимосвязаны
в этом едином процессе; они объединены практикой как
критерием истины и источником познания. Таковы вкратце
основные положения марксистско-ленинской теории позна-
ния. Метафизический характер односторонне-эмпирического
или рационалистического толкования процесса познания
впервые преодолен именно этой теорией с ее идеей практики
как критерия истины и источника познания.
Как домарксовский метафизический материализм, так
и современный естественнонаучный материализм не выходи-
ли и не выходят за пределы натуралистического толкования
человека как изолированного от общества естественного
индивида (организма). Марксистско-ленинская философия
применяет исторический материализм в объяснении обще-
ственной сущности человеческого сознания и познания,
вскрывая роль труда и языка, потребностей общественного
производства и роли производственных отношений между
людьми в процессе познания объективных законов природы
и общества. Познавательная деятельность человека как
организма обусловлена историческим развитием общества,
определяющим эту деятельность в разных связях и отноше-
ниях. Естественно поэтому, что самым главным и общим
вопросом современной материалистической теории познания
является вопрос о единстве процесса познания, о взаимо-
связях в его целостной структуре чувственного, логического
и практического, их объединения на почве практики.
Напомню в этой связи важнейшие мысли В. И. Ленина,
высказанные им в конспекте книги Гегеля «Наука логики».

10

Ленин писал: «От живого созерцания к абстрактному мыш-
лению и от него к практике — таков диалектический путь
познания истины, познания объективной реальности»1. Раз-
вивая эту же мысль, В. И. Ленин далее отметил: „Прак-
тика выше (теоретического) познания, ибо она имеет
не только достоинство всеобщности, но и непосредственной
действительности" 2.
Именно поэтому практика есть внутренне необходимый
завершающий момент процесса познания, определяющий не
только его эффект, но и единство «всеобщности» мышления
с «непосредственной действительностью» чувственного отра-
жения.
С этих позиций логика процесса познания охватывает все
ступени познания в их взаимосвязи на почве практики.
Можно сказать, что по отношению к этой логике каждая
ступень познания является только частью, которую нельзя
понять вне и безотносительно к этому целому, т. е. единству
всего процесса познания.
В данном случае мы имеем в области познания определен-
ное соотношение частей и целого, их диалектику. Целое
образуется из частей, но вместе с тем определяет каждую из
них закономерными взаимосвязями. Но из диалектики
известно, что по отношению к составляющим его компонен-
там и часть является относительно целым, своего рода
структурой, в которой каждый из компонентов занимает
определенное место. Это вполне оправдывает себя в отноше-
нии рационального или логического познания. Хотя оно
имеет своим источником чувственное познание, а само неиз-
бежно развивается в сторону практики, проверяясь и разви-
ваясь в практике, тем не менее оно составляет относительно
самостоятельное целое. Все логические операции (анализ
и синтез, индукция и дедукция, систематизация и классифика-
ция и т. д.), все категории мышления, отражающие объек-
тивные существенные взаимосвязи: причинно-следственные,
функциональные и т. д., все формы логического мышления
взаимосвязаны, взаимопроникают друг друга; явления ра-
ционального познания определяются законами мышле-
ния, отражающими объективные законы природы и обще-
ства.
Ни у одного из философов-марксистов не возникает
•сомнения в том, что рациональное познание следует рассмат-
ривать не только как часть общего процесса познания, но
и как относительно самостоятельное целое.
Современная наука подтверждает правильность такого
логико-гносеологического подхода. Языкознание, также
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 38, стр. 161.
2 Там же, стр. 205.

11

исходящее из марксистско-ленинского учения о единстве
языка и мышления, изучая внутренние законы развития
языка в тесной связи с историей мышления, ясно показывает,
что множество разнородных явлений языка (фонетических,
лексических, семантических и т. д.) объединяется в одно
целое грамматическим строем языка, включая его морфоло-
гию и синтаксис. Именно грамматический строй языка
составляет структуру языка, объединяющую все компоненты
и явления языка, и именно эта структура наиболее интим-
но связана с логической структурой рационального по-
знания.
Современная физиология высшей нервной деятельности
человека учением о второй сигнальной системе обосновывает
со стороны механизма мозговой деятельности человека эти
выводы о целостном, системном или структурном характере
речи и мышления.
В общем есть все основания считать, основываясь на
диалектической логике и теории познания, языкознании
и физиологии, что рациональное познание, являющееся
частью общего процесса познания, есть вместе с тем относи-
тельно самостоятельное целое, т. е. обладает своеобразной
структурой и системой связей между всеми составляющими
его компонентами.
К этому же выводу приходит и психологическая наука на
основании исследований умственного развития детей, сравни-
тельного изучения мышления нормальных и психически
больных людей, исследований взаимосвязи между различ-
ными формами мышления в умственной деятельности чело-
века.
Формирование в процессе образования структуры мысли-
тельной деятельности есть один из наиболее характерных
моментов постепенного становления умственной зрелости
человека.
Таково положение с проблемой мышления, рационального
познания, которое мы имеем основание рассматривать и как
часть общей структуры познания, но вместе с тем и как отно-
сительно самостоятельное целое.
Естественно возникает аналогичный вопрос относительно
чувственного познания, тем более, что оно составляет первей-
шее и необходимое звено любого процесса познания, всего
процесса познания.
Достаточно напомнить, что писал об этом В. И. Ленин:
«Вопрос о том, принять или отвергнуть понятие материи, есть
вопрос о доверии человека к показаниям его органов чувств,
вопрос об источнике нашего познания, ...вопрос, который
может быть переряжен на тысячи ладов клоунами-профессо-
рами, но который не может устареть, как не может устареть
вопрос о том, является ли источником человеческого позна-

12

ния зрение и осязание, слух и обоняние,,.»1 (курсив
наш.— Б. А.).
В полном соответствии с современным состоянием есте-
ствознания В. И. Ленин утверждал: «Ощущение есть образ
движущейся материи. Иначе, как через ощущения, мы ни
о каких формах вещества и ни о каких формах движения
ничего узнать не можем...»2.
С точки зрения теории отражения именно в ощущении
дана непосредственная связь сознания человека с окружа-
ющим миром. Именно в ощущении выражается диалектиче-
ское «превращение энергии внешнего раздражения в факт
сознания. Это превращение каждый человек миллионы раз
наблюдал и наблюдает действительно на каждом шагу»3.
На этом ленинском положении следует остановиться
особо, так как оно имеет принципиальное значение для пони-
мания ощущений как первейшего условия всего процесса по-
знания и вообще любой действительности человека как
субъекта. В философской литературе (особенно в работах
Тодора Павлова и А. Киселинчева) переход от материи
к сознанию рассматривается преимущественно в плане, если
можно так выразиться, истории отражения. Развитие мате-
рии во всех формах ее движения и на всех этапах развития
характеризуется известными явлениями отражения.
Субъективное отражение в образах, как продукт рефлек-
торной деятельности мозга, есть лишь высшая форма отраже-
ния, простейшие формы которого свойственны любой движу-
щейся материи, в том числе и неорганической. В. И. Ленин
считал весьма важной эту проблему перехода от неощущаю-
щей материи к ощущающей, полагая, что и в так называемой
неощущающей материи есть свойство, сходное с ощущением,
т. е. явление отражения. Это и есть фундаментальная про-
блема всей материалистической философии и естествознания,
которую В. И. Ленин призывал исследовать и исследовать.
Но в плане наших исследований проблема ощущений
ставится как проблема первейшего условия познания, так
как это условие для человека заключено в человеческих
ощущениях. Что же касается предыстории развития жизни
и чувствительности вообще, то эта важная проблема состав-
ляет особый предмет рассмотрения4.
Если же проблему диалектики отражения объективной
реальности в сознании человека решать только в подобном
плане перехода от неорганической к живой материи, то
1 В. И. Ленин, Соч., т. 14, изд. IV, стр. 117.
2 Там же, стр. 288.
3 Там же, стр. 39—40.
4 В этом отношении большой интерес представляют труды
А. Н. Леонтьева по проблемам развития психики, изложенные в его книге
«Проблемы развития психики», М., изд -во АПН РСФСР, 1959.

13

создается ошибочное представление о том, будто бы переход
энергии внешнего раздражителя в факт сознания не имеет
места в жизни человека, именно в развитии его познаватель-
ной деятельности. Но без такого перехода нельзя понять
и того, почему и как всякое явление познания, в том числе
и мышление, есть отражение движущейся материи. Отраже-
ние немыслимо без постоянного и непрерывного превращения
энергии, воздействующей на человека материи в факты созна-
ния человека. Это превращение осуществляется бесконечной
(для индивидуальной жизни) массой ощущений.
Примечательно, что некоторые современные философы-
марксисты, внимательно изучающие философские труды
В. И. Ленина, особенно «Материализм и эмпириокрити-
цизм», многократно цитирующие одни и те же положения
В. И. Ленина в разных контекстах, именно это положение
В. И. Ленина не только не исследуют, но даже и не комменти-
руют. Ни в одном из современных руководств или монографий
по теории познания мы не встретим хотя бы комментария по
поводу колоссальной множественности ощущений как доказа-
тельства непрерывного постоянного превращения энергии
внешнего мира в факт сознания.
Как представить себе подобную массовидность и постоян-
ство описанного превращения в индивидуальной жизни чело-
века?
Некоторый, весьма приблизительный ответ на этот вопрос
дал в свое время И. М. Сеченов. Приняв условно, что состоя-
ние бодрствования продолжается ежесуточно в течение
двенадцати часов и «положив средним числом на каждую
новую фазу зрительного ощущения по 5 секунд»1, легко
подсчитать, что каждый день «через глаз войдет больше 8000
ощущений, через ухо никак не меньше, а через движения
мышц несравненно больше. И вся эта масса психических
актов связывается между собой каждый день новым образом,
сходство с предыдущим повторяется лишь в частностях»2.
Уместно отметить, что И. М. Сеченов, как материалист
и естествоиспытатель, полагал, что вся эта масса ощущений
порождается воздействием внешнего мира на органы чувств
и представляет собой ту или иную трансформацию внешних
энергий в органах чувств и мозгу человека. Отсюда возникло
обозначение органов чувств, как трансформаторов внешней
энергии (И. П. Павлов), причем каждый акт деятельности
этих органов — периферических концов анализаторов —
является превращением внешней энергии в нервный процесс.
Сеченовский расчет массы ощущений, конечно, весьма
ориентировочный. Во времена Сеченова экспериментальное
1 И. М. Сеченов, Рефлексы головного мозга, «Избранные фило-
софские и психологические произведения», М., 1947, стр. 135.
2 Там же.

14

исследование ощущений различных модальностей только
еще начиналось. Но в настоящее время, имея более точные
данные о длительности и свойствах каждого ощущения любой
модальности, можно рассчитать суточный, недельный, месяч-
ный, годовой и средний для всей жизни человека объем
ощущений. Эту задачу могут и должны разрешить психоло-
гия и физиология. Но пока эта задача не разрешена, про-
должим расчет Сеченова, исходя из принятых им" единиц,
измерения. Количество только зрительных ощущений будет
колоссальным. Условно на неделю их будет приходиться
56 000, на месяц 224 000, на год—2 680 000. Принимая среднюю
продолжительность жизни человека за 60 лет, мы получим
число, превышающее 16000 000 чувственных единиц. К этому
следует добавить, что бодрствование в зрелом возрасте не
ограничивается двенадцатью часами, что, кроме зрительных
ощущений, человек испытывает множество других, что ряд
ощущений человек получает и благодаря деятельности так
называемых дежурных центров в состоянии сна и т. д.
Все эти колоссальные массы ощущений ассоциируются по
самым разным признакам, синтезируются в актах восприя-
тия, закрепляются в виде следовых явлений, особенно в фор-
ме представлений, и входят обобщенными группами в состав
мыслительных актов.
Чувственный источник мышления, следовательно, множе-
ствен и разнороден. Этот источник действует не однократно,
а бесконечное число раз, связывая сознание с объективной
действительностью.
Значит надо понимать этот источник в движении, в непре-
станном становлении, а не как инертную, пассивную единицу
отражения, умирающую с рождением мысли. К сожалению,
неверное понимание чувственного источника как инертной
однократно действующей силы сохранилось до сих пор
и в нашей научной литературе. Справедливо подчеркивая
ведущую роль теоретического мышления и языка по отноше-
нию к обобщению данных чувственного отражения, исследо-
ватели нередко изображают процесс умственного развития
как смену чувственного познания логическим. Так представ-
лял себе процесс умственного развития ребенка Л. С. Выгот-
ский, так и сейчас изображают отличие подростка и юноши
от ребенка многие психологи. Нечего говорить о том, что
взрослый человек выступает в такой трактовке не как ощу-
щающий и мыслящий, а только как мыслящий субъект,
у которого сохранились лишь следы прошлых ощущений
в его памяти.
Подобной рационалистической односторонностью стра-
дают и те физиологи, которые абсолютизируют деятельность
второй сигнальной системы, отрывая ее от деятельности пер-

15

вой, или рассматривают первую сигнальную систему человека
вне совокупной деятельности всех анализаторов, забывая
указания И. П. Павлова, что кора больших полушарий есть,
прежде всего, гигантский анализатор внешней и внутренней
среды.
Из всего сказанного следует, что количественный анализ
массы ощущений и ее непрерывного воспроизводства необ-
ходим для понимания движения важнейшего процесса пере-
хода внешних воздействий в факты сознания. Лишь в этом
плане можно понять сущность ощущений, как движущихся
и живых источников процесса познания.
Но не менее важен и качественный анализ этих сенсорных
масс, образующих источник познания. В связи с этой зада-
чей возвратимся к аналогии с рациональным познанием.
Закономерно возникает вопрос о структуре чувственного
познания, который является, очевидно, не только начальной
частью процесса познания, но и относительно самостоятель-
ным целым. Такой вопрос вполне правомерен, если не рас-
сматривать разнородную массу ощущений как хаос случай-
ных явлений, лишенных каких-либо взаимосвязей между
собой. Идеалисты-психологи так именно и смотрят на ощуще-
ния. Например, В. Джемс, являющийся одновременно вид-
ным философом-прагматистом, усматривал в этом движении
ощущений лишь хаотический поток, который человеческая
воля пытается организовать в определенный опыт.
В психологической литературе вообще довольно распро-
странен взгляд на своего рода алогичность чувственного
познания в том смысле слова,, что в нем нет объективных
закономерных взаимосвязей, что оно бесконечно распылено
между бесчисленным множеством единичных вещей, воздей-
ствующих на органы чувств.
При такой постановке вопроса игнорируется качественная
разнородность состава чувственного отражения, взаимосвязь
в нем различных модальностей. Считается, что вопрос
о взаимодействии ощущений это особый, дополнительный
вопрос, не имеющий прямого отношения к основным законо-
мерностям чувственного отражения.
Поэтому, как ни парадоксально на первый взгляд,
единство чувственного познания, целостность его структуры,
взаимосвязи между ее частями до сих пор еще недостаточно
поняты, хотя именно чувственное познание составляет источ-
ник и основу рационального познания, в единой структуре
которого нет никакого сомнения.
Системность и структурность мыслительной деятельности
человека все более глубоко изучаются современной психоло-
гией путем сравнительных и экспериментальных исследова-
ний формирования мышления ребенка и взрослого, нормаль-
ного и душевнобольного человека, особенностей мыслитель-

16

ной деятельности человека в разнообразных областях прак-
тики.
Как в философии и в элементарной логике, так и в психо-
логии и в физиологии высшей нервной деятельности человека
изучается разнородный состав мышления и взаимосвязь между
всеми его формами, операциями и свойствами. Такое конкрет-
ное исследование абстрактных и обобщенных форм отраже-
ния имеет огромное значение для материалистической теории
познания. Но, как это ни странно, в области чувственного
познания правило такой конкретности исследования соблю-
дается совершенно недостаточно. 6 современной философской
литературе главное внимание сосредоточивается на определе-
нии ощущений вообще (безотносительно к их модальности), на
обсуждении вопроса об общей природе и сущности чув-
ственного познания. Это не аначит, что философы не обраща-
ются к конкретным видам ощущений, к современным науч-
ным данным об анализаторах человека. Но это обращение
ограничивается иллюстрацией тех или иных положений
теории отражения примерами, подчас весьма случайными.
Между тем, даже из разобранной раньше аналогии
с логическим отражением следует необходимость изучения
структуры чувственного отражения в целом, т. е. а) состава
чувственного познания (являющегося еще более разнород-
ным, чем состав логического познания), б) взаимосвязей
между всеми анализаторными деятельностями, отражаю-
щих объективные взаимосвязи явлений материального
мира, определяющих целостную рефлекторную деятельность
мозга.
Это тем более необходимо, что за последнее столетие,
особенно за первую половину нашего века, в огромной
степени расширились естественнонаучные и психологические
знания о деятельности органов чувств и анализаторов в целом,
о различных видах ощущений. Вновь открыты некоторые
виды ощущений, о которых раньше наука не знала. Дальше
предположений о «шестом» чувстве столетие назад не шли
даже самые пытливые ученые. Новые знания о видах ощуще-
ний человека во многом изменяют сложившиеся представле-
ния о возможностях чувственного познания человека, о дей-
ствительном характере сенсорной организации человека. Мы
сделаем попытку рассмотреть эти новые знания в их значе-
нии для дальнейшего развития материалистической теории
познания.
Но прежде всего необходимо устранить недоразумение,
которое в современной философской литературе связано с
неправильным истолкованием одного замечания В. И. Ленина.
В конспекте книги Л, Фейербаха «Лекции о сущности
религии» В. И. Ленин отметил мысль Л. Фейербаха о том,
что у человека как раз столько чувств, сколько именно необ-

17

ходимо, чтобы воспринимать мир в его целостности, в его
совокупности.
На полях своего конспекта Ленин написал: «Если бы
человек имел больше чувств, открыл бы он больше вещей
в мире? Нет»1. Далее Ленин подчеркнул, что это положе-
ние «важно против агностицизма»2. Такова мысль Л. Фейер-
баха и В. И. Ленина. Для прогресса познания нужны не
новые чувства, еще не существующие у человека, а их совер-
шенствование и соединение с теоретическим мышлением
и практикой.
Известный болгарский философ-марксист Тодор Павлов
обсуждал в своем труде «Теория отражения» возможность
возникновения у человека в будущем каких-либо новых видов
ощущений, считая эту проблему важной для теории познания.
Другие философы, например А. Киселинчев, считают воз-
можным отождествлять ощущения животных и человека, не
видят прогресса чувственного познания человека по срав-
нению с анализаторными деятельностями животных.
Но ни Т. Павлов, ни А. Киселинчев не видят философской
проблемы в том, что научное познание открыло в сенсорной
организации человека много ранее неизвестных чувственных
деятельностей человеческого мозга. Недоразумение, о кото-
ром идет речь, заключается в том, что гипотетический вопрос
о новых органах чувств, которые могут возникнуть в даль-
нейшем ходе эволюции мозга, подменяет реальный вопрос
о видах ощущений, вновь открытых наукой. Между тем
включение новых знаний об этих видах не только расширяет
наши представления о действительном составе чувственного
отражения, но и о характере закономерных взаимосвязей
между всеми частными видами чувственного отражения.
Именно на современном уровне развития физиологии
и психологии возможна постановка проблемы структуры
чувственного познания с позиций материалистической теории
познания.
Идеалистическая теория познания неоднократно пыталась
использовать данные физиологии органов чувств и экспери-
ментальной психологии в целях обоснования своей знаковой
концепции. Этому в значительной мере благоприятствовал
физиологический идеализм и интроспекционизм субъективной
психологии.
Весьма выразительный альянс физического и физиологи-
ческого идеализма, а также интроспективной психологии
представляет собой «Анализ ощущений» Э. Маха, реакцион-
ная сущность философии которого была разоблачена
В. И. Лениным.
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 38, стр. 60.
2 Там же.

18

Ленинская критика эмпириокритицизма покончила с этим
эпигонским направлением субъективного идеализма. Но сле-
дует возвратиться к этой книге Э. Маха в связи с интере-
сующей нас проблемой. Дело в том, что Э. Мах претенциозно
определил задачу своей книги как построение новой теории
науки на основе анализа ощущений человека. В конце этой
книги Э. Мах принужден был написать следующее: «Мно-
гим читателям мир в моем представлении кажется каким-то
хаосом, каким-то клубком элементов, который распутать
невозможно. Они упускают из виду руководящие объединяю-
щие точки зрения» К Именно эти «точки зрения» и были раз-
рушены до основания философской критикой В. И. Ленина.
Но осталось то, что сам Э. Мах назвал «хаосом», «каким-то
клубком элементов», в котором смешаны зрительные, вести-
булярные и слуховые ощущения. Между зрением и ощуще-
нием равновесия Э. Мах помещает волю, а между вестибу-
лярными и слуховыми ощущениями — память. При ближай-
шем рассмотрении махистский анализ ощущений оказывается
отрицанием какого-либо объективного порядка в чувствен-
ном познании, отрицанием его структуры.
В этом Э. Мах также следует за епископом Беркли, кото-
рый, однако, открыто признавался, что для него различные
ощущения есть лишь различные знаки божественного откро-
вения.
Об этих призраках философского прошлого приходится
вспоминать в связи с тем, что и современная идеалистиче-
ская философия в многообразии чувственных деятельностей
видит проявление хаоса, который относительно упорядочи-
вается вмешательством разума.
Несомненно, что проблема структуры чувственного позна-
ния может быть поставлена и решена только на почве мате-
риалистической теории познания, так как эта теория доводит
анализ ощущений до конца, т. е. до объяснения их причинной
зависимости от форм вещества, от форм движущейся мате-
рии, от объективной действительности. Поэтому для такой
теории за многообразием чувственных деятельностей челове-
ческого мозга открывается «чувственный блеск материи»
(К. Маркс), отражаемой в ощущениях, а за совокупностью
этих деятельностей, их системой и структурой — «целост-
ность» и «совокупность» явлений материального мира, как
это формулировал Л. Фейербах, положение которого сочув-
ственно подчеркивал В. И. Ленин.
Именно поэтому вопрос о совокупности, составе и взаимо-
связях в чувственном отражении не является вопросом
только физиологии и психологии; он является вместе с тем
1 Э. Мах, Анализ ощущений и отношение физического к психиче-
скому, изд. второе, М., 1908.

19

весьма важным вопросом материалистической теории позна-
ния, который решается в соответствии с новейшими знаниями
физиологии и психологии.
Некоторый подход к структурному анализу чувственного
отражения имеется в качественном разделении его основных
форм: ощущений, восприятий и представлений. Общеприня-
тым в современной материалистической теории познания
и психологии является деление чувственного познания на
элементарную и более общую форму — ощущение, более
сложную форму непосредственного отражения — восприятие,
обобщение и следы прошлых ощущений и восприятий — пред-
ставление. Некоторые философы, впрочем, не считают важ-
ным расчленять чувственные образы на ощущения и восприя-
тия. Так, например, М. А. Леонов, хотя и упоминает об
ощущениях, однако рассматривает их только как момент
восприятия. В его книге «Очерк диалектического материали-
зма» сказано следующее: «Первую ступень познания состав-
ляет живое созерцание. Чувственные восприятия выступают
в качестве непосредственной связи человеческого сознания
с внешним миром и являются прямо или косвенно источни-
ком всех наших знаний» 1.
По М. А. Леонову, чувственное отражение состоит из
восприятий и представлений, причем, представление, конечно,
не является непосредственной связью сознания с внешним
миром, а есть «первая элементарная форма обобщения чув-
ственных восприятий»2. Как же быть с ощущениями, кото-
рые В. И. Ленин рассматривал именно как такую непосред-
ственную связь сознания с окружающим миром? На этот
счет М. А. Леонов высказывает мнение, что «... мы не имеем
«чистых», изолированных друг от друга ощущений, а имеем
ощущения, которые органически включены в восприятие
в качестве его неразрывных составных частей... Восприятие
предмета имеет в своем составе ощущение, доставляемое
различными органами чувств»3.
Сходное положение развивает Ю. Г. Гайдуков. Он пишет
в своей работе «Познаваемость мира и его закономерности»:
«Посредством ощущений человек отражает различные свойст-
ва и качества предметов внешнего мира (твердость, шерохова-
тость, мягкость, форму, цвет, звук, запах и т. п.). Но
в действительности не существует «чистых» качеств и свойств,
изолированных от предметов, а существуют целостные пред-
меты, которые обладают определенными качествами и свой-
ствами... Вследствие этого наше чувственное познание
исторически развилось как способность предметного отражения
1 М. А. Леонов, Очерк диалектического материализма, М., 1948,
стр. 566.
2 Там же.
3 Там же, стр. 567.

20

материального мира»1. Но в отличие от М. А. Леонова,
который не допускает возможности самостоятельного сущест-
вования ощущения ни в какой момент отражения, Ю. Г. Гай-
дуков считает, что «ощущения и восприятия являются двумя
моментами, фазами единого чувственного познания»2, хотя,
по его мнению, именно восприятия составляют главную фор-
му этого познания.
Эти нюансы в определении основных форм чувственного
познания не являются существенными. Ощущения — компо-
нент (М. А. Леонов) или момент (Ю. Г. Гайдуков) восприя-
тия— таков вывод из данной концепции. Отсюда «двуслойная»
структура чувственного познания, состоящего из восприятий
И представлений.
Если перевести это на физиологический язык, то значит
в рефлекторной деятельности имеются лишь условные реф-
лексы на комплексные раздражители (восприятия) и их сле-
ды в виде временных связей между мозговыми концами
анализаторов. Но то и другое есть формы синтетической дея-
тельности, которая невозможна без дробного анализа внеш-
них объектов. Ощущение как функция такого дробного ана-
лиза, составляющего основу основ синтетической 'деятель-
ности, фактически не признается за реальное явление
отражения. На такой концепции ясно сказывается влияние
гештальттеории, которая объявила ощущение фикцией, пред-
рассудком элементарной, атомистической психологии. Но
эта позиция гештальтизма в корне противоречит материа-
лизму уже потому, что с «устранением» ощущений они соче-
тали «устранение» материи, так как по существу изнутри
возникающий, целостный акт восприятия ими объективизи-
руется, образуя «кажущуюся видимость» внешнего мира.
Нельзя забывать о том, что ощущения, по выражению
И. М. Сеченова,— «извне навязанные» внешним миром
состояния сознания. Именно через ощущения мы узнаем
о формах вещества и о формах движения, как на это указы-
вал В. И. Ленин. Свести весь процесс отражения только
к отражению предметов, составляющих очень важный объект
познания и практической деятельности,— это значило бы
крайне обеднить процесс познания, не говоря уже о том, что
мы тем самым подменили бы более общую характеристику —
отражение материи в различных ее формах — более частной
характеристикой — отражением предметов внешнего мира.
Поэтому нам представляется более правильной точка зре-
ния, развитая в других философских работах. К ним надо
отнести работы Ф. И. Хасхачиха «О познаваемости мира»
и «Материя и сознание». Ф. И. Хасхачих писал: «Маркси-
1 См. сб. статей «О диалектическом материализме», М., 1952, стр. 333:
2 Там же, стр. 334.

21

стский философский материализм учит, что источником всех
наших знаний являются ощущения... Различные ощущения
соответствуют различным сторонам, свойствам объективного
мира»1. Что касается восприятия, то по не очень точному
определению автора «...отнесенные к определенным предме-
там и отображающие их — комплексы ощущений называют-
ся чувственным восприятием»2. Третьей формой чувственного
отражения являются представления. Подобного же взгляда
придерживается И. Андреев, который прямо определяет
состав чувственного отражения: «...ощущения, восприятия
и представления являются теми основными формами, при
помощи которых в нашем сознании непосредственно отра-
жаются предметы, явления окружающего нас мира»3. Также
определяет состав чувственного отражения Т. И. Ойзерман:
«Ощущения, восприятия, представления образуют первую
ступень познания действительности» 4.
Такова вторая концепция трехсоставного характера чув-
ственного отражения. Весьма интересный, хотя и спорный
аспект такого состава чувственного отражения разработан
Ф. Ф. Кальсиным5, который также вычленяет в чувственном
отражении ощущения, восприятия и представления, но по-
следние рассматривает как «систему знаний», поскольку они
отражают объективное взаимодействие предметов.
Поэтому представление является одновременно синтезом
чувственных образов и стороной мыслительного процесса,
образующего понятия. Однако нельзя согласиться с Ф. Ф. Каль-
синым в искусственном разделении видов ощущений на
«основные» и «надстрочные», что не способствует, а затруд-
няет подход к структурному исследованию состава чувствен-
ного отражения.
В труде Т. Павлова «Теория отражения» наибольший
интерес представляет трактовка социально-исторического
развития и трудового опосредствования человеческих ощуще-
ний. Дело в том, что ощущения человека как общественного
индивида существенно отличаются от ощущений животных
вследствие прямого влияния общественного труда и его ору-
дий на развитие анализаторов человека. Поэтому Т. Павлов
заключает, что «рука плюс «удлиняющее» ее орудие труда
равняется качественно новому (уже не только в биологиче-
ском отношении) органу ориентации в мире и воздействия на
него», что «и в этом смысле глаз плюс «удлиняющее» его
1 Ф. И. Хасхачих, Материя и сознание, М., 1952, стр. 116.
2 Там же, стр. 142.
3 И. Андреев, Диалектический материализм о процессе познания,
М., 1954, стр. 38.
4 Т. И. Ойзерман, Основные ступени процесса познания, М., 1957,
стр. 28.
5 Ф. Ф. Кальсин, Основные вопросы теории познания, Горький, 1957.

22

орудие равняется качественно новому (именно человече-
скому) органу восприятия вещей и воздействия на них»1.
Хотя в вышеуказанных работах советских философов также
указывается на влияние труда и расширение сферы деятель-
ности органов чувств оптической, акустической, механической
и другой техникой, однако Т. Павлов наиболее глубоко и си-
стематически исследовал это влияние. Это тем более важно
отметить, что другой болгарский философ-марксист А. Ки-
селинчев счел возможным абстрагироваться от общественно-
трудовой сущности чувственного познания и рассмотреть его
лишь натуралистически. Возможно, что такое абстрагирова-
ние определялось задачей установления связей между марк-
систско-ленинской теорией отражения и учением И. П. Пав-
лова о высшей нервной деятельности2. Как Т. Павлов, так
и А. Киселинчев не вычленяют ощущения и восприятия в об-
щем процессе чувственного отражения, но особо выделяют
представления. Французский философ-марксист Р. Гароди3,
напротив, различает ощущения и восприятия, связывая по-
следние с условным рефлексом, но не выделяет представле-
ний, прямо переходя к мышлению. Что касается английского
философа-марксиста М. Корнфорта4, то он объединяет все
явления чувственного отражения в «показания чувств», пред-
почитая последние понятию чувственного восприятия.
Этот весьма краткий обзор взглядов современных фило-
софов-марксистов показывает, что в современной марксист-
ской литературе по вопросам теории познания имеются суще-
ственные расхождения по вопросу об основных формах
чувственного отражения. Но эти расхождения остаются скры-
тыми, так как в философской среде не обсуждается этот
вопрос как специальный вопрос теории познания.
Но более важно отметить, что выделение и расчленение
чувственного отражения, хотя и осуществляется различно
в современной философской литературе, тем не менее является
стремлением понять своеобразие структуры чувственного
отражения как соотношения определенных форм, а вместе
с тем моментов процесса чувственного отражения. Обращает
на себя внимание, что выделяемые формы трактуются не
только как моменты единого развивающегося процесса, но
и как уровни, от самого элементарного (ощущение) до са-
мого сложного (представление), являющегося известного
рода обобщением чувственных знаний об объективной дей-
ствительности.
1 Т. Павлов, Теория отражения, М., 1949, стр. 93.
2 А. Киселинчев, Марксистско-ленинская теория отражения
и, учение И. Павлова о высшей нервной деятельности, М., 1956.
8 Р. Гароди, Вопросы марксистско-ленинской теории познания,
М., 1955.
4 М. Корнфорт, Диалектический материализм, М., 1956.

23

ВИДЫ ЧУВСТВЕННОГО ОТРАЖЕНИЯ И ИХ ВЗАИМОСВЯЗЬ
Ощущение, восприятие и представление — основные фор-
мы чувственного отражения. Но эти формы нельзя отрывать
от их содержания, т. е. отражения движущейся материи.
Если восприятие и представление всегда в той или иной мере
полимодальны, т. е. отражают одновременно или последова-
тельно оптические, механические, акустические, химические
свойства и признаки предметов внешнего мира, то ощущения
всегда мономодальны. Ощущение есть функция определен-
ного анализатора, филогенетически сформировавшегося как
сложное приспособление мозга к отражению определенного
вещества и определенной формы движения материи. Поэтому
ощущение действительно есть парциальный образ как ре-
зультат дробного анализа определенного материального тела
и явления. Восприятие есть целостный образ предмета, по-
рождающийся синтетической деятельностью мозга, временной
связью, замыкающей контакт между двумя или несколькими
анализаторами. В этом смысле восприятие («перцепция»),
по определению И. П. Павлова, есть условный рефлекс. Но
такой условный рефлекс выработан только на основе без-
условного рефлекса с одного из анализаторов. Представления
целиком определяются сложившейся системой временных
связей или условных рефлексов, т. е. ассоциацией, как уни-
версальной закономерности синтетической деятельности мозга.
Нетрудно заметить, что, удаляясь в сторону от ощущения
к представлению, мы удаляемся в сторону от проблемы
происхождения чувственных знаний из непосредственного
взаимодействия анализаторов с конкретными формами дви-
жущейся материи. Но ведь именно постановкой этой про-
блемы материалистический сенсуализм в корне отличается
от сенсуализма идеалистического, агностицизма и прочих
философских направлений.
Для решения этой проблемы, как и проблемы чувствен-
ного отражения, необходимо конкретное исследование при-
чинной зависимости деятельности анализаторов от опреде-
ляющих эту деятельность форм движущейся материи.
Напомним, что И. П. Павлов неоднократно подчеркивал
существование двух основных, хотя и взаимосвязанных, но
самостоятельных нервных механизмов: механизма анализа-
торов и механизма временных связей (условных рефлексов
и ассоциаций). Временные связи всегда вырабатываются
с определенного анализатора, а анализаторы условнорефлек-
торно связываются друг с другом.
Ход исторического развития учения о высшей нервной
деятельности сложился так, что преимущественно разрабаты-
валась теория временных связей. Благодаря этому были сде-
ланы выдающиеся открытия законов движения нервных

24

процессов и их взаимной индукции, основных свойств и типов
нервной системы, первой и второй сигнальных систем в их
взаимодействии.
В ходе развития этого учения были открыты и уточнены
явления, относящиеся к мозговым концам анализаторов,
сочетанию в них ядерных и рассеянных элементов, преобра-
зовано представление о рецепторах, как трансформаторной
части анализаторов.
Тем самым была заложена новая теория анализаторов,
имеющая огромное значение для психологии и теории позна-
ния. Но малая разработанность этой новой теории, сравни-
тельно с теорией временных связей, объясняется, в извест-
ной мере, недостаточным вниманием философов к данным
вопросам.
Ни в одной из отмеченных выше философских работ не
рассматривается сенсорная организация человека, ее состав,
определяемый исторически сложившимися анализаторными
системами. В этих работах говорится, как и полвека назад,
что человек обладает зрением, слухом, осязанием, обонянием
и вкусом, а некоторые авторы добавляют «и другими чув-
ствами». Какие же это другие чувства? Не ясно ли, что, не
зная реальный состав анализаторных деятельностей челове-
ческого мозга, мы не можем определить и структуру чув-
ственного познания, представляющую закономерное соотно-
шение и взаимосвязь между этими деятельностями.
Рассмотрим поэтому, прежде всего, состав чувственного
отражения в свете современного состояния физиологии ана-
лизаторов и психологии.
Прежде всего, в этот состав входит зрение — деятельность
светового анализатора. Более общей и филогенетически
ранней функцией этого анализатора, как можно полагать,
является ахроматическое зрение, которое сохраняется и при
разрушении ядерных клеток («центров») мозгового конца
анализатора. Более тонкая и дифференцированная деятель-
ность этих ядерных клеток, как и центральной части сетчатой
оболочки глаза, выражается в хроматическом зрении. Но это
различие между ахроматическим и хроматическим зрением
не является абсолютным; к тому же оно всегда связано
с конкретным образом жизни (дневным или ночным) на раз-
ных стадиях филогенеза. Соотношение ахроматического и хро-
матического зрения у человека выступает в качественно
новом виде, особенно при сопоставлении с аналогичными
явлениями у антропоидов. Огромного прогресса достигает
у человека хроматическое зрение как в области длинновол-
новой, так и коротковолновой части видимого спектра.
Но вместе с тем поразительна дифференцировка тончай-
ших нюансов серого цвета, относящегося .К ахроматическому
зрению. Нет никакого основания рассматривать ахроматиче-

25

ское зрение человека как низший вид зрения, т. е. своего рода
протопатическую чувственность глаза, как это утверждал,
например, Парсонс. Прогресс ахроматического зрения чело-
века обнаруживается в весьма тонком анализе квантовой
природы света, в доведении этого анализа до нескольких
квант или фотонов при критической частоте мельканий.
Можно предполагать, что прогресс ахроматического и хро-
матического зрения человека взаимосвязан. Дробный анализ
интенсивности светового потока и чувственный спек-
тральный анализ волновой природы этого потока идут рука
об руку. Особенно интересна взаимосвязь между ахромати-
ческим зрением и цветоразличением в области коротковол-
новой части видимого спектра.
В нашей философской литературе главное внимание обра-
щается на хроматическое зрение человека, особенно в связи
с критикой учения о первичных и вторичных качествах. Меж-
ду тем зрение человека не сводится к хроматическому виде-
нию, многие явления которого вообще нельзя правильно
объяснить без его взаимосвязи с ахроматическим зрением.
Ахроматическое зрение — неблагодарная почва для идеали-
стических спекуляций, так как в этой области наиболее
точно установлены количественные и качественные зависи-
мости ощущений от физических воздействий света, отраже-
ние зрением физической природы света.
Но ахроматическое и хроматическое зрение не исчерпы-
вают функции светового анализатора человека. Наиболее
сложной функцией этого анализатора, тесно связанной с дея-
тельностью других анализаторов, является пространственное
видение.
Через пространственное видение раскрывается объектив-
ная связь зрения с осязанием, которое в свете современной
науки является сложной совокупностью различных функций
четырех анализаторов, о чем будет сказано ниже. Но сейчас
достаточно отметить, что И. М. Сеченов определил осязание
в целом как чувство, параллельное зрению, имея в виду
именно пространственное видение.
Наиболее ясно поставлен вопрос об их соотношении как
вопрос гносеологический в работах Д. Дидро. Но со времен
не только Д. Дидро, но и И. М. Сеченова достигнут огром-
ный прогресс в научных знаниях об осязании.
Физиология и психология показали, что состав осязания
весьма разнороден. Наиболее общей частью этого вида вос-
приятия является тактильная рецепция, которая произво-
дится деятельностью кожномеханического анализатора. У че-
ловека тактильная чувствительность наиболее развита на
дистальных частях тела, особенно на кончиках пальцев, где
наиболее низкой, напротив, является болевая чувствитель-
ность. Известная противоположность между тактильными

26

и болевыми ощущениями выражается и в противоположных
рефлекторных эффектах: тактильные ощущения являются
сигналами активных движений, болевые — пассивно-оборони-
тельных. Это раздвоение и внутреннее противоречие в кожной
чувствительности человека весьма важно для понимания
природы так называемой контактной чувствительности во-
обще.
В состав осязания входит вполне самостоятельный вид
ощущений — температурных, являющихся функцией особого
температурного анализа. Но температурные ощущения не
только входят в общий состав осязания. Они имеют и само-
стоятельное, более общее значение для всего процесса термо-
регуляции и теплообмена между организмом и окружающей
средой.
Из этих видов кожных ощущений только тактильные ощу-
щения однозначно совпадают с осязанием, образуя пассивное
осязание. Активное осязание образуется путем ассоциации
тактильных ощущений с мышечно-суставными, которые стали
специально изучаться за последнее столетие. Но в активное
осязание входит только один вид кинестезии, а именно, кине-
стезия рабочих движений рук. Кинестезии рабочей позы
и опорно-двигательного аппарата (ходьбы) развиваются
самостоятельно в тесной связи с вестибулярными ощуще-
ниями (ощущения равновесия и ускорения). Особыми путями
развиваются мышечно-суставные ощущения голосового и
речедвигательного аппаратов, непосредственно связанных со
слуховыми функциями мозга (с речевым и музыкальным
слухом). Кинестетические ощущения являются функцией
двигательного, кинестетического, анализатора, мозговым кон-
цом которого оказалась так называемая двигательная зона
коры больших полушарий головного мозга.
С открытием двигательного анализатора весь мозг пред-
стал как один гигантский анализатор внешней и внутренней
среды организма. Это открытие завершило вековую историю
поисков механизма одного из самых универсальных видов
человеческих ощущений. На протяжении этой истории
идеализм неоднократно пытался использовать вновь откры-
тые факты кинестезии. Так, например, А. Бэн интерпретиро-
вал эти факты, как доказательство спонтанности и субъектив-
ности любого восприятия, порождаемого структурой движе-
ния тела человека. Для Э. Маха вещи как «комплексы
ощущений» в значительной мере есть порождение ощущаемых
человеком движений.
Идеалистической концепции кинестезии И. М. Сеченов
противопоставил свое материалистическое понимание мышеч-
ного чувства, как важного орудия познания внешнего мира
и практической коррекции сигналов со всех остальных орга-
нов чувств. Особо велика роль этого чувства в отражении

27

времени и пространства. В этой функции кинестезия тесно
переплетается с вестибулярными ощущениями. Первоначаль-
но были открыты ощущения равновесия, а затем ощущения
ускорения, весьма важные в общем процессе ориентировки
человека в окружающей среде. Сложный системный механизм
этих ощущений охватывает вестибулярный аппарат, вести-
булярные нервы и различные отделы коры, подкорки и моз-
жечка. Следует отметить, что в новейшей марксистской
философской литературе кинестезия и статико-динамические
ощущения (равновесия и ускорения) обычно не включаются
в состав чувственного отражения человеком объективной
действительности, что не только не соответствует уровню
науки, но и не противодействует распространенному идеали-
стическому представлению об этих ощущениях как выраже-
ниях спонтанной энергии организма.
Читателю, недостаточно знакомому с физиологией и пси-
хологией, невозможно из философской литературы узнать
и о вибрационных ощущениях, открытых и у человека, а ранее
хорошо известных по исследованиям поведения ряда живот-
ных (особенно летучих мышей).
Вибрационные ощущения занимают промежуточное поло-
жение между тактильными и слуховыми; они особенно
маскируются слуховыми ощущениями, взаимоотношение
между ними противоречивое, оно аналогично взаимоотноше-
нию тактильной рецепции и боли.
В общем составе чувственного отражения важное место
занимает слух, который представляет собой комплекс разно-
родных ощущений. Общим для животных и человека являет-
ся форма слуха, которую можно было бы назвать физи-
кальной. Однако пути развития слуха человека весьма
существенно отличаются от животного пути. Один путь
развития человеческого слуха связан со звуковым строем
языка как основного средства общения. Вследствие этого
наиболее тонкая дифференцировка звуков совпадает с основ-
ной зоной звуков речи, особенно в диапазоне от 1 000 до
3 000 гц. Ядром такого речевого или фонематического слуха
является ощущение тембра, отдифференцированное от ощу-
щения высоты звука.
Другой путь развития слуха человека связан со звуковым
строем музыки. Ядром музыкального слуха является звуко-
высотное различение, отдифференцированное от ощущения
тембра.
Речевой и музыкальный слух весьма тесно взаимосвязаны,
причем исходным, по всей вероятности, является речевой
слух. Однако между этими видами слуха человека имеются
значительные противоречия, хорошо изученные в психологии.
Обнаружена избирательная связь музыкального слуха
с голосовой моторикой, речевого слуха с артикуляционной

28

моторикой речедвигателшого анализатора, т. е. с разными
видами кинестезии.
Более общий характер имеет пространственный слух,
тесно связанный с пространственным видением, кинестезией
рабочей позы и статико-динамическими ощущениями.
Особую группу в общем составе чувственного отражения
составляет так называемая хеморецепция: обоняние, вкус
и хеморецепция внутренней среды организма.
Обоняние, связанное с рядом явлений жизнедеятельности,
особенно с дыханием, выделяется из этой группы своими
познавательными функциями в тонком распознавании пахучих
свойств химических соединений.
Вкусовые ощущения, связанные с общим процессом
пищевого обмена, имеют важное значение для регуляции
жизненных функций, являясь одновременно сигналами хими-
ческих свойств пищевых веществ и состояний внутренней
среды организма (голода или сытости, углеводного и мине-
рального обмена).
Новейшие исследования физиологической школы К. М. Бы-
кова позволяют ныне представить картину так называемого
темного, или валового, чувства, как И. М. Сеченов
назвал органические ощущения. Теперь это чувство расчле-
нено на разнородные виды интерорецепции. Наряду
с хеморецепцией в его состав входят терморецепция, баро-
рецепция, болевая рецепция внутренних органов. Интероцеп-
тивные ощущения, несомненно, отличаются от всех осталь-
ных видов ощущений многими чертами. Однако нет никаких
оснований исключать их из состава чувственного отражения
только на том основании, что они не являются средствами
отражения внешней среды. Интероцепция составляет обяза-
тельный фон для деятельности любого анализатора внешней
среды. Поскольку любые ощущения составляют одновременно
и образы внешнего мира, и явления жизнедеятельности, край-
не важно понять взаимосвязь между процессом отражения,
который осуществляется в ходе взаимодействия человеческого
организма с окружающей средой, и общим процессом жизне-
деятельности.
В этой плоскости интероцепция предстает перед нами
как важный момент такого взаимодействия, накладывающего
свой отпечаток на деятельность любого анализатора внеш-
ней среды. К тому же внутренняя среда организма объектив-
на по отношению к сознанию, элементами которого являются
ее ощущения. Исключение интероцепции из общего состава
чувственного отражения неизбежно ведет к отрыву отраже-
ния от жизнедеятельности самого организма, что ни в коем
случае нельзя считать правильным.
Надо отметить, что с точки зрения современной науки
вопрос о внешней и внутренней сигнализации является более

29

сложным, чем это представляется. Резкое разграничение
между ними не исключает переходные формы и промежуточ-
ные состояния.
Разделение ощущений на внешние и внутренние недоста-
точно. Некоторые виды ощущений являются внешне-внутрен-
ними по характеру отражения. К ним относятся: температур-
ные и болевые, вкусовые и вибрационные, мышечно-сустав-
ные и статико-динамические, которые отличаются как от
чисто внешних (зрительных, слуховых, тактильных), так и от
чисто внутренних (органических).
Именно эта глубокая взаимосвязь внешнего и внутреннего
позволяет понять единство познания и жизнедеятельности,
отражения в мозгу всех форм движущейся материи,
включая отражение жизни как особой формы движущейся
материи.
Мы рассмотрели состав чувственного познания. Но это
только одна сторона его структуры. Другой стороной этой
структуры является взаимосвязь между всеми частями или
видами чувственного отражения, на чем следует остановиться
специально.
Этот вопрос довольно полно разработан в физиологии
и психологии только в одном аспекте — в аспекте взаимо-
действия ощущений, взаимодействия органов чувств и т. п.
Множество фактов свидетельствует о том, что это взаимо-
действие связано с капитальными явлениями замыкания
связей между мозговыми концами анализаторов, влиянием
симпатической нервной системы на тонус анализаторных
аппаратов, с отношениями между нервными центрами, кото-
рые складываются по типу доминантных и субдоминантных
реакций, взаимной индукции нервных процессов и т. д.
Установлено, что взаимосвязи между любыми анализа-
торами образуются по типу условнорефлекторных замыка-
ний. Поэтому в зависимости от меняющихся условий среды
любой анализатор может быть временно связан с любым
другим анализатором.
В этом проявляется пластичность коры головного мозга,
его способность отражать любые возможные связи между
явлениями и предметами окружающей среды.
Это один аспект проблемы взаимосвязей, которые можно
назвать временными. Но обращает на себя внимание тот
факт, что в такой взаимосвязи одни и те же анализаторные
деятельности выступают то в виде сигнализации, то в виде
подкрепления. Однако при генетическом исследовании такие
отношения оказываются более постоянными. Так, например,
в раннем онтогенезе человека тактильные и мышечные ощу-
щения являются подкреплением для зрительных образов.
Затем зрительные ощущения становятся подкреплением для
других, особенно для слуховых ощущений, и т. д.

30

Поэтому весьма важно изучить не только временные, но
и постоянные взаимосвязи между разными видами ощущений,
что важно не только для физиологии и психологии, но и для
марксистской философии, где эту проблему поставил еще
Ф. Энгельс. В домарксовой философии эту проблему выдви-
гал Э. Б. Кондильяк в «Трактате об ощущениях». Однако он
лишь сопоставил разные виды ощущений, оставив к тому же
открытым вопрос об их источниках. Известно, что в этом пунк-
те он был агностиком.
Принципиально иначе подошел к данной проблеме
Ф. Энгельс. Он писал следующее: «Наши различные чувства
могли бы доставлять нам абсолютно различные в каче-
ственном отношении впечатления. В этом случае свойства,
которые мы узнали бы при посредстве зрения, слуха, обоня-
ния, вкуса и осязания, были бы абсолютно различны. Но
и здесь различия исчезают по мере успехов исследования» К
Этому «исчезанию» различий, т. е. преодолению метафизиче-
ских представлений об абсолютной обособленности различ-
ных видов ощущений Ф. Энгельс придавал принципиальное
значение для теории познания. Особо важно в этом плане
дальнейшее развитие мысли Ф. Энгельса: «Давно уже приз-
нано, что обоняние и вкус являются родственными, связан-
ными между собой чувствами, воспринимающими связанные
между собой, если даже не тождественные, свойства; зрение
и слух воспринимают колебания волн. Осязание и зрение так
дополняют друг друга, что мы часто можем предсказать на
основании вида какой-нибудь вещи ее тактильные свойства...
Следовательно, задача объяснить эти различные, доступные
лишь различным органам чувств, свойства, установить между
ними связь, является задачей науки»2.
Во времена Ф. Энгельса наука еще не могла решить эту
важную задачу из-за множества «белых пятен» в общей
картине чувственного отражения.
Современная наука в состоянии решить эту задачу
с помощью материалистической диалектики, но нельзя закры-
вать глаза на большие трудности, которые остается еще
преодолеть.
Первая из них заключается в том, что специализация
научных знаний все больше отделяет друг от друга теорию
зрения и теорию слуха, теорию кинестезии и теорию обоня-
ния и т. д. Нужно сочетать дальнейшую специализацию
с комплексным изучением всей структуры чувственного
отражения.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Собр. соч., т. XIV, М—Л., 1931,
стр. 352—353.
2 Там же, стр. 353.

31

Вторая трудность заключается в том, что классификация
видов ощущений в их взаимосвязях требует опоры на класси-
фикацию форм движущейся материи, отражением которой
являются различные формы чувственного познания.
Основа такой классификации заложена Ф. Энгельсом,
согласно которому механическое, физическое, химическое
и биологическое составляют основные формы движения
материи, предшествующие социальной форме движения
(общественного производства). Это основное деление углуб-
ляется и развивается современной наукой, но наука еще не
создала достаточно полной картины.
Несомненно, что виды ощущений и их взаимосвязь на-
ходятся в причинной зависимости от форм движения мате-
рии в их взаимосвязях и взаимопереходах. Обращает на себя
внимание дублирование сенсорных функций в процессе
отражения одной и той же формы движущейся материи, но
в разных ее свойствах и отношениях. Так, например, так-
тильные, вибрационные, мышечные, вестибулярные ощуще-
ния отражают определенные моменты и свойства механиче-
ского движения различных тел, в том числе и тела человека.
Зрительные, слуховые, вибрационные, температурные —
связаны с различными свойствами молекулярного движения,
а обоняние и вкус — с химической природой вещества и хими-
ческой реакцией, как особой химической формой движущейся
материи. Интерорецепция, вкусовые, болевые и температур-
ные ощущения специфически связаны с основными явле-
ниями жизнедеятельности — биологической формой движения
материи. Общность объекта отражения движущейся материи
проявляется и в близости различных анализаторов в отраже-
нии пространства и времени как основных форм существова-
ния материи.
На основании большой массы научных данных можно
утверждать, что в совместной деятельности различных ана-
лизаторов имеется объективный порядок постоянных взаимо-
связей, определяемых общностью объектов отражения в их
взаимодействии и взаимопроникновении.
На основании наших исследований можно наметить
известный порядок «цепочек» взаимосвязей. Эти цепочки
не носят, конечно, линейного характера. Напротив, такой
порядок можно выразить в сложноразветвленной цепи
взаимосвязей по многим признакам.
Зрительные, тактильные, мышечно-суставные и статико-
динамические ощущения составляют один ряд этой цепи.
Через тактильные ощущения этот ряд соединяется с вибраци-
онными, а через вибрационные со слуховыми, которые,
в свою очередь, связываются с мышечными ощущениями
(артикуляционными и голосовыми). Особый ряд в системе
анализаторных взаимосвязей составляют химические чувства

32

(обоняние, вкус, хеморецепция внутренней среды), которые
связываются с другими сенсорными явлениями жизнедея-
тельности (особенно температурными и болевыми). Весьма
важно отметить, что тактильные ощущения сопровождают
многие другие чувственные деятельности (вкус, обоняние,
слух, температурные ощущения и т. д.), что объясняется
особой ролью кожи как покрова и барьера тела, а вместе
с тем участника основных процессов обмена веществ. Кине-
стезия является обязательным членом любой ассоциации
ощущений, благодаря чему процессы отражения и накопле-
ния индивидуального опыта всегда проникают друг друга.
Этот весьма беглый набросок показывает, что существует
известная система постоянных межанализаторных взаимо-
связей, источник которой заключен в целостной совокупности
материального мира, в объективных взаимосвязях между
различными формами движущейся материи.
Вместе с составом чувственного отражения система этих
взаимосвязей образует структуру чувственного познания,
определяющую сенсорную организацию человека.
СЕНСОРНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ КАК ОТРАЖЕНИЕ
ОБРАЗА ЖИЗНИ
Состав и структура чувственного отражения образуют
сенсорную организацию, зависящую от образа жизни и дея-
тельности животного организма. В зависимости от этих обра-
зующих складывается определенное взаимодействие анали-
заторов, их соподчинение, относительное доминирование
одних чувствующих систем над другими, а также общее
направление развития каждой из них.
Совокупность анализаторов с их мозговыми концами
и эффекторами отражает окружающую организм среду
в целом, но именно как среду обитания, включая весь про-
цесс взаимодействия организма с жизненно необходимыми
условиями внешней среды.
Известно, что поведение животных, стоящих на разных
ступенях филогенетической лестницы, отличается по уровня
развития, т. е. по сложности постоянных и временных связей
организма со средой, по преобладанию безусловнорефлек-
торных или условнорефлекторных форм поведения. Менее
известно весьма существенное различие в их поведении, опре-
деляемое составом и структурой анализаторной деятельности
нервной системы, мозга. Между тем все более накапливаются
факты, свидетельствующие о биологической обусловленности
направления развития отдельных рецепций, о значении
их в процессе приспособления данных организмов к опреде-
ленным условиям жизни.

33

Благодаря успехам современной науки и техники стало
известно, что, например, ультразвуки не только используются
и генерируются различными представителями животного
мира, то также служат им средствами сигнализации
и ориентировки в окружающей среде. То же следует сказать
об ультрафиолетовых лучах, радиоволнах и т. д.{. Отсюда
следует, что своеобразие биологических условий создает
з природе многие виды рецепций, которые не имеют аналогии
с анализаторной деятельностью человека2. Но нередко
стремление расположить в линейном порядке развитие рецеп-
ций приводит к тому, что к одному и тому же анализатору
приурочиваются разные сенсорные функции. Так, например,
органу боковой линии рыб некоторые физиологи придают
функции слухового анализатора на том основании, что он
воспринимает вибрации водной среды, хотя только часть
этой боковой линии дифференцирует колебания с частотой
от 18 до 25 гц. К кожному анализатору относят вибраторные
реакции паука, вызванные колебаниями паутины, и т. д.3
На самом деле многообразие рецепторов и рецепций
в животном мире ни в какой мере не может быть сведено
к той группе анализаторов, которая свойственна человеку.
Несомненно также, что развитие рецепций не сводится
только к прогрессу одних функций за счет редуцирования
других сенсорных функций, например зрения за счет обоня-
ния, как это изображается в истории развития приматов4.
Несомненно, существуют сопряженные, коррелятивные
изменения рецепций, определяемые общим образом жизни
данного животного вида в определенной среде обитания. Но
такие коррелятивные изменения идут в разных направлениях,
которые могут быть поняты лишь экологически.
Именно среда обитания, образ жизни и способ деятель-
ности обусловливают соотношение видов рецепций в данной
сенсорной организации животных, в которой ядром являются
группы анализаторов, специфичные для данной среды
обитания.
Остановимся вкратце на известных рецепциях у рыб,
резко отличающихся от других животных по среде обитания
Они обладают зрением, выполняющим важную роль в ориен-
тировке и поведении (например, при погоне за добычей).
Новейшими исследованиями (В. Л. Бианки из лаборато-
рии Э. Ш. Айрапетянца) показано, что рыбы обладают
1 См. Л. А. Орбели, Основные задачи и методы эволюционной
физиологии, сб. «Эволюция функций нервной системы», М., Медгиз, 1958.
2 См. Г. Элтрингем, Строение и деятельность органов чувств
у насекомых, М., Биомедгиз, 1934.
3 См. Г. Г. Демирчоглян, Физиология анализаторов, М., Учпед-
гиз, 1956.
4 См. М. Вебер. Приматы, М., Биомедгиз, 1935.

34

в известной степени бинокулярным зрением. «После выработки
с обоих глаз условного рефлекса и последующей энуклеации
одного из них резко нарушается дифференцирование места
нахождения, например, бусинки. Оба глаза осуществляют
совместную и симметричную деятельность: выработка услов-
ного рефлекса с одного глаза оказывается с места уже
готовой при пробе со стороны другого глаза»1. Зрение
выполняет специфическую роль в приспособлении, участвуя
в образовании мимикрии, изменении окраски поверхности
всей рыбы соответственно цвету дна. Как указывает
Г. Г. Демирчоглян, «экстирпация обоих глаз выключает эту
приспособительную реакцию»2. Тем не менее зрение нельзя
считать ведущей рецепцией у рыб.
Методом условных рефлексов было доказано наличие
слуха у рыб, особенно обитающих на большой глубине.
Слуховая функция у них связана со звуковой сигнализацией,
заменяющей световую на больших глубинах. Рыбы обладают
и тактильной чувствительностью: некоторые участки тела,
а особенно «усы» сомовых рыб выполняют функцию ощупы-
вания предметов. Однако слух и осязание, подобно зрению,
не определяют основного направления ориентировки рыб
в водной среде, хотя и способствуют осуществлению такого
направления.
Эти рецепции определяются осью (орган боковой линии —
хеморецепция поверхности тела), вокруг которой центриру-
ются все остальные рецепции.
Благодаря органу боковой линии «рыба удерживает сим-
метричную установку тела по отношению к жидкой среде,
струящейся под влиянием своего течения навстречу живот-
ному или под влиянием быстрой локомоции самой рыбы...
Кроме того, боковая линия ориентирует, по-видимому,
в меняющихся условиях давления»3.
Но функция органа боковой линии не может ото-
ждествляться с функцией вестибулярного аппарата, который
связан с ней в общей структуре нервной системы. В органе
боковой линии объединены статико-динамические, вибратор-
ные и тактильные сигнализации, которые в дальнейшем
специализируются.
Подобное же явление обнаруживается в диффузной
хеморецепции поверхности тела рыб. При изучении золотых
рыбок, некоторых сомовых и карповых рыб М. Паркером
1 Э. Ш. Айрапетянц, К вопросу об эволюции взаимодействия
внешних и внутренних рецепторов, сб. «Эволюция функций нервной систе-
мы», М.— Л., 1958, стр. 111.
2 Г. Г. Демирчоглян, Физиология анализаторов, М., Учпедгиз,
1956, стр. 18.
3 А. А. Ухтомский, Собр. соч., т. IV, изд. ЛГУ, 1954, стр. 81.

35

было обнаружено, что они отвечают активно-двигательными
рефлексами на подведение к боку животного струйки мясного
сока или кусочка ваты, пропитанной этим соком. В коже этих
животных им были обнаружены чувствительные элементы,
весьма сходные с вкусовыми луковичками. С подобной диф-
фузной хеморецепцией связан генезис и обоняния, не говоря
уже о хеморецепции внутренней среды. Но у некоторых рыб
обоняние достигает такого развития, что Эдингер охаракте-
ризовал большой мозг акулы как гипертрофию обонятельных
долей.
Из этого краткого экскурса видно, что именно среда
обитания и образ жизни определяют у рыб соотношение раз-
ных видов рецепции, их сенсорную организацию.
Показательна в этом же отношении структура анализа-
торной деятельности головного мозга млекопитающих, в том
числе приматов, представляющих особенный интерес для
понимания животных корней антропогенезиса.
Эволюция отдельных видов рецепций от лемуров до
антропоидов особенно хорошо прослежена в отношении
обоняния и зрения. В отношении обоняния подотряд лему-
ров еще находится на границе макросматических и микро-
сматических животных. У них начинается редукция перифери-
ческого, а частично центрального отделов обонятельных
органов. Подотряд долгопят уже относится к группе микро-
сматических животных, что стоит в связи с исключительным
развитием у них зрительных органов.
Однако нельзя полностью объяснить редукцию обоняния
возрастанием роли и тонкости зрительного органа, который
у антропоидов значительно совершеннее деятельности этого
органа у низших обезьян, у которых редукция обонятельных
органов большая, чем у антропоидов. Уже у низших обезьян
изменяется положение глаз (по сравнению с лемурами
и долгопятами), которые передвинулись с боковых сторон
черепа на его переднюю поверхность, что более благоприят-
ствует бинокулярному видению.
Однако перекрест зрительных нервов еще неполный. Он
более выражен у антропоидов. Хотя в сетчатке глаз у всех
обезьян уже имеется желтое пятно и центральная ямка, не-
обходимые для дифференцирования дневного (цветного)
зрения, однако у антропоидов оно достигает несравненно
более высокого уровня развития. Но и обоняние у антро-
поидов более дифференцированно по сравнению с низшими
обезьянами, у которых резко выражена редукция обонятель-
ных органов.
Сопряженное изменение обоняния и зрения в развитии при-
матов, несмотря на различное значение этих видов чувстви-
тельности, все еще составляет часть развивающейся струк-
туры анализаторной деятельности мозга.

36

Сравнительно с лемурами у долгопят ограничиваются не
только обонятельная, но и слуховая функции. Между тем
у низших обезьян, особенно у антропоидов, слуховая функ-
ция более дифференцируется и приобретает важное значение
сигнализации в стадной жизни и ориентировке в пространстве.
Все большее значение приобретает вестибулярная
функция. Избирательный характер принимает вкусовая
рецепция и т. д. Но все же ведущим началом сенсорного
прогресса становится кинестезия, особенно кистей рук.
Именно кинестезия и связанные с ней зачатки активного
осязания образуют вместе со зрением «ось» сенсорной орга-
низации обезьян. Среда обитания различных подотрядов
приматов во многом сходна. Эволюционные изменения
связаны не только со средой, но и с изменением характера
деятельности самих животных. Все большее значение при-
обретает манипулятивная деятельность, специализация конеч-
ностей не только на передвижении, но и на оперировании
с предметами. Зрительно-моторная координация развивается
одновременно по двум направлениям: дальномерности зре-
ния и прицельных прыжков, с одной стороны, ощупывания
предметов относительно раздельными движениями пальцев
и рассматривания предметов вблизи, с другой стороны.
Соответственно развиваются статико-динамические и тактиль-
ные аппараты. В условиях стадной жизни звуковая сигнали-
зация выступает в важной биологической роли, соответствен-
но которой дифференцируется слуховой аппарат.
В образе жизни приматов важную роль играет активный
способ их деятельности, с которым связано и прогрессивное
развитие сложных ориентировочных рефлексов, хорошо
изученных Н. Ю. Войтонисом1.
Сенсорная организация обезьян, особенно антропоидов,
наиболее близка к сенсорной организации человека. Однако
между ними имеются качественные различия, обусловленные
непосредственным влиянием труда и языка на развитие
анализаторных деятельностей мозга.
ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ
СЕНСОРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕКА
Положение о том, что сенсорная организация есть отраже-
ние среды обитания, образа жизни и способа деятельности,
остается, конечно, в силе и в отношении человека. Однако
эволюционно-биологический подход оказывается совершенно
недостаточным для объяснения специфического характера
1 Н. Ю. Войтонис, Предыстория интеллекта, М., изд-во АН СССР,
1949.

37

этих факторов, определяющих сенсорную организацию чело-
века.
Окружающая человека среда, среда его обитания — не
только естественные силы природы, но, прежде всего, «исто-
рическая природа» (К. Маркс и Ф. Энгельс), созданная
трудом людей: промышленность и сельское хозяйство, города
и села, материальные и культурные ценности, в общем —
преобразованные человеком силы природы. Изменение
природы человеком в процессе труда непрерывно преобразу-
ет окружающую среду, благодаря труду люди сами
создают свою «среду обитания». Практически воздействуя
на окружающую природу, люди расширяют среду обитания,
а благодаря научному познанию и технике используют все
новые и новые виды энергии, превращая их в компоненты
этой среды.
Прогресс науки и техники, по мере гигантского роста
производительных сил, выводит человека за пределы непо-
средственной среды обитания.
Образ жизни людей, общественную основу которого
составляет материальное производство средств производства
и средств потребления — именно труд — есть «...первое основ-
ное условие человеческого существования,— и это в такой мере,
что мы в известном смысле должны сказать: труд создал
самого человека»1. (Ф. Энгельс!} Но именно труд и есть
основной способ деятельности человека; производство
материальных и культурных ценностей составляем сущность
человеческой деятельности, преобразующей окружающую
человека природу.
Известно, что в процессе воздействия человека на природу
изменилась его собственная природа, в том числе и его сен-
сорная организация.
В своей историко-материалистической теории антропоге-
незиса Ф. Энгельс уделил особое внимание качественному
изменению этой организации в процессе труда.
Первыми ближайшими следствиями труда являются пере-
ход к прямохождению, вертикальному положению тела
и специализация конечностей (верхних на предметных дей-
ствиях— операциях труда, нижних — на передвижении).
Эти изменения повлекли за собой существенные сенсор-
ные новообразования вестибулярных и кинестетических
функций. Исторически сложилась система рефлексов на
предупреждение потери равновесия.
С этой пластичной системой связано развитие статико-
динамических ощущений, отражающих самые различные
координаты пространственного положения человеческого
тела и ускорения при его передвижении, а также перемещении
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч., т. XIV, 1931, стр. 452.

38

опоры его тела (в различных видах транспорта). Вер-
тикальное положение тела изменило направление и объем
обозреваемой среды, непосредственно повлияло на структуру
поля зрения человека. Образовалась вместе с тем характер-
ная для человека оптико-вестибулярная связь, которую
А. А. Ухтомский справедливо считал ядром «наблюдательской
позы».
Еще более глубокое изменение внесло в сенсорную
организацию человека преобразование двигательного аппа-
рата, а следовательно, двигательного анализатора, который
j всех животных является единым. У человека в связи
С разделением функций между верхними и нижними конеч-
ностями существенно изменилась нервная регуляция опорно-
двигательного аппарата и аппарата рабочих движений рук.
Фактически мы имеем не один, общий для всех двигательных
функций, кинестетический анализатор, а два, соединенных
в единую систему. К этому надо добавить, что из двигатель-
ного анализатора, как справедливо подчеркнул Н. И. Красно-
горский, выделился вполне самостоятельный речедвигатель-
ный анализатор, также интимно связанный с общедвигатель-
ными кинестетическими функциями.
Все эти изменения сенсорной организации под прямым
влиянием трудовой деятельности можно понять лишь при
учете роли эффекторов в изменении рецепторов (через замыка-
тельные приборы коры головного мозга).
Особенно мощными были прямые влияния деятельности
рук на изменение всей сенсорной организации человека. Рука
человека «...является не только органом труда, она также
<&о продукт»1. (Ф. Энгельс). Только благодаря труду рука
стала универсальным орудием орудий, естественным органом
творчества во всех сферах человеческой деятельности.
В плане антропогенезиса Ф. Энгельс заметил: «...рука не была
чем-то самодовлеющим. Она была Только одним из членов
целого, необычайно сложного организма. И то, что шло на
пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому она
служила, и шло на пользу в двояком отношении»2. Во-пер-
вых, в силу закона соотношения сопряженных изменений
совершенствование человеческой руки оказывало опосред-
ствованное влияние на другие части тела. Во-вторых, что
значительно важнее, развитие руки оказывало прямое воз-
действие на остальные органы3, так как связанное с рукой
и трудом воздействие человека на природу расширяло «кру-
гозор» человека, открывало человеку все новые, до того
неизвестные свойства. И именно из практического действия
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Собр. соч., т. XIV, 1931, стр. 453.
'Там же, стр. 454.
1 Там же.

39

возникло умственное развитие, вплоть до самых сложных
интеллектуальных операций.
Рука как самая подвижная и рабочая двигательная си-
стема только у человека стала самостоятельным рецептором,
точнее комплексом рецепторов, образующих активное осяза-
ние путем сочетания тончайшей тактильной рецепции с кине-
стезией рук, а также при участии терморецепторов кожи.
В самых начальных актах труда человек оперировал дву-
мя вещами: предметом и орудием труда. Реконструкция
археологом С. А. Семеновым 1 актов труда в условиях пер-
вобытной техники позволяет представить детали взаимодей-
ствия обеих рук в этих актах. Правая рука оперировала
орудием труда, а левая — предметом, материалом для обра-
ботки. С этой приуроченностью связано преимущественное
развитие статического напряжения мышц в левой руке, ди-
намического напряжения — в правой. Вместе с тем происхо-
дило изменение развития тактильной рецепции, так как она
достигла высокого развития на левой руке, получающей
непосредственные сигналы об изменении свойств обрабаты-
ваемых материалов, особенно их фактуры и упругости. Сиг-
нальные функции обеих рук (тактильно-кинестетические)
образовали единую координатную систему с дифференциро-
ванными компонентами — пальцами. В этой системе устанав-
ливалось весьма подвижное равновесие между пальцами,
находящимися в движении и покое при ощупывании
и манипулировании с предметом, причем особую роль
«подвижной ладони» стали играть большие пальцы обеих
рук, а собственно познавательную функцию принял указа-
тельный палец, движению которого сопутствуют движения
или покои остальных пальцев.
Исключительное развитие у человека приобрело инстру-
ментальное опосредствованное ощупывание посредством
«зонда», которое достигает большой точности и в условиях,
когда ощупываемый предмет скрыт от зрения. Однако наи-
более важным результатом развития руки является пере-
стройка зрительной рецепции. Глаз стал «учеником видящей
руки» благодаря прочно замкнутой зрительно-моторной коор-
динации. Зрительно-тактильно-кинестетическая связь вместе
с оптико-вестибулярной установкой образовали ядро сенсор-
ной организации человека.
Доминирование зрения в этой организации обеспечивается
именно этими двумя родами связен, в которые оно вклю-
чено. Качественно преобразовалось и само зрение, характе-
ризующееся сочетанием ахроматического и хроматического
видения, высоким развитием цветоразличения, дальновид-
1 С. А. Семенов, Первобытная техника (опыт изучения древней-
ших орудий и изделий по следам работы), М., изд-во АН СССР, 1957.

40

ностью или глубинностью пространственного видения, струк-
турной целостностью. И именно зрение почти до самых
последних дней выводило человека за пределы Земли, в кос-
мическое пространство.
Вместе с трудом необходимо возникла речь, а с нею ка-
чественно преобразовался слух. Речевой слух человека пред-
ставляет собой новую форму слуховой рецепции, порожден-
ную языком, как основным средством общения.
Ныне общепризнано, что физиологические механизмы
слуха человека общественно обусловлены. Крупный совет-
ский физиолог А. А. Ухтомский писал о том, что «на слух
у человека ложится исключительная и ответственная прак-
тическая задача, уходящая далеко за границы физиологии:
задача служить опорой и посредником в деле организации
речи и собеседования»1.
Продуктом исторического развития человека является
и музыкальный слух (звуковысотный, мелодический, гармо-
нический, ладоритмический). Но, как показал А. Н. Леон-
тьев, развитие человеческого слуха непосредственно связано
с развитием эффекторных компонентов единого рефлектор-
ного кольца, образующего слуховой механизм. Исключитель-
ное значение для развития специально речевого и музыкаль-
ного слуха имело развитие функций речедвигательного аппа-
рата с его сложной кинестезией.
Поэтому правомерно включить в ядро сенсорной органи-
зации человека слуховую рецепцию, особенно речевой слух,
отражающий звуковую природу родного языка.
При этом нужно учесть, что речевые анализаторы (рече-
двигательный и рече-слуховой) являются непосредственными
органами второй сигнальной системы, влияние которой на
первую сигнальную систему человека многообразно.
К ядру сенсорной организации человека примыкают
в разных связях тактильная рецепция всей кожи человече-
ского тела, особо развитая в дистальных его частях, темпе-
ратурная и болевая рецепции, причем на терморецепции пря-
мо сказывается искусственное регулирование человеком
температуры среды (охлаждение или отепление жилища,
посредством одежды и т. д.).
Существенно изменились, по сравнению со всеми живот-
ными, виды хеморецепции у человека. Под влиянием хими-
ческой переработки пищи, начиная с самых ранних проб
использования огня качественно изменился пищевой обмен
между организмом и средой, а с ним и вкусовая рецепция,
являющаяся главной сигнализацией этого обмена. Обще-
ственные условия производства средств потребления, видо-
изменяющиеся у разных народов, породили не только нацио-
1 А. А. Ухтомский, Собр. соч., т. IV, ЛГУ, 1954, стр. 220.

41

нальную кухню, но и специфические черты вкусовой рецеп-
ции у людей разных народов.
Изменилось и обоняние, развивающееся в разных направ-
лениях в связи с необходимостью распознавать свойства
химических соединений, дифференцировать пахучие веще-
ства и т. д. С этими изменениями пищевого обмена и вкусо-
вой сигнализации непосредственно связано изменение хемо-
рецепции внутренней среды человеческого организма.
В сенсорном развитии человека нельзя обнаружить «реду-
цирование» какой-либо рецепции сравнительно с другими
приматами, хотя соотношение рецепций приобрело качествен-
но иной вид вследствие общественного образа жизни и тру-
довой деятельности. Это соотношение, образующее каче-
ственно своеобразную сенсорную организацию человека, есть
продукт исторического развития анализаторов, чувствующих
систем головного мозга человека.
Современная наука полностью подтверждает положение
Ф. Энгельса о том, что «...развитие мозга (человека.— Б. А.)
сопровождается усовершенствованием всех чувств вообще»1.
Ф. Энгельс считал весьма важным положение, что труд
качественно изменил все чувства человека, а не только какие-
либо из них.
По происхождению виды ощущений не могут разделяться
на «высшие» и «низшие», как это нередко делается в психо-
логии и физиологии. За таким разделением скрыта идея
историчности одних (например, зрения и слуха, которые обыч-
но относятся к «высшим чувствам»), «биологичности» других
(осязания, обоняния, вкуса, которые относятся к «низшим чув-
ствам»). «Социобиологический» дуализм вносится в теорию
ощущений вопреки всем фактам науки. В своей антропогене-
тической теории Ф. Энгельс, напротив, подчеркивал, что не
только зрение человека является продуктом общественно-
трудового развития. Известно, что Ф. Энгельс писал об
обонянии и осязании: «Собака обладает значительно более
тонким обонянием, чем человек, но она не различает и сотой
доли тех запахов, которые для человека являются известными
признаками различных вещей. И чувство осязания, кото-
рым обезьяна обладает в грубой, неразвитой форме, разви-
лось у человека рядом с развитием самой руки, при посред-
стве труда»2.
Ф. Энгельс, как видим, не допускал мысли о редуцирова-
нии этих видов ощущений сравнительно с прогрессом зрения
и слуха. Это и понятно, так как с самого начала марксизм
выдвинул новаторскую идею о том, что все ощущения про-
дукт всемирной истории.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Собр. соч., т. XIV, 1931, стр. 456.
2 Там же.

42

ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ СЕНСОРНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ЧЕЛОВЕКА
Чувствующие деятельности головного мозга, конечно,
общи животным и человеку. Но еще более важно понять спе-
цифичность сенсорной организации человека в целом, которая
отражает общественный образ жизни, трудовой характер дея-
тельности, преобразующей окружающую природу, а вместе
с тем собственную природу человека.
Прекратился ли этот процесс исторического развития ана-
лизаторов под влиянием трудового преобразования природы
с того момента, когда человек выделился из природы.
На этот вопрос Ф. Энгельс дал ясный отрицательный
ответ. Он писал: «Этот процесс развития не приостановился
с .момента окончательного отделения человека от обезьяны,
но у различных народов и в различные времена различно по
степени и направлению, местами даже прерываемый попят-
ным движением, а в общем могуче шествовал вперед, сильно
подгоняемый с одной стороны, а с другой — толкаемый в бо-
лее определенном направлении новым элементом, возникшим
с появлением готового человека — обществом»1.
Это положение полностью подтверждается современной
наукой, данные которой позволяют наметить три основных
фактора дальнейшего прогресса ощущений человека: 1) не-
посредственное влияние трудовой деятельности людей на
повышение чувствительности (сенсибилизация) тех анали-
заторных систем, которые включены в акты труда; 2) про-
грессивное развитие орудий труда, технических средств, рас-
ширяющих поле чувственного познания, опосредствующих
развитие соответствующих видов чувствительности; 3) об-
ратное влияние логического мышления, имеющего своим
источником чувственное познание, на совершенствование
способов этого познания.
Сенсибилизация есть типичное явление развития чувстви-
тельности, когда это изменение ее приобретает постоянный
и прогрессирующий характер.
В настоящее время установлен ряд объективных условий,
которые в эксперименте приводят к повышению чувствитель-
ности. Однако не все они выполняют роль постоянно дей-
ствующего и активизирующего условия. Некоторые из них
действуют весьма эффективно лишь кратковременно и в опре-
деленных экспериментальных условиях. В этом легко убе-
диться из самого краткого обзора уже известных нам усло-
вий сенсибилизации.
Одним из наиболее хорошо изученных условий является,
например, адаптация (темновая адаптация для светоощуще-
ний, адаптация к тишине для ощущения громкости звуков
и т. д.). В процессе и в результате ее отмечаются огромные
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Собр. соч., т. XIV, 1931, стр. 456.

43

сдвиги чувствительности. Однако они существуют кратковре-
менно, причем эффективность адаптационных средств зависит
от множества сопутствующих условий.
Также кратковременна и относительна сенсибилизирую-
щая роль тех фармакологических веществ, которые вовле-
кают вегетативную нервную систему в тонизацию тех или
иных анализаторных систем. В момент действия этих веществ
могут быть получены значительные сдвиги порогов, однако
последействие их кратковременно, причем оно не оказывает
существенного влияния на последующее развитие анализатора.
В физиологии и психологии разносторонне изучена сенси-
билизирующая роль взаимодействия различных видов ана-
лизаторной деятельности в системе одного анализатора
(например, перенос различительных навыков с одних цвето-
вых объектов на другие), равно как и различных анализато-
ров. Имеется некоторое обобщение в специальных советских
научных трудах по этому вопросу. Показано, что при совме-
стной работе разных анализаторов в определенных условиях
повышается чувствительность одного из них, играющего
в данных условиях доминирующую роль. В этих условиях
побочные раздражители, падающие на другие анализаторы,
усиливают основной очаг возбуждения. В настоящее время
подобные явления вполне объяснимы законом взаимной
индукции нервных процессов.
Интересно отметить, что сдвиги чувствительности и в этих
условиях не очень значительны, мало устойчивы и редко
переносятся в другие условия.
В последние годы получены экспериментальные данные
о влиянии слова на повышение чувствительности того или
иного анализатора, что свидетельствует о второсигнальной
регуляции деятельности анализаторов. Однако и это влияние
на чувствительность опять-таки ограничено многими усло-
виями, прежде всего тем, насколько прочны ранее вырабо-
танные условные рефлексы с данного анализатора.
Особенно много научных данных получено в отношении
влияния упражнения на повышение чувствительности. Эти
факты вполне укладываются в указанное выше объяснение
всех явлений такого рода (наличие глубокой взаимозави-
симости между двумя основными механизмами нервной дея-
тельности: анализаторами и временными связями). Факты
упражняемости в различительной деятельности свидетель-
ствуют о том, что выработка условных рефлексов с анализа-
тора повышает его работоспособность, делает анализатор
чувствительным к тем раздражителям, которые до этого были
неощущаемыми или неразличаемыми.
Доказательными, например, являются экспериментальные
данные Б. М. Теплова, свидетельствующие об исключитель-
ных сдвигах звуковысотного различения под слиянием экспе-

44

риментальной тренировки. Так, например, у одного испытуе-
мого первоначальный порог различения равнялся 32 центам,
во втором испытании он был равен 28 центам, в третьем —
22 центам, в четвертом — 16 центам. В другом случае
Б. М. Теплов добился сдвига порога с величины в 226 цен-
тов в первом испытании до 94 центов в последнем опыте.
Значительное снижение порогов различения, т. е. повышение
чувствительности, убедительно показано и в других исследо-
ваниях Б. М. Теплова.
В области зрения подобное же влияние эксперименталь-
ной тренировки в условиях решения испытуемыми значимых
для них задач убедительно показано в точных и интересных
опытах Л. А. Шварц. Одним из выводов автора является
положение о том, что «чувствительность зрения при узнава-
нии несложных фигур... может быть увеличена под действием
упражнений до 1000—1250% по отношению к исходному
уровню». Общим механизмом этих сдвигов чувствительности
является образование новых систем условных рефлексов
с того или иного анализатора. Особенное значение имеет
дифференцировка временных связей, являющихся непосред-
ственной основой различения.
Опыты с экспериментальной тренировкой чувствитель-
ности обнаруживают так же, как и указанные выше исследо-
вания других объективных условий, ее изменения. Данные
этих экспериментов весьма существенны, так как они свиде-
тельствуют об отсутствии строгих лимитов чувствительности
и о больших возможностях ее повышения.
Однако не менее важен вопрос и о тех условиях, которые
превращают эти возможности в действительность, которые
не только формируют новые возможности различения, но
и реализуют эти возросшие возможности.
Имеются основания считать, что именно таким условием
является трудовая деятельность человека.
Факты особого сенсибилизирующего действия трудовой
деятельности еще не выделены из множества разнородных
данных о влиянии упражнения на изменение функциональных
состояний органов чувств и анализаторов в целом. Между
тем они заслуживают особого рассмотрения. Это можно пока-
зать на ценных материалах Л. И. Селецкой, рассматривав-
шей полученные ею экспериментальные данные как мате-
риалы к проблеме упражняемости органов чувств вообще.
Основным вопросом некоторых исследований Л. И. Селецкой
явился вопрос о сенсибилизирующем влиянии упражнений.
Сопоставляя добытые факты с данными об обычных уровнях
чувствительности, она обнаружила значительное повышение
(по сравнению с обычным уровнем) цветового зрения у ста-
леваров, специализированного в области некоторых коротко-
волновых раздражителей. По оттенкам воспринимаемого

45

цвета сталевар составляет суждение о температуре стенки
лечи и в связи с этим регулирует ее температуру. Изменение
яркости и насыщенности цвета плавки металла является для
него сигналом изменения самого технологического процесса.
Цветоразличение сталевара включено в его трудовую дея-
тельность, оно приобретает для него жизненно необходимое
значение. В процессе квалифицированного решения производ-
ственной задачи изменяется уровень чувствительности.В дан-
ном случае влияет не только тренировка как таковая. Упраж-
нение включено здесь в производственную деятельность в це-
лом, связано с предметом и орудиями труда, с общим
целенаправленным и планомерным характером трудового
процесса.
В иных производственных условиях создаются постоянные
условия повышения чувствительности других видов. Так, тол
же Л. И. Селецкой показано, что у рабочих-шлифовальщиков
зрительная чувствительность развивается в области диффе-
ренцировки величин: различения величины просветов в дета-
лях. По сравнению с обычным уровнем различительная чув-
ствительность опытных шлифовальщиков возрастает в 2Ираз.
В области слуха поучительные данные были получены
в нашей лаборатории В. И. Кауфманом. Им были обнару-
жены значительные различия в уровнях чувствительности
к громкости звуков. Он показал, что наиболее высокого раз-
мера «громкостная» абсолютная и различительная чувстви-
тельность к минимальным интенсивностям и разностям силы
звуков достигает у тех людей, для которых изменение гром-
кости является показателем изменения состояния предметов
их труда. Так, например, высоко сенсибилизированной ока-
залась чувствительность громкости у опытных врачей-тера-
певтов, постоянно пользующихся в системе диагностических
средств приемом аускультации (выслушивание больных).
Изменение, например, громкости шумов и тонов сердца и лег-
ких для такого врача является показателем состояния внут-
ренних органов.
Сходный уровень «громкостной» чувствительности обнару-
жен В. И. Кауфманом у авто- и авиамехаников, использую-
щих выслушивание мотора, как один из приемов определения
состояния двигателя.
Повышение чувствительности к громкости у этих людей
неодинаково в отношении шумов и тонов. В отношении
к громкости шумов чувствительность у них выше обычного
уровня в 2 раза, а в отношении громкости музыкальных то-
нов — в 1,5 раза.
В области изучения развития музыкального слуха, помимо
уже указанных данных, полученных Б. М. Тепловым, надо
отметить исследование звуковысотного слуха музыкантов,
проведенное В. И. Кауфманом. В его работе эксперимен-

46

тально показано, что музыканты не только отличаются от
немузыкантов высоким уровнем звуковысотного различения,
но что имеются более специальные различия между музыкан-
тами разных категорий. При сравнении опытных пианистов
с опытными скрипачами, виолончелистами и другими так
называемыми инструменталистами, оказалось, что пианисты
менее чувствительны к малым высотным разностям (менее
XU тона), нежели инструменталисты. В. И. Кауфман нашел
причину этого различия в том, что пианисты и инструмента-
листы практически относятся к высоте звука по-разному.
Известно, что пианисты оперируют с готовым темперирован-
ным строем, а остальным музыкантам приходится самим
«добывать» высоту звука, как бы заново настраивая каждый
раз свой инструмент. Поскольку высота звука этими музы-
кантами не только воспринимается, но и производится соот-
ветствующими действиями, постольку в этих случаях значи-
тельно повышается различительная чувствительность к ма-
лым разностям звуков.
В области вкуса аналогичные данные о влиянии практи-
ческой деятельности были получены в нашей лаборатории
Н. К. Гусевым. В экспериментальных условиях им сравнива-
лись уровни вкусового различения пищи у специалистов-
дегустаторов и у других людей. В процессе дегустации проба
вкусовых качеств отделена от процесса потребления пищи,
т. е. вкусовое различение превращается в специальную дея-
тельность. Н. К. Гусевым показано, что деятельность дегуста-
тора приводит к значительному повышению абсолютной
и разностной чувствительности по отношению ко всем вкусо-
вым качествам (сладкому, соленому, кислому, горькому).
Интересно отметить, что в экспериментальных условиях
подобного уровня сенсибилизации нельзя было достигнуть f
специальной тренировкой.
Сопоставляя эти данные о деятельности разных анализа-
торов, можно предположить, что физиологической основой во
всех подобных случаях является образование и упрочение
под влиянием труда специальных динамических стереотипов.
Всюду здесь имеет место условиорефлекторное изменение
анализаторных систем человека. Однако особо важными
в указанных случаях являются те жизненные, общественно-
трудовые условия, которые упрочивают, придают системность
подобным условнорефлекторным изменениям.
Предстоит еще исследовать и исследовать эти условия»
учитывая чрезмерную сложность трудовых процессов, раз-
личное взаимодействие в них субъекта труда, предмета
и орудий труда.
В проведенных нами опытах мы обнаружили, что разделе-
ние сенсорно-двигательных функций обеих рук обуслов-
лено различной приуроченностью их к предмету и орудиям

47

труда. У одного и того же человека оказались разные направ-
ления развития кинестетической и тактильной чувствитель-
ности. Например, у правшей кинестезия больше развита
в правой руке, но у них же левая рука оказалась более
специализированной на тактильном различении. Имеется
основание предположить, что эти различия вызываются спе-
циализацией правой руки на оперирование с орудиями труда
и специализацией левой руки на оперировании с предметом
труда, с чем связан различный характер сигналов (преиму-
щественно кинестезических с правой руки и преимущественно
тактильных с левой).
Взаимодействие орудий и предмета труда в трудовой дея-
тельности человека требует специального изучения особен-
ностей отражения как каждого из них, так и их взаимосвязи
в анализаторной деятельности человека.
Ныне известно, что усовершенствование мозга и органов
чувств прогрессивно развивается под влиянием производства
материальной жизни общества. В социалистическом обществе
освобожденный от эксплуатации труд стал мощным сред-
ством всестороннего развития физических и умственных спо-
собностей человека. Изучение его могучего влияния на раз-
витие этих способностей составляет одну из важнейших задач
психологии. Решение этой задачи требует более глубокого
психологического изучения различных видов деятельности
человека, ее влияния на непосредственно-чувственное и опо-
средствованно-логическое отражение объективной деятель-
ности.
Это следует подчеркнуть особенно в связи со сложив-
шимся за последние годы положением, когда внимание к воз-
действию языка как особого общественного условия на фор-
мирование и развитие второй сигнальной системы (субстрат
мышления) заслонило собой изучение непосредственного влия-
ния труда на изменение природы человека.
Нет никакого основания противопоставлять воздействия
языка и труда. Как в историческом, так и в индивидуальном
развитии оба этих конкретных условия человеческого созна-
ния действуют совместно, общественно обусловливая чело-
веческую природу в целом, но при ведущем значении
труда.
Благодаря успехам науки и техники, производству средств
производства постоянно расширяются границы познания
начиная с чувственного отражения человеком объективной
действительности. На заре человеческой истории первой
образовалась система: руда — орудие труда, двинувшая впе-
ред тактильную рецепцию и кинестезию. В дальнейшем такие
системы (анализатор — инструмент, орудие, техническое при-
способление, увеличивающее различительную способность
анализатора) образовались в разных чувственных деятельно-

48

стях человека. Т. Павлов справедливо считает такие системы
(орган чувств + орудие) специфическим условием развития
чувствительности человека.
Орудие не заменяет орган чувств человека, а бесконечно
расширяет его возможности. Это ясно видно на примере раз-
вития оптической техники, благодаря которой невидимое
становится видимым, ощущаемым. Очки, лупы, микроскопы
не только устраняют дефекты глаз, недостаток их аккомода-
ции, но и позволяют видеть тела мельчайших размеров.
Телескопы делают видимыми отдаленные от Земли космиче-
ские тела. Бинокли и стереотрубы увеличивают во много раз
разрешающую силу глаз и ощущение глубины. Дальномеры,
раздвигающие границы остроты зрения, определяют с боль-
шой точностью расстояния до далеких предметов. Спекто-
графы и спектроскопы разлагают световые радиации и делают
видимыми составные элементы и источники радиации.
Фотографические, кинематографические и телевизионные
аппараты, радарные установки фиксируют и развертывают
не ограниченные временем и пространством картины окру-
жающего мира и т. д.1
Благодаря технике превращения одних видов энергии
в другие видимыми становятся любые явления, в том числе
и электрические явления в самом головном мозгу (его био-
электрическая активность, воспроизводимая на экране элек-
троэнцефалографа) .
Подобным же образом развивается, особенно в XX в., си-
стема слухо-акустической техники. Телеграфная и телефон-
ная связь, радиотехника, стереозвуковое кино, используемое
и как метод исследования, звукоулавливатели и пеленгаторы
и т. д. бесконечно расширяют возможности человеческого
слуха. Развитие акустической техники преодолевает гранив
пространства и времени, открывает перед человеком новые
возможности для уточнения и расширения слуха как одного
из важнейших орудий чувственного познания.
Развитие пищевой и химической промышленности играет
подобную же роль в прогрессе вкуса и обоняния.
Поступательное движение науки и техники обогащает все
анализаторы внешней среды все более могучими средствами
различения предметов окружающего мира, их свойств и от-
ношений, совершенствуя и изменяя характер труда людей;
эти средства, вместе с тем, являются факторами прогресса
мозговой деятельности людей, их физических и умственных
способностей.
Важным фактором развития чувствительности анализато-
ров человека является совместная деятельность первой и вто-
1 См. об этом подробнее в книге Г. Г. Слюсарева, Геометрическая
оптика, М., 1946.

49

рой сигнальных систем, которую И. П. Павлов считал суще-
ственной особенностью высшей нервной деятельности
человека. Первая сигнальная система есть основа для
второй, т. е. основа субстрата речи и мышления. Однако вто-
рая сигнальная система перестраивает деятельность первой,
поднимает ее на более высокий уровень, соответствующий
общественному развитию в каждый данный момент.
В гносеологическом отношении это явление означает
диалектическую взаимосвязь между ощущением и мышлени-
ем, включающую и обратное влияние логического мышления
на его чувственную основу.
Логическое, теоретическое, или научное мышление, обоб-
щающее знания, накопленные человечеством, отражающее
объективные законы мира, определяет уровень и направлен-
ность различения объектов, категориальный характер вос-
приятия любой модальности.
Поэтому специальное устройство человеческих рецепто-
ров, как указывал Ф. Энгельс, «не является абсолютной гра-
ницей для человеческого познания.
К нашему глазу присоединяются не только другие чув-
ства, но и деятельность нашего мышления»1.
Логическое мышление и речь как его орудие и форма
существования способствуют включению каждого нового чув-
ственного знания в определенную систему познания, в опреде-
ленный вид познавательной деятельности.
Одним из них является наблюдение, представляющее
собой единство восприятия и мышления; точность и система-
тичность визуальных показаний зависит от логической орга-
низации гипотезы, обобщенных знаний, опосредствующих
каждое из визуальных показаний. Не только в отношении
визуальных, но и любых других показаний органов чувств
установлено, что перцепция (восприятие) всегда так или иначе
связана с апперцепцией, материалистическое понимание кото-
рой сводится к пониманию обратного влияния второй сиг-
нальной системы на первую.
Обобщенные и осмысленные знания не только ускоряют
процесс различения и распознавания объектов, но и опреде-
ляют точность их результатов. Это ясно показано психоло-
гией в самых разнообразных случаях (распознавание состава
пищевых веществ при дегустации, точность визуальных пока-
заний при пользовании оптическими приборами, например,
при микроскопировании, слухоразличении малых фонемати-
ческих разностей при усвоении звукового строя иностранного
языка и т. д.). Поэтому развитие логического мышления
и речи психология рассматривает в качестве одного из важ-
нейших условий сенсомоторного развития человека.
1 См. Собр. соч. К. Маркса и Ф. Энгельса, т. XIV, стр. 493.

50

Как все факторы развития сенсорной организации чело-
века, так и этот фактор делают особенно важным обучение
и воспитание сенсомоторных качеств, необходимых для раз-
вития способностей человека.
Роль мышления и речи в общем процессе умственного раз-
вития человека настолько велика, а рациональное познание
делает столь потрясающие успехи в нашем столетии, что
подчас возникает вопрос о «замене» чувственного познания
рациональным во всех отношениях. К этому надо добавить,
что успехи автоматизации производства, внедрение телемеха-
ники и саморегулируемых систем, в том числе и кибернетиче-
ских машин, также создают кажущееся впечатление будто бы
умственный труд полностью вытесняет физический труд с его
сенсомоторной организацией.
На самом деле такая постановка вопроса ложная как
в отношении познания, так и в отношении труда. Самые да-
леко идущие успехи науки и техники рассчитаны не только
на мыслящего, но и ощущающего человека. Познаваемые
с помощью современных электронных приборов явления внеш-
него мира регистрируются в виде визуальных или слышимых
сигналов, рассчитанных, конечно, не на слепого и глухого,
а зрячего и слышащего работника. Сигналы, получаемые
посредством этих приборов, должны быть расшифрованы,
декодированы посредством аналитико-синтетической деятель-
ности человеческого мозга, что относится и к самым удиви-
тельным кибернетическим машинам.
Автоматизация производства увеличила во много раз зна-
чение скорости и точности распознавания человеком чувствен-
ных сигналов для управления и регулирования работы систе-
мы машин. Но дело не только в распознавании, но и в сроч-
ности моторных реакций, даже если они сводятся к нажатию
кнопки. С автоматизацией производства возрастает значение
срочных и точных сенсомоторных реакций, опосредствован-
ных системой технических знаний и развитым логическим
мышлением1. Тенденция развития современного производства
в условиях социалистического общества заключается не
в уничтожении физического труда умственным, а в их соеди-
нении, в стирании существенных различий между ними.
Современный производственный труд все более становится
одновременно физическим и умственным. Возрастание роли
1 Именно поэтому важное значение приобретает новая область
психологии труда — инженерная психология. В этой области проводятся
интересные исследования, посвященные работе человека с приборами-
показателями и органами управления, требованиям новой техники
к сенсомоторной сфере человека, учета особенностей этой сферы при
конструировании машин. См. об этом в статье Н. Г. Левандовского
«Некоторые проблемы англо-американской инженерной психологии»
(журн. «Вопросы психологии», 1958, № 5).

51

умственного труда с совершенствованием науки и техники,
с прогрессом материального производства означает вместе
с тем переход на новую ступень и физического труда, харак-
теризующуюся высокой культурой сенсомоторных функций
человека.
Непонимание этой простой истины, содержащейся в самых
основах диалектико-материалистической теории познания
и историческом материализме, приводит к грубым ошибкам
в деле воспитания подрастающих поколений, к отрыву обуче-
ния от производительного труда, который всегда представ-
ляет и будет представлять определенную взаимосвязь ум-
ственного и физического труда.
При этом надо иметь в виду, что не только физический,
но и умственный труд предполагает наличие так называемых
физических способностей, под которыми разумеются сенсо-
моторные качества, готовность человека к продуктивной ра-
боте в определенных отношениях, которая требует объедине-
ния анализаторов и эффекторов при оперировании с извест-
ными предметами труда. Для ученого, инженера, агронома,
педагога сенсорная культура наблюдения и система
моторных умений необходимы так же, как для художника,
музыканта, писателя необходимы развитые цветоразличение,
музыкальный слух, наглядные образы в мышлении, сочетае-
мые со сложнейшими моторными навыками и умениями.
Богатство и многообразие ощущений, чувственного отра-
жения человеком объективной действительности — есть одно
из условий не только деятельности, но и всего процесса
жизни человека, которая невозможна без непосредственной
связи с жизнью окружающего мира, бесконечного богатства
его явлений, свойств и отношений. Свести жизнь человека
только к рациональному отношению к действительности озна-
чало бы лишить человека чувственных источников не только
мышления, но также эмоций, возникающих на основе потреб-
ностей с их бесконечно разнообразной сенсомоторной «гам-
мой» и «палитрой» красок. Нечего говорить о том, что такое
ограничение прежде всего испытала бы сама человеческая
деятельность, которая регулируется не только «второсигналь-
ными» импульсами, но и непосредственным отражением,
живой связью человека с окружающим миром, самим процес-
сом материальной жизни человека.
Теоретическое мышление сделало гигантские успехи в по-
знании Вселенной. Однако практическое освоение космиче-
ского пространства связано с необходимостью создания не
только надлежащих средств полета, преодолевающих зем-
ное притяжение, но и существенных приспособлений в самом
человеке.
Успехи точных наук, техники и современного социалисти-
ческого производства делают вполне реальным освоение

52

Человеком космического пространства. Биофизика, биохимия
и физиология, непосредственно связанные с авиационной
медициной, вплотную приступили к разработке новых про-
блем, возникших в связи с возможным выходом человека за
пределы нашей планеты — Земли.
Опыты на животных, как всегда делалось это в естество-
знании, подготавливают почву для решения антропологиче-
ских проблем. Вместе с тем очевидно, что именно в этой об-
ласти результаты опытов на животных должны быть пере-
носимы на человека с особой осторожностью.
Эффект потери тяжести (невесомость организма в усло-
виях космического полета) имеет много общего для живот-
ных и человека. Но существенные отличия в природе живот-
ных и человека неизбежно скажутся на способах их ориен-
тировки в условиях космического пространства. Поэтому
К. Э. Циолковский в своих трудах об исследовании космиче-
ского пространства реактивными приборами специально раз-
личал изменения в природе животных и человека, обращая
особое внимание на важность возникающих у человека ощу-
щений невесомости и связанной с ними перестройкой всей
системы поведения.
Не всем известно, что наряду с классическими трудами
по реактивной технике К. Э. Циолковскому принадлежат
оригинальные работы по натурфилософии и психологии.
В этих работах многое представляет специальный интерес
для проблемы отношения человека к Земле и ко Вселенной
в процессе чувственного и логического отражения окружаю-
щего мира.
Следует отметить, что объективный ход изучения каче-
ственных особенностей ощущения человека неизбежно при-
водил к постановке данной проблемы. Изучение эволюции
зрения и бесконечного расширения его возможностей в связи
с прогрессом оптической техники не случайно стало в центре
исследований сенсорных функций человека.
Известно, что именно зрительные ощущения и восприятия
стали опорой теоретического мышления в исследовании Все-
ленной. Напомним, кстати, что не только в психологии
и~физиологии, но и в астрономии были найдены методы экспе-
риментального исследования зрительных функций. Вооружен-
ный глаз, снабженный оптической техникой, стал проводни-
ком человека по Вселенной. В свою очередь, познание
Вселенной, особенно электромагнитного излучения Солнца,
позволило глубже понять природу зрения как отражения
природы света.
С. И. Вавилов образно назвал человеческий глаз «сол-
нечным» в том смысле, что он создан приспособлением орга-
низмов к жизненно важным для них солнечным лучам, что он
является тончайшим анализатором световой энергии Солнца.

53

Но не менее правильно и то, что человеческое зрение
«земное», так как световой анализатор человека исключитель-
но приспособлен к условиям жизни на Земле, о чем свиде-
тельствуют суточные колебания хроматического и ахромати-
ческого зрения, предметность зрительного восприятия и осо-
бенно закономерности пространственного видения.
Психолого-физиологические исследования ясно показы-
вают, что в общей динамике зрения и пространственного
видения исключительную роль играют не только простран-
ственные положения окружающих человека вещей, но и по-
ложение тела человека относительно горизонтальной пло-
скости земли.
Полностью оправдывается мысль А. А. Ухтомского о том,:
что факты зрения определяются сложной ассоциативной
цепью: зрение — кинестезия — вестибулярные ощущения (рав-
новесия и ускорения). Но такая цепь специфична только
для человека с его прямохождением и вертикальным поло-
жением, в известной мере противостоящими земному притя-
жению. Именно с этой цепью зрительно-вестибулярно-кине-
стезических рефлексов связаны координаты полей зрения
человека, взаимодействие монокулярных систем и т. д.
Новейшие исследования бинаурального слуха также пока-
зали зависимость слуховой ориентировки от общего положе-
ния человеческого тела в пространстве, особенно от истори-
чески сложившихся условных вестибулярных рефлексов.
С положением в пространстве связана вся специфическая
для человека стереотипия взаимосвязей между обоими полу-
шариями головного мозга, характерное для него отсутствие
симметрии в функциях парных органов чувств. Это явление
функциональной асимметрии в пространственном различении
характеризует деятельность анализаторов человека: даже
у высших обезьян оно имеется лишь в зачаточном виде. У че-
ловека подобная анализаторная асимметрия отмечена во всех
областях чувствительности: зрении, слухе, тактильной и виб-
рационной чувствительности, кинестезии, обонянии и др.
В связи с зависимостью этих явлений от своеобразных уело-!
вий парной работы больших полушарий головного мозга
человека отчетливо выступает особенное значение вестибу-
лярных функций, которые еще недостаточно изучены психо-
логически. В настоящее время известно, что стационарной
возбуждение вестибулярного аппарата человека является
фоном, на котором возникают срочные корковые реакции ш
определенные раздражители, а именно: 1) тяжесть с ее направо
лением (рецепторные сигналы, которые идут от отолитовых
органов); 2) ускорения — положительные и отрицательные
(рецепторные сигналы от полукружных каналов).
Возникающие корковые реакции на перемен;ы тяжести
тела человека вызывают торможение фоновой автоматичен

54

ской регуляции равновесия тела (включая функции мозжеч-
ка). На основе условнорефлекторной регуляции установок
тела в целом и его анализаторных механизмов (в том числе
и установок зрительных осей, общей позы, координации рук
и т. д.^ вырабатывается любое сенсорное умение: видеть,
рассматривать, слышать, ощупывать и т. д.
В ассоциативной структуре любой чувственной деятель-
ности человеческого мозга эти вестибулярные компоненты
обязательны, хотя нередко находятся в скрытом или опосред-
ствованном виде.
В теоретических и научно-фантастических произведениях
К. Э. Циолковского обрисована некоторая гипотетическая
картина потери веса человеком в условиях космического по-
лета, ее последствия для ориентировки в пространстве и пове-
дении. Эта картина представляется отнюдь не только фанта-
стической, когда мы сопоставляем ее идеи и образы с итогами
научного изучения системы ощущений человека. Несомненно,
что именно анализаторные деятельности человеческого мозга,
во всех деталях определяющиеся условиями существования
и положением человеческого тела на Земле, должны быть
в первую очередь приняты во внимание при подготовке чело-
века к космическим полетам.
И в этом случае сенсорная организация человека входит
в общий комплекс проблем дальнейшего прогресса человека,
как общественного индивида и сложнейшего организма, субъ-
екта познания и практической деятельности.
СЕНСИТИВНОСТЬ КАК СВОЙСТВО ЛИЧНОСТИ
Чувствительность как способность к ощущению является
потенциалом анализатора, который в физиологии и психоло-
гии определяют по величине, обратно пропорциональной поро-
гу раздражения. Соответственно характеру этого порога
обнаруживается абсолютная или различительная 'чувстви-
тельность. То или иное состояние чувствительности является
вместе с тем показателем уровня развития данного анали-
затора, его функциональной динамики и работоспособности
в определенных условиях жизни.
Общеизвестно, что чувствительность всегда модальна; она
выражает потенциальное свойство определенного анализа-
тора в отношении данных раздражителей (оптических, аку-
стических, механических, электрических и т. д.), которое
видоизменяется в зависимости от качества, интенсивности,
локализации и времени действия раздражителя.
Поэтому у одного и того же человека одновременно
имеется много форм абсолютной и различительной чувстви-
тельности, развитых неравномерно и отличных друг от друга
по уровню. Так, у одного и того же человека может быть

55

повышенная разностная чувствительность в области простран-
ственного видения или речевого слуха и одновременно —
пониженная чувствительность цветового зрения или музы-
кального слуха.
Нередко, особенно при одностороннем развитии и ранней
специализации человека, возникают противоречия между
различными видами чувствительности в общей сенсорной
организации человека. Это явление экспериментально уста-
новлено также при сравнительном изучении простых реакций
и реакций выбора у одних и тех же людей при действии на
них световых, звуковых и других раздражителей (Н. Н. Лан-
ге, К. Н. Корнилов и др.).
Неравномерное развитие разных видов чувствительности
в этой структуре проявляется не только в сфере восприятия,
но также памяти и мышления. Об этом свидетельствуют
достаточно изученные явления зависимости запоминания от
сенсорного способа заучивания (зрительного, слухового, кине-
стетически-двигательного). У одних людей эффективным
является включение зрения, а у других выключение его при
воспроизведении заучиваемого материала. Подобным же
образом обстоит дело с участием слуха, кинестезии и т. д.
Поэтому типы памяти, описанные в психологии, являются
характеристикой ведущего для данной группы людей типа
чувственных представлений (зрительных, слуховых и т. д.),
зависящих от соотношения разных видов чувствительности
в сенсорной организации человека.
С аналогичными явлениями доминирования тех или иных
чувствительных образов мы встречаемся в области внутрен-
ней речи и мыслительных процессов, динамики образов
воображения в процессе изобразительного, музыкального,
поэтического, технического творчества.
Все эти факты, равно как отсутствие каких-либо прямых
корреляций между уровнями разных видов чувствительности
у одного и того же человека, как будто говорят об отсутствии
общего для данного индивида типа и уровня чувствитель-
ности. Создается впечатление, что единство индивидуаль-
ности отсутствует в ее сенсорном развитии, что сфера
ощущений не имеет никакого отношения к человеческой
личности.
Но такое допущение возможно только в том случае, если
мы будем подходить к человеческому индивиду как к слу-
чайному набору различных видов чувствительности, игнори-
руя структурный характер его сенсорной организации.
В современной науке есть все основания полагать, что
существуют не только частные виды чувствительности (как
потенциальные свойства отдельных анализаторов), но и об-
щий для данного человека способ чувствительности, являю-
щийся свойством сенсорной организации человека в целом.

56

Это общее свойство в психологии называется сенситивностью,
которая входит в структуру темперамента.
Сенситивность определяют по ряду признаков возникнове-
ния и протекания сенсомоторных реакций независимо от
того, к какой модальности они принадлежат (зрительной,
вкусовой и т. д.).
К этим признакам относятся, прежде всего, устойчивые
проявления общего темпа возникновения и развертывания
сенсомоторных реакций (скорость возникновения, длитель-
ность протекания, эффект после действия), психомоторного
ритма (способа переключения с одного вида чувственного
различения на другой, плавность или скачкообразность пере-
хода, вообще — особенности временной организации сенсо-
моторных актов). При этом наиболее показательным является
способ переключения, связанный с пластичностью всей моз-
говой организации человека.
Характерной для того или иного общего способа чувстви-
тельности является сила реакции (сенсорной, моторной, веге-
тативной), которой человек отвечает на самые различные
раздражители. Но при этом надо учесть, что в одних случаях
сила сенсорных, моторных, сосудистых, секреторных реакций
может совпадать, а в других — быть избирательной, совпадая
частично (например, в сенсорных и сосудистых реакциях).
Поэтому о глубине сенситивности нужно судить по сочета-
нию различных показателей, особенно по последействию эф-
фектов в виде следовых реакций (непосредственных образов
памяти, образованию представлений и их ассоциаций). Сен-
ситивность неразрывно связана с типом эмоциональности:
эмоциональной возбудимости или тормозимости, эффектив-
ности или инертности, однообразия или множественности
эмоциональных состояний при изменении внешних условий
и т. д.
Несмотря на большое разнообразие видов и уровней чув-
ствительности у одного и того же человека, сенситивность
является общей, относительно устойчивой особенностью лич-
ности, которая проявляется в разных условиях, при действии
самых различных по своей природе внешних раздражи-
телей.
Более подробное исследование этого общего свойства
сенсорной организации человека свидетельствует о том, что
оно существенно не только для определения типа темпера-
мента, но и способностей человека к разным видам деятель-
ности. Очевидно это свойство выражает тип нервной системы
человека в целом.
Известно, что общие для животных и человека типы нерв-
ной системы, изученные И. П. Павловым и его школой, за-
ключаются в особенностях соотношения следующих важней-

57

ших признаков: 1) силы или слабости нервных процессов;
2) подвижности или малоподвижности этих процессов; 3) взаи-
модействии возбуждения и торможения (преобладание
возбуждения над торможением, преобладание торможения
над возбуждением, равновесие между ними). Соотношение
этих параметров образует целостный тип нервной системы,
составляющий основу темперамента и способностей.
Тип нервной системы конкретного человека влияет на
общий характер чувствительности всех его анализаторов. Это
влияние заключается в том, что: 1) скорость ощущения и раз-
личения зависит от того, подвижны или нет нервные процессы,
находятся ли они в равновесии или преобладает один процесс
над другим (у подвижного типа эта скорость будет большей,
у уравновешенного или тормозимого типа дифференцировка
раздражителей более точная и т. д.); 2) устойчивость уровня
чувствительности зависит от того, какова сила нервных про-
цессов, их подвижность и равновесие (более неустойчивая
у возбудимого типа, инертная у тормозного и т. д.); 3) эмо-
циональная реактивность при воздействии раздражителей на
рецепторы (большая у слабого типа, наименьшая у сильного,
уравновешенного, малоподвижного типа и т. д.).
Именно эти общие черты типа нервной системы конкрет-
ной личности, имеющие место в разных формах чувствитель-
ности у одного и того же человека, выражаются в сенситив-
ности.
Однако отношения между общим типом нервной системы
и сенситивностью более сложные и противоречивые, чем
можно было бы думать. Это противоречие особенно ясно
обнаруживается при исследовании слабого (меланхоли-
ческого) типа. Выявляемая посредством двигательных,
секреторных или сосудистых условных рефлексов нейродина-
мика этого типа свидетельствует о слабости и малоподвиж-
ности нервных процессов. Однако ориентировочные рефлексы
у людей этого типа обладают высокими показателями, а по
скорости и точности дифференцировки различных раздражи-
телей они нередко оставляют позади себя представителей
сильных типов нервной системы, темперамента (особенно
холериков). Очевидно, что судить о сенситивности без учета
качества и скорости самих сенсорных процессов было бы не-
правильно.
Сложные, а подчас противоречивые отношения между
общим типом нервной системы и избирательным характером
сенситивности объясняются тем, что как и все в природе,
в типе нервной системы человека общее не существует без
особенного. Благодаря тщательным исследованиям Б. М. Теп-
лова и его сотрудников стало известно, что у человека общий
тип нервной системы сочетается с тем или иным парциальным
типом.

58

В обстоятельном исследовании общих типов высшей нерв-
ной деятельности животных и человека Б. М. Теплов1
обратил особое внимание на различие по силе, уравновешен-
ности и подвижности нервных процессов в разных анализато-
рах, вообще, в отдельных областях больших полушарий
головного мозга.
На основании многочисленных данных павловской школы
Б. М. Теплов заключил, что «в этом отношении индивидуаль-
ные различия между собаками, по-видимому, невелики»2.
Более значительными и существенными являются видовые,
филогенетические различия, выражающиеся в ведущей
афферентации (Э. Г. Вацуро) за счет большей силы нервных
процессов то в слуховом анализаторе (собаки), то в кинесте-
тическом (у антропоидов) и т. д.
Обсуждая принцип ведущей афферентации, выдвинутый
по отношению к филогенезу поведения Э. Г. Вацуро,
Б. М. Теплов соглашается с его положением о том, что
у человека ведущим является не тот или иной анализатор,
а вторая сигнальная система 3.
Однако к этому положению Б. М. Теплов внес важное
дополнение, заметив, что «...у отдельных людей, как их
индивидуальное различие, может выступать «ведущая аффе-
рентации». Исследования Теплова и его сотрудников убеди-
тельно показывают, что общий тип нервной системы соче-
тается у человека с парциальным типом: с особенностями
силы, подвижности и взаимодействия нервных процессов
в определенных областях коры головного мозга.
Такое сочетание позволяет понять взаимосвязь между
сенситивностью и соотношением в развитии отдельных видов
чувствительности, т. е. между общими и особенными
свойствами сенсорной организации человека. Б. М. Теплов
глубоко прав, считая парциальные типы «признаком инди-
видуальности», специфическим для человека.
С этих позиций возможно объяснить многочисленные
факты индивидуальных различий чувствительности.
В современной зарубежной психологии и физиологии
широко распространено мнение, что чувствительность есть
1 Б. М. Теплов, Некоторые вопросы изучения общих типов высшей
нервной деятельности человека и животных, сб. «Типологические особен-
ности высшей нервной деятельности человека», М., изд-во АПН РСФСР,
1956.
2 Там же, стр. 100.
3 Однако механизм анализаторов нельзя отождествлять с механизмом
временных связей не только второй, но и первой сигнальной систем*
Суждение Э. Г. Вацуро содержит в себе именно подобное смешение
основных физиологических понятий. Не требует доказательств, что и вто-
рая сигнальная система не может быть замкнута в замыкательных при-
борах коры головного мозга. В действительности она не функционирует
без своих органов: речедвигательного и рече-слухового анализаторов.

59

наследственно обусловленное предрасположение рецепторов
к определенному уровню реагирования. В связи с этим пони-
манием находятся прямые попытки применить генетику
Менделя к объяснению происхождения индивидуальных
различий в чувствительности, например, во вкусовом разли-
чении. Так, Снайдер утверждает, что существует наследствен-
ная обусловленность индивидуальных различий вкусового
различения. Обследовав 100 семейств, он пришел к выводу,
что «если ни один из родителей не ощущал вкуса смеси, то
ни один из детей не может чувствовать этот вкус». Блэйколн
и Фокс категорически формулируют наследственную обуслов-
ленность индивидуальных различий вкусовой чувствитель-
ности, распространяя это предположение на общую природу
чувствительности в своих выводах: 1) «люди имеют врож-
денные различия в сенсорном отношении», 2) закон Мен-
деля объясняет образование индивидуальных различий
чувствительности у человека.
Сходное толкование мы встречаем у Г. Д. Сишора.
Утверждая, что индивидуальные различия звуковысотного
восприятия объясняются «структурными различиями органов
чувств», этот автор приходит к выводу, что «музыкальное
дарование не только само по себе врожденно, но оно врож-
денно в специфических типах». В одной из своих работ
(1938 г.) Сишор утверждал, что все индивидуальные различия
чувствительности врожденны и не изменяются от упраж-
нения.
Однако теория Г. Д. Сишора убедительно опровергнута
советскими учеными (Б. М. Тепловым, В. И. Кауфманом
и др.).
Обнаруженная В. И. Кауфманом разница в звуковысотном
различении между пианистами и инструменталистами была
им объяснена тем, что пианисты пользуются готовым темпе-
рированным строем, а инструменталисты — главным образом
натуральным. Звуковысотное различение зависит от того,
в каких способах практического отношения к звуку функцио-
нируется восприятие высоты звука. Совершенно очевидно, что
такая постановка вопроса в корне противоположна претен-
циозным взглядам Г. Д. Сишора.
В ряде работ по изучению вкуса (Н. К. Гусев, А. И. Тор-
нова) показано, что индивидуальное варьирование вкусовых
порогов находится в прямой связи с различными способами
интеллектуального опосредствования в процессе вкусового раз-
личения. Исследование динамики обонятельной чувствитель-
ности (А. В. Веденов) обнаружило, что индивидуальное
повышение и понижение порогов обоняния варьирует в зави-
симости от способа взаимодействия ощущения и мышления.
Так, согласно этим данным правильность распознавания

60

запахов и преодоления обонятельных иллюзий находится
в зависимости от процесса образования представлений
0 запахе (как правило, обонятельная чувствительность под
влиянием представлений повышается). Аналогичные данные
получены нами в отношении зрения, осязания, болевой чув-
ствительности. Они свидетельствуют о зависимости способа
чувствительности от типа соотношения первой и второй
сигнальных систем, от направлений развития индивидуаль-
ного опыта человека, формирующегося в процессе его жизни
и деятельности.
Характерно, что разнообразные индивидуальные различия
существуют в пределах зоны общей закономерности. Так,
известно, что пороговые концентрации различны в отношении
разных вкусовых веществ (например, сахар—1 часть на 200
частей воды, соль—1 часть на 2000 частей воды, хинин —
1 часть на 39 000 частей воды). Соответственно и индиви-
дуальные различия, подчас очень значительные, варьируют
в пределах сотых, тысячных, десятитысячных концентраций,
являющихся общими пороговыми зонами для вкусового раз-
личения. В работе А. И. Зотова, посвященной исследованию
цветоощущения, эти индивидуальные различия показаны
также в пределах зоны общей закономерности. Отличаясь
по степени отклонения (например, в восприятии зеленого
цвета при смешении цветов, возможно увеличение оранжевого
компонента до 45%), изменение насыщенности или интен-
сивности не отличается по характеру, т. е. направлению.
С аналогичным фактом общей зональности индивидуальных
различий мы встречаемся в исследовании болевой чувстви-
тельности (З. М. Беркенблит), где общей закономерностью
является снижение порогов, т. е. увеличение чувствительности
к боли, но степень колебаний различна (сдвиги от 3 до 12).
Таким образом, общие закономерности не только не отвер-
гаются индивидуальными отклонениями, но, напротив, под-
тверждаются ими. Общая закономерность . многообразно
раскрывается в единичных проявлениях. Следовательно,
индивидуальные различия в чувствительности не абсолютны
(как это утверждают Салмон и Блэйксли в тезисе о том, что
сенсорный мир индивидуальности совершенно отграничен),
но относительны к способам деятельности, в которых они
формируются, к объективным условиям, в которых они
функционируют.
Интересны в этом отношении данные А. И. Зотова о роли
угла зрения в цветоощущении: чем больше угол зрения, под
которым воспринимается цвет, тем меньше проявляются инди-
видуальные различия, тем больше процессы восприятия при-
ближаются к положительной критической точке. Напротив,
с уменьшением угла зрения индивидуальные различия
увеличиваются. Следовательно, существует обратно пропор-

61

циональная связь между величиной угла зрения и степенью
индивидуального отклонения.
Индивидуализация чувствительности закономерна уже
потому, что и в сфере чувствительности условнорефлектор-
ный механизм является определяющим. На это указывают
и новейшие исследования индивидуально приобретенных
изменений чувствительности в процессе восприятия и узна-
вания.
Исследования показали, что работа второй сигнальной
системы в виде общих представлений и мыслительных про-
цессов перестраивает и сенсибилизирует работу органов
чувств; физиологически это означает сенсибилизирующую
роль высших отделов коры головного мозга в отношении
органов чувств. Можно полагать, что, несмотря на генети-
ческое значение различии в структуре и функциях органов
чувств, главное генетическое основание для образования
индивидуальных различий чувствительности заключено
в рефлекторной работе коры.
Наследственно-врожденные предпосылки индивидуальных
различий чувствительности связаны с типологическими осо-
бенностями нервной системы в значительно большей мере,
чем с морфологической конституцией рецепторов. Но эти
наследственно-врожденные предпосылки сами по себе еще
не определяют индивидуального своеобразия чувствитель-
ности, зависящего от направления развития жизненного
опыта человека в определенных условиях объективной
действительности. Относительная неравномерность в разви-
тии разных видов чувствительности, образование «ведущей
афферентации» в сенсорной организации человека объясня-
ются тем, что в зависимости от структуры деятельности
и условий жизни приобретают ведущее значение определен-
ные виды внешних воздействий, входящие в состав этой
структуры и условий.
Поэтому индивидуальные различия чувствительности
являются результатом совокупного действия общего и пар-
циального типов нервной системы, структуры деятельности
и накопления жизненного опыта.
Индивидуальные различия и особенности сенсорного раз-
вития возникают не сразу с рождением человека. На первом
году жизни последовательно, а не одновременно формиру-
ются различные анализаторные деятельности, по мере
выработки с них системы условных рефлексов. Но между
детьми не обнаруживается значительных различий в уровне
чувствительности одного и того же анализатора. Доминиро-
вание тактильной рецепции и кинестезии над зрением
и слухом у годовалого ребенка есть возрастная особенность,
по отношению к которой индивидуальные вариации ни-
чтожны.

62

В последующем, напротив, доминирование слуха и зрения
определяет сенсорную организацию ребенка и подростка
в условиях обучения, в которых слово воспитателя и нагляд-
ные средства играют ведущую роль. Такое доминирование
также относится к возрастным, а не индивидуальным особен-
ностям чувствительности, хотя индивидуальные особенности
приобретают более выраженный характер.
Но взрослый человек отличается от другого весьма значи-
тельно по своей сенсорной организации; прежде всего, это
отличие объясняется различением предмета и средств (техни-
ки) трудовой деятельности, образа и условий жизни, создава-
емых трудом самого человека. Возможности парциального
типа нервной системы переходят в действительность благо-
даря практической деятельности человека, накоплению его
жизненного опыта в определенных направлениях.
Имеющиеся в науке данные об индивидуальных различиях
чувствительности относятся именно к взрослым людям, лишь
частично к подросткам. Очевидно, что в процессе жизни
индивидуализация чувствительности прогрессирует, что
связано с общим процессом развития личности.
При такой постановке вопроса возникает необходимость
изучить сенсорные сдвиги в процессе старения, изменения
сенсорной организации в старости. Известно, что у старых
людей постепенно снижаются уровни чувствительности
зрения (особенно остроты зрения), слуха, обоняния и т. д.
Однако никаких возрастных норм такого изменения чувстви-
тельности не удалось установить в силу значительных
индивидуальных различий в одном и том же возрасте.
Изученные случаи долголетия, напротив, свидетельствуют
о том, что возможна сохранность различительных функций
анализаторов и в глубокой старости, если она деятельна,
т. е. если не прекращается трудовая деятельность в том или
ином виде.
Но особенно интересно явление возрастания индивидуаль-
ных различий чувствительности, отмеченное французским
психологом Гавини. Она доложила на XIII Международном
Конгрессе по прикладной психологии результаты длитель-
ного экспериментального исследования зрения и слуха
у стареющих и старых людей. Сопоставляя данные, получен-
ные на людях от 50 до 80 лет, она пришла к выводу, что
старение в общем скорее проявляется в снижении точности
различения, нежели в скорости сенсорных реакций. Только
к 80 годам обнаруживается «тотальное» снижение зритель-
ных и слуховых функций. Возрастной диапазон оказался
очень значительным в пределах тридцати лет жизни.
Более существенными, как показывают эксперименты,
являются индивидуальные различия, которые не уменьша-
ются, а возрастают по мере старения.

63

Эти выводы, конечно, нуждаются в проверке. Однако они
показывают, что возрастного доминирования слуха или зре-
ния в старости не существует, равно как не существует
закономерного снижения каждой из этих функций безотноси-
тельно к сложившейся в процессе жизни личности сенсорной
организации человека.
Изучение сенсорного развития от рождения до глубокой
старости составляет одну из важных задач теории ощущений,
причем оно особенно необходимо для понимания роли всей
сенсорной организации человека в осуществлении функции
каждого из видов чувствительности. Но уже сейчас стано-
вится ясно, что старение не есть механическое обратное
развитие, сопровождаемое последовательным редуцирова-
нием органов чувств, как это представлялось до недавнего
времени.
Еще в «Феноменологии духа» Гегель наметил схему инди-
видуального развития, в которой чувственное познание при-
писывалось ребенку, а рациональное — взрослому человеку
и старику. Последний изображался Гегелем как «рациональ-
ное существо», лишенное всех живых связей с окружающим
миром. Эту тенденцию продолжил Макс Штирнер, «возраст-
ную феноменологию» которого разрушили до основания
К. Маркс и Ф. Энгельс, показавшие вздорность такой концеп-
ции. Единство чувственного и логического на основе практики
и языка есть общая закономерность познания. Изменение
соотношений между чувственным и логическим происходит
в пределах этой общей закономерности. «Чувственность»
познания существует до тех пор, пока человек существует,
живет, общаясь с внешним миром посредством чувствующих
систем мозга. Сложившаяся в ходе жизни и деятельности
человека сенсорная организация сама становится одним
из факторов его жизнеспособности и жизнестойкости. В этом
смысле слова можно сказать, что сенсорная организация не
только продукт жизни человека, но и одно из условий его
долголетия.

64

АССОЦИАЦИЯ ОЩУЩЕНИЙ
I
Особое место в истории психологии занимает учение об
ассоциациях, с которым связаны поиски определенных
закономерностей сознания человека. В этой области психо-
логии удалось найти общее в разнообразных явлениях
сознания, обнаружить определенные взаимосвязи между
ними, подойти вплотную к объективному порядку этих
взаимосвязей.
Значительным вкладом в психологию и смежные науки
явилось открытие ассоциаций по смежности и по сходству,
а также других видов ассоциаций («построительных»,
«причинно-следственных» и т. д.). Было показано, что эти
виды ассоциаций являются основными формами взаимосвязей
не только между ощущениями и движениями, но и между
восприятиями, представлениями, мыслями, чувствами и по-
ступками человека, т. е. носят общий характер.
Явления ассоциаций были известны уже в античной
психологии. Но начало- теоретического объяснения этих явле-
ний связано с материалистической философией нового вре-
мени. В философии Гоббса были заложены основы матери-
алистического понимания ассоциаций как отражения в мозгу
объективных связей между явлениями внешнего мира.
Материалисты Гартли и Пристли одними из первых
систематически разработали учение об ассоциациях как
продуктах мозгового отражения материальных связей внеш-
него мира. В XVIII в. значительный вклад в учение об
ассоциациях внесли французские (особенно Дидро и Гель-
веций) и русские материалисты (Ломоносов и Радищев).
Однако в первой половине XIX в., в силу ряда обществен-
но-экономических и культурно-идеологических условий, гос-
подствующее положение заняло идеалистическое направление
в учении об ассоциациях. Источником этого направления
были главным образом воззрения Юма, которые в примене-

65

нии к психологии ассоциации были развиты и превращены
в систему Джемсом Миллем, Джоном Стюартом Миллем,
Бэном, Спенсером (последним — в так называемом эволюцион-
ном ассоцианизме). Идеалистический ассоцианизм нашел
свое широкое распространение и в других странах: во Фран-
ции (Тэн и частично Рибо), Германии (Эббингауз и др.),
России (Троицкий, Ивановский и др.).
Идеалистический ассоцианизм не мог удержать долго
господствующих позиций в самой идеалистической психоло-
гии, так как принципу ассоциации идеалистическая идеология,
особенно в Германии, противопоставила принцип апперцеп-
ции, впервые выдвинутый Лейбницем, для которого «изна-
чальная» целостность духа являлась основой основ всех про-
явлений самостоятельной «духовной» субстанции.
Попытка сочетать принцип ассоциации с принципом
апперцепции в теории Вундта привела к критике элементов
дуализма Вундта со стороны монистического идеализма.
К концу XIX в. и в текущем столетии идеалистическая
психология стремится порвать связь с любым ассоцианиз-
мом. Стремление не только ликвидировать его, но и изгнать
самое понятие ассоциации из психологии, отрицание всего
накопленного научного материала и т. д. характеризуют
так называемую Вюрцбургскую психологическую школу,
«психологию духа», а особенно структуализм, гештальтпси-
хологию.
Нетрудно убедиться в том, что борьба этих идеалистиче-
ских течений против ассоцианизма Миллей, Бэна, Спенсера,
Тэна и других была дымовой завесой в острой идейной
борьбе идеализма против научного, материалистического
учения об ассоциациях.
Вопреки идеалистической историографии в действитель-
ной истории психологии именно материализм, а не идеализм
создавал и прогрессивно развивал научные основы теории
ассоциации.
Со второй половины XIX в. центр этого прогрессивного
развитии перемещается в Россию, причем оно подготавли-
вается всем ходом развития русского философского матери-
ализма, особенно в концепции Н. Г. Чернышевского.
Философский материализм XIX в. в России создал пред-
посылки для крупнейших открытий в области естествознания,
для прогрессивного научного движения в медицине и педаго-
гике, для создания основ современной научной психологии
И. М. Сеченова.
«Рефлексы головного мозга» И. М. Сеченова означали
новый этап в развитии материалистического понимания
сознания человека, а вместе с тем и проблемы ассоциаций
в психологии. В настоящей статье нет возможности дать
очерк всей сеченовской концепции ассоциаций. Мы остано-

66

вимся лишь на части этой концепции, а именно на Сеченов-
ском понимании ассоциации ощущений. Эта часть имеет
особое, принципиальное значение, которое раскрывается
и самим Сеченовым в его полемике с идеалистом Кавелиным.
Кавелин отнюдь не был ассоцианистом, однако некоторые
положения его концепции совпадали с идеалистическим
ассоцианизмом. Известно, что в этом ассоцианизме централь-
ное место занимало положение об ассоциациях представле-
ний, так как «духовная активность» проявляет себя будто бы
именно в этих образах, непосредственно не связанных
с внешними раздражениями. Кавелин также считал, что
чисто духовная жизнь начинается с представлений, а не
с ощущений, трактуемых им в качестве «физических»
явлений.
Для материалиста И. М. Сеченова научное объяснение
природы представлений и их ассоциаций было тождественно
с генетическим изучением происхождения представлений из
ощущений и их ассоциаций в свете рефлекторной гипотезы.
Начиная с ощущений и их ассоциаций и кончая сложней-
шими ассоциациями мыслительного и волевого порядка,
И. М. Сеченов последовательно вскрывал рефлекторную
природу ассоциаций как общей психологической закономер-
ности. Именно поэтому для Сеченова было принципиально
важно установить, причем впервые, рефлекторную основу
ассоциации ощущений как исходного момента всего психоло-
гического развития человека.
II
И. М. Сеченов, в отличие от господствующего идеалисти-
ческого направления в ассоциативной психологии, понимал
ощущения материалистически, как элементарные формы
отражения внешнего мира посредством рефлекторной дея-
тельности головного мозга.
Ассоциации ощущений, развиваясь в процессе воспитания
и жизни человека, превращаются в ассоциации представлений,
последние, усложняясь и составляя цепь ассоциаций, соответ-
ствующих причинно-следственным зависимостям во внешнем
мире, производят взаимосвязанный строй мыслей в сужде-
ниях и умозаключениях и т. д.
По этому же закону ассоциации сочетаются чувствование
и хотение, протекают эмоциональные состояния и волевые
действия, образуются свойства личности и характера.
В процессе развития рефлекторной деятельности голов-
ного мозга под влиянием воздействия внешней среды ассоци-
ации приобретают все более обобщенный и цепной характер.
Из взаимосвязей между отдельными ассоциациями образу-
ются ассоциативные ряды и цепи.

67

У истоков всех, даже самых сложных ассоциаций,
находится ассоциация ощущений и движений. Для более
сложных явлений характерно сочетание ассоциации с дизассо-
циацией, при которой элементы одной ассоциации от нее
обособляются и связываются с другой, вновь образующейся.
С точки зрения И. М. Сеченова, дизассоциация является
лишь моментом, стороной общего ассоциативного процесса
как определенного последовательного ряда взаимосвязанных
рефлексов головного мозга, отражающих связь внешних
явлений.
«Ассоциация,— писал он,— есть результат частого повто-
рения нескольких последовательных рефлексов, а продукция
любого психологического акта — не что иное, как фотографии
ческое повторение одного и того же процесса при количе-
ственно измененных условиях возбуждения чувствующего
снаряда» 1.
Для всестороннего доказательства этого положения,
а также установления зависимости представлений от ассо-
циации ощущений И. М. Сеченов широко применял генети-
ческий метод исследования, прослеживая ход образования
психологических явлений у маленького ребенка. «Послед-
станем светового впечатления у ребенка,— писал великий
физиолог,— бывает всегда более или менее обширное отра-
женное мышечное движение, когда у него, например, перед
глазами ярко окрашенная вещь, то он кричит, смеется,
двигает руками, ногами и туловищем, явно, что у ребенка
возможен рефлекс с зрительного нерва на все животные
мышцы тела. Это условие в высшей степени важно: под
влиянием зрительных ощущений могут, следовательно, раз-
виваться бесконечно разнообразные движения в теле с бес-
конечно разнообразным группированием мышц. Кроме того,
это условие делает возможным ассоциацию зрительных
ощущений с осязательными и мышечными»2.
В основе каждого психологического явления начиная
с ощущения, как утверждал И. М. Сеченов, лежит целостный
рефлекторный акт, начало которого находится в возбужде-
нии рецептора под воздействием внешних сил, а конец —
в мышечном движении, к которому И. М. Сеченов относил
и артикуляционное движение речедвигательного аппарата.
С точки зрения И. М. Сеченова, ассоциация есть связь,!
соединение последовательно или одновременно протекающих
рефлексов головного мозга. Для научного понимания психи-
ческих актов важно раскрыть условия возникновения и завер-
шения каждого отдельного акта или их ассоциации.
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические
произведения, М., Госполитиздат, 1947, стр. 257.
2 Там же, стр. 117

68

«История возникновения отдельных психических актов,—
писал И. М. Сеченов,— должна обнимать и начало их
внешнее проявление, т. е. двигательную реакцию, куда
Относится, между прочим, и речь. В учении о сочетании эле-
ментов психической деятельности (т. е. ассоциации.— Б. А.)
необходимо обращать внимание на то, что делается с нача-
лами и концами отдельных актов» 1.
Здесь И. М. Сеченовым сформулировано рефлекторное
понимание психических явлений, которые никак не могут
быть замкнуты в организме, так как начало и конец их
непосредственно связывают организм с жизненными для
него условиями внешнего мира. Единство ощущений и движе-
ний определяется целостным процессом рефлекса, который
имеет начало, середину и конец, как и всякий отдельный,
Конечный процесс. Но движение само является источником
специфического ощущения, а именно кинестетического,
мышечно-суставного. Поэтому И. М. Сеченов, подчеркивая
обязательность двигательной или специально речевой реакции
при том или ином завершении рефлекса, считал, что кине-
стетические ощущения обязательно ассоциируются с любым
Другим ощущением, а зрительные, слуховые и другие ощуще-
ния входят в то или иное сочетание с кинестетическими
ощущениями.
Так как каждый рефлекс имеет свой конец в том или
Ином двигательном ответе на раздражение органа чувств, то
продукты рефлекторной деятельности — психические акты —
имеют прерывный характер. Но поскольку рефлексы взаимо-
связаны и образуют последовательные ряды, или цепи,
причем переходным элементом, соединяющим звенья этой
цепи, являются движения и вызванные ими кинестетические
ощущения, постольку психическая жизнь в состоянии
бодрствования непрерывна. Именно ассоциации рефлексов,
если они не заторможены полностью, обеспечивают непре-
рывность психической деятельности. Но мера этой непрерыв-
ности определяется тем, в какой степени образовались проч-
ные ассоциации, в какой мере длина цепей ассоциаций
определяет возможность полной активной деятельности,
т. е. состояния бодрствования.
Благодаря постепенному расширению круга ассоциаций
рефлексов и удлинению цепей ассоциаций постепенно воз-
растает время бодрствования, а вместе с тем и степень актив-
ности в состоянии бодрствования. Взрослый человек обязан
временем своего бодрствования и активности грандиозному
количеству и высокому качеству ассоциаций вообще, но
прежде всего ассоциаций ощущений.
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические произ-
ведения, М., Госполитиздат, 1947, стр. 255.

69

И. М. Сеченов, говоря о том, что в ассоциациях ощуще-
ний скрывается «неисчерпаемое богатство психического
развития», указывал на необычайно широкие пределы
ассоциации.
Множество ассоциативных цепей ощущений есть резуль-
тат постепенного накопления опыта жизни, двигательного
приспособления к внешним условиям в процессе воспитания,
В раннем детстве можно вычленить отдельные связи между
отдельными ощущениями при анализе последовательного
ряда элементарных рефлексов головного мозга. И. М. Сече-
нов следующим образом изображал ряд процессов в истории
осложненного зрительного представления у ребенка.
Световое впечатление
Неясное световое ощущение
Движение мышц, управляющих
глазом и приспособлением его
к расстояниям
1-й рефлекс
Действие света продолжается
Ясное ощущение
Движение в руках и ногах
!
2-й рефлекс
При этом рука встречается с ви-
димым предметом
Отсюда: осязательные ощущения
и осязательные впечатления,
вследствие которых—движение
в руке, схватывание тела
3-й рефлекс
«Всякое зрительное представление, уже осложненное
осязательными ощущениями, может быть осложнено сверх
того ощущениями и из сферы остальных органов чувств. Из
этих ассоциаций особенно важную роль в развитии человека
играет зрительно-слуховая»1.
Важность ассоциирования зрительных ощущений не толь-
ко с кинестетическими, но и, особенно, со слуховыми ощу-
щениями И. М. Сеченов усматривал в той роли, которую
играет слух в речевом общении людей.
Существенно и то, впервые выдвинутое именно И. М. Сече-
новым, положение, что ощущения не только связываются
между собой в той или иной форме ассоциации, но и раз-
виваются благодаря этим связям, ассоциациям. Это показана
И. М. Сеченовым на примере развития зрительного ощущений.
В структуре 1-го рефлекса возникает неясное световое
ощущение, но вследствие движения глазных мышц (конца
1-го рефлекса) и продолжающегося действия светового
потока на сетчатку (начало 2-го рефлекса) возникает ясное
зрительное ощущение, завершающееся в общих движениях
корпуса, рук и ног.
1 И. М. Сеченов, Избр. произв., стр. 118.

70

''Связь между первым и вторым рефлексами является,
таким образом, условием непрерывности данного зритель-
ного ощущения, перехода его от неясного к ясному и адек-
ватному видению.
'"'Известно, что И. М. Сеченов объяснял восприятие пред-
мета или пространства ассоциацией зрительных, кинестети-
ческих, осязательные, а также других ощущений. Он под-
чёркивал, что к этим ассоциациям у человека обязательно
присоединяется и слуховой образ слова, которым обозна-
чается данный предмет или пространственное отношение. Осо-
бенно подчеркивалось И. М. Сеченовым положение о том,
что в акте зрения ассоциированы, например, всегда чисто
зрительные ощущения с мышечными, так как они зависят от
условий жизни. Каждое из этих ощущений может быть
и дизассоциировано, т. е. обособлено вновь одно от другого.
«Днем при рассматривании не слишком далеких и не
слишком близких предметов зрительное ощущение вообще
несравненно сильнее мышечного. При слабом же освещении,
при неясности контуров предмета, наконец, когда последний
лежит или слишком близко к глазу, или далеко от него,
бывает наоборот. Следовательно, процесс разобщения ослож-
ненного ощущения вытекает все-таки из часто повторяюще-
гося акта зрения при различных условиях. Последний же
происходит путем рефлекса»1.
Образование и разобщение зрительно-осязательных ассо-
циаций всегда имеет место в практическом оперировании
человека с вещами. В процессе общения образуются как
зрительно-слуховые, так и слухо-артикуляционные ассоциа-
ции, отдельные звенья которых могут затем выпадать или
включаться в иные, вновь возникающие ассоциации.
..Процесс образования цепей ассоциации ощущений, а так-
же их разобщения (дизассоциации) кладет начало развитию
всех более сложных психических явлений, образует основу
знаний человека о явлениях и связях внешнего мира, а также
самосознания.
, Несомненно, что И. М. Сеченов должен быть признан
подлинным основателем материалистической теории ассоци-
ации ощущений. Им не только впервые была поставлена
Проблема рефлекторной природы ассоциации, но и доказано,
что ассоциации ощущений непосредственно отражают одно-
временно или последовательно существующие связи между
явлениями внешнего мира. Материалистическая теория ассо-
циации ощущений И. М. Сеченова явилась началом победо-
носного развития материализма в области психологии, в том
числе и в области теории ассоциации ощущений.
1 И. М. Сеченов, Избр. произв., стр. 131.

71

Великие открытия И. П. Павлова в области физиологии
высшей нервной деятельности создали естественнонаучный
фундамент психологической науки, обеспечили подлинно
научное познание природы психических явлений как продук-
тов временных связей первой и второй сигнальных систем во
взаимодействии человеческого организма с природой и обще-
ством.
III
Центральным понятием, формулирующим сущность выс-
шей нервной деятельности, является понятие о временной
связи между организмом и окружающей средой. По
И. П. Павлову, временная связь представляет собой универ-
сальнейшее явление в животном организме и в нас самих.
Это явление одновременно физиологическое и психологиче-
ское, сформулированное психологами как явление ассо-
циации.
И. П. Павлов в своей знаменитой статье «Условный реф-
лекс» писал: «Временная нервная связь есть универсаль-
нейшее физиологическое явление в животном мире и в нас
самих. Вместе с тем оно же и психическое,— то, что психо-
логи называют ассоциацией, будет ли это образование соеди-
нения из всевозможных действий, впечатлений или букв,
слов и мыслей. Какое было бы основание как-нибудь разли-
чать, отделять друг от друга то, что физиолог называет
временной связью, а психолог — ассоциацией? Здесь имеется
полное слитие, полное поглощение одного другим, отожде-
ствление. Как кажется, это признается и психологами, так
как ими (или по крайней мере некоторыми из них) заявля-
лось, что опыты с условными рефлексами дали солидную
опору ассоциативной психологии, т. е. психологии, считаю-
щей ассоциацию фундаментом психической деятельности»*.
В другом месте И. П. Павлов высказывался еще более
определенно в защиту ассоциативной психологии. 2 октября
1935 г. он указывал на важность постепенного накопления
знаний в науке, сохранения накопленного и при постановке
новых научных проблем. «При этом я могу бросить упрек
в сторону госпожи психологии,— говорил И. П. Павлов,—
что она этого мудрого правила не придерживается: то, что
положительно и точно — это ты бери и стой за это, а если
ты новое что получил, то ты ставь новый вопрос, и имей
в виду, что когда-нибудь одолеешь и это. А ведь в психологии
(я беру современное положение) этого как раз нет и это
очень большой ее грех»"2.
1 И. П. Павлов, Собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 2, стр. 325.
2 Павловские среды, т. III, стр. 196.

72

И. П. Павлов имел в виду, говоря об отношении к совре-
менной психологии и установленным в прошлом фактам,
отношение гештальттеории к ассоциативной психологии.
«Сейчас ассоциативная психология,— писал он,— прямо
загнана в угол этими новыми господами гештальтистами. Не-
которые, сохранившие объективность психологи говорят, что
ассоциативная психология как никогда получила большую
поддержку со стороны условных рефлексов. Как вам нра-
вится? Как будто недостаточно было так называемых «психо-
логических фактов», чтобы считать это точным и серьезней-
шим приобретением. Конечно, основной факт деятельности
большой коры и высшей нервной деятельности — это ассоциа-
ции, т. е. временное соединение клеток, которые были разъ-
единены друг с другом, не связаны... Так как я никогда
таким психологом не был, то я не могу понять, почему это
вместо того, чтобы прибавлять, как во всем естествознании,
к тому, что было раньше, они отбрасывают прошлые при-
обретения, тем более, что ассоциации — это же бесспорный
и очевидный факт, а они-то хотят умалить и отодвинуть
в сторону»1.
И. П. Павлов не только раскрыл физиологическую основу
ассоциации, которая заключена во временных связях, но
и восстановил в правах понятие и принцип ассоциации в пси-
хологической науке, разоблачив антинаучный, идеалистиче-
ский характер борьбы гештальтистов против ассоциативной
психологии. И. П. Павлов вновь подчеркнул универсальный
характер ассоциаций, которые представляют собой объеди-
нение не только слов и мыслей, но и впечатлений, а также
действий, т. е. имеют место во всех областях психической
деятельности мозга начиная с ощущений.
Ассоциация ощущений определяется непосредственным
совместным воздействием внешних предметов на различные
анализаторы. При действии комплексного раздражителя или
целой суммы разнородных внешних условий образуется вре-
менная связь между самими анализаторами. Обязательным
звеном в этой связи является включенность двигательного
кинестетического или речедвигательного анализатора, что
свидетельствует о рефлекторном, а именно условнорефлек-
торном, механизме этого взаимодействия анализаторов.
В своей знаменитой речи «Естествознание и мозг»
И. П. Павлов впервые сформулировал важнейшее положение
об условнорефлекторной природе ассоциации ощущений. Кри-
тически анализируя современное состояние физиологии орга-
нов чувств, И. П. Павлов писал, что «в психологической
части, т. е. в учении об ощущениях и представлениях, про-
исходящих из раздражения этих органов, сколько ни обна-
1 Павловские среды, т. III, стр. 197.

73

ружено здесь авторами остроумия и тонкой наблюдатель-
ности, по существу дела установлены только элементарные
факты. То, что гениальный Гельмгольц обозначил знамени-
тым термином «бессознательное заключение», очевидно,
отвечает механизму условного рефлекса. Когда физиолог
убеждается, например, что для выработки представления
о действительной величине предмета требуется известная
величина изображения на сетчатке и вместе с тем известная
работа наружных и внутренних мышц глаза, он констатирует
механизм условного рефлекса. Известная комбинация раз-
дражений, идущих из сетчатки и из этих мышц, совпавшая
несколько раз с осязательным раздражением от предмета
известной величины, является сигналом, становится услов-
ным раздражением от действительной величины пред-
мета» 1.
Гипотеза И. М. Сеченова о последовательном ряде реф-
лексов головного мозга, образующем ассоциацию ощущений,
превратилась в условнорефлекторную теорию ассоциаций
в трудах И. П. Павлова и его школы.
Ассоциацию ощущений И. П. Павлов рассматривает как
последовательно усложняющийся ряд условных рефлексов.
Наиболее распространенной формой условных рефлексов
у животных является образование условных рефлексов на
базе безусловных. При этом благодаря сочетанию ранее
индифферентных раздражителей с безусловным рефлексом
условный рефлекс является объединением, ассоциацией ра-
боты ряда анализаторов внешней и внутренней среды. У че-
ловека условные рефлексы образуются преимущественно на
базе других, ранее образовавшихся прочных условных реф-
лексов, следовательно, и без непосредственного, «безуслов-
ного» подкрепления. «Речевое подкрепление» (А. Г. Иванов-
Смоленский) в определенных условиях выступает в роли
положительного «безусловного» или дифференцировочного
сигнала.
Однако во всех случаях условного рефлекса условный
раздражитель, связанный в опыте с другим условным или
безусловным раздражением, вызывает свойственные для них
ощущения. Так, например, если сочетать засвет глаза (в тем-
ной камере) со стуком метронома, то достаточно одного
стука метронома в последующем, чтобы вызвать зрительную
реакцию на уровне повышенной остроты зрения. Образовав-
шаяся прочная зрительно-слуховая ассоциация воспроизво-
дится более или менее полностью в последующем, если вновь
действует одно из ранее ассоциированных раздражений.
Условнорефлекторная ассоциация ощущений своим след-
ствием обязательно имеет образование представлений.
1 И. П. Павлов, Собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 1, стр. 124.

74

В опыте с условнорефлекторным повышением остроты
зрения сигналом является звук метронома, а безусловным
раздражителем — засвет глаза сильным световым потоком.
Подобная ассоциация ощущений может рассматриваться
поэтому как связь условно-безусловных реакций различных
анализаторов. У животных же, а тем более у человека, воз-
можно образование ассоциации ощущений, по типу сочетания
двух индифферентных раздражителей. Подобное сочетание
двух индифферентных разражителей может иметь своим
результатом ассоциацию в том случае, если один из них
вызывает более сильную реакцию.
В лаборатории И. П. Павлова его сотрудник И. О. Нарбу-
тович сочетал два индифферентных раздражителя, т. е. раз-
дражителя, не подкреплявшихся безусловным раздражите-
лем. Один из этих раздражителей был оптико-простран-
ственный (двигающийся предмет), а другой — звуковой
(шум, вроде шума при передвижении мыши или крысы). Эти
раздражители были избраны потому, что по своему характеру
и жизненной обстановке «вызывают» большую, более дли-
тельную реакцию у животного, чем другие (И. П. Павлов).
Оказалось, что перемещающийся предмет (или перебегаю-
щий свет) и шум связались в своем совместном действии на
мозг животного.
Об этих опытах И. П. Павлов говорил, что когда дается
шум, то собака, кроме ориентировочного рефлекса на шум,
смотрит на двигающийся свет, а когда дается свет, то она
реагирует сначала в направлении шума, а потом оборачи-
вается к свету. Ясно, что они связались, произошла та же
ассоциация — как происходит у нас ассоциация между двумя
словами, которые произносят рядом» (курсив мой.— Б. А.) 1.
Важно отметить, что этот факт связывания индифферент-
ных раздражителей И. П. Павлов также трактует в качестве
явления ассоциации деятельностей светового и звукового
анализаторов. Эта ассоциация может быть осложнена обра-
зованием временной связи с двигательного анализатора.
В опыте И. О. Нарбутовича подобное осложнение проте-
кало следующим образом: вертящийся световой сигнал соче-
тался с электрокожным раздражением, что, естественно, вы-
зывало оборонительно-двигательный условный рефлекс на
данный световой сигнал. Принципиально новым фактом
в опыте И. О. Нарбутовича было то, что условный оборони-
тельно-двигательный рефлекс распространился и на шум,
который был ранее связан с индифферентным световым раз-
дражителем, но не был непосредственно связан с электрокож-
ным раздражением.
1 Павловские среды, т. II, стр. 213.

75

И. П. Павлов так интерпретировал этот важный факт:
«Ясно что шум раздражения с шумовой клетки перешел
в световую клетку, а так как свет был связан с оборонитель-
ным рефлексом, то он связался с оборонительной реакцией...
Тут перед вами имеется путь движения раздражения: шум —
«световая клетка» — «центр» оборонительных раздражений»1.
Подобное толкование ассоциации ощущений как времен-
ной связи между возбуждениями различных анализаторов
не было случайным в высказываниях И. П. Павлова. Интер-
претируя опыты А. О. Долина по изучению условнорефлек-
торной природы восстановления зрительной функции при
темновой адаптации, И. П. Павлов обратил особенное вни-
мание на сочетание звука метронома с действием светового
раздражения. После пятикратного сочетания звук метронома
(условный сигнал) заменил непосредственное действие све-
тового раздражения. «В результате при последующей пробе
метронома,— говорил И. П. Павлов,— оказалось, что он
производит совершенно то же действие, что производил свет.
Произошла полная замена света метрономом. Как это могло
произойти? Произошло это таким образом, что звуковая клет-
ка соединилась, ассоциировалась со зрительной, световой,
Внешняя энергия метронома перешла в виде раздражитель-
ного процесса в световую клетку и проделала то же самое,
что сделал бы свет. Это, конечно, самый яркий пример
ассоциации... звуковая клетка и световая образовали одну
функциональную единицу» (курсив мой.— Б. Л.)2.
Как на человеке, так и на животных были твердо уста-
новлены факты ассоциации корковых клеток мозговых кон-
цов различных анализаторов. Эти ассоциации являют собой
типичный пример временной связи, которая замыкается
между двумя или несколькими анализаторами при совме-
стном действии внешних сил.
Бесконечная цепь ассоциаций начинается с самого эле-
ментарного—«асоциированной пары» разнородных реакций,
из которых образуется одна функциональная единица. Как
говорил И. П. Павлов, «ассоциированная пара есть элемен-
тарная ассоциация. Их может быть очень много. Затем эти
ассоциации могут связываться промеж собой еще раз, обра-
зуя связь второго порядка. Если ассоциированные пары свя-
зались неправильно, то они не подкрепляются действительно-
стью, если же правильно, то подкрепляются и закрепляются»3.
От элементарных ассоциаций ощущений до сложнейших
ассоциативных речемыслительных цепей действует единый
закон образования и дифференцировки временных связей.
1 Павловские среды, т. II, стр. 214.
2 Павловские среды, т. III, стр. 261.
3 Павловские среды, т. II, стр. 516.

76

Итак, несомненно, что условный рефлекс, или временная
связь в самом общем ее виде, и составляет материальную*
основу ассоциации ощущений.
Установление условнорефлекторной природы ассоциации
ощущений решает поставленную И. М. Сеченовым проблему
ассоциации ощущений как продукта последовательного ряда
рефлексов головного мозга. Открытый в психологии вид
ассоциации по смежности впервые объясняется в свете пав-
ловского учения как наиболее общая форма временной
связи, или условного рефлекса. Ассоциация по сходству
является генерализацией условной связи, что позволяет
понять ранее таинственный переход от ассоциации по смеж-
ности к ассоциации по сходству.
Надо, однако, подчеркнуть, что И. П. Павлов считал
недостаточным признание «словности» принципом психологи-
ческого анализа развития, воспитания и обучения. В своем
известном «Ответе физиолога психологам» И. П. Павлов
ясно сформулировал требование не ограничиваться установ-
лением условнорефлекторной природы ассоциаций, но
и вскрывать нейродинамику процессов, составляющих эту
природу.
Насколько важна эта задача, можно представить на при-
мере анализа И. П. Павловым опытов И. О. Нарбутовича
и А. О. Долина в отношении зрительно-слуховых ассоциаций.
Первым условием образования такой ассоциации является
генерализация возбуждения. При световом раздражении,
сочетаемом с раздражением звуковым, процесс начинается
с распространения возбуждения световых клеток на звуко-
вые, а затем встречного движения возбуждения со звуковых
клеток на световые. Концентрация возбуждения в определен-
ной области коры связана с развитием внутреннего тормо-
жения. И, П. Павлов придавал исключительное значение
определенным видам внутреннего торможения в процессе
дифференцирования раздражителей, их специализации и от-
деления от сходных раздражителей. Генерализация, или
иррадиация, может привести к угасанию образовавшейся
ассоциации, к подавлению реакции на одну из ее составных
частей.
Особо важное значение имеет взаимная индукция нервных
процессов, определяющая яркость одних, заторможенность
других ощущений в одной и той же ассоциации.
Научный анализ ассоциаций ощущений обязательно дол-
жен включать в себя исследование закономерностей движе-
ния, возбуждения и торможения, их взаимной индукции,
определяющих нейродинамику этих ассоциаций.
При установлении любой, даже элементарной ассоциации
ощущений общее состояние условнорефлекторной деятель-
ности характеризуется И. П. Павловым как определенное,

77

в данный момент существующее состояние корковой мозаики.
Возбуждение анализаторов в целом или их частей сочетается
с заторможенным состоянием других анализаторов или их
частей.
И. П. Павлов указывал на системный характер времен-
ных связей, отражающий объективный порядок внешних раз-
дражений в процессе выработки условных рефлексов и диф-
ференцировки.
В силу обусловленности условных рефлексов этим объек-
тивным порядком в каждом опыте образуется известная
система условных рефлексов. И. П. Павлов писал: «Система
эта состоит из ряда положительных раздражителей разных
рецепторов и различной интенсивности, а также и из отрица-
тельных. Так как эти раздражения оставляют после себя
большие или меньшие следы, то постоянные точные эффекты
раздражителей в системе могут получиться всего легче
и скорее только при одних и тех же промежутках между
раздражителями, притом применяемых в строго опреде-
ленном порядке, т. е. при внешнем стереотипе. В окончатель-
ном результате получается динамический стереотип, т. е.
слаженная уравновешенная система внутренних процессов.
Образование, установка динамического стереотипа есть
нервный труд чрезвычайно различной напряженности, смотря,
конечно, по сложности системы раздражителей, с одной
стороны, и по индивидуальности и по состоянию животного,
с другой» К
И. П. Павлов усматривал непосредственное значение ди-
намической стереотипии для психической деятельности чело-
века в том, что установка и перестройка динамического сте-
реотипа в изменившихся условиях жизни являются мате-
риальной основой чувствований человека.
Важное значение имеет факт динамической стереотипии
и для теории ощущений. Тем более важно это подчеркнуть,
т. к. уже самим И. П. Павловым установлено, что источник
чувствований лежит в установке и смене различных динами-
ческих стереотипов. Динамический стереотип объединяет
в одно целое явления ощущений и чувствований, определяе-
мых условиями жизни человека. Все общественные обстоя-
тельства жизни человека воздействуют и на его органы
чувств посредством природных свойств орудий производства
или средств потребления, «норм природы» в общении и язы-
ке, искусстве и т. д. Поэтому никакое обстоятельство обще-
ственной жизни не может существовать для человека без
действия этих природных средств, т. е. раздражителей.
В каждой производственной, учебной или бытовой дея-
1 И. П. Павлов, Полн. собр. соч., изд. 2, т. I, кн. 2, стр. 240—241.

78

тельности человека эти раздражители ассоциируются в опре-
деленной последовательности и порядке. Сочетание звуковых,
световых, химических, механических и других раздражителей
повторяется более или менее однородно в устойчивых, посто-
янных условиях жизни. Человек привыкает к сочетанию дви-
жений и кинестетических ощущений со слуховыми и зритель-
ными ощущениями (например, запись лекций при слушании
и зрительном восприятии лектора). Степень освещенности
и звукового фона необходима для постоянных условий опре-
деленного цикла движений. Порядок следования одних раз-
дражителей за другими, например вкусовых за зрительными,
артикуляционных за слуховыми и т. д. формирует из цепи
ассоциаций ощущений определенный динамический стерео-
тип, т. е. целостное поведение по отношению к системе сигна-
лов внешней среды.
И. П. Павлов подчеркивал, что явление динамической
стереотипии есть специфическое явление целостности, систем-
ности корковой деятельности.
В каком же отношении находится динамический стереотип
к ассоциации? Возникает ли ассоциация из стереотипа или
стереотип из ассоциации? На этот вопрос И. П. Павлов дал
ясный ответ: «Мы совершенно отчетливо видим, что, конечно,
благодаря ассоциации образуется система, образуется орга-
низация, образуется гештальт и, следовательно, ассоциации
делают гештальт, а не наоборот».
Поэтому значение ассоциации ощущений (равно как и бо-
лее сложных ассоциаций) заключается не только в том, что
связываются воедино отдельные элементы индивидуально
приобретенного опыта, но и в том, что образуется целостный
акт поведения человека по отношению к определенному по-
рядку внешних воздействий, т. е. динамический стереотип,
являющийся прежде всего системой ассоциаций.
Имеется обратное воздействие сложившегося динамиче-
ского стереотипа на воспроизведение ассоциаций, а также их
протекание при новых раздражителях. Это обратное влияние
заключается в том, что сложившийся стереотип ускоряет
и уточняет течение ассоциации в том случае, если действует
привычный порядок раздражителей. Ранее сложившийся
стереотип вступает в противоречие, тормозит действие новых
раздражителей и т. д.
Однако при всех вариациях типов нормальной высшей
нервной деятельности побеждают требования объективной
действительности, определяющие новые ассоциации ощуще-
ний и более сложных психических явлений.
Перед исследователями ощущений открываются новые
перспективы разработки проблемы ассоциаций ощущений
в их связи с динамической стереотипией.

79

В психологии и физиологии органов чувств накоплен боль-
шой экспериментальный материал к характеристике взаимо-
действия ощущений1. Мы можем рассматривать эти данные
как систему фактов, характеризующих ассоциацию ощу-
щений.
Все факты взаимодействия ощущений являются фактами
ассоциации ощущений, материальной основой которых
служит замыкание временных связей между мозговыми кон-
цами анализаторов. С этих позиций необходимо классифи-
цировать виды и разновидности взаимодействия ощущений,
т. е. их ассоциации.
На основании обобщения научных данных мы выделяем
два основных вида ассоциации ощущений: 1) ассоциацию
одноименных ощущений, или так называемую интрамодаль-
ную ассоциацию (например, зрительных со зрительными, слу-
ховых со слуховыми и т. д.); 2) ассоциацию разноименных
ощущений, или так называемую интермодальную ассоциа-
цию (например, зрительно-слуховую или обонятельно-вкусо-
вую и т. д.).
Предлагаемый нами принцип классификации ощущений
позволяет определить связь в отражении различных форм
движения материи в данной конкретной ассоциации ощу-
щений.
Основными разновидностями каждого вида ассоциаций
ощущений являются: 1) одновременная ассоциация по про-
странственной смежности (одноименных или разноименных)
ощущений; 2) последовательная ассоциация по временной
смежности (одноименных или разноименных) ощущений.
В ассоциации одноименных ощущений большое значение
имеет последовательное различение (дифференцировка),
следствием которого является установление различий или
сходства между ощущаемыми раздражителями, степени их
отличия, вплоть до контрастности. В ассоциации одноименных
ощущений заложены источники таких видов ассоциации
представлений, какими являются ассоциации по смежности,
сходству и контрасту.
В возникновении этих видов ассоциации представлений
большую роль играют ассоциации разноименных ощущений.
Их роль особенно велика в образовании восприятия как
сложного условного рефлекса на комплексный раздражи-
тель— целостного образа предмета внешнего мира, в возник-
новении единичных и общих представлений о предметах
и явлениях внешнего мира.
1 См., например, С. В. Кравков, Взаимодействие органов чувств,
М., 1948.

80

Рассмотрим вопрос об ассоциациях одноименных ощуще-
ний (или интрамодальных ассоциациях).
Известно, что в мозговом конце анализатора проецируют-
ся множественные раздражения чувствительных клеток дан-
ных рецепторов. Так, например, от сетчатки, ее палочковых
и колбочковых аппаратов направляются большие массы
импульсов, которые анализируются и синтезируются в мозго-
вом конце светового анализатора. Эти импульсы возбуж-
даются световым раздражением от каждой точки фиксируе-
мого глазом предмета, образуя как бы точечное изображение
предмета на сетчатке. Лишь благодаря высшему анализу
в мозговом конце светового раздражения, особенно в его
ядрах, происходит синтезирование этих единичных импуль-
сов в целостное изображение отражаемого предмета, его
цвета и пространственных признаков.
В процессе приспособления к разнородным свойствам
каждой формы движения материи сложились разнородные
фоторецепторы (палочки и колбочки в зрительном рецепторе),
разнородные фонорецепторы в слуховом рецепторе, разно-
родные густорецепторы во вкусовом аппарате и т. д. Каждый
рецептор состоит из множества разнородных чувствительных
клеток разных типов, приспособленных к определенным свой-
ствам одной и той же формы движения материи. Поэтому
в мозговой конец анализатора поступают импульсы как
однородные (например, от палочковых клеток), так и разно-
родные (например, от палочковых и колбочковых клеток).
В силу этого возникают два рода ассоциаций зрительных
ощущений: ассоциация ахроматических или хроматических
ощущений, с одной стороны, взаимодействие, или ассоциация,
ахроматических и хроматических ощущений, с другой. Так,
в мозговом конце звукового анализатора возникают ассоциа-
ции звуковысотных ощущений или сложные ассоциации
звуковысотных, тембровых и других ощущений; в мозговом
конце вкусового анализатора имеет место не только ассоциа-
ция ощущений, например, сладкого вкуса, но и сложная
ассоциация ощущений кислого и сладкого, горького и соле-
ного вкусов и т. д.
Поэтому следует различать внутренне однородную
и внутренне разнородную ассоциацию одноименных ощуще-
ний. Внутренне однородной ассоциацией одноименных ощуще-
ний является соединение ощущений, отражающих элементы
одного и того же свойства данной формы движения материи
(например, интенсивности светового потока, действия угле-
водных соединений, механического раздражения поверх-
ностью предмета однородной фактуры, движения мышц одной
группы и т. д.). Суммация однородных импульсов в мозго-
вом конце анализатора обеспечивает переход от неясного

81

ощущения к отчетливому, ясному отражению каждого из
отдельных свойств данной формы движения материи.
Ассоциация однородных одноименных ощущений (ахро-
матических с ахроматическими, звуковысотных с звуковысот-
ными, кислых с кислыми и т. д.), в свою очередь, протекает
в неоднородных внутренних условиях. Так, например, ахро-
матические импульсы сочетаются друг с другом как в том
случае, когда они поступают из палочковых аппаратов одного
глаза, так и в том случае, когда они поступают из палочко-
вых аппаратов обоих глаз. В этих случаях корковая мозаика
процессов возбуждения и торможения в мозговом конце
анализатора оказывается пространственно различной. То же
следует сказать и в отношении раздражений звуком одного
или обоих ушей, химического раздражения одной или обеих
половин обонятельного и вкусового аппарата и т. д.
Взаимодействие одноименных ощущений, как видим, про-
текает в различных условиях и носит различный характер.
Оно может быть: 1) внутренне однородным, 2) внутренне
разнородным, 3) односторонним (например, монокулярным,
монориническим или монауральным) или 4) двусторонним
(например, бинокулярным, дириническим или бинауральным).
Каждая из этих ассоциаций есть не простое рядоположе-
ние, не пассивное присоединение одного однородного к дру-
гому однородному или разнородным ощущениям, а активное
взаимодействие ощущений, выражающее ту или иную форму
индукции нервных процессов. Поэтому при ассоциации одно-
родных одноименных ощущений наблюдаются уже известные
нам явления светлотного или цветового контраста, звуко-
маскировки и т. д.
При ассоциации разнородных одноименных ощущений
наблюдаются различные индуктивные отношения между
ахроматическим и хроматическим зрением, усиление звуко-
маскировки или вкусомаскировки, сенсибилизация одних
ощущений под влиянием других разнородных одноименных
ощущений (например, ощущений зеленого цвета под влия-
нием ощущений красного цвета, ощущений сладкого вкуса
после предшествующего действия горького вкуса и т. д.).
Исключительное значение имеет ассоциация последователь-
ных разнородных одноименных ощущений для человеческого
слуха и речи. Чередование и сочетание ощущений гласных
и согласных звуков, образующих слог, ассоциация слогов
в слове, слов в предложении образуется постепенно в инди-
видуальном развитии ребенка.
При ассоциации двусторонних одноименных ощущений
(как однородных, так и разнородных) наблюдается борьба
чувственных полей (зрения, слуха и т. д.) в бинокулярном
зрении, бинауральном слухе, дириническом обонянии и т. д.
Подобные ассоциативные процессы происходят как при

82

одновременном, так и при разновременном (последователь-
ном) взаимодействии одноименных ощущений. Отсюда очевид-
на необычайная множественность ассоциаций ощущений даже
в пределах одного анализатора.
Ассоциирование зрительных ощущений создает возмож-
ность бесконечных сочетаний одиночных ощущений с разно-
образными массами других зрительных ощущений (одновре-
менных или последовательных, однородных или разнородных,
односторонних или двусторонних).
Ассоциирование одноименных ощущений имеет два важ-
нейших следствия: 1) увеличивается во много раз число свя-
зей, в которые входит каждое отдельное ощущение, а вместе
с тем усиливается его влияние на поведение человека; 2) на-
капливаются множественные взаимосвязанные ощущения,
повторное ассоциирование которых образует первичные
образы памяти и представления.
И. М. Сеченов подчеркивал, что представление есть вос-
произведение или след не отдельного ощущения, а взаимо-
связанной группы однородных ощущений. Ассоциация ощу-
щений и есть след, сохраняемый в индивидуальном опыте
человека, т. е. представление.
Эти следствия ассоциации ощущений приобретают еще
большее значение в процессе ассоциирования разноименных
ощущений.
Условнорефлекторный механизм ассоциации разноимен-
ных ощущений обнаруживается с чрезвычайной ясностью.
Зрительное ощущение вида пищи связывается со вкусовым
ощущением самой пищи в процессе пробы и еды. После по-
вторных сочетаний цвета и формы лимона с ощущением
кислоты вкуса достаточно возникнуть зрительным ощуще-
ниям от вида лимона, чтобы во рту появилось ощущение кис-
лоты или вяжущего вкуса. Оптические сигналы пищи сами
вызывают вкусовые ощущения, входящие в ту или иную
цепь зрительно-вкусовых ассоциаций. Не только у животных,
но и у человека запах пищи является сигналом разнообраз-
ных вкусовых ощущений, так как в опыте закреплены мно-
гие разнородные обонятельно-вкусовые ассоциации. Форма,
размеры, цвет и другие оптико-пространственные качества
предмета являются сигналом тактильных и кинестетических
ощущений, обычно имеющих место при ощупывании этого
предмета.
В каждой ассоциации разноименных ощущений есть свои
сигнальные, т. е. связанные с условными раздражителями
другого анализатора, элементы, которые временно соче-
таются с ощущениями, связанными с безусловнорефлектор-
ными актами, в которые включен определенный анализатор.
Сигнальные элементы в ассоциации разноименных ощу-
щений приобретают все возрастающее регулирующее значе-

83

ние в процессе умственного развития человека. Поэтому ста-
новится понятной особая роль звуковых сигналов от чело-
веческой речи, которые предшествуют или сопровождают
в виде наименования, обозначения тот или иной предмет, его
качества, действия, обстоятельства места, времени, простран-
ства и т. д. Слухоречевые ощущения от звуковых сигналов
языка входят сигнальными элементами в каждую ассоциацию
разноименных ощущений. Универсальность, всеобщность уча-
стия слухоречевых ощущений в любых разноименных ощу-
щениях является причиной того, что и ощущения и пред-
ставления о предметах внешнего мира неотделимы от их
обозначения словом.
Но, как известно из павловского учения, слово есть не
простой сигнал, а «сигнал сигналов», обобщенный и абстраги-
рованный от многих предметных свойств. Включение рече-
слуховых ощущений в любые ассоциации разноименных
ощущений обозначает обязательное включение временных
связей второй сигнальной системы в систему временных свя-
зей первой сигнальной системы.
Самый процесс формирования речи у ребенка происхо-
дит в значительной степени благодаря тому, что звуковые
сигналы языка в процессе общения взрослых с ребенком
связываются с деятельностью речедвигательного аппарата.
Иначе говоря, речь первоначально формируется как ассоци-
ация слухо-артикуляционно-кинестетическая, причем сигналь-
ную роль выполняют именно речеслуховые ощущения. По-
этому поражение в детстве речевого слуха тормозит развитие
артикуляции, несмотря на сохранность речедвигательного
анализатора, так как разрушается или не сформировывается
необходимая для нормального говорения слухо-артикуля-
ционная ассоциация.
Усвоение ребенком первоначальной грамоты, особенно
письма, означает дальнейшее усложнение ассоциативных
процессов речи. К слухо-артикуляционным связям добав-
ляются новые элементы: ощущения оптико-пространственных
признаков букв, являющихся знаками определенных звуков
речи, и кинестетические ощущения пишущей руки. Ассоциа-
тивный ряд удлиняется и усложняется, превращаясь в слухо-
артикуляционно-зрительно-кинестетическую ассоциацию, ко-
торая и является типичной для речевой деятельности взрос-
лого грамотного человека. Достаточно одного или двух
звеньев этой ассоциативной цепи, чтобы в памяти человека
возник целостный образ слова или предложения. Конечно,
речь не может быть сведена к этим ассоциациям, так как
сущность слова заключена в его обобщенности и абстрагира-
ванности от тех или иных предметных свойств.
Но поскольку слово всегда видимо и слышимо, постольку
оно реально существует в тех или иных ассоциативных фор*

84

мах. Постоянным ассоциативным звеном в восприятии или
произнесении, чтении или письме является слухо-артикуля-
ционная ассоциация.
.Какой бы акт поведения человека мы ни рассматривали,
в нем возможно обнаружить постоянное звено в той или
иной ассоциации. Таким звеном является кинестетическое
ощущение, возникающее вследствие ответного движения на
то или иное раздражение, т. е. моторного конца условного
рефлекса. Тот факт, что акт видения есть зрительно-кинесте-
тическая ассоциация, акт слушания — слухо-кинестетическая
ассоциация, акт ощупывания — тактильно-кинестетическая
ассоциация, акт нюхания — обонятельно-кинестетическая ас-
социация и т. д., свидетельствует об обязательном наличии
в так называемых сенсорных процессах ощущения от рефлек-
торного движения в ответ на оптические, звуковые, механи-
ческие, химические и другие раздражения анализаторов. Все
это прямо доказывает, что так называемые сенсорные про-
цессы есть продукт рефлекторной деятельности коры в це-
лом, а не только изолированного анализатора.
Связь между определенным анализатором (например,
световым) и тем или иным двигательным аппаратом являет-
ся временной, условной, возникшей на основе временных свя-
зей организма с внешними условиями существования.
В одном случае зрительные ощущения входят в ассоциа-
тивные отношения с кинестетическими ощущениями рабочих
движений рук, образуя так называемую зрительно-моторную
координацию в трудовых действиях, акте письма и т. д. В дру-
гом случае зрительные ощущения входят в ассоциативные
отношения с кинестетическими ощущениями от акта ходьбы,
т. е. сложной координации движений опорнодвигательного
аппарата. Многообразны ассоциативные отношения зритель-
ных ощущений с кинестетическими ощущениями рабочей
позы, т. е. стационарного возбуждения координированных
двигательных систем всего тела. Более многообразны ассо-
циативные отношения зрительных ощущений с ощущениями
от движений речедвигательного аппарата, прежде всего от
артикуляционных движений и т. д.
: Во всех этих случаях образуется целостная зрительно-ки-
нестетическая ассоциация; формы кинестезии меняются
в; каждой отдельной зрительно-кинестетической ассоциации,
но всюду кинестетический компонент является обязательным.
Подобное же положение типично для связей, образуемых
И с других анализаторов (звукового, тактильного и т. д.).
Вот почему И. М. Сеченов считал необходимым обращать
внимание на то, что делается с началами и концами реф-
лексов. Вот почему И. П. Павлов считал функции двигатель-
ного и речедвигательного аппаратов имеющими всеобщее
значение для любой условнорефлекторной деятельности.

85

В свете этих положений теряет всякий научный смысл
метафизическое противопоставление ощущения и движения;
В действительности же ощущение любой модальности не
только регулирует движение того или иного двигатель-
ного аппарата, но и порождается движениями (кинестетиче-
ские ощущения, которые обязательно входят в ту или иную
интермодальную ассоциацию, т. е. ассоциацию разноимен-
ных ощущений).
Сеченовская идея о том, что всякая сложная умственная
деятельность в конечном счете сводится к движениям в фор-
ме дела или слова, того и другого одновременно или раз-
дельно, является исключительно плодотворной в деле разви-
тия рефлекторной теории сознания. Серьезнейшей научной
проблемой является выяснение того, почему в одних случаях
ощущения любой модальности связываются с артикуляцион-
ными движениями, а в других — с движениями других двига-
тельных аппаратов тела.
Разнообразные ассоциации разноименных ощущений от-
личаются друг от друга не только своим чувственным соста-
вом (тем, из каких ощущений они состоят), но и характером
образования. По характеру образования и протекания ассо-
циации разноименных ощущений могут быть одновремен-
ными (например, при одновременном видении и ощупывании
предмета и т. д.) или последовательными (например, виде-
ние пищевого объекта и его вкусовая проба). В зависимости
от того, участвуют ли импульсы от обоих глаз, обеих рук,
обоих ушей и т. д. или от одного глаза, одной руки и т. д.,
ассоциации могут быть односторонними (например, прицели-
вание правым глазом при стрельбе правой рукой) или дву-
сторонними (например, чтение нот обоими глазами при игре
на рояле двумя руками), могут быть и сложные смешанные
односторонне-двусторонние связи (например, запись одной
правой рукой при конспектировании, чтении текста двумя
глазами и т. д.).
Взаимная индукция нервных процессов протекает в осо-
бенных формах в каждом из вышеописанных случаев.
Непосредственным результатом последовательных или
одновременных ассоциаций разноименных ощущений являет-
ся ассоциация представлений по смежности.
Более обобщенным и сложным продуктом ассоциации ощу-
щений, протекающим у человека при обязательном участии
временных связей второй сигнальной системы, является ассо-
циация по сходству и контрасту.
Существенным моментом ассоциации разноименных ощу-
щений является изменение уровня чувствительности одного
анализатора под влиянием сопряженных раздражений дру-
гих анализаторов.

86

Ассоциирование работы какого-либо анализатора с дея-
тельностью других анализаторов изменяет функциональное
состояние временно связываемых анализаторов. Повышать
чувствительность одного анализатора можно не только пря-
мым путем, упражняя его функции, но и косвенным путем,
воздействуя на него через раздражения других анали-
заторов.
Имеются данные, свидетельствующие о том, что чувстви-
тельность какого-либо анализатора может быть изменена
подпороговыми раздражениями других анализаторов. Но
особенно важны те данные, которые говорят о взаимодей-
ствии ощущений в процессе их ассоциирования, изменяющего
уровень чувствительности анализатора, ведущего з данной
ассоциации ощущений
Подробнее всего изучена в этом отношении динамика из-
менения зрения под влиянием раздражения других анализа-
торов. Начало точному исследованию этих сдвигов положил
русский ученый академик П. П. Лазарев. С. В. Кравковым
и его сотрудниками были установлены условия изменения
Зрительной чувствительности под влиянием одновременных
раздражений слухового аппарата. С. В. Кравковым наблю-
далось, например, снижение чувствительности ахроматиче-
ского зрения на 20% при действии на слуховой аппарат
сильного шума авиационного мотора. В этом случае мы
имеем дело с внешним торможением, возникающим при дей-
ствии на кору сильных раздражителей, вызывающих ориен-
тировочный рефлекс. Слабые звуковые раздражители, вызы-
вающие едва заметные слуховые ощущения, напротив, по-
вышают чувствительность сумеречного и хроматического
зрения, что может быть объяснено явлением взаимодействия
нервных центров, при котором побочные раздражения усили-
вают возбуждение господствующего в данных условиях
нервного центра, принципом доминанты (А. А. Ухтомский).
С. В. Кравков обнаружил факт повышения чувствитель-
ности цветового зрения под влиянием продолжительно дей-
ствующего, но средней громкости, звукового раздражителя.
Об условнорефлекторном характере подобного изменения
чувствительности одного анализатора под влиянием сопря-
женного раздражения другого прямо говорят опыты
М. А. Севрюгиной в лаборатории С. В. Кравкова, а затем
Опыты Е. П. Мирошиной и других в нашей лаборатории.
Звук метронома сочетался с сигналом для глаз, вызывавшим
повышение остроты зрения. Затем один лишь звук метро-
нома вызывал реакцию, свидетельствующую о повышении
остроты зрения. Но звук метронома ощущался и как таковой,
т. е. производил слуховое ощущение. Образовавшаяся слухо-
зрительная ассоциация обеспечила повышение чувствитель-
ности светового анализатора.

87

Нет возможности перечислить аналогичные факты из
области взаимодействия других анализаторов. Достаточно
указать на то, что установлено определенное действие звуков
различной высоты, длительности, громкости и т. д. на ахрома-
тическое и хроматическое зрение. Усиление слуховых ощуще-
ний под влиянием светового и хроматического раздажителей
имеет место при слабых раздражениях, ослабление слуховых
ощущений — при действии световых раздражителей большой
интенсивности, создающих как бы второй конкурирующий
очаг возбуждения.
Различный эффект изменения (повышения или пониже-
ния) чувствительности светового анализатора наблюдался
при сопряженном действии света и запаха, света и вкусовых
раздражителей, интероцептивных раздражителей, болевых
и тактильных раздражителей и т. д.
Так, К. X. Кекчеев показал, что чувствительность ноч-
ного зрения повышается под влиянием сопряженного дей-
ствия раздражителей кислого вкуса, определенного пищевого
режима и т. д. При запрокидывании головы назад чувстви-
тельность светового анализатора понижается, при обычной
рабочей позе — повышается. Установлено влияние разнооб-
разных кинестетических и вестибулярных раздражений на
функциональное состояние светового и звукового анализато-
ров. Отмечается повышение тактильной, зрительной, слухо-
вой, обонятельной чувствительности под влиянием слабых
болевых раздражений, что обусловлено биологической защит-
ной ролью оборонительно-двигательных рефлексов и т. д.
Разнообразны факты изменения чувствительности вкусового
аппарата под влиянием сопряженного действия запахов, зву-
ков, цвета, тактильных раздражений и т. д. Обонятельный
анализатор изменяет свою чувствительность под действием
разнообразных раздражителей.
Особенное значение имеет подкрепление образующихся
временных связей (пищевое или речевое и т. д.) той или
иной общей для работы связываемых анализаторов действи-
тельностью. Поэтому изменение чувствительности одного
анализатора при сопряженной деятельности других анализа-
торов является закономерным следствием условнорефлектор-
ной деятельности.
Взаимодействие анализаторов обусловлено конкретными
условиями внешней среды и деятельности человека, опреде-
ляющими преобладание или подчинение деятельности одного
анализатора другим анализаторам, связанным с ним услов-
норефлекторным механизмом.
Из вышеизложенного следует: 1) взаимодействие анали-
заторов осуществляется условнорефлекторно, изменяясь
с изменением внешних условий; 2) это взаимодействие про-
текает по законам взаимной индукции нервных процессов, их

88

движения в коре головного мозга; 3) при ассоциировании
ощущений в процессе условнорефлекторного взаимодействия
анализаторов изменяется уровень чувствительности и, сле-
довательно, готовность к новым реакциям ведущего в данной
ассоциации анализатора. Следовательно, образование ассо-
циации с тем или иным ведущим звеном оказывает то или
иное преобразующее действие на уровень чувствительности,
т. е. пороговую характеристику данного вида ощущений.
* *
Современные физиологические и психологические данные
позволяют поставить вопрос о соотношении и взаимодействии
интермодальных и интрамодальных ассоциаций ощущений.
Материалы исследований физиологии и психологии раннего
детства дают основания предположить, что интермодальные
ассоциации генетически предшествуют образованию ассоциа-
ций интрамодальных. В этом же убеждают данные восста-
новительной терапии при агнозиях, а также ассоциативного
возмещения дефекта при слепоте, глухонемоте и слепоглухо-
немоте.
В серии экспериментальных работ наших сотрудников
получены подтверждения в пользу этого предположения.
Обсуждение этого вопроса проблемы ощущений будет дано
в специальной работе.

89

ОЩУЩЕНИЯ И ПОТРЕБНОСТИ
I
Постановка вопроса о соотношении ощущений и потребно-
стей подготовлена всем ходом развития современной физио-
логии и психологии. Этот вопрос является составной частью
более общей проблемы — соотношения процесса отражения
и процесса жизнедеятельности в целом. Известно, что ощу-
щения составляют простейший элемент отражения в челове-
ческом мозгу объективной действительности, «образ движу-
щейся материи», по выражению В. И. Ленина. Формы
вещества, формы движущейся материи отражаются в мозгу
прежде всего в виде ощущений определенной модальности.
Из ассоциаций и переработки бесконечного и разнородного
множества ощущений возникают более сложные виды отра-
жательной деятельности. Ощущения как элемент познания
и сознания человека, обусловленный воздействием движу-
щейся материи на органы чувств, анализаторы в целом —
разносторонне изучены физиологией и психологией. Со вре-
мени И. М. Сеченова эти науки стали учитывать также роль
ощущения в деятельности человека, так как с открытием
мышечного чувства эта роль обнаружилась в самых разно-
образных движениях опорнодвигательного, рабочего и артику-
ляционного двигательных аппаратов организма.
Поэтому ощущения рассматриваются современной наукой
не только как источник сознания, но и как источник деятель-
ности, поскольку от афферентации движений зависит их
структура и произвольный характер.
Предположения Сеченова о существовании общего чув-
ства или «самочувствия», «темного» и слитного рецептивного
фона процесса жизнедеятельности были подтверждены боль-
шим количеством исследований по изучению интерорецепто-
ров (особенно из лабораторий акад. К. М. Быкова). Благо-
даря этому чувству отражается не только внешняя среда
организма, но и внутренняя — в форме многообразных инте-

90

роцептивных ощущений. Показано, что процесс выработки
и дифференцировки условных рефлексов с интерорецепторов
существенно отличается от аналогичного процесса образо-
вания и дифференцировки условных рефлексов с анализато-
ров внешней среды. Интерорецептивные безусловные и услов-
ные рефлексы непосредственно связаны с процессами жизне-
деятельности организма, сигнализируя в мозг об этих
процессах, а на этой основе — способствуя корковой регуля-
ции процессов, происходящих во внутренней среде организма.
С открытием нового класса анализаторных реакций — инте-
рорецептивных сигнализаций стало возможным рассматри-
вать ощущения как необходимый элемент жизнедеятельности,
непосредственно связанный с основными материальными
потребностями организма.
Вот почему можно утверждать, что постановка вопроса
о соотношении ощущений и потребностей подготовлена всем
ходом развития современной науки.
В настоящее время необходимо учитывать многообразие
тех функций, которые выполняют анализаторы, существен-
ным звеном и продуктом которых являются ощущения. Если
раньше ощущения рассматривались только как элемент по-
знания и сознания, как источник умственного развития, то
теперь Mbii имеем возможность рассматривать их так же,
как элемент деятельности — поведения и как необходимый
компонент всего процесса жизнедеятельности. В этом смысле
не будет преувеличением считать ощущения универсальным
источником всего развития человека. Современная рефлек-
торная теория позволяет понять соотношение всех сторон
в чувственной основе развития человека. Ведущим моментом
в этой основе является дробный анализ внешних воздей-
ствий — «образы движущейся материи», определяющие ха-
рактер афферентации движений и внутренних процессов орга-
низма.
Ощущения, следовательно, связаны с отражением, пове-
дением и жизнедеятельностью человека, т. е. будучи элемен-
том каждой из этих сторон жизни человека, выражают ее
в целом. Поэтому становится возможным изучение связи
ощущений с потребностями, являющимися первичной и са-
мой общей формой внутренних побуждений человека к дея-
тельности. С точки зрения современного естествознания
и психологии потребность рассматривается как внутреннее
требование организма к жизненно необходимым условиям
внешней среды. Организм строит себя из веществ внешней
среды посредством обмена веществ. В результате филогенети-
ческого развития складывается определенная внутренняя
необходимость в определенных веществах и условиях внеш-
ней среды, т. е. потребность в них, обусловленная сложив-
шимся способом взаимодействия организма со средой. Пер-

91

воначально потребности выступают в форме безусловных
рефлексов (гомеостатических, пищевых, ориентировочных,
оборонительнодвигательных, половых и т. д.). В процессе
-филогенетического развития высших животных безусловные
рефлексы приобретают весьма сложный характер цепных
реакций (типа инстинктов), причем начинают регулировать-
ся и корой головного мозга.
В настоящее время можно считать установленным, что
имеется корковое представительство безусловнорефлекторных
аппаратов. Безусловные рефлексы выступают в качестве
подкрепления массы разнородных условных рефлексов с ана-
лизаторов внешней среды. Однако даже у животных безус-
ловные рефлексы не являются единственной формой под-
крепления временных связей. Не только у обезьян, но
и у собак вырабатываются условные рефлексы на базе дру-
гих условных рефлексов, хорошо упроченных на базе без-
условных рефлексов. Можно предположить, что упроченный
условный рефлекс сам выступает в качестве подкрепления
новых временных связей, т. е. представляет собой мотив пове-
дения, индивидуально выработанное внутреннее требование
организма к определенным внешним условиям.
Опыты по изучению высшей нервной деятельности у де-
тей и взрослых людей показали, что вырабатываемые под
влиянием внешнего стереотипа динамические стереотипы
являются своеобразным подкреплением для вырабатываемой
вновь отдельной условнорефлекторной реакции. Динамиче-
ские стереотипы являются механизмом привычки, которая
в психологии рассматривается как сложная цепь навыков,
превратившихся в потребность. Именно поэтому установка
или ломка динамического стереотипа сопровождается, как
подчеркнул И. П. Павлов, сильными эмоциональными состоя-
ниями, т. е. целостными изменениями личности. Привычка,
ставшая потребностью, является одной из движущих сил
развития человеческой деятельности. К. Д. Ушинский спра-
ведливо считал силу привычки одним из важнейших двигателей
развития ребенка. Можно сказать, что в привычках выра-
жаются индивидуально приобретаемые внутренние требова-
ния к внешним условиям, подчиняющие себе и преобразую-
щие более примитивные безусловнорефлекторные подкрепле-
ния. Из физиологических исследований следует, что важную
роль подкрепления новых временных связей у человека
играет слово как сигнал сигналов. Объясняется это могучее
действие слова ведущей ролью второй сигнальной системы
в совместной работе двух сигнальных систем. Однако это
объяснение, будучи правильным, все же является недоста-
точным. Дело в том, что подкреплением может быть лишь
такое внешнее воздействие, в котором организм, человек,
испытывает потребность, т. е. выражает внутренние требо-

92

вания своей природы. Можно думать, что слово выступает не
только в роли сигналов, но и ь роли подкрепления лишь бла-
годаря одной из коренных потребностей человека как обще-
ственного индивида, а именно потребности в общении. Не
случайно Ф. Энгельс связывал возникновение языка с разви-
тием этой потребности людей в общении, неразрывно связан-
ном с коллективным характером трудового воздействия
людей на природу. В онтогенезе речи детей ясно можно вы-
явить зависимость формирования словесного состава и грам-
матического строя их речи от формирования потребностей
в общении. Даже речевой слух и кинестезия артикуляцион-
ного аппарата детей оказывается зависимой от процесса ста-
новления этой потребности. Потребности в общении и совме-
стной деятельности являются специфически человеческими,
выражающими общественную природу человека. Благодаря
общественному способу существования и зависимости по-
требления от общественного производства коренным образом
изменяются и материальные потребности человека, имеющие
животное происхождение. Марксистское учение о зависи-
мости развития потребностей от общественного производ-
ства и об условиях воспроизводства потребностей позволяет
понять основные закономерности развития материальных
и культурных потребностей человека. В свете этого учения
приобретает важное значение идея Н. Г. Чернышевского
о качественном изменении соотношения между ощущениями
и потребностями у человека сравнительно с животными.
Н. Г. Чернышевский подчеркивал, что у всех животных ощу-
щения от внешних воздействий (зрительные, слуховые и т. д.)
лишь обслуживают такие основные деятельности животного
организма, как, например, питание и размножение. У чело-
века же ощущения сами становятся особым видом потреб-
ности в познании внешнего мира, приобретая самостоятель-
ное, относительно независимое от питания и размножения
жизненное значение. Эта идея Чернышевского получает свое
значение в свете историко-материалистического понимания
общественной сущности человека, единства процесса позна-
ния и общественно-трудовой практической деятельности.
В частности, в свете этого учения уясняется мысль Н. Г. Чер-
нышевского о том, что у человека возникают новые эстетиче-
ские потребности, генезис которых связан с выделением
в особые чувственные деятельности наблюдения («созерца-
ния») и слушания.
Изучение специфических для человека соотношений меж-
ду ощущением и потребностями, хотя и подготовлено всем
ходом развития науки, однако еще только начинается. Тем
более важно учесть те факты, которые обосновывают воз-
можность такого изучения средствами современной науки.
Рассмотрим некоторые из них.

93

В психологии имеются некоторые данные о фазном харак-
тере динамики потребности. Известно, что в регулярном
воспроизведении потребностей первой фазой является напря-
жение данной потребности, возникающее по мере объектив-
ного недостатка организма в соответствующих материалах
внешней среды (например, питательных веществ). Чем силь-
нее этот недостаток, тем выше уровень напряжения потреб-
ности. При этом в состоянии напряжения данной потребности
повышается общий тонус организма, а особенно тех анализа-
торов, различительная деятельность которых необходима для
поисков и овладения предметом потребности. Так, например,
в состоянии голода повышается чувствительность не только
вкусового анализатора, но и других анализаторов внешней
среды (например, зрительного или слухового), направленных
на ориентировку в различных сигналах пищевых объектов.
Потребность в пище определяет избирательный характер
деятельности других анализаторов внешней среды. Но тако-
во положение со всеми потребностями, первая фаза (напря-
жение) которых выражается в соответствующем повышении
чувствительности целого ансамбля анализаторов.
Интересно отметить, что в первой фазе динамики потреб-
ности резко повышается возбудимость этих анализаторных
систем и усиливаются разнообразные ориентировочные реак-
ции. Между ними устанавливаются отношения по типу доми-
нантных и субдоминантных очагов в больших полушариях.
Так происходит до непосредственной встречи человека
с предметом потребности. Эта встреча является началом
новой фазы в динамике потребности, а именно — собственно
потребления. В процессе потребления субординационные от-
ношения усиливаются, приводя к торможению всех тех ана-
лизаторных систем, которые непосредственно не участвуют
в акте потребления. Поэтому постепенно снижаются ориенти-
ровочные реакции, понижается чувствительность тех анали-
заторов, ощущения с которых уже не имеют сигнального
значения для акта потребления. Наконец, третья фаза дина-
мики данной потребности — насыщение — характеризуется
постепенным снижением чувствительности основного в этой
ситуации анализатора (например, вкусового в акте еды),
растормаживанием других деятельностей, постепенным повы-
шением чувствительности других анализаторов. Насыщение
одной потребности, как известно, открывает путь возникнове-
нию и удовлетворению других потребностей. Фазный харак-
тер динамики потребности (напряжение, потребление, насы-
щение) показывает зависимость характера и изменения ощуще-
ний от этих внутренних требований организма в определенных
нормальных условиях. Но вместе с тем фазный характер
динамики потребностей свидетельствует о том, что каждая
фаза имеет свой сенсорный состав в определенном соотно-

94

шении анализаторных систем и уровне их чувствительности,
т. е. в известной мере ими определяется. Имеются и более-
прямые доказательства зависимости потребностей от ощуще-
ний определенных модальностей. Эти доказательства дает
дефектология. При врожденной слепоте, глухоте и слепо-
глухоте, т. е. сильных сенсорных ограничениях, существенно
изменяется характер и динамика потребностей. Лишь с воз-
мещением этих дефектов постепенно восстанавливается
структура и объем, динамика и мотивационное значение
потребностей.
Расширение и уточнение материальных потребностей ре-
бенка, не говоря уже о постепенном формировании его куль-
турных потребностей, связано с постепенным накоплением
его чувственного опыта, а на этой основе — развития речи
и мышления.
Культура наблюдения, слушания, ощупывания и других
чувственных деятельностей ребенка является условием раз-
вития его потребностей. Взаимосвязь ощущений и потребно-
стей составляет общее условие развития как ощущений, так
и потребностей. Многие вопросы умственного развития и фор-
мирования личности можно разрешить, вскрывая эту взаимо-
связь, являющуюся движущей силой как умственного разви-
тия, так и формирования личности. Посредством изучения
этой взаимосвязи можно было бы в значительной мере пре-
одолеть все еще существующее обособление между психоло-
гией познания и психологией личности, составляющее один
из главных недостатков в современном состоянии психологии.
II
Известно, что в идеалистической психологии потребность
рассматривается как субъективно обусловленное внутреннее
побуждение человека к деятельности. Субъективность потреб-
ности истолковывается как спонтанная направленность
человека на тот или иной объект, как последовательное развер-
тывание мотива действия изнутри к внешней деятельности.
Такое понимание является антинаучным, поскольку оно наро-
чито игнорирует материальную обусловленность потребности
внешними условиями, единство организма с измененными
условиями его существования во внешней среде. Как и все
состояния человека, потребности объективно детерминиро-
ваны условиями жизни в природе и обществе. Как было ука-
зано выше, потребности выражают внутренние требования
организма и личности человека в жизненно необходимых
условиях. Поэтому их следует рассматривать как своеобраз-
ное отражение этих условий. Поскольку они являются момен-
тами отражения объективной действительности, постольку
они и являются мотивами или внутренними побуждениями

95

к деятельности. Но именно поэтому они неразрывно связаны
с такими элементами отражения, какими являются ощуще-
ния. Однако между разными потребностями и разными ощу-
щениями отношения складываются своеобразно, отражая
определенный способ взаимодействия человека с окружаю-
щей его действительностью. Рассмотрим с этой целью клас-
сификацию ощущений в их значении для основных потреб-
ностей.
В результате научных исследований за последние пол-
века значительно расширились и уточнились наши знания
о видах ощущений. В настоящее время можно выделить сле-
дующие ощущения: зрительные слуховые, обонятельные, вку-
совые, тактильные, температурные, болевые, мышечно-сустав-
ные, вибрационные, статико-кинестетические, органические.
Предпринимались различные попытки классифицировать эти
разнообразные ощущения в определенной системе. Наиболее
общепринятой оказалась двойная классификация Ч. С. Шер-
рингтона. Известно, что первая из его классификаций исхо-
дит из характера приспособления рецепторов к агентам внеш-
ней или внутренней среды организма. Отсюда деление всех
видов ощущений на группы: экстероцептивных и интероцеп-
тивных. Переходное между ними положение занимает про-
приоцептивная группа, к которой относятся рецепторные при-
способления в виде ощущений положения тела и мышечные
ощущения.
Вторая классификация Ч. С. Шеррингтона группирует
рецепторные деятельности по принципу контактного или
дистантного характера взаимодействия внешних рецепторов
(экстерорецепторов) с раздражителями внешней среды. Эта
классификация носит более частный характер, так как охваты-
вает только группу экстерорецепторов, что же касается пер-
вой классификации Ч. С. Шеррингтона, то она была принята
за основу ь физиологии и психологии. С открытием И. П. Пав-
ловым механизма анализаторов и преобразованием учения
о функциях рецепторов существенно изменилось понимание
природы ощущений, но форма классификации ощущений
осталась в основном той же. Сам И. П. Павлов не предло-
жил какой-либо особой классификации анализаторов, но
привел еще новые, более углубленные обоснования в пользу
деления анализаторов на внешние и внутренние. К анализа-
торам внешней среды он относил световой, звуковой, кожно-
механический, температурный, ротовой. К анализаторам внут-
ренней среды он относил двигательный и интероцеп-
тивный.
Несомненно, что такое деление соответствует предмету
и условиям деятельности различных анализаторов. Все же
оно еще недостаточно для понимания взаимосвязей между
внешней и внутренней средой организма. В трудах И. П. Пав-

96

лова и его последователей имеется много данных для пони-
мания более тонких и сложных отношений между поведе-
нием организма во внешней среде и общим процессом жизне-
деятельности. Экспериментально-психологические исследова-
ния также позволяют ставить вопрос об этих сложных
отношениях, приближая постановку интересующей нас про-
блемы взаимосвязи ощущений и потребностей.
Из этих данных особый интерес представляют собой фак-
ты Н. К. Гусева. Изучая динамику вкусовой чувствитель-
ности, Н. К. Гусев пришел к выводу, что вкусовой анализа-
тор выполняет двойную сигнализационную функцию. Во-пер-
вых, вкусовой анализатор является анализатором химической
природы вкусовых веществ и в качестве такового является
одним из экстероприборов. Во-вторых, вкусовой анализатор
очень тонко отражает внутреннее состояние организма, осо-
бенно переходы от голодания к сытости. Н. К. Гусевым при-
ведены многие экспериментальные данные зависимости поро-
гов сладкого вкуса от состояния углеводного обмена, поро-
гов соленого вкуса от состояния минерального обмена
в организме. Динамика порогов очень тонко отражает процесс
напряжения, потребления и насыщения, т. е. фазы потреб-
ности в пище.
Много лет спустя физиолог В. Н. Черниговский и морфо-
лог Б. И. Лаврентьев установили, что строение и функции
клеток вкусового и интерорецептивного рецепторов имеют
много сходного, что, вероятно, они имеют и общее происхож-
дение. Можно предположить, что между вкусовыми и инте-
рорецептивными анализаторами существует глубокая генети-
ческая и функциональная связь. Вероятно, что интерорецеп-
тивные аппараты связываются с внешней средой через
вкусовой анализатор именно потому, что этот анализатор
отражает изменения не только во внешней, но и во внутрен-
ней среде. Нечто сходное обнаруживается, как это показал
А. И. Бронштейн, и в обонятельном анализаторе. Если мы
обратимся к интерорецепторам, то окажется, что среди них
одно из главнейших мест занимают хеморецепторы внутрен-
ней среды. По отношению к хеморецепторам в целом (вкусо-
вому, обонятельному, интерорецептивному) деление их на
внешние и внутренние оказывается весьма относительным.
Весьма интересной с точки зрения единства внешнего
и внутреннего является деятельность температурного анали-
затора. Известно, что температурные ощущения отражают
не температуру внешней среды безотносительно к темпера-
туре самого тела организма, не температуру тела как тако-
вую. В температурных ощущениях отражаются отношения
между тем и другим, т. е. процесс теплообмена и терморегу-
лирования в целом. А именно с этими основными процессами
и связана динамика потребности в определенных темпера-

97

турных условиях, на основе которых вырастает потребность
человека в одежде и жилье.
Интересно отметить, что вкусовые, обонятельные, темпе-
ратурные и интероцептивные ощущения обладают более или
менее постоянным эмоциональным тоном. Эмоциональность
обонятельных или температурных ощущений такова, что за-
трудняет классификацию собственно познавательных компо-
нентов этих ощущений. Еще в большей степени это положе-
ние относится к болевым ощущениям. Все еще продолжается
спор в науке по поводу того, является ли боль ощущением
или эмоцией. Мы думаем, что боль — и ощущение и эмоция,
что оба эти определения специфичны для боли, тесно свя-
занной с гомеостатическими и оборонительными безуслов-
ными рефлексами.
Не случайно указание на особую эмоциональность в ди-
намике этих ощущений, равно как и вкусовых, обонятель-
ных, температурных. Эмоции являются выражением основ-
ных потребностей, их динамика связана с удовлетворением
или неудовлетворением этих потребностей. В этих группах
ощущений мы имеем своего рода непосредственное слитие
процессов—отражения и динамики материальных потребно-
стей. Вероятно, что у животных все остальные ощущения
(зрительные, слуховые и т. д.) лишь обслуживают эти потреб-
ности, являются как бы дополнительной сигнализацией для
формирования готовности соответствующих аппаратов к пи-
щевому, тепловому и другим формам обмена веществ между
организмом и средой. У человека, как правильно думал
Н. Г. Чернышевский, положение коренным образом изме-
няется. Вместе с образованием языка и развитием процесса
общения слуховые ощущения начинают выполнять новую
функцию, связанную с удовлетворением потребности в обще-
нии. Особенно большую роль в развитии познавательных по-
требностей и интересов играли и играют зрительные ощуще-
ния (ахроматические, хроматические, пространственные виде-
ния). Развитие искусства (живописи, скульптуры, музыки
и т. д.) предъявляло новые требования к зрению и к слуху,
ставшим орудиями эстетических потребностей.
На основе предметной, трудовой деятельности преобразо-
вались тактильная и мышечная чувствительность, с разви-
тием которых связано формирование потребностей, все еще
мало изученных психологией.
Благодаря общественному развитию человека, воспроиз-
водству его потребностей на основе производства материаль-
ной жизни общества чувственные деятельности анализаторов
стали орудиями удовлетворения растущих материальных
и культурных потребностей людей. Именно потому, что ощу-
щения являются основным элементом отражения человеком
объективной действительности, они испытывают на себе все

98

основные влияния образа жизни и деятельности людей, их
потребностей.
Новый подход к изучению ощущений как моментов всей
жизнедеятельности человека должен сочетаться и с новым
подходом к изучению потребностей как определенных момен-
тов в отражении человеком жизненно важных условий его
существования. Построение системы исследований взаимо-
связи между ощущениями и потребностями должно способ-
ствовать психологическому изучению личности, а также
углублению исследований в области психологии познания.

99

ОСНОВНЫЕ
ФОРМЫ И ЭТАПЫ
ЧУВСТВЕННОГО
ПОЗНАНИЯ

100 пустая

101

МАТЕРИАЛЫ К ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
ОЩУЩЕНИЯ
I
Место проблемы ощущения в системе психологии на всем
протяжении ее исторического развития определялось ее гно-
сеологическим значением. Конкретная разработка этой про-
блемы в научной психологии XIX в. укрепляла материали-
стическую теорию познания. Однако в новейшей буржуазной
психологии резко изменяется положение проблемы ощуще-
ния. Из распада эмпирической психологии в условиях кри-
зиса буржуазной науки возникли новейшие немецкие, псевдо-
новаторские концепции психологии духа и структурализма.
Из распада психологического эмпиризма возникли также
бихевиористские и рефлексологические направления, утвер-
ждавшие в качестве единственной реальности движение,
моторный акт поведения.
Все эти модные, псевдоноваторские течения объявили
проблему ощущения и его генезиса давно пройденным эта-
пом науки, устаревшим хламом прошлого, на место которого
предлагалось водворить интенцию или влечение, целеполо-
женное восприятие или действие.
В. И. Ленин предвидел опасность такой псевдоноватор-
ской ликвидации проблемы ощущения, с которой пришлось
позже бороться советской психологии. Создать лживую види-
мость разрешения этой проблемы или вовсе ее устранить Из
теории науки — оба эти варианта представляют собой формы
борьбы идеализма против материалистической теории, по-
знания.
Связывая воедино судьбы материалистической гносеоло-
гии с научной психологией и физиологией органов чувств,
Ленин писал в «Материализме и эмпириокритицизме»: «Во.-
прос о том, принять или отвергнуть понятие материи, есть
вопрос о доверии человека к показаниям его органов чувств,
вопрос об источнике нашего познания, вопрос, который

102

ставился и обсуждался с самого начала философии, вопрос,
который может быть переряжен на тысячи ладов клоунами-
профессорами, но который не может устареть, как не может
устареть вопрос о том, является ли источником человече-
ского познания зрение и осязание, слух и обоняние. Считать
наши ощущения образами внешнего мира — признавать объ-
ективную истину — стоять на точке зрения материалистиче-
ской теории познания,— это одно и то же»1.
В этом древнем и вечно юном вопросе о природе ощуще-
ния и его генезисе ряд конкретных вопросов получает свою
реальную постановку и начинает действительно разрешаться
в советской комплексной науке на основе марксистско-ленин-
ского Материализма.
Советская наука отдает себе отчет в трудности разреше-
ния этих вопросов и ищет реальных путей их исследования,
отметая в сторону те «лживые видимости», новые фетиши,
которыми маскируют свое бессилие идеалистическая филосо-
фий и идеалистическая психология.
Важнейшим условием, благоприятствующим решению
этих вопросов в духе марксистско-ленинской теории, является
Тот кардинальный и исторический факт, что сеченовские тра-
диции в русской психологии и физиологии, первостепенной
важности учение Павлова о законах высшей нервной дея-
тельности способствуют созданию материалистической основы
ДЛЯ построения психологической теории ощущения.
II
В XIX столетии возникли — как особые научные дисцип-
лины—-физиология органов чувств и эволюционная биология.
Однако вплоть до самого недавнего времени эти науки не
были взаимосвязаны.
Вследствие этого выдвинутое И. Мюллером положение
о специфической энергии органов чувств мистифицировало
важные факты чувствительности в духе метафизического
идеалистического априоризма.
Между тем факты, из которых исходил Мюллер, много-
кратно подтвержденные в дальнейшем, имели важное значе-
ние для понимания механизмов чувствительности. Однако
понять эти факты стало возможным, исходя не из самой
физиологии органов чувств, а из эволюционного подхода
к формированию органов чувств и специализации их функций
в процессе естественного отбора.
Иначе говоря, лишь в свете дарвинизма уяснилась фило-
генетическая природа этой специфической реакции органов
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 117.

103

чувств и при действии на них неспецифических раздражи-
телей.
Каждому естествоиспытателю-материалисту теперь ясно,
что вывести психический процесс из физиологического — еще
не значит довести материалистический анализ до конца. До-
вести этот анализ до конца — значит вскрыть природу той
жизни, той формы бытия, которая формирует самый физио-
логический механизм данной формы познавательной деятель-
ности. Эта идея с предельным лаконизмом выражена
В. И. Лениным: «Жизнь рождает мозг. В мозгу человека отра-
жается природа»1.
Не только генетическая психология животных, но и физи-
ология органов чувств и высшей нервной деятельности дол-
жны быть основаны на эволюционной биологии. Научно
изучить генезис ощущений прежде всего значит — исходить
из положения о том, что жизнь рождает определенную нерв-
ную организацию, производящую определенный тип поведения
и психических функций.
Огромной заслугой современной советской физиологии
являются объединение физиологии органов чувств и науки
о высшей нервной деятельности с эволюционной биологией,
перестройка физиологии на эволюционных основах и обога-
щение биологии генетико-физиологическими открытиями пер-
востепенной важности.
Успехи современной генетической психологии также объ-
ясняются последовательной конкретизацией дарвинизма
в изучении развития поведения и психики животных, кото-
рые являются в высшей степени важным приспособлением
животных к окружающей среде без видимого изменения орга-
низации животных.
Новейшие советские исследования, в частности. Н. Ю. Вой-
тониса и Г. З. Рогинского, показали, что сенсорные реакции
высших животных являются сложными специальными при-
способлениями, получающими то или иное значение в зави-
симости от их жизненной важности. Войтонис эксперимен-
тально показал, что, например, невозможно решать вопрос
о преобладании того или иного анализатора в поведении
обезьян безотносительно к приспособительной роли тех или
иных системных сенсомоторных реакций. Если структурали-
сты утверждали, что обезьяна «раб зрительного поля», а их
противники утверждали, что обезьяна ориентируется лишь
на основе кинестезии, то Войтонис с большой основатель-
ностью показал, что формирующаяся, становящаяся зритель-
но-моторная координация, составляющая движущую силу
всего сенсомоторного развития обезьян, определяется эво-
люцией их образа жизни и динамикой приспособления. Лишь
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 38, стр. 192.

104

на этой ступени зрение выступает из общего ряда дистант-
ных форм чувствительности, оставляя позади слух и обоня-
ние, причем на основе новообразований поведения, научения
и интеллекта.
Сравнительное исследование онтогенеза низших и высших
обезьян является в этом отношении особенно поучительным:
можно предполагать, что взаимные связи анализаторов и их
противоречия, выделяющие в конечном счете доминирующие
связи зрения — кинестезии, являются выражением изме-
нения как типа приспособления, так и типа нервного строе-
ния.
В генетической психологии есть факторы, заслуживающие
сопоставления: с эволюционным процессом поведения свя-
зано развитие научения и интеллектуального поведения,
одним из признаков эволюционного процесса является инди-
видуализация поведения, образования все более и более рез-
ких индивидуальных различий поведения. Одним из призна-
ков эволюционного процесса является также отделение
дистантных реакций от контактных и превалирование реак-
ций дистансрецепторов, являющихся парными, симметрич-
ными органами.
В основе этих различных признаков эволюционного про-
гресса поведения (индивидуальных приобретений поведения,
индивидуализации типа поведения, ведущей роли парных
дистансрецепторов) лежит одна и та же движущая сила:
борьба видового и индивидуального в приспособительной дея-
тельности животных, постепенное, относительное и ограни-
ченное, но все-таки специализированное индивидуальное раз-
витие или, иначе говоря, единство и противоречие филоге-
неза и онтогенеза в эволюции поведения, чувствительности
в частности.
Вопрос о соотношении и противоречиях фило- и онтогене-
тических механизмов поведения был абстрактным вопросом
лишь до тех пор, пока Павлов не открыл законы условно-
рефлекторной деятельности или, иначе говоря, онтогенетиче-
ских форм поведения. Открытие Павловым сущности анали-
тической деятельности больших полушарий имело принци-
пиальное значение и для понимания механизма развития
чувствительности.
В решении вопроса об условнорефлекторном механизме
чувствительности правомерно идти не только от низшего
к высшему, но и от высшего к низшему — от человека к жи-
вотным.
В настоящее время установлено, что по принципу услов-
ного рефлекса могут регулироваться: электрическая чувстви-
тельность глаза (А. И. Богословский), световая чувствитель-
ность, периферическое зрение (А. О. Долин, К. X. Кекчеев),
острота зрения (М. А. Севрюгина).

105

Экспериментально доказано, что в процессе различения
и узнавания перестраивается чувствительность, и эта пере-
стройка идет по типу условнорефлекторных связей.
Не случайно, однако, большинство исследований так на-
зываемых сенсорных условных рефлексов установило это
в отношении зрения с его наиболее дифференцированным
и пластичным корковым аппаратом. Однако со значительно
большим числом сигнальных сочетаний значительно медлен-
нее, но все-таки возможно образование сенсорных условных
рефлексов и в контактной чувствительности (кожной) на
инадекватные раздражения. Так, Н. Б. Познанская, А.Н.Ле-
онтьев, В. И. Аснин и др. доказали возможность условно-
рефлекторного изменения кожной чувствительности и выра-
ботки новых приспособлений даже к световым, инадекватным
раздражениям.
Все эти данные, полученные на человеке, могут быть
с определенными поправками использованы для понимания
условнорефлекторного механизма и развития чувствитель-
ности животных.
Наиболее сложным моментом в анализе этих условно-
рефлекторных механизмов чувствительности, особенно ди-
стантной, является несовпадение, а подчас и противоречие
сенсорных и моторных механизмов поведения.
Особенно важным в этой связи является указание
Л. А. Орбели о том, что при изучении высшей нервной дея-
тельности надо держать строго в памяти разницу между
двумя моментами: способностью анализаторов более или ме-
нее тонко дробить внешние явления и способностью живот-
ного связывать отдельные детали с эффекторной деятельно-
стью и проявлять различную деятельность под влиянием
различных раздражителей. Можно хорошо различать раздра-
жители, но не уметь различно на них реагировать.
Вопрос о движении и ощущении, их сопряженном развитии,
взаимной стимуляции и противоречиях, конечно, является
одним из основных в генетической психологии. Трудно, если
не невозможно, решать вопрос о том, когда возникает ощу-
щение вообще, безотносительно к тому, каков тип приспособ-
ления животных, их нервной организации и особенно специа-
лизации нервных функций в отношении движений и ощу-
щений.
Если на самых низших ступенях эволюции эта специали-
зация выражается в возникновении и развитии кожной
и интероцептивной чувствительности, с одной стороны, гру-
бой моторики, с другой, то в ходе эволюции эта специализа-
ция выражется в росте проприоцептивной и дистантной
чувствительности, преобразующей самую кожную чувстви-
тельность, с одной стороны,— в формировании сложных диф-
ференцированных моторных систем, с другой стороны.

106

Можно думать, что самая моторная дифференцирован-
ность поведения является следствием эволюции чувствитель-
ных систем и особенно дистантных, среди них — в первую
очередь зрения.
Существует два рода фактов, которые свидетельствуют
о зависимости моторного развития от сенсорного, не говоря
уже об основном факте — самом механизме рефлекса. Это,
во-первых, зависимость типа движений от уровня афферен-
тации (Н. А. Бернштейн) и это во-вторых, все возрастающая
зависимость непосредственного двигательного контакта от
сигнальной предваряющей деятельности дистансрецепторов.
Исключительный интерес в этом отношении представляет
исследование Р. Я. Абрамович-Лехтман, которая, изучая
развитие действий на первом году жизни ребенка, устано-
вила, что в едином процессе сенсомоторного развития ребенка
в разные моменты развития разные стороны деятельности
играют ведущую роль (тактильное ощущение, произволь-
ность движений, дистантные анализаторы). Однако по ее
данным оказалось, что в самые первые месяцы такой реша-
ющей стороной является моторное торможение на дистантный
раздражитель.
Это моторное торможение является условием специальной
дифференцировки слуха и зрения, на основе которых пере-
страивается тип движения, превращающийся в предметное
действие.
Таким образом, вопрос о соотношении ощущений и дви-
жений на разных ступенях фило- и онтогенеза ставится
конкретно, своеобразно, а ведущим отношением все больше
выступает отношение дистансрецепторов- и кинестезии.
Казалось бы, что этот факт должен был бы обратить
серьезное внимание исследователей на фактор симметрии
в развитии этих форм чувствительности. Как все дистанс-
рецепторы, так и кинестезия конечностей симметричны.
Парность этих чувствительных систем прямо указывает на
их интимнейшую связь со взаимодействием обоих полушарий.
Однако этот фактор пока еще лишь частично учитывается
при изолированном изучении бинокулярного зрения или
бинаурального слуха.
Между тем, есть основание думать, что фактор симметрии
в строении дистансрецепторов и асимметрии в их функцио-
нальном строении («ведущий глаз», «ведущее ухо») имеет об-
щее значение. Так, например, изучая механизм прицельной
способности глаза, А. Г. Литинский установил связь «веду-
щего глаза» с ведущей рукой.
Нам пришлось в аналогичном исследовании убедиться
в возможных связях «ведущего глаза» с «ведущим ухом»,
т. е. типом асимметрии в бинауральном слухе.

107

Опыты Л. А. Шифмана показали, что в нормальных
случаях может и не быть асимметрии тактильной чувстви-
тельности обеих рук, но в этих же случаях отмечается резкая
асимметрия кинестезии обеих рук.
Не будет преувеличением сказать, что в этом вопросе
о симметрии строения и асимметричности функционирования
дистансрецепторов и двигательно-кинестетического аппарата
скрыта одна из самых крупных загадок современной психо-
физиологии, без раскрытия которой нельзя разрешить ни
одного вопроса теории восприятия пространства.
Поднимаясь на самый высокий уровень развития дистанс-
рецепции, нам естественно приходится сосредоточивать свое
усилие на познании механизмов зрения и особенно цветового.
Если в прошлом столетии этот вопрос решался вообще,
в целом, главным образом исходя из зрелого человеческого
глаза, то в настоящее время наблюдается отрадная тенден-
ция понять цветное зрение в его становлении, генезисе.
Пока мы ограничиваемся развитой цветочувствитель-
ностью, видимость решения вопроса о цветном зрении налицо.
При таком положении периферическая элементная гипотеза
Гельмгольца преспокойно превращается в незыблемую
теорию.
Стоит, однако, подойти к проблеме человеческого цветного
зрения онтогенетически ц применить в генетическом плане
психопатологический метод или даже динамизировать
самое исследование цветного зрения человека, чтобы стала
ясной необходимость найти иной путь в понимании природы
этого сложнейшего вида ощущений.
В детской психологии Б. И. Хачапуридзе было показано,
что дифференцировка холодных цветов наступает значительно
позже дифференцировки теплых цветов. С более поздней
дифференцировкой зеленых и сине-фиолетовых цветов
связана и более поздняя дифференцировка тонких ахромати-
ческих переходов.
В психопатологии крупный советский невропатолог акаде-
мик Кроль, обобщая десятки клинико-психологических иссле-
дований, имел возможность установить, что при затылочном
синдроме легче всего поражается цветоразличение холодных
цветов. Уже этот факт наталкивает на мысль о хрупкости
и тонкости этой цветочувствительной системы в отличие от
стойкого механизма ощущения красного цвета, сохраняюще-
гося даже при поражении центральных звеньев зрительного
анализатора.
Исследуя совместно с академиком Бериташвили и про-
фессором Воробьевым ряд случаев так называемой корковой
слепоты в динамике ее развития, мы могли убедиться
в правильности этого положения. Электроэнцефалографиче-

108

ское исследование биотоков коры головного мозга в этих
случаях показало, что выпадение способности к восприятию
синих и зеленых цветов коррелирует со своеобразной карти-
ной динамики альфа-ритма в затылочной области, особенно
с его пониженным уровнем или полным отсутствием, а в ряде
случаев — асинхронностью пониженного альфа-ритма в пра-
вом и левом полушарии.
Исследование пространственной динамики цветного зрения
при контузии головного мозга, проведенное А. И. Зотовым,
свидетельствует о преимущественном поражении чувствитель-
ности к зеленому цвету (под малым углом зрения).
Наконец, в очень тонком и оригинальном исследовании
Л. А. Шварц, пользуясь методом сенсибилизации цветного
зрения, показала, что чувствительность к красному цвету
остается во всех случаях неизменной (при всех приемах
сенсибилизации). Напротив, чувствительность к дополнитель-
ному— зеленому цвету чрезвычайно лабильна. Характерно
при этом, что сенсибилизация зеленого цвета красным имела
место как монокулярно, так и бинокулярно, в то время как
сенсибилизация красного цвета зеленым очень незначительна
и имела место лишь при действии на тот же самый глаз
(т. е. только периферически).
В этом же исследовании было найдено, что уровень чув-
ствительности к зеленому и синему цветам в состоянии
гиподинамии сильно снижается, в то время как уровень
чувствительности к красному и желтому остается без изме-
нений. Холодовые раздражители повышали чувствительность
к зеленому и синему, чувствительность к красному цвету
и здесь оставалась без изменения.
Не ясно ли, что все эти факты позволяют Л. А. Шварц ста-
вить вопрос о том, что восприятие красного и желтого цвета,
возможно, связано с другими этажами центральной нервной
системы, чем восприятие зеленого и синего, что наводит на
мысль о разном их филогенетическом возрасте. На основании
этих исследований можно думать, что соотношение перифери-
ческого и центрального в цветном зрении нельзя представить
себе вне различных генетических срезов.
Совершенно аналогичной постановки заслуживает и во-
прос об ахроматическом и хроматическом зрении.
Попытка утвердить по аналогии с кожной чувствитель-
ностью, что всякое цветное зрение есть эпикритическая чув-
ствительность, а всякое ахроматическое зрение есть
протопатическая чувствительность, не выдерживает критики.
В действительности можно думать, что сложные формы ахро-
матического зрения сами являются продуктами корковой
дифференцировки цветного зрения, более поздними по своему
происхождению, отличными от архаического ахроматического
зрения.

109

Ill
Другим, не менее существенным для философской и психо-
логической теории ощущения вопросом является вопрос
о чувствительности и ощущении.
Собственно говоря, трудно назвать это вопросом, посколь-
ку он еще не определился, и в подавляющем большинстве
случаев эти понятия не различаются, а отождествляются.
В физиологии органов чувств и психофизике, пользуясь
субъективными показаниями испытуемых лиц, полагают, что
само по себе субъективное переживание какого-то воздей-
ствия на орган чувств всегда и есть ощущение. Известно, что
на этом заблуждении построена целая концепция И. Мюл-
лера о специфической энергии органов чувств.
Между тем современное состояние психологии и физиоло-
гии органов чувств позволяет в настоящее время рассмот-
реть условия, при которых бесспорно наличие чувствитель-
ности, но спорно наличие ощущения.
Такими условиями являются следующие факты:
а) возможность субъективного переживания, функцио-
нального изменения органа чувств при действии на него
инадекватного раздражения;
б) возможность субъективного переживания функциональ-
ного изменения действующего органа чувств при одно-
временном действии побочных раздражений;
в) возможность сложных субъективных переживаний при
последствии раздражений, т. е. динамики последовательных
образов.
Во всех этих случаях субъективные состояния не пере-
ходят в форму образа действительности и, являясь источни-
ком знания для исследователя, не являются знанием для
переживающего.
Переживания становятся знаниями, образами, изображе-
ниями объективно существующих предметов и их свойств
лишь при адекватном соотношении чувствительности анали-
затора и воздействующего на него предмета. При действии
побочных раздражений чувствительность сенсибилизируется,
однако далеко не всегда это повышение чувствительности
сознается самим человеком.
Рассматривая ту или иную рецепцию в ее взаимодействии
с другими рецепциями, мы также убеждаемся в том, что
чувствительность может возрастать, но знания могут
оставаться на том же уровне.
Н. К. Гусев доказал в очень точном исследовании, что
острота вкуса избирательно повышается в связи с голода-
нием, особенно в отношении к сладкому. Вместе с тем оказа-
лось, что это повышение вкусовой чувствительности без
специального образования представления о том или ином

110

вкусе не осознается. В опытах А. И. Торновой показаны
сдвиги вкусовой чувствительности под влиянием темновой
адаптации. Однако эти объективно фиксируемые сдвиги
субъективно не означали роста знания о воздействующих
условиях. Напротив, если организовалась надлежащим
образом деятельность испытуемых и образовались в их
сознании представления, оказывалось возможным выработать
даже точное различение болевых раздражителей, источников
боли — фарадического или гальванического тока. В исследо-
вании З. М. Беркенблит показывается, что болевая чувстви-
тельность, по отношению к которой вообще отрицается
познавательная функция, может производить образы, знания,
а не только переживания (при условии образования пред-
ставления об интенсивности раздражения).
Нам представляется, что чувствительность есть психо-
физиологическая функция анализатора, выражающая его
состояние в форме субъективных сигналов и переживаний.
Эти состояния возникают при любом возбуждении анализа-
тора, не только адекватном, но и инадекватном и побочном.
Ощущение возникает на основе чувствительности, при
определенном ее уровне и при определенной форме динамики.
Однако для образования ощущения как знания, образа,
изображения свойства предмета необходимо адекватное
соотношение органа и предмета, причем именно предмет, а не
состояние органа образует содержание ощущения. Это
адекватное соотношение у человека определяется предметным
характером его деятельности и неразрывным единством ощу-
щения и мышления, следовательно, все возрастающей ролью
синтетической деятельности коры головного мозга в различи-
тельной деятельности отдельного анализатора.
IV
Ощущения человека есть факт сознания. Уже в этом
начальном и исходном факте сознания обнаруживается
процессуальность познавательной деятельности, процессуаль-
ное становления адекватного образа действительности.
В этом свете заново переосмысливаются установленные
ранее в психометрии факты «ступенчатости» или «фазности»
ощущения.
Чрезвычайно любопытна в этом отношении эксперимен-
тальная полемика между русским психологом Н. Н Ланге
и немецко-американским психологом Мюнстербергом в 90-х
годах прошлого столетия. На основании экспериментального
исследования скорости психической реакции при простом
раздражении и при . выборе и различении Мюнстерберг
сделал вывод, что моторные реакции подобны друг другу.
Между тем простая реакция выражалась, по его данным,

111

в скорости равной 0,120 доли секунды, в то время как реак-
ции с выбором достигают вчетверо большей величины.
Ланге экспериментально доказал, что в действительности
так называемая простая реакция есть движение в ответ на
простой, качественно еще не дифференцированный «толчок
в сознании». Ланге установил природу этот «толчка в созна-
нии», являющегося первой фазой ощущения. Ланге прямо
отличает сенсорную реакцию, как он называет этот «толчок
в сознании», от ощущения и восприятия в целом.
С сенсорной реакции, с этой субъективной сигнализации
Лишь начинается процесс ощущения. Этот «толчок в созна-
нии» или сенсорная реакция выражается в неопредмеченном,
несоотнесенном переживании «нечто» субъективного в созна-
ний. Сенсорная реакция сменяется, как экспериментально
показывает Ланге, отражением качества раздражения,
отнесением чувствительности к конкретным свойствам пред-
мета; Это фаза, которую можно было бы обозначить суб-
стантивной.
'-'Наконец, последующие фазы ощущения являются актами
наглядного предикатирования. Каждый последующий момент
ощущения выступает в роли предиката по отношению к пред-
шествующему.
Единство простого ощущения и восприятия в разви-
вающемся чувственном процессе установлено в настоящее
время в отношении всех видов ощущений, отражающих
внешний мир и положение организма в нем. Особенно
интересны данные, касающиеся пространственной динамики
хроматического и ахроматического зрения, слуха, вкуса
и кожной чувствительности, вполне подтверждающие это
положение.
В свете этих экспериментальных данных становится
понятной вся глубина ленинских указаний о процессе по-
знания:
«Сначала мелькают впечатления, затем выделяется
нечто,— потом развиваются понятия качества # (определения
вещи или явления) и количества. Затем изучение и размыш-
ление направляют мысль к познанию тождества — раз-
личия — основы — сущности versus явления,— причинности
etc. Все эти моменты (шаги, ступени, процессы) познания
направляются от субъекта к объекту, проверяясь практикой
й проходя через эту проверку к истине...»1.
Выделяя как центральный момент в самом процессе
ощущения отражение качества, Ленин писал, что «самым
первым и самым первоначальным является ощущение* а в
нем неизбежно и качество»2.
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 38, стр. 314—315.
2 Там же, стр. 315.

112

Нам представляется, что речь в данном случае идет
именно об ощущении, как психическом процессе, основанном
на чувствительности, а не просто о сенсорной реакции,
с которой начинается ощущение, всегда являющееся тем
или иным опредмечиванием чувствительности. Но познание
в ощущении качества предмета есть не только отражение
данного качества единичного предмета, но и общего в каче-
стве предметов данной формы движения материи. Это общее
в единичном составляет столь же существенный момент
в процессе ощущения как и единичное в общем в процессе
мышления. Диалектический переход от ощущения к мысли
имеет место не только в историческом процессе познания, но
и в индивидуальном процессе сознания.
Важно при этом подчеркнуть, что ощущения являются
источниками мышления не только в том смысле слова, что,
когда кончается чувственный акт, начинается логический, но
и в том смысле слова, что уже в самом чувственном процессе
различения происходят сравнение, анализ, индукция, т. е.
формируются механизмы мышления. Это положение было
прекрасно показано еще Н. Н. Ланге, который видел в ощу-
щении и восприятии как бы наглядный процесс суждения. Но
если такого рода положение допускалось в отношении так
называемых высших ощущений, то оно отрицалось в отно-
шении так называемых низших видов ощущений (вкуса,
обоняния, боли и т. д.).
Заслугой Н. К. Гусева является экспериментальное дока-
зательство этого положения в отношении вкусового распозна-
вания качеств пищи. То же самое было показано А. В. Веде-
новым в отношении обоняния, З. М. Беркенблит — в отно-
шении болевых ощущений.
Совершенно особое значение в понимании данной про-
блемы имеет изучение процесса развития мышления на
ограниченной сенсорной основе при включении слуха и зре-
ния (у слепоглухонемых детей). Работы А. В. Ярмоленко
показывают как возможность образования общих представ-
лений на основе кожной, вибрационной, обонятельной,
вкусовой чувствительности, так и роль речи в преобразовании
характера ощущений и овладении логическими формами
мышления. Однако между ощущением и мышлением есть
ряд переходов — единичные и общие представления.
Целый ряд экспериментально-психологических исследо-
ваний, вышедших ранее из отдела психологии Института
мозга им. Бехтерева, раскрыл механизмы опосредствования
самих ощущений представлениями, вторичными образами.
Недостаточно ясным пока еще является вопрос о соотно-
шении общих представлений и понятий. Известно лишь одно,
что в процессе овладения понятиями как историческими
категориями через язык перестраивается система единичных

113

и общих представлений, а через них —ощущения и динамика
чувствительности.
Экспериментально доказанные факты роли так называ-
емой апперцепции в восприятии, узнавании, воспроизведении
и т. д. служат достаточным примером обратного влияния
мысли на ее сенсорную основу.
V
В современной психологии достаточно приведено основа-
ний для различения движения и действия; остается лишь
подчеркнуть, что движение становится действием опосредство-
ванно, через предмет, и действие является прежде всего
опредмеченным движением.
Это положение, выдвинутое С. Л. Рубинштейном, экспери-
ментально установленное Н. А. Бернштейном, было в послед-
нее время очень эффектно показано А. Н. Леонтьевым
в отношении восстановления действий ампутированной руки
после операции по методу Крукенберга.
Из этих исследований следует, что кинестезия и зрение
являются формами афферентации движений, подготавлива-
ющими возможность подобного рода опредмечивания.
Вместе с тем из ряда исследований (Б. М. Теплова,
Л. В. Благонадежиной, В. И. Кауфмана, А. Ц. Пуни и др.)
следует, что самые действия (а не движения) и практическая
деятельность определяют как уровень чувствительности, так
и характер ощущения.
Наиболее показательна в этом отношении работа
В. И. Кауфмана относительно звуковысотной разностной
чувствительности у пианистов и инструменталистов. Этим
исследованием показана зависимость уровня этой чувстви-
тельности от практического отношения к звуку («производ-
ства звука») в деятельности музыкантов.
Этот факт динамики ощущений в связи с характером
практической деятельности еще недостаточно изучен. Между
тем его понимание имеет большое значение для анализа
индивидуально-типических особенностей сенсорного развития
и, что особенно важно, для понимания процесса овладения
человеком собственными сенсорными возможностями.
В этой связи можно указать на один парадоксальный
факт из нашего экспериментально-клинического исследования
расстройств установки при посткоммоционных состояниях1.
Факт этот заключается в том, что целый ряд коммоционных
больных, после восстановления слуха по методу Бабинского,
не мог произвольно пользоваться своим слухом в любых
условиях.
1 См. Тезисы сессии отделения общественных наук Академии наук
Грузинской ССР, Тбилиси, 1942.

114

Нормально воспринимая нашу речь, эти больные обнару-
живали значительное понижение слуха при слушании речи
других, что первоначально толкало на предположение об
аггравации. Потребовалось разработать специальные приемы
воспитания, если можно так выразиться, слуховых действий
(в частности прислушивание к трудной речи логоневротиков
или восприятие нашей речи через передачу другими) для
того, чтобы больные овладели своей нормальной слуховой
чувствительностью.
Аналогичный факт в отношении восстановленной кине-
стезии после лечения двигательного аппарата отмечает
А. Н. Леонтьев.
Можно видеть, что в психологической теории ощущения
возникают новые конкретные вопросы, для решения которых
в советской науке находятся правильные пути и методы, на
основе марксистско-ленинского понимания сознания вообще,
ощущения в частности. Основываясь на диалектико-
материалистической гносеологии и разносторонне развивая
комплексные, психофизические и генетические методы в изу-
чении проблемы ощущения, советская психология полностью
восстановила первостепенное значение этой проблемы
в системе психологической науки.
Многочисленные новейшие экспериментально-психологи-
ческие материалы к теории ощущения имеют существенное
философское значение. Лишь совместным трудом философов
марксистов-ленинцев, психологов и физиологов может быть
разрешена эта важнейшая научная проблема, имеющая
ключевое значение для всей действительно научной теории
психологии.
Крупное теоретическое значение имеют практические
успехи в этой проблеме. Новые методы сенсибилизации зре-
ния, слуха и других форм чувствительности, новые методы
сенсорного воспитания и воспитания наблюдательности,
широкое использование психофизиологии в целях военной
маскировки и разведки и т. д. свидетельствуют о действи-
тельном и закономерном характере новых психологических
данных о природе ощущения, подтверждающихся самой
практикой в различных областях деятельности.

115

ВКЛАД СОВЕТСКОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ
В ТЕОРИЮ ОЩУЩЕНИЙ
Проблема ощущений была первой областью психологии,
в которой около столетия назад начались экспериментальные
исследования. Возникшая на стыке психологии, физиологии
органов чувств и физики, психофизика сыграла важную роль
в познании закономерностей ощущений, особенно в коли-
чественном определении их абсолютных и разностных
порогов.
После вышедшего в 1860 г. труда Фехнера «Элементы
психофизики», который является одной из существенных вех
истории научной психологии, в 60—90-х годах XIX в. был
накоплен значительный научный материал к характеристике
абсолютных и разностных порогов ощущений различных
модальностей, условий действия основного психофизического
закона Вебера — Фехнера, источников сенсорной памяти
и т. д.
Однако с самого начала экспериментального изучения
ощущений возникли противоречия между объективным
характером новых научных знаний об ощущениях, с одной
стороны, и их идеалистической интерпретацией, с другой.
Добытые психофизикой экспериментальные факты объективно*
льют воду на мельницу материализма, так как они свидетель-
ствуют о причинной зависимости психического от физиче-
ского, духовного от материального.
Измерителями интенсивности ощущений оказались физи-
ческие величины, выражаемые в единицах того или иного
вида энергии внешнего мира. Экспериментальная психофизи-
ка вызвала острую критику со стороны господствовавшей
в то время идеалистической психологии и теологии. Любо-
пытно, что Фехнеру пришлось доказывать свою непричаст-
ность к материализму, защищая положение о том, что коли-
чественные зависимости между интенсивностью внешних раз-
дражителей и ощущений являются выражением лишь
«предустановленной психофизической гармонии».

116

Психофизический дуализм с самого начала эксперимен-
тального изучения ощущений содержал в себе зародыш
кризиса учения об ощущениях, который к началу XX в. все
более углублялся, являясь следствием общего кризиса
буржуазной науки. Одним из проявлений этого кризиса
являлась махистская концепция ощущений, фальсифицировав-
шая основные факты естествознания и психологии. В так
называемой физиологической психологии Вундта и Цигена
достигла своего крайнего выражения эмпириосимволическая
концепция ощущений. Не менее типичной для этого кризиса
оказалась тенденция ряда направлений идеалистической
психологии XX в.— нанести удар положительным итогам
учения об ощущениях вплоть до отрицания самого понятия
ощущений.
Особенно разрушительной была деятельность так называе-
мых гештальтпсихологов, которые объявили ощущения
фикцией, продуктом дурной абстракции эмпирической
психологии XIX в. Они постарались противопоставить «эле-
ментарной психологии» ощущений свою, якобы, новую теорий
изначальной цельности психического, ядром которой является
структурность восприятия.
Однако эти псевдоноваторские направления не могли
остановить объективный ход развития науки. В пограничных
с физикой, химией и физиологией областях психологии про-
должалось изучение абсолютной и разностной чувствитель-
ности всех известных видов ощущений, были открыты ранее
неизвестные разновидности проприоцептивной и интероцеп-
тивной чувствительности, закономерности взаимодействия
ощущений и т. д. Но эти исследования все дальше отходили
от основного русла развития психологической науки. Попыт-
ки теоретического обобщения этих новых фактов не выходят
из типичных для XIX в. границ идеалистической знаковой
теории.
В полном противоречии с истинной природой ощущений
находятся и господствующие в современной психологии и фи-
зиологии органов чувств устаревшие представления о пери-
ферическом механизме ощущений. Все это завело в теорети-
ческий тупик психологическое учение об ощущениях, крайне
ограничив его общее значение для современной науки в це-
лом, а особенно для различных областей практики работы
С' людьми.
Интересно отметить, что в годы второй мировой войны
многие государства, решая вопросы военной маскировки,
опирались на выводы физиологической оптики и психологии,
однако с различным успехом. Но только в СССР были успеш-
но применены в практике военных госпиталей эффективные
способы восстановления сенсомоторных функций (зритель-
ных; рече-слуховых, осязательных, кинестезических, вибраци-

117

онных и т. д.). Это и понятно, так как зашедшее в тупик
традиционное учение об ощущениях не могло стать оружием
практики.
Я позволил себе сделать этот краткий экскурс для того,
чтобы показать затем, какой вклад внесла советская психо-
логия в изучение ощущений и построение материалистической
теории ощущений. Мне хотелось.бы восстановить некоторые,
почти забытые, страницы из истории советской психологиче-
ской науки, имеющие важное значение для понимания ее
современного состояния.
Рефлексология В. М. Бехтерева, выросшая из его объек-
тивной психологии, сыграла важную роль в разгроме идеали-
стической психологии. Но в ходе формирования марксист-
ской психологии была вскрыта несостоятельность рефлек-
сологии, механистическая сущность этой концепции. Значит ли
это, что вместе с ликвидацией рефлексологии как психологи-
ческой концепции потеряли свое научное значение добытые ею
факты? Нет, не значит. Нередко могут иметь место острые
противоречия между концепциями и фактами. Преодолевая
ошибочную концепцию, нужно критически пересмотреть экспе-
риментальные факты, отобрать и сохранить для науки наи-
более ценные из них, объяснив их правильно, диалектико-
материалистически.
Это положение относится и к реактологии К. Н. Корни
лова.
Какие же факты, добытые в первое десятилетие советской
психологии, вошли в фонд современной науки?
Известно, что Бехтерев первый применил метод условных
рефлексов к изучению моторной деятельности человека. Он
разработал метод условнодвигательных рефлексов, который
дал возможность глубже понять ряд механизмов поведения.
Благодаря этому именно в бехтеревской школе были уста-
новлены некоторые важные явления.
1) Было доказано, что любой чувствующий аппарат мозга
(или, как мы говорим теперь, анализатор) является одновре-
менно афферентным и эфферентным, благодаря чему и осу-
ществляется проекция образа. В зрительном, слухозой,
тактильном и других аппаратах были обнаружены явления
обратной проводимости, которой уделяется в современней
науке большое внимание.
2) Было установлено, что вследствие нейрогуморальных
связей рефлекторные акты чувствующих приборов мозга со-
провождаются тоническими изменениями всего организма
человека в зависимости от силы раздражителя и его биоло-
гического значения. Поэтому сенсомоторные реакции нельзя
отделить от сопровождающих их состояний: стенических
и астенических эмоций. Применение приемов одновременной
регистрации двигательных и вегетативных изменений убедив

118

тельно демонстрировало эту связь между движением, ощуще-
нием и эмоциями, что принципиально важно для понимания
природы ощущения.
3) В. М. Бехтерев, продолжая впервые начатые им иссле-
дования вестибулярного аппарата и его роли в ориентировке
человека выявил общее значение так называемых вестибу-
лярных рефлексов (на тяжесть и ускорение) для всех сенсо-
моторных деятельностей человека.
4) Начатые в бехтеревских лабораториях исследования
(М. П. Денисова и Н. Л. Фигурин) впервые открыли объек-
тивный порядок возникновения ощущений разных модально-
стей в раннем онтогенезе — в первый год жизни ребенка.
Достаточно напомнить лишь об этих фактах для того,
чтобы понять плодотворность новых научных поисков, кото-
рые вопреки ложной рефлексологической концепции, но бла-
годаря объективному методу условных рефлексов обогатили
научные знания об ощущениях.
Не требует доказательств, что эти поиски резко отли-
чаются от традиционного субъективно-идеалистического пред-
ставления о независимости ощущений от материальной дея-
тельности мозга.
Обратимся к реактологии К. Н. Корнилова. Ее несостоя-
тельность как общепсихологической концепции была признана
и самим автором, который убедился, что она противо-
речит принципам марксизма, за которые он боролся. Но,
к сожалению, не только критики, но и сам К. Н. Корнилов
предали забвению ценные факты, которые были неправильно
истолкованы в реактологической концепции. Между тем неко-
торые из экспериментальных данных К. Н. Корнилова не по-
теряли своего научного значения и поныне. Главнейшие из
них — факты, являющиеся доказательством того, что сенсор-
ные и моторные реакции имеют общую природу, переходят
при определенных условиях друг в друга и образуют целост-
ный акт поведения. Однако Корнилов резко размежевал эти
реакции в своем учении, придав большее значение тем слу-
чаям, когда между ними возникают противоречия, которые
он и абсолютизировал в своем глубоко ошибочном «законе»
однополюсной траты энергии.
К. Н. Корнилов не придавал большого значения разли-
чиям, обнаруживающимся при сравнении сенсомоторных
реакций разных модальностей. Однако именно примененный
К. Н. Корниловым метод изучения силы реакции в сочетании
с фактором времени дает возможность выявить сигнальное
значение сенсорных процессов для двигательных актов.
Все эти новые факты, вопреки концепциям авторов, но
благодаря примененным ими объективным методам, подгото-
вили почву для широкого использования в советской психо-
логии рефлекторной теории Сеченова—Павлова.

119

Именно этот подготовительный путь надо учесть для
понимания крутого отхода советской психологии от тради-
ционной теории ощущений, обособлявшей ощущения от ощу-
щающего тела человека, от функционирования мозга, произ-
водящего эти элементарные факты сознания, от деятельности
человека, элементами которой являются движения и дей-
ствия.
Рефлексология и реактология ушли в далекое прошлое.
Но нужно помнить мудрый упрек И. П. Павлова по адресу
психологов. Он говорил, что психологи забывают элементар-
ное правило науки: присоединять новое к старому, непрерыв-
но накапливать сумму фактов, необходимых для научного
обобщения.
Нам незачем обеднять свою науку, изгоняя или предавая
забвению те факты, которые подтверждаются дальнейшим
ходом развития науки.
Параллельно с накоплением новых фактов стали выдви-
гаться проблемы, которых не знала психология. Одной из
таких проблем является проблема возникновения и развития
чувствительности. Напомню, что ни Ч. Дарвин, ни Г. Спен-
сер, создавшие эволюционную теорию в психологии, не могли
поставить эту проблему, важность которой они ясно созна-
вали. Поэтому Э. Геккель и счел возможным заявить, что воз-
никновение психического в самом элементарном виде —
в виде ощущений — является одной из мировых загадок,
которые призвана разгадать наука XX в.
Само собой разумеется, что разгадать эту «мировую за-
гадку» невозможно без ответа на более общий вопрос о про-
исхождении жизни на Земле. Лишь в настоящее время мате-
риалистическая наука, особенно в нашей стране, получила
возможность решить эту проблему, как об этом свидетель-
ствуют итоги международного симпозиума по проблеме про-
исхождения жизни.
Однако весьма важно, не дожидаясь полного решения
этой проблемы, подготавливать решение проблемы происхож-
дения ощущений как начальной формы психического. В этой
области серьезное значение имеют теоретические и экспери-
ментальные поиски, которые и имели место в психологии
20—30-х годов.
Большое теоретическое значение имеет книга П. П. Блон-
ского «Психологические очерки». В ней сделана своеобразная
проба постановки психогенетической проблемы, во многом
несовершенная и спорная, но богатая ценными гипотезами
о связи психогенеза с эволюцией биохимических основ жизни,
филогенеза возбуждения и торможения с качественными
изменениями типа бодрствования и деятельности организмов
в окружающей среде. В противоположность Л. С. Выгот-
скому, который прогресс психического развития видел лишь

120

в смене чувственного познания логическим (предполагав
своеобразный сенсорный регресс), Блонский пытался понять
их совместное развитие, качественное изменение чувствитель-
ности в процессе психической эволюции, особенно в своем
более позднем труде «Память и мышление», где он рассма-
тривает вопрос о соотношении сенсорной, двигательной и сло-
весно-логической памяти. Но более специальный вопрос
о генезисе чувствительности им даже не рассматривался.
Новую пробу постановки этой проблемы предпринял
А. Н. Леонтьев, который подошел к ней не только теорети-
чески, но и экспериментально. Им были проведены в конце
30-х годов интересные опыты по экспериментальному воспро-
изведению генезиса чувствительности. Вместе с обширными
данными сравнительной физиологии и психологии эти экспе-
риментальные материалы позволили ему поставить проблему
психического развития в целом. В отношении генезиса ощу-
щений А. Н. Леонтьев пришел к важному выводу о том, что
с эволюцией обмена веществ живых организмов возникает
новая форма приспособления, выполняющая сигнальную
функцию по отношению к обмену веществ, превращающаяся
постепенно в основное средство ориентации организма
в окружающей среде.
Ощущение представляет собой начальную форму такой
ориентации и сигнализации, которая предполагает уже обра-
зование психического или субъективного, неразрывно связан-
ного со всем прогрессом жизнедеятельности организма.
Отсюда и взгляд на ощущение как на необходимый ком-
понент поведения, действия и движения, который приобрел
особое значение в последующем развитии жизни.
Работа А. Н. Леонтьева, к сожалению, опубликованная
только частично, была подвергнута во многом правильной
критике с позиций павловского учения. Однако недостаточно
было оценено объективное значение всей его концепции пси-
хогенезиса, которая не только не противоречит реф-
лекторной теории Сеченова — Павлова, но в понимании
сигнального значения психического вплотную прибли-
жается к этой теории. Ведь не случайно, что именно на этой
работе Леонтьева основывались в последующем серии иссле-
дований ориентировочной деятельности в том числе и ориен-
тировочных рефлексов с разных анализаторов.
В самокритике, которая имела место после Павловской
сессии, наряду с перспективными и разумными выводами
имела место недооценка научного наследия прошлого. Между
тем не в интересах психологии и самого павловского учения
разрушать с трудом накопляемые советской психологической
наукой идеи и факты, недооценивать внутреннюю готовность
нашей науки к творческому использованию павловского уче-
ния. Несомненно, что элементы такой готовности складыва-

121

лись в 20—30-е годы в виде системы фактов о сенсомоторном
единстве и сигнальных функциях сенсорных явлений в психи-
ческой деятельности человека.
Даже при самом беглом обзоре этих фактов и идей обра-
щает на себя внимание разнообразие аспектов и связей, в ко-
торых рассматривались явления ощущений, их генезиса, ме-
ханизма и динамики. Тем самым было сделано уже многое
для преодоления замкнутого круга психофизики и так назы-
ваемой психофизиологии ощущений.
у Новые факты и гипотезы были получены при изучении
ощущений различных модальностей. На основании данных
из разных областей чувствительности ставились общие про-
блемы теории ощущений. Главным оружием в этом развитии
нашей науки стала ленинская теория отражения, сформули-
рованная в классическом труде «Материализм и эмпириокри-
тицизм». Критика В. И. Лениным махистской концепции
ощущений, физиологического идеализма и других идеалисти-
ческих концепций ощущений легла в основу критики совет-
скими психологами различных эпигонских идеалистических
течений в современной теории чувственного познания.
Но еще большее значение имела сама теория отра-
жения, с позиций которой велась эта критика. Понимание
ощущений, как образов движущейся материи, субъектом
которых является сама ощущающая материя, раскрывало
познавательную функцию элементарных фактов сознания
как первоначального источника знаний о формах вещества,
формах движущейся материи.
Благодаря такому пониманию стало ясно, что вопрос об
адекватных или неадекватных сенсорных реакциях, зани-
мающий физиологов и психологов, отнюдь не является толь-
ко специальным частным вопросом методики эксперимен-
тальных исследований. Новейший физиологический идеализм
избрал инадекватные раздражители и реакции в качестве
общей модели ощущений. Это не случайно, так как подобная
модель должна служить для доказательства того, что субъ-
ективное состояние органа чувств, обусловленное «специфи-
ческой энергией», и есть ощущение, которому и придается
функция знака или символа. Отождествление любой сенсорной
реакции с ощущением долго маскировало подлинные цели
физиологического идеализма и субъективной психологии.
В нашей науке проблема адекватности, вернее становления
адекватности сенсорных реакций, стала в центре экспери-
ментальных исследований. Это было необходимой предпосыл-
кой к исследованию ощущений как образов конкретных форм
движения материи. Именно поэтому потребовалась кропот-
ливая и тщательная экспериментальная работа по изучению
ощущений различных модальностей, механизмы которых
носят более или менее общий характер.

122

В теории отражения, полностью преодолевшей традици-
онную концепцию первичных и вторичных качеств, важное зна-
чение имеет взаимосвязь внешнего и внутреннего в отража-
тельной деятельности мозга как субстрата сознания. На
изучение этой взаимосвязи были направлены как физиоло-
гические, так и психологические исследования. Развитие этих
исследований, вооруженных рефлекторной теорией Сечено-
ва — Павлова, позволило все более глубоко проникать в сиг-
нальную функцию ощущений, связывающую процесс отраже-
ния с процессом жизнедеятельности в целом, ориентировоч-
ной деятельностью организма в особенности.
Исключительное значение для новых поисков в области
общей теории ощущений имела марксистская концепция ант-
ропогенеза, его общественно-трудовой природы. И в «Мате-
риализме и эмпириокритицизме» Ленин обращал внимание
на то, что абстрагирование человеческих ощущений от чело-
века, который ощущает, является традиционным средством
идеализма. Если Гегель превратил в свое время мышление
в «ничье», а затем в абсолют, то подобную операцию с ощу-
щениями проделал Мах. Но рассмотрение ощущений в каче-
стве состояний человека как субъекта познания требует
исторического подхода к их изучению, проникновения в орга-
ническую взаимосвязь процесса познания и практической,
общественно-трудовой деятельности людей. От этого поло-
жения отправлялись плодотворные поиски в изучении
преобразующего влияния труда на чувственные деятельности
человеческого мозга.
Наконец, исключительно плодотворным оказалось разви-
тие в психологии марксистско-ленинской идеи о диалектиче-
ском переходе от ощущения к мышлению, об обратном
влиянии мышления на перестройку и прогресс ощущений.
Эти положения теперь не только известны всем психологам,
но и творчески освоены ими во многих и разнообразных иссле-
дованиях. Однако потребовалась большая идеологическая
работа для того, чтобы эти новаторские идеи марксизма-
ленинизма стали руководством к научному действию. По-
этому нельзя не отдать должного тем работам, которые в свое
время способствовали переходу на новое теоретическое на-
правление. К ним относятся методологические работы
В. Н. Колбановского, Ф. И. Георгиева и других, а затем
общетеоретические работы С. Л. Рубинштейна, Г. К. Гурто-
вого, А. Г. Спиркина и т. д., в которых была сделана попытка
обобщить результаты советских экспериментальных исследо-
ваний в свете теории отражения.
Однако вскоре общетеоретические работы стали отставать
от энергичного и разностороннего накопления массы новых
фактов, получаемых психологами в 30—50-х годах. И в на-
стоящее время положение таково, что ни одна теоретическая

123

работа не обобщает основных новых фактов эксперименталь-
ной психологии ощущений. Отставание теории от роста эмпи-
рического материала, конечно, должно быть преодолено. Это
тем более необходимо, что в проблеме ощущений есть раз-
ные аспекты: гносеологический и онтологический (говоря
старыми философскими терминами), генетический, приклад-
ной и т. д., которые должны быть правильно соотнесены и не
абсолютизироваться в ущерб друг другу. Это особенно отно-
сится к единству гносеологического и онтологического аспек-
тов общей теории ощущений, хотя они различны по своей
структуре и методам.
В онтологическом плане центральным является вопрос
о рефлекторном механизме ощущений. Учение Павлова
ю временных связях и анализаторах позволило физиологам
и психологам глубоко проникнуть в действительный механизм
ощущений, отвергнув распространенные в зарубежной науке
периферические концепции. По современным воззрениям,
рецепторы являются трансформаторами внешней энергии,
в которых эта энергия превращается в нервный процесс. Но
лишь в целостной системе анализатора возникает функцио-
нальная структура, производящая ощущение. Поэтому важ-
ное значение имеют новейшие открытия электрофизиологией
афферентных путей, соединяющих эти трансформаторы с моз-
говыми концами анализаторов. Открытое Павловым наличие
ядерных и рассеянных клеток мозговых концов анализаторов
внесло коренные изменения в представления о мозговой про-
екции рецепторных импульсов.
Все это позволило вплотную подойти к кардинальному
факту теории ощущений — проекции образа. Самый образ
стал трактоваться как рефлекторный эффект работы анализа-
тора, поскольку все больше накапливается эксперименталь-
ных фактов в пользу идеи обратной проводимости. Особенно
ценными являются экспериментальные данные Е. Н. Соко-
лова, исследующего общий механизм ощущений и восприятия.
В общепсихологическом плане подобное понимание разви-
вает и Л. М. Веккер, основывающийся на эксперименталь-
ных работах в области теории восприятия.
Образование и дифференцировка условных рефлексов
с анализаторов выявляет исключительную подвижность меха-
низма анализаторной деятельности, пластичность чувствую-
щих систем мозга, их изменчивость под влиянием ряда
факторов, прежде всего, практической деятельности человека.
Это положение позволяет объяснить многие факты сенсиби-
лизации, открытые советскими учеными. Вместе с тем все
больше уясняется метафизический характер представлений
психофизики о неизменности абсолютных и разностных поро-
гов ощущений.

124

Таковы лишь некоторые фрагменты к характеристике
прогресса того аспекта теории ощущений, который условно
назван онтологическим. К этому можно добавить, что изуче-
ние нейродинамических явлений в анализаторной деятель-
ности дает основания для понимания процессуальное• ощу-
щений, его фазового характера и динамики. При правильной
постановке проблемы этот аспект естественно переходит
в гносеологический — изучение становления адекватности
образа, его относительного соответствия определенной форме
движущейся материи. В этом плане особенно важно разви-
вать все конкретные учения о модальностях ощущений, их
видах и разновидностях, их отношении к определенным фор-
мам движения материи. В равной мере необходимо сравни-
тельное изучение этих модальностей, закономерностей их
взаимосвязей и образования единой чувствующей организа-
ции человека.
В развитии современной теории ощущений наступил такой
момент, когда успехи специальных учений о зрении, слухе,
тактильной чувствительности и т. д. позволяют приступить
к сравнительному изучению ощущений всех модальностей,
их взаимосвязей и единства чувствующих систем в целост-
ной природе человека.
Это, в свою очередь, позволит на новой основе возвра-
титься к проблеме генезиса чувствительности и ее прогресса
в дальнейшем развитии человека, которая является общей
и фундаментальной проблемой современной науки.
Вместе с отечественными естествоиспытателями советские
психологи внесли существенный вклад в дальнейшее разви-
тие ряда учений об основных видах ощущений. Особенно
значителен этот вклад в учение о зрении.
Экспериментальное изучение зрительных ощущений в со-
ветской психологии началось в 20-х годах, когда были про-1
ведены работы по изучению зрительных ощущений и восприя-
тий в натуральных условиях полевых наблюдений. Эти иссле-
дования Б. М. Теплова, А. А. Смирнова, П. А. Шеварева
и других недостаточно известны, так как связаны прежде
всего с решением некоторых практических вопросов маски-
ровки. Однако они имеют важное теоретическое значение и для
современной психологии. В них впервые была выделена
группа фактов пространственной динамики зрительных ощу-
щений и восприятий в зависимости от угла зрения, взаимо-
действия ощущений в общей структуре зрительного восприя-
тия и т. д. Из этих исследований выросли затем ценные
труды по теории зрения, охватывающей психологию и физио-
логическую оптику. Особенно важное значение имели резуль-
таты изучения Тепловым и его сотрудниками пространствен-
ных порогов видения, индукции светоощущения и т. д. В эти
же годы велись исследования С. В. Кравкова и его сотруд-

125

ников, многие результаты которых обобщены в ценном труде
С. В. Кравкова «Глаз и его работа», ставшем настольной
книгой для всех специалистов в области психологии, физио-
логической оптики, оптики и светотехники.
Кравков и его сотрудники сделали многое для исследо-
вания взаимодействия зрения с ощущением других модально-
стей, для выяснения основных факторов сенсибилизации
зрительного аппарата и т. д.
В очень широком плане эти взаимосвязи зрения и других
видов чувствительности изучались также К. X. Кекчеевым
и его сотрудниками. Его исследования о факторах и условиях,
определяющих динамику ощущений (зрительных, проприоцеп-
тивных, интероцептивных и других), значительно расширили
область наших знаний о природе ощущений. Приме-
нение этих знаний на практике имело важное значение в го-
ды Великой Отечественной войны (см. работы К. X. Кекче-
ева «Ночное зрение», «Психофизиология маскировки и раз-
ведки»).
В 30—40-е годы экспериментально-психологические иссле-
дования ощущений распространяются на многие области
теории ощущений. Начатые в связи с проблемой музыкаль-
ных способностей исследования Б. М. Теплова по изучению
музыкального слуха внесли много нового в научное знание
о звуковысотном слухе, восприятии тембра, ладоритмическом
чувстве и т. д. Впервые была показана зависимость развития
слуховых ощущений от структуры деятельности, были выяв-
лены основные направления изменчивости слуховых функций.
В этом плане большую ценность представляют и исследо-
вания В. И. Кауфмана, специально изучавшего сенсибилиза-
цию звуковысотного слуха, соотношение музыкального
и речевого слуха и т. д.
Наряду с продолжавшимися работами по изучению зре-
ния (С. В. Кравкова, А. И. Богословского, Е. Н. Семенов-
ской, Г. К. Гуртового, Л. А. Шварц, А. И. Зотова и других)
были начаты многие исследования в области теории осяза-
ния (Л. А. Шифмана, С. Н. Шабалина, Ф. С. Розенфельд,
Л. И. Котляровой, Л. М. Веккера, Б. Г. Ананьева и А. Н. Да-
выдовой, Б. Ф. Ломова и др.), позволившие обнаружить
ранее неизвестные закономерности тактильных ощущений, их
взаимосвязи с кинестезией и т. д.
На границе теории слуха и осязания В. С. Сверловым об-
наружены новые факты так называемых ощущений препят-
ствия у слепых, позволившие выявить их своеобразный синтез
при действии инфразвуков. А. В. Ярмоленко, Д. А. Ставровой
и другими были начаты исследования вибрационной чувстви-
тельности человека, весьма специфичной по своим меха-
низмам. Экспериментально-психологические исследования
Н. К. Гусева внесли ценный вклад в теорию вкусовых

126

ощущений, в изучение их зависимости от химической структуры:
пищевых веществ и динамики потребности в пище. Именно-
им был впервые объяснен механизм так называемого органо-
лептического метода дегустации, а также сенсибилизации
вкусового аппарата человека.
В советской психологии были проведены ценные работы
по изучению болевых ощущений, сочетания ощущений и эмо-
ций в общей структуре боли. Эти работы З. М. Беркенблит,
А. Н. Давыдовой и других, равно как и исследование
Н. К. Гусева по проблеме вкуса, выявили ряд существенных
взаимосвязей внешней и внутренней сигнализации в ощу-
щениях человека. Этот далеко не полный перечень оригиналь-
ных исследований свидетельствует о разнообразии направ-
лений в изучении природы и закономерностей ощущений
человека. Эти исследования обогатили не только психологию,
но и смежные науки (особенно физиологию и патологию
органов чувств, высшую нервную деятельность, дефектологию
и т. п.). Они имели важное значение для разных областей,
практики.
Бесспорно крупный успех был достигнут в сложном
и важном деле восстановления травматических нарушений
сенсомоторных функций головного мозга. Восстановление
нарушенных функций ахроматического и хроматического
зрения (после ранений головного мозга и контузий) было
успешно достигнуто в опытах, проведенных А. И. Зотовым,
Р. А. Каничевой, В. И. Кауфманом и другими. Восстановле-
ние нарушенных функций речевого слуха и артикуляционной
кинестезии приобрело массовый характер в работах
А. Р. Лурия, В. И. Кауфмана, Б. Г. Ананьева и других
психологов, работавших в разных военных госпиталях. Вос-
становление движений на основе восстановления кинестезии
успешно достигалось в работах А. Н. Леонтьева и А. В. За-
порожца, С. Г. Геллерштейна, А. Ц. Пуни и др.
Все эти исследования обогатили научное знание о компен-
сации сенсомоторных функций.
Этот разносторонний госпитальный опыт восстановления
сенсорных функций на практике доказал правильность новых
научных концепций советской психологии, в том числе и но-
вых представлений о пластичности абсолютных и разностных
порогов чувствительности различных модальностей, об основ-
ных факторах сенсибилизации, главнейшим из которых яв-
ляется практическая деятельность человека.
В 40—50-х годах экспериментальные исследования ощу-
щений достигли еще большего размаха, причем они велись
и ведутся на более высоком уровне, с применением метода
условных рефлексов и новейшей электрофизиологической
техники.

127

Серии таких исследований, сосредоточенных преимуще-
ственно на выяснении рефлекторных механизмов сенсорных
процессов и их сигнального значения для жизнедеятельности
человека, проводятся на кафедре психологии Московского
университета под руководством А. Н. Леонтьева и Е. Н. Со-
колова.
В Ленинградском университете за период 1944—1954 го-
дов проведено свыше 70 экспериментальных работ, преиму-
щественно в области сравнительного изучения ощущений
разных модальностей, закономерностей сенсибилизации, зави-
симости динамики ощущений от парной работы больших
полушарий головного мозга.
Большой интерес представляют новейшие исследования
Б. М. Теплова и его сотрудников в Институте психологии
АПН РСФСР по изучению индивидуально-типологических
различий в деятельности анализаторов человека.
Во многих областях учения об ощущениях советские иссле-
дователи восполнили существенные пробелы в знаниях о при-
роде ощущений, открыв новые явления и закономерности,
в том числе нейродинамические закономерности в деятель-
ности анализаторов, основные виды индуктивных отношений
и ассоциации ощущений, факторы сенсибилизации и др. Осо-
бое внимание было сосредоточено на познании рефлекторных
основ и жизненного значения ощущений, их взаимосвязей
с процессами практической деятельности, на изучении пере-
хода ощущений к восприятию, представлению и мышлению
человека, на исследовании индивидуально-типологических
различий в чувствительности и т. д. Постановка и изучение
этих проблем составляют заслугу советской психологии.
Именно поэтому в настоящее время становится возмож-
ным более эффективное использование теории ощущений
в практических целях воспитания и лечения людей (диагно-
стика и терапия), рационализации труда, для нужд физиче-
ской культуры и спорта, искусства и т. д.
Изученные физиологами и психологами факторы сенси-
билизации и условнорефлекторного изменения деятельности
различных анализаторов могут быть с успехом применены
для развития физических и умственных способностей чело-
века. Внедрение в практику достижений теории ощущений
необходимо не только для разных областей работы с людьми,
но и для дальнейшего развития самой теории ощущений.
Одной из ближайших задач в этой области является осу-
ществление серии сравнительно-возрастных исследований,
с помощью которых станет возможным определить возра-
стные особенности деятельности анализаторов внешней
и внутренней среды в разные периоды созревания, зрелости
и старения человеческого организма, сензитивные периоды
в возрастном развитии анализаторов. Особенно важно осу-

128

ществить такие циклы исследований в области изучения
ясельного, дошкольного и школьного детства в целях обосно-
вания необходимых активных методов воспитания и обуче-
ния. Поэтому надо признать весьма перспективными исследо-
вания Л. В. Занкова и его сотрудников по проблемам экспе-
риментальной дидактики, в том числе и педагогической
инструментовки взаимосвязей между словом и наглядностью
в процессе обучения. Опыт Ленинградского института педа-
гогики АПН РСФСР также показывает, что сенсорная куль-
тура в единстве с развитием речи и мышления детей имеет
важное значение для общего развития учащихся в процессе
их обучения и воспитания.
Использование современной теории ощущений в дидакти-
ке и методиках является неотложной задачей совместной
работы психологов, педагогов и методистов.
Нет нужды доказывать, что с прогрессом теоретического,
логического мышления чувственное познание мира отнюдь
не деградирует. Метафизическое противопоставление логиче-
ского чувственному лишено научного основания.
Поэтому в дальнейшем развитии советской психологиче-
ской науки проблема взаимосвязей чувственного и логиче-
ского, ощущения и мышления будет являться одной из цен-
тральных проблем. Для решения этой проблемы потребуется
много экспериментальных исследований не только в области
теории мышления, но и в области теории ощущений, причем
в различных сферах психологического знания: общей, генети-
ческой, патологической, специальной и дифференциальной
психологии.

129

О МОНОКУЛЯРНОЙ ЛОКАЛИЗАЦИИ ОБЪЕКТА
Вопрос о соотношении центральных и периферических
функций в зрении считается одним из важнейших в совре-
менной науке. Нужно поэтому признать особую важность
вопроса о природе монокулярного и бинокулярного зрения,
точнее — о монокулярных взаимодействиях и бинокулярном
единстве в пространственном различении.
Экспериментально показано, что зрительно-пространствен-
ное различение полифункционально: различение пространст-
венных координат и, особенно, их динамических соотношений,
определение плоскости и перспективы, глубинных линий
устанавливаются бинокулярно; определение положения вос-
принимаемой точки (равно как ее формы и оптических
свойств вообще) либо возможно монокулярно, либо исключи-
тельно монокулярно.
Впрочем известно, что монокулярная локализация объекта
в пространстве эффективна в отношении малых величин или
под малым углом зрения. Кроме того, важно подчеркнуть,
что монокулярная локализация подобных малых величин
в пространстве возможна лишь на основе известного биноку-
лярного восприятия оптического поля, на котором находится
определяемая малая величина.
Следовательно, монокулярное восприятие положения объ-
екта в пространстве не исключает, но предполагает биноку-
лярный характер восприятия пространства. Вопрос заклю-
чается во взаимодействии монокулярного и бинокулярного
механизмов в восприятии пространства и в той своеобразной
роли, которую выполняет монокулярный механизм в бино-
кулярном восприятии пространства.
Дело заключается в том, что монокулярные взаимодейст-
вия в бинокулярном восприятии пространства носят сложный
и противоречивый характер, о чем свидетельствует особенно
оптико-локализационная асимметрия, являющаяся важней-
шим механизмом прицельной способности глаза.

130

Из практики измерительного дела (например, геодезиче-
ской) и пространственного ориентирования (стрельбы в цель,
пилотирования и т. д.) хорошо известно, что во взаимодей-
ствии обоих глаз обнаруживается неравенство — один из них
оказывается в большинстве случаев ведущим. Бинокулярные
показания в определении точного положения объекта в про-
странстве совпадают в большинстве случаев с показанием
того или иного «ведущего» глаза.
Несмотря на то, что этот вопрос основательно изучался
(особенно в работах А. Г. Литинского), в нем все же сохра-
няется множество неясных сторон как в отношении генезиса,
так и в отношении центрального механизма этого явления.
Особенно важно выяснение связей, имеющихся между
этим явлением в зрении и в других сферах восприятия, а так-
же движения. Представляется существенным выяснить соот-
ношение факта ведущего глаза с индивидуально-типическими
особенностями зрения вообще, как, например, с явлениями
асимметрии в восприятии глубины, в поле зрения, в восприя-
тии формы и т. д.
Настоящая статья излагает часть нашего исследования,
посвященного монокулярной локализации объекта и динами-
ческого соотношения с этим явлением других феноменов
оптико-пространственной асимметрии.
Нами были первоначально1 установлены особенности
монокулярного зрения в различных пространственно-разли-
чительных функциях. В данной работе мы ограничимся экспе-
риментальными данными относительно локализации малой
величины в пространстве.
Методика эксперимента, разработанная нами для этой
цели, состояла в следующем: испытуемый находился на рас-
стоянии 5 м от экспериментального объекта (вертикальной
черной полоски на белой доске). Перед испытуемым непо-
средственно находилась металлическая стрелка, передвигае-
мая экспериментатором по измерительной шкале, скрытой от
испытуемого. Стрелка устанавливалась каждый раз по ука-
занию испытуемого, причем о показаниях шкалы испытуемо-
му ничего не могло быть известно.
Стрелка устанавливалась таким образом, что субъективно
совпадала с черной полоской на доске («накладывалась на
нее»). Подобная операция производилась в среднем шестна-
дцать раз с таким расчетом, чтобы бинокулярных показаний
было восемь и монокулярных по 4 показания. Порядок пока-
заний был таков:2 Б, Мп, Б, Мл; Б, Мп, Б, Мл; Б, Мп, Б. Мл;
1 В руководимом в то время нами отделе психологии Института мозга
им. А. М. Бехтерева.
2 В последующем для краткости будем обозначать бинокулярное
показание как «Б», монокулярно-правое «Мп», монокулярно-левое «Мл».

131

Б, Мп, Б, Мл. Испытуемых было 65 человек, общих показа-
ний— 1040.
С целью проверки постоянства стойкости индивидуально-
типических особенностей локализационной функции зритель-
но-пространственного различения была выделена группа
испытуемых для повторного (спустя год) эксперимента.
В этой контрольной группе имелось 15 испытуемых с общим
числом показаний 224. Таким образом, общее число показа-
ний в проведенном нами эксперименте равнялось 1264.
Экспериментальные данные обнаруживают четкие типоло-
гические различия в отношении локализации малой величины.
Имеется, как уже установлено в изучении этого вопроса,
три типических группы: а) симметрия в пространственном
различении локализации малой величины за счет равномер-
ного соотношения обоих глаз, б) пространственная асимме-
трия за счет «ведущего» правого глаза, в) левосторонняя
асимметрия за счет левого «ведущего глаза» в пространст-
венном определении малой величины.
Соотношение трех указанных типологических групп тако-
во: асимметрия обоих видов встречается в 74% случаев, сим-
метрия в 26% случаев1.
Среди асимметрических типовых особенностей чаще встре-
чается правосторонняя асимметрия (40%), несколько реже
левосторонняя (34%).
В контрольном эксперименте мы стремились выяснить, как
было указано, стойкость индивидуально-типических проявле-
ний в отношении локализации объекта в пространстве.
Повторные (спустя год) опыты показали очень значи-
тельную стойкость этих типических особенностей. В 80% слу-
чаев полностью были воспроизведены совпадающие с ранее
установленными данными локализационные величины.
В 20% были отмечены типологические изменения, притом
весьма резкие. Эти случаи, представляющие собой исклю-
чения из общего правила, заслуживают специального пони-
мания.
Испыт. М. ранее (1940 г.) дала типичную картину для
симметричного распознавания положения объекта. В кон-
трольном эксперименте испыт. М. обнаруживает, напротив,
типичную картину левосторонней асимметрии.
1 Интересно отметить, что подобное количественное соотношение
устанавливалось нами дважды. Спустя год на 35 испытуемых мы
констатировали указанное распределение экспериментальных случаев
и в текущем исследовании на 65 объектах должны были отметить данное,
распределение испытуемых по типам локализационно-пространственного
различения. Очевидно, этот факт может послужить свидетельством
в пользу общего представления о наибольшей частоте случаев зрительно-
пространственных асимметрий по сравнению с симметрической локализа-
цией.

132

Испыт. К., в основном (1940 г.) эксперименте давшая
показания симметрического характера, в контрольном экспе-
рименте проявляет себя в правосторонней асимметрии про-
странственного различения положения объекта.
Наконец, испыт. Д., в основном эксперименте охарактери-
зованная как правосторонний асимметричный тип, в конт-
рольном эксперименте дает резкий сдвиг в сторону симметрии.
Естественно, что, поскольку общим правилом является
сохранение и константность пространственно-локализацион-
ных типических особенностей, нас заинтересовала причина
этих разноречивых исключений.
Офтальмологическое исследование, произведенное по на-
шей просьбе консультантом Ленинградского института глаз-
ных болезней доктором Е. Ф. Климовичем, дает возможность
ответить на вопрос о причинах сдвигов.
Офтальмологическая диагностика засвидетельствовала во
всех трех случаях резкий астигматизм. При этом для
испыт. Д. и К. характерен миопической астигматизм, для
испыт. М.— гиперметропический астигматизм. Этот факт за-
ставляет думать, что нарушение константности простран-
ственно-локализационного различения связано с известным
патологическим состоянием.
Тем больший интерес представляет анализ подавляющего
числа случаев константного характера.
Сравнительный анализ этого подавляющего большинства
данных заставляет обратить внимание на наиболее характер-
ный факт в локализации величины, а именно — бинокулярные
и монокулярные смещения воспринимаемых объектов при
симметрии, право- и левосторонней асимметрии.
Так, следует отметить, что отклонение монокулярных по-
казаний от средней величины (установленных при общей
предварительной обработке данных основной группы) при
симметрии равно всего лишь 1,1 см; в то время как биноку-
лярные отклонения при правосторонней асимметрии дости-
гают 2,9 см, показания бинокулярного определения величины
при левосторонней асимметрии достигают 3,0 см.
Таким образом, бинокулярные показания при симметрии
пространственного различения достоверны почти в три раза
более тех же показаний при асимметрии. Для бинокулярных
показаний при право-и левосторонней асимметрии характерна
исключительная лабильность, так как после каждой моноку-
лярной операции бинокулярное определение в этих случаях
меняет свою количественную характеристику.
В подавляющем большинстве случаев (74%), как видим,
более эффективно и достоверно (в смысле отражения дей-
ствительного положения экспериментального объекта) моно-
кулярное определение.

133

Несомненный интерес представляют наиболее типичные
случаи симметрии, как, например, испыт. А.1 (приводим про-
токол эксперимента).
Б- 9
Мп—12
Мл - 6,5
среднее
9,2
Б— 9,1
Мп-11,5
Мл—7,6
среднее
9,4
Б-9
Мп - 11,8
Мл —7,4
среднее
9,4
Б-8,8
Мп - 10,9
Мл — 7,9
среднее
9,2
Бинокулярные показания в этом случае не совпадают ни
с каким отдельным монокулярным показанием, а являются
как бы средней арифметической величиной, получающейся
в результате сложения и деления обоих монокулярных пока-
заний. Аналогичные данные можно привести и из протокола
испытуемого Г.
Б —6
Мп — 8,2
Мл - 8,3
среднее
7,5
Б-4
Мп —8,3
Мл-3
среднее
5,1
Б-4
Мп — 7,4
Мл-3,1
среднее
4,8
Б-4,5
Мп —7,4
Мл - 3,4
среднее
5,1
И в этом случае типичной симметрии бинокулярные пока-
зания колеблются между монокулярными определениями, не
совпадая ни с одним из них, а как бы подытоживая их при-
близительно по типу средней.
Для того чтобы уяснить картину, складывающуюся в слу-
чае симметричного распознавания величины, приведем два
типичных случая из типологической группы право- и левосто-
ронней асимметрии.
Испытуемый 3.
Б-22
Б — 17,5
Б—17,5
Б —17,5
Мп—22
Мп - 22
Мп-22
Мп —22
Мл -17.5
Б-22
Б-22
Б —22
Мл - 17,5
Мл - 17,5
Мл—17,5
Как видим, бинокулярные показания в этом случае неус-
тойчивы и носят адаптационный характер (зависимы от
предшествующего монокулярного показания). Точный, зако-
1 Повторение показаний бинокулярного зрения в данном случае
в пределах отдельного задания нами исключается вследствие их адапта-
ционного значения.

134

номерно повторяющийся, достоверный характер носят пока-
зания Мп, с которыми совпадают первоначальные показания
бинокулярного зрения.
Аналогичную картину, но с противоположной стороны, мы
встречаем в типичном случае левосторонней асимметрии.
Испытуемый И.
Б-8,5 Б —8,5
Мп—12,8 Мп—13,1
Б—13 Б —13
Мл — 8,5 Мл — 8,5 и т. д.
В этом случае бинокулярные показания вновь совпадают
с ведущим, т. е. левым глазом, который постоянно дает точные
,и достоверные показания. Бинокулярные определения, перво-
начально совпадающие с левосторонними показаниями, затем
изменяются в результате адаптации к монокулярным пока-
заниям.
Этих примеров достаточно для подтверждения нашего
наблюдения относительно коренного изменения характера
бинокулярных и монокулярных показаний при пространствен-
но-локализационной симметрии и асимметрии.
Естественно, что возникает вопрос: поскольку типологи-
ческие различия в пространственном зрительном различении
несомненны, возможно ли установить, с чем связано образо-
вание этих типологических особенностей?
Наиболее основательным предположением является допу-
щение обусловленности зрительной симметрии и асимметрии
характерными особенностями остроты зрения. С целью про-
верить это предположение были использованы диагностиче-
ские данные доктора Е. Ф. Климовича. Ниже мы приводим
сопоставление диагностических и наших экспериментальных
данных.
В группе зрительной симметрии мы, действительно, встре-
чаемся с основательностью предположения о связи изучае-
мых нами явлений с общим функциональным состоянием
органа зрения. Большинство «симметриков» (88%) характе-
ризуется в этом смысле положительно. Среди них встречают-
ся случаи одинаковой дальнозоркости и близорукости на оба
глаза, наконец, астигматизма, о чем речь шла раньше. Лишь
в 12% имеются различия между правым и левым глазом
(миопия левого, эмметропия правого глаза). Задачей даль-
нейшего исследования является дифференциальный анализ
различных причин этого общего для большинства «симметри-
ков» факта. Для наших целей в настоящей работе достаточно
установить самый факт связи пространственно-локализацион-
ной симметрии с равномерно-двусторонним функциональным

135

состоянием зрительного аппарата. Важно отметить, в свою
очередь, что чаще всего встречается связь пространственно-
локализационной симметрии с равномерно-двусторонней даль-
нозоркостью (55% случаев).
Еще более существенно установить отношения между про-
странственно-локализационной асимметрией и функциональ-
ным состоянием монокулярного аппарата.
Обратимся с этой целью к диагностическим характеристи-
кам лиц, отнесенных нами к типу правосторонней и зритель-
ной асимметрии. Прежде всего, можно и здесь отметить
относительную (но значительно меньшую) связь пространст-
венно-локализационного распознавания с остротой зрения.
Так, например, среди правосторонних «асимметриков» отме-
чена в 47% большая острота зрения правого глаза. Однако
положение очень осложняется тем, что во всех остальных
случаях (53%), напротив, показано полное отсутствие какой-
либо асимметрии в остроте зрения. Напротив, в число этих
53% случаев входят равномерная двусторонняя дальнозор-
кость и двусторонняя близорукость и имеется даже один
случай астигматизма.
Таким образом, данные этой типологической группы пока-
зывают, что монокулярно различная острота зрения является
лишь одной из причин образования пространственно-локали-
зационной асимметрии. Очевидно, есть более сложные и глу-
бокие причины, определение которых имеет принципиальное
значение для всей теории зрительно-пространственного раз-
личения.
В существовании более сложных опосредовании гене-
зиса зрительно-пространственно-локализационной зрительной
асимметрии убеждают нас факты, относящиеся к группе
левосторонней асимметрии.
Совпадает острота зрения большая на левый глаз с про-
странственно-локализационной асимметрией всего лишь
в 15%. В 70% случаев отмечается равностороннее функцио-
нальное состояние обоих глаз, а в 15% (т. е. в таком же
точно соотношении, как при совпадении большей остроты ле-
вого глаза с левосторонней локализационной асимметрией)
отмечается даже большая острота правого глаза при резко
выраженной левосторонности в пространственной локализа-
ции объекта.
Эти данные убеждают нас вновь в том, что функциональ-
ное состояние оптического аппарата зрения не только не
является единственной причиной образования локализацион-
ной симметрии и асимметрии, но, вероятно, не является даже
и наиболее ведущей из ряда причин, обусловливающих это
явление пространственного различения.
Имеются предположения относительно связи зрительной
симметрии и асимметрии с моторным развитием, в особен-

136

ности — с преобладанием правой и левой руки в моторных
операциях. Опрос испытуемых и предварительные наблюде-
ния за их моторикой показывают, что в ряде случаев пря-
мой корреляции между зрительной сенсорикой и мотори-
кой нет.
Так, например, исп. 3., обнаруживший типичные признаки
правосторонней асимметрии в пространственном зрительном
различении, указывает, что «в детстве была выявлена резко
выраженная леворукость. Первоначально даже привязывали
левую руку для того, чтобы приучить к действию правую.
Даже будучи взрослым, ощущал эту леворукость (хотя при-
учился в основном работать правой рукой). Например, на
службе в Красной Армии в артиллерии, у орудия работал
быстрее всех, оперируя одинаково хорошо двумя руками
и тем ускоряя процесс работы». На практическом опыте убе-
дился в том, что в зрении преобладает правая сторона. Мо-
торные операции в настоящее время совершаются правой
рукой, но левая рука весьма оперативна и сохраняет черты
своих генетических особенностей.
Характерен другой случай из противоположной группы
левосторонности в зрении. Так, исп. Б. показывает, что в мо-
торике наблюдается резкая праворукость. «Когда была ра-
нена правая рука, левая рука была совершенно беспомощна,
не могла компенсировать рабочие операции». Наблюдения
подтверждают типичную праворукость при наличии типичной
левосторонности в зрительно-пространственном различении.
С целью экспериментальной проверки факта совпадения
или противоречия и моторно-кинестетической асимметрии
по нашей просьбе Л. А. Шифман исследовал гаптические
(особенно кинестетические) особенности обеих рук у неко-
торых наших испытуемых (в количестве восьми человек).
Предварительный анализ данных этого исследования показы-
вает, что при определении объемной величины (плотности)
предмета на ощупь, т. е. гаптически, разница между обеими
руками менее значительна, нежели при такой же операции,
осуществляемой посредством технического приема «протоко-
ла», выявляющего весьма эффективно ведущую руку.
Сопоставление наших данных с экспериментальными опре-
делениями Л. А. Шифмана подтверждает наше предположе-
ние об отсутствии прямой причинной связи между зрительной
и моторной асимметрией и, во всяком случае, не позволяет
такую связь, если она и имеется в отдельных случаях, превра-
щать в некий общий закон.
Так, например, в подобранной нами группе левосторонних
«асимметриков» в пространственно-локализационной функции
зрения оказалось лишь 25% от общего числа случаев мотор-
ной левосторонности, а в 75%—моторной правосторонности.
Экспериментальное исследование кинестезии обеих рук пока-

137

зало известное расхождение между моторикой и кинестезией.
Так, среди моторных «правшей» из числа наших левосторон-
них асимметриков 60% обнаруживают большую точность ки-
нестезии левой, а не правой руки, хотя эти лица оперируют
преимущественно (в основных трудовых действиях) правой
рукой.
Лишь 20% обнаруживают противоположные данные, т. е.
при левосторонней зрительной асимметрии правосторонняя
кинестезия, и в 20% обнаруживается полное равенство остро-
ты кинестезии обеих рук.
Мы не имеем возможности в настоящей работе подроб-
нее проанализировать все возможные сопоставления и в ос-
тальных случаях. Приведенное нами имеет целью показать,
что предположение о причинной связи зрительной асимметрии
с моторной не подтверждается как общее правило в нашем
исследовании. Вместе с тем приведенные нами данные
о том, что моторика и кинестезия далеко не всегда совпа-
дают, прямо ставят вопрос о том, что со зрительной, т. е. чув-
ствительной асимметрией скорее связана, и притом весьма
непосредственно, не моторная асимметрия, а своеобразная
чувствительная же асимметрия, обусловленная моторикой,
т. е. асимметрия кинестезии рук.
Понятно, что этот вопрос требует специального и точного
экспериментального изучения, но совершенно ясно, что мате-
риала для предположения о противоречии между моторикой
и сенсорно-зрительной симметрией и асимметрией уже доста-
точно. Таким образом, невозможно объяснить преобладание
одной из сторон в зрении или равностороннее распознавание
величины моторикой, как основной причиной.
Предварительные данные нашего исследования позволяют
думать, что определяющей является интрасенсорная про-
странственная различительная связь, а не сенсорно-моторная
в той ее непосредственной форме, на которую обычно указы-
вается. Особенно интересны в этом отношении имеющиеся
у нас предварительные данные относительно типичной лево-
сторонности в зрительном пространственном различении.
Из всех левосторонних типических случаев в нашей основной
группе больше половины (56%) характерны тем, что лево-
сторонность проявляется не только в зрении, но и в слухе,
а также в обонянии.
Так, например, испытуемый В. (типичное преобладание
левого глаза в пространственном различении) показывает,
что при определении местонахождения звука лучше разли-
чает левое ухо, нежели правое. При определении запаха чаще
пользуется левой ноздрей, нежели правой. Исп. К. еще
раньше установила, что ведущим глазом у нее является ле-
вый. В слухе подобное явление не отмечается, но в обонянии
отмечается резкое превосходство левой стороны над правой.

138

Аналогичные данные имеются в случае В., представляющем
наиболее типичный пример левосторонности в зрении. В своих
показаниях исп. В. говорит, что «обычно на расстоянии смо-
трю бинокулярно, но в случае необходимости предпочитаю
левый глаз. Степень близорукости совершенно одинакова.
Но, например, в микроскоп совершенно неспособен смотреть
правым глазом. Резко выраженная праворукость, но в отно-
шении зрения резко выраженное «левоглазие». Нужно иметь
в виду, что у меня полная потеря слуха на правое ухо (меж-
ду 1 — IV2 годами жизни). Пользуюсь лишь левой стороной
в слухе (причем замечается относительная компенсация —
Б. А.); замечается, что при обонянии предпочитаю пользо-
ваться левой стороной».
Противоположные показания можно было бы привести
относительно правосторонности пространственного зрения
и соответствующего ему явления правосторонности в слухе
и обонянии. Точное количественное определение этих сенсор-
ных связей нами будет установлено в дальнейшем, но пред-
положение о существовании определенной качественной связи
между правосторонним и левосторонним развитием парал-
лельно в зрении, слухе, обонянии можно высказать уже
сейчас. Очевидно, что скорее можно предполагать связь
в симметрическом и асимметрическом развитии между раз-
личными сенсорными механизмами, нежели между сенсор-
ными и моторными механизмами, что, в частности, объясняет
и данные о соотношении асимметрии в зрении, кинестезии, на
что указывалось выше.
Возможное объяснение связи пространственных функций
зрения, слуха, обоняния заключено уже в самом понимании
зрения, слуха и обоняния, как основных дистантных видов
чувствительности. Естественно, что эти дистантные функции,
различающие качества предметов на расстоянии, включают
и определенные локализации этих качеств.
Возможно, что сенсорные дистантные функции в извест-
ных случаях могут приобрести некоторую общность симме-
трического или асимметрического развития.
Как известно из учения Ч. С. Шеррингтона о дистантных
органах чувств, они являются важнейшими факторами раз-
вития головного мозга, и особенно его высших отделов. Инте-
ресно, однако, отметить, что сам Ч. С. Шеррингтон, равно
как и его последователи, не поставил в связь дистантность
некоторых экстероцепторов и их обязательную парность,
вполне аналогичную симметричной структуре больших полу-
шарий головного мозга.
Можно высказать предположение, что явления интрасен-
сорной асимметрии (правосторонней и левосторонней) и сим-
метрии имеют центральное происхождение и поэтому раскры-
вают какой-то существенный кортикальный механизм этой

139

интерсенсорной связи1, т. е. отражают взаимодействие пра-
вого и левого полушария головного мозга.
Типология пространственного различения дистантных ор-
ганов чувств при такой постановке вопроса становится частью
проблемы типологии пространственной ориентации функцио-
нальной системы обоих полушарий. Диалектика взаимоотно-
шений органов чувств и коры головного мозга такова, что
в генетической основе преобладания одной из гемисфер в про-
странственном различении может находиться особое разви-
тие одного из дистантных органов чувств. Можно высказать
предположение в отношении человеческого развития, что
зрение играет определяющую роль в генетическом формиро-
вании типических особенностей всей функциональной системы
пространственного различения. Другие дистантные органы,
возможно, субординируются предметной деятельностью про-
странственного различия глаза.
* *
Явление зрительно-пространственного различения опосре-
дствовано весьма сложными как периферическими, так и, осо-
бенно, центральными факторами, определяющими симметрию
и асимметрию и в других дистантных рецепциях.
Нам представлялось интересным, в целях более глубокого
анализа, установить связь пространственной локализации
зрительно-воспринимаемого объекта с другими явлениями
пространственного различения в зрении. С этой целью
у наших испытуемых было исследовано поле зрения (по пе-
риметрической методике). Полученный материал весьма
значителен количественно и сложен качественно, что делает
невозможным его использовать полностью в данной работе.
В 45 периметрических опытах нами получено 1128 показаний
как бинокулярных, так и монокулярных во всех основных
пространственных координатах.
Из предварительных данных обращает на себя внимание
факт совпадения в 43% случаев большего бинокулярного
поля зрения в левую сторону у левосторонних асимметриков,
в 48%—большего поля зрения (бинокулярно), в правую
сторону при правосторонней асимметрии. Важно отметить, что
эти случаи совпадения падают на наиболее резкие и типич-
ные случаи пространственной зрительной асимметрии. Важ-
ным представляется в этом отношении существенный факт,
а именно — соотношение монокулярного поля зрения и проти-
воположного направления движения объекта. Имеются
случаи, особо проверенные нами, которые дают возможность
1 См. об этом нашу работу «Индивидуальные различия чувствитель-
ности» (журн. «Невропатология и психиатрия», 1941, № 3).

140

ожидать именно здесь интересных результатов. Так, напри-
мер, исп. Д. (правосторонняя асимметрия) представляет собой
типичный пример в этом отношении. При бинокулярных пока-
заниях поля зрения в правую и левую сторону оказывались
почти равными, и, таким образом, влияние зрительно-локали-
зационной асимметрии здесь еще никак не сказалось. Иное
обнаруживается при монокулярных определениях противопо-
ложного глазу поля. Так, например, при монокулярном вос-
приятии левым глазом Д., являющийся типичным правосто-
ронним асимметриком, дает следующую значительную раз-
ницу в объеме поля зрения: разница в направлениях при
монокулярном восприятии левым глазом равна 25° отно-
сительно к правому глазу. Разительно иную картину пред-
ставляют в этом же случае монокулярные определения при
ведущем правом глазе, где многократная проверка должна
была подтвердить тот факт, что и в правом, и в левом
направлении поле зрения одинаково и равно 60°, не обнаружи-
вая разницы в левом и правом направлении. Возможны,
таким образом, случаи прямого и очень значительного влия-
ния локализационной асимметрии, т. е. ведущего в простран-
ственно-локализационной функции глаза, на объемную
характеристику поля зрения.
Аналогичные факты мы встречаем и в отношении левосто-
ронней асимметрии и ее влияния на динамику поля зрения.
Так, исп. В. при равных бинокулярных показаниях в правом
и левом направлениях дает ведущим, левым глазом при
монокулярном восприятии поля зрения в правую сторону
показание, равное 75°, в то время как правый глаз в левую
сторону дает величину поля зрения всего лишь 45°.
Таким образом, наиболее типичным для проявления зри-
тельной пространственно-локализационной асимметрии в поле
зрения нужно признать монокулярные определения противо-
положной глазу стороны.
В этом же направлении представляют дифференциальный
интерес монокулярные определения верхнего и нижнего на-
правления, и особенно в величинах 120° и 60° противополож-
ной глазу стороны. И здесь, как это будет показано в спе-
циальной работе, удалось столкнуться с определенной, если
не всеобщей, во всяком случае значительно повторяющейся
зависимостью монокулярного поля зрения от пространствен-
но-локализационной асимметрии.
Нам представляется вполне объяснимой связь простран-
ственно-локализационной асимметрии и динамики поля зре-
ния, если принять во внимание высказанное ранее соображе-
ние о центральном происхождении этой асимметрии.

141

ПРОБЛЕМА ПАРНОЙ РАБОТЫ БОЛЬШИХ
ПОЛУШАРИИ В УЧЕНИИ И. П. ПАВЛОВА
И ПСИХОЛОГИЯ
И. П. Павлов создал цельное материалистическое учение
о высшей нервной деятельности. Основные принципы учения
И. П. Павлова (детерминизм, единство анализа и синтеза,
приуроченность динамики к структуре) являются последова-
тельными принципами материалистической философии. Тео-
рия и метод условных рефлексов объективно раскрыли реф-
лекторную природу сознания как свойства и продукта
человеческого мозга, отражающего внешний мир.
Критика И. П. Павловым адетерминистического способа
мышления психологов является воинствующей материалисти-
ческой критикой субъективно-идеалистического понимания
сознания.
Критика И. П. Павловым идеалистической психологии
имеет огромное значение для преодоления влияния идеализма
и метафизики в нашей советской психологической науке.
Игнорирование рефлекторной природы мышления, созна-
ния было одним из проявлений борьбы идеализма с материа-
лизмом в психологии. Известно, что против сеченовской реф-
лекторной теории боролись Кавелин, Остроумов, Радлов
и другие психологи-идеалисты. Еще более острые формы
борьба приобрела против павловской рефлекторной теории,
которая является продолжением и развитием сеченовской
теории и вместе с тем новой, высшей ступенью физиологии
головного мозга. Учение И. П. Павлова — великий вклад
в естественнонаучные основы диалектического материализма.
Марксистско-ленинская психология требует последова-
тельного осуществления принципов павловской рефлекторной
теории в области психологии на незыблемой основе диалекти-
ческого и исторического материализма.
В настоящей статье мы останавливаемся только на одном
из вопросов, имеющем, как нам представляется, некоторое
значение для перестройки психологии на основе павловского
учения — на вопросе о парной работе больших полушарий.

142

В 1923 г. И. П. Павлов опубликовал небольшую статью
«Один из очередных вопросов физиологии больших полуша-
рий», посвященную проблеме парной работы больших полу-
шарий головного мозга. Важнейшее значение этой работы
И. П. Павлова для естествознания и психологии может быть
правильно понято и оценено только в связи с общим разви-
тием учения об условных рефлексах.
Вопрос о парной работе больших полушарий не сводился
для И. П. Павлова к выяснению отношений между физиоло-
гией и анатомией больших полушарий. В постановке этой
проблемы принцип приуроченности функций к конструкции
больших полушарий неразрывно связан с другими принципа-
ми павловского учения, прежде всего с принципом детерми-
низма, определившим постановку вопроса об особенностях
парной работы больших полушарий.
И. П. Павлов писал в своей работе «Главнейшие законы
деятельности центральной нервной системы» следующее:
«...Вся суть изучения рефлекторного механизма, состав-
ляющего фундамент центральной нервной деятельности, сво-
дится на пространственные отношения, на определение путей,
по которым распространяется и собирается раздражение.
Тогда совершенно понятно, что вероятность вполне овладеть
предметом существует только для тех понятий в этой области,
которые характеризуются как понятия пространственные. Вот
почему ясной должна представляться мысль, что нельзя
с психологическими понятиями, которые по существу дела
непространственны, проникнуть в механизм этих отношений»1.
И. П. Павлов связывал эту проблему пространственных
отношений в рефлекторном механизме с взаимоотношением
«двух основных законов центральной нервной деятельности:
закона иррадиирования и закона концентрирования раздра-
жения»2. И. П. Павлов подчеркивал «всю силу и правду»
учения о высшей нервной деятельности, которое имеет дело
только с объективными фактами, т. е. «с фактами, сущест-
вующими во времени и пространстве»3.
В «непространственности» субъективно-психологического
мышления И. П. Павлов видел проявление индетерминизма
идеалистической психологии. «Пространственность» новых
физиологических понятий подчеркивалась как необходимый
момент материалистического, детерминистического понима-
ния высшей нервной деятельности в ее зависимости от усло-
вий внешней среды.
Известно, что диалектический материализм считает про-
1 И. П. Павлов, Полн. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 1, 1951, стр. 207.
2 Там же.
3 Там же.

143

странство и время основными формами существования дви-
жущейся материи. Материя, в том числе и особенно высоко
организованная материя — мозг, движется, развивается по
определенным законам. Формы движения нервных процес-
сов, открытые И. П. Павловым, и есть формы движения этой
высокоорганизованной материи — мозга. Это открытие яв-
ляется капитальным вкладом русского естествознания в марк-
систско-ленинский философский материализм.
Нет нужды доказывать, что выяснение временно-простран-
ственного характера движения нервных процессов было для
И. П. Павлова неразрывно связано с уяснением материаль-
ной природы этих процессов, обусловленных сложным воз-
действием внешней среды на животный организм. В своих
классических трудах И. П. Павлов развивал идею матери-
альности сложнейших процессов нервной деятельности, суще-
ствующих во времени и пространстве.
Пространственность основных физиологических законов
неразрывно связывается И. П. Павловым с коренными факта-
ми условнорефлекторной зависимости организма от внешней
среды, с пространственными и временными связями матери-
ального мира.
Еще в работе «Экспериментальная психология и психопа-
тология на животных» (1903) И. П. Павлов обратил внима-
ние на то, что «в физиологических опытах раздражают
животное существенные, безусловные свойства предмета по
отношению к физиологической роли слюны. При психических
опытах животное раздражают не существенные для работы
слюнных желез или даже совсем случайные свойства внешних
предметов... В качестве раздражителей слюнных желез
в психических опытах являются не только свойства предме-
тов, несущественные для работы желез, но и решительно вся
та обстановка, среди которой являются эти предметы или
с которыми они так или иначе связываются в действитель-
ности... связь предметов, раздражающих слюнные железы,
становится все отдаленней и тоньше. Нет сомнения, что мы
имеем здесь перед собой факт дальнейшего приспособления»1.
Великая историческая заслуга И. П. Павлова заключается
в том, что ему сразу же удалось преодолеть кажущуюся
противоположность «физиологического» и «психического»
опыта животных. Уже в 1903 г. он утверждал, что в основе
всех психических опытов лежит все тот же рефлекс «как
основной и самый общий механизм». «...Все дело только
в большем числе условий, влияющих на результат психиче-
ского опыта сравнительно с физиологическим. Это будет, та-
ким образом, условный рефлекс»2.
1 И. П. Павлов, Поли. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 1, стр. 29.
2 Там же, стр. 30.

144

Как «физиологический», так и «психический» (в старом
смысле) опыт животного имеет общий механизм рефлек-
торной деятельности. Понимание условного рефлекса как
временной связи организма с предметами внешнего мира
позволило И. П. Павлову не только раскрыть рефлекторный
характер психической деятельности головного мозга, но и его
биологическую роль в изощрении тонкости приспособления,
в установлении более тонкого соответствия деятельности
организма окружающим внешним условиям.
В 1906 г. И. П. Павлов делает дальнейший шаг в опреде-
лении природы условных рефлексов и задач естественно-
научного изучения так называемой душевной деятельности
животных. Он формулирует эти задачи так: «Перед нами
в виде условных раздражителей обширнейшая, объективно
констатируемая область ориентирования животного в окру-
жающем мире, и физиолог может и должен... получить зако-
ны этого ориентирования» 1.
В 1909 г. в знаменитой речи «Естествознание и мозг»
И. П. Павлов развивает свои идеи о временных связях. Рас-
сматривая эволюцию пищевого обмена (в качестве «живого
примера»), он подчеркивает: «На низших ступенях животного
мира только непосредственное прикосновение пищи к живот-
ному организму или, наоборот, организма к пище главней-
шим образом ведет к пищевому обмену. На более высших
ступенях эти отношения становятся многочисленнее и отда-
леннее. Теперь запахи, звуки и картины направляют живот-
ных, уже в широких районах окружающего мира, на пищевое
вещество... Таким образом, бесчисленные, разнообразные
и отдаленные внешние агенты являются как бы сигналами
пищевого вещества, направляют высших животных на захва-
тывание его, двигают их на осуществление пищевой связи
с внешним миром. Рука об руку с этим разнообразием
и с этой отдаленностью идет смена постоянной связи внеш-
них агентов с организмом на временную, так как, во-первых,
отдаленные связи есть по существу временные меняющиеся
связи, а во-вторых, по своей многочисленности и не могли бы
уместиться в виде постоянных связей ни в каких самых
объемистых аппаратах. Данный пищевой объект может нахо-
диться то в одном, то в другом месте, сопровождаться, сле-
довательно, то одними, то другими явлениями, входить эле-
ментом то в одну, то в другую систему внешнего мира»2.
И. П. Павлов категорически формулирует положение
«о невозможности для отдаленных связей быть постоян-
ными» 3.
1 И. П. Павлов, Поли. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 1, стр. 80—81.
2 Там же, стр. 117.
3 Там же.

145

Особое внимание следует обратить на то, что И. П. Павлов
обнаружил внутреннюю взаимозависимость между разнооб-
разием и отдаленностью внешних агентов, с одной стороны,
и сменой постоянных связей на временные, с другой. Ориен-
тирование животного организма посредством временных
связей бесконечно расширяет пространственные условия жиз-
недеятельности сложного животного организма и человека.
Приспособление к отдаленным во времени и пространстве
разнообразным материальным условиям существования орга-
низма есть один из существенных биологических признаков
временных связей. Иррадиация и концентрация нервных про-
цессов, конкретная картина корковой мозаики определяется
условиями взаимодействия организма со средой, в том числе
и с пространственными условиями его существования во
внешней среде.
II
Постановка И. П. Павловым проблемы парной работы
больших полушарий как очередной проблемы физиологии
больших полушарий имела предысторию в общем ходе разви-
тия учения о временных связях и в специальных поисках
условий иррадиации и концентрации возбуждения и тормо-
жения в коре головного мозга.
Уже в первое десятилетие учения об условных рефлексах
был установлен «капитальный пункт» — закон иррадиации
раздражения и закон концентрации раздражения в их взаимо-
связи, причем И. П. Павлов подчеркивал «пространствен-
ность» этих законов. В 1922 г. И. П. Павлов сформулировал
подобные законы в отношении внутреннего торможения. Вну-
треннее торможение — распространяющийся в массе мозга
процесс, для которого затем обязательно «концентрирование
в пространстве» 1.
«На коже можно даже с точностью проследить,— писал
И. П. Павлов,— как далеко и с какой скоростью оно спер-
ва иррадиирует, а затем концентрируется, сосредоточивается
в исходном пункте» 2.
В 1923 г. И. П. Павлов писал в статье «Характеристика
корковой массы больших полушарий с точки зрения измене-
ния возбудимости ее отдельных пунктов», что «перед физио-
логом стоит колоссальная задача объяснить себе функцио-
нирование корковой массы больших полушарий»3. Изучение
условных рефлексов как «специальной функции этих полуша-
рий» позволило И. П. Павлову дать классическую характе-
ристику корковой массы с точки зрения изменения возбуди-
1 И. П. Павлов, Полн. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 1, стр. 385.
2 Там же.
'Там же, кн. 2, стр. 9.

146

мости ее отдельных пунктов. В этой работе И. П. Павлов
четко формулирует, что индуцирование возбуждения тормоз-
ным процессом, а также обратное индуцирование раздражи-
тельного процесса усиливает тормоз. Открытие положитель-
ной и отрицательной взаимной индукции нервных процессов
позволило И. П. Павлову в 1923 г. сформулировать важней-
шее положение: «Существование положительной и отрица-
тельной фазы индукции... способствует тонкости и точности
разграничения друг от друга образуемых в коре, в течение
индивидуального существования, положительно и отрицатель-
но возбудимых пунктов, а к этому в значительной своей части
и сводится целесообразная, в интересах сохранения организ-
ма как отдельной системы в окружающей среде, постоянная
деятельность органа тончайших связей животного с внешним
миром — больших полушарий» *.
Имея в виду эту систему взаимной индукции нервных
процессов, условий их иррадиации и концентрации, и следует
рассматривать постановку И. П. Павловым проблемы парной
работы больших полушарий.
«Один из очередных вопросов теперь нарождающейся
строго объективной физиологии больших полушарий,— писал
Павлов,— есть вопрос относительно парности больших полу-
шарий. Что значит эта парность? Как понимать, как пред-
ставлять себе одновременную деятельность больших полуша-
рий? Что рассчитано в ней на замещаемость и что, какие
выгоды и излишки, дает постоянная соединенная деятель-
ность обоих полушарий?»2. Ясно, что сформулированные
И. П. Павловым положения имеют огромную важность не
только для физиологии, но и для всего естествознания, психо-
логии, медицины и педагогики.
И. П. Павлов указал, что известно разделение деятельности
между обоими полушариями; но вместе с тем известно и дру-
гое, а именно, что после экстирпации одного из полушарий
у животных с течением времени работа этого полушария
«почти или даже вполне возмещается работой остающего-
ся»3. Эти противоречивые данные о взаимоотношениях полу-
шарий головного мозга не позволяли естествознанию до Пав-
лова научно объяснить единство структуры и функций полуша-
рий, биологическую роль их разделения и взаимодействия.
Применение классического метода условных рефлексов
в лабораториях И. П. Павлова позволило объективно, детер-
министически и с исключительной точностью решить этот
труднейший вопрос. Павлов исходил из примечательных опы-
тов Н. И. Красногорского, обобщенных в его докторской
1 И. П. Павлов, Полн. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 2, стр. 16—17-
2 Там же, стр. 18.
8 Там же.

147

диссертации (1911 г.). Красногорский впервые наблюдал,
а затем и экспериментально проверил тот факт, что поло-
жительные условные рефлексы и отрицательные условные
рефлексы (торможения), «выработанные на коже одной по-
ловины животного, точнейшим образом воспроизводятся,
повторяются, без малейшей предварительной выработки, на
симметричных местах другой половины тела животного» !.
Чем объясняется такое воспроизведение? Тем, что возбу-
ждение иррадиировало с одного полушария на другое, что
движение нервных процессов захватывает оба полушария,
хотя первоначально может возникать в одном, т. е. в одной
симметричной половине мозгового конца анализатора (в опы-
тах Красногорского — кожного и двигательного анализаторов
собаки).
«Выгода» совместной работы больших полушарий, как
выражался Павлов, прежде всего в том, что связь их дея-
тельности обеспечивает возможность переноса условных,
рефлексов без всякой дополнительной тренировки с одной
стороны тела на другую. Этот факт имеет особое значение
для психологии. Дело в том, что подобный перенос временных
связей и составляет основной механизм переноса моторных
и сенсорных навыков (особенно навыков различения). Бла-
годаря этому механизму переноса выработанные навыки как
бы «удваиваются», обобщаются в виде целостного действия
всего организма, а не изолированного акта одной половины
тела.
Но Павлов не ограничился тем, что характеризовал этот
факт как важное и типичное явление парной работы больших
полушарий. Он привел далее опыты Г. В. Анрепа, установив-
шего факт так называемой стационарной иррадиации услов-
ного раздражения. И. П. Павлов писал: «Факт состоял в сле-
дующем. Если мы сделаем условного раздражителя из кож-
но-механического раздражения определенного пункта кожи
на одном конце тела, то при первых пробах механического
раздражения других мест кожи также получается условный
эффект, тем более слабый, чем дальше лежит пробно раз-
дражаемый пункт от пункта, на котором вырабатывался
условный рефлекс. И вот совершенно те же отношения точно
воспроизводятся и на другой стороне» 2. В этом И. П. Павлов
видел не только подтверждение, но и уточнение ранее наблю-
давшегося переноса условных рефлексов одной стороны на
другую (симметричную условно раздражавшейся первона-
чально).
Постановка и разработка И. П. Павловым и его сотрудни-
ками проблемы парной работы больших полушарий внесли
1 И. П. Павлов, Поли. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 2, стр. 19.
! Там же.

148

в естествознание и психологию знание механизма переноса
образуемых и дифференцируемых связей (с одной стороны
тела на другую). В этом механизме благодаря иррадиации
нервных процессов по симметричным пунктам обоих полуша-
рий скрыта одна из «выгод», по выражению И. П. Павлова,
соединенной работы больших полушарий.
Благодаря этой работе индивидуальный опыт «хранится»
в обеих половинах мозга, причем синтетическая деятельность
коры обеспечивает относительное отвлечение от первоначаль-
ных точек раздражения на определенной стороне тела, так
как происходит обобщение сигналов в коре головного мозга
независимо от того, на какой стороне первоначально выраба-
тывался условный рефлекс.
Мы проследили это при изучении особенностей переноса
условного рефлекса у людей.
В нашей лаборатории при кафедре психологии в Ленин-
градском университете имени А. А. Жданова были повторены
на человеке опыты изучения переноса условных рефлексов
с одной стороны тела на другую (по типу опытов Н. И. Крас-
ногорского). Факт переноса условных рефлексов и их диффе-
ренцирования был подтвержден в отношении светового
и кожного анализаторов. В опытах Е. П. Мирошиной выра-
батывалось условнорефлекторное повышение остроты зрения
одного глаза, воспроизводившееся затем (без всякой трени-
ровки) в другом глазу. В опытах А. В. Рыковой условнореф-
лекторное повышение кожной чувствительности одной руки
воспроизводилось в форме повышения кожной чувствитель-
ности другой руки. Есть все основания объяснить результаты
этих опытов именно так, как толковал И. П. Павлов факты,
добытые в его лаборатории Н. И. Красногорским, К. М. Бы-
ковым и другими, т. е. видеть в них результат парной работы
больших полушарий.
Однако при изучении таких явлений у человека мы обна-
ружили существенную особенность — функциональное нера-
венство переноса условных рефлексов с одной стороны тела
на другую.
В опытах Е. П. Мирошиной и А. В. Рыковой, вырабаты-
вавших условные рефлексы с разных анализаторов, обнару-
жилось, что величина переноса у разных людей зависит от
степени устойчивости преобладания одного из одноименных
рецепторов над другим, т. е. от того, какой глаз или рука —
ведущие. Поскольку рецептор есть лишь часть анализатора,
а функциональное состояние рецептора определяется работой
мозгового конца анализатора, законно предположить, что
феномен ведущей стороны парных рецепторов связан с взаи-
модействием ядерных и рассеянных элементов мозгового
конца анализатора, которые расположены в обоих полуша-
риях головного мозга. Е. П. Мирошина и А. В. Рыкова про-

149

водили серии опытов так, что изучался перенос образован-
ного на правой стороне условного рефлекса на левую, а затем
(в ответ на другой сходный сигнал)—перенос с левой сто-
роны на правую. Оказалось, что для одних испытуемых
перенос легче осуществлялся с правой стороны на левую, для
других — с левой на правую. Реже всего встречалось полное
равенство величин переноса с одной стороны на другую.
Методом условных рефлексов был подтвержден длительно
изучавшийся в нашей лаборатории факт функционального
неравенства во взаимодействии одноименных ощущений. Этот
факт установлен и проверен при изучении деятельности са-
мых различных анализаторов. Явление «ведущего глаза»
было изучено в отношении монокулярной локализации объек-
тов в пространстве (Б. Г. Ананьев, В. С. Красотина), моноку-
лярного восприятия глубины (В. А. Мацанова), «ведущего
уха» в бинауральном слухе (М. С. Неймарк), «ведущей руки»
в вибрационной чувствительности (Д. А. Ставровой), в актив-
ном осязании (А. В. Идельсон, Б. Ф. Ломов, Г. Е. Трегубова
и др.), ведущей стороны в обонянии (Лейберг) и т. д. Функ-
циональное неравенство в деятельности одноименных орга-
нов чувств выступало закономерно лишь в условиях про-
странственной дифференцировки, что представляет особый
интерес, как будет ясно из последующего изложения рассма-
триваемого вопроса.
III
Дальнейшая разработка поставленных И. П. Павловым
вопросов была преимущественно осуществлена К. М. Быко-
вым. Уже в 1923 г. И. П. Павлов писал: «В настоящее время
к этим фактам (Н. И. Красногорского и Г. В. Анрепа.—Б. А.)
сделал чрезвычайно интересное и даже, позволительно ска-
зать, удивительное прибавление д-р К. М. Быков. Ему не
удается до сих пор, несмотря на большую настойчивость,
дифференцировать симметричные пункты кожи друг от дру-
га. В то время как это давно и многократно было установлено
в наших лабораториях, дифференцировка различных пунктов
кожи на одной стороне тела животного при механических
и термических раздражениях их, в виде положительных и от-
рицательных условных рефлексов, происходила чрезвычайно
легко, д-р Быков не мог достигнуть ни малейшей дифферен-
цировки на симметричных местах кожи» 1.
И. П. Павлов отметил, что подобное положение остава-
лось неизменным, несмотря на то, что условное раздражение
на симметричном участке кожи было повторено 100 раз (без
сопровождения безусловным раздражителем). Последующие
1 И. П. Павлов, Поли. собр. соч., т. III, кн. 2, стр. 19.

150

опыты внесли некоторые изменения в данное положение, но
факт, открытый К. М. Быковым, имел для И. П. Павлова
особое значение. Он прямо доказывал, что легко отдифферен-
цировать друг от друга раздражения различных пунктов кожи
на одной половине тела, но необычайно трудно отдифферен-
цировывать симметричные участки кожи на другой половине
тела. Происходит это явление, видимо, потому, что симме-
тричные участки обеих половин тела имеют один и тот же
механизм корковой регуляции, в то время как различные
участки одной и той же половины тела регулируются различ-
ными корковыми механизмами. И. П. Павлов комментировал
эти опыты К. М. Быкова следующими словами: «Как пони-
мать этот поистине загадочный результат? Ведь мы отлично
и на себе и на животных постоянно убеждаемся в факте, как
точно и легко дифференцируются симметричные пункты про-
тивоположных половин тела. Мы думаем над этим пунктом,
сделали несколько предположений и проектируем некоторые
дальнейшие опыты, к которым только что приступаем.
Очевидно, чрезвычайно ценные и обильные результаты
дадут опыты с условными рефлексами на животных при
уничтожении комиссуральных связей между полушариями —
опыты, которые у нас на очереди» 1. Дальнейшее развитие
идей И. П. Павлова о сущности парной работы больших
полушарий связано с замечательными исследованиями
К. М. Быкова.
В одном из этих исследований К. М. Быков (совместно
с А. Д. Сперанским) дал решение вопроса о роли комиссу-
ральных связей (путей сообщения) между обоими полуша-
риями головного мозга. Быков и Сперанский перерезали с этой
целью так называемое мозолистое тело, являющееся массив-
ным пучком комиссур между обоими полушариями. Оказа-
лось, что после уничтожения комиссуральных связей перенос
условных рефлексов с одной стороны тела на противополож-
ную неосуществим. Каждое из полушарий отвечало при этом
раздельной работой по установлению временных связей.
Собаке с перерезанным мозолистым телом нужно было двой-
ное и раздельное приспособление обеих половин тела к сигна-
лам внешнего мира. Индивидуальный опыт, приобретаемый
посредством работы одного полушария, как бы не существо-
вал для другого полушария, после уничтожения этих комис-
суральных связей единый анализатор как бы распался на два
самостоятельных анализатора. Процессы возбуждения и тор-
можения, возникшие в одном полушарии, не могли в этих
условиях переходить на другое полушарие, т. е. были нару-
шены нормальные условия движения (иррадиации и концен-
трации) нервных процессов. В то же время у такого опери-
1 И. П. Павлов, Поли. собр. соч., изд. 2, т. III, кн. 2, стр. 20.

151

рованного животного распространение возбуждения по раз-
личным пунктам одного и того же полушария происходило
как и в обычных условиях.
Вопрос о парной работе больших полушарий оказался
существенной предпосылкой для другого, более общего во-
проса об условиях иррадиации и концентрации нервных про-
цессов. Важно отметить, что решение этого вопроса нераз-
рывно связано с павловским учением о взаимной индукции
нервных процессов в коре больших полушарий головного
мозга.
Блестящие опыты К. М. Быкова и А. Д. Сперанского 1 с пе-
ререзкой комиссуральных путей представляют собой дальней-
ший шаг в разрешении поставленного И. П. Павловым «оче-
редного вопроса физиологии больших полушарий головного
мозга».
Новый этап в развитии павловского учения о парной рабо-
те больших полушарий связан с дальнейшими важными
открытиями К. М. Быкова2. Изучение им условных рефлек-
сов у собаки с перерезанным мозолистым телом впервые
привело к установлению роли парной работы больших полу-
шарий в пространственном различении. И. П. Павлов считал
очень важным для характеристики работы звукового анали-
затора вопрос, нужно ли для дифференцирования места звука
содействие обоих полушарий. Ответ на этот вопрос и дали
точные опыты К. М. Быкова на собаке с перерезанным мозо-
листым телом. Важно изложить общий итог этих опытов
в оценке самого И. П. Павлова. В «Лекциях о работе боль-
ших полушарий головного мозга» И. П. Павлов писал об
этих опытах следующее: «Когда животное оправлялось от
операции, приступали к выработке пищевых условных реф-
лексов. Образование их не представляло никаких особенно-
стей и происходило так же скоро, как и у нормальных собак.
Между прочим, у собаки имелся рефлекс на звук свистка
в 1500 колебаний в секунду. Свисток, помещенный в картон-
ный футляр, укреплялся на стене на уровне и в стороне лево-
го уха в определенном расстоянии от станка с собакой. Реф-
лекс появился на восьмом разе применений и при 70 приме-
нениях сделался максимальным и постоянным. Затем тот же
свисток помещался совершенно так же с правой стороны
собаки. В этом положении звук свистка не сопровождался
безусловным рефлексом. Применяя звук то слева, то справа,
старались получить дифференцировку. Но ни малейшего
намека на нее не оказалось, несмотря на 115 повторений
1 К. М. Быков и А. Д. Сперанский, Собака с перерезанным
corpus callosum, «Труды физиол. лабор. акад. И. П. Павлова», т. I,
вып. I, 1924.
2 К. М. Быков, К вопросу о парной работе больших полушарий,
«Архив биол. наук», т. XXIV, 1924.

152

звука справа, так что не было основания продолжать опыт
дальше в таком виде. Нужно было заключить, что для диф-
ференцирования места звука необходима соединенная рабо-
та полушарий»1. Нам особенно важно подчеркнуть, что
И. П. Павлов прямо указал на значение данных опытов
К. М. Быкова для понимания механизмов пространственной
локализации звука, т. е. слухопространственного различения.
В этих же исследованиях К. М. Быков2 установил значе-
ние парной работы больших полушарий и для выработки
дифференцировки на различных расстояниях предметов.
У собаки с перерезанным мозолистым телом оказалась невоз-
можной выработка дифференцировки не только на направле-
ние звука, но и на расстояние до предмета, воздействующего
на световой анализатор. Эти исследования К. М. Быкова
можно считать основоположными для научного объяснения
механизмов пространственного различения на основе павлов-
ского учения о законах высшей нервной деятельности.
Если опыты Н. И. Красногорского и Г. В. Анрепа имеют
лишь общее значение для интересующей нас проблемы, то
ряд исследований К. М. Быкова имеет специальное значение.
Его исследования доказали, что парная работа больших по-
лушарий составляет жизненное, коренное условие нормальной
ориентировки высших животных и человека в пространстве.
Можно без преувеличения сказать, что этими исследованиями
К. М. Быков заложил основу рефлекторной теории простран-
ственного различения, которая призвана полностью сменить
и преодолеть ныне еще господствующую рецепторную теорию
восприятия пространства, которую выдвинул физиологиче-
ский идеализм.
Традиционная физиология органов чувств (и неразрывно
связанная с ней идеалистическая психология) уделяла исклю-
чительное внимание механизмам пространственного различе-
ния. Как нативисты, так и генетисты использовали экспери-
ментальные факты пространственного различения для обо-
снования своих субъективно-идеалистических концепций, из-
вращая факты в угоду идеалистической реакционной
псевдотеории, а именно — «знаковой» концепции сознания.
Эта «знаковая» концепция неотделима от рецепторной теории
ощущений и различения, которую нативисты и генетисты
противопоставляли рефлекторной, материалистической кон-
цепции И. М. Сеченова, а затем И. П. Павлова. К механиз-
мам пространственного различения физиологи-идеалисты
также подходили с точки зрения своей «рецепторной» теории.
В области зрительно-пространственного различения все
1 И. П. Павлов, Поли. собр. соч., изд. 2, т. IV, 1951, стр. 160—161.
2 См. К. М. Быков, Условные рефлексы на собаках с перерезанным
corpus callosum, «Труды II Всесоюзн. съезда физиологов», 1926, стр. 182,

153

факты объяснялись лишь соотношением монокулярных си-
стем (сетчаток обоих глаз) в бинокулярном зрении, которое
трактовалось как функция взаимодействующих зрительных
рецепторов. Эти факты заслуживают того, чтобы им уделить
особое внимание. К ним относится, например, тот факт, что
бинокулярное зрение превосходит зрение монокулярное
(одним глазом) и не является простой суммой, слагаемой
из величин каждого отдельного монокулярного поля зрения.
Бинокулярное поле зрения шире и полнее поля зрения каж-
дого из глаз, оно превосходит монокулярное поле зрения во
всех координатах (кнаружи, кнутри, кверху, книзу).
Абсолютная и различительная чувствительность биноку-
лярного зрения (как светоощущение, так и цветоощущение)
в полтора-два раза выше монокулярного. Превосходство би-
нокулярного зрения над монокулярным особенно ярко обна-
руживается при исследовании зрительных ощущений под
малым углом зрения (на больших расстояниях от восприни-
маемых объектов). Этого уже достаточно для того, чтобы
убедиться в биологической необходимости развития биноку-
лярного зрения, особенно при возрастании сложности задач,
стоящих перед воспринимающим внешний мир человеком.
Но следует отметить, что не эти факты имели и имеют
решающее значение для отождествления проблемы биноку-
лярного зрения и зрительно-пространственного различения,
что характерно для традиционной физиологии органов
чувств. Они свидетельствуют лишь о том, что бинокулярное
зрение совершеннее монокулярного в количественном отно-
шении, но не в качественном. Дело в том, что и одним глазом
человек различает все градации светлоты воспринимаемых
объектов, проявляет все свойственные человеку способности
к различению светотеневых отношений. Также это отмечается
и в области цветового зрения. Монокулярно человек вполне
способен различать цветовые тоны и степени насыщенности
всех воздействующих на глаз лучей, начиная от красного
и кончая фиолетовым цветом. Наконец, под малым углом
зрения нормально осуществляется монокулярно как ахрома-
тическое, так и хроматическое зрение. Отсюда ясно, что бино-
кулярное зрение не является обязательным условием для
нормального осуществления таких общих функций как ахро-
матическое или цветовое зрение. Иначе обстоит дело со зри-
тельным ощущением глубины пространства, объемного
характера воспринимаемого тела (его рельефа), отношения
переднего и заднего плана в воспринимаемом поле (перспек-
тивы). Многочисленные экспериментальные данные физиоло-
гической оптики свидетельствовали в пользу того, что зри-
тельное ощущение глубины пространства и объемности вос-
принимаемого тела возможно лишь бинокулярно. При
монокулярном видении, как утверждалось многими исследо-

154

вателями, видение дальнего предмета является не объемным
(трехмерным), а плоскостным (двухмерным), а точное раз-
личение перспективных отношений монокулярно вообще не-
возможно. Отсюда и был сделан вывод о том, что бинокуляр-
ное зрение есть основное условие пространственного различе-
ния, что проблема зрительно-пространственного различения
вполне тождественна с проблемой бинокулярного зрения. При
этом обходилось молчанием исключение из установленного
правила, а именно — многочисленные случаи монокулярного
ощущения глубины и монокулярного определения перспек-
тивных отношений. Об этих исключениях, представляющих
особый интерес, будет сказано ниже. В физиологической
оптике возникло целое направление, утверждающее возмож-
ность монокулярного пространственного видения, но оно не
могло преодолеть господствующей «бинокулярной» теории
в силу того, что замыкалось в той же ограниченной скорлупе
рецепторной концепции различения.
Итак, главным фактом в теории пространственного виде-
ния считается бинокулярный характер ощущения глубины
пространства. Как же объясняет этот факт физиологическая
оптика — ведущая область традиционной физиологии органов
чувств? Этот факт объясняется, во-первых, тем, что в самой
оптической системе глаз строится такое изображение, которое
обеспечивает возникновение бинокулярного параллакса. Этот
факт объясняется, во-вторых, обычно тем, что это построение
трехмерного изображения в оптической системе глаза имеет
своей основой пространственное соотношение на самой сет-
чатке. При этом обычно утверждается, что объемное разли-
чение имеет место в тех случаях, когда параллельные пучки
света раздражают так называемые диспаратные точки сетчат-
ки обоих глаз, т. е. не полностью совпадающие по своему
месту в каждой из сетчаток. Известная разность этих раздра-
жений (по местоположению в сетчатке) есть условие объем-
ного видения. Чрезмерная разность этих раздражений обус-
ловливает двоение образа. Раздражение одинаковых по
местоположению (корреспондирующих) точек сетчатки про-
изводит единый, цельный, но плоскостный (а не объемный)
образ предмета. Сопоставление явлений «двоения» образа
при большом расхождении мест раздражений в обеих сетчат-
ках с явлением единого плоскостного образа при раздраже-
нии «корреспондирующих» точек обеих сетчаток привело
к убеждению, что умеренная диспаратность (разность место-
положения раздражаемых точек сетчатки) и есть механизм
пространственного видения. Этим ограничивается, исчерпы-
вается объяснение механизмов зрительно-пространственного
различения физиологической оптикой. Подобное объяснение
вполне разделяется всеми психологами. Достаточно ознако-
миться с монографиями о зрительном восприятии и с учеб-

155

ными руководствами по психологии, для того чтобы убе-
диться, что такое объяснение сложнейшего процесса про-
странственного видения вполне удовлетворяло идеалистиче-
скую психологию во всех ее направлениях. К сожалению,
нельзя не отметить, что такое «рецепторное» объяснение
нашло свое распространение и в советской психологической
литературе. Никакого другого объяснения фактам простран-
ственного видения советские психологические руководства
даже и не пытались дать. Павловское учение об анализато-
рах и временных связях не нашло отражения в современной
психологической трактовке природы пространственного ви-
дения.
Аналогично обстоит дело в области теории слуха. За
последние десятилетия в физиологической акустике обнару-
жен ряд новых фактов слухопространственного различения.
К ним относится бинауральное превосходство слуховых
ощущений в различении высоты звуков, их силы, длитель-
ности и тембра, что вполне совпадает с фактами превосход-
ства бинокулярного зрения над монокулярным. Но особенно
важно то обстоятельство, что определение местоположения
источника звука (его пространственная локализация), а тем
более — определение направления движущегося источника
звука преимущественно осуществляется бинаурально. Это
явление слухового различения глубины пространства дало
основание ряду исследователей отождествить пространствен-
ный слух с бинауральным слушанием. Как и в области зре-
ния, в этой области объяснение самого феномена простран-
ственной ориентации по местоположению и направлению дви-
жения источников звучания ограничилось анализом взаимо-
действия периферических аппаратов обоих ушей. Характер-
но, что и здесь была отмечена разность раздражения обоих
ушей в смысле времени действия звуковых волн на каждый
из рецепторов, разность фаз раздражения и т. д.
Таким же образом объясняли факты пространственного
различения и в отношении других органов чувств.
В отношении обоняния был установлен факт возможности
определения пространственного положения источников запа-
ха, причем механизмом этого обонятельно-пространственного
различения стали считать одновременное, но не совпадающее
по интенсивности, раздражение * обонятельных рецепторов
обеих половин полости носа (особенно последних двух тре-
тей). Изоляция одной из половин снижает или полностью
исключает точность пространственной локализации запаха.
Исследование пространственных порогов осязания при
.механическом раздражении кожи различных частей поверх-
ности тела привело также к убеждению, что множественное
раздражение самих кожных рецепторов есть механизм про-
странственно-кожного различения и т. д.

156

Характерно, что при исследовании мышечно-суставных
ощущений, например, при рабочих движениях рук категори-
чески утверждалось положение о том, что только в самих
рецепторах заложен механизм пространственно-двигательной
ориентации.
Нельзя не упомянуть о том, что такие важные для про-
странственной ориентировки ощущения, как ощущение равно-
весия тела и ускорения (статическое ощущение), целиком
объяснялись только с точки зрения строения и функции ве-
стибулярного аппарата во внутреннем ухе. Что касается
центральных механизмов этих чувственных компонентов про-
странственной ориентации, то их и не искали дальше моз-
жечка, его роли в регулировании движений и общего поло-
жения тела в пространстве.
Какой же вывод можно сделать из этого краткого срав-
нительного обзора тех разделов физиологии органов чувств
и психологии, в которых накоплены известные факты прост-
ранственного различения? Во-первых, ясно, что эти факты
действительно характеризуют особенности пространственного
различения, его большую сложность по сравнению с осталь-
ными формами различения, тесную связь пространственного
различения с работой парных рецепторов. Нетрудно заметить,
что этот вывод есть лишь простая констатация фактов и их
связи с работой парных рецепторов. Но дело в том, что эта
констатация и превращалась в кажущееся объяснение.
Из нашего сравнительного обзора следует, что объяснение
фактам пространственного различения (независимо от его
модальности) до настоящего времени дано лишь в свете
рецепторной теории, лишь в пределах строения и функций
соответствующих парных рецепторов. Но рецепторная теория
неотделима от субъективного физиологического идеализма
с его трактовкой ощущений как условных знаков, символов
или иероглифов. Можно утверждать, что рецепторные кон-
цепции пространственного различения прямо или косвенно
служат реакционным целям физиологического идеализма, не
объясняя, а извращая важные факты качественного своеоб-
разия пространственного различения.
Преодоление рецепторных концепций пространственного
различения — необходимое условие построения материалисти-
ческой научной теории пространственного различения. Все
эти рецепторные теории бинокулярного зрения, бинаурально-
го слуха и т. д. фактически сводятся к утверждению, что
пространственное различение осуществляется без участия
мозга, независимо от его рефлекторной деятельности. Между
тем установлено, что именно рефлекторная деятельность
головного мозга и есть механизм отражения внешнего мира
в субъекте познания.
Все накопленные ранее факты пространственного разли-

157

чения, равно как и вновь открываемые факты, должны
быть объяснены на основе рефлекторной теории Сеченова —
Павлова.
Пространственное различение является продуктом высше-
го анализа и синтеза, осуществляемого корой больших полу-
шарий головного мозга. Само функциональное состояние
рецепторов (их возбудимость и адаптация) определяется
взаимодействием нервных процессов в коре головного мозга.
Тем более это положение относится к пространственно-разли-
чительной работе парных рецепторов, являющихся частями
единых анализаторов внешней среды. Важное значение имеет
частичный перекрест зрительных, слуховых и обонятельных
нервных путей, соединяющих каждый из одноименных рецеп-
торов с каждым из полушарий головного мозга.
По И. П. Павлову, ведущую роль в анализаторе играет
его мозговой конец, состоящий из системы ядерных и рассе-
янных клеток. Рассматривая мозговой конец анализатора
в связи с интересующим нас вопросом о механизмах про-
странственного различения, мы можем констатировать, что
парности одноименных рецепторов соответствует и парная
работа больших полушарий. Мозговой конец анализатора
(светового, звукового, кожно-механического) состоит из ядер-
ных и рассеянных элементов клеток, симметрично располо-
женных относительно друг друга в обоих полушариях. Ис-
ключение составляет лишь так называемая речедвигательная
корковая зона (область Брока), резко выраженная в левом
полушарии. Но, однако, можно думать, что по крайней мере
рассеянные элементы мозгового конца речедвигательного
анализатора находятся и в правом полушарии. Во всех
остальных случаях отмечается относительная симметричность
в расположении «центров» по коре обоих полушарий голов-
ного мозга. Природу мозговых концов анализатора и их ве-
дущую роль в целостной деятельности анализаторов можно
понять лишь в свете павловского учения о временных связях.
В свете этого учения становятся объяснимыми ранее казав-
шиеся парадоксальными факты функциональной асимметрии
в деятельности симметрично расположенных (в обоих полу-
шариях) частей одного и того же мозгового конца анализа-
тора. Мы имеем в виду необъяснимое ранее явление ведущей
стороны функционального неравенства в области зрения
(ведущий глаз), слуха (ведущее ухо), кинестезии и осязания
(ведущая рука) и т. д.
В свете павловского учения о единстве механизмов ана-
лизатора и временных связей в целостной рефлекторной дея-
тельности мозга объясняются поразительные факты пере-
стройки взаимоотношений между одноименными рецепторами
(обоими глазами, обоими ушами и т. д.) при изменении про-
странственных условий существования организма.

158

Мы считаем, что павловская постановка проблемы парной
работы больших полушарий имеет исключительное значение
для понимания механизмов пространственного различения
у человека. Соединенная работа больших полушарий в сиг-
нальной деятельности коры головного мозга необходима для
дифференцировки направления звучащего и видимого пред-
мета, как это установил в своих опытах К. М. Быков. Тем
более следует предполагать, что в сложнейшей ориентировке
человека в пространстве парная работа больших полушарий
особенно значительна.
В ряде исследований кафедры психологии Ленинградского
университета им. А. А. Жданова была изучена дифференци-
ровка пространственных сигналов с различных анализаторов:
светового, звукового, двигательного, запахового, кожно-меха-
нического и т. д.
Сравнительное изучение полученных данных позволило
придти к выводу, что в деятельности всех этих анализаторов
обнаруживается функциональное неравенство или асиммет-
рия работы парных рецепторов (обоих глаз, обоих ушей, обеих
рук и т. д.). Явление ведущей стороны анализатора (веду-
щего глаза, ведущей руки и т. д.) было обнаружено именно
при исследовании дифференцировки пространственных сигна-
лов в работе того или иного анализатора. Функциональное
неравенство в деятельности анализатора выступало законо-
мерно лишь в условиях пространственной дифференцировки,
что дало нам основание предположить обусловленность этого
факта парной работой больших полушарий.
Необходимо было выяснить, является ли это функцио-
нальное неравенство абсолютным или относительным, посто-
янным или изменяющимся от объективных условий деятель-
ности коры головного мозга. Это было тем более необходимо,
что традиционные неврологические концепции доминирования
одного полушария над другими «объясняли» ведущую руку
или ведущий глаз генетическими свойствами строения голов-
ного мозга в духе реакционного морганизма-менделизма. Эти
концепции являются антипавловскими, нарочито игнорирую-
щими рефлекторную зависимость работы больших полуша-
рий от жизненных условий внешней среды.
Мы стремились, напротив, объяснить функциональное не-
равенство в пространственном различении, исходя из рефлек-
торной теории Сеченова — Павлова. С этой целью мы
исследовали явление функционального неравенства в прост-
ранственном различении при разных деятельностях человека,
в изменяющихся внешних условиях.
Было обнаружено в области зрения (опыты Е. М. Горя-
чевой), в области слуха (опыты М. С. Неймарк) и осязания
(опыты А. В. Идельсона и Б. Ф. Ломова), что взаимодейст-
вие одноименных рецепторов носит переменный характер.

159

У одного и того же человека с изменением условий пере-
страивается взаимодействие одноименных рецепторов. На-
пример, правый глаз может быть то более ведущим, то менее
ведущим, либо даже вовсе уступить ведущее положение
левому глазу. Правая рука у правшей может оказаться неве-
дущей в одних деятельностях и ведущей в других и т. д.
В основе подобного переменного преобладания одного из
одноименных рецепторов над другим, очевидно, лежит изме-
нение характера взаимной индукции нервных процессов
в обоих полушариях.
Можно предположить, что перестройка взаимоотношения
между обоими полушариями зависит от изменения внешних
условий.
Подобное предположение мы могли составить на основе
показательных данных Е. М. Горячевой. В ее опытах перво-
начально исследовалось явление ведущего глаза в прицель-
ной деятельности, причем устанавливалось постоянное
положение фиксируемого объекта и наблюдателя. В этих
постоянных условиях обнаруживалась стереотипная реакция
(количественно-однородное преобладание одного глаза над
другим). В последующем Е. М. Горячева изменяла угол зре-
ния от малого до большого. С изменением пространственных
условий перестраивались взаимоотношения правого и левого
глаза. В некоторых случаях правый глаз переставал быть
ведущим; эта функция переходила к левому глазу. Во всех
остальных случаях мера ведущего глаза изменялась, не оста-
ваясь постоянной и стереотипной.
Подобные явления были обнаружены затем и в деятель-
ности других анализаторов. Мы предположили, что функцио-
нальное неравенство одноименных рецепторов в пространст-
венном различении носит условнорефлекторный характер, от-
ражающий изменения пространственных условий. Это пред-
положение в настоящее время подвергается систематической
экспериментальной проверке методом условных рефлексов.
Парная работа больших полушарий, необходимая для
ориентировки человека в пространстве, может быть понята
лишь в системе павловского учения о высшей нервной дея-
тельности, об условнорефлекторной деятельности больших
полушарий головного мозга.
**
*
Мы вкратце остановились на значении павловской трак-
товки проблемы парной работы больших полушарий для пси-
хологической науки, взяв примеры из двух областей: психо-
логии переноса навыков и пространственного различения.
Этим ни в какой мере не исчерпывается значение этой
проблемы для психологии. Проблема парной работы больших

160

полушарий имеет общее значение для всей психологии и осо-
бое для изучения работы второй сигнальной системы в ее
единстве с работой первой сигнальной системы. Известно, что
временные связи первой и второй сигнальных систем подчи-
няются не только особенным, но и общим законам высшей
нервной деятельности. Установленные И. П. Павловым общие
законы высшей нервной деятельности животных и человека
включают в себя пространственность движения нервных про-
цессов и их взаимной индукции в обоих полушариях головного
мозга. Можно думать, что во второй сигнальной системе чрез-
вычайно усложняются пространственные условия нейроди-
намики, учитывая как проекцию временных связей первой
сигнальной системы во второй сигнальной системе, так и осо-
бенности корковой мозаики и динамической стереотипии вто-
рой сигнальной системы.
Важной задачей физиологии высшей нервной деятельности
человека и психологии является изучение роли парной работы
больших полушарий в деятельности двух сигнальных систем
человека.
Разработка проблемы парной работы больших полушарий
имеет важное значение как для общей психологии, так и для
генетической психологии ребенка в процессе их перестройки
на основе материалистического учения И. П. Павлова.

161

РАЗВИТИЕ МЕХАНИЗМОВ ПРОСТРАНСТВЕННОГО
РАЗЛИЧЕНИЯ
Нормальная деятельность анализаторов составляет пер-
вый механизм ощущений и восприятий.
Вторым является механизм временных связей, т. е. услов-
ных рефлексов как отражения связи организма с внешней
средой. Замыкание временных связей, происходящее в коре
головного мозга, обеспечивает синтез и высший анализ внеш-
них раздражителей, тонкое и подвижное, постоянно изменяю-
щееся приспособление организма к изменяющимся условиям
среды.
Иначе говоря, условнорефлекторный механизм определяет
пороги ощущения, а также их изменчивость, сдвиги, что
представляет собой особое значение для умственного разви-
тия детей.
В единстве с анализаторами этот наиболее пластичный
механизм составляет общий, весьма сложный, но вполне
управляемый на основе знания законов высшей нервной дея-
тельности физиологический механизм ощущений и воспри-
ятий.
Итак, можно полагать, что в основе ощущений и восприя-
тий лежит взаимодействие двух механизмов — анализатора
и временных связей. Ведущим в этом взаимодействии являет-
ся механизм временных связей. Именно от взаимной индук-
ции возбуждения и торможения зависит адаптация органов
чувств, функциональное состояние анализаторов в целом. От
образования условных рефлексов на определенные сигналы
зависит расширение для организма среды, в которой все бо-
лее тонко и разнообразно этот организм ориентируется. Сме-
на постоянных связей на переменные, временные делает ана-
лизаторы наиболее совершенным орудием приспособления
к условиям внешней среды.
Особенно ясно раскрывается зависимость работы анали-
затора от системы временных связей в явлении так называе-

162

мой различительной, или разностной, чувствительности. Раз-
личение разностей может происходить как одновременно, так
и последовательно, во времени. Порог различения определяет-
ся по минимальной величине прироста раздражителя (при
последовательном различении) или по минимальному разли-
чению в качестве и интенсивности двух раздражителей (при
одновременном различении).
Максимальное различие между двумя объектами (или
предметом и фоном) образует контраст, усиливающий общий
ход различения.
Установлено, что в основе различения или разностной чув-
ствительности лежит механизм дифференцирования условны*
рефлексов или, если говорить об условиях различения, диф-
ференцировки сходных раздражителей (сигналов).
Анализатор бывает способен к такой дифференцировке
лишь благодаря развитию временных связей, т. е. дифферен-
цирования условных рефлексов.
Поэтому можно считать, что чем сложнее работа анализа-
тора, тем более определяющую роль играет механизм времен-
ных связей. Этим объясняется тот первостепенной важности
факт, что у детей 7—15 лет разностная чувствительность воз-
растает во много раз по сравнению с ростом абсолютной чув-
ствительности. Сравнительно с детьми 3—7 лет, т. е. дошколь-
никами, школьники обнаруживают все возрастающую раз-
ностную чувствительность, особенно в области зрения и слуха.
Этот факт, свидетельствующий о действительном расшире-
нии физических и умственных границ ребенка в ходе его вос-
питания и развития, объясняется тем, что с образованием
системы временных связей резко усиливается дифференци-
ровка сходных объектов в процессе обучения, анализаторы
ребенка и подростка все время развиваются, совершенству-
ются, изменяют свой способ деятельности.
Особый интерес представляет факт увеличения разностной
чувствительности с возрастом детей в связи с той ролью, ко-
торую приобретает вторая сигнальная система в развитии
первой сигнальной системы.
Известно, что дети 7—15 лет сравнительно меньше, чем
дошкольники, образуют свои знания на основе непосредствен-
ного ознакомления с явлениями внешнего мира. Дети 7—15
лет систематически усваивают обобщенные и опосредствован-
ные знания. В процессе обучения как передача знаний, так
и их усвоение осуществляются на основе языка в ходе разви-
тия устной и письменной речи учащихся под руководством
учителей и школы в целом. Средства обучения и практическая
деятельность учащихся по ознакомлению с явлениями при-
роды (на лабораторных занятиях, экскурсиях и т. д.) нераз-
рывно связаны с языком как общим средством и условием
обучения.

163

Непрерывное развитие разностной чувствительности
у школьников свидетельствует о том, что именно язык и свя-
занный с ним механизм второй сигнальной системы обуслов-
ливает этот прогресс.
Известно, что замена словом реальных условных раздра-
жителей ускоряет дифференцирование временных связей, по-
вышает уровень ориентировки в окружающей среде.
Это положение имеет исключительное значение для пони-
мания специфически-человеческих особенностей различения
в работе всех анализаторов. Оно также важно для раскры-
тия условий формирования пространственного различения,
наиболее высокие уровни которого связаны, по выражению
И. М. Сеченова, с «метризацией пространства», основанной
на развитии языка и математического знания.
Из современного учения об ощущениях вытекает, что они
суть различные формы отражения или «образы движущейся
материи», механизмом которых является взаимодействие ме-
ханизмов анализаторов и временных связей. Благодаря ощу-
щениям человек непосредственно, «чувственно» отражает ка-
чество и интенсивность воздействия предметов и явлений
внешнего мира. Соответственно этому в психологии указы-
вается на две характерные особенности всякого ощущения,
а именно — качество данного ощущения и его интенсивность.
Эти особенности каждого ощущения связаны с определенной
модальностью данного ощущения, а именно природой его
приспособления к определенной форме движения материи.
Итак, ощущения определяются по их модальности, каче-
ству и интенсивности. По модальности ощущения всегда
относятся к какой-либо одной из форм отражения, к дея-
тельности одного из анализаторов. Так, ощущение может быть
по своей модальности или зрительным, или слуховым, или
обонятельным, или вкусовым и т. д. Универсального внемо-
дального ощущения, как известно, не существует. Восприятие
же как более сложная форма чувственного отражения есть
продукт ассоциации, взаимодействия одноименных (интрамо-
дальных) или разноименных (интермодальных) ощущений,
в основе которых лежит условный рефлекс на комплексный
раздражитель (предмет с различными оптическими, звуковы-
ми, химическими, механическими свойствами).
Итак, известно, что ощущения отличаются друг от друга
своей модальностью. Но в пределах одной модальности ощу-
щения отличаются друг от друга качеством. Так, зрительные
ощущения отличаются качеством в виде цветового тона
(ощущение красного или фиолетового цвета, зеленого или
синего и т. д.). Наконец, в пределах одного качества (напри-
мер, в ощущении красного цвета) отличаются своей интен-
сивностью (большей или меньшей светлотой, большей или
меньшей насыщенностью).

164

Так, в понятии ощущения выделяются признаки от наи-
более общего (модальность) к менее общему (качество)
и наименее общему (интенсивность) в характеристике дан-
ного ощущения. Все эти особенности модальности, качества,
интенсивности подчеркивают своеобразие отдельного чувст-
венного впечатления в неисчислимом множестве ощущений,
отражающих многообразие и своеобразие явлений внешнего
мира.
Как было подчеркнуто ранее, различение имеет место при
дифференцировке малых разностей раздражителей по их
качеству и интенсивности, т. е. в пределах одной модальности
ощущений, отражающих единую природу данной формы дви-
жения материи.
В психологической литературе обычно указывается, что
ощущения, кроме качества и интенсивности, характеризуются
также и различной длительностью. Иначе говоря, подчерки-
вается наличие в каждом чувственном впечатлении времен-
ного компонента.
Мы имеем основание полагать, что и эта черта ощущения
еще не исчерпывает определенности отдельного ощущения.
Несомненно, что каждое ощущение любой модальности, ка-
чества и интенсивности, а также длительности характери-
зуется и определенным пространственным компонентом. О нем
сейчас и будет идти речь, так как именно с ним связана сама
возможность пространственного различения.
Известно, что марксистско-ленинская философия рассмат-
ривает пространство и время как основные формы существо-
вания движущейся материи. Отсюда следует, что и воздейст-
вие любой мельчайшей отдельности движущейся материи
всегда происходит в конкретных условиях пространства и вре-
мени. Фактор времени достаточно хорошо изучен в физиоло-
гии и психологии. Достаточно указать, например, на анализ
временных условий адаптации органов чувств, на изучение
скорости чувственных реакций в микроинтервалах времени, на
роль длительности раздражений и т. д.
Иначе обстоит дело с фактором пространства в исследо-
вании природы ощущений и различения. Факты психологии
и физиологии явно свидетельствуют о важности этого фак-
тора. К этим фактам можно отнести поле зрения как условие
всякого видения, угол зрения как другое важнейшее условие
динамики зрительного образа, а также такие пространствен-
ные признаки и отношения вещей, как форма, величина, три
основных измерения, особенно глубина предмета или взаимо-
действующих предметов видимого поля, перспектива и т. д.,
отражающиеся в каждом акте зрения. К этим же фактам от-
носится локализация звука в пространстве, оценка направле-
ния движущегося источника звука, локализация источника за-
паха, прикосновений к коже и т. д. Можно сказать, что любой

165

воздействующий на анализатор раздражитель обладает своей
пространственной определенностью, занимает место в про-
странстве, воздействует на рецептор с одного из направлений
пространства (сверху, снизу, слева, справа, спереди, сзади),
обладает той или иной площадью (в зависимости от которой
находится площадь раздражения в рецепторе), величиной,
формой (т. е. единством строения и взаимодействием частей
в данной структуре тела). К этому следует добавить исклю-
чительное значение пространственных отношений между вос-
принимаемыми телами, а именно, положение одного тела от-
носительно другого, относительная величина одного тела
сравнительно с другим, соразмерность или несоразмерность
взаимодействующих площадей, подобие или контраст взаимо-
действующих форм и т. д.
Нужно при этом учесть, что и сам ощущающий человек —
материальное тело, занимающее определенное место в про-
странстве к обладающее известными пространственными
признаками (величиной, формой, тремя измерениями тела, на-
правлениями движений в пространстве и т. д.). Взаимодейст-
вие человека со средой включает в себе и само тело чело-
века с характерной для него системой координат. Это особен-
но ясно видно при пространственной ориентировке, когда
точкой отсчета становится та или иная сторона тела, в боль-
шинстве случаев — правая половина, а также вертикальное
положение тела по отношению к плоскости Земли.
Итак, можно сказать, что пространственный компонент
есть общая обязательная черта всех ощущений, любой мо-
дальности, качества, интенсивности, длительности.
Вместе с отражением предметов внешнего мира в сознании
человека отражаются и их пространственные характеристи-
ки, которые в то же время взаимодействуют с пространствен-
ными признаками отражения самого человеческого тела.
Как для объяснения механизмов ощущений и различения
вообще, так, и тем более, для понимания материальных основ
пространственного различения в корне негодной и порочной
оказывается рецепторная «теория» ощущений и восприятий.
Очевидно, что особенности различения могут быть поняты
лишь на основе рефлекторной теории Сеченова — Павлова,
открывшей физиологические основы отражения человеком
внешнего мира, в том числе и отражения человеком про-
странства.
На основе рефлекторной теории впервые становится воз-
можным объяснить и развитие пространственного различения,
его единства со сравнением и обобщением теоретических
(геометрических) знаний о пространстве. Такое объяснение
заключено в общих законах взаимодействия первой и второй
сигнальных систем действительности.

166

* * *
Из физиологии рецепторов и психологии известно разли-
чие бинокулярного и монокулярного зрения. Это различие
обычно объяснялось тем, что бинокулярное зрение, как изве-
стное «сложение» разных монокулярных функций, совершен-
нее функций каждого из глаз в отдельности. В ходе экспери-
ментальной работы мы принуждены были обратить внимание
на то, что бинокулярное зрение приблизительно равно моно-
кулярным показаниям одного из глаз данного испытуемого.
Этот факт нарушал представление о бинокулярном зрении
как простой сумме равных слагаемых монокулярных функ-
ций. В связи с этим фактором мы стали систематически изу-
чать ранее известный фонемен «ведущего глаза», подробно
изученный в офтальмологии и физиологической оптике. Осо-
бенно много сделано в этом отношении советским исследова-
телем проф. Г. В. Литинским. Им была разработана методика
определения ведущего глаза, разработана классификация
видов функциональной асимметрии зрения, показано значение
ведущего глаза для прицельной способности, установлена
связь ведущего глаза и ведущей руки. В ранее проделанной
нами работе мы продолжали разработку этого вопроса о ве-
дущем глазе, применив другую методику с целью количест-
венного учета величины неравенства в монокулярных показа-
ниях относительно бинокулярной локализации объекта в про-
странстве. Нами было тогда обнаружено, что наиболее часто
встречается преобладание правого глаза в пространственной
локализации объекта (правосторонняя асимметрия), затем по
частоте случаев обнаруживает себя левосторонняя асиммет-
рия. Значительно реже встречается полное равенство обоих
глаз при зрительной локализации объекта в пространстве
(симметрия). Отсюда можно было констатировать, что в боль-
шинстве случаев имеет место не суммация в бинокулярном
зрении равных слагаемых, а, напротив, суммация слагаемых
неравных. При этом у одних индивидов большим слагаемым
оказалась правосторонняя, у других испытуемых левосторон-
няя монокулярная система. При наличии такого функцио-
нального неравенства прицельная способность зрения ока-
зывалась точной и устойчивой.
Напротив, при явлении зрительно-пространственной сим-
метрии оказалось, что люди, характеризующиеся этим явле-
нием, обладают неустойчивым и неточным «прицеливанием»
глаза, т. е. испытывают значительные трудности при локали-
зации объекта в пространстве. Тогда же было установлено,
что «ведущий» по прицельной способности глаз не совпадает
с монокулярной характеристикой остроты зрения. «Ведущим»
глазом нередко являлся и тот, который имел меньшую
остроту зрения. Прямой и полной корреляции остроты зре-

167

яия и прицельной способности зрения не оказалось. Феномен
«ведущего» глаза был обнаружен нами также при перимет-
рическом исследовании полей зрения. Человек с устойчивым
правым ведущим глазом (в отношении прицельной способ-
ности) оказывался обладателем более совершенного право-
стороннего монокулярного поля зрения, значительно более
обширного во всех координатах (особенно кнутри и кнаружи)
по сравнению с левосторонним монокулярным полем зрения.
При левосторонней асимметрии (по прицельной способности)
обнаруживалось большее превосходство соответствующего
монокулярного поля зрения. В связи с тем, что факт ведущего
глаза имел более общее значение, нежели ранее предполага-
лось, мы проделали пробные опыты по корреляции ведущего
глаза и ощущения глубины. Эти опыты были прерваны вой-
ной, но уже тогда можно было предположить, что монокуляр-
ное ощущение глубины возможно, но не для любого глаза,
а для «ведущего», что было доказано В. А. Мацановой
в 1950 г. в нашей лаборатории.
Вместе с изучением этих вновь возникших вопросов мы
убедились в бесплодности и ложности рецепторных концепций
восприятия пространства.
В ходе исследования стало ясно, что функциональная
асимметрия многообразна, она имеет место в работе всех
парных рецепторов, а не только зрения. Но вместе с тем
функциональная асимметрия специфична для каждой чувст-
вительной системы, причем различно выступает в различных
функциях одной и той же чувствительной системы (например,
глаз, «ведущий» по остроте зрения, и глаз, «ведущий» по при-
цельной способности, не совпадают у одного и того же чело-
века). Все эти наблюдения заставляли думать, что функцио-
нальная асимметрия так называемых дистансрецепторов есть
проявление сложнейших процессов взаимодействия обоих по-
лушарий в рефлекторной деятельности головного мозга.
Особенно важное значение имели для нас клинико-психо-
патологические наблюдения над характером расстройств
и процессом восстановления нарушенных функций при трав-
мах головного мозга. Эти наблюдения в процессе нашей прак-
тики лечебно-педагогической работы в неврологических эва-
когоспиталях (1942—1943) убеждали в том, что соединенная
работа больших полушарий обеспечивает компенсацию функ-
ций посредством образования новых временных связей, при-
чем большую роль играют сохранные ядерные и рассеянные
элементы анализатора в здоровом полушарии. В ряде случаев
при тяжелых явлениях так называемой моторной афазии,
зрительной агнозии, астереогноза, а также постконтузионных
(очаговых) состояний отмечалось патологическое изменение
в соотношении одноименных рецепторов. Характерно, что при
односторонних поражениях головного мозга (т. е. одного из

168

полушарий), особенно затылочной и затылочно-теменной до-
лей, вообще не удавалось обнаружить феномен «ведущего
глаза», т. е. преобладание одной монокулярной системы над
другой.
Аналогичное явление было отмечено и в отношении бина-
урального слуха. Пространственная ориентация по местопо-
ложению звуковых сигналов оказывалась крайне затруднен-
ной не только при слуховой агнозии и сенсорной афазии, но
и другого рода органических заболеваниях мозга. В этих слу-
чаях отсутствовала резко выраженная функциональная асим-
метрия слуха, вероятно, совершенно необходимая для слухо-
пространственного различения.
Эти наблюдения укрепляли нас в убеждении, что функцио-
нальная асимметрия в работе парных рецепторов имеет свои
истоки не столько в них самих, сколько в парной работе
больших полушарий. На что же мы могли опираться в трак-
товке этих и новых данных? Как было указано, физиология
рецепторов не могла быть такой основной. Нельзя было удов-
летвориться и чисто морфологическим объяснением связи
парных рецепторов с парностью обоих полушарий головного
мозга. Эта проблема парности в работе больших полушарий
головного мозга занимает крупнейшее место в клинико-нев-
рологической литературе. Но даже по отношению к так на-
зываемым проекционным зонам больших полушарий эта про-
блема решалась в духе морфо-психологического паралле-
лизма.
Структура мозга в указанной литературе оторвана от его
рефлекторной деятельности, имеет место лишь сопоставление
патологоанатомических и психопатологических данных. Чем
физиологически характеризуется парность больших полуша-
рий, какова парная работа этих полушарий—на эти вопросы
клинико-неврологическая литература ответа не давала и не
могла дать, игнорируя павловскую патофизиологию высшей
нервной деятельности. Поэтому не случайно клиническая нев-
рология трактовала преобладание одного полушария над
другим в духе реакционного менделизма-морганизма. Преоб-
ладание или равенство обоих полушарий трактовалось как при-
рожденное, обусловленное наследственной структурой голов-
ного мозга, совершенно не зависящее от жизненных условий
и рефлекторной деятельности. Тем самым отрицался функ-
циональный характер сенсорных и сенсорно-моторных асим-
метрий, но утверждался их анатомический структурный
характер, независимый от развития высшей нервной деятель-
ности головного мозга.
Единственной научной концепцией, объясняющей природу
функциональных асимметрий в пространственном различении,
является лишь рефлекторная теория И. П. Павлова. Иссле-

169

дования И. П. Павлова по вопросу о парной работе больших
полушарий имеют специальное значение для теории про-
странственного различения. Известно, что важное место в этих
исследованиях заняли факты переноса условных рефлексов
и дифференцировок с одной стороны тела на другую (опыты
Н. И. Красногорского, Г. В. Анрепа и др.).
*
Мы подвергли систематическому исследованию явления
переноса так называемых сенсорных навыков с одного одно-
именного рецептора на другой, чтобы установить на человеке
факт воспроизведения условных рефлексов, выработанных на
одной стороне тела, на другой его стороне, причем без всякого
дополнительного упражнения. Нас особенно интересовал во-
прос, будет ли иметь место при подобном переносе опреде-
ленная сторона переноса, т. е. скажется ли в данном факте
уже сложившаяся функциональная асимметрия в работе
данного анализатора. Заранее можно было предполагать, что
факт Н. И. Красногорского и Г. В. Анрепа будет подтвержден
подобными опытами на человеке. Но нельзя, было знать за-
ранее о том, будет ли в этом факте иметь место функциональ-
ная асимметрия. Можно было лишь предполагать, что по
сравнению с животными у человека резко возрастает разде-
ление функций между полушариями, а следовательно, необы-
чайно усложняется механизм соединенной работы больших
полушарий головного мозга. С целью выяснить именно данный
вопрос были поставлены опыты по изучению функциональной
асимметрии переноса условных рефлексов с одной стороны
тела на другую у людей. Одно из таких исследований было
посвящено условным рефлексам со светового анализатора,
а другое — аналогичным рефлексам с кожного анализатора
человека.
Остановимся на первом из исследований — Е. П. Миро-
шиной-Тонконогой, носящем вполне доказательный харак-
тер. Перед данным исследованием были поставлены следую-
щие задачи:
1) выработать монокулярно условные рефлексы, а имен-
но: а) условнорефлекторное изменение остроты зрения
и б) условнорефлекторное изменение оптической хронаксии;
затем необходимо было установить наличие переноса услов-
норефлекторного изменения с одного глаза на другой;
2) проследить особенности выработки этих сенсорных
условных рефлексов в каждой из монокулярных систем и уста-
новить особенности переноса с одного глаза на другой, нали-
чие связи этих особенностей с известной из других опытов
функциональной асимметрией зрения данных испытуемых
(«ведущего» по прицельной способности глаза).

170

В основу методики выработки условнорефлекторного изме-
нения остроты зрения Е. П. Мирошина-Тонконогая положила
методику М. А. Севрюгиной (1938). Модификация, внесенная
в эту методику Е. П. Мирошиной-Тонконогой, заключалась
в том, что, по сравнению с опытами М. А. Севрюгиной, вы-
рабатывавшей условный рефлекс бинокулярно, Е. П. Миро-
шина-Тонконогая в своих опытах вырабатывала его моно-
кулярно на каждом из глаз, а затем так же монокулярно
проследила явление переноса. Таким образом, методика иссле-
дования переноса представляла собой повторение на чело-
веке опытов павловской школы.
Эксперимент в общем проводился следующим образом.
С расстояния пяти метров испытуемый смотрел через искус-
ственный зрачок (диаметром 3 миллиметра) на большой
экран, в центре которого имелись два плавно раздвигаю-
щихся и двигающихся черных квадратика площадью в 1 см2
каждый. Экран с квадратами освещался стоявшей перед ним
лампой, помещенной в специальный фонарь. Освещенность
на экране изменялась посредством затемнителей, поставлен-
ных перед освещающей лампой. Затемнители уменьшали
освещенность приблизительно в девять раз.
До начала выработки условнорефлекторных реакций
у испытуемых в обычных условиях дневного освещения изме-
рялась оптическая хронаксия с обоих глаз.
Перед испытуемым была поставлена задача — определить
минимальный видимый промежуток между черными квадра-
тами, которые медленно раздвигались экспериментатором
с помощью микрометрического винта, помещенного на обрат-
ной стороне экрана.
Расстояние между квадратами регулировалось с точ-
ностью до 0,5 мм.
Эксперименты проводились при двух уровнях освещен-
ности на экране: усиление освещения в девять раз играло
роль безусловного раздражителя, улучшающего остроту зре-
ния и изменяющего оптическую хронаксию в сторону умень-
шения (укорочения времени). Условным раздражителем слу-
жил стук метронома с частотой 120 ударов в минуту. Диф-
ференцировочным раздражителем являлся стук метронома
с частотой 60 ударов в минуту. В опытах обеспечивалась
предварительная адаптация глаза (20 мин.) и к слабо осве-
щенному экрану (около 5 мин.), после чего определялся шес-
тикратно порог раздельного видения и определялась оптиче-
ская хронаксия. Затем включался метроном, и через две ми-
нуты затемнители снимались, т. е. освещение усиливалось
в девять раз.
В этих условиях (усиленного освещения и постукивания
метронома) вновь производились замеры раздельного виде-
ния в оптической хронаксии.

171

После 6—7 дней, в течение которых производились такие
подкрепления, проводилась проверка выработки условно-
рефлекторных изменений остроты зрения и оптической хрона-
ксии, а затем установление наличия переноса этих изменений
на другой глаз, с которого условные рефлексы не вырабаты-
вались (во время опытов другой глаз закрывался повязкой).
В одной серии опытов проверялся этот факт при переносе
условных рефлексов с «ведущего» глаза на «неведущий»,
в других — с «неведущего» на «ведущий».
В результате ряда серий опытов с раздельным изучением
монокулярной выработки условных рефлексов и особенностей
их переноса с одной стороны светового анализатора на дру-
гой Е. П. Мирошина-Тонконогая добыла ряд ценных фактов.
Был подтвержден факт условнорефлекторного изменения
остроты зрения, описанный М. А. Севрюгиной. Этот факт
сам по себе имеет большое значение, так как острота зрения
считается элементарным и общим феноменом пространствен-
ного видения. Данные М. А. Севрюгиной и Е. П. Мирошиной-
Тонконогой свидетельствуют о том, что этот феномен про-
странственного видения обусловлен не периферической струк-
турой зрительного рецептора, а функциональным состоянием
целостного светового анализатора, в котором ведущую роль
играет мозговой конец анализатора, непосредственно обуслов-
ленный механизмом временных связей организма со средой.
По этим экспериментальным данным, величина условно-
рефлекторного повышения остроты зрения оказалась очень
значительной. У разных испытуемых условнорефлекторное
повышение остроты зрения достигало 18—30%.
Параллельно с условнорефлекторным изменением остроты
зрения отмечалось и условнорефлекторное изменение опти-
ческой хронаксии в сторону укорочения времени протекания
процессов возбуждения в световом анализаторе. Эти условно-
рефлекторные изменения оптической хронаксии в отдельных
случаях достигали 26% от исходного уровня. Все это свиде-
тельствует о том, что в процессе выработки временных связей
стук метронома превращался из нейтрального в условный
раздражитель, вызывавший далее уже сам по себе функцио-
нальные изменения светового анализатора.
Далее надо отметить, что впервые на человеке был под-
твержден факт переноса условных рефлексов с одной стороны
на другую. Условнорефлекторное повышение остроты зрения
наблюдалось у всех испытуемых без исключения, причем без
всякой дополнительной и специальной тренировки.
Важно отметить, что условнорефлекторное повышение
остроты зрения при переносе с одного глаза на другой ока-
залось приблизительно равным (по своей величине) условно-
рефлекторному повышению остроты зрения того глаза, с ко-
торого вырабатывался условный рефлекс.

172

Менее выражен, но имеет место во всех случаях условно-
рефлекторный перенос изменений оптической хронаксии с од-
ного глаза на другой (даже без специальной дополнительной
тренировки).
Таким образом, факт, первоначально установленный
Н. И. Красногорским при изучении кожного и двигательного
анализаторов собаки, обнаружен опытами Е. П. Мирошиной-
Тонконогой в отношении переноса условных рефлексов со
светового анализатора человека.
Подтверждение этого факта по отношению к такой функ-
ции светового анализатора, как феномен пространственного
видения, доказывает наше предположение о том, что парная
работа зрительных рецепторов в пространственном различе-
нии есть функция парной работы больших полушарий1. Осно-
вания для этого предположения давали фундаментальные
опыты К. М. Быкова по выработке условных рефлексов у со-
баки с перерезанным мозолистым телом.
Остается группа наиболее интересных фактов, касающихся
особенностей переноса с одного глаза на другой. Напомним,
что при этом нам было заранее известно, что у разных испы-
туемых имелись устойчивые функционально-зрительные асим-
метрии, определявшиеся в специальных опытах. У одних
испытуемых ведущим по прицельной способности являлся
правый глаз, у других — левый (случаи полного равенства —
симметрии — исключались). В связи с этими данными в опы-
тах Е. П. Мирошиной-Тонконогой испытывался условнореф-
лекторный перенос с ведущего глаза на неведущий, а затем
с неведущего на ведущий.
Сравнение всех экспериментальных данных позволило
сделать основной вывод: перенос условнорефлекторных изме-
нений остроты зрения имел место во всех случаях, но проте-
кал различно в обеих монокулярных системах. Оказалось, что
условнорефлекторное повышение остроты зрения больше на
неведущем глазе (по прицельной способности, т. е. локализа-
ции объекта в пространстве), нежели на ведущем. Этот факт
имел место во всех случаях, независимо от того, правый или
левый глаз у данного испытуемого является ведущим.
При переносе выработанного условнорефлекторного изме-
нения остроты зрения обнаруживалось во всех случаях, что
величина этого переноса больше при воспроизведении веду-
щим глазом условных рефлексов, выработанных на неведу-
щем, нежели при воспроизведении неведущим глазом услов-
ных рефлексов с глаза ведущего.
О чем говорят эти два факта? Первый из них ясно гово-
1 См. Б. Г. Ананьев, Проблема парной работы больших полушарий
в учении И. П. Павлова и психология, в сб. «Учение И. П. Павлова
и философские проблемы психологии», изд-во АН СССР, 1952.

173

рит о том, что ведущий по прицельной способности глаз не
есть еще ведущий по остроте зрения, напротив, неведущий по
прицельной способности как раз и оказывается ведущим по
условнорефлекторному повышению остроты зрения. Эти опы-
ты Е. П. Мирошиной-Тонконогой подтверждают ранее уста-
новленный факт расхождения сторон функциональной
асимметрии по остроте зрения и по прицельной способности.
Вместе с тем данный факт содержит в себе больше, чем
подтверждение различного характера взаимодействия обеих
монокулярных систем при различньгх видах простран-
ственного видения. Очевидно, что условнорефлекторное по-
вышение остроты зрения неразрывно связано с относительной
специализацией одной монокулярной системы на дифферен-
цировке видения, т. е. отдельном видении двух близко сопри-
касающихся объектов. При монокулярной локализации объек-
та имеет значение точность определения одиночного объекта
малой величины в его положении в пространстве. Ясно, что
эти два процесса пространственного видения протекают при
различных физических условиях, с которыми и образуются
различные временные (условнорефлекторные связи).
Уже на этих данных можно убедиться в том, что абсолют-
ного для всех функций светового анализа одного ведущего
глаза у одного и того же человека не существует. Очевидно,
у одного и того же человека оба глаза являются «ведущими»,
во взаимодействии монокулярных систем преобладает то один,
то другой глаз, в зависимости от особенностей дробного ана-
лиза пространства (пространственного различения), который
осуществляет кора головного мозга как единая система.
Еще более интересными представляются данные об осо-
бенностях переноса. Если величина условнорефлекторного по-
вышения остроты зрения оказалась больше на «неведущем»,
чем на «ведущем» глазу, то величина переноса условнореф-
лекторного повышения остроты зрения оказалась, напротив,
большей при переносе с «неведущего» глаза на ведущий, не-
жели с «ведущего» на «неведущий». Нетрудно заметить, что
процесс переноса изменяет соотношение между обеими час-
тями светового анализатора. Очевидно, что перенос условных
рефлексов с «ведущего» полушария на другое предполагает
в качестве условия иррадиацию условного раздражения боль-
шую, нежели при переносе с «неведущего» глаза на «ведущий».
В последнем случае иррадиации условного раздражения про-
тивостоит возникший в другом полушарии процесс торможе-
ния. Можно думать, что изменение соотношения между двумя
сторонами светового анализатора в ходе переноса условных
рефлексов выражает взаимную индукцию нервных процессов
в обоих полушариях. Наконец, немаловажное значение пред-
ставляют данные об особенностях возникновения и переноса
условнорефлекторного изменения оптической хронаксии.

174

Опыты Е. П. Мирошиной-Тонконогой свидетельствуют
о том, что условнорефлекторное изменение оптической хро-
наксии больше на ведущем глазу, чем на неведущем. Имеют-
ся обратно пропорциональные отношения между условнореф-
лекторным изменением остроты зрения и условнорефлектор-
ным изменением оптической (неадекватной) хронаксии.
Можно думать, что у одного и того же человека ведущее
значение приобретает то один глаз, то другой, в зависимости
от внешних условий, определяющих характер парной работы
больших полушарий.
По прицельной способности, условнорефлекторному повы-
шению остроты зрения, условнорефлекторному повышению
оптической хронаксии, наконец, по особенностям переноса
этих условнорефлекторных изменений один и тот же человек
характеризуется различными особенностями функциональной
асимметрии. Вероятно, что при изменении внешних условий
перестраиваются отношения между обеими частями мозгового
конца светового анализатора, а отсюда и обеими монокуляр-
ными системами.
В основе этой перестройки лежит смена положительной
индукции нервных процессов отрицательной, и, наоборот,—
в зависимости от развития временных связей.
Из этих опытов следует, что имеет место условнорефлек-
торная перестройка взаимоотношений монокулярных систем,
обусловливающая преобладание то одного, то другого глаза
в качестве «ведущего» в данной деятельности светового ана-
лизатора.
В нашей лаборатории были специально изучены особен-
ности функциональной асимметрии обоих монокулярных по-
лей зрения (опыты В. И. Кауфмана, а также М. Г. Бруксон)
и ощущений глубины (опыты В. А. Мацановой, а затем
И. Клейтман).
Опыты В. И. Кауфмана производились по обычной пери-
метрической методике с целью определения объема секторов
поля зрения каждого из глаз. При этом В. И. Кауфман исхо-
дил из нашей гипотезы о корковой обусловленности функцио-
нальных асимметрий зрения. Им был предложен оригиналь-
ный метод статистической обработки количественных данных,
обеспечивающий более точное обобщение и анализ экспери-
ментальных данных. Опыты В. И. Кауфмана подтвердили
факт резкой асимметрии монокулярных полей зрения (пра-
вого и левого глаза), причем особенно в направлениях кна-
ружи и кнутри, т. е. по горизонтальной линии поля зрения.
Характерно, что асимметрия обнаруживает себя в обеих по-
ловинах поля зрения, несмотря на то, что в наружных
и внутренних половинах сетчатки идут различные пучки воло-
кон зрительного нерва. Очевидно, что деятельность обоих по-
лушарий формирует «ведущее» поле зрения.

175

Явление «ведущего» поля зрения было установлено
В. И. Кауфманом у большинства испытуемых — взрослых
нормальных людей. Как можно предполагать на основании
этих опытов, образование «ведущего» поля зрения также есть
продукт соединенной деятельности обоих полушарий, с кото-
рыми связан каждый глаз, частично перекрещивающийся во-
локнами зрительного нерва.
Объясняя результаты опытов В. И. Кауфмана, мы пришли
к выводу, что ведущее поле зрения есть результат положи-
тельной индукции нервных процессов в обоих полушариях
головного мозга. Как установил И. П. Павлов, положительная
индукция характеризуется усилением возбуждения в одном из
пунктов коры вследствие торможения в другом или других
участках коры.
С целью проверить типичность для нормальной работы
коры образования ведущего поля зрения М. Г. Бруксон прове-
ла периметрическое исследование монокулярных полей зрения
у умственно недостаточных детей, учащихся вспомогательной
школы, а параллельно с ним — у нормальных детей того же
возраста (10—12 лет). Из опытов М. Г. Бруксон следовало,
что нормальные дети 10—12 лет характеризуются (более
чем в 60%) той или иной формой функциональной асим-
метрии полей зрения (ведущим правым или левым полем
зрения).
Полное равенство полей зрения у нормальных детей встре-
чается чаще, чем у взрослых. Из этого сопоставления фактов
следует, что функциональная асимметрия есть продукт разви-
тия временных связей, индивидуального опыта. Но еще более
интересными оказались данные М. Г. Бруксон при сопостав-
лении периметрических показателей нормальных и умствен-
но недостаточных детей. По этим данным оказалось, что по
сравнению с нормальными детьми у умственно недостаточ-
ных детей имеется концентрическое сужение обоих полей зре-
ния, причем в очень значительной степени. Еще более пока-
зательно, что функциональная асимметрия, довольно частая
у нормальных детей, чрезвычайно редка среди детей умствен-
но недостаточных, напротив, у них отмечено равное в обоих
монокулярных полях зрения концентрическое сужение по всем
направлениям поля зрения, т. е. почти полное равенство моно-
кулярных полей (симметрия) на низком уровне развития.
Следовательно, как можно думать, функциональная асиммет-
рия полей зрения и феномен «ведущего» поля зрения есть
показатель нормальной деятельности обоих полушарий голов-
ного мозга.
Путем вариационно-статистической обработки количест-
венных данных о различных связях между «ведущим» глазом
по остроте зрения, прицельной способности и полю зрения
В. И. Кауфман пришел к заключению, что полной корреляции

176

между ведущим по остроте зрения глазом и ведущим глазом
по полю зрения нет.
Преобладание одной из монокулярных систем у одного
и того же человека во многих случаях идет то за счет пра-
вого, то за счет левого глаза. Этот вывод вполне согласуется
с вышеизложенными опытами Е. П. Мирошиной-Тонконогой
и в значительной степени объясняется этими опытами.
Перейдем к анализу фактов функциональной асимметрии
в области такого решающего явления в пространственном
видении, каким является ощущение глубины, третьего изме-
рения пространства.
Самый факт такой асимметрии был впервые обнаружен
в нашей лаборатории В. А. Мацановой. В специальных опы-
тах она изучала монокулярное ощущение глубины. Перво-
начально В. А. Мацановой исследовалось подравнивание по-
ложения фигур с помощью бинокулярного зрения. По отноше-
нию к величине такого подравнивания далее определялось
правостороннее и левостороннее монокулярное ощущение глу-
бины. Всего было исследовано 50 человек. Дистанция наблю-
дения— 5 метров, увеличение дистанции достигалось в опы-
тах посредством бинокля. За нормальный порог ощущений
глубины была принята величина в 21 миллиметр.
Остановимся на наиболее важных фактах из этого иссле-
дования.
Напомним, что в физиологической оптике ряд исследова-
телей отрицают возможность монокулярного определения
глубины воспринимаемого пространства. Некоторые из них
считают возможным такое определение, но утверждают, что
оно неточно и производится человеком с большим усилием
(например, Г. В. Литинский). Но другие исследователи
(Иоффе, Фишер и др.) считают, что взаимоотношение между
бинокулярным и монокулярным ощущением глубины изме-
няется в зависимости от изменения расстояния, дистанции на-
блюдения. На близком расстоянии определение глубины
пространства осуществляется преимущественно бинокулярно,
на далеком (1000—1500 м)—монокулярно. С. В. Кравков,
Б. М. Теплов, д-р Кулябко и другие ученые допускали воз-
можность монокулярного ощущения глубины. Чем же объяс-
няется такое противоречие во взглядах исследователей, из
которых одни вообще отрицают возможность монокулярного
ощущения глубины, другие «вообще» его признают?
Как показывают опыты В. А. Мацановой, это противоре-
чие объясняется тем, что исследователи исходили только из
различий между бинокулярным и монокулярным зрением, не
делая попытки дифференцировать само монокулярное зрение.
В действительности оказалось, что у испытуемых с полным
равенством монокулярных систем (симметрии) монокулярное
определение глубины оказалось невозможным (около 32%

177

испытуемых). Наибольшая же группа испытуемых (48%)
характеризовалась резко выраженной асимметрией глубин-
ного глазомера, причем у таких лиц точный монокулярный
глубинный глазомер имел место только с одной стороны (или
правым, или левым глазом), т. е. обнаружился «ведущий»
глаз в глубинном глазомере. Все испытуемые были обследо-
ваны офтальмологически, причем оказалось, что нет явствен-
ной корреляции между остротой зрения и остротой глубин-
ного глазомера.
Итак, возможность монокулярного глубинного глазомера
превращается в действительность лишь там, где образуется
функциональная асимметрия монокулярных систем, причем
носителем монокулярного глазомера становится не любой
глаз, а «ведущий». Особенно интересен тот факт, что среди
испытуемых В. А. Мацановой выделилась группа лиц (20%),
которые обладали возможностью монокулярного глубинного
глазомера любым глазом. Характерно, что у этих людей мо-
нокулярные оценки глубины (как правым, так и левым гла-
зом) точнее бинокулярных как на далеком, так и на близком
расстоянии. Эта группа, однако, отличается от тех испытуе-
мых, у которых наблюдалось полное равенство монокуляр-
ных систем, с которым была связана невозможность моно-
кулярного глазомера при достаточной точности бинокуляр-
ного глазомера. Напротив, у этой весьма своеобразной группы
оказалось высокоразвитым как бинокулярное, так и обоесто-
роннее монокулярное точное глубинное ощущение. Можно
предположить, что высокая чувствительность бинокулярного
глазомера и точность монокулярного глазомера обеих сторон
светового анализатора взаимосвязаны. Напомним о том, что
«симметрики» оказались не способными к монокулярной
оценке расстояния любым глазом, а их бинокулярная глазо-
мерная чувствительность характеризовалась средними поро-
говыми величинами.
Поэтому, несмотря на некоторое внешнее сходство между
этими группами, они качественно отличны друг от друга.
Дело в том, что интересующая нас группа характеризуется
особой подвижностью во взаимоотношении монокулярных
систем, срочным характером переключения ведущего глаза
с одной стороны на другую. При этом имеет место и наиболее
высокое развитие бинокулярного глазомера. Можно предпо-
лагать, что в подобных случаях переключение взаимной индук-
ции нервных процессов определяет максимальную пластич-
ность обоих частей светового анализатора. Характерно, что
подобное переключение происходит не само собой, а при
существенных изменениях расстояния между обоими воспри-
нимаемыми объектами. Иначе говоря, переключение индук-
тивных отношений между обеими монокулярными системами
носит ясно выраженный условнорефлекторный характер. Кора

178

головного мозга в целом изменяет в каждый данный момент
(соответственно меняющимся внешним условиям) соотноше-
ние между обеими частями светового анализатора.
В последующем данные В. А. Мацановой были проверены
И. Клейтман. Ею подтвержден основной факт связи моноку-
лярного глубинного глазомера с функциональной асиммет-
рией. Но дальнейшее изучение вопроса (по той же методике)
показало, что эти связи еще более многообразны и пластичны,
нежели мы раньше предполагали. Во-первых, оказалось, что
рефлекторная зависимость глубинного глазомера носит как
бы зонный характер. Один и тот же испытуемый проявляет
разные особенности симметрии и асимметрии с изменением
положения объектов к дальнему плану движения восприни-
маемых объектов. Наибольшее затруднение испытывали все
испытуемые в средней зоне, где не было резкого контраста
между пространственным соотношением объектов и общим
пространством аппарата. В этой зоне соотношение между обе-
ими монокулярными системами изменялось особенно резко.
Другой интересный факт, обнаруженный И. Клейтман, за-
ключался в том, что в явлении глубинного глазомера имело
значение не только соотношение правой и левой сторон свето-
вого анализатора, но и пространственное соотношение самих
объектов (сторон). До опытов Клейтман можно было думать,
что раздражителем глубинного ощущения является только
разность расстояния между двумя параллельно расположен-
ными объектами. Величина в 21 миллиметр является такой
минимальной пороговой величиной в данном эксперименте.
Полагалось, что для светового анализатора совершенно без-
различно, какой из объектов (правый или левый) переме-
щается с целью увеличения или уменьшения разности
расстояния между обоими объектами. Опыты И. Клейтман
показали обратное. Оказалось, что для монокулярного глу-
бинного глазомера имеет значение вектор изменения этой раз-
ности.
То правый, то левый глаз становится «ведущим» у одного
и того же испытуемого, в зависимости от смены векторов из-
менения разности расстояний между двумя воспринимаемы-
ми объектами.
В свете вышесказанного станут понятными новые факты,
добытые экспериментально Е. М. Горячевой. Ее исследова-
ние было посвящено изучению явления функциональной асим-
метрии в прицельной способности зрения. Исследование состо-
яло из двух частей. В первой части опыты Е. М. Горячевой
проверяли по нашей методике выводы нашего раннего иссле-
дования о «ведущем» глазе по его прицельной способности.
Эти выводы были в основном подтверждены, но количествен-
ное распределение испытуемых по группам симметрии право-
и левосторонней асимметрии несколько отличалось от наших

179

данных. Задача этой первой части, однако, имела и собствен-
ное назначение. Оно заключалось в установлении известной
устойчивости «ведущего» глаза при тождественных неизмен-
ных пространственных условиях. Эта задача была Е. М. Го-
рячевой разрешена. Ее данные, как ранее наши, свидетель-
ствуют о том, что при неподвижном постоянном положении
испытуемого и фиксируемого объекта малой величины (на
расстоянии пяти метров) световой анализатор отвечает одной
и той же стереотипной реакцией.
Установив стереотипность монокулярных соотношений при
неизменных пространственных условиях, Е. М. Горячева пе-
решла ко второй части своего исследования. Фиксируемый
объект устанавливался на перемещающемся на рельсах при-
боре, причем точно учитывалась величина перемещения, из-
меняющая расстояние от воспринимающего человека до вос-
принимаемого объекта.
С целью увеличения расстояния испытуемый пользовался
биноклем. Иначе говоря, во второй части исследования
Е. М. Горячева ограничила свою задачу выяснением роли угла
зрения в динамике монокулярной локализации объекта.
Исследовалось 25 человек. С целю уточнения результа-
тов были проведены повторные опыты через полтора-два ме-
сяца. По данным экспериментов, испытуемые разделились на
три группы. К первой группе были отнесены те, у которых при
увеличении угла зрения наблюдалось и увеличение порого-
вых изменений. Во вторую группу — те, у которых при уве-
личении угла зрения отмечалось уменьшение пороговых из-
менений. Третью группу составили испытуемые, у которых
наблюдалось непостоянство пороговых изменений. При мо-
нокулярных и бинокулярных показаниях последняя группа
была самой малочисленной. Офтальмологическое обследова-
ние этих испытуемых обнаружило у них явления резкого
астигматизма (миопического в двух случаях, смешанного
и гиперметропического по одному случаю).
Рассмотрим данные о динамике пространственной лока-
лизации объекта в каждой из групп. У испытуемых первой
группы бинокулярные показания совпадают с показаниями
«ведущего» глаза (в шести случаях — правого глаза, в од-
ном — левого).
При этом сами бинокулярные показания не зависят от
предшествующих монокулярных показаний, т. е. бинокуляр-
ное зрение не испытывает последствий предшествующего зри-
тельного монокулярного акта, не тормозится предшествующей
реакцией неведущего глаза, что особенно важно под-
черкнуть.
Зрительный аппарат, по данным офтальмологического
обследования, характеризуется равносторонним функцио-
нально нормальным состоянием, за исключением одного

180

случая миопии. Пороговые изменения у этой группы изменя-
ются по зонам неравномерно относительно к величине угла
э!рения.
Во второй группе бинокулярные показания неустойчивы
и носят адаптационный характер, т. е. приспосабливаются
к предшествующим монокулярным показаниям, которые ока-
зывают на бинокулярное зрение тормозящее действие. В этой
группе пороговые изменения также носят прерывный зо-
нальный характер, но в противоположную первой группе сто-
рону, а именно — неравномерного уменьшения этих изменений
в связи с увеличением угла зрения.
Офтальмологические данные и в этих случаях свидетель-
ствуют о равностороннем нормальном состоянии рецепторов
(за исключением одного случая миопии). Но, по данным
Е. М. Горячевой, здесь мы имеем весьма подвижное соотно-
шение между монокулярным и бинокулярным зрением, при
котором бинокулярное зрение выражает преобладание то
Одной, то другой монокулярной системы в зависимости от изме-
нения угла зрения, что сказывается в совпадении бинокуляр-
ной оценки с любой предшествующей монокулярной оценкой.
В этих случаях возбуждение монокулярной системы носит
длительный иррадиированный характер, распространяющийся
и на другую систему, которая при этом тормозится.
Соотношение величин монокулярных показаний (в отно-
шении к бинокулярному зрению) изменяется с увеличением
угла зрения. При малых углах зрения оно сказывается наи-
более резко. Расхождение монокулярных показаний как бы
сменяется их относительным сближением, а затем вновь рас-
хождением. Иначе говоря, один и тот же глаз является то
более, то менее «ведущим» или, напротив, то более, то менее
«неведущим» в бинокулярном зрении.
Очевидно, мера преобладания зависит от внешних про-
странственных условий, она является как бы условнорефлек-
торной реакцией на изменение соотношений между дистан-
цией наблюдения и величиной объекта.
При дефектах глаз (астигматизм) эта закономерность вы-
ступает в парадоксальной форме: с изменением угла зрения
ведущим глазом становится то один, то другой глаз. Кора
головного мозга явно преодолевает этот дефект, динамически
перестраивая соотношение монокулярных систем в соответ-
ствии с требованиями среды.
Итак, опыты Е. М. Горячевой показывают, что феномен
«ведущего» глаза многообразно проявляется даже в одной
области пространственного видения, а именно монокулярной
и бинокулярной локализации объекта. Это многообразие
(Определяется условнорефлекторными изменениями работы
светового анализатора в зависимости от изменения простран-
ственных условий.

181

Опыты М. Г. Бруксон были посвящены изучению феноме-
на «ведущего» глаза у умственно недостаточных детей. По
сравнению с нормальными детьми 10—12 лет умственно недо-
статочные того же возраста обнаружили редкость этого фено-
мена. Преобладающее число случаев было отнесено к типу
устойчивой симметрии обеих монокулярных систем, с кото-
рым связана у этих детей неточность и неустойчивость бино-
кулярной локализации объекта с резко выраженным явлением
«двоения», которое обычно объясняется резкой диспарат-
ностью раздражаемых точек сетчаток обоих глаз. Однако,
сопоставляя низкий уровень корковой деятельности этих де-
тей и подобные факты резкой диспаратности изображения,
можно предположить, что последняя определяется слабым
развитием внутреннего торможения, которое, как установил
А. Г. Иванов-Смоленский, особенно связано с формированием
у детей второй сигнальной системы, затем перестраивающей
временные связи первой сигнальной системы.
Но слабое развитие внутреннего, условнорефлекторного
торможения означает и слабость индукции нервных процес-
сов. Подводя итоги всему вышеизложенному, можно предпо-
ложить, что в основе преобладания одной монокулярной сис-
темы над другой лежит именно положительная индукция
нервных процессов в коре головного мозга, определяющая
функциональное состояние светового анализатора в целом.
Индукция нервных процессов не является постоянной, неза-
висимой от изменения внешних условий. Напротив, она отра-
жает динамику этих изменений.
Тот факт, что «ведущим» по той или иной функции про-
странственного видения (поле зрения, глубинное ощущение,
острота зрения, локализация объектов в пространстве) являет-
ся то один глаз, то другой, ясно свидетельствует о смене
положительной индукции на отрицательную и наоборот. Все
многообразие функциональной асимметрии обнаруживает
условнорефлекторную природу индуктивных отношений в пар-
ной работе больших полушарий.
О том, что функциональная асимметрия есть продукт раз-
вития индивидуального опыта, свидетельствует, например,
открытый Г. В. Литинским факт относительно позднего
формирования у детей феномена «ведущего» глаза, этот фе-
номен обнаруживается не ранее 3—5 лет. У умственно недо-
статочных детей, как показала М. Г. Бруксон, слабое разви-
тие условнорефлекторной деятельности определяет и относи-
тельную редкость среди них такого феномена.
Вышеприведенные факты функциональной асимметрии
в зрительно-пространственном различении объясняются лишь
в свете учения И. П. Павлова.
Мы полагаем, что смена знаков «ведущего» глаза (с пра-
вого на левый и наоборот), равно как и изменение меры

182

«ведущего» в бинокулярном зрении глаза, есть один из пока-
зателей взаимной индукции возбуждения и торможения. От-
носительная же устойчивость «ведущего» глаза есть выраже-
ние разыгрывающейся в коре головного мозга положительной
индукции. Это явление положительной индукции легко заме-
тить при монокулярном зрении. Если закрыть, например, ле-
вый глаз и смотреть одним правым глазом, то в соответст-
вующих точках мозгового конца светового анализатора
(в обоих полушариях), связанных пучками зрительного нерва
с левым глазом, разыгрывается тормозной процесс. Именно
этот процесс усиливает возбуждение других точек светового
анализатора, связанных с правым глазом, непосредственно
раздражающимися световыми агентами. Можно думать, что
в силу этой положительной индукции обостряется чувстви-
тельность правого глаза (не только остроты зрения, но и дру-
гих функций пространственного видения). Естественно поэто-
му, что закрывание одного из глаз применяется в практике
прицеливания, микроскопирования, геодезической съемки
и т. д. В большинстве случаев закрывание глаза происходит
с той стороны, с которой не производится активное действие
в целом, включающее в себя такую сложную ассоциацию, как
зрительно-моторная координация. Этим объясняется не при-
рожденная, а индивидуально-приобретенная, условнорефлек-
торная связь «ведущей» руки и «ведущего» глаза.
Как же, однако, объяснить феномен ведущего глаза при
бинокулярном смотрении при двух открытых глазах? Извест-
но, что опытные стрелки уже не закрывают одного глаза при
прицеливании, а опытный биолог — при микроскопировании
объекта, которое все-таки производится одним глазом.
В последнем случае А. А. Ухтомский убедительно разъяс-
нил, что слабые побочные раздражения открытого левого
глаза усиливают возбуждения микроскопирующего правого
глаза.
Но в деятельности опытного стрелка такого резкого функ-
ционального обособления обоих глаз не замечается. Значит ли
это, что у него отсутствует функциональная асимметрия, ха-
рактеризуемая определенной фазой взаимной индукции?
Ответ на этот вопрос дают исследования А. С. Егорова, об-
наружившего, что с образованием у человека специального
опыта (например, стендовой стрельбы) совершенствуется
пластичность индуктивного механизма «ведущего» глаза, т. е.
прогрессирует переключаемость сторон в процессе биноку-
лярного видения. В результате образуется высший уровень
функциональной симметрии, возникающий путем уравновеши-
вания деятельностей обоих полушарий. К такому уровню люди
приходят в результате длительного и эффективного упраж-
нения, т. е. образования целой специальной системы времен-
ных связей. При этом в начале обучения и при самостоятель-

183

ной практике обычно имеет место закрывание одного из глаз,
которое само становится условным раздражителем для свето-
вого анализатора, усиливающим возбуждение в другой его
части.
Кроме того, в деятельности стрелка, как и всякой деятель-
ности, образуется динамический стереотип, резко отличающий
опытного стрелка от новичка или человека, вовсе не практи-
кующегося в прицельной деятельности.
В связи с этим нельзя не отметить/ что в специальных
практических деятельностях человека ведущую роль играет
вторая сигнальная система в ее единстве с первой сигналь-
ной системой.
Достаточно указать на то, какое значение имеет команда
и словесная инструкция при обучении стрельбе, геодезической
съемке и т. д., речь и мышление самого стрелка при прице-
ливании и стрельбе. Можно думать, что именно вторая сиг-
нальная система уравновешивает работу обеих частей свето-
вого анализатора, способствуя переключению сторон — в за-
висимости от изменения условий — и выработке относительно
разносторонней функциональной работоспособности обеих мо-
нокулярных систем. В этом переключении немалую роль
играют и открытые павловской школой закономерности пере-
носа условных рефлексов с одной стороны на другую. В дея-
тельности опытного стрелка, первоначально ориентировавше-
гося монокулярно, перенос с ведущего глаза на неведущий,
несомненно, способствовал выработке нового, более высокого
уровня деятельности всего светового анализатора в целом.
* * *
Явления функционального неравенства в зрительно-прост-
ранственном различении были открыты и изучены позже дав-
но установленных фактов функционального неравенства в мы-
шечно-суставных ощущениях рабочих движений рук. Факты
«правшества» и «левшества», особо важные для пространст-
венной ориентировки, несмотря на давность, не были научно
объяснены до открытия И. П. Павловым двигательного ана-
лизатора.
Учение И. П. Павлова о двигательном анализаторе нераз-
рывно связано с общей теорией условных рефлексов.
И. П. Павлов показал, что все движения сложных организ-
мов животных и человека есть движения, выработанные,
образованные условнорефлекторно. Единство механизмов
двигательного анализатора и временных связей определяет раз-
витие движений человека.В воспитанности человеческих дви-
жений легко убедиться, прослеживая развитие движений ребен-
ка, начиная от «предметных» действий рук и ходьбы и кончая
движениями рук при письме. Все артикуляционные движения

184

ребенка последовательно развиваются как усложняющиеся
условнодвигательные рефлексы, опосредованные временными
связями второй сигнальной системы, и т. д. С этой позиции
невозможно принять «теорию» наследственного характера
«правшества» и «левшества». Очевидно, функциональные
асимметрии в работе двигательного анализатора — продукт
условий жизни и опыта индивида.
Павловское учение о двигательном анализаторе позволяет
глубже понять идеи И. М. Сеченова об универсальном значе-
нии мышечно-суставного чувства в жизни человека, а особен-
но его идеи о роли мышечно-суставных ощущений в познании
пространства внешнего мира. Известно, что И. М. Сеченов
считал мышечно-суставные ощущения важнейшим компонен-
том восприятия пространства и времени, в том числе и зри-
тельного восприятия пространства.
И. М. Сеченова интересовала и проблема взаимодействия
мышечно-суставных ощущений обеих рук. Этот вопрос он по-
ставил в связь с факторами физического утомления и отдыха,
вообще процесса работы. С этой целью И. М. Сеченов изучал
работоспособность рук и ног, а также влияние на работоспо-
собность одной руки состояния другой. Подводя итоги своим
опытам, И. М. Сеченов писал о том, что наиболее действен-
ным оказался не временный покой работающей руки, а по-
кой ее, даже более кратковременный, связанный с работой
другой руки. Естественно было предположить, что в этом
влиянии временно работающей руки на временно покоющую-
ся играют роль чувственные моменты, связанные с движением.
И. М. Сеченов полагал, что повышение работоспособности
одной руки может происходить вследствие увеличения запа-
сов энергии в центральной нервной системе за счет мышечно-
суставных ощущений от другой руки. Это предположение
получает свой глубокий и новый смысл в свете учения
И. П. Павлова о двигательном анализаторе. Мышечно-сустав-
ные рецепторы обеих рук — составные части единого двига-
тельного анализатора. Каждый из этих рецепторов непосред-
ственно связан с противоположным полушарием, но через
комиссуральные связи между полушариями он связан и с по-
лушарием одноименным. Можно поэтому предположить, что
эти многосторонние связи рецепторов и мозгового конца
двигательного анализатора определяют постоянное взаимо-
влияние работы одной руки на другую. Феномен И. М. Сече-
нова заключался между прочим в том, что правая рука боль-
ше восстанавливалась не столько от отдыха ее самой, сколько
от работы другой руки. Можно предположить, что в этом
случае возбуждение одной стороны двигательного анализа-
тора по отрицательной индукции вызывало внутреннее тор-
можение другой. Известно, что внутреннее торможение
является условием восстановления работоспособности. Но

185

возможны и многие другие формы взаимодействия рук, при
которых нет резкого разделения на состояние работы и отды-
ха. Существует множество градаций в переходах от работы
к отдыху при совместной работе рук. Каковы мышечно-су-
ставные ощущения покоящейся руки в момент, когда проис-
ходит работа другой? Какова деятельность анализатора в це-
лом в таком состоянии? На эти вопросы мы еще не в состоя-
нии дать ответ. Но, несомненно, уже могут быть найдены
данные для постановки этих вопросов.
Электрофизиологические опыты А. В. Идельсона в нашей
лаборатории установили, что как при ощупывании сложных
фигур, так и при простых движениях обнаруживалась биоэлек-
трическая активность (в начале и конце процесса) обоих полу-
шарий головного мозга, независимо от того, правая или левая
рука совершала действия. В середине процесса эта актив-
ность концентрировалась в одном полушарии, но имело место
фазное включение в анализ движения и другого полушария.
Что же происходит при таком включении другого полушария
в двигательном аппарате другой руки? Ответ на этот вопрос
дали интересные опыты В. Н. Симагина, который с помощью
шлейфного осциллографа записывал усиленные биоэлектри-
ческие токи симметричных дельтовидных мышц правой и ле-
вой рук. В этих опытах испытуемые должны были произво-
дить заданные простые движения и движения «опредмечен-
ные» (например, взять находящуюся перед человеком
лампу). Как при простом, так и при «опредмеченном» дви-
жении в дельтовидной мышце работающей руки возникали
периодические колебания потенциалов с амплитудами от
220 микровольт и выше и с частотами от 5 до 100 герц. При
этом В. Н. Симагин зарегистрировал биотоки в дельтовидной
мышце не только движущейся руки, но и другой руки, нахо-
дящейся в покое.
В дельтовидной мышце неработающей руки отмечены
апериодические колебания потенциалов преимущественно
35—40 микровольт, но с теми же частотами от 5 до 100 герц.
Этот же факт появления токов действия в покоящейся
руке обнаружен и при опредмеченных движениях, где он ска-
зывался более ясно и устойчиво.
Далее В. Н. Симагин поставил опыты с записью токов
действия при воображаемой работе рук (представление про-
стого движения и представление действия с лампой). Оказа-
лось, что и в этих случаях имели место явления сопряженной
возбудимости, но только в три-четыре раза меньше, нежели
в реальных движениях и действиях.
Подобно тому, как в постоянных условиях «ведущий»
глаз является более или менее устойчивым и стереотипным,
так в постоянных и привычных условиях ведущая (по кине-
стезии) рука проявляет себя стереотипно и устойчиво. Но при

186

этом нужно учесть, что «ведущая» рука есть функция взаим-
ной индукции нервных процессов в обоих полушариях, а не
одного, изолированного полушария.
Для анализа подобных стереотипных асимметрий пред-
ставляет интерес явление кинестезии правой и левой рук,
объективно выражающейся в точности движения руки при
изменении общего положения тела. Можно предполагать, по
данным Г. X. Кекчеева, изменение кинестезии, а следователь-
но, точности движений руки при изменении общего положе-
ния тела.
В опытах Г. X. Кекчеева изучалась только точность дви-
жения правой руки. В нашей лаборатории Г. П. Позднова
сравнительно изучала точность движений как правой, так
и левой руки. Кроме того, Г. П. Позднову интересовала про-
странственная характеристика диапазона точности движения
обеих рук с тем, чтобы проверить отсутствие или наличие
функциональной асимметрии в этой деятельности двигатель-
ного анализатора. При изменении положения тела можно
было бы ожидать изменения функции двигательного анализа-
тора в пространственной ориентировке человека.
В этих целях была использована методика Г. К. Кекчеева.
Испытуемому предлагалось попытаться попасть (с закры-
тыми глазами) в центральную точку на листе плотной бумаги
(50X50), наколотом на столе. Данному заданию предшество-
вало упражнение в подобных локализованных действиях.
Положение испытуемого менялось в разных сериях опытов.
Выработка кинестетического навыка производилась при
расстоянии от корпуса до стола в 5 сантиметров. Затем это
расстояние увеличивалось до 20 сантиметров, изменялось
вправо и влево на 20 сантиметров, при повороте туловища
на 45° вправо и влево.
Г. П. Позднова избрала для опытов 14 зрячих «правшей»,
двух слепых «правшей», 4 зрячих с некоторыми признаками
«левшества» и 3 слепых с этими же признаками. Мы коснемся
здесь данных о точности движений рук лишь у зрячих людей.
Г. П. Поздновой экспериментально показано, что движения
правой руки точнее, чем левой, при всех положениях тела.
Средняя зона попадания для правой руки ближе к центру,
чем левой, значительно более концентрированы точки попа-
дания. Показания правой и левой рук асимметричны друг по
отношению к другу. Попадания правой руки расположены
неподалеку от цели и распределены равномерно от нее, пло-
щадь разброса приближается к овалу. Иной характер носят
движения левой руки. Они располагаются в основном в левой
половине листа и дальше отстоят от его центра. Зоны дейст-
вия обеих рук, их двигательные поля носят различный харак-
тер. Как установлено Г. П. Поздновой, движения левой руки
смещаются влево при перемещении тела, поле действия левой

187

руки перемещается по кругу с поворотом тела. Поле дей-
ствия правой руки, напротив, все время ориентировано на
объективный центр движения и меньше зависит от угла
поворота тела человека в пространстве. Этот факт можно
объяснить тем, что обычно в трудовых действиях движения
в большинстве случаев совершаются по сагиттальной линии
(работа на конвейере, письмо, шитье и пр.). Движения левой
руки не имеют подобной постоянной неправильности относи-
тельно оси тела, они по-разному включены в общие стереоти-
пы движений. Весьма интересно наблюдение Г. П. Поздно-
вой, говорящее о том, что движения правой руки носят более
индивидуализированный характер, нежели движения левой
руки, тождественные у большинства «правшей». Это наблю-
дение дает основание еще раз подчеркнуть, что «ведущая»
рука есть продукт индивидуального развития, а не наслед-
ственного предрасположения. Причем, как было указано,
индивидуальное своеобразие функций «ведущей» руки отра-
жает пластичный характер индуктивных отношений между
обоими полушариями.
Таким образом, в опытах Г. П. Поздновой определилась
одна из кинестетических функций, особенно связанная
с ориентацией в пространстве.
* * *
Условнорефлекторный механизм деятельности коры боль-
ших полушарий обеспечивает замыкание связей между раз-
личными анализаторами в определенных жизненных усло-
виях, обусловливающих совместную работу ряда анализато-
ров. Связь руки и глаза, кинестетической и зрительной
функций является типичной формой подобной ассоциации,
условнорефлекторно обусловленного взаимодействия анали-
заторов. Эта ассоциация зрительно-кинестетических ощуще-
ний носит название зрительно-моторной координации. Все
трудные, учебные и игровые действия человека осуществ-
ляются при обязательном участии зрительно-моторной коор-
динации. Мы не имеем возможности здесь рассмотреть этот
важный вопрос в целом. Рассмотрим его лишь со стороны
специального вопроса об избирательных сторонних связях
в зрительно-моторной координации.
Ценные факты представлены в исследовании М. П. Ашму-
тайт, длительно изучавшей явления зрительно-моторной коор-
динации у инвалидов «правшей», правая рука у которых была
ампутирована. Это исследование тем более ценно, что автор
практически выработал у них систему навыков письма левой
неведущей рукой. Принципом этой работы, как видно, был
перенос и развитие навыков письма с ведущей руки на неве-
дущую.

188

М. П. Ашмутайт обнаружила ряд важных явлений пере-
стройки зрительно-моторной координации в процессе пере-
обучения письму.
Нас также интересовал вопрос о перестройке зрительно-
моторной координации у здоровых людей с тем, чтобы в про-
цессе этой перестройки выявить явление функциональной
асимметрии в зрительно-моторной координации. С этой целью
в нашей лаборатории были поставлены опыты И. В. Колыче-
вой. После определения типа зрительной асимметрии или
симметрии И. В. Колычева приступила к опытам с использо-
ванием призмы Дове (искажающей правильные показания
глаза). В зависимости от положения призмы, изображения
рассматриваемых испытуемым объектов оказывались пере-
вернутыми или сверху вниз, или справа налево. Испытуемому
предлагалось, смотря через эту призму то правым, то левым
глазом, выполнять поочередно ряд заданий: начертить на
бумаге треугольник, пятиконечную звезду, провести горизон-
тальную линию, поставить 10 точек по горизонтали на оди-
наковом расстоянии друг от друга, написать одно слово
(«тяжесть»). Среди 30 испытуемых 20 человек обладало пра-
восторонней асимметрией в зрении и кинестезии, 8 были
«правшами» с левым «ведущим» глазом, 1 человек — «прав-
ша» с левосторонней асимметрией зрения и кинестезией
и 1 «левша» с правым «ведущим» глазом. Примененная мето-
дика позволила не только выявить роль зрения в осуществле-
нии привычных движений, но и роль самой кинестезии в коор-
динировании ошибок показаний глаз (при искажениях приз-
мой Дове).
Отметим некоторые важные для этого вопроса данные
опытов И. В. Колычевой. «Правши» с правым ведущим гла-
зом при выполнении экспериментальных действий правой
рукой и правым глазом ориентируются на бумаге лучше, чем
при работе правой рукой и левым глазом. В первом случае
их рисунки расположены равномерно, неправильные показа-
ния глаза корректируются скорее и точнее. Во втором случае
(при выполнении работы правой рукой, но под контролем
левого глаза) поле зрения их сужается, а рисунки смещаются
в левую сторону; связи между элементами рисунка или на-
чертания слова устанавливаются с трудом.
«Правша» с левосторонней зрительной асимметрией
успешнее работает правой рукой при фиксации левым гла-
зом. Однако оказалось, что некоторые другие «правши»
с «ведущим» левым глазом обнаружили лучшее качество
и укороченное время действий левой рукой как под контролем
правого, так и левого глаза. Но эта картина существенно из-
меняется с переходом от рисунка к письму. Письмо неразрыв-
но связано с процессом чтения написанного. В наших опытах
вследствие неправильных показаний зрения письмо и чтение

189

были искусственно обособлены. Чтение искажало правильно
написанные буквы и тормозило дальнейший процесс письма.
При рисовании в условиях искаженного влияния зрения
была отмечена особая роль руки как корректора ошибок
зрения. Неправильные показания зрения с успехом исправ-
ляются движениями «ведущей» руки в выполнении рисунков.
Перенос навыков рисования с «ведущей» руки на «неведу-
щую» при неправильных показаниях зрения в большинстве
случаев был неосуществим.
Несколько иначе складывается зрительно-моторное соот-
ношение в акте письма. Здесь «ведущая» рука и «ведущий»
глаз вступают в более острые противоречия, нежели при
связях «ведущая» рука — «неведущий» глаз и наоборот. Они
как бы тормозят друг друга в такой степени, что элементар-
ное написание одного слова становится невозможным. В этих
условиях у большинства испытуемых наблюдалась перестрой-
ка билатеральных отношений, складывалась новая коорди-
нация движений руки и зрения посредством письма в обрат-
ную сторону — справа налево. При этом более благоприятные
условия создавала связь правой руки и левого глаза. Поэто-
му естественно, что наиболее легко этот процесс протекал
у «правшей» с левосторонней зрительной асимметрией. Но
характерно, что и в остальных случаях происходила подобная
перестройка, возраставшая успешно от. опыта к опыту.
Эти опыты в крайне искусственных условиях, разрушав-
ших установившийся естественный стереотип зрительно-мо-
торной координации, тем не менее дают основание полагать,
что и в нормальных условиях зрительно-моторная координа-
ция устанавливается в одном направлении, как бы интегрируя
функциональную асимметрию кинестезии и зрения.
Следовательно, можно думать, что в основе такой коор-
динации лежит условнорефлекторная связь мозговых концов
обоих анализаторов и в обоих полушариях головного мозга.
Создание такой прочной связи — продукт многолетнего вос-
питания и обучения, а затем трудовой деятельности человека.
* *
Нас особенно интересовал вопрос о взаимодействии пер-
вой и второй сигнальных систем именно потому, что без
работы второй, сигнальной системы различения у человека
не могут быть полными и глубокими.
Но исследование этого вопроса в целом встает перед очень
многими трудностями. Мы имели возможность лишь наметить
некоторые пути в исследовании этого коренного вопроса,
воспользовавшись особыми условиями развития детей с пора-
жениями опорно-двигательного аппарата (болезнью Литтля,
последствиями полиомиелита). У этих детей с явлениями

190

паралича опорно-двигательного аппарата затруднена практи-
ческая ориентация в широком пространстве окружающего
мира. Вместе с тем у них вполне нормальная работа коры
больших полушарий, играющая ведущую роль в компенсации
этих двигательных поражений. Все эти дети учатся в клини-
ческих условиях Института физической дефективности имени
проф. Турнера, причем никаких отклонений от нормального
процесса и содержания обучения нет. Большая работа про-
водится по развитию речи в процессе обучения русскому язы-
ку и всем учебным предметам. Физическое воспитание и эле-
менты трудового обучения закрепляют успехи оперативно-
хирургического лечения болезней, которыми страдают эти
дети.
Мы предположили, что в связи с ограничением передви-
жения детей, ограничением практической ориентировки в про-
странстве должны иметь место особенности пространственного
различения в различных анализаторах. Встал вопрос, в какой
мере эти особенности или недостатки компенсируются второй
сигнальной системой, а также отражаются в ней или нет.
Этот путь мы избрали в качестве первой пробы изучения
проблемы взаимодействия первой и второй сигнальных си-
стем в пространственном различении вообще.
Именно по этому пути и было направлено исследование
Р. А. Вороновой, давшей нам весьма и весьма поучительные
результаты.
Для опытов Р. А. Вороновой мы предложили несколько
методик, составивших ряд серий опытов. Основной методикой
был избран метод условно-сосудистых рефлексов, разрабо-
танный в лаборатории акад. К. М. Быкова профессорами
А. А. Роговым и А. Т. Пшоником. Мы склонны считать этот
метод одним из наиболее тонких и адекватных методов
исследования условных рефлексов у человека. Безусловным
раздражителем являлась вода в 0°, подававшаяся через
резиновую трубку, а затем через широкую стеклянную трубку,
фиксированную на тыльной стороне кисти левой руки испы-
туемого. Дальше от этой стеклянной трубки опять шла рези-
новая трубка, по которой вода бесшумно выливалась в ре-
зервуар.
Р. А.Воронова пользовалась водным плетизмографом,усо-
вершенствованным А. Т. Пшоником. Регистрация велась пу-
тем пневматической записи на кимографе.
В отличие от обычного типа исследования условно-сосуди-
стых рефлексов мы избрали в качестве условных раздражи-
телей пространственный признак — местоположение световых
сигналов. На экране перед испытуемым автоматически вклю-
чались (в различных опытах) правый и левый световой сиг-
налы, а затем — верхний и нижний свет. Условным раздражи-
телем в первой серии опытов было верхнее положение свето-

191

вого сигнала, а дифференцировочным раздражителем — ниж-
нее положение светового сигнала.
Во второй серии опытов условным раздражителем было
правое положение светового сигнала, дифференцировочным —
левое положение. Во второй серии опытов безусловным раз-
дражителем было избрано раздражение потоком воздушной
струи. В этой серии сохранялась условная связь и дифферен-
цировка на вертикальное положение объектов.
Опыты Р. А. Вороновой обнаружили интересный факт:
дифференцировка пространственных сигналов во всех слу-
чаях оказалась для детей затруднительной. Для уточнения
этого положения были проведены дополнительные опыты,
в которых дифференцировка вырабатывалась не на простран-
ственные сигналы одного и того же качества (белый свет),
а на разные качества световых раздражителей (лампочки
разных цветов) при одном и том же пространственном поло-
жении. В опытах сразу же обнаружилось, что дети не испы-
тывают никаких затруднений в такой дифференцировке. От-
сюда можно было сделать вывод, что дифференцировка
затруднительна именно в отношении условных пространст-
венных сигналов. Этот факт подтверждает установленное
в новейших психологических исследованиях положение о том,
что пространственное различие есть более сложный процесс,
чем различие предметных качеств раздражителей.
Учитывая своеобразие развития детей с поражением опор-
но-двигательного аппарата, можно было бы думать, что
трудность пространственной дифференцировки есть следствие
ограниченной практической ориентации в пространстве. Но
это оказалось лишь частично правильным.
Напомним, что в опытах Р. А. Вороновой дифференциров-
ка пространственных сигналов шла в двух направлениях —
горизонтальном и вертикальном. Наше предположение было
правильным для вертикальной линии и неправильным для
линии горизонтальной. Оказалось, что во всех случаях диффе-
ренцирование правой лампочки от левой достигалось прибли-
зительно в два раза скорее, нежели дифференцирование
верхней лампочки от нижней. Следовательно, трудность диф-
ференцировки «верха» от «низа» связана с заболеванием
детей.
Характерно, что этот момент затрудненной дифференци-
ровки сторон вертикальной линии был обнаружен только
объективным методом условно-сосудистых рефлексов. Ни по
обычной речи этих детей, ни по педагогическим наблюдениям
подобный дефект был незаметен. В последующих опытах
Р. А. Воронова переводила выработанные условные рефлек-
сы с пространственными сигналами первой сигнальной систе-
мы на соответствующие сигналы второй сигнальной системы.
Условный (пространственный) сигнал заменялся словесным

192

раздражителем (с 36-го сочетания условного сигнала с безу-
словным). Сосудно-суживающая реакция на словесный раз-
дражитель, заменявший пространственный сигнал, была
получена быстро во всех случаях и без каких-либо затрудне-
ний. После длительного образования условных рефлексов
и их дифференцировки словесные раздражители вполне заме-
няли эти сигналы в том случае, если они периодически под-
креплялись сочетанием условного сигнала и безусловного
раздражителя.
Обобщение сигналов достигалось благодаря большой
и трудной работе по анализу пространственных отно-
шений.
Из этих опытов Р. А. Вороновой следовало, что в практике
физического воспитания и обучения учебным предметам нуж-
но обратить особое внимание на развитие пространственного
различения по вертикальной линии; особенно после этих
опытов необходимо было заучить то, в какой мере в живой
речи детей вскрываются или, напротив, маскируются эти
трудности пространственного различения по вертикальной
линии. С этой целью Р. А. Вороновой были применены другие
методики исследования.
Первая из них заключалась в постановке перед ребенком
задач словесного описания картинок с птицей, причем в вось-
ми вариантах картинок птица изображалась в разных про-
странственных положениях (в клетке, над клеткой, впереди
клетки, на клетке, под клеткой, за клеткой, с правой и левой
сторон). Изучение свободной речи детей в процессе описа-
ния этих картинок обнаружило следующее: отношения правой
и левой сторон дети обозначают правильно, опираясь на срав-
нение с правой и левой сторонами собственного тела. Преде-
лом правильного обозначения правой и левой сторон изобра-
жения является предел собственного тела. За этим пределом
детям уже трудно соотносить стороны и правильно их обо-
значать. Более простые предлоги в и на всеми детьми назы-
вались сразу без ошибок. Иначе обстояло дело с употребле-
нием предлогов над, под, за, перед, между, оказавшихся
более трудными для детей. Они нередко заменялись другими
предлогами или употреблялись неверно.
Р. А. Воронова сформулировала свои данные в положении
о том, что «ограничение в практическом овладении простран-
ством у детей в возрасте 8—11 лет дает себя знать через
несформировавшееся понятие предлогов, обозначающих про-
странственное положение предмета... Отсюда можно сказать,
что степень развития второй сигнальной системы зависит от
ее опоры на дифференцировку пространственных признаков
в первой сигнальной системе».
Как показывают педагогические данные, в более старшем
возрасте 11 —14 лет обучение, поднимающее развитие второй

193

сигнальной системы на более высокий уровень, компенсирует
этот недостаток первой сигнальной системы.
Дифференцировка пространственных отношений служит
опорой для работы второй сигнальной системы (например,
в отношении определенных частей речи и членов предложе-
ния). Еще более существенно развитие второй сигнальной
системы в процессе обучения, которая не только корректирует
пространственно различительную работу анализаторов, но
и обеспечивает ее качественное и количественное совершен-
ствование.

194

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ АСИММЕТРИИ В ОСЯЗАТЕЛЬНО-
ПРОСТРАНСТВЕННОМ РАЗЛИЧЕНИИ
Своеобразие работы обеих рук особенно ярко выступает
при сравнении рук как парных рецепторов 1 с деятельностью
других парных рецепторов, составляющих единые анализа-
торы (световой, звуковой, запаховый анализаторы). Это
сравнение необходимо в связи с тем, что парные рецепторы
рук также характеризуются их важным участием в отраже-
нии пространственных признаков и отношений предметов
внешнего мира.
Зрение, слух, обоняние и осязание — таковы те основные
формы чувственного отражения объективной действитель-
ности, без которых, как подчеркивал В. И. Ленин, мы ничего
не можем узнать о формах вещества, о формах движения
материи. Осязание занимает в системе чувственного отраже-
ния объективной действительности особое место. И. М. Сече-
нов впервые открыл тот важнейший факт, что осязание есть
параллельный зрению вид чувственного отражения. В осяза-
нии, как и в зрении, отражаются такие пространственные
признаки внешних предметов, как его контур (обособлен-
ность предмета от других вещей среды), являющийся «раз-
дельной гранью двух реальностей», форма, величина и т. д.
Но в отличие от зрения, осязание непосредственно отражает
такие материальные качества предметов, как структуру их
поверхностей (фактуру), плотность, упругость и т. д. Зритель-
ное отражение этих: контурных материальных (особенно меха-
нических) качеств предмета, в отличие от осязательного, лишь
опосредованное. Путем многократного ассоциирования
в опыте индивида видения с ощупыванием возникает подоб-
ное зрительное знание о механических качествах вещей.
Аналогичное положение следует отметить и в отношении зри-
тельного отражения объемных отношений, особенно рельефа
1 Разумеется, эти парные рецепторы относятся к двум анализаторам:
кожно-механическому и двигательному. Условнорефлекторная их взаимо-
связь в работе рук образует активное осязание.

195

поверхностей вещей, которое есть продукт зрительно-осяза-
тельных временных связей.
Мысль И. М. Сеченова об ассоциативной природе зритель-
ного восприятия объемных отношений предмета была твор-
чески развита И. П. Павловым. Им было дано материалисти-
ческое объяснение хорошо переданного рельефа предмета.
И. П. Павлов показал условнорефлекторный механизм
зрительного восприятия рельефа предмета и его изображе-
ния. Он писал следующее: «Кожно-механические и двига-
тельные раздражения, идущие от рельефа, суть первоначаль-
ные и основные раздражения, а световые раздражения от его
более или менее затемненных мест представляют собой
сигнальные условные раздражения, получившие свое жизнен-
ное значение лишь впоследствии, в силу совпадения их
с первыми» 1. Следовательно, зрительное восприятие рельефа
есть условный рефлекс, возникший путем замыкания связей
между условными световыми раздражениями и безуслов-
ными раздражениями с кожно-механического и двигательного
анализаторов.
Напомним, что И. М. Сеченов считал зрение и осязание
параллельными, взаимоконтролирующими видами анализа
одних и тех же явлений внешнего мира, а именно контура—
формы, протяженности и т. д.
На примере, приведенном И. П. Павловым, становится
очевидным, что осязание составляет основу различения про-
странственных признаков предметов, поскольку само актив-
ное осязание выполняет важную роль в отражении этих
признаков.
Прежде чем охарактеризовать особенные черты работы
рук как парных рецепторов, необходимо коснуться условий
работы рецепторов рук. Известно, что осязание отражает
такие механические свойства внешних тел, как их фактуру,
упругость, плотность. Эти механические свойства тел обнару-
живают себя лишь в механической форме движения тел;
а именно в трении, как наиболее элементарной форме взаимо-
действия материальных тел.
Эта форма взаимодействия, общая всей природе, свойств
венна и сложному высшему организму, в том числе и орга-
низму человека. Нетрудно убедиться, что всякое осязание, как
чувственный процесс, имеет своим источником матери-
альное взаимодействие рецептора и внешнего предмета;
грубо говоря, ту или иную форму трения. В кожно-механи-
ческих и двигательных рецепторах эта механическая энергия
трения переходит в нервный процесс. Различные компоненты
трения кожного рецептора и внешнего предмета являются
1 И. П. Павлов, Лекции о работе больших полушарий головного
мозга, 1927, стр. 132.

196

Сигналами для соответствующей работы мозговых концов
анализаторов и замыкательных аппаратов коры головного
мозга.
В наших лабораториях более десяти лет систематически
разрабатывается эта проблема осязания и осязательного
восприятия пространства у зрячих и слепых людей.
На основании многих экспериментальных исследований
Л. А. Шифмана, Ф. С. Розенфельд, А. В. Ярмоленко,
А. Н. Давыдовой, Л. М. Веккера, А. В. Идельсона, Б. Ф. Ло-
мова и других, а также собственных опытов мы можем кратко
сформулировать общие условия осязательного различения,
в том числе и различения пространственных признаков и от-
ношений.
Явственно обнаружилось, что осязательное различение
отражает механические свойства тел только в процессе тре-
ния. Имеются различные формы материального взаимодей-
ствия тела и рецептора. Одной из них является перемещение
предмета своей поверхностью относительно чувствующей по-
верхности рецептора, т. е. движение предмета при неподвиж-
ном положении руки или другой чувствующей поверхности
человека. Л. М. Веккер экспериментально показал, что дви-
жение предмета по покоящейся руке формирует относительно-
адекватный образ предмета, его пространственно-временные
признаки. В условиях одностороннего перемещения предмета
относительно покоящейся руки протекает одна из форм ося-
зания, а именно пассивное осязание. В пассивном осязании
ведущую роль играет кожно-механический анализатор, воз-
буждаемый сигналами трения предмета относительно поверх-
ности рецептора.
Л. А. Шифман, А. В. Ярмоленко, Ф. С. Розенфельд и др.
исследовали активное осязание, в котором при сочетании
кожно-механических и двигательных раздражений ведущую
роль играет двигательный, кинестетический, анализатор.
Анализируя общие условия их опытов, можно установить, что
для активного осязания общим условием является другая
форма трения, другая форма материального взаимодействия
рецепторов и предмета.
Активное осязание, характеризующееся высокой точ-
ностью, адекватностью отражения предмета, возникает при
перемещении движущейся руки относительно воспринимае-
мого предмета. При этом (как экспериментально показано
и зафиксировано Л. М. Веккером в документальном фильме
посредством специальной съемки) рука человека выступает
как целостная координатная система взаимодействия отдель-
ных пальцев. Точкой отсчета в этой системе координат
является большой палец, а наиболее подвижным и чувстви-
тельным компонентом—указательный палец. Взаимодействие
этих пальцев с остальными относительно ладони обеспечи

197

вает не только перемещение предмета рукой, но и дробный
анализ поверхности и граней воспринимаемого предмета
а также плотности и упругости. Следовательно, при актив-
ном осязании сигналы идут от каждого раздельного движения
отдельного пальца и от их совместной работы. Анализ и син-
тез раздражений неразрывно связаны в процессе активного
осязания.
Известно, что пассивное осязание свойственно всей кожной
поверхности организма, в том числе организма человека.
В этом смысле пассивное осязание есть преимущественно
функция кожно-механического анализатора человека. Прав-
да, крайне трудно исключить при пассивном осязании воз*
можность мышечных реакций, т. е. микрораздражений двига-
тельного анализатора. Такая возможность еще должна быть
точно проверена электрофизиологическими методами. Несмо-
тря на то, что пассивное осязание осуществляется всей кож-
ной поверхностью человеческого тела (а также слизистыми
оболочками), наиболее тонкое и точное пассивно-осязатель-
ное различение свойственно кончикам пальцев человеческой
руки, особенно указательного пальца.
Иначе обстоит дело с активным осязанием, т. е. с ощупы-
ванием, свойственным только движущейся человеческой руке:
Еще Ф. Энгельс отмечал, что осязание (имеется в виду
активное осязание) свойственно только человеку, рука кото-
рого есть не только естественный орган трудовой деятель-
ности, но и продукт труда. С позиций марксистской теории
антропогенеза Ф. Энгельс объяснил происхождение этой но-
вой, специфически человеческой функции чувственного отра-
жения. Зачатки активного осязания имеются на высшей
ступени филогенетического развития, особенно у антропоидов,
что связано с наличием у них элементов предметной деятель-
ности. Но эти зачатки активного осязания у обезьян
бесконечно далеки от развитого осязания человека. Лишь
в трудовом процессе, изменяющем свойства предметов внеш-
ней природы, рука человека стала особенным рецептором, от-
ражающим процесс воздействия труда на изменяемый внешний
предмет. Поэтому активное осязание, являющееся функцией
руки, качественно отлично от пассивного осязания, свойств
венного всем чувствующим поверхностям человеческого
тела.
Характерно, что из всех физиологов XIX столетия лишь
И. М. Сеченов именно так понимал природу осязания. Для
него человеческая рука являлась особым чувствующим сна-
рядом головного мозга, обеспечивающим достоверность чув-
ственных знаний о внешнем мире. И. М. Сеченов подробно
описал все особенности руки как особого рецептора, сходство
руки и глаза в измерении пространства. Продолжая эту
мысль И. М. Сеченова, наш сотрудник Л. А. Шифман по-

198

казал, что активное осязание руки ближе к процессу зрения,
нежели к кожной чувствительности других поверхностей тела.
Измерительные функции осязания порождены трудовой
деятельностью рук. Поэтому кожно-механические раздраже-
ния рук неразрывно связаны с кинестетическими их раздра-
жениями, как сигналами совершаемых трудовых действий.
Активное осязание неразрывно с разделением и взаимо-
действием рук. В этом — особый вопрос интересующей нас
проблемы, так как в нем обнаруживаются качественные отли-
чия активного осязания от зрения.
Известно, что раздельные движения глазных яблок имеют
место лишь у младенца в первые месяцы жизни. В процессе
индивидуального развития раздельные движения глаз сме-
няются содружественными движениями, без которых
невозможен самый элементарный акт пространственного
видения. Обособление движений обоих глаз возникает лишь
в патологическом состоянии. В активном осязании, напротив,
содружественные движения рук являются помехой в том слу-
чае, если имеется полная синергия мышц обеих рук, полная
синхронность в движениях обеих рук. Подобная синергия
движения обнаруживается лишь в раннем детстве, в хвата-
тельных двигательных безусловных рефлексах. В процессе
индивидуального развития у ребенка, напротив, воспитывает-
ся обособленная работа каждой руки. Ребенок приучается
под руководством взрослых многие годы к выполнению всех
сложных движений самообслуживания, рисования, письма
и т. д. именно правой рукой.
Разделение двигательных функций обеих рук общеизвестно.
Оно имеет своим следствием резкое обособление работы каж-
дой из рук друг от друга. Функциональную асимметрию
рук не нужно открывать, она давно открыта практически
и теоретически. Но важен вопрос об индивидуальном возник-
новении подобной функциональной асимметрии рук в онтоге-
незе человека. На этот вопрос дает известный ответ специ-
альное исследование Н. И. Голубевой, проследившей и экспе-
риментально изучившей развитие асимметрии рук у малого
ребенка с первого месяца до года жизни. Ею показано, что
хватательные движения младенца сначала относительно
симметричны. С формированием предметных действий и зри-
тельно-моторной координации начинается обособление правой
и левой рук, но оно рефлекторно зависит от стороны положе-
ния раздражителя (игрушки, звука голоса общающегося
с ребенком взрослого). В зависимости от этого положения
у ребенка преобладает в движениях то правая, то левая
рука, но каждая из них так или иначе сопровождается дви-
жениями другой руки. В силу этого факта асимметрия рук
у младенца еще крайне неустойчива и носит как бы периоди-
ческий характер, преобладает то правая, то левая рука. Даже

199

специальное обучение ребенка правосторонним движениям
не изменяет этих сменяющихся периодических явлений асим-
метрий до тех пор, пока ребенок не становится в буквальном
смысле на ноги. С прямохождением и асимметрия рук углуб-
ляется и специализируется. Ребенок держится за опору, берет
вещи и удерживает их, ощупывает уже преимущественно пра-
вой рукой. Не только в историческом филогенезе человече-
ства, но и в онтогенезе ребенка обнаруживается взаимозави-
симость кинестезии рук и ощущения равновесия, т. е. пред-
метных действий рук и прямохождения, имеющего особое
значение в «дробном анализе пространства и времени»
(И. М. Сеченов), в практической ориентировке в пространстве
внешнего мира.
В процессе обучения ребенка формам человеческого пове-
дения асимметрия рук прогрессивно углубляется, достигая
своего высшего уровня в актах письма и рисования. В про-
фессиональной трудовой деятельности эта асимметрия всту-
пает в свою новую фазу, когда складывается динамический
стереотип в работе двигательного анализатора.
Чем же можно объяснить исторически разделение обеих
рук, обусловливающее их функциональную асимметрию в ки-
нестезии и осязании?
Разделение функций между обеими руками нельзя объ-
яснить иначе как в свете объективных условий самого акта
труда. В последнем человек (субъект труда) имеет дело
всегда с двумя объектами: предметом труда и орудием труда.
До того, как люди создали специальные приспособления для
удержания и фиксации предмета труда в определенном поло-
жении, одна из рук выступала в виде подобного натураль-
ного приспособления. Ясно, что одна и та же рука не могла
без наличия технического приспособления одновременно опе-
рировать как с предметом, так и с орудием труда. Можно
полагать, что разделение обеих рук порождено необходи-
мостью раздельного манипулирования двумя объектами:
предметом и орудием труда. Одна из рук преимущественно
специализировалась на манипуляциях с предметом труда,
другая — на манипуляциях с орудием.
Предмет надо было удерживать в определенном положе-
нии и перемещать постепенно с целью равномерной его
обработки орудием труда. Движения руки, манипулирующей
с орудием, прогрессивно развивались во всех направлениях
вместе с развитием техники обработки материалов.
Подобное предположение о разделении обеих рук мы смог-
ли проверить на интересных данных советского археолога
С. А. Семенова, который микроскопически изучил направле-
ния следов от ударов орудием на различных предметах труда
раннего палеолита и произвел археологическую реконструк-
цию первобытного трудового действия. Эта реконструкция

200

свидетельствует о том, что ударные действия орудием (равно
как и последующие действия скобления, резания и т. д.)
производились правой рукой. Левая рука должна была в этих
условиях играть роль естественной опоры для удержания
и перемещения предмета.
Таковы исторические предпосылки разделения движения
обеих рук. Из них вытекает ряд последствий. Одним из них
является то обстоятельство, что зрительно-моторная коорди-
нация замыкалась по правой стороне тела, причем зритель-
ный и кинестетический контроль движения правой руки ока-
зались органически взаимосвязаны. В движениях правой руки
кожно-механическая сигнализация могла иметь второстепен-
ное значение, так как она возникала от постоянного трения
одного и того же орудия и кожных рецепторов правой руки.
Другим последствием является иное соотношение двигатель-
ных и кожно-механических раздражений левой руки. Здесь
имело место трение изменявшегося предмета труда с кожно-
механическими рецепторами левой руки. Статическое напря-
жение левой руки создавало малые возможности для диффе-
ренцировки двигательных сигналов, в связи с чем кинестезия
левой руки развивалась меньше, чем правой. Зато пассивное
осязание левой руки должно было развиваться более, чем
правой. К тому же надо предположить, что при перемещении
под левой рукой обработанной поверхности предмета, она
становилась для глаза скрытой, невидимой. Единственным
источником сигнализации при таком положении могла стать
только кожно-механическая сигнализация с левой руки. Раз-
деление рук в трудовом акте должно было иметь своим след-
ствием различную специализацию рецепторов рук.
Изучение современных производственных операций убе-
ждает в том, что развитие техники, в том числе и автомати-
зации производственных процессов, не сняло, а, напротив,
усугубило эту специализацию. Особенное значение для
закрепления этой правосторонней асимметрии имеет разви-
тие письменной речи. Но как в операциях письма и рисова-
ния, так и в большинстве механизированных операций
участвует преимущественно двигательный анализатор челове-
ка. Лишь в ручных немеханизированных операциях (например,
укладка папирос или сборка обуви и галош) кожно-механи-
ческий анализатор играет роль, почти равную с двигатель-
ным. В этих операциях активное осязание является
обязательным компонентом трудового действия. При ручном
сборе хлопка, например, одновременное действие обеими ру-
ками повышает производительность труда в значительной
мере благодаря активному осязанию.
При механизации производственных процессов перестраи-
ваются взаимоотношения кожно-механических и двигатель-
ных рецепторов рук. Но при ближайшем рассмотрении раз-

201

личных ручных операций обнаруживается, что у одного
и того же человека правая и левая рука выполняют различ-
ные функции. Левая рука у правши не дегенерирует, а спе-
цифически развивается. Так, у правши левая рука нередко
оказывается более сильной, более устойчивой в действиях со
статическим напряжением мышц (например, поднятие или
несение тяжестей). У левши, напротив, такой ведущей в ста-
тическом напряжении может быть правая рука. Сейчас осо-
бенно важно отметить другое: взаимоотношение кожно-меха-
нических и двигательных рецепторов в каждой отдельной
руке многозначно, а не однородно. В зависимости от условий
и действий самого человека рука действует как комплекс то
кожно-механических рецепторов (в пассивном осязании),
то в сочетании этого комплекса с комплексом двигательных
рецепторов (в активном осязании), то как комплекс двига-
тельных рецепторов (сложные и произвольные движения
и действия). Механизм этих ассоциаций ощущения не может
быть одинаковым, поскольку все эти комплексы рецепторов
входят в различные системы анализаторов (кожно-механиче-
ского или двигательного). Активное осязание есть продукт
взаимодействия обоих этих анализаторов, в то время как
пассивное осязание есть функция кожно-механического ана-
лизатора, а ощущение движения — двигательного анализа-
тора. Активное осязание в своей основе имеет временную
связь между кожно-механическим и двигательным анализа-
торами. Не случайно поэтому, что активное осязание у ре-
бенка формируется позже пассивного осязания, а также поз-
же элементарной кинестезии рук.
Как можно представить себе механизм пассивного
и активного осязания в связи с особенной природой кожно-
механического и двигательного анализаторов? Здесь соотно-
шение рецепторов и мозговых концов анализаторов иное,
нежели в актах зрения и слуха.
Если в световом и звуковом анализаторах имеются час-
тично перекрещивающиеся связи, то в области кожно-меха-
нического анализатора имеется иной тип связи рецепторов
с корой головного мозга. И. П. Павлов на основании тща-
тельных исследований установил, что не имеется «прямых
путей, связывающих кожу половины тела с полушарием той
же стороны» К Кожные рецепторы правой руки связаны
с левым полушарием, левой руки — с правым полушарием.
Аналогичный полный перекрест установлен для двигатель-
ных путей от коры головного мозга к рабочим органам. По
данным павловской школы следует, что ядра этих двух ана-
лизаторов находятся в близких, но раздельных областях,
1 И. П. Павлов, Лекции о работе больших полушарий головного
мозга, стр. 303.

202

а рассеянные клетки обоих анализаторов распространены
почти по всей коре, как бы переслаиваясь друг с другом.
Примечательно, что условный рефлекс с кожно-механического
анализатора можно образовать, не вовлекая деятельность
двигательного анализатора. Этого нельзя сказать о двига-
тельном анализаторе. И. П. Павлов прямо указывает на то,
что «не удалось получить условный рефлекс на сгибание
(конечности собаки) отдельно от раздражения кожи» 1. Уча-
стие кожно-механического анализатора неизбежно при обра-
зовании и дифференцировке двигательных условных рефлек-
сов. Это положение важно учесть для понимания механиз-
мов активного осязания.
В традиционной допавловской схеме локализации функ-
ций регуляция функций правой руки локализуется лишь
в левом полушарии, а левой руки — в правом полушарии.
В такой схеме человек расчленен на две различные полови-
ны, между собой непосредственно не связанные. В каждом
двигательном акте или акте ощупывания человек изобра-
жается, по существу, в виде однополушарного существа.
Подобные воззрения широко распространены в зарубежной
клинической неврологии, где явления гемиплегии или геми-
пареза трактуются как прямое доказательство участия только
одного полушария в действиях и кожной чувствительности
противоположной стороны тела. При этом до настоящего вре-
мени игнорируются открытые в школе И. П. Павлова факты
переноса кожно-механических и двигательных условных реф-
лексов с одной стороны тела на другую.
В нормальном состоянии большие полушария не только
разделены регуляцией разных половин тела и не только дуб-
лируют друг друга, но и соединены общей сигнальной, ус-
ловнорефлекторной деятельностью во взаимодействии орга-
низма со средой2.
Комиссуральные связи между обоими полушариями обес-
печивают иррадиацию как возбуждения, так и торможения
симметричных пунктов другого полушария. В силу этого
кожно-механические рецепторы одной половины тела, не-
смотря на то, что чувствующими нервами они соединены толь-
ко с одним полушарием противоположной стороны, связаны
с обоими полушариями, т. е. имеют единый мозговой конец
кожно-механического анализатора. Подобная же (комиссу-
ральная) связь соединяет две стороны мозгового конца дви-
1 И. П. Павлов, Один из очередных вопросов физиологии больших
полушарий, (Соч., т. III, кн. 2). Применительно к механизмам простран-
ственного различения этот вопрос специально рассмотрен нами в статье
«Проблемы парной работы больших полушарий в учении И. П. Павлова
и психология».
2 И. П. Павлов, Один из очередных вопросов физиологии больших
полушарий, Соч., т. III, кн. 2, М.—Л., изд-во АН СССР, 1951.

203

гательного анализатора в единую функциональную систему.
С разрушением же комиссуральных связей между обоими
полушариями единый мозговой конец кожно-механического
или двигательного анализатора распадается на два самосто-
ятельных, не зависящих друг от друга анализатора.
В нашей лаборатории были проведены опыты А. В. Ры-
ковой по изучению особенности переноса условных кожных
рефлексов с одной руки на другую. Эти опыты по своему су-
ществу представляют повторение опыта Н. И. Красногорского
на человеке. Оказалось, что выработанные с одной руки
условные рефлексы переносились на другую без всякой спе-
циальной выработки. Но еще более важно то, что величина
переноса условных рефлексов с правой на левую и с левой
на правую стороны оказалась различной. Факт функциональ-
ного неравенства ясно обнаружился в области элементар-
ной кожной чувствительности, т. е. деятельности кожно-меха-
нического анализатора. Этот факт открывает наличие функ-
ционального неравенства в пассивном осязании.
Нас интересовал вопрос о функциональном неравенстве
в активном осязании, т. е. осязательно-пространственного раз-
личения. С целью ответить именно на этот вопрос было про-
ведено экспериментальное исследование А. В. Идельсона,
представляющее собой опыт электроэнцефалографического
исследования осязания. Этим исследованием мы руководили
совместно с проф. П. О. Макаровым. В результате электрофи-
зиологического исследования А. В. Идельсон пришел к вы-
воду о существенной разнице такого действия при простых
произвольных движениях и при активном осязании.
Эта разница сказывается в ряде отношений. Во-первых,
оказалось, что как при раздельных движениях левой руки,
так и при раздельных движениях правой руки наблюдается
электрическая активность1 в обоих полушариях, а не в одном
из них. Однополушарного возбуждения при обособленных
движениях каждой отдельной руки не было отмечено вовсе.
Но при сравнении данных электроэнцефалограммы правого
и левого полушария при раздельных движениях обеих рук
А. В. Идельсон нашел существенную разницу. Оказалось, что
при движениях левой руки правое полушарие возбуждается
сильнее, нежели левое полушарие при движениях правой
руки.
Качественно иная картина обнаружена А. В. Идельсоном
при анализе динамики токов действия в процессе активного
осязания одной левой рукой. В этом случае электрическая
активность приблизительно равна в обоих полушариях. Пре-
имущественной работы правого полушария («центра» левой
руки) А. В. Идельсон не наблюдал ни в одном случае.
1 Разумеется подавление альфа-ритма.

204

При осязательном различении предметов правой рукой
теменные доли обоих полушарий активны во все время ощу-
пывания (у трех испытуемых из общего числа четырех). При
этом левая теменная доля (соответствующая правой руке)
более активна именно во второй половине времени процесса,
чем в первой. Из этого следует, что при осязании правой ру-
кой происходит как бы «новообразование», установление
временных связей и их дифференцировки. Правая рука про-
являет себя менее готовой к этой деятельности, нежели ле-
вая. Этот факт корреспондирует с фактом (найденным
А. В. Рыковой) большей остроты кожной чувствительности
левой руки у правшей, а отсюда и быстротой выработки
условного кожного рефлекса — повышения чувствитель-
ности.
А. В. Идельсон обнаружил также, что при простых произ-
вольных движениях одной левой рукой в середине процесса
наблюдается возбуждение в долях одного полушария (про-
тивоположного данной руке), в то время как начало и конец
процесса протекают при активности обоих полушарий.
При осязательном различении сложной фигуры имеют
место одинаковые изменения электрической активности коры
как при работе правой, так и при работе левой руки. Иначе
говоря, А. В. Идельсону в этом наиболее сложном процессе
не удалось обнаружить функциональные асимметрии в пар-
ной работе больших полушарий. Эта работа во все время
процесса носила симметричный, уравновешенный и целостный
характер соединенной работы больших полушарий. Мож-
но думать, что взаимная индукция процессов в обоих полу-
шариях в различных зонах коры является процессом изме-
няющимся. Поэтому положительная или отрицательная ин-
дукция, как это открыл И. П. Павлов, явственно себя про-
являет как фаза взаимных индукций обоих полушарий. Связи
между обоими полушариями устанавливаются временно, от-
ражая изменение условий деятельности человека, степень
объективной трудности решения поставленных перед ним
задач.
Опыты А. В. Идельсона позволяют предположить, что бла-
годаря комиссуральным связям между обоими полушариями
работа каждой руки есть функция соединенной деятельности
обоих полушарий, изменяющееся взаимоотношение обеих рук
(их функциональная асимметрия) есть выражение фазного
характера взаимной индукции нервных процессов в обоих
полушариях.
Перейдем к рассмотрению экспериментальных данных
о том, каков механизм одновременного осязания обеими ру-
ками, т. е. что представляет собой природа не одноручного,
а двуручного (бимануального) осязания. Этот вопрос был
поставлен нами с А. Н. Давыдовой в специальном исследо-

205

вании двуручного осязания плоскостных фигур (опыты
1945—1946 гг.).
Обычно психологические опыты по изучению осязания про-
водятся при таких условиях, что осязает левая рука, а правая
рука зарисовывает изображение осязательно воспринимае-
мого предмета (плоскостной формы). Зрение в таких опытах
выключается экраном, закрывающим от испытуемого предъяв-
ляемый предмет и ощупывающую руку. Несмотря на то, что
обычно опыт строится на действиях левой руки, выводы пси-
хологов носят общий характер для осязания вообще. Из пре-
дыдущего очевидно, насколько подобное обобщение непра-
вомерно. Но левая рука для таких опытов выбиралась не
потому, что была известна большая чувствительность этой
руки в отношении пассивного и активного осязания, а по-
тому, что зарисовывать левой рукой изображение осязаемого
предмета в большинстве случаев невозможно (у правшей).
Наше внимание привлекло это методическое несовершен-
ство обычных опытов, игнорирующих капитальный факт
двигательной асимметрии рук. Кроме того, нас специально ин-
тересовал вопрос о том, до какой степени и в чем отлично одно-
временное осязательное восприятие обеими руками сравни-
тельно с бинокулярным зрением. Ранее уже отмечалось, что
содружественное движение глаз имеет важное значение для
бинокулярного пространственного зрения. В области движе-
ний рук обычным являются, напротив, раздельные движения
рук. В наших опытах с А. Н. Давыдовой мы сделали попытку
уравнять условия двуручного осязания с бинокулярным зре-
нием. Это было тем более необходимо, что в пробных опытах
сразу обнаружилось, что двуручное осязание осуществляется
асинхронными движениями. Наблюдались то движения одной,
то движения другой руки по правой или левой стороне ощу-
пываемого предмета. Эти движения были не одновременными,
а последовательными в общем двуручном процессе ощупыва-
ния. Для создания условий, подобных бинокулярному
зрению, мы требовали от испытуемых обязательного одновре-
менного, синхронного движения обеих рук в процессе ощу-
пывания. Эти опыты сразу обнаружили любопытное явление
в таких необычных для двуручного осязания условиях. С из-
вестными индивидуальными вариациями у всех испытуемых
повторился следующий феномен, имеющий место в биноку-
лярном зрении только при резкой диспаратности изображения
на сетчатках обоих глаз (в некотором положении бинокуляр-
ного параллакса). Однако подобная диспаратность исключа-
лась в ряде наших опытов с симметричными фигурами, где
все равно обнаруживалось, заинтересовавшее нас явление.
Оно заключалось в том, что при двуручном синхронном ося-
зании целостный образ не формировался вовсе или формиро-
вался с чрезвычайными трудностями. Двуручный образ

206

предмета ясно расщеплялся на две половины — левую и пра-
вую. Подобное «двоение образа» возникает в бинокулярном
зрении в виде «борьбы полей зрения» обоих глаз или резкой
диспаратности изображения. Но для двуручного синхронно
возникающего образа характерно то обстоятельство, что кажу-
щееся расщепление предмета возникает в строго определен-
ных местах, а именно местах схождения обеих рук в процессе
ощупывания. Подобное «двоение» уже не имеет никакой ана-
логии в бинокулярном зрении.
Обнаружив этот феномен в опытах, проведенных совмест-
но с А. Н. Давыдовой, мы поставили задачу: систематически
изучить особенности двуручного осязания как плоских, так
и объемных предметов. Опыты по изучению двуручного ося-
зательного восприятия плоскостных фигур велись совместно
Б. Ф. Ломовым и А. В. Идельсоном. Опыты по изучению
двуручного осязания объемных фигур у зрячих проведены
Б. Ф. Ломовым, а у слепых — Г. С. Трегубовой. Эти новые
исследования, дополняя и уточняя высказанные нами ранее
положения, показывают чрезвычайную вариативность и пла-
стичность двуручного осязания у человека; отражение посред-
ством двуручного осязания пространственных признаков
и отношений между предметами может достигать высокой
степени совершенства, в особенности у слепых.
В основе взаимодействия парных рецепторов рук лежат
индуктивные отношения между возбуждением и торможе-
нием в мозговых концах кожно-механического и двигатель-
ного анализаторов. Можно предположить, что динамическая
смена положительных и отрицательных фаз взаимной индук-
ции нервных процессов определяет динамику функциональ-
ных асимметрий в осязательно-пространственном разли-
чении.

207

ОСОБЕННОСТИ ОСЯЗАТЕЛЬНОГО ВОСПРИЯТИЯ ПРИ
ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ОБЕИХ РУК1
Настал момент, когда вслед за теорией бинокулярного зре-
ния и бинаурального слуха надлежит создать теорию бино-
гаптического осязания, как реальной формы восприятия по-
средством взаимодействия обеих рук, как естественных орга-
нов человеческой деятельности.
Заранее можно было предвидеть основное различие между,
так сказать, биногаптикой, с одной стороны, бинауральным
слухом и бинокулярным зрением — с другой. Это различие
заключается в резко выраженной сенсорной асимметрии рук,
обусловленной их двигательной асимметрией, преобладанием
ведущей руки во всех трудовых операциях. Эта асимметрия
в гаптике, в силу зависимости от двигательной асимметрии
(центрального происхождения), резко превосходит все изве-
стные асимметрии в других рецепторах (зрительном
и слуховом) несмотря на существование и в них явлений
«ведущего глаза» и «ведущего уха». Если к этому еще при-
бавить резко выраженный сукцессивный характер осязатель-
ного восприятия в каждой из рук, то сложность и противоре-
чивость картины биногаптики будет еще более подчеркнута.
Однако все вышесказанное нисколько не значит, что по
этой причине не существует взаимодействия обоих осяза-
тельных полей; оно оказывается лишь значительно более
усложненным и противоречивым по сравнению с бинокуляр-
ным зрением и бинауральным слухом. Если в бинокулярном
зрении относительно одновременно создается один образ (при
восприятии обоими глазами), то в бинауральном слухе про-
должительность возникновения единого звукопространствен-
ного образа значительно большая. К тому же разница в ско-
рости распространения звука до обоих ушей (в зависимости
от направления звука) делает бинауральный слуховой образ
более лабильным, менее константным, нежели бинокулярный
образ.
1 Исследование проведено совместно с А. Н. Давыдовой.

208

Биногаптический образ, как можно судить из нижеприво-
димого исследования, стоит еще дальше в смысле лабиль-
ности и неустойчивости от бинокулярного образа, нежели
бинауральный образ. При изучении вопроса о своеобразии
биногаптического восприятия нами был поставлен экспери-
мент, аналогичный тому, который применялся при исследова-
нии восприятия формы предмета одной правой рукой: испы-
туемый в первой серии эксперимента должен был ощупы-
вать предлагаемую ему фигуру одновременно обеими
руками, скользя правой рукой по одной стороне фигуры,
левой — по другой, без задержки движения какой-либо из
рук. Время ощупывания не лимитировалось и в среднем сво-
дилось к 3—4 минутам. Все высказывания испытуемых фикси-
ровались в протоколе.
Через неделю проводилась вторая серия экспериментов,
где испытуемому предлагалось среди ряда последовательно
демонстрируемых фигур различной формы найти на ощупь
стандартную фигуру, показанную ему в первом экспери-
менте.
Всего было проведено по данной методике 20 эксперимен-
тов на 10 человеках.
Прежде всего остановимся на субъективных высказыва-
ниях испытуемых. 90% из них отмечали значительную труд-
ность в создании представления при одновременном ощупы-
вании фигуры двумя руками. Причина такого затруднения
указывалась почти всеми испытуемыми одна и та же: борьба
двух одновременно создающихся образов от правой и левой
стороны ощупываемой фигуры, как бы раздваивание фигуры,
распад на две части — одну, воспринимаемую правой рукой,
другую — левой. Приведем для наглядности подлинные вы-
сказывания испытуемых.
Исп. А.: «Когда двумя руками щупаю, возникают два
различных образа, и приходится в уме объединять их; как
только начинаю представлять их вместе, так они распа-
даются. Образ четко распадается на две половины. Сейчас
(конец первого эксперимента) есть образ, и то как будто
посредине пунктиром проведено. Конечно, одной рукой было
легче щупать, потому что есть непрерывность перехода, а здесь
два самостоятельных действия, которые никак не объеди-
няются».
Исп. Б.: «Одной рукой легче. Две руки сбивают, и пред-
мет раздваивается... Образ распадается на две части».
Исп. В.: «Во много раз труднее двумя руками: хочется
ощупать всю фигуру одной рукой; правая рука рвется нале-
во, левая — направо. Очень сильно затрудняет. Распылено
внимание на две стороны».
Исп. Д.: «Мне кажется, что одной рукой было легче: она
создавала один образ, а две руки создают два образа; потом

209

я должна была складывать эти два образа. Впечатление
складывания, а одной рукой я сразу ощупывала фигуру, и об-
раз создавался более целостный».
И с п. К-ая: «Легче, конечно, одной рукой. Ощущение при
ощупывании двумя руками, как будто двумя полушариями
надо разное думать или одновременно говорить и писать,
одним словом — два дела делать».
И с п. К-а: «Одной рукой легче было. Здесь получается
раздвоение, там — большая цельность. Там возникал более
полный образ, чем сейчас. Это не то, что одним глазом смот-
реть: там все-таки сразу охватываешь форму, а здесь одна
сторона — одной рукой, другая — другой».
И с п. П.: «Двойное ощущение затрудняет. Трудно сосре-
доточиваться сразу на двух сторонах. Легче одной рукой,
тогда образ цельнее. Две руки мешают цельности восприятия.
А одной рукой сначала воспринимаешь правую сторону, по-
том левую».
Из приведенных высказываний видно, что главное затруд-
нение заключается в раздвоении внимания на одновременную
деятельность правой и левой руки, поскольку инструкция
предусматривала именно одновременное восприятие формы
предмета обеими руками. Некоторые испытуемые особенно
подчеркивали этот момент, указывая, что если бы участие
двух рук можно было бы использовать в ином сочетании, на-
пример, одной рукой воспринимать форму предмета (актив-
ная роль), а другой поддерживать предмет (пассивная,
вспомогательная роль), или ощупывать предмет обеими ру-
ками, но не одновременно, а последовательно: сначала
одной, затем другой рукой,— тогда бимануальное восприятие
было бы предпочтительнее и целесообразнее, чем мономану-
альное.
Большинство испытуемых так и поступало, или выискивая
компромиссный путь, в одних случаях, или открыто нарушая
инструкцию — в других. Так, испытуемые Б., В., К., С, Д. на
минимально краткие временные интервалы приостанавливали
движение одной из рук при особо активном ощупывании в то
же время формы предмета другой рукой. Испытуемый П. пря-
мо говорит: «Я щупал обеими руками, так как знал, что вы
следите за выполнением инструкции, а сам. фиксировал вни-
мание на одной стороне фигуры и только ее и запоминал,
а затем таким же способом запоминал и вторую сторону».
Затруднение этого рода отмечалось, в основном, в первом
эксперименте, т. е. когда знакомство с формой предмета про-
исходило впервые. Во втором эксперименте, проводившемся
через неделю, уже 80% испытуемых отмечали, что они не
испытывали тех затруднений, какие встречались им в первом
эксперименте, хотя утверждение, что одной рукой все же

210

легче воспринимать форму предмета, чем двумя, сохранилось
у всех без исключения.
Тот факт, что во втором эксперименте ощупывание двумя
руками не вызывало уже таких затруднений, как в первом,
может быть объяснен изменением задания: в первый раз надо
было создавать новое представление о фигуре, впервые осяза-
тельно воспринимаемой, а во второй раз нужно было найти
среди ряда фигур фигуру, известную уже по первому экспе-
рименту, т. е. произвести сравнение с уже готовым представ-
лением, лишь сопоставляя с ним предлагаемые на ощупь но-
вые фигуры.
Исп. К. говорит по этому поводу: «Двумя руками сегодня
немного легче было, потому что, вероятно, у меня есть уже
зрительный образ. В прошлый раз было очень тяжело, так
как я создавала образ, а сегодня он у меня уже был».
Исп. С. высказывает ту же мысль: «Второй раз не было
трудно воспринимать двумя руками, так как я знаю форму
и ждала, что вот сейчас будет такой-то выступ, а сейчас та-
кой-то. А когда в первый раз ощупывала, то трудно было
создавать образ: внимание раздваивалось, трудно было
объединять».
Таким образом, основное затруднение заключалось в том,
что надо было освоить новую ситуацию, сформировать но-
вый образ, где раздвоение внимания на одновременную дея-
тельность обеих рук создавало трудности, заставлявшие испы-
туемых подчас искать путей в осуществлении задания.
Обращаясь теперь к объективным показателям, мы можем
сказать, что они полностью совпадают с субъективными дан-
ными. Высказывания испытуемых о трудности восприятия
формы фигуры при одновременном ощупывании ее двумя
руками нашли свое отражение в высоком проценте непра-
вильно созданных представлений, а следовательно, и оши-
бочно выполненных заданий.
Так, один лишь испытуемый из десяти (10%) правильно
узнал стандартную фигуру из ряда других фигур, предложен-
ных ему на ощупь во второй серии эксперимента. Остальные
9 испытуемых (90%) или вовсе не узнали ее (40%); напри-
мер, исп. В.: «Не та форма, не та», или исп. Б.: «Ну, опять
не годится! Не та» и т. д., или приняли ее с оговорками, лишь
как более, чем все другие, сходную со стандартной, но не
тождественную ей (50%); например, исп. А.: «Эта более по-
хожа..., но не та»; исп. Д.: «Эта больше всех подходит»; исп.
С: «Первое впечатление, что это та, стандартная, а сейчас
некоторое сомнение»; исп. В.: «Наиболее похожая из всех»
и тому подобные высказывания \
1 Та же фигура, воспринятая одной правой рукой, дает обратные
результаты: 80% — правильного узнавания стандартной фигуры, на ощупь
и 20% — неузнавания.

211

Аналогичные результаты получались при зрительном узна-
вании стандартной фигуры: когда в конце второго экспери-
мента испытуемым зрительно демонстрировались все фигуры,
до сих пор воспринимавшиеся лишь осязательно, и они
должны были найти среди них стандартную фигуру, то без-
ошибочно справились с этой задачей лишь двое (20%).
Остальные 70% или совсем отрицали наличие стандарт-
ной фигуры среди демонстрируемых (и с п. Б.: «Нет тут та-
кой, я совсем себе не так представляла»), или принимали
компромиссные решения, отыскивая фигуру, наиболее подхо-
дящую к созданному ими представлению (и с п. А.: «Более
всего подходит фигура № 1, но совсем не так представлял
себе»; и с п. 3.: «Точно такой здесь нет. Больше всего подхо-
дит или № 1 или № 3»; и с п. К.: (выбирает № 1): «Не то, что
я представляла себе, но из всего эта наиболее похожа»;
и с п. А. «Вот эта (№ 1), но не так представлял себе. Скорей
почувствовал, что это та фигура, чем узнал» и т. д.).
Приведенные данные говорят о том, что представление
о форме предмета, которое создается на основе одновремен-
ного восприятия ее двумя руками, является в большинстве
случаев недостаточно четким и, главное, недостаточно пра-
вильным и адекватным реальной форме предмета.
В тех же условиях восприятие одной рукой давало лучшие
результаты.
За счет чего же идет, в основном, эта ошибочность
в созданном на основе бимануального восприятия представ-
лении?
В субъективных высказываниях испытуемых особо часто
приводятся указания на то, что левая сторона фигуры труд-
нее запоминается: и с п. А.: «Левая рука хуже запомнила...
Слева быстрее забыл, хотя детали были проще. Стоило только
отнять руку от фигуры, как сразу забыл»; и с п. В.: «Правая
сторона четче, чем левая. Левая более расплывчато, совсем
туманно... Сейчас слева совсем смутное представление» (на-
чало второго эксперимента); и с п. 3.: «Получилось выпадение
левой стороны; честно говоря, левая сторона выпала из па-
мяти»; и с п. К.: «Вот уже левую сторону и я забыла. Левую
сторону спутала с правой. Ужасно трудно»; и с п. П-й: «Сле-
ва низ не помню. Правую сторону лучше всего помню»
и т. д.
Испытуемые объясняли этот факт тем, что левой рукой
вообще труднее воспринимать форму фигуры, чем правой, что
левую руку они ощущали, как «вспомогательную», «второ-
степенную». Например, и с п. Б. говорит: «Правая рука была
ведущей, левая как будто бы при сем присутствовала, но
субъективно мешала мне. Предпочитала бы щупать одной
правой»; и с п. К.: «Левая рука второстепенная. Ведущая —
правая, а левая — падчерица... Она вспомогательную роль

212

играет. Правая сторона яснее»; исп. А.: «Левая рука хуже
запомнила, хотя детали легче» и т. д.
В общей сложности 80% испытуемых отмечали субъек-
тивную трудность в восприятии левой рукой по сравнению
с правой при одновременном ощупывании фигуры двумя ру-
ками, как будто правая рука подавляла своей деятельностью
левую руку. Оказывается, что неправильное представление
создается чаще за счет левой стороны (30%), чем правой
(20%). Но еще чаще ошибки идут за счет неверно созданного
представления о верхней части фигуры (36%). Эта часть
являлась как бы стыком обеих рук, откуда, по инструкции,
испытуемый начинал ощупывать фигуру, откуда обе его
руки расходились в разные стороны и где они снова сходи-
лись. Эта часть фигуры оказалась наиболее трудной для
восприятия. Она дала наибольшее количество ошибочных
ответов (36%).
Приведем некоторые высказывания испытуемых при по-
казе фигуры в конце эксперимента: исп. А.: «Верх совсем не
представляю себе, а основание яснее»; исп. Б.: «Верхнюю
часть я себе абсолютно неправильно представляла. Самое
несходство — это верх: я щупала двумя пальцами обеих рук.
Представление было абсолютно другое»; исп. К.: «Верх
более всего не сходится»; исп. С: «Верх казался менее пря-
мым. О верхе мало думала» и т. д.
Видимо, здесь, в верхней части фигуры, и происходило то
«склеивание» распадавшегося на две половинки образа, о ко-
тором фигурально выразился один из испытуемых: — «Образ
четко распадается на две половины, как будто посредине
пунктиром проведено».
Таким образом, можно заключить, что в сенсорном взаи-
модействии обеих рук в биногаптике резко выражается дви-
гательная асимметрия. В силу этого, сравнительно с бино-
кулярным образом, значительно затрудняется и замедляется
образование единого и «двуручного» образа, в котором сохра-
няются элементы асимметрии в распознавании сторон и по-
ложения формы, пространственного соотношения частей.
Непосредственный характер сенсомоторного взаимодей-
ствия в осязании находит свое типичное выражение в струк-
туре биногаптического образа.

213

К ТЕОРИИ ОСЯЗАНИЯ
Известно, что осязание является одним из наиболее важ-
ных источников человеческого сознания. В XIX—XX вв. проб-
лема осязания стала разрабатываться опытным путем в ряде
наук: психологии, физиологии, анатомии, клинической
неврологии, дефектологии, педагогике. Большой вклад в изу-
чение осязания был внесен зарубежными учеными Э. Вебе-
ром, М. Фреем, Е. Скрамликом, Хэдом, Д. Кацем, Г. Реве-
шем и др. Однако честь создания единой научной теории
осязания, общей для всех наук, изучающих это явление чув-
ственного отражения, принадлежит И. М. Сеченову.
Основываясь на материалистической теории познания, Се-
ченов показал, что осязание есть особая форма отражения
физических (механических, пространственных и др.) свойств
материальных тел в мозгу человека. Он впервые раскрыл реф-
лекторную природу осязания, тщательно изучив взаимосвязи
между тактильными ощущениями и произвольными движе-
ниями, в свою очередь отражающимися в мозгу в форме ки-
нестезии, сигнализирующей о соответствии этих движений
вызвавшей их внешней причине. Целостность рефлекторного
акта осязания в процессе ощупывания послужила для Сече-
нова моделью рефлекторной природы всякого процесса
восприятия человеком объективной действительности. По-
средством генетического метода Сеченов обнаружил общность
зрения и осязания в отражении пространственных признаков
и отношений, формулируя ее в известном положении, что ося-
зание есть «чувство, параллельное зрению».
Сеченовская рефлекторная теория осязания была творче-
ски развита А. А. Ухтомским. Еще до Великой Октябрьской
социалистической революции, защищая рефлекторную теорию
психической деятельности от нападок на нее лидера русского
философского идеализма А. И. Введенского, А. А. Ухтомский
показал, что высший уровень нервной деятельности органи-
чески связан с развитием активных двигательных рефлексов,
противоположных по своему значению оборонительно-двига-

214

тельным рефлексам, которые А. И. Введенский тенденциозно
принял за единственный тип рефлекса, из которого невыводима
творческая деятельность. Развивая учение И. М. Сеченова,
А. А. Ухтомский доказал, что оборонительно-двигательный
рефлекс имеет в своей основе болевую чувствительность, в то
время как активные двигательные рефлексы основыва-
ются на тактильной рецепции. В последующем А. А. Ухтом-
ский ясно сформулировал положение о том, что тактильные
импульсы, их корковая интеграция, активные движения и их
кинестезии — все это звенья единого рефлекторного акта,
проявляющиеся в процессе ощупывания. Подобно И. М. Се-
ченову, А. А. Ухтомский считал руку человека важным
комплексным органом человеческого мозга, являющимся
одновременно естественным органом труда и органом позна-
ния внешнего мира.
Важный вклад в сеченовскую рефлекторную теорию ося-
зания был внесен И. П. Павловым и его школой, которыми
были открыты кожно-механический и кожно-температурный
анализаторы, особая связь с ними двигательного анализа-
тора, корковым концом которого оказалась область коры,
ранее трактовавшаяся как двигательная область, якобы про-
тивоположная чувствующим зонам коры.
Павловым и его школой были изучены условные рефлексы
и их дифференцировки с этих анализаторов, их своеобразие
и роль в системной деятельности коры.
Было обращено внимание на то, что условные рефлексы
с двигательно-кинестетического анализатора нельзя вырабо-
тать, не вовлекая в процесс кожно-механический анализатор.
Между тем условные рефлексы с кожно-механического ана-
лизатора вырабатываются и без вовлечения кинестетического
анализатора, что свидетельствует о биологической зависи-
мости корковых двигательных реакций от кожно-механического
анализатора. Идея Сеченова — Ухтомского о тактильно-
кинестетической структуре сложных двигательных актов по-
лучила тем самым точное экспериментальное подтверж-
дение.
Рефлекторная теория осязания дала научное объяснение
природе и механизму осязания. Но лишь марксистская тео-
рия антропогенеза, разработанная Ф. Энгельсом, объяснила
впервые, что рука человека не только естественный орган
труда, но и продукт труда, оказавший огромное влияние на
развитие мозга. Благодаря тому, что рука есть продукт труда
и его естественный орган, она стала и важным органом по-
знания физических (механических, пространственных и др.)
свойств материальных тел внешнего мира, перерабатываемых
человеком посредством орудий труда. Энгельс придавал важ-
ное значение осязанию в процессе познания, связывая с этим
первоначальное происхождение элементарных геометрических

215

знаний. Энгельс предвосхитил последующие открытия есте-
ствознания и психологии, подчеркивая положение о том, что
осязание — это специфический для человека источник позна-
ния, порожденный общественно-трудовым развитием.
Единство рефлекторной теории осязания и историко-мате-
риалистического понимания его происхождения и сущности
составляет теоретическую основу исследований осязания
в советской психологической науке. На этой основе советски-
ми учеными добыты новые важные факты, прямо или косвен-
но выясняющие генезис и роль осязания (исследования
Л. И. Котляровой, А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца,
А. Я. Колодной и др.).
На этой же основе осуществлен цикл экспериментальных
исследований в наших лабораториях. Эти исследования
начаты много лет назад (с 1937 г.) и проведены Л. А. Шифма-
ном, Ф. С. Розенфельдом, А. В. Ярмоленко, Б. Г. Ананьевым,
А. Н. Давыдовой, Л. М. Веккером, А. В. Идельсоном,
Б. Ф. Ломовым, Н. Г. Панцырной, Г. С. Трегубовой, А. В. Ры-
ковой и др. Часть этих исследований уже опубликована.
Следуя за основателем рефлекторной теории осязания, мы
обратили особое внимание на соотношение тактильных
и кинестетических ощущений в процессе ощупывания, на
зависимость структуры движений ощупывания от анализа
и синтеза тактильно-кинестетических сигналов, отражающих
строение и свойства ощупываемых предметов.
Особое значение мы придали фактам, обнаруженным Век-
кером, который показал, что при выключении кинестетиче-
ских сигналов (при пассивном осязании) отражается не
только величина, но и форма предмета, если последний нахо-
дится в состоянии движения, т. е. перемещается по покоя-
щейся руке. Им доказано, что не только движение самой руки,
но и движение объекта формирует относительно адекватный
образ, если инструкция обусловит точку отсчета дви-
жений.
Ярмоленко и Панцырная решали другую задачу. Необхо-
димо было выяснить возможность образования знания о фор-
ме фигуры посредством инструментального осязания, с вы-
ключением тактильных сигналов. Оказалось, что такое знание
образуется, но с большими затруднениями и замедлением,
хотя полного выключения тактильных сигналов почти не
удается достигнуть. Если исключить непосредственное сопри-
косновение руки с ощупываемым посредством «орудия»
(штифта) предметом, то тактильные сигналы возникают от
соприкосновения руки с орудием, последовательно воспроиз-
водя кинестетические сигналы. Даже изоляция кожи не мо-
жет исключить тактильные импульсы, видимо, играющие из-
вестную роль в инструментальном осязании.

216

Киносъемка некоторых опытов Л. М. Веккера и Ярмо-
ленко— Панцырной показана в фрагментах нашего кино-
фильма.
Наши исследования далее показали, что тактильный и ки-
нестетический анализ своеобразно осуществляется каждым
пальцем руки, по-разному протекая в правой и левой руках.
Синтез множества тактильно-кинестетических ощущений
выступает в целостной деятельности руки, которую Веккер
рассматривает как единую координатную систему. В этой
системе своеобразной точкой отсчета является большой
палец, выполняющий опорную функцию в процессе ощупы-
вания. Особая сигнальная функция различения и распозна-
вания формы объекта выполняется указательным пальцем
в системе ощупывания, где каждый палец является своеоб-
разным передатчиком движения. При ощупывании объемных
фигур в эту систему включается ладонь, по своим опорным
функциям близкая к функции большого пальца.
Важно отметить, что синтез тактильно-кинестетических
ощущений в процессе ощупывания определяется структурой
и пространственными свойствами ощупываемого предмета, от-
ражая более или менее адекватно как части, так и целостную
структуру объекта.
В фрагментах нашего кинофильма можно получить пред-
ставление об этих опытах Веккера.
Особое значение для генезиса осязания имеет, несомнен-
но, ощупывание не одной, а двумя руками. Ранее Р. Я. Абра-
мович-Лехтман показала, что формирование предметных дей-
ствий у ребенка в раннем детстве связано с ощупыванием
предмета двумя руками, на основе чего выделяется ощупы-
вание предмета одной правой рукой.
Ряд доказательств исходного двуручного осязания при
предметных действиях получен в нашей лаборатории
Н. И. Голубевой и В. Е. Бушуровой. С этим же фактом мы
столкнулись и при изучении разных операций в трудовых
процессах (укладка папирос, ручная уборка хлопка и т. д.).
В нашем кинофильме показаны опыты Некрылова по изу-
чению некоторых подобных операций. Совместная работа
обеих рук в процессе ощупывания типична для чтения и пись-
ма слепых, для распознавания ими объемного контура гео-
графических карт (опыты Л. М. Веккера), распознавания
объемных изображений скульптуры (опыты А. В. Ярмо-
ленко) .
Вновь полученные экспериментальные данные свидетель-
ствуют о важности проблемы, поставленной нами совместно
с А. Н. Давыдовой еще в 1940 г., когда был проведен цикл
опытов по изучению двуручного осязания. В последующем
эта проблема была систематически изучена в ряде исследо-
ваний в нашей лаборатории, особенно Б. Ф. Ломовым.

217

В условиях двуручного осязания аналитико-синтетическая
деятельность мозга протекает своеобразно. Особое значение
приобретает сочетание факторов пространства и времени.
Если ощупываемая двумя руками фигура симметрична, то
процесс протекает более или менее синхронно. При асиммет-
ричной фигуре процесс протекает обычно асинхронно.
В экспериментально созданных условиях асимметрично-син-
хронного ощупывания обнаруживаются резкие противоречия
между тактильно-кинестетическими сигнализациями обеих
рук, сходные с явлением борьбы полей зрения при стереоско-
пическом бинокулярном видении. У слепых, в отличие от
зрячих, подобное явление ослабляется, хотя и не исчезает
полностью.
Оказалось, что соотношение тактильной и кинестетической
чувствительности неравное в обеих руках. Многими опыта-
ми наших сотрудников было показано, что доминирующей
в осязательном комплексе правой руки является кинестети-
ческая, а в осязательном комплексе левой руки — тактильная
чувствительность, превосходящая по дифференцированное•
и точности чувствительность правой руки.
У людей с ведущей в кинестетическом отношении правой
рукой часто левая рука является ведущей в отношении раз-
вития тактильной чувствительности.
Объяснить подобное противоречивое явление возможно
лишь на основе марксистской теории антропогенеза.
В процессе труда человек воздействует на предмет труда
посредством орудия труда, т. е. имеет дело с двумя мате-
риальными телами. В своем первоначальном историческом
филогенезе человек неизбежно должен был использовать обе
руки, разделяя их функции соответственно назначению пред-
мета и орудия труда. Мы предположили, что правая рука
явилась органом, оперирующим с орудием труда, а левая
оперирует с предметом труда. Это предположение подтверди-
лось при ознакомлении с исследованиями археолога С. А. Се-
менова, реконструировавшего трудовой акт в палеолитиче-
скую эпоху.
Мы предположили далее, что соответственно такому раз-
делению в трудовом процессе происходило и разделение
аналитических функций обеих рук: правая рука преимущест-
венно специализировалась в кинестетическом отношении, по-
скольку главные импульсы от орудий труда кинестетические,
левая рука специализировалась на тактильных сигналах от
изменения обрабатываемых орудием труда поверхностей
предмета труда. В известной мере эта гипотеза проверяется
и при изучении формирования предметных действий у ребен-
ка, при изучении формирования элементарных навыков на
уроках ручного труда и т. д.

218

Каков же механизм совместной работы обеих рук, наблю-
давшейся при двуручном осязании с его противоречием до-
минант в общем тактильно-кинестетическом комплексе? Мы
предположили (что подтверждается и экспериментальными
исследованиями), что механизм этот заключен в парной рабо-
те больших полушарий, в индуктивных отношениях между
ними. Поскольку этой проблеме посвящены опубликованные
нами работы, здесь мы не будем приводить обоснования
в пользу этой гипотезы.
Было бы, однако, неправильно полагать, что парная рабо-
та больших полушарий составляет основу лишь двуручного
осязания. Опыты А. В. Рыковой показали, что условные реф-
лексы с кожно-механического анализатора переносятся
с одной руки на другую без особой тренировки, что на чело-
веке подтверждает известный феномен Н. И. Красногорского.
Однако величина переноса с неведущей руки на ведущую
и наоборот оказывается различной в зависимости от сложив-
шегося стереотипа движений.
Очень демонстративны также и электроэнцефалографиче-
ские опыты Идельсона, показавшие, что при одноручном ося-
зании наблюдается биоэлектрическая активность в теменных
и лобных долях обоих полушарий, постепенно концентрируе-
мая в одном из них, противоположном осязающей руке.
В серии исследований, сравнивающих взаимодействие мо-
нокулярных систем в бинокулярном зрении, монауральных
систем в бинауральном слухе, мономануального осязания
в бимануальном ощупывании, нами показано, что парная
работа больших полушарий является общей основой про-
странственного различения и ориентировки человека в про-
странстве.
В процессе двуручного осязания аналитико-синтетическая
деятельность обоих полушарий крайне осложняется.
Б. Ф. Ломовым изучены количественно материалы киносъем-
ки, фиксирующие становление траектории движений при
ощупывании, и количественное соотношение элементов дви-
жений и покоя. О сложности процесса даже при ощупывании
только одной фигуры свидетельствует такой факт: менее чем
за полминуты в ощупывании расчленяется 5600 точек различ-
ных видов: 1) точки перемещения по поверхности предме-
та; 2) точки покоя на поверхности предмета; 3) точки движе-
ния пальца в отрыве от поверхности; 4) точки покоя пальца
вне поверхности предмета. Совокупность этих точек пред-
ставляет собой своеобразное уравновешивание в координат-
ной системе обеих рук.
Наибольшее число точек приходится на элементы пере-
мещения и покоя непосредственно на поверхности предмета.
Эти виды точек чаще встречаются там, где контур предмета
характеризуется наименьшей кривизной, требующей особой

219

дифференцировки, и на углах, сигнализирующих о контуре
предмета.
Благодаря сочетанию элементов перемещения и покоя не-
посредственно на поверхности предмета возникает адекват-
ный образ ощупываемого рукой предмета. С изменением
структуры и свойств предмета изменяется и характер ощу-
пывания, довольно точно воспроизводящий структуру
объема.
Необходимо отметить, что указательный палец правой
руки, отличающийся наибольшим количеством элементов пе-
ремещения, характеризуется и наибольшим числом элементов
покоя на поверхности предмета. Можно предположить, что
в данном случае мы имеем не только двигательное торможе-
ние, но и усиление тактильных сигналов. В левой руке подоб-
ное сочетание обнаруживается не в указательном, а в сред-
нем пальце, в связи с чем повышается аналитическая функция
безымянного пальца левой руки. В общей системе обеих
рук безымянные пальцы и мизинцы выполняют функцию
уравновешивания, проявляющуюся в массе элементов пере-
мещения и покоя вне поверхности предмета. Дальнейшее
изучение аналитической деятельности мозга в процессе ощу-
пывания позволит углубить научные знания о том сложном
синтезе тактильных ощущений и кинестезии, каким является
активное осязание человека.
Но и накопленные нами разнообразные эксперименталь-
ные данные свидетельствуют о том, что активные двигатель-
ные реакции имеют своим источником динамику тактильных
ощущений, с которыми специфически связана кинестезия этих
движений. Гипотеза А. А. Ухтомского об афферентной и кор-
ковой противоположности оборонительно-двигательных и ак-
тивных двигательных рефлексов полностью подтверждается
новыми данными, которые были кратко изложены в настоя-
щем докладе.
За последние годы в психологической науке значительно
возрос интерес к изучению кинестезии рабочих движений
и предметных действий, к разнообразным функциям двига-
тельного анализатора человека. Однако при постановке этих
вопросов не всегда учитывается органическая связь функций
двигательного и кожно-механического анализаторов, важная
роль кожно-механического анализатора в организации произ-
вольных движений.
Сравнительное изучение непосредственного ощупывания
рукой с опосредствованным («инструментальным») ощупы-
ванием показывает, что тактильные импульсы оказывают
значительное влияние не только на процесс отражения пред-
мета деятельности, но и на процесс отражения действий
орудий, посредством которых человек воздействует на предмет.
Подобное влияние особенно сильно сказывается при перво-

220

начальном освоении материалов и инструментов, например,
в процессе обучения детей навыкам ручного труда. В более
опосредствованных формах это влияние сказывается
и в сложных трудовых операциях.
Уместно напомнить, что Сеченов является создателем
основ как теории осязания, так и учения о рабочих движениях
в процессе труда. В его целостном рефлекторном учении тео-
рия осязания служила не только материалистической теории
познания, но и практическим задачам улучшения условий
труда человека, усовершенствования трудовых процессов.
Эти сеченовские традиции должны быть развиты далее
нашей психологической наукой. Теория осязания должна быть
успешно применена в области психологии труда, а также
в области изучения предметных действий человека на разных
ступенях его развития. Для этого необходима дальнейшая
углубленная разработка теории осязания, к которой все же
недостаточно привлечено внимание современных советских
исследователей.
До настоящего времени не созданы еще научные моно-
графии об осязании человека, а освещение основных науч-
ных данных об осязании в учебниках и учебных пособиях как
по психологии, так и по физиологии нельзя признать удов-
летворительным.
Дальнейшее изучение закономерностей развития осязания
необходимо и для более глубокой разработки проблемы вос-
приятия в целом, так как влияние осязания на генезис зре-
ния, слуха и других видов чувствительности бесспорно, хотя
еще и недостаточно изучено в деталях. Условнорефлекторные
связи всех анализаторов внешней среды с кожно-механиче-
ским, двигательным анализаторами позволяют понять меха-
низм этого влияния, весьма важного для формирования общей
структуры чувственного отражения человеком объективной
действительности.

221

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ТЕОРИИ ВОСПРИЯТИЯ
I
Проблема образа является исключительно важной про-
блемой психологического познания на основе ленинской тео-
рии отражения.
Проблема первичных образов оказывается на этой основе
составной частью проблемы перехода от трансформации внеш-
них воздействий в факты сознания; проблема вторичных об-
разов становится составной частью не менее значительной
проблемы перехода от ощущения к мысли.
В этом новом философском диалектико-материалистиче-
ском аспекте древняя проблема образа приобретает новый
характер и становится впервые на путь научного решения.
В настоящей работе мы ставим вопрос о дифференциа-
ции ощущений и восприятий в условиях образования вос-
приятия. Нужно иметь, однако, в виду связь этого вопроса
со взаимопроникновением чувственного образа, мысли
и слова.
Вопрос о природе восприятия, как качественно своеобраз-
ного процесса, не только не решен, но даже и не поставлен
правильно в буржуазной психологии: такие концепции, как
структурализм и ассоциационизм, являются типичными вы-
разителями идеализма и метафизики в теории восприятия.
И та, и другая концепция не находят и даже не ищут усло-
вий образования восприятия, как особой формы чувственного
знания.
В советской психологии принципиально преодолеваются
эти субъективистические, антигенетические позиции и выдви-
гается учение о генетической роли предметной деятельности
в формировании восприятия как целостного образа предмета.
Субъективное вычленение предмета как целого рассматри-
вается как следствие практического вычленения субъектом
предмета в предметно опосредованной деятельности.

222

Крупный теоретический интерес в отношении генезиса
восприятия, его структурности и константности представляют
новейшие данные по психологии антропоидов (Н. Н. Лады-
гина-Котс, Н. Ю. Войтонис, Г. С. Рогинский, Э. Г. Вацуро.
Н. А. Тих). Однако эти данные, при всем их значении, не
подводят еще непосредственно к пониманию генетических
проблем специфически человеческого восприятия.
Непосредственное значение для генетического анализа
условий образования человеческого восприятия имеют новые
данные детской психологии (в работах А. Н. Леонтьева,
А. В. Запорожца и др.). Особое место занимают данные пси-
хологии раннего детства, которые обнаруживают весьма
важную особенность сенсомоторного развития ребенка, за-
ключающуюся во взаимозависимости развития моторной
активности ребенка и его дистантно-сенсорной дифференци-
ровки.
Исследованием Р. Я. Абрамович-Лехтман было показано,
что в первые месяцы переход от низших недифференцирован-
ных движений к координации движений и «преддействиям»
связан с моторным торможением на дистантный (зрительный
или слуховой) раздражитель. На этой основе формируется
специфическая ощупывающая функция руки, в свою очередь
способствующая превращению движений в действие.
Как показано этой работой, уже в зародыше предметного
действия ребенка в первом полугодии жизни имеет место
комплексирование сенсорных реакций и сочетание ряда
свойств отображаемого предмета. Во втором полугодии
жизни младенца отмечаются уже повторные результативные
действия, направленные на обнаружение потенциальных
свойств предмета.
В работе Р. Я. Абрамович-Лехтман достаточно показано
становление предметного образа в ходе формирующегося
предметного действия ребенка.
Наши наблюдения над первым годом жизни ребенка, под-
тверждая данные Р. Я. Абрамович-Лехтман, позволяют вы-
делить еще несколько существенных генетических фактов.
а) В индивидуальной предыстории восприятия, как целост-
ного предметного образа, весьма важным моментом является
формирование (начиная с третьего месяца) зрительно-про-
странственного различения движущихся объектов: именно
взаимодействие ребенка с движущимся объектом (прибли-
жающаяся и удаляющаяся игрушка) формирует готовность
ребенка к первоначальному восприятию пространства.
б) Дифференцировка глазодвигательных функций и дру-
гих механизмов пространственного различения является
предпосылкой для формирования осязания, которое, в свою
очередь, в предметном действии способствует опредмечиванию
зрения, образованию зрительного восприятия.

223

в) Со второго полугодия жизни решающим фактором
является взаимовлияние не только зрения и осязания, но
и зрения и слуха.
Расширение поля зрения и активизация зрительного вос-
приятия связаны со слуховой ориентацией в пространстве,
с формирующейся установкой на невидимое (а отсюда рас-
познавание потенциальных свойств видимого предмета).
г) В последние месяцы первого года ясно обнаруживается
тенденция на отделение предмета от других предметов
и в связи с этим — выделение фигуры из фона. Первым при-
знаком отделения, видимо, является телесность, особенно
объем, рельеф, контуры предмета, а не цвет или форма, кото-
рые приобретают детерминирующее значение позже.
Опыты А. А. Прессман 1, исследовавшей процесс формиро-
вания зрительного образа у ребенка преддошкольного возрас-
та, свидетельствуют о первостепенной роли контуров вещи
в зрительном образе ребенка. Эти данные подтверждают
мысль И. М. Сеченова о том, что первично общей для зрения
и осязания является чувственная опора на контур вещи, спо-
собствующая выделению предмета из среды других вещей.
Опыты А. А. Прессман показали сочетание осязательно-
двигательного и зрительного компонентов в восприятии кон-
туров вещи в непосредственном предметном действии
ребенка.
Все эти новейшие данные подтверждают основное теоре-
тическое положение о формировании зрительных предметных
образов в процессе предметной (игровой) деятельности.
Таким образом, эти данные вскрывают процесс и усло-
вия образования восприятия как целостного предметного
образа.
Однако эти данные лишь косвенно отвечают на вопрос
о возможности у человека существования сенсорных процес-
сов в неструктурированном виде ощущений.
Одним из важных генетических приемов в эксперимен-
тальном изучении вопроса о соотношении между ощущением,
восприятием и представлением является изучение случаев
агнозии, особенно зрительной. В исследовании расстройств
узнавания и сложных форм восприятия (при сохранении оста-
точных элементов чувствительности и простейшего различе-
ния) возможно проследить условия восстановления предмет-
ных образов, их «обратное развитие».
Рассмотрим три случая из военно-госпитального опыта.
Один из них — с полной зрительной агнозией — наблюдался
в процессе нашей лечебно-педагогической работы с самого
начала до относительного восстановления; два других
1 См. ее работу в сборнике «Проблемы психологии» под нашей ре-
дакцией (ЛГУ, 1948).

224

наблюдались нами с «середины» процесса, когда была отме-
чена реституция зрения, но еще не восстанавливались пол-
ностью функции восприятия и узнавания.
Больной О-н, 1922 г. рождения. Контужен при раз-
рыве снаряда, при контузии потерял сознание. По этапной
документации, после возвращения сознания больной сразу же
обратился с жалобой на полную потерю зрения. Отмечались
признаки органического поражения головного мозга: слабость
нижней ветви правого лицевого нерва, слабость подъязыч-
ного нерва, незначительная асимметрия сухожильных и кож-
ных рефлексов, симптом Россолимо. Одновременно имелись
такие симптомы, которые были расценены как исключитель-
но функциональные: полная неподвижность глазных яблок,
которую нельзя было объяснить поражением центральных
или периферических глазодвигательных аппаратов, что и под-
твердилось одномоментным восстановлением активных дви-
жений глаз под влиянием электропсихотерапии по методу
Бабинского.
Клиницисты были первоначально склонны считать полную
слепоту больного функциональной, поскольку имелась сохран-
ность зрачковых реакций на свет и не было отмечено каких-
либо изменений со стороны глазного дна, где не было найдено
каких-либо следов поражения сетчатой оболочки. Однако по-
вторные приемы электротерапии и физиотерапии не устраняли
слепоту, ввиду чего больной и был направлен к нам для иссле-
дования и восстановительной работы. Нами было обнаружено
не только очень резкое понижение остроты зрения, но целый
синдром оптико-сенсорных и гностических расстройств: боль-
ной не только не воспринимал зрительно ощущаемых им
предметов как форм с определенной функцией, но и не мог
обозначить словесно или воспроизвести знакомые ему пред-
меты, названия которых ему были известны и которые узна-
вались им гаптически. У больного было расстройство цвет-
ного зрения по корковому типу. Восприятие глубины наруше-
но полностью. При сохранении произвольно-письменной речи
и письма под диктовку полностью было нарушено чтение
и списывание букв даже максимального размера.
Мы пришли к заключению, что в этом случае имеется
органическая оптическая агнозия коркового происхождения,
что противоречило первоначальному диагнозу случая как
функциональной слепоты.
Ввиду этого расхождения диагноза больной был направ-
лен на электроэнцефалографическое заключение к акад.
И. С. Бериташвили.
Привожу это заключение: «в центральной и теменной об-
ласти альфа-волны синэргичные и слабы как в норме. Зато
резкое нарушение отмечалось в затылочной области: нет
соответствия в альфа-волнах между симметричными участ-

225

ками, на левой стороне альфа-волны носят неравный харак-
тер, а на правой — расщеплены. Этим обусловливается рез-
кая асимметрия альфа-ритмов между обоими одноименными
участками. В области Area Striata: очень неправильные вол-
ны, часто гамма-волны, т. е. слияние двух альфа-волн на
левой стороне. Это свидетельствует о резком понижении воз-
будимости».
Эти данные говорили о патофизиологической основе син-
дрома зрительной агнозии, установленного нами в психоло-
гическом исследовании.
После этого заключения клиницисты приняли решение об
органическом, в основном, но с функциональными наслоения-
ми характере этого заболевания.
Я не могу подробно останавливаться на всем процессе на-
шей восстановительной работы, которая привела к восстанов-
лению у больного оптико-пространственных функций. Оста-
новлюсь лишь на некоторых моментах первоначальной фазы
заболевания, противоречия которой и смущали клини-
цистов.
1) Больной с трудом, но ориентировался (ощупью) в про-
странстве, шел на свет, различая присутствие или отсутствие
объекта (не дифференцируя его) на пути движения,
зрачковая реакция была сохранена. Таким образом, ощуще-
ние света у него было сохранено, хотя цветное зрение было
нарушено.
2) Вместе с тем больной практически не мог пользоваться
своим зрением, жаловался на слепоту, что наводило на
мысль о симуляции или аггравации.
Исследование показало:
1) Все виденное больным пространство субъективно ощу-
щалось им либо как сплошной световой поток, раздражавший
глаза, либо как туман с пробивающимся лучом света. Из
этого сплошного и плотного массива пространства тот или
иной объект выделялся скорее по звуковому либо по гапти-
ческому сигналу.
2) В первоначальном восстановлении зрения отмечалось,
как из сплошного пространства начинали выделяться «пятна»,
аморфные и бессмысленные, различные по своей яркости
и величине.
3) Затем эти «пятна» приобретали все более и более хро-
матический характер, вычленялись более рельефно, в зави-
симости от увеличения угла зрения.
Таким образом, зрение больного функционировало на
уровне ощущений с грубым различием силы отражения и по-
глощения, а затем и спектрального различения.
4) На этом уровне было отмечено, что больной ни сло-
весно, ни графически не мог воспроизвести какой-либо пред-
мет, как предмет, обозначая какое-либо его свойство.

226

Несмотря на сохранность письменной речи при чтении боль-
ной делал грубые ошибки, типичные для оптической алексии.
5) У больного было отмечено полное отсутствие снови-
дений зрительного характера.
6) Практическая смысловая ориентация основывалась не
на зрительных ощущениях, а на гаптике и речевом слухе.
7) Только в результате трехмесячной работы по восста-
новлению зрительной памяти и узнавания зрение больного
стало в действительном смысле слова воспринимающим.
Второй случай не менее интересен. Больной К -в,
1915 г. рождения, поступил в госпиталь с первичным диа-
гнозом: «функциональная глухонемота» (после разрыва
противотанковой мины). Больной вообще не предъявлял ника-
ких жалоб на слабость зрения. Лишь впоследствии выясни-
лось, что он испытывал сильную резь в глазах и чтение стало
для него невозможным ввиду слияния строк. Больной не при-
давал значения этим явлениям; он предъявлял жалобы на
глухоту и афонию. Врачи также, в свою очередь, лечили по-
раженные речеслуховые функции.
Наше исследование показало, однако, что наиболее
тяжелым было расстройство зрения: полное неразличение
холодных цветов, нарушение восприятия глубины, констант-
ности восприятия, оптическая алексия и аграфия, расстрой-
ство зрительной памяти, нарушение сновидной деятельности.
У больного отмечалась резкая лабильность зрительного
образа (волнообразное иллюзорное перемещение объектов, по-
лихроматическое мерцание даже под большим углом зрения,
неопределенность смысловой функции вещи).
Дополнительный расспрос установил, что после контузии
больной три дня ничего не видел, но затем зрение «восстано-
вилось» само собой. Больной на это не обращал внимания,
так как его угнетала глухонемота. Остался лишь блефаро-
спазм, которому ни больной, ни врачи не придавали зна-
чения.
Ввиду расхождения наших и первоначальных клиниче-
ских данных больной был направлен на электроэнцефалогра-
фическое обследование к акад. Бериташвили, так как при
дополнительном неврологическом обследовании у больного от-
мечался лишь один органический симптом: легкий цент-
ральный парез правого лицевого нерва. Электроэнцефалогра-
фическое заключение показало, что электрическая активность
коры головного мозга всюду нормальна, за исключением за-
тылочной области, где альфа-волны сильно редуцированы
или даже временами отсутствуют. В этом случае мы наблю-
даем типичную анозогнозию больного в отношении собствен-
ного зрения, заключающуюся в том, что больные с корковой
агнозией часто не замечают своего дефекта, как на это указал
еще В. М. Бехтерев.

227

Наш больной К-в в своем поведении опирался преиму-
щественно на зрительное ощущение и грубые формы восприя-
тия предметов под большим углом зрения.
Вместе с тем больной был крайне неуверен в своих дей-
ствиях и ориентации не только вследствие сильной глухоты,
но и неопределенности, текучести зрительных образов, по-
стоянно изменяющихся в зависимости от любого случайного
обстоятельства. Зрительные образы у этого больного были
скорее сукцессивными, нежели симультанными, их ситуатив-
ность была крайне ограниченной (изолированные предметы,
воспринимаемые вне их взаимосвязи).
Аналогичный случай: больной П-нь, 1922 г. рождения
поступивший с диагнозом: «реактивный невроз». Здесь по-
вторилось то же: врачи концентрировали все внимание на
сложной картине функциональных наслоений и не придавали
значения отдельным органическим знакам, а также показа-
ниям этапной документации о 28-дневной слепоте больного
после контузии.
Наше исследование установило наличие остаточных явле-
ний оптической агнозии и указывало на органический харак-
тер заболевания. Ввиду спорности случая, обратились
к электроэнцефалограмме, которая показала наличие пони-
женной электрической активности большого мозга, не изме-
няющейся в зависимости от закрытия глаз. Типичные альфа-
волны отсутствуют; все время нерегулярные медленные вол-
ны, значительно более слабые на левой стороне.
Наше исследование показало наличие анозогнозии на зри-
тельный дефект при наличии остаточных явлений зрительной
агнозии.
Характерными явлениями здесь были:
а) относительно хорошо дифференцированное ахромата-
ческое зрение при нарушении цветного зрения на зелено-
синие цвета;
б) нарушение восприятия глубины;
в) нарушение константности восприятия;
г) крайняя ограниченность поля зрения;
д) при наличии образа предмета, колеблющегося и не1-
устойчивого, наблюдалась неспособность к охвату ситуации
и видимых отношений.
Все эти случаи свидетельствуют о различии между про-
цессами ощущения и восприятия. При наличии относительно
сохранных ощущений больной все-таки не воспринимает
адекватно предмет, а в более легких случаях, при наличии
восприятия предмета, не отражает ситуации, в которой функ-
ционирует предмет и которая изменяет смысл предмета.
Таким образом, эти данные свидетельствуют о том, что
нормально практическое зрение основывается не на абстракт-
но-зрительной функции, а на предметности и ситуативности

228

зрительного образа, разрушаемых при затылочном синдроме,
что снижает зрение на элементарно сенсорный уровень и де-
лает человека практически «слепым», несмотря на наличие
зрительной чувствительности. Эти данные вполне подтверж-
дают наше предположение об условиях образования восприя-
тия в процессе развития ощущения на основе предметной
деятельности.
Уже в данных детской психологии можно установить тен-
денцию в развитии восприятия от предметности к предметной
ситуативности образа. Вместе с тем эти данные позволяют
ставить вопрос о том, что образ, формирующийся в процессе
предметной деятельности, вычленяется из этой деятельности,
связывается смысловыми и ассоциативными отношениями
с другими образами и развивается по некоторым внутренним
закономерностям.
Тем более нужно думать, что взаимоотношения предмет-
ного и предметно-ситуативного образов с предметной дея-
тельностью еще более сложны в развитии зрелого со-
знания.
Очевидно, в борьбе против субъективистических тенденций
идеалистической теории восприятия нужно избегать крайно-
стей прагматического отождествления предметного образа
и предметного действия. Относительное «обособление» образа
от конкретного предметного действия достигается в резуль-
тате преобразования образа развитием мышления и речи,
создающих смысловую основу развития образного знания.
Это положение нужно иметь в виду, возвращаясь к во-
просу о взаимосвязи образа и предметного действия. В этой
связи представляют значение опыты Е. В. Шороховой
и М. Д. Александровой. Перед этими экспериментаторами
мной была поставлена такая цель: проследить роль деятель-
ности в динамике вторичных образов (представлений). Тем
не менее по ходу опытов выявились интересные данные и по
вопросу о взаимоотношении восприятия и предметной деятель-
ности.
В опытах Шороховой изучалась экспериментальная модель
деятельности (изготовление модели лабиринта по опреде-
ленному заданию и в известной ситуации), в опытах
Александровой — деятельность учащихся (производство хими-
ческих опытов).
В процессе той и другой деятельности изучалась динами-
ка восприятия и представления относительно: а) предмета
деятельности, б) средств деятельности, в) самого процесса
деятельности.
Е. В. Шорохова показала, что точность и актуальность
восприятия имела место прежде всего в отношении тех форм
и величин деталей предмета и средств деятельности, которые
непосредственно включались в структуру деятельности. Не

229

вошедшее в эту структуру воспринималось менее точно, либо
вовсе выпадало из поля зрения.
Вместе с тем эти опыты показали, что, помимо непосред-
ственного функционирования вещи, в предметном действии
существенное значение имеет сознательная установка на со-
зерцание, которая компенсирует ограниченность предметного
действия в отношении восприятия.
В опытах М. Д. Александровой не только подтвердились
на жизненной деятельности эти же положения, но и было
показано опосредующее значение специальных (химических)
знаний и изменения процесса размышления для изменения
структуры образа и структуры предметной деятельности.
Можно подумать, что процесс восприятия не только форми-
руется предметной деятельностью, но и ограничивается ею,
если только:
а) этот процесс не опосредствуется мыслительными про-
цессами и не становится, таким образом, наблюдением как
единством восприятия и мышления;
б) если не образуется особая познавательная деятельность
в форме, наблюдения.
В исследованиях Б. И. Хачапуридзе, из школы Узнадзе,
показана опосредствующая роль этой формирующейся воспи-
танием установки на созерцание — в протекании процессов
восприятия.
Вскрывая генетическую роль предметных действий в фор-
мировании восприятия, нужно, таким образом, учесть и дру-
гую сторону взаимосвязи образа и действия — снятие пред-
метного действия «теоретической» деятельностью созерцания
и размышления, что и раскрывается в активных и дифферен-
цированных формах восприятия.
Дальнейший анализ восприятий оказывается, таким обра-
зом, невозможным без анализа их взаимоперехода и взаимо-
проникновения со вторичными образами, мыслью и словом.
II
С точки зрения советской психологической науки всякий
акт чувственного познания является фазным процессом, на-
чальный момент которого составляет ощущение, как отра-
жение отдельного качества или свойства предметов окружаю-
щего мира. Восприятие, как форма отражения предмета,
в отличие от парциального, частичного знания об отдельных
свойствах и качествах предмета, есть целостный образ пред-
мета. Естественно, что это целостное отражение предмета
возникает из частичного знания о его качествах и свойствах
и, следовательно, включает в себя эти знания. Таким обра-
зом, ощущение и восприятие правильнее всего было бы рас-
сматривать как два разных момента, две различные ступени
единого процесса чувственного познания. Однако, как мы это

230

показали в предшествующей главе, ощущение может и не
перейти в восприятие (на известном уровне организации про-
цесса чувственного познания), может существовать и как
вполне самостоятельная, хотя и более элементарная форма.
Восприятие же, как можно предполагать, невозможно без
ощущений и возникает лишь на их основе, в процессе их
дифференциации и развития.
Данные зоопсихологии, психологии раннего детства, пато-
логии мозговых расстройств ясно свидетельствуют в пользу
такого взгляда и полностью противоречат метафизической
«изначально целостной» картине восприятия, на которую не
пожалели красок представители гештальттеории, в своей
псевдоноваторской борьбе с эмпиризмом, ликвидировавшие
вовсе самую проблему ощущения.
Признавая за восприятием качественное отличие от ощу-
щения, утверждая целостный предметный характер образа
в восприятии, советская наука отбрасывает порочную идеа-
листическую «теорию» об изначальной целостности и струк-
турности восприятия.
С точки зрения советской психологии, суть вопроса заклю-
чается в раскрытии источников возникновения, происхожде-
ния, генезиса этой несомненной целостности и структурности
восприятия.
Следовательно, особенность диалектико-материалистиче-
ской постановки вопроса заключается в том, чтобы понять
историю восприятия, вскрыть природу его качественного
своеобразия из генезиса отношения субъекта к объекту. Ко-
роче говоря, наша точка зрения на природу восприятия может
6t>iTb лишь генетической, в свете которой возможно понять
становление восприятия как новой, сложной и целостной фор-
мы чувственного знания.
При такой постановке естественно стремление советских
ученых выйти за пределы восприятия в поисках его генетиче-
ских источников, действительного причинного основания вос-
приятия.
Несмотря на все естественнонаучные, физикалистические
одежды гештальттеории, эта теория с начала до конца есть
ложная, идеалистическая концепция, которая выводит це-
лостность и структурность восприятия из внутренних свойств
самого духа, его начальной целостности и спонтанейности,
что проходит красной нитью через весь немецкий идеализм.
Итак, перед нашей наукой встала задача изучения воз-
никновения целостности и структурности восприятия, позна-
ния объективных причин, обусловливающих это качественное
своеобразие восприятия.
До последнего времени эта задача решалась только в од-
ном плане, который, действительно, является весьма сущест-
венным. Было показано, что основным источником возникно-

231

вения у человека целостного предметного образа является
предметная деятельность, предметные действия самих людей.
Именно поэтому типичными формами слухового восприятия
признавались некоторыми советскими психологами лишь
восприятия музыки и речи, опредмечивающих в самой дея-
тельности людей их чувственное познание: типичными фор-
мами зрительного восприятия признавались лишь те или
иные формы эстетического восприятия изображений и т. д.
Такое понимание объясняет источники возникновения ря-
да сложных форм восприятия. Оно заключается в установле-
нии единства сознания и деятельности в структуре восприя-
тия, в установлении причинной зависимости предметно-чув-
ственного знания от предметной, практической деятельности
и т. д. Ряд конкретных исследований в этом направлении
действительно показал, как при изменившейся структуре дея-
тельности (труда, учения, игры) функционально преобразует-
ся структура самого восприятия; эти исследования вскрыли
причинное основание предметных образов внешнего мира
в предметной деятельности.
С этой точки зрения «идеальное» вычленение предмета
как целого (в человеческом сознании) возможно постольку,
поскольку такое вычленение происходит материально, прак-
тически в самих предметных операциях с вещами внешнего
мира. Такой подход дает возможность отнестись по-новому
к ряду вопросов теории восприятия. Так, в исследованиях
В. И. Кауфмана о звуковысотном различении было показа-
но, что разница в восприятии высоты звука у пианистов и так
называемых инструменталистов объясняется их различным
практическим оперированием музыкальным строем: в первом
случае (у пианистов) всегда темперированным, во втором
случае (у инструменталистов) — иногда и натуральным. Это
исследование, проведенное в лаборатории Института мозга
им. Бехтерева под нашим руководством, убедительно говорит
в пользу вышеизложенной точки зрения. В лаборатории ка-
федры психологии Ленинградского университета Е. В. Шоро-
хова провела исследование роли предметных действий в фор-
мировании зрительных образов, которое подтвердило также
эту точку зрения применительно к сложным трудовым опера-
циям и целым комплексам зрительных восприятий.
Тем не менее нельзя считать точку зрения, связывающую
формирование восприятия с орудийной деятельностью, пол-
ностью объясняющей источники образования восприятия. Та-
кая концепция генезиса восприятия и в силу своей односто-
ронности может привести к неправильным толкованиям. Пре-
жде всего, это обнаруживается в объяснении самых ранних
форм и стадий восприятия. Поскольку у животных нет опо-
средствованных орудиями предметных действий, постольку
с этой точки зрения следует считать восприятие лишь

232

специфически человеческой формой психики. Но тогда, есте-
ственно, оказываются необъяснимыми целостные, структур-
ные, ситуационно обусловленные формы поведения животных,
в особенности низших обезьян и антропоидов. Такое же отри-
цание существования восприятия имеет место и в отношении
психики раннего детства (до овладения игровыми действиями
и развития речи). Между тем, очевидно, и здесь имеют место
какие-то первичные и своеобразные формы восприятия.
Недостаточность этой точки зрения еще в большей степе-
ни обнаруживается при анализе зрелых форм восприятия.
Почему форму восприятия приобретает лишь отражение зву-
ков музыки и речи, цвета и формы вещей культурного
и производственного обихода, картин и других изображений,
а не отражение вообще всех предметов и явлений объектив-
ной действительности, природы, воздействующей на человека
и именно поэтому вызывающей ответную предметную дея-
тельность людей?
Если эту концепцию доводить до конца, то обнаружится,
что единственным источником структуры образа субъекта
о внешнем мире является структура деятельности самого
субъекта. Какую же роль играет природа самого объекта,
отражаемая в этих образах,— на этот важнейший вопрос упо-
мянутая концепция не дает ответа и дать не может.
Между тем ясно, что лишь единство природы самого
объекта и структуры субъекта, в их взаимодействии, может
объяснить действительные источники генезиса восприятия как
целостного предметного образа.
Очень важную роль в генетическом решении этого серьез-
нейшего вопроса призвана сыграть психология раннего дет-
ства. Именно в этом периоде зарождаются самые ранние,
первичные формы восприятия, которые с самого начала есть
нерасчлененное восприятие предмета и пространства, в кото-
ром он находится.
В силу сказанного выше очень важно выяснить самые
первичные условия образования восприятия пространства,
которое вместе с тем всегда есть целостное предметное зна-
ние о каком-то, пусть еще крайне ограниченном, круге пред-
метов и явлений внешнего мира. Эти первичные условия
возможно с наибольшей отчетливостью проследить в изуче-
нии сенсорного развития ребенка на первом году его жизни.
Уже давно известен один факт из психологии раннего
детства, описанный Прейером, Н. Л. Фигуриным и М. П. Де-
нисовой и т. д., который, однако, не послужил отправной точ-
кой анализа условий образования восприятия пространства.
Факт этот заключается в том, что с первых месяцев жизни
и во все последующее время развития ребенка взгляд ребенка
привлекают не только блестящие и светлые, но, прежде всего,
движущиеся предметы.

233

Как правильно замечает, между прочим, Р. Я. Абрамович-
Лехтман в своем последнем исследовании о формировании
восприятия пространства на первом году жизни—движение
или же изменение предмета является, по-видимому, первым
содержанием, формирующим пространственное восприятие
ребенка.
Этот факт, на который указывает ряд авторов, в ряду
многих ранних феноменов сенсорного развития послужил
предметом нашего специального наблюдения над развитием
ребенка от 2 до 12 месяцев. Наше наблюдение показало, что
движение объекта есть самое первое, исходное и самое основ-
ное объективное условие для образования восприятия.
Наблюдение привело нас к выводу, что движение объекта
раньше и первичнее становится источником сенсорного раз-
вития и перестройки сенсорных функций, нежели, например,
хватательное движение субъекта.
В последующем (со второй половины первого года) дви-
жение субъекта в форме хватания и далее — манипулирова-
ния является источником движения объекта, и обе эти формы
движения совместно развивают сенсорные механизмы.
Какой же психомоторный эффект производит движение
объекта на этой, самой ранней, стадии психического разви-
тия? Как показывает наблюдение, именно движение объекта
выделяет его как какой-либо определенный предмет из аморф-
ной для ребенка и сплошной массы окружающего простран-
ства, являющейся своего рода нерасчлененной непрерыв-
ностью. Фиксация взгляда, поворот головы, движение рук
и другие специфические, повторяющиеся в этих условиях
реакции свидетельствуют о том, что движущаяся вещь ста-
новится для нервно-психической деятельности ребенка объек-
том ощущения, внимания и стимулом для движения.
Возникает вопрос: вызывает ли любая форма движения
объекта эти специфические сенсомоторные реакции у ребенка
2—5 месяцев? Контрольные опыты показывают, что такую
роль вычленения отдельной вещи из сплошной аморфной для
ребенка непрерывной массы пространства играет лишь пре-
рывное движение, совершающееся толчкообразно, «взрывно».
Непрерывное движение вызывает тормозную реакцию и устра-
няет этот замечательный эффект возбужденного внимания
и сенсорной установки, которая наблюдается при движении
прерывистом. Далее наблюдения показывают, что первона-
чальным источником таких специфических реакций сенсор-
ного возбуждения оказывается движение объекта в горизон-
тальном направлении от ребенка в лежачем положении. Лишь
в результате длительного упражнения ребенок приу-
чается следить за движением объекта в вертикальном на-
правлении, а также в различных сочетаниях направлений,
расширяющих поле зрения ребенка.

234

Эти наблюдения убедили нас в том, что поле зрения ре-
бенка формируется именно движущимися объектами, в число
которых, конечно, входит прежде всего и сам взрослый че-
ловек.
Прерывно движущаяся в руках взрослого человека вещь
есть один из важнейших источников формирования зритель-
ного восприятия. Это положение легко раскрывается при изу-
чении того, что является генетически самым ранним носите-
лем формы предмета для формирующейся психики ребенка.
Таким генетически наиболее ранним носителем является кон-
тур предмета, своего рода перерыв непрерывности, которым
является первоначально для младенца пространство внешне-
го мира. Первоначально восприятие не есть расчлененная
субъективная форма предмета как такового, т. е. обособлен-
ного от других вещей тела. Первоначально восприятие есть
именно отражение границ, перерывов между сплошной про-
странственной массой и отдельным предметом, выделившим-
ся из него посредством движения. Лишь в последующем, уже
к концу первого года жизни, можно наблюдать дифференциа-
цию восприятия на две формы: восприятие ситуации и про-
странственных отношений и восприятие предмета как струк-
турного единства. В этой дифференциации уже сравнительно
более позднего и сложного порядка все большую роль играют
преддействия и предметные (игровые) действия ребенка,
а также и особенно самостоятельное передвижение ребенка
и все расширяющаяся зона его практического овладения про-
странством.
Очевидно, что при такой постановке вопроса рушится об-
щераспространенная в детской психологии схема развития
«пространственных» знаний ребенка, согласно которой для
ребенка прежде всего существует его «собственное» простран-
ство, первоначально «ротовое», затем «ручное», а лишь с са-
мостоятельным передвижением будто бы возникает для него
и «объективное» пространство внешнего мира (Вильям
Штерн). Эта точка зрения рушится уже потому, что она вы-
ключает из психологического развития весь первый год жиз-
ни, как период формирующегося отношения к пространству
внешнего мира. Наши наблюдения показывают, что не только
«отдельные» раздражители, но весь окружающий ребенка ма-
ленький мир действует как целое, из которого вычленяются
благодаря движению самих вещей их пространственные каче-
ства и отношения. Среди них, по нашему мнению, которое
соответствует общей психофизиологической концепции Сече-
нова, первое место занимает отграниченность вещи от ос-
тального пространства, первоначально возможная лишь по-
средством движений самих вещей (как орудий воспитатель-
ного воздействия взрослых). Мы могли наблюдать, как
именно вычленение контуров вещей посредством прерывного

235

движения самих вещей становится условием и развития поля
зрения, и структурирования отдельных качеств вещи (оптиче-
ских, акустических, механических) в единый образ. Но контур
не есть только признак самой вещи, а прежде всего признак
отношения вещи к прочему пространству. Таким образом, ре-
бенок не выявляет раньше отдельный предмет, а потом про-
странство, они одновременно становятся объектом сенсорных
дифференцировок ребенка.
Это положение, как можно судить на основании изучения
зрительных и осязательных образов у маленьких детей (пред-
дошкольного возраста) в работе нашей сотрудницы
А. А. Прессман, продолжает и здесь играть весьма важную
формирующую роль.
Итак, первый вывод из нашего наблюдения заключается
в установлении формирующей роли движения объекта в сен-
сорном развитии и первоначальном образовании восприятия.
Не меньшее значение, на наш взгляд, имеет и другое на-
блюдение, которое влечет за собой также определенное
заключение. Начиная с третьего месяца, когда поле зрения
ребенка становится более или менее объемным и устойчивым,
особую роль в развитии зрительного восприятия простран-
ства начинает играть звук и слуховая ориентировочная реак-
ция. Пока не определилось поле зрения и оно не приобрело
более или менее устойчивого характера, всякие звуковые раз-
дражения, вызывавшие ориентировочные реакции ребенка,
имели чисто случайное значение, не входили ни в какую
постоянную систему сенсомоторной деятельности ребенка. До
известного периода зрение и слух разобщены в психологиче-
ском отношении, причем это не значит, конечно, что звук не
сенсибилизирует зрения и т. д. Но когда мы указываем на
новую роль звука и слуховых реакций дли зрительного вос-
приятия пространства, то вовсе не имеем в виду эту субсен-
сорную форму взаимодействия органов чувств. Факт, впервые
отмечаемый именно здесь нами в этих наблюдениях, заклю-
чается в том, что звук и слух становятся стимуляторами
и формирующим началом самого зрительного восприятия
пространства.
Первоначально (до трех-четырех месяцев) для ребенка
существует лишь пространство как видимая масса и вычле-
няющиеся из нее предметы. Звук и слух создают на протя-
жении нескольких месяцев новую, очень существенную для
развития установку на невидимое пространство. Субъектив-
ное «поле» перестает быть с этого момента только полем зре-
ния, а знание о пространстве — только визуальным. Переклю-
чение поля зрения связано с более пластическими двигатель-
ными ориентировочными реакциями головы и туловища на
звуковые раздражители, находящиеся за пределами данного
поля зрения. С этим моментом связано и самое первичное

236

условие образования представлений, первоначально являю-
щихся образами вещей данной наличной ситуации, находя-
щейся за пределами непосредственного оптического поля.
Звук, как признак вещи, всегда возникает в результате
взаимодействия тел в среде. Вместе с движением звук являет-
ся тем потенциальным качеством зрительно воспринимаемой
вещи, которая раньше всего распознается ребенком еще на
первом году жизни. Это положение убедительно показано
также и в специальном исследовании Р. Я. Абрамович-Лехт-
ман о формировании первоначальных предметных действий.
В этом исследовании вскрыта интересная связь между
формированием восприятия пространства и развитием двига-
тельно-координационных функций у ребенка на первом году
жизни. Р. Я. Абрамович-Лехтман наметила ступени, по кото-
рым проходит процесс сенсорного развития в этом периоде.
В течение первого месяца ребенок ощущает свет, звук и дви-
жение как предметно-несоотнесенные качества, т. е. ощущения
выступают лишь как состояние интенсивности, возникающее
в результате слабого раздражителя, длящегося некоторое
время, причем оптический раздражитель действует на рас-
стоянии, не требующем сильной конвергенции. Вторая сту-
пень (от 1 до 2,5 месяцев) определяется объектами движу-
щимися или неподвижными, но в этом случае — светлыми,
звучащими, прикасающимися или незначительно отдаленны-
ми. В результате действия этих раздражителей возникают
новые качества ощущений — экстенсивности и направления,
вообще — объективная отнесенность ощущения, связанная
с появляющимися и исчезающими, звучащими и движущи-
мися видимыми предметами. Третья ступень (от 2,5 до 4,5
месяцев) характеризуется уже новым отношением к тем же
объектам, однако находящимся уже в пределах досягаемости
для рук ребенка.
В результате сочетания чисто оптико-акустической среды
с осязательной, манипулятивной, ребенок отражает уже такие
качества вещи, как непроницаемость, тяжесть, фактуру, соот-
носит их к другим (оптическим и акустическим) качествам
тех же самых вещей. На этой стадии уже имеет место слож-
ное структурирование образа. На четвертой стадии (от 4,5 до
7 месяцев) действуют те же объекты, но преимущественно
четкие и простые по форме, сменяющиеся время от времени.
Кроме того, новыми объектами, вызывающими чувственный
акт, являются вещи, имеющие отверстия и ручки, удобные
для хватания, устойчивые или, наоборот, катающиеся; объ-
екты, находящиеся на расстоянии, становятся доступными
при перемене позы. Особенно эффективно воздействуют объ-
екты, звучащие и одновременно видимые, но находящиеся
вне пределов досягаемости. В результате отражения этих
объектов ребенок вычленяет такие качества вещей, как дви-

237

жение и отделяемость от фона, приближение и удаление,
звучание и падение, как свойства, связанные с движением
и ударом. Ребенок и объективно и субъективно овладевает
сам различными формами движения: раскачиванием, оттал-
киванием, киданием и пр. Овладение формой предмета на
этой ступени развития находится в прямой зависимости от
возможности хватания и двигания предметов.
Пятая ступень сенсорного развития в этот период (от 7
до 10 месяцев) характеризуется овладением составными,
разъединяемыми и соединяемыми предметами разных разме-
ров и форм, всовывающихся и нанизывающихся и т. д.
С этой ступенью связано возникновение возможности соотне-
сения предмета и определенного места в пространстве, а так-
же предметов между собой со стороны их формы и объема.
В результате этой дифференциации ребенок овладевает
более сложными отношениями пространственного соотнесения
и соподчинения (над, под, в, около и т. д.). Дифференцирует-
ся и предмет как комплекс частей. На шестой ступени (от 10
месяцев до 1 года 3 месяцев) происходит дальнейшее углуб-
ление и усложнение внутренней структуры сенсорных про-
цессов (ощущения и восприятия), отражающих по-новому
как те же самые предметы, так и объемное изображение
в игрушке, а также плоскостные изображения в рисунках.
Эта внутренняя дифференциация выражается по преимуще-
ству в освоении постоянства пространственных отношений
и взаимозависимости форм объема и положения, т. е. в обра-
зовании зрительной константы. Образование слуховой кон-
станты возникает много позже, в связи с овладением языком.
В этом периоде осваиваются новые формы движения вещей
и особенно — свойства устойчивости и неустойчивости. Очень
важным моментом является образование знаний о соотноше-
нии опорной функции предмета с известной частью его или
определенной формой. Благодаря всему этому, как показы-
вает Р. Я. Абрамович-Лехтман, становится возможным от-
крытие ребенком многопредметности окружающего мира
и наличия повторяющихся, тождественных, пространствен-
ных функций в различных новых вещах. В этот же период
становится возможным структурное членение восприятия, как
отражения комплексности свойств вещей. Освоение социаль-
ных назначений предметов в различных режимных (гигиени-
ческих и игровых) действиях завершает этот период. Таким
образом, сенсомоторный прогресс является предпосылкой для
образования и развития детской речи на втором году жизни.
Все эти моменты и стадии психического развития ребенка
определяются путями и методами сенсорно-моторного вос-
питания ребенка взрослыми, причем решающее значение
имеет создание взрослыми жизненных условий для этого
сенсорно-моторного развития ребенка.

238

В этом интересном психологическом исследовании пока-
зано, как объективные свойства предметов одновременно
и формируют сенсорные функции ощущения и восприятия
и определяют собой прогресс координационных механизмов
и предметных действий, причем, как показывают факты, пред-
метные действия становятся возможными лишь на высоком
уровне сенсорной организации. В развитии сенсорной орга-
низации постоянно взаимодействуют и изменяются зрение,
слух и осязание (в смысле гаптики). Это изменяющееся
соотношение зрения и осязания мы обнаруживаем и позже,
в преддошкольном возрасте. В нашей лаборатории А. А. Прес-
сман было показано, что первоначально зрительный образ
маленького ребенка строится на гаптико-кинестетической
основе, неотъемлемой от предметного действия. Эта первона-
чальная гаптико-кинестетическая опосредствованная стадия
развития зрительного образа характеризуется следующими
чертами: ориентацией на замкнутый контур в оперировании
с «вкладками» (по методике автора), преодолением несоот-
ветствия части и основания давлением, втискиванием, поко-
лачиванием; отсутствует руководство образцом как при за-
полнении контуров, так и в момент зарисовки действия
с предметом. Времени для заполнения вкладок требуется от
3 до 10 раз больше, нежели в последующих стадиях разви-
тия зрительного образа у более старших детей. На основе
развития игровой деятельности и первоначального развития
речи в следующих стадиях зрительный образ приобретает
самостоятельный характер, выполняет собственно дистантную
роль, предваряющую действие. Этим самым зрительный образ
как бы включает в себя кинестетический опыт. Это новое
образующееся единство зрения и гаптики развивается за счет
господства зрительного образа и опосредствования им кине-
стетики и гаптики. Характерно, что ребенок, прежде, чем дей-
ствовать с вещами, манипулировать с ними, предварительно
рассматривает их, как бы визуально оценивает не только
вещи, но и соотношение частей соотносимых вещей. С этим
связан и переход от экстенсивной и случайной, сопрово-
ждающей речи в первых стадиях к внутренне-связанной, кон-
текстной и планирующей речи. Вместе с тем кинестетико-гап-
тическая основа продолжает играть важную роль в развитии
зрительного образа, отражая, посредством взаимодействия
руки и предмета, сопротивление материала, фактуру, плот-
ность и другие механические качества вещи.
Приведенных данных достаточно для утверждения того,
что чувственный процесс становится восприятием, а не
является таковым изначально, и что это становление связано
не только с развитием предметной деятельности субъекта,
но, прежде всего, с самими качествами и отношениями пред-
метов, внешнего мира, формирующих восприятия.

239

HI
Изменяющееся соотношение между зрением и осязанием
является одним из важнейших внутренних моментов станов-
ления восприятия.
В связи с этим становится понятным, почему этот вопрос
выдвигался И. М. Сеченовым в качестве одного из крае-
угольных в его психофизиологической системе. Сеченов пока-
зывал общность этих сенсорных систем в познании внешней
действительности. За исключением специфики зрительного
механизма восприятия цвета и восприятия глубины и за
исключением специфически осязательного механизма восприя-
тия плотности, проницаемости, сопротивления материала, все
остальные качества предмета параллельно распознаются как
зрением, так и осязанием (форма, контур, величина, объем
и др.). Взаимный контроль и взаимное подкрепление опытом
со стороны зрения и осязания играют огромную роль в раз-
витии восприятия. Мы видели раньше, что взаимоотношения
зрения и осязания изменяются на разных ступенях развития
так же, как изменяется структура самого зрительного и само-
го осязательного восприятия.
Именно этим кардинальным фактом взаимодействия
и взаимопроникновения зрения и осязания объясняется то
исключительное внимание, которое уделяется в современной
психологии проблеме так называемой гаптики.
Проблема осязания, или гаптики, имеет сложную и про-
тиворечивую историю, начинающуюся с гениальных догадок
Демокрита и Аристотеля о генетической роли осязания в раз-
витии всех остальных чувственных знаний. В психофизиоло-
гии XIX в. проблема осязания была расчленена на изучение
разнородных по своим механизмам форм кожной (тактиль-
ной, температурной, болевой, вибрационной) и мышечно-су-
ставной чувствительности. В этой дифференциации проблемы
был отражен серьезный прогресс знаний о частных механиз-
мах осязания. Именно в этом направлении развивалась про-
блема осязания в психофизике и физиологической психоло-
гии. Однако в этой дифференциации проблемы можно было
заметить и общую тенденцию отнести осязание, как форму
восприятия, к тактильным, температурным, мышечно-сустав-
ным ощущениям, без которых, конечно, осязание немыслимо.
Эмпирическая психология с ее односторонним сенсуализмом
не могла в целом поставить правильно проблему восприятия,
а в связи с этим, и проблему осязания.
В новейшей психологии, обратившей свое оружие против
эмпиризма и сенсуализма старой психологии, центральной
проблемой становится проблема восприятия. Однако поста-
новка этой проблемы чаще всего осуществляется в буржуаз-
ной психологии за счет ликвидации проблемы ощущения

240

и выражается в метафизическом противопоставлении восприя-
тия— ощущению, равно как и мышления — восприятию.
Лишь материалистическая психофизиология И. М. Сеченова
правильно разрешила вопрос о сенсомоторном механизме ося-
зательного восприятия. И. М. Сеченов создал основы совре-
менной научной теории осязания — специфически человече-
ской формы восприятия.
Осязание в собственном смысле слова нужно отличить
от того неопределенного комплекса представлений о кожной
и мышечно-суставной чувствительности, которой обычно обо-
значалась вся область кожных ощущений и проприоцепции.
Осязание, или гаптика, есть действительно сложная форма
восприятия, т. е. формирование целостного предметного образа.
Осязательный образ как таковой формируется далеко
не любым участком кожной рецепции и не любым аппаратом
кинестезии. Осязание имеет особый орган — руку, являющую-
ся продуктом и естественным органом труда, органом позна-
ния, особенно знания о пространственных и механических
качествах вещей. Вполне понятно, что лишь в свете историче-
ского материализма, особенно учения Ф. Энгельса об антро-
погенезе, понятен генезис осязания как формы восприятия,
органом которой является рука. Именно в духе исторического
материализма строятся советские психологические исследова-
ния осязания Ф. С. Розенфельд, С. Н. Шабалина, Л. М. Век-
кера и др. В лаборатории Института мозга им. Бехтерева была
проведена интересная работа Л. А. Шифмана, наметившая
основные контуры новой теории осязания, как особой формы
восприятия предмета с так называемым пассивным осязанием
или тактильным ощущением механических качеств вещи,
а также с изолированным кинестетическим ощущением от воз-
действия на вещь. Л. А. Шифман пришел к выводу, что осяза-
ние не сводится ни к тактильной, ни к кинестетической чув-
ствительности, из которых оно возникает. Особенно разительны
различения, которые получаются при сравнении тактильной
и кинестетической чувствительности различных поверхностей
тела и двигательных систем человека со структурирующей
и воспринимающей деятельностью осязающей руки.
Л. А. Шифман пишет в этой связи, что «рука, как орган
осязательных восприятий, ближе к глазу, чем к остальной
коже, в том числе и к коже тыльной поверхности руки, пред-
плечья и т. д., так как, подобно глазу, он дает отображение
пространственной формы объекта, в отличие от кожи, располо-
женной вне руки, сигнализирующей главным образом о месте
контакта с внешним миром, о температуре предмета, вошед-
шего в контакт с нашим телом,— о степени его «колкости»
и т. д. По данным Л. А. Шифмана активное осязание (движу-
щейся, манипулирующей руки) является средством образова-
ния адекватного предмету восприятия, в то время как пассив-

241

ное осязание (прикосновение предмета к бездействующей
руке) порождает множество иллюзорных представлений. При
активном осязании восприятие предмета представляет собой
решение определенной задачи, а именно нахождения простран-
ственных координат, нахождения соотношения данного пред-
мета с каким-либо другим, играющим для него роль твер-
дой оси.
Как указывает Л. А. Шифман, зрительное восприятие ка-
кого-либо объекта всегда охватывает не только данный объ-
ект, но и определенную часть фона. В осязательном восприя-
тии этот фон не дается вместе с объектом, его приходится искать
и определять в системе известных пространственных коорди-
нат. Из этого следует, по Шифману, что, в отличие от симуль-
танное зрительного восприятия, осязательное восприятие
всегда сукцессивно и неизбежно фрагментарно. Но то, что
дано сенсорно, как известная последовательность тактильных
и мышечно-суставных ощущений, может превратиться в це-
лостный образ благодаря деятельности воображения и мыш-
ления. Впрочем, как указывает Л. А. Шифман, зрительное вос-
приятие также становится сукцессивным и фрагментарным,
когда объектом его являются предметы, неумещающиеся
в поле зрения наблюдателя. С другой стороны, когда объекты
осязания невелики и вполне умещаются в «осязательном
поле» руки, то возможен «концентрический» способ осязатель-
ного восприятия, значительно сокращающий путь к образова-
нию целостного образа. Преодоление фрагментарности и сук-
цессивности осязательного образа Л. А. Шифман видит
в опосредствовании осязательного восприятия зрительными
представлениями.
Как и все остальные исследователи этой проблемы, Шиф-
ман полагал, что природа осязания раскрывается лишь сопо-
ставлением активного и пассивного осязания, исследованием
действующей и покоящейся руки. Между тем существует еще
одна форма взаимодействия предмета и руки, роль которой
в образовании осязательного восприятия вовсе не была вычле-
нена ранее. Речь идет о движении самого предмета относитель-
но покоящейся руки и о том, какое место занимает это движе-
ние объекта в формировании образов у субъекта. Этот вопрос
и явился предметом исследования Л. М. Веккера в нашей пси-
хологической лаборатории Ленинградского университета.
В этом экспериментальном исследовании удалось показать, что
покоящийся предмет на покоящейся руке, порождая много-
образные тактильные ощущения, вовсе не дает никаких аде-
кватных знаний о форме и других пространственных качествах
предмета. Отсутствие движения как со стороны руки, так и со
стороны предмета не приводит к образованию адекватного об-
раза. Следовательно, эти данные подтверждают все ранее уста-
новленное о пассивном осязании и также отрицают его воспри-

242

нимающий характер. Но далее экспериментальная задача,
стоящая перед испытуемым, изменяется: вводится момент дви-
жения предмета относительно покоящейся руки, причем
предмет передвигается всей поверхностью по поверхности всей
ладони руки. Если раньше, при покое предмета, имело место
сильное искажение или полное отсутствие образа, то здесь,
при введении такой формы движения, появляется правильное
отображение отдельных деталей контура, углов, выпуклостей
и т. д., которые корректируют образ, приближая его к действи-
тельности. Однако правильного, целостного образа при таком
типе движения предмета еще не получается; по мнению Век-
кера, данный факт связан с тем, что движение носит в этом
случае отрывочный характер и не дает последовательного ох-
вата контуров. Тогда экспериментальная задача снова изме-
няется, в результате чего отмечается резкий качественный
скачок.
Предмет двигается уже не всей своей поверхностью отно-
сительно руки, а обводится своим контуром по ладони таким
образом, что весь его периметр последовательно движется по
ладони и исчерпывается полностью один раз, причем испы-
туемый предупреждается о том, что предмет движется по кон-
туру и что движение кончается на той же точке, с которой оно
началось. Несмотря на трудности различения в этих условиях,
наблюдается резкое улучшение восприятия. Приближение
образа к оригиналу, отклонение от оригинала, имеющееся
в этих случаях, объясняются исследователем тем, что ладонь
руки, как правило, не несет основной сенсорной функции
в трудовой деятельности, и поэтому данный тип движения
(обвод контурами предмета) был перенесен на кончики паль-
цев. Несмотря на отсутствие в этом случае активного ощупы-
вания, а также и ограниченный участок взаимодействия
с предметом, результат оказался поразительным. Как заклю-
чает на основании экспериментальных данных Л. М. Веккер:
«Образы, которые формируются при этих условиях... почти
полностью совпадают с теми, которые получаются при актив-
ном ощупывании». Таким образом, можно высказать пред-
положение, что в определенных условиях (при образовании
у испытуемых установки на определенный отсчет и траекто-
рию движения) адекватный осязательный образ возникает
и при движении объекта, и при движении субъекта в актив-
ном ощупывании. Но при движении предмета обязательна ко-
ординатная система, фиксированная точка и установка на со-
ответствующий отсчет, без чего не получается замыкания кон-
туров образа, т. е. целостности.
В тех экспериментах, где имело место предупреждение
о замкнутости обведения контуров, включенная этим преду-
преждением деятельность представления и мышления частич-
но заменяет собой координатную систему ощупывающей руки.

243

Это и выражается в почти полном совпадении образов, возни-
кающих при движении объекта, с образами, возникающими;
при активном ощупывании предметов. Выработанная у субъ-
екта установка на замыкание контуров движущегося пред-
мета, ввиду отсутствия фиксированного начала отсчета, дей-
ствует и там, где движение предмета не замыкает этих кон-
туров, от такого рода ошибок гарантирует лишь активное
ощупывание предмета руками. Автор этого ценного исследо-
вания приходит к выводу, что движение является стержневым,
ведущим фактором в формировании образа. Именно движение
полностью реализует последовательное взаимодействие
руки и предмета, лежащее в основе осязания. Отдельные
части предмета, соотношения между ними и траектория дви-
жения отражаются правильно, независимо от того, движется
ли предмет относительно руки, или рука движется относитель-
но предмета. Однако завершенное, цельное отражение вещи
становится полностью возможным лишь в процессе активного
ощупывания предмета руками. Рука, как орган восприятия,
представляет собой не только цельный, но и дифференциро-
ванный орган. Большой научный интерес представляет вопрос
о взаимодействии ладони и пальцев, о взаимодействии отдель-
ных пальцев между собой в процессе активного ощупывания.
Динамика замыкания, структурирования траектории дви-
жения в целостный предметный контур предполагает наличие
системы и фиксированной, опорной точки начала отсчета. А это
предполагает дифференциацию сенсомоторных функций, как
опорных и опознавательных, в едином чувственном акте. В ра-
боте Веккера эта дифференциация изучалась визуально,
замедленной киносъемкой и экспериментальным выключением
отдельных пальцев из процесса ощупывания. В результате
этой работы установлено, что опорную функцию фиксиро-
ванного начала и системы отсчета несет большой палец, яв-
ляющийся основным носителем координатной системы.-
Остальные пальцы, особенно указательный и средний, произ-
водят последовательное обведение контуров и чувственно
распознают отдельные механические качества предмета. Чет-
вертый и пятый пальцы несут комбинированную опорную и сен-
сорно-опознавательную функцию. Однако, по мнению Веккера,
функции всех четырех пальцев менее дифференцированы
между собой, нежели функции большого пальца относительно
всех остальных пальцев. Это разделение опорных и сенсорно-
опознавательных функций имеет место и при взаимодействии
обеих рук. Нередко указывается на то, что левая рука играет
роль опорного начала, правая рука в целом выполняет соб-
ственно осязательную функцию. Проблема взаимодействия:
обеих рук в сенсорном плане (восприятие) много сложнее,
нежели это предполагается подобным разделением их функ-
ций. При таком разделении вовсе снимается проблема

244

взаимодействия обеих рук и исключается возможность поста-
новки проблемы источников единого образа при ощупывающей
деятельности обеих рук. Дело заключается в том, что обычные
методики по исследованию гаптики основываются на показа-
ниях одной руки (вторая рука либо бездействует, либо произ-
водит зарисовки воспринятого). Таким образом, вся обычная
методика изучения гаптики и основные знания о «механиз-
мах» осязания имеют в виду однорукую систему гаптики.
Между тем, очевидно, что в гаптике мы имеем ту же двуеди-
ную сенсорную систему, что и в зрении, и в слухе. Наши зна-
ния о зрении были бы весьма ограниченными, если бы наука
не вскрыла различия между монокулярным и бинокулярным
зрением; наши знания о слухе ограничились бы лишь областью
различения качеств звуков, если бы новейшие исследования
не вскрыли роль двуушного, бинаурального слуха в распозна-
вании направления, расстояния и локализации звука.
IV
Проблеме зрительного восприятия посвящены сотни новей-
ших экспериментально-психологических исследований, десятки
крупнейших специальных монографий. Можно без преувели-
чения сказать, что вся современная теория восприятия строит-
ся главным образом на изучении динамики феноменов целост-
ности, структурности, константности, апперцепции в зритель-
ных восприятиях. Изучение иллюзий зрительных восприятий
породило не только огромную теоретическую литературу, но
и оказало прямое влияние на практику.
В настоящей работе нет никакой возможности поставить
всю проблему в целом и осветить ее современное состояние.
Вопрос о динамике зрительного восприятия ставится в настоя-
щей работе лишь в связи с вопросами общей теории вос-
приятия.
Еще И. М. Сеченов указывал на то, что контур предмета
есть то первоначальное и общее качество, которое является
исходным как для зрительного, так и для осязательного вос-
приятия. Сеченов имел в виду при этом, прежде всего, отправ-
ной момент в восприятии формы предмета, как известного
материального единства, единства явления и сущности, отра-
жающегося в сознании. В специальной психологической лите-
ратуре этому вопросу была посвящена двадцать лет назад
работа Б. М. Теплова 1, связанная с практическими вопросами
военной маскировки. Во многих экспериментально-психологи-
ческих исследованиях восприятия формы, объема, величины
предмета этот вопрос, однако, ставился лишь как побочный.
1 Б. М. Теплов, Из наблюдений за изменением цвета при удалении,
«Война и техника», 1927, N° 11—12.

245

В силу неразработанности этого важного вопроса роль кон-
тура в образовании формы и в формировании целостного пред-
метного образа продолжает быть еще весьма неопределенной.
Между тем уместно напомнить, что писал, много десятков лет
тому назад об этом вопросе великий основоположник русской
научной психологии И. М. Сеченов в своей работе «Впечатле-
ния и действительность»: «Чувствование контура предполагает
две вещи: различение двух соприкасающихся разнородных
сред и орудие для определения формы пограничной черты
между ними. Различению сред, чувствуемому глазом, соответ-
ствует так называемая оптическая разнородность веществ,
а разнице, определяемой осязанием,— разные степени плот-
ности, или, точнее, сопротивляемости веществ давлению.
Фигура же пограничной полосы определяется, как учит
физиология, в том и другом случае движением чувствующего
органа, глаза, руки... После этого едва ли кто решится
утверждать, что зрительный контур есть, может быть, фикция
без реальной подкладки. Как понятие контур есть, конечно,
отвлеченность, но как чувствительный знак — это раздельная
грань двух реальностей». Контур как «раздельная грань двух
реальностей» и составляет тот перерыв непрерывности, о кото-
ром я выше писал, как об исходном моменте образования вос-
приятия пространства.
Во многих современных исследованиях структурности вос-
приятия выделяется один из существеннейших вопросов —
взаимодействие фигуры и фона. Вычленение фигуры (пред-
мета) из фона (окружающего его пространства) является
характернейшим феноменом зрительного восприятия. Однако
в этих исследованиях наименьшее внимание уделяется именно
тому, что создает возможность такого выделения фигуры из
фона, т. е. контуру.
Несколько лет тому назад я поставил в лаборатории Ин-
ститута мозга им. Бехтерева специальные опыты по изучению
механизмов восприятия контура и его роли в образовании
предметного и целостного восприятия. Приведу некоторые
предварительные данные из этого исследования, в котором
использовалась методика пространственного изменения объек-
тов, воспринимающихся под разными углами зрения на пре-
дельном расстоянии от 4 метров до минимального расстояния
в 20 сантиметров. Субъект воспринимал изображение различ-
ных сооружений (зданий), в которых постоянным элементом
оставался общий контур, а переменными элементами — фасад,
количество подобных элементов — колонн, окон, украшений
и пр. Структура изображения была построена таким образом,
что внутреннее заполнение контура все время усложнялось,
в то время как сам контур этих меняющихся внутренних
структур оставался относительно простым: сочетание купола
и четырехугольного корпуса. Предполагалось, что на большом

246

расстоянии эта внутреннее заполнение контура не различалось
по составу и должно было производить впечатление контура
пространства (заполненного и незаполненного, образуемого
соотношением света и тени и т. д.). На ближайших расстоя-
ниях эта внутренняя структура изображения должна была
выступить в своем смысловом содержании, как определение
особенных черт сооружения. Это предположение подтверди-
лось, однако, лишь по отношению к близким дистанциям,
к восприятию под большим углом зрения. Оно оказалось со-
вершенно иным в затрудненных условиях восприятия под ма-
лым углом зрения, в отношении начальных стадий зритель-
ного восприятия изображения сложной формы.
Во всех без исключения случаях (в 100% наших опытов)
при больших дистанциях, когда восприятие формировалось
под малым углом зрения, изображение воспринималось либо
вовсе без внутренней структуры (на месте которой субъект
видел светлое или, напротив, темное пятно), либо внутрикон-
турное пространство воспринималось как хаотическая смесь
линий и пятен. Но с того момента, как субъект выделял кон-
тур изображения из фона, внезапно, скачкообразно, он разли-
чал внутреннее строение формы, пропорции, а за ними и де-
тали и т. п.
В симультанном зрительном охвате формы решающую
роль (в наших опытах) играл именно контур. Однако самый
контур воспринимался в ходе процесса (при увеличении угла
зрения) своеобразно и неравномерно. Прежде всего, отделялся
верх изображения и правая сторона изображения (нужно за-
метить, что восприятие во всех случаях было бинокулярным).
Затем, вскоре после этого, с приближением изображения на
.15—20 сантиметров, выделялась левая сторона изображения,
и после всего этого контур замыкался вычленением нижней
части изображения. Таким образом, если рассматривать вос-
приятие контура процессуально, в связи с изменением прост-
ранственных условий восприятия, то симультанность зритель-
ного восприятия является весьма относительной, так как с ней
взаимодействует сукцессивный характер его образования.
Восприятие контура определяет возможность дифференци-
рованного восприятия формы, как известного единства строе-
ния, пропорции и взаимосвязи частей, выражения во внешней
структуре смыслового содержания и пространственных отно-
шений.
В теории восприятия формы было разработано учение
о порогах различения форм. Как известно, порог нерасчленен-
ного видения (форма как пятно или точка) называется mini-
mum visibile, порог раздельного видения (различение проме-
жутка между пятнами) — minimum separabile и порог узнава-
ния формы как таковой — адекватного восприятия формы--
minimum cognoscibile. Изучение переходов от одного порога

247

к другому, вплоть до адекватного видения, представляет
большой интерес с точки зрения диалектики становления фор-
мы в сознании субъекта. Эту задачу изучения процесса стано-
вления формы с изменением (увеличением) угла зрения я по-
ставил перед М. Д. Александровой, которая провела ряд
опытов в этом направлении в психологической лаборатории
Ленинградского университета. Как отмечает М. Д. Алексан-
дрова, характеристика первого порога различения при вос-
приятии под малым углом зрения может быть сведена к впе-
чатлениям субъекта о форме, как о «пятне», затем «палочке»,
затем «точке». На этом уровне для субъекта тождественны
все формы (квадрат, треугольник, звезда и т. д.). С увеличе-
нием угла зрения формы дифференцируются, но, однако, они
не сразу воспринимаются адекватно. Так, например, квадрат
всеми испытуемыми воспринимается как круг, затем из круга
неравномерно выделяются углы, обычно верхние раньше, не-
жели нижние, левый нижний угол позже всех остальных.
М. Д. Александрова отмечает явление «мерцания» и в вос-
приятии формы, когда квадрат то переходит в круг, то снова
превращается в квадрат.
Треугольник также первоначально воспринимался как
«кружок», а иногда как две продолговатые палочки, затем на-
блюдается вновь полиморфное «мерцание», после чего насту-
пает порог адекватного видения треугольника как треуголь-
ника. Шестиугольник дольше всех фигур воспринимается как
круг, а потом как квадрат. Обычно при приближении круг
становится неровным, затем неровность делается менее чет-
кой, затем появляются грани, углы, причем они возникают
неравномерно и асимметрично. Очень важным наблюдением
в этом исследовании является неравномерный и асимметрич-
ный характер «становления» восприятия формы. Нужно иметь
при этом в виду, что экспериментальная задача была сравни-
тельно простой, так как фон был незаполненным белым про-
странством, а самые фигуры были плоскостные и ахроматиче-
ские. При объемности и хроматизме форм сложность всех
этих явлений неравномерности и асимметричности значительно
увеличивается. К этому следует добавить усложнение струк-
туры зрительного восприятия за счет взаимодействия различ-
ных оптико-пространственных качеств предмета, отражаемых
восприятием (формы, цвета, величины, положения и т. д.).
Одна из форм этого взаимодействия — цвета и величины —
была специально изучена Р. А. Каничевой в ряде ее работ
в психологической лаборатории Института мозга им. Бехте-
рева. В исследовании о влиянии цвета на восприятие величины
Р. А. Каничева установила некоторые общие факты, представ-
ляющие общий интерес в связи с развиваемым мной положе-
нием о формообразующей роли контура. «Впечатление вели-
чины предмета,— замечает Р. А. Каничева,— в закрытом и

248

ограниченном пространстве контрастно впечатлению при от-
крытом и широком просторе» *.
Обобщая данные о влиянии цвета на восприятие величины,
Каничева установила, что больше всего преуменьшались раз-
меры фигур, окрашенных в красный цвет (длина волны
700 миллимикрон, коэффициент отражения 4,5%) и желтый
цвет (длина волны 583 миллимикрона, коэффициент отраже-
ния 66,6%). Чем больше был по размеру цветной объект,тем
сильней он преуменьшался по сравнению с серым цветом. Это
относится как к одноцветным, так и к двухцветным и много-
цветным объектам. Следовательно, не только цвет влияет на
восприятие величины фигуры, но в не меньшей степени зна-
чим и самый размер объекта.
В другом своем исследовании «Восприятие величины цвет-
ных объектов»2 Каничева установила, что при восприятии
многоцветных объектов из взаимодействия качеств цвета
и величин объекта возникают новые качества. Одновременное
воздействие двух цветов в единой форме не идентично ни одно-
му из цветов, раздельно воспринимающихся субъектом. Цвет
в определенной форме и определенной величины становится
для субъекта осмысленным и содержательным — структурой,
в которой выделяется определенный цветной рисунок.
Наибольшая точность восприятия величины наблюдалась
в этих опытах при углах, в пределах от 33'30" до 44'00". За
границами данных угловых величин точность этих восприятий
нарушается. В связи с этим Каничева ставит вопрос о различ-
ном значении величины угла зрения для образования наиболее
точного видения даже в пределах центрального зрения.
В пределах так называемого центрального зрения развер-
тываются разнообразные и противоречивые психофизиологи-
ческие явления зрительного восприятия, которые не могут
быть объяснены, исходя лишь из функционального состояния
зрительного анализатора, но требуют анализа предметного
содержания восприятия.
Завершающим вопросом теории зрительного восприятия
является вопрос о ситуационном характере зрительного вос-
приятия.
Известно, что зрительное восприятие всегда адекватно
отражает взаимодействие фигуры и фона. Хотя оно по своему
содержанию конкретно-предметно, и именно эта предметность
составляет основной источник константности восприятия, тем
не менее зрительное восприятие одновременно и ситуационно,
1 См. сборник «Психологические исследования», под нашей ред. (Труды
Института мозга им. Бехтерева, т. IX, Л., 1939, стр. 68.)
2 См. сборник «Исследования по проблеме чувствительности», под на-
шей ред. и В. П. Осипова. (Труды Института мозга им. Бехтерева, т. XIII,
Л., 1940, стр. 86.)

249

как отражение всех вещей и отношений, которые наглядно
даны в оптическом поле.
В процессе развития структура зрительного восприятия
постоянно изменяется, прежде всего в отношении динамиче-
ских взаимоотношений отражаемых а) предмета и б) окружа-
ющего его ближнего и дальнего, «горизонтального» и «верти-
кального» пространства. Именно с этим изменением структуры
восприятия и приходится иметь дело при изучении так назы-
ваемых стадий наблюдения и формирования наблюдательно-
сти, как определенного единства восприятия и мышления в на-
глядном суждении.
Объектом наглядного суждения в процессе восприятия
всегда является и остается воспринимаемый предмет в его
объективно-пространственном бытии.

250

ПРОБЛЕМА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В СОВЕТСКОЙ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКЕ
1. ПРОБЛЕМА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В СВЕТЕ ЛЕНИНСКОЙ ТЕОРИИ
ОТРАЖЕНИЯ
Ленинская теория отражения как философская основа
психологии является теоретической основой для научной по-
становки проблемы представлений и определения путей и ме-
тодов конкретного психологического исследования этой про-
блемы.
Классическое философское произведение В. И. Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм» составило целую эпоху
в развитии марксистской философии и послужило великим
целям творческого развития марксизма. Именно в этом произ-
ведении разработана В. И. Лениным теория отражения. Для
советской психологии это произведение имеет исключительное
значение как один из важнейших теоретических источников.
В этом труде В. И. Ленин подымает марксистскую фило-
софию на новую ступень, с большевистской проницатель-
ностью и страстностью разоблачая реакционный и эпигонский
характер эмпириокритизма и прочих «модных» буржуазных
концепций. Критика В. И. Лениным берклеанской идеалистиче-
ской философии имеет первостепенное значение и для научно-
го понимания истории психологии, в частности для учения
о представлении.
«Для Беркли,— говорит В. И. Ленин,— вещи суть «собра-
ния идей», причем под этим последним словом он разумеет
как раз вышеперечисленные, скажем, качества или ощущения,
а не отвлеченные мысли.
Беркли говорит дальше, что помимо этих «идей или объек-
тов познания» существует то, что воспринимает их,— «ум, дух,
душа или я» 1.
Отсюда изречение Беркли «Существовать значит быть вос-
принимаемым» 2.
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 12.
2 Там же.

251

В. И. Ленин приводит известное положение Беркли, в ко-
тором последний критикует материалистическую философию:
«Странным образом среди людей преобладает мнение, что
дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют
существование, природное или реальное, отличное от того, что
их воспринимает разум» (§ 4). Это мнение — «явное противо-
речие»,— говорит Беркли.— «Ибо что же такое эти вышеупо-
мянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем
посредством чувств? а что же мы воспринимаем, как не свои
собственные идеи или ощущения (ideas or sensations)? и разве
же это прямо-таки не нелепо, что какие-либо идеи или ощуще-
ния, или комбинации их могут существовать, не будучи вос-
принимаемы?» 1
По Беркли, отделение ощущения от объекта или объекта
от ощущения — «пустая абстракция», так как «объект и ощу-
щение одно и то же». С этих позиций и боролся Беркли против
материалистического понимания познания, против того, что
идеи могут быть копиями или отражениями вещей.
Отказываясь признать существование вещей вне сознания,
Беркли был вынужден искать критерий отличения реального
от фиктивного в самом сознании. В. И. Ленин блестяще
вскрыл поповские увертки философствующего епископа
в определении этих критериев. «В § 36-м он говорит,— писал
В. И. Ленин,— что те «идеи», которые человеческий ум вызы-
вает по своему усмотрению, «бледны, слабы, неустойчивы
по сравнению с теми, которые мы воспринимаем в чувствах.
Эти последние идеи, будучи запечатлеваемы в нас по извест-
ным правилам или законам природы, свидетельствуют о дей-
ствии ума, более могущественного и мудрого, чем ум человече-
ский. Такие идеи, как говорят, имеют больше реальности, чем
предыдущие; это значит, что они более ясны, упорядочены,
раздельны и что они не являются фикциями ума, восприни-
мающего их...»2
В другом месте (§ 84) Беркли старается связать понятие
реального с восприятием одних и тех же чувственных данных
одновременно многими людьми. «Отсюда видно, что субъек-
тивный идеализм Беркли нельзя понимать таким образом,
будто он игнорирует различие между единоличным и коллек-
тивным восприятием. Напротив, на этом различии он пытается
построить критерий реальности. Выводя «идеи» из воздействия
божества на ум человека, Беркли подходит таким образом
к объективному идеализму: мир оказывается не моим пред-
ставлением, а результатом одной верховной духовной при-
чины, создающей и «законы природы» и законы отличия
«более реальных» идей от менее реальных и т. д.» 3.
1 В. И. Ленин. Соч., изд. IV, т. 14, стр. 13.
2 Там же, стр. 19.
3 Там же, стр 20.

252

Так Беркли связывает эти «критерии» со своей излюблен-
ной теорией «универсального естественного символизма», Бер-
кли в этой теории утверждал, что связь идей (а для Беркли,
как указывает В. И. Ленин, «идеи» и вещи одно и то же) не
предполагает отношение причин к следствию, а только отно-
шение метки или знака вещи, обозначаемой так или иначе
«для нашего осведомления». «Разумеется,— писал В. И.
Ленин,— по мнению Беркли и Фрейзера, осведомляет нас по-
средством этих «эмпириосимволов» не кто иной, как боже-
ство. Гносеологическое же значение символизма в теории
Беркли состоит в том, что он должен заменить «доктрину»,
«претендующую объяснить вещи телесными причинами» К
Ленинская критика философии Беркли хорошо известна.
Нам хотелось бы выделить в ней некоторые моменты, имею-
щие специальное отношение к интересующему нас вопросу.
В. И. Ленин показал, что для берклеанства характерно не
только отождествление вещей с ощущениями (объекта
и «идеи»), но и понимание последних в качестве «знаков»
и «символов», посредством которых «божество» осведомляет
«простых смертных» о своем существовании. В силу этого
ощущения признаются Беркли «более реальными», нежели
представления, которые, по Беркли, «бледны, слабы, неустой-
чивы» сравнительно с идеями, «которые мы воспринимаем
в чувствах». Это не значит, что представления или идеи, кото-
рые «человеческий ум вызывает по своему усмотрению», не но-
сят знакового, символического характера. По мнению Беркли,
этот знаковый, символический характер имеет всеобщее значе-
ние для сознания и ума, но для представлений он выступает
иначе, менее «реально». Выражением этой «меньшей реаль-
ности» представлений, по Беркли, и есть их «бледность»,
«слабость», «неустойчивость». Каждому, знакомому с исто-
рией учения о представлениях в буржуазной психологии, из-
вестно, что вся «мудрость» этого учения сводится именно
к этой отрицательной характеристике природы представлений,
начало которой восходит в буржуазной философии к берклеан-
скому идеализму.
Мы дальше покажем, что традиционные теории представ-
лений в буржуазной психологии ничего не прибавили к этой
берклеанской характеристике, которая и развивается в разных
вариантах буржуазными концепциями представлений, памяти,
мышления. Об этом говорит и прямое указание В. И. Ленина.
. В предисловии к русскому переводу «Анализа ощущений»
Мах называет также Цигена, «идущим, если не теми же, то
очень близкими путями».
В. И. Ленин пишет: «Берем книгу профессора Т. Цигена:
«Психофизиологическая теория познания» (Theodor Ziehen
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 19.

253

Psychophysiologische Erkenntnistheorie, Jena, 1898) и видим,
что автор уже в предисловии ссылается на Маха, Авенариуса,
Щуппе и т. д. Опять, следовательно, ученик, признанный учи-
телем. «Новейшая» теория Цигена состоит в том, что только
«толпа» способна думать, будто «действительные вещи вызы-
вают наши ощущения» (S. 3) и что «у входа в теорию позна-
ния не может быть никакой иной надписи, кроме слов Беркли:
«внешние объекты существуют не сами по себе, а в наших
умах» (S. 5). «Даны нам ощущения и представления. И то
и другое — психическое. He-психическое есть слово, лишенное
содержания» (S. 100). Законы природы суть отношения не ме-
жду материальными телами, а «между редуцированными
ощущениями» (S. 104: в этом «новом» понятии «редуцирован-
ных ощущений» состоит вся оригинальность цигеновского бер-
клеанства)»1. Цигена не спасло от разоблачения Лениным
его берклеанского эпигонства то обстоятельство, что он прятал
концы своей идеалистической теории познания в «физиологи-
ческую психологию». Новое словечко «редуцированные ощу-
щения», которыми он прикрыл старое берклеанское понимание
представлений, было оценено В. И. Лениным как эпигонство
Цигена в отношении берклеанского идеализма.
К чему приводит реставрация старинной реакционной
философии Беркли в условиях кризиса буржуазного естество-
знания, было показано в гениальном ленинском анализе со-
липсизма Маха и Авенариуса.
«...Исходный пункт и основная посылка философии эмпи-
риокритицизма есть субъективный идеализм. Мир есть наше
ощущение,— вот эта основная посылка, затушевываемая, но
нисколько не изменяемая словечком «элемент», теория «неза-
висимого ряда», «координации» и «интроекции». Нелепость
этой философии состоит в том, что она приводит к солипсизму,
к признанию существующим одного только философствую-
щего индивида» 2.
В. И. Ленин показал всю нелепость попытки русских махи-
стов выдать философскую путаницу Маха за «философию
естествознания». Рядом примеров из критических отзывов
естествоиспытателей о махистской философии В. И. Ленин
показал, что «насмешка — вот чем встречают думающие
естествоиспытатели идеалистическую философию, вызываю-
щую восторг Маха» 3.
Таков, например, отзыв известного физика .Л. Больцмана,
который писал, что «недоверие к представлениям, которые
мы можем лишь вывести из прямых чувственных восприятий,
привело к крайности, прямо обратной прежней наивной вере.
1 В. И. Ленин, Соч., изд IV, т. 14, стр. 210.
2 Там же, стр. 82.
3 Там же, стр. 85.

254

Говорят: нам даны только чувственные восприятия, дальше
мы не вправе делать ни шагу. Но если бы эти люди были по-
следовательны, то они должны были бы поставить дальнейший
вопрос: даны ли нам наши собственные вчерашние чувствен-
ные восприятия? Непосредственно дано нам только одно чув-
ственное восприятие или только одна мысль, — именно та, ко-
торую мы мыслим в данный момент. Значит, если быть после-
довательным, то надо отрицать не только существование
других людей кроме моего собственного Я, но и существование
всех представлений в прошлом»1.
В. И. Ленин писал: «Якобы «новую», «феноменологиче-
скую» точку зрения Маха и К° этот физик вполне заслуженно
третирует, как старую нелепость философского субъективного
идеализма»2.
Нетрудно увидеть прямую связь между берклеанским уче-
нием о «фиктивности» представлений и махистским отрица-
нием не только достоверности, но самого существования пред-
ставлений как образа внешнего мира. Нетрудно увидеть
общность берклеанской формулы Цигена «представление —
редуцированные ощущения» и субъективного идеализма Маха
в трактовке представлений.
Проблема представлений именно в «Материализме и эмпи-
риокритицизме» В. И. Ленина предстала в новом свете, прямо
противоположном старым и модным идеалистическим трак-
товкам.
Нужно признать, что мы еще не сделали всех необходимых
выводов из ленинской критики субъективно-идеалистической
теории представлений. Об этом свидетельствует имеющее
подчас место некритическое отношение к популярным в бур-
жуазной психологии теориям представлений, вроде цигенов-
ского «учения о редуцированных ощущениях».
Важнейший вопрос в теории представлений, — что отра-
жается в представлениях, каково их предметное содержа-
ние, — буржуазной психологией всегда разрешался идеалисти-
чески. Содержанием представлений являются ощущения
(представления «отражают» ощущения), — так утверждал
идеалистический сенсуализм. Это направление отнюдь не вы-
ражает всех характерных тенденций буржуазной психологии,
как это будет показано ниже. Однако это направление
больше всего приобрело наукоподобный облик и попыталось
стать на экспериментальную почву. Множество «естественно-
научных» спекуляций связано именно с этим направлением,
которое создало видимость экспериментального решения
вопроса. Не случайно в числе идеологов этого направления
выступают Циген — один из столпов «физиологической психологии
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 85
2 Там же, стр. 85.

255

хологии», Эббингауз, которого буржуазная психология счи-
тает одним из основоположников экспериментальной психо-
логии, и пр.
Мы уже видели, как В. И. Ленин разрушил философскую
гносеологическую основу подобных идеалистических теорий,
показав их эпигонский характер, но вместе с тем особенно
важно понять, что эта критика расчистила путь для творче-
ского развития В. И. Лениным диалектико-материалистиче-
ской теории познания, для принципиально новой постановки
проблемы познания и сознания. Противопоставляя эмпирио-
критицизму теорию познания диалектического материализма,
В. И. Ленин, ссылаясь на Ф. Энгельса, пишет: «Энгельс не го-
ворит, что ощущения или представления суть «символы» ве-
щей, ибо материализм последовательный должен ставить
здесь «образы», картины или отображение на место «сим-
вола»... Но сейчас речь идет у нас совсем не о той или иной
формулировке материализма, а о противоположности матери-
ализма идеализму, о различии двух основных линий в фило-
софии. От вещей ли идти к ощущению и мысли? Или от мысли
и ощущения к вещам? Первой, т. е. материалистической, линии
держится Энгельс. Второй, т. е. идеалистической, линии дер-
жится Мах. Никакие увертки, никакие софизмы... не устранят
того ясного и неоспоримого факта, что учение Э. Маха о ве-
щах, как комплексах ощущений, есть субъективный идеализм,
есть простое пережевывание берклеанства. Если тела суть
«комплексы ощущений», как говорит Мах, или «комбинации
ощущений», как говорил Беркли, то из этого неизбежно сле-
дует, что весь мир есть только мое представление» 1.
Противопоставляя этой идеалистической теории познания
теорию познания Маркса и Энгельса, Ленин подчеркивает, что
основоположники марксизма говорят о вещах и об их мыслен-
ных изображениях или отображениях «причем само собой
ясно, что эти мысленные изображения возникают не иначе, как
из ощущений»2.
Но как можно судить из контекста ленинского анализа,
нельзя путать понятия «возникать» и «отражать». Мысленные
изображения, куда относится и представление, «возникают не
иначе, как из ощущений» 3. Однако это не значит, что, воз-
никая из ощущений, представления отражают ощущения,
имеют своим содержанием лишь самые ощущения.
Определяя содержание представлений или мышления,
нельзя останавливаться на границе ощущения. В. И. Ленин
считал характерным для агностика именно то, что «агностик
не идет дальше ощущений, заявляя, что не может знать ничего
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 30.
2 Там же, стр. 29.
3 Там же.

256

достоверного об их источнике или об их оригинале и т. п.» 1.
Диалектический материализм с его теорией отражения прин-
ципиально иначе определяет самую сущность познания: «...вне
нас существуют вещи. Наши восприятия и представления —
образы их. Проверка этих образов, отделение истинных от
ложных дается практикой» 2.
Согласно этому ленинскому определению и восприятие
и представление суть образы вещей, проверка истинности ко-
торых дается практикой.
В другом месте, критикуя Базарова и его попытку реви-
зовать Энгельса, Ленин пишет: «...для материалиста реальное
бытие лежит за пределами «чувственных восприятий», впе-
чатлений и представлений человека, для агностика же за пре-
делы этих восприятий выходить невозможно»3. Ленин крити-
ковал Базарова за то, что.тот подменил вопрос о существова-
нии вещей вне наших ощущений, восприятий, представлений
вопросом о критерии правильности наших представлений об
этих самых вещах. «Зачем понадобилась Базарову эта подта-
совка?— спрашивает В. И. Ленин и отвечает: Затем, чтобы
затемнить, запутать основной для материализма (и для
Энгельса, как материалиста) вопрос о существовании вещей
вне нашего сознания, вызывающих ощущения своим действием
на органы чувств. Нельзя быть материалистом, не решая
утвердительно этого вопроса, но можно быть материалистом
при различных взглядах на вопрос о критерии правильности
тех изображений, которые доставляют нам чувства»4. Эти
общие гносеологические проблемы и составляют исходный
момент для психологической теории представления. Вопрос
о том, достоверны или недостоверны представления по своей
природе, являются ли они реальными или фиктивными зна-
ниями, разрешается лишь на основе практики, подтверждаю-
щей правильность отношения представления, — равно как
ощущения и мысли,— к объективной действительности.
В. И. Ленин беспощадно разоблачал неуклюжую попытку
фальсификаторов марксизма обработать Энгельса «под
Маха», которые приписали Ф. Энгельсу утверждение: «Чувст-
венное представление и есть вне нас существующая действи-
тельность»!! Это как раз и есть та основная нелепость, основ-
ная путаница и фальшь махизма, из которой вылезла вся
остальная галиматья этой философии и за которую лобзают
Маха с Авенариусом отъявленные реакционеры и проповед-
ники поповщины, имманенты. Как ни вертелся В. Базаров,
как он ни хитрил, как ни дипломатничал, обходя щекотливые
пункты, а все же в конце концов проговорился и выдал всю
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 96.
2 Там же, стр. 97.
3 Там же, стр 99.
4 Там же, стр. 100—101.

257

свою махистскую натуру! Сказать: «чувственное представле-
ние и есть существующая вне нас действительность» — значит
вернуться к юмизму или даже берклеанству... Это — идеали-
стическая ложь или увертка агностика, товарищ Базаров, ибо
чувственное представление не есть существующая вне нас
действительность, а только образ этой действительности»1.
Мы приводим это положение В. И. Ленина для того, чтобы
еще раз, но в другом контексте, показать гносеологическую
основу ленинского определения представлений как образа вне
нас существующей действительности.
Именно материя, бытие, природа являются источником как
ощущений, так и представлений, возникающих из ощущений.
Не ясно ли, что нельзя путать вопрос о процессе возникнове-
ния представления с вопросом о содержании представления
в их отношении к бытию.
Первый вопрос является специальным вопросом психоло-
гии и физиологии, второй — общим вопросом теории позна-
ния и психологии. Именно этот вопрос и имеет первостепен-
ное значение для определения общего направления исследо-
вания процесса представления.
Только на основе решения этого вопроса возможно до кон-
ца преодолеть типичную для современной реакционной бур-
жуазной психологии «знаковую» концепцию представлений.
Ленинская критика плехановской теории «иероглифов» и уче-
ния Гельмгольца о «символах» справедлива для оценки
многих новейших психологических концепций ощущений,
представлений, мышления.
В. И. Ленин показал ошибочность плехановской теории
«иероглифов», «по которой ощущения и представления чело-
века представляют из себя не копии действительных вещей
и процессов природы, не изображения их, а условные знаки,
символы, иероглифы и т. п.» 2.
Излагая свою «теорию символов», Гельмгольц утверж-
дал, что «представления, которые мы себе составляем о ве-
щах, не могут быть ничем, кроме символов, естественных
обозначений для объектов, каковыми обозначениями мы на-
учаемся пользоваться для регулирования наших движений
и наших действий. Когда мы научаемся расшифровывать
правильным образом эти символы,— мы оказываемся в со-
стоянии, при их помощи, направлять наши действия так,
чтобы получать желаемый результат»3.
Критикуя этот взгляд, В. И. Ленин пишет: «Бесспорно, что
изображение никогда не может всецело сравняться с мо-
делью, но одно дело изображение, другое дело символ,
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 101.
1 Там же, стр. 219—220.
3 Там же, стр. 220—221.

258

условный знак. Изображение необходимо и неизбежно пред-
полагает объективную реальность того, что «отображается».
«Условный знак», символ, иероглиф суть понятия, вносящие
совершенно ненужный элемент агностицизма» 1.
Совершенно не случайно переплетение в современных бур-
жуазных психологических концепциях трактовки представле-
ний как символов, с одной стороны, с другой стороны, как
редуцированных ощущений.
Такое взаимопереплетение вполне вытекает из идеалисти-
ческой основы буржуазных концепций сознания. И тот и дру-
гой вариант этих концепций пытается снять самую постановку
вопроса о представлении как образе действительности, допус-
кая в крайнем случае, лишь знаковое отношение представле-
ния к действительности. Из ленинской критики теории иерог-
лифов и символов следует вывод о том, что «изображение
необходимо и неизбежно предполагает объективную реаль-
ность того, что отображается» 2.
И только с этим пониманием совместима действительно
научная постановка вопроса о критерии правильности пред-
ставлений.
На основе этого единственно верного гносеологического
решения проблемы становится возможным научное психоло-
гическое исследование представлений как образов объектив-
ной действительности.
Задача такого исследования заключается прежде всего
в том, чтобы вскрыть единство и различие ощущений и вос-
приятий, с одной стороны, и представлений — с другой, в их
отношении к вещам, отображением которых они являются.
Более общей задачей является исследование не отноше-
ния представления к ощущению, а отношения представления
к материальным вещам, телам и предметам внешнего мира.
Именно материя является источником как ощущений, так
и возникающих на их основе представлений. Лишь отсюда
возможно начинать исследование зависимости представлений
от ощущений.
Предметное содержание ощущений, представлений и мыш-
ления, отражающих объективную действительность, прове-
ряется в общественной практике людей. Только с этих пози-
ций возможно понять качественное своеобразие представле-
ния как особого образа, производного от ощущений, но не
сводящегося к ним.
В этой связи важно отметить, что представления не явля-
ются простым последствием ощущений, что представления не
вырастают непосредственно из последовательных образов или
из персеверирующих образов. Следовательно, отпадает возмож-
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 14, стр. 223.
2 Там же.

259

ность трактовки представлений как фиксированного последо-
вательного образа. Еще И. М. Сеченов показал, что
представление не является простым следом одиночного ощу-
щения, единичного чувственного импульса, идущего от воз-
действующего на орган чувств внешнего предмета. Материа-
листическая психология обязана И. М. Сеченову постановкой
нового вопроса о рефлекторных источниках представлений:
о природе, представлений, которые более глубоко и обобщен-
но, чем отдельные ощущения, отображают предметы внеш-
него мира. Для материалиста-психолога насущной необходи-
мостью является изучение особенного, своеобразного мате-
риального субстрата представлений как обобщенных
предметных образов объективной действительности. Благо-
даря успехам павловской физиологии и патологии высшей
нервной деятельности постановка такой задачи становится
впервые возможной и осуществимой в советской психологи-
ческой науке именно на основе марксистско-ленинского фило-
софского материализма.
Ленинская теория отражения не только раскрывает дейст-
вительную природу представлений, но и определяет их место
в процессе познания, их границы и роль в этом процессе.
Решающее значение в этом смысле имеет гениальная идея
В. И. Ленина о том, что — «Диалектичен не только переход
от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли etc»1.
«Чем отличается диалектический переход от недиалектиче-
ского?—задает вопрос В. И. Ленин и отвечает: — Скачком.
Противоречивостью. Перерывом постепенности. Единством
(тождеством) бытия и небытия» 2.
Развивая это ленинское учение о диалектическом харак-
тере перехода от ощущения к мысли, советская психология
показала, что представление есть посредствующее звено
в этом переходе, хотя этот переход возможен и непосредст-
венно от ощущения или восприятия к мысли. В этом за-
ключено и понимание познавательной природы представлений
и противоречивый характер представления в его внутренних
связях с ощущением, из которого оно возникает, и с мышле-
нием, в которое оно переходит.
На это указывает В. И. Ленин: «Представление ближе
к реальности, чем мышление? И да и нет. Представление не
может схватить движение в целом, например, не схватывает
быстротой 300 000 км. в секунду, а мышление схватывает
должно схватить. Мышление, взятое из представления,
тоже отражает реальность...»3
Мышление является высшей и самой обобщенной формой
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 38, стр. 279.
2 Там же.
3 Там же, стр. 220.

260

познания человеком объективной действительности. По выра-
жению В. И. Ленина — «Познание есть вечное, бесконечное
приближение мышления к объекту. Отражение природы
в мысли человека надо понимать не «мертво», не «абстракт-
но», не без движения, не без противоречий, а в вечном
процессе движения, возникновения противоречий и разре-
шения их»1.
В другом месте В. И. Ленин указывает: «Теоретическое
познание должно дать объект в его необходимости, в его все-
сторонних отношениях, в его противоречивом движении an-
und fur sich. Но человеческое понятие эту объективную истину
познания «окончательно» ухватывает, уловляет, овладевает
ею лишь когда понятие становится «для себя бытием» в смы-
сле практики. Т. е. практика человека и человечества есть
проверка, критерий объективности познания»2.
Исторический материализм доказал, что каждое понятие
образуется и развивается исторически, что каждое понятие
и суждение есть продукт исторического развития, накопления
человеком мыслительного материала, обобщенного посредст-
вом языка. Именно посредством языка осуществляется этот
переход от чувственного к логическому.
Единство мышления и представления в процессе развития
познания действительности носит противоречивый, диалекти-
ческий характер. С одной стороны, мышление может и долж-
но быть взято из представлений, как указывал В. И. Ленин,
постольку, поскольку оно отражает отдельное, но, с другой
стороны, — «Совпадение мысли с объектом есть процесс:
мысль (=человек) не должна представлять себе истину в виде
мертвого покоя, в виде простой картины (образа), бледного
(тусклого), без стремления, без движения, точно гения, точно
число, точно абстрактную мысль.
Идея имеет в себе и сильнейшее противоречие, покой (для
мышления человека) состоит в твердости и уверенности,
с которой он вечно создает (это противоречие мысли с объек-
том) и вечно преодолевает его...» 3.
Диалектически развивающаяся мысль отличается, как
подчеркивает В. И. Ленин, от простой картины (образа), т. е.
представления.
* * *
Подлинно научная психология создается лишь на основе
теории познания диалектического материализма. На этой
основе радикально иной, действительно научной становится
психологическая теория представления, неразрывно связан-
1 В. И. Ленин, Соч., изд. IV, т. 38, стр. 186.
1 Там же, стр. 203.
•Там же, стр. 186.

261

ная с познанием закономерностей как чувственного, так
и логического знания, диалектики перехода от ощущения
к мысли.
Следует отметить, что в советской психологической науке
эта проблема диалектического перехода от ощущения к мыс-
ли стала одной из центральных. Как увидим, многие экспери-
ментальные исследования направлены на решение именно
этой проблемы. В борьбе против идеалистической психологии
с ее «теорией» субстанциональности души советская психоло-
гия вооружена непобедимым оружием ленинской теории
отражения.
Новые факты, добытые экспериментальной советской пси-
хологией, базирующейся на ленинской теории отражения,
вступают в неразрешимое противоречие со старыми определе-
ниями представления как «образа образов», «редуци-
рованного ощущения», как ослабленного, неустойчивого
и т. п. «образа ощущения». Из ленинской критики берклеан-
ства и махизма и из положительного решения В. И. Лениным
проблем теории и психологии познания ясно следует, что
возникшее из ощущения представление является новым, каче-
ственно-своеобразным, субъективным образом объективной
действительности, формой более обобщенного, но вместе
с тем наглядного, чувственного отражения вещей. Взаимо-
проникновение наглядного и обобщенного в представлениях
и составляет главную их особенность как звена диалектиче-
ского перехода от ощущения к мысли, имеющего своим мате-
риальным субстратом взаимодействие первой и второй сиг-
нальных систем в деятельности коры больших полушарий
человека.
Конкретизация ленинской теории отражения в психологи-
ческих исследованиях есть единственный путь подлинно науч-
ного познания сложной и противоположной природы пред-
ставлений.
2. КРИТИКА БУРЖУАЗНЫХ ИДЕАЛИСТИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Современное состояние проблемы представлений отражает
общее разложение буржуазной психологии. Характерно, что
излюбленная многими течениями буржуазной психологии,
особенно «эмпирической», проблема представлений все боль-
ше и больше запутывалась, а не разъяснялась. При таком
положении даже самое определение понятий, относящихся
к данной проблеме, оказывается непосильным трудом, что
принуждены признать сами буржуазные теоретики в этой
области.
Вот, например, характерное признание Врешнера, автора
большой сводной работы о представлениях и памяти:

262

«Только немногие понятия в психологической литературе
употребляются даже у одного и того же писателя в столь
различных значениях, как «представление»1.
Врешнер делает попытку свести все противоречивое мно-
жество определений к трем основным значениям: первое значе-
ние, слишком общее, это характеристика представления как
чего-то объективирующего. «В каждом представлении до соз-
дания доходит нечто, что-то предметное, какой-то объект».
В этом значении представление охватывает умственную
жизнь от ощущений до понятий включительно. В этом смыс-
ле Щопенгауер говорил о том, что «мир — это мое представ-
ление», в этом смысле расширял и Вундт понятие представ-
лений.
Вундт рассматривал ощущения как простые, а представ-
ления как комплексные, «объективные» душевные образы.
При этом следует принять во внимание, что, по Вундту, свя-
зываются не только «объективные», но и «субъективные» эле-
менты (чувства), из них таким путем образуются аффекты,
волевые процессы и пр.
Второе значение «представлений» несколько уже, как под-
черкивает Врешнер. Оно заключается в том, что к качеству
объективности добавляется еще и вторичность, что позволяет
отделить представление от ощущений.
Третье значение — наглядность представления как вторич-
ного и объективирующего образа, что позволяет отделить от
представления ненаглядные, абстрактные понятия и мысли и
ограничить представления сферой воспоминания и фантазии
(например, Кюльпе, Ах и др.). Обрисовав эту пеструю кар-
тину определений, Врешнер сам делает попытку встать на
«среднюю позицию». Так как, по мнению Врешнера, «без
памяти нет представлений», то он объединяет оба эти поня-
тия и рассматривает представления как элемент памяти. Све-
дение памяти к представлениям привело Врешнера к ликви-
дации проблемы смысловых связей в запоминании и воспро-
изведении, а сведение представлений к функциям памяти
исключило образный характер воображения.
Не менее типично признание Мейерсона в более поздней,
также обобщающей работе о представлениях.2 Он указывает
на разноречие определений. Содержание чувственного созна-
ния,— замечает он,— получило много имен: вида, следа,
умственного отзвука, вторичного состояния, чувственного
созерцания, чувственной идеи, идеи ощущения, идеи образа,
1 A. Wrechner, Analyse der Vorslellung und der Gedachniss. Abder-
halden Handbuch der biologichen Arbeitsmethoden, Abt. VI, Teil 13, 1. Hefte,
Berlin, 1925.
2G. Meyerson, Les images. Nouveau traite de Psychologie pas
Dumas, II, Paris, 1932.

263

образа воспоминания, умственного образа, образа воображе-
ния, образа представления.
В отличие от Врешнера Мейерсон решительно отделяет
проблему «образа» от проблемы памяти, ссылаясь на безу-
пречность аристотелевского понимания образа, которое он,
напротив, связывал с деятельностью воображения. Это мета-
физическое противопоставление памяти и воображения в свя-
зи с рассмотрением проблемы представлений есть лишь
частное выражение идеализма и метафизики буржуазной
психологии.
Уже из этой пестрой разноречивой картины определений
видно, что нет никакой ясности ни в том, что такое представ-
ление, ни в том, с какими психическими образованиями свя-
зан образ представления (память или воображение, тем
более — мышление). Мейерсон принужден признать прямо,
что в этой области терминология «особенно двусмысленна
и темна». Некоторые сближают, далее, представление — обра-
зы с так называемыми первичными образами, отличными от
последовательных образов в собственном смысле. Эти «непо-
средственные образы», или первичные образы памяти, не сле-
дуют за движением глаз, они не меняют величины в связи
с проекцией на близкое и дальнее расстояние; спроецирован-
ные на белый фон, они сохраняют цвет объекта и пр.
С большой симпатией выделяет Мейерсон во многом со-
звучную ему реакционную «теорию» эйдетизма Иенша, из ко-
торой непосредственно выросла растленная фашистская расо-
вая «типология» личности.
Не удивительно, что идеалист Мейерсон обрушивается на
попытки объединения в понятии образа как представлений,
так и непосредственно чувственных восприятий. В противовес
этому Мейерсон утверждает, что «образы суть мысли, они
изображение мысли, они знаки, они последовательные фор-
мы, которые мысль пробует, отвергает, снова пробует, формы
неадекватные, полуадекватные и наиболее адекватные, сим-
волы более или менее выразительные, более или менее пока-
зательные... они, наряду с вербальной фурмулировкой, перед
или после нее, в согласии с ней или независимо, являются
другой формулировкой, и было соблазнительно сказать,—
другим кодом, если бы они не были столь капризны, потому
что они субъективны и личны». Чтобы не осталось никакого
сомнения в толковании «кода», «символа», «знака», Мейер-
сон добавляет «это знак, но не социальный знак».
«Язык образов — это язык, на котором мы говорим сами
с собой, когда он, будучи оторван от социального общения,
опускает признак социальный, безличный, отвлеченный. Обра-
зы— это язык его собственного опыта, личного, это символы
его собственных символических операций, отвлечения его соб-
ственных абстракций... Все это мы сами, это почти «Я»

264

целиком, которое мы находим в каждом из этих субъективных
знаков». В заключение такого «научного» определения Мейер-
сон не нашел ничего лучшего, как присоединиться к типичному
представителю современной реакционной англо-американ-
ской психологии Колларду, откровенно заявившему, что «за-
поминаются не вещи, запоминается только «Я» сам». Субъек-
тивный идеализм в его наиболее пошлом и эпигонском виде
характеризует эту псевдонаучную знаковую теорию.
Как видим, подобное «эмпириосимволическое» определе-
ние представлений вовсе не противоречит тому, которому оно
противопоставляется как устаревшему определению «старой»
эмпирической психологии (например, определению Цигена:
представление — «редуцированное ощущение» или определе-
нию Бэна: представление — «признак, образ первоначального
ощущения»). Нельзя отрицать известного различия между
этими концепциями: одна, к которой примыкает и Мейерсон,
исходит из рационалистических посылок, другая, к которой
примыкает Врешнер, исходит из эмпирических посылок. Обе
эти концепции рассматривают представление как знак, сим-
вол известного содержания субъекта, в одном случае — чувст-
венного, в другом — логического. Общим является идеалисти-
ческое, субъективистическое, «знаковое», «символическое»
понимание представления, оторванного от предметной
действительности и деятельности самого субъекта, общест-
венной по самой своей сущности. Иначе говоря, различия
между обеими концепциями не больше, чем между синим
и зеленым чертом.
Такая «конечная гармония» этих взглядов, тенденциозно
преподносимых как взаимоисключающие, далеко не случайна
и не оригинальна. Мы уже видели из ленинской критики берк-
леанства, как теория познания идеализма предполагает такое
сочетание «эмпиризма» и «символизма». В. И. Ленин пока-
зал, что такое сочетание ведет только к поповщине и порож-
дается бесконечными поповскими увертками в их бесплодной
борьбе против философского материализма.
В самом деле, в конечном счете не только Мейерсон тор-
жественно провозглашает, что представление есть знаковая
функция самого «Я». В такой же мере к этому субъективно-
идеалистическому выводу приходят и представители «физио-
логической психологии», которые устами Цигена провозгла-
шают, что представления суть только «редуцированные
ощущения», т. е. только «Я», только сам субъект, но в его эле-
ментарных субъективных состояниях. Обособить представле-
ния от внешнего мира — такова задача тех и других.
Ввести представление внутрь субъекта не в том смысле,
разумеется, что оно субъективно (как и все психические про-
цессы по своему протеканию), но в том смысле, что оно чер-
пает источники в самом субъекте и субъективно по самой

265

своей сущности — такова задача идеалистических теорий
представлений.
В истории учения о представлениях в буржуазной психоло-
гии XIX в. ясно отмечается постепенное превращение идеи
«редуцированных ощущений» в идею представления как зна-
ка и символа, обозначающего внутренний смысл мысли, эво-
люция от идеи «представления» к идее «представливания».
Именно поэтому важной критической задачей является
преодоление в корне того узлового момента, с которого начи-
нается такое превращение.
Реакционная суть «знаковых» теорий в психологии доста-
точно разоблачена в советской психологии, особенно в уче-
нии о речи и мышлении. Остается еще до конца разоблачить
проявление такси «теории» в учении о представлениях.
Однако этого сделать нельзя до тех пор, пока не будет
покончено с пережиточными влияниями концепции «редуци-
рованного ощущения», реакционный характер которой еще не
до конца вскрыт в нашей литературе.
Но для того чтобы окончательно разоблачить антинауч-
ный, идеалистический характер такой «концепции», нужно
в корне подорвать доверие к мнимой научности эксперимен-
тальных, эмпирических доказательств в пользу этой концеп-
ции, связанных с работами Эббингауза.
Эббингауз изображается в виде чистого эмпирика, «сво-
бодного» от всякой философской предвзятости. Очень легко
демаскировать философский объективизм Эббингауза, обра-
тившись к его сводной работе. Вот, что пишет Эббингауз
в своих «Основах психологии» о характерных чертах пред-
ставлений: «Таких характерных черт три. Представления,
во-первых, несколько бледнее и бестелеснее в сравнении
с более материальными, так сказать, ощущениями, построен-
ными из того же материала. Они воспроизводят содержание
ощущений, но так примерно, как тень воспроизводит тело,
которое ее отбрасывает, каким-то своеобразным воздушным
образом, лишенным всякой осязательной пластики. Представ-
ление света не светит, и представленная теплота его в тысячи
градусов не греет, последняя искорка тлеющей спички дает
здесь в этих отношениях гораздо больше.
Во-вторых, в сравнении с каким-либо богатым содержа-
нием и многосложным ощущением соответствующие им пред-
ставления полны пробелов и очень бедны различными при-
знаками. В животном, в ландшафте, монументе, в шкале цве-
товых тонов мы одним взглядом охватываем множество
подробностей, в соответствующих представлениях мы нахо-
дим лишь немногие из них. Да и те, которые в них имеются,
большей частью оказываются в какой-то прихотливой
связи, не пережитой в чувственной действительности... На-
конец, в-третьих, представления характеризуются каким-то

266

своеобразным непостоянством и неустойчивостью, они ни на
один момент не сохраняются в определенной и постоянной
форме...».
«Эмпирическое» описание представлений у Эббингауза
вполне и откровенно идеалистично. Вот философские истоки
этого «эмпирического» описания: «Итак, представления в их
отношении к ощущениям не следует рассматривать исключи-
тельно ни как слабые ощущения (Юм), ни как совсем иного
рода, и притом нечувственные, символы ощущений (Лотце),
а их следует рассматривать одновременно с обеих точек зре-
ния». В этом сочетании Юма и Лотце концепции «редуциро-
ванного ощущения» и концепции символа-знака и заключает-
ся философско-идеалистическое описание Эббингаузом
характерных черт представлений.
Но ведь уже из ленинской критики берклеанства, юмизма,
махизма следует, что обе эти тенденции не только не противо-
речат друг другу, но и вытекают одна из другой.
Не ясно ли после этого, что вслед за новым определением
природы представлений, которое дано на основе ленинской
теории отражения советской психологией, должна последо-
вать радикальная ломка самой характеристики представле-
ний, которая выросла из прежних философских концепций
идеалистической психологии. Новая диалектико-материали-
стическая теория советской психологии впервые создает воз-
можность действительно научного познания природы пред-
ставлений, механизма их возникновения, закономерностей их
развития, диалектических связей с ощущением и с мыслью.
Изучение многообразия видов и функций представлений,
изменений их характера в процессах памяти, воображения,
мышления в зависимости от изменения их предметного содер-
жания, источников их формирования в процессе реальной
предметной деятельности человека — таковы главные задачи
научного исследования представлений. Именно марксистско-
ленинской теории познания советская психологическая наука
обязана постановкой и решением этих задач.
Уже в этом советская психологическая наука в корне
отлична от современной антинаучной, реакционной буржуаз-
ной англо-американской психологии в ее итогах и «перспек-
тивах» учения о представлениях. Вот, как, например, резю-
мирует эти итоги один из столпов американской психологии,
Вудвортс: «Не существует никакого абсолютного различия
между образом и восприятием, и нет верного критерия, при
котором одно можно отличить от другого. Субъективность
или объективность больше определяется контекстом и уста-
новкой личности, чем характером какого-нибудь единичного
впечатления». К этим; с позволения сказать, «итогам» в пол-
ной мере относится разоблачение В. И. Лениным реакцион-
ной, антинаучной сущности субъективного идеализма в его

267

«новейших», по существу же эпигонских, разновидностях.
Вместе со всей современной буржуазной психологией субъ-
ективно-идеалистическая концепция представлений находится
ныне на вооружении американского империализма.
Ленинская теория отражения впервые создала основу для
научного исследования представлений, определив конкретные
задачи изучения представлений как обобщенных предметных
образов объективного мира. Решение психологией этих задач
на основе марксизма-ленинизма обеспечивается возмож-
ностью объяснения материального субстрата представлений
в свете мировых достижений русской физиологии высшей
нервной деятельности.
3. К ПРОБЛЕМЕ МАТЕРИАЛЬНОГО СУБСТРАТА ПРЕДСТАВЛЕНИИ
Выявление действительной природы представлений невоз-
можно без понимания их своеобразного материального суб-
страта. Это положение столь очевидно для материалистиче-
ской психологии, что не требует особых обоснований.
Надо, однако, сказать, что не всякая неврология и физио-
логия способна вскрыть действительно этот субстрат, так как
некоторые направления буржуазной неврологии, придержи-
вающейся концепции психо-физического дуализма, идут на
поводу у идеалистической философии и психологии. Харак-
терным примером такого дуализма является «неврологиче-
ская» теория представлений Мунка, который утверждал, что
каждое представление локализуется в одной определенной
нервной клетке коры больших полушарий. Это утверждение
основывалось на том факте, что число нервных элементов
в больших полушариях в бесконечное число раз превышает
число связующих элементов (проводящих путей от рецептора
к большим полушариям). Этот факт будто бы сам по себе
и объясняет бесконечное множество и разнообразие представ-
лений сравнительно с ограниченностью путей проведения
нервного возбуждения от рецептора.
«Неврологический» атомизм Мунка откровенно проводил
одну из традиционных идеалистических концепций представ-
лений, а именно гербартианскую линию в психологии. Мунк
«анатомически» объяснял строение коры в качестве «седали-
ща духа» — «идей-сил», которыми спекулировало гербартиан-
ство. Собственно, именно против гербартианского идеализма
направлена критика Б. М. Тепловым идеалистического пони-
мания представлений.
«В идеалистической психологии,— пишет Б. М. Теплов, —
представления нередко рассматривались как некоторые сущ-
ности, как своего рода «вещи», которые однажды образовав-
шись, сохраняются в более или менее неизменном виде... Где
же сохраняются представления, которые в данный момент

268

не присутствуют в сознании? Немецкий психолог Гербарт,
отвечая на этот вопрос, сказал, что представление в этих
случаях «погружается ниже порога сознания» и сохраняется
там впредь до нового появления в сознании... Отсюда возни-
кает учение о сохранении представлений в «бессознательном»
и самое понятие «область бессознательного», играющее
в идеалистической психологии роль своего рода заместителя
мозга» !.
К этому вполне правильному, критическому определению
нужно добавить, что на помощь гербартианской мистике бес-
сознательного и динамике представлений пришел такой пред-
ставитель буржуазного естествознания, как Мунк. В его
трактовке кора больших полушарий и выступает как «храни-
лище» представлений, которые «соответствуют» элементарной
клеточной структуре коры. Но за этим у Мунка следует нечто
большее: признание в духе мистической натурфилософии
«уготовленное•», «спонтанности» существования каждого
представления в каждой отдельной нервной клетке, которая
лишь возбуждается «внешними точками» нервных импульсов.
В своей «строгой локализации» нервно-психических функ-
ций Мунк дошел до мистического абсурда, «населив» мозго-
вую кору миллиардами самостоятельных «идей-сил» в гер-
бартовском духе,
Мунковская «неврология представлений» была отброшена
экспериментальной и клинической практикой естествознания.
На смену «клеточной» теории мозгового субстрата пред-
ставлений пришла известная концепция «следов» Семона,
в неврологии развитая Мейнертом. Эта теория противопостав-
ляет чисто «атомистическому» и анатомическому пониманию
механизма представлений физиологическую концепцию, очень
близкую по своему духу с эмпиризмом в психологии.
Излагая свою неврологическую схему волевого действия,
Мейнерт утверждал, что в коре больших полушарий регист-
рируются известные «сенсорные следы» (например, от
раздражения зрительного рецептора) и «двигательные следы»
(например, от чувственного раздражения, от сокращения мус-
кулов при протягивании руки за зрительно-воспринимаемым
объектом). Затем происходит образование самостоятельных
проекций этих сенсорного и моторного «следов»; при повторе-
нии раздражений и движений между обоими следами возни-
кает особое сообщение, или проводящий нервный путь, так
что возбуждение одного из следов должно вызвать возбуж-
дение и других, после чего возбуждение двигательных следов
влечет возбуждение и распространение возбуждения вниз,
в соответствующую двигательную систему. Итак, по
1 К. Н. Корнилов, Б, М. Теплов, Л. М. Шварц, Психология,
II изд., 1941, стр. 127—128.

269

Мейнерту, происходит автоматическое «оживление следов»
с предшествующих раздражений благодаря непрерывному
образованию сенсомоторных следов и возникновению между
ними нервных путей.
В силу этого, говорит Мейнерт, большие полушария реаги-
руют не только на наличные качества раздражителей, но и на
прошлый опыт самого индивида, сохранившийся в виде «сле-
дов» и нервных связей между ними. Поэтому мозговая реакция
соответствует не только реальному раздражителю, но и раз-
дражителю, еще не наставшему, но имеющему возможность
возникнуть.
Можно утверждать, что в истоках этой теории лежит субъ-
ективно-идеалистическая теория познания.
Вот что, например, писал сам Мейнерт: «Воспоминания
о самом ярком солнце содержат меньше, чем биллионная
часть сияния сетчатки; образ грохота, причиненного самым
ужасным взрывом, не содержит ничего, что приближалось
хотя бы отдаленно к миллионной части шума, производимого
волосом, падающим на воду. Следовало бы называть содер-
жание продукции переднего мозга не образ-воспоминание, но
знак-воспоминание, он не более близок к объекту чувствен-
ного восприятия объекта, чем и алгебраический знак, к вос-
приятию которого он относится».
В этом высказывании невролога Мейнерта звучат уже
хорошо знакомые нам мотивы берклеански-махистских взгля-
дов на представления, как на «редуцированные ощущения»,
являющиеся субъективными знаками-символами, ничего об-
щего не имеющими с объективной действительностью.
Мы видим, что буржуазная неврология по своим философ-
ским истокам и целям не отличается от буржуазной психоло-
гии в толковании природы представлений. Конечно, такая тео-
рия «следов» близка идеалистической психологии, так как
тоже стремится обособить представление от внешнего мира,
превращая мозговую проекцию в кривое зеркало действитель-
ности.
Для настоящей научной психологии, основанной на прин-
ципе материалистического монизма, вопрос заключается
в выяснении особенностей самой материальной организации
мозга, функцией которого являются представления. Такая
постановка вопроса возможна лишь на основе материалисти-
ческой неврологии, физиологии мозга, которая сама создается
в духе материалистической теории познания.
Современная буржуазная психология опирается в буржу-
азную физиологию и неврологию, которые проникнуты духом
идеалистической теории познания, духом неокантианства (на-
пример, физиология органов чувств И. Мюллера и Г. Гельм-
гольца), духом махизма и прочих эпигонствующих теорий
идеализма. Так естественно смыкается «знаковая» теория

270

представлений в буржуазной психологии со спонтанными
энергиями «идей-сил» клеточных представлений Мунка, «зна-
ками-воспоминаниями» переднего мозга у Мейнерта и т. д.
Лишь в советской психологической науке этот вопрос может
быть поставлен на действительно научную почву, так как
советская неврология, физиология мозга основываются на
материалистической теории познания, что стало традицией
отечественной физиологии со времен И. М. Сеченова.
Благодаря гениальным исследованиям И. П. Павлова
в области физиологии высшей нервной деятельности откры-
вается возможность понимания материального субстрата
представлений.
Теоретически такая возможность была создана мужествен-
ной борьбой И. М. Сеченова за научную психологию, за пони-
мание материальной причинности психических процессов,
представлений в частности.
Великие открытия И. П. Павлова и его школы в области
«настоящей физиологии больших полушарий» не только под-
няли на новую ступень такое понимание, но и дали в руки
советской психологии реальное научное знание материального
субстрата психики. В свете павловской физиологии больших
полушарий вполне объясняется действительно-следовая сущ-
ность представлений.
* *
Психологическая концепция И. М. Сеченова основывается
в своих главных чертах на принципах русского классического
философского материализма, особенно философии Н. Г. Чер-
нышевского. Несмотря на отдельные отклонения от линии
Чернышевского, концепция Сеченова в целом представляла
собой начало русской научной психологии, в частности, соз-
дала первую материалистическую теорию представлений
в русской психологии.
И. М. Сеченов стремился понять «отраженную» природу
психических процессов как продукт рефлекторной деятель-
ности головного мозга. Особое внимание в этом направле-
нии И. М. Сеченов уделял, с одной стороны, генезису и суб-
страту произвольных движений, а с другой, памяти и мышле-
нию, физиологическому анализу представлений.
При этом надо учесть, что данный анализ выполнял и важ-
нейшую общественную и философскую задачу воинствующей
критики субъективно-идеалистических теорий представления,
как проявления «самостоятельности души» (Кавелин),
уводивших психологию от естествознания к поповщине.
В сеченовском физиологическом анализе мы вновь встре-
чаемся с теорией «следов» как физиологического механизма
представлений. Однако в этой теории И. М. Сеченов стоит

271

на противоположной Мейнерту позиции, он ищет и находит
сходство представлений с объективной действительностью, что
отрицалось «знаковым» истолкованием нервных следов Мей-
нертом. Исследуя нервный механизм представлений,
И. М. Сеченов приходит к выводу о предметно-обобщенном
характере представлений. Они определяются особенностями
центрального мозгового анализа, динамикой нервного возбу-
ждения и центрального торможения, а также кольцевым
характером ассоциаций рефлексов головного мозга.
Сеченов сближал по механизму и содержанию представле-
ние с ощущением, что и вызывало бешеную критику со сто-
роны Кавелина, Остроумова и других идеалистов, рассматри-
вавших представление как внутренний продукт «самодеятель-
ной души». Но И. М. Сеченов сближал представление
с ощущением не для того, чтобы превратить представление
в редуцированное, ослабленное ощущение. Сеченов произ-
водил это сближение для того, чтобы утвердить предметную
общность как ощущения, так и представления в отображении
вещей объективного мира.
Говоря о том, что «хотя акты узнавания предметов пред-
ставляют результаты очень сложной переработки повторяю-
щихся внешних воздействий», И. М. Сеченов указывал, что
«в них нет никаких признаков извращения реальных впечат-
лений» К Полагая, что в основе памяти лежит сравнение, по-
рождающее обобщенный характер представлений, И. М. Се-
ченов писал, что «сходства и различия, находимые человеком
между чувствуемыми им предметами, суть сходства и разли-
чия действительные» 2.
Именно в этом предметно-объективном содержании
И. М. Сеченов сближал представления и ощущения, рассма-
тривая их как формы отображения действительности внешнего
мира.
Вслед за этим сближением по предметно-объективному
содержанию И. М. Сеченов сближает представления и ощуще-
ния по их сходному материальному физиологическому меха-
низму.
«Со стороны сущности процесса,— писал И. М. Сеченов,—
это столько же реальный акт возбуждения центральных нерв-
ных аппаратов, как любое резкое психическое образование,
вызванное действительным внешним влиянием, действующим
в данный момент на органы чувств. Я утверждаю, следова-
тельно, что со стороны процесса в нервных аппаратах в сущ-
ности все равно — видеть перед собою действительно чело-
века или вспоминать о нем. Разница между обоими актами
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические про-
изведения, М., Госполитиздат, 1947, стр. 358.
2 Там же, стр. 359.

272

лишь следующая: когда я человека действительно вижу, то
между тьмой ощущений, получаемых мною от него, всего яснее
и резче зрительные, потому что. зрительное внимание постоян-
но поддерживается реальными зрительными возбуждения-
ми... Когда же я этого человека вспоминаю, то первым толч-
ком бывает обыкновенно какое-нибудь внешнее влияние в дан-
ную минуту, существовавшее между множеством тех, при
которых я человека видел; толчок этот и вызывает весь ряд
ощущений, существующих от этого человека в форме следа...
При этом часто трудно разобрать, которое из представлений
сильнее, на том основании, что вниманию нет возможности фик-
сироваться на каком-нибудь одном очень долго. Всякий, однако,
знает, что, например, человека с очень резкой внешностью
и обыкновенным голосом вспоминают сильнее образами, чем
звуками, и наоборот. Причина та, что скрытые следы, в своей
силе, вполне зависят от резкости действительных впечатлений.
Итак, повторяю еще раз: между действительным впечат-
лением с его последствиями и воспоминанием об этом впечат-
лении, со стороны процесса, в сущности нет ни малейшей раз-
ницы. Это тот же самый психический рефлекс с одинаковым
психическим содержимым, лишь с разностью в возбудителях»1.
По И. М. Сеченову, важны два момента в этом положении:
1) «скрытые следы», как субстрат представлений «зависят от
действительных впечатлений», соответствуют действительным
вещам, в них отображенным; 2) разница в процессе представ-
ления и ощущения заключается не в содержании и не в интен-
сивности процессов, а в различии непосредственных возбуди-
телей. В ощущениях такими возбудителями являются прямые
воздействия внешних раздражителей на органы чувств,
в представлениях — возникшие на основе первичных нервных
возбуждений рецепторов центральные нервные процессы —
возбуждения и торможения в больших полушариях. Но эти
нервные процессы больших полушарий по своему характеру
также рефлекторны, они являются сложными реакциями орга-
низма на внешнее воздействие окружающего мира.
Нужно было снять мистический покров с «нервных следов»,
которые явились признанным для психофизиологического дуа-
лизма «коррелатом» представлений. К этому И. М. Сеченов
приступает, расходясь принципиально с господствовавшей
тогда неврологией не только в трактовке представлений, но и
самих нервных следов.
Как мы видели раньше, для Мейнерта «следы» как корре-
латы свидетельствуют о том, что представление есть ослаблен-
ное в биллионы раз ощущение, в конечном итоге превращаю-
щее их в значки воспоминаний, искажающие действительность.
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические про-
изведения, М., Госполитиздат, 1947, стр. 146.

273

Так от различий в интенсивности содержания Мейнерт делал
скачок к искаженному, извращенному качеству представлений.
И. М. Сеченов тоже идет к анализу нового качества пред-
ставлений, но качества более высокой их адекватности предме-
ту внешнего мира, причем это новое качество выводится им не
из автоматического редуцированного ослабления и свертыва-
ния ощущений, а из особенностей сложного отбора ощущений
и восприятий, осуществляемого мозговым анализом, взаимо-
действием аналитических снарядов мозга.
«Все повторяющиеся, близко сходные впечатления зареги-
стровываются в памяти не отдельными экземплярами,— писал
И. М. Сеченов,— а слитно, хотя и с сохранением некоторых
особенностей частных впечатлений. Благодаря этому, в памя-
ти человека десятки тысяч сходных образований сливаются
в единицы, и вообще становится возможным сумму всего дей-
ствительно запоминаемого в отношении ко всему виденному,
слышанному и испытанному выражать сотнями, если все пере-
чувствованное мерить миллионами»
Итак, по И. М. Сеченову, переход от ощущений к представ-
лению действительно есть качественный переход к новому,
обобщенному знанию. Если и имеет место «редуцирование»
ощущений в этом переходе, то не в смысле «ослабления», коли-
чественного угасания первоначальной силы воздействия, но
в смысле дифференциации и интеграции, особенно последней,
образующей новый цельный нервно-психический процесс.
«...Все единичные впечатления,— писал И. М. Сеченов,—
от наиболее обыденных предметов и событий, составляющих
нашу ежедневную обстановку, так сказать, тонут в средних
итогах, и, конечно, тем полнее, чем меньше отличительных
особенностей представляют сливающиеся образования, т. е.
чем они однороднее по природе (например, сливание липы,
дуба в дерево) или чем поверхностнее и менее расчлененно
было их восприятие»2.
Как же Сеченов трактовал «скрытые следы» в нервной
организации при таком понимании представлений как извест-
ного обобщенного знания о предмете?
След вовсе не есть простой остаток от одиночного возбу-
ждения чувственного прибора мозга, вовсе не есть ослабленное
одиночное возбуждение нервного элемента от одиночного раз-
дражителя. И. М. Сеченов писал: «Связка между отдельными
однородными ощущениями есть след; он же сплачивает между
собою и конкретное представление с дробным...»3.
Каков же физиологический механизм образования этой
связки — «следа»? Сеченов объясняет по-новому механизм
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические про-
изведения, стр. 439—440.
2 Там же, стр. 440.
3 Там же, стр. 141.

274

ассоциации, указывая на то, что, во-первых, всякая «ассоциа-
ция представляет обыкновенно последовательный ряд рефлек-
сов, в котором конец каждого предыдущего сливается с нача-
лом, последующего во времени» \ во-вторых, условием упро-
чения ассоциации является частота повторения этого ряда
рефлексов во времени.
Особенно важно, по Сеченову, правильно понять первое
условие, так как «если смотреть на ассоциацию только в отно-
шении ряда центральных деятельностей, то она есть непрерыв-
ное ощущение. В самом деле, в каждых двух соседних рефлек-
сах средние члены их, т. е. ощущения (зрительное, слуховое
и пр.), отделены друг от друга только движением, а последнее
в свою очередь сопровождается ощущением. Следовательно,
ассоциация есть столько же цельное ощущение, как и любое
чисто зрительное, чисто слуховое, только тянется обыкновен-
но дольше, да характер ее беспрерывно меняется. Явно, что
законы памяти относительно нее должны быть те же самые,
что и для чисто слуховых конкретных и дробных ощущений.
Повторяясь часто и оставляя каждый раз след в форме ассо-
циации, сочетанное ощущение должно выясниться как нечто це-
лое. Но ведь в то же время выясняются и отдельные моменты
ее; следовательно, от частоты повторения цельной ассоциации
в связи с которою-нибудь из частей выясняется и зависимость
первой от последней (разложение сочетанных ощущений на
чистые). Выяснение же это ведет к тому, что малейший внеш-
ний намек на часть влечет за собою воспроизведение целой
ассоциации»2.
Но это положение обозначает, что всякое представление
имеет своим реальным механизмом цельную ассоциацию мозго-
вых рефлексов и есть продукт именно последней, а не возбужде-
ния отдельного нервного элемента или «оживления» отдельного
«следа» в виде проторенного нервного пути.
Эта центральная ассоциация мозговых рефлексов является
своеобразной функциональной системой центральных прибо-
ров больших полушарий. Даже тогда, когда представление
переживается субъективно как «отдельное», оно всегда есть
только момент такой функциональной системы рефлексов, ис-
торически сложившейся в процессе индивидуального развития
человека.
Поэтому представление никогда не существует как посто-
янное, неизменное образование, хранящееся где-то в элемен-
тах или путях больших полушарий. В процессе индивидуаль-
ного развития формируются такие цельные функциональные
системы мозговых рефлексов, которые в определенных жиз-
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические про-
изведения, стр. 143.
2 Там же, стр. 143—144.

275

ненных условиях каждый раз как бы заново не только воспро-
изводят, но и по существу формируют представление, как все
более и более обобщающееся знание о предмете.
В функционировании мозговых ассоциаций важнейшее зна-
чение имеет разность между возбудимостью различных отде-
лов больших полушарий, затронутых или незатронутых непо-
средственным возбуждением с периферии. Эта разность (по
И. М. Сеченову) приводит к физиологическому обособлению
«путей в группы равной возбудимости» 1, нетождественные
с тем чисто морфологическим обособлением отделов больших
полушарий, которые, как известно, имел в виду Мейнерт в сво-
ей неврологической схеме представлений. Но И. М. Сеченов
не ограничивается лишь предположением о том, что цельная
ассоциация существует за счет обособляющейся физиологиче-
ской разности по-разному возбужденных отделов больших
полушарий. В связи с физиологической трактовкой произволь-
ных движений в духе своего учения о рефлексах головного
мозга И. М. Сеченов выдвигает впервые в физиологии мысль
об участии в этом процессе центрального угнетения, т. е. тормо-
жения, составляющего, как известно, великое открытие самого
И. М. Сеченова. Правда, Сеченов еще не рисковал переносить
свое открытие на человека и постоянно подчеркивал, что в от-
ношении человека центральное торможение «только гипотеза».
Теперь мы уже владеем бесчисленными доказательствами
того, что центральное торможение — важнейший, наряду с воз-
буждением, корковый процесс. Тем большую ценность имеют
смелые предвидения И. М. Сеченова, который писал, что «ря-
дом с тем, как человек, путем часто повторяющихся ассоци-
ированных рефлексов, выучивается группировать свои движе-
ния, он приобретает (и тем же путем рефлексов) и способность
задерживать их» 2. Так формулировал это положение приме-
нительно к физиологии человека И. М. Сеченов. С этим поло-
жением Сеченов связывал субъективность, внутренний харак-
тер протекания психических процессов, представлений, и мысли
в частности. «Отсюда-то и вытекает тот громадный ряд явле-
ний,— продолжает И. М. Сеченов,— где психическая деятель-
ность остается, как говорится, без внешнего выражения, в фор-
ме мысли, намерения, желания и пр.» 3.
Собственно, из этого положения И. М. Сеченова вытекает,
что центральное торможение двигательного, эффективного кон-
ца рефлекса усиливает, углубляет среднюю часть мозгового
звена рефлекса, расширяет возможность переключения различ-
ных средних частей рефлексов в цельной ассоциации рефлек-
сов. Именно поэтому И. М. Сеченов видел в воспитании
1 И. М. Сеченов, Избранные философские и психологические про-
изведения, стр. 144.
2 Там же, стр. 154.
8 Там же.

276

задерживающих механизмов мозга важнейший фактор умст-
венного развития ребенка и расширения круга его представ-
лений о действительности.
С развитием мозговых механизмов торможения двигатель-
ного конца рефлекса развивается мозговой анализ внешних
раздражений, так как «средний член» рефлекса — централь-
ная переработка — и заключается в этом анализе в первую
очередь, а на этой основе — в мозговой интеграции, обоб-
щении.
Из изложенного видно, насколько глубоко и принципиаль-
но, в духе принципа материалистического монизма, ставилась
И. М. Сеченовым проблема представлений в их отношении
к действительности.
В гносеологическом отношении концепция представлений
Сеченова раскрывает представление как новое, сравнительно
с ощущением, обобщенное знание о предмете, основанное
на непосредственно-чувственном отражении этого предмета.
Психологический анализ на этой основе приобретает дей-
ствительно научный, материалистический характер, опре-
деляющий как понимание особенностей материального суб-
страта представлений, так и своеобразие этих знаний как субъ-
ективных образов действительности.
И. М. Сеченовым было положено начало научному исследо-
ванию представлений. Однако при всем значении этого началь-
ного момента в научной истории учения о представлениях оно
оказывается недостаточным как для конкретного понимания
материального субстрата представлений, так и для понимания
особенных психологических черт развития представлений
и их зависимости от конкретной практической деятельно-
сти человека.
Решение этих проблем стало возможным лишь в последнее
время. Учение И. П. Павлова о законах высшей нервной дея-
тельности служит современной научной основой для изучения
материального субстрата психических процессов, представле-
ний в частности. Научно-психологический анализ представле-
ний в их реальной жизненной зависимости от развития прак-
тической деятельности становится возможным в советской
психологии на основе марксистско-ленинской теории. Замеча-
тельные труды И. П. Павлова и его школы еще недостаточно
использованы как важнейшая материалистическая основа для
построения научной психологии. Тем более это следует сказать
относительно теории представлений, хотя именно здесь приме-
нение физиологического учения И. П. Павлова должно ска-
заться особенно плодотворно.
Открытие Павловым главных и общих законов высшей
нервной деятельности позволяет в самом общем виде раскрыть
материальные механизмы представлений, которые гипотети-
чески намечались гениальным предвидением Сеченова.

277

И. П. Павлов экспериментально доказал, что деятельность
больших полушарий головного мозга, особенно их коры, есть
сигнальная деятельность, образование временных связей
между организмом и средой, причем эта деятельность харак-
теризуется переменной сигнализацией, исключительной пла-
стичностью в образовании и изменении индивидуального
опыта организма.
Впервые именно Павловым была экспериментально изу-
чена природа тех «следов» в головном мозгу, с которыми уже
издавна связывается функционирование представлений. Рас-
сматривая условные рефлексы как функцию высшего отдела
нервной системы, заключающуюся в установлении временных
связей, переменной сигнализации, И. П. Павлов подчеркивал,
что в этом высшем отделе постоянно сталкиваются бесчислен-
ные влияния внешнего мира.
Если самое образование условного рефлекса является про-
дуктом раздражительного процесса, то взаимодействие реф-
лексов характеризуется тем, что между разнообразными
условными рефлексами идет беспрерывная борьба, или выбор,
в каждый данный момент. Отсюда постоянные случаи тормо-
жения этих рефлексов.
И. П. Павловым были открыты законы внешнего и внутрен-
него торможения в деятельности коры больших полушарий,
т. е. именно тех процессов, взаимоотношение которых с про-
цессами возбуждения связано с образованием произвольных
движений и динамики представлений, как это предполагал
И. М. Сеченов.
Особенное значение имеет для психологии открытие
И. П. Павловым механизма анализаторов.
Как указывал Павлов, временная связь явилась необходи-
мостью при усложнении отношений животного к внешнему
миру. Но это усложнение отношений предполагает способность
животного организма разлагать внешний мир на отдельности,
что и составляет функцию анализаторов.
И. П. Павлов подчеркивал, что «основным фактом физио-
логии анализаторов является то, что каждый периферический
аппарат есть специальный трансформатор данной внешней
энергии в нервный процесс. А затем идет длинный ряд или да-
леко или совершенно нерешенных вопросов: каким процессом
в последней инстанции происходит эта трансформация? На
чем основан сам анализ? Что нужно в деятельности анализато-
ра отнести на счет конструкции и процесса в мозговом конце
анализатора? Какие последовательные этапы представляет
этот анализ от более простых до высших его степеней и, на-
конец, по каким общим законам совершается этот анализ» 1.
1 И. П. Павлов, 20-летний опыт объективного изучения высшей
нервной деятельности животных, 1924, стр. 106.

278

На ряд этих вопросов, поднятых самим Павловым еще
в 1909 г., павловская физиология высшей нервной деятель-
ности уже дала основательный ответ.
Уже ранние работы И. П. Павлова вскрыли «важный и точ-
ный факт: чем более поврежден мозговой конец данного ана-
лизатора, тем грубее становится его работа. Он продолжает
входить в условную связь, как и раньше, но только своею
более общею деятельностью» К Установлением этого важного
факта было показано ведущее значение центрального звена
анализатора в различении внешних раздражений, особенно
их качества и предметности (при относительной сохранности
различения интенсивности раздражения, например, освещен-
ности). Вместе с тем именно посредством этого центрального
звена происходит замыкание временных нервных сигнальных
связей и относительное сохранение индивидуального опыта.
Но здесь важно подчеркнуть, как это делал сам И. П. Павлов,
что внутреннее торможение «постоянно сопровождает диффе-
ренцирующую деятельность нервной системы»2, причем
«процесс внутреннего торможения гораздо более рыхлый
и подвижной процесс, чем процесс раздражения...»3.
Иррадиация раздражения и торможения, последующая
концентрация этих процессов составляют динамический фон
мозговой деятельности, который отделяет не только условный
рефлекс от наличного раздражителя, но и так называемый
следовой условный рефлекс. Павлов подчеркивал, что «при
таких следовых рефлексах расплывание раздражения еще
обширнее»4.
Что же составляет «главнейшую функцию» высшего отде-
ла нервной системы? На это Павлов отвечает, «что нервное
возбуждение от данного агента, ранее шедшее в один отдел
нервной системы, теперь направляется в другой. Следователь-
но, совершился переход нервного тока с одного пути на другой,
произошло переключение нервного тока. Перед нами стоит
ясный факт, что в высшем отделе нервной системы сюда при-
шедшее раздражение, смотря по условиям, проводится то
в одном, то в другом направлении. Нужно думать, что именно
это составляет главнейшую функцию самой верхней части
нервной системы»5.
Самое направление раздражения по известным путям опре-
деляется относительной физиологической силой данных цент-
ров или степенью их раздражимости. С этими динамическими
1 И. П. Павлов, 20-летний опыт объективного изучения высшей
нервной деятельности животных, 1924, стр. 107.
2 Там же, стр. 120.
3 Там же, стр. 121.
•Там же, стр. 146.
6 Там же, стр. 239.

279

переключениями нервных связей связан высший, вторичный
анализ, а в этой связи — и высший синтез.
Как указывает И. П. Павлов, «каждый периферический
рецепторный аппарат имеет прежде всего в коре центральную
специальную обособленную территорию как его конечную
станцию, которая представляет его точную проекцию. Здесь
благодаря особенной конструкции (может быть, более плот-
ному размещению клеток, более многочисленным соединениям
клеток и отсутствию клеток других функций) происходят,
образуются сложнейшие раздражения (высший синтез) и со-
вершается их точная дифференцировка (высший анализ). Но
данные рецепторные элементы распространяются и дальше
на очень большое расстояние, может быть, во всей коре, при-
чем они теперь располагаются все благоприятнее, чем более
удаляются от их центральной территории. Вследствие этого
раздражения становятся все элементарнее, а анализ грубее...
Физиологии предстоит огромная и плодотворнейшая задача
исследовать систематически и подробно состояние синтеза
и анализа на различных расстояниях от проекционного ядра,
путем соответственных экстирпаций»1. Решение этой задачи
связано с исследованием процесса взаимной индукции, кото-
рый разграничивает всю территорию больших полушарий на
возбудимые и заторможенные пункты.
В работах И. П. Павлова и его школы была доказана воз-
можность образования у животных новых условных рефлексов
не только на базе безусловного, но и на базе ранее вырабо-
танных условных рефлексов. Так образуются условные реф-
лексы второго, третьего и других порядков. Таким образом,
даже в структуре первой сигнальной системы оказывается
возможным возникновение одной временной связи на основе
другой временной сигнальной связи коры головного мозга.
Но имеет место и обратное влияние временного угасания
одного условного рефлекса «на другие не только на однород-
ные, но и на разнородные и даже на безусловный рефлекс...
что... должно найти свое объяснение в признании факта рас-
пространения тормозного процесса из исходного пункта по
массе мозга...»2.
И. П. Павлов подчеркивает огромную биологическую цен-
ность внутреннего торможения условных рефлексов. «Этим
торможением,— писал И. П. Павлов,— постоянно корригирует-
ся и совершенствуется сигнализационная деятельность боль-
ших полушарий. Если в данное время сигнальный, условный
раздражитель повторно не сопровождается его, так сказать,
безусловно-деловым раздражителем, он, как убыточный для
1 И. П. Павлов, 20-летний опыт объективного изучения высшей
нервной деятельности животных, 1924, стр. 326—327.
2 И. П. Павлов, Лекции о работе больших полушарий головного
мозга, 1927, стр 63.

280

организма, напрасно вызывающий трату энергии, на некоторое,
как правило, короткое время лишается своего физиологическо-
го действия... Таким образом, постоянно обнаруживается
высшее приспособление организма к окружающим условиям,
или, иначе говоря, более тонкое и точное уравновешивание
организма с внешней средой» 1. Взаимопроникновение тормо-
жения с возбуждением играет активную роль как в аналити-
ческой, так и в синтетической деятельности коры больших
полушарий. Однако, как можно думать, торможение всегда
относительно к возбуждению, т. е. первичному процессу прове-
дения и замыкания, трансформации физико-химических раз-
дражителей внешней среды в нервный корковый акт.
Не только высший анализ, но и высший синтез в коре боль-
ших полушарий связан как с возбудительными, так и с тор-
мозными процессами в их взаимодействии. В заключение
к своим «Лекциям» И. П. Павлов высказал прямое предполо-
жение о том, что «такой важный корковый акт, как синтезиро-
вание, может совершаться и в частях полушарий, находящих-
ся в известной степени торможения под влиянием преобладаю-
щего в коре в данный момент сильного раздражения. Пусть
этот акт тогда не сознается,— подчеркивал И. П. Павлов это
положение в отношении субъективного мира человека,— но он
произошел — и при благоприятных условиях может обнару-
житься в сознании готовым и представляться как возникший
неизвестно как»2.
Павловская теория высшей нервной деятельности открывает
действительную диалектику основных нервных процессов.
В этой диалектике торможение в различных его видах возни-
кает в тех частях коры, которые непосредственно не возбуж-
даются прямым раздражением периферического аппарата. Од-
нако, как уже известно, возбуждение части коры определенной
степени вызывает торможение, которое ограничивает и изме-
няет возбуждение и т. д. Переключение возбуждения
с одного участка на другой связано со взаимной индукцией
возбуждения и торможения. Эта индукция выступает, очеви-
дно, инициатором оживления нервного «следа», субъективным
выражением которого является представление. Важное для
образования представления синтезирование может проис-
ходить и в «частях полушарий, находящихся в известной сте-
пени торможения под влиянием преобладающего в коре в дан-
ный момент сильного раздражения». Очевидно, тормозной про-
цесс не только не означает прекращения субъективных
явлений, но и вызывает их своеобразное течение.
Тот элементарный психологический факт, что мы одновре-
менно можем ощущать одни объекты, а представлять другие
1 И. П. Павлов, Лекции о работе больших полушарий головного
мозга, 1927, стр. 96—97.
2 Там же, стр. 361.

281

(по типу воспоминания или по типу воображения), находит
свое объяснение в этой замечательной мысли Павлова.
И. П. Павлов, как известно, указывал, что для внутреннего
торможения характерна большая «рыхлость», подвижность
и неустойчивость, нежели для возбуждения.
Этот характер торможения прямо сказывается на той чрез-
вычайной лабильности представлений, которая отличает пред-
ставление в процессе воспоминания от представлений в про-
цессе узнавания, т. е. непосредственно в акте восприятия.
Что мы в таком толковании не расходимся с пониманием
Павловым роли взаимодействия торможения и возбужде-
ния в субъективных процессах, доказывает- гипотеза Павлова
о механизмах сновидных представлений. Как известно,
И. П. Павлов рассматривал сон как внутреннее торможение
коры больших полушарий, распространяющееся вниз на под-
корковую область. Утомление словесного отдела коры вызы-
вает, по Павлову, торможение этого отдела, т. е. второй сиг-
нальной системы. В состоянии бодрствования вторая сигналь-
ная система держит в тонусе первую сигнальную систему.
В состоянии же сна нет «давления» второй сигнальной
системы на первую: низшие отделы растормаживаются, след-
ствием чего и является, но Павлову, сновидение.
Между сном и бодрствованием есть радикальная физиоло-
гическая разница в процессах. Однако можно думать, что в со-
стоянии бодрствования торможение рецепторных процессов
является необходимой предпосылкой для растормаживания
физиологических механизмов представлений. Это положение
фактически имелось в виду П. П. Блонским, подчеркивающим
непроизвольный характер представлений и их течения в со-
стоянии покоя субъекта. Но Блонский был неправ, полагая,
что специфическим для деятельности представлений является
только покой, т. е. относительное сенсомоторное торможение,
и что поэтому все и всякие представления лишь непроиз-
вольны.
Весь педагогический опыт свидетельствует о том, что впол-
не возможно и необходимо функционирование, образование
и развитие представлений в состоянии активной деятельности
учения.
Это положение прекрасно показано в еще не опубликован-
ном исследовании нашего сотрудника Ю. А. Самарина — о ро-
ли представлений в понимании учащимися учебного мате-
риала.
Экспериментальным доказательством произвольного харак-
тера представлений является исследование Р. Г. Натадзе о ро-
ли установки в актерской работе над образом 1.
1 См. его доклад «Психологические основы сценического перевопло-
щения» на научной конференции университетов СССР по психологии,
ЛГУ (октябрь, 1947).

282

Вопрос о непроизвольном и произвольном характере про-
текания представлений при запоминании, узнавании и воспро-
изведении, а также при операциях воображения и мышления
является важнейшим вопросом, который может быть разрешен
лишь на основе учения Павлова о взаимодействии первой
и второй сигнальных систем высшей нервной деятельности
человека. Деятельность второй сигнальной системы является
главным условием произвольности и обобщенности представ-
лений. И. П. Павлов в своем докладе на Международном
физиологическом конгрессе (1932) прямо определил не только
ощущения, но и представления как «первые сигналы действи-
тельности», т. е. как функцию первой сигнальной системы.
Однако, как можно видеть из изложенного выше, в основе
представления, обобщенного образа предмета внешнего •ира,
всегда имеется цельная совокупность временных связей. Про-
извольное оперирование представлениями в процессах памяти
и воображения, а также мышления возможно благодаря
взаимодействию временных связей первой и второй сигналь-
ных систем.
Динамическое взаимодействие первой и второй сигнальных
систем корковой деятельности человека составляет сложней-
ший физиологический механизм представлений. На разных
стадиях взаимодействия этих систем в конкретных жизненных
условиях деятельности коры чувственно-различительные
источники представлений и обобщающая форма представле-
ний по-разному соотносятся в развитии представлений. Исход-
ной опорой в их образовании является первая сигнальная си-
стема; завершенный характер обобщенного предметного
образа представления получают в деятельности второй сиг-
нальной системы. Фазный характер развития представлений
получает свое материалистическое объяснение благодаря
пониманию диалектики взаимоотношения первой и второй
сигнальных систем в их обусловленности жизненными усло-
виями среды.
В пользу такого толкования физиологического механизма
(материального субстрата) представлений свидетельствуют
не только многие давно известные данные из области психо-
патологии (особенно агнозии), но и многие новейшие данные.
Об этом говорят факты развития представлений у слепоглухо-
немых (исследования А. В. Ярмоленко), обусловленные обуче-
нием их словесной речи. Достаточно ясно свидетельствуют
в пользу такого толкования электроэнцефалографические ис-
следования психологической лаборатории Ленинградского
университета им. А. А. Жданова. В этой лаборатории нами
установлено, что взаимодействие первой и второй сигнальных
систем лежит в основе как зрительных и слуховых представ-
лений (исследование Е. Н. Машинской), так и двигательных,
идеомоторных представлений (исследование М. С. Бычкова).

283

На основе гениальной теории И. П. Павлова о высшей
нервной деятельности советская психологическая наука полу-
чила возможность понять материальный субстрат представ-
лений.
4. НОВЫЕ ДАННЫЕ НАУЧНОЙ ТЕОРИИ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
В современной советской психологии экспериментальным
исследованиям различных форм представлений (с точки зре-
ния анализа своеобразия их чувственной организации и позна-
вательного значения) уделяют все большее внимание. Новиз-
на этих исследований определяется их теоретическими основа-
ми — ленинской теорией отражения, которые позволили
сломать ложные берклеански-махистские традиции современ-
ной буржуазной психологии.
Решающее значение имело радикальное преодоление рас-
пространенного в буржуазной психологии понимания пред-
ставления как образа ощущений и развитие материалистиче-
ской концепции представления как обобщенного образа пред-
мета, возникающего на основе ощущений.
Советские психологические исследования показали, что
опосредствующая роль деятельности в формировании пред-
ставлений не может быть оторвана от идейного содержания
знаний как главнейшего условия предметной обобщенности
представлений.
Формируясь в деятельности, представления имеют своим
основным содержанием не только и не столько отражение
самой деятельности, но отражение объективной действитель-
ности, жизненных условий деятельности — прежде всего ее
предмета и продукта.
Лишь в отношении к предмету и продукту запечатлеваются
приемы и операции деятельности, состояние субъекта в про-
цессе деятельности и т. д.
Отсюда ясно, почему именно внешние впечатления играют
конституирующую роль в самом наглядном характере пред-
ставлений. Отсюда ясно также, что основными формами еди-
ничных представлений являются такие, которые по аналогии
с ощущениями можно было бы назвать «экстероцептивными».
Бесспорное существование так называемых двигательных
представлений не противоречит этому положению, так как
идеомоторные явления вообще характерны для высшего уров-
ня движений — для опредмеченных движений, т. е. действий.
Таким образом, в наглядной структуре представления, фор-
мирующейся в предметной деятельности, отражается именно
и прежде всего объективная действительность. Но поскольку
представления возникают из ощущений и восприятий,
постольку каждая форма единичных представлений имеет
всегда конкретную, особенную чувственную организацию.

284

Это своеобразие сенсорной организации и составляет осо-
бенную наглядность, которая характерна для того или иного
вида представлений.
Издавна в психологии были выделены три главные формы
представлений по характеру их сенсорной организации: зри-
тельные, слуховые и осязательно-двигательные.
Правда, в такую классификацию не укладываются топо-
графические представления, к которым мы вернемся позже.
В эту наиболее популярную классификацию не входят также
вкусовые и обонятельные представления, в существовании ко-
торых многие авторы вообще сомневаются или прямо их от-
рицают (например, Мейерсон). Мы дальше увидим, как по-
новому решаются эти вопросы в советской психологии.
Хотя преобладание того или иного вида представлений
обычно связывается с теми или иными индивидуальными осо-
бенностями, тем не менее ясно, что такое преобладание опре-
деляется предметными особенностями жизненно важной для
индивида деятельности.
При таком понимании становится ясно, почему у музыкан-
та преобладают слуховые, а не зрительные представления, а у
художника, наоборот. При таком понимании объясняется
и тот парадоксальный факт, что у многих людей трудно обна-
ружить даже самое наличие вкусовых или обонятельных
представлений, в то время как у дегустатора именно эти пред-
ставления преобладают и опосредуют иные представления.
Но далеко не всякая деятельность предполагает однород-
ный в чувственном отношении предмет деятельности (как это,
например, имеет место в деятельности музыканта, художника,
спортсмена, дегустатора и т. д.). Там, где разнородны объек-
тивные качества и свойства вещей, являющихся предметом
деятельности, там и не встречается такого резкого обособления
различных форм представлений.
Но вместе с тем именно в таких случаях (разнородной чув-
ственной организации деятельности) наиболее резко выступа-
ют визуализация и вербализация представлений, независимо
от того, каков их первоначальный чувственный источник.
Перевод на зрительную наглядную схему осязательных,
слуховых, двигательных, а тем более вкусовых и обонятель-
ных представлений известен не только в теории, но и в повсе-
дневной практике. Почему именно на зрительную схему
перелагаются различные чувственные элементы представле-
ний? Нужно думать, что это происходит как известный момент
обобщения чувственного знания в связи с переключением вре-
менно-пространственных отношений на пространственно-вре-
менные особенности зрительного отражения действительности.
Но в этом росте обобщенного характера представлений
не меньшую роль играет вербализация, словесная форма, в ко-
торую облекается и в которой фиксируется представление.

285

Именно значение слова в системе словарного состава обще-
народного языка, а не знак в отрыве от значения (как это
утверждают Делакруа, Мейерсон и др.) выполняет эту функ-
цию вербализации, в силу чего константным в представлении
является самое значение, а не выражающий его знак.
Как можно думать, именно взаимопроникновение нагляд-
ной внутренней «картинности» и словесного образа состав-
ляет структуру образа-представления. Разумеется, такое опре-
деление представлений относится только к психологии человека
и содержит в себе возможность и необходимость исторического
анализа представлений, возможность понимания через об-
щественную историю словарного состава языка истории внут-
ренней наглядности образа.
Эта точка зрения, как нам кажется, позволяет понять пре-
вращения единичных представлений в общие, благодаря языку
и мышлению, понятия.
Положение это легло в основу ряда исследований отдела
психологии Института мозга им. В. М. Бехтерева и наиболее
успешно реализовано в экспериментальных исследованиях
Н. М. Карпенко.
Им была также экспериментально доказана неправомер-
ность абстрактно-формалистической постановки вопроса
о преобладании цвета или формы в зрительных представле-
ниях. Тот или иной момент в представлениях отражается в об-
щей структуре познания субъектом объекта и приобретает то
или иное место в этой структуре, в зависимости от своего
объективного значения для самого предмета, а в определен-
ных случаях — для деятельности субъекта, определяемой той
или иной познавательной задачей.
Н. М. Карпенко справедливо подчеркивает константность
и структурность таких действенно содержательных представ-
лений, в отличие от абстрактно-формалистического определе-
ния вообще всяких представлений как неустойчивых и фраг-
ментарных К
Совершенно новые данные описаны Н. М. Карпенко в отно-
шении хроматических представлений как единичных, так и об-
щих. Эти данные тем более интересны, что добыты строгим
объективным способом и основаны на сравнительном анализе
хроматических ощущений и представлений.
Автором было установлено незначительное изменение
цвета в представлении по сравнению с восприятием цветов
при удалении под малым углом зрения. Эти изменения носят
закономерный характер. Так, красный цвет, воспринимаемый
под малым углом зрения, сильно пурпуровеет, а оранжевый
цвет краснеет, в воспроизведении же по представлению
1 См. его работы в IX и XIII томах Трудов Института мозга им.
Бехтерева (под нашей редакцией), Л., 1939 и 1940.

286

красный цвет оранжевеет, а оранжевый еще более краснеет-
При восприятии зеленого цвета под малым углом зрения про-
исходит сильное его поголубение, тогда как голубовато-зеле-
ный цвет в тех же условиях еще сильнее зеленеет. В представ-
лении голубовато-зеленый цвет еще сильнее зеленеет, а зеле-
ный цвет значительно желтеет. «Нетрудно видеть,— пишет
Н. М. Карпенко,— что изменение цвета в представлении, по
сравнению с изменением его в восприятии на расстоянии,,
имеет явно выраженную тенденцию сблизить непосредственно
воспринятый цвет с основными цветами спектра...» 1.
Анализ экспериментального материала показал, что эти
изменения в представлениях о цвете сравнительно с динами-
кой восприятия цвета под малым углом зрения способствуют
восстановлению в сознании цвета, первоначально непосредст-
венно воспринимаемого.
На единичное представление о конкретном цветовом тоне
влияют общие представления о спектре и последовательности
расположения в нем отдельных цветов.
Другое важное наблюдение, сделанное Н. М. Карпенко,
заключается в установлении факта, что индивидуальные осо-
бенности в цветочувствительности проявляются и в представ-
лении. Цвета в представлениях изменяются в зависимости
от цветочувствительности лица к тем или иные цветам. Так„
например, у лиц с повышенной чувствительностью к красным
цветам повышается насыщенность в представлении красных
цветов, у лиц с повышенной чувствительностью к зеленому
цвету повышается насыщенность данного цвета в представле-
нии. Таким образом, в известной мере отражая физическое
качество предмета (цвет), представление вместе с тем выра-
жает уровень чувствительности нервных механизмов, являю-
щихся материальным субстратом цветоразличения.
Замечательно разработана в новом духе, на основе теории
советской психологии, проблема слуховых и музыкальных
представлений Б. М. Тепловым. Им убедительно показано, что
так называемый внутренний слух не есть просто способность
представлять себе музыкальные звуки, а есть способность
произвольно оперировать слуховыми представлениями. Эта
новая постановка вопроса позволяет Теплову поставить по-но-
вому вопросы воспитания музыкальных способностей. Теплов
устанавливает, что музыкальные слуховые представления,
в первую очередь представления звуковысотных и ритмиче-
ских соотношений звуков, являются «носителями смысла»
музыкального произведения.
Б. М. Теплов в своем исследовании психологии музыкаль-
ных способностей очень глубоко анализирует обобщенность
слуховых представлений.
1 Труды Института мозга им. Бехтерева, т. XVIII, 1947, стр. 111.

287

«Представление — это не просто более или менее яркий
образ того или другого реального объекта; обычно оно являет-
ся в той или другой мере обобщенным образом. Это приме-
нимо и к слуховым представлениям»1,— пишет Теплов, иллю-
стрируя это положение на особенностях развития слуха.
Но если самые простые, первоначальные музыкальные
представления являются обобщенными представлениями, то
этот элемент обобщения еще более увеличивается по мере
дальнейшего развития музыкального слуха. «Всякий хороший
музыкант имеет «общие представления» тех или других мело-
дических или гармонических последовательностей, ритмиче-
ских рисунков и т. д.»2,— заключает эту мысль Б. М. Теп-
лов.
Общий обобщенный музыкальный образ выступает в каче-
стве симультанного образа сукцессивного процесса музыкаль-
ного звучания, что связано со своеобразным переводом вре-
менных отношений в пространственные.
Тепловым показано структурирование в едином музыкаль-
ном образе и внеслуховых компонентов (зрительного, мотор-
ного).
Основные идеи и выводы Теплова в разработке проблемы
музыкальных представлений вполне подтверждаются выво-
дами других исследований (В. И. Кауфмана,Тарбера и др.).
Собственным исследованиям Б. М. Теплова, посвященным
природе слуховых представлений, в корне противоречит изла-
гаемая им в общем виде характеристика представлений
в учебниках, где Теплов некритически воспроизводит уже из-
вестную нам отрицательную характеристику представлений
в духе Эббингауза.
Так, например, вслед за бесспорным определением пред-
ставлений Б. М. Теплов приводит характеристику трех глав-
нейших особенностей представлений: а) «Представление
обычно бывает значительно бледнее восприятий»3, б) «Пред-
ставления отличаются фрагментарностью...»4, в) «Представ-
ления очень неустойчивы и непостоянны» 5. Лишь после этого
автор указывает, что представление нельзя рассматриватъ
«как ослабление копии восприятия», так как «представления—
не просто наглядные образы действительности, они всегда
в известной мере обобщенные образы действительности.
И в этом их близость к понятиям»6. Последняя характеристи-
ка не вытекает из определения первых трех характерных черт
1 Б. М. Теплов, Психология музыкальных способностей, М., изд-во
АПН РСФСР, 1947, стр. 240.
2 Там же, стр. 243.
8 К. Н. Корнилов, Б. М. Теплов, Л. М. Шварц, Психология,
стр. 143—144.
4 Там же, стр. 130.
5 Там же.
6 Там же, стр. 143.

288

представления, но является действительно необходимой кор-
рекцией к ним для правильного понимания особенностей пред-
ставлений.
Однако в своем учебнике психологии для средней школы
в специальном параграфе о представлениях (глава о вообра-
жении) Б. М. Теплов оставляет лишь указание на то, что пред-
ставления бледнее восприятий, фрагментарны, «очень неустой-
чивы и непостоянны» 1.
Надо отметить, что новое понимание Б. М. Тепловым при-
роды слуховых представлений не только противоречит его же
«характеристике» представления в духе эмпирической психо-
логии, но и прямо способствует ее преодолению. Существенно
отметить, что в советской психологии получили свое новое тол-
кование и явления осязательных и зрительных представле-
ний. В работах Л. А. Шифмана, А. Н. Давыдовой, Л. М. Век-
кера и др. показаны особенности осязательных представлений,
условие образования их структурности и относительной кон-
стантности в них формы, величины, фактуры ранее восприни-
мавшихся предметов.
В ряде исследований А. В. Ярмоленко по психологии слепо-
глухонемых показаны пути специальной культуры осязатель-
но-двигательных представлений в связи с их вербализацией,
что вновь подтверждает положение о единстве в представле-
нии их чувственной организации и значения.
Наконец, в исследованиях Л. Л. Васильева и Г. Ю. Белиц-
кого, А. Ц. Пуни, А. В. Пенской и М. С. Бычкова и др. по-но-
вому ставится проблема идеомоторного акта.
Электроэнцефалографическое исследование М. С. Бычкова
в нашей лаборатории показало, что в основе идеомоторного
акта лежит кольцевой механизм, включающий: а) центральное
возбуждение моторной зоны; б) обусловленное им сокра-
щение соответствующего нервно-мышечного аппарата, в) воз-
буждение кинестетической чувствительности этого прибора,
в свою очередь являющегося источником чувствительных им-
пульсов для корковых процессов. М. С. Бычковым показано
изменение биоэлектрической кривой в зависимости от харак-
тера представления предметного действия.
А. Ц. Пуни провел исследования по использованию идео-
моторных актов в физкультурной тренировке, показавшие
важную роль двигательных представлений в повышении уров-
ня и скорости движений и кинестезии. Идеомоторные явления
свидетельствуют об очень большой сложности двигательных
представлений и их связи с характером предметного действия,
другими представлениями, мотивами деятельности и процес-
сами мышления.
В противовес распространенным взглядам на универсаль-
1 Б. М. Теплов, Психология, 1948, стр. 110-111.

289

ную непроизвольность идеомоторного акта новейшие исследо-
вания советских психологов ставят вопрос о переходе их не-
произвольного характера в произвольный на основе сознатель-
ной организации предметной деятельности человека и ее вос-
питания.
Благодаря исследованиям Ф. Н. Шемякина и А. Я. Колод-
ной в настоящее время значительно уясняется природа так
называемых топографических представлений.
В своих исследованиях Ф. Н. Шемякин показал, что топо-
графические представления выступают в двух основных фор-
мах, являющихся вместе с тем различными уровнями в раз-
витии представлений: а) «мысленной карты-передвижения»,
б) «мысленной карты-обозрения». Им было показано, что
«карта-передвижение», являющаяся первичной и непосред-
ственной формой топографических представлений, отображает
и передает направление при мысленном передвижении, кото-
рое является своеобразным повторением «про себя» реально-
го пути. Такие топографические представления сочетают в се-
бе зрительные и двигательные представления и носят менее
обобщенный характер.
Напротив, «карта-обозрение», являющаяся более поздней
и сложной формой топографических представлений, заклю-
чает в себе оценку расположения пунктов и предметов по
площади, выключение их из совокупности пространственных
отношений всей местности. Эта высшая форма топографиче-
ских представлений, по мнению Ф. Н. Шемякина, связана
исторически с возникновением и развитием языка.
Ценное подтверждение этих выводов и вместе с тем
анализ мозгового субстрата двух различных форм топографи-
ческих представлений даны в психологическом исследовании
А. Я. Колодной. Ею было показано, что при проникающих
ранениях теменной области наблюдается синдром первичных
пространственных нарушений, определяющих расстройство
обоих описанных Ф. Н. Шемякиным форм топографических
представлений. При проникающих ранениях височной области
наблюдается расстройство лишь высшего вида топографиче-
ских представлений («карты-обозрения»), что явно доказы-
вает зависимость этого нарушения (вторичного характера) от
первичных очагов нарушения речи.
В самом общем виде эти данные подтверждают концепцию
Ф. Н. Шемякина и показывают крупную роль языковых смыс-
лов и значений в формировании наглядной картины «карты-
обозрения». Эти исследования подтверждают предположения
о том, что в основе представлений лежит взаимоотношение
первой и второй сигнальных систем.
Новый вопрос для психологии составляет проблема вку-
совых, обонятельных и кожно-болевых представлений в их
отношении к чувствительности и мышлению.

290

Этот вопрос разрабатывался нами с коллективом сотруд-
ников отдела психологии Института мозга им. Бехтерева.
Исследования Н. К. Гусева обнаружили, что вкусовые
представления образуются не только на основе экстероцеп-
тивных функций вкусового анализатора, но и на основе дина-
мики вкусовой чувствительности в ее отношении к внутрен-
ним состояниям организма.
В этом заключается своеобразие вкусовых представлений,
на которых откладывает отпечаток самое состояние организ-
ма в период образования представления о вкусовых вещест-
вах. В состоянии голодания и сытости, недостатка или пре-
сыщения организма углеводами, солями и т. д. изменяется
интенсивность представления.
Однако на основе специальной деятельности вкусового
различения (дегустатора), где вкусовое различение отделено
от непосредственного процесса потребления пищи, представ-
ления в значительно большей степени отражают самое каче-
ство пищи, и становится возможным образование более устой-
чивых и целостных общих представлений о вкусовых качест-
вах предметов.
В деятельности дегустатора эти вкусовые качества приоб-
ретают характер определенных значений на основе усвоения
специальных знаний и развития органолептического опыта.
Это в последнее время подтверждено изучением опыта дегус-
таторов масла в работах Л. Т. Шубиной в нашей лаборато-
рии. В другой работе (А. Н. Торновой) было показано, что
образовавшиеся вкусовые представления влекут за собой
перестройку вкусовой чувствительности, сенсибилизируют
вкус.
Аналогичная работа по изучению обонятельных представ-
лений была проведена в наших лабораториях А. В. Ведено-
вым. Им показано, что в тех случаях, когда различение запа-
ха становится необходимой задачей деятельности, вполне воз-
можно образование устойчивых и ясных обонятельных
представлений. Это образовавшееся в специальной деятель-
ности и в специальных условиях представление снижает
пороги обонятельных ощущений, т. е. повышает обонятель-
ную чувствительность.
Любопытные данные были получены в нашей лаборатории
З. М. Беркенблит относительно условий и механизмов обра-
зования представлений о боли, интенсивности и качестве са-
мих болевых раздражений. В ее исследованиях была раскры-
та основа тех явлений, которые в медицине связаны с анали-
зом «внутренней картины болезни».
Таким образом, не только в так называемых «высших»
сенсорных системах, но и в так называемых «низших» систе-
мах, как неправильно оцениваются вкусовая, обонятельная,
болевая чувствительность человека, образуются представле-

291

ния, включенные в определенную деятельность. Характерно
при этом, что вполне доказано данными исследованиями не
только существование единичных представлений, но и общих
представлений, связанных с превращением предмета спе-
циальной деятельности в объект мышления.
* * *
Во многих исследованиях советских ученых (Б. М. Тепло-
ва, А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна, А. Р. Лурия и др.)
показана ведущая роль основных форм деятельности (тру-
да, учения, игры) в формировании психических процессов
и свойств личности.
Именно на основе этого принципа и необходимо дать
самый общий психологический анализ условий возникнове-
ния представлений, их динамики и взаимоотношения с дру-
гими психическими процессами.
В своем исследовании музыкальных способностей Б. М.
Теплов конкретизирует положение о роли деятельности в фор-
мировании представлений и определяет музыкальные пред-
ставления, как «слуховые представления, возникающие в про-
цессе музыкальной деятельности и представляющие собой
совершенно определенную переработку слуховых впечатле-
ний» К Принципиально таким же образом следует подходить
к анализу любых форм представлений с точки зрения их жиз-
ненного содержания и источников в деятельности, на основе
которой они формируются.
Так, в своем исследовании генезиса представлений у ре-
бенка З. М. Беркенблит показала, что не только единичные,-
но и общие представления образуются у ребенка в процессе
игрового действия. Именно игровое действие объединяет
в одно целое все сенсомоторные источники представлений,
фиксирует и регулирует различные сенсомоторные элементы,
входящие в состав представлений ребенка. В результате:
игровой деятельности у ребенка преддошкольного возраста
формируются не только единичные представления о предме-
тах деятельности, но и общее представление о самом процессе
деятельности.
Весьма показательны выводы из экспериментального ис-
следования Г. Д. Лукова, посвященного анализу развития
детской речи в процессе игры. Г. Д. Луков показал, что, овла-
девая предметами деятельности, служащими для удовлетво-
рения потребности, ребенок овладевает и своими отдельными
действиями и деятельностью в целом. Образование же пред-
ставлений о деятельности позволяет переносить выработан-
ные в ней приемы в другие ситуации. Так формируется
1 Б. М. Теплов, Психология музыкальных способностей, стр. 243.

292

в самом процессе деятельности известная готовность к другим
действиям, связанная с процессом формирования представ-
лений ребенка о собственной деятельности, ее предмете и при-
емах. Так, деятельность, формируя представление, создает
условие для ее осознания ребенком, а это, в свою очередь,
определяет возможность переноса «деятельности в новые дру-
гие ситуации».
В работе Л. В. Занкова и Д. М. Маянц, изучавших про-
цесс запоминания предметов у слышащих и глухонемых
дошкольников, убедительно показано, что для запоминания
недостаточно только намерения воспроизвести запоминаемые
объекты. Эти авторы свидетельствуют своими данными о том,
что представления образуются у детей в том случае, если
дети активно оперируют предметами в той или иной деятель-
ности. Это оперирование с предметами не есть лишь манипу-
лирование, так как в этом процессе принимают участие про-
цессы мышления. Данные Л. В. Занкова и Д. М. Маянц
свидетельствуют о том, что представления образуются в про-
цессе деятельности ребенка, определяющей характер и проч-
ность представлений.
Специально изучен вопрос о роли деятельности в развитии
представлений в исследовании П. И. Зинченко, посвященном
проблеме непроизвольного запоминания. На основании боль-
шого экспериментального материала автор приходит к заклю-
чению, что непроизвольное запоминание и вообще образова-
ние представлений осуществляется лишь по отношению
к тому содержанию, которое является непосредственно пред-
метом деятельности. Однако, как подчеркивает П. И. Зинчен-
ко, делая серьезный шаг вперед в постановке вопроса, для
запоминания еще недостаточно того, чтобы его предмет был
предметом деятельности. Основным условием для всякого
игрового, учебного или практического действия является тре-
бование активной направленности этого действия на реализа-
цию задания, выполнение которого является внутренней необ-
ходимостью для человека. Так выдвигается наряду с самим
объективным процессом деятельности и второй момент —
мотивация деятельности как фактор образования и развития
представлений1.
В этих исследованиях, как мы видели, по-новому, генети-
чески ставится вопрос об условиях развития представлений.
Мы поставили перед собой задачу не только проверить эти
общие положения, конкретизировав их в сферах учебной
и трудовой деятельности, но и вскрыть различные стороны
зависимости представлений и деятельности.
1 См. П. И. Зинченко, Проблемы непроизвольного запоминания.
Научные записки Харьковского педагогического ин-та иностранных язы-
ков, т. I, 1940.

293

Речь идет именно о взаимозависимости, так как возник-
шие в процессе деятельности представления включаются во
внутреннюю структуру данной деятельности, расширяют ее
первоначальный характер и создают готовность к новой дея-
тельности.
Надлежало также выяснить, какие именно элементы дея-
тельности играют ту или иную специфическую роль в образо-
вании представлений, т. е. как влияют на этот процесс самый
предмет деятельности, его средства и техника, процесс дея-
тельности и отношение личности к своей деятельности.
С этой целью были поставлены специальные опыты по
изучению особенностей процесса образования представлений
в трудовой деятельности (опыты Е. В. Шороховой) и по изу-
чению особенностей динамики представлений в процессе уче-
ния (опыты М. Д. Александровой).
В опытах Е. В. Шороховой сравнивались особенности вос-
приятия субъектом ситуации и находящихся в ней вещей (без
указания на их назначения) до начала специальной деятель-
ности с особенностями восприятия той же ситуации, предме-
та и средств деятельности, образующегося продукта деятель-
ности, как они складываются в процессе деятельности.
Наконец, спустя известный срок, те же люди исследова-
лись в отношении сохранившихся у них представлений о си-
туации, процессе и предмете деятельности, употреблявшейся
техники и продукте деятельности.
Эта часть исследования (предварительная) была выполне-
на в психологической лаборатории ЛГУ студентами-психо-
логами, перед которыми была поставлена задача — построить
цветной лабиринт для зоопсихологических опытов.
Вторая часть исследований была проведена в условиях
производства, причем испытуемыми были учащиеся ремеслен-
ного училища, выполнявшие свою обычную производствен-
ную работу по программе. В опытах второй части исследова-
ния также сравнивались изменения в характере отражения
ситуации, предмета, средств и продукта деятельности при
переходе от непосредственного восприятия к представлению
о них.
Не касаясь данных об особенностях самого процесса вос-
приятия в условиях данных видов деятельности, укажу на
главнейшие выводы из этих опытов в отношении динамики
представлений.
В первой части исследования Е. В. Шороховой (опыты
с построением цветного лабиринта для зоопсихологических
опытов) исследование представлений проводилось спустя
10—12 дней после основных экспериментов. Испытуемые не
только словесно описывали по памяти то, что они делали
в ранее проведенных опытах, но и зарисовывали отдель-
ные элементы конструкции, использованные инструменты и

294

выполненную ими конструкцию. Опыты показали с достаточ-
ной очевидностью, что в представлении сохраняются наиболее
значимые для структуры лабиринта части (объемные фигуры,
треугольники, один из важнейших для этой структуры пря-
моугольник, определявший длину лабиринта, и т. д.).
Менее значимые для деятельности «элементы модели» —
«предмета» деятельности — выпадают, устраняются в пред-
ставлениях. Аналогичные явления обнаруживаются и в отно-
шении ранее воспринимавшихся и употреблявшихся истру-
ментов. Почти не воспроизводились ранее воспринимав-
шиеся, но не употреблявшиеся в деятельности инструмен-
ты, но относительно прочно сохраняются представления об
инструментах, употреблявшихся ранее непосредственно в дея-
тельности (81% от всего их числа).
В представлениях закрепляются те формы вещей, которые
в процессе деятельности непосредственно выполняли какую-то
значимую функцию. Яснее всего в представлении отражена
последовательность самого процесса деятельности, самые
главные и общие черты продукта деятельности (план лаби-
ринта, «вид с птичьего полета»).
Процесс деятельности, как показывают опыты, закрепляет
качества, несущие смысловые черты данной деятельности. Не
сами по себе форма, величина, цвет материала и средств дея-
тельности (различных вещей), а их значение для данной дея-
тельности и решение практической задачи определяют их со-
хранение в представлениях, так как уже в этих опытах мы
сталкиваемся с сочетанием образа и значения как особенно-
стей структуры представления.
Опыты Е. В. Шороховой показали далее, что воздействие
деятельности на структуру представлений определяется отно-
шением личности к данной деятельности. По наблюдению
и высказыванию самих испытуемых выявились три типа отно-
шений: положительное, нейтральное и отрицательное. Процент
выпадения ранее воспринимавшихся объектов явно находил-
ся в зависимости от типа отношений: при положительном
отношении — всего 6%, при индифферентном отношении —
28%, при отрицательном отношении — 56%. Е. В. Шорохова
справедливо считает, что отношение субъекта к деятельности
играет не меньшую роль в формировании образа, чем струк-
тура самой деятельности.
Вместе с тем при сравнении данных о восприятии объек-
тов до включения их в непосредственный процесс деятель-
ности выяснилось, что деятельность закрепляет в представле-
ниях не только образ, но и смысловые функции элементов
ситуации и вещей и вместе с тем способствует выпадению,
отрицанию признаков вещей, непосредственно в деятельности
не выявлявшихся, хотя в конечном продукте деятельности
они играют известную роль.

295

Следовательно, для образования и сохранности представ-
лений недостаточно только активного оперирования с предме-
тами или их частями, недостаточно, чтобы предмет был лишь
объектом деятельности. Для этого необходимо и известное
«торможение» самой деятельности, сочетание ее с наблюде-
нием.
Общие выводы этой части работы были проверены в токар-
ных мастерских одного из ремесленных училищ Ленинграда
при выполнении учащимися трех производственных заданий:
нарезать винт, обточить ручку, сделать гайку. Эти задания
были приблизительно сходны по своей трудности; требова-
лись почти одни и те же инструменты, изготовлявшиеся
в одни и те же сроки.
Исследовались вновь те же изменения, которые имели мес-
то в непосредственном восприятии, в восприятии, уже вклю-
ченном в трудовой акт, и спустя 10—12 дней — представления
о ситуации, предмете, инструментах, процессе и продукте
деятельности. В этих производственных условиях опыты
Шороховой подтвердили общие выводы исследования, но
вместе с тем обнаружили ряд новых фактов. Так, например,
оказалось, что форма и величина первоначального материала
(бруски металла) почти не воспроизводятся, в то время как
явственно сохраняются в памяти форма и величина изготов-
ляемой детали (продукта труда). Иначе говоря, в представ-
лениях отражается не просто физический объект той или иной
формы и величины, но созданная трудом из этого объекта
вещь определенного значения.
Аналогичные данные получаются и при анализе сохранив-
шихся представлений об инструментах, бывших ранее в на-
глядной ситуации и употреблявшихся в трудовом акте.
Испытуемые представляли большую часть употребляв-
шихся инструментов (62%) и почти не сохранили в памяти
образы не употреблявшихся инструментов (менее 5%). Из
сохранившихся в представлениях инструментов наиболее точ-
но и адекватно отражались те из них, которые были важнее
всего в обработке детали (резцы, сверла, напильники) и наи-
более активные части станка (задняя бабка, суппорт).
Еще более основательным оказывается в представлениях
отбор элементов ранее воспринимавшейся ситуации. Деятель-
ность способствует этому отбору, сохраняя наиболее важное
содержание, имевшее непосредственное значение для трудо-
вого акта. Адекватно сохраняются в представлении самые
рабочие операции, причем имевшие место в деятельности
вспомогательные движения совершенно оттесняются на зад-
ний план.
Осознание значения вещи является конструктирующим
началом в образовании представления о реализации задания.
Выявление этого факта ясно обнаруживает взаимоотношение

296

деятельности и знания в образовании представлений. Это
взаимоотношение определяет собой правильное или непра-
вильное выполнение задания (брак), а на основе этого сохра-
нение в представлениях правильных или ошибочных выпол-
нений заданий.
Если задания не корректируют деятельности, то активизи-
рующая роль деятельности в образовании представлений
о некоторых чертах продукта деятельности может сыграть
резко отрицательную роль. Так, например, в опытах Шоро-
ховой некоторые испытуемые, допускавшие брак в своей
работе, сохраняли надолго зафиксированный деятельностью
ошибочный размер. При последующих действиях оказыва-
лось возможным повторение брака, если это действие совер-
шалось «по представлению», без деятельного изучения черте-
жа. Напротив, изучение чертежа под руководством мастера
исправляло зафиксированные в представлениях ошибки
и перестраивало деятельность. Руководство, сознательное
воздействие педагогов на процесс формирования и воспроиз-
ведения представлений обеспечивает адекватность и точность
обобщенного чувственного знания о предмете и процессе дея-
тельности. В этом педагогическом руководстве особую роль
играет качество обучения теоретическим знаниям, развива-
ющим логичность мышления. На основе усвоения теоретиче-
ских знаний повышается качество деятельности, осознание
ее задачи, углубляются чувственные знания о предметах, так
как раскрываются их глубокие связи.
Это положение еще более ярко подтверждается М. Д. Алек-
сандровой. По нашему заданию, ею было поставлено система-
тическое экспериментальное изучение развития восприятий
и представлений у учащихся VII—VIII классов средней шко-
лы в процессе лабораторных занятий по курсу химии.
Учащимся класса было дано задание проделать титрова-
ние щелочи кислотой. В учебном плане VII класса еще не
даются понятия о нейтрализации и титровании, однако у уча-
щихся есть некоторые знания о химических реакциях и о рас-
четах по формулам.
Под руководством экспериментатора, являвшегося одно-
временно преподавателем химии в этой школе, учащиеся
самостоятельно проделывали операцию титрования и в про-
цессе деятельности приобретали знания о реакции нейтрали-
зации.
При разном построении заданий в практических занятиях
обнаруживалась одна общая тенденция, выявлявшаяся, на-
пример, при занятиях по реакции нейтрализации в том, что
в представлениях более или менее адекватно отражалась
самая реакция нейтрализации во всем ее процессуальном
своеобразии, в то время как титрование, посредством которого

297

эта реакция производилась, сохранялось в представлении зна-
чительно хуже, схематичнее, а в ряде случаев ошибочно.
Тем более, эта схематизация и редукция относятся к пред-
ставлению о ситуации, в которой производился опыт, о вспо-
могательных элементах опыта, их внешних качествах и т. д.
Иначе говоря, устойчивость, целостность и полнота пред-
ставлений имели место в отношении самого существенного
смыслового содержания деятельности, предметом которого
было образование нового химического знания. Напротив,
представления оказывались более неустойчивыми, схематич-
ными, чем более они были связаны с действиями и элементами
ситуации, не имевшими прямого отношения к этому смыслово-
му содержанию деятельности. На основании этих опытов вид-
но, насколько неправомерно решать вопрос о фрагментар-
ности или неустойчивости представлений безотносительно
к смысловому содержанию и задачам деятельности.
М. Д. Александрова особенно подчеркивает, что особую
роль, способствующую фиксации представления и его обоб-
щенности, имеет обозначение словом.
При одной и той же деятельности в лабораторных услови-
ях (например, сухая перегонка дерева) у учащихся VI клас-
са, не имевших знаний об этом явлении, представления значи-
тельно беднее по чувственному содержанию, более фрагмен-
тарны и неустойчивы, нежели у учащихся VII класса, уже тео-
ретически усвоивших эти знания.
Таким образом, теоретические знания в форме усвоенных
понятий не только не ослабляют и не тормозят образование
чувственных, единичных представлений, но, напротив, явля-
ются главным условием их конкретности, целостности и устой-
чивости.
При этом в представлениях не отражаются отдельные
детали процесса деятельности, если они не входят в общую
смысловую структуру знания; изменения же, происшедшие
с предметами деятельности (изменение цвета в процессе реак-
ции, появление новых веществ), как существенные для этой
структуры воспроизводятся в представлениях во всех слу-
чаях.
Так мы возвращаемся вновь к поставленному ранее вопро-
су о роли деятельности в формировании представлений. Чело-
веческая деятельность имеет свое объективное предметное
содержание, составляющее ее действительный смысл. Эта
деятельность определяется теоретическими и практическими
задачами, которые, в свою очередь, определяют ее направлен-
ность и систематичный характер действий. Именно поэтому
в представлениях отражаются не сами по себе любые и фор-
мальные элементы деятельности, но ее предметное содержа-
ние, а самые действия запечатлеваются постольку, поскольку
они реализуют задачи и цели деятельности.

298

Именно поэтому в самой структуре представления, форми-
рующегося в деятельности, развитие его обобщенности не
устраняет, а способствует обогащению наглядности образа,
неразрывно связанного с объективным значением предмета.
Эти психологические факты ведут к вопросу о механизмах
представлений. С одной стороны, эти факты прямо подтверж-
дают, что таким механизмом является замыкание временных,
рефлекторных связей на уровне первой сигнальной системы.
При этом ясно, что каждая следовая реакция входит
в определенный динамический стереотип. Отсюда наглядный,
чувственно-образный характер представлений, включенный
в определенную структуру деятельности. С другой стороны,
эти факты подчеркивают важную роль связей второй сигналь-
ной системы, обеспечивающей развитие обобщенности и про-
извольности чувственных знаний о предмете в представлени-
ях. В связи с этим становится очевидной исключительная роль
языка, особенно его основного словарного фонда в развитии
единичных и общих представлений в их ассоциациях.
Между этими двумя рядами фактов нет действительных
расхождений. Напротив, они свидетельствуют о единстве пер-
вой и второй сигнальных систем в развитии механизмов пред-
ставлений как образов объективной действительности.
Павловское учение о единстве и взаимодействии первой
и второй сигнальных систем в высшей нервной деятельности
человека создало бесконечно плодотворную естественнонауч-
ную основу для теории представлений.
На этих, далеко не исчерпывающих всего многообразия
и полноты новых данных советской психологии по проблеме
представлений можно убедиться в бесконечной плодотвор-
ности философских принципов советской психологии — диа-
лектико-материалистического понимания сознания. На осно-
ве гениальной ленинской теории отражения советская психо-
логия в своих конкретных исследованиях действительно
раскрывает природу представлений как одного из важнейших
моментов перехода от ощущения к мысли в субъективном
отображении человеком объективной действительности.
Эти исследования показывают, что, возникая из ощущений
и восприятий, представления человека являются обобщен-
ным образом предметов внешнего мира в их пространственно-
временных отношениях. Механизм этого обобщения заклю-
чается в динамическом взаимодействии первой и второй сиг-
нальных систем (с ведущей генетической ролью первой
сигнальной системы).
Тем самым рушится до основания реакционная идеали-
стическая «знаковая» теория в учении о представлениях.
Новая, подлинно научная, диалектико-материалистическая
теория представлений занимает видное место в системе совет-
ской психологической науки.

299

Предстоит еще исследовать, как изменяются представле-
ния при переходе от процесса запоминания к процессу воспро-
изведения, в чем заключаются особенности протекания пред-
ставлений в процессе узнавания. Иначе говоря, предстоит
исследовать динамику представлений в процессах памяти,
в ее зависимости от различных соотношений ассоциативных
связей в практической деятельности человека. Важные во-
просы теории представлений должны быть разрешены при
исследовании процессов воображения в различных формах
теоретической и практической деятельности. Наконец, вполне
подготовлен для конкретного исследования вопрос о взаимо-
отношении общих представлений и понятий в мыслительной
деятельности, особенно в период формирования мышления
ребенка в процессе обучения.
Для решения этих важных вопросов советская психоло-
гическая наука обладает всеми необходимыми средствами.
Она опирается на ленинскую теорию отражения, конкретизи-
руя ее в своей разработке учения о представлениях, их дина-
мике и ассоциациях. Незыблемый естественноисторический
фундамент для решения этих вопросов дало советской психо-
логической науке учение И. П. Павлова о высшей нервной
деятельности.

300 пустая

301

СЕНСОРНОЕ
РАЗВИТИЕ
И РЕЧЬ

302 пустая

303

К ЛЕЧЕНИЮ ГЛУХОТЫ, НЕМОТЫ И ЛОГОНЕВРОЗОВ
ПОСТКОММОЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА
В лечении посткоммоциональных слухоречевых наслоений
советской невропатологией достигнуты серьезные успехи.
Вместе с тем практика лечения коммоционально-контузион-
ных ран больных показывает относительное разнообразие
терапевтических результатов. Так, например, при примене-
нии «вооруженной» психотерапии типа Бабинского (так удач-
но охарактеризовал этот метод проф. С. Н. Кипшидзе) в ряде
случаев отмечается полное восстановление слуха и речи, но
в ряде случаев — глухота, устраненная лечением, сменяется
тугоухостью, а немота — афонией или логоневрозом. Нару-
шения бинаурального эффекта, речевого слуха, динамических
качеств речи обычно сохраняются и после острого вмешатель-
ства типа суггестивной электротерапии.
Такого рода факты заставляют искать новые лечебные
приемы, дополнительно к уже имеющимся, для того чтобы
обеспечить полное и последовательное устранение всех основ-
ных посткоммоциональных наслоений. В частности, такие
приемы необходимы для «доделки» лечения тех фаз патоло-
гического процесса, которые имеют место после общего устра-
нения глухоты, глухонемоты и немоты посткоммоционного
происхождения.
Разработка новых терапевтических приемов неразрывно
связана с поисками путей дифференциальной диагностики
слухоречевых нарушений.
1. РАССТРОЙСТВА РЕЧЕСЛУХОВОГО УЗНАВАНИЯ И УСТАНОВКИ
ПРИ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ГЛУХОТЕ И ИХ ЛЕЧЕНИЕ
Функциональная глухота неоднородна не только по сте-
пени, но и по своим механизмам. Наше внимание привлекла
группа ранбольных (с диагнозом «функциональная глухота»)
с некоторым минимальным остаточным восприятием шумов

304

и громких тонов. Первоначально бросалось в глаза то обстоя-
тельство, что такие больные практически не пользуются этим
преимуществом (сравнительно с полной глухотой) и в пове-
дении ничем не отличаются от больных с полной глухотой.
Исследование такой группы позволило нам выделить осо-
бую разновидность функциональной глухоты, которая заклю-
чается в нарушении фонематического или речевого слуха, при
частичном сохранении общего «физикального» слуха. Именно
отсутствие актуального речевого слуха объясняет тот факт,
почему такого рода больные практически не пользуются сво-
им остаточным общим слухом и в поведении полностью сход-
ны со всеми другими больными с посткоммоционной глухотой.
Выделение этой разновидности функциональной глухоты
заставляет обратить особое внимание на расстройства рече-
вого слуха и связанных с ними явлений (речеслухового узна-
вания и установки) при посткоммоциональных наслое-
ниях.
Известно из психофизиологии органов чувств, что у чело-
века в процессе исторического развития его речи наибольшей
дифференцировки достигли слуховые ощущения в различе-
нии звуковых волн, характеризующих звуки речи. Этот, наи-
более важный для человека фонематический (речевой) слух
представляет собой наиболее позднюю и наиболее сложную
форму слуховой чувствительности. Лишь при условии знания
фонематического строя данного языка возможна слуховая
дифференцировка малых фонематических разностей.
Естественно поэтому, что при мозговых травмах (коммо-
ционного типа) раньше всего и тяжелее всего страдает эта
наиболее поздняя и сложная форма человеческого слуха.
Улавливание малых фонематических разностей представляет
собой сложную мозговую задачу для слухового прибора,
ослабленного механическим ударом, звуковым и вибрацион-
ным шоком.
В 28 случаях из 34, обследованных нами, мы при первич-
ном осмотре обнаружили ориентировочную реакцию на гром-
кие звуки (звон, крик, стук), причем в ряде случаев там, где
больные жаловались на полную глухоту. Больные, действи-
тельно, не преувеличивали своей глухоты, так как сохраняю-
щаяся у них ориентировочная реакция на звуки практически
бесполезна и не дает им возможности воспринимать жизнен-
но важные для них звуки речи.
В отдельных случаях больные даже «слышат разговор»,
сознавая, что это звуки «речи», а не что-либо другое; однако
они оказываются беспомощными перед звуковым потоком
речи, расчленить которой они не в состоянии. Выделить из
этого общего звукового потока фразы, слова, слоги оказы-
вается невозможным, прежде всего потому, что эти больные
не воспринимают разницы между созвучными звуками речи.

305

Такие малые фонематические разности, как, например: а-я,
у-ю, о-ё, и-ы, е-э, б-п, д-т, г-к, з-с, в-ф, с-ш, с-ц, ц-ч, ш-щ,
г-х — воспринимаются больными как повторение одной и той
же фонемы (например, а-а, я-я,— вместо а-я, п-п или б-б
вместо б-п и т. д.).
По этой же причине больные не могут понять огромного
множества слов с фонематически сходным составом (напри-
мер, шасси воспринимается как саси или шаши, что искажает
смысл слова; вафли слышатся как вавли или фафли, т. е.
обессмысливаются и т. д.).
Изученные нами 28 ранбольных с такого типа постком-
моционной глухотой позволяют утверждать возможность
существования своеобразной словесной глухоты при относи-
тельной (остаточной) сохранности некоторого общего (физи-
кального) слуха. В чем же заключается это явление речевой
глухоты (функционального происхождения) ? Исследование
показывает, что имеется глубокий разрыв связей между обо-
значением звуков речи, как фонем и собственно физикальным
их восприятием (как звуков вообще). У больных сохранены:
знание фонематического строя данного языка, с одной сторо-
ны, и элементарная различительная способность — с дру-
гой. Однако воспринимаемые звуки не соотносятся с этим
фонематическим строем языка и поэтому не различаются
фонематически, т. е. как обозначаемые звуки речи.
Так, больной А. К. мог различить звуки о и у как разные
по длительности и качеству (первый воспринимался как
короткий удар, второй — как плавный, долгий, глухой звук,
но в этих звуках он не узнавал фонем о и у\ звуки эти в его
сознании никак не соотносились с фонематическими значе-
ниями. Аналогичные явления отмечены у всех остальных
больных этой группы (для всех без исключения фонем).
Мы можем полагать, что такая форма функциональной
глухоты представляет собой не общее нарушение слуха (вос-
приимчивости к звукам вообще, но специальное расстройство
рече-слухового узнавания и установки на слушание. Типич-
ными примерами такого рода расстройства могут служить
истории болезни ранбольных К. и Б. (функциональная глу-
хота). Больной К. получил коммоционно-контузионную трав-
му в открытом море. При разрыве авиабомбы был подброшен
волной и на короткое время потерял сознание. Больной посту-
пил в ЭГ с жалобами на полную глухоту и боли в левом ухе.
Консультация отиатра: барабанная перепонка справа и слева
перфорирована в нижнем квадранте. Гной без пульсации.
Слух на оба уха сохранен. Функциональная глухота. Наш
первичный осмотр: сохранено различение звуков по длитель-
ности и качеству. Очень громко выкрикиваемые звуки о и у
не сознаются как фонемы, но тем не менее различаются боль-
ным как некие звуки вообще. Основываясь на этих сохра-

306

нившихся элементах слухового распознания, мы начали свое
лечение посредством восстановления речеслухового узнава-
ния. Воспринимаемые больным звуки по нашей письменной
инструкции обозначались как фонемы, сигнифицировались
(«короткий удар — это звук о в речи, а то, что вы восприни-
маете как глухой, плавный звук — это у; так в последующем
и обозначайте»). После того, как звуки были сигнифицирова-
ны, их последующее воспроизведение (узнавание) было без-
ошибочным. Особенно важно подчеркнуть, что и новые фоне-
мы после таких упражнений дифференцировать значительно
легче.
Обозначение звуков, соотношение их с фонематическим
рядом повышает слуховую восприимчивость, как бы сенсиби-
лизирует ослабленный общий слух больного. Дальнейшее
лечение соответствовало стадиям восстановления фонемати-
ческого слуха (см. ниже «ступени» фонемотерапии). Спустя
11 занятий больной различал шепотную речь на дистанции
2 метра, обычную речь — до 8 метров.
Еще более типичным примером является больной Б., кото-
рый с 27/II (когда он был засыпан землей при разрыве снаря-
да) до 3/VIII (когда он поступил к нам на лечение) страдал
глухонемотой и находился на излечении в ряде эвако-
госпиталей. Дважды примененная суггестивная электротера-
пия положительных результатов не дала. Консультация оти-
атра: изменение барабанной перепонки справа и слева; функ-
циональная глухота и мутизм. Данные нашего первичного
осмотра: полностью отсутствует различение сходных фонем,
тяжелое расстройство речевого слуха. Так, больной слышал
вместо б — я, вместо б — и, иу вместо ю, иа вместо я, с вмес-
то з и т. д. Слово Зося воспринималось либо как Сося, либо
как Зозя; сазан слышался как сасан, зазан, засан; сло-
во кегли воспринималось как кекли и т. д.
Как видим, для больного было невозможно одновременное
различение фонематически сходных звуков. В течение девяти
дней было проведено множество упражнений по дифференци-
ровке созвучных фонем в простых слогах, словах и фразах,
затем по принципу дистант-упражнений (до 10 метров), кото-
рые достигли успеха: речевой и дистантный слух на оба уха
был восстановлен до пределов, близких к норме.
На этих примерах видно своеобразие фонематического рас-
стройства слуха и необходимость специальной фонемотера-
пии, т. е. лечения расстройств слуха речью и воспитания
у больного коррекции своего слуха фонематическим строем.
Фонемотерапия представляет собой ряд ступеней фонематиче-
ских упражнений — соответственно фазам процесса восстано-
вления:
1. Упражнения на различение простых гласных по высоте,
тембру, длительности и громкости звучания (о, а, у, и, е).

307

2. Упражнения по различению сложных «йотированных»
гласных (я, ё, э, й, ю), которые, как правило, больными вос-
принимаются не как новые особые фонемы, а как гласный слог
с обязательным участием «и». Так, больные слышат иу— вме-
сто ю, иа вместо я, ио вместо ё и т. д. Дифференцировка этих
сложных гласных требует особо тонкой и длительной работы
и может служить хорошей пробой для отграничения фонема-
тических расстройств от иных расстройств слуха и особенно
для распознавания симуляций. Насколько эта вторая ступень
трудна, показывают ошибки (в %) при различении созвучной
пары: яа — 45%; ая — 66%; оё — 53%; ёо — 71%; еэ —
52%; эе —100%; иы — 70%; ыи — 55%; ий — 100%; ую —
58%; юу — 69%. После фонематической дифференцировки
с подобными парами и различения этих фонем в целых словах
соответствующего состава (аля, яма, утюг, юсуп, водоем, были
и т. д.) слуховой образ этих сложных гласных воспринимается
даже на расстоянии 10—12 метров.
3. Упражнения на дифференцировку сходных согласных
фонем происходило по группам: звонких, глухих, шипящих.
В результате упражнений первоначально восстанавливаются
звонкие, затем глухие и шипящие. Специальной работе подвер-
гаются фонематические пары бп, дт, вф, тк, зс, сш, цч, гх, мн,
рл, шщ, жш (и сочетание в обратном порядке). Наибольших
усилий требуют сочетания, где звонкие согласные следуют
за глухими (например, пб, тд, сз) или где глухие сочетаются
с шипящими (например, сш, сц), или шипящие с шипящими
(шщ, чц, цщ). Аналогичные упражнения затем производятся
на усложненном материале — целых словах соответствующего
состава (например, Фивы, вафли, цистерна, Сицилия, Чац-
кий, шасси, сезон, туда, доты, щипцы и т. д.).
Первоначально эти упражнения проводятся на дистанции
до 1 метра, затем расстояние постепенно увеличивается до
7—8 метров (при громкой речи) и до 2 метров (при шепот-
ной речи).
Во всех случаях фонемотерапия дала положительный
результат при сроках от 10 до 20 дней лечения; Такие резуль-
таты достигались посредством сочетания фонемотерапии
с рядом вспомогательных приемов. Наблюдения показали, что
при глухоте в некоторых случаях имеет место либо афония,
либо чрезмерно громкая речь. Такое нарушение фонических
качеств речи объясняется тем, что больные, не слыша собст-
венной речи, первоначально (по восстановлении) отучаются
регулировать ее громкость и необходимо специальное воспи-
тание установки на доведение своей речи до собственного
слуха.
Поэтому с фонемотерапией мы сочетали упражнение на
произвольное усиление и ослабление громкости голоса (от ше-
пота до крика) с целью «замкнуть» связь слуха больного с его

308

собственной речью. Такие упражнения в имевшихся у нас
трех случаях тяжелой афонии дали быстрое и полное восста-
новление спустя несколько дней. Таким же образом быстро
удавалось снижать громкость голоса там, где имелась пре-
увеличенная громкость. Эти фонические упражнения прово-
дились в системе фонемотерапии и обычно связывались с уп-
ражнениями по восстановлению установок на слушание. Наши
наблюдения показали, что когда у больных уже были восста-
новлены механизмы слухового узнавания, они не могли, тем не
менее, ими пользоваться произвольно в любых обстоятельст-
вах. Так, врача («источник выздоровления») больной слышал
хорошо, однако в общении с другими он слышал значи-
тельно хуже, что объяснялось нарушением установки на слу-
ховое действие (слушание, прислушивание) в любых условиях.
Для восстановления такой универсальной слуховой установки
создавались специальные условия и больным поручалось: кон-
тролировать громкое чтение (при алексии), устную речь (при
дизартрии и логоневрозах), что способствовало восстанов-
лению.
2. ЛЕЧЕНИЕ РАССТРОЙСТВ РЕЧЕВОГО РИТМА И РЕЧЕВОГО
ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОСТКОММОЦИОННОЙ НЕМОТЕ
И ЛОГОНЕВРОЗАХ
Так же, как посткоммоционная глухота, качественно разно-
родна и посткоммоционная немота. Наблюдения показали
наличие некоторых форм посткоммоционной немоты, психоло-
гический механизм которых своеобразен и не устраняется
электротоническим действием и внушением, в этих случаях
применяемых. Одна из таких форм заключается в глубоком
нарушении речевого ритма и речевого действия при полной
сохранности внутренней речи и иных речевых функций (пись-
менной речи, понимания речи, чтения); другая — в частичном
нарушении связей внутренней и устной речи 1, в частичном
системном изменении речевых функций и вследствие этого вы-
ключения устной речи. В отличие от первой, чисто функцио-
нальной немоты, вторая форма содержит в себе также и не-
которые органические, афатически-подобные элементы и мо-
жет быть обозначена как немота «органоидная».
К нам на лечение поступило (за два месяца) четыре ран-
больных с тяжелой многомесячной немотой, которую не уда-
валось снять ни одним из практических методов. Срок нашего
лечения продолжался от 3 до 14 дней, и лечение во всех слу-
чаях было успешным. При первичном осмотре был обнаружен
ряд явлений, именно: 1) дыхательная аритмия вследствие
1 См. «О психокортикальном восстановлении при черепно-мозговых
травмах» («В помощь медработникам эвакогоспиталей», 1942, № 4—5),
где изложена методика лечения афазии и аграфии.

309

расстройств вегетативной нервной системы, 2) частичная
апраксия губ и языка, очевидно в связи с расстройствами аф-
ферентации речедвигательного аппарата, 3) нарушения артику-
ляционной памяти, 4) амнезия речевых действий, 5) внерече-
вые психические изменения (чрезмерная аффективная лабиль-
ность, слабость волевого усилия, нарушение произвольного
внимания и координационных механизмов, нарушение комму-
никативных свойств характера).
Сходную картину обнаруживают посткоммоционные лого-
неврозы, которые мы лечили общими (с посткоммоционной
немотой) приемами, что оправдало себя в отношении 12 ран-
больных, прошедших курс нашего лечения.
Методика лечения состоит из ряда приемов, последователь-
но сменяющих друг друга, в соответствии с фазами патологи-
ческого процесса и восстановления:
1. Восстановление дыхательного ритма посредством спе-
циальных упражнений, сходных с применяемыми в логопедии.
Эта задача была необходима вследствие того, что у больных
наблюдалась трех-двухтактность отдельного выдоха и вдоха.
Упражнения преследовали задачу восстановления однотакт-
ности выдоха и вдоха посредством приема. После нормализа-
ции дыхательного ритма этим приемом, больным предлага-
лось таким же приемом пробовать произнести простую
гласную букву по схеме: о, а, у, и, е, где первая половина
обозначает вдох, вторая — выдох.
2. Восстановление действий языка и губ посредством упра-
жнений на производство сложных движений: изображения
свиста, потягивания папиросы, щелканья языком и т. д.,
затем — на координацию движений языка и губ с дыхатель-
ным ритмом.
3. Восстановление моторно-речевой памяти логопедиче-
скими приемами.
На основе этих предварительных приемов мы переходили
к самой основной и наиболее сложной работе: восстановлению
речевых действий. Так же, как больной, выздоравливающий
после глухоты отучился пользоваться своим слухом, так же
и больной, выздоравливающий после немоты и уже произнося-
щий звуки речи, не может еще построить из них речь. Больные
запинаются в каждой фонеме, не умеют правильно расчленить
трудные слова на слоги, не умеют владеть не только отдель-
ным слогом, но и целым рядом фонем. Среди фонем оказы-
ваются наиболее трудными глухие и шипящие согласные
и особенно сложные йотированные гласные. Так я произносит-
ся как иа, ю — как иу, ё — ио. Тем более невозможно для та-
ких больных построение связной речи без посредства письма
и жестикуляции.
4. Восстановление моторно-речевого образа сложных глас-
ных и согласных фонемотерапией.

310

5. Образование способности слогового расчленения речи
и правильной акцентации.
6. Восстановление установки на сообщение и ситуацион-
ную обращенность речи х.
В этих целях применялся прием коррекции дефектов речи
после немоты и при логоневрозах посредством «слухового
фильтра». Больным с дефектами речи предлагалось сообщать
наши фонематические задания больным с ослабленным слу-
хом, весьма требовательным к чистоте и звучности речи. С этой
же целью применялось громкое чтение, устный пересказ раз-
личным лицам на наших занятиях, которые по необходимости
были коллективными.
Это организованное в лечебных целях общение и взаимо-
коррекция больных играли весьма существенную психотера-
певтическую роль.
Эти приемы, однако, оказались недостаточными при лече-
нии «органоидной» немоты, где психопатологическое и рент-
генологическое исследования делают возможным предпола-
гать наличие легкой органической травмы теменно-затылоч-
ной области. В этом случае (больной Ц.) нам пришлось
первоначально восстановить внутреннюю и письменную речь
(граффонемы и гласный состав внутренней речи), а затем уже
устную речь по вышеописанной методике. Спустя 12—14 дней
речь больного была полностью восстановлена.
3. О ПРИМЕНЕНИИ ТРУДОТЕРАПИИ
Слухоречевые нарушения при коммоциях обычно связаны
с рядом других психологических явлений: повышенная аффек-
тивная лабильность, нарушения волевого усилия, произволь-
ного внимания, координационных механизмов, коммуникатив-
ных свойств характера. Лечение речи и слуха требует общей
нормализации личности и устранения этих психопатологиче-
ских явлений. С этой целью при имевшихся технических усло-
виях мы применяли трудотерапию, весьма эффективную
в системе коллективной психотерапии.
Использование ручного труда (столярного, слесарного) при-
обретает лечебное значение при условии, если сначала и до
конца действие больного будет носить трудовой, т. е. созна-
тельный, направленный, произвольный (волевой) и творче-
ский характер (с конструктивными элементами).
При таком применении трудотерапия способствует весьма
эффективному восстановлению волевых и . координационных
механизмов (в частности произвольного, концентрированного
1 Вопросу о расстройствах установки и их лечении посвящено наше
сообщение на октябрьской сессии Академии наук Грузинской ССР
в 1942 г.

311

и распределенного внимания), нормализует психомоторную,
эмоциональную сферу, способствует овладению больным сво-
им поведением, восстанавливает общую работоспособность
больного.
Поскольку трудотерапия сочетается с коллективной психо-
терапией, она содействует также устранению тех патологиче-
ских изменений характера личности, которые выявляются в на-
рушении коммуникативных свойств характера.
* *
Общим для разнообразных посткоммоционных слухорече-
вых расстройств является комплекс сложных речевых наруше-
ний: а) речевого слуха и речеслухового узнавания (элементы
которого отмечены нами не только при функциональной глухо-
те, но даже и при логоневрозах), б) речевого действия (эле-
менты которого отмечаются, напротив, не только у бывших
немых, афоников и логоневротиков, но и больных с восстано-
вившимся слухом после функциональной глухоты) 1 в) рече-
вой установки (установки на слушание чужой речи у глухих,
установки на доведение своей речи до слушателя у афоников,
установки на сообщение у немых и логоневротиков).
Таким образом, слуховое расстройство функционально
определено в этих случаях общим нарушением речевой функ-
ции, как средства общения. Нарушения речевых способов
общения и коммуникативных свойств характера имеет общий
патогенез. В этом заключается одно из главных отличий функ-
циональных расстроств речи от органических, неизбежно
являющихся расстройствами системно-гностических функций
речи 2.
1 У нас имелись два случая скрытого логоневроза, проявившегося
спустя некоторое время после устранения глухоты.
2 Сравнительной психопатологии речевых расстройств был посвящен
наш доклад на секции невропатологов и психиатров 27 сентября 1942 г.

312

О ПРИМЕНЕНИИ ПСИХОФИЗИОЛОГИИ
В КОМПЛЕКСНОЙ ДИАГНОСТИКЕ
ПОСТКОММОЦИОННО-КОНТУЗИОННЫХ СОСТОЯНИЙ1
Известно, что в сборную группу «контуженных» больных
входят разнородные и отличные по своей клинической картине
посткоммоционно-контузионные и реактивные состояния. Раз-
граничения этих состояний имеют первостепенное значение
для госпитальной (психоневрологической) практики, причем
особенно важно учитывать взаимопереплетения органических
и функциональных механизмов при закрытых травмах голов-
ного мозга. Это взаимопереплетение разных механизмов есть
следствие сложной фронтовой действительности, могущей
вызвать как органические, функциональные, так и смешанные
заболевания нервной системы. Именно это делает дифферен-
циальную диагностику посткоммоционно-контузионных состоя-
ний весьма серьезным и трудным делом. Между тем от ее
своевременности и успешности зависит терапия этих
состояний, а следовательно, продолжительность и эффектив-
ность лечения, восстановление здоровья, боеспособности и
трудоспособности контуженных больных.
Госпитальный опыт и, особенно, анализ диагностических
ошибок показывают, что нередко реактивные, функциональ-
ные состояния принимаются вследствие внешнего сходства
в некоторых психопатологических симптомах за органические
заболевания и, напротив, контузионно-коммоционные состоя-
ния с некоторым своеобразным кругом психопатологических
симптомов (не только лобных, но и других синдромов) трак-
туются как случаи функциональных заболеваний нервной
системы. Подобные диагностические ошибки в госпитальной
практике чреваты последствиями неправильной лечебной так-
тики в отношении этих различных состояний. Так, например,
одномоментное лечение посткоммоционных расстройств речи
1 Работа написана совместно с доктором медицинских наук Г. А. Бах-
тадзе и канд. медицинских наук Т. И. Глонти.

313

по методу Бабинского может дать отрицательный результат,
доставив дополнительный шок органоструктурно поражен-
ному мозгу (в этих случаях требуется восстановление корко-
вой деятельности методами лечебной педагогики), и, напро-
тив, ошибочное применение таких методов в случаях
истерического мутизма может повлечь за собой дополнитель-
ную фиксацию патологической установки и т. д.
Как известно, последствия контузии и коммоции мозга,
равно как и реактивные состояния, выступают в виде много-
образных психовегетативных, психомоторных, психосенсорных
и интеллектуальных нарушений. Без помощи психопатологии
разобраться в качественных различиях между этими расстрой-
ствами у посткоммоционных и реактивных больных представ-
ляется очень трудным, а в отдельных случаях даже невоз-
можным.
Разнообразные картины патологии высшей нервной дея-
тельности, изменения соотношений в деятельности мозгового
ствола и больших полушарий коры и подкорковых механиз-
мов, наконец, между первой и второй сигнальными системами
в самой коре требуют тщательного патофизиологического ис-
следования в целях дифференциальной диагностики этих
состояний. Применение патофизиологических и психопатологи-
ческих методов в целях клинической диагностики тем более
необходимо, что часто при остаточных явлениях контузии
и коммоции мозга неврологическая симптоматика является
скудной, а те или иные отдельные неврологические знаки
получают свое системное значение при топических указаниях
со стороны патофизиологии и психопатологии.
Именно с этой целью мы приняли в качестве руководящего
принципа работы в нашем специализированном эвакогоспи-
тале комплексную диагностику (клинико-неврологическую,
психопатологическую, патофизиологическую, психиатриче-
скую), имеющийся опыт которой представляется значитель-
ным. Нижеприводимый анализ некоторых, типичных по своей
сложности, историй болезни свидетельствует о роли комплек-
сной диагностики в решении актуальных вопросов госпиталь-
ной практики.
Больной Ов-н А. Б., 1923 г. рождения, поступил в эвакогос-
питаль 4 января 1943 г. (история болезни № 2941).
12 декабря 1942 г. был контужен при разрыве снаряда,
потерял сознание, на сколько времени — точно не знает.
На первом этапе эвакуации отмечены мелкие кровоизлияния
на дне обоих глаз и складчатые, множественные отслоения
сетчатки. Тогда же отмечена слепота на оба глаза, отсутствие
движения глазных яблок, жгучие боли в области затылка. При
поступлении в наш эвакогоспиталь больной жаловался на сле-
поту, неподвижность глаз, головные боли особенно в области
затылка. До контузии был здоров, венерические болезни

314

отрицает, наследственность не отягощена. Неврологическое со-
стояние: зрачки с живыми реакциями на свет, отсутствие ак-
тивных движений глазных яблок во все стороны и резкое пони-
жение зрения — лишь отличает свет от темноты. Рефлектор-
ные движения глаз сохранены. Симметричное положение глаз.
Незначительная слабость нижней ветви правого лицевого
нерва. Язык слегка отклоняется влево. Ахиллов рефлекс выше
слева. Брюшные рефлексы несколько снижены справа. Справа
симптом Россолимо; слева симптом Россолимо непостоянен.
Наружный осмотр головы и рентгенограмма черепа каких-
либо следов непосредственной травмы черепа не обнаружили.
Отмеченные на первых этапах эвакуации анестезия туловища
и отсутствие глоточного рефлекса при сохранности зрачковых
реакций и рефлекторных движений глаз заставили предполо-
жить функциональный характер глазодвигательных расст-
ройств, возможно и слепоты, наслоившихся на безусловно
органическое заболевание головного мозга. Была проведена
психотерапия по методу Бабинского, в результате которой дви-
жение глазных яблок полностью восстановилось, несколько
улучшилось и зрение. Но больной жаловался на то, что он все
видит, как в сумерках.
Ввиду того, что понижение зрения оставалось стойким и по-
вторная физиотерапия улучшения не давала, больной был
направлен на психологическое обследование и восстановитель-
ную обработку к одному из нас (Б. Г. Ананьеву). Первичное
обследование обнаружило: тяжелое нарушение зрительного
восприятия, проявляющееся даже под самым максимальным
углом зрения. Отмечалась зрительная агнозия, в связи с кото-
рой больной не узнавал как изображения предметов, так и са-
мые предметы (имевшее место частичное узнавание носило
категориальный характер и было связано с акустическими
и осязательными добавочными подкреплениями). Одновре-
менно оказалось характерное корковое нарушение цветораз-
личения. Больной воспринимал некоторые цвета лишь при
максимальном коэффициенте отражения и под максимальным
углом зрения. Красный цвет в этих условиях воспринимался
четко, оранжевый и желтый — менее дифференцированно,
дифференцировка зеленого цвета удавалась путем научения.
Больной ни разу не воспринимал зеленый цвет, как красный,
но в ряде случаев воспринимал его, как темный или серый.
Что касается голубого, синего и фиолетового цветов, то боль-
ной не различал их вовсе, даже при научении, воспринимая
их (особенно синий), как черный цвет. Восприятие
глубины было нарушено полностью, восприятие перспек-
тивы и рельефа было невозможно. При таком глубоком рас-
стройстве зрительного восприятия естественно было ожидать
расстройства чтения. При сохранности мышления, устной
и письменной речи (последняя под осязательно-моторным

315

контролем), чтение и списывание первоначально были пол-
ностью нарушены и восстановились с большим трудом. После
предварительной тренировки больной начал различать круп-
ные буквы, заполнявшие субъективно все поле зрения боль-
ного. Чтение целых слов было невозможно, так как больной
с большим трудом охватывал единым взором отдельную букву.
При восприятии букв обнаруживались закономерные стойкие
оптические ошибки, сходные по внешней форме с теми, кото-
рые описаны Б. Г. Ананьевым при вербальной алексии
и аграфии.
Спустя десять дней после начала восстановительной рабо-
ты стало возможно чтение не только букв, но и целых слов,
но с теми же закономерными оптическими ошибками, что
приводило к обессмысливанию воспринимаемого текста. Дол-
гое время больной не воспринимал пунктуации и поэтому до-
пускал механическое, а не логическое чтение, приводившее
к непониманию читаемого, к сильному зрительному напряже-
нию и умственному утомлению. Особенно ясно сказывались
оптические нарушения речи при списывании (в остальных опе-
рациях письма они полностью отсутствовали), затрудненном
вследствие нарушения у больного определенного зрительного
внимания. Вследствие этих ошибок больной не понимал спи-
санного и списываемого, предпочитая писать под диктовку или
писать произвольно с закрытыми глазами.
С целью уточнения локализации этих сложных оптических
расстройств, больной был направлен на электроэнцефало-
графическое исследование. Согласно заключению академика
Бериташвили, биоэлектрическая деятельность теменной, цент-
ральной и лобной областей совершенно нормальна. Патологи-
ческие явления обнаружились лишь в зрительной зоне. В за-
тылочной области нет соответствия в альфа-волнах между
симметричными участками. На левой стороне альфа-волны
носят неровный характер, а на правой стороне они большей
частью расщеплены, что и обнаруживает их несоответствие.
В area striata очень неправильные волны, часто гамма-волны
на левой стороне, что указывает на понижение возбудимости
в этой корковой области.
Резюме. При несомненных органических признаках по-
ражения головного мозга (незначительная слабость подъ-
язычного нерва, ассимметрия сухожильных и ножных
рефлексов, симптом Россолимо) у больного одновременно
имелись симптомы, которые могли быть расценены как исклю-
чительно функциональные. К таким симптомам, прежде всего,
относилась полная неподвижность глазных яблок, что нельзя
было объяснить ни поражением периферического, ни пораже-
нием центрального глазодвигательного аппаратов, что и под-
твердилось одномоментным восстановлением активных движе-
ний глаз под влиянием электрошоковой терапии. Относительно

316

происхождения слепоты нельзя было сразу прийти к опреде-
ленному заключению. Конечно, имея в виду расстройство дви-
жения глаз функционального характера, легче всего было
считать слепоту тоже функционального (истерического) про-
исхождения. Против этого говорило указание этапной доку-
ментации об имеющемся у больного отслоении сетчатки обоих
глаз с кровоизлиянием. Однако, полная сохранность зрачко-
вых реакций не соответствовала такому заключению, что
и подтвердилось детальным исследованием глазного дна спе-
циалистом, не обнаружившим никаких следов повреждения
сетчатой оболочки. После этого предполагалось, что слепота
тоже функционального происхождения, но исключить пол-
ностью непосредственное участие зрительных нервов было не-
возможно. Соответствующее психотерапевтическое вмешатель-
ство восстановило зрение лишь частично и повторное воздей-
ствие улучшения не давало. Последующее психопатологиче-
ское обследование обнаружило не только понижение остроты
зрения, но целый синдром зрительных нарушений центрального
происхождения, о чем говорилось выше. Электроэнцефалогра-
фические данные, произведенные в дальнейшем, также свиде-
тельствовали о центральном происхождении расстройства
зрения. Наиболее существенным в данном случае является то
своеобразное расстройство чтения (литеральная алексия), ко-
торое феноменологически схоже с описанным одним из нас
(Б. Г. Ананьевым) при моторной афазии и которое, насколько
нам известно, не описано при алексии затылочного происхож-
дения, а именно—нарушение дифференцировки простран-
ственных отношений букв и их формы по определенной законо-
мерности. Анализ этих закономерностей при литеральной
алексии составит предмет специальной работы.
Больной К-ев Д. Г., 1915 г. рождения, поступил в наш эва-
когоспиталь с диагнозом «функциональная глухонемота» (ис-
тория болезни № 3147). Больной контужен второй раз 5 дека-
бря 1942 г. При разрыве противотанковой мины потерял со-
знание часов на 10, одновременно получил множественные
осколочные ранения мягких тканей левой половины лица
и левой кисти. После контузии слух и речь отсутствовали пол-
ностью. После проведенной психотерапии слух восстановился
на левое ухо, речь восстановилась, но афоническая. Больной
жаловался на отсутствие, затем понижение слуха, афонию,
головную боль в затылочно-теменной области, шум в ушах,
плохой сон. При психопатологическом обследовании выясни-
лось, что у больного временами наступает резь в глазах, чте-
ние после второй контузии стало невозможным из-за того, что
сливаются не только буквы, но и строки в тексте, письмо
удается автоматическим способом лучше, так как зрительный
контроль тормозит процесс письма. Следует отметить, что об

317

этих болезненных явлениях больной рассказывал неохотно,
явно не придавая им серьезного внимания. В то же время он
настойчиво обращал наше внимание на глухоту и отсутствие
голоса, считая это главным своим заболеванием. Судя по этап-
ной документации, где даже общая диагностика ориентирова-
лась на эти жалобы и, в свою очередь, способствовала их фик-
сации, т. е. образованию функциональных наслоений, на
первый план выступали фиксированные (органические) рас-
стройства слуха и речи. Между тем ряд экспериментальных
проверок цветоразличения и зрительного восприятия больного
показал, что, несмотря на фиксацию жалоб в отношении оста-
точных явлений глухонемоты, именно расстройство зрения ока-
залось весьма тяжелым. Дополнительный расспрос больного
выяснил, что непосредственно после контузии имела место
трехдневная слепота, устранившаяся затем без особого вме-
шательства. Психопатологически установлены у больного яв-
ления корковой цветослабости в своеобразной форме: слабость
дифференцировки малых цветовых разностей (особенно холод-
ных цветов) определялась повышенной иррадиацией процесса
восприятия цвета. Имевшийся у больного блефароспазм вме-
сте с этой быстрой возбуждаемостью процесса восприятия
создавал пространственно-цветовые иллюзии (волнообразные
перемещения объектов, полихроматическое их мерцание даже
на близком расстоянии). С расстройством цветоразличения
сочетались нарушения восприятия глубины и константности
зрительного восприятия. В чтении больным допускались опти-
ческие ошибки и отмечались явления сильного утомления.
Электроэнцефалографическое обследование (по заключению
академика И. С. Бериташвили) подтвердило наше мнение
о центральном характере зрительных нарушений; согласно
этому заключению «физиологическая деятельность коры нор-
мальна за исключением зрительной области, где она повы-
шена. В стволовой части возбудимость повышена, в частности,
в зрительных буграх и вообще по всему зрительному пути».
Это заключение подтвердило наши данные о наличии
у больного постконтузионного затылочного синдрома.
Специальное неврологическое обследование показало
в дальнейшем, что у больного имеется центральный парез
правого лицевого нерва; язык при высовывании отклоняется
вправо. Отмечается постоянный блефароспазм. Кожные и су-
хожильные рефлексы без выраженной асимметрии. Имеется
физиопатический синдром на левой руке в связи с ранением
кисти. При наружном осмотре головы следов от непосредствен-
ной травмы черепа не обнаружено.
Резюме. Комплексное изучение этого случая с несомнен-
ностью указывает на то, что больной перенес контузию голов-
ного мозга. Между тем имеющиеся у больного неврологиче-
ские знаки остались нераспознанными на предшествующих

318

этапах. Нарушения со стороны зрения не были совершенно
отмечены, может быть, потому, что больной не жаловался на
это. Отмеченная же глухонемота была целиком расценена как
функциональная (истерическая). Однако подробное и комплек-
сное изучение больного показало, что немота больного была
функционального характера, а глухота — частично органиче-
ского, частично функционального происхождения; но кроме
того, у больного впервые в нашем эвакогоспитале психопато-
логически установлено расстройство зрения, характерное для
поражения затылочной области, подтвердившееся затем элек-
троэнцефалографически.
Больной Ог-н С. Е., 1909 г. рождения, поступил в эвако-
госпиталь 22 декабря 1942 г. (история болезни № 2856). Боль-
ной жаловался на головную боль, головокружения, шум
в ушах, понижение памяти и трудность умственной работы.
До контузии был здоров, венерические заболевания отрицает,
наследственность не отягощена. 1 декабря 1942 г. получил
пулевое ранение мягких тканей правого предплечья, одновре-
менно контужен (с потерей сознания), после контузии не слы-
шал и не говорил. При поступлении в наш эвакогоспиталь глу-
хонемота была расценена как исключительно функциональная,
в связи с чем и была проведена психотерапия по методу
Бабинского. В результате лечения слух у больного полностью
восстановлен, речь также восстановилась, но значительно
хуже. Больному удавалось афонически произносить лишь не-
которые звуки речи, но с очень большим напряжением и утом-
ляемостью. Больной был направлен на исследование и восста-
новление речи в психопатологический кабинет, где первичное
обследование показало неспособность больного к связной речи
и даже к дифференцировке многих фонем. Из всего фонемати-
ческого состава больным воспроизводились, и притом лишь
в повторении речи, только фонемы а, о, у, и, е, м, н; остальные
фонемы либо не воспроизводились (я, ю, ч, ц, ф, л, щ, ш)у
либо произносились как недифференцированные комплексы
звуков. Эти звуки больному удавалось произносить лишь в по-
вторной речи. В чтении как русского, так и родного (армян-
ского) текста не удавалось достигнуть первоначально и этого
результата. Произвольная устная речь полностью отсутство-
вала. Еще более тяжелые расстройства были обнаружены
в письменной речи: 1) графо-фонематические нарушения,
2) пропуск гласных букв при письме под диктовку и произ-
вольно, 3) резкий аграмматизм. В армянском письме пол-
ностью повторялись эти же закономерности. Важно отметить,
что больной несколько лет назад окончил факультет русского
языка и литературы педагогического института, следователь-
но, допускаемые при чтении и письме ошибки целиком отно-
сились за счет его болезни. Тяжелое нарушение у больного
внутренней речи давало основания предполагать наличие не-

319

которого системного нарушения речи, а не только мутизм. При
чтении больной также делал графо-фонематические ошибки,
пропуская при этом слоги, слова и целые фразы. Вместе с тем
при чтении речь больного была более свободна, нежели при
произвольной устной речи, причем в ней трудным оказался
не артикуляционный механизм, а самый внутренний подбор
слов и конструкция фраз (т. е. внутренняя речь и мышление).
По этой же причине элементы аграфии оказывались более
стойкими, нежели нарушения устной речи, причем вместе
с ростом оперирования письмом возникали новые явления (на-
пример, агглютинация рукописного и печатного шрифтов,
перенос русского шрифта в армянское письмо, армянского —
в русское письмо). В процессе восстановительной работы рас-
стройства устной речи были устранены, но некоторые явления
аграфии сохранились на фоне ослабленности высших психи-
ческих функций (мышления, логической памяти, произвольного
внимания). Психопатологическое исследование выявило также
фон, на котором развертывалась эта своеобразная форма
речевого расстройства. У больного были отмечены: цветосла-
бость в отношении холодных цветов; некоторое нарушение
восприятия глубины, элементы амнестического расстройства
вообще, в отношении слов и их предметной отнесенности осо-
бенно; элементы акалькулии и конструктивной апраксии; осла-
бление произвольного концентрированного внимания и полная
невозможность внимания распределенного. Анализ этих дан-
ных позволил допустить возможную связь мутизма с некото-
рыми изменениями психокортикальной деятельности органи-
ческого происхождения.
Детальное клиническое обследование выявило следующий
неврологический статус: правая носогубная складка слегка
сглажена справа при мимических движениях рта. Брюшные
рефлексы живые, но ясно снижены слева. Рефлексы с крема-
стера живые, но рефлексогенная зона слева значительно
меньше, чем справа. Наружный осмотр головы и рентгено-
грамма черепа каких-либо признаков непосредственной трав-
мы черепа не обнаружили. С целью уточнения патофизиологи-
ческих механизмов этих сдвигов больной был направлен на
электроэнцефалографическое исследование к академику Бери-
ташвили, которое показало следующее: «отмечается повыше-
ние рефлекторной возбудимости стволовой части мозга; альфа-
волны в теменно-затылочной области наступают только при
закрытии глаз. Возбудимость коры понижена».
Резюме. Значение разбираемых диагностических фактов
заключается в следующем: на первоначальных этапах внимание
врачей было обращено исключительно на глухонемоту, расце-
ненную как функциональная (истерическая). Именно с диаг-
нозом «истерическая глухонемота» больной поступил в наш
госпиталь. Тщательный неврологический осмотр больного

320

обнаружил признаки органического поражения головного моз-
га (слабость нижней ветви правого лицевого нерва, понижение
кожных рефлексов слева). После этого правомерно было бы до-
пустить наличие контузии головного мозга, одновременно
сочетавшейся с истерической глухонемотой. Проведенная пси-
хотерапия по методу Бабинского дала полное восстановление
слуха, весьма незначительное восстановление речи дизарт-
рического характера, что можно было на первый взгляд объяс-
нить фиксацией истерических механизмов, следовательно, как
остаточное явление мутизма (или даже установочного пове-
дения). Однако психопатологическое исследование показало,
что расстройство речи не ограничивается только расстройством
артикуляции, но является более глубоким нарушением
речевой деятельности (устной, письменной, внутренней речи).
В связи с этим делается понятной малая успешность психо-
терапевтического воздействия на расстройства речи, требовав-
шие по своему характеру других лечебно-педагогических при-
емов, примененных нами далее и давших положительный
результат. Наблюдения в нашем госпитале показали, что эти
расстройства речи отличаются от собственно афатических,
что и будет в дальнейшем описано специально.
Больной У-н Г. П., 1912 г. рождения, поступил в наш эва-
когоспиталь 7 марта 1943 г. с диагнозом «реактивное состоя-
ние» (история болезни № 3341). 20 февраля 1943 г. контужен;
при взрыве снаряда потерял сознание, на сколько времени —
не знает. После контузии не слышал и не говорил. Речь вос-
становилась в нашем эвакогоспитале после психотерапии по
Бабинскому, но с выраженным заиканием. Слух восстановил-
ся самостоятельно. После контузии была слабость левосторон-
них конечностей. Больной жаловался на постоянные головные
боли, слабость и боли в левых конечностях, повышенную раз-
дражительность, заикание и пониженность памяти. До конту-
зии был здоров, заболевания венерическими болезнями отри-
цает, наследственность не отягощена. Объективно отмечается
незначительный парез левого лицевого нерва центрального
характера. В левых конечностях объем активных движений
сокращен, сила незначительно понижена. Сухожильные и пе-
риостальные рефлексы живые с обеих сторон, но слева
немного выше. Брюшные рефлексы слева незначительно пони-
жены. Понижение всех видов чувствительности слева по геми-
типу. Ясно выраженный астереогноз в левой руке. При опре-
делении места раздражения в области кисти ощущения яснее,
а также на предплечьи. Справа, на границе теменной кости
с затылочной отмечается вдавливание черепа; слева в заты-
лочной области имеется расхождение затылочного шва. Все
это показывает рентгенограмма.
При психопатологическом исследовании отмечены остаточ-
ные явления амнестического расстройства речи и своеобразная

321

картина расстройства речедвигательной функции, заключав-
шаяся в сочетании элементов логоневроза с некоторым общим
снижением тонуса и координации речевых механизмов. Устная
речь больного производила впечатление «мятой», «скомкан-
ной», даже когда не были выражены явления, характерные
для логоневроза (задержки в начале слова и повторения
в произношении слов). У больного отмечалось также общее
снижение памяти (произвольного воспроизведения, логическо-
го запоминания, запоминания намерений) и повышенная утом-
ляемость при умственной работе. Решение интеллектуальных
задач, ход логических операций, письмо выполнялись больным
без особых ошибок, но с чрезвычайным напряжением и повы-
шенной утомляемостью.
Электроэнцефалографическое исследование, по заключе-
нию акад. Бериташвили, свидетельствует о тяжелых последст-
виях травмы правого полушария: «электрическая активность
отсутствует во всех частях большого мозга: нет альфаритмики,
бетаритмика маскируется сильнейшими мышечными токами,
в особенности в мышечных участках головы. Во время общих
подергиваний, которые часто повторяются, эти мышечные токи
усиливаются еще больше. От закрытия глаз эта электрическая
активность не меняется. В теменной области периодически
возникают разряды через 10—20 секунд, сильнее — на правой
стороне. Очевидно, в большом мозгу сильнее всего повреждена
эта область, которая является высшим центром кинестезиче-
ских ощущений. Наличие частых судорожных разрядов в те-
менной области, связанных с малыми судорогами, указывает
на очень болезненное состояние мозга. Если нет больших дви-
гательных судорог, то только потому, что главное повреждение
локализуется в теменной области».
Резюме. До поступления в наш эвакогоспиталь вся кли-
ническая картина болезни расценивалась как реактивное
состояние. Однако данные неврологического обследования,
полученные нами, указывали на контузию головного мозга. Всю
остальную картину заболевания (расстройство речи и жалобы)
можно было трактовать, как реактивное состояние, осложнив-
шее органическое заболевание головного мозга. Между
тем психопатологическое обследование позволило выявить
не обычный логоневроз, а сочетание логоневроза с расстрой-
ством общего тонуса и координации речевых механизмов. Эта
последняя нами расценивается как результат поражения соот-
ветствующих участков правой гемисферы, играющих некоторую
тонизирующе-адаптационную роль, на что имеются, впрочем,
весьма скудные литературные указания в отношении всей рече-
вой деятельности. Электроэнцефалографические данные внесли
еще большую ясность в трактовку данного состояния. Оказа-
лось, что при понижении функции правой теменной доли также

322

имеется очаг поражения, что дало нам возможность объекти-
визировать субъективные жалобы больного на боли и парэсте-
зии в левых конечностях. Таким образом, даже и та часть кли-
нической картины, которая могла трактоваться, как «реактив-
ный невроз», является результатом органо-динамического
характера.
Больной М-ов И. Ф., 1906 г. рождения, поступил в наш эва-
когоспиталь 27 ноября 1942 г. с диагнозом «остатки реактивного
психоза после контузии» (история болезни № 2695). Анамнез
поэтапной документации: 12 ноября 1942 г. врачом батальона
направлен на госпитальное лечение, как пострадавший от бом-
бежки. В госпитале, куда он был принят, диагностированы
явления реактивного психоза, по поводу которого больной был
далее эвакуирован в Тбилиси и поступил в наш эвакогоспи-
таль. Как удалось выяснить позже, в первое время после кон-
тузии правосторонние конечности не работали. При поступле-
нии в наш эвакогоспиталь больной жаловался на то, что стра-
дает от головных болей и особенно на то, что «дурная стала
голова, не работает». Как эти жалобы больного, так и диа-
гноз, с которым он поступил, заставили особенно внимательно
исследовать его психопатологический статус. Уже при первич-
ном осмотре больного было необходимо пересмотреть диагноз
и выявить органический характер заболевания, что в дальней-
шем подтвердилось детальным неврологическим обследова-
нием. Психопатологические данные показали, что, несмотря на
нормальный периферический слух (по консультации отиатра),
больной плохо слышал и при исследовании восприятия чужой
речи допускал закономерные слуховые ошибки, будучи неспо-
собен различать малые фонематические разности. Эта неспо-
собность еще более возрастала при восприятии целых слов
и фраз со сходным фонематическим составом. Повторные кон-
трольные опыты убедили окончательно в наличии у больного
явлений словесной глухоты, типичной для сенсорной афазии.
В этом же направлении отмечались характерные расстройства
устной произвольной речи: резкий аграмматизм, не соответ-
ствующий преморбидному уровню больного, телеграфный
стиль речи, элементы логорреи. Чтение осуществлялось боль-
ным без особых формальных ошибок, но без понимания прочи-
танного, а при пересказе — с резкими явлениями парафазии. Ис-
следования далее показали наличие у больного расстройств
внутренней речи, особенно затруднявших оперирование пись-
менной речью (элементы параграфии) и делавших связную
произвольную письменную речь невозможной. Как видим,
в данном случае имело место системное нарушение речевых
функций типа сенсорной афазии. В свете этого заключения
жалобы больного на понижение слуха и характер слухового
расстройства получили истолкование, как явления височного
синдрома. Однако эти явления еще не исчерпывали всей

323

болезни, создавшей картину «странностей поведения» еще
рядом других черт, давших, очевидно, основание на предшест-
вующих этапах расценить состояние больного, как реактив-
ный психоз. У больного полностью отсутствовала критика
своего состояния, неадекватное поведение было настолько
внешне выражено, что дурашливость больного привлекала
внимание всех окружающих. К этому нужно добавить также,
что имело место тяжелое расстройство мышления и памяти.
Примитивный уровень ассоциации представлений при полной
неспособности больного к оперированию понятиями, невоз-
можность решения даже простых задач, значительное сниже-
ние непосредственного запоминания и т. д.— все это объясняло
неспособность больного к умственной работе. Таким образом,
видно, что, помимо явлений собственно сенсорной афазии, здесь
имело место нарушение интеграции поведения и интеллекту-
альных функций типа травматической дементности. Органиче-
ский характер расстройств психики (лобно-височная синдрома-
тика) полностью подтвердился при детальном неврологическом
обследовании. Объективно были установлены: незначитель-
ная слабость нижней ветви правого лицевого нерва. Язык
слегка отклоняется вправо. Сухожильные и периостальные
рефлексы живые, лучевой и локтевой рефлексы выше справа,
коленный и ахиллов рефлексы выше слева. Брюшные рефлек-
сы живые, слегка ниже справа. Постоянный гиперкинез головы
в виде подергиваний влево. Акроцианоз. Повышение потоот-
деления. Дермографизм красный, стойкий. Наружный осмотр
головы видимых следов непосредственной травмы черепа не
обнаружил. Диагноз: остаточные явления после контузии
головного мозга (с явлениями деменции и сенсорной афазии).
Резюме. В данном случае сложность картины болезни
(сочетание слабовыраженных неврологических знаков, явле-
ний сенсорной афазии и дементности) затрудняла диагностику
и, на основании бросающегося в глаза неадекватного поведе-
ния, состояние больного было расценено, как «реактивный
психоз». Только комплексное изучение позволило разобраться
в сложном симптомокомплексе и этим правильно диагностиро-
вать заболевание — вместо «реактивного психоза» признать
тяжелое органическое заболевание головного мозга.
Описанные выше больные рассматривались первоначально
(в этапных историях болезни), как страдающие функциональ-
ными заболеваниями нервной системы. Принятая нами диа-
гностическая система установила в этих случаях в качестве
основного заболевания посткоммоционно-контузионное состоя-
ние, следовательно, органическое нарушение мозговой дея-
тельности (при различной топике поражения). Было бы невер-
ным полагать, что первоначальная оценка этих случаев, как
функциональных заболеваний нервной системы, есть лишь
результат недостаточной внимательности врачей к больному,

324

недостатка квалификации и т. д. Дело обстоит значительно
глубже, нежели представляется на первый взгляд. Специали-
зация неврологических эвакогоспиталей требует вооружения
кадров специалистов новейшими научными клиническими ме-
тодами исследования, разработанными на основе современных
успехов патофизиологии и патопсихологии, без усвоения
которых невозможно совершенствование дифференциально-ди-
агностических средств госпитальной неврологии. Особенно
важно сочетание диагностических приемов: клинико-неврологи-
ческого (включая сюда также и рентгенографию черепа, ото-
неврологические и офтальмологические данные, лабораторные
анализы и т. д.) с патофизиологией и клинической психоло-
гией при диагностике постконтузионных очаговых расстройств.
Характерно совпадение в подавляющем большинстве случаев
клинических, психопатологических и патофизиологических
заключений, их взаимопроверка и взаимоуточнение. Благо-
даря этому синтезу научно-клинических и диагностических
средств удается не только отдифференцировать коммоционно-
контузионные состояния от психогенных, но и точно устанав-
ливать корковые синдромы при постконтузионных состояниях
(с которыми нередко сочетаются психогенные состояния, зату-
шевывающие основной очаговый характер нервного заболева-
ния в этих случаях). Этот диагностический комплекс позво-
ляет врачу объективно строить свою гипотезу о характере
общих и локальных поражений и путях возможного восстано-
вления нарушенных нервно-психических функций.

325

КЛИНИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
ВОССТАНОВЛЕНИЯ РЕЧЕВЫХ ФУНКЦИИ ПРИ
МОТОРНОЙ АФАЗИИ 1
I
В клинических исследованиях мозговых, особенно корковых,
поражений известное место занимают психофизиологические
и психологические методы (как дополнительные методы кли-
нико-неврологической диагностики).
В диагностическом комплексе неврологической клиники
психология (в ее специальной области — патопсихологии)
уже заняла надлежащее положение, достаточно существенное,
несмотря на определенные границы и подконтрольный харак-
тер ее данных в клинике. Особенно показательны искания
и успехи патопсихологии в разработке общеневрологических
концепций синдромов афазии, апраксии, агнозии.
Иначе дело обстояло с практическим использованием пси-
хологии и ее методов в целях лечебных. Если при пограничных
состояниях употреблялась с большим или меньшим успехом та
или иная методика психотерапии, то в отношении очаговых
поражений головного мозга до недавнего времени казалась
исключенной самая возможность использования психологиче-
ских методов в лечебных целях.
В настоящее же время можно полагать, что психологиче-
ские методы имеют определенное не только диагностическое,
но и лечебное, точнее, восстановительное значение, являясь
одним из дополнительных средств в терапевтическом комплек-
се нервной клиники.
Основанием для этого утверждения является теперь уже
очень значительный опыт восстановительной патопсихологии,
накопленный за годы Великой Отечественной войны в специа-
лизированных эвакогоспиталях.
1 Работа выполнена совместно с канд. медицинских наук доц.
С. Н. Астаховым.

326

В разных городах Советского Союза в эти напряженные
годы психологические коллективы (под руководством проф.
А. Р. Лурия, проф. Б. Г. Ананьева, проф. Л. В. Занкова и др.)
разработали и практически опробовали на сотнях тяжелых
случаев новые методы восстановления пораженных военной
травмой психокортикальных функций (речевых, гностических,
праксических и т. д.).
Уже в июне 1944 г. удалось обобщить (пока еще в схемати-
ческом виде) этот новый военный опыт советской психологии
в деле восстановления трудоспособности и боеспособности ра-
неных и контуженых. Прошедшая в этот период специальная
научная конференция кафедры психологии Московского уни-
верситета и Неврологической клиники ВИЭМа явилась свиде-
тельством завоевания советской психологией и патопсихоло-
гией новых путей в трудном деле восстановления психокорти-
кальных функций.
Основным и общим теоретическим вопросом всех этих но-
вейших исследований является вопрос о соотношении спонтан-
ной реституции нервно-психических функций и организован-
ного восстановления этих функций в процессе специального
«лечебного обучения».
Новейшие работы показывают недостаточность, а в от-
дельных случаях и вредность традиционной установки лишь
на одну спонтанную реституцию в результате общего терапев-
тического воздействия на больного с афазией или агнозией.
Исходя из самой природы пластичности коры головного
мозга и структуры второй сигнальной системы корковой дея-
тельности человека, можно оценить все действительное значе-
ние невропсихологически обоснованной организации деятель-
ности коры в процессе ее спонтанной реституции.
При центральных расстройствах речи (особенно моторной
афазии) совершенно недостаточно применять выработанную
в условиях периферических расстройств логопедическую мето-
дику. Эта методика может оказаться рациональной лишь
в определенный момент, в определенной степени в системе
других методов (психофизиологических), отвечающих приро-
де синтетической деятельности мозга.
н
В настоящем кратком сообщении излагается опыт относи-
тельного восстановления речевых функций в одном сложном
случае моторной афазии.
Данный случай характеризуется противоречивым сочета-
нием двух моментов: а) большой давностью заболевания,
б) относительной молодостью больной. Это состояние пред-
ставляет интерес в свете проблемы соотношения спонтанной
и организованной реституции. Дело в том, что, несмотря на

327

молодость и, следовательно, большую еще пластичность мозга,
спонтанная реституция не отмечалась в течение многих меся-
цев и при действии разнообразных лечебных средств.
После начала восстановительно-патопсихологической ра-
боты с больной явления реституции стали прогрессивно возрас-
тать, хотя лимитированность этих явлений несомненна уже
в настоящее время. Давность заболевания является обстоя-
тельством, весьма усложняющим восстановительную работу
уже потому, что длительное существование неизменяемого де-
фекта перестраивает всю систему личности больной, в том чис-
ле сохранившиеся установки, навыки, знания и переживания,
непосредственно с дефектом может быть и не связанные, но
возникающие вследствие общего изменения положения лич-
ности в жизни.
Таким образом, необходимо было бороться не только
с непосредственным дефектом — патологией речи, но и прео-
долевать вторично-измененные отношения и установки лич-
ности. Именно этот учет развития дефекта в системе лич-
ности и воздействие на личность, а не только на изолирован-
ный механизм поражения делают восстановительно-патопси-
хологическую практику отличной от обычной логопедической
практики.
Ив-ва М. 32-х лет поступила в клинику 27.11.1944 г.
с явлениями глубокого правостороннего гемипареза и почти
полной моторной афазии.
Наследственно не отягощена. В детстве перенесла корь,
скарлатину, коклюш. Росла здоровым ребенком. До настоя-
щего заболевания успешно училась в вузе, много занима-
лась спортом. В период блокады Ленинграда алиментарного
истощения и проявлений авитаминозов не было. Менструа-
ции с 13 лет, все время регулярные. В 1941 г. первая беремен-
ность и в апреле 1942 г. нормальные роды. Во время пребы-
вания в роддоме, после вражеского артиллерийского обстрела
и разорвавшейся вблизи авиабомбы, внезапно, без потери
сознания, развился правосторонний паралич с нарушением
речи. В течение полутора месяцев после этого находилась
в роддоме, а в дальнейшем была переведена в нервное отде-
ление больницы им. Ленина, где находилась на излечении
2 месяца. В связи с полной утратой трудоспособности и хро-
ническим течением заболевания получила 1 группу инвалид-
ности и 22 июля 1942 г. была переведена в дом для инвали-
дов-хроников им. К. Маркса. За это время появились
незначительные активные движения в правых конечностях,
больше в ноге, и способность произносить отдельные короткие
слова, например, да, нет. После 20-месячного пребывания
в больнице для хроников была переведена в клинику.
При поступлении: роста среднего, телосложения правиль-
ного, питания удовлетворительного, кожа и видимые слизи-

328

стые нормальной окраски. Тоны сердца приглушены, границы
несколько расширены влево. Артериальное давление 130/95.
В остальном со стороны внутренних органов изменений нет.
Реакции на свет и установка вблизь — живые. Сглаженность
правой носогубной складки. Отклонение высунутого языка
вправо. Глубокий правосторонний гемипарез с преимущест-
венным поражением руки. Походка спастическая, волочит
правую ногу. Движения в правой руке резко ограничены
в проксимальных отделах и практически почти утрачены в кис-
ти. Мышечный тонус в правых конечностях повышен. Глубокие
рефлексы справа значительно выше, чем слева; клонус правой
стопы. Симптомы Бабинского и Оппенгейма справа. Убеди-
тельных расстройств чувствительности нет. Грубое нарушение
моторной речевой функции — способна повторить только не-
многие односложные слова. Понимание простых фраз, как
например, покажите язык, поднимите левую руку — сохране-
но, но более сложных — нарушено. Не может читать и писать.
Письмо нарушено из-за паралича руки. В поведении и реакци-
ях больной много инфантильных, ранее, по словам близких, не
свойственных ей черт. Выраженная вазомоторная неустойчи-
вость и эмоциальная лабильность.
4 марта 1944 г. больная была осмотрена заслуженным дея-
телем науки проф. И. Я. Раздольским; заключение: «право-
сторонний глубокий гемипарез с наличием почти полной
моторной афазии, элементов сенсорной афазии и нарушений
функции чтения на почве нарушения кровообращения в бас-
сейне средней мозговой артерии левого полушария мозга.
Рекомендуется настойчивое упражнение в разговорной речи
и в активном развитии сохранившихся двигательных функ-
ций конечности, особенно верхней».
Вскоре после поступления в стационар с больной были
начаты регулярные занятия по изложенной ниже методике.
Основным речевым нарушением в данном случае являлась
моторная афазия. При первоначальном обследовании (март
1944 г.) у больной отмечалось лишь несколько речевых авто-
матизмов (да, нет, та) и полное4 отсутствие произвольной
речи. Обследование зафиксировало также тяжелые наруше-
ния повторной речи (не только в отношении предложений,
слов, слогов, но и отдельных фонем). Были также отмечены
алексия (вербальная и литеральная) и аграфия.
Однако, помимо полного расстройства устной и письмен-
ной речи, выключавшего больную из обычной системы отно-
шений, уже проф. Раздольским (до нашей работы с больной)
отмечались элементы сенсорных расстройств.
Сенсорные нарушения при первичном обследовании выра-
жались в: нарушении фонематического различения как при
звуковом, так и письменном воспроизведении (неразличения
а — я, с — з, д — т, у — /о, с — ш и др.)-

329

Устраненная в устном воспроизведении, эта нечувствитель-
ность к малым фонематическим разностям отмечалась еще
два месяца спустя в чтении и в письме под диктовку.
Между тем известно, что фонематическое неразличение
(в сенсорной сфере ) принадлежит к числу явлений височной,,
акустической или сенсорной афазии.
Кроме того, при наличии элементарного понимания повто-
ряющихся стандартных обращений («Как ваше здоровье?»,
«Как вас зовут?») больная с трудом понимала чужую речь
вне этого стереотипного круга. Правильно соотнося называе-
мые обозначения к предмету (например, показывая рукой на
называемый экспериментатором предмет), больная не могла
понять любую предикацию в чужой речи (например, указать
круглые, плоские, длинные, серые, цветовые свойства вещей
или понять глаголы в чужой речи, например: резать, шуметь,
колоть, бодрствовать и т. д., за исключением указаний типа
есть, спать, идти, садиться и т. д.). Наконец, для больной ока-
зывались предельно-трудными задачи на понимание отноше-
ний, особенно пространственных. Надо отметить, что в этом
случае картина сенсорных расстройств иная, нежели при сен-
сорной афазии, но несомненно проявилось не только наруше-
ние устной речи в ее моторных операциях, но и расстройство
процесса восприятия и понимания речи других.
Помимо уже ранее указанных расстройств чтения и пись-
ма, обнаруживалась акалькулия (даже в пределах первого
десятка), особенно в операциях умножения и деления. Резко
бросалась в глаза наблюдателям импульсивность поведения,
аффективная лабильность и общий инфантилизм.
Эти явления, прямо или опосредствованно связанные с мо-
торной афазией, свидетельствуют о некотором общем измене-
нии личности. В этом случае можно было бы говорить не
только о сниженном уровне, но и об измененном характере:
больная стала другой личностью.
Этот измененный характер личности и сознания, а не
только сниженный уровень интеллектуально-речевого разви-
тия особенно подчеркивается преморбидной структурой. До
заболевания М. И. была разносторонне развитым интелли-
гентным человеком. Будучи студенткой вуза, она занима-
лась философско-литературным самообразованием, увлека-
лась спортом и искусством. Спустя два с половиной месяца
после начала наших занятий больная составила самостоя-
тельно по памяти список просмотренных ею фильмов в не-
сколько десятков названий.
Потеря речи и тяжелое нарушение деятельности (вследст-
вие гемиплегии) привели к нарушению обычного образа
жизни, отношений и общения. Редуцирование потребностей
имеет в этом смысле не меньшее значение, нежели выпаде-
ние той или иной частной интеллектуальной функции.

330

Следовательно, в этом случае необходимо отметить не
только сам дефект («моторная афазия»), но и иррадииру-
ющие зоны угнетения других функций и форм психической
деятельности личности.
Ill
Как ни важно явление речедвигательного поражения, оно
не во всех случаях даже собственно моторной афазии (тем
более в этом сложном случае) является определяющим
состояние больного, поскольку подчас более тяжелым и пер-
вичным является поражение внутренней речи.
В тех случаях (а наш случай относится именно к данному
роду), где более глубоким и первичным является расстрой-
ство внутренней речи, невозможно начинать с логопедических
приемов. Напротив, специальной методикой восстановления
сложных механизмов внутренней речи нужно было подгото-
вить почву для эффективного применения логопедической
методики в последующем.
Как показывает исследование, основным первичным пора-
жением была дезинтеграция как словесного, так и фонема-
тического акта (диссоциация звукомоторная при говорении,
зрительно-моторно-слуховая при чтении и письме). Ближай-
шим следствием дезинтеграции фонематических и словесных
образов являлось нарушение константности звуков речи, сло-
ва, предложения, снижение мышления до уровня наглядных
операций, нарушение планирующей, соотносительной функции
внутренней речи в самой деятельности и т. д.
Исходя из установленных новейших научных принципов
психо-кортикального восстановления, восстановительное («ле-
чебное») обучение в этом случае должно было начаться не
с периферически-моторной дифференцировки, но и прежде
всего с восстановления цельного внутреннего словесного
и фонематического образа.
Многие современные исследования в области восстанов-
ления речедвигательных функций при моторной афазии ука-
зывают на роль «оптических костылей» (А. Р. Лурия) в виде
буквенных обозначений.
К этому необходимо добавить, что восстановительное зна-
чение стимуляции письменной речи при моторной афазии ска-
зывается также в развитии тонких двигательных функций
сохранной руки и стимуляции деятельности здорового полу-
шария (по типу компенсаций).
Нужно, однако, отметить, что восстановительная роль
письменной речи еще более велика в случаях моторной афа-
зии и не может быть охарактеризована лишь ролью «оптиче-
ских костылей» или стимулятора компенсации двигательных
функций.

331

Эта особая, совершенно исключительная роль письменной
речи в процессе восстановления речевых функций вообще за-
ключается в интеграции, на основе операции письма, всех
звеньев словесного и фонематического акта, в установлении
слухо-моторных связей опосредованным зрительно-моторным
путем.
В исследованиях А. Р. Лурия, Б. Г. Ананьева, Л. В. Зан-
кова и др. показано, что процесс восстановления констант-
ности звуков речи и слова осуществляется чаще всего через
зрительный образ (буквенный). Показано также работами
Б. Г. Ананьева и В. В. Оппель, что осознание фонематического,
лексического и синтаксического строя речи также осущест-
вляется на основе письменной речи. В какой мере можно
было опираться на сохранные элементы письменной речи
у нашей больной, если именно эти элементы должны были
послужить началом восстановления всех речевых функций?
При первоначальном обследовании (19.111.1944) была отме-
чена вполне сохранная наглядная операция письма (списы-
вание) и полное расстройство письма (как вербальное, так
и литеральное).
Так, например, больная изображала букву г таким обра-
зом |— П У у букву г, как г, с, п и т. д., не дифференцировала
л, а, д\ с путала с е\ ч — с у; м — с я. Даже в стереотипе пись-
ма (адрес, имена родных и врача) больная правильно писала
лишь первые знаки (Сераг вместо Сергей, Междынарад вмес-
то Международный и т. д. Письменное обозначение (называ-
ние) узнаваемых вещей и письмо под диктовку первоначаль-
но были так же невозможны, как и спонтанное письмо в соб-
ственном смысле слова.
С больной, прежде всего, была проведена систематическая
работа по устранению литеральной аграфии по методике
Б. Г. Ананьева1 («конструктивно-аналитическая методика»).
Систематические упражнения по конструированию и реконст-
руированию букв и формированию образа буквы привели
к полному устранению литеральной аграфии в течение 3—4 не-
дель.
Спустя месяц отмечалось почти безошибочное литераль-
ное чтение и письмо, а на этой основе вполне возможно было
подойти к преодолению вербальной аграфии и алексии. Спе-
циальные упражнения по переложению прочитанного текста,
грамматическому его анализу и развитию произвольной пись-
менной речи («творческого рассказа») дали в этом отноше-
нии значительные прогрессивные сдвиги.
1 Опубликована в 1942 г. в № 4—5 журнала «В помощь эвакогоспи-
талям», Тбилиси. Проверка методики произведена работниками Мое.
ин-та дефектологии и Мое. ин-та мозга. См. «Известия АПН РСФСР»,
вып. II по отделению психологии, М., 1945.

332

Спустя два месяца больная пишет сама «рассказы» и до-
вольно свободно письменно отвечает на вопросы. Как и нуж-
но было ожидать, вместе с восстановлением письменной речи
расширялся запас слов, интеллектуальные операции станови-
лись более гибкими и разнообразными; больная начала не
только вспоминать, но и оформлять словесно свои воспомина-
ния о жизни до болезни. Одновременно резко изменялась
общая линия поведения, характеризовавшаяся возрастающей
активностью и снижением инфантильных черт. При устране-
нии грубых первичных нарушений непосредственно выявилось
более сложное расстройство — аграмматизм в письменной
речи, раскрывающий дефект устной речи — ее недостаточную
предицированность.
При общем повышении уровня интеллектуального разви-
тия речедвигательная функция оказывалась задержанной.
На этой ступени восстановительной работы вполне воз-
можно было включение логопедических упражнений в общую
систему «лечебной дидактики», поскольку эти упражнения
способствовали дифференцировке моторного аппарата.
IV
Опыт работы по восстановлению функций письменной
и устной речи у больной М. И. показал сравнительную со-
хранность в этих функциях субстантивных категорий и тяже-
лое расстройство предикативных частей речи и предложения.
Так, больная, обращаясь к своей знакомой по палате, гово-
рит: «Надежда Николаевна доктор второй этаж» (т. е. «вас
зовет доктор на второй этаж) или «Профессор, книга стол»
(вместо «посмотрите, книга уже лежит на столе»). Подобные
явления одинаково характерны были как для устной, так
и письменной речи.
Дело, таким образом, оказывалось не в выпадении отдель-
ных фонем или недостатков громкого чтения, но в нарушении
грамматического строя предложения и процесса суждения.
Больше, чем даже союзы и предлоги, нарушены у больной
прилагательные и глаголы. Эти нарушения обнаруживались
не только при специальной речевой работе, но и вообще в дея-
тельности, опосредствованной речью. Так, например, больной
с трудом удавалось словесное определение предметных
качеств вещей, отражаемых осязанием в процессе манипу-
лирования с этими вещами.
Так, в опытах нашей сотрудницы, доцента Ф. С. Розен-
фельд, по исследованию осязательного образа, наша больная
проявила себя весьма характерно. Она правильно назвала
при показе экспериментатором стекло, но никак не могла
назвать подобное качество ряда вещей («стеклянные»). Она

333

довольно легко называла «дерево», но не могла правильно
дать предикацию и слово «деревянный».
Для борьбы с этим тяжелым дефектом предикации
Ф. С. Розенфельд применила в восстановительных целях
выработанную ею методику исследования осязательного
образа в процессе предметного действия. Эта специальная
отработка предикации речи велась в грамматических упраж-
нениях и вместе с тем в вербализации предметных действий.
Если посредством стимуляции письменной речи и общей
работы над развитием интеллекта были восстановлены осно-
вы субстантивных операций речи, то посредством вербализа-
ции предметных действий и грамматического переобучения
надлежало восстановить основы предикации речи. Здесь мы
подходим к одному из ключевых вопросов как теории мотор-
ной афазии, так и методики восстановления речи при этом
заболевании.
В ряде исследований (А. Р. Лурия, Э. С. Бейн, Б. Г. Ана-
ньев, В. К. Орфинская, Ф. С. Розенфельд) отмечается резкая
противоположность синтаксических расстройств речи при мо-
торной и сенсорной афазии. При расстройстве сенсорной речи
преимущественно сохраняются глагольные или шире «сказуе-
мостные» формы речи, предикативный строй предложения.
При моторной афазии, напротив,— существительные и вообще
«подлежащные» части речи, субстантивный строй предло-
жения.
Эти патопсихологические данные о функционально-лока-
лизационной полярности предикативных и субстантивных форм
речи вполне согласуются с новейшей лингвистической гипо-
тезой Л. И. Подольского1.
В нашем случае у больной М. И. первоначально были
поражены обе формы речи, вследствие чего речь фактически
была нарушена полностью, но затем осталось стойкое рас-
стройство предикативного строя (что типично для моторной
афазии), особенно резко проявлявшееся в устной речи.
К сожалению, многие факты избирательного расстройства
предикации речи при моторной афазии еще не имеют общего
объяснения. Нам представляется причиной недостаточного
истолкования этого типичного факта прежде всего то обстоя-
тельство, что в патопсихологии моторной афазии расстрой-
ства речи анализируются независимо от расстройства дея-
тельности, в частности, двигательной сферы больного с мотор-
ной афазией. Между тем большинство случаев моторной
афазии сопряжено с гемиплегиями или с гемипарезами,
с большей или меньшей деффектностью деятельности и практи-
ческой ориентации в пространстве. Не случайны, в свете этого
1 См. сборник «Психология речи» под ред. проф. Б. Г. Ананьева,
Л., 1946.

334

нашего предположения, такие массивные разрушения при мо-
торной афазии, какие обнаруживаются именно в отношении
предикации речи, выражающей действие, и обнаруживаемые
действиями качества вещей. Не случайны также столь частые
при моторной афазии выпадения союзов и предлогов, особенно
важных в обозначении пространственных соотношений, резка
нарушенных в деятельности больного с моторной афазией.
Так, мы можем думать, что при моторной афазии в речи
отражается то, что наиболее поражено в реальной практиче-
ской деятельности, в ткани обычной жизни. Следователь-
но, особо полезными на этой новой стадии лечения являлись
такие приемы, которые развивали речь в непосредственной
связи с действиями (например, наречение в процессе ощупы-
вания или конструирования вещей) или превращали самую
речь в известное новое действие, изменявшее практически
отношение больного к окружающему.
Нами была продемонстрирована на клинической конфе-
ренции Невропсихиатрического института им. Бехтерева
наша больная, ее разговорная речь и ее пение. Исключитель-
ный интерес представляет собой факт поразительного воспро-
изведения (по своей членораздельности и выразительности)
речевого содержания в пении. Вполне объяснимый факт ком-
пенсированное• речи пением в данном случае требует
другого объяснения. Сложный, многосоставной и трудновыго-
вариваемый текст песен и романсов (в том числе «Соловей-
соловушка», «Метелица» и др.), оказывавшийся тяжелой
задачей для рядовой речи, быстро и легко осваивался и вос-
производился больной в пении.
Для того чтобы проверить, в какой мере в этом процессе
значительна роль усвоения готовой речи, а не самого дейст-
вия пения, мы предложили одной из наших помощниц в этой
работе Н. Н. Хитрово-Кутузовой вести с больной обычный
бытовой диалог в форме пения. И в этой усложненной ситуа-
ции результат оказался удачным. Можно было думать, что
пение представляет собой лишь «мелодизированную» повтор-
ную речь, но этот факт «мелодизации» живого диалога сви-
детельствует о том, что это далеко не так.
В пении слово и предложение становятся поступком, выра-
зительным действием, в которых развивается интенсивно
и предикация речи.
В этом же отношении оказались плодотворными для разви-
тия речи различные трудовые задания: вышивание здоровой
рукой (ранее не ведущей, левой рукой), помощь в умственной
работе других больных (в их упражнениях в речи). В итоге за
пять месяцев нашей работы можно отметить значительное
восстановление диалогической устной речи, рост лексического
и синтаксического чтения «про себя» и произвольного письма.
Вместе с этим отмечалось восстановление коммуникации

335

и коммуникативных черт характера, рост активности (интере-
сов и потребностей), волевого усилия и т. д.
Можно было отметить также влияние всей этой комплек-
сной работы на развитие психомоторики и расширение прост-
ранственной ориентации.
v
Наш весьма краткий клинико-психологический анализ
данного случая моторной афазии свидетельствует о необхо-
димости:
а) организованного воспитания функциональной системы,
восстанавливающей или замещающей пораженную функцию;
б) стадионального и комплексного построения восстано-
вительной методики, включающей в себя не только приемы
восстановления речи, но и методы воспитания деятельности,
опосредующей речь;
в) специальной разработки вопроса об избирательном
характере речевых расстройств (строения предложения
и суждения).
Нет никакого сомнения в том, что лишь на основе клини-
ческой неврологии психология может успешно поставить
и разрешить эти вопросы. В свою очередь, представляется
несомненным в свете опыта военных лет, что освоение новых
психологических методов в целях уточнения диагностики
и расширения терапевтического комплекса будет способство-
вать дальнейшему успеху в разработке такой труднейшей
проблемы, какой является восстановление речевых функций
при моторной афазии.

336

О РАССТРОЙСТВАХ СНОВИДНОИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ПРИ АФАЗИЯХ
I
Современное состояние физиологии и патофизиологии про-
цессов сна свидетельствует о том, что главнейшие учения
о сне («межуточное», «корковое», «нейрогуморальное») пре-
вращают изучение сна в разработку вопросов локализации
и динамики наиболее первичных, глубоко залегающих нерв-
ных функций. Вместе с тем достигнутое в современной науке
понимание единства сна и бодрствования позволяет искать
в исследованиях процессов сна известного ответа и на вопрос
об основных нервно-мозговых механизмах бодрствования.
Именно в связи с исследованиями в этой области выясня-
ются наиболее интимные взаимоотношения между мозговым
стволом и большими полушариями, между корой больших
полушарий и подкорковыми узлами, наконец, между первой
и второй сигнальными системами в высшей нервной деятель-
ности человека.
Особую важность в этой связи приобретают клинические
психофизиологические исследования. Известно теоретическое
значение клинических наблюдений над расстройствами сна
в связи с общей топикой наблюдаемых поражений. Не слу-
чайно теория сна была очень продвинута наблюдением и пато-
логоанатомическим изучением летаргического энцефалита.
Интересные факты описаны в отношении сонливости при опу-
холях головного мозга, при которых также наблюдались
повышение гипногагических галлюцинаций и резкое повыше-
ние сновидной деятельности. В психиатрической клинике из-
вестны расстройства сна при различных психозах и особен-
но— шизофрении, причем показана возможность возникно-
вения бредовых состояний из возбужденного состояния
сновидной деятельности и т. д.
Клинический метод позволяет изучать весь психонервный
механизм процессов сна, включая и своеобразную динамику
сновидных образов — сновидений. Возможность топического,

337

локализационного или относительно-локализационного объяс-
нения природы сна и сновидной деятельности представляется
наиболее благоприятной при изучении расстройств, вызван-
ных определенными очаговыми поражениями больших полу-
шарий.
В годы нашей госпитальной работы, в 1942—1943 гг., мы
специально изучали вопрос об особенностях расстройств сно-
видной деятельности при органических и так называемых
функциональных военно-травматических заболеваниях голов-
ного мозга. Д-р Б. Р. Нанейшвили собрал обширный психо-
патологический материал относительно сновидных расстройств
при военно-травматических неврозах и психоневрозах. Этот
материал был затем сопоставлен с нашими данными относи-
тельно расстройств сновидной деятельности при ранениях
и контузиях (очаговых поражениях) головного мозга.
В этом исследовании нам пришлось прежде всего выде-
лить больных с теми или иными травмами затылочной
и затылочно-теменной области, с явлениями оптической агно-
зии, оптико-пространственных расстройств и т. д., у которых
оказался тяжело нарушенным механизм сновидной деятель-
ности.
Одновременно изучая расстройства внутренней и письмен-
ной речи при моторной и сенсорной афазиях, мы столкнулись
с явлением, необычайно нас поразившим. Оказалось, что при
этих заболеваниях общая субъективная картина сна весьма
сходна с затылочным синдромом. Но если в последнем случае
(т. е. при затылочном синдроме) объяснение может быть
дано, исходя из общеизвестной роли корковых центров зрения
в образовании представлений, сновидных — в частности, то
в случаях афазии объяснение предполагает тщательное и спе-
циальное исследование ряда новых вопросов о соотношении
зрительных образов и внутренней речи.
В дальнейшем линии наших исследований психопатологии
афазии и психопатологии сновидной деятельности сошлись.
Мы пришли к убеждению, что в стыке этих двух линий иссле-
дований кроется возможность важных находок для науки
и клинико-диагностической практики. К сожалению, в обшир-
ной специальной литературе об афазиях нам не удалось най-
ти непосредственные указания о характере сна и сновидной
деятельности при этих заболеваниях.
Несмотря на новизну и чрезвычайную сложность вопроса,
мы сочли возможным исследовать заинтересовавший нас
факт, поскольку условия госпитальной работы давали воз-
можность вести наблюдения характера сна у интересующих
нас больных, а также всесторонне, комплексно исследовать
топику и характер поражения.
Предварительное сообщение об этих данных и приводится
в настоящей статье.

338

Подобно тому как расстройства сна носят количественный
(бессонница или сонливость) или качественный (нарколепсия,
летаргия и пр.) характер, расстройства сновидной деятель-
ности также представляют собой сочетание количественных
и качественных изменений сновидной деятельности.
Гервер полагал, что обилие сновидений свидетельствует
о какой-то (органической или функциональной) мозговой
патологии, малое количество или отсутствие сновидений, по
Герверу, представляет собой признак здорового сна. Но,
с другой стороны, в патопсихологии Фрейд утверждал, что
полное отсутствие сновидений обозначает наиболее глубокое
вытеснение и, следовательно, является, напротив, признаком
невротических состояний.
Однако совершенно неправомерно оценивать количествен-
ную сторону сновидной деятельности независимо от ее каче-
ства. Действительно, при анализе качества сновидений обяза-
телен учет обилия или скудости образов, но лишь при знании
общей качественной их картины. Качественными расстройства-
ми сновидной деятельности являются кошмары или архаиче-
ские спутанные сны, с психомоторным возбуждением или про-
воцирующие припадки истерического характера.
Удовлетворительного объяснения этих расстройств сновид-
ной деятельности в настоящее время еще не дано, как, впро-
чем, нет общеприемлемой концепции сновидений. Фрейдов-
ская концепция сновидения не может быть признана исходной
не только для общей, но и для патологической психологии сна.
По Фрейду, сновидения представляют собой примитивную
реализацию влечений, в конечном счете возвращение к внутри-
утробной жизни. С этой точки зрения необъяснимо большин-
ство случаев реактивных состояний. Фрейд в своей концепции
сновидений, как и в теории психопатологии в целом, игнори-
рует социальную природу и направленность индивидуальности
и совершенно снимает проблему коркового механизма сно-
видений.
Теория Мори — Вундта о трансформации внешних побужде-
ний в сновидные образы при высоких порогах раздражений
не объясняет преобладания зрительных представлений в сно-
видных образах. Теория Д. Н. Узнадзе, рассматривающая сно-
видения как фиксированные установки, объясняет ряд слу-
чаев, особенно реактивных состояний, лучше концепции Фрей-
да, но не раскрывает механизма сновидений, особенно их
визуализации и вербализации.
Между тем мы считаем важнейшим вопросом именно этот
вопрос о механизмах визуализации и вербализации в условиях
внутреннего торможения в коре головного мозга.

339

Проблема заключается в анализе противоречия, неизбежно
встающего перед исследователем. Большинство переживаний
и образов во сне визуализированы, между тем зрительный
рецептор первым затормаживается с развитием процесса сна.
Корковые центры зрения, очевидно, должны быть отнесены,
однако, к числу неполно заторможенных и «дежурных» зон,
поскольку многие внешние раздражения на спящего в конечном
счете визуализируются.
Согласно исследованиям Хекера, Рицолло и др., зритель-
ные образы в сновидениях резко преобладают над остальными
(двигательными, слуховыми, вкусовыми и т. д.). По данным
Хекера, до 93% всех образов в состоянии сна носят зритель-
ный характер (у изученных им лиц). Еще Мори показал, что,
несмотря на то, что непосредственная стимуляция зрительного
рецептора во время сна либо невозможна (при глубоком сне),
либо затормаживает мозг (в состоянии легкого сна), многие
раздражения других органов чувств (вкусового, слухового,
кожного, обонятельного и др.) вызывают в состоянии сна ин-
адекватную реакцию в виде зрительного образа сновидения.
Нам представляется несомненным центральное происхож-
дение сновидных механизмов. Именно поэтому поражение
мозговых центров зрения, при сохранности афферентных
путей и периферических органов, приводит к полному и частич-
ному выключению сновидного механизма. Больные, страдаю-
щие затылочным синдромом в острой фазе травмы, вовсе не
видят сновидений, и лишь с реституцией центрально-зритель-
ных функций постепенно восстанавливается и эта способность
к сновидной деятельности.
Полную противоположность этому состоянию — отсутствию
или крайнему обеднению сновидений — представляет сновид-
ная деятельность при военно-травматических психоневрозах.
Обилие и необычайная подвижность сновидений, их устрашаю-
щий, кошмарный характер и компенсаторные установки —
крайне типичны для подавляющего большинства изученных
нами и Б. Р. Нанейшвили «функциональных» больных. В этих
случаях подавляющее большинство сновидений является дей-
ствительно зрительными образами, сопровождающимися уст-
рашающими слуховыми представлениями (звуки бомбежки,
разрывов снарядов, выстрелов и пр.).
Эти случаи «функциональных» расстройств нервной систе-
мы в отношении состояния при них сновидной деятельности
лучше всего могут быть объяснены блестящей гипотезой
И. П. Павлова о механизме сновидений.
Известно, что Павлов рассматривал сон как торможение
коры больших полушарий, распространяющееся вниз на под-
корковую область. Утомление словесного отдела вызывает,
по Павлову, торможение этого отдела, т. е. второй сигнальной

340

системы. В состоянии бодрствования вторая сигнальная си-
стема держит в тонусе первую сигнальную систему. В состоя-
нии же сна нет «давления» второй сигнальной системы на пер-
вую, низшие отделы растормаживаются, следствием чего
и является, по Павлову, сновидение.
Гипотеза Павлова хорошо объясняет причину возбуждения
сновидной деятельности растормаживанием первой сигналь-
ной системы в условиях утомления и охранительного торможе-
ния второй сигнальной системы. Механизм кошмаров и ком-
пенсаторных сновидений при травматических неврозах и
психоневрозах исчерпывающе разъясняется в свете этой
гипотезы. В свете этой гипотезы возможно удовлетворительно
объяснить и причину выпадения сновидного механизма при
затылочном синдроме, поскольку пораженный в центральном
звене зрительный анализатор составляет важнейшую часть
первой сигнальной системы.
До этого момента, пока вопрос касается механизма визу-
ализации переживаний и образов в состоянии сна, объяснение
представляется более или менее простым и вполне уклады-
вается в схему И. П. Павлова. Сложность задачи начинается
с того, как мы принуждены констатировать своеобразную, не-
осознаваемую вербализацию этих сновидных образов.
Сложность задачи возросла для нас по крайней мере с того
момента, как мы обнаружили повторяющиеся в большинстве
расстройств типа моторной и сенсорной афазии выпадения или
тяжелое (по сравнению с преморбидным состоянием) ослабле-
ние сновидных механизмов. Связь речевых и сновидных рас-
стройств представляет собой поразительное явление, достойное
специального исследования и более основательного и много-
стороннего объяснения.
ш
Из клинической литературы военного времени известно, что
при контузии головного мозга отмечается — особенно в острых
состояниях — резко выраженная и мучительная бессонница
(например, по Овганскому). Однако оставалось неизвестным,
видят или нет сновидения эти больные с очаговыми поражени-
ями, когда им удается заснуть. С другой стороны, из литера-
туры (Аствацатуров, Гольман, Мотт и др.) также известно, что
при реактивных неврозах и истерии наблюдается резкое рас-
стройство сновидений в виде кошмаров, что образует у боль-
ных страх перед самым сном.
Наши (совместно с Б. Р. Нанейшвили) систематические
наблюдения над 155 мозговыми ранеными больными, конту-
жеными и «реактивными» больными подтверждают эти
данные.
Наблюдения за жизнью госпитальных палат в ночное вре-

341

мя и анализ жалоб самих больных свидетельствуют о резкой
дифференциации этих больных в отношении ко сну. Черепно-
мозговым раненым больным или контузионно-коммоционным
больным трудно заснуть из-за сильных головных болей и нерв-
ного истощения; они спят неглубоко и легко пробуждаются
вследствие общей слабости коркового торможения.
Больным с травматическими неврозами и психоневрозами
также трудно заснуть, но из-за чрезмерной возбудимости
по отношению к внешним раздражениям и они спят мало
вследствие того, что их будят кошмары, что они, выражаясь
словами больного П-ва, «каждую ночь снова на фронте». Во
время самого сна эти больные сильно возбуждены не только
психомоторно, но и вербально. Их «разговор во сне» часто
мешал сну товарищей по палате. Иной раз это возбуждение
завершалось истерическим припадком, с ясно выраженным
фабульным характером. «Реактивные» больные после такого
сна пробуждаются в разбитом состоянии, многие часы после
этого в дневное время они депрессивны. Впечатление таково,
что эти больные во сне дополнительно травмируются психо-
генно через эти воспроизведения в сновидениях фронтовых
картин и переживаний. Вот почему, по наблюдениям д-ра
Б. Р. Нанейшвили, оказалось, что снотворные средства в этих
случаях оказываются недостаточно эффективными, если с ними
не связывается известная психотерапия.
Напротив, контузионно-коммоционные больные, по этим
наблюдениям, испытывают благотворное действие снотворных
веществ, спят спокойно при их действии и чувствуют себя от-
дохнувшими даже после кратковременного сна. Среди боль-
ных этих большинство либо не видят сновидений, либо они их
не возбуждают, не мешают нормальному течению сна, так как
не носят сюжетно-устрашающего характера или выраженной
компенсаторной направленности.
Специальное изучение жалоб 155 больных на то или иное
расстройство сна показало, что из общего числа обследован-
ных нами функциональных больных 92,2% страдали от обиль-
ных и тревожных сновидений и лишь 7,8% вовсе не испытывали
никаких выраженных переживаний во сне (впрочем, по их по-
казаниям, и преморбидно также). Интересно сопоставить эти
данные с характеристикой жалоб больных с различными орга-
ническими заболеваниями головного мозга. Лишь 22% боль-
ных указывают на наличие сновидений, притом не обильных
и редко тревожных. Не видят сновидений 78% больных, ука-
зывающих, вместе с тем, на типичность для них в преморбид-
ном состоянии сновидных переживаний. Уже из этого сопо-
ставления виден массовый характер сновидных расстройств
при реактивных неврозах и психоневрозах. В содержании
обильных и тревожных сновидений этих больных преобладаю-
щим мотивом являлось воспроизведение фронтовой опасности

342

и обстановки в 80%, сочетание этого мотива с исполнением
основного желания (дом, родные)—в 16% случаев и лишь
в 4% сновидений этих больных выступает сложная символи-
зация мотивов и тяжелые сексуальные сны. Характерно далее,
что тревожные сны наступают сразу же после травмы и слу-
жат дополнительным психогенным источником. С улучшением
общего состояния сновидения становятся менее обильными и
менее тревожными, что может служить тонким реактивом ди-
намики состояния больного. Фронтовые мотивы тревожных
сновидений, фиксированных нами в 1942 и 1943 гг., обычно
были стереотипны: бомбежка, налет самолетов, боевые эпизо-
ды в разведке и на поле боя, поле с трупами и ранеными, руко-
пашный бой, погоня, ранение и пр. В таком сне обязательно фи-
гурирует личность самого больного, чаще всего как объект
действия, реже как субъект действия. Больной просыпается от
собственного крика, спазм в горле, сильного вздрагивания, па-
дения с кровати или развившегося истерического припадка.
Во всех этих условиях корковое торможение оказывается
недостаточным и возбуждение «словесного отдела» оказы-
вается настолько сильным, что препятствует развитию глубо-
ких фаз сна и растормаживанию низших отделов центральной
нервной системы.
Можно было бы высказать предположение, что здесь пер-
вая сигнальная система более травмирована, нежели вторая
сигнальная система, если учесть травматическую нагрузку, ко-
торую несут на себе анализаторы слуховой (частые случаи
функциональной травматической глухонемоты) и зрительный
(механизм самого психогенного шока).
Однако следует обратить внимание на то обстоятельство,
что подавляющая масса подобных сновидений фабульна
и связана, полна значениями и смыслами, легко воспроиз-
водится при пробуждении. Живописный зрительный характер
образов, эмоционально-шоковое их действие не должно закры-
вать нам глаза на обозначенный, сигнификативный или вер-
бализованный характер сновидных представлений. Но опери-
рование значениями предполагает речь, внутреннюю, во
всяком случае, облекаемую в образы. У «функциональных»
больных, включая и страдающих тяжелыми формами мутизма,
внутренняя речь сохранена, и общий тонус ее даже более
повышен сравнительно с нормальным состоянием. Этим
и объясняется в таких случаях, по нашему мнению, усиление
речевых импульсов в сновидной деятельности, поскольку сон
этих больных редко бывает глубоким. Таким образом, несмотря
на субъективную тяжесть страданий «функциональных» боль-
ных от сновидений, наличие сновидений свидетельствует об от-
носительной сохранности мозговых связей и необходимости
лишь нормализовать их функциональный тонус, т. е. снизить
возбудимость как первой, так и второй сигнальных систем.

343

Мы задержались на общей характеристике сновидных рас-
стройств при травматических неврозах и психоневрозах со сра-
внительной задачей, чтобы поставить вопрос об участии вну-
тренней речи в сновидной деятельности и необходимости
дальнейшей разработки гипотезы Павлова о противоречивых
отношениях второй и первой сигнальных систем в переходе от
бодрствования ко сну. Уже здесь мы могли видеть, что взаимо-
действие этих систем избирательное и что «дежурную» функ-
цию второй сигнальной системы, очевидно, несет внутренняя
речь в ее первично-диффузных образованиях К
Первоначально нам представлялось, что сновидения вовсе
отсутствуют или совершенно не тревожат больных с органиче-
скими поражениями головного мозга, хотя они испытывают
известные переживания во сне (кинестетические переживания:
сны-падения, сны-взлеты и т. д.). Однако это предположение
оказалось неосновательным для 22% наших больных-органи-
ков, которые предъявляли показания о сновидениях, однако не
тревожных и далеко не таких фабульных, как у больных функ-
циональных. Анализ этого клинического материала показал,
что здесь мы имели либо поражения какой-либо зоны (кроме
затылочной) правого полушария у правшей, где речевые функ-
ции были сохранены, либо поражения теменной области левого
полушария, при котором не затрагивалась непосредственно
моторная и сенсорная речь.
Напротив, основная масса (78%) интересующих нас по ос-
новным вопросам нашей госпитальной работы групп больных,
среди которых отмечались жалобы на выпадение сновидений,
включала в себя больных с затылочным синдромом и различ-
ными формами афазий.
Качество сновидений у больных с органическими заболева-
ниями головного мозга (из отмеченной выше группы 22%)
характерно отличается от-сновидных представлений. При реак-
тивных состояниях и неврозах «фронтовые», устрашающие
и сюжетные сновидения отмечались лишь в 11 % из общего
числа показаний этой группы, смешанные в 24%, а бессюжет-
ные, но спокойные сновидения в 65%. Характерно содержание
этих «мирных» сновидений: неэмоциональные, бессюжетные,
случайно-агглютинированные. Больные описывают эти снови-
дения стереотипно: отдельные животные, деревья, скалы, звез-
ды, вещи, реже всего люди. В сновидениях редко фигурирует
сама личность больного в качестве объекта или субъекта дей-
ствия, чаще — воспроизведение событий жизни. По своей напра-
1 См. о природе внутренней речи наши работы: «К психологии
и психопатологии внутренней речи» (Сб. Акад. наук СССР, посвящ.
Узнадзе, 1945); «К теории внутренней речи в психологии» (Сб. «Психо-
логия речи» под нашей редакцией, 1946); «Очерки психологии», 1945.

344

вленности и структуре эти сновидения приближаются к нор-
мальному типу, сравнительно с возбужденной сновидной дея-
тельностью при реактивных состояниях.
Совершенно иначе обстоит положение при поражениях
затылочной и затылочно-теменной области. В изученных нами
15 случаях с клиническими явлениями затылочного синдрома
(11 ранбольных с проникающими ранениями затылочной обла-
сти и 4 постконтузионных больных с очаговыми поражениями
типа затылочного синдрома) были установлены жалобы на
полное отсутствие сновидений. У некоторой части больных
(40%) сновидения появились спустя месяц-полтора после
травмы, причем носили своеобразный характер. Один из боль-
ных (проникающее ранение левой затылочной области с пора-
жением оптико-пространственных функций, оптической алекси-
ей) отмечал, что сравнительно с «преморбидным» состоянием
его «восстановившиеся» сновидения отличаются схематизмом,
блеклостью и своеобразной контурностью. Больной видел
«силуэтами» вещи и людей, ему часто представлялся во сне
темный зал или уходящая в бесконечность темная степь.
Сравнивая эти случаи с наблюдавшимися нами тремя слу-
чаями функциональной («истерической») слепоты, снятой за-
тем психотерапией (по Бабинскому), можно подтвердить
предположение о корковом происхождении сновидений. В слу-
чаях функциональной слепоты (в отличие от тяжелых форм
оптической агнозии) сновидная способность сохранялась пол-
ностью.
V
Специальный интерес представляла для нас значительная
(за два года непрерывных госпитальных наблюдений) группа
больных афазического круга. Мы имеем возможность связать
исследование расстройств сновидной деятельности у этих
больных со специальной нашей работой по изучению и вос-
становлению у них устной, письменной и внутренней речи.
Изученные нами 42 больных этого круга распределялись
так: 29 больных с моторной афазией, 4 больных с выраженной
сенсорной афазией, 3 больных с тотальной афазией и 6 боль-
ных с явлениями аграфии, алексии и парафазиями.
При поступлении в эвакуационные госпитали 1748 и 1560
обычно в среднем, в пределах месяца после травмы, эти боль-
ные не испытывали сновидных переживаний или, во всяком
случае, не осознавали их. Спустя два, два с половиной месяца
часть из этих больных отмечала появление сновидений зри-
тельного типа, в отличие от имевшихся и в остром периоде
после травмы «кинетически-вестибулярного» переживания во
сне («падения, полеты»). Обычно этот момент совпадал с рез-
ким улучшением речевых функций в результате комплексного

345

лечения и восстановительной работы в отношении этих
функций.
Возможность наблюдения за развитием и восстановлением
нервно-психических функций позволяла ясно наметить эту
связь между восстановлением речи и восстановлением сно-
видной деятельности или, во всяком случае, ее осознания
и воспроизведения. Восстановившиеся (приближавшиеся
к преморбидному состоянию этих больных) сновидения носили
характер «снов-исполнений желаний» и «снов-воспоминаний».
Однако такой уровень представлял собой признак прогрес-
сивной реституции и являлся продуктом лечебно-восстанови-
тельной работы.
Для характеристики состояния сновидной деятельности при
афазиях существенно исследовать первоначальное состояние
больного, в том числе и постоянно встречающееся в этих слу-
чаях поражение сновидных механизмов.
Для первоначальных состояний больных, страдающих мо-
торной или сенсорной афазией, характерно поражение этих
механизмов, подчас даже полное выпадение.
Приведем несколько клинических примеров, свидетель-
ствующих о действительно афазическом факторе заболевания,
при котором нами отмечались подобные выпадения.
Больной Ж-в В. И., 1908 г. рождения (история болезни
№ 2463), поступил в эвакогоспиталь 1748 30/XI 1942 г. из эва-
когоспиталя 1418 с диагнозом «травматическое повреждение
головного мозга с сенсорной афазией после осколочного ране-
ния черепа в левый висок».
Анализ поэтапной документации 11/Х 1942 г. Доставлен
в Сочи в бессознательном состоянии. После осколочного ране-
ния в левую височную область имеется рубец 1,0X0,5 см.
Второй рубец в области затылка размером 10X2 см. Нев-
рологически незначительная слабость правого лицевого нерва.
В правых конечностях объем и сила движений понижены очень
незначительно. Сухожильные, периостальные рефлексы слегка
выше справа. Брюшные рефлексы несколько понижены в пра-
вых третях. При поступлении имелись выраженные явления
сенсорной афазии с тяжелым расстройством понимания, тяже-
лым расстройством письма, аграмматизмом, жаргонофазией.
В процессе лечения значительно улучшилось понимание речи,
поведение стало более адекватным. Диагноз: остаточные явле-
ния контузии головного мозга с явлением сенсорной афазии
после осколочного ранения черепа в область левого виска.
Больной был направлен к нам для восстановления рече-
вых функций 28/XI 1942 г. Нами были отмечены тяжелые рас-
стройства фонематического слуха и понимания, резкий аграм-
матизм речи, расстройство логического мышления, тяжелое
расстройство произвольного письма, неадекватность поведе-
ния, расстройство пространственной ориентации.

346

Этот больной, подробно описанный в нашей работе «К пси-
хологии и психопатологии внутренней речи», на протяжении
почти четырех месяцев пребывания в госпитале не испытывал
никаких сновидных переживаний. Когда больной получил воз-
можность контакта и основные функции речи были восстанов-
лены, одним из его повторяющихся показаний была жалоба
на отсутствие сновидений. Больной ссылался на свое здоровое
состояние, когда он часто видел сны, и на своих товарищей по
палате, утром обменивающихся своими впечатлениями о снах,
в которых они видели родных, товарищей по фронту и т. д.
Больной неизменно удивлялся отсутствию у него снов. Лишь
в конце его пребывания в госпитале он начал испытывать эпи-
зодические сновидные переживания.
Больной Д-в А. П., 1913 г. рождения (история болезни
№ 3107), поступил в эвакогоспиталь 1748 31/1 1943 г. с диагно-
зом «травматического повреждения головного мозга»; заклю-
чительный диагноз: «травматическое повреждение головного
мозга после слепого осколочного ранения». 25/VH 1942 г. полу-
чил осколочное ранение в лоб, потерял сознание на 4—5 часов.
После ранения не мог говорить, речь стала восстанавливаться
через месяц; 5/1 1943 г. наступил первый припадок с потерей
сознания. Жалобы на припадки с потерей сознания, головные
боли, затруднение при разговоре. Объективно незначительная
сглаженность носогубной складки справа, угол рта острее
с этой стороны. Язык отклоняется вправо; слабость правой
руки; периостальные рефлексы равномерно живые. Ахилло-
вы — поликинетичны. Брюшные и подошвенные рефлексы —
ниже справа.
Психопатологическое исследование обнаружило тяжелое
расстройство внутренней речи, аграфию и алексию, резко вы-
раженные парафазии. Больной, инженер по образованию, умел
тщательно анализировать свои состояния. Он неизменно отме-
чал недостаточность сна и отсутствие сновидений. Наблюдение
за сном больного показывало отсутствие психомоторного
«и вербального возбуждения во сне. После пробуждения боль-
ной чувствовал себя отдохнувшим; переживания во сне испы-
тывал лишь кинестетические.
Больной К. А., 1920 г. рождения (история болезни № 1018),
поступил в эвакогоспиталь 1560 28/V 1943 г. с диагнозом «тен-
гинциональное пулевое ранение левой теменной области и пра-
восторонний гемипарез». Правосторонний гемипарез в резуль-
тате проникающего ранения черепа. Пулевое ранение левой
теменной области с большим костным дефектом и с видимой
пульсацией мозгового вещества. Правосторонняя гемиплегия.
Эпилепсия. В результате пулевого ранения лобно-височно-те-
менной области слева имеется обширный костный дефект чере-
па, замещенный соединительной тканью, с выраженной пуль-

347

сацией. Жалобы на головную боль, шум в ушах, затрудненная
речь и письмо, слабость в правых конечностях. Ранен 4/XII
1942 г. на фронте пулей в голову, потерял сознание на несколь-
ко часов. В течение двух месяцев находился в тяжелом состоя-
нии. Отмечалось полное отсутствие разговорной речи на протя-
жении 2,5 месяцев. Рентгеноскопически: огромный костный де-
фект заднего отдела лобной и теменной кости слева. В области
дефекта крупный костный осколок. Неврологическое обследо-
вание отмечает тяжелые последствия открытой травмы; элек-
троэнцефалографическое заключение академика И. С. Бери-
ташвили: «Во всей коре электрическая активность сильно по-
нижена, но особенно на левой стороне, на стороне раны. Здесь
альфа-ритм едва намечается и не усиливается при закрытии
глаз и при затемнении. В области раны наступают одни дель-
та-волны, но они сопадают с группами небольших альфа-волн
симметрично правого участка. Состояние мозга такое, что био-
электрическая деятельность мозга в отношении альфа-волн
понижена. Дельта-волны в области раны указывают на суще-
ствование здесь очага повреждения».
Интересно отметить, что больной первоначально начал го-
ворить отдельные слова на русском языке, но лишь спустя
4 месяца после ранения — на родном армянском языке; пись-
мо и чтение полностью отсутствовали до начала восстанови-
тельной работы. Резкие элементы акалькулии. Неустойчивый
внутренний образ слова. Отмечается быстрое забывание вновь
усвоенных слов; сон длительный и крепкий, совершенно без
сновидений, что огорчало больного, силившегося «увидеть во
сне родных своих».
Мы не имеем возможности привести все истории болезни на-
ших больных с различными формами афазий. Однако из при-
веденного ясно, что ослабление или выпадение механизмов
сновидной деятельности при афазиях не является случайным.
Анализ материала убеждает нас в единстве визуализации
и вербализации в сновидных представлениях. При поражении
одного из этих компонентов сновидный механизм, видимо, на-
рушается, как это имеет место при расстройстве визуализации
(затылочный синдром) и при расстройстве вербализации
(афазии).

348

К ТЕОРИИ ВНУТРЕННЕЙ РЕЧИ В ПСИХОЛОГИИ
Проблема внутренней речи, являясь важной составной
частью учения о единстве и взаимопроникновении мышления
и речи, неизбежно включает изучение психологического строе-
ния словесного мышления и словесно-логической памяти,
одной из форм которых является внутренняя речь. Однако это
положение не дает еще основания односторонне интеллектуа-
лизировать внутреннюю речь. Трактовка внутренней речи как
«интеллектуальной функции» формалистически искажает дей-
ствительную природу внутренней речи, ее обусловленность
внутренними побуждениями и нравственным самосознанием
личности.
Во внутренней речи проявляются все внутренние связи
личности, вследствие чего она выступает одним из общих
механизмов сознания, изменяющегося на разных ступенях
развития личности с изменением предметного содержания ее
деятельности.
Традиционная постановка вопроса о внутренней речи как
однородном для всех форм деятельности механизме словес-
ного мышления и словесно-логической памяти противоречит
всем новейшим фактам психологии речи ребенка, психопатоло-
гии речи, психологии литературно-художественного творчества.
Абстрактный и формалистический подход к внутренней речи
может и должен быть преодолен в свете новейших психологи-
ческих исследований. Задачей настоящей работы является
постановка некоторых вопросов теории внутренней речи, кото-
рые, на наш взгляд, являются важнейшими для содержатель-
ной постановки проблемы. Вопрос о психологическом строении
внутренней речи, столь важный теоретически, не является
лишь вопросом специальной психологической теории, но имеет
разнообразное жизненное практическое значение.
Известно, что психопатологическое изучение моторной
и сенсорной афазии показало важность различных расстройств
внутренней речи в общей системе нарушения устной и пись-
менной речи, с одной стороны, восприятия и понимания речи,

349

с другой. Из этого положения был сделан в высшей степени
существенный вывод о необходимости при моторной афазии —
для целей восстановления устной и письменной речи — специ-
альной работы по восстановлению внутренней речи. Аналогич-
ный практический вывод о восстановлении внутренней речи
с целью восстановления нормального восприятия и понимания
речи был сделан в отношении сенсорной афазии.
Поскольку в распаде форм внешней речи при этих заболе-
ваниях важную роль играет нарушение внутренней речи, по-
стольку восстановление внешней речи невозможно без специ-
альной восстановительной обработки тяжелопораженных ме-
ханизмов внутренней речи. Вот почему в советских работах
по восстановлению нарушенных функций речи при военных
травмах головного мозга такое большое внимание уделяется
практической методике восстановления внутренней речи.
Не меньшее практическое значение имеет вопрос о воспи-
тании внутренней речи школьников в процессе обучения. При-
учение ребенка к анализу языка и собственной речи, развитие
литературных форм речи школьника, воспитание способности
у школьника к пониманию внутреннего плана (подтекста)
речи формируют в сознании учащегося не только новые фор-
мы внешней устной и письменной речи, громкого чтения, но
и первичные формы внутренней речи. Первоначально такими
формами являются слушание, молчаливое чтение «про себя»,
словесное осмысление задачи «про себя» и т. д. На основе этих
первичных форм развиваются в процессе воспитания культуры
устной и письменной речи системные сложные механизмы вну-
тренней речи. Самостоятельность речи, способность оригиналь-
но выражать свои мысли, многообразно отражать полноту
своих мыслей собственными словами, а не готовым шаблоном
слов, своеобразие стилистики речи — все эти качества речи
свидетельствуют о внутренней выношенности внешней речи,
ее действительной сознательности и самостоятельности.
Вопрос о воспитании внутренней речи неизбежно ставится
в порядок дня в связи с актуальностью проблем культуры
устной и письменной речи. Однако на путях к разработке это-
го нового педагогического вопроса необходимо обеспечить
правильную постановку вопросов теории внутренней речи
в психологии.
В теории внутренней речи много спорных вопросов, относя-
щихся к пониманию происхождения и механизмов внутрен-
ней речи. Вместе с тем в настоящее время есть возможность
выделить более или менее общие факты и положения, на кон-
статации которых сходятся самые различные по своему на-
правлению исследователи.
Такими общими положениями являются: 1) беззвучный
характер внутренней речи, 2) ее свернутость, сокращенность
сравнительно с внешней речью, 3) вторичность внутренней

350

речи, т. е. ее производность от внешней речи, 4) процессуаль-
ность и изменение внутренней речи в зависимости от готовно-
сти ее перехода в речь внешнюю. Многие исследователи отме-
чают также нетождественность внутренней речи и внутреннего
говорения.
Однако за сравнительной общностью констатации этих
фактов кроется глубокое расхождение в их анализе. За счет
каких механизмов внешняя речь обеззвучивается и превра-
щается во внутреннюю? За счет ли усечения моторно-вокаль-
ного звена внешней речи или за счет развития внутреннего
речевого слуха (аналогичного внутреннему музыкальному
слуху)? Известно, что на этот вопрос даются взаимоисключаю-
щие толкования.
Каков механизм бесспорной сокращенности внутренней
речи? Свертывается ли любая часть предложения и речи или
имеет место избирательное свертывание субстантивных кате-
горий речи при постоянстве предикативных? Известно, что
и на этот вопрос даются разноречивые ответы.
Особенно остры противоречия в вопросе о генезисе вну-
тренней речи. Все современные исследователи признают вто-
ричность внутренней речи относительно к внешней речи. Одна-
ко серьезные мотивы приводятся в пользу утверждения, что
внутренняя речь возникает первоначально из слушания (как
внутреннее повторение чужой речи) и не менее серьезные мо-
тивы приводятся в пользу положения о возникновении вну-
тренней речи из устной, особенно монологической речи. Таким
образом, наличие общепризнанных фактов протекания и фор-
мы существования внутренней речи ни в какой мере не обозна-
чает существование общепризнанной теории внутренней
речи.
Одним из обстоятельств, существенно затрудняющих раз-
работку единой теории внутренней речи, является метафизи-
ческое противопоставление внутренней речи «внутреннему
говорению». Внутреннее говорение не исчерпывает, конечно,
всей сложной картины внутренней речи, но вместе с тем — это
завершающее звено внутренней речи как процесса перехода
от мысли к слову. Внутреннее говорение находится у самых
граней объективации мысли в речевом общении и именно по-
этому представляет особое значение в общей динамике вну-
тренней речи. Вместе с тем внутреннее говорение представляет
собой направленность сознания на самый акт объективации
мысли в слове и таким образом — осознанный акт. Понятно,
что внутреннее говорение, как завершающая фаза внутренней
речи, развивается из более первичных и нерасчлененных форм
внутренней речи, не носящих еще характера предложения
(даже редуцированного, свернутого). Эти нерасчлененные,
первичные формы внутренней речи, действительно представ-
ляющие собой некие «общие смыслы», являются сложным

351

переплетением осознанного и неосознанного, что чрезвычайно
затрудняет их анализ.
Естественно, поэтому, что первоначально возникло знание
о внутреннем говорении и лишь затем, в самое новейшее вре-
мя, особенно в связи с успехами психопатологии речи, возни-
кло знание о начальных и нерасчлененных фазах внутренней
речи.
Вопрос о внутренней речи подвергся глубокой и интересной
разработке в одной области философии, именно в этике. В уче-
нии о совести, нравственных переживаниях долга и чести впер-
вые возникла идея внутреннего монолога и особой его нрав-
ственной роли в самосознании личности. Эта этическая сторо-
на внутреннего говорения, к сожалению, остается в тени
в психологической теории внутренней речи.
В реалистической художественной литературе, особенно
в творениях Льва Толстого, поднявшего психологический
анализ в литературе на невиданную высоту, этическая основа
внутреннего говорения выступает чрезвычайно выпукло.
Отметим, кстати, что лишь у Толстого литература достигла
совершенства в разграничении внешней и внутренней речи
и почти «скульптурном» выделении внутреннего монолога
в общей ткани деятельности, переживаний и внешней речи
героя.
Встречается мнение, согласно которому внешняя речь
прерывна (в зависимости от ситуации общения или работы
посредством письма или чтения), в то время как внутренняя
речь непрерывна. Наши наблюдения дают возможность пред-
полагать прерывность протекания внутренней речи даже в пе-
риод максимального бодрствования.
В каких же условиях стимулируется внутреннее говорение,
каковы внешние и внутренние причины, производящие тот спе-
цифический акт мысли, который выступает в форме внутрен-
него говорения?
Наши предварительные наблюдения говорят о том, что
основным условием в этих случаях являются те жизненные
обстоятельства и отношения, которые порождают субъектив-
но логическое затруднение или нравственное противоречие.
В исследовании А. А. Люблинской показано, что у ребенка-до-
школьника внутреннее говорение, проявляющееся в поисковых
действиях, вырастает из «речи-вопроса», а не из той «эгоцент-
рической» речи, которая Л. С. Выготским признается за гене-
тически первичную форму внутренней речи. «Речь-вопрос»
первоначально направлена на определение пространственно-
локальных отношений предмета, затем на внутренний смысл
предметных отношений. Эта вторая фаза «речи-вопроса» опре-
деляет своеобразный строй предложения во внутреннем гово-
рении, у младшего школьника проявляющийся различно

352

в устной и письменной речи, как это можно предположить на
основании исследования С. Е. Драпкиной.
В этом же направлении показательны данные А. В. Ярмо-
ленко о внутреннем говорении у слепоглухих (вполне доступ-
ном наблюдению), прямо мотивированном логическим затруд-
нением в познавании отношений и связей.
Вопрос о нравственных противоречиях как источнике вну-
треннего говорения мало или почти не исследован в психо-
логии. Вот почему нам будет дозволено обратиться к творе-
ниям Льва Толстого, являющимся глубоким источником пси-
хологического знания.
Наиболее тонкое определение существа художественного
гения Л. Толстого как непревзойденного мастера в изображе-
нии «диалектики души» принадлежит Н. Г. Чернышев-
скому.
Чернышевский писал, что «психологический анализ может
принимать различные направления: одного поэта занимают
всего более очертания характеров, другого — влияние общест-
венных отношений и житейских столкновений на характеры,
третьего — связь чувств с действиями, четвертого — анализ
страстей, графа Толстого — всего более сам психический про-
цесс, его формы, законы, диалектика души, чтобы выразиться
определительным термином» 1.
В другом месте Чернышевский прямо указывает, что «осо-
бенность таланта графа Толстого состоит в том, что он не огра-
ничивается изображением результатов психического процесса,
его интересует самый процесс,— и едва уловимые явления
этой внутренней жизни, сменяющиеся одно другим с чрезвы-
чайной быстротой и неистощимым разнообразием, мастерски
изображаются графом Толстым. Есть живописцы, которые
знамениты искусством уловлять мерцающее отражение луча
на быстро катящихся волнах, трепетание света на шелестящих
листьях, переливы его на изменчивых отражениях облаков:
о них преимущественно говорят, что они умеют уловлять
жизнь природы. Нечто подобное делает граф Толстой относи-
тельно таинственнейших движений психической жизни.
В этом состоит, как нам кажется, совершенно оригинальная
черта его таланта. Из всех замечательных русских писателей
он один — мастер на это дело» 2.
Исчерпывающая характеристика Чернышевским особенно-
стей психологического анализа в творчестве Толстого дает
нам возможность непосредственно обратиться к произведе-
ниям Л. Толстого, где впервые в мировой литературе с пора-
зительным мастерством разграничена внешняя и внутренняя
речь, интимно связанная с потоком рефлективных состояний.
1 Н. Г. Чернышевский, Литературно-критические статьи, М.,
Гослитиздат, 1939, стр. 247.
2 Там же, стр. 250—251.

353

Обратимся к роману «Воскресенье», хотя, впрочем, совер-
шенно тот же психологический и художественный прием мы
обнаруживаем в «Войне и мире» и особенно в «Анне Каре-
ниной».
Нас заинтересовал во всех этих произведениях один воп-
рос: когда герои Л. Толстого начинают «говорить сами с со-
бой», каковы условия и мотивы внутреннего монолога, кото-
рый так реалистически изображается Л. Толстым? Как пом-
нит читатель, «Воскресенье» начинается с описания начала
«критического дня» в жизни Нехлюдова. Утро Нехлюдова
начинается с воспоминаний в образах вечера у. Корчагиных,
затем с привычных действий, диалога с экономкой и вопроса
к ней о письмах. Подчеркивается понимающая улыбка эко-
номки. Нехлюдов читает письмо от княжны Корчагиной и пере-
живает свои опасения в связи с тактикой «опутывания» княж-
ны. Мгновенно всплывают воспоминания о неразорванной свя-
зи с женой предводителя.
Л. Толстой объясняет, что отсутствие согласия любовницы
на разрыв связи являлось единственной задержкой для реши-
тельного шага: предложения княжне. До сих пор Толстой дает
лишь описание действий, воспоминаний в образах, безобраз-
ных переживаний, чтения писем и письма самого Нехлюдова,
диалогов. Впервые в романе внутренний монолог появляется
после столкновения воспоминания о жене предводителя
с оценкой намерений княжны Корчагиной и сознанием вну-
тренней необходимости сделать предложение княжне («Не
могу я теперь ехать и не могу ничего предпринять, пока она
не ответит мне»). Затем описывается развертывание дня: Не-
хлюдов проходит через мастерскую в кабинет, читает повестку
в суд, разговаривает с лакеем, говорит ему, между прочим:
«Да скажите — тут дожидаются от Корчагиных,— что благо-
дарю, постараюсь быть». Второй внутренний монолог: «Не-
учтиво, но не могу написать. Все равно увижусь с ней нынче».
Когда Нехлюдов, одевшись, вышел на крыльцо, знакомый
извозчик на резиновых шинах уже ожидал его и понимающе
сказал ему, что вчера вечером он заезжал к Корчагиным, но
швейцар говорит: «Только вышли». Третий внутренний моно-
лог: «И извозчики знают о моих отношениях к Корчагиным,—
подумал Нехлюдов, и нерешенный вопрос, занимавший его
постоянно в последнее время,—следует или не следует женить-
ся на Корчагиной — стал перед ним, и он, как в большинстве
вопросов, представлявшихся ему в это время, никак, ни в ту,
ни в другую сторону, не мог решить его». В этой авторской
ремарке Толстой прямо отражает «сквозной мотив» внутрен-
них диалогов, связанных с нерешенным вопросом и внешне не
проявляющихся в действиях и диалогах Нехлюдова.
Затем Толстой описывает суд присяжных, встречи, диалоги,
допрос подсудимых и неожиданную встречу на суде с Катю-

354

шей Масловой. Блестяще описано Толстым начало и самый
процесс узнавания Нехлюдовым Масловой.
«Нехлюдов, между тем, надев пенсне, глядел на подсуди-
мых по мере того, как их допрашивали. «Да не может быть,—
думал он, не спуская глаз с лица подсудимой.— Но как же
Любовь?» Председатель обращается к Масловой: «Как
Любовью? — сказал он.— Вы записаны иначе!» Подсудимая
молчала. «Я вас спрашиваю,—продолжал председатель,— как
ваше настоящее имя?» — «Крещена как?» — спросил сердитый
член. «Прежде звали Катериной» — «Да не может быть»,—
продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без
всякого сомнения знал, что это была она...».
Затем описываются переживания Нехлюдова, связанные
с воспоминанием о первой и второй встрече с Катюшей, суд
постепенно отодвигается в сознании на задний план, и вновь
осознается в кратких внутренних репликах «узнала» (относит-
ся к Масловой). «Ах, скорее бы», «поскорее бы, ах, поскорее
бы!» (относится к ходу допроса). После окончания допроса
Нехлюдов едет к Корчагиным с новым, необычайно тяжелым
чувством все растущих угрызений совести. По-новому воспри-
нимаются им знакомая обстановка Корчагиных и привычные
манеры их поведения. Переживания концентрируются вну-
тренне в повторяющейся фразе «гадко и стыдно», «стыдно
и гадко», наконец, во фразе, резюмирующей все его нравствен-
ные переживания: «Все гадко и стыдно» — последующий ход
внутреннего размышления и говорения сосредоточен вокруг
вопроса: «как» (как развязать отношения с женой предводи-
теля, как выйти из положения с обязательством перед княж-
ной и т. д.). Весь внутренний монолог Нехлюдова в этой фазе
представляет собой речь-вопрос, отражающую нравственные
противоречия в сознании Нехлюдова. Эмоциональным фоном
этой речи-вопроса было еще неполностью осознанное чувство
стыда и угрызений совести в отношении Масловой. Потребова-
лось некоторое время для того, чтобы внутренний монолог
изменился по своему содержанию, когда жизненно-актуаль-
ным для Нехлюдова стал вопрос об его обязательствах
перед Масловой, а затем и путях жизненной перестройки
в целом.
Эта новая фаза, которая развивается уже до самого конца
романа, начинается со следующего утра: «Первое чувство, ис-
пытанное Нехлюдовым, когда он проснулся, было сознание
того, что с ним что-то случилось, и прежде, чем он вспомнил,
что случилось, он знал уже, что случилось что-то важное и хо-
рошее». Внезапно это неопределенное чувство актуальности
происшедшего события осознается Нехлюдовым в форме пре-
дельно-выразительных номинативных предложений: «Катюша.
Суд». Вот эти два номинативных предложения, состоящие
каждое из одного подлежащего, без какого-либо выра-

355

женного сказуемого обозначили новое нравственное состояние
и судьбу Нехлюдова в его собственном осознании.
Л. Толстой поразительно правдиво, с необычайным зна-
нием «диалектики души» показал содержательность внутрен-
него монолога, мотивацию его нравственными переживания-
ми, самыми трепещущими, актуальнейшими отношениями
и потребностями; многообразие форм его проявления — от
речи-вопроса и номинативных предложений до развернутого
строя предложения.
Подобный метод психологического анализа не случаен.
Мы обнаруживаем его в «Анне Карениной», где внутренний
монолог выполняет ту же функцию, формируя тот или иной
момент нравственного самосознания Карениной и Вронского,
Китти и Левина, самого Каренина. Толстой показывает и свое-
образие этих внутренних монологов в структуре этих различ-
ных характеров.
Нет никакого сомнения в реализме и тонкости психологи-
ческого анализа самосознания и внутреннего говорения как
его прямого выражения. Нравственные основы самосознания
и внутренней речи («внутреннего голоса» в этике) представ-
ляются бесспорными, несмотря на игнорирование этой основы
традиционным пониманием внутренней речи лишь как интел-
лектуальной функции.
Л. Толстой дал блестящие образцы психологического ана-
лиза внутреннего монолога и в другом отношении: выраста-
ние его из неосознанных мотивов поведения и осознание внут-
ренних побуждений как известный сложный многочленный
процесс. Само внутреннее говорение осознано, но и в нем сов-
мещаются различные уровни осознания, начиная от расчленен-
ного строя мысли-предложения и кончая переживанием его не-
полностью опредмеченных смыслов («что-то важное случи-
лось»). Последний день жизни Анны Карениной и ее последние,
почти непрерывные внутренние монологи в этом отношении
особенно поучительны.
Внутреннее говорение, как на это указывают наши психо-
логические исследования и психологический анализ в художе-
ственной литературе, вырастает из более диффузного, нерас-
члененного и возможно даже неполностью сознаваемого рече-
вого состояния. Естественно поэтому изучать внутреннее
говорение как завершающую фазу всего цельного процесса
внутренней речи. В такой же мере необходимо, стремясь ис-
следовать самые диффузные состояния внутренней речи, про-
слеживать их переход во внутреннее говорение.
В современных трудах по общей психологии и даже в спе-
циальных работах по теории внутренней речи принято счи-
тать, что в отличие от многообразия форм внешней речи внут-
ренняя речь однородна по своему составу и не обладает свое-
образным циклом развития.

356

Мы полагаем, что на современном уровне психологии
вполне возможно расчленить теорию внутренней речи на три
основных вопроса: 1) механизмы внутренней речи и их гене-
зис, 2) мотивацию внутренней речи, 3) фазный характер
течения внутренней речи.
В современной психологии и психопатологии более или ме-
нее продвинутым в экспериментальной разработке является
именно вопрос о механизмах внутренней речи и их генезисе.
Впрочем, именно в этом вопросе и наибольшее число спорных
точек.
Можно указать на три основные гипотезы, касающиеся
механизмов внутренней речи и их генезиса: 1) аудитативная
гипотеза (Эггер), 2) моторно-кинестетическая гипотеза
(Додж, Торсон, Джекобсон и др.), 3) идеографическая гипо-
теза (Леметр). Аудитативная гипотеза исходит из слуховых
образов как основного механизма внутренней речи. Моторно-
кинестетическая гипотеза рассматривает внутреннюю речь
как неполностью заторможенную речедвигательную функцию
(«моторные образы слов»). Идеографическая гипотеза исхо-
дит из визуализации речи посредством чтения, признавая основ-
ным механизмом внутренней речи зрительные образы слов.
Все эти гипотезы представляют собой различные формы
сенсуалистического понимания внутренней речи как опериро-
вания слуховыми, моторными или зрительными представле-
ниями слов. Наиболее серьезной экспериментальной разра-
ботке был подвергнут вопрос о моторно-кинестетических меха-
низмах внутренней речи, главные предпосылки к постановке
которого были сформулированы И. М. Сеченовым и В. М. Бех-
теревым. Электрофизиологические исследования токов дейст-
вия языка и губ Джекобсоном показали наличие сокращений
мускулов языка и губ при внутренней («закрытой») речи,
однако эти минимальные действия, соответствующие ритму
слов и предложений, протекали более быстрым и сокращен-
ным способом, нежели аналогичные речевые движения при
«открытой» устной речи. В экспериментальной работе Торсо-
на, напротив, устанавливается необязательность движений
языка в процессах внутренней речи. Все эти исследования,
особенно в американской новейшей психологии, посвящены
более общему, нежели проблема внутренней речи, вопросу
о тождестве и различиях мышления и речи, где бихевиоризм
пытался утвердить свою механистическую концепцию мышле-
ния как обеззвученной речи с усеченным моторным концом.
Однако, если в теории мышления большинство бихевиористи-
ческих исследований оказалось на ложном пути и безрезультат-
ным, то, несомненно, значительными оказались эти же данные
в утверждении той или иной формы участия сокращенных
и ускоренных минимальных движений речедвигательного
аппарата в протекании внутренней речи. Нельзя, конечно, воз-

357

водить этот моторно-кинестетический компонент внутренней
речи в ее единственный механизм, как это делают сторонники
«моторной» гипотезы. Мы не будем далее останавливаться на
критике этой гипотезы, что выполнено А. Н. Соколовым в его
работе «Внутренняя речь и понимание». Аудитативная, идео-
графическая и моторно-кинестетическая гипотезы ограничи-
вают внутреннюю речь той или иной формой образов, пред-
ставлений, фактически сводя внутреннюю речь к словесной
памяти, которая входит лишь одним из компонентов в ее
сложный состав.
В отличие от этих гипотез, раскрывающих лишь сенсо-
моторную основу внутренней речи, рационалистические гипо-
тезы внутренней речи стремятся раскрыть ее логический
строй, трактуя внутреннюю речь как интимный начальный
момент мысли и ее объективации в слове. Характерной
в этом отношении представляется работа Л. С. Выготского,
который последовательно исключил какую-либо роль сенсо-
моторных механизмов внутренней речи и утверждал нена-
глядный характер смыслообразования во внутренней речи.
Л. С. Выготский полагал, что сокращенность внутренней речи
сравнительно с внешней определяется преобладанием общих
смыслов над конкретными значениями, а самое редуцирова-
ние, сведение логико-синтаксического строя внутренней речи
происходит за счет выпадения субстантивных частей (подле-
жащих) и сохранения предикативных частей речи и предло-
жения (особенно глаголов). В этом смысле по гипотезе
Л. С. Выготского внутренняя речь может доходить до еще боль-
шей сокращенности — оперирования одними инициалами зна-
чений, как это демонстрируется им на превосходном примере
объяснения в любви Левина и Китти в романе Л. Толстого «Ан-
на Каренина». Впрочем, приводя этот пример, Л. С. Выготский
вошел в противоречие со своим односторонним рационализмом
в объяснении процессов внутренней речи. Отрыв мышления-
речи от его чувственной основы, производимый Л. С. Выгот-
ским, неизбежно должен был исказить ценные зерна в его
гипотезе. То же следует сказать о метафизическом предици-
ровании, одностороннем утверждении роли глагольных форм
во внутренней речи. Наконец, Л. С. Выготский отпрепариро-
вал внутреннюю речь от реальной деятельности и жизненного
содержания сознания, в силу чего и допустил такой сомни-
тельный тезис, как «испарение слова в мысль» в динамике
внутренней речи. И в вопросе о генезисе Л. С. Выготский
ошибался, полагая, что внутренняя речь возникает из той же
формы устной речи ребенка, которая претенциозно обозна-
чалась Ж. Пиаже как «эгоцентрическая речь». Однако
Л. С. Выготский был прав в своей критике Ж. Пиаже, и ему,
бесспорно, принадлежит заслуга генетического подхода к вну-
тренней речи, исходя из развития речи устной (говорения).

358

Однако, не преодолев абстрактного функционализма в этой
проблеме, Л. С. Выготский односторонне-рационалистически,
а потому неверно ее разрешил.
Иначе подошел к проблеме генезиса и механизмов внут-
ренней речи П. П. Блонский. Внутренняя речь, по Блонскому,
есть форма перехода от словесной памяти к мышлению. Инте-
ресна мысль Блонского о роли указательного жеста и нагляд-
ных образов в историческом развитии внутренней речи. Однако
основное его положение заключается в утверждении гене-
тической зависимости внутренней речи личности от развития
слушания и понимания чужой речи. Исходя из того, что речь
развивается на слушании речи других, П. П. Блонский выска-
зывает предположение, что в онтогенезе внутренняя речь, как
и громкая речь, развивается из слушания. «Что это гипотеза
имеет некоторое правдоподобие, — замечает П. П. Блон-
ский, — видно из того, что при сенсорной афазии, а не при
моторной, чаще и сильнее всего страдает внутренняя речь».
Далее П. П. Блонский развивает это положение, показывая,
что в определенной ситуации (например, совмещение слуша-
ния чужой речи с собственной мыслью, оперирующей иным
содержанием) каждый может пережить «нечто, вроде сенсор-
ной афазии», примерно, на той стадии ее, когда слова слы-
шатся, как слова, но еще не понимаются: мы слышим все, что
говорят, но повторить ничего не сможем, так как речь до
нашего, так сказать, «психического» слуха не дошла. По
Пику, эта стадия «сенсорной афазии предшествует эхолалии».
Таким образом, по Блонскому, можно вызвать эту стадию
сенсорной афазии экспериментально во время слушания, ду-
мая о чем-либо другом, произнося это про себя.
В одной из серий своего исследования внутренней речи
А. Н. Соколов 1 экспериментально вызвал состояние «нечто
вроде сенсорной афазии» у нормальных взрослых людей. По
его выводам, относящимся к данной серии, следует, что эти
люди «действительно переживали нечто, вроде сенсорной
афазии: слова для них звучали просто как шум». Однако
в дальнейших сериях автор уже предпочитает говорить не
о состоянии — «нечто, вроде сенсорной афазии», а по клини-
ческой аналогии — о состоянии — «нечто, вроде мгновенной
амнезии». Более того, А. Н. Соколов в итоге своих исследова-
ний, связывая внутреннюю речь с пониманием, тем не менее
возражает против сведения механизма понимания чужой
речи к внутреннему повторению ее воспринимающим субъ-
ектом.
Возвратимся, однако, к исходному положению П. П. Блон-
ского, базирующегося, как мы видим, на том клиническом
1 «Внутренняя речь и понимание», «Ученые записки Московского
института психологии», т. II, 1941.

359

традиционном воззрении, что сенсорная афазия есть психоло-
гически, прежде всего, расстройство понимания речи и вместе
с тем расстройство внутренней речи большее, чем при каком-
либо другом виде афазии. Именно здесь связывается в еди-
ное генетическое целое понимание чужой речи и внутренняя
речь. Мы уже не считаем нужным указывать на спорность
отождествления понимания со слушанием и тем более — све-
дение слушания к внутреннему повторению. Дело, однако, не
в этих отдельных спорных положениях, а в той общей тради-
ционной функционалистической основе, которая их порож-
дает.
Отпрепарировав внутреннюю речь от мотивов деятель-
ности, речевой в частности, эта традиционная точка зрения
рассматривает внутреннюю речь как нейтральную функцию
интеллекта, а не как проявление реальной деятельности лич-
ности и ее жизненных установок.
В нашем исследовании сенсорной афазии у больного Ж-ва
(после проникающего ранения левой височной области), не-
смотря на тяжелое расстройство понимания речи (словесная
глухота) и устной речи (жаргонофазия), внутренняя речь
больного была относительно сохранена. Об этом свидельст-
вовали связность повествования, наличие в последовательно
идущих ответах известной внутренней логики, а также со-
хранность многих существенных механизмов письма и чтения.
Вместе с тем имелось резкое противоречие между внутренней
и устной речью, известная автономия, непроизвольность уст-
ной речи (первоначально больной говорил «да» вместо «нет»
и, наоборот, «возьмите» вместо «дайте», и вообще речевой
поступок противоречил его намерениям, как позже показал
больной).
Но, будучи нарушена полностью, внутренняя речь боль-
ного оказывалась связанной тем способом и уровнем осозна-
ния окружающего и собственного положения в нем, которое
было первоначально. Непосредственно после травмы и дли-
тельной потери сознания больной осознавал лишь собствен-
ную травму, переживал новое положение, обусловленное ею.
Это переживание болезни превратилось в фокус сознания.
Сознание как бы инкапсулировалось, искаженно отражало
объективную действительность. Подобное сужение поля со-
знания неизбежно ограничивало умственные операции боль-
ного некоторыми актуальными потребностями, а внутреннюю
речь связывало, превращая ее в речь для себя.
В пределах этого узкого поля сознания логические опера-
ции были возможны, мысли связывались и развивались, речь
больного становилась понятнее.
Если обращенная к больному речь могла быть включен-
ной в это поле сознания (соответствовала актуальным для
него потребностям), больной понимал вопросы, различал их

360

сенсорно и адекватно отвечал. Именно этим обстоятельством
и воспользовались мы с целью восстановления. Мы установи-
ли еще при первичном обследовании, что у больного поле его
сознания ограничивается как бы тремя фиксационными точ-
ками: переживание болезни, тревога за судьбу дочери и вос-
поминание о работе управдомом в Ленинграде, фиксация из-
вестного жизненного успеха. Беседа с больным и действия
с экспериментальной целью (длительные объяснения боль-
ному лечебных мероприятий, организация запросов о судьбе
дочери, с участием самого больного, систематические беседы
о Ленинграде, закрепляющие и расширяющие поле сознания)
позволили последовательно включать все новые и новые объ-
екты для осознания. Таким способом стало возможным пере-
ключение сознания и интеллектуальных операций, а вместе
с ними нормализация речи и слуха. Успешным результатом
этого явилось восстановление способностей больного к объек-
тивации.
Исходя из нашей восстановительной установки на расши-
рение и преобразование поля сознания больного, возможно
было добиться значительного улучшения мыслительных опе-
раций больного. Постепенно больной начинал правильно
определять понятия, строить умозаключения относительно
абстрактных объектов, не включенных в круг его потребностей
и действий, верно оценивал переносные значения в речи, пер-
вично для него недоступные.
Рост объективированности сознания, переключение его
вновь на окружающую действительность способствовали вос-
становлению мышления. Это имело существенное значение
для устранения противоречия внутренней и устной речи
и включало внутреннюю речь в процесс общения больного
с окружающими.
Самосознание и критика больного возрастали пропорцио-
нально осознанию действительности в процессе общения, росту
объективации. Следовательно, ослабление и устранение душев-
ной глухоты, интеллектуального примитивизма и прими-
тивного переживания болезни имели своей общей основой
восстановление структуры сознания. Известно, из языкозна-
ния и психологии, что речь есть прежде всего процесс объек-
тивации, обозначение познаваемых человеком объективных
отношений. Именно поэтому патология речи больного (осо-
бенно жаргонофазия) не могла быть самостоятельной, но
функционально определялась общим расстройством структу-
ры сознания, а устранение жаргонофазии безусловно опреде-
лялось восстановлением этой общей структуры.
В процессе нашей восстановительной работы можно было
наблюдать (в общей связи с основными изменениями) преоб-
разование качественного характера жаргонофазии, ее опреде-
ляющих механизмов. На первоначальной тяжелой стадии

361

болезни жаргонофазия представляла собой простое механи-
ческое искажение слова по принципу замещения слогов аку-
стически сходными, что влекло за собой неверное обозначе-
ние мысли, так, например, больной говорил зеленый шар
вместо «земной шар», отрыкался (отрекался), взошел на ко-
тел (взошел на костер), сожрали на котле (сожгли на кост-
ре), пепел размеряли (пепел развеялся), вогусли (вокруг),
потупляются (подчиняются), песок (висок), обслуживали
(обследовали), заплетнали (запечатали), слезы утроите (сле-
зы утрите), конфузия (контузия), утокатано (укатано), насу-
плелись (наступали), завывание (завоевание), уродой (уро-
жай), ордер (орден), со скостью (со скоростью), до свинья
(до свиданья), поели (полетели) и т. д.
Подобные искажения слов образуются либо по типу зву-
кового замещения, либо по типу непроизвольной вставки сло-
га в правильно воспроизводимые слова или, наоборот, они
образуются по типу непроизвольного сокращения каких-либо
средних слогов.
Жаргонофазия такого (механического) характера была
особенно характерна для стадии болезни и причинно была
связана с тяжелой словесной глухотой больного. Вследствие
этого первоначально речь больного была настолько мало
понятна для окружающих его по палате, что о нем сложилось
представление, как о нерусском человеке.
Жаргонофазия не могла быть сразу устранена при таком
тяжелом состоянии, однако в процессе нашего воспитания
речи (сопровождавшемся применением к больному ионогаль-
ванизации по Бургинону) удалось постепенно ее снимать, пре-
образуя ее характер. Фактор времени в его физиологическом
понимании сыграл здесь свою прогрессивную роль. Развивая
мышление и внутреннюю речь больного главным образом
через ситуацию диалогической речи и своеобразную речевую
трудотерапию (помощь в восстановлении речи у моторных
афазиков), удалось развить у больного сознательную коррек-
цию своей устной речи. В процессе изложения своей мысли
(например, пересказа прочитанного) больной замечал произ-
водимые им искажения и старался довести слово до его дей-
ствительного значения и звучания (например, желая сказать
«не обучался», он говорил не увлажнился, не учался и т. д.).
Эта напряженная сложная сознательная работа боль-
ного над собственной речью нашла свое внешнее выражение
в качественном преобразовании жаргонофазии: постепенно
уменьшались искажения по механически звуковому типу,
и возрастало число ошибочно произносимых слов по типу
смыслового замещения.
Новая фаза развития жаргонофазии совпала с постепен-
ным ослаблением словесной глухоты и общим улучшением
состояния больного. Характерна структура смыслового заме-

362

щения, проявившаяся в двух направлениях: а) в смысловом
замещении по категориальному сходству и б) в творческих
новообразованиях, что свидетельствовало об активном вос-
становлении устной речи и постепенном возвращении к нор-
мальному состоянию.
Как можно видеть из нижеследующего, жаргонофазия на
этой интеллектуальной фазе была более полноценной, нежели
на первой фазе развития, представляла действительно значи-
тельный шаг вперед и качественно была отлична от механиче-
ских звуковых искажений.
Смысловые замещения по категориальному сходству выра-
жались в том, что взамен слова, обозначающего определен-
ное понятие, больной употреблял другое слово (произносимое
им в большинстве случаев правильно) из той же или сходной
по смыслу категории понятий. Так, например, больной гово-
рил вместо «залегают» — опочивают; смекнуться вместо «де-
лятся»; вспорхнула вместо «спустилась на парашюте»; спута-
лась вместо «заблудилась»; публика СССР вместо «народы
СССР»; реквизируюсь вместо «пользуюсь», служить вместо
«ходить» и т. д.
Чрезвычайно интересны различные новообразования на
этой же фазе развития жаргонофазии. Намереваясь сказать,
что с головой что-то творится, больной говорит: «Головится»;
кутаясь в халат от холода, больной говорит, смеясь: «Халатно
что-то»; вместо фразы: «Человек произошел от обезьяны»,
больной говорит: «Человек обезьялся»; «Материночкой» назы-
вает свою дочку Маргаритку; узнав о гибели своей любимой
жены — вместо слов: «Все сгорело» — выразительно произно-
сит: «Все упепелено»; из намеченной фразы «Вырезал из
ляжки», говорит: «Вылягнул»; вместо «Страх быть одной
в тайге», говорит: «Отосковался».
В то время, как фаза механического звукового искаже-
ния речи оказалась стойкой и устранимой лишь в результате
длительной работы, эта фаза смыслового замещения в речи
была значительно более кратковременной и более доступной
для коррекции самого больного. Смысловое замещение в жар-
гонофазии явилось как бы переходным звеном в обратимом
процессе от полного нарушения устной произвольной речи
к относительной норме.
Этот анализ подтверждает наличие тяжелых расстройств
внутренней речи, проявляющихся в нарушении понимания
чужой речи, с общей стороны и деформации собственной уст-
ной речи больного (жаргонофазия).
Вместе с тем этот анализ свидетельствует об избиратель-
ном характере расстройств внутренней речи даже в этом
тяжелом случае сенсорной афазии. Можно было видеть в на-
чале нашей восстановительной работы, что у больного сохра-

363

нились общие механизмы внутренней речи в узком кругу
сохранившихся жизненных установок. В пределах этого кру-
га более или менее активно действовала установка на объек-
тивацию в процессе речевого общения, и эта установка обес-
печивала функционирование внутренней речи.
В восстановительной практике мы исходили не из само-
цельного упражнения способности к слушанию и пониманию,
а из необходимости развития потребности больного в обще-
нии и установки на объективацию. В ходе развития этих
потребностей и установки действительно расширилось общее
поле сознания, формировалось адекватное понимание речи
и нормализовалась внутренняя речь.
Приведенный анализ свидетельствует об односторонности
принятых П. П. Блонским положений о распаде всей внутрен-
ней речи при сенсорной афазии и указывает на своеобразные
«зоны» распада и сохранные «зоны» внутренней речи. Сохран-
ность той или иной зоны определяется тем, на какой основе
она функционирует, связана ли она непосредственно с жиз-
ненной установкой личности на объективацию (Д. Н. Уз-
надзе) .
В некоторых новейших исследованиях (например,
Э. С. Бейн, из лаборатории А. Р. Лурия) также подтверждает-
ся сохранность внутренней речи при сенсорной афазии, однако
выведенной наружу без каких-либо преобразований в речь
внешнюю. Основанием для этого утверждения является обще-
известный факт предикативного строя устной речи сенсорного
афазика. Напомним, что, согласно Л. С. Выготскому, этот
строй господствует во внутренней речи. При моторной афазии,
где устная речь больного, напротив, характерна выпадением
глаголов, прилагательных и других предикатов, устанавли-
вается первоначальное расстройство внутренней речи, затем
ее восстановление в редуцированном виде (исследование
О. Л. Кауфман из лаборатории А. Р. Лурия, исследования
Ф. С. Розенфельд, В. К. Орфинской, наши собственные рабо-
ты в нашей лаборатории). Эти наблюдения о противополож-
ности расстройств логико-синтаксического строя речи при сен-
сорной и моторной речи представляются очень важными. При
сенсорной афазии сохранны предикативные формы речи
и части предложения, при моторной, напротив, резко страдают
именно эти формы речи при относительной сохранности суб-
стантивных. Таким образом, психопатология речи подтверж-
дает гипотезу Л. И. Подольского о различной природе двух
психических актов «субстантивизирования» и «предицирова-
ния». Господство «подлежащных» (субстантивных) форм свя-
зано с сохранным пониманием речи и поэтому имеет место
в моторной афазии. Напротив, расстройство понимания речи
(в сенсорной афазии) сказывается в распаде «подлежащных
форм».

364

Очевидно, господство «сказуемостных» форм связана
с деятельностью говорения и вообще сохранной психомотори-
кой. Именно поэтому «сказуемостные» формы выпадают
у моторного афазика, у которого поражены» чаще всего не
только речедвигательные функции, но и психомоторная систе-
ма вообще (по типу гемиплегий и гемипарезов). Напротив,
«сказуемостные» формы сохраняются у сенсорного афазика,
психомоторная система которого относительно сохранна.
Так вопрос о слуховых и речедвигательных механизмах
внутренней речи перерастает в более сложный вопрос о пре-
дикативной и субстантивной системах внутренней речи (их
взаимодействии и одностороннем функционировании). Вместе
с тем психологическая противоположность речевых расстройств
сенсорной и моторной афазий выдвигает также вопрос о том,,
что и говорение и слушание (а не одно из них) являются источ-
никами внутренней речи, но лишь для разных ее механизмов.
Психопатология чтения и письменной речи свидетельст-
вует о расстройствах внутренней речи при алексии и аграфии.
Тем самым выдвигается вопрос о письменной речи как актив-
ном источнике внутренней речи. Мы не можем останавливаться
на этом вопросе, укажем лишь, что не только наши психо-
патологические наблюдения на десятках случаев аграфий
и алексии, но и наблюдения В. В. Оппель в отношении перво-
начального формирования письменной речи ребенка застав-
ляют думать, что как нарушения письменной речи (у боль-
ных), так и ее отсутствие или еще неразвитое состояние
(у неграмотного или малограмотного ребенка и взрослого)
создают иные типы внутренней речи, нежели у грамотного.
Письменная речь стимулирует внутреннюю речь и способству-
ет ее экономизации, процессу сокращения, а тем самым уско-
рению речемыслительных операций.
Именно в исследованиях письменной речи удается опреде-
лить те пути, по которым развивается общеизвестное в психо-
логии редуцирование внутренней речи.
Прежде всего и наши исследования по психопатологии
речи, и работы В. В. Оппель и В. К. Орфинской относительна
первоначальных ступеней развития письма ребенка показы-
вают своеобразные отношения гласных и согласных фонем
в письменной речи. Большая устойчивость согласных и значи-
тельно меньшая устойчивость гласных, особенно безудар-
ных,— таковы эти наблюдения. Выражением этой малой
устойчивости гласных являются частые пропуски гласных, их
перестановки, и в особенности — трудности их слияния с со-
гласными в образовании слога. Эти факты известны широка
в практике начального обучения ребенка письму.
Мы предполагаем, что «обеззвучивание» внутренней речи
происходит в известной мере вследствие редуцирования глас-

365

ного состава слова. Переход от внутренней речи к внешней
невозможен без развертывания этого состава и поэтому
в условиях такого молчаливого, но действенно-речевого со-
стояния, каким является процесс письма, неизбежны перво-
начальные пропуски или выпадения гласных.
Если принять это предположение, то оказывается, что во
внутренней речи (сравнительно с внешней) редуцируется не
только строй предложения ( по субстантивному и предика-
тивному типу или по типу актуальных установок), но и самый
фонематический состав слова. Фонематическая редукция сло-
ва (сокращение*гласных) неизбежно определяет собой и иное
строение слова, именно бесслоговую форму строения слова во
внутренней речи. Само собой разумеется, что как фонемати-
ческая редукция состава слова, так и бесслоговое его строе-
ние характерны не для внутреннего говорения, но для более
диффузного речевого состояния, с которого начинается про-
цесс внутренней речи.
Таким образом, возможно подойти к пониманию факта
Леметра, который был односторонне истолкован Выготским.
Леметр описал инициальное внутренней речи. Один из
испытуемых Леметром подростков описывал свою мысль
заданной фразы «Les montagnes de la Suisse sont belles»
в виде ряда букв «L. m. d. 1. S. s. b.», за которыми стоит смут-
ное очертание линии гор. Леметр вообще указывал на веду-
щее значение зрительно-словесных образов во внутренней
речи школьников в связи с тем, что вся умственная их работа
осуществляется на основе чтения и письма.
Приводя этот факт Леметра и сравнивая его с замечатель-
ным эпизодом из «Анны Карениной» (объяснение в любви
Левина и Китти лишь посредством одних начальных букв
слов), Выготский правильно устанавливает общий характер
инициальности внутренней речи, но не связывает его с пись-
менной речью, которая ее порождает.
В действительности же инициальность характерна для
развитой письменной речи, которая действительно создает воз-
можность редуцировать как состав, так и строение слова во
внутренней речи. Эти обычные во внутренней речи зрительно-
графические сокращения и инициальные знаки -переносятся
во внешнюю речь в виде различных сокращений с целью эко-
номии обозначения (Л-д, Лнгр.— вместо «Ленинград», д-р —
вместо «доктор» и т. д.).
Вне коренных преобразований внутренней речи на основе
письменной невозможно понять ни самой возможности, ни
роли инициальности во внутренней речи и во взаимопонима-
нии. Именно поэтому формирование и развитие письменной
речи играет решающую роль в развитии внутренней речи
у школьника, а тем более взрослого культурного человека.
Различия во внутренней речи грамотного и неграмотного

366

человека в силу этого должны быть особенно значительны
в начальных звеньях внутренней речи (при меньшей их выра-
женности во внутреннем говорении).
Таким образом, можно было бы думать, что не только уст-
ная речь и ее слушание, но и письменная речь являются источ-
ником внутренней речи. Больше того, противоречия между
различными гипотезами внутренней речи объясняются тем,
что они не учитывают, в системе какой речевой деятельности
функционирует внутренняя речь (чтение, письмо, говорение,
слушание). Между тем в каждом отдельном случае форма
внутренней речи своеобразна в зависимости от того, в какой
системе речевой деятельности она развертывается. Выготский
утверждал, что «предикативность является основной и единст-
венной формой внутренней речи, которая вся состоит с психо-
логической точки зрения из одних сказуемых». Между тем его
наблюдения относятся лишь к проявлениям внутренней речи
в процессе высказывания и говорения. Близкий к этому вывод
вытекает из исследования С. Е. Драпкиной, однако ею наме-
чается и другой вывод, что у того же самого школьника, кото-
рый от устного высказывания переходит к письменному изло-
жению, строй внутренней речи изменяется, становясь более
субстантивным «подлежащным».
Больше того, и в самом процессе устного высказывания
внутренняя речь определяется познавательным содержанием
мысли, действительным строением суждения. Предикативной
является внутренняя речь, уже опирающаяся на известную
предметность мысли. Напротив, когда предмет еще не опознан
или не узнан в восприятии, не намечен в мысли, внутренняя
речь субстантивна. В этом смысле очень интересно исследова-
ние Н. Н. Ланге процесса восприятия. Показав, как в процес-
се восприятия совершается наглядная операция суждения,
Н. Н. Ланге установил, что каждая последующая фаза вос-
приятия является предикатом для предшествующей, в которой
уже дан субъект (в форме подлежащего). Установленная
Н. Н. Ланге процессуальность восприятия основывалась на
словесных показаниях и отражает поэтому не только процесс
смены фаз восприятия и мысли, но и самой речи. Л. С. Выгот-
ский и другие исследователи, противопоставляя предикатив-
ность и субстантивность во внутренней речи, совершенно упу-
скают процессуальность внутренней речи и зависимость ее от
качества и степени познавания объективных отношений
и свойств предмета.
Исследуя особенности протекания внутренней речи в про-
цессе чтения и в процессе слушания, мы приходим к выводу
о существенных отличиях этих процессов сравнительно с на-
блюдаемыми явлениями во внутренней речи, развертыва-
ющейся в процессе говорения и в процессе письма.
Для внутренней речи в структурах слушания и чтения

367

характерна подтекстность, перевод конкретных значений
чужой речи в собственные смысловые структуры, опреде-
ляющиеся умственным развитием и направленностью слуша-
ющего и читающего. Удачным методом исследования этих
форм внутренней речи являются приемы В. Е. Сыркиной по
изучению понимания внутреннего подтекста речи, разработан-
ные под руководством С. Л. Рубинштейна.
Таким образом, для правильной постановки проблемы
внутренней речи необходимо преодолеть абстрактный функ-
ционализм даже в понимании механизма внутренней речи.
Как и всякая форма речи и сознания, внутренняя речь форми-
руется в деятельности (как это блестяще показано работами
С. Л. Рубинштейна). Говорение и слушание, чтение и пись-
мо — не только разные формы речи, но и разные позиции
деятельности личности посредством речи. Именно поэтому
формы внутренней речи, их механизмы и фазы процесса всег-
да своеобразны в зависимости от того, в какой речевой дея-
тельности они формируются.
Вопрос о механизмах и источниках внутренней речи неиз-
бежно связан, таким образом, с вопросом о разнообразии фаз
протекания внутренней речи в различных структурах речевой
деятельности.
Остановимся вкратце, для примера, на протекании внут-
ренней речи на основе устной речи. По справедливому заме-
чанию акад. Д. Н. Узнадзе, трактовка внутренней речи как
«речи про себя» или тем более «для себя» формальна. Напро-
тив, по определению Д. Н. Узнадзе, внутренняя речь в своем
существе есть установка на объективацию, тем самым в ней
уже заложено это преодоление «речи для себя». Приведен-
ное выше исследование нами случая сенсорной афазии пол-
ностью подтверждает это определение Д. Н. Узнадзе.
Однако нельзя свести всю внутреннюю речь лишь к уста-
новке на объективацию, поскольку в ней дан и, правда,
внутренний, но процесс самой объективации, опредмечива-
ния мысли. Однако зарождение в каждом отдельном случае
внутренней речи действительно начинается не прямо с акта
внутреннего говорения, но именно с образования установки
на наречение, обозначение познаваемого, осознаваемого. Пер-
вой фазой в этой ситуации внутренней речи является уста-
новка на наречение, когда уже есть осознание «чего-то», созна-
ние, что «что-то» произошло (как в изображении Толстого),
но еще нет самого наречения.
Следующей фазой, как можно думать, является самый
процесс внутреннего наречения, причем именно здесь пред-
ставлены те редуцированные фонематические и логико-син-
таксические структуры, о которых была речь выше. Следую-
щей фазой является указательное определение «места»
нареченной мысли в суждении и умозаключении. Эта фаза,

368

проявляющаяся во вспомогательных «пространственных»
определениях (здесь, там, тут), является конструктивно важ-
ной в процессе развертывания внутреннего говорения, которое
и является завершающей фазой внутренней речи в этом случае.
Несомненно, поэтому и здесь прав Выготский, что внут-
ренняя речь выступает в планирующей роли и для самой
внешней речи и для действий, на которые она направлена.
Наблюдения показывают изменения характера внутрен-
ней речи в зависимости от характера самой устной речи
(монолога, диалога, речи-действия). «Речь-вопрос» как раз-
новидность внутреннего говорения особенно характерна для
речи непосредственно в процессе практического действия или
монолога. Фазный характер внутренней речи в условиях уст-
ной речи или непосредственной практической деятельности
представляет собой сочетание неосознанного (в диффузных
состояниях образование установки на наречение) и осознан-
ного, особенно во внутреннем говорении.
С этой именно точки зрения становится понятным дейст-
вительное существование известных скрытых (латентных) для
самосознания моментов формирования внутренней речи и не-
обходимость известного «вынашивания» речи внутри. Очевид-
но, в силу фазности внутренней речи далеко не всегда сразу
осознается возникающий в словесном мышлении смысл, и тем
самым не сразу он может быть воплощен во внешнюю (уст-
ную или письменную) речь1. Отсюда «муки слова», те проти-
воречия внешней и внутренней речи, которые хорошо изве-
стны каждому писателю и оратору и которые представляют
такой большой источник трудностей в практике воспитания
речи в школе.
Намеченная нами схема фазности является весьма при-
близительной. К тому же далеко не во всех случаях процесс
проходит последовательно через все фазы.
Однако в том случае, когда исходная фаза внутренней
речи непосредственно (особенно в силу эффективного состоя-
ния) проявляется в устной речи, мы действительно сталки-
ваемся с теми ошибочными действиями речи (обмолвки, ого-
ворки, описки), которые так тенденциозно были истолкованы
Фрейдом.
В ложной концепции Фрейда замечательно подмеченные им
факты «ошибочных действий» не могли получить своего дей-
ствительного объяснения. Пути к такому объяснению лежат
через исследование фазности процесса внутренней речи и ее
перехода в речь внешнюю, а также связи фазности внутрен-
ней речи с ее мотивацией.
1 На основании нашего совместного с д-ром Б. Р. Нанейшвили иссле-
дования расстройств сновидной деятельности при травмах головного
мозга мы склонны допустить участие внутренней речи в образовании
и динамике сновидений.

369

Как было указано выше, внутренняя речь есть общее
выражение строя личности, а тем самым ее жизненной
направленности (убеждений, потребностей, интересов, вкусов,
привязанностей и пр.). Именно эта сторона внутреннего моно-
лога подчеркивается в этике и художественной литературе.
Два основных условия возникновения процесса внутреннего
говорения (логическое затруднение и нравственное противо-
речие и его устранение) порождают «речь-вопрос» и оценоч-
ную форму внутренней речи, которые чаще всего взаимопро-
никают.
Обусловленность внутренней речи направленностью— по-
требностями и убеждениями — обнаруживается уже в том,
что формирование акта внутренней речи начинается с образо-
вания установки на объективацию. Д. Н. Узнадзе показал,
что любая форма установки есть отношение потребности
личности к ситуации и, следовательно, возникновение акта
внутренней речи, в какой бы форме она затем ни протекала,
определяется реальными потребностями личности.
Самое протекание развертываемых форм внутренней речи
(во внутреннем монологе) определяется далее убеждениями,
нравственным самосознанием и мировоззрением. Эта этиче-
ская основа внутренней речи представляет собой важную
задачу для последующих исследований.
Мы пытались показать, что наступило время для нашей
науки расчленить проблему внутренней речи, выделить для
будущих специальных исследований вопросы о механизмах
и генезисе, формах и фазах, мотивации внутренней речи.
Активная разработка этих вопросов в психологии несомненно
внесет существенный вклад в практику воспитания культуры
речи.

370

НЕКОТОРЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
БУКВАРНОГО ПЕРИОДА ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО
ОБУЧЕНИЯ ГРАМОТЕ
(опыт экспериментально-психологического исследования)1
1. ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
Процесс формирования детских знаний о фонемах и гра-
фемах составляет элементарную основу для последующего
развития культуры устной и письменной речи. Он осуществ-
ляется в добукварном и букварном периодах начального обу-
чения. В последующем ребенок будет учиться посредством
чтения и письма, в первом полугодии своей школьной жизни
он учится самому письму и чтению, их наиболее общим и эле-
ментарным основам.
В последующем умственном развитии чтение и письмо
составляют лишь необходимые механизмы усвоения различ-
ных знаний, но на первом этапе они составляют само знание,
само содержание деятельности учения ребенка. Прежде чем
стать навыками и привычками действия, чтение и письмо
в своих элементарных операциях составляют предмет дет-
ского мышления.
Самые первые абстракции для ребенка, начинающего
учиться в школе, связаны с образованием понятий о звуках
речи и их буквенных обозначениях, самые первые обобщения
ребенка в школе связаны с слиянием букв в слово, хорошо
известное ему по опыту, но заново открываемое им посредст-
вом звукового синтеза, с сознательным построением фразы
в процессе чтения и письма.
При обучении чтению и письму на основе звукового анали-
тико-синтетического метода образуются не только представ-
1 Исследование проведено совместно с А. Н. Поповой.

371

ления, образы фонем и графем, не только сложные ассоциа-
ции представлений, входящие затем в состав каких-либо
смысловых связей при усвоении предметного содержания зна-
ний (усваиваемых посредством чтения и письма). Но за чрез-
вычайно подвижной и многообразной картиной развития
таких представлений и их ассоциаций ясно обрисовывается
понятийная структура детского знания о звуках речи
и буквах.
Воспитание логического мышления в первом классе совет-
ской школы осуществляется успешно путем сравнения, обоб-
щения, классификации, конкретизации, абстрагирования при-
знаков и вообще логической оценки осознанных детьми
явлений окружающей жизни, в частности, связанных с содер-
жанием букваря и первой книги для чтения. На эту сторону
было правильно направлено внимание методистов и учителей.
Нельзя, однако, забывать, что и само усвоение детьми начала
чтения и письма — трудная, важная и действительно логиче-
ская работа ребенка. И именно как к логической, а не только
сенсорно-дифференцировочной работе, несмотря на исключи-
тельное значение последней, и нужно подходить к умственной
работе учащихся в добукварном периоде первоначального
обучения грамоте. Самые темпы сенсорной дифференцировки
в процессе первоначального овладения чтением и письмом
определяются строением мыслительной работы учащихся,
а не только количеством повторений при приучении ребенка
к чтению и письму.
В результате звукового анализа у ребенка вырабатывают-
ся не только фонематические представления как устойчивые
обобщенные образы обозначенных звуков речи, но и само по-
нятие обозначения. В процессе первоначального обучения
грамоте, именно с образованием понятий об обозначении зву-
ковой речи буквами, связано и развитие обобщенных буквен-
ных образов.
Единство развития детского мышления и восприятия
в процессе первоначального обучения грамоте со всей остро-
той ставит вопрос о дидактических материалах, способству-
ющих оформлению этого единства в общей системе работы
учителя в первом классе.
Какие дидактические материалы для первоначального обу-
чения графемам имеют место в массовой практике? Разрез-
ная азбука и кубики с буквами — хорошие методические
средства, но они направлены на развитие чтения слова, а не
на овладение отдельной графемой. В этом отношении в более
благоприятных условиях находится письмо, а не чтение.
При упражнении двигательных функций письма большое
внимание уделяется письму элементов буквы, причем задачей
таких упражнений всегда является развитие психомоторных
функций речи.

372

Такая чисто моторная задача иногда заводит методистов
очень далеко от процесса развития самой речи, так как неред-
ко1 подготовка письменной речи прямо подменяется изобрази-
тельным, идеографическим характером задания. Так, напри-
мер некоторые методисты считают, что необходимо упраж-
нять ребенка в рисовании «зайчиков» или «солнца» для
того, чтобы приучить писать овальные элементы буквы, или
рисовать домик и забор около него, для того чтобы научить
писать элементы букв в горизонтальном и вертикальном
направлении и т. д.
. ;В .отличие от исключительной ценности письма действи-
тельных элементов буквы, т. е. элементов обозначения звука,
подобные «идеографические» упражнения в своей значитель-
ной части сомнительны. Только при определенной разумной
мере они могут иметь место, и то лишь при условии подчине-
ния задачам обозначения звуков речи.
Вместе с тем в современной методике недостаточно разви-
ты указания К. Д. Ушинского о необходимости развивать
с первых же дней обучения ребенка буквам знания о прост-
ранственном расположении знака и соотношении его частей
или соотношении знаков. К. Д. Ушинский рекомендовал на
самых первых уроках собирать детей в кружок у классной
доски и учить их брать мел в правую руку, причем, разумеет-
ся, указывал К. Д. Ушинский, что не все дети знают, какая
рука правая и левая. Нужно упражнять детей на «письме»
точек и подсчете их количества, а затем на определении их
пространственного расположения (внизу, наверху, направо,
налево).
«Приучаясь ставить точки в различных направлениях,—
писал К. Д. Ушинский,— дети приобретают первый навык
в письме, который помогает им потом проводить линии по
этим направлениям»1. К. Д. Ушинский, как видим, не боялся
«абстрактных» упражнений и, прекрасно зная психику ребен-
ка, не соскальзывал на путь тех «увлекательных» упражне-
ний, которые рекомендуют некоторые современные методис-
ты, подводящие ребенка к «абстрактному» овалу от «конкрет-
ного» зайчика.
К. Д. Ушинский сам подчеркивает назначение такого ввод-
ного упражнения для целей развития в детях пространствен-
ного различения букв и пространственного воспроизведения
их в процессе письма.
Но ведь это назначение упражнения прямо связано с тем,
что,, в отличие от ограниченно-«моторного» толкования пись-
ма в современной буржуазной педагогической психологии,
К. Д. Ушинский утверждал, что задача всех упражнений
1 К. Д. Ушинский, Избр. соч., вып. I, «Родной язык в начальной
школе», М., изд-во АПН РСФСР, 1946, стр. 77—78.

373

в письме «приучить глаз и руку дитяти к письму элементов
буКВ...» 1. <- ;
К сожалению, в практике упражнений большее внимание
уделяется «руке», а «глаз» нередко рассматривается в дидак-
тике письма как пассивный регистрирующий прибор, фикси-
рующий активные приобретения «руки». Результаты такой
теории, разрывающей руку и глаз, недооценивающей роль
оптико-пространственных функций в акте чтения и письма
сказываются на практике, порождая трудности и устойчивые
ошибки в письме и чтении у отдельных учащихся в I классе,
Первоначальное обучение грамоте формирует в ребенке
цельную функциональную систему, в которой сенсомоторных
и логические компоненты составляют неразрывное целое:
Однако на первоначальных стадиях формирования такой
системы особую роль играет культура речевого слуха, с одной
стороны, развитие зрительно-моторной координации, с другой
стороны. Эти линии развития совпадают в процессе обучения*
но первоначально требуют специальных упражнений и специ-
ализированных дидактических материалов.
Еще более сложным, менее разработанным делом оказы-
ваются дидактические материалы для самого первоначаль-
ного развития функций чтения фонем. Такими материалами
являются, как указано, различные кубики, на которых обо-
значены буквы, разрезная азбука и т. п., с которыми ребенок
совершает определенные действия. При этом методисты обыч-
но исходят из положения, что элементом для детского зри-
тельного восприятия являются целые буквы, хотя по отноше-
нию к письму они строят целую систему последовательного
воспроизведения элементов буквы. Тем самым такое пред-'
положение вновь отделяет чтение как 4HCto зрительный
целостный акт от письма как чисто «моторного» процесса.
В действительности же и зрительное восприятие, особенно
зрительное представление, тоже есть сложный процесс, в ре-
зультате которого складывается готовность к мгновенному
и целостному охвату буквы. Таким образом, будучи последо-
вательными, мы должны искать такие формы дидактического
материала, которые подготавливали бы к сложной для ребен-
ка работе с разрезной азбукой, т. е. упражняли бы ребенка не
только на буквосложении, но и на букворазличении.
При обсуждении предложенного нами дидактического
материала для таких упражнений доцент Н. А. Щербакова
обратила наше внимание на то, что опытные учителя ищут
именно такие упражнения, прибегая к сложению отдельной
буквы из элементов при помощи спичек и т. д. Это лишний раз
1 К. Д. Ушинский, Избр. соч., вып. I, «Родной язык в начальной
школе», М., изд-во АПН РСФСР, 1946, стр. 86.

374

подтверждает, что для некоторых детей, которым нелегко
дается именно букворазличение, необходимы предваритель-
ные упражнения, которые облегчали бы работу над букварем
и дидактическими материалами из готовых букв для букво-
сочетаний и образования целого слова.
Таковы были предпосылки для разработки нами специаль-
ного дидактического материала для начального чтения и ди-
дактических упражнений для письма.
Мы исходили из того, что готовая форма буквы может
быть дана лишь как исходный контрольный образец, но недо-
статочна для самих упражнений, как это имеет место при
разрезной азбуке или списывании. Для первоначальных
упражнений должно быть введено активное оперирование
в действии осмышляемым строением буквы, ее основными
и переменными знаками. Иначе говоря, ориентируясь на азбу-
ку, мы обучали, однако, не целой букве, а элементам букво-
образования (из которых буква построена).
Основными элементами печатного русского шрифта явля-
ются три постоянных знака: линия (в разных положениях —
горизонтально и вертикально), половина линии и полулунка
(—,—-). В рукописном письме основные элементы несколь-
ко иные и могут быть сведены к 6—7 постоянным знакам.
Задача заключалась в образовании способности различения
переменных элементов буквы на основе закрепления знания
постоянных элементов (например, постоянная форма ||).
(Переменное положение — средняя линия, например, Н, П,
И, Ц.)
Это образование, как показал опыт, ускоряется при актив-
ном оперировании ребенком этими элементами с ориентацией
на образец конструируемой буквы. Такая работа со специ-
альным дидактическим материалом способствовала быстрой
выработке анализа и синтеза буквы.
Сходные по своей структуре буквы отрабатывались груп-
пами, после чего и в чтении и в письме под диктовку дава-
лись целые слова из сходных букв. Объективная задача в вос-
приятии и различении букв определяется знаковым строением
русского алфавита. В современном печатном русском алфави-
те с предельной экономией и четкостью выражен обобщенный
характер знаков и значений; при минимуме постоянных эле-
ментов букв обеспечивается максимум переменных знаков
и значений. В последующем, при свободном владении пись-
мом и чтением, подобная выгодная особенность алфавита
в огромной степени способствует ускорению рече-мыслитель-
ных процессов и превращению буквенного строя в технику
внутренней речи и мышления. Но в первые месяцы обучения
эта же особенность алфавита предъявляет серьезные требо-
вания к детскому восприятию и мышлению, предъявляет осо-
бые требования к методике обучения, которая должна рас-

375

пространить анализ и синтез с области речевого слуха и на
эту новую область речевого зрения и речевой моторики.
Как определяются основные вопросы нашего исследования?
Первым основным вопросом является психологическое
исследование усвоения детьми значения и формы букв. Такое
исследование не только соприкасалось с методическими зада-
чами, но сознательно направлялось нами в сторону дидактики
и методики обучения грамоте в I классе.
Вторым основным вопросом являлся вопрос о некоторых
типичных затруднениях детей при чтении.
Нас этот вопрос интересовал лишь в отношении двух по-
вторяющихся в школе явлений: 1) пропусков гласных букв
при списывании, чтении, произвольном письме, т. е. при раз-
ных речевых операциях; 2) связи этого явления с трудностями
вычленения слога из слова, слова из предложения.
Оба эти вопроса имеют принципиальное значение для гене-
тической и общей психологии речи, на что указано и в наших
предшествующих работах.
Эти два основных вопроса изучались нами путем:
а) обработки материалов ученических тетрадей I класса
(письмо учащихся при списывании и при слуховом диктанте),
причем обработано с этой целью свыше 800 тетрадей учащих-
ся пяти первых классов начальных школ Ленинграда;
б) длительных систематических наблюдений в I классе «а»
185-й школы за работой учащихся в добукварном и букварном
периоде;
в) специального индивидуального эксперимента с группой
детей (8 чел.), для которых первоначально было трудно
усвоение буквенных обозначений. С этими детьми проводи-
лись экспериментальные занятия с помощью нашего «букво-
образующего» дидактического материала; контрольная груп-
па детей того же класса состояла из детей, не работавших
с этим материалом, но принадлежавших, по отзыву препода-
вателя, к тому же уровню успешности.
Кроме того, в настоящей статье обобщены сравнительные
исследования, поставленные в старшей группе детских садов
весной 1946 и 1947 гг. с целью установить готовность
к усвоению графем, а также множество дополнительных эпи-
зодических наблюдений в первых классах различных школ
Ленинграда.
2. ФОНЕМАТИЧЕСКОЕ РАЗЛИЧЕНИЕ И ЕГО РАЗВИТИЕ
В ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ
История развития звукового аналитико-синтетического ме-
тода обучения первоначальной грамоте на практике доказала,
что основным условием образования графем является фоне-
матическое различение. Отсюда и та роль, которую играет

376

добукварный период, и то ведущее значение, которое имеет
речеслуховой анализ и синтез при обучении детей каждой бук-
ве в букварный период. Поэтому прочность и сознательность,
действительная успешность усвоения графем в первую оче-
редь зависят от фонематического и семантического развития
устной речи семилетнего ребенка.
В экспериментально-психологических исследованиях Н. X.
Швачкина показано, что именно семантическое развитие дет-
ской речи определяет фонематическое различение. Именно се-
мантика речи определяет как фонематическое различение речи,
так и'лежащее в основе ее развитие артикуляции и речевого
слуха. Поэтому педагогическая работа над развитием пред-
ставлений ребенка о внешнем мире, формированием элемен-
тарных понятий и суждений способствует развитию семанти-
ческой содержательности детской речи, а тем самым — ее фо-
нематической культуры. Исходя из этого положения, нужно
считать, что работа учителя в добукварный и букварный период
над развитием логического мышления и представлений имеет
решающее значение не только для усвоения детьми знаний об
окружающем, но и для развития их речи. Содержательная ра-
бота учителя определяет формирование семантики речи, а тем
самым обеспечивает основное условие культуры фонематиче-
ского различения.
Педагогическая работа над осознанием ребенком звуково-
го строя языка в добукварный и букварный периоды состав-
ляет основу для активного формирования фонем в детском
сознании. Необходимо подчеркнуть те психологические особен-
ности фонемы, которые обнаружены в исследовании Н. X. Шва-
чкина и должны быть учтены в первоначальном обучении гра-
моте. К этим особенностям относятся: а) обобщенный
характер фонемы, выступающей как известное общее пред-
ставление о данном звуке речи, б) различительная функция
фонемы, в) относительная устойчивость, константность фоне-
мы, г) произвольность или преднамеренность воспроизведе-
ния фонемы.
Образование фонем в этих главных психологических осо-
бенностях имеет место еще до начала обучения языку. Как
показала В. К. Орфинская, в результате дошкольного воспи-
тания, особенно культуры речи, у дошкольников старшей
группы достаточно активно формируются фонологические
представления. Однако только в процессе первоначального
обучения эти представления обобщаются, фиксируются в со-
знании ребенка в связи с общим развитием семантики речи
и специальной культуры фонематического различения. Перво-
начальное обучение грамоте преодолевает ограниченность фо-
нематических представлений у ребенка, имеющих место до
начала обучения. Эта ограниченность фонологических пред-
ставлений, по данным В. К. Орфинской, выражается в кон-

377

кретности и связанности фонологических представлений
с отдельными, единичными структурами речи (конкретными
предложениями и словами), ситуативностью представлений
относительно к конкретным обстоятельствам речевого обще-
ния, дифференциацией согласных звуков при еще большей
слабости звукового состава целого слова и интонационных
элементов речи.
Гласные звуки в сознании ребенка значительно менее
устойчивы, труднее вычленяются из слога и слова, нежели
согласные звуки, несущие на себе основную семантическую
нагрузку слова.
С трудностями преодоления этой ограниченности фоноло-
гических представлений учитель встречается не только в пер-
вые месяцы первоначального обучения грамоте, но у отдельных
учащихся и в послебукварный период. Об этом свидетель-
ствуют данные анализа контрольного слухового диктанта,
проведенного в восемнадцати первых классах начальных
школ Дзержинского района Ленинграда. В общем эти кон-
трольные работы, проведенные в III четверти, свидетельст-
вуют о массовой успеваемости учащихся в усвоении первона-
чальной грамоты. Количество ошибок совершенно незначи-
тельно по отношению к количеству правильно написанных
слов и предложений.
Однако, поскольку нас интересовали индивидуальные слу-
чаи в общем ходе усвоения фонем и графем, постольку ана-
лиз и этого небольшого числа ошибок представляет известное
значение.
Анализ ошибок, допускавшихся отдельными учащимися
в разных классах и у разных учителей, свидетельствует о неко-
торой особенности в отношении развития фонематического
различения. Чаще, нежели остальные ошибки, встречаются
в этих случаях ошибки по типу звуковой замены букв (0,2%
от общего числа букв). Эти ошибки возникают вследствие
того, что некоторые учащиеся в отношении некоторых слов
пишут, как говорят. Подобные ошибки (156) чаще падают
на взаимозамену «о — а» (40 ошибок) и «а — о» (36 ошибок),
а также на замену «е — и» (26), «т — д» (20), «д — т» (11).
Ясно, подобные ошибки в письме при слуховом диктанте
свидетельствуют о том, что в некоторых случаях у отдельных
детей, даже в послебукварный период, фонематические пред-
ставления еще недостаточно обобщены, а отдельные фонемы
еще не превратились в конкретные образования.
В букварном периоде таких ошибок значительно больше,
причем они чаще падают на гласные, нежели согласные
звуки.
Другой тип ошибок в послебукварный период, по данным
анализа этих контрольных работ, заключается в пропуске
гласных (0,6%) и согласных (0,3%) букв. Пропуск гласных

378

встречается вдвое чаще, нежели пропуск согласных, что свиде-
тельствует о меньшей константности и вычлененное• гласных
по сравнению с согласными у некоторых детей даже в после-
букварный период. Пропуск гласных, по данным работ, ни-
когда не имеет места в начале слова, почти не встречается
в конце слова, но в подавляющем числе случаев падает на
среднюю часть слова.
Третий тип ошибок выражается в пропуске мягкого знака
в конце слова, что также отражает недостаточное фонемати-
ческое различение.
Четвертый тип ошибок не имеет прямого отношения к проч-
ности и вычлененности фонематических представлений, но ха-
рактеризует относительную неустойчивость оптико-простран-
ственных качеств графем (0,2%), а именно: недописка элемен-
тов буквы (например, ш как и; м как л; ы как бит. д.); лиш-
ний элемент в букве (например, и как ш); замена буквы сход-
ной по форме буквой, отличной по пространственным призна-
кам (г взамен ш\ и взамен п\ д взамен у; д взамен буквы
бит. д.).
Пятый тип ошибок выражается в слитном написании ча-
стей речи (слияние с существительным глагола и прилагатель-
ного, невычленение предлогов и союзов), что подробно было
изучено на большом материале в первых классах еще в рабо-
тах В. В. Оппель в нашей лаборатории и в работах Н. Г. Мо-
розовой из лаборатории А. Р. Лурия. Встречаются ошибки,
напротив, раздельного написания слова (например, «заки-
нул», «у-хо», «пой-мал», «no-шли», «Ан-дрей» и др.), что
вполне может быть отнесено к общему типу недостаточной
дифференцированности слова и частей речи, наблюдающему-
ся при первоначальном обучении детей грамоте.
Аспирантом А. Б. Васильевым был проведен в I классе «а»
185-й школы« анализ детских ошибок при слуховом диктанте.
Анализ показал резкое преобладание ошибок на пропуск и за-
мену гласных сравнительно с ошибками на пропуск и замену
согласных.
Если пропуск гласных выражался в количестве 157 слу-
чаев, то пропуск согласных лишь в 64 случаях. Еще ярче это
различие выступает в отношении замены графем, обозначаю-
щих гласные и согласные звуки (195 случаев замены гласных
звуков сходными по звучанию, 42 случая аналогичной замены
согласных).
Сравнительный анализ аспирантом Н. В. Головко ошибок
при списывании и при слуховом диктанте показывает извест-
ное различие характера детских ошибок. В то время как при
списывании чаще ошибки зрительного, оптико-пространствен-
ного характера, при диктовке чаще ошибки фонематического
характера. Зрительные ошибки в диктовках имеют тенденцию
к ослаблению и даже полному исчезновению, в то время как

379

количество фонематических ошибок при письме увеличивает-
ся. За этим явлением нужно видеть трудности перехода от
освоения ребенком внешней формы буквы как оптического
раздражителя к усвоению им значения графемы, связанной
с определенной фонемой. Этот анализ показал, что фонемати-
ческие ошибки чаще делаются детьми в отношении гласных
(особенно «а», «о», «е», «и» и реже согласных), но таких, как
глухие и сонорные. Мы провели систематическое наблюдение
над изменениями характера ошибок при списывании с доски
и при диктанте у учащихся I класса во II и III четверти
(I класс «а» 185-й школьи). Обработка этих данных показывает,
что во II четверти замена букв в слове была значительно боль-
шей вообще по сравнению с аналогичными ошибками в III чет-
верти (0,12% при списывании и 3% при диктовке во II чет-
верти; 0,6% при списывании и 2% при слуховом диктанте
в III четверти).
Все это свидетельствует о том, что развитие фонематиче-
ского различения не завершается с усвоением детьми гра-
фемы.
Следующей фазой этого развития, протекающего на ос-
нове усвоения графем, является образование константности
фонематических представлений.
Следует отметить, что соотношение фонем и графем значи-
тельно варьирует при различных операциях учения (списыва-
ние, письмо под диктовку, чтение).
В этом нетрудно убедиться, обратившись к сравнительным
данным анализа тетрадей букварного и добукварного периода
в четырех первых классах различных школ.
Таблица 1
СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ АНАЛИЗА ТЕТРАДЕЙ БУКВАРНОГО
И ПОСЛЕБУКВАРНОГО ПЕРИОДА
а) Списывание с доски
Школы
Замена
букв и слов
Лишние Недо- Слия
Пропущен- Пропущен-элемен- Лишние
ные ные ты в ные буквы частей
гласные согласные буквах эле в слове речи
203-я, I „а"
189-я, I „б"
186-я, I „а'
185-я, I ,6"
0,1
0,5
0,05
0,08
(в процентах)
!
0,08 0,4 0,02 0,03
0,3 0,15 0,4 0,06
0,07 0,01 0,01 0,5
0,08 0,2 0,02 0,05 0,02 0,1

380

б) Слуховые диктанты
Школы
Замена
букв
Пропуск
гласных
Пропуск
согласных
Лишние
элементы
Недописан-
ные
Слияние
частей
в слове
элементы
речи
(в процентах)
203-я, I
„а"
0,5
0,1
0,06
0,04
0,05
0,1
189-я, I
.6-
0,6
0,3
0,2
0,05
0,05

186-я, I
„а"
0,4
0,1
0,2
0,06
0,17
0,1
185-я, I
.6-
0,3
0,11
0,93

0,05
0,1
Из этой таблицы видно, что количество, частота ошибок
у детей одного и того же возраста (от 7 до 8 лет) изменяются
в зависимости от методики работы учителя и являются прямой
функцией учебно-воспитательной работы в том или ином клас-
се. Но при всем изменении относительной частоты ошибок
мы обнаруживаем существенное сходство в характере самих
ошибок, изменяющихся при переходе от операций списывания
к письму под диктовку. Отсутствие непосредственной нагляд-
ной опоры на зрительный образ буквы требует от ребенка во
втором случае (при диктанте) уже выработавшегося представ-
ления о графеме. В письме под слуховую диктовку действие
развертывается от представления графемы (включающего
в себя обобщенное фонематическое представление) к воспро-
изведению посредством графических движений той или иной
буквы. Фонематическое различение в условиях слуховой дик-
товки протекает в значительно более сложных условиях для
ребенка и предполагает относительное постоянство представ-
лений о букве не только в ее отношениях к фонеме, но и в ее
пространственно-оптических особенностях. Не в структуре
движений, а именно в характере цельного действия, в опо-
средовании его пространственно-зрительными представления-
ми заключена разница между письмом одних и тех же букв
при списывании и при письме под диктовку.
Таким образом, в целях дальнейшего развития фонемати-
ческого различения, т. е. в целях самого звукового аналитико-
синтетического метода обучения грамоте, важно уделять
особое внимание развитию представлений детей о букве
(графеме). Эти представления являются не только продуктом
предварительного фонематического анализа, но и предпосыл-
кой для дальнейшего развития фонематического различения,
а следовательно, и для усвоения детьми знаний о морфоло-
гическом и синтаксическом строении языка.

381

3. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ДЕТСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
О ГРАФЕМЕ
При первоначальной организации учебной работы в I клас-
се учителю и школе приходится считаться с теми знаниями,
навыками и мотивами, с которыми дети приходят из семьи
и дошкольного учреждения. Немало детей приходят в школу
с некоторыми элементарными знаниями и навыками в обла-
сти чтения и письма, являются относительно «грамотными»
по сравнению с другими детьми.
Однако далеко не все из таких «грамотных» детей, умею-
щих изобразить соответствующим начертанием букву, в дей-
ствительности владеют представлением о графеме, т. е. обо-
значают буквой фонему. Обычно источник такого «изобрази-
тельного» воспроизведения буквы лежит в таком методе
предобучения, который исчерпывается списыванием, копиро-
ванием буквы-образца. Между тем списывание без опоры
на звуковой метод обучения никогда не может само по себе
подвести ребенка к пониманию значения буквы. Взаимопро-
никновение образа и значения, т. е. возникновение настоящих
представлений о графеме, становится возможным лишь на ос-
нове звукового метода обучения. В некоторых случаях наблю-
далось такое явление, когда поступивший в I класс ребенок
мог воспроизвести большой ряд букв, но только в определен-
ном, заученном порядке. Так, например, ученик I класса «а»
185-й школы Р. Т. писал ряд букв только в алфавитном
порядке, которому его научили в семье. На вопрос, как про-
износится написанная им самим буква <гГ, г», мальчик не мог
ответить сразу. Он стал пересчитывать по порядку написан-
ные им буквы (а, б, в) и только тогда назвал букву г пра-
вильно. В отношении же других букв ребенок опирался на
некоторые знаковые особенности строения буквы (количество
«палочек» в букве и пр.).
Вполне понятно, что при копировании буквы с образца
ребенок еще не способен ни читать, ни произвольно, сознатель-
но писать. Очевидно, что основным и первым условием образо-
вания представлений о графеме является понимание ее зна-
чения, т. е. соотнесение графемы с фонемой, что достигается
слухо-речевым воспитанием ребенка и звуковой, аналитико-
синтетической подготовкой ребенка к обучению грамоте.
Однако это основное, главное условие не является един-
ственным. В этом нас убеждают многочисленные случаи, осо-
бенно в добукварном периоде и в начале букварного периода,
когда дети, образовавшие фонематические представления,
с трудом и очень медленно вырабатывают представления
о графемах. Именно в прямой связи с этим фактом находятся
первоначальные ошибки детей при списывании и при чтении,
где дан наглядный образец буквы, где созданы условия для

382

правильного чтения и восприятия буквы, но тем не менее это
восприятие не имеет еще внутренней опоры на представления
о графемах. Как указано выше, представление о графеме есть
единство образа и значения. Одно лишь овладение значением,
составляя содержание процесса усвоения букв, еще недоста-
точно для выработки правильных представлений о букве. Не-
обходимо развитие и образа буквы, его наглядной структуры
в сознании ребенка, что требует специального развития
моторных операций руки и правильных зрительных компонен-
тов представления о букве.
В первоначальном развитии представлений о букве эта об-
разная сторона имеет существенное значение, облегчая или за-
трудняя овладение значением.
В развитии образной стороны графемы мы сталкиваемся
с теми закономерностями зрительного восприятия, которые
характерны для маленького ребенка в отношении восприятия
предмета и его изображения. Особенно важно подчеркнуть,
что в восприятии буквы (а затем и в представлении о букве)
повторяются те явления, которые были характерны для
ребенка раньше при восприятии вещей; нерасчлененность вос-
приятия, неустойчивость в отражении пространственных отно-
шений и соотношений и т. д.
Мы отдаем себе отчет в том, что образная сторона пред-
ставлений о букве определяется ее семантической стороной и
что поэтому неправомерно рассматривать их раздельно. Одна-
ко соотношения образной и семантической сторон не однознач-
ны на разных ступенях усвоения детьми знаний и навыков в до-
букварный и букварный период, и задача обучения заключает-
ся в том, чтобы снять возможное и раздельное их развитие, обе-
спечить их единство.
Такое единство не есть продукт спонтанного развития пси-
хики ребенка, но есть прямое следствие первоначального обу-
чения грамоте. Вот почему до начала обучения и в самые пер-
вые месяцы обучения обе эти стороны не сразу совпадают
в единой линии развития.
Раньше мы остановились на семантической стороне пред-
ставлений о графемах, теперь проанализируем развитие образ-
ной стороны этих представлений. Нельзя не коснуться при
этом предыстории вопроса, которую можно наблюдать у детей
до начала систематического обучения в школе (в старших
группах детского сада).
Среди детей старшей группы дошкольных учреждений есть
немало таких, которые получают в семье известные сведения
о буквах. Встречаются отдельные дети, уже свободно читаю-
щие и пишущие, но значительно больше детей, которые умеют
изображать букву, еще не осознавая ее значения. Но даже
и у тех детей, которые правильно обозначают букву, встре-
чаются ошибки начертания уже известных им печатных букв.

383

Именно в этом последнем случае, когда налицо известная
семантическая готовность ребенка к образованию представле-
ний о графемах, мы встречались с ошибками образного, а не
семантического характера. Особенно типичны ошибки прост-
ранственные, в виде перемещения букв с правой на левую или
с левой на правую сторону. Направление знака оказывается
очень существенным и вместе с тем наиболее трудным для
усвоения моментом в овладении графемой. Не случайно по-
этому К. Д. Ушинский рекомендовал учителям обращать
в первых уроках внимание именно на эту сторону, важную как
для глаза, так и для руки ребенка.
Вот частые, повторяющиеся детские ошибки подобного ха-
рактера, которые позже встречаются и в букварном периоде
школьного обучения (рис. 1).
Рис. 1
В 32% от общего числа написанных детьми слов встреча-
ются ошибки такого «стороннего» типа (до начала обучения).
Встречаются ошибки и другого зрительно-пространственного
характера: перемещения элементов буквы сверху вниз и на-
оборот (рис. 2).
Рис. 2
Наконец, встречаются ошибки в воспроизведении коли-
чества подобных элементов (недописка или прибавление сход-
ных элементов, например, рис. 3), что встречается и позже
среди учащихся.
Рис. з
Эти «образные» ошибки в представлениях о графеме имели
место и в тех случаях, когда дети правильно называли букву,
искаженную в их собственном начертании. Естественно, воз-

384

никал вопрос, в какой мере подобные «образные» ошибки встре-
чаются у детей в начале обучения, с какими особенностями
развития связаны подобные ошибки в новом учебном периоде
развития. Поскольку эти ошибки в процессе обучения связаны
с известными недостатками в методике обучения, постольку
возник и вопрос о дидактических вспомогательных приемах,
посредством которых возможно было бы ускорить процесс
усвоения графем (не только в семантической, но и образной
стороне).
Основная работа наша была проведена на одной (экспери-
ментальной) группе детей I класса «а». В этом же классе была
выделена, по указанию преподавательницы М. С. Васильевой,
контрольная группа (с такими же показаниями развития
и знаний), с которой не проводилась дополнительная работа
с нашим дидактическим (буквоаналитическим) материалом.
Таблица 2
Класс
I „а"
Ь -1
Q-8
т -1
1-3
Щ - /
3-7
Я -7
3-1
€ -/
Н'-15

»-/
а- з
cb-/
0 - т
Н -2
К-5
Н -1
я-2
ОШИБОЧНОЕ НАПИСАНИЕ ГРАФЕМ
Класс I „ба
д
(в)
12
V (У)-к
&
1
/\ (у)-1
9
(Б)
1
\ (у)-'
в
(в:
17
cb W-t
1
(г)
б
Н (У)-2
3
ft)
17
Н (У)-2
Л
ft)
3
П7 Ш)-2
1
ft)
2
N
(и)
24
Ц /Ш)-2
>/
(к)
1
п
(л)
II
fUJfitij-s
9
(Р)
13
С О)-2
Ь
(Р)
•2
( он
6
(Р)
•1
D
(с)
9
R.M-6
rU (Ц)-2

385

Однако первоначально были собраны данные о знании детьми
печатных и рукописных начертаний букв во всем I классе «а»,
а также в другом I классе «б». По нашей просьбе преподава-
тельницы обоих классов провели 7 и 8 сентября 1947 г. заня-
тия с детьми, на которых дети либо рисовали «что хотели
и что умели», либо писали знакомые им буквы и слова. Таких
работ было собрано 67, из них в 57 работах (85%) дети не
только рисовали, но и писали знакомые им буквы, слова или
целые предложения.
На табл. 2 показаны имевшие место в этих работах (в до-
букварный период) ошибочные написания графем, главным
образом, «стороннего» типа (перенос буквы с одной стороны
на другую, снизу вверх и т. д.) и количественного характера
(преуменьшение или преувеличение количества подобных эле-
ментов) .
От всего количества работ лишь в 27% имело место пра-
вильное по форме, пространственному отношению и количе-
ству подобных элементов начертание букв. При этом надо
заметить, что в рисовании дети идут значительно впереди раз-
вития пространственных элементов обозначений в буквах. Об
этом свидетельствуют детские рисунки, еще очень не диффе-
ренцированные по изображению формы и по величине, но
Рис. 4. Ученик I класса «А»— В. А.

386

безупречные по количеству элементов и направлению, прост-
ранственному положению изображаемых вещей.
Уже в значительной мере преодоленная в детском рисунке
нерасчлененность восприятия как бы воспроизводится в соз-
нании ребенка вновь при воспроизведении образа буквы. Пре-
одоление этой нерасчлененности буквенного образа в процес-
се букварного периода идет неравномерно у разных детей,
а у некоторых «отстающих» детей в I классе оно требует
особой дополнительной работы. Ниже приводятся некоторые
типичные примеры из собранных детских работ, на которых
можно убедиться в разнице зрительно-пространственных ком-
понентов изображения вещей и начертания букв у одного
и того же ребенка.
На рис. 4 видно расхождение между богатством, диффе-
ренцированностью и точностью сложного образа вещи (само-
летов различных типов) и ошибками в пространственном
начертании буквы.
Приведем другие работы детей семилетнего возраста
в начале добукварного периода (рис. 5, 6, 7, 8).
Из приведенных рисунков следует, что образовавшиеся
в предметном восприятии и представлении знания о простран-
ственном отношении еще недостаточны для восприятия
и представления знака в его отношении к значению. Именно
поэтому работа учителя должна быть направлена на выработ-
ку правильных тонких дифференциаций формы, пространст-
венных отношений и количеств в восприятии и представлении
графемы.
Рис. 5

387

Рис 6
Рис. 7

388

Вышеприведенные данные подтверждают наше первое
наблюдение в сентябре 1944 г. в I классе одной из ленинград-
ских школ, где среди десяти указанных учителем детей, «зна-
ющих» буквы, т. е. читающих и пишущих их, семь детей семи-
летнего возраста делали следующие типичные ошибки (рис. 9
и 10).
Высказывания опытных учителей и методистов подтверж-
дают наличие таких ошибок. Вопрос заключается в том,
в какой мере они являются стойкими у отдельных детей, как
скоро они преодолеваются во фронтальной работе учителя
с классом или требуют дифференцированных внутриклассных
занятий с помощью специальных дидактических материалов.
Другим фактом, часто встречающимся в письме целых
слов, является пропуск детьми гласных графем, что имеет
место не только в добукварном периоде, но и значительно
позже. Особенно ярко это явление выступает в самом начале
обучения. Нижеприведенный случай особенно ярко выражает
подобное явление.
Рис. 8
Рис. 9

389

Эти данные также подтверждают наши предварительные
наблюдения в сентябре 1944 г. за семилетками, впервые при-
шедшими учиться в школу.
Вот как писали дети слова под диктовку: слвик (Славик),
чсы (часы), настнке (на стенке), игрл (играл), млко (мелко),
млко (молоко), нм (нам), шра (Шура), мчк (мячик) и т. д.
Тогда уже мы проверили на двух детях возможность чтения
написанного без гласных слова. Оказалось, что в знакомых
словах эти дети автоматически восполняют отсутствующие
гласные и совершенно точно читают сокращенное слово, вовсе
и не замечая пропусков гласных. Например, мм — читается
как мама, рк — рука, прта — как парта, улц — как улица,
стна— как стена, хлб — как хлеб, Вдк — как Вадик, глв —
как голова и т. д.
Последующие опыты и наблюдения в нашей основной
группе школьников подтвердили частые пропуски гласных
(сравнительно с согласными) в середине слова, причем не
Рис. 10
Рис. 11

390

'только в письме под диктовку, но и при списывании, а в от-
дельных случаях и при чтении в конце букварного периода
(рис. 11 и 12).
Мы не имеем возможности здесь развить нашу гипотезу
о взаимоотношении гласного и согласного состава слова при
переходе от внутренней речи к письменной. Укажем только,
что данные одного из нас (Б. Г. Ананьев) из области психо-
патологии и общей психологии позволяют думать, что внут-
ренняя речь своеобразна по своему строению и что поэтому
можно предполагать при начальном развитии письменной
речи проявление бесслогового строения внутренней речи.
Возвращаясь к,вопросу об образной стороне графем и ее
формированию в школе, не можем не обратить внимание на
один примечательный факт. Дело в том, что зрительно-прост-
ранственные ошибки в письме детей имеют место не только
при представлении буквы и ее воспроизведении (т. е. при слу-
ховом диктанте), но и при списывании с доски, т. е. при вос-
приятии буквы. Приведем эти данные по наблюдениям за спи-
сыванием детей с доски в букварном периоде, т. е. после рече-
слухового анализа и усвоения соответствующих графем.
Рис. 12

391

Недописка элементов
Лишний элемент
Слитное написание
элементов
ш -
и
2/
ш -
cue
6
м -
л
8
а -
си.
1
М -
Ж
5
и -
1
1
и -
ил-
7
я -
Г\
1
о -
а
23
ж -
г
1
п -
Иг
1
и -
1/
10
т -
пп
1
ы. -
(,
1
а -
0
3
м -
и
2
Итого 48
44
HI
(ha)
1
17
ы
48
(Щ)
1
1
И
г
ч
(Щ)
71
1
Пропуск гласных
буквы
в
середине
в
конце
слова
слова
а
15
21
о
15
6
е
13
1
и
6
2
У
5
1
ы
1
Итого
54
32
Замена букв в словах
и — п
1
и — е
4
ш— т
2
е — и
5
к — п
2
о — и
1
и — к
1
т — д
2
а — ь
1
и — ы
1
и — м
1
чи — ш
1
т—м
1
Всего 23
СВОДНАЯ ТАБЛИЦА ОШИБОК ПРИ СПИСЫВАНИИ С ДОСКИ
(букварный период, I „а" класс)

392

Есть еще один вопрос, имеющий методическое и психоло-
гическое значение для обучения детей графемам. Большин-
ство приходящих в школу детей, имеющих некоторые знания
и навыки в письме, «печатают» слова, т. е. пишут их печат-
ным шрифтом. В школе их письмо переводится с самого нача-
ла на скорописный шрифт, причем нередко наблюдается слия-
ние или, напротив, взаимоторможение обоих видов начерта-
ний в детском письме (например, наш, Маша, мама, рама, ура
и т. д.). Еще более трудным для некоторых детей является
одновременное усвоение заглавных и рядовых обозначений
одной и той же буквы в обоих видах начертаний.
4. О ДОПОЛНИТЕЛЬНОЙ РАБОТЕ С ДЕТЬМИ В УСВОЕНИИ ИМИ
ГРАФЕМ
Наше исследование показывает, что в общей массе уча-
щиеся усваивают графемы в соответствующие сроки буквар-
ного периода и приходят вполне подготовленными к словес-
ному чтению и письму. Однако и после букварного периода
для некоторой части учащихся остается трудность звукослия-
ния, а пропуски гласных сохраняются и в конце учебного года
при новых заданиях, с усложнением текста. Тем не менее,
наблюдения показывают, что имеется небольшое количество
учащихся, которые отстают от общего хода обучения не
в силу недостатков общего умственного развития, но особых
затруднений для них в развитии образной стороны гра-
фемы.
Это возможно объяснить тем, что при фронтальном под-
ходе в обучении не всегда учитываются различия сенсомотор-
ных особенностей детей, их способности к различению малых
разностей в оптико-пространственной структуре букв. Необ-
ходим не только такой учет, но и специальная дополнительная
работа с такими отдельными детьми, которая и осуществляла
бы индивидуальный подход в первоначальном обучении пись-
му и чтению.
При обучении по букварю дети успешно соотносят букву
со звуком, поскольку это соотношение дано в самом букваре
и на самом уроке. Однако детям остается самим соотнести
букву к букве, отдифференцировать сходные графемы, уметь
выделить среди сходных по форме букв их примечательные
признаки (количество подобных элементов, пространственное
направление формы).
Если фонематическое различение у детей достигается дли-
тельным звуковым анализом, то подобное различение графем
лежит на их собственных плечах.
Предлагаемый нами дидактический материал и специаль-
ные дидактические упражнения для детей, отстающих в по-

393

добном различении, построен на принципе букварного анали-
за и синтеза в процессе активного оперирования детьми эле-
ментами букв (постоянными и переменными), о которых речь
шла выше.
Дидактический материал состоит из главных элементов
печатного шрифта: большой и малой линии, полуовала, крюч-
кообразного знака «7». С помощью этих элементов могут быть
построены все буквы русского печатного алфавита. Для
рукописного, прописного шрифта возможно пользоваться или
аналогичными элементами нашей методики (рис. 13), или уже
усвоенными в каллиграфических упражнениях элементами
букв по букварю. Детям предлагается либо сложить из этих
элементов букву, «сконструировать» ее, либо, напротив, «ре-
конструировать», превратив ее путем незначительных измене-
ний в другую сходную букву. Подобные работы возможны
лишь при периодическом сопоставлении составляемой и изме-
няемой буквы с ее образцом (на кубиках или разрезной
азбуке) и обязательным звуковым обозначением графемы.
По нашей методике подобная работа идет рядами, соотне-
сением букв со сходными по начертанию буквами. Приведем
примеры подобных рядов.
Печатный шрифт: Л, А; Л, М; А, Д; Л, Д; В, Р; В, 3;
Ь,Ы; Г, Т; Г, Б; В, Б; Г, Е; К, Ж; Ж, X; X, У; У, X; Г, П;
П, И; И, Ц; Ц, Щ; Ш, Щ; О, Ю; С, О; О, Р.
Письменный шрифт (рис. 14).
При изменении «реконструкции» буквы в другую сходную
букву мы прибегаем к следующему заданию: что нужно сде-
лать (прибавить или убавить, вычеркнуть), чтобы из данной
буквы получилась сходная, другая? Например, В превращается
Рис. 13
Рис. 14

394

в Р (путем вычеркивания нижнего полуовала В) ;• А превра-
щается в Л (путем вычеркивания средней малой линии)
и т. п. Подобные упражнения в самом действии ребенка
отдифференцировывают сходные признаки графемы и, как
показывает опыт, ускоряют процесс образования и делают
стойкими представления о форме и положении буквы, т. е.
развивают образную сторону графемы.
Эти упражнения были применены в основной эксперимен-
тальной группе I «а» класса 185-й школы, а параллельно
изучалось усвоение детьми элементов чтения и письма у детей
контрольной группы в этом же классе. Таким образом сохра-
нялось единое фронтальное основание процесса усвоения,
и возможно было выявить роль указанных дидактических
упражнений в развитии функции сравнения.
Предварительно, весной 1947 г., подобные опыты были
поставлены над экспериментальной и контрольной группами
в старшей дошкольной группе 4-го детсада Фрунзенского
района. Приведем данные этих опытов в отношении форми-
рования образа и значения некоторых графем (х, л, а, я, и,
у У о) по нашей методике (применявшейся в экспериментальной
группе). В контрольной группе опыты проводились только по
обычной методике с обозначением букв на кубике или раз-
резной азбуке.
Таблица 4
ФОРМИРОВАНИЕ ОБРАЗА И ЗНАЧЕНИЯ НЕКОТОРЫХ ГРАФЕМ
Буквы
Количество
начертаний
букв
% правильных начертаний
% неправильных начертаний
основная
группа
контрольная
группа
основная
группа
контрольная
группа
X
32
100
100
л
28
98
75
7
25
А
24
100
100


П
20
100
100
1 —

И
32
87,5
75
12,5
25
У
24
87,5
58,4
12,5
41,6
0
16
100
75

25
Из табл. 4 видно, что количество неправильных начерта-
ний буквы чаще при обычной методике усвоения целых букв
и меньше при усвоении элементов букв и их соотношения при
активном оперировании ребенка с этими элементами по
нашей методике.

395

Систематическая работа, использующая наши дидактиче-
ские вспомогательные упражнения, велась преимущественно
в букварный период, причем прослеживалось влияние этих
упражнений на все учебные операции детей в усвоении ими
навыков чтения и письма.
В табл. 5 приведены сравнительные данные анализа тет-
радей учащихся основной и контрольной групп в букварный
период. Верхняя часть таблицы указывает на ошибки при
списывании с доски, нижняя — на ошибки при слуховом дик-
танте.
Таблица 5
СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ АНАЛИЗА ТЕТРАДЕЙ УЧАЩИХСЯ
ОСНОВНОЙ И КОНТРОЛЬНОЙ ГРУПП (БУКВАРНЫЙ ПЕРИОД)
а) Списывание с доски
Группы
Замена
букв
в слове
Пропуск
гласных
Пропуск
согласных
Лишняя
буква в
слове
Недописан-
ные эле-
менты
в букве
Лишние
эле-
менты
в букве
Про-
пуск
.ь"

процентах)
Основная
7 чел.
0,3
0,4
0,2
0,1
0,02
0,3
0,3
Контрольная
6 чел.
0,5
0,7
0,3
0,2
0,05
0,6
0,5
б) Слуховой диктант
Группы
Замена букв
в слове
Пропуск
гласных
Пропуск
согласных
Пропуск .ь"
(в процентах)
Основная
0,12
0,2
0,02
0,05
Контрольная
0,16
0,4
0,05
0,05
Из этого сопоставления видно, что среди очень неболь-
шого числа ошибок, допускаемых учащимися в отношении
оптико-пространственных качеств букв, большая часть пада-
ет, тем не менее, на контрольную группу, в которой не прово-
дились соответствующие упражнения. Этот факт подтверж-
дается специальным анализом ошибок типа преуменьшения
или преувеличения элементов в букве при списывании с доски
у детей и экспериментальной и контрольной групп (табл. 6).

396

Таблица 6
ОШИБКИ ТИПА ПРЕУМЕНЬШЕНИЯ И ПРЕУВЕЛИЧЕНИЯ
ЭЛЕМЕНТОВ В БУКВЕ
Недописка
элемента
Лишний элемент
буквы
основная
группа
контроль-
ная группа
буквы
основная
группа
контроль-
ная группа
ш - и
6
10
г
2
4
U — L
5
7
0 -Си
2
1
а - с
2
4
6
8
1
1
2
3
У -ы-

1
1

Ж-ir

1
1
т -п/

1


1-е

1
Итого
14
26
14
17
Дидактические упражнения с детьми экспериментальной
группы продолжались и в III четверти, равно как и парал-
лельные наблюдения над усвоением детьми обеих групп пер-
воначальной грамоты. Табл. 7 показывает, что в обеих группах
количество ошибок уменьшается, но это уменьшение неравно-
мерно в действиях учащихся при списывании с доски и при
слуховом диктанте (в экспериментальной и контрольной груп-
пах). Относительно большее число ошибок имеет место у де-
тей контрольной группы, в которой не было дополнительных
дидактических упражнений.
При сравнении данных по обеим группам обращает на
себя внимание тот факт, что в контрольной группе сохраняют-
ся ошибки типа преуменьшения или преувеличения элементов
буквы, которых в послебукварный период дети основной груп-
пы вовсе не делают. Но и в отношении других элементов бук-
вы и буквенного состава слова ошибки детей контрольной
группы больше, нежели аналогичные ошибки среди детей
экспериментальной группы в отношении пропуска гласных,
что, возможно, находится в связи с прочностью выработан-
ных специфических особенностей письменной речи.
Режим и темпы общеклассного прохождения добукварного
и особенно букварного периода оказываются весьма неодина-

397

СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ АНАЛИЗА ТЕТРАДЕЙ УЧАЩИХСЯ
В III ЧЕТВЕРТИ ОСНОВНОЙ И КОНТРОЛЬНОЙ ГРУППЫ
Группа
Замена
букв
Про-
пуск
гласных
Про-
пуск
соглас-
ных
Про-
пуск
Недо-
писан-
ных
элемен-
тов
Лишних
элементов
Лишних
букв в
слове
Слияние
частей речи
(в процентах)
а) Списывание с доски
Основная
6 чел.
0,6
0,2
0,1
0,04
0,06
0,06
0,06 0,1
Контрольная
5 чел.
0,8
0,7
0,3
0,15
0,3
0,01
0,08 0,3
б) Слуховые диктанты
Основная
6 чел.
2
0,01
0,4
0,9


0,7 0,1
Контрольная
5 чел.
5
2
0,8
0,93
0,7
0,2
0,93 0,7
ковыми по трудности для различных детей. Расхождения
в темпах усвоения фонем и графем, в темпах слияния звуков
и букв при чтении, в сроках наступления свободного слитного
чтения, произвольного письма хорошо известны каждому учи-
телю в момент непосредственной букварной работы. Но наши
наблюдения показывают, что с различиями в темпах в бук-
варный период связано более серьезное условие для после-
дующей работы учащегося — устойчивость или неустойчи-
вость правильного понимания детьми элементов и операций
чтения и письма.
Проверка нескольких сотен детских тетрадей в первых
классах разных школ показала, что не только во II, но
и в III четверти обнаруживаются ошибки письма (как при
списывании, так и при слуховом диктанте), типичные для бук-
варного периода.
Нам могут возразить, что подобные ошибки не носят мас-
сового характера и поэтому не должны возводиться в законо-
мерность. К счастью для нашей советской школы,— к счастью,
являющемуся справедливым вознаграждением за героический
труд советского учителя,— эти ошибки не носят массового
характера. Однако их бесспорное существование вызывает

398

тревогу, так как за ошибками виден отдельный ребенок, кото-
рому почему-то трудно усваивать элементарные знания,
ошибки которого носят вполне закономерный характер, пре-
дупреждая нас о возможной неуспеваемости этого отдель-
ного ученика. Мы не вправе ограничиваться лишь средними
цифрами успеваемости, создающими картину полного благо-
получия там, где с ним в действительности контрастирует
серьезное затруднение для конкретного ребенка в усвоении про-
граммного материала I класса. Нам представляется целесо-
образным применять дидактические материалы в таких
случаях с целью предупреждения неуспеваемости, возможной
при большом многообразии в составе учащихся и разной сте-
пени подготовленности их к начальному обучению грамоте.

399

АНАЛИЗ ТРУДНОСТЕЙ В ПРОЦЕССЕ ОВЛАДЕНИЯ
ДЕТЬМИ ЧТЕНИЕМ И ПИСЬМОМ
I
Методика обучения грамоте на основе звукового анализ
тико-синтетического метода, заложенная трудами К. Д. Ушин-
ского, достигла значительного совершенства в современной
советской методике обучения русскому языку в начальной
школе. Имеется значительная и серьезно обоснованная педа-
гогическая и психологическая литература по этому важней-
шему разделу обучения в I классе.
Систематическое изложение истории и современного
состояния методики обучения грамоте дано в книгах Н. А. Кос-
тина «Методика русского языка в начальной школе»,
С. П. Редозубова «Методика обучения русскому языку в на-
чальной школе», Н. П. Каноныкина и Н. Щербаковой «Мето-
дика обучения русскому языку в начальной школе» и т. д.
В серии психологических исследований проф. Т. Г. Егоро-
ва дано научное обоснование методики обучения чтению
и глубокий анализ стадии формирования и развития навыков
чтения.
В. А. Саглин в книге «Обучение письму в начальной шко-
ле», Е. В. Гурьянов и М. К. Щербак в известной работе
«Психология и методика обучения письму в букварный
период», А. Р. Лурия в книге «Очерки психофизиологии пись-
ма» и другие дали разностороннее освещение методики и пси-
хологических проблем обучения письму и развития навыков
письма у детей в I классе.
Богатство обобщенного педагогического опыта и тщатель-
ная разработка методики и техники обучения грамоте, разно-
стороннее научное изучение развития ребенка в процессе обу-
чения и т. д. — все это обеспечивает возрастающее качество
подготовки новых педагогических кадров для начальных клас-
сов, а также педагогическую вооруженность учителя в работе

400

с самыми маленькими учащимися. Серьезное испытание эта
новая научно обоснованная методика обучения грамоте про-
шла за последние десять лет в связи с переходом к обучению
детей начиная с семилетнего возраста. В этих новых усло-
виях методика усовершенствовалась и уточнялась, но сохра-
нила свои основные черты, что доказывает относительное
соответствие ее возрастным особенностям и возможностям
детей.
Успеваемость детей по чтению и письму в первых классах
с каждым годом возрастает и является показателем эффек-
тивности современной методики обучения грамоте.
Но вышесказанное не дает основания полагать, что исчер-
паны все возможности для дальнейшего повышения эффек-
тивности обучения письму и чтению, что методика достигла
такого предельного совершенства, при котором нет нужды ее
дальнейшего совершенствования.
Напротив, имеются серьезные основания предъявлять
к методике обучения грамоте более высокие требования —
обеспечение полной успеваемости учащихся в I классе.
Изучение опыта школ показывает, что неуспевающих уча-
щихся в первых классах довольно много, особенно в буквар-
ный период, причем не только в классах, где работают моло-
дые учителя, но и в классах квалифицированных и опытных
учителей.
Существенно отметить, что даже в т£х первых классах, где
нет неуспевающих по чтению и письму учащихся, имеются
дети, которые систематически допускают определенные ошиб-
ки в чтении и письме. Эти ошибки носят общий характер, они
встречаются в классах учителей с различным стажем и инди-
видуальным стилем работы с детьми.
В методических руководствах недостаточно анализируются
ошибки учащихся и их источники. Лишь в руководствах
С. П. Редозубова, Е. В. Гурьянова и М. К. Щербака и неко-
торых других дан весьма схематический анализ некоторых
типических ошибок письма и чтения детей.
Интересно отметить, что в работах учителей первых клас-
сов, представляемых на «Педагогические чтения» и научно-
практические конференции, напротив, большое место занимает
анализ детских ошибок и методов их предупреждения и испра-
вления. Тем самым практика вносит известный корректив в на-
правление методической мысли, которая все еще недостаточ-
ное внимание обращает на развитие детей в процессе обучения
грамоте, на сдвиги в этом развитии и трудности овладения
ребенком элементами первоначальной грамоты.
В этом отношении современная методика обучения грамоте
еще многому может и должна научиться у К. Д. Ушинского,
который постоянно измерял эффективность обучения сдвигами
и новообразованиями в умственном развитии детей.

401

В известном смысле К. Д. Ушинский сам учился у детей
с тем, чтобы учить их более эффективно и рационально, опи-
раясь на жизненный опыт ребенка и неуклонно развивая его.
Недостаточное внимание к общему развитию детей, отождеств-
ление этого развития с успеваемостью, которая не полностью
его характеризует, особенно сказывается на последующем
эффекте обучения.
Так, например, в I четверти второго года обучения сформи-
ровавшиеся и казавшиеся вполне прочными навыки чтения
и письма детей, перешедших во II класс, в очень многих слу-
чаях оказываются слабыми и неустойчивыми. Ошибки в письме
учащихся II класса закономерно связаны с недостаточной
усвоенностью правил и навыков письма в I классе. Учителю
II класса, наряду с обобщающим повторением программного
материала и прохождением нового материала, нередко при-
ходится в работе с отдельными детьми возвращаться к исход-
ным элементам букварного периода.
Изучение повторяющихся у одних и тех же детей, а также
воспроизводимых в разных классах и в разных школах ошибок
имеет поэтому важное значение для совершенствования мето-
дики, для повышения качества воспитывающего обучения,
в общем — для повышения эффективности обучения грамоте.
В этих целях мы изучали ошибки чтения и письма у неуспе-
вающих учащихся первых классов разных школ. Данные этого
изучения, проведенного сотрудниками и аспирантами нашего
института (О. И. Галкиной, Н. Ф. Титовой, Л. А. Высотиной,
П. Л. Горфункелем, Н. М. Яковлевой), обобщены в настоящей
работе.
В целях более глубокого анализа причин типичных ошибок
в письме и чтении всех учащихся класса было предпринято
монографическое изучение учащихся I класса, в котором на
протяжении всего учебного года не было ни одного неуспеваю-
щего по чтению и письму ребенка. Весьма опытный и творче-
ский учитель Н. В. Фролова добилась хорошего качества зна-
ний, навыков и умений всего класса.
Мы изучали этот опыт и работы самих детей, связывая
данные о развитии навыков чтения и письма с усвоением
детьми этого же класса знаний, навыков и умений по арифме-
тике, рисованию, пению и физической подготовке. Тем самым
мы имели возможность подойти к проблеме формирования
навыков письма с позиций всей системы учебно-воспитатель-
ной работы и общего развития умственных и физических спо-
собностей детей.
Данное исследование связано с предшествующим изуче-
нием процесса усвоения учащимися I класса первоначальной
грамоты, частично опубликованным в нашей работе «Некото-
рые психологические вопросы первоначального усвоения деть-
ми грамоты».

402

В процессе усвоения грамоты у детей постепенно склады-
ваются новые формы их собственной деятельности — чтения
и письма. Обусловленные обучением, эти новые формы дея-
тельности в своей основе имеют сложнейшие механизмы взаи-
модействия анализаторов и временных связей двух сигнальных
систем. Трудности детей в овладении чтением и письмом обна-
руживают те противоречия в процессе становления этих слож-
нейших механизмов, которые должны сниматься рационально
построенным обучением, постоянно учитывающим сдвиги в фи-
зическом и умственном развитии детей.
II
Известно, что к моменту начала обучения в школе у ребен-
ка складывается сложная совокупность временных связей не
только первой, но и второй сигнальной системы, на базе кото-
рой строится первоначальное обучение.
Устная речь ребенка по своему механизму есть цепь вре-
менных связей или ассоциаций второй сигнальной системы*
как это показано проф. Н. И. Красногорским. Временные связи
второй сигнальной системы специфичны для человека; они
представляют собой связи со словом как «сигналом сигналов»
(И. П. Павлов). Осуществляются эти связи речедвигательным
анализатором в тесном контакте с работой звукового и обще-
двигательного анализаторов ребенка.
Из павловского учения о взаимодействии двух сигнальных
систем следует, что второсигнальные, временные связи форми-
руются на основе временных связей первой сигнальной систе-
мы. Однако, возникнув, связи второй сигнальной системы ока-
зывают затем решающее воздействие на первую сигнальную
систему, тормозя и регулируя более элементарные связи,
составляющие механизм непосредственно-чувственного отра-
жения человеком внешнего мира. Чтение и письмо с позиций
павловского учения необходимо рассматривать как вид вре-
менных связей второй сигнальной системы. Общим родовым
признаком этих связей является то, что их специфическим раз-
дражителем оказывается слово как «сигнал сигналов».
И. П. Павлов указывал, что слово является таким сигналом
в различных формах: видимых, слышимых и произносимых.
До начала обучения временные связи второй сигнальной
системы ребенка образуются со словами слышимыми и произ-
носимыми.
С обучением чтению и письму новые связи возникают со
словами видимыми, т. е. элементами письменности как опреде-
ленной формы и стороны языка. Видимое слово посредством
чтения становится сигналом для формирующегося письма
ребенка, в котором ребенок двигательно воспроизводит види-

403

мое, слышимое или произносимое им самим слово. Общим ви-
довым признаком чтения и письма является, следовательно,
временная условная связь с видимым словом, осуществляемая
совокупностью анализаторов: звукового, речедвигательного
и общедвигательного.
В практике обучения чтение и письмо теснейшим образом
взаимосвязаны друг с другом, а особенно — с развитием уст-
ной речи ребенка, являющейся их общей основой.
Из рефлекторной теории Сеченова — Павлова следует, что
чтение и письмо есть сложный ряд новых ассоциаций, который
основывается на уже сформировавшейся цепи ассоциаций
второй сигнальной системы, присоединяется к ней и ее раз-
вивает.
Поэтому нельзя думать, что чтение и письмо имеют только
особенные механизмы, в корне отличающие их друг от друга
и от устной речи. Напротив, эти особенные механизмы можно
правильно понять лишь в связи с общей природой устной речи,
чтения и письма. По составу анализаторов, участвующих
в устной речи, она есть результат замыкания временных связей
между рече-слуховым и речедвигательным анализаторами.
Нарушение речевого слуха при периферических поражениях
слухового аппарата или мозговых поражениях височной обла-
сти, в которой расположены ядерные клетки звукового анали-
затора, приводит и к расстройствам деятельности речедвига-
тельного анализатора. Имеет место и обратная зависимость:
при поражениях артикуляционного аппарата и мозгового
конца речедвигательного анализатора возникают специфиче-
ские расстройства речевого слуха.
В нормальном развитии высшей нервной деятельности
ребенка рече-слуховые и речедвигательные функции настолько
неразрывно связаны, что образуют единую ассоциативную
цепь. Слушание и умение говорить являются не двумя раз-
ными деятельностями, а двумя сторонами одной общей дея-
тельности— устной речи.
С началом обучения в I классе устная речь ребенка всту-
пает в новую фазу развития. Учитель неустанно работает над
культурой слушания и чистотой артикуляции детей, над рас-
ширением словарного состава и развитием связной речи ребен-
ка. Вместе с тем упрочиваются и совершенствуются слухо-
речедвигательные ассоциации, составляющие механизм уст-
ной речи.
Следует подчеркнуть, что в системе работы по воспитанию,
культуры устной речи особенно важно правильно сочетать
методы развития аналитической и синтетической деятельности
ребенка в процессе учения.
Учитель учит детей умению дробить уже знакомые им
явления и предметы внешнего мира: под руководством учи-
теля дети выделяют из картинок отдельные предметы и их

404

признаки, свойства и отношения. Вместе с тем учитель учит
детей связывать, объединять, синтезировать те же самые явле-
ния, свойства и отношения, которые были предметом аналити-
ческой деятельности ребенка. В букварях, первых книгах для
чтения и первом учебнике по русскому языку учебный мате-
риал для детей удачно сочетает анализ и синтез. Тем самым
создаются возможности для расширения и углубления необхо-
димого круга представлений и усвоения детьми элементарных
понятий. К. Д. Ушинский подчеркивал, что в самом располо-
жении учебного материала дети должны находить условия для
сравнения и различения сходных явлений, для их группировки
и элементарной классификации явлений окружающей действи-
тельности. Некоторые элементарные понятия о видовых и ро-
довых признаках этих явлений обеспечиваются характером
учебного материала и работой детей под руководством учи-
теля.
Рече-слуховые ассоциации в структуре устной речи напра-
вляются новым содержанием, приобретают все более обоб-
щенный и дифференцированный характер.
Именно благодаря общему развитию аналитико-синтетиче-
ской деятельности ребенка становится возможной специальная
работа по анализу и синтезу самой речи.
Переход к чтению и письму, т. е. к овладению письмен-
ностью, как известно, связан со звуковым анализом как основ-
ным методом обучения грамоте.
В подавляющем большинстве случаев дети приходят
в школу не умеющими читать и писать. Даже среди тех детей,
которые знают буквы, имеют некоторые элементарные навыки
чтения и письма, еще совершенно не развиты способности
к этим видам речевой деятельности по вполне понятной при-
чине: эти способности формируются на основе специальной
звуковой аналитико-синтетической работы в процессе система-
тического обучения грамоте. Поэтому учителю приходится не
только учить грамоте, но и переучивать детей на основе звуко-
вого аналитико-синтетического метода.
Благодаря систематическому применению этого метода
объектом аналитической и синтетической деятельности детей
становится сам язык, живая речь. Практически сложившаяся
устная речь детей осознается ими по своему звуковому соста-
ву, по слоговому строению слов и по построению простого
предложения. Начиная с подготовительного периода обучения
грамоте дети разлагают речь на слова, слова на слоги, слоги
на звуки, т. е. анализируют состав речи. Вместе с тем дети
приучаются к воссоединению звуков в слоги, слогов в слова,
слов в предложения, т. е. обучаются синтетической работе над
речью. Правильное сочетание анализа и синтеза в работе над
речью качественно изменяет устную речь детей, делает ее
осознанной и более произвольной; постольку, поскольку ре-

405

шается эта задача, обеспечивается создание основы для обу-
чения чтению и письму.
Важно, однако, отметить, что это качественное изменение
связано с самим процессом обучения грамоте. Дело в том, что
у детей формируются не только практические навыки анализа
и синтеза живой речи, но и новые общие представления и эле-
ментарные понятия. К ним относятся первые общие представ-
ления и понятия о звуках речи (особенно — о гласных и согла-
сных), о слогах и словах, о простом предложении.
В педагогической теории и практике иногда недооценивает-
ся значение этих обобщающих результатов работы детской
мысли над строением речи, в частности, для письма.
В исследованиях А. А. Люблинской и Н. Ф. Титовой пока-
зано, что в процессе обучения русскому языку формируются
новые грамматические обобщения ребенка, свидетельствую-
щие о том, что временные связи второй сигнальной системы
генерализуются и дифференцируются, что уточняет речевой
слух и артикуляцию детей, совершенствует их слухо-речедви-
гательные ассоциации. Формирование навыков чтения и пись-
ма зависит от,успешности развития первых грамматических
обобщений ребенка. Некоторые из типичных ошибок в письме
детей являются следствием не только недостаточной трениро-
ванности навыков письма, но и недостаточной связи между
практикой письма и элементарными грамматическими обобще-
ниями. В такой типичной ошибке, как, например, пропуск
гласных при написании слова под диктовку или даже при спи-
сывании, ясно сказывается несформированность у ребенка
представлений о составе слога. Подобным же образом в дру-
гой типичной ошибке письма, а именно — в слиянии слов,
вскрывается несформированность детских представлений
о слове, о его отличии, с одной стороны, от слога, с другой
стороны — от предложения.
Учителя часто обращают внимание на то, что детям осо-
бенно трудно различать понятия «слово» и «слог», которые
смешиваются детьми не только в описании их признаков, но
и в практике письменной речи.
Этот факт был предметом специальных исследований
А. А. Люблинской и Н. Ф. Титовой. О нем здесь упомянуто
в связи с необходимостью подчеркнуть зависимость формиро-
вания навыков чтения и письма от постоянных обобщений
ребенком результатов его аналитико-синтетической работы
над речью.
Следовательно, в основе навыков чтения и письма лежат
все возрастающие по своему обобщающему характеру времен-
ные связи второй сигнальной системы, тесно связанные с раз-
витием связей между речевым слухом и артикуляцией.
Этим, однако, еще не исчерпывается общая природа навы-
ков чтения и письма. Не меньшее значение имеет то обстоя-

406

тельство, что с обучением как чтению, так и письму «сигна-
лом сигналов» становится видимое слово, т. е. знаки письмен-
ности— буквы.В навыках чтения видимое слово связывается
как со звуками речи, так и с движением глаз, с одной стороны,
с артикуляцией собственного речедвигательного аппарата ре-
бенка— с другой.
В чтении основная слухо-речедвигательная ассоциация
дополняется новыми элементами: зрительными и глазодвига-
тельными. При этом в слоговом чтении, как и при произноше-
нии читаемых букв, эти связи подкрепляются правильной
артикуляцией и выражением произносимых ребенком отдель-
ных звуков, слогов и слов. Именно практика раздельного, а за-
тем слитного чтения, громкого и выразительного, а затем чте-
ния про себя является подкреплением всей ассоциативной
цепи, составляющей механизм чтения.
Следовательно, конечным звеном чтения, как определен-
ной речевой деятельности, является речедвигательная реакция
на видимое слово. По своему конечному звену чтение ничем не
отличается от устной речи, что в свое время ввело в заблужде-
ние некоторых методистов и психологов, отождествивших
по этому признаку чтение с устной речью.
Чтение сближается лишь в одном отношении с устной
речью, а именно — в общей речедвигательной функции, не го-
воря, конечно, о том, что развитие устной речи есть общая осно-
ва чтения и письма. Чтение сближается с письмом в других от-
ношениях, а именно— по характеру временных связей с види-
мым словом, т. е. со знаками письменности, а также по общему
строю ассоциативной цепи, в которую включены чтение
и письмо. Элементарное письмо в своем развитии явственно
проявляет эту связь с чтением в необходимом для обучения
списывании букв и слов с образца.
Ребенок должен длительно обучаться письму по образ-
цам (включая прописи) для того, чтобы на основе непосред-
ственного восприятия письменных знаков быть готовым к пись-
му по представлениям. Когда у ребенка формируются
зрительные представления букв и слов, он оказывается способ-
ным как к письму под диктовку (где сигналом является слы-
шимое слово), так и к произвольному письму. Известно, что
ребенку трудно сразу овладеть двумя видами видимого слова:
печатного и письменного знака одного и того же звука. В со-
временной методике ребенок сразу же встречается с этими
двумя видами, один из которых (печатный шрифт) служит для
чтения, другой (письменный) —для письма. К. Д. Ушинский
рекомендовал начинать азбуку с одного общего для чтения
и письма знака, а именно — знака письменного шрифта. Опыт
длительного исследования нами первоначального обучения
письму ребенка позволяет считать эту рекомендацию
К. Д. Ушинского весьма правильной.

407

Но даже при существующем положении, когда ребенок
одновременно знакомится с обоими видами знаков, раньше
овладевая печатным шрифтом для чтения, все равно действует
та же закономерность: образуется временная связь между
видимым, слышимым и произносимым словом, причем сигна-
лом для всей речевой реакции (устной и письменной) является
видимое слово или отдельная буква.
Общность сигнализации (видимого слова) не должна, од-
нако, затушевывать качественного отличия письма от чтения.
Если конечным звеном одного ассоциативного ряда чтения
является речедвигательная реакция голосового и артикуля-
ционного аппарата, то таким звеном в другом ассоциативном
ряду (письме) является двигательная реакция руки.
Это различие в конечных звеньях, сходных и близких по
своим общим механизмам ассоциативных рядов, определяет
различные требования к методикам обучения чтению и письму.
Вместе с тем точно так же, как в обучении чтению, важно спе-
циально тренировать детей в достижении расчлененности,
дифференцированное• произносимых звуков (особенно со-
гласных) , культивировать интонационную выразительность
чтения, так и при обучении письму необходимо специально
упражнять те сложнейшие условнодвигательные реакции рук,
которые составляют звено акта письма.
Чтение является как бы переходной формой от устной речи
к письму, сочетая в себе ряд признаков того и другого. Естест-
венно поэтому, что даже при одновременном начале обучения
чтению и письму это обучение не может быть вполне совпа-
дающим во времени. Навыки сознательного, связного и бегло-
го письма образуются позже навыков сознательного, связного,
беглого и выразительного чтения. Однако темпы и точность
выработки навыков письма зависят не только от письменных
упражнений, но и от общего развития устной речи и чтения.
С началом обучения грамоте слухо-речедвигательные ассоциа-
ции в устной речи развиваются и обобщаются, составляя
готовность к усвоению навыков чтения и письма.
Слухо-речедвигательная ассоциативная цепь в структуре
чтения усложняется новыми элементами, а именно: зрительно-
двигательными ассоциациями, специфическим сигналом для
которых является видимое, напечатанное, а затем и написан-
ное слово. Этот ассоциативный ряд имеет своим конечным зве-
ном, подобно устной речи, речедвигательную реакцию.
В структуре письма вся единая ассоциативная цепь устной
речи и чтения усложняется новыми компонентами, а именно:
связями между видимым, а также слышимым и произноси-
мым словом, с одной стороны, двигательной реакцией — с дру-
гой. Следовательно, в механизме письма важнейшее значение
имеет взаимодействие речедвигательного и общедвигательного
анализаторов.

408

Новейшие исследования, особенно А. Р. Лурия и его сотруд-
ников, убедительно показали, что в процессе письма у детей
играют большую роль артикуляционные движения речевого
аппарата, т. е. его двигательные навыки письма регулируются
специфическим для второй сигнальной системы речедвигатель-
ным анализатором.
В специальных исследованиях Е. В. Гурьянова показано,
однако, что развитие двигательных навыков письма протекает
относительно самостоятельно, поскольку они подчиняются
и общим закономерностям выработки и дифференцировки
условнодвигательных рефлексов.
Значительно большая сложность навыков письма (по срав-
нению с навыками чтения) объясняется и разнообразным соче-
танием слуховых и зрительных компонентов письма с рече-
двигательными и двигательными связями, поэтому в ошибках
детского письма обнаруживаются не только собственно
графические (двигательные) ошибки, но и ошибки типа
звуковых подстановок, слуховых и зрительных искажений
письма.
В процессе обучения письму учитель сталкивается с наи-
большим количеством связей в ассоциативной речевой цепи,
а также с наиболее сложным их сочетанием. Решающее значе-
ние в определении этих сочетаний имеет характер словесного
сигнала. Видимое слово при списывании вызывает иной про-
цесс письма, нежели слышимое слово в диктанте, при котором
возрастают трудности перехода связей с рече-слухового на
зрительный и двигательный анализаторы.
Наиболее сложным является процесс произвольного твор-
ческого письма (письменного изложения), в котором роль
ведущего сигнала выполняет произносимое самим ребенком
слово.
Нельзя, однако, думать, что все эти разновидности письма
принципиально отличаются друг от друга. Они составляют
единую линию развития письма, причем сигнализация и меха-
низм этих разновидностей составляют разные моменты этой
единой линии. В целях последующего объяснения ряда повто-
ряющихся у разных детей ошибок нужно упомянуть также
о том, что в процессе овладения анализ и синтез выступают
в особенных формах, связанных с общим ассоциативным
строением процесса письма.
Ребенок может связать букву со звуком только в том слу-
чае, если дробному анализу подвергнута сама буква, а не
только звуковой состав слова. На основе этого дробного ана-
лиза становится возможным цельное восприятие буквенного
знака, т. е. синтез всех его признаков.
На эту сторону дела обращается особое внимание в подго-
товительных к письму упражнениях (письмо элементов букв).
Однако, как показывает опыт и критическое изучение методики

409

первоначального обучения письму, упражнения в письме эле-
ментов букв преследуют лишь задачи тренировки руки, фор-
мирования элементарных двигательных навыков. К. Д. Ушин-
ский подчеркивал, однако, что с самого начала обучения пись-
му нужно укреплять взаимосвязь руки и глаза. Между тем
в педагогике начального обучения не разработано специаль-
ных упражнений для зрительного различения элементов букв,
хотя учителя прибегают эпизодически к таким упражнениям.
Поэтому нередко источником двигательных ошибок в письме
элементов букв и самих букв является нерасчлененность зри-
тельного восприятия, слабый анализ видимого знака или
буквы.
Это же критическое замечание относится и к методике
обучения чтению печатного шрифта. Наивно полагать, что ана-
лиз ребенка не идет дальше буквы, что буква является для
ребенка простейшим элементарным раздражителем. Напротив,
в букварный период обучения чтению ребенок дробит и самую
букву, выделяя в ней те или иные элементы. Наличие в разных
буквах сходных элементов приводит затем к смешению букв
как при чтении, так и при списывании, в письме под дик-
товку.
В психологии доказано, что ребенку легче установить сход-
ство различных элементов, нежели различия в сходных эле-
ментах. Поэтому, как будет показано далее, ребенок быстро
схватывает общие, сходные элементы разных букв и значи-
тельно медленнее различает особенные, отличные от других
элементы сходных букв. Физиологически это объясняется
тем, что различение в своей основе имеет процесс дифференци-
ровочного торможения, необходимый для концентрации возник-
шего в определенном участке коры головного мозга возбуж-
дения. Трудности различения неизмеримо возрастают с пере-
ходом ребенка от чтения и письма отдельных букв к чтению
и письму целых слов, когда сопоставление, сравнение и разли-
чение сходных и различных букв превращается в специальную
и срочную умственную задачу ребенка.
Выше было указано, что правомерно рассматривать навыки
письма как особый и сложный вид условнодвигательных реф-
лексов, возникающих в ходе взаимодействия нервных процес-
сов возбуждения и торможения. Из павловского учения из-
вестно, что имеются не только условные рефлексы на предметы
и их свойства, но и на их отношения. В павловской школе хо-
рошо исследованы, например, рефлексы на временные отноше-
ния между сигналами.
И. П. Павлов указывал, что время является специфиче-
ским раздражителем, с которым устанавливается особая
условная связь. В ряде наших исследований показано, что
таким специальным раздражителем является и пространствен-
ное отношение между сигналами. В дальнейшем мы пришли

410

к заключению, что специальным раздражителем являются
и количественные отношения.
Эти предположения подтверждаются при изучении ошибок
письма у детей в I классе. Оказалось, что в процессе форми-
рования условнодвигательных рефлексов (элементарных на-
выков письма) возникает связь не только со звуковыми и опти-
ческими признаками букв, но и с их пространственными и ко-
личественными признаками (отношениями).
Эти скрытые причины детских трудностей и ошибок явля-
ются результатом того, что в методике первоначального обу-
чения чтению и письму недостаточное внимание уделяется
развитию аналитико-синтетической деятельности ребенка
в отношении видимых словесных сигналов, а также более
общему воспитанию у детей способности различать те отноше-
ния, в которые поставлен предмет их наблюдения, хотя еще
К. Д. Ушинский подчеркивал важность этого положения для
воспитания ребенка.
Можно сказать, что из всей системы методов первоначаль-
ного обучения ребенка достиг известного совершенства лишь
метод звукового анализа и синтеза. Однако это только основа
обучения, но еще не все обучение чтению и письму.
Метод анализа и синтеза, включая звуковой, должен охва-
тывать все стороны развития ребенка и обеспечивать формиро-
вание той цельной ассоциативной цепи, в которой сочетаются
деятельности многих анализаторов: рече-слухового и речедви-
гательного, зрительного и общедвигательного. Каждый из этих
анализаторов в общей системе должен быть воспитан с со-
блюдением всех закономерностей аналитико-синтетической
деятельности коры головного мозга ребенка. Недостаточный
учет этого положения в методике и практике обучения грамоте
является главным источником трудностей, которые дети
испытывают в процессе обучения чтению и, особенно,
письму.
Будучи начальной ступенью и фундаментом последующего
обучения письму, элементарное письмо детей в I классе пред-
ставляет собой развивающийся процесс, в котором, естест-
венно, различаются отдельные стадии и их взаимосвязи,
подробно изученные в современной педагогике и психо-
логии.
Изменение методов обучения на различных стадиях форми-
рования навыков письма предполагает сохранение в них неко-
торых общих дидактических приемов, особенно важных для
накопления опыта и общего развития детей, необходимых в це-
лях формирования системы навыков и умений.
Такими дидактическими приемами являются:
а) сравнение и различение,
б) усложняющееся обобщение.
Е. В. Гурьянов правильно указывает на то, что «обучение

411

письму... есть не что иное, как образование временных связей
в коре больших полушарий головного мозга ученика. Благо-
даря упражнениям устанавливаются связи между слышимым,
произносимым, представляемым или читаемым звуком, слогом
или словом и их написанием, с одной стороны, и движением
пишущей руки — с другой стороны. Процесс образования
этих связей — весьма сложный и длительный процесс, тре-
бующий от учащихся большого числа упражнений, времени
и усилий» К
Е. В. Гурьянов обращает внимание на то, что в процессе
овладения навыками письма учащиеся часто сталкиваются со
значительными трудностями, ряд из которых тщательно про-
анализирован в его ценном исследовании. Однако Е. В. Гурья-
нов не коснулся одного важнейшего вопроса — упрочения на-
выков письма,— который научно решается именно на основе
павловского учения.
Из педагогической практики известно, что явления обра-
зования и упрочения навыков письма, имея много общего
и будучи взаимосвязанными, не совпадают друг с другом по
характеру процессов и времени учения.
При изучении тетрадей одного и того же ученика на про-
тяжении всего учебного года мы сталкиваемся с этим разли-
чием между явлениями образования и упрочения одного и того
.же навыка письма. Учащиеся, например, уже выработали на-
вык написания буквы и, но в последующем допускают ряд
.ошибок в ее написании. Правильно написанные буквы а .или
у, м или о и т. д. (в момент обучения и тренировки в написа-
нии этих букв) затем нередко искажаются по начертанию,
смешиваются с другими буквами и т. д.
Образовавшийся навык написания какой-либо буквы
может ослабнуть или даже исчезнуть при усвоении другого
сходного навыка. Ребенок начинает «внезапно» делать ошибки
.в письме при употреблении знака, который был, казалось, им
усвоен вполне правильно.
Нетождественность моментов образования и упрочения на-
выка находит свое научное объяснение в свете павловского
учения об условных рефлексах. Многочисленными и точными
опытами было установлено, что для упрочения вновь образо-
вавшейся временной связи недостаточно большого числа пов-
торений. Для ее упрочения необходима специализация услов-
ного раздражителя путем подкрепления и противопоставления
ему других сходных раздражителей. При этом возбудитель-
ный процесс сталкивается с процессом внутреннего, в данном
случае дифференцировочного, торможения. В силу этого взаи-
1Е. В. Гурьянов и М. К. Щербак, Психология и методика
обучения письму в букварный период, изд. 2, М., Учпедгиз, 1952,
стр. 7—8.

412

модействия процессов возбуждения и торможения возбуди-
тельный процесс переходит из разлитого состояния (иррадиа-
ции) в состояние концентрации.
Эти важные изменения в нейродинамике коры головного
мозга лежат в основе развития временной связи от момента
ее образования к ее упрочению. Когда же временная связь
упрочилась, то она сама может стать основой для образования
новых навыков.
В опытах И. П. Павлова животное дифференцировало сра-
внительно простые раздражители, причем оно должно было
дифференцировать, различать сходные раздражители по ка-
кому-либо одному признаку.
В процессе обучения различение сходного материала, на-
против, происходит одновременно и последовательно по ряду
признаков. Эта возможность сложного различения в условиях
обучения постепенно подготавливается предшествующим обу-
чением. Но подобная аналитико-синтетическая работа мозга
ребенка не протекает без трудностей и ошибок. Чем сложнее
объекты различения, т. е. чем больше разнородных признаков
дифференцируются, тем больше и глубже трудности, тем раз-
нообразнее ошибки.
В целях обеспечения эффективности обучения вообще, чте-
нию и письму в частности, очень важно систематически
сопоставлять и противопоставлять сходные объекты изучения,
т. е. учить ребенка их сравнивать и различать. Это особенно
важно потому, что ребенку легче находить общее в сходном,
нежели различие между сходными объектами.
К. Д. Ушинский в свое время предвидел исключительное
значение процесса различения и сравнения для умственной
деятельности ребенка.
Для первоначального обучения грамоте руководство срав-
нением и различением является, по К. Д. Ушинскому, основ-
ным дидактическим приемом, проходящим через все методы
обучения ребенка на этой ступени обучения.
Непосредственно основан на дидактическом приеме сравне-
ния и различения прием усложняющегося обобщения, обеспе-
чивающего взаимосвязь всех отдельных знаний, навыков
и умений ребенка в единое целое.
Ошибки детей в чтении, и особенно в письме, свидетель-
ствуют о трудностях в дифференцировке и обобщении элемен-
тов чтения и письма. Специальным фактором и приемом пре-
одоления этих трудностей является прием сравнения и обоб-
щения, проходящий сквозь все методы обучения грамоте
в I классе. Систематическое применение этого приема должно
быть основано на изучении состояния знаний, навыков и уме-
ний детей, на изучении процесса формирования чтения
и письма как новых для ребенка видов учебной деятель-
ности.

413

Ill
В целях предупреждения и преодоления трудностей необ-
ходимо систематически изучать изменения характера ошибок
детей в процессе обучения чтению и письму. Это особенно
важно для уяснения причин неуспеваемости детей в I клас-
се, особенно в конце первого полугодия, в котором дети
прошли подготовительный и букварный периоды обуче-
ния.
К концу первого полугодия 1951/52 учебного года были
обнаружены факты неуспеваемости многих детей по чтению
и письму в первых классах ряда школ. Тогда под нашим руко-
водством было проведено специальное изучение состояния на-
выков чтения и письма у этих детей более чем в 20 школах.
Итоги этого изучения позволяют уяснить и источник тех труд-
ностей, которые нашли свое выражение в соответствующих
ошибках.
При изучении состояния навыков чтения, основанных на
элементарных грамматических знаниях о предложении, слове,
слоге и звуках речи, на звуковом анализе и синтезе, было об-
ращено специальное внимание на следующие моменты: 1) чте-
ние букв, 2) чтение слогов с твердыми согласными, 3) чтение
слогов с мягкими согласными, 4) чтение слов, 5) чтение пред-
ложений (по букварю), 6) составление слов с одной и той же
фонемой в начале, середине и конце слова, 7) определение
заданного согласного звука в слове, 8) вычленение гласных
звуков в словах, определение их числа и места в слове, 9) чле-
нение предложений на слова, 10) членение слова на слоги
и звуки.
Сводная обработка данных позволяет обнаружить некото-
рые типичные ошибки и трудности в усвоении этими учащи-
мися программного материала.
Чтение букв
Многие неуспевающие умеют читать большинство букв.
В результате первого полугодия 1952/53 учебного года
учащиеся овладели основным букварным материалом, за
исключением некоторых букв, трудности усвоения которых
объясняются рядом излагаемых ниже причин. Неуспевающие
учащиеся при обследовании дали правильные ответы в 87%
случаях, а ошибочные — всего лишь в 13% от общего числа
ответов.
Но несмотря на этот общий положительный результат,
надо отметить, что распространенным недостатком в чтении
букв является неправильное их произношение (с призвуками).
У учащихся все еще часто сказывается влияние буквенного,

414

а не звукового чтения букв (например: бэ, мэ, рэ и т. д.), что
затрудняет правильное чтение слогов и слов. Эта недоработка
должна быть устранена путем дополнительных элементарных
фонетических упражнений.
Обследование неуспевающих детей показало, что некото-
рые буквы не были усвоены в итоге работы за первое полуго-
дие. К ним относятся следующие: э, ф, е, и, й, ы, ж. Некоторое
объяснение можно найти в характере допускаемых при чтении
этих букв ошибок учащихся.
Дети называют в этих случаях вместо е — и, я, с, вместо
и — ы или й, вместо й — и, вместо ы — и, вместо э — с, е, вме-
сто ф — х, ю, вместо ж — ш. Характер этих ошибок в сопоста-
влении с общими данными свидетельствует о том, что усвоение
звуковой основы букв у этих детей неравномерно, звуко-
вая основа сложных по звуковому составу гласных букв (и, е,
ы, э, й) детьми не усвоена. Причиной этого является недоста-
точное применение учителем в классе приема сравнения в обу-
чении.
Детей нужно учить не только самим звукам и буквам и, й,
э, е, ы, но и активному сопоставлению таких близких по звуко-
вому составу букв, какими являются пары и — й, и — ы,
е — э, й — е.
Имеющийся в букваре словарный и слоговый материал не-
достаточен для подобных сопоставлений. Для ряда детей недо-
статочно количества и тех сопоставлений подобных фонемати-
ческих пар, которые, вероятно, имели место в общеклассной
работе учителя. Эти ошибки детей являются результатом
недоработки фонематического различения. Дети усвоили сход-
ство звуков и букв, но не усвоили их различия, поэтому дан-
ные ошибки являются закономерным следствием недостаточ-
ной педагогической работы по дифференцировке (различению)
сходных элементов чтения. При обучении чтению необходима
также выработка различения и оптико-пространственных при-
знаков букв. Нужно было учить детей различать сходные по
виду (по оптико-пространственным признакам) буквы. Тогда
не имели бы места ошибки в названии букв, при которых э
смешивается с е, х, ж с ш, ф с ю или х. В чтении письменных
букв подобное явление чаще и многообразнее, но оно имеет
место и при чтении печатных букв. В основе его лежит нераз-
личение детьми сторон буквенного знака (с — э), отождествле-
ние общего в оптической структуре сходных букв (с — э, ш —
ж), сочетающееся с игнорированием примечательных при-
знаков одной из этих букв (например, в — э, х — ж). Неожи-
данное отождествление ф с буквами ю и х имеет в своей основе
выделение учащимися сходного в количестве элементов букв
при игнорировании ими различной формы этих букв. Допу-
щенные учащимися ошибки свидетельствуют также о том, что
в их головах еще не установились прочные связи между зву-

415

ком и буквой, т. е. слухо-зрительнодвигательные ассоциации,
для которых требуется большая и специальная тренировочная
работа по дифференцировке сходных фонем и графем.
Чтение слогов с твердыми согласными
Большинство неуспевающих умеет правильно читать слоги
с твердыми согласными. Обработка данных показала, что
правильных ответов учащихся имеется 85% от общего числа
ответов, а ошибочных — всего 15%. Слоговое чтение в основ-
ном освоено, за исключением некоторых слогов, оказавшихся
для учащихся трудными.
К ним относятся: мы, до, бо. Трудность чтения этих сло-
гов заключается также в слабости слухо-зрительного различе-
ния. Дети читали вместо мы — ми, вместо до — то или бо, вме-
сто бо — по. Отождествление мы с ми, до с то, бо с по показы-
вает недостаточность слухового различения. Отождествление
до и бо в чтении печатного текста свидетельствует о переносе
на этот вид чтения распространенного при письме и чтении
письменного текста смешения детьми букв б и д (усвоение об-
щей формы этих букв, но неразличение противоположного про-
странственного знака одного из элементов этих букв).
Можно сказать, что в ошибках чтения слогов продолжают
действовать те же причины, что и в чтении отдельных букв.
Чтение слогов с мягкими согласными
Наиболее трудными для детей заданиями оказалось чтение
слогов с мягкими согласными. О размере этой трудности мож-
но получить представление из табл. 8.
Таблица 8
Задание
Правильных
ответов
Ошибочных
ответов
(в процентах)
Чтение букв
87
13
Чтение слогов с твердыми
согласными
85
15
Чтение слогов с мягкими
согласными
51
49
Чаще всего ошибки типа смешения слогов ню и ну, нью; бя
с бия, беюя, ба; де с дье, ды, жи, ты. Недоработка в обучении
звукового анализа и синтеза в самых его основах, недоста-
точно организованная различительная работа детей на уроках
являются причиной этих трудностей и ошибок. Дети недоста-
точно практиковались на сопоставлении и различении сход-
ных слогов с твердыми и мягкими согласными.

416

Чтение слов
Трудности, имевшие место при чтении букв и слогов, естест-
венно, возрастают при переходе к чтению слов. Но эти труд-
ности нередко маскируются тем, что дети читают легко одни
слова (односложные, с твердыми согласными), затрудняясь
при чтении лишь некоторых слов (двух-трехслоговых, с нали-
чием слогов с мягкими согласными), поэтому общее количе-
ство правильных ответов (66%), а также ошибочных ответов
(34%) еще не показывает подобного противоречия. Но эта
общая величина показательна в том отношении, что отстаю-
щие, неуспевающие учащиеся уже научились читать слова,
хотя и не все, что объясняется недостаточным развитием их
различительной работы в процессе чтения.
Наиболее трудными для чтения оказались слова: мои, мой,
конь, зонтик, кульки. Эти слова читались детьми так: кульки —
кулки, куклы; мой — мои; мои — мой; конь — кон, кона; зон-
тик — зонтк, зонт, зонете.
Наиболее типичными ошибками являются отождествления:
кульки — кулки; конь — кон; мой — мои; мои — мой. Эти слу-
чаи также являются результатом недостаточного развития
слухового различения сходных звуков речи в структуре слов.
Ошибочное чтение слова зонтик объясняется тормозящим вли-
янием остатков буквенного способа чтения на процесс чтения
сложного по структуре слова.
Очевидно, что тренировочная различительная работа долж-
на включать как сопоставление сходных звуков и букв, слогов,
так и сходных по фонетическому составу слов, с обязательным
анализом состава каждого из этих слов.
Чтение предложения (по букварю)
Для большинства детей чтение предложений оказалось за-
труднительным, что объясняется совокупным действием всех
причин, обусловливающих трудности чтения букв, слогов
и слов. Эти дети были переведены на ступень чтения предло-
жения с еще не усвоенной и не закрепленной системой знаний
и навыков в области элементарного и звукового анализа и син-
теза. В таких случаях необходимо сочетать чтение предложе-
ний с доработкой и закреплением более элементарных навы-
ков и знаний.
Составление слов с одной и той же заданной фонемой (м)
в начале, середине и конце
Данный способ позволял проверить как прочность и под-
вижность звукового анализа слова, так и словарный запас
детей. Данные свидетельствуют о том, что придумываемые
в опыте самими детьми слова не выходят за пределы буквар-

417

ного словаря (чаще всего употребляются слова: мама, Мара,
мала, дом, ум), в чем проявляется недостаточная работа шко-
лы и семьи по развитию и накоплению словарного запаса уст-
ной живой речи. Дети довольно легко придумывали слово с за-
данной фонемой в начале слова, с некоторым напряжением
и задержкой в конце слова. Наиболее трудным оказалось для
них придумывание слова с заданной фонемой в середине слова
(см. табл. 9).
Эти данные свидетельствуют о том, что произвольное опе-
рирование продуктами звукового анализа у этих детей уже
есть, что очень важно для положительной перспективной оценки
возможности дальнейшего обучения. Но это произвольное опе-
рирование неоднородно по отношению к различным частям
слова, причем наиболее связанно это оперирование в отноше-
нии середины слова, где заданный звук маскируется более
сильными раздражителями (начальным звуком).
Таблица 9
Задание
Правильные
ответы
Ошибочные
ответы
(в п р о ц е
В начале слова
л т а х)
74,3
25,7
В середине
56.0
44,0
В конце
66,0
34,0
Это задание было трудным для детей (подобно чтению
слогов с мягкими согласными), так как в этих случаях необ-
ходима работа по определению отношений между звуками
в структуре слова, что связано с более тонким различением
и обобщением.
Очевидно, что дополнительная тренировочная работа долж-
на быть направлена на выработку более тонкого различения
детьми отношений между звуками в слове, подвижности их
реакций на один и тот же звук в разных положениях и отноше-
ниях. Для этой цели достаточно нескольких заданий, состав-
ленных из букварного материала.
Определение согласного звука (г) в заданном слове
В обследовании учащимся давались слова как с наличием,
так и с отсутствием данного звука. О недостаточном развитии
речевого слуха у этих детей свидетельствует тот факт, что они
не всегда слышали заданный звук там, где он действительно

418

имелся, но зато «слышали» его в словах, где его в действи-
тельности не было.
Подобные «иллюзии слуха» не могут быть объяснены толь-
ко внушающим характером словесного воздействия инструк-
ции. Основной причиной в этих случаях является неустойчи-
вость рече-слухового различения, недостаточная срочность
рече-слуховой реакции на слово, слабость звукового анализа
и синтеза.
Учащиеся дали правильных ответов — 66%, а ошибоч-
ных— 34%. Дети лучше разбираются в наличии звука, неже-
ли в его отсутствии в том или ином слове, поэтому большин-
ство ошибок падает на неправильное определение звука
в слове. Детям трудно затормозить известный порядок дейст-
вия, выработать установку на различение (дифференциров-
ку). Этот факт также свидетельствует о недостаточном вни-
мании школы и семьи к воспитанию у детей подвижности
и переключаемости реакций на слова.
Определение количества и местонахождения звуков
(звука а) в словах
Данное задание также выявляет степень подвижности
рече-слуховых навыков. Учащиеся должны были определить,
сколько раз и где встречается звук а в заданных словах.
Учащимся было легче определить количество подобных зву-
ков, но труднее — их местонахождение в том или ином слоге,
особенно в середине слова. В отношении определения коли-
чества дети чаще преувеличивали, нежели преуменьша-
ли его.
В определении местонахождения звука трудными оказа-
лись слова с наличием шипящих согласных, сочетание с кото-
рыми одной и той же гласной задерживало, а подчас и вовсе
исключало возможность правильных ответов.
Чтение предложения на слова («Зима пришла*)
Пройденное еще в начале учебного года данное задание
оказалось весьма трудным для отстающих учащихся. Оши-
бочных ответов здесь больше (53,5%), нежели правильных
(46,5%). Затруднительным оказалось как определение числа
слов в предложении, так и отделение одного слова от другого.
Ошибочное определение числа слов (чаще преуменьшение,
отождествление предложения и слова) встречается в 58,4%
от общего числа количественных определений состава
предложений. Что же касается отделения и определения
отдельного слова, то первое слово (зима) легче отделяется
и определяется, нежели второе (пришла). Определение пер-

419

вого слова было правильным в 53,1%, а второго слова —
только в 44,5%. Это явление свидетельствует о том,
что порядок слов в предложении бывает разной труд-
ности.
Требуется еще проверить, имеет ли в данном случае значе-
ние часть речи или же положение слова в предложении.
Данный факт, бесспорно, свидетельствует о том, что эти
дети не усвоили самые исходные моменты звукового анализа
и синтеза, что добукварный период для этих детей
оказался недостаточным, а количество упражнений — не-
большим.
Еще с большим основанием можно думать, что у этих
детей не сложились элементарные грамматические понятия
о предложении в его отношении к слову. Недостаточное вни-
мание к грамматической стороне обучения грамоте тяжело
сказалось особенно на этих детях.
Чтение слогов и звуков в слове
При решении этой задачи, предусмотренной в програм-
мном содержании добукварного периода, отстающие учащиеся
обнаружили много ошибок и трудностей. Среди общего числа
ответов правильных имеется 55%, ошибочных — 45%. При
этом важно отметить, что детям несколько легче подсчитать
количество слогов и звуков в слове, нежели определить самые
слоги (отделить их друг от друга) и звуки, особенно соглас-
ные, с которыми дети сливают гласные или, напротив, сопро-
вождают согласный звук призвуком (чаще всего е или э, зе
или зи вместо з, ме вместо м и т. д.). Даже после правильного
подсчета количества слогов и звуков в слове дети делают
ошибки в отделении согласных и гласных звуков, когда они
вновь производят такой звуковой анализ слова.
Все это свидетельствует о недоработанности элементар-
ного звукового анализа и синтеза у данных детей. Особо
остро проявляется непонимание детьми различия между сло-
вом и слогом, слогом и звуком, т. е. отсутствие у них элемен-
тарных грамматических понятий.
Таким образом, обследование показало, что во многих
первых классах есть дети, для которых оказалось недостаточ-
ным количество упражнений в звуковом анализе и синтезе
речи. У детей не образовалось подвижных произвольных свя-
зей в области звукового анализа и синтеза. Обследование
показало, что выработка навыков слухо-речевого различения
затруднялась у этих детей слабым и медленным процессом
усвоения элементарных грамматических знаний и пере-
оценкой изолированных навыков чтения в практике об-
учения.

420

Известной причиной задержки в росте знаний и навыков
этих детей является недостаточное расширение их словарного
запаса на уроках развития речи, а особенно — недостатки
руководства учителем самостоятельной работой учащихся на
уроках, отсутствие индивидуального подхода к ним, слабый
инструктаж родителей о характере помощи детям при приго-
товлении уроков. Из-за недостаточного инструктажа родите-
лей о руководстве чтением детей нередко имеет место приме-
нение родителями буквенного метода «обучения» грамоте.
Лишь этим можно объяснить явление побуквенного чтения
у детей, которое отмечается как учителями, так и данными
обследования.
При изучении состояния навыков письма у отстающих
учащихся были выделены следующие моменты: 1) называние
письменных букв по таблице, 2) нахождение (показ) буквы
по заданному звуку, 3) письмо и объяснение букв с печатного
образца, 4) письмо и объяснение букв под диктовку, 5) пись-
мо слов с печатного текста, 6) письмо слов под диктовку,
7) чтение и письмо предложений по печатному тексту,
8) письмо предложений под диктовку. Эти моменты охваты-
вают существенные стороны формирования навыков письма
в его взаимосвязи с чтением, а также соотношение зрительно-
двигательных и слуховых сторон целостного образа букв
и слов.
Типичные ошибки учащихся в письме при выполнении
заданий обследования вполне подтверждены анализом оши-
бок учащихся в письме, обнаруженных при изучении учениче-
ских тетрадей.
Называние письменных букв по таблице
Это задание учащимися в общем было выполнено без осо-
бого труда, что свидетельствует о возможностях усвоения
детьми буквенного строя письма. Из общего числа ответов
дети дали правильных — 73, а ошибочных — 27. Надо, однако,
подчеркнуть, что усвоение письменных букв неравномерно.
Наибольшие затруднения дети испытывали при назывании
заглавных букв, с которыми в процессе первоначального обу-
чения вообще они мало практиковались. При этом слабо сопо-
ставляются одноименные заглавные и рядовые буквы, а осо-
бенно — сходные по зрительно воспринимаемой форме раз-
личные буквы.
Ошибочное чтение письменных букв относится именно
к подобным случаям. Наибольшее число ошибок падает на
следующие буквы: Р, ф, в, Б, А, у, Г, и, Д, з, е.
Подобно ошибкам в чтении, где причиной явилось не прос-
тое незнание букв, а их смешение со сходным звуком и бук

421

вой, ошибкой в чтении
письменных букв являет-
ся неразличение сходных
по форме букв. Об этом
свидетельствует характер
ошибок (см. табл. 10).
Из таблицы видно,
что в чтении письменных
букв уменьшается явле-
ние звукового отождест-
вления, что имело место
в чтении печатных букв,
но увеличиваются случаи
оптического (зрительно-
го) отождествления чи-
таемых букв.
К звуковому отожде-
ствлению относятся лишь
случаи отождествления Ф
с £, Е с Ё.
Все остальные случаи
относятся к отождествле-
нию формы букв, различ-
ных по своему фонетиче-
скому значению, количест-
ву элементов и простран-
ственному положению.
Примером неразличе-
ния пространственного
признака сходных по фор-
ме букв является отожде-
ствление букв Е—3, Д—Е,
Р — 3, Р — Д (как ранее это отмечалось в отношении д — б)
(рис. 15).
Более часты случаи отождествления сходных по форме, но
различных по количеству подобных элементов букв (напри-
мер: Г — П — Т\ Б — В, и — ш, в — е и т. д.) (рис. 16).
Таблица 10
ХАРАКТЕР ОШИБОК В ЧТЕНИИ
ПИСЬМЕННЫХ БУКВ
Рис. 15

422

Подобное отождествление является следствием того, что
в процессе обучения чтению и письму обычно мало сопостав-
ляются сходные по написанию буквы, так как они проходятся
изолированно друг от друга. В процессе обучения чтению
дети недостаточно приучаются сравнивать и различать сход-
ное и различное в буквах, т. е. у них плохо закрепляются
путем дифференцировки необходимые слухо-зрительные ассо-
циации с теми или иными буквами.
Показ буквы по таблице (нахождение буквы по заданному
звуку)
Это задание оказалось для детей несколько более труд-
ным. Количество правильных ответов снизилось (по сравне-
нию с называнием букв по таблице) на 10%, т. е. до 63%,
а количество ошибочных ответов повысилось на 10%, т. е.
достигло 37%.
Возрастание затруднений у детей с переходом к данному
заданию объясняется тем, что его выполнение требует не
только произвольного выбора (вне зависимости от порядка
таблицы), но и наличия прочной связи между слуховым обра-
зом звука и зрительным образом буквы. Обследование пока-
зало, что некоторые дети беспорядочно ищут требуемую бук-
ву, совершают ряд, на первый взгляд, случайных действий
именно потому, что у них нет прочно сформировавшейся свя-
зи между звуком и буквой, а также четкого различения между
сходными буквами. Здесь повторяются ранее описанные явле-
ния отождествления сходных по форме букв (см. рис. 17).
Но, в отличие от предшествующего задания, с включением
заданного звука речи появляются ошибки типа звукового
отождествления, например: т читается как d, Т как Д, 3 как
С, ч как ш или и, э как е и т. д.
Следовательно, у этих детей имеет место двойное нераз-
личение: 1) по сходству звука и 2) по сходству формы, т. е.
по оптико-пространственным признакам. При письме под дик-
товку ребенок встречается с этой двойной трудностью, так как
Рис. 16
Рис. 17

423

у него не отдифференцированы прочно и устойчиво как сход-
ные звуки, так и сходные буквы, не говоря о взаимосвязях
между ними.
В процессе обучения необходимо сочетать различение букв
в обоих видах работы, т. е. при списывании и под диктовку,
всемерно применяя метод аналитического сравнения сход-
ных звуков и букв, а не удовлетворяясь закреплением изоли-
рованной буквы в сознании учащихся. Подобная различитель-
ная тренировка букв необходима не только для правильного
усвоения данных букв, но и для развития общей способности
детей сравнивать и различать в любых других учебных заня-
тиях.
Письмо и объяснение букв с печатного образца
Перевод с печатного образца на письменную букву являет-
ся для детей весьма и весьма затруднительным, так как при
сохранении фонетического значения меняется буквенный знак,
недостаточно отдифференцированный от других, сходных
с ним по форме, но различных по фонетическому значению
букв.
При обследовании это затруднение проявилось в том, что
количество правильных ответов равнялось всего 32%, а коли-
чество ошибочных возросло до 68% от общего числа ответов.
О росте трудностей дает представление табл. 11.
Таблица 11
СРАВНЕНИЕ ДАННЫХ О НАЗЫВАНИИ БУКВ
ПО ТАБЛИЦЕ И ПИСЬМЕ С ОБЪЯСНЕНИЕМ БУКВ
ПРИ СПИСЫВАНИИ С ПЕЧАТНОГО ОБРАЗЦА
Виды работы
Правильные
ответы
Ошибочные
ответы
(в п р о ц е
Называние букв по таблице
Списывание букв с печатного
образца
и т а х)
73
32
27
68
При выполнении данного задания дети крайне затрудня-
лись не только в переводе с печатного на письменный знак,
но и в анализе буквы, т. е. в определении количества отдель-
ных частиц (линий), закруглений и т. д. и объяснении способа
написания буквы. Они путали частицу буквы (несмотря на
то, что еще в добукварный период их упражняли на письме
элементов буквы) со звуком и слогом. Большинство детей не
владеет терминологией письма (волосная линия, нажим
и т. д.), пространственными обозначениями (вниз, вверх, на-
лево, направо), поэтому при написании буквы дети говорили

424

«сюда», «туда», «так», «потом так» и т. д. Все это свидетель-
ствует о том, что в процессе обучения недостаточное внимание
уделялось не только анализу букв, но и общему развитию
детей, особенно их пространственным представлениям. Надо
признать, что существующая методика обучения письму недо-
статочно связывает навыки письма с выработкой знаний
детей о структуре букв, их оптических и пространственных
признаках. Недостатки методики и практики преподавания
тяжело сказываются на некоторых детях с недостаточным
общим развитием, причиной которого являются недостатки
семейного и школьного воспитания. Необходимо в дополни-
тельные занятия, а также на самих уроках включать трени-
ровочные занятия по анализу построения букв и совершаемых
при их написании движений. У учащихся должны быть выра-
ботаны точные мышечно-суставные ощущения движений руки
при письме разных букв, что является условием последующей
автоматизации навыков письма.
Письмо и объяснение букв под диктовку
При выполнении этого задания трудности детей несколько
возрастают: дети дают 27% правильных ответов, а количе-
ство ошибок возрастает до 73%. В данном случае совместно
действуют причины, разобранные ранее. Дети с трудом свя-
зывают звук с буквой и различают сходные буквы. Как и при
выполнении предшествующего задания дети не 1 могли
расчленить буквы (м, ч) на отдельные элементы, не могли рас-
членить собственные движения при написании, что свидетель-
ствует о еще не сложившихся у них двигательных представ-
лениях о буквах. Очевидно, что и до начала обучения чисто-
писанию необходимо и при руководстве письмом детей под
диктовку обращать особое внимание на осознание ребенком
процесса собственных движений руки при письме, на установ-
ленные связи между зрительными, рече-слуховыми и двига-
тельными представлениями об одних и тех же буквах.
Письмо слов с печатного текста
Заданием требовалось перевести на письмо печатный
текст (три отдельных слова: жук, цель, город). Дети справи-
лись с этим заданием, о чем свидетельствуют общие итоги:
правильных ответов — 67%, а ошибочных — 33%. Но подоб-
ная картина складывается благодаря относительной легкости
написания для детей таких слов, как город и жук. Трудным
словом оказалось для детей слово цель не только по его се-
мантике, но и по звуковому и оптическому строению.
При переводе с печатного текста на письмо дети допуска-
ли такие ошибки: сцепь, цепь, чель, уль, чем и т. д.

425

Имелись ошибки при написании других, более легких,
вполне доступных для понимания детей слов. Так, например,
при написании слова жук дети писали чук, нук, отождествляя
ж с ч и н, а при написании слова город допускали ошибки
фонетического порядка: горот (вместо город), пропускали
гласную (горд, грод), преобразовывали город в более понят-
ный огород.
Нам представляется, что при подборе слов при списыва-
нии учащимися заданного текста необходимо разнообразить
фонетические и оптико-пространственные сочетания слов, про-
веряя устойчивость зрительно-слуходвигательного состава
навыков письма.
Письмо слов под диктовку
Письмо слов под диктовку в общем более трудно для этих
детей, как и вообще для учащихся I класса: зрительно-слухо-
двигательный состав навыков письма здесь еще только фор-
мируется. Количество ошибочных ответов больше, чем пра-
вильных (ошибок — 56%, правильных ответов — 44%). При
письме под диктовку возрастают фонетические ошибки.
Например, при написании под диктовку слова флаг боль-
шинство детей писали флак с теми или иными изменениями
в других буквах. При письме под диктовку возрастает про-
пуск гласных (мк вместо мак, флк или флг вместо флаг, втка
вместо ветка). При этом усиливаются также явления отож-
дествления оптико-пространственных элементов букв в сло-
вах. Так, например, ветка пишется как вепка, флаг как хлак,
лишь в двух случаях имелись пропуски согласных (фаг вмес-
то флаг, века вместо ветка).
Преобладание пропуска гласных по сравнению с пропус-
ком согласных в данных обследованиях свидетельствует
о том, что в основе этих пропусков лежит не колебание или
рассеянность внимания, а последствия буквенного чтения,
слабого общего развития звукового анализа и синтеза
слов.
При руководстве процессом письма детей под диктовку
особенно важно учитывать возможность фонетических оши-
бок и пропуск гласных, предупреждая его устным разбором
слов перед звуковым диктантом.
Чтение и письмо предложения с печатного текста
К характеристике итогов выполнения данного задания
приложимы все выводы относительно перевода буквенного
состава с печатного образца на письмо. Письмо предложений
труднее письма слов в равных условиях вследствие нерасчле-
ненности у детей представлений о предложении. Количество

426

правильных ответов в этом случае равняется 25%, а ошибоч-
ных— 75%. Среди этого большого числа ошибок имеются как
сходные с уже ранее описанными ошибками при написании
слов, слогов и букв, так и специфические для письма предло-
жений. К последним относятся довольно распространенные
слияния слов в предложении (например, «ущуки хвост»),
сочетающиеся с пропуском гласных «щки хвост», с отожде-
ствлением формы букв (вместо у — ц. д.).
Факт слияния слов в предложении является доказательст-
вом того, что этими детьми не пройдена первоначальная сту-
пень звукового анализа, т. е. что подготовительный период
для этих детей оказался недостаточным.
Письмо предложений под диктовку
Как и следовало ожидать, письмо предложений под дик-
товку представляет для детей максимальную трудность.
Количество правильных ответов снижается здесь всего до
минимальной величины — 14%, а количество ошибочных воз-
растает до максимума — 86%. Практически это означает поч-
ти полную невозможность для отстающих детей выполнить
это сложное задание. Для них являются сложными как самые
слуховые условия письма, так и особенно звуковой анализ
предложения. Проявлением этой трудности являются некото-
рые типичные ошибки (например, «Узины шуба» или полное
«узинышуба»)—смешение слов, сопровождающееся отождест-
влением оптической формы сходных букв (например, вместо
шуба — шуда, Зипа — вместо Зина, Узины — вместо У Зины
и т. д.).
В данном случае совместно действуют все ранее отдельно
действовавшие причины ошибок письма детей.
Ошибки учащихся в тетрадях по письму
Для проверки данных однократного обследования было
проведено изучение всех ошибок отстающих учащихся в их
тетрадях. Было установлено, что во всех случаях учащиеся
не употребляют заглавных букв при обозначении имен собст-
венных, а также не умеют пользоваться точкой для отделения
одного предложения от другого.
Общим явлением оказались графически-пространственные
ошибки детей, при которых нарушались границы букв, соот-
несения буквы с линиями тетради, сплошной нажим и т. д.
Подсчитывать распределение ошибок такого рода не име-
ло смысла в силу их всеобщего характера. Эти явления есть
следствие того, что учащимися не пройден и не закреплен
более элементарный уровень письма, в котором и можно обна-
ружить неоднородность развития.

427

В отношении неоднородности ошибок в пределах более
элементарного уровня письма удалось обнаружить ошибки
следующих видов: 1) звуковые подстановки (отождествление
звуковой основы различных букв), 2) пространственные
ошибки, 3) количественные ошибки (в написании сходных по
форме, но различных по количеству подобных элементов, т. е.
преувеличение или преуменьшение элементов буквы), 4) про-
пуски согласных, 5) пропуски гласных, 6) слияние слов.
О распределении этих ошибок (из общего числа 780 в 129 тет-
радях) можно судить по табл. 12.
Таблица 12
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ОШИБОК РАЗЛИЧНЫХ ВИДОВ
В ТЕТРАДЯХ УЧАЩИХСЯ ПО ПИСЬМУ
Вид ошибок
Относительное
количество
ошибок (в %)
Звуковая подстановка
13
Пространственные ошибки
15
Количественные ошибки
37
Пропуски и перестановки согласных
8
Пропуски гласных
23
Слияние слов
2
Из данной таблицы видно, что наиболее часто встречаются
ошибки количественные (37%), пропуски гласных (23%), про-
странственные ошибки (15%), звуковые подстановки (13%).
Но особое место, конечно, занимают количественные ошибки
и пропуски гласных. Если ошибки вида пропуска гласных
могут быть объяснены слабостью звукового анализа и влия-
нием буквенного чтения, то количественные ошибки нельзя
объяснить только особенностями развития самой речи и обу-
чением грамоте. В распространенности у отстающих учащихся
количественных ошибок в письме букв сказывается слабость
общего развития количественных представлений у этих детей.
Отсюда следует вывод, что развитие письма нужно связы-
вать с общим развитием детей, особенно с развитием у них ко-
личественных и пространственных представлений, в формиро-
вании которых важную роль играет обучение арифметике
в I классе.
Приведем примеры, характеризующие особенности каж-
дого вида ошибок. Примерами звуковых подстановок являют-
ся: молина (малина), дуп (дуб), флак (флаг), ейолка (елка),
клон (клен) и т. д. Примерами пространственных ошибок
могут служить: ель (ель), спы (сны), ба (да), сдха (суха),
нахал (пахал), еаша (Саша) и др.

428

Характерны множественные количественные ошибки (рис.
18): Слияние слов проявляется в следующих случаях: вком-
нату, всарай, вшколу, у ворот (у ворот), замалиной (за мали-
ной), пошлизамалиной (пошли за малиной), Колятесал (Коля
тесал) и т. д. Немногие случаи пропусков или перестановок
согласных могут быть проиллюстрированы следующими при-
мерами: шуа (шуба), цеты (цветы), ховст (хвост) и т. д.
Нужно учесть, что эти ошибки обнаружены не при специаль-
ном обследовании, а в обычных условиях классной и домаш-
ней работы учащихся. Они, однако, полностью совпадают
с данными обследования, что говорит об определенной зако-
номерности развития чтения и письма в условиях неправиль-
ной или недостаточной педагогической работы с детьми.
При подведении итогов обследования (включая анализ
тетрадей учащихся) встал вопрос о причинах отставания этих
детей, без решения которого нельзя определить линию их по-
следующего воспитания и обучения. С этой целью мы изучили
педагогическую документацию об отстающих детях (сведения
об условиях жизни, возрасте, предшествующем воспитании,
здоровье, педагогические характеристики). Подобная доку-
ментация, за исключением педагогических характеристик, бы-
ла представлена не на всех детей. Из имевшейся частичной
документации следует, что ряд неуспевающих по русско-
му языку и арифметике имеет хорошие и отличные оценки по
физкультуре, пению и рисованию, что уже снимает вопрос
о какой-либо общей недостаточности этих детей. В трех слу-
чаях имеется указание на то, что отстающими являются дети,
родной язык которых — татарский, что объясняет слабость
усвоения ими звуковой основы русского языка, но снимает
вопрос об умственной недостаточности. Лишь в четырех слу-
чаях имеются ссылки (без врачебной документации) на заклю-
чения невропатолога и психиатра об умственной недостаточ-
ности, подлежащие проверке и уточнению, поэтому мы не
Рис. 18

429

могли объяснить отставание большинства обследованных уча-
щихся какими-либо особыми, внепедагогическими причинами.
Мы обратились поэтому с особым интересом к педагогическим
характеристикам. Тщательный анализ педагогических харак-
теристик показал, что большинство учителей в своих характе-
ристиках не ищет причин неуспеваемости этих детей в самом
процессе обучения, а указывает на те или иные предполагае-
мые «аномалии» умственного развития и поведения. Имеются
многие ссылки на плохие условия семейной жизни, дурной
пример родителей или заброшенность ребенка в семье, на
физические и нервные дефекты ребенка и т. д.
Мы должны признать более или менее удовлетворительными
те педагогические характеристики, в которых имеется хотя бы
конкретное описание специфических трудностей усвоения
детьми тех или иных знаний, которые характеризуют проявле-
ние их неуспеваемости.
Мы тщательно изучали все пометки учителя в ученических
тетрадях в этих целях. Мы обнаружили, что имеются тетради
(не только домашние, но и классные) без всяких отметок,
указаний и исправлений ошибок учителем. Есть многие листы
тетрадей, в которых имеются только неудовлетворительные
отметки и тетради, в которых имеются отметки с указаниями
учителя, но без исправления ошибок; отметки с исправлениями
ошибок; наконец, отметки с указаниями и исправлениями.
Общие данные о распределении педагогических заметок
в ученических тетрадях представлены в табл. 13.
Таблица 13
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ЗАМЕТОК
В УЧЕНИЧЕСКИХ ТЕТРАДЯХ
(по письму и арифметике)
Виды педагогической работы над тетрадью
Проценты
Тетради и листы тетрадей без педагоги-
ческих заметок
21
Заметки типа „см." без исправлений
3
Заметки типа „см." и с исправлением ошибок
5
Перечеркнута работа учащегося
3
Неудовлетворительные отметки без ис-
правления и указаний
34
Отметка с обучающим указанием
6
Отметка с условными (вопросительными
и др.) заметками
12
Отметка с исправлением ошибок учащихся
10
Исправление без отметок
1

430

Эти данные, равно как и общепедагогические положения,
позволяют утверждать, что многие учителя не использовали
возможности самого обучения для ликвидации неуспеваемости
учащихся. В частности, не использованы такие важные
средства развития аналитической деятельности детей, как
анализ их ошибок учителем в тетради (путем исправления
детских ошибок), как поучающие указания, а также такое
воспитательное средство, каким является педагогическая
оценка.
Мы сделали попытку соотнести эти данные о характере
педагогических заметок в ученических тетрадях с типом педа-
гогических характеристик. О результатах соотношения можно
судить по табл. 14 (см. табл.).
Таблица 14
СВЯЗЬ МЕЖДУ ВИДОМ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ХАРАКТЕРИСТИКИ
И ХАРАКТЕРОМ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ЗАМЕТОК
В УЧЕНИЧЕСКИХ ТЕТРАДЯХ
Виды характеристик
Без отмет-
ки, указа-
ний и ис-
правлений
Только
отметки
Отметки
с указа-
нием
Отметки
с исправ-
лениями
Отметки
с исправ-
лениями и
указаниями
(в процентах)
Характеристика состоя-
ния знаний и навыков
учащихся
10
0
40
40
10
Характеристики „анома-
лий", умственного раз-
вития, поведения и не-
достатков семейного
воспитания
26
5
40
10
19
Из таблицы видно, что учителя, интересующиеся состоя-
нием знаний и навыков учащихся, значительно больше уделя-
ют внимания исправлению ошибок учащихся, чего нельзя ска-
зать об учителях, ищущих причины неуспеваемости не в самом
процессе обучения, а за его пределами.
Особенно тяжело сказывается на процессе обучения детей
полное отсутствие каких-либо исправлений и замечаний, что
имеет место во втором случае.
Необходимо усвоить всем учителям первых классов выска-
зывания К. Д. Ушинского о методе сравнения и различения при
первоначальном обучении грамоте в «Руководстве к «Родному
слову». Это тем более важно, что большинство ошибок и труд-
ностей учащихся (по чтению и письму) имеют одной из основ-
ных причин случайное и слабое применение этого метода в по-
вседневной работе учителя.

431

Нет оснований считать, что обнаруженные при изучении со-
стояния навыков чтения и письма ошибки неуспевающих
детей являются специфическими для какой-то особой группы
отстающих или неуспевающих детей. Как было ранее указано,
в своей массе эти дети характеризуются вполне правильным
развитием, за исключением нескольких случаев, относительно
которых имеются медицинские заключения о болезнях или
мозговой недостаточности. Другое дело, что далеко не всегда
нормальное умственное и физическое развитие семилетнего
ребенка достигает того уровня, который соответствует готов-
ности ребенка к обучению. В таких случаях, проводя перво-
начальную подготовку детей к обучению чтению и письму, учи-
тель должен в срочных условиях, максимально используя все
возможности отдельного ребенка и ориентированные на них
дидактические материалы и упражнения, сформировать готов-
ность этих детей к общей работе с учителем и классом.
Поскольку письмо является как бы завершающим ассоциа-
тивным рядом всей речевой ассоциативной цепи, постольку
именно на процессе формирования навыков письма можно
поставить некоторые общие вопросы об условиях и механиз-
мах усвоения грамоты вообще.
Нас особенно интересовал вопрос о том, в какой последова-
тельности дети усваивают различные компоненты письменного
знака и его звуковой основы, как именно протекает аналити-
ческая и синтетическая работа детей в процессе формирова-
ния навыков письма. В процессе изучения этих вопросов
возможно было накопить материал для ответа на вопрос, суще-
ствуют ли в I классе какие-то специфические для «неуспеваю-
щих» и «отстающих» трудности и ошибки или же неуспеваю-
щим и отстающим становится ребенок, трудности и ошибки
которого своевременно не преодолеваются в процессе обучения
и постепенно накапливаются и нарастают.
С целью разрешить эти вопросы мы изучали на протяжении
одного учебного года развитие навыков письма всех учащихся
одного и того же класса при общих условиях обучения. После-
довательно изучались все тетради каждого учащегося, вклю-
чая и тетради по арифметике и рисованию. Совместно с учи-
тельницей Н. В. Фроловой анализировались итоги развития
письма за каждую четверть и определялась линия индиви-
дуального подхода в обучении письму в ближайший последую-
щий период. Особое внимание уделялось анализу причин оши-
бок и их предупреждению, а также процессу преодоления тех
или иных трудностей или ошибок отдельными детьми 1.
1 Одновременно с нами изучение ошибок в письме учащихся I клас-
са проводилось П. Л. Горфункелем и Н. М. Яковлевой, данные которых
совпадают по основным моментам с публикуемым материалом. Сопо-

432

В классе Н. В. Фроловой не было ни одного неуспеваю-
щего по чтению и письму, а также по всем остальным предме-
там, за исключением одной девочки, не успевающей в первом
полугодии по арифметике. Благодаря правильному подходу
к работе с этой девочкой во втором полугодии она училась
уже вполне успешно.
Приводим данные об успеваемости учащихся этого класса
по всем предметам (табл. 15).
Таблица 15
Чтение
Письмо
Оценка
Оценка
Четверть
5
4
3
2
Четверть
5
4
3
2
I
9
8
24
I
5
12
27
II
8
19
14

II
7
13
21

III
9
17
13

III
8
17
14

IV
8
14
17

IV
9
14
16

Годовая оценка
Годовая оценка
7
16
16

7
16
16

Арифметика
Рисование
Оценка
Оценка
Четверть
5
4
3
2
Четверть
5
4
3
2
I
12
7
20
1
I
1
19
21

II
4
19
17
1
II
4
20
16
1
III
11
13
15

III
5
16
18

IV
9
13
17

IV
6
17
16

Годовая оценка
Годовая оценка
9
13
17

6
24
9

ставление наших материалов с материалами других исследователей
позволяет предположить, что различные вариации методики работы учи-
телей имеют место в общих условиях умственного развития детей
7—8 лет, особенности которого проявляются закономерно на определен-
ных этапах обучения чтению и письму.

433

Пение
Оценка
Оценка
Четверть
5
4
3
2
Четверть
5
4
3
2
I
9
26
6

I
9
24
8
1
II
10
17
24
-
II
5
15
21

III
10
21
8

III




IV
10
20
9

IV
9
18
10

Годовая оценка
Годовая оценка
5
22
9

4
21
12

Физподготовка
Из этих показателей видно, что в общем учебно-воспита-
тельная работа в этом классе была вполне удовлетвори-
тельной.
Нами был избран для специального исследования именно
этот класс с целью изучить общее развитие детей в процессе
обучения всем предметам, а также проследить те особенности
общего развития, которые сказываются в процессе овладения
навыками письма. Хорошее качество преподавания и отсут-
ствие в этом классе неуспевающих по письму и чтению, систе-
матически поставленная работа по предупреждению ошибок
учащихся являлись благоприятными условиями для сравне-
ния данных о трудностях и ошибках неуспевающих в других
школах и классах детей с трудностями и ошибками детей
в этом классе.
Как было указано выше, мы анализировали все без исклю-
чения ошибки этих детей, успешно осваивающих письмо
и чтение, используя домашние и классные тетради, контроль-
ные работы и специальные дополнительные данные экспери-
мента.
В результате количественной обработки материала нами
обнаружено за II и III четверти 1952/53 учебного года (данные
I четверти мы не сочли сравнимыми для обработки) всего
1377 ошибок на общее количество учащихся (колебавшееся
от 41 до 39). По учебным периодам эти ошибки распределя-
лись следующим образом: II четверть — 38%, III четверть —
37 %, IV четверть — 25 % •
Постепенное снижение ошибок в этом классе повторяет
обычную картину развития успеваемости, обнаруживаемую
в итогах работы многих школ.
Более показательным является изменение характера оши-
бок в течение учебного года, поскольку именно в характере

434

ошибок проявляются недостатки и трудности умственной ра-
боты детей.
По характеру ошибки весьма отличны друг от друга. Неко-
торые из видов ошибок специфичны для букварного периода;
их наличие в III и IV четвертях у отдельных детей свидетель-
ствовало о недоработанное• элементарного анализа и синтеза
в букварный период. Другие виды ошибок специфичны для
последующего обучения во втором полугодии; они являются
проявлением новых трудностей, возникающих на ступени раз-
вития более связного письма и в условиях более сложных
связей между письмом, чтением и слушанием (диктант
на уроках).
В известной мере, анализируя развитие навыков письма
каждого отдельного учащегося, можно по характеру ошибок
письма судить о соотношении «старого» и «нового» в умствен-
ной деятельности ребенка. Фиксированный характер ошибок,
специфических для букварного периода, свидетельствует о том,
что ребенок не полностью перешел на новую ступень развития,
что в его развитии не преодолены еще трудности «старого»
типа.
Некоторые из видов ошибок, характеризующие трудности
освоения новых объектов аналитической и синтетической дея-
тельности детей, напротив, являются своеобразными показа-
телями роста ребенка.
Дифференцированный анализ ошибок письма в разные пе-
риоды обучения в I классе приводит к необходимости по-раз-
ному подходить к исправлению и предупреждению ошибок
путем специальных индивидуализированных упражнений. Не-
обходимо поэтому рассматривать движение ошибок разных
видов в разные учебные периоды, но предварительно охарак-
теризуем наблюдавшиеся нами виды ошибок письма у успе-
вающих учащихся I класса.
Вопрос о видах ошибок письма в первоначальный период
специально обсуждался в психологической литературе.
А. Р. Лурия высказал суждение о том, что в связи с различным
участием зрения, слуха, артикуляции и движений руки ошиб-
ки в письме детей носят зрительный, слуховой, артикуляцион-
ный или графически-двигательный характер.
Е. В. Гурьянов главным образом сосредоточил свое внима-
ние на зависимости навыков письма от знаний технических
и графических правил, в связи с чем он различает ряд техни-
ческих и графических ошибок.
Ошибки детей, описанные А. Р. Лурия и Е. В. Гурьяновым,
наблюдались и нами, но мы выделяем виды ошибок по при-
знаку преобладания трудностей аналитико-синтетической ра-
боты детей над тем или иным родом отношений между отдель-
ными моментами буквы, видимого слова или предложения.
Графические ошибки, описанные Е. В. Гурьяновым, выяв-

435

ляют особый вид трудностей образования и упрочения услов-
нодвигательных рефлексов на отношения элемента буквы
к другому элементу, одной буквы к другой, элементов букв
и букв к линиям строчки, чередование нажима и волосной ли-
нии и т. д. Подробный анализ этого вида ошибок в тетрадях
учащихся дан в статье Н. М. Яковлевой («Известия АПН
РСФСР», вып. 70).
Иной характер носят ошибки количественного порядка, ко-
торые выражаются в преуменьшении или преувеличении числа
подобных элементов буквы. К этому виду ошибок в письме
отдельной буквы примыкают ошибки в виде лишних букв в на-
писанном слове или, напротив, недописок слова. Эти ошибки
тоже являются количественными, но не только, так как они
связаны с другими трудностями синтетической работы над
словом или предложением.
Количественные ошибки в написании отдельной буквы
выражают неустойчивость различения ребенком количествен-
ных отношений между тождественными элементами букв.
В письме детей широко распространены ошибки простран-
ственного различения элементов букв и самих букв, выражаю-
щие трудности овладения ребенком пространственными отно-
шениями между знаками.
Количественные и пространственные ошибки не являются
ни чисто зрительными, ни чисто двигательными. Они являются
одновременно теми и другими, т. е. характеризуют процесс
установления зрительнодвигательной ассоциации 6 процессе
письма.
Типичным выражением трудностей овладения отноше-
ниями между словами являются ошибки в знаках-отношениях
(смешение обозначений заглавных и рядовых букв, освоение
правил написания точки и т. д.), смешение слов, пропуски
гласных или согласных в слове и т. д.
Общий вид ошибок с различными разновидностями пред-
ставляют собой звуковые ошибки (смешение сходных фонем
в письме, подстановка звуков). Эти ошибки нельзя назвать
только слуховыми, так как они имеют место не только при пись-
ме под диктовку, но и при списывании. В их возникновении
принимают участие все звенья речевой ассоциативной цепи, в
которой ведущую роль играет деятельность звукового анализа-
тора. Рассмотрим каждый из этих видов ошибок в отдельности,
а затем в их взаимосвязи в разные периоды учебного года.
Ошибки в количественном анализе букв
В процессе последовательного ознакомления с буквами
дети вырабатывают частичный навык различения форм бук-
венных знаков* особенно состоящих из разных типов элементов
(например, прямолинейных или овальных). Но буква является

436

сложным комплексным раздражителем, основу которого сос-
тавляет звук. В этом комплексном раздражителе, помимо фор-
мы, отдельными раздражителями являются также величина,
направление знака или его элемента, а также количество по-
добных элементов.
Для того чтобы у ребенка образовалась временная связь
с буквой в целом как комплексным раздражителем, необходи-
мо направить его аналитическую деятельность на отдельные
компоненты этого раздражителя, в том числе и на количествен-
ное отношение между подобными элементами.
Подробный анализ количественных отношений важен не
только для формирования точного зрительного образа буквы,
но и его графически-двигательного образа. Без такого устой-
чивого образа ребенок не может регулировать количества соб-
ственных движений, затормаживать инерцию движений руки
при письме.
Важную роль в формировании целостного образа буквы
играет поэтому подробный анализ количества подобных эле-
ментов, который вполне доступен детям, так как в буквах рус-
ского письменного алфавита это количество находится в пре-
делах самых ранних счетных действий ребенка.
При описании ошибок письма, допускаемых неуспеваю-
щими учащимися I класса, нами уже указывалось на распро-
страненность среди них ошибок количественного характера,
свидетельствующих о трудностях вычленения ребенком коли-
чественной стороны буквы как комплексного сигнала.
Теперь мы можем установить, что данный вид ошибок встре-
чается почти у всех учащихся первых классов, в том числе
и у самых успевающих, но лишь в определенный период. У не-
успевающих учащихся в ряде школ этот вид ошибок имеется
и в IV четверти и сохраняется до самого конца учебного года.
Между тем у большинства детей эти ошибки локализуются
преимущественно в букварном периоде, особенно к его концу,
когда дети уже практически сопоставляют разные буквы, сход-
ные по форме, но отличные друг от друга по количеству подоб-
ных элементов. Источником этих ошибок у неуспевающих
детей является то, что не было достаточно индивидуализиро-
ванного учета качества ошибок учителем; вместо преодоления
этих ошибок путем анализа количественных компонентов букв
имела место фиксация трудностей дробного анализа этих ком-
понентов.
Мы наблюдали множество количественных ошибок успе-
вающих учащихся I класса. Подобные наблюдения имеются
в отношении детей восьми других школ в выполненной под
нашим руководством работе диссертанта П. Л. Горфункеля.
Можно считать, что количественные ошибки сигнализируют
об определенной трудности в определенный момент для ана-
литической работы детей.

437

Можно отметить разновидности этих ошибок: 1) пре-
увеличение количества подобных элементов, 2) преуменьше-
ние количества подобных элементов, 3) недописка элемента
вследствие преуменьшения количества или величины элемента,
4) пропуски сходных по количеству элементов букв в целом
слове.
Преувеличение количества подобных элементов можно на-
блюдать в приведенных нами на рис. 19 фактах написания
детьми некоторых букв в словах: Луша, Паша, лилия и т. д.
(см. рис. 19).
Интересно отметить, что, кроме случаев преувеличения
количества элементов буквы ц (на один элемент; вместо ц
ошибочно написано щ в слове кольцо), все остальные буквы
относятся к числу более легких по написанию букв (первой
и второй группы строчных букв).
Ошибки при письме этих букв не являются чисто графи-
ческими; они возникают как результат слабости дробного ана-
лиза в зрительно-двигательной ассоциации.
Более частыми являются случаи преуменьшения количе-
ства подобных элементов. К ним относятся многочисленные
случаи ошибочного написания букв, вроде: воп (вместо вот),
Маиа (Маша), мала (мама), письло (письмо), И ура (Шура),
ландыи (ландыш), хороиа (хороша), лама (мама), овоци
(овощи), иыгруики (игрушки), веци (вещи), лимо (мимо), Яиа
(Яша), иалаи (шалаши), учипельница (учительница), пуча
(туча), гал (гам), леца (леща), слотрит (смотрит), луха (му-
ха) и т. д. (см. рис. 20).
Если преувеличение количества подобных элементов возни-
кает у ребенка вследствие инерции возбудительного процесса,
точнее, его иррадиации, то уменьшение количества подобных
Рис. 19

438

элементов возникает, очевидно, вследствие преждевремен-
ного, «досрочного» затормаживания. В том и другом случае
отсутствует точная дифференцировка количественных отноше-
ний; дифференцировка носит еще грубый характер, недоста-
точно соотнесенный с самим сигналом (видимым словом при
списывании, слышимым — при письме под диктовку).
Интересно отметить, что ошибки типа преувеличения коли-
чества подобных элементов чаще встречаются во II четверти,
реже — в IV. У успевающих детей в IV четверти они уже вовсе
отсутствуют. Ошибки типа преуменьшения количества подоб-
ных элементов реже встречаются во II четверти, чаще — в по-
следующие периоды. С расширением практики связного пись-
ма под диктовку и при списывании увеличивается число
именно этих количественных ошибок, наиболее частых
в III четверти, а также продолжающих иметь место в IV чет-
верти.
Сопоставляя обе разновидности этого вида детских оши-
бок, можно предположить, что тренировка тормозного процес-
са вообще, особенно дифференцировочного торможения, не-
равномерная и неполная.
Можно заметить также, что те и другие разновидности
ошибок имеются у одних и тех же детей, но только в разные
периоды. У этих же детей ошибки в устном и особенно в пись-
менном счете по арифметике проявляются при решении при-
меров и задач в ошибках на одну единицу. При сложении
и вычитании вначале в пределах десяти, а затем двадцати эти
дети делали ошибки пересчета, а затем недосчета на единицу.
Рис. 20

439

Это явление получает свое объяснение в исследовании
А. М. Леушиной («Известия АПН РСФСР», вып. 70), вскры-
вающем причины и особенности усвоения ребенком элементар-
ных понятий о единице и множестве.
В данном виде ошибок письма проявляется, как можно
думать, общая закономерность различения ребенком количест-
венных отношений. Данный вид ошибок письма отражен по-
иному и в некоторых других случаях. Например, во II и III чет-
вертях встречается в письме детей недописка элементов
сложной буквы, вроде ёхик (вместо ежик), лехит (лежит) (см.
рис. 21) и т. д. В таких случаях упускается не подобный эле-
мент (как, например, и вместо ш; см. рис. 22), а элемент,
отличный от других подобных элементов. Но и в этих случаях
у ребенка нет прочного представления об общем количестве
элементов в букве.
Наблюдались случаи пропуска целой буквы, а не только
одного из ее элементов, но также по причине недостаточного
анализа количественной стороны сходных букв (например,
упустла вместо упустила).
Краткий обзор ошибок этого вида показывает, что они
имеют место у многих детей, учащихся I класса, причем раз-
личных по своей успеваемости. Есть основание видеть в этих
ошибках общую трудность для аналитической деятельности
мозга ребенка. Причина этой трудности коренится в недоста-
точном соответствии методов обучения письму уровню и воз-
можностям развития семилетнего ребенка.
Преувеличение или преуменьшение количества слогов в слове
О значении количественного анализа ребенком буквенного
строя свидетельствуют также факты преувеличения или пре-
уменьшения количества слогов в слове. Это явление легко
обнаруживается при подсчете ребенком количества слогов
в словах или слов в предложении.
В ноябре, т. е. в букварный период, 10 детей из 18 не могли
правильно подсчитать количество слогов в словах снежок,
Рис. 21
Рис. 22

440

мешок, улица, домик и т. д. Тем более трудным является под-
счет слов в предложении, как это известно из практики.
. Чем объяснить эту трудность? Обычно она объясняется
одной причиной: слабым развитием навыков звукового анализа.
Эта причина очень важная, но она связана с другой причи-
ной — несформированностью количественных представлений
и навыков свободного оперирования в уме единицами даже
в пределах пяти. Влияние этой причины на первую явственно
проявилось при изучении работы детей по арифметике. Оказа-
лось, что те из детей (8 человек), которые были способны в уме
производить сложение и вычитание до десяти, правильно разре-
шали и эту задачу подсчета числа слогов и слов.
Данные этого предварительного наблюдения подтверди-
лись при сравнительном изучении тетрадей по письму и ариф-
метике у одних и тех же детей. Оказалось, что ошибки в пись-
ме типа преувеличения или преуменьшения количества слогов
и слов почти вовсе не встречаются у детей, отлично или хоро-
шо успевающих по арифметике.
Зато во II и III четвертях эти ошибки были нередко у уча-
щихся, медленно усваивавших арифметические действия
с числами. В отношении слогов повторяется закономерность,
отмеченная в отношении отдельных букв. Лишних слогов или
добавочных букв вообще мало; встречаются они преимущест-
венно в букварный период (вроде мамал вместо мама, боль-
ницаца вместо больница, коровава вместо корова и т. п.).
Обычно лишний слог представляет собой инерцию движения
последнего слога, т. е. проявляет слабость корковой регуляции
возбуждения двигательного аппарата.
Значительно чаще, особенно во II, а отчасти и в III чет-
верти, ошибки типа недописки слова, т. е. уменьшения коли-
чества букв в слове (например, мам вместо мама, Маш вме-
сто Маша, книг вместо книгу, елк вместо елки и т. д.). Неред-
ко эти ошибки имеют место при превращении единственного
числа во множественное, которым дети овладевают вообще
медленнее (например, шалаш вместо шалаши, клал вместо
клали, сам вместо сами, стол вместо столы и т. д.).
В ошибках этого рода источниками являются не одна, а не-
сколько причин: слабость анализа и синтеза количественных
отношений, звукового анализа и синтеза речи, недостаточное
овладение элементарными правилами письма.
Ошибки пространственного различения в письме
В таком комплексном раздражителе, каким является для
ребенка буква, существенными компонентами оказываются
пространственные признаки (форма, величина, направление
и т. д.). В процессе развития связного письма важное значе-
ние имеет сопоставление пространственных признаков разных

441

букв, т. е. различение пространственных отношений между
ними. Эта задача сложна для начинающего учиться ребенка.
Ему впервые приходится учиться писать правой рукой, начинать
писать каждую строчку с левой стороны в правую сторону,
вести при предметном счете на первых уроках по арифметике
отсчет предметов с левой стороны на правую сторону и т. д.
На уроках рисования к этим действиям добавляется глазо-
мерная оценка величин изображаемых преметов и их располо-
жения в пространстве. На уроках физподготовки все гимнасти-
ческие упражнения (особенно элементарные построения
и перестроения) связаны с практической дифференцировкой
ребенком правой и левой сторон собственного тела и окру-
жающего пространства.
Между этими формами различных пространственных диф-
ференцировок первоначально нет достаточной взаимосвязи,
вследствие чего у детей в самом начале обучения в школе еще
не складываются обобщенные пространственные представле-
ния, необходимые для общего развития.
Трудности пространственного различения испытываются
ребенком особенно в первом полугодии учебного года по всем
предметам, в том числе в обучении письму.
Некоторые буквы, сходные по форме, не различаются деть-
ми по пространственному положению, поэтому дети нередко
путают буквы (см. рис. 23).
Семилетние дети, конечно, уже хорошо различают верх
и низ знакомых предметов ближайшего окружения. При изу-
чении букв, т. е. новых для них знаков, дети не сразу диффе-
ренцируют эти относительные признаки. Трудности этой диф-
ференцировки обнаруживаются не столько при письме под
диктовку отдельных букв, сколько целых слов. Дети допус-
кают в силу этого ошибки типа иала (пила), талат (шалаш),
кашок (каток) (см. рис. 24) и др; а особенно отождествления
б и д. Так, например, в букварный период имеется много оши-
бок такого вида: ягобы (ягоды), содака (собака), Люба (Лю-
да) обеб (обед), делка (белка), драт (брат) и т. д.
Но недифференцированность нижнего и верхнего положе-
ния определенного элемента буквы — явление все же редкое.
Значительно чаще — явление недифференцированности пра-
вого и левого направления сходных по форме письменных зна-
ков. Нет возможности специально описывать все те признаки,
которые подлежало анализировать ребенку и которые им
Рис. 23

442

смешивались. Этому явлению предшествуют элементы зеркаль-
ного письма у детей с неустойчивыми навыками, которые вна-
чале пишут Э (вместо С), S (вместо г), (вместо Ю), Е (вме-
сто 3) (см. рис. 25). Затем эти же дети смешивают 3 и Е
С и Э, Р и Э, р и д (см. рис. 26), т. е. не различают направле-
ний, сходных по форме, но различных по своему значению зна-
ков.
При письме целых слов пространственные координаты:
верх — низ и правое — левое взаимосвязаны, что составляет
дополнительную задачу для аналитико-синтетической работы
ребенка. Вследствие трудностей в решении этой задачи неко-
торые дети пишут Воря (вместо Боря), Вера (Вера), уетвер-
том (четвертом), пела (пела), пенал (пенал), пошел (пошел),
везут (ведут), уижи (чижи), кувшины (кувшины), комнатд
(комнату), Шдра (Шура), пдшка (пушка), норд (нору),
Нюрд (Нюра), кдкла (кукла), Людд (Люду), самдю (самую),
ключд (ключу) (см. рис. 27).
Эта же причина лежит в основе отождествления л и я —
шкояа (вместо школа), яещ (вместо лещ), светлал (вместо
светлая), Аяеша (вместо Алеша) и т. д.
Рис. 24
Рис. 25
Рис. 26

443

При пространственной смежности знаков д, о, а возможны
ошибки вроде: вдду (воду), лошддь (лошадь) и т. д.
В букварный период встречаются ошибки типа отождест-
вления знаков х — ж, х — с (этахи вместо этажи, хар вместо
жар, ехик вместо ежик, хожлатка вместо хохлатка, крухка
вместо кружка, нох вместо нос, леху вместо лесу и т. п.). По-
добные ошибки в III четверти сменяются другими ошибками
типа пространственной индукции сходных знаков, результатом
которой является пропуск одного из них: уеник (ученик), цаля
(цапля), Коя (Коля), зери (звери), дедшка (дедушка), или
подстановка одной буквы взамен другой (светлал вместо свет-
лая, собака вместо собака и пр.), пространственная переста-
новка букв в слове (например, зеври вместо звери) и др.
Являются ли подобные пространственные ошибки специфи-
ческими для письма в букварный период, т. е. для освоения
письменных знаков? Нами ранее отмечалось (в других иссле-
дованиях), что эти ошибки, свидетельствующие о несформиро-
ванности пространственных представлений, встречаются и при
формировании навыков чтения.
Мы перенесли подобное исследование в область арифме-
тики. Анализ тетрадей по арифметике во II четверти у тех же
самых детей, допускавших подобные ошибки в письме, показы-
вает, что эти дети неправильно решали примеры из-за отожде-
ствления цифровых знаков. У 41 ученицы было обнаружено
за II четверть 109 подобных ошибок. Чаще всего смешиваются
б и Я т. е. знаки, тождественные по форме, но различные
по пространственному направлению (сочетание нижнего и пра-
вого направления в знаке 6, верхнего и левого направления
в знаке 9). Частым является также отождествление цифр
4 и 7, 6 и S, 9 и 2, а также некоторых других (3—5, 9—3,1—10).
Рис. 27

444

Эти факты свидетельствуют о том, что резкая обособлен-
ность обучения одного и того же ребенка разным предметам
(например, письму и арифметике) препятствует в перво-
начальный период обучения более быстрому темпу образова-
ния обобщенных пространственных представлений.
В методике первоначального обучения в целом недоста-
точно учитывается важность формирования способности ребен-
ка к пространственному различению, что порождает излишние
трудности для детей и при обучении грамоте в букварный
период. Дети не знакомятся с предлогами систематически, не
упражняются в их отделении от существительных, хотя в этом
имеется острая необходимость.
О слиянии слов в письме предложений
Подобно другим исследователям (например, В. В. Оппель),
мы обнаружили у детей ряд ошибок типа слияния слов
при письме предложений (под диктовку). Обычно причину этих
ошибок видят лишь в том, что у детей еще нет знаний о частях
речи и членах предложений, о некоторых основных граммати-
ческих правилах. Эта причина, конечно, основная. Но действие
ее было бы вообще невозможно ограничить, поскольку
в I классе нет возможности вводить эти правила, формировать
столь сложные грамматические понятия.
Действие этой причины можно ограничить, поскольку мож-
но устранить другую причину, порождающую специфический
характер этих ошибок в I классе.
Каковы же преимущественно эти ошибки? Обратимся
к фактам: дети пишут навтором (на втором), влес (в лес), уних
(у них), уорла (у орла), Наневу (на Неву), вклетке (в клет-
ке), урощи (у рощи), подороге (по дороге), вокно (в окно),
науглу (на углу) и т. п.
Этих ошибок мало, но их наличие сигнализирует о том, что
пространственные отношения у этих детей еще не абстрагиро-
ваны от предметов, без чего нельзя создать умственную готов-
ность детей к последующему усвоению предлогов и их обособ-
лению от имен существительных.
Поэтому, несмотря на существенное различие между сме-
шением слов и пространственными ошибками в самом письме,
нельзя не видеть в них и общее, а именно медленность и труд-
ность дифференцировки и обобщения детьми пространствен-
ных отношений.
Звуковые ошибки в письме детей
Количественные и пространственные ошибки, имеющие
место в письме многих детей, специфичны для трудностей
овладения ребенком оптическими и графическими компонен-

445

тами букв. Но эти же ошибки имеют сходное выражение в ра-
ботах детей по рисованию и особенно арифметике, в которой
дети также усваивают ряды новых для них знаков. Звуковые
ошибки в письме специфичны лишь для письма, звуковая
основа которого составляет исходный момент для об-
учения.
Одной из причин звуковых ошибок в письме является недо-
статочная сформированность к началу обучения грамоте рече-
вого слуха у детей семилетнего возраста. Эта важная форма
слуха и может сформироваться лишь в процессе специального
обучения, а именно — систематического приучения детей к зву-
ковому анализу и синтезу речи.
Но это лишь одна из причин. Другой причиной нередко
бывают остаточные явления так называемого физиологиче-
ского косноязычия у детей этого возраста. В семье и детском
саду все еще недостаточно уделяется внимания чистоте арти-
куляционных движений у ребенка, поэтому некоторые дети
приходят в школу с недостаточно развитым артикуляционным
аппаратом, с некоторыми дефектами произношения и т. д.
Недифференцированность ряда сходных согласных фонем
(например, б и п, д и т, в и ф, г и к, х, р и л и пр.) сказывает-
ся и на развитии письма не только через речевой слух, но
и непосредственно через артикуляцию.
Мы наблюдали в течение года одну из учащихся изучае-
мого нами класса, масса звуковых ошибок в письме которой
определялась недостаточной артикуляционной дифференци-
ровкой в речи. Устранить звуковые ошибки в ее письме можно
было лишь, сочетая звукослуховой анализ с анализом звуко-
двигательным. Поэтому нельзя определить звуковые ошибки
только как ошибки слуховые. В действительности они порож-
даются недостаточной аналитической основой слухо-речедви-
гательной ассоциации в целом.
Несколько забегая вперед, интересно отметить, что звуко-
вые ошибки не сразу с началом обучения письму приобретают
широкий распространенный характер. Напротив, их значитель-
но меньше во II четверти, т. е. в букварный период, нежели
в III, а в IV у вполне успевающих детей число этих ошибок
возрастает более чем вдвое сравнительно с букварным
периодом.
Чем же объяснить это явление? Нам представляется, что
оно объясняется совокупным действием двух обстоятельств:
1) в послебукварный период и вообще во втором полугодии
I класса резко возрастает объем . словарного материала
и учебных заданий по анализу и синтезу сложного словесного
материала (в «Родной речи» и учебнике по русскому языку
для I класса); возрастает количество письменных упражнений
под диктовку на уроках; 2) после освоения количественных
и пространственных компонентов букв, их формы дети глубже

446

усваивают звуковую основу письма, приучаются к срочной
графически-двигательной реакции на слышимое слово и его
звуковой состав.
Совокупное действие этих обстоятельств дополняется так-
же и тем, что эффективность звукового анализа и синтеза
речи сказывается непосредственно, сразу при работе детей
над элементарным словесным материалом, т. е. в добуквар-
ный и букварный периоды. С усложнением словесного мате-
риала анализ и синтез речи вступают в новую фазу: от ребенка
требуется сформировать условную связь уже не с отдель-
ным звуком речи, а выработать сложные системы условно-
двигательных рефлексов на отношение между звуками речи,
дифференцировку сходных фонем на слух, артикуляцию
и в навыке письма. Эта новая фаза применения звукового
аналитико-синтетического метода дает эффект не сразу, ее
результаты сказываются несколько позже, нередко в первом
полугодии второго года обучения.
В звуковых ошибках непосредственно сказывается недо-
статочное знание правил, регулирующих применение твердых
или мягких согласных, мягкого знака, правописание гласных
после шипящих и т. д. Недостаточное знание элементов тео-
рии порождает и слабость навыков звукового анализа на этой
ступени развития письма.
Наибольшее число звуковых ошибок относится к недиф-
ференцированное сходных согласных звуков. Это число
постепенно возрастает от II к IV четверти.
Относительно меньше ошибок в буквенном обозначении
гласных звуков, число этих ошибок постепенно уменьшается
в тот же период.
К ошибкам отождествления сходных гласных звуков отно-
сится частое отождествление е и и, и и й, и и ы, у и /о, а и о,
а и я, о и ё. Дети пишут в этих случаях васильки (васильки),
деван (диван), насекомые (насекомые), вышевали (выши-
вали), Ленинград (Ленинград), визут (везут), тишена
(тишина), тиши (тише) и т. д.; воробеи (воробьи), первыи
(первый), легкие (легкий) и т. п.; ясний (ясный), жывет (жи-
вет), ежы (ежи), шалашы (шалаши), Л#ба (Люба), учюсь
(учусь), гризет (грызет), сшыла (сшила), прынес (принес),
Нура (Нюра) и пр.; коток (каток), высако (высоко), пасуда
(посуда), Соколов (Соколов), Палкан (Полкан) и т. д.; Эла
(Эля), Феда (Федя), цапла (цапля) и т. п.; еож (еж), Алео-
ша (Алеша), сторожой (сторожей), дайод (дает).
Некоторые из этих звуковых ошибок возникают из слож-
ных условий различения слышимых звуков и их письменного
обозначения на основе определения правил.
В еще более сложных, опосредствованных правилами пра-
вописания условиях звукового анализа происходит диффе-
ренцировка сходных согласных звуков.

447

Сравнительно редки ошибки вроде руха (рука), фтором
(втором), хлеп (хлеб), даед (дает), вырушай (выручай),
Соколоф (Соколов), Фетя (Федя), хотит (ходит) и т. д.
Более часты ошибки в различении твердых и мягких со-
гласных, в применении правила о мягком знаке. После озна-
комления с этим правилом у этих детей возникла своеобраз-
ная генерализация новой условной связи.
В письме детей появились: угльи (угли), осьи (осы), Льу-
ба (Люба), Катьу (Катю), тьук (тюк), окуньек (окунек),
птеньчик (птенчик), есьть (есть), Галья (Галя) и т. д. Вместе
с тем дети пропускали мягкий знак в других словах, где он
необходим: сем (семь), конки (коньки), толко (только) и дру-
гих словах.
Весьма большое число звуковых ошибок требует более
специального их анализа и классификации. Дело в том, что
уже в I классе дети практически усваивают некоторые эле-
менты фонетики и морфологии, правила правописания, кото-
рые оказывают свое влияние на изменение характера собст-
венно звукового анализа в первой сигнальной системе
детей.
Поэтому звуковые ошибки выражают более глубокие
трудности в работе детей, возникающие в процессе усвоения
этих знаний, а не только трудности слухо-артикуляционного
различения, имевшие место в добукварный и букварный
периоды обучения грамоте.
Пропуск гласных в письме слов
В письме учащихся I класса часто встречаются пропуски
звуков-букв, особенно гласных. Пропуски согласных в нашем
материале очень незначительны во II четверти, немногочис-
ленны в III четверти, почти вовсе исчезают в IV четверти.
Анализ этих ошибок показал, что пропуск согласных имеет
место в результате взаимодействия согласных и гласных
(чаще пропуски согласных после или перед гласной) или при
сходстве буквенных знаков в условиях стечения согласных
в определенном слоге. Пропуск гласных подчинен более опре-
деленной и однородной закономерности.
Пропуск гласных в односложных словах (кт — кот, вт —
вот, тль — тюль, мл — мел, лс — лес и т. д.) встречается пре-
имущественно в букварный период, резко снижается в III чет-
верти и полностью отсутствует в IV.
Что касается двухсложных слов, то во II и III четвертях
пропусков гласных в них довольно много (крчок — крючок,
нша — наша, рмы — рамы, Лша — Луша, Грша — Гриша,
снки — санки, шба — шуба, плтка — плитка, мячк — мячик,
крандаш — карандаш, кзы — козы, умр — умер, блка — белка,

448

млко — молоко и очень многие другие пропуски гласных). Тем
более это имеет место в отношении трехсложных слов.
В общем оказывается, что ошибки типа пропусков глас-
ных тесно связаны с недостаточно сформированным у детей
понятием о слоге, а следовательно, с представлением о соот-
ношении согласных и гласных звуков.
В пропуске гласных в двух- и трехсложных словах обра-
щает на себя внимание зависимость этих ошибок от того,
какие именно гласные имеются в том или ином слове (удар-
ные или безударные). Чаще всего пропускаются безударные
гласные в тех слышимых словах (в письме под диктовку), где
ясно выражена ударность одной из гласных. Но дети еще не-
достаточно приучены различать на слух безударность или
ударность гласных, поэтому часто действует более простое
физиологическое правило, установленное в отношении устной
речи проф. Н. И. Красногорским. Оно заключается в том, что
действует правило силы раздражителя в общем порядке раз-
дражителей. Таким более сильным раздражителем является
первый слог. Вероятно, именно этим объясняется более час-
тый пропуск гласных во втором или третьем слоге, как это
отмечается в нашем материале. Действие этого физиологиче-
ского правила, впрочем, ограничивается другими факторами.
Помимо безударности некоторых гласных в слове, причиной
ошибок может быть относительная трудность понимания
ребенком значения некоторых слов, что отвлекает внимание
ребенка от звукового состава слова и т. д. Тесно связаны
с этим видом ошибок ошибочные переносы частей слова
с строчки на следующую строчку, дробление слова на слоги
в некоторых письменных упражнениях, неправильные ударе-
ния, которые ставятся учащимися в соответствующих рабо-
тах в III—IV четвертях и т. д.
Подобно тому как одной из причин слияния слов в письме
предложений является в числе прочих и трудность овладения
понятием о слове и его отношении к предложению, так и од-
ной из причин пропуска гласных в числе прочих является
трудность усвоения детьми понятия о слоге.
Трудности овладения знаками отношений
В процессе обучения письму дети овладевают уже в I клас-
се некоторыми правилами, регулирующими отношения слов
и предложений в тексте чтения и письма. К ним относятся
правила отделения предложения от другого предложения точ-
кой, правила употребления заглавной буквы, правила упо-
требления знака переноса и т. д. С этими правилами связано
введение заглавных букв в русском письменном алфавите,
нередко отличающихся от рядовых строчных букв того же
звукового значения. В действиях по этим правилам ребенок

449

подготавливается к усвоению правил пунктуации в последу-
ющем обучении.
При существующей методике обучения практика детей
в употреблении знаков отношений все же Недостаточна; осо-
бенно недостаточны знания детей о правилах употребления
этих знаков, поэтому в письме детей распространенными
ошибками являются: отсутствие точек, отделяющих друг от
друга предложения, написание имен собственных со строчной
буквы, пропуск знака переноса, ошибочное написание первой
буквы первого слова после точки не с большой, заглавной,
а с маленькой, строчной, буквы и т. д. Эти ошибки часты во
II—III четвертях; их значительно меньше к концу учебного
года, что объясняется постепенным накоплением опыта диф-
ференцировки знаков отношения и обобщением этого опыта
в виде осознанных правил.
Интересно отметить, что в отличие, например, от усвоения
правила употребления мягкого знака, правило употребления
заглавных букв не генерализуется у детей в такой степени,
что переносится на многие случаи, не подлежащие примене-
нию правила о мягком знаке. Напротив, правило употребле-
ния заглавной буквы не переносится на другие случаи; зато
ребенок затормаживается при применении этого правила
и в тех случаях, когда оно обязательно. В нашем материале
нет случаев написания вместо строчной буквы буквы заглав-
ной, но зато наблюдается много случаев написания вместо
заглавной буквы — строчной, рядовой.
Не нужно доказывать, что усвоение знаков отношений
требует абстрагирующей работы детской мысли; особенно
важно абстрагировать самые отношения между предложе-
ниями.
Подобное абстрагирование отношений от чувственно вос-
принимаемых ребенком предметов, их признаков и обозначе-
ний в словах, в обучении русскому языку в I классе уже
имеет существенное значение. Но еще большее значение име-
ет подобное абстрагирование отношений в усвоении арифме-
тики. Не только те дети, которым было трудно усвоить знаки
отношений в письме, но и многие другие дети в тетрадях по
арифметике допускали ряд постоянных ошибок в применении
арифметических знаков отношений. Первоначально эти ошиб-
ки заключались в отождествлении знаков «+» и «—». У неко-
торых само арифметическое действие сложения или вычита-
ния совершалось правильно, но обозначался его характер
ошибочно. У других, напротив, ошибочное обозначение знака
действия влекло за собой противоположное построение дейст-
вий (сложение вместо вычитания или наоборот). В ряде слу-
чаев отсутствовал знак равенства, хотя и был дан правиль-
ный результат сложения или вычитания в виде суммы. Затем
эти ошибки сменяются другой формой ошибок в написании

450

знаков отношений: употребляется «+» вместо «X» при пере-
ходе к умножению, причем в одних случаях причиной являет-
ся непонимание детьми отличия действия умножения от дей-
ствия сложения, а в других — только лишь слабость диффе-
ренцировки разных пространственных положений одной
и той же формы знака (сходство «+» и «X»)- Встречаются
случаи пропусков скобок при решении сложных примеров
с двумя разнородными и т. д.
Подобных ошибок в написании знаков арифметических
отношений мы обнаружили около ста случаев. Интереснее,
однако, тот факт, что эти случаи в тетрадях по арифметике
имеются у тех же самых детей, которые обнаруживают ошиб-
ки в знаках отошений по письму.
Общие трудности в работе детей в процессе первоначального
усвоения различных знаний и навыков
Подходя к ошибкам в письме ребенка, начинающего вооб-
ще учиться впервые, с точки зрения формирования у ребенка
необходимых для обучения способностей, мы не сочли воз-
можным отделять процесс усвоения письма от усвоения
ребенком знаний и навыков по другим предметам. Можно
выделить, наряду со специфическими для письма трудностя-
ми (особенно в установлении слухо-речедвигательных, слухо-
речедвигательно-зрительных и зрительнодвигательных ассо-
циаций), трудности и более общего порядка. Эти трудности
более общего порядка заключены в том, что на протяжении
первых месяцев обучения в школе лишь устанавливается
относительное соответствие между воспитанием и обучением,
с одной стороны, развитием детей, с другой; поэтому в период
первоначального обучения не только по письму и чтению, но
и по счету, физической подготовке, пению, рисованию прояв-
ляются некоторые общие трудности для детей в их учении
и поведении, за которыми скрывается ряд противоречий меж-
ду развитием и педагогическими требованиями школьного
обучения и воспитания.
Наиболее ярко общность затруднений ребенка выступает
в сходных, близких по своему происхождению ошибках по
письму, арифметике и рисованию, хотя не в столь ясной
форме сказывается в чтении, пении и физической подго-
товке.
В ошибках письма выделяются, как было показано, ошиб-
ки графические, количественные, пространственные, звуковые,
пропуски гласных, слияние слов, недифференцированность
знаков отношений. Некоторые из этих видов ошибок в письме
имеют свои аналогии в ошибках по арифметике и рисованию.
В тетрадях по арифметике и рисованию у тех же самых детей
широко распространены ошибки пространственного различе-

451

ния. В арифметике эти ошибки выступают в виде неправиль-
ного расположения колонок примеров, смешения сходных по
форме, но различных по пространственным признакам цифр
и знаков действий и т. д. Поскольку речь идет о тетрадях по
арифметике, мы вовсе не касаемся огромных и типичных
трудностей в измерении пространства окружающей среды,
о чем можно узнать в статье Н. М. Яковлевой («Известия АПН
РСФСР», вып. 70 и 86). В рисовании подобные ошибки высту-
пают в виде неправильного соотнесения изображения с листом
тетради, а также масштабные ошибки (переоценки или недо-
оценки величины отдельных линий в изображении), нарушения
элементарной пропорции и т. д.
Как в арифметике, так и в рисовании пространственные
ошибки тесно связаны с трудностями освоения количествен-
ных отношений. Массовый характер носят количественные
ошибки в арифметике, особенно сказывающиеся в пересчете
или недосчете на одну единицу. В тетрадях по рисованию
количественные ошибки ярко выражаются в различных недо-
оценках или переоценках величины изображений по отноше-
нию к величине «натуры». Общими трудностями для усвое-
ния письма, рисования и арифметики являются графические
трудности осуществления тонких координации движении пра-
вой руки. Общей трудностью при усвоении письма, рисования
и арифметики является освоение временных интервалов меж-
ду элементами движений, регуляция деятельности отдельных
движений, регуляции общего темпа работы в классе и т. д.
Нетрудно заметить, что эта общность выражается в том,
что относительно независимо от учебного предмета проявляет-
ся сложность процесса овладения ребенком сложными для
него отношениями, а именно: количественными, пространст-
венными и временными. Овладение этими отношениями оди-
наково важно как для умственного, так и для физического
развития ребенка, особенно для формирования его двигатель-
ного анализатора. Из этого положения следует, что в системе
обучения и воспитания детей в I классе должна быть общая
методика воспитания количественных, пространственных и
временных представлений у детей на уроках по разным пред-
метам, что составляет одну из задач наших последующих
исследований.
Распределение видов ошибок в письме по периодам
учебного года
В процессе усвоения детьми письма изменяется характер
трудностей, испытываемых ребенком, а следовательно, изме-
няется и соотношение между видами ошибок. Снижение числа
ошибок в определенных сторонах процесса письма является
показателем роста точности и скорости отдельных компонентов

452

письма. Нарастание числа ошибок определенного вида
является показателем относительной задержки развития в од-
них случаях, роста ребенка — в других.
В букварный период завершается усвоение детьми всех
буквенных знаков, в том числе их количественных и простран-
ственных признаков, поэтому количественные и особенно
пространственные ошибки в IV четверти являются показате-
лями того, что ребенок в этом отношении еще не перешел на
новую стадию развития, что в этом отношении ошибки сигна-
лизируют о медленном продвижении вперед.
Но в букварный период не завершается вся звуковая ана-
литико-синтетическая работа с детьми. С более элементар-
ного словесного материала (на уже знакомом детям словар-
ном составе) эта работа переносится на более сложный
словесный материал, сопровождаемый новыми правилами пра-
вописания и расширением словарного состава речи. Звуковые
ошибки в этот период носят иной характер, нежели в буквен-
ный период, свидетельствуя о трудностях роста детей в овла-
дении этим движущимся учебным материалом.
Вышесказанное необходимо учесть для правильного пони-
мания соотношения видов ошибок в разные периоды обучения
грамоте в I классе. Во II четверти, в которой завершается
букварный период, соотношение видов ошибок таково (см.
рис. 28).
На рисунке видно, что наиболее распространенными вида-
ми ошибок письма во II четверти являются количественные
ошибки (21%), звуковые (17%), пропуск гласных (14%),
неправильные переносы, дробление слов (13%) и пространст-
венные ошибки.
Несколько иначе складываются отношения видов ошибок
в III четверти (см. рис. 29).
Рис. показывает, что на первое место выходят звуковые
ошибки (26%), за которыми следует пропуск гласных (14%),
ошибочные переносы слов (12%), графические ошибки (9%),
ошибки в знаках отношений (9%). Лишь после них идут коли-
чественные и другие ошибки.
На рис. 29 видно, как происходит дифференциация труд-
ностей: более или менее общие трудности умственной и физи-
ческой работы детей сменяются более или менее спе-
цифическими речевыми трудностями усвоения грамоты
детьми.
Обратимся к данным о соотношении этих же видов оши-
бок в IV четверти учебного года (см. рис. 30).
Обработанные нами данные показывают, что дифференци-
рованное изучение ошибок письма в их движении по перио-
дам учебного года может быть одним из приемов исследова-
ния хода развития ребенка в процессе обучения, постоянного
совершенствования не только навыков, но и способностей

453

454

455

ребенка как умственных, так и физических. При этом особен-
но выделяются способности к различению, сравнению и обоб-
щению, в основе которых лежит дифференцировка и генера-
лизация временных связей, образующихся и упрочивающих-
ся в процессе обучения.
Рис. 31 и 32 показывают изменение относительного числа
ошибок (со II по IV четверть первого года обучения). Из этих
данных видно постепенное снижение количественных и прост-
ранственных ошибок, но относительное возрастание звуковых
и других специфических речевых ошибок.
Изучение педагогического опыта совместной работы учи-
теля с детьми, а также работы самих детей в процессе их обу-
чения показывает, что имеется еще много неиспользованных
возможностей в работе учителя и детей для повышения каче-
ства усвоения знаний и навыков в интересах всестороннего
развития ребенка. Эти возможности заключены в расширении
изменения относительного числа ошибок
со П по IV четверть учебного года
Рис. 31

456

аналитико-синтетической работы с детьми от звуковой основы
обучения грамоте по всем компонентам чтения и письма,
являющихся сложнейшими ассоциативными процессами.
Нам представляется, что этот вывод соответствует тем
принципам первоначального обучения и воспитания, которые
были заложены в русской педагогике великим русским педа-
гогом К. Д. Ушинским.
V
Предпринятый нами анализ трудностей подтверждает, что
формирование навыков чтения и письма представляет собой
процесс установления и упрочения сложной ассоциативной
цепи. Начало этой цепи заключено в слухо-речедвигательных
ассоциациях, вполне самостоятельных по отношению к чте-
нию и письму, но составляющих их звукодвигательную
основу.
Известно, что чтение и письмо невозможны без сравни-
тельно высокого развития устной речи, составляющей базу
для формирования чтения и письма. Напротив, устная речь
формируется в процессе общения взрослых с ребенком за
5—6 лет до начала обучения чтению и письму. Накопленный
к этому моменту опыт слухо-речедвигательного ассоциатив-
изменения относительного числа ошибок
со Л по IV четверть учебного года
Рис. 32

457

ного развития устной речи является той системой времен-
ных связей, к которой приключаются новые ассоциации
между звуком и буквой, ассоциации, включающие в себя раз-
личные анализаторные компоненты (зрительные, двигатель-
ные и т. д.).
Систематическое обучение грамоте уже в букварный
период закладывает одновременно два новых ассоциативных
ряда: 1) слухо-речедвигательно-зрительно-речедвигательный
в процессе чтения и 2) слухо-речедвигательно-зрительно-рече-
двигательный в процессе письма.
В процессе образования и упрочения каждого из этих
ассоциативных рядов у ребенка формируются навыки, с од-
ной стороны, чтения, с другой — письма. Но в силу общей
звуковой основы и образования связей с видимым словом по
его основным компонентам неизбежно взаимодействие между
этими двумя ассоциативными рядами, результатом которого
является образование сложнейшей новой ассоциативной цепи
письменной речи в широком смысле слова, включающей и чте-
ние как переходную форму от устной речи к письму.
В силу этого тесная связь чтения и письма, их взаимо-
влияние имеют место с самого начала, что обнаруживается
в общих трудностях и общей линии успехов ребенка в процес-
се овладения грамотой.
В последующие годы столь же тесно связаны устное изло-
жение и пересказ прочитанного, с одной стороны, письменное
изложение — с другой.
Как все временные связи или ассоциации, эти ассоциатив-
ные ряды и цепи развиваются благодаря соединению в одно
целое аналитической и синтетической работы коры головного
мозга ребенка в процессе его воспитания и обучения.
Наше исследование, равно как и экспериментальные дан-
ные других исследователей (особенно Е. В. Гурьянова, А. Р.
Лурия, Т. Г. Егорова), свидетельствует о том, что аналитико-
синтетическая деятельность ребенка не ограничивается звуко-
вым анализом и синтезом. На основе звукового анализа
и синтеза развертывается дробный анализ ребенком всех ком-
понентов видимого слова в его соотношении со звуком и его
произношением. Чем глубже и тоньше анализ, чем более
точно он производится ребенком под руководством учителя,
тем успешнее синтез в виде упроченных ассоциаций.
Сравнение, различение, обобщение — таковы те виды умст-
венной деятельности ребенка, которые ускоряют и уточняют
аналитико-синтетическую работу ребенка над языком, в том
числе и письменностью.
Формирование этих видов деятельности обеспечивается
лишь соответствующими развитию детей дидактическими
приемами сравнения и различения, постепенно усложняюще-
гося обобщения (дидактические приемы К. Д. Ушинского),

458

проходящими красной нитью через все методы развития речи
и обучения детей грамоте.
Во всех видах обучения и развития речи детей слово (слы-
шимое, видимое и произносимое) является как сигналом, так
и подкреплением временных связей второй сигнальной систе-
мы. Особую роль в качестве подкрепления играет практика
устного изложения, чтения и письма самих детей, но при усло-
вии постоянного руководства со стороны учителя, сочетания
в его методах анализа и синтеза.
Практика детей развивается в процессе упражнений в чте-
нии и письме, но упражнений аналитико-синтетических, с соб-
людением всех правил сравнения, различения и обобщения.
Простое повторение актов чтения или письма, ошибки
которых не проанализированы учителем и самим ребенком,
приводит к закреплению ошибок ребенка. Для успешности
упражнений и правильного построения индивидуальной меры
повторений необходим систематический и дифференцирован-
ный анализ детских ошибок.
Факт успеваемости, даже высокой, у детей в I классе еще
не является гарантией и полным показателем точности и ско-
рости сформировавшихся навыков письма и чтения. К дан-
ным об успеваемости надлежит присоединить конкретные дан-
ные об ошибках детей, их причинах и количественно-качест-
венной характеристике. Этот конкретный анализ, необходим
не только для определения фазы развития навыков чтения
и письма, но и сдвигов в развитии способностей ребенка как
умственных, так и физических, поскольку развитие чтения
и письма имеет важное значение для речедвигательного и дви-
гательного анализаторов, для формирования механизмов про-
извольных движений в целом.
* * *
Существует распространенное в педагогических науках
мнение о том, что ошибки детей в усвоении знаний и навыков
есть прямое следствие недостатков методики преподавания,
поэтому корни детских ошибок и отыскиваются в том или
ином методическом приеме учителя. Это мнение справедливое,
но одностороннее. В процессе обучения должно быть достиг-
нуто относительно полное соответствие между воспитанием
и особенностями детей, которое осуществляется в сложных
условиях взаимосвязи воспитания, обучения и развития. От-
дельный акт в учении детей не есть простая реакция на педа-
гогическое воздействие в форме того или иного методического
приема, но результат предшествующего воспитания и разви-
тия ребенка, связанных со всей системой знаний и опыта ребен-
ка. Поэтому и рационализация отдельных методических прие-
мов в обучении чтению и письму приобретает эффективный

459

характер при наличии рациональной системы обучения в це-
лом, обеспечивающей общее развитие детей.
Между тем имеются данные, частично приведенные в на-
стоящей работе, которые показывают, что еще не полностью
установлены взаимосвязи между различными разделами
обучения (особенно чтением, письмом, счетом и рисованием),
которые необходимы для формирования обобщенных и устой-
чивых количественных, пространственных и временных пред-
ставлений у маленьких школьников. Относительная обо-
собленность различных частных методик первоначального
обучения вступает в противоречие с целостным характером
общего развития детей, что и проявляется в трудностях, испы-
тываемых в той или иной мере почти всеми детьми на данном
году обучения. Поэтому наряду с дальнейшим усовершенст-
вованием методов обучения чтения и письма необходимо
совершенствовать взаимосвязи между ними, с одной стороны,
между всеми другими разделами первоначального воспитания
и обучения, с другой.

460 пустая

461

ПРИМЕЧАНИЯ

462 пустая

463

Основные исследования Б. Г. Ананьева связаны с разработкой проблемы чувственного познания, которой посвящены печатающиеся в данном томе избранные работы, осуществленные в разные годы, но объединенные общим направлением.

В настоящее издание не вошли недавно изданные книги, относящиеся к этой проблеме: «Пространственное различение» (изд-во ЛГУ, 1955), «Осязание в процессах познания и труда» (совместно с Л. М. Веккером, Б. Ф. Ломовым и А. В. Ярмоленко, изд-во АПН РСФСР, 1959), а также специальная монография «Теория ощущений», подготовляемая к публикации издательством ЛГУ. Из этой монографии в данный том избранных работ Б. Г. Ананьева включена лишь одна глава «Сенсорная организация человека», в которой изложены общие взгляды автора на проблему чувственного познания и его роли в развитии человека. Эти взгляды изложены также в общетеоретических работах Б. Г. Ананьева, не вошедших в данное издание: «Человек как общая проблема современной науки» («Вестник ЛГУ», отделение философии, экономики и права, 1957, № 11), «О системе возрастной психологии» («Вопросы психологии», 1957, № 6), «Основные задачи психологической науки в СССР» (Издание Всесоюзного Общества по распространению политических и научных знаний, М., 1950) и «Очерки психологии» (Лениздат, 1945).

Подход к изучению закономерностей чувственного познания с точки зрения ленинской теории отражения и системы наук о человеке составляет общую черту избранных работ, включенных в данное издание.

Существенным обстоятельством, определившим данный подход, является сочетание в деятельности Б. Г. Ананьева

464

и его сотрудников разных областей применения психологии к жизни, особенно к педагогической и медицинской практике, а также постоянная связь с исследованиями в смежных науках: физиологии высшей нервной деятельности, философии (теория познания) и дидактике.

Б. Г. Ананьев прошел научную школу в институте по изучению мозга им. В. М. Бехтерева, и его ранние работы отражали бехтеревское рефлексологическое направление. К этим работам относятся: «О динамике сочетательно-рефлекторной деятельности» (сб. «Вопросы науки о поведении», Владикавказ, 1928), «Об изучении речевых рефлексов у слепых детей» (журнал «Вопросы изучения и воспитания личности», Л., 1928, № 3), «Опыт рефлексологического исследования гипнотических состояний» (совместно с А. В. Дубровским в сб. «Новое в рефлексологии и физиологии нервной системы», М. — Л., Биомедгиз, 1930), «О социогенетическом методе изучения поведения человека» (сб. «Труды Первого всесоюзного съезда по изучению поведения», Л., изд-во Главнаука, 1930).

В последующем Б. Г. Ананьев ищет другие пути в разных направлениях: педагогической психологии, общей психологии и психопатологии, истории материалистической психологии в России и др. Начатые исследования в 1932—1933 гг. по педагогической психологии были обобщены в монографии «Психология педагогической оценки» (изд. Института по изучению мозга им. В. М. Бехтерева, Л., 1935), а затем в ряде изданий Ленинградского ИУУ: «Воспитание внимания школьников» (Л., 1939), «Воспитание памяти школьников» (Л., 1940); «Воспитание наблюдательности школьников» (Л., 1940), «Воспитание характера школьников» (Л., 1941).

После организации в составе Ленинградского филиала Академии педагогических наук сектора педагогической психологии (1946) Б. Г. Ананьев вместе с сотрудниками проводит ряд исследований по детской и педагогической психологии, опубликованных в «Известиях АПН РСФСР» (№ 17, 18, 26, 49, 72) и сборнике «Вопросы детской и педагогической психологии» (изд-во АПН РСФСР, 1954).

Возглавляя с 1951 г. Ленинградский научно-исследовательский институт педагогики Академии педагогических наук РСФСР, Б. Г. Ананьев принимает непосредственное участие в комплексной разработке проблем воспитания, обучения и развития учащихся совместными силами педагогов, психологов и методистов. Некоторые итоги такой разработки изложены в большом труде «Первоначальное обучение и воспитание» (изд-во АПН РСФСР, 1958), опубликованном под редакцией Б. Г. Ананьева и А. И. Сорокиной, а также

465

в ряде статей Б. Г. Ананьева: «О развитии детей в процессе обучения» («Советская педагогика», 1957, № 7), «О преемственности обучения» («Советская педагогика», 1953, № 2), «О системе учебно-воспитательной работы в первом классе школы» («Начальная школа», 1952, № 12). Некоторые работы Б. Г. Ананьева посвящены общим вопросам педагогики: «Современные проблемы экспериментальной педагогики» («Советская педагогика», 1957, № 12), «Педагогические проблемы в странах Латинской Америки» («Советская педагогика», 1959, № 1) и др.

Однако центром психолого-педагогических исследований автора являлись и являются исследования по проблеме развития детей в процессе начального обучения, в том числе формирования у детей письменной и внутренней речи в связи с общим процессом их развития.

Включенные в данный том две работы по вопросам первоначального обучения детей грамоте относятся к циклу этих исследований.

Существенно отметить, что проблема сенсомоторных основ развития и связи с ними речевых функций изучались Б. Г. Ананьевым и в области психопатологии.

В годы Великой Отечественной войны он проводил в невропсихиатрических эвакогоспиталях практическую работу по диагностике и восстановлению нарушенных мозговых функций (после военных травм) при разнообразных патологических состояниях: агнозиях, апраксиях, афазиях и функциональных расстройствах нервной системы.

Опыт практической восстановительной терапии сенсомоторных и речевых функций был изложен в ряде работ военного времени, часть из которых включена в данный том. Не включены работы более общего характера: «О психокортикальном восстановлении при боевых травмах мозга» («В помощь эвакогоспиталям», Тбилиси, 1942, № 4), «Сравнительное психопатологическое электроэнцефалографическое исследование постконтузионных состояний» (совместно с И. С. Бериташвили и П. В. Воробьевым в сборнике Академии наук Грузинской ССР, посвященном Д. Н. Узнадзе, Тбилиси, 1946).

При всем различии между психолого-педагогическими и медико-психологическими исследованиями Б. Г. Ананьева в них имеется общая идея — взаимозависимости сенсомоторного и речевого развития. Оба цикла исследования свидетельствуют об огромных, все еще недостаточно использованных сенсомоторных возможностях человеческого мозга и исключительной пластичности сенсомоторных механизмов, проявляемой в процессе обучения, с одной стороны, лечебно-педагогиче-

466

ских воздействиях на нарушенные мозговые функции, с другой.

В определенном отношении к этим двум циклам исследований находятся работы Б. Г. Ананьева по истории материалистической психологии, в которой он выделил важные для современной психологии детерминистические принципы изучения психического развития человека. Им посвящены статьи «Передовые традиции отечественной психологии» (сб. «Движение и деятельность», изд-во МГУ, 1946), «Задачи изучения истории русской психологии» («Советская педагогика», 1938, № 4) и др.

Общие результаты историко-психологических исследований Б. Г. Ананьева изложены в книге «Очерки по истории психологии в России в XVIII—XIX веках» (М., Госполитиздат, 1947).

Важно отметить, что все три цикла исследований Б. Г. Ананьева (по педагогической и медицинской психологии, по истории психологии) сходятся в одном центре — проблеме чувственного познания в общей психологии, которой посвящены основные теоретические и экспериментальные исследования Б. Г. Ананьева и его сотрудников по кафедре психологии ЛГУ за последние пятнадцать лет.

I. СТРУКТУРА ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА

Работа «Сенсорная организация человека», являющаяся главой монографии «Теория ощущений», публикуется впервые в настоящем издании.

В ней частично использованы материалы ранее опубликованных работ: «Индивидуальные различия в чувствительности» («Невропатология и психиатрия», М., 1941, № 3) и «Труд как важнейшее условие развития чувствительности» («Вопросы психологии», 1955, № 1).

Исследования по проблеме ассоциации ощущений обобщены в работе «Ассоциация ощущений», впервые опубликованной в «Ученых записках ЛГУ» (серия философских наук, т. 8, изд-во ЛГУ, 1955).

Взаимосвязь сенсорного развития и жизнедеятельности человека отражена в работе «Ощущения и потребности», опубликованной ранее в «Ученых записках ЛГУ» (т. 244, 1957).

Эти работы, составляющие первый раздел данной книги, освещают разные стороны выдвинутой автором проблемы структуры чувственного познания и ее важной роли в развитии человека.

467

II. ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ И ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ

Ранними работами Б. Г. Ананьева в области данной проблемы являются: «К постановке проблем психологического исследования» («Труды института мозга им. Бехтерева», Л., 1939) и «К постановке проблемы чувствительности» (Труды института мозга им. Бехтерева», т. XIII, Л., 1940), не вошедшие в данное издание. Однако эти работы определили направление экспериментальных исследований сотрудников отдела психологии, который Б. Г. Ананьев возглавлял в институте мозга им. В. М. Бехтерева с 1937 по 1942 гг. Результаты этих исследований (перечисленных в нижеследующем указателе работ сотрудников) были обобщены в более поздних работах Б. Г. Ананьева, вошедших в данный раздел книги.

«Материалы к психологической теории ощущений» впервые опубликованы в сборнике «Проблемы психологии» (изд-во ЛГУ, 1948).

Следующая за этой работой статья «Вклад советской психологической науки в теорию ощущений» была опубликована в журнале «Вопросы психологии» (1958, № 1) и в первом томе коллективного труда «Психологическая наука в СССР» (изд-во АПН РСФСР, 1959). В настоящее издание статья включена с некоторыми изменениями.

В работе «О монокулярной локализации объекта» автор изложил результаты экспериментального исследования функциональной асимметрии в зрительно-пространственном различении. Впервые опубликованы эти результаты в сборнике «Проблемы психологии» (изд-во ЛГУ, 1948).

В этой работе сформулированы положения об обусловленности механизмов пространственного различения совместной деятельностью обоих полушарий головного мозга; эти положения были развиты далее в серии экспериментальных исследований сотрудников Б. Г. Ананьева по кафедре психологии Ленинградского университета. Перечень этих исследований приведен в списке научных работ сотрудников Б. Г. Ананьева.

В последующем Б. Г. Ананьев расширяет постановку проблемы в связи с павловской трактовкой взаимодействия обоих полушарий головного мозга. В этом отношении представляет интерес статья «Проблемы парной работы больших полушарий головного мозга в учении И. П. Павлова и психология», вошедшая в настоящее издание с небольшим изменением по сравнению с первой публикацией в сборнике «Учение И. П. Павлова и философские вопросы психологии» (М. — Л., изд-во АН СССР, 1952).

Работа «Развитие механизмов пространственного различения» впервые опубликована в сборнике

468

«Вопросы детской и общей психологии» (изд-во АПН РСФСР, 1954) и является частью всего комплекса исследований Б. Г. Ананьева и его сотрудников, изложенных в книге «Пространственное различение» (изд-во ЛГУ, 1955), отдельные главы которой переведены на английский язык и опубликованы в книге «Psychology in Soviet Union» (London, 1957).

Наряду с общепсихологическими исследованиями по проблеме восприятия пространства под руководством Б. Г. Ананьева сотрудниками сектора психологии Ленинградского НИИ педагогики был проведен цикл исследований, посвященный особенностям восприятия пространства и пространственных представлений у детей («Известия АПН РСФСР», вып. 86, 1956). Основные выводы из этих исследований были доложены Б. Г. Ананьевым в докладе на II Международном конгрессе университетов по педагогическим наукам во Флоренции (сентябрь, 1957). Этот доклад «Обучение и развитие пространственных представлений у детей» был опубликован в журнале «Scientia paedogocica» (т. VI, вып II, Gent, 1959).

В данное издание вошли работы: «Функциональная асимметрия в осязательно-пространственном различении», впервые опубликованная в «Ученых записках ЛГУ» (т. 185, 1954), «Особенности осязательного восприятия при взаимодействии обеих рук», выполненная совместно с А. Н. Давыдовой («Ученые записки ЛГУ», т. 119, 1949), «К теории осязания» (сб. «Труды совещания по психологии», изд-во АПН РСФСР, 1957).

Эти работы по проблеме осязания являются частью цикла исследований, проводимых Б. Г. Ананьевым и его сотрудниками на протяжении более двадцати лет. Общая сводка этих исследований опубликована в книге Б. Г. Ананьева, Л. М. Веккера, Б. Ф. Ломова и А. В. Ярмоленко «Осязание в процессах познания и труда» (изд-во АПН РСФСР, 1959).

Работа «Некоторые вопросы теории восприятия» впервые опубликована в «Ученых записках ЛГУ» (т. 119, 1949).

Если в предшествующих работах главное внимание сосредоточивалось на самой элементарной форме чувственного познания — ощущениях, то в данной работе исследуются особенности восприятия как более сложной формы чувственного познания, неразрывно связанной с развитием ощущений в процессе деятельности человека.

В последние годы Б. Г. Ананьев сосредоточил свои усилия на изучении одной из важнейших форм восприятия — восприятия пространства. Результаты исследований обобщены в работе «Системный механизм восприятия прост-

469

ранства и парная работа больших полушарий» («Материалы совещания по проблеме восприятия пространства и пространственных представлений», Л., 1959), а также в докладе на I съезде психологов («Новое в учении о восприятии пространства», М., 1959).

Второй раздел книги завершается работой «Проблема представлений в советской психологической науке», впервые опубликованной в «Философских записках» Академии наук СССР (т. V, 1951). В этой работе дана общая характеристика рефлекторной природы представлений и их роли в процессе познания, а также взаимосвязей между представлением, речью и мышлением.

III. СЕНСОРНОЕ РАЗВИТИЕ И РЕЧЬ

В данный раздел включены психологические исследования, обнаружившие разнообразные взаимосвязи между расстройствами сенсорных и речевых функций. К этому циклу исследований относится работа «К лечению глухоты, немоты и логоневрозов посткоммоционного характера», ранее опубликованная в журнале «В помощь эвакогоспиталям», Грузмедгиз, Тбилиси, 1942, № 8.

В военные годы Б. Г. Ананьев вел исследования совместно с клиницистами невропатологами — Г. А. Бахтадзе и Т. И. Глонти. Результаты этой совместной работы опубликованы в статье «О применении психофизиологии в комплексной диагностике посткоммоционно-контузионных состояний» (сб. «Вопросы психофизиологии и клиники чувствительности», изд. Института мозга им. Бехтерева, Л., 1947).

Не вошло в данный том специальное исследование «Восстановление функций чтения и письма при аграфии и алексии травматического происхождения», опубликованное в «Ученых записках Московского университета» (1947).

Более общие вопросы взаимосвязи сенсорных и речевых функций освещаются в работах, включенных в данную книгу: «Клинико-психологический анализ восстановления речевых функций при моторной афазии» (совместно с С. Н. Астаховым, опубликована в сборнике «Проблемы невропатологии», М., Медгиз, 1946); «О расстройствах сновидной деятельности при афазиях» (сб. «Проблемы психологии», изд-во ЛГУ, 1948).

Исследование взаимосвязей между сенсорным развитием, с одной стороны, речи и мышления, с другой, привело Б. Г. Ананьева к постановке ряда вопросов теории внутренней речи.

470

Одно из этих исследований «К психологии и психопатологии внутренней речи» было опубликовано в сборнике, посвященном Д. Н. Узнадзе (изд-во АН Грузинской ССР, 1946). Другое исследование «К теории внутренней речи», более полно освещающее вопрос, включено в настоящее издание. Эта работа была впервые опубликована в сборнике «Психология речи» под редакцией Ананьева Б. Г. («Ученые записки Ленинградского Государственного педагогического института им. А. И. Герцена», т. 59, 1946).

Серия экспериментально-психологических и психопатологических исследований по проблемам взаимосвязей сенсорного развития и речи приводит Б. Г. Ананьева к специальной разработке психологических основ первоначального обучения детей элементам грамоты.

В настоящее издание включено его первое исследование, проведенное вместе с А. Н. Поповой, «Некоторые психологические вопросы букварного периода первоначального обучения грамоте», опубликованное в 26-м выпуске «Известий АПН РСФСР» (изд-во АПН РСФСР, 1950).

Дальнейшее изучение этого вопроса, основанное на серии психолого-педагогических исследований автора и его сотрудников, изложено в более поздней работе «Анализ трудностей овладения навыками чтения и письма учащимися первого класса школы», опубликованной в «Известиях АПН РСФСР», вып. 70 (изд-во АПН РСФСР, 1955).

В данной работе формулируются общие выводы о механизмах чтения и письма, а также о путях дальнейшего развития методики первоначального обучения детей грамоте.

471

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

А

Абрамович-Лехтман Р. Я.106, 216, 222, 233, 236, 237

Авенариус253, 256

Александрова М. Д.228, 229, 247, 293, 296

Андреев И.21

Анреп Г. В.147, 149, 152, 169

Аристотель239

Аснин В. И.105

Астахов С. Н.325

Аствацетуров340

Ах Н.262

Ашмутайт М. П.187, 188

Б

Бабинский113, 303, 313, 320, 344

Базаров В.157, 256

Бахтадзе Г. А.312

Бейн Э. С.333, 363

Белицкий Г. Ю.288

Бериташвили И. С.107, 224, 317, 347

Беркенблит З. М.60, 110, 112, 126, 290 291

Беркли18, 250, 251, 252, 253, 255

Бернштейн Н. А.106, 113

Бехтерев В. М.117, 130, 285, 356

Бианки В. Л.33

Благонадежина Л. В.113

Блонский П. П.119, 281, 358, 363

Блейколн59

Блэйксли60

Богословский А. И.104, 125

Больцман253

Брока (область Брока)157

Бронштейн А. И.96

Бруксон М. Г.174, 175, 181

Бургинон361

Бушурова В. Е.216

Быков К. М.28, 89, 148, 149, 150, 151, 152, 158, 172, 190

Бычков М. С.282, 288

Бэн А.26, 65, 264

В

Вавилов С. И.52

Васильев А. Б.378

Васильев Л. Л.288

Васильева М. С.384

Вацуро Э. Г.58, 222

Введенский А. И.213, 214

Вебер М.33

Вебер Э.213

Веденов А. В.59

Веккер Л. М.123, 125, 196, 215—216, 240—243, 288

Войтонис Н. Ю.36, 103, 222

Воробьев107

Воронова Р. А.190—192

Врешнер261—264

Вудвортс266

Вундт65, 262, 338

Выготский Л. С.14, 119, 181, 351, 357—358, 363, 366, 368

Высотина Л. А.401

Г

Гавини62

Гайдуков Ю. Г.19, 20

Галкина О. И.401

Гарбер287

Гароди Р.22

Гартли64

Гегель9, 63, 122

Геккель119

Геллерштейн С. Г.126

472

Гельвеций64

Гельмгольц73, 107, 257, 269

Георгиев Ф. И.122

Гербарт268

Гербер338

Гоббс64

Головко Н. В.378

Голубева Н. И.198, 216

Гольман340

Горфункель П. Л.401, 431

Горячева Е. М.158—159, 178—180

Гуртовой Г. К.122, 125

Гурьянов Е. В.399—400, 408, 410—411, 434, 457

Гусев Н. К.46, 59, 96, 109, 112, 125, 126, 290

Д

Давыдова А. Н.125, 126, 198, 204—207, 215—216, 288

Дарвин Ч.119

Делакруа285

Демирчоглян Г. Г.33—34

Демокрит239

Денисов М. П.118, 232

Джекобсон356

Джемс В.15

Дидро Д.25, 64

Додж356

Долин А. О.75—76, 104

Драпкина С. Е.352, 366

Е

Егоров А. С.182

Егоров Т. Г.399, 457

З

Занков Л. В.128, 292, 326, 331

Запорожец А. В.126, 215, 222

Зинченко П. И.292

Зотов А. И.60, 108, 125—126

И

Иванов-Смоленский А. Г.73, 181

Ивановский65

Идельсон А. В.149, 158, 185, 196, 203—204, 206, 215, 218

Иоффе176

К

Кавелин66, 141, 270—271

Кальсин Ф. Ф.21

Каничева Р. А.126, 247

Каноныкин Н. П.399

Карпенко Н. М.285—286

Кауфман В. И.45—46, 59, 113, 125—126, 174—175, 231, 287

Кауфман О. Л.363

Кац Д.213

Кекчеев К. Х.87, 104, 125, 186

Киншидзе С. Н.303

Киселинчев А.12, 17, 22

Клейтман И.174, 178

Климович Е. Ф.132, 134

Колбановский В. Н.122

Коллард264

Колодная А. Я215, 289

Колычева И. В.188

Кондильяк Э. Б30

Костин Н. А.399

Корнилов К. Н.55, 117—118, 268, 287

Котлярова Л. И.125, 215

Корнфорт М.22

Кравков С. В.79, 86, 124, 176, 215

Красногорский Н. И.38, 146—149, 152, 169, 179, 203, 402, 448

Красотина В. С.149

Кроль107

Крукенберг113

Кулябко176

Кюльпе262

Л

Лаврентьев Б. И.96

Ладыгина-Котс Н. Н.222

Лазарев П. П.86

Ланге Н. Н.55, 110—112, 366

Левандовский Н. Г.50

Лейберг И. В.149

Леметр356, 365

Ленин В. И.9—13, 16—20, 89, 101—103, 111, 121—122, 194, 250—261, 264, 266

Леонов М. А.19, 20

Леонтьев А. Н.40, 105, 113—114, 120, 126, 127, 215, 222, 291

Леушина А. М.439

Литинский А. Г.106, 130, 181

Литинский Г. В.166, 176

Ломов Б. Ф.125, 149, 158, 196, 206, 215—216, 218

Ломоносов М. В.64

Лотце266

Луков Г. Д.291

Лурия А. Р.126, 291, 326, 330—331, 333, 363, 378, 399, 408, 437, 457

Люблинская А. А.351, 405

473

М

Маркс К.18, 37—38, 49, 63, 255

Мах Э.17—18, 26, 122, 253—256

Мацанова В. А.149, 167, 174, 176—178

Машинская Е. Н.282

Маянц Д. М.292

Мейерсон262—264, 285

Мейерт268—273, 275

Милль Джемс65

Милль Джон Стюарт65

Мирошина Е. П.86, 148, 169—174

Мори338—339

Морозова Н. Г.378

Мотт340

Мунк267—268, 270

Мюллер И.102, 109, 269

Мюнстерберг110

Н

Нанейшвили Б. Р.337—339—341, 368

Нарбутович И. О.74, 76

Натадзе Р. Г.281

Неймарк М. С.149, 158

Некрылов216

О

Овганский340

Ойзерман Т. И.21

Оппель В. В.331, 364, 378

Орбели Л. А.33, 105

Орфинская В. К.333, 363—364, 376

Осипов В. П.248

Остроумов141, 271

П

Павлов И. П.13, 15, 22—23, 49, 56, 71, 73—78, 84, 91, 95, 104, 118—120, 123, 141—152, 157—158, 160, 165, 168—169, 172, 175, 181, 183, 184, 195, 201, 202, 204, 214, 217, 270, 276—283, 299, 339, 340, 343, 402—403, 409, 412

Павлов Т.12, 17, 21—22, 48

Панцырная И. Г.215—216

Паркер М35

Пенская А. В.288

Пиаже Ж.357

Подольский Л. И.333, 363

Позднова Г. П.186—187

Познанская Н. Б.105

Попова А. Н.370

Прейер232

Прессман А. А.223, 235, 238

Пристли64

Пуни А. Ц.113, 126, 288

Пшоник А. Т.190

Р

Радищев64

Радлов141

Раздольский И. Я.328

Ревеш Г.213

Редозубов С. П.399—400

Рибо65

Рицолло339

Розенфельд Ф. С.125, 196, 215, 240, 332, 333, 363

Рагинский Г. З.103, 222

Рогов А. А.190

Россолимо314

Рубинштейн С. Л.113, 122, 291, 367

Рыкова А. В.148, 203—204, 215, 218

С

Саглин В. А.399

Салмон60

Самарин Ю. А.281

Сверлов В. С.125

Севрюгина М. А.86, 104, 170—171

Селецкая Л. И.44—45

Семенов С. А.39, 199

Семеновская Е. Н.125

Семон268

Сеченов И. М.13, 20, 25, 28, 65—70, 72—73, 82, 84, 89, 118, 120, 152, 158, 163, 165, 184, 194—195, 197, 199, 213—214, 223, 239, 240, 244—245, 259, 270—277, 356, 403

Симагин В. Н.185

Сишор Г. Д.59

Скрамлик Е.213

Слюсарев Г. Г.48

Смирнов А. А.124

Соколов Е. Н.123, 127, 357—358

Спенсер Г.65, 119

Сперанский150—151

Спиркин А. Г.122

Ставрова Д. А.125, 149

Сыркина В. Е.367

474

Т

Теплов Б. М.43—45, 57—59, 113, 124—125, 127, 176, 244, 267—268, 287—288, 291

Титова Н. Ф.401, 405

Тих Н. А.222

Толстой Л. Н.351—353, 355, 367

Торнова А. И.59, 110, 290

Торсон356

Трегубова Г. Е.149, 206, 215

Троицкий65

Тэн65

У

Узнадзе Д. Н.229, 338, 363, 367, 369

Ухтомский А. А.34, 38, 40—42, 53, 86, 182, 213—214, 219

Ушинский К. Д.91, 372—373, 383, 399—401, 404, 406, 409—410, 412, 430, 457

Ф

Фейербах Л.16—18

Фигурин Н. Л.118, 232

Фишер176

Фрей М.213

Фрейд338, 368

Фрейзер252

Фролова Н. В.401, 431—432

Х

Хасхачих Ф. И.20

Хачапуридзе Б. И.107, 229

Хекер339

Хитрово-Кутузова Н. Н.334

Хэд213

Ц

Циген252—253, 264

Циолковский К. Э.52, 54

Ч

Чернышевский Н. Г.65, 92, 96, 270, 352

Ш

Шабалин С. Н.125, 240

Шварц Л. А.44, 108, 125, 268, 286—287

Шеварев П. А.124

Шемякин Ф. Н.289

Шеррингтон Ч. С.95, 138

Шифман Л. А.107, 125, 136, 196—197, 240—241, 288

Шопенгауер262

Шорохова Е. В.228, 231, 293—295

Штерн Вильям234

Штирнер Макс63

Шубина Л. Т.290

Шуппе253

Щ

Щербак М. К.399—400

Щербакова Н. А.373, 399

Э

Эббингауз65, 255, 265—266

Эггер356

Элтрингем Г.33

Энгельс Ф.30—31, 37—38, 41—42, 49, 63, 197, 214 240, 255—256

Ю

Юм64, 266

Я

Яковлева Н. М.401, 431, 435

Ярмоленко А. В.112, 125, 196, 215—216, 282, 288, 352

475

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

Аггравация114

Агнозия87, 167, 223, 325

— оптическая227, 337, 344

Агностицизм23

Аграмматизм332, 345

Аграфия328, 344, 346, 364

— вербальная331

— литеральная331

Адаптация42, 134, 161, 164

Акалькулия319, 329, 347, 445

Алексия328, 331, 364

— оптическая226, 344, 346

Амнезия309, 358

Анализ112

— высший279—280

— периферический и центральный277

Анализатор15, 25, 28—29, 33, 42—45, 47, 51—52, 57, 72, 80, 86, 90, 97, 123, 155, 157, 161—162

— анализаторные системы46, 94

— взимодействие анализаторов31—32, 87

— второсигнальная регуляция деятельности анализаторов43

— кинестетический (двигательный)26, 38, 72, 202, 451, 458 (см. также Кинестезия)

— классификация95

— кожномеханический25 (см. также Ощущения тактильные)

— определение23

— речедвигательный27, 38, 40, 72, 83, 403, 408, 458

— функциональная система анализатора203

— центральное и периферическое звено24, 123, 148, 278

Анализаторная деятельность33, 35

Анозогнозия226

Апперцепция113

— влияние второй сигнальной системы на первую49

— принцип65

Апраксия309, 325

Артикуляция376, 403, 405, 434, 445

Ассоциация

— ассоциативная структура чувственной деятельности54

— ассоциативные процессы речи83, 456

— виды ассоциаций64, 76, 79, 85, 402—404, 435, 437, 445

— внутренне-однородная80

— внутренне-разнородная80

— двусторонняя81—82, 85

— интермодальная79, 85, 87

— интрамодальная79, 80, 85, 87

— кинестезия как обязательный член любой ассоциации32

— обеспечивает непрерывность психической деятельности68

— общая психологическая закономерность66

— одновременная79, 82, 85

— односторонняя81, 82, 85

— основная форма взаимосвязи ощущений и движений64

— отражение в мозгу объективных связей между яв-

476

лениями внешнего мира64

— ощущений14, 64, 66, 68, 70, 72—74, 76, 79, 82, 84, 127, 201

— последовательная79, 82, 85

— представлений66, 79, 298—299, 383

— ряды и цепи66, 68—70, 75, 83, 403, 407, 410, 431, 435, 456

— универсальный характер72

— условнорефлекторная природа67, 72, 274

— функциональная217

Ассоциативный процесс67

Ассоциационизм65, 221

Ассоциирование69, 87

Астериогноз167

Атомистическая психология20

Афазия167, 336, 343, 347

— сенсорная168, 322—323, 329, 333, 337, 340, 344, 345, 348, 358—359, 362—364, 367

— моторная325, 328, 330, 333—335, 337, 340, 344—345, 348—349, 363—364

— тотальная344

— парафазия344, 346

— жаргонофазия345, 359—362

Афония308, 316

Афферентация61, 89, 106, 113

— ведущая57

Афферентные пути123

Бихевиоризм101, 356

Вестибулярный аппарат27, 36

Вкус24, 28—29, 31—32, 40, 48, 59, 78, 125—126

— вкусовое различение у дегустатора46

— изменение вкуса у человека41, 48

— интеллектуальное опосредствование вкусового различения59

Внимание

— нарушение зрительного внимания314

Внутренняя речь55, 318, 322, 330, 337, 342—344, 346, 348—349, 351—352, 355, 360—364, 366, 369, 390

— внутренний монолог353—355, 367

— генезис350, 367

— механизм356

— мотивация356

— наглядные образы во внутренней речи358

— нравственные основы355

— расстройства359

— фазы351, 356, 367

— характеристика349—350

Возбудимость145

Возбуждение76, 150, 272, 280, 412, 437 (см. также Иррадиация и концентрация нервных процессов и Индукция нервных процессов)

— психомоторное338

Воля18

— волевое действие66

Воображение55, 282

Восприятие19—23, 55, 61, 101, 113, 116, 123, 127, 234, 253—254, 256, 360, 371, 374

— ассоциативная природа70, 163, 195

— взаимодействие механизмов анализатора и временной связи161

— взаимосвязь с деятельностью221, 231

— восприятие (зрительное) буквы373, 406

— восприятие пространства107, 152, 195—196, 215, 222, 235—236

— выделение предмета из фона223, 248

— генезис и становление230, 239, 371, 382, 386

— единство восприятия и мышления49, 249, 366

— как условный рефлекс23

— категориальный характер49

— нарушения227, 314, 329

— полимодально23

— пороги246

— роль движения объекта232—233, 241

— роль контура244—246

— форма чувственного познания21

— целостность и структурность23, 229—230, 232, 237, 249, 256

Временная связь23—24, 71, 91, 123, 145, 147, 155, 161—162, 175, 277, 402—403, 405, 411—412, 436, 455

— генерализация новой связи447

477

Вторая сигнальная система14, 24, 57, 60—61, 71, 85, 91, 163, 165, 183, 193, 281—282, 298, 326, 336, 339—340, 342, 402—403, 405, 408, 458

— как фактор развития чувствительности48

Гемипарез202, 346, 364

Гемиплегия202, 346, 364

Генетизм152

Гештальттеория (гештальтпсихология)20, 65, 72, 78, 116, 230

Глухонемота318

Глухота

— словесная305, 360—361

— функциональная303, 311, 316

Движение113, 118, 234, 380, 458

— ассоциация ощущений и движений64

— единство ощущения и движения68

— кинестезия рабочих движений219

Действие106, 113, 234, 360, 368, 374, 380, 449

— волевое66

— предметное220, 222, 233

— результативное222

Деятельность (см. также Труд как основной способ деятельности человека) — 113, 285, 403

— взаимоотношения со знаниями296

— мотивация292

— ориентировочная120

— отношение личности к деятельности294

— расстройства333

— речевая404, 406

— роль в формировании психических процессов291

— связь с восприятием221, 231

— — с памятью (запоминанием)292

— — с представлением283, 292—294, 297

— умственная434, 457

— формирование речи в деятельности367

— чтения и письма402, 412

Дизассоциация67, 70

— момент ассоциативного процесса67

Динамический стереотип46, 77, 183, 298

— механизм привычки91

— специфическое явление системной корковой деятельности78

Зрение18, 24—25, 29—30, 33—35, 38—40, 44, 52—55, 60—62, 69, 74, 78, 104, 125, 137—138, 194, 226, 238—239, 337, 339, 342

— аккомодация48

— астигматизм132, 134—135

— ахроматическое24—25, 39, 53, 80, 86—87, 97, 108, 111, 126, 153

— бинокулярное33, 35, 81, 106, 108, 129, 132—134, 140, 153, 166—167, 170, 173, 177, 180, 182, 207

— «ведущий» глаз130, 140, 149, 167, 173, 175, 179, 181—182, 185, 189

— видение как зрительно-кинестетическая ассоциация84

— глазомер177—178

— зрение человека как продукт общественно-трудового развития24—25, 41

— зрительно-моторная координация36, 39, 103, 187—188, 373

— зрительное узнавание211

— — восприятие224—225, 227, 244, 246—249, 317

— монокулярное108, 129, 132—135, 140, 149, 153, 166—167, 170, 173—175, 177—181

— оптико-вестибулярная связь38

— острота зрения48, 74, 134—135, 164, 166, 171, 245

— ощущение глубины48, 153—154

— поле зрения38, 140, 164, 174—175

— предметность и ситуативность зрительного образа227

— прицельная способность глаза129

— пространственное видение (зрительно пространственное различение)25, 28, 40, 53—54, 97, 131—132 154—155, 176, 198

— пространственная динамика цветного зрения108

478

— расстройства316, 317, 319, 337, 344

— реституция зрения224

— речевое375

— сопряженные изменения обоняния и зрения35

— утомление зрительное317

— функциональная ассиметрия в зрении130, 138, 140, 181—185, 189

— хроматическое (цветоразличение)24, 25, 39, 45, 51, 53—54, 80, 86—87, 108, 111, 126, 153

Идеомоторный акт288—289

Индукция нервных процессов24, 29, 43, 81, 85, 87, 151, 159, 161, 173, 175, 177, 182, 184, 186, 204, 279—280

Интеллект

— интеллектуальные операции39, 359—360

— интеллектуальное поведение104

— интеллектуальные функции355

Иррадиация и концентрация нервных процессов76, 145—148, 150—151, 202, 278, 412, 437

Кинестезия (см. также Анализатор кинестетический и Ощущение) — 26—28, 30—32, 36, 39—40, 47, 57, 61, 78, 125, 136—137, 156, 196, 200, 217, 424

— ассимметрия кинестезии рук137—138, 186

— «ведущая» рука184—187, 189

— как обязательный член любой ассоциации32

— рабочих движений219

Комиссуральные связи202, 204

Коммоционно-контузионные расстройства303, 312, 341

Летаргия338

Личность66, 94, 98, 348, 351, 358, 369

— отношение личности к деятельности294

Логоневроз303, 308—309, 311, 312

Моторика

— моторное развитие106, 137

— речевая375

Мутизм342

Мысль64, 66, 254, 350, 357, 361

— диалектика перехода от ощущения к мысли261

— как процесс260

— отражение, возникающее из ощущений255

Мышление65, 59, 112, 127, 141, 282, 285, 356, 358, 360—361, 367, 370, 374

— влияние на чувственное познание42

— единство восприятия и мышления49, 249

— логическое49—50, 371

— мыслительные и речемыслительные операции360, 364, 371, 455

— наглядные образы в мышлении50

— развитие371

— расстройства345

Наблюдательность114

Наблюдение

— единство восприятия и мышления49, 249

— как потребность94

— стадии наблюдения249

— чувственная деятельность92

Навык91, 370, 452

— моторный147

— перенос различительных навыков43, 169, 189

— письма (см. Письмо)

— сенсорный147

— чтения (см. Чтение)

Нарколепсия338

Нативизм152

Научение104

Невроз337, 340—341, 343

— истерия340—342

невротическое состояние338

Немота303

— органоидальная308

— функциональная308

Нервный процесс (см. также Иррадиация и концентрация нервных процессов и Индукция нервных процессов)

— как рефлекторная реакция272

Обобщение371, 405, 455

Обоняние24, 28, 30—32, 35—36, 104, 194

— дириническое81

— изменение обоняния у человека41, 48

479

— иллюзии обонятельные60

— обонятельно-пространственное различение155

— сопряженное изменение обоняния и зрения35

— функциональные ассиметрии в обонянии137—138

Обмен веществ97, 120

Образ (см. также Ощущение, Восприятие, Представление)

— взаимосвязь образа, действия и мысли229

— предметный образ в его отношении к предметной деятельности228

— проекция образа123

— симультанный287

— сновидные образы337—339, 343, 346

— фонем и графем371, 393—394, 436

Общение97

— потребность в общении92

Онтогенез104

Органы чувств13, 102, 103, 139, 155

— так называемая «специфическая энергия органов чувств»102, 109

Осязание24—25, 34, 41, 69, 125, 194—195 (см. также Ощупывание)

— активное26, 36, 39, 197, 201—202, 240

— взаимодействие рук198—201, 203—204, 207, 212, 242

— — со зрением и слухом в сенсорном развитии238—239

— двуручное204—209, 216

— измерительные функции198

— инструментальное215

— осязательное восприятие формы215, 241

— — представление210—211

— пассивное26, 196—197, 201, 241—242

— пространственные пороги155

— рефлекторная природа213

— рука как орган восприятия197, 214, 240, 242

— сигнальные функции рук39

— состав25

— функции пальцев39, 216, 242

Ощупывание36, 94 (см. Осязание)

— аналитическая и синтетическая деятельность мозга в процессе ощупывания219

— асинхронность движений205

— инструментальное39

— тактильно-кинестетические ассоциации84

Ощущение20—23, 26, 28, 41, 51, 55, 95, 101, 113, 115, 118, 251—253, 255, 261

— взаимодействие (см. также Ассоциация) — 29—30, 59, 79, 81, 86, 125

— взаимосвязь с мышлением49, 112

— вид потребности в познании92

— виды ощущений31 (см. также Ощущения тактильные, болевые, температурные, вестибулярные, ускорения, вибрационные, статико-динамические, органические, невесомости, равновесия, зрения, вкуса, обоняния, кинестезии, слуха)

— внешние и внутренние29, 95

— критика знаковой концепции и «социобиологического» дуализма41

— множественность ощущений как доказательство непрерывного постоянного превращения энергии внешнего мира в факт сознания13—14

— неструктурированный сенсорный процесс223

— образ движущейся материи12, 255

— объем ощущений (суточный, недельный, месячный, годовой, средний для всей жизни)14

— парциальный образ, результат дробного анализа23, 229

— первейшее условие всего процесса познания12

— продукт всемирной истории41

480

— простейший элемент отражения89

— трудовое опосредствование человеческих ощущений21

— фазы111

— факторы развития ощущения42

— форма чувственного познания21

— функция анализатора23

— характеристика ощущений (модальность, качество, интенсивность, длительность, пространственный компонент)23, 56, 163—165

Ощущения

— болевые26—27, 40, 126

— вестибулярные26, 31

— вибрационные27, 29, 31, 34

— невесомости52

— органические28, 30

— препятствия125

— равновесия18, 27

— статико-динамические36—37

— тактильные26—27, 30—32, 34, 36, 200

— температурные26, 29

— ускорения27, 156

Память18, 55, 282

— воспроизведение113, 299

— двигательная120

— запоминание292, 299

— сенсорная115, 120

— словесно-логическая120, 348, 358

— типы памяти55

— узнавание61, 105, 113, 211, 223, 299, 306, 311

Парная работа больших полушарий (см. также Функциональная асимметрия, Рецепторы парные, Зрение бинокулярное, Слух бинауральный, Осязание двуручное, Обоняние дириническое) — 127, 141—142, 145, 150—151, 158, 168, 172, 174

— взаимодействие полушарий головного мозга139, 159

— индуктивные отношения полушарий как механизм взаимодействия рук218

— перенос связей с одной стороны тела на другую148, 150, 169, 189, 202—203

— симметрия и ассимметрия в дистантных рецепторах139

Парэстезия322

Первая сигнальная система14, 24, 40, 60, 165, 183, 279, 282, 298, 336, 340, 342, 402, 447

— как основа второй сигнальной системы49

Письмо359, 365, 367, 370, 372, 392, 397, 399—400

— ассоциативный строй407—408

— двигательные функции письма371

— как механизм усвоения знаний370

— навыки399—401, 405, 407—409, 424

— расстройства345

Поведение101, 103

— индивидуализация поведения как признак эволюционного прогресса104

— механизмы сенсорного и моторного поведения105

— моторная дифференцированность106

— условный и безусловный рефлекс как формы поведения32

Подкрепление29, 73, 87, 91

Познание

— диалектика частей и целого в познании10

— основные положения марксистско-ленинской теории познания9, 101

— теория отражения250, 256, 283

Познание рациональное или логическое (см. также Интеллект, Мысль, Мышление, Понятие, Суждение, Умозаключение) — 47, 50, 127

— взаимосвязи форм10

— как относительно самостоятельное целое10—11

— опосредствованно-логическое отражение47

— структура10

Познание чувственное (см. также Восприятие, Ощущение, Представление, Чувствительность, Сенсорная организация человека, Сенсорные процессы) — 19, 47, 50, 127

— виды23

— источник логического познания10—11, 14

481

— как одно из условий деятельности человека51

— как относительно самостоятельнае целое11

— концепция «двуслойной» структуры21

— — трехсоставного характера чувственного отражения21

— первейшее и необходимое звено всего процесса познания11, 12

— структура16—19, 21—22, 24, 27, 29—30

— формы21—22, 31—32

— чувственное знание49

— чувственный акт112

Понятие112, 285, 360, 371

— грамматическое444

— о звуках речи370, 405

— продукт исторического развития260

— соотношение общих представлений и понятий299

Посткомационное состояние113

Потребность51, 89, 360

— в общении92, 363

— воспроизводство потребностей97

— динамика и структура93—94, 97, 103

— и эмоции97

— как мотив деятельности94

— как отражение жизненно важных условий существования94, 98

— материальные и культурные92, 94

— объем94

— определение94

— ощущение как вид потребности92

— фазы93

— эстетические92

Потребление92

Представление19, 56, 60, 64, 66, 73, 109, 127, 236, 250—253, 262, 265, 272

— ассоциация представлений298, 323, 371

— болевые290

— — вербализация284 (см также Слово)

— визуализация284

— виды284

— вкусовые290

— временные459

— зрительные69, 285—286, 373, 380

— идеамоторный акт288—289

— как ассоциация82

— как обобщенное знание276

— как образ действительности255, 257—259, 261, 271

— количественные459

— константность, структурность, фрагментарность285

— критерий правильности представлений256

— критика знаковой концепции257, 261

— лабильное образование281

— материальный субстрат267, 272

— место в процессе познания259

— обонятельные290

— общие и единичные112, 285, 299

— общая характеристика287

— о графеме390—392

— осязательные210—211, 288

— полимодально23

— предметность253

— произвольность и обобщенность22, 281—282

— происхождение66

— пространственные441, 443—444, 459

— рефлекторный механизм298

— связь с деятельностью283, 292—295, 297

— синтез чувственных образов и сторона мыслительного процесса21, 258

— слуховые и музыкальные286—287

— сновидение337—338, 343, 346

— топографические289

— фонематические371, 407

— фонологические376—377

— форма чувственного познания21

Привычка370

Психика103, 382

Психический процесс103, 351

482

— рефлекторная природа270

— роль деятельности в формировании психических процессов290

Психоз336

— реактивный322—323

Психомоторика364

— психомоторный ритм56

Психотерапия310, 341, 344

Психофизический закон115

Развитие

— всестороннее развитие ребенка452, 455, 458

— умственное39, 94, 161, 399—400, 402, 451

— физическое402, 451

Различение105, 455

— временных отношений439, 450

— дифференцировка временных связей как основа различения44

— количественных отношений439, 450

— навыки слухо-речевого различения419

— прастранственное152, 156—158, 164—165, 435, 440—441, 444, 450 (см. также Парная работа больших полушарий, Функциональная асимметрия, Зрение, Слух, Обоняние, Осязание)

— фонематическое375—381

— фонетическое423

Реактивность

— эмоциональная56

Реактивные состояния313, 320—321, 338, 344

Реактология117—119

Реакция104

— вегетативная56

— графически-двигательная446

— моторная56, 110

— ориентировочная93

— простая55, 110

— речедвигательная406—407

— с выбором55, 110

— сенсомоторная56, 103, 117—118

— сенсорная56, 111—112, 121

—условно-безусловная74

Реституция326—327, 339, 345

Рефлекс

— безусловный23, 32, 91

— — как форма поведения32

— оборонительный75, 214, 219

— ориентировочный36, 56, 86

— рефлекторная природа психических процессов270

— средний член рефлекса276

— условный20, 22—23, 29, 34, 43, 56, 71, 73, 77, 90—91, 123—124, 142, 144—145, 147, 161, 169—172, 277

— — второго, третьего и др.порядков279

— —дифференцировка условного рефлекса408, 435, 446

— — как материальная основа ассоциации ощущений76

— — как форма поведения32

— — перенос148—151

— — положительный и отрицательный147

— — сенсорный105

— — следовой278

— — теория и метод141

— — угасание279

Рефлексология101, 117, 119

Рефлективное состояние352

Рецептор24, 33, 38, 49, 123, 155—156, 165—166

— густорецептор80

— интерорецептор89

— парные рецепторы156—157, 206

— терморецептор кожи39

— фоторецептор80

— экстерорецептор139

Рецепция32—34

— дистансрецепция107

— интерорецепция28, 31, 117

— тактильная25, 39—40, 61

— хеморецепция28, 34—35, 40—41

Речь40, 49—50, 83, 92, 114, 127, 345, 360—361 (см. также Внутренняя речь)

— ассоциативные процессы речи83

— нарушения289, 318—322, 326, 328, 330, 335

483

— письменная331, 337, 344, 355, 364—366, 370, 372, 375, 390, 396, 457 (см. также Письмо, Чтение)

— психомоторные функции речи371

— устная344, 355, 360, 362—363, 366, 370, 376, 403—404, 448, 457

Самосознание70, 348, 351, 368

— нравственные основы самосознания355

Сенсибилизация42, 46, 108—109, 114, 123, 126—127

— сенсибилизирующая роль взаимодействия разных видов анализаторной деятельности43

— сенсибилизирующее влияние упражнений45

Сенситивность54—56

Сенсорная организация человека35, 37—38, 41, 54—55, 57

— как отражение образа жизни32

— как условие долголетия63

— общественно-историческая обусловленность36

— сенсомоторное развитие человека49

— сенсомоторные качества человека51

— факторы развития42—54

— ядро сенсорной организации39—40

Сенсомоторные функции117, 128

— разделение сенсорнодвигательных функций рук в трудовой деятельности46 (см. также Осязание двуручное)

— сенсомоторное единство121

— сенсомоторные компоненты грамоты373

— требования к ним в связи с автоматизацией производства50

Сенсорная культура51, 127

Сенсорное развитие63, 106, 113—114, 236—238

Сенсорное умение54

Сенсорные процессы84, 127, 223

Сенсорные функции33, 137

— дублирование сенсорных функций31

Сенсуализм23

Сигнализация29, 33—34, 90, 97, 111, 120, 128, 407

— переменная277

— сигнальная функция ощущений122

— сигнальные элементы в ассоциации82

Синтез

— высший279—280

Слово83, 92, 163, 347, 350, 358, 360, 362, 364, 371, 377—378, 289, 402, 405—406, 413

— связь с представлением29

— чтение слов371, 416—421, 425, 440, 448

Слух24, 29—31, 34, 36, 48, 62, 69, 78, 84, 87, 104, 125, 194, 342, 360, 402

— бинауральный53, 81, 106, 155, 168, 207

— влияние труда на развитие слуха45

— звуковысотное различение46, 59, 231

— как комплекс разнородных ощущений27

— музыкальный26—27, 40, 51, 54, 350

— пространственный28, 154—155, 235

— речевой (или фонематический)26—27, 40, 54, 126, 304—306, 345, 350, 373, 375—376, 403, 405, 445

— слуховой механизм40

— соотношение со зрением и осязанием в сенсорном развитии238

— физикальный27

— функциональная асимметрия137—138

Слушание350, 358, 366—367, 403, 434

— как слухокинестетические ассоциации84, 94

Сознание114, 141, 152, 350, 357, 367

— поле сознания359—360, 363

Сон281, 337—342

— визуализация и вербализация сновидений338—340, 347

— как торможение коры больших полушарий339

— расстройства сновидений336—338, 340

484

— сновидение281, 337, 340—342, 344—345

— сновидные представления337—339, 343, 346

Способность50, 56, 127, 401, 450, 452, 458

Сравнение112, 371, 455

Структурализм221

Субъект123, 283, 285

Суждение66, 112, 366—367

— наглядное 249, 366

Темперамент56

Тип нервной системы56

— парциальный62

Торможение150, 272, 280, 412

— внешнее86, 277

— внутреннее76, 145, 277

— дифференцировочное438

— растормаживание282

— центральное275

Труд

— воздействие на природу92

— как условие развития чувствительности21, 24—25, 41—46

— основной способ деятельности человека37

— рука как орган труда36, 214

— структура трудового акта199

— умственный50

— физический50

Трудотерапия310, 361

Тугоухость303

Умозаключение66, 360, 367

Филогенез104

Фонемотерапия306—308

Функциональная асимметрия (см. также Парная работа больших полушарий, Различение пространственное) — 167—169, 174—178, 188, 194

— «ведущая» рука157, 186—187, 189

— ведущая сторона анализатора148, 158

— «ведущее» ухо157

— «ведущий» глаз157, 173, 175, 179—182

— в зрении129, 135, 138—140, 158

— — обонянии138—139, 218

— — осязании198—201, 203—204

— — переносе условных рефлексов148

— — пространственном различении53

— — тактильной чувствительности106

— — слухе138—139, 158

— во взаимодействии одноименных ощущений149

— многообразие функциональных асимметрий167

— моторнокинестетическая136—137

— переменное преобладание одного из одноименных рецепторов159

— продукт опыта индивида181, 184

— сенсорная и сенсомоторная168

— условнорефлекторный характер асимметрии159, 175

— центральное происхождение139

Характер66

Чтение355, 359, 364—367, 370, 392, 397, 399, 432—434

— ассоциативный строй407—408

— букв413—415

— как механизм усвоения знаний370

— — переходная форма от устной речи к письму407

— навык399—401, 405—409, 411, 458

— предложений416, 425—426

— слов416

— слогов415

Чувствительность44, 55—56, 58, 60, 104, 108—109, 114, 124 (см. также Ощущение, Познание чувственное)

— абсолютная46, 54, 116, 153, 162—163

— болевая25

— виды чувствительности35

— вкусовая95

— влияние слова на изменение чувствительности43

— — типа нервной системы на чувствительность56

— — упражнений на повышение чувствительности43

— индивидуальные различия

485

в чувствительности59—60, 62

— как способность к ощущению54

— кинестетическая47

— контактная и дистантная105

— неравномерное развитие чувствительности55

— определение110

— различительная46, 54, 116, 153, 162—163

— тактильная25, 47, 217

— трудовая деятельность как условие развития чувствительности42, 44

— условнорефлекторный характер изменения чувствительности86—87

Шизофрения336

Эмоция51, 118

— астеническая117

— выражение потребности97

— состояние56, 66

— стеническая117

— эмоциональная реактивность56

— эмоциональный тон ощущений97

Эмоциональность56

Эмпирическая психология116

Энцефалит336

Эпилепсия346

Эффектор38

Язык47, 92, 97, 112, 163, 376, 380

486

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора 5

СТРУКТУРА ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ И ЕЕ РОЛЬ В РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА

Сенсорная организация человека 9

Ассоциация ощущений 64

Ощущения и потребности 89

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ И ЭТАПЫ ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ

Материалы к психологической теории ощущения 101

Вклад советской психологической науки в теорию ощущений 115

О монокулярной локализации объекта 129

Проблема парной работы больших полушарий в учении И. П. Павлова и психология 141

Развитие механизмов пространственного различения 161

Функциональные асимметрии в осязательно-пространственном различении 194

Особенности осязательного восприятия при взаимодействии обеих рук 207

К теории осязания 213

Некоторые вопросы теории восприятия 221

Проблема представления в советской психологической науке 250

СЕНСОРНОЕ РАЗВИТИЕ И РЕЧЬ

К лечению глухоты, немоты и логоневрозов посткоммоционального характера 303

О применении психофизиологии в комплексной диагностике посткоммоционно-контузионных состояний 312

Клинико-психологический анализ восстановления речевых функций при моторной афазии 325

О расстройствах сновидной деятельности при афазиях 336

К теории внутренней речи в психологии 348

Некоторые психологические вопросы букварного периода первоначального обучения грамоте (опыт экспериментально-психологического исследования) 370

Анализ трудностей в процессе овладения детьми чтением и письмом 399

Примечания 461

Именной указатель 471

Предметный указатель 475

487

Ананьев Борис Герасимович

ПСИХОЛОГИЯ ЧУВСТВЕННОГО ПОЗНАНИЯ

Редактор Я. А. Пономарев

Переплет художника М. А. Силкиной

Художественный редактор Л. В. Голубева

Художественно-технический редактор В. П. Гарнек

Корректоры М. К. Пестова, М. Ф. Соловьева

Сдано в набор 9/XII 1959 г. Подписано к печати 23/VII 1960 г.

Формат 60×921/16. Бум. л. 15,25. Печ. л. 30,5. Уч.-изд. л. 29,05.

А 06982. Тираж 3100 экз. Зак. 1452.

Изд-во АПН РСФСР, Москва, Погодинская ул., 8

Книжная типография Министерства культуры КАССР.

г. Сортавала, Карельская, 32.

Цена 10 р. 70 к. (с 1/I 1961 г. цена 1 р. 07 к.)

488

ОПЕЧАТКИ
Страница
Строка
Напечатано
Следует читать
21
28 сверху
.надстрочные"
.надстроечные"
76
15 .
условности"
„условности"
187
14 снизу
трудные
трудовые
473
Рагинский
Рогинский