Ананьев Б. Г. Очерки истории русской психологии XVIII и XIX веков. — 1947

ВВЕДЕНИЕ
Мировые завоевания русской науки, составляющие
национальную гордость русского народа, а вместе с ним
и всех народов Советского Союза, обнаружили всю
огромную мощь русского ума и исторически сложивший-
ся гуманистический, демократический и патриотический
характер передовой русской науки.
Формирование и развитие русской научной психоло-
гии — одна из ярких страниц в общей истории нашей
отечественной науки.
Самым возникновением своим и национальными осо-
бенностями своего развития русская научная психология
во многом обязана русскому философскому материализ-
му. Но и успехи научной психологии в свою очередь
имели огромное значение для укрепления материалисти-
ческой теории познания и материалистического понима-
ния природы человеческого сознания.
Ещё в 1894 г., выступая против субъективной социо-
логии, Ленин писал, что материализм доводит анализ
до происхождения самих общественных идей, «и его вы-
вод о зависимости хода идей от хода вещей единствен-
но совместим с научной психологией»1. Через много лет,
говоря о науках, «из коих должна сложиться теория
познания и диалектика» 2, Ленин включает в их число и
психологию.
В свете этих ленинских идей становится ясным
особый интерес русских философов-материалистов к
1 Ленин, Сочинения, т. 1, изд. 4-е, стр. 122.
7 Ленин, Философские тетради. 1938, стр. 321,

допросам психологии. Философские концепции Ломоно-
сова, Радищева, Герцена, Белинского, Чернышевского
нельзя полностью раскрыть без анализа их психологи-
ческих воззрений, составляющих часть их гносеологиче-
ских и этических теорий. Своеобразие русского
естественно-научного материализма, особенно в трудах
Сеченова, ярко проявляется в решении психофизической
проблемы и вопроса о психогенезе. Русский материа-
лизм, таким образом, готовил теоретическую почву для
развития научной психологии в России.
Психология многим обязана также участию всей пе-
редовой русской науки в решении основных психологи-
ческих проблем. Не только великий корифей русской
физиологии, непосредственно разрабатывавший психо-
физиологические проблемы, И. П. Павлов, не только не-
вропатолог и психиатр Бехтерев и анатом Лесгафт, но и
биологи Тимирязев и Северцев, химик и физик Менделе-
ев, лингвист Потебня, педагог Ушинский в той или иной
степени принимали участие в борьбе за научное понима-
ние психологии. Великие традиции всей передовой рус-
ской науки — материалистические, демократические и
гуманистические — определили пути и успехи русской
научной психологии.
Между тем эти традиции и эта оригинальность рус-
ской психологии недостаточно известны. Ещё до сих пор
встречается предвзятое, ложное мнение, будто русская
психология возникла лишь в самые последние десяти-
летия XIX в., будто она занимает одно из последних
мест в общем развитии мировой психологии. Это мне-
ние является пережитком реакционной историогра-
фии русской психологии, отрицавшей самобытный харак-
тер русской научной психологии и её роль в развитии
мировой науки.. Некоторые из представителей этой исто-
риографии сознательно вычёркивали все оригинальные
передовые направления русской психологии, органически
связанные с нашей передовой материалистической фи-
лософией (такую тенденциозность обнаруживали, напри-
мер, Владиславлев, Вержболович, Радлов).
Вопрос о том, внесла ли русская психология ориги-
нальный вклад в мировую науку, — вопрос далеко не
новый и имеет более чем вековую давность.
Ещё в 20-х годах прошлого столетия известный фило-
соф-идеалист В. Одоевский утверждал, что русскую фи-

лософию и психологию нужно создавать заново. Все
прогрессивные воззрения, имевшиеся в русской фило-
софии до XVIII в. и особенно в XVIII в., игнорирова-
лись В. Одоевским потому, что они носили материали-
стический и атеистический характер К Основой русской
философской и психологической мысли могла быть, по
Одоевскому, лишь мистическая натурфилософия, от ко-
торой якобы зависят судьбы «истинно русской»
мысли.
В 80-х годах профессор Владиславлев заявлял, что у
русской психологии нет собственного прошлого, ибо все
русские психологические сочинения представляют «ком-
пиляции» и достойны забвения. В 90-х годах профессор
Введенский в нашумевшей речи «О судьбах русской фи-
лософии», отрицая оригинальность русской философии в
прошлом, утверждал, что миссия русской философии за-
ключается в окончательном утверждении кантианства (!).
Особенно характерна историографическая работа
Вержболовича (1895 г.), который, дав наиболее полный
по объёму обзор главных направлений русской идеали-
стической психологии, утверждал вместе с тем, что все
эти направления не оригинальны, а являются своего ро-
да «научным синкретизмом».
Иначе обстояло дело в прогрессивной русской психо-
логии, с самого начала обратившей критическое оружие
против немецкой психологии, которая, по определению
Галича, «есть самая бездушная литература именно о ду-
ше». Галич первым пытался создать общий свод зна-
ний, добытых русскими психологами XVIII и первой
трети XIX в., и показать значение для психологии фи-
лософско-психологических успехов в России.
В 90-х годах XIX в. профессор Чиж, один из осно-
вателей экспериментальной психологии в России, с
горечью писал, что многие русские университетские
философы-идеалисты, раздувающие малейший успех
германской экспериментальной психологии, «не знают
и не хотят знать, что делается у нас в отечестве».
1 Эта линия идеалистической фальсификации истории рус-
ской философии XVIII столетия нашла своего последнего пред-
ставителя в лице Густава Шпета, писавшего уже в 1922 г., что
«восемнадцатый век не оставил новому ни философского наслед-
ства, ни даже философского завета» («Очерк развития русской
философии», Москва, 1922, стр. 83).

Известный психиатр профессор Корсаков, развивая ту
же мысль, указывал, что работы русских эксперимен-
тально-психологических лабораторий, например лабо-
раторий Бехтерева, более известны на Западе, не-
жели в самой России. Можно было бы продолжить пе-
речень подобных примеров, «о и приведённых достаточ-
но, чтобы получить представление о выступлениях
передовых русских учёных в защиту русской психологии
и её традиций.
Защита этих традиций была одновременно борьбой
против ложной историографической схемы развития пси-
хологии, согласно которой действительный расцвет на-
учной психологии приписывался целиком заслугам не-
мецких философов и психологов. Без коренного
пересмотра этой ложной историографической схемы, без
разоблачения немецкой фальсификации истории западно-
европейской психологии невозможно восстановить и
действительное значение русской психологии для миро-
вой науки.
Задача создания критической истории психологии на-
учно разрешается в настоящее время советскими психо-
логами.
Вполне понять оригинальность русской психологии
можно, лишь тщательно изучив внутренние связи её
с русским философским материализмом, которым она
действительно была порождена.
Огромная роль материализма в развитии русской
психологической науки особенно ярко обнаруживается
в развитии нервной физиологии как основы психологии.
Путь от Сеченова к Павлову представляет всё возраста-
ющее проникновение человеческого ума в самый слож-
ный механизм жизни. В результате русская физиология
нервной деятельности завоевала мировую славу. Вели-
кий русский учёный Павлов был признан физиологами
всех стран «старейшиной мировой физиологии». Эти
успехи русской физиологии непосредственно влияли на
развитие психологической науки, на её идеи и методы
исследования.
По своему предмету и положению в системе наук
психология была тем идейным плацдармом, на котором
непосредственно соприкасались философия с естество-
знанием, медицина с педагогикой, эволюционная теория
с историей ц филологией. В успешном развитии русской

психологии сыграли определённую роль и замечательная
педагогическая система Ушинского и его продолжателей,
и русская филология в трудах Потебни, Шахматова,
Срезневского и др., и смелое новаторство Марра в исто-
рии языка и мышления. В борьбе за научный метод
психологии принимали участие многие выдающиеся учё-
ные нашей родины независимо от области, в которой они
работали. Формированию научной психологии содейст-
вовали Сеченов и Павлов, Бехтерев и Корсаков, Ушин-
ский и Пирогов, Менделеев и Северцев и др.
Это недостаточно ещё оценённое общее участие рус-
ской передовой науки в формировании психологических
взглядов показывает, что борьба научной психологии
с мистико-идеалистическими теориями «бессмертия
души» имела широкое общественное значение, далеко
выходящее за пределы специальной науки.
Борьба за научное понимание психологии была в до-
революционной России существенным моментом борьбы
с господством в официальной науке идеализма и с под-
чинением психологически-философских проблем теологии.
Иначе говоря, участие русских передовых учёных в ре-
шении вопроса о путях психологии было формой борь-
бы за демократию и гуманизм, за освобождение рус-
ского народа от многовековых предрассудков и суеверия.
Что именно этими мотивами руководились русские
учёные самых различных специальностей, показывает,
например, позиция великого химика Менделеева, под-
вергнувшего жесточайшей критике спиритизм и 'вместе
с ним вообще суеверия, относящиеся к «психической
деятельности людей» (см. ниже, гл. V). По его убежде-
нию, «в русской науке пришёл черёд деятельности психи-
ческой», на изучении которой объединяются психология,
нервная физиология и физика. Нетрудно увидеть связь
между сеченовским материалистическим пониманием
психической деятельности и этим выступлением Менде-
леева.
Не менее очевидна связь между сеченовским пони-
манием психологии и миропониманием Чернышевского.
Можно считать установленным, что новаторство Сече-
нова в физиологии и психологии связано с общими
идеями классического русского материализма. Научные
искания Менделеева, Мечникова, Тимирязева тоже свя-
заны с передовой русской общественной мыслью,

выражавшей интересы демократии в борьбе с цариз-
мом. Не случайно Тимирязев назвал одну из своих
наиболее блестящих книг «Наука и демократия».
Внутренняя связь передовой науки и философского
материализма создавала в русской науке демократиче-
ские и материалистические традиции.
Материалистическая традиция в русской философии,
связанная с именами Ломоносова, Радищева, Белинско-
го, Герцена, Чернышевского, сыграла огромную роль в
триумфальном шествии научного знания. Эта традиция
явилась одним из источников ленинизма как высшего
достижения русской и мировой культуры. На постанов-
ку же в России психофизической проблемы и борьбу за
психофизический монизм материалистическая традиция
оказала решающее влияние.
Чернышевский ранее других оценил огромное теоре-
тическое значение научного развития психологии. Он
указывал, что психология всё больше «выходит из преж-
ней своей научной нищеты» и что, хотя «психология, как
точная наука», моложе естественных наук, тем не менее
добытые ею знания не отличаются от естественно-науч-
ных ни по достоверности, ни по методу. Развивая, тео-
рию психофизического монизма, Чернышевский призна-
вал особенно важным для философии развитие научной
психологии и утверждение в ней принципа причинности.
Разрешение психологических проблем в истинно науч-
ном, т. е. материалистическом, духе он считал важней-
шей задачей.
Философско-материалистические основы русской на-
учной психологии определили её действительное своеоб-
разие и её место в общей истории психологии.
Нельзя серьёзно ставить вопрос об особенностях, раз-
вития русской психологии и её мировом значении, не вы-
яснив, какие из основных идей современной науки были
предвосхищены в прошлом русскими исследователями и.
мыслителями и какие прямые влияния оказала русская
психология на западноевропейскую и американскую.
К идеям и принципам, предвосхищенным передовыми
направлениями русской психологии, прежде всего отно-
сятся идеи причинной зависимости в области психической
деятельности и идеи единства между объективным и
субъективным в психических процессах. На Западе пе-
редовые психологи,, не удовлетворённые идеалистиче-

ским субстанциональным пониманием психики, не могли
всё же выйти за пределы дуализма, в частности за
пределы теории психофизического параллелизма. Рус-
ская же материалистическая психология конкретно
обосновала принцип психофизического монизма и в
отличие от вульгарного немецкого «дешёвого» мате-
риализма Фохта, Бюхнера, Молешотта действительно
объяснила материальную обусловленность психических
процессов. У Радищева, Белинского, Герцена, а осо-
бенно у Чернышевского причинная обусловленность
психических процессов всё более становится опреде-
ляющей идеей. Эта идея привела к важнейшему в
русской физиологии и психологии учению о материаль-
ном субстрате психических процессов. 'Мысль Декарта о
рефлекторном характере нервного акта стала научной
теорией в учении Сеченова о рефлексах головного
мозга и особенно в учении Павлова о высшей нервной
деятельности как деятельности условно-рефлекторной.
С учением о причинности и материальном субстрате
психических процессов связана имевшая значение для
всей мировой науки борьба за объективные пути в по-
знании субъективной жизни. У Радищева объективное
познание психики превращается в исследование её ор-
ганической основы (жизнедеятельности) и вопроса о
том, как сознание формируется в языке. Галич делает
одну из первых попыток объективно подойти к пони-
манию жизни народа, формирующей сознание отдель-
ного человека. Герцен, Белинский, Чернышевский ана-
лизируют не только физиологические основы психики,
но и развитие её в общественной жизни.
Сеченова нередко упрекали в односторонне-физиоло-
гическом понимании объективного метода. На деле же и
он, в полном согласии с русскими философами-матери-
алистами, допускал возможность познавать субъектив-
ную жизнь, подвергая анализу продукты общественной
деятельности, особенно языка.
В первоклассных экспериментально-психологических
исследованиях русского психолога Николая Ланге пси-
хофизиологические механизмы анализируются в единстве
с общественно-историческим содержанием психических
процессов (восприятия, внимания).
Единство естественно-научного и исторического под-
ходов к познанию психики — таков руководящий принцип

объективного метода в передовой русской психоло-
гии. Значение этого принципа особенно велико в сопо-
ставлении с провозглашённым немецкими учёными
противопоставлением «двух психологии»: естественно-
научной (объяснительной) и исторической («описа-
тельной») .
К принципам, предвосхищавшим последующее разви-
тие мировой психологии, следует отнести и мотивацион-
но-динамический подход к изучению психики. Как из-
вестно, в западной психологии в последние десятилетия
выдвигается «а «первый план учение о мотивах поведе-
ния (потребностях, влечениях и т. д.). Идея эта была
давно уже выдвинута в русской психологии.
Ещё в 1815 г. Любовский, намечая общие принципы
«опытного душесловия», исходил из того, что движущи-
ми силами «познающей» деятельности (ощущений, мыс-
лей, памяти и т. д.) являются влечения — от элементар-
но-органических до высших нравственных; при этом
определяющая роль принадлежит любви к родине.
Именно за эту идею мотивационной динамики и ценил
Любовского Галич, который представлял себе внутрен-
нюю причинность как сложное взаимодействие различных
мотивов с самой деятельностью и познанием действи-
тельности. Наконец, это мотивационно-динамическое
направление достигает блестящих успехов в материали-
стическом учении Чернышевского о потребностях.
Психологическое учение о мотивах деятельности ес-
тественно выдвигало и вопрос о конституирующей роли
самой деятельности. Принцип единства сознания и дея-
тельности исторически восходит в русской психологии и
философии к Герцену, критиковавшему Гегеля за непо-
нимание практической стороны духа — «деяния». В том
же направлении развивается и общая психологическая
концепция Чернышевского. Именно поэтому проблемы
движения, действий, поступков приобретают общетеоре-
тическое значение, становясь важнейшим плацдармом
при решении вопроса об объективном методе психологии
у Сеченова, Бехтерева, Токарского и др.
Из этого весьма краткого обзора уже ясно «анти-
функционалистское» направление русской психологии, бо-
ровшейся, конечно, не против реальных психических
функций, а против «психических фикций», по меткому
выражению Сеченова. Русская передовая наука изучала

психологию живой, деятельной реальной личности, а не
абстрактные духовные способности. Именно в этом и
состоит .преодоление абстрактного функционализма, ко-
торое восходит к психологическим воззрениям, имев-
шимся в России ещё в первой половине XIX столетия.
Нужно отметить особую актуальность, которую при-
обрёл в русской психологии принцип единства индиви-
дуального и национального сознания. Благодаря ему
вопрос о ведущей роли языка в формировании индиви-
дуального сознания становится традиционным в русской
науке. Для Ломоносова вопрос о языке был проблемой
о строении не только мышления, но и страстей. Ради-
щев видел в развитии письменности основное условие
«бессмертия человека», т. е. сохранения его мыслей в
народной жизни. Общеизвестен взгляд Белинского на
патриотизм, а также на роль, какую язык и литература
играют в духовном развитии личности.
Мысль о ведущей роли языка в формировании инди-
видуального сознания находит наиболее полное выраже-
ние в психологической системе Ушинского. Высказанная
впервые Радищевым, эта идея стала центральной в си-
стеме Ушинского. Нельзя понять связь между психоло-
гической, педагогической и методической концепция-
ми Ушинского, не уяснив его взглядов на ведущую роль
языка (форма национального сознания) в формировании
детской психики.
Наконец, следует указать на характерное для рус-
ской психологии внимание к принципу развития. Ещё в
XVIII столетии Радищев выдвинул положение, что душа
ребёнка вовсе не дана в готовом виде, с момента зача-
тия или рождения, а образуется с развитием самого
организма. Критика преформистского утверждения
«о предсуществовании души до рождения» привела
Радищева к гениальной догадке об эмбриогенезе пси-
хики в виде чувствительности особого рода, т. е. неди-
ференцированной общей чувствительности.
Выдвижение на первый план онтогенетической проб-
лемы особенно характерно для Сеченова, сделавшего
тонкие психологические наблюдения над развитием ре-
бёнка, и для Ушинского, внесшего ценнейший вклад в
учение об онтогенезе психики своей психолого-педагоги-
ческой концепцией. Вместе с разработкой онтогенетиче-
ской проблемы в русской науке складывались

оригинальные направления филогенетического исследо-
вания: сравнительно-психологическая концепция Влади-
мира Вагнера и учение Северцева об эволюции психики.
Русская психологическая мысль не только предвос-
хищала многие важнейшие положения новой психологии,
но и оказывала прямое влияние на мировую науку. Это
влияние прежде всего сказалось в огромном междуна-
родном резонансе, который приобрели поиски русскими
учёными объективных методов психологии. В этом
отношении наибольшей известностью пользуются на
Западе труды Павлова и Бехтерева, включённые во все
капитальные справочники по психологии. Учения Пав-
лова и Бехтерева послужили в частности одним из
источников американской психологической школы —
бихевиоризма.
Влияние русской науки на объективно-психологи-
ческие направления Запада общепризнано. Не менее
велико, однако, прямое влияние русской науки на
формирование в немецкой психологии идеи о процессу-
альное• и предметной целостности восприятия. «Струк-
турализм» в теории восприятия приписывается по
почину немцев новейшей (дофашистской) немецкой пси-
хологии (берлинская и лейпцигская школы). Между
тем экспериментальное доказательство того, что вос-
приятие обладает качественным своеобразием — пред-
метностью и целостностью образа, — а потому несво-
димо к ощущениям, принадлежит русскому психологу
Николаю Ланге. Ещё в 90-х годах он опубликовал не
только в России, но и за границей свои исследования
о «законе перцепции». Вокруг его работ разгорелась
дискуссия по вопросу о законах восприятия, отражён-
ная в частности Вундтом 1.
Так же обстояло дело и с рядом других важнейших
проблем психологии. Теория эмоции Ник. Грота, так
называемая теория «психического оборота», была опуб-
ликована во Франции и, можно думать, должна была
оказать известное влияние на выдающегося француз-
ского психолога Рибо. Аналогичное влияние оказал
Бехтерев на французского психолога Рише. Проблема
1 Характерно, однако, что ни один из структуралистов не
ссылался на работы Ланге, несмотря на явные заимствования
основных его идей, кстати сказать, идеалистически извращённых
з немецкой «целостной» психологии.

умственного утомления впервые в мировой науке была
экспериментально разработана в России профессором
Сикорским, труды которого вызвали ряд подражаний.
Таково же, по признанию известного американского ха-
рактеролога Робека, влияние Лазурского на зарубеж-
ную характерологию. Целый ряд русских исследований
об ощущении, восприятии, памяти, мышлении и речи,
характере, темпераменте и т. д. занимает видное место
в обзорных трудах и специальных монографиях.
Таким образом, передовая русская психология, с
одной стороны, критически усвоила лучшие достижения
западноевропейской науки, а с другой — оказала пря-
мое влияние на её последующее развитие.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ФОРМИРОВАНИЕ НАУЧНОЙ ПСИХОЛОГИИ
НА ЗАПАДЕ И В РОССИИ
(СРАВНИТЕЛЬНО-ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЗОР)
Исторически сложившееся своеобразие русской науч-
ной психологии может быть понято лишь на основе
усвоения истории русского народа и его культуры. Это
столь очевидное положение упорно игнорировалось
буржуазными историками русской психологии, рассма-
тривавшими тот или иной факт развития русской
психологической науки вне связи с исторической дейст-
вительностью России.
Такие историки русской научной психологии, как Вла-
диславлев, Вержболович, Радлов, Шпет, представляли
основные факты и направления в русской психологии
лишь как отражения основных линий развития психоло-
гии на Западе, игнорируя национальные черты и тради-
ции русской науки. Лишь советскими исследователями,
исходящими из марксистско-ленинской методологии,
устанавливается преемственная связь различных направ-
лений в истории русской научной психологии.
Чтобы понять то новое и своеобразное, что характе-
ризует русскую научную психологию и её вклад в ми-
ровую науку, необходимо иметь в виду, что связь
русской научной психологии с направлениями и
событиями западноевропейской и американской психо-
логии выражалась не в механическом перенесении и за-
имствовании, а в критической переработке материала,
накопленного мировой психологией.
XVIII и XIX вв. в истории западноевропейской пси-
хологии характеризуются возникновением новых науч-
ных концепций, методологическими источниками кото-
рых были принципы и идеи великих философов XVII в.,
особенно Декарта. С. Л. Рубинштейн правильно отметил,

что философской основой западноевропейской психоло-
гии XIX в. является концепция сознания Декарта, раз-
витая и переработанная Локком (для интроспективных
направлений), и его же концепция рефлекса (дли
объективистских направлений)1. В самых разнообразных
течениях и исследованиях западноевропейской психоло-
гии прошлого столетия возможно проследить то или
иное превращение этих концепций Декарта.
Ещё в 60-х годах XIX в. М. Троицкий констатировал
«измельчание» концепции сознания «на немецкой почве».
Он отметил, что немецкие историографы фальсифици-
руют основные пути развития психологии, указывая,
будто это, развитие целиком обусловлено «успехами»
германского идеализма.
Психология как наука формируется в XIX в. Это
формирование было тесно связано с новейшими успехами
естествознания, особенно физиологии нервной системы.
Оставаясь по характеру своих философских принципов
на почве концепций сознания XVII—XVIII вв., психоло-
гия на Западе в XIX в. становятся областью конкретно-
го знания о психических процессах, областью примет;
ния научных методов исследования. В этом веке возни-
кает экспериментальная психология, т. е. система
экспериментального изучения психологических фактов.
Поэтому в истории психологии как на Западе, так и в
России XIX веку принадлежит важнейшая роль в оформ-
лении психологии как науки.
Однако если на Западе научная психология XIX в.
жила в философском отношении главным образом идея-
ми великих мыслителей XVII и XVIII вв., то в России
процесс формирования научной психологии был тесно
связан с развитием русского философского мате-
риализма XIX в. В нашем исследовании сделана
попытка показать это качественное своеобразие фило-
софских основ русской научной психологии, показать
действительно передовой характер её принципов и кон-
цепций.
Американские историки психологии Флюгель2 и
Боринг3 хорошо показали органическую зависимость
1 См. С. Л. Рубинштейн, Основы общей психологии, 1946,
стр. 49 и сл.
2 Flafel, К hundred years of psychology 1833—1933, 193*>.
3 Boring A history of experimental psychology 1939.

развития научной психологии от важнейших открытий в
естествознании. Однако, ограничиваясь лишь западно-
европейской и американской экспериментальной психо-
логией, они сосредоточили своё внимание -преимущест-
венно на 50—60-х годах XIX в. Для нашей задачи
необходимо проследить развитие психологии в течение
всего XIX в.
Первое десятилетие XIX в. отмечается тремя важны-
ми открытиями, лежащими вне психологии в собствен-
ном смысле, но повлиявшими в известной мере на её раз-
витие: теория цветного зрения Юнга (1807), «Физиоло-
гия мозга» Галля (1808) и учение о цветах Гёте (1810).
Второе десятилетие характеризуется открытием
Ч. Беллем различия чувствительных и двигательных нер-
вов (1811), работой Мен-де-Бирана об основаниях
психологии (1812), опубликованием Гербартом первой
в XIX в. (на Западе) «Учебной книги по психологии»
(1816), лекциями Т. Броуна по «философии человече-
ского сознания» (1820).
Третье десятилетие ещё богаче вкладами в психоло-
гию: 1823 год отмечается первыми публикациями Бес-
селя об индивидуальных отклонениях в восприятии,
1824 год — знаменитыми опытами Флуранса по физио-
логии мозга, 1829 год—работами Вебера по изучению
мускульного чувства и трудом Джемса Милля «Анализ
явлений человеческого сознания».
Четвёртое десятилетие характеризуется дальнейшим
ростом работ по физиологии органов чувств и по психо-
логии. В 1832 г. Маршалл открывает механизм рефлек-
торного акта, и в этом же году публикуется руковод-
ство по психологии Бенеке. Ещё большее значение для
развития психофизиологии имеют работы И. Мюллера
над руководством по физиологии. В 1834 г. публикуются
исследования Вебера по тактильной чувствительности,
а в 1838 г. — известные опыты Эллиотсона по исследова-
нию гипноза.
Пятое десятилетие отмечается лишь одной сущест-
венной датой — изданием в 1846 г. дальнейших работ
Вебера по физиологии органов чувств.
Обозревая первую половину XIX в., можно сделать
три вывода:
1. В этот период впервые выделяется в качестве са-
мостоятельной естественно-научной дисциплины физиоло-

гия органов чувств и лишь в зародышевом виде появ-
ляется физиология головного мозга, которая в своём
дальнейшем развитии должна определить судьбу не
только психологии, но и физиологии органов чувств.
2. Естественно-научные открытия в этот период ещё
не влияли непосредственно на характер психологической
мысли; в ней продолжали почти безраздельно господство-
вать идеализм и метафизика духа как особой субстанции.
3. В самой психологии этот период характеризуется
господством ассоцианизма и интроспекционизма с неко-
торыми модификациями в духе идеалистической теории
аперцепции. В этот период впервые производится систе-
матизация психологических знаний в духе идеалистиче-
ской философии и создаются руководства по психо-
логии.
В 40-х годах XIX в. возникает и оформляется
теория марксизма. Учение Маркса создаёт для психо-
логии подлинно научное философское основание и впер-
вые делает возможным становление психологии как
системы научных знаний. Однако буржуазная психоло-
гическая наука проходит мимо величайших открытий
Маркса. Игнорируя единственный путь, ведущий к дей-
ствительно научному построению психологии, она при-
ходит в конце концов к неизбежному кризису.
Таков путь развития психологии на Западе.
При ознакомлении с историей русской психологии
первой половины XIX в. обращает на себя внимание
иное, чем на Западе, направление в разработке фило-
софских основ психологии: возникновение попыток по-
нять диалектику нервно.-психического развития и за-
рождение материалистической концепции сознания и
личности. Эти две линии развития первоначально не
совпадают, но в дальнейшем они сливаются и образуют
своеобразную материалистическую традицию с элемен-
тами диалектического метода.
Важнейшие работы этого периода: Осиповский
«О пространстве и времени» (1807) и «Рассуждение
о динамической системе Канта» (1813), Велланский
«Биологическое исследование природы» (1812) и «Фи-
зиологическая программа о внешних чувствах» (1819),
Любовский «Опытное душесловие» (1815), Юрьевич
«Пневматология» (1825), Н. Лебедев «Учение о раздра-
жительности» (1832), Галич «Картина человека» (1834),

К. Лебедев «Общая антропология» (1835), Новицкий
«Руководство к опытной психологии» (1840), Герцен
«Диллетантизм в науке» (1842) и «Письма об изучении
природы» (1843), В. Одоевский «Психологические за-
метки» (1843), Давыдов «Чтения о физиологии и пси-
хологии» (1844), Кедров «Курс психологии» (1844).
Известно также, какое огромное значение имело опуб-
ликование в 40-х годах XIX в. целого ряда работ Бе-
линского, которые вместе с трудами Герцена опреде-
лили пути развития русского классического философ-
ского материализма в XIX в.
Из этого предварительного сравнительно-хронологи-
ческого обзора можно заключить, во-первых, об обилии
русских оригинальных трудов по психологии, посвящен-
ных разработке философских основ и общих принципов
психологии; во-вторых, о создании русскими учёными
целого ряда систематических руководств по психологии
различных направлений. Перечисленные нами работы
имели действительно важное значение для своего вре-
мени, а некоторые из них — и для всего последующего
развития русской философии и психологии; Этот рост
русской психологии особенно знаменателен потому, что
он происходил в условиях мрачной реакции 20—40-х го-
дов XIX в., когда «свободомыслием» являлся самый факт
применения науки к познанию психических явлений,
признанных синодом «безраздельной областью веры».
Возвратимся вновь к хронологической таблице зару-
бежной психологии, с тем чтобы продолжить сопостав-
ление её данных с соответствующими данными истории
русской психологии.
В 50-х годах на Западе важнейшими событиями в
психологии и примыкающих областях естествознания яв-
ляются следующие: в 1850 г. Гельмгольц публикует свою
работу об измерении скорости нервных импульсов;
в 1855 г. выходит книга Бэна «Ощущения и интеллект»;
в этом же году выходят «Принципы психологии» Спен-
сера; 1856 год ознаменован изданием «Физиологической
оптики» Гельмгольца, а 1858 год — опубликованием пер-
вых работ Вундта по теории ощущений; в 1859 г. из-
даны «Происхождение видов» Дарвина, «Лекции по ме-
тафизике» Гамильтона, «Эмоции и воля» Бэна.
К 60-м годам относятся следующие факты: издание
книги Фехнера «Элементы психофизики» (1860), откры-

тие Брака центра речи в коре головного мозга (1861),
опубликование книги Гельмгольца по физиологической
акустике (1863), работы Дондерса по исследованию ре-
акций (1863), «Лекции о душе человека и животных»
Вундта (1863), «Физиологии и патологии сознания» Ма-
удсли (1867) и книги Гальтона «Наследственность ге-
ния» (1869).
В 70-х годах отмечаются следующие даты: к 1870 г.
относятся работы Фрича и Гитцига по изучению локали-
зации функций в головном мозгу; в 1871 г. публикуются
«Происхождение человека» Дарвина и «Примитивная
культура» Тейлора, а в 1872 г. — «Выражение эмоций»
Дарвина; в 1873 г. начинается издание «Основ физио-
логической психологии» Вундта и публикуются работы
Геринга по теории цветоразличения и Дельбефа по
психофизике; в 1874 г. Вернике открывает новую форму
афазии и уточняет локализацию центров речи в голов-
ном мозгу; в этом же году опубликовывается книга
Брентано «Психология с эмпирической точки зрения»;
в 1876 г. выходит «Введение в эстетику» Фехнера,
дающее начало экспериментально-психологической эсте-
тике; 1879 год вошёл в историю западной психологии
прежде всего как год основания Вундтом первой экспе-
риментально-психологической лаборатории.
80-е и 90-е годы характеризуются всё возрастающим
числом имеющих крупное историческое значение трудов
по психологии английских, немецких, французских и аме-
риканских учёных. Так, в 1882 г. публикуется работа
Прейера «Душа ребёнка», в 1883 г. — работы Гальтона
«Исследование человеческих способностей» и Штумпфа
«Психология музыкального звука», в 1884 г. выходят ра-
боты Бликса о кожной чувствительности, Джемса о тео-
рии эмоции и книга Селли «Очерки психологии».
В 1885 г. публикуются исследования Эббингауза о па-
мяти, книга Ланге об эмоциях, работы Гольдшейдера
по изучению кожной чувствительности. 1886 год отме-
чается статьями Уорда по психологии в «Британской эн-
циклопедии» и руководством по психологии Селли.
В 1887 г. Ледд публикует книгу по физиологической пси-
хологии. В 1889 г-, выходит первое систематическое руко-
водство по экспериментальной психологии Мюнстерберга,
в 1890 г. публикуются «Принципы психологии» Джемса,
работа Тарда о подражании и исследование Эренфельса о

качественных особенностях образа. 1892 год отмечается
трудами Титченера и Селли по общей теории психологии.
В 1894 г. издаются работы Штерна по психологии ребёнка
и опубликовывается теория Криса о «двойственности зре-
ния». 1895 год характеризуется выдающимися лекциями
П. Жанэ в Сорбонне и выходом в свет «Этюдов об исте-
рии» Фрейда и Брейера. В 1896 г. выходят «Аналити-
ческая психология» Стаута и «Очерки психологии» Тит-
ченера. В 1897 г. публикуются первые на Западе экспе-
риментальные исследования работоспособности (Брен и
Холтер) и работы Хавелок Эллиса по сексуальной пси-
хологии; в этом же году Торндайк начинает проводить
опыты по зоопсихологии. Значительный рост экспери-
ментально-психологических работ и возрастающее мно-
гообразие методов психологического исследования
вызывают к жизни новый тип работ, первой из которых
является книга Сауфорда «Направления в эксперимен-
тальной психологии» (1898). 1899 год в мировой лите-
ратуре по психологии Флюгель считает возможным отме-
тить лишь трудом Стаута «Руководство по психологии».
80-е и 90-е годы ознаменованы не столько выходом
трудов и руководств отдельных учёных, сколько созда-
нием новых в психологии специальных научно-исследо-
вательских лабораторий. В этих лабораториях проводи-
лись многие сотни конкретных экспериментальных
исследований психических функций и процессов, созда-
вались методика и техника специального научного
исследования в области психологии. В эти два десяти-
летия намечается переход от индивидуального теорети-
ческого творчества учёных-психологов к коллективному
научно-экспериментальному труду специальных науч-
ных учреждений по психологии.
Интересна в этом отношении хронология образова-
ния экспериментально-психологических лабораторий на
Западе. В 1882 г. основывается первая в США психоло-
гическая лаборатория (созданная Ст. Холлом), труды
которой, впрочем, не оказали какого-либо влияния на
последующее развитие психологии даже в самой Аме-
рике. Во Франции первая экспериментально-психологи-
ческая лаборатория создаётся в 1889 г. В 1894 г. Бенуси
основывает первую психологическую лабораторию в Ав-
стрии. В 1897 г. в Лондоне и Кембридже организуются
первые в Англии экспериментально-психологические ла-

боратории. В отношении размаха развёртывания психо-
логических лабораторий Европа значительно отстаёт от
США, где в 1894 г. уже существовало 27 психологи-
ческих лабораторий. Значительный рост числа лабора-
торий, научных работников и экспериментальных иссле-
дований в США подготовил организацию там в 1892 г.
«Психологической ассоциации», существующей и поныне.
Развитие научной психологии и в частности её экс-
периментальных методов в разных странах Европы и в
США вызвало к жизни создание международных объ-
единений психологов. Впервые в этот период организу-
ются международные психологические конгрессы. 1-й кон-
гресс был созван в 1889 г. в Париже, 2-й — IB 1892 г.
в Лондоне, 3-й — в 1896 г. в Мюнхене, 4-й — в 1900 г.
в Париже.
Такова в самых кратких чертах схема истории науч-
ной психологии на Западе во второй половине XIX в.
Отметим теперь характерные особенности в развитии
русской научной психологии за тот же период.
Достаточным свидетельством высокого развития рус-
ской психологической науки в последней четверти XIX в.
является уже участие русских психологов во всех меж-
дународных психологических конгрессах того времени.
Наиболее, однако, существенным показателем состо-
яния русской научной психологии к концу XIX в. яв-
ляется организация экспериментально-психологических
лабораторий в России.
Мы уже видели, что во Франции, Австрии, Англии
психологические лаборатории начали создаваться лишь
в период 1889—1897 гг. В целом ряде европейских
стран (Италии, Испании, Бельгии, Дании, Швеции, Нор-
вегии и т. д) в XIX в. ещё не было создано ни одной та-
кой лаборатории. Между тем мало кому известно не
только на Западе, но и у нас, что вторая по времени
возникновения в Европе экспериментально-психологиче-
ская лаборатория была создана в России в 1886 г.4
В. М. Бехтеревым. Если в 1897 г. в Англии существо-
вали всего две экспериментально-психологические ла-
боратории, то в России в это время было уже шесть ла-
бораторий, возглавлявшихся Бехтеревым (Казань, затем
Петербург), Корсаковым и Токарским (Москва), Нико-
лаем Ланге (Одесса), Сикорским (Киев), Чижем (Юрь-
ев), П. Ковалевским (Харьков). В этих лабораториях,

созданных не только без какой-бы то ни было поддержки
со стороны царского правительства, а, напротив, вызы-
вавших часто недоброжелательное отношение со стороны
министерства народного просвещения и университетско-
го начальства, было проведено немало ценных исследо-
ваний.
Важнейшее значение для развития русской психо-
логии в конце XIX в. имели работы по физиологии
нервной системы. Открытие в 1862 г. И. М. Сеченовым
явлений центрального торможения определило целуй
серию капитальных исследований в области физиологии
нервных процессов и деятельности головного мозга. До-
статочно указать на начатые с 70-х годов исследования
В. М. Бехтерева, а затем и большого числа его учеников
по проблеме проводящих путей спинного и головного моз-
га. Важнейшее значение в 80-х годах имели начатые
Н. Введенским исследования природы нервного возбужде-
ния при тетанусе, из которых возникла новая концепция
парабиоза. В это же время Тархановым создаётся
психогальванометрия и проводятся первые исследова-
ния по раннему онтогенезу нервных функций. В конце
90-х годов Бехтерев начинает публикацию своих «Основ
учения о функциях мозга». Наконец, крупнейший рус-
ский физиолог И. П. Павлов переходит от физиологии
пищеварения к физиологии больших полушарий голов-
ного мозга, открывая на рубеже двух столетий меха-
низм условно-рефлекторной деятельности больших по-
лушарий.
Каждому изучающему историю физиологии нервной
системы ясно, что уже в конце XIX в. Россия стано-
вится одним из главных научных центров по изучению
физиологии нервной системы. В России происходят
исключительно важные события в науке о мозге, свя-
занные с открытиями законов деятельности нервной си-
стемы.
Основой такого расцвета русской нервной физиоло-
гии является плодотворнейший источник русского фило-
софского материализма. Именно в этом источнике ко-
ренится единство и связь в развитии русской нервной
физиологии и русской материалистической психологии.
Обратимся теперь к хронологии важнейших событий
и фактов из истории русской психологии второй поло-
вины XIX в.

Как известно, 50-е годы занимают важное место в
истории русской общественной мысли. В философии й
психологии это десятилетие отмечается рядом произве-
дений Добролюбова, утверждающих психофизический
монизм, и публикацией «Эстетических отношений искус-
ства к действительности» Чернышевского (1856).
60-е годы XIX в. являются великим десятилетием
в развитии русской психологии. В 1860 г. вышла работа
Чернышевского «Антропологический принцип в филосо-
фии», в 1863 т. — «Рефлексы головного мозга» Сече-
нова, в 1867 г. — «Человек, как предмет воспитания»
Ушинского. В этом же году выходит труд Троицкого
«Немецкая психология в текущем столетии», подверг-
ший решительному пересмотру вопрос о приоритете не-
мецкой психологии в мировой науке. В это десятилетие
русская материалистическая мысль с особенной силой
наносит -сокрушительные удары по идеализму в психо-
логии, утверждая господство принципа психофизического
монизма в русской передовой психологии и физиологии.
В 70-годах эта идеологическая борьба охватывает
всё более широкий круг физиологических и психологиче-
ских вопросов. В это десятилетие опубликованы следую-
щие работы: исследование Тарханова «О гальваниче-
ском явлении в коже человека при раздражении органов
чувств и различных формах психической деятельности»
(1871), книга Кавелина «Задачи психологии» (1872) и
явившаяся ответом на неё работа Сеченова «Кому и как
разрабатывать психологию» (1873), работы Н. Ковалев-
ского «Как смотрит физиология на жизнь вообще и пси-
хическую в особенности» (1876) и «Органы чувств чело-
века» (1876), труды Сеченова «Об элементах зрительного
мышления» (1877) и «Элементы мысли» (1878), иссле-
дования Тарханова «О психомоторных центрах и раз-
витии их у животных и человека» (1879) и Сикорского
«О явлениях утомления при умственной работе» (1879).
В большинстве этих работ обращает на себя внима-
ние теснейшая связь психологии и нервной физиологии,
реализующая принцип психофизического монизма, вы-
двинутый русским философским материализмом.
80-е годы характеризуются большим ростом психоло-
гической литературы, среди которой по своему истори-
ческому значению выделяются следующие труды: «Пси-
хология чувствования» Н. Грота (1879—1880), «Учение

о личности» Викторова (1881), «Психологические этю-
ды» Кандинского (1881), «Психология» Владиславлева
(1881), «Наука о духе» Троицкого (1882), «Школьные
типы» Лесгафта (1884), «Основы механизма душевной
деятельности» П. Ковалевского (1885), «Сознание и его
границы» Бехтерева (1886). В это десятилетие созда-
ются первые экспериментально-психологические лабора-
тории в Казани (Бехтерев) и в Киеве (Сикорский).
В 90-х годах отмечается открытие ряда новых психо-
логических лабораторий (в 'Москве, Юрьеве, Одессе,
Харькове) и опубликование большого количества (свы-
ше двухсот) капитальных теоретических трудов, статей
и экспериментальных исследований по психологии. Осо-
бенное значение имеют следующие работы: «Семейное
воспитание ребёнка» Лесгафта (1890), «Влияние утом-
ления на восприятия пространственных отношений» Ма-
рина (1891), «Душа ребёнка в первые годы жизни»
Н. Ланге (1892), «Предметная мысль и действитель-
ность» Сеченова (1892), «Психологические исследования»
Н. Ланге (1893), «Экспериментальные материалы по па-
мяти» Токарского (1894—1895 гг.), «О восприятии по-
стоянных и переменных раздражителей» Бернштейна
(1895), «Экспериментальное исследование памяти зву-
ковых восприятий» Чижа (1896), «Проблема восприятия
пространства» Челпанова (1896), «О памяти зрительных
восприятий» Гервера (1899) и т. д. С 1891 по 1897 г.
ежегодно печатались обзоры мировой психологической
литературы, составляемые профессором Чижем. С конца
80-х годов начали выходить журналы «Вопросы психо-
логии и философии», «Вестник психиатрии» с отделом
психологии, затем «Обозрение психиатрии, неврологии
и экспериментальной психологии».
Приводимый материал даёт достаточное представле-
ние о всё возраставшем оживлении в русской психо-
логии в XIX в.
Нельзя дать правильную и полную картину разви-
тия мировой психологии, игнорируя участие русской
науки. Особенно важным вкладом русской психологии в
мировую науку является разработка принципа психо-
физического монизма и объединение усилий физиологии и
психологии в решении психофизической проблемы. Пер-
воначально это объединение осуществлялось Сечено-
вым, основавшим не только русскую нервную физиоло-

гию, но и русскую научную психологию. Через Сеченова
в естествознании и психологии укреплялись и развива-
лись материалистические идеи Герцена, Белинского,
Чернышевского. Этими идеями питалась в период
своего формирования экспериментальная психология в
России.
Русский философский материализм породил и такое
замечательное достижение русской и мировой физиоло-
гии, как учение Павлова о законах высшей нервной
деятельности. Созданное в значительной мере под влия-
нием идей Сеченова, оно оказало решающее влияние
на всю современную сравнительную психологию (зоо-
психологию) и определило новые пути в исследовании
навыков и простейших функций памяти. Оно реформи-
ровало психофизиологию органов чувств, дав ответ на
вопрос о роли центрального фактора в различительной
деятельности органов чувств. Учение Павлова об ана-
лизаторах дало возможность научной психологии найти
отправные пункты для объяснения физиологического
механизма представлений и их влияния, в частности
сенсибилизирующего влияния, на чувствительность. От-
крытые Павловым законы иррадиации и концентрации
корковых процессов, индукции и различных форм тор-
можения (внешнего, внутреннего, запредельного и т. д.)
создали стройную картину элементарной деятельности
коры головного мозга, общей для человека и животных.
Вместе с тем эти открытия подготовили постановку про-
блемы о "«второй сигнальной», речевой, системе коры
головного мозга человека.
Зависимость научного становления психологии от
научного становления нервной физиологии далеко не
всегда понималась правильно. Столетие назад немецкий
физиолог Иоганнес Мюллер говорил, что психология пре-
кратит своё существование вместе с успехами нервной
физиологии, что нервная физиология уничтожит психо-
логию или, по крайней мере, превратит её в одну из своих
вспомогательных глав. Однако известно, что Мюллер был
воинствующим, по определению Фейербаха, «физиологи-
ческим идеалистом». Поглощение психологии физиоло-
гией нужно было Мюллеру для утверждения крайнего
субъективного идеализма, который он пытался подкрепить
своим учением о специфической энергии органов чувств.
Как идеалист Мюллер был врагом научной психологии.

Но И. Мюллер оказался таким же незадачливым
пророком в отношении судеб психологии и её взаимоот-
ношений с нервной физиологией, как и френолог Галль,
стремившийся заменить психологию своей «органоло-
гией» мозга. Галль и его ученики, исходившие в своих
псевдонаучных изысканиях из положения о врождённой
организации идей и душевных способностей, считали свою
«органологию» религиозно оправданной, а психологию,
пытающуюся выяснить происхождение психики из ма-
териальной действительности, — богопротивным делом.
Дискуссия о физиологии и психологии имела целый
ряд циклов, возникавших с каждым новым успехом фи-
зиологии и переоценкой этого успеха физиологами-ме-
ханистами, пытавшимися использовать новое открытие
для подмены психологии физиологией. История науки
свидетельствует, однако, что психология не только не
«отмерла» вследствие успехов нервной физиологии, но
в значительной мере именно благодаря им оформилась
как самостоятельная наука.
Научная психология, отправляясь в своих исходных
(психофизиологических) проблемах от физиологии (про-
блема материального субстрата психических процессов,
развития психики, ощущения и движения, образной и дви-
гательной памяти, навыков, темперамента, природных
задатков), объективным ходом своего развития направ-
ляется в сторону истории, языкознания и философии.
Уже в выделении особой самостоятельной проблемы
восприятия из проблемы ощущений намечается переход
от психофизиологии чувственного познания к психологии
познавательной деятельности. Этот переход неразрывно
связан с выдвижением в центр экспериментальной пси-
хологии проблемы мыслительных процессов, определяю-
щих предметное значение целостных образов восприятия.
С этим же связано выделение в проблеме памяти во-
проса о более высоких по своей организации процессах
словеснологической памяти, в проблеме воображения
вопроса о более сложных механизмах творческого вооб-
ражения. Этим самым психология объективно шла к ре-
шению той проблемы, которая была определена Лениным
как диалектика перехода от ощущения к мысли.
Психологические исследования в этой области соприка-
сались с логикой и теорией познания, и при господстве
философского идеализма они неизбежно должны были

нести на себе печать последнего. Но положение о свое-
образном характере сложных мыслительных операций,
об отличии этих операций от их чувственных основ во-
шло всё же как известное приобретение в систему
научной психологии.
Целый ряд психологических исследований свидетель-
ствовал об огромной опосредующей роли речи, а
следовательно, языка и идеологии, в психическом разви-
тии. На основе этих исследований в новейшее время воз-
никли концепции «культурно-исторического развития»
познавательных процессов, наметилось в западноевро-
пейской научной психологии движение в сторону изуче-
ния исторической эволюции человеческой психики. Эти
концепции строились на основе неправильных принципов
буржуазной социологии. Но, выдвигая на первый план
проблему психического развития, они выявляли факты,
вскрывающие историческую природу человеческого со-
знания.
Движение от психофизиологии к идеологическим, фи-
лософско-этическим проблемам психологии ясно сказы-
вается и в постановке проблем внутренних побуждений
(потребностей и интересов), способностей, характера
и жизненного пути личности. Исследования Викторова,
Лазурского, Штерна, Фрейда, Полана, Жанэ, несмотря
на неизбежную для идеалистической психологии мисти-
фикацию истинной природы личности, наполнили кон-
кретное содержание научной психологии рядом вновь
открытых фактов.
Вместе с теоретическим развитием психологии от
естествознания к истории обогащались и методические
средства психологических исследований. Наряду со всё
возрастающей экспериментальной техникой (главным
образом в области психофизиологии ощущений и дви-
жений) создаются новые методы: сравнительно-генети-
ческий, биографический, метод анализа продуктов дея-
тельности, метод «естественного» или «ситуационно-
предметного» эксперимента и т. д.
Сопоставляя историю психологии и историю
биологии, можно сказать, что если биология, возникнув
на основе физики и химии, «эмансипировалась» от них
на основе разработки эволюционных принципов, отра-
жающих специфические законы биологического развития,
то в психологии этот высший этап самостоятельного

научного развития осуществляется лишь в настоящее
время и только в нашей советской психологии.
Этот переход психологической науки от разработки
её основ, связанных со смежными отделами естество-
знания, к разработке самой системы научных психоло-
гических знаний возможен лишь на основе открытия
законов, специфических для исторического становления
человека и его сознания.
Западноевропейская и американская психология в
поисках этих законов пришла к неизбежному для неё
кризису, проявляющемуся, в частности, в метафизическом
разрыве между учением о психических функциях и уче-
нием о личности («функционализм», с одной стороны,
«персонализм» — с другой). Непонимание действитель-
ного исторического процесса развития человека и его
сознания неизбежно приводит к одностороннему понима-
нию взаимоотношения природы и истории (природа без
истории — натуралистическая психология поведения;
история без природы — спиритуалистическая психология
духа и т. д.).
Лишь на основе марксистско-ленинского понимания
личности и её психических процессов, на основе откры-
тых Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным законов
общественного развития становится возможным пере-
ход психологии от разработки физико-биологических
основ её к построению системы науки.
Именно поэтому история нашей отечественной пси-
хологии — с её передовыми традициями прошлого и со-
временными достижениями — имеет общее значение,
далеко выходящее за пределы национальных интересов
русской науки. Для создания подлинно научной истории
мировой психологической науки важнейшей предпосыл-
кой является изучение истории русской научной психо-
логии, в современной системе которой впервые проис-
ходит завершение процесса формирования её как осо-
бой самостоятельной науки.

ГЛАВА ВТОРАЯ
ИЗ ИСТОРИИ
РУССКИХ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ
ВОЗЗРЕНИЙ В XVIII в.
Восстанавливая историю развития психологической
мысли в России, следовало бы искать источники её ещё
задолго до XVIII в. В древнерусском фольклоре, были-
нах и сказках отразилась и закрепилась народная муд-
рость, своеобразная философия практической жизни,
представляющая большой интерес для разработки исто-
рии психологических представлений и понятий. Особенно
заслуживает внимания этико-психологическая сторона
народного эпоса, в которой раскрывается гуманизм рус-
ского народа, его свободное от догматизма и мисти-
цизма понимание личности, характера и способностей.
С возникновением славянской письменности в Киевской
Руси при князе Владимире, сыне Святослава, впервые
становится возможным развитие такой литературы, в ко-
торой излагались философско-психологические воззрения.
Известно, что Киево-Новгородская Русь являлась
одним из наиболее культурных государств своего вре-
мени. Характерной особенностью древнерусской куль-
туры является её связь с древнегреческой культурой,
возникшая благодаря политическим и торговым отно-
шениям с Византией.
Уже в конце IX — начале X в. в русской литературе
отражается знакомство с древнегреческой философией.
Иоанн-пресвитер, ссылаясь на мнения Фалеса, Демо-
крита, Диогена, восхваляет Аристотеля и высказывает
свои критические замечания об учении Платона. Боль-
шой интерес для истории философско-психологиче-
ской мысли представляют нравственно-философские

наставления митрополита Никифора, посвященные Вла-
димиру Мономаху, и особенно «Поучения» к детям
самого Владимира.
В дальнейшем развитие культуры на Руси было при-
остановлено татаро-монгольским нашествием.
Длившееся два с половиной столетия татаро-мон-
гольское иго надолго задержало хозяйственное, полити-
ческое и культурное развитие русского народа. В после-
дующие столетия (XV и XVI) Руси приходилось от-
стаивать свою независимость от посягательств немцев,
шведов и Польско-Литовского униатского государства.
Однако в процессе собирания и объединения русских зе-
мель в Московском государстве создавались новые пред-
посылки для постепенного возрождения русской куль-
туры. Уже в середине XVI в. в Москве началось книго-
печатание, а с начала XVII в. возникает ряд учебных
заведений, в которых читалась и философия, носившая,
конечно, идеалистический характер. В то время особое
значение имели: основанное Петром Могилой учебное
заведение в Киеве, превратившееся затем в духовную
академию; московская школа, основанная Ртищевым и
возглавлявшаяся Славинецким; славяно-греко-латинская
академия в Москве, руководимая братьями Лихудами.
Таким образом, были созданы предпосылки для куль-
турного и в частности философско-научного развития,
однако расцвет подлинной русской науки и философии
был связан с реформами Петра I, преобразовавшего го-
сударство помещиков и купцов на новых хозяйствен-
но-технических и культурно-политических основах.
Из числа сподвижников Петра в деле культурного
преобразования нужно прежде всего указать на
В. Н. Татищева, одного из первых русских просветите-
лей XVIII в. Он стремился отделить разум от веры и
прямо ставил судьбы России в зависимость от развития
разума. Это относительное свободомыслие Татищева и
его политические воззрения дорого обошлись ему в по-
слепетровскую эпоху: в царствование Анны Иоанновны
он был отдан под суд по приказу Бирона.
Наиболее характерным из произведений Татищева
является его «Разговор двух приятелей о пользе нау-
ки и училищ», написанный им в 1733 г.
В этом произведении, где в одно целое сливаются
философия, психология, педагогика и политика, вполне

последовательно проводится чисто светский взгляд на
науку и просвещение, убеждение :в том, что наука и
просвещение, а не религия, являются условием духов-
ного развития русского народа. По своеобразному вы-
ражению Татищева, «телесная философия» должна
изучаться независимо от «духовного богословия».
Наука немало пострадала от вмешательства религии в
познание истины, и одной из заслуг Петра I он считал от-
деление «телесной философии от духовного богословия».
Татищев доказывал необходимость науки и учения
для развития разума, приводя ряд интересных мате-
риалов по истории знаний у древних народов, в том числе
и восточных. Указывая на недостаток просвещённости
и на вред, приносимый церковью, Татищев писал:
«Паче же ужасно от истории видеть, что подобного
тому в христианстве последовало, видим бо высокого
ума и науки людей невинно тем оклеветанных и про-
клятию от пап преданных, как-то Виргилий епискуп за
учение, что земля шаровидна, Коперникус за то что
написал: земля около солнца, а месяц около земли хо-
дит; Картезей за опровержение аристотелической фило-
софии и за учение, чтобы все сущими доказательствы,
а не пустыми силлогизмы доводить; Пуфендорф за
изъяснение естественного права, которым несколько
непристойные папежские законы или юс каноникус на-
рушались, прокляты, афеистами оглашенны и книги их
употреблять запрещены были, но потом не хотя сами
папы все оное не токмо за полезно, но и правильно
признали; и сие токмо в науках философских, коль
же паче того в науках церковных находится и колико
сот человек в Италии, Гишпании и Португалии чрез
инквизицию каждогодно разоряют, мучат и умерщ-
вляют токмо за то, что кто с папою не согласует... да у
нас того не без сожаления довольно видимо было как-
то Никон и его наследники над безумными расколь-
ники свирепость свою исполняя, многие тысящи
пожгли и порубили или из государства выгнали, кото-
рое вечнодостойные памяти Петр не именем, но делом
и сущею славою в мире великий, пресек и не малую
государству пользу учинил» К
1 В. Н. Татищев, Разговор о пользе наук и училищ. «Чтения
в императорском Обществе истории и древностей российских»,
1887, стр. 49.

Наряду с освобождением просвещении н науки от
церковной зависимости Татищев считает крайне 'необ-
ходимым очищение самой науки от всяких ходячих
лженаучных систем: астрологии, алхимии, хиромантии,
физиогномики, так как они «ни физического, ни мате-
матического основания «е имеют и наносят вред науке
своими предвещаниями».
Татищев утверждал, что, преодолевая предрассудки
и суеверия, возможно установить основы самопознания
в системе научного знания, а не веры. В психологиче-
ском введении к своему «Разговору» он пытался рас-
крыть понятие души, её состояние и свойства, отноше-
ние к телу. Под силами души Татищев понимал ум и
волю, которыми управляется разум человека, в то время
как физическая жизнь человека руководится чувства-
ми — зрением, слушанием, вкушением, обонянием и
«ощущением», под которым понималось осязание. Свой-
ствами ума являются: понятность, память, догадка,
или смысл, суждения. Воля проявляется в наклонно-
стях и склонностях, являющихся её свойствами. Из
того, что свойства человеческого ума требуют постоян-
ного развития для своего совершенствования, а склон-
ности воли требуют их правильного применения, руко-
водства и правил, Татищев выводил необходимость
обучения как условия духовной жизни человека.
Излагая вопрос о сущности психической жизни, Та-
тищев сопоставляет идеалистическое и материалисти-
ческое понимание этого вопроса. Критикуя крайний
идеализм — спиритуализм, представители которого им
насмешливо называются «помешанными головами», Та-
тищев не соглашается и с материалистической трак-
товкой психофизической проблемы. Он делает попытку
совместить философский идеализм с естествознанием
и примирить разум и веру, признавая вредным лишь
вмешательство религии в дела науки, самую же рели-
гию считая необходимым средством для укрепления
абсолютной монархии.
Критикуя существовавшую в послепетровское время
отсталость образования в России, Татищев указывал
на невежество риторов и предъявлял высокие требова-
ния к философскому образованию. Он писал, что «фи-
лозофы их никуда лучше, как в лекарские, а по нужде
в аптекарские ученики, но и учители сами математи-

ки, которое основанием есть филозофии, не знают,
и по их-разделению за часть филозофии не счисляют.
Физика их состоит в одних званиях или имянах;
новой же и довольной, как Картезий, Малебранжь и
другие преизрядно изъяснили, не знают. Не лучше
их логика »в пустых и не всегда правильных силлогиз-
мах состоит» *.
Прогрессивное стремление Татищева превратить фи-
лософию в науку было ярко выражено и в его психоло-
гических воззрениях. Основной психологической идеей,
которую он рассматривал в качестве объяснительного
принципа, была для него идея о зависимости умствен-
ного развития от просвещения и обучения. Всеми дово-
дами он стремится доказать невозможность понять ум
и душевную жизнь вообще лишь из них самих; источ-
ником индивидуального ума являются для него опыт и
знание других • людей, усваиваемые отдельным челове-
ком через язык и письменность. Большой интерес пред-
ставляет трактовка Татищевым памяти и законов её
развития. В памяти он различает: хранение, воспомина-
ние, цельное и частичное. Память без понимания
(смысла) считается им не только бесплодной, но
и вредной; во времена господства догматического
учения и муштры (зубрёжки) это звучало ново
и смело. Он доказывал невозможность развития
памяти человека без письменности и грамотности
вообще; это же положение он утверждал в отношении
«смысла» (мышления) и воли. Для наглядного дока-
зательства положения о ведущей роли учения в ум-
ственной деятельности человека Татищев сопостав-
ляет поведение животных и человека в «начале жизни».
«...Например возьму беднейшую скотину овцу и по-
смотрю на ее начало жизни, — писал Татищев, — то
вижу, что как скоро ягненок родится, не показывает
ему мать титьки, не кладет оной в рот, не прыщет мо-
лока, чтоб научился сосать, природа бо его научила;
не пеленает его, чтоб не свихнулся, природа укрепила;
не шьет и не надевает одежды, природа ему дала; не
бережет его от огня, воды и ямы, природа его бережет...
Бедный же человек во всем сем оскудевает, что ежелиб
1 В, Н. Татищев, Разговор о пользе наук и училищ, стр. 116—

не помощь других людей жизнь его содержала, тоб ко-
нечно смерть купно с началом живота являлась» К
Вот почему с самого рождения человек является про-
дуктом помощи других людей или «соучастия», как об
этом много позже будет писать Радищев. Ум отдель-
ного человека прямо зависит от того, как он усваивает
знания, накопленные человечеством. Из этой предпо-
сылки Татищев исходил в построении интересной перио-
дизации возрастного развития человека от рождения
до зрелости, периодизации, построенной по аналогии
с культурной историей человечества.
В лице Татищева—передового деятеля школы Петра I
и выдающегося просветителя XVIII в. — русская фило-
софия имеет одного из первых своих крупных предста-
вителей. Буржуазные историки русской философии не
упоминали о Татищеве, имя которого было, однако, ши-
роко известно в историографии русской истории и в
истории русской педагогики. Лишь (Плеханов впервые
отметил философские идеи Татищева, внесшие новое
слово и в историю русской психологической мысли.
Особенно надо подчеркнуть понимание Татищевым
культурно-исторических, общественных источников ум-
ственного развития индивидуальности и самосознания.
Крупным русским философом первой половины
XVIII в. был поэт А. Кантемир. С его именем связана
серьёзная работа над русской философской терминоло-
гией. Комментарии А. Кантемира к его переводу книги
Фонтенеля «О множестве миров» представляют собой
первый опыт создания русского философского языка
(1730). Достаточно сказать, что именно им введены в
качестве философских терминов «понятие», «средото-
чие», «гражданин» и т. д. Основной философский труд
Кантемира «Письма о природе и человеке», написан-
ный в 30-х годах XVIII в., представляет собой очерк
натурфилософии с элементами материалистического
понимания природы.
Психологические воззрения Кантемира не имеют
самостоятельного значения: они служат лишь аргумен-
тацией его философско-этической системы, направлен-
ной против модной в то время этики Мопертюи, дока-
зательством основного тезиса этой системы, что счастье
1 В- Я. Татищев, Разговор о пользе наук и училищ, стр. 29.

жизни заключается в душевном спокойствии и в сдер-
живании страстей. С этой точки зрения излагается им
понимание чувств, страстей и путей самовоспитания
соответственно этическим представлениям о «главном
счастье жизни».
Одним из первых русских специалистов по филосо-
фии, логике и психологии был профессор Д. Аничков,
занимавший философскую кафедру в Московском уни-
верситете. Его сочинение «Рассуждение из натуральной
богословии о начале и произшествии натурального бо-
гопочитания» (1769) было признано крамольным и
«безбожным» и сожжено на Лобном месте. В другом
своём сочинении, «Слово о невещественности души че-
ловеческой и из оной происходящем ее бессмертии»
(1777), он дал зато вполне традиционное сочетание фи-
лософского идеализма и теологии в утверждении суб-
станциональности и божественного происхождения
души, её предсуществования и бессмертия.
Материалистическое направление в русской психоло-
гии XVIII в. связано с именем Ломоносова как осно-
вателя русского философского материализма XVIII в.
«При рассмотрении явлений природы Ломоносов
основной вопрос философии решал материалистически.
Для него материальный мир существовал вне и неза-
висимо от сознания людей. Явления природы Ломоно-
сов объяснял на основе материальных законов самой
природы. Так, он отвергал гипотезы о теплороде, зву-
короде, флогистоне и электрической жидкости, объяс-
няя происхождение звука, теплоты, электричества и т. д.
естественными законами природы. Противопоставляя
материализм идеализму, Ломоносов призывал изучать
природу такой, какова она есть, черпать знания только
из природы, а не руководствоваться схоластическими
принципами средневековой идеалистической фило-
софии» К
В философских взглядах Ломоносова, равно как и
других великих материалистов XVII—XVIII вв., имеют-
ся отступления от материализма .к деизму. Однако эти
деистические элементы не определяют его гносеологии
и психологии.
1 Г. Васецкий и М. Иовчук, Очерки по истории русского ма-
териализма XVIII и XIX вв., Госполитиздат, 1942, стр. 27,

Психологические воззрения Ломоносова развиты им
главным образом в работах по физике, в частности
оптике, и по риторике.
Обобщив лучшие достижения физики своего време-
ни, Ломоносов в отличие от многих современных ему
физиков истолковал эти знания в духе философского
материализма. Ощущения, чувства и «идеи» являются
для него продуктом воздействия физического мира на
физиологическую деятельность органов чувств и мозга.
В своей теории света, изложенной им на публичном собра-
нии Академии наук в 1756 г., он объясняет ощущение как
продукт действия «коловратным» движением совмещён-
ных частиц материи. Разрабатывая психофизиологию
зрения, Ломоносов делает упор на установление: а) за-
висимости ощущения от раздражения, б) взаимодейст-
вия органов чувств и мозга, в) определяющей роли мозга
в различении раздражений. Большой интерес представ-
ляет, в частности, учение Ломоносова о происхождении
цвета, его оригинальная попытка объяснения физиологи-
ческого механизма цветоразличения.
Очень важным в материалистическом учении Ломо-
носова об ощущении и восприятии является понимание
им первичных и вторичных качеств материи. Он считает,
что не только первичные, но и вторичные качества су-
ществуют объективно, присущи материи, различие же
между ними в том, что «...одни возбуждают у нас
вполне точное раздельное представление, другие —
только ясное... Первые и познаются взором и опреде-
ляются геометрическими и механическими законами,
предметом которых они являются; причина же послед-
них лежит в частях, недоступных остроте зрения, по-
этому сами качества не могут быть определены геомет-
рически и механически без помощи физической химии.
Первые по необходимости присущи всем телам, вто-
рые — только некоторым. Поэтому, мы считаем возмож-
ным... называть первые качества — общими, вторые —
частичными»!. «Развивая эту мысль, Ломоносов при-
ходит к выводу, что частичных или вторичных качеств
в природе бесконечное множество» 2. Это многообразие
1 М. В. Ломоносов, Избранные философские сочинения, Соц-
экгиз, 1940, стр. 80.
2 Г. Васецкий и М. Иовчук, Очерки по истории русского ма-
териализма XVIH и XIX вв., стр. 31.

вторичных качеств и порождает множественность ощу-
щений, представлений, понятий.
Ещё в 1744 г., в первом своём сочинении по рито-
рике («Краткое руководство к Риторике» !) Ломоносов
дал материалистическую трактовку представлений, или
«идей», по терминологии того времени. «Идеями назы-
ваются, — писал он, — представления вещей в уме на-
шем... когда их самих или вид оных без них в уме
представляем»2. Предметным содержанием идей яв-
ляются вещи природы, без наличия которых не могут
существовать идеи, их отражающие. Этот материали-
стический взгляд на представления, или идеи, как мы
видели, не является для Ломоносова случайным:
мысль о первичности материи и зависимости всех явле-
ний сознания от явлений внешнего мира развивается
Ломоносовым и в ряде физических работ, затрагиваю-
щих проблему ощущения.
Сочинения Ломоносова по риторике особенно бога-
ты психологическим содержанием. Являясь одним из
творцов русского литературного языка и русской поэ-
тики, Ломоносов одновременно и созидал, и изучал
новые формы своего родного языка, оформлявшегося
с большими трудностями во времена насильственного
насаждения в России латинского, немецкого и француз-
ского языков. Борьба Ломоносова за расцвет русского
литературного языка, за сочетание в нём русской на-
родности и основ западноевропейской культуры отра-
зилась непосредственно в его системе риторики. Рито-
рика Ломоносова включала в себя глубокий и ориги-
нальный анализ мыслей и страстей, обозначаемых и
выражаемых поэтической речью.
Вслед за анализом идей и изложением своих взгля-
дов на строение простых и сложных идей, отражаю-
щих различные связи материальных предметов, Ломо-
носов в риторике переходит к описанию жизненных
свойств, принадлежащих «к одушевленным вещам...
перьвые суть главные душевные, —пишет Ломоносов,—
понятие, память, мечтание, рассуждение, произволе-
ние». Сюда же относит он и страсти, именно: «радость, пе-
чаль, удовольствие... надежда, боязнь, гнев, милосердие,
1 См. Ломоносов, Сочинения, т. III, Спб, 1895.
2 Там же, стр. 18,

любовь, ненависть, удивление, отчуждение, благодар-
ность, зависть, мщение» К Страсти он отделяет от ощу-
щения, зрения, слуха, вкуса и т. д.
Из соотношения основных умственных способностей
и страстей возникают умственные качества человека
(мудрость, терпеливость, добродетельность'— чистота,
постоянство, трудолюбие и т. д.) и, что особенно важ-
но, — «действие». Ломоносов определяет действие как
всякую перемену, «которую одна вещь в другой произ-
водит» 2. Таким образом, действие есть продукт пред-
метного воздействия, результатом которого в свою оче-
редь являются страсти. Действия и страсти Ломоносов
считал основными движущими силами человеческой
психики. Следует отметить, что такое толкование пси-
хики радикально расходилось с психологической кон-
цепцией Хр. Вольфа, господствовавшей в то время
в Германии.
В своей риторике Ломоносов подходит к вопросам
психологии как тонкий наблюдатель душевной жизни,
великолепный знаток людей. Именно поэтому исходным
моментом для Ломоносова становится не абстрактная
умственная способность или психическая функция,
а жизненные качества человеческой личности, прояв-
ляющиеся в страстях и действиях как двигателях чело-
веческого поведения, руководимого разумом, отражаю-
щим природу. Здесь художественный реализм Ломоно-
сова перекликается с его материалистическим воззре-
нием на психофизическую проблему.
Особенный интерес представляет учение Ломоносова
о страстях, во многих отношениях близкое к концеп-
ции Спинозы. На этих вопросах Ломоносов останавли-
вается главным образом во втором своём сочинении по
риторике, изданном в 1748 г.
В главе «О возбуждении, утолении и изображении
страстей» Ломоносов пишет: «Страстью называется
сильная чувственная охота или неохота, соединенная с
необыкновенным движением крови и жизненных духов,
причем всегда бывает услаждение или скука» 3. В этой
связи Ломоносов даёт такие определения отдельных
1 Ломоносов, Сочинения, т. III, стр. 22.
2 Там же, стр. 23.
3 Там же, стр. 154.

страстей: «зависть есть скука, которая происходит от
благополучия того, кого мы ненавидим»!, «надежда
есть услаждение о получении будущего добра»2 и т. д.
Две основные закономерности определяют, по Ломо-
носову, «утоление страстей». Первая закономерность
заключается в том, что, так как «каждая страсть име-
ет себе противную, то для утоления оные сию возбудить
должно; итак противное от противного уничтожится.
Таким образом печаль утолить можно возбуждением
радости, любовь возбуждением . ненависти и прочая» 3.
Вторая закономерность говорит о ведущей роли ума в
утолении , и направлении страстей: «Каждую страсть
можно представить силлогизмом, и потом одну или и обе
посылки опровергнуть, например: кто радуется, тот
думает так: Кто такую вещь получил, тот нажил вели-
кое добро, и посему имеет причину, чтобы радоваться:
но я такую вещь получил, следовательно имею великое
добро, и потому мне радоваться должно. Здесь надле-
жит показать, что в оной вещи нет никакого добра,
или оно весьма мало, или хотя бы оно подлинно было,
однако он того не имеет, или оно не • надежно» 4.
В вопросе о личных .качествах людей Ломоносов
достаточно смело и прямо утверждал «равенство людей.
Так, «благородство», «славу», «власть», «вольность»
и т. д. Ломоносов считал «благоприобретенными даро-
ваниями».
Психологические воззрения Ломоносова были орга-
нической частью его общественно-научного мировоззре-
ния. Человек как деятельная личность был в центре
внимания Ломоносова. В своих общетеоретических воз-
зрениях Ломоносов не оставался умозрительным фило-
софом, абстрактно, в отрыве от человеческой практики,
созерцающим предметы и явления природы. Его вни-
мание привлекает не природа сама по себе, а природа
в её отношении к человеку и о её значении для чело-
века. Поэтому его интересует не только «природа» внеш-
него мира, но и «природа» самого человека. Эти науч-
ные устремления Ломоносова породили его психологиче-
ские воззрения.
1 Ломоносов, Сочинения, т. III, стр. 177.
2 Там же, стр. 166.
3 Там же, стр. 183—184.
4 Там же, стр. 184.

Одна из основных практических задач, стоявших пе-
ред Ломоносовым, заключалась в том, чтобы улучшить
русский литературный язык соответственно возросшим
потребностям русских людей, сделать его ещё более бо-
гатым, чутким ко всему разнообразию мыслей и пере-
живаний русского человека. Отсюда — тот глубокий и
оригинальный психологический анализ речи в её отноше-
нии к страстям и мыслям, который мы находим в про-
изведениях Ломоносова.
Как и во многом другом, в своих философско-пси-
хологических воззрениях Ломоносов предвосхитил тен-
денции последующего развития науки. Это относится,
например, ко многим положениям, выдвинутым им в
психофизиологии зрения. Намного впереди своего века
идёт Ломоносов и в истолковании психологической при-
роды речи, её тонких и многогранных связей с мысли-
тельной и эмоционально-волевой сферой. Тем более это
следует сказать в отношении всей его концепции со-
знания, явившейся блестящим применением к области
психологии философского материализма.
Продолжателем материалистических традиций Ло-
моносова, его научного новаторства, его высокого
демократического патриотизма и гуманизма был великий
русский мыслитель — Радищев.
Но прежде чем перейти к рассмотрению его философ-
ско-психологической системы, надо остановиться ещё на
трёх писателях второй половины XVIII в., внесших су-
щественный вклад в историю русской психологической
мысли, — на Козельском, Новикове и 'Михайлове.
В своих «Философических предложениях» (1768),
этом весьма знаменательном для настроения передовых
русских людей того времени философском произведении,
Козельский излагает ряд основных вопросов философии,
психологии, этики и политики. Последняя придаёт
определённый смысл его «предложениям», которые
были прежде всего политическими.
Исходя из определения: «политика есть наука про-
изводить праведные действия», Козельский прямо пи-
шет о том, что «в республиканском правлении общая
польза есть основание всех человеческих добродетелей
и законодательств»1. Мотивы равенства прав народа и
1 Я. Козельский, Философические предложения, Спб. 1768,
стр. 185.

гражданина звучат у него открыто и сильно. «Никакого
народа, — замечает он, — нельзя сделать иначе добро-
детельным, как чрез соединение особенной пользы каж-
дого человека с общей пользой всех» *. Критическое со-
поставление республиканского строя и монархии
составляет интереснейшую часть книги, где Козельский
обнаруживает политическую зрелость, являясь ориги-
нальным последователем французских просветителей.
Резко критикуя традиционную философию, он признаёт
в качестве «истинных» философов лишь Руссо, Вольте-
ра, Монтескье, Гельвеция. Однако в одном вопросе он
критикует и Руссо: это — вопрос об отношении к циви-
лизации. Призывая русский народ к просвещению, Ко-
зельский пишет: «Господин Руссо думает, что полезнее б
было для человеческого рода, чтоб не знать ему наук
и жить бы натурально... В нынешнем состоянии учено-
го света, ежели б какой народ вздумал не учиться,
то другие ученые народы в краткое время и с великим
аппетитом его скушают; и тогда то уж он от сих про-
свещенных волков безсумненно убежден будет, о вред-
ности своей простоты в нынешние мудреные и развра-
щенные времена»2. В качестве наглядного примера
вреда «простоты» Козельский приводит народы Амери-
ки, загубленные «просвещенными коршунами».
Политика, по Козельскому, есть практическая фи-
лософия. Теоретическая же философия, состоящая из
теории познания, логики и психологии, призвана обос-
новать эту практическую философию — политику. От-
сюда и задача философии в целом — общественно-
практическая: философия должна преследовать цели
перестройки общественных отношений между людьми,
установить равенство между людьми, устранить нера-
венство и беззаконие «начальствующих лиц» и т. д.
Подобно французским энциклопедистам Козельский
прямо устанавливает связь между учением о понятиях
и нравственной, политической философией и оценивает
категории логики с точки зрения общественной пользы.
Общество и гражданин — вот исходный критерий оцен-
ки всех философских проблем.
Козельский, Философические предложения, стр. 188.
Там же, предисловие автора.

Как и философия, психология имеет, с точки зрения
Козельского, «политические», т. е. общественные, ос-
нования. Впервые в русской литературе он развивает
взгляд, согласно которому человек раскрывается лишь
в своей общественной деятельности и поэтому познать
его внутренний мир возможно лишь «через отправление
им своих общественных обязанностей»- «Политика, —
пишет он, — научает нас познавать качества людей
в рассуждении отправления поручаемых должностей» !.
В выполнении общественных обязанностей раскры-
ваются такие внутренние качества человека, как тем-
перамент, качество разума и «крепость духа» (воля).
Приобретённые в общественной жизни привычки
или обычаи в сочетании со склонностями и особенно-
стями нрава кладут основание воли. Воля, по определе-
нию Козельского, есть «способность души нашей желать
того, что она почитает за добро, и отвращаться оттого,
что ей кажется худым». Поэтому большую роль в воле-
вом акте играют представления, так как «приятность
от какой вещи есть не что иное, как представление
себе ее совершенства». В вопросе о воле Козельский
объединяет нравственность человека с его познаватель-
ной деятельностью, которая через нравственность ока-
зывается политически обусловленной. Такое понимание
единства практического и теоретического начала в со-
знании человека отличалось от проповедывавшегося мно-
гими французскими просветителями господства разума
самого по себе.
Ум и воля — явления природы и общества и опре-
деляются естественными и общественными законами.
Полное отсутствие каких-либо теологических моментов
особенно обращает на себя внимание в психологии Ко-
зельского.
Основанием психологии как учения о сознании
является онтология как учение о бытии. Поэтому в из-
ложении онтология предшествует психологии. Есть осно-
вание говорить о наличии материалистических тенден-
ций в мышлении Козельского.
Материализм Козельского в психологии, как и ма-
териализм французских энциклопедистов, имел ярко
выраженный характер сенсуализма. «Все познание че-
1 Козельский, Философические предложения, стр. 149.

ловеческое, — пишет Козельский, — начинается от
чувств, а чувствами понимаем мы только единственные
(единичные.—Б. А.) вещи, которые имеют при себе
(многие обстоятельства и ограничения: как например
по времени, или по месту...» 1 Итак, всё познание начи-
нается от ощущений, но посредством их познаются
лишь единичные вещи в их пространственно-временном
существовании, познаётся, следовательно, лишь бытие.
Это положение резко направлено против спиритуализ-
ма и мистицизма с их идеями сверхчувственного мира
и внечувственного познания. Переход от материалисти-
ческой онтологии к учению о понятии осуществляется
Козельским также посредством сенсуалистического опре-
деления источников образования понятий, которые, по
Козельскому, всегда есть «понимаемые вещи».
Сочинение Козельского, написанное в духе просве-
тительной философии, не было понято его современ-
никами ©о всех, далеко идущих политически-философ-
ских выводах. В годы французской революции эта кни-
га с её республиканскими мотивами и прямой пропо-
ведью материализма вообще вряд ли увидела бы свет.
Видное, но весьма своеобразное положение в исто-
рии русской общественной мысли занимает Новиков.
Заточение в крепость придало всей его жизни и дея-
тельности трагический оттенок, столь характерный для
многих выдающихся представителей русского народа в
условиях помещичье-капиталистической России.
Выдающийся просветитель, один из самых крупных
публицистов XVIII столетия, Новиков способствовал
живому отражению в русской повременной печати наи-
более важных и спорных вопросов мировоззрения. Для
истории русской психологии публицистика Новикова
и его друзей (Гамалей, Шварц, Трубецкой и др.) пред-
ставляет большой интерес, потому что в ней отража-
лись споры вокруг психофизической проблемы, одной
из важнейших для психологии.
Наличие противоречивых взглядов, терзавших мно-
гих просветителей XVlII в., особенно в таких вопросах,
как вопросы о природе души, о её смертности или бес-
смертии, было особенно типично для Новикова. В спе-
циальном исследовании о мировоззрении Новикова
Козельский, Философические предложения, стр. 37.

Лонгинов указывает на ряд противоречий, имевших ме*
сто в идеологии Новикова и отдалявших его от настоя-
щих мартинистов1. На разных этапах его деятельности
и в разных его повременных изданиях изменялось соот-
ношение между свободомыслием и религией то в пользу
первого, то в пользу второй. Так, если в 1782 г. в жур-
нале «Вечерняя заря» Новиков вместе со своими со-
трудниками занимал религиознонмистическую позицию
в вопросе о природе души, то в 1784 г., в журнале «По-
коющийся трудолюбец», он публикует статьи, в которых
под видом сомнений высмеивает идеалистическое пони-
мание психологии и всё более сомневается в правиль-
ности такого понимания. Эти колебания и противоре-
чия в мировоззрении Новикова характерно отражали
идейную борьбу, происходившую в русском дворянском
обществе и связанную, в частности, с буржуазным ре-
волюционным движением на Западе.
В 1782 г. Новиков опубликовывает «Филозофическое
рассуждение о душе», в котором душа определяется
как «бессмертный дух, имеющий свое собственное
существо и жизнь, хотя он с телом и соединен, но (мо-
жет и без оного быть, как и другие духи». Несмотря,
однако, на это спиритуалистическое определение, само
описание души не выходит за рамки «телесной феноме-
нологии», что особенно сказалось в изображении и
анализе различных темпераментов, проявляющихся
в поступках и связанных со строением тела. При этом
утверждается, что темперамент проявляется в жизни
и сам определяется жизнью. Поэтому темпераменты
изменяются, взаимопревращаются под влиянием сложив-
шихся в жизни привычек и упражнений, подробно опи-
сываемых в этой статье. Таким образом, содержание
«Филозофического рассуждения о душе» оказывается
в противоречии с исходной идеей статьи, поскольку
фактически в ней идёт речь о телесности души и во-
спитуемости, а не врождённости телесно-психических
свойств.
В следующей статье — «Филозофическое рассужде-
ние о соединении души с телом и о действии сего соедине-
ния» — Новиков и его сотрудники пытаются сгладить это
1 См. Af. Н. Лонгинов, Новиков и московские мартинисты,
М. 1867.

противоречие путём своеобразной трактовки «соединения
души с телом»: «Итак, из соединения души с телом про-
исходит нечто новое, т. е. как бы из обоих сих нечто од-
но, почему необходимо и их свойство соединиться и
должно оттуда произойти чему .нибудь смешанному, т. е.
таким свойствам, которые, так сказать, полуматериаль-
ны и полудуховны и которые не иначе можно истолко-
вать, как из соединения души с телом. Но при всем
том как душа, так и тело удерживает свое, и как ско-
ро уничтожается их соединение и разрушается естест-
венная жизнь, то тотчас же и преображается тело
опять в персть, а душа удерживает свои свойства, по-
добно, как ртуть, по разрушении киновари делается
опять чистой и настоящей ртутью».
Новиков и его друзья, как видим, избегают после-
довательного, радикального решения психофизической
проблемы; Они уже не допускают чистой духовности
души, но в то же время их страшит «телесность ду-
ши». Это стремление найти «полудуховные», «полутелес-
ные» свойства пронизывает весь этот дуалистический
способ утверждения идеалистического понимания пси-
хики. Однако в тех условиях даже это стремление мог-
ло показаться «вольнодумством», поскольку оно допус-
кало «полутелесность» души и тем самым шло хотя
бы и на половинчатое соглашение с материалистиче-
ской философией и естествознанием.
В «Филозофическом рассуждении о рассудке» де-
лается ещё дальнейший шаг в этом направлении. Рассу-
док обусловлен внешними чувствами (ощущениями),
а разум есть способность духа, независимая от тела; од-
нако, в отличие от аристотелевской «психологии, ведущее
значение в умственной деятельности придаётся именно
рассудку, а не разуму. В «Филозофическом рассуждении
о человеческой воле вообще» воля определяется как со-
отношение известных «хотений и представлений». При
ближайшем анализе представления обнаруживают свою
зависимость от внешних чувств, а хотения обнаружи-
вают свою (практическую направленность. И здесь (итоги
«филозофических рассуждений» вступают в противоре-
чие с исходной их идеей. Наиболее теологический, спи-
ритуалистический характер носят «Рассуждения о по-
знании себя самого», ничем не отличающиеся от любого
богословия того времени.

Однако спустя два года, в 1784 г., в «Покоющемся
трудолюбце» начинают звучать уже другие идеи.
В этом журнале попрежнему уделялось большое
место философии, психологии и этике, но особое внимание
обращалось на связь этих вопросов с задачами вос-
питания молодых поколений русского народа. Так, «Уве-
щание к детям» заключает в себе остроумное нравоуче-
ние о выборе друзей. И именно в этой статье, с таким
скромным педагогическим названием,4 впервые в рус-
ской литературе подвергнута была серьёзной критике
«физиогномика» Лафатера; множество примеров, гово-
рится в этой статье, свидетельствует об изменении фи-
зиономии от образа жизни, состояния духа, жизненных
отношений к другим людям и т. д.
В этой серии назидательных статей особый интерес
представляет статья «Опыт краткого для детей учения
о душе», оригинальная популяризация психологических
знаний для детей. В этой статье приведён весьма любо-
пытный диалог о природе души. В диалоге участвует
сын, олицетворяющий, очевидно, молодое поколение, жи-
вущее новым духом времени, и отец, исповедующий
старые спиритуалистические принципы. Сын утвержда-
ет, что душа — «ничто!», реально лишь тело; отец,
напротив, защищает субстанциональность души. Для
дидактических целей отец использует опыт с зеркалом
и устанавливает, что функция зеркала исчерпывается
отражением; душа же человека, в отличие от зеркала,
равна самопознанию плюс отражение, чем и отличается
ст любого предмета и вещи, лишь отражающих внеш-
ний мир.
В образе сына выведен в этом диалоге типичный для
того времени скептик, усвоивший некоторые идеи фран-
цузского материализма. Идеалисту-отцу потребовалось
большое усилие для доказательства того, что душа не
есть «ничто»; для этого ему пришлось поступиться са-
мобытностью души и признать за ней свойство отраже-
ния, общее ей с другими материальными предметами.
В этом диалоге обнаруживается, повидимому, и борьба
идей в группе Новикова и его личные колебания и со-
мнения, ещё более обострившиеся в дальнейшем.
В статье «Человек, наедине рассуждающий о неудо-
борешимых пневматологических, психологических и он-
тологических задачах» дано характерное выражение

Ш колебаний й сомнений. «Уже много времени про-
шло, — говорится в этой статье, — как я тружуся над
чтением Психологии (подчёркнуто нами. — Б-.А.), желая
учинить естественный опыт о душе: но каждый шаг,
употребляемый мной при сем случае, кажется, отдаляет
меня от моего предмета. Я стараюсь найти Аксиомы, но
вместо их попадаются мне одни сомнения; я желаю ше-
ствовать по ровному пути, но мне встречаются пропасти,
от измерения глубины которых содрагаются все мои
чувства» !.
В этой статье собрана исключительная по интересу
коллекция сомнений, касающихся традиционной идеа-
листической психологии. «Чтоб познать душу, — чи-
таем мы в ней, — то не нужно ли взирать на нее без
действия чувств, и без потрясения органических жилок?
Но может ли разум понимать больше о душе человече-
ской, разлученной с телом, нежели о море без воды, и
о часах без пружины?» 2 Итак, душа не существует без
тела так же, как часы без пружины; телесность души
составляет, следовательно, действительное бытие её.
Далее следуют ещё более острые сомнения: «Почему ду-
шевные способности, которые не сотворены из вещества,
возрастают по мере чувств телесных, которые не суть
дух?» или «Кто может мне истолковать, для чего мои
чувства меньше меня обманывают, нежели мой разум?
Я розу не принимаю за алмаз, но всякий день малые
причины признаю за великие: а посему мне кажется,
что больше находится истины в самих предметах,
нежели в моем разуме, который их сравнивает» 3.
Эти сомнения и колебания «между вольтерьянством
и религией» свидетельствуют о том, что Новиков не
придерживался традиционных масонских взглядов, шёл
значительно дальше, не переходя, однако, черты, отде-
ляющей дуализм от материализма. Новикова нельзя рас-
ценивать только как последователя масонских рели-
гиозно-нравоучительных правил, только как главу
московских масонов. Такая оценка игнорировала бы атеи-
стические сомнения Новикова и его критику спиритуа-
лизма в отдельные моменты его деятельности. Такое
1 «Покоющийся трудолюбец», ч. II, М. 1784, стр. 65.
2 Там же, стр. 68.
3 Там же, стр. 70—72.

одностороннее определение смазывало бы роль Новикова
в развитии русской мысли как просветителя и патриота
своей родины. Но не менее ложным было бы, конечно,
преувеличивать (материалистические и атеистические
элементы в противоречивом мировоззрении Новикова.
В 1796 г. была опубликована первая русская книга,
специально посвященная психологии: «Наука о душе»,
написанная Ив. Михайловым. В ней дан опыт система-
тизации психологических знаний и воззрений, как
мы видели, достаточно уже развившихся к тому времени
в России.
Несмотря на духовный сан Михайлова и богослов-
скую задачу его книги («изображение ее (души. —
Б. Л.) совершенства, способностей и бессмертия»), со-
держание книги оказывается весьма светским, а бого-
словские задачи не только не разрешаются, но, напро-
тив, фактически устраняются из излагаемой Михайловым
«науки о душе». В этой книге с явно богословскими за-
дачами богословие совершенно отсутствует, а авторитет
«отцов церкви» вовсе и не привлекается к затеянному
Михайловым делу создания «науки о душе».
Особенно интересно то, что психологический трактат
Михайлова написан в духе серьёзно понятого англий-
ского эмпиризма. По признанию самого Михайлова, для
него Локк является даже большим авторитетом, чем
«сам» Декарт.
Именно эта направленность книги, отразившей в се-
бе передовые для того времени принципы философско-
психологических знаний, ,и способствовала тому, что она
не только пережила своего автора, но и высоко оцени-
валась спустя несколько лет после смерти автора таким
выдающимся учёным, как Галич.
Систематизируя ©се вопросы психологии на основе
сенсуалистических принципов, Михайлов совершенно из-
бегал прямых ответов на такие вопросы, как «бессмер-
тие души» или «самобытность души»; он ограничивал-
ся тем, что давал положительное решение противо-
положно поставленных вопросов, таких, как вопросы о
«конечности» души, о её зависимости от внешнего мира
как в ощущении, так и в мышлении.
По определению Михайлова, то, «что познает и ощу-
щает обстоящие нас вещи, называется Душа» 1. За по-
1 Я. Михаилов, Наука о душе, М. 1796, стр. 3.

стулат им принимается существование внешнего пред-
метного мира, не зависящего от сознания и обусловли-
вающего его.
Это основное определение Михайлов- доказывает че-
тырьмя «законами душевной жизни». Первый закон
формулируется так: «когда вещь ударяет в чувства, а
чувственные органы не повреждены: тогда мы чувствуем,
хотя б того и не хотели» 1 (подчёркнуто нами. — Б. А.).
Второй закон определяет интенсивность ощущения от-
носительно к силе последовательно действовавших раз-
дражений, «когда две вещи ударяют в наши чувства,
одна крепче, другая легче: тогда последнюю мы не так
ясно чувствуем, как бы чувствовали ее, есть ли бы перь-
вая вещь в наши чувства не ударяла» 2. Что душа опре-
деляется воздействиями внешнего мира, показывается
также и последующими законами. Согласно третьему
закону, «вещь одинаким образом в чувство ударяющая,
одинакое и чувство производит; а различным образом,
различное и чувство рождает» 3. Наконец, четвёртый за-
кон гласит: «Когда действие предметов в наши органы
чем либо воспящается: тогда воспящается и самое чув-
ство» 4. Мысли рассматриваются Михайловым как ассо-
циация представлений, являющихся в свою очередь вос-
произведением «чувств», возникающих в результате пря-
мых воздействий внешнего мира. Отсюда ясны следст-
вия, обращенные по существу против теологических за-
дач психологии: «по природе своей она (душа. — Б. А.)
есть существо ограниченное и конечное. Сие доказы-
вается таким образом: .внешние вещи, ударяющие в те-
лесные наши чувства, суть тела, яко части видимого ми-
ра» 5. Следовательно, представления в душе бывают
всегда по положению нашего тела и внешних его орга-
нов, «орудий». В традиционной главе «О соединении ду-
ши с телом» Михайлов стремится выбраться из дуали-
стических пут и, несмотря на ряд теологических огово-
рок, довольно осторожно, но определённо вступает на
монистическую точку зрения. С этой же точки зрения
освещается вопрос о воле и склонности; свобода воли им
1 И. Михайлов, Наука о душе, стр. 24.
2 Там же.
3 Там же, стр. 24—25.
4 Там же, стр. 25.
5 Там же, стр. J39,

отрицается вследствие обусловленности представлений
«положением тела нашего относительно к вещам» и т. д.
«Наука о душе» Михайлова выполнила важную Для
того времени задачу систематизации психологических
знаний, в чём уже настоятельно сказывалась потреб-
ность в русской литературе. Не (менее важно и то, что
в этой книге психология была переведена из плоскости
умозрительной в плоскость эмпирическую.
* *
*
Психологические воззрения А. Радищева составля-
ют важный момент в его философско-политической
концепции. Великий русский революционер, демократ
и гуманист XVIII в., Радищев в философском отноше-
нии явился продолжателем материалистических тради-
ций Ломоносова. «Основной вопрос философии Радищев
решает так же, как Ломоносов и французские фило-
софы XVIII века, — материалистически и разделяет
вместе с тем механистическую ограниченность материа-
листов XVIII века... Материалистически решает Ради-
щев и проблему познания. Человек, по Радищеву, познаёт
материальный внешний мир. Внешний мир вызывает
ощущения, а ощущения дают содержание разуму, мыш-
лению... Радищев — решительный враг агностицизма и,
подобно Ломоносову, верит в силу и всемогущество
человеческого познания... Однако материализм Радище-
ва не был до конца последовательным. Так же как
и у Ломоносова, материалистическое содержание фило-
софии Радищева было облечено в форму деизма» К
В концепции Радищева материалистические тради-
ции, созданные Ломоносовым, получают своё блестящее
развитие. В его философско-психологических воззрениях
нашли своё непосредственное выражение успехи есте-
ствознания и естественно-научного материализма XVIII
столетия. Однако та новая ступень, на которую рус-
ский материализм был поднят в философско-психоло-
гических воззрениях Радищева, определялась прежде
всего его революционно-демократическими воззрениями.
Гуманистическая этика Радищева не в меньшей мере, не-
жели его материалистическая гносеология, определила
1 Васецкий и Иовчук, Очерки по истории русского материа-
лизма XVIII и XIX ев,, стр. 46-47,

передовой и оригинальный характер психологических
воззрений великого мыслителя.
Проблема человека была целью и основным предме-
том познания для Радищева. Первоначально эта проб-
лема была поставлена Радищевым политически — как
проблема свободного гражданина, как проблема равен-
ства и свободы, конкретно — как вопрос освобождения
русского крестьянства от рабства. Затем проблема
человека выступает в работах Радищева как философ-
ская проблема познающего субъекта, и отсюда возни-
кает психологическая проблема человека как сознатель-
ного существа. В психологической постановке вопроса
Радищевым огромную роль сыграли его натуралистиче-
ские знания, его опыт в медицине и естествознании. Эта
связь политической, морально-педагогической, философ-
ской и психологической постановки проблемы челове-
ка в произведениях Радищева придаёт его психологи-
ческим воззрениям невиданную ещё в русской общест-
венной мысли широту и научность; революционный гу-
манизм становится принципом познания человека.
В 1789 г. Радищев опубликовал своё сочинение «Жи-
тие Федора Васильевича Ушакова с приобщением не-
которых его сочинений». Для нас в этом сочинении осо-
бенно важно то, что сам Радищев считал поворотным
моментом в жизни как своего друга Фёдора Ушакова,
так и своей собственной — знакомство с книгой Гельве-
ция «О разуме». По словам Радищева, он «в оной мыс-
лить научился». В примечаниях к этой книге Радищев
писал, что «Г. Гримм в бытность свою в Лейпциге, изве-
щен будучи, с каким прилежанием мы читали Гельвеци-
еву книгу о разуме, по возвращении своем в Париж,
сказывал о том Гельвецию», что весьма растрогало зна-
менитого французского философа. В приложениях
к «Житию Федора Ушакова» Радищев издал «Размыш-
ления Федора Ушакова», среди которых находятся
«Письма о первой книге Гельвециевого сочинения о ра-
зуме», ярко и лаконично излагающие основные идеи
сенсуалистического понимания ума. Самый факт изда-
ния Радищевым этих писем указывает на солидарность
его с отношением Ушакова к теории Гельвеция.
Уже после издания книги, обессмертившей его имя,—
«Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) —и по-
следовавшего за этим осуждения Радищев, находясь

в далёкой ссылке, в Илимском остроге, пишет своё
главное философское и психологическое сочинение:
«О человеке, о его смертности и бессмертии». Работа
над этим трактатом была начата сейчас же после при-
бытия Радищева в Илимск, в январе 1792 г., и продол-
жалась, повидимому, до конца ссылки (1796). Опубли-
кован он был уже после смерти автора, в 1809 г.
Основной замысел труда Радищева заключался
в том, чтобы установить характер 'развития человека и,
главное, ответить на вопросы, волновавшие передовых
людей XVIII в.: существует ли «предсуществование»
души до рождения человека и «послесуществование»
человека и его души вслед за смертью?
Достаточно напомнить, что теория преформации
вновь овладела умами после непримиримой и остроум-
ной защиты её Галлером. С точки зрения преформизма
человек не только «предсуществовал» до своего рож-
дения, но вообще все люди «предсуществовали в яич-
нике нашей праматери Евы», как остроумно определил
существо позиции Галлера Геккель. Преформизм стре-
мился подвести «естественно-научную основу» под
старую библейскую легенду о сотворении мира и, ут-
верждая «предсуществование души», доказать фаталь-
ную предначертанность её жизненного пути ещё до
рождения человека. Тем самым преформизм утверждал
и бессмертие души.
Радищев никогда не избегал острых актуальных
проблем; напротив, он мужественно и открыто искал
наиболее прямых и честных путей их разрешения. По-
нятно, что для Радищева с его политическими, фило-
софскими и естественно-научными интересами нельзя
было обойти и животрепещущие для того времени во-
просы о предсуществовании и бессмертии души. Вопрос
о «предрождественном состоянии человека» необходимо
было решить в соответствии с данными естествознания.
Ссылаясь на современное ему естествознание и за-
чатки возникавшей в то время эмбриологии, Радищев
прежде всего указывает, что хотя «человек зачинается
во чреве жены», но «семя существует» не только до
зачатия, но и «до плододеяния» 1. Где же существует
1 Радищев, Полное собрание сочинений, т. 2, М, — Л. 1941,
стр. 40—41,

оно? Если бы Радищев следовал а преформизмом, он
должен был бы признать, что семя всегда существовало
в готовом виде с самого сотворения мира и лишь пере-
давалось от поколения к поколению каким-либо необъ-
яснимо чудесным образом. Однако Радищев не только
не следует за этим взглядом, но развивает совершенно
новую, материалистическую теорию формообразования:
«Если чувствительность, мысль и все свойства человека
(не говоря о животных и растениях) образуются в нем
постепенно и совершенствуют, то для чего не сказать, —
пишет Радищев, — что и жизнь, которая в семени, яко
в хранилище, пребывать имеет, доколе не изведет на
развержение, образуется в органах человека. Ибо вся-
кая сила, не токмо действующая в человеке, но в все-
ленной вообще, действует органом; .по крайней мере, мы
иначе никакой силы постигать не можем» К Следова-
тельно, жизнь не «предсуществует», её нет в «предрож-
дественном состоянии», хотя имеется семя, находяще-
еся, как в «хранилище», в половых органах предков.
Жизнь образуется в органах зачатого ребёнка, и её не
могло быть раньше; она не передаётся в готовом виде,
а каждый раз вновь образуется в органах зачатого ор-
ганизма.
Выяснив, таким образом, вопрос об образовании
жизни, Радищев переходит к следующему вопросу,
к тому знаменитому вопросу, ради которого преформизм
был поднят на щит религией: существует ли ещё до
зачатия душа в семени, «сопряжена ли была душа с се-
менем, доколь не прешло семя в зародыш?»
На этот вопрос Радищев отвечает так: «Но что сия
душа? свойство ее жизни, или в совершенном возрас-
те человека есть чувствовать и мыслить; а понеже ве-
даем, что чувственные орудия суть нервы, а орудие
мысли, мозг, есть источник нерв, что без него или же
только с его повреждением или болезнию тела исчезает
понятие, воображение, память, рассудок; что нервы толи-
ко тупеть могут, что суть иногда в болезненном состоя-
нии тела почти бесчувственны; если же общий закон
природы есть, что сила не иначе действует (для нас по
крайней мере), как органом или орудием, то скажем не
1 Радищев, Полное, собрание сочинений, т. 2, стр. 43.

обинуяся, что до рождения, а паче до зачатия своего
человек есть семя и не может быть что либо иное»1.
Итак, до тех пор, пока не образуются у человека
нервы и мозг, до тех пор не может быть у него
и души. Без этих материальных органов человек есть
только семя, а семя не может быть «разумною тва-
рию»: «Бесчувствен, нем, не ощущаяй, как может быть
разумною тварию?» 2
Итак, Радищев в этом вопросе занял позицию, про-
тивоположную взглядам преформистов и философскому
учению о душе Лейбница. Для него психика является
функцией известных органов тела — нервов и мозга,
и лишь с их развитием она формируется; психика без
нервов и мозга невозможна, она и не существует вне
их. Следовательно, семя неодушевлённо, душа не пере-
даётся в готовом виде от поколения к поколению,
а всегда образуется заново вместе с образованием жиз-
ни в органах тела.
После ответа на этот вопрос, ответа, который по су-
ществу уже предопределяет, как мы увидим даль-
ше, и отрицательное решение вопроса о бессмертии,
Радищев описывает характер зачатия человека в люб-
ви и процесс образования и первоначального физиче-
ского созревания зародыша. Наиболее важным момен-
том в этом описании является замечательная догадка,
высказанная Радищевым относительно психики зароды-
ша: «Уже жена зачала во чреве; уже зародыш жив...
Уже мало по-малу члены его образуются... Но паче ©се-
го образуется голова, растет больше и величает. В ней
пребывание чувствий и умственных сил!... Орудии дви-
жения, чувствия, голоса и жизни 'получили свое допол-
нение; основание уже положено разумным силам, ор-
ган их уже готов... Упругость, содрогательность су-
ществуют уже в образованном, да некогда произведут
страсти, притяжение и отвращение...» 3. Лишь современ-
ная психофизиология раскрыла ту форму генерализо-
ванной реактивности, которую Радищев называл «со-
дрогательностью» и с которой связано развитие проприо-
цептивной и интроцептивной чувствительности.
1 Радищев, Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 43—44.
2 Там же, стр. 44.
3 Там же, стр, 45,

Однако только после рождения ребёнка, в результа-
те воздействия на него внешних предметов, в нём по-
степенно формируются «умственные силы», «основание»
которым было положено во время утробного разви-
тия У.
Итак, по отношению к индивидуальному развитию
человека Радищев поставил психогенетическую пробле-
му материалистически. Из этой области Радищев так
же смело переходит в область более широкую, охваты-
вающую развитие жизни вообще и человеческого рода
в частности.
Огромные естественно-научные знания Радищева,
прекрасная ориентировка его в систематике растений
Линнея и Бюффона очень чётко выразились в его
сравнительном анализе строения органов и функций
питания, роста, размножения у человека, животных
и растений. Установив сходство и материальное срод-
ство человека с другими организмами на земле, он
ставит новый вопрос: чем же отличается человек от
других организмов?
«Хотя -медведь становится на задние лапы, — пи-
шет Радищев, — а обезьяны ходят и бегают на них, но
сложение ног человеческих доказывает, что ему одному
прямо ходить должно». Вертикальное положение чело-
веческого тела и прямая походка обусловили общее
изменение человеческого организма и характер разви-
тия органов чувств: «Череп его круглеет, лоб возды-
мается, нос становится острее, две ровные губы со-
ставляют уста, где обитает улыбка. Казалося бы, что
понеже человек, наипаче к мысленным действиям оп-
ределенный, иметь долженствовал отменное во всем
образование головного мозга, в котором, как то всяко-
му чувствуемо, обитает мысль» 2.
Особенно подчёркивает Радищев развитие у чело-
века руки. «Гельвеций, — пишет он, — не без вероят-
ности утверждал, что руки были человеку путеводи-
тельницы к разуму» 3.
По сравнению с животными огромные изменения
произошли у человека как в образе жизни, так и в отно-
шении к самой природе. Одежда и жилища, созданные
1 Радищев, Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 67—68.
2 Там же, стр. 48—49.
3 Там же, стр. Я1.

человеком, сделали его независимым от стихий при-
роды. «Он (человек. — Б. А.) превратил климаты,
в холодной полосе он зной ощущает; он подвержен
многим болезням, но живет долее земных зверей».
Особое значение Радищев придаёт тому, что «детство,
отрочество, юность долее в нем. Он долее всех учиться
должен, ибо должен иметь более знания других» Ч
Главное, что отличает человека от животных и что
создаёт возможности его психического развития, это —
речь. «Но все сии преимущества, — пишет Радищев, —
обведены бы, может быть, были тесною чертою, если
бы не одарен был человек способностию, ему одному
свойственною, речью. Он един .в природе велеречив, все
другие живые его собратия немы». «Речь, — продолжает
он, — есть, кажется, средство к собранию мыслей вое-
дино; ее пособию одолжен человек всеми своими изобре-
тениями и своим совершенствованием. Кто б помыс-
лил, что столь малейшее орудие, язык, есть творец все-
го, что в человеке есть изящно» 2.
Итак, человек обязан речи и своим «собиранием
мыслей воедино», т. е. обобщением, и своими чудесны-
ми творениями -культуры. Единство мышления и речи,
зависимость мышления от речи, которая является его
выразителем и носителем, Радищев подчёркивал неод-
нократно. «Мысли наши суть токмо знамения вещей,
изображаемые произвольными звуками». Следователь-
но, мысли как «знамения вещей», как отражения внеш-
него мира необходимо требуют слов, «произвольных
звуков». «Доколе вещи не дано имя, доколе мысль не
имеет знамения, то она разуму нашему чужда, и он над
нею не трудится». Чтобы усвоить разуму какое-либо
явление, нужно прежде всего его «ознаменовать»3.
Речь для Радищева является,, таким ,образом, необ-
ходимым условием для проявления умственной деятель-
ности человека. Нужно ли говорить о том, насколько
близки эти взгляды Радищева современному пониманию
роли речи в умственном развитии человека и особенно
современной постановке этого вопроса в советской пси-
хологии?
* Радищев, Полное собрание сочинений, т, 2, стр. 49,
2 Там же, стр. 52.
3 Там же, стр, 132.

Способность речи тесно связана у человека с той
существенной особенностью его, которую Радищев на-
зывает «соучаствованием».
«Следствием нежности в нервенном сложении и раз-
дражительности в сложении фибров, человек паче всех
есть существо соучаствующее». «Человек сопечалит-
ся человеку, равно он ему и совеселится»1.
Приводя ряд примеров, Радищев доказывает, что
это «соучаствование», это высокое развитие симпатиче-
ских чувств обусловливает подражательность людей,
имеющую совершенно другой источник, нежели инстинк-
тивное подражание у животных. С точки зрения Ради-
щева подражательность человека есть отрасль «соуча-
ствования».
Опираясь на это понятие, Радищев критикует мисти-
ческие выводы спиритуализма об особой жизненной
силе, животном магнетизме, и показывает, что это вну-
шение тоже есть вид «соучаствования».
Это же «соучаствование» изменяет у человека
и взаимоотношение полов по сравнению с животными.
Половая склонность у человека «отличествует тем, что
сопрягает оба пола во взаимный союз непринужденно
и свободно, нередко на целый их век. Кто из животных,
разве не человеческие супруги, могут сказать: мы два
плоть едина, мы душа единая!»2
Очень важно подчеркнуть, что в трактовке всех пе-
речисленных нами вопросов Радищев сделал попытку
установления общественной сущности человека. Однако,
подойдя к этому выводу, он в силу ограниченности
его взглядов, определявшейся историческими условия-
ми, в которых он жил, не мог дать научного обоснова-
ния его. Идеи Радищева о специфически человеческих
особенностях, отличающих человека от животных (поло-
жение тела, роль мозга, руки, речи, роль «вооружения»
органов чувств и т. д.), были прогрессивны и значитель-
ны. Но, установив характер этих различий, Радищев не
мог вскрыть их причины. Так же как и все домарксов-
ские материалисты, Радищев не мог дойти до открытия
общественно-исторических законов развития человече-
ского общества. Роль труда в процессе превращения
обезьяны в человека Радищевым не была выяснена, так
1 Радищев, Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 54.
2 Там же, стр. 57.

же как и его современниками-материалистами, которые
объясняли происхождение и развитие человека «естест-
венными законами». Всё же идеи, высказанные Ради-
щевым, были достаточно новыми и смелыми не только
для той эпохи, но и для более позднего времени.
Во II, III и IV книгах своего трактата Радищев спе-
циально рассматривает проблему бессмертия души.
Во II книге он даёт подробное изложение материали-
стического решения психофизической проблемы, доказы-
вая, что «мысль, чувственность и жизнь суть свойства
вещества» К
Сущность мысли, утверждает Радищев, заключается в
её отношении к бытию. «Поелику чувственностию имеем
мы представление о вещах, а разумом получаем понятия,
то есть познания их отношений; и поелику общее всех
представлений есть пространство, общее всех понятий
есть время, а общайшее сих общих есть бытие, то что
себе ни вообрази, какое себе существо ни представь,
найдешь, что первое, что ему нужно, есть бытие, ибо без
того не может существовать о нем и мысль»2.
Исходя из такого решения психофизической пробле-
мы, Радищев последовательно доказывает смертность
души. Точно так же, как не существует «предсущество-
вания души», не существует и её бессмертия. Точно так
же, как «чувственность» и «мысленность» заново об-
разуются вместе с образованием жизни в телесных орга-
нах, они перестают существовать вместе со смертью
тела. Существует последовательная связь между мате-
риалистическим ответом, который дал Радищев на во-
прос о «предсуществовании души», и его материалисти-
ческим ответом на вопрос, «бессмертна ли душа». Для
того чтобы ответить на оба эти важные вопроса мате-
риалистически, Радищеву пришлось шаг за шагом бо-
роться с идеализмом, утверждать единство жизни и
материи, материальные основы мысли, зависимость мы-
сли от речи, ума отдельного человека от «соучаствова-
ния» и т. д.
В III и IV книгах Радищев излагает доводы в поль-
зу бессмертия души. Важно подчеркнуть, что и здесь ему
удалось совершенно избегнуть теологической, религиоз-
ной трактовки этого вопроса. Мало того, и здесь он су-
1 Радищев, Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 89.
2 Там же, стр. 77.

мед выдвинуть несколько важных и прогрессивных
идей,, связанных с его учением о речи и «соучаствова-
нии».
Поскольку человек усваивает знания других и разви-
вается совместно с другими, «соучаствуя» в их жизни, и
поскольку это «соучаствование» находит своё главное
выражение в речи, постольку человек, даже умирая,
продолжает жить в умах и сердцах других людей.
Жизнь письменной речи становится независимой от
отдельного лица, от его жизни или смерти. Человек и
его мысль не исчезают с его смертью, образ и значение
человека, его мысли сохраняются последующими поко-
лениями.
Этот аргумент Радищева показывает, насколько вы-
соко он понял силу идей, воплощённых в речи и пере-
дававшихся благодаря этому от человека к человеку.
В бытии речи начинается как бы своя особая жизнь, не
связанная с жизнью отдельного человека, и именно
в этом можно видеть бессмертие человека.
То, что Радищев считает бессмертием мысли в бы-
тии речи, и есть в действительности одна из историче-
ских закономерностей развития идеологии.
Стойкий и гордый революционер, Радищев был пер-
вым русским гуманистом, оказавшим огромное влия-
ние на последующее развитие русской передовой обще-
ственной мысли.
Несмотря на непоследовательность и отдельные
противоречия в вопросах гносеологии и психологии, он
является великим русским материалистом XVIII в.,
предвосхитившим ряд идей и открытий психологии
XIX в. как в области психогенеза, так и в вопросе о
роли речи в психическом развитии человека.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ
П. ЛЮБОВСКОГО и А. ГАЛИЧА
Развитие русской психологии в первой половине XIX
столетия, особенно в первых трёх десятилетиях, про-
текало в сложных исторических условиях.
Великий патриотический подъём русского народа в
1812 г. был использован самодержавием для борьбы с
Наполеоном, но после победоносного завершения Оте-
чественной войны главной задачей самодержавия ста-
ла борьба с народам. Наступил длительный период
реакции. Аракчеевщина в культуре, проводившаяся
особенно рьяно пресловутыми Магницким и Руничем,
была прежде всего направлена на искоренение мате-
риализма и атеизма.
В этих условиях всё усиливавшейся' реакции разви-
тие передовых психологических воззрений чрезвычайно
ограничивалось, тогда как возрождение разного рода
идеалистических и мистико-теологических спекуляций
всемерно поощрялось. С одной стороны, официально
осуждались и запрещались такие книги, как «Мета-
физика» Лубкина, «Естественное право» Куницина и
особенно произведения психолога и философа 20—
30-х годов А. И. Галича, а с другой стороны, поощря-
лось издание таких пошлых и реакционно-идеалистиче-
ских книжонок, как, например, «Об органе души»
И. Ястребцова, «Психология» Н. Зубовского, «Френо-
логия» М. Волкова и др.
Однако, несмотря на официальную политику цариз-
ма в области культуры, направленную на подчинение
науки богословию, русская психологическая мысль
пробивала себе дорогу к подлинно научному понима-
нию проблемы сознания.

Продолжение материалистических и демократиче-
ских традиций передовой русской философии и психо-
логии было связано с революционной деятельностью
декабристов и особенно А. И. Герцена (см. об этом
в гл. IV). Эта линия: Ломоносов Радищев — декаб-
ристы — Герцен и Белинский — была наиболее передо-
вой и характерной для самобытного развития русской
мысли в области философии и психологии.
• Однако было бы неправильно ограничить исследо-
вание развития путей русской психологии лишь этой
главной линией. В формирование русской научной пси-
хологии XIX в. существенный вклад внесли также натур-
философы Велланский и Одоевский. Особенно же зна-
чительна была роль оригинальных русских психологов
этого времени П. Любовского (работа 1815 г.) и А. Га-
лича (работа 1834 г.).
В начале XIX столетия «лекарь» Д. М. Велланский
(Кавунник) был направлен в Германию для усовер-
шенствования в медицине. Вместе с Океном, тогда ещё
начинавшим свою философскую карьеру, Велланский
слушает Шеллинга и становится его ревностным адеп-
том. По возвращении из Германии он получает профес-
сорское звание в медико-хирургической академии и чи-
тает ряд курсов, в которых стремится развить новое
натурфилософское понимание природы.
Из сочинений Велланского могут быть упомя-
нуты: «Пролюзия к медицине» (1805), «Биологическое
исследование природы в творящем и творимом ее каче-
стве» (1812), «Физиологическая программа о внешних
чувствах, внутренних действиях мозга и наружных
очертаниях головы» (1819), «Опытная наблюдательная
и умозрительная физика» (1831), «Основное начерта-
ние общей и частной физиологии» (1836).
Существует несомненное противоречие между фило-
софскими воззрениями и естественно-научным содер-
жанием работ Велланского. Определённый интерес пред-
ставляют, например, его воззрения на природу различ-
ных органов чувств и ощущений.
Интересные мысли высказывает он об активности
субъекта в познавательном процессе при . определяю-
щей, однако, роли в нём объективного момента; он
подходит к мысли о том, что в сходстве с объектом за-
ключается критерий истинности познания.

В «Физиологической программе» Велланский сделал
попытку сочетать натурфилософию, или «органическую
физику», Шеллинга с «Галловой краниоскопией». Он
определяет здесь мозг как «орган мысленных дейст-
вий», подражая Галлю, подробно описывает гипотети-
ческую локализацию духовных способностей.
Однако, несмотря на отдельные интересные и ценные
мысли, высказанные Велланским, в его сочинениях
в целом преобладает натурфилософский идеализм.
Стремление всюду искать «целость» всеобщей жизни
и всеобщность духа приводит иногда Велланского к не-
вероятным аналогиям.
Другой представитель того же философского на-
правления, князь В. Ф. Одоевский в течение долгого
времени был ревностным последователем Шеллинга и
пытался перенести его учение в область психологии.
Впоследствии Одоевский стал проявлять критическое от-
ношение к шеллинговой системе, и это объясняется тем,
что он, активно работая в художественной литературе
как писатель-реалист, интересовался «лишь живой чело-
веческой личностью» и «житейским бытом». Его произ-
ведение «Психологические заметки» (1843) написано в
реалистическом духе и является одной из лучших пси-
хологических работ 40-х годов. Наряду с интересными
наблюдениями и соображениями, в особенности касаю-
щимися соотношения языка и чувства, языка и мысли,
Одоевский в своих «Психологических заметках» пытает-
ся развить теорию «инстинктуального» фактора в пси-
хической деятельности человека.
На развитие нравственного инстинкта прямое влия-
ние оказывает культура; ум и знание преобразуют
«нравственный инстинкт» как основную духовную силу
человека. Однако это преобразование очень относи-
тельно и в конечном счёте приводит к восстановлению
инстинкта на новой основе. «Человек должен окончить
тем, чем он начал, — пишет Одоевский, — он должен
свои прежние инстинктуальные познания найти рацио-
нальным образом: словом, ум возвысить до инстинкта» 1.
Но в своей апологии инстинкту и чувствам Одоев-
ский не может оставаться последовательным; развитие
ума и особенно памяти оказывается зависимым не от
инстинкта, а от «изобретений», от культуры, а такие
1 Журнал «Современник», т. XXXII, 1843, стр. 124.

сложные процессы, какими являются процессы творче-
ства, тем более зависят от культурного развития.
Характеристика Одоевского как психолога была бы
неполной и односторонней, если бы мы не указали на
его более раннее сочинение «Письма к графине Е. П. Р.»
(Растопчиной) о привидениях, суеверных страхах, об-
манах чувств, магии, каббалистике, алхимии и т. д.,
написанное в 1839 г. и напечатанное под псевдонимом
«Безгласный». В этом сочинении, направленном против
бушевавшей в аристократических салонах моды на ма-
гию и всякие чудеса, Одоевский проявляет себя как
тонкий психолог-натуралист. Здесь на первый план
выступают научные искания и научные интересы Одоев-
ского и далеко в стороне остаются его мистико-фило-
софские воззрения. «Мне казалось, — писал в своих
«Письмах» Одоевский-Безгласный, — что под всеми
этими баснословными рассказами о страшилищах раз-
ного рода скрывается ряд естественных явлений, до-
ныне не вполне исследованных и причины которых
частью находятся в самом человеке, частью в окружаю-
щих его предметах».
В одних своих положениях Одоевский нередко
опровергал свои же собственные высказывания. Противо-
поставляя, например, «инстинктуальность», т. е. в ко-
нечном счёте веру, знаниям и разуму, Одоевский очень
часто утверждал и обратное — торжество знания, его
превосходство над верой и несовместимость с ней. По-
добные противоречия возникали в психологических рабо-
тах Одоевского тогда, когда в них философ-идеалист
сталкивался с писателем-реалистом, причём в этом столк-
новении нередко реализм писателя преодолевал идеа-
лизм философа. Это преодоление художественным реа-
лизмом философского идеализма и представляет собой
положительный момент в произведениях Одоевского.
***
В 1848 г. вышло нашумевшее «произведение» Ни-
кифора Зубовского, претендовавшего быть «истинно-
русским» духовным философом. «Психология», как
называлось это сочинение, замечательна не своими
идеями, а той критикой, которую она вызвала в русской
публицистике.

Книга Зубовского была направлена Против материа-
лизма и безбожия. «Внутреннее начало жизни и деятель-
ности последних (людей и животных. — Б. А.) мы на-
зывали душой, — писал Никифор Зубовский. — Собра-
ние сведений о душе человеческой, изложенных в изве-
стном порядке, составляет науку, получившую название
Психологии». После такого «определения» Зубовский
начинает своё произведение с опровержения материа-
лизма. «Опровергнув» материализм «доводами» библии
и евангелия, Зубовский провозглашает в качестве прин-
ципов психологии «простоту и неделимость души, нераз-
рушимость и бессмертие». Важнейшим исходным поло-
жением «науки» психологии Зубовский объявляет также
«врождённость идей».
Книга Зубовского была лишь наиболее законченным
выражением того реакционно-спиритуалистического на-
правления в психологии, которое поддерживалось нико-
лаевским правительством. Это же направление развивал
философско-педагогический журнал «Радуга», среди со-
трудников которого наиболее типичной фигурой был
С. Бурачек, так формулировавший цель своего издания:
«Сплочение всех наук в одну — философическую науку
природы, человека и бога». Передовая русская общест-
венная мысль, идущая от Радищева до декабристов, по-
стоянно стремилась к «возвеличению человека и челове-
чества». Реакционные идеалисты устами Бурачка, своего
наиболее болтливого и циничного «божьего мужичка»,
проповедывали ненависть и презрение к человеку. «Бес-
смертие души» и «потусторонний мир» — вот и вся пре-
мудрость человеконенавистничества бурачковской «пси-
хологии». Идеализм в этом своём крайнем крыле выра-
зительно противопоставлял себя не только материализ-
му и атеизму, но и гуманизму.
Известный в то время врач-спиритуалист И. Ястреб-
цов в 1832 г. издал книгу «Об органе души», а в 1841 г.
другую — «Раздумье о моем теле». В них Ястребцов
решительно отвергал распространявшиеся уже в то вре-
мя убеждения в том, что мозг является органом психи-
ческой жизни. Он утверждал, что всё тело является
«вместилищем души», управляемым некоей духовной
силой.
Ястребцов не был одиноким спиритуалистом в рус-
ской медицине. В 40-х годах спиритуализм пропаганди-

ровал даже такой серьёзный орган медицины, каким
был «Терапевтический журнал». В этом журнале с боль-
шим успехом подвизался И. Зацепин, ставший официаль-
ным теоретиком «философской медицины», в действи-
тельности — спиритуализма и богословия.
На этом фоне несколько выделяется книга профессо-
ра О. Новицкого «Руководство к опытной психологии»
(1840), изложенная сравнительно научно и содержащая
немало фактических данных по психологии. Это относит-
ся главным образом ко II части книги — «Частной пси-
хологии», где можно найти ряд оригинальных и интерес-
ных положений.
Примером может служить освещение вопроса о соот-
ношении темперамента и характера: «Характер и темпе-
рамент, — пишет Новицкий, — как ни близки они между
собою и как часто поэтому ни смешивают их, должно
различать один от другого. Характер и по своему проис-
хождению большею частию есть дело свободы, и в своем
существовании подлежит постепенному изменению и
преобразованию силою свободы; напротив того, темпе-
рамент, если и способен к некоторому изменению и об-
разованию действием свободы, тем не менее, по своему
происхождению, есть чисто врожденное расположение.—
Темперамент, во всех своих оттенках, нравственно без-
различен, а характер весь заключается в нравственных
противоположностях доброго и злого. Впрочем, на этом
основании еще не отрицается, что темперамент под влия-
нием свободы может получить какое-либо особенное ка-
чество и чрез то сделаться составною долею характера» К
Всё же «Руководство» Новицкого в целом, и осо-
бенно I часть его—«Общая психология», представляет со-
бой обычную компиляцию немецких идеалистических ис-
точников, направленную к одной цели—«опровержению
материализма». К этому же типу психологических руко-
водств относится и «Курс психологии» Кедрова (1844).
Историческое исследование состояния физиологии и
психологии во второй четверти XIX в. показывает силь-
ную засорённость их такими псевдонаучными теориями,
как физиогномика, френология, учение о «животном маг-
нетизме» и т. д., а иногда даже пережитками каббали-
стики, астрологии и т. п.
1 О. Новицкий, Руководство к опытной психологии, Киев
№40, стр. 344-345.

Ещё в XVIII и начале XIX в. русское масонство
подготовило почву для проявления интереса ко всем
этим мистическим «чудесам», а французская аристокра-
тическая эмиграция вызвала в дворянском обществе
специальное внимание к Лафатеру и его физиогномике.
Лафатер был признан защитником аристократических
интересов, так как он всерьёз утверждал врождённость,
«природность» дворянского превосходства. «Голубая
кровь» дворянства нашла в нём изощрённого и яростного
апологета. С редкостной злобой и презрением высмеивал
он демократический дух, облекая его в скотоподобные
телесные формы. Лафатеровская физиогномика служила
не только для французской, но и для русской аристо-
кратии идейным средством борьбы с буржуазными ре-
волюционными идеями о всемогуществе воспитания
и просвещения. Лафатер и его русские эпигоны пропо-
ведывали бессилие воспитания перед всемогуществом
родословной, сословного положения и сословного духа.
Физиогномика не сходила со страниц реакционной пе-
чати вплоть до самого конца первой половины XIX в.;
важнейшие положения её были обобщены Клоссовским
в его «Теории и мимике страстей» (1849).
Однако ещё в 20-е годы физиогномика начала усту-
пать место исключительному влиянию учения о «живот-
ном магнетизме», «теоретиком» которого в России высту-
пил Велланский, а затем френологии, первым представи-
телем которой в России оказался опять-таки Велланский.
После Велланского наиболее известным пропаган-
дистом френологии в России был М. Волков, у кото-
рого превознесение френологии сопровождалось непри-
миримым отрицанием психологии. В течение двух лет
(1847—1848) в «Отечественных записках» печаталась
большая работа М. С. Волкова «Физиология головного
мозга», представлявшая собой френологию в популяр-
ном изложении. В 1857 г. Волков издал эту работу в
переработанном виде отдельной книгой под названием
«Френология». Френологические писания Волкова бы-
ли ещё более вульгарны, чем писания его западно-
европейских собратьев, что не мешало им пользоваться
некоторым «научным» авторитетом.
Лишь в 50-х годах против Волкова выступил Доб-
ролюбов. В своей рецензии на сочинения Волкова, на-
печатанной в «Современнике» в 1858 г., он впервые в

русской литературе разоблачил реакционность и псев-
донаучность фатализма в его френологическом прояв-
лении. Классовая буржуазная сущность френологии
была вскрыта Добролюбовым с большой ясностью.
Как последовательный революционный демократ, он
показал связь френологической «системы» с лженауч-
ными «социологическими» спекуляциями Волкова по
поводу революции 1848 г. во Франции. Мужественное
выступление Добролюбова в защиту революционного
французского пролетариата от пошлых нападок реак-
ционного блюстителя порядков крепостнической России
было вместе с тем разоблачением френологии как лже-
науки, как прислужницы эксплоататорских классов.
В дворянских и буржуазных кругах России 30— 50-х
годов увлечение физиогномикой, френологией живот-
ным магнетизмом имело одну общую черту — это было
увлечение наиболее «наукоподобной» формой мистико-
фаталистического понимания развития человека. Уси-
ленная пропаганда фатализма была направлена к тому,
чтобы внушить эксплоатируемым массам убеждение в
вечности, неизменности, природности, а поэтому и не-
прикосновенности самодержавия и бесплодности всякой
борьбы с крепостническим строем.
По сравнению со средневековыми формами откро-
венно религиозного фатализма этот новейший фатализм
постоянно рядился в замаскированные формы «науко-
подобия». И физиогномика, и френология, и «теория»
животного магнетизма выступали под флагом естество-
знания, прикрывая этим свои подлинные религиозно-
мистические мотивы и реакционно-классовые цели.
В 1815 г. в Харькове вышла книга магистра
Харьковского университета П. Любовского «Краткое
руководство к опытному душесловию». Эта книга
явилась первым после книги И. Михайлова системати-
ческим трудом по психологии.
«Опытное душесловие» Любовского есть в сущности
«Эмпирическая психология». Об этом он говорит так:
«Опытное душесловие (Psychologia empirica) есть нау-
ка, излагающая все душевные дарования, по колику
оные могут быть замечены опытностию» К
1 П. Любовский, Краткое руководство к опытному душесло-
вию, Харьков 1815, стр. 1.

Стремясь избегнуть метафизики, Любовский, одна-
ко, стал на идеалистическую точку зрения, приняв как
постулат концепцию взаимодействия начала телесного
с активным психическим началом. Но ценность и зна-
чение работы Любовского в другом—в ряде интерес-
ных попыток самостоятельно построить систему психо-
логии не на абстракции духа, а на конкретности человека.
Весь, солидный по тому времени, труд Любовского
состоит из трёх частей: I — чувствительность, II —по-
знание и III — стремление, влечение и воля,
Впервые в русской литературе Любовский подробно
анализирует механизм ощущений, особенно зрения и,
в частности, бинокулярного зрения, и описывает факты
оптических иллюзий. Ощущение (чувствование) он на-
зывает «некиим образом, или, так сказать, отпечатком
чувствуемого предмета» 1, «более или менее верным
изображением того предмета, который произвел впе-
чатление»2. Он считает, что чувства и чувствитель-
ность являются источниками, предпосылками познания.
Изложению этого положения он посвящает специаль-
ную главу «О содействии чувствительности к познанию»,
в которой ярко выступают противоречия и колебания
в его взглядах.
Влечения с точки зрения Любовского являются те-
ми внутренними побуждениями, двигателями психиче-
ской жизни, которые лежат в основе не только всей
как бы интегральной деятельности человека (например/
влечение к отечеству или богатству), но и отдельных
отправлений тела. Так, Любовский высказывает пред-
положение о том, что есть влечения глаза — зрения,
слуха и т. д. Влечение глаза — зрения проявляется в
«любовании: красотой :и величеством предметов, и осо-
бенно, «'выражений «движений души» ..(взгляд). Слёзы
есть и у животных (от раздражения. глаз при болезни),
но выражением печали и горести они становятся толь-
ко у человека. Совершенно отсутствует у животных и
«взгляд» как способность: выражения чувствительности
(«сверкание: очей», «потупленный взор», «неподвижный
взор», «умильный взгляд» и т. .д.). Человек же не мо-
жет переживать, не выражая переживание внешне, те-
1 П. Любовский, Краткое руководство к опытному душесло-
вию, стр. 17.
2 Jim же, стр, 23.

лесно, поэтому и возникает «влечение глаз» не только
к любованию, но и выражению. То же относится
к слуху, для которого характерно влечение к человече-
ской речи и гармонии звуков, к гортани, которой свой-
ственно «влечение к произнесению речи». С точки зре-
ния Любовского стремление органов к «выражению»
обусловлено господством среди влечений человека об-
щественных мотивов поведения, называемых им вслед
за многими западноевропейскими философами и психо-
логами симпатическими чувствами.
Любовский наиболее оригинален в этой своей по-
пытке сочетать в единое целое проблему симпатиче-
ских чувств с телесной феноменологией и превратить
учение о влечениях (и прежде всего этических) в ос-
новную главу психологии.
Нельзя не отметить влияние передовых гуманных
общественных идей начала XIX в. на психологические
воззрения Любовского.
Так, в качестве одного из самых главных влечений
человека Любовский называет «любовь к отечеству».
Характерно при этом, что, следуя лучшим передовым
идеям народного патриотизма, Любовский совершенно
не упоминает здесь об императоре и «царственной фа-
милии», в любви к которой упражнялись в период со-
здания «Священного союза» борзописцы реакционной
печати. Любовский анализирует психологию любви «к
отечеству», а не к самодержавию. Основным примером
при характеристике этого влечения Любовский взял
Кутузова. Бессмертный спаситель отечества — так на-
зывает Кутузова Любовский — показал всем образец
самоотверженной любви к отечеству и тем самым от-
ветил на вопрос, возникавший у современников, — «по-
чему он при всех невыгодах своей службы не берет
отставки?» 1 В этом ясном намёке на тягостное положе-
ние Кутузова при Александре и Аракчееве раскрывается
понимание Любовским подлинной «любви к отечеству».
Отражение тех же влияний видно в высказываниях
Любовского о «влечении к труду». «Человек... имеет
врожденное стремление к труду» — говорит Любов-
ский, поэтому даже «самые ленивые, ежели не
работают следуемого, то по крайней мере всегда
1 П. Любовский, Краткое руководство к опытному душе-
словию, стр. 102.

занимаются недозволенным» 1. Одно из самых больших
удовольствий для человека — удовольствие, получаемое
от труда, в доказательство чего Любовский ссылается
на Руссо и Дидро. И именно за ними и другими пере-
довыми просветителями идёт Любовский, намекая на
необходимость «благоустроенного общества» для разви-
тия этого врождённого стремления к труду.
В 1848 г. погиб от холеры чиновник провиантского
департамента А. И. Галич (он же Говоров). В послед-
ние годы своей жизни Галич терпел всяческие мораль-
ные и материальные лишения. В облике опустившего-
ся, несчастного чиновника невозможно было узнать од-
ного из замечательных учёных России 20—30-х годов.
Судьба Галича характерна для судеб многих передо-
вых русских учёных XIX в.
Сын дьячка Говорова, Галич исключительным та-
лантом и волей проложил себе путь к науке. Один из
лицейских учителей Пушкина, позднее блестящий про-
фессор вновь открытого Петербургского университета,
он был известен рядом работ по истории философии и
эстетике.
Но замечательный расцвет таланта разночинца Га-
лича был грубо подавлен разгромом передовой про-
фессуры Петербургского университета в 1821 г. Вмести
с профессорами Арсеньевым, Германом и Раупахом он
подвергся унизительному инквизиторскому суду? был
лишён кафедры, а затем изгнан из университета за
«вольнодумство» и «нечестивые мысли». Поставленный
судом перед угрозой объявить его сумасшедшим, Га-
лич принуждён был в тот момент отказаться от своих
философских воззрений. Однако в действительности он
не только не отказался от своих взглядов, но стал на
позиции ещё более радикальные. В 1834 г. Галич за-
кончил и опубликовал свой капитальный труд «Карти-
на человека», оригинальный по замыслу и богатый по
содержанию.
Книга Галича своей гуманистической направлен-
ностью, а также отсутствием «опровержения материа-
1 П. Любовский, Краткое руководство к опытному душесло-
вию, стр. 78—79,

лизма» резко отличается от идеалистически-богослов-
ского стандарта психологических сочинений того вре-
мени. В разрешении психофизической проблемы он
использует данные естествознания и по возможности
основывает психологию на материале физиологии.
В первой части своей работы Галич излагает сна-
чала «телесную дидактику» (отправления тела, систе-
мы тела, части тела), затем переходит к «телесной фе-
номенологии» (характеристика здоровья и болезни,
бодрствования и сна, уродств и ненормальностей тела)
и заканчивает её так называемой «семиотикой», в ко-
торой излагает учение о темпераментах.
Во второй части («Дух») Галич развивает свою пси-
хологическую систему. Следуя за Локком, он начинает
анализ психологии с чувственности — с ощущений как
первоисточника теоретической деятельности духа. Чув-
ственность выступает в виде: чувственного созерцания,
чувственного представления и воображения, а также в
виде «чувственных связей представления в соображе-
ниях и мечтах». Следующей ступенью умственного раз-
вития человека, по Галичу, является «свободное позна-
ние» как высший «способ познания». Свободное познание
также стадиально и изменяется сообразно качеству
ступени умственного развития человека. Переходом от
чувственного «связанного» познания к «свободному по-
знанию» является «полумысль», к которой относятся
«мнение» и «правдоподобные догадки». В результате
сочетания «связанного» и «свободного» познания обра-
зуется память как «способ посредствующего или сме-
шанного познания». Галич не допускает у человека
возможности существования памяти без мышления;
память так же связана с мышлением, .как и со своими
чувственными источниками — представлениями. На ос-
нове развития чувственного опыта, мышления и памя-
ти, посредством которых человек познаёт внешнюю дей-
ствительность, возможно и познание самого себя.
Самопознание развивается лишь на основе развития со-
знания. Переход от сознания к самосознанию особенно
связан с «практической стороной духа», т. е. с волей.
Галич исходит из существования неких духовных
сил, «движущих извнутри наружу», к которым отно-
сятся: побуждение, вожделение, склонности. Повторя-
ясь и закрепляясь в жизни, эти движущие силы

образуют привычки; развиваясь в известном избиратель-
ном и постоянном направлении, эти же движущие силы
образуют страсти как проявления воли. Этим движущим
силам Галич придаёт исключительное значение для по-
нимания общих закономерностей психического разви-
тия человека. Движущие силы, привычки, страсти яв-
ляются внутренними условиями деятельности человека,
совершения поступков, следовательно, практической сто-
роны духа, которой Галич придаёт решающее значение.
«Я знаю, что и живу не иначе, как обнаруживая свою
деятельность (хотя бы то было и по поводу внешних
раздражений), — пишет в этой связи Галич, — не иначе,
как проявляя свою жизнь для себя и для других, не
иначе, как выводя на позорище временные, отдельные
порождения внутреннего моего, средобежного могуще-
ства, которое везде и остается основанием последних,
составляющих совокупность или сумму моего бытия
исторического... Таким образом, — продолжает Галич,—
пускай мысль делает различие между внешним и вну-
тренним; в практике мы действительно и существуем и
знаем про себя лишь столько, сколько удается нам вы-
казать свои силы, выказать то, что мы есть и чем бы
могли быть» *.
Блестяще раскрывает Галич процесс объективизации
субъективной жизни в практической деятельности, осо-
бо выделяя значение этой деятельности для объектив-
ного содержания нашего самосознания.
В главе о страстях и «практической стороне духа»
Галич обнаружил мастерское применение диалектики.
Лишь «выводя на позорище», т. е. объективируя свою
психику, свои страсти в частности, человек начинает
себя познавать как личность, а следовательно, по Га-
личу, и как существо общественное и историческое.
«Раскрывшееся сознание моей жизни исторической, —
пишет Галич, — вместе с тем подает мне и способы
распознавать свое лицо с другими отдельными лицами.
Я и самого себя, и всякого другого принимаю за осо-
бенное, определенное существо однородное, и приветст-
вую в нем брата» 2. Итак, по Галичу, осознание своей
исторической жизни через практическое «действие ду-
1 А. Галич, Картина человека, Спб. 1834, стр. 37,
2 Там же, стр. 40—41,

ха» позволяет осознавать и других людей и свою одно-
родную сущность с ними, позволяет видеть в другом
человеке брата, жить общим историческим бытом со
всем человечеством. «Посему... — заключает Галич,—
все сии — родные мне твари — каждая по своему особен-
ному устройству и значению составляют вместе со мною
общий исторический быт одного того же человечества» \
Так теоретически обосновывает Галич исповедуемый
им гуманизм, лишённый, как видим, какого-либо налёта
теологического характера. Люди сами, практическими
действиями своего духа, создают общий исторический
быт, который и определяет жизнь каждого отдельного
человека. В процессе развития этого быта люди как бы
созидают друг друга, их страсти и чувства есть выра-
жение их отношения друг к другу.
Галич прекрасно разрабатывает отдел симпатических
переживаний, показывая на примере соболезнования,
сочувствия, сострадания зависимость чувствований от
взаимоотношений людей. В симпатических переживани-
ях Галичу удаётся раскрыть человечность чувствований
человека, гармоническую настроенность чувств отдель-
ной личности с чувствами всех других людей.
Галич обрушивается на эгоизм, который он считает
самым большим бесчеловечным злом. Вопреки сущест-
вующему предрассудку он утверждает, что «решитель-
ных эгоистов» нужно искать не среди замкнутых, уеди-
нённых людей, а среди «светских» людей, живущих
шумной жизнью, равнодушных к человеческой жизни2.
Это равнодушие человека к жизни других может
превратиться из отрицательной психологической черты
в политическое зло. Эгоизм IB политике играет исклю-
чительно вредную, преступную роль, «поглощая инте-
ресы всех частных лиц и народов, дабы они, подобно
нулям, служили только к возвышению достоинства еди-
ницы». Эгоизм неминуемо злобен: злость составляет
его характерную черту. «Как в добродетели восходит
человек на высоты; так здесь он погрязает все более в
самом себе, — в бездне отверженного бытия». Приме-
ром этого может послужить и то, что злость любит не
только сама делать зло, но и развращать других лю-
дей, развивая в них дурные наклонности, «развращать
1 А. Галич, Картина человека, стр. 41.
2 См. там же, стр. 329.

людей вокруг себя, напр.: нарочно воспитывая их в не-
вежестве, в грубом вкусе и в рабских помыслах» 1.
Страсти расцениваются Галичем с точки зрения их
пользы не для отдельно взятого человека, а для чело-
вечества в целом. Поэтому самолюбие он расценивает
как страсть «одинокого быта или чисто-животного», все
же остальные страсти — не «одинокие», а общественные,
соучастные, говоря языком Радищева. Все остальные
страсти, как положительные, так и отрицательные, есть
известные отношения человека к жизни других людей.
Раздел, посвященный анализу человеческих стра-
стей, больше всего вызвал недовольство официальных
критиков Галича. Под видом анализа страстей Галич
бичует здесь пороки современного ему общества, бес-
пощадно высмеивает лицемерие, фанатизм и ханжество
попов, любостяжание чиновников и купцов, пустоту
«избранного света». Так, «любостяжание» Галич иллю-
стрирует примерами учёного шарлатанства, женитьбой
блудных сынов на богатеньких уродах и штатных ме-
стах, продажей прелестей и т. д. Отрицательной кажется
Галичу и купеческая страсть к прибылям, при которой
уже самое обладание деньгами доставляет удоволь-
ствие. Превращение денег из средства в самоцель ка-
жется Галичу страстью, противной человеческому духу.
Любопытен раздел его книги, озаглавленный «Быт
сердца». Он посвящен тревогам, или волнениям, как
важнейшим проявлениям сердечной деятельности. Воз-
можны, как указывает Галич, «тревоги со стороны рас-
судительности», к которым относятся: рвение или
задумчивость, изумление, испуг или переполох как пере-
оценка действительной опасности. Возможны также, по
Галичу, «тревоги сердца со стороны воли», проявлени-
ем которых являются: страх, гнев, ревность. Наиболь-
шую группу составляют «тревоги, которые сердце
причиняет само себе», к каковым относятся: непосред-
ственные порывы радости, печали, а также производные
порывы беспокойства (стыд, раскаяние, мнительность).
Наивысшим чувствованием, объединяющим и волю и
рассудок, является энтузиазм.
Третья и последняя часть книги Галича посвящена
«соотношению между телесной и душевной жизнью».
' Л. Галич, Картина человека, стр. 323.

В ней Галич описывает чрезвычайные, особые или не-
нормальные проявления души (слабости сознания, ду-
шевные болезни, сонную жизнь), избегая какого-либо
прямого решения психофизической проблемы. Ограни-
чиваясь одним лишь описанием проявлений взаимоот-
ношения телесной и духовной жизни, он стремится к
компромиссному признанию -важности обеих этих сторон.
Галич, конечно, не был материалистом, но он не
имел ничего общего и с идеалистами мистико-
спиритуалистического толка, которых так много раз-
велось в России в 30-е и 40-е годы. В политическом
отношении он не был революционером; он критиковал
современное ему общество с либеральных позиций
и не мог, например, правильно оценить роль
французской буржуазной революции. И тем не менее
Галич ф>1Л на голову выше всех тех русских психоло-
гов и философов 30-х годов, которых расплодили свя-
тейший синод и министерство народного просвещения.
Галич .первым попытался установить традиции рус-
ской психологии и обобщить наилучшие достижения рус-
ской философско-психологической мысли. Умалчивая о
Радищеве (скорее всего по цензурным соображениям),
он хвалебно отзывается о Козельском, Ив. Михайлове,
Любовском, указывая, что их труды ничуть не хуже
иностранных. И это отнюдь не случайно: и Козельский
и Любовский, несомненно, оказали влияние на Галича
как их высокой оценкой роли страстей, воли и чувств
для психического и, в частности, умственного развития,
так и прогрессивной общественной направленностью их
психологических построений. Любовь к человечеству и
любовь к отечеству, занимавшие важное место в уче-
нии Любовского о побуждениях, превратились в веду-
щие принципы психологической системы Галича. Эти
принципы, развитые в определённой системе, и придали
книге Галича то своеобразие, которое отличает её от
всех других современных ей психологических работ.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ
КЛАССИКОВ РУССКОГО МАТЕРИАЛИЗМА
СЕРЕДИНЫ XIX в.
Материалистические традиции русской философии со-
ставляют одну из важных сторон освободительного
движения в России.
«Освободительное движение в России, — писал Ле-
нин, — прошло три главные этапа, соответственно трем
главным классам русского общества, налагавшим свою
печать на движение: 1) период дворянский, примерно
с 1825 по 1861 год; 2) разночинский или буржуазно-
демократический, приблизительно с 1861 по 1895 год;
3) пролетарский, с 1895 по настоящее время» К
История освободительного движения в XIX в. начи-
нается декабристами, значительная часть которых была
в первых рядах участников Отечественной войны 1812 г.
и являлась передовой частью русской дворянской
интеллигенции. Решительные враги крепостничества,
декабристы боролись за буржуазно-демократические
свободы, развитие промышленности и распространение
народного образования в России.
Политические взгляды декабристов были тесно свя-
заны с их материалистическими, а подчас и атеисти-
ческими воззрениями. В философии большинство дека-
бристов были последователями Радищева и французских
материалистов. Как следственные материалы по делу
декабристов, так и другие документы эпохи свидетель-
ствуют о материалистическом мировоззрении Пестеля,
Николая Тургенева, Лунина, Крюкова и др.
1 Ленин, Сочинения, т. XVII, стр. 341.

Известна, например, деятельность философского
кружка молодых офицеров в Тульчино (Подольской гу-
бернии). Ведущую роль в этом кружке играл Н. Крю-
ков, бывший одним из ближайших соратников Песте-
ля. О степени этой близости и о том, какое значение
придавал Пестель теоретической работе Крюкова, сви-
детельствует тот факт, что философские заметки Крю-
кова были зашиты в один тюк с «Русской Правдой»
Пестеля и зарыты в условленном месте. Характеризуя
найденные бумаги Крюкова, следователь Боровков пи-
сал, что в них он обнаружил «полный свод соблазни-
тельных и развратных умствований новейшей филосо-
фии». Уже из этой характеристики видно, насколько
опасными были для самодержавия материалистические
убеждения декабристов.
Особый интерес представляет незаконченное сочине-
ние Н/ Крюкова, посвященное воспитанию, которому
декабристы придавали огромное значение. Истинная
философия мыслилась им как сенсуалистическая тео-
рия познания, связанная с психологией. Одна из частей
рукописи Н. Крюкова носит название «Психология».
Мышление, память, чувствование, воля — все психиче-
ские процессы рассматривались Крюковым с точки зре-
ния их происхождения из ощущений. В основе же ощу-
щения лежат материальные нервные процессы. Эта
мысль формулируется Крюковым в следующем поло-
жении: «Итак, если бы мы не имели ни нерв, ни моз-
га, или если бы они не имели свойства соделывать нас
чувствительными, тогда бы мы были твари бесчувствен-
ные, как, напр., камни, металлы и пр.» 1
Выпавшее из рук декабристов знамя материализма
было поднято великим дворянским революционе-
ром-демократом Герценом и великими революционера-
ми-демократами разночинцами Белинским, Добролюбо-
вым и особенно Чернышевским.
«Как декабристы разбудили Герцена, так Герцен
и его «Колокол» помогли пробуждению разночинцев,
образованных представителей либеральной и демократи-
ческой буржуазии, принадлежавших не к дворянству, а
к чиновничеству, мещанству, купечеству, крестьянству» 2.
1 Приведено по книге Павлова-Сильванского «Очерки по рус-
ской истории XVIII—XIX вв.», Спб. 1910, стр. 279.
2 Ленин, Сочинения, т. XVII, стр. 341.

Великий деятель русского освободительного движе-
ния А. И. Герцен был крупнейшим философом-материа-
листом, роль которого высоко ценил Ленин: «В кре-
постной России 40-х годов XIX века он сумел подняться
на такую высоту, что встал в уровень с величайшими
мыслителями своего времени». «Первое из «Писем об
изучении природы», — «Эмпирия и идеализм», — напи-
санное в 1844 году, показывает нам мыслителя, кото-
рый, даже теперь, головой выше бездны современных
естествоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынеш-
них философов, идеалистов и полуидеалистов. Герцен
вплотную подошел к диалектическому материализму и
остановился перед — историческим материализмом» К
Будучи не только последовательным материалистом,
но и замечательным диалектиком, Герцен с чрезвычай-
ной силой обрушивается на метафизический материа-
лизм. Он подвергает серьёзной критике не только логи-
ку и теорию познания, но и психологию, развиваемую
метафизически.
Подробно разбирая философские концепции Локка
и Кондильяка, Герцен указывает на существенный не-
достаток этих материалистических концепций: «Мате-
риалисты-метафизики совсем не то писали, о чем хоте-
ли; они до внутренней стороны своего вопроса и не кос-
нулись, а говорили только о внешнем процессе; его они
изображали довольно верно, и никто с ними не спорит;
но они думали, что это все, и ошиблись: теория чув-
ственного мышления была своего рода механическая
психология, как воззрение Ньютона — механическая
космология. Притом, никак не надобно терять из* вида,
что локкова школа рассматривала мышление только
как частную, отдельную, личную способность одного
типического человека; разум как родовое мышление,
пребывающее и развертывающееся в истории и науке,
не заслужил их внимания; оттого у всех у них недо-
стает исторического понимания прошлых моментов
мышления» 2.
Герцен блестяще доказывает, что метафизическая
ограниченность этих материалистических школ приводит
к отрыву мышления от бытия и бытия от мышления.
1 Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 464—466.
2 А. И. Герцен, Избранные философские сочинения, Соцэкгиз,
1940, стр. 207.

Он пишет.- «Природа помимо мышления —- чисть, а не
целое; мышление так же естественно, как протя-
жение, так же — степень развития, как механизм, хи-
мизм, органика, — только высшая» К Подчёркивая един-
ство природы и сознания, Герцен указывает, что «при-
рода, понимаемая помимо сознания, — туловище, недо-
росль, ребенок, не дошедший до обладания всеми ор-
ганами, потому что они не все готовы. Человеческое
сознание без природы, без тела, — мысль, не имеющая
мозга, который бы думал ее, ни предмета, который
бы возбудил ее» 2.
Смело применяя диалектический метод к материа-
листическому пониманию природы и сознания, Герцен
даёт новое решение вопроса о месте и роли психиче-
ского развития в природе и истории. В своей статье
«Публичные чтения г-на профессора Рулье» Герцен пи-
сал: «Г, Рулье избрал предметом своих публичных чте-
ний образ жизни и нравы животных, т. е. как он сам
выразился, психологию животных. Зоология в высшем
своем развитии должна непременно перейти в психоло-
гию». «Выбор такого предмета свидетельствует живое
понимание науки и большую смелость: здесь надобно
часто прокладывать новую дорогу: психология живот-
ных несравненно менее обращала на себя внимание
ученых естествоиспытателей, нежели их форма. живот-
ная психология должна завершить, увенчать сравнитель-
ную анатомию и физиологию; она должна представить
до-человеческую феноменологию, развертывающегося
сознания; ее конец — при начале психологии человека,
в которую она вливается, как венозная кровь в легкие,
для того, чтобы одухотвориться и сделаться алою
кровью, текущею в артериях истории»3.
Герцен высказывает мысль, что именно в психоло-
гии совершается переход от естествознания к истории.
Исходя из этого, он предостерегает против механисти-
ческого сведения психологии к физиологии, сознания
к физиологическим функциям мозга, которые являются
его основой.
«Если задача физиологии, — пишет Герцен, — дейст-
вительно состоит в том, чтобы узнать в органическом
» А. И. Герцен, Избранные философские сочинения, стр. 208.
2 Там же.
3 Там же, стр. 222—223.

процессе высшее развитие химизма, а в химизме —
низшую степень жизни, если она не может сойти с хи-
мико-физической почвы, то верхними ветвями своими она
переходит в совершенно иной мир: мозг, как орган
высших способностей, рассматриваемый при отправле-
нии своей деятельности, прямо ведет к изучению отно-
шения нравственной стороны к физической и таким
образом к психологии. Здесь могут явиться вопросы, ко-
торых не осилит ни физика, ни химия, которые могут
только разрешиться при посредстве философского мыш-
ления» К
Таким образом, Герцен видит задачу психологии в
изучении соотношения нравственной стороны человека
с его физической стороной. Он подчёркивает, что за-
дачи физиологии и психологии совпадают лишь до из-
вестного момента, в дальнейшем же каждая из этих
наук преследует свои собственные цели. При этом фи-
зиология, правильно понимающая свой предмет, дол-
жна базироваться на физике и химии и затем разви-
ваться в сторону психологии, а психология должна
отправляться от физиологии и развиваться в сторону
философии и истории. Как видим, Герцен блестяще
применил диалектический метод к материалистическому
пониманию предмета психологии.
Первым в русской литературе Герцен наметил путь
преодоления ограниченности эмпиризма и рационализма
в теории познания и психологии. Чрезвычайно харак-
терно, что, решая эту проблему, проблему взаимоотно-
шения ощущения и мышления, Герцен вводил в фило-
софию понятие практической деятельности. Критикуя
немецкий идеализм и берлинских профессоров, этих «тал-
мудистов новой науки», Герцен писал, что Германия
«никогда не имела вполне развитого смысла практиче-
ской деятельности» 2. Это полностью относилось им и к
Гегелю: «Гегель, раскрывая области духа, говорит
об искусстве, науке и забывает практическую деятель-
ность, вплетенную во все события истории» 3.
Однако, выдвинув понятие практической деятель-
ности как философскую категорию, Герцен не понял
ещё значения практики как критерия истины; для него
1 А. И. Герцен, Набранные философские сочинения, стр. 226.
2 Там же, стр. 50.
3 Там же, стр. 52.

оставался скрытым общественно-трудовой, классово-
исторический характер практической деятельности
человека. Он не мог распространить материализм на об-
щественные отношения и, по выражению Ленина, «оста-
новился перед историческим материализмом».
Критикуя модный в его время фатализм в понима-
нии личности («предначертанность божественным про-
видением»), Герцен справедливо возмущается взглядом,
по которому «будущее отдано в кабалу до рождения».
Это меткое и саркастическое замечание задевало
«теории» всяких физиогномиков и френологов, выдви-
гавших под покровом естественно-научных рассуждений
учение о моральной наследственности. Герцен не мог
до конца опровергнуть течку зрения фатализма, потому
что он не нашёл путей к пониманию закономерностей
исторического формирования личности.
И всё же герценовское понимание личности и
взаимоотношения её с обществом резко противоречило
обычным буржуазным концепциям. «Человек,— писал
Герцен, — не может отказаться безнаказанно от уча-
стия во всех обителях, в которые он призван своим
временем. Человек развившийся равно не может ни ис-
ключительно жить семейною жизнью, ни отказаться от
нее в пользу всеобщих интересов» ]. Это единство и
противоречие индивидуального и всеобщего (общест-
венного) качественно изменяет человеческие страсти и
создаёт волю. «Поднимаясь в сферу всеобщего, — писал
Герцен, — страстность не утрачивается, но преобра-
жается, теряя свою дикую, судорожную сторону; пред-
мет ее выше, святее; по мере расширения интересов,
уменьшается сосредоточенность около своей личности,
а с нею и ядовитая жгучесть страстей» 2.
Важный этап в развитии русских философско-психо-
логических идей связан с именем Белинского.
Психологические воззрения Белинского в последние
годы его жизни приобрели чёткий материалистический
характер. Психофизическую проблему он разрешал мате-
риалистически. Так, в своём годичном обзоре русской
литературы за 1846 г. он писал: «Вы, конечно, очень
1 Л. //. Герцен, Полное собрание сочинений и писем, под ред.
Лемке, т. III, стр. 259.
2 Там же, стр. 258.

уважаете в человеке ум? — Прекрасно! — так останав-
ливайтесь же в благоговейном изумлении и перед этою
массою мозга, где происходят все умственные отправ-
ления». «Иначе, вы будете удивляться в человеке след-
ствию мимо причины, или — что еще хуже — сочините
свои небывалые в природе причины и удовлетворитесь
ими. Психология, не опирающаяся на физиологию,
так же не состоятельна, как и физиология, не знающая
о существовании анатомии» !.
Это стремление к обоснованию психофизического
монизма и разрушению казённого спиритуализма, царив-
шего в официальной философии и психологии, состав-
ляет важную черту психологических воззрений Белин-
ского. Другой характерной чертой этих воззрений
является выдвижение в центр психологии понятия лич-
ности. Лишь отнесение к личности делает реальными
такие психологические категории, как чувство, ум, воля,
вне личности все эти духовные качества лишь «логиче-
ская отвлечённость». Такое понимание, вполне совпада-
ющее с психологическими воззрениями Герцена, пред-
ставляло полную противоположность современным
Белинскому психологическим системам, большинство из
которых было наполнено «самостоятельными» духовными
способностями, независимыми от реальной жизни лич-
ности. Герцен и Белинский заложили основы для прео-
доления абстрактного функционализма в психологии.
Гуманизм и революционно-демократические идеи
сочетались в концепциях Герцена и Белинского с пат-
риотизмом. Свобода личности невозможна без свободы
народа — это положение связано с самой основой со-
циалистических взглядов Белинского.
В ряду великих материалистов XIX в. видное поло-
жение занимает Н. Добролюбов. Утверждение первич-
ности материи и вторичности психики, предметного
содержания психики и психофизического монизма ха-
рактерны для философских взглядов Добролюбова. Осо-
бенно ярко формулируется им положение о предметно-
сти мысли. «Что же составляет материал мысли,—
писал он, — как не познание внешних предметов? Воз-
можна ли же мысль без предмета; не будет ли она тогда
чем-то непостижимым, лишенным всякой формы и
1 Белинский, Полное собрание сочинений, пол ред. Венгерова,
т. X, стр. 406.

содержания? Ведь защищать возможность такой бес-
предметной и бесформенной мысли решительно значит
утверждать, что можно сделать что-нибудь из ни-
чего!» 1
Борьба Добролюбова с идеализмом в философии,
психологии и педагогике имела огромное значение для
воспитания новых поколений революционной демокра-
тии и укрепляла позиции Чернышевского.
Но если Белинский и Добролюбов высказывали
лишь отдельные, весьма важные для материалистиче-
ской психологии идеи, то Чернышевский с полным пра-
вом может быть назван не только великим русским фи-
лософом, но и психологом. Ему принадлежит глубоко
продуманная психологическая концепция, оказавшая
большое влияние на развитие русской научной психоло-
гии от Сеченова до наших дней. Несмотря на крат-
кость наших «Очерков», мы не можем не остановиться
подробно на характеристике этой гениальной психоло-
гической концепции Чернышевского.
* *
*
Политическая борьба Чернышевского за дело кре-
стьянской революции, его воинствующий философский
материализм, его благородство и революционный по-
рыв, созданные им образы в художественной литера-
туре — всё это навеки вошло в. сокровищницу великой
русской культуры. Образ Чернышевского, великого рус-
ского человека, славы русской нации, вдохновлял наро-
ды Советского Союза в Великой отечественной войне
против немецко-фашистских захватчиков. Чернышев-
ский — не только славное прошлое передовой русской
культуры, он не только великий мыслитель и револю-
ционер, завершивший развитие русского классического
философского материализма до возможности возникно-
вения ленинизма как высшей формы русской и миро-
вой культуры, — Чернышевский остаётся нашим совре-
менником, идеи и образы, им созданные, продолжают
жить в сознании наших людей и творить своё великое
дело служения народу и освобождения человечества
от политического, экономического и идеологического
гнёта.
1 Добролюбов, Полное собрание сочинений, т. Ill, М. 1036
стр. 241.

Великим русским учёным и критиком назвал Чер-
нышевского Маркс 1.
В своей характеристике Чернышевского Ленин пи-
сал: «Чернышевский был социалистом-утопистом, кото-
рый мечтал о переходе к социализму через старую,
полуфеодальную, крестьянскую общину, который не ви-
дел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что
только развитие капитализма и пролетариата способ-
но создать материальные условия и общественную силу
для осуществления социализма. Но Чернышевский был
не только социалистом-утопистом. Он был также рево-
люционным демократом, он умел влиять на все поли-
тические события его эпохи в революционном духе*
проводя—через препоны и рогатки цензуры—идею
крестьянской революции, идею борьбы масс за сверже-
ние всех старых властей» 2. Это сочетание утопического
социализма с революционным демократизмом и состав-
ляет характернейшую черту политического мировоззре-
ния Чернышевского.
Ленину мы обязаны и определением существа фи-
лософского мировоззрения Чернышевского. В «Мате-
риализме и эмпириокритицизме» Ленин писал: «Черны-
шевский — единственный действительно великий рус-
ский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до
88-го года остаться на уровне цельного философского
материализма и отбросить жалкий вздор неокантиан-
цев, позитивистов, махистов и прочих путаников»3.
Единство революционно-демократического и фило-
софско-материалистического мировоззрения определило
влияние идей и образов Чернышевского не- только на
его современников, но и на людей нашего времени.
Ленинские слова о «цельном философском материа-
лизме» Чернышевского можно отнести не только
к принципиальности и последовательности материали-
стического мировоззрения Чернышевского в период
1850—1888 гг., но и к единству материалистических прин-
ципов Чернышевского во всех философских проблемах,
им разрабатывавшихся. В этом отношении нельзя
даже сравнивать с Чернышевским таких выдающихся
1 См. К. Маркс, Капитал, т. I, 1936, стр. XVIII,
2 Ленин, Сочинения, т. XV, стр. 144.
3 Ленин, Сочинения, т. XIII, стр. 295,

русских психологов, как Галич или Ушинский, в фило-
софском мировоззрении которых совершенно чётко ска-
зываются противоречия между их гносеологическими
и этическими взглядами. Принципами философского ма-
териализма проникнуты все труды Чернышевского
в гносеологии, психологии, этике, эстетике.
Каковы же те общие идеи, которые лежат в основе
iBcex философских исследований Чернышевского как
в области гносеологии и психологии, так и в эстетике
и этике?
Нам представляется, что ведущими из этих идей
являются следующие: а) психофизиологический монизм,
субстанциональность объективной действительности и
материальной жизни самого человека, атрибутивность
психических процессов и сознания; б) определяющая
роль деятельности и практических отношений вообще
в развитии сознания; в) единство внешней детерминации
и внутренней мотивации в деятельности человека; г) про-
цессуально-динамическое понимание субъективных состо-
яний и актов; д) нормативный характер человеческого
сознания и общественное развитие этой нормативности;
е) единство народного и индивидуального в сознатель-
ной деятельности' человека.
Психологические проблемы (психические процессы, их
проявления и закономерности, строение сознания и лич-
ности) интересовали Чернышевского и сами по себе
и как необходимая сторона проблем гносеологии, этики
и эстетики, и поэтому он развивал свои психологиче-
ские воззрения своеобразно в каждом отдельном случае,
в зависимости от того, являлись ли они сами по себе
предметом его исследования или методом в решении
других философских проблем.
Интерес к психологическим проблемам ярко прояв-
ляется у Чернышевского в его литературно-критиче-
ских произведениях. Ещё в самом начале литературной
деятельности Льва Толстого Чернышевский с гениаль-
ным проникновением наметил основные особенности его
творчества. В своей известной критической статье
о «Детстве и отрочестве» и «Военных рассказах» Тол-
стого (1856) он указал на недостаточность той харак-
теристики, которую обычно давали критики творчеству
Льва Толстого. Чрезвычайная наблюдательность, тонкий
анализ душевных движений, отчётливость и поэзия

в картинах природы, изящная простота — отличительные
черты таланта графа Толстого; но все эти признаки
можно отметить и в творчестве других крупных русских
писателей-реалистов. Стремясь точнее определить свое-
образие творческого таланта Толстого, Чернышевский
писал: «Психологический анализ (в литературе. —
/>. А.) может принимать различные направления: одного
поэта занимают всего более очертания характеров; дру-
гого —влияние общественных отношений и житейских
столкновений на характеры; третьего — связь чувств
с действиями; четвертого — анализ страстей; графа
Толстого всего более — сам психический процесс, его
формы, его законы, диалектика души, чтобы выразить-
ся определительным термином» К По мнению Черны-
шевского, эта сторона психологического анализа более
всего была развита (до Л. Толстого) у Лермонтова,
но и у него она была «почти в совершенном подчине-
нии анализу чувства». Приводя размышления Печори-
на о его отношениях к княжне Мэри, Чернышевский
пишет: «Тут яснее, нежели где-нибудь у Лермонтова,
уловлен психический процесс возникновения мыслей,—
и, однако ж, это все-таки не имеет ни малейшего
сходства с теми изображениями хода чувств и мыслей
в голове человека, которые так любимы графом Толстым.
Это вовсе не то, что полумечтательные, полурефлектив-
ные сцепления понятий и чувств, которые растут, дви-
жутся, изменяются перед нашими глазами, когда мы
читаем повесть графа Толстого, — это не имеет ни
малейшего сходства с его изображениями картин и
сцен, ожиданий и опасений, проносящихся в мысли его
действующих лиц» 2.
«Ни у кого другого из наших писателей, — продол-
жает Чернышевский, — не найдете вы психических
сцен, подмеченных с этой точки зрения. И, по нашему
мнению, та сторона таланта графа Толстого, которая
дает ему возможность уловлять эти психические моно-
логи, составляет в его таланте особенную, только ему
свойственную силу»3. Это не значит, что Толстой
J Чернышевский, Литературно-критические статьи, изд. «Ху-
дожественная литература», 1939, стр. 247.
2 Там же, стр. 247—248.
•3 Там же, стр. 249.

ограничивается лишь изображением подобных «внутрен-
них сцен»; в зависимости от художественной задачи в от-
дельных произведениях (например, «Записки маркера»)
они могут и вовсе отсутствовать. «Выражаясь фигураль-
ным языком, он умеет играть не одной этой струной,
может играть или не играть на ней, но самая способность
играть на ней придает уже его таланту особенность, ко-
торая видна во всем постоянно. Так, певец, обладающий
в своем диапазоне необыкновенно высокими нотами,
может не брать их, если то не требуется его партией, —
и все-таки, какую бы ноту он ни брал, хотя бы такую,
которая равно доступна всем голосам, каждая его
нота будет иметь совершенно особенную звучность,
зависящую собственно от способности его брать
высокую ноту, и в каждой ноте его будет обнаружи-
ваться для знатока весь размер его диапазона» К
Таким образом, для всего художественно-психологи-
ческого творчества Толстого характерен особенный ин-
терес его к «диалектике души», к самому психическому
процессу, его формам и законам. Поясняя это положе-
ние, Чернышевский указывает: «Внимание графа Тол-
стого более всего обращено на то, как одни чувства и
мысли развиваются из других; ему интересно наблю-
дать, как чувство, непосредственно возникающее издан-
ного положения или впечатления, «подчиняясь влиянию
воспоминаний и силе сочетаний, представляемых вооб-
ражением, переходит в другие чувства, снова возвра-
щается к прежней исходной точке и опять и опять
странствует, -изменяясь по всей цепи воспоминаний; как
мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим
мыслям, увлекается дальше и дальше, сливает грезы с
действительными ощущениями, мечты о будущем с реф-
лексиею о настоящем»2.
Тот психологический анализ, о котором говорит Чер-
нышевский, не сводится к чисто субъективному само-
анализу. Для Чернышевского предметом этого анализа
является прежде всего то, как различно и противоре-
чиво развивается субъективный процесс (мысль или чув-
ство), возникающий из объективных обстоятельств
(жизненное положение) и материальных источников
(впечатление). Именно этот переход объективного в
1 Чернышевский, Литературно-критические статьи, стр. 249.
2 Там же. стр. 246—247.

субъективное является в художественной литературе,
особенно в творчестве Л. Толстого, прежде всего пред-
метом психологического анализа.
В характеристике Чернышевского важна оценка и
другой особенности таланта Л. Толстого — «чистоты
нравственного чувства», которая находится в прямой
связи с особенностями его психологического анализа.
Нетрудно видеть, что симпатии Чернышевского на-
правлены именно к той форме психологического анали-
за, который был создан в литературе Толстым и разга-
дан Чернышевским ещё задолго до написания «Войны
и мира», «Анны Карениной» и «Воскресения». Нам
представляется, что эта симпатия далеко не случайна:
в ней выразился особенный интерес Чернышевского к
проблеме человека. В романах самого Чернышевского
«Что делать?», «Пролог» мы видим иной по стилю, но
сходный по существу приём художественно-психологи-
ческого анализа, особенно интересный в изображении
образов Веры Павловны, Лопухова, Волгина и Волги-
ной. «Сны Веры Павловны» — совершенно новый приём
в изображении переходов неосознанного в осознанное,
т. е. именно того сложнейшего момента «диалектики
души», который Чернышевский обозначил у Толстого
как «полумечтательные, полурефлективные сцепления
понятий и чувств».
Однако Чернышевский прекрасно отдавал себе от-
чёт в границах художественно-психологического анали-
за. Возникновение психологического процесса из жиз-
ненных положений и прямых воздействий материальной
действительности, взаимопревращений психических про-
цессов, вся их неосознанно-осознанная динамика могут
быть изображены, воспроизведены, типизированы средст-
вами искусства, но вскрыть их сущность и законы мо-
жет лишь наука, имеющая своим предметом эти психи-
ческие процессы, т. е. психология.
В русской философской литературе вопрос о пред-
мете и задачах научной психологии был впервые по-
ставлен со всей принципиальностью цельного материа-
листического подхода именно Чернышевским. Великий
русский материалист и революционный демократ Чер-
нышевский оценил все возможности психологии как
науки и поставил вопрос о причинности и закономерно-
сти в психической деятельности человека. Эти идеи

Чернышевского оказали прямое влияние на все дальней-
шее формирование русской научной психологической
мысли.
В своей работе «Антропологический принцип в филосо-
фии» Чернышевский показал, что пути развития так назы-
ваемых нравственных наук вопреки общепринятому мне-
нию не отличаются от путей развития естественных наук.
Указывая на то, что в Англии «науками» называют-
ся лишь математика, физика, астрономия и другие так
называемые «точные науки» и что под «наукой» там не
разумеют ни истории, ни психологии, ни нравственной
философии, ни метафизики, Чернышевский писал: «Дей-
ствительно существует громадная разница между этими
двумя половинами знаний по качеству понятий, господ-
ствующих в той и другой. Из одной половины каждый
сколько-нибудь просвещенный человек уже удалил вся-
кие неосновательные предубеждения, и все рассуди-
тельные люди уже держатся о этих предметах одинако-
вых коренных понятий» 1. Однако хотя «не так далеко
от нас время, когда нравственные науки в самом деле
не могли иметь содержания, которым бы оправдывался
титул науки», всё же это время уже прошло. «Теперь, —
говорит Чернышевский, — положение дел значительно
изменилось. Естественные науки уже развились на-
столько, что дают много материалов для точного реше-
ния нравственных вопросов. Из мыслителей, занимаю-
щихся нравственными науками, все передовые люди
стали разрабатывать их при помощи точных приемов,
подобных тем, «по каким разрабатываются естественные
науки. Когда мы говорили о противоречиях между раз-
ными людьми по каждому нравственному вопросу, мы
говорили только о давнишних, наиболее распространен-
ных, но уже оказывающихся отсталыми, понятиях и спо-
собах исследования, а не о том характере, какой полу-
чают нравственные науки у передовых мыслителей; о
прежнем рутинном характере этих знаний, а не о ны-
нешнем их виде» 2.
Каков же нынешний вид этих нравственных наук, в
том числе и психологии, судьбе которых Чернышевский
придаёт такое исключительное значение?
1 Чернышевский, Избранные философские сочинения, 1938,
стр. 77.
2 Там же, стр. 80.

«По нынешнему своему виду, — продолжал Черны-
шевский, — нравственные науки различаются от так на-
зываемых естественных собственно только тем, что на-
чали разрабатываться истинно научным образом позже
их и потому разработаны еще не о таком совершенстве,
как они. Тут разница лишь в степени: химия моложе
астрономии и не достигла еще такого совершенства; фи-
зиология еще моложе химии и еще дальше от совер-
шенства; психология, как точная наука, еще моложе
физиологии и разработана еще меньше. Но, различаясь
между собою по количеству приобретенных точных зна-
ний, химия и астрономия не различаются ни по досто-
верности того, что узнали, ни по способу, которым идут
к точному знанию своих предметов» К
Чернышевский далёк от того, чтобы превратить ма-
тематическую точность в единственный критерий науч-
ного знания. Под истинно научным способом разработки
нравственных наук он подразумевает установление в
этих науках принципов объективной необходимости, за-
кономерности, причинности. «Первым следствием вступ-
ления нравственных знаний в область точных наук бы-
ло строгое различение того, что мы знаем, от того, чего
не знаем». «В нравственных науках теперь строго раз-
граничено известное от неизвестного, и на основании
известного доказана несостоятельность некоторых преж-
них предположений о том, что еще остается неизвест-
ным. Положительно известно, например, что все
явления нравственного мира проистекают одно из дру-
гого и из внешних обстоятельств по закону причин-
ности» 2.
Ещё недавно психология и нравственная философия,
не будучи науками и не умея различать известное от
неизвестного, возможное и действительное от невоз-
можного, не могли признаваться в собственном
незнании. «Теперь, к счастью, не то, — пишет Черны-
шевский: — психология и нравственная философия вы-
ходят из прежней своей научной нищеты, у них уже
большой запас богатства, и они прямо могут говорить:
«мы еще не знаем этого», если действительно не
знают»3. Характер этого незнания свидетельствует,
* Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 80.
2 Там же, стр. 81. Подчёркнуто нами. —Б. А.
3 Там же, стр. 83.

однако, о высоком уровне уже достигнутых знаний. Во-
просы, на которые наука ещё не может ответить, имеют
совершенно специальный характер, такой специальный,
что и в голову они приходят только людям, уже по-
рядочно знакомым с данной наукой. «Психология,
например, открывает следующий факт, — продолжал
Чернышевский: — при слабом умственном развитии че-
ловек не в состоянии понимать жизни, различной от
его собственной жизни; чем сильнее развивается его
ум, тем легче ему бывает представлять себе жизнь,
непохожую на его жизнь. Как объяснить этот факт?
При нынешнем состоянии науки строго научного
ответа еще не найдено, а существуют только разные
догадки. Скажите теперь, кому из людей, незнакомых
с нынешним состоянием психологии, приходил в голову
такой вопрос?» 1 Этот случай, по Чернышевскому,
вполне аналогичен с состоянием вопроса о металлич-
ности или неметалличности водорода: люди, не знако-
мые с химией, не знают ни этого вопроса о водороде,
ни самого водорода. «Как открытие водорода по-
вело к усовершенствованию химической теории, так и
открытие этого психологического факта имело своим
последствием построение теории антропоморфизма, без
которой ни шагу теперь нельзя ступить в метафизике» 2.
Самым существенным в научном становлении психо-
логии Чернышевский считал установление в ней прин-
ципа причинности. Вследствие установления того, что
психические явления возникают из внешних обстоя-
тельств по закону причинности и проистекают одно из
другого, «нынешняя психология не допускает, например,
таких предположений: «человек поступил в данном слу-
чае дурно, потому что захотел поступить дурно, а в дру-
гом случае хорошо, потому что захотел поступить хо-
рошо». Она говорит, — продолжает Чернышевский, —
что дурной поступок или хороший поступок был произ-
веден непременно каким-нибудь нравственным или
материальным фактом, или сочетанием фактов, а «хоте-
ние» было тут только субъективным впечатлением, ко-
торым сопровождается в нашем сознании возникновение
мыслей или поступков из предшествующих мыслей,
1 Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 84.
2 Там же.

Поступков или внешних фактов» К Чернышевский подчёр-
кивает, что и самая воля является лишь «звеном в ряду
явлений и фактов, соединенных причинной связью».
Понимание того, что* и в психической жизни господ-
ствуют определённые закономерности, существуют опре-
делённые необходимость и причинная обусловленность,
ставит психологию и нравственные науки точно в такое
положение, как и естественные науки.
Основным содержанием этих закономерностей Чер-
нышевский считал зависимость психических явлений от
«внешних обстоятельств», под которыми он понимал не
только воздействие внешней среды, но и материальные
условия существования самого организма, сложившийся
образ жизни человека как психофизического существа.
Важнейшим законом является для Чернышевского пси-
хофизическое единство человека, определяющее зави-
симость психических явлений от материальной жизни
организма, т. е. физиологических процессов в нём. Да-
лее, эти закономерности, по Чернышевскому, касались
внутренней причинной связи самих психических явле-
ний, вызванных обстоятельствами жизни (зависимость
воли от мыслей, мыслей от потребностей и т. д.).
Выделение психологии в самостоятельную область
научного знания не означало, однако, для Чернышев-
ского обособления психологии от нравственных наук.
Подобно Герцену и Белинскому он полагал, что психо-
логия, основывающаяся на физиологии и немыслимая
без неё с точки зрения материалистической теории пси-
хофизического единства, тем не менее входит в область
нравственных, общественных или исторических наук, а
вместе с тем и философии. Ещё Герцен, как мы видели
выше, проложил путь к пониманию с точки зрения ма-
териализма и материалистически переработанной диа-
лектики своеобразного места психологии в системе на-
учного познания. В этом же духе развивает свою психо-
логическую концепцию Чернышевский, для которого
психология есть область, непосредственно соединяющая
естествознание с философией.
Для последовательного и цельного материалиста
Чернышевского закономерности психической деятельно-
сти и сознания раскрывались лишь в свете понимания
Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 81—82.

общих законов бытия материальной действительности.
Внешний материальный мир, отражающийся субъектив-
но в форме ощущений, представлений, мыслей, и «мате-
риальная действительность организма человека и его
высшего органа — мозга определяют содержание и ме-
ханизмы психических процессов. С этой точки зрения и
рассматривалась Чернышевским вся система понятий о
субъекте и субъективных процессах, начиная с ощуще-
ния и кончая мышлением.
Мастерски владея диалектикой, Чернышевский на-
шёл пути к преодолению противоречия между предмет-
ностью психических процессов и их относительной
действенностью. Известно, что противопоставление пред-
метного содержания психических процессов и деятель-
ного характера сознания проходит красной нитью
через всю историю борьбы материализма и идеализма.
Метафизический материализм с типичной для него «со-
зерцательностью», ограниченным сенсуализмом и физио-
логически понимаемым субъектом в конечном счёте
отрицал деятельную сторону субъекта. В противополож-
ность этому Чернышевский утверждал действенность
сознания, отражающего внешний мир не оторванно от
деятельности человека, но именно в процессе этой дея-
тельности. Не случайно поэтому Чернышевский, равно
как и Герцен, считал деятельность человека одной из
центральных категорий научной психологии. В реаль-
ной жизненной деятельности нужно искать причины
активности, деятельного характера сознания. Именно с
этой позиции Чернышевский в ещё большей мере,
нежели Герцен, преодолевал ограниченный сенсуализм
в психологии («механическую психологию» по Герце-
ну) и раскрывал процесс становления содержания со-
знания.
Выдвигая понятие деятельности человеческой лично-
сти в качестве одной из центральных категорий психо-
логии, Чернышевский отдавал себе отчёт в трудностях
его определения при современном ему состоянии «нрав-
ственных наук». Поэтому он сначала обращался к выяс-
нению более частного и более известного понятия дея-
тельности органов тела.
«Если даже предположить, — писал Чернышев-
ский, — совершенный недостаток точных исследований о
какой-нибудь части жизненного процесса как об

отдельной специальной части, то нынешнее состояние
точных знаний о других частях того же самого жизненно-
го процесса уже дает нам приблизительное понятие об
общем характере этой неизвестной части» К В свете это-
го положения Чернышевский приступает к анализу во-
проса об отношении между чувствованиями и ощуще-
ниями, с одной стороны, и деятельностью — с другой.
«Феномен приятности или удовольствия, — пишет
Чернышевский, — принадлежит той части жизненного
процесса, которая называется ощущением. Предположим
пока, что собственно об этой части жизненного про-
цесса, как об отдельной части, еще нет у нас точных
исследований. Посмотрим, нельзя ли чего-нибудь заклю-
чить о ней из тех точных сведений, какие приобрела
наука о питании, дыхании, кровообращении. 1Мы видим,
что каждое из этих явлений составляет деятельность не-
которых частей нашего организма». «Только деятель-
ность какой-нибудь части организма дает возникновение
тому, что называется явлениями человеческой жизни;
мы видим, что когда есть деятельность, то есть и фено-
мен, а когда нет деятельности, то нет и феномена; из
этого видим, что и для приятного ощущения непременно
нужна какая-нибудь деятельность организма» 2.
Следовательно, по Чернышевскому, ощущение и во-
обще психические процессы, как и всякий феномен жиз-
ни, производятся деятельностью. В чём же заключает-
ся деятельность, производящая субъективные процессы?
«Теперь анализируем понятие деятельности, — продол-
жает Чернышевский. — Для деятельности необходимо
существование двух предметов, действующего и под-
вергающегося действию, и деятельность состоит в том,
что действующий предмет обращает свои силы на пере-
работку предмета, подвергающегося действию». «Итак,
приятное ощущение также должно непременно состоять
в том, что силою человеческого организма переделы-
вается какой-нибудь внешний предмет»3.
Для Чернышевского (как затем и для его последо-
вателя Сеченова) деятельность и ощущение, производи-
мое деятельностью, имеют своё общее начало
* Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 94.
2 Там же, стр. 92—93. Подчёркнуто нами. — Б. А.
3 Там же. Подчёркнуто нами. — £. А.

ё предмете, в фактах объективной, материальной дей-
ствительности. Ощущение отражает объективный, мате-
риальный факт; тот предмет внешнего мира, который
подвергается действию, переделывается деятельностью
человека.
Из того факта, что Чернышевский воспользовался
аналогией деятельности человека в целом с деятельно-
стью отдельных органов, никак нельзя делать вывода о
натуралистической биологизации Чернышевским челове-
ческой деятельности. Хотя Чернышевский и не мог
стать на позиции историко-материалистического пони-
мания человека, в его концепции явно намечаются тен-
денции, противоположные натуралистическому толкова-
нию человеческой деятельности. Весьма характерно, что
из такого, казалось бы, абстрактного вопроса, как опре-
деление деятельности вообще, Чернышевский делает
следующие совершенно конкретные выводы в демокра-
тическом духе:
«Праздность есть отсутствие деятельности, — пишет
он, — очевидно, что она не может производить феноме-
нов так называемого приятного ощущения. Теперь ста-
новится нам совершенно понятно, почему во всех циви-
лизованных странах зажиточные классы общества
жалуются на постоянную скуку, на неприятность жиз-
ни... По обычаю, внесенному в общество ошибочною
гипотезою, с богатством соединена праздность, то-есть
вещи, которые должны были бы служить источником
удовольствия, лишены этою гипотезою возможности
составлять удовольствие» 1.
Светскую жизнь Чернышевский характеризует как
такую жизнь, в которой «нет нормальной деятельности,
т. е. такой деятельности, в которой объективная сторона
дела соответствовала бы субъективной его роли, нет
деятельности, которая заслуживала бы имени серьёзной
деятельности». «Светский человек принужден создавать
себе взамен нормальной деятельности фиктивную; он
лишен движения, имеющего объективную разумную
цель и потому «делает моцион», т. е. убивает на пу-
стое размахивание ногами столько же времени, сколько
следовало употреблять на деловую ходьбу; он лишен
1 Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 98.

физического труда и потому «занимается гимнастикою
для гигиены», т. е. машет руками и качается корпусом...
столько же времени, сколько следовало бы ему зани-
маться физической работой; он лишен дельных забот о
себе и своих близких, потому занимается сплетнями и
интригами, т. е. хлопочет мысленно над вздором столь-
ко же, сколько следовало бы хлопотать о дельных ве-
щах... Жизнь проходит у нынешнего богача так, как
идет она у китайца, кушающего опиум; противуестест-
венное раздражение сменяется летаргиею, напряженное
пресыщение пустою деятельностью, оставляя после
себя все ту же пустую тоску, спасения от которой
ищут в нем» х.
Не ясно ли, что гимнастику или моцион, когда ими
пытаются заменить действительную деятельность, Чер-
нышевский считал фиктивной деятельностью, несмотря
на то, что в них имеются все формальные физиологиче-
ские признаки деятельности. Действительной, т. е. со-
держательной и разумной, деятельностью человека Чер-
нышевский считал лишь труд, производящую деятель-
ность человека.
Труд делает жизнь «полной и прекрасной, только в
процессе труда создаётся и совершенствуется сам чело-
век и его сознание. Утверждение труда как единствен-
но достойной человека деятельности лежит в основе
эстетики и этики Чернышевского.
Ничтожество, пустота и мелочность «светской жиз-
ни», её уродство, несмотря на внешне блестящие фор-
мы, изображаются всегда Чернышевским сравнительно
с полнотой жизни трудового народа, создающего реаль-
ные ценности своим трудом. Прекрасное есть выражение
полноты жизни, но сама полнота жизни есть многообра-
зие фактических отношений человека к действительно-
сти через разумную производственную деятельность.
Полнота жизни создаётся трудом, пустота жизни —
праздностью или фиктивной деятельностью. Отсюда
нравственным, или добром, Чернышевский считал лишь
то, что создано производительной деятельностью, трудам
самого человека. Все положительные образы романов
1 Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 03—94>

«Что делать?» и «Пролог» — это люди труда, живущие
общей с народом жизнью, которые видят счастье и кра-
соту жизни именно в труде.
В философско-материалистической концепции Чер-
нышевского особое место занимает последовательно-
материалистическое толкование проблемы ощущения и
мышления.
Мы видели, что ощущение, по Чернышевскому, есть
продукт деятельности человека над предметом внешнего
мира. Оно даёт реальное отражение материальных ве-
щей внешнего мира, и в этом смысле оно есть снимок,
копия, образ внешнего мира.
В последние годы своей жизни Чернышевский реши-
тельно боролся против всяких новейших попыток идеа-
листического естествознания мистифицировать проблему
ощущения и познавательной деятельности в целом.
В своей замечательной статье «Характер человечес-
кого знания» Чернышевский саркастически изображает
учёного, который выражает своё научное сомнение
утверждением, что «мы знаем только наши представления
о предметах, а самих предметов не знаем и не можем
знать. Не зная предметов, мы не можем сличать с ни-
ми наши представления о них; потому не можем знать,
походят ли наши представления о предметах на пред-
меты. Быть может походят; но быть может, и не
походят. Если походят, то они — представления о дей-
ствительно существующих предметах. Если не походят,
то они — представления не о предметах, действительно
существующих, а о предметах несуществующих. Кото-
рая из этих двух альтернатив соответствует факту, мы
не знаем и не можем знать» К
Взамен научной теории, которой, по Чернышевско-
му, может быть лишь теория философского мате-
риализма, такой учёный «удовлетворяется пошлым
иллюзионизмом», как саркастически называл он субъек-
тивный идеализм в естествознании.
Борясь в 80-х годах против всяких модных неокан-
тианских и махистских идей в естествознании, Черны-
шевский утверждал, что в результате этих спекуляций
иллюзионизма понятия о движении, о материи сами
1 Чернышевский, Полное собрание сочинений, Спб. 1906,
т. X, ч. 2, стр. 1—2.

собою исчезают из нашего мышления. Известно, как
высоко ценил Ленин эту принципиальную критику Чер-
нышевского, которая была вполне на уровне критики
идеализма в естествознании, данной Энгельсом.
Чернышевский утверждал, что ощущение и пред-
ставление дают знания о самих предметах, как они есть
в действительности. «Мы имеем знание неисчислимого
множества предметов, — прямое, непосредственное зна-
ние их, их самих; оно дается нам нашею реальною
жизнью. Не все наше знание таково. У нас есть све-
дения, добытые нами посредством наших соображений;
есть сведения, полученные нами из рассказов других
людей или из >книг. Когда эти сведения достоверны,
они также знание; но это знание не непосредственное,
не прямое, а косвенное, «е фактическое, а мысленное»1.
Но это мысленное опосредствованное знание также
опирается на непосредственное, чувственное знание о
материальных вещах.
Чернышевский «не мог поставить вопрос о качествен-
ном своеобразии мыслительного процесса, но истин-
ность этого опосредствованного знания не вызывала Bt
Чернышевском никакого сомнения. Объективность «мыс-
ленного знания» определяется прежде всего теми чув-
ственными знаниями, которые являются источниками
мышления.
Согласно Чернышевскому, мышление есть самый
сложный интегративный процесс сознания, где в пере-
работке ощущений взаимодействуют и воображение и
память. «Мышление состоит в том, — писал он, — что-
бы из разных комбинаций ощущений, изготовляемых
воображением при помощи памяти, выбирать такие,
которые соответствуют потребности мыслящего орга-
низма л данную минуту, в выборе средств для дейст-
вия, в выборе представлений, посредством которых
можно было бы дойти до известного результата. В этом
состоит не только мышление о житейских предметах,
но и так называемое отвлеченное мышление» 2.
Основанное «а ощущениях, т. е. непосредственных
знаниях о вещах, мышление представляет собой прежде
1 Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2,
стр. 4.
з Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр.99.

всего выбор средств и целей (представлений о резуль-
татах) для действий, соответствующих потребностям
«мыслящего организма».
Для понимания единства мышления с памятью и
воображением в трактовке Чернышевского особенно ха-
рактерным является его учение о прекрасном. Реали-
стическое понимание воображения и его связи с ощу-
щениями и памятью, подчёркивание зависимости
мышления от практической деятельности и потребностей
очень последовательно развёрнуты Чернышевским в
его эстетике.
Единство ощущением и мышления с действиями и по-
требностями имеет свою общую основу в жизни челове-
ка. Чернышевский с особенной остротой критиковал тех
учёных, у которых в результате «иллюзионистских»
спекуляций «реальная жизнь человека» оказывалась
отброшенной. Ограничение человека его «мысленной
жизнью» лишает всю науку, психологию особенно,
основ для анализа самой этой «мысленной жизни», ко-
торая является лишь отражением реальной жизни.
С точки зрения Чернышевского, научной может стать
лишь такая психология, которая не отбрасывает реаль-
ную жизнь человека, а изучает её и возникающие на
её основе мысленные продукты, отражающие реально
существующие предметы материального мира.
Выступление Чернышевского в 80-х годах в защиту
«действительной жизни» перекликается с его знамени-
той магистерской диссертацией «Эстетические отноше-
ния искусства к действительности», написанной в 50-х
годах. Известно, что свою диссертацию Чернышевский
очень метко определил как «апологию действитель-
ности».
Природа и жизнь выше искусства, утверждал
в своей диссертации Чернышевский. «Искусство есть
воспроизведение действительности». Заканчивая своё
материалистическое изложение эстетики, Чернышевский
писал: «Наука не думает быть выше действительности;
это не стыд для нее. Искусство также не должно ду-
мать быть выше действительности; это не унизительно
для него. Наука не стыдится говорить, что цель её — по-
нять и объяснить действительность, потом применить ко
благу человека свои объяснения; пусть и искусство не
стыдится признаться, что цель его... воспроизвести по

мере сил эту драгоценную действительность и ко благу
человека объяснить ее» !.
Трактат Чернышевского явился теоретическим обос-
нованием реалистического искусства, «апологией дей-
ствительности сравнительно с фантазией». По опре-
делению Чернышевского, «прекрасное есть жизнь»;
«прекрасное в объективной действительности вполне
прекрасно» и «совершенно удовлетворяет человека»2.
Эстетика человеческого образа, по мнению Черны-
шевского, есть частное приложение этого общего прин-
ципа. «Я пересмотрел, сколько позволяло место, —
замечает в этой связи Чернышевский, — главные при-
надлежности человеческой красоты, и мне кажется, что
все они производят на нас впечатление прекрасного
потому, что в них мы видим проявление жизни, как
понимаем ее» 3.
Прекрасное в жизни человека является продуктом
целесообразной, разумной деятельности самого чело
века. «От самого человека зависит, — пишет Чернышев-
ский, — до какой степени жизнь его наполнена прекрас-
ным и великим. Пуста и бесцветна" бывает жизнь
только у бесцветных людей, которые толкуют о чувст-
вах и потребностях, на самом деле не будучи способны
иметь никаких особенных чувств и потребностей, кроме
потребности рисоваться» А.
Итак, прекрасное в жизни человека создаётся самой
действительной жизнью человека, его реальной дея-
тельностью, важнейшими побуждениями которой Чер-
нышевский считает потребности и чувства.
Обобщая отдельные высказывания Чернышевского
по психологическим вопросам, мы видим, что в понима-
нии Чернышевского действительная жизнь, человече-
ская личность и её потребности составляют единое
целое, определяющее психическое развитие человека.
Трудно найти в России того времени другого мыслителя,
которому до такой степени было чуждо функциональ-
ное понимание психики, психологический атомизм,
1 Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2,
стр. 162.
2 Там же, стр. 163.
я Там же, стр. 90. Подчёркнуто нами. — П. А,
4 Там же, стр. 116.

Говоря о мышлении, памяти, воображении, Чернышев-
ский постоянно рассматривал их как свойства челове-
ческой личности, отражающие объективную действи-
тельность.
Ставя в основу понимания психики реальную жизнь,
Чернышевский выдвинул на первый план проблему по-
требностей как проявлений жизни, определяющих и
мышление, и воображение, и память человека. Отсут-
ствие потребностей у человека Чернышевский рассмат-
ривает как потерю жизни.
Блестящий образец оригинального 1материалистиче-
ского решения психологических проблем в духе разви-
ваемого им принципа Чернышевский дал в своей трак-
товке проблемы потребности.
К этой проблеме у русских (мыслителей и исследо-
вателей всегда был особенно большой интерес. Начи-
ная с Ломоносова, с его «парадоксов» о страстях и пра-
вилах удовлетворения страстей, продолжая Любовским
и Галичем и кончая Герценом, проблема внутренних
побуждений постоянно ставилась как одна из централь-
ных психологических проблем.
Проблема эта в различной формулировке (то как
проблема страстей, то как проблема желаний и хоте-
ний, то как проблема потребностей) охватывала весь
круг вопросов динамики психической жизни, её эмоцио-
нально-волевой стороны.
Чернышевский вновь выдвигает эту проблему на
первый план.
Проблема потребностей получает в философско-пси-
хологической теории Чернышевского первостепенное
значение не потому, что она позволяет всю психологию
ввести внутрь субъекта (как в современных «динамиче-
ских» психологических теориях), но, напротив, именно
потому, что эта проблема позволяет понять отношение
субъекта к объекту, к материальной действительности.
«Природа... — писал Чернышевский,—не знает о
человеке и его делах, о его счастьи и погибели... При-
рода бесстрастна к человеку; она не враг и не друг
ему» '. Но природа является условием человеческого
существования, она определяет жизнь человека. Это,
» Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2,
стр. 104.

однако, не значит, что суть человеческой жизни —
в приспособлении к природе. В своей диссертации Чер-
нышевский указывает, что природа не всегда соответ-
ствует потребностям человека и поэтому человек для
спокойствия и счастья своей жизни должен во многом
изменять объективную действительность именно для
того, чтобы приспособить её к потребностям своей
практической жизни. Таким образом, активность чело-
веческого отношения к объективной действительности
связана, по мнению Чернышевского, с деятельностью,
приспособляющей эту действительность к потребностям
практической жизни, а следовательно с созданием,
производством необходимых материальных средств для
удовлетворения не только физических, но и нравствен-
ных потребностей.
Касаясь вопроса о причине возникновения положи-
тельных и отрицательных нравственных качеств, Черны-
шевский писал: «Психология говорит, что самым
изобильным источником обнаружения злых качеств слу-
жит недостаточность средств к удовлетворению потреб-
ностей... Психология прибавляет также, что человече-
ские потребности разделяются на чрезвычайно
различные степени по своей силе; самая настоятельней-
шая потребность каждого человеческого организма
состоит в том, чтобы дышать; но предмет, нужный для
ее удовлетворения, находится человеком почти во всех
положениях в достаточном изобилии, потому из потреб-
ности воздуха почти никогда не возникает дурных поступ-
ков. Но если встретится исключительное положение,
когда этого предмета оказывается мало для всех, то
возникают также ссоры и обиды; например, если много
людей будет заперто в душном помещении с одним ок-
ном, то почти всегда возникают ссоры и драки, могут
даже совершаться убийства из-за приобретения места
у этого окна. После потребности дышать (продолжает
психология) самая настоятельная потребность человека
есть и пить» К Здесь, как мы видим, имеется указание
на роль материально-экономических условий для нрав-
ственного развития человека.
Основную и ведущую роль в развитии человека
имеют потребности, создаваемые жизнью организма и
1 Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 87.

его материальными отношениями к природе. Удовлетво-
рение или неудовлетворение этих потребностей создаёт
те или иные условия для возникновения нравственных
и эстетических потребностей. Не имея возможности
вскрыть подлинные причины отличия между потребно-
стями человека и потребностями животных, Чернышев-
ский тем не менее подчёркивает эту разницу и разви-
вает при этом в работе «Критика философских преду-
беждений против общинного владения» оригинальный
взгляд на эволюцию потребностей.
«Зрение, слух, обоняние для млекопитающего имеют
только то значение, что служат средствами для при-
искания пищи, различения предметов и местностей,
удобных и здоровых для целого организма, от нездоро-
вых или неудобных и для избежания опасностей. Даже
вкус служит почти только для рассортировки различ-
ных питательных материалов по степени их здоровости
для целого организма». Так характеризовал Чернышев-
ский полную зависимость ощущений от основных био-
логических потребностей у животных. В этих условиях
невозможны собственные потребности зрения, слуха,
обоняния и пр., относительно независимые от биологи-
ческих потребностей питания, самосохранения и т. д.
«Даже осязание очень мало служит для животных
источником удовольствий, не зависимых от общих по-
требностей жизни целого организма. Даже половой
инстинкт не занимает их собою, как самобытный источ-
ник ощущений» К
«'Можно сказать, — продолжает - Чернышевский, —
что все ощущения животных и все их стремления явля-
ются только видоизменениями общих потребностей и
чувств целого организма, именно, отправлений желудка
и чувства здоровья или болезни. Совершенно не такова
жизнь человека. Каждое из его чувств достигает само-
бытного интереса для него; глаз, ухо и каждый из
других органов чувств становится в человеке как будто
каким-то самобытным организмом с собственной жизнью,
с своими особенными потребностями и удовольствия-
ми... Чем выше поднимается человек в своем развитии,
чем цивилизованнее становится он, то-есть чем человеч-
нее становится его жизнь, тем больший и больший
| Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 173,

перевес берут эти частные стремления каждого органа
к самостоятельному развитию своих сил и наслажде-
нию своею деятельностью. Ощущения, доставляемые
зрением, слухом и другими физическими чувствами,
различные нравственные ощущения, игра фантазии,
деятельность мышления все решительнее заслоняют
собою интересность общего органического процесса для
самого индивидуума, и, наконец, этот процесс (пита-
ние) сохраняет только тот интерес, какой придается ему
наслаждениями отдельного органа вкуса» К
Здесь Чернышевский возвышается до подлинно диа-
лектической постановки вопроса о потребностях. Част-
ные потребности в ходе развития превращаются в об-
щие, и, наоборот, общебиологические потребности
(питание, размножение) превращаются у человека в по-
требности частные. Интересно соображение Чернышев-
ского о том, что в ходе развития первоначально потреб-
ности определяют возникновение и развитие ощущений,
но на высших ступенях ощущение, фантазия, мышление
производят всё новые и новые потребности, сами пре-
вращаясь в известный вид актуальных потребностей.
Исходя из понимания психики как стороны бытия,
реальной жизни личности, Чернышевский ставит вопрос
о законах, управляющих потребностями и интеллек-
туальными процессами, «как материалист, а вопрос о
взаимоотношении потребностей и этих процессов раз-
решает в духе Диалектики.
На основе развития потребностей формируются
страсти и чувства как отражение в сознании зарожде-
ния и удовлетворения потребностей организма. Страсть
возникает из потребности, а характер страсти зависит
от удовлетворения этой потребности. Общим законом
человеческой жизни, по мысли Чернышевского, является
то, что страсти достигают ненормального развития
только вследствие ненормального положения человека
и только в таком случае, когда естественная и в сущно-
сти довольно спокойная потребность, из которой воз-
никает та или другая страсть, слишком долго не нахо-
дила себе соответственного удовлетворения. По мнению
Чернышевского, страсти (или эмоции) не могут быть
1 Чернышевский, Избранные философские сочинения,
стр. 173—174,

вообще поняты без ощущений или чувственных впечат-
лений, и поэтому, ставя вопрос о границах и продолжи-
тельности действия страстей, он решает его путём «выяс-
нения границ и продолжительности действия ощущений,
т. е. работы органов чувств. Приведя ряд примеров
свидетельствующих о зависимости между интенсив-
ностью и продолжительностью действия потребностей,
страстей и чувств, Чернышевский подчёркивает опреде-
ляющую роль деятельности человека в изменении раз-
вития его внутренних побуждений.
Для наших целей особенный интерес в воззрениях
Чернышевского представляет постановка им вопросов
общей теории личности.
В этой связи надо прежде ©сего остановиться на на-
писанных Чернышевским в последние годы жизни до-
полнениях к «Всеобщей истории» Вебера, дающих ана-
лиз «научных понятий по некоторым вопросам всеоб-
щей истории».
В одном из этих дополнений, озаглавленном «О ра-
сах», Чернышевский отправляется как от бесспорного
от следующего положения: «Все расы произошли от
одних предков». Далее он устанавливает независимость
высоты психического развития от расовых признаков.
«Цвет кожи, — пишет он, — красивость лица — не такие
особенности, которые имели бы прямую связь с умом
и характером. Относительно цвета кожи понятно само
собой, что он не имеет непосредственного отношения
к деятельности головного мозга. Нельзя найти никаких
физиологических причин, почему белый, или желтый,
или черный цвет кожи мог бы считаться благоприятным
или неблагоприятным для высокого развития умственной
жизни или результатом какого-нибудь ее состояния»1.
Условия исторической жизни народа, а не его расовая
принадлежность, определяют высоту его культурного
развития. В этом вопросе Чернышевский очень близко
подошёл к историческому материализму, что лучше
всего показывает, насколько далёк был антропо-
логизм Чернышевского от вульгарно-биологического
антропологизма современных ему буржуазных натура-
листов.
* Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2,
стр. 91.

В постановке Чернышевским проблемы расы психо-
логический интерес представляет то положение, которое
уже встречалось у его соратника, Добролюбова, в кри-
тике френологии, а именно — отрицание правильности
вульгарных антинаучных параллелей между физической
внешностью человека и его умом и характером. Здесь
обнаруживается отрицательное отношение Чернышев-
ского ко всякому вообще фатализму. Ещё в своей маги-
стерской диссертации, анализируя понятие «судьбы
человека», Чернышевский противопоставляет фатализму
принцип цельной творческой деятельности человека и
принцип личной ответственности.
С этой критикой фатализма связано и особое вни-
мание Чернышевского к вопросу о формировании лич-
ности человека, особенно его характера. С целью
наиболее правильно определить характер и его возмож-
ности Чернышевский выделяет из него понятие темпе-
рамента, анализируя его особо.
Нужно отметить, что в постановке проблемы темпе-
рамента и характера Чернышевский не только опере-
дил своих современников, но и предвосхитил некоторые
идеи, разрабатываемые в наше время советской психо-
логией.
«Относительно нравственных качеств, — писал Чер-
нышевский,— должно предполагать, что от родителей
наследуются те склонности, которые прямо обусловле-
ны так называемым темпераментом (в тех случаях,
когда наследуется темперамент)»1. Однако «из этого
еще не следует ничего о наследовании хороших или дур-
ных нравственных качеств. Темпераментом определяет-
ся только степень быстроты движений и, вероятно,
перемен душевного настроения. Должно думать, что
человек, имеющий быструю походку, расположен к
более быстрой смене настроений, чем человек, движе-
ния которого медленны. Но этой разницей не опреде-
ляется то, который из них более трудолюбив, и тем
менее определяется степень честности или доброжела-
тельности того или другого; не определяется даже и
степень рассудительности. Торопливость или нереши-
тельность — не качества темперамента, а результаты при-
вычек или затруднительных обстоятельств. Суетливыми,
« Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2,
стр. 149.

опрометчивыми, безрассудными бывают и люди, имею*
щие тяжелую, медленную походку. Нерешительными
бывают и люди с быстрой походкой» !.
И далее Чернышевский развивает мысль о том, что
природные качества темперамента претерпевают глубо-
чайшие преобразования в процессе жизни человека.
«Особенного внимания заслуживает то обстоятель-
ство, — говорит он, — что быстрота движений и речи,
сильная жестикуляция и другие качества, считающиеся
признаками природного расположения, так называемо-
го сангвинического темперамента, а противоположные
качества, считающиеся признаками флегматического
темперамента, бывают у целых сословий и у целых на-
родов результатом только обычая»2. «У тех народов,
где общество делится на резко обособленные классы,
эти кажущиеся признаки темпераментов оказываются
на самом деле только сословными привычками» 3.
Для доказательства этого положения Чернышевский
приводит ряд примеров: «Те люди, которым их старшие
родные и знакомые внушают привычку держать себя
с достоинством, почти все с очень ранних лет привыка-
ют к плавности движений и речи; наоборот в тех со-
словиях, где считается надобной резкость движений и
речи, почти всё с молодости привыкают к сильной и
быстрой жестикуляции, к пронзительному и быстрому
тону речи» 4.
В другом месте Чернышевский, вновь возвращаясь к
темпу движений и речи, устанавливает, что этот темп
находится в тесной связи с обычаями сословий или
профессий, к которым люди принадлежат, с их поня-
тиями о своей личной, фамильной важности или низо-
сти своего общественного, семейного, личного положе-
ния, с их довольством или недовольством ходом своей
жизни, с состоянием их здоровья и вообще с обстоя-
тельствами, имеющими влияние на душевное настроение.
«Природный темперамент вообще заслоняется влия-
ниями жизни, — заключает Чернышевский свои рас-
суждения о темпераменте, — так что различить его
1 Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2,
стр. 149.
2 Там же.
3 Там же, стр. 149—150.
4 Там же, стр. 149.

несравненно труднее, чем обыкновенно предполагают;
внимательно разбирая факты, мы должны притти к мне-
нию, что врожденные склонности к быстроте или медлен-
ности движений и речи слабы и гибки, что главное дело
не в них, а в том влиянии, какое оказывают на народы
племя или сословие народа, обстоятельства жизни» *.
Исследование Чернышевским вопроса о темперамен-
тах приводит его к убеждению, что определяющую
роль в формировании и развитии характера играет не
наследственность и не телосложение, а обстоятельства
жизни и деятельности (поступки) самого человека.
Критикуя попытки поверхностного оперирования
аналогиями и параллелями между наружностью, тело-
сложением, с одной стороны, и внутренним складом
человека, его умом и характером — с другой, Чернышев-
ский писал, что «вообще достоверные сведения об уме
и характере человека мы до сих пор не можем при-
обретать никакими рассуждениями по каким-нибудь
общим основаниям. Они приобретаются только изуче-
нием поступков этого человека»2. Характер форми-
руется делами самого человека и является продуктом
всего предшествующего воспитания и образа жизни.
Чернышевский многократно подчёркивал мысль о том,
что развитие личности ребёнка «определяется качества-
ми старшего поколения», по образцу которого или .в
противоречии с которым складываются черты характера
подрастающей, формирующейся личности.
В трактовке развития характера и источников его
формирования Чернышевский вступает в противоречие
с ограниченностью антропологического взгляда на че-
ловека лишь как на цельное органическое существо,
Социальный характер развития человека, своеобразие
человека как исторической личности, а не расовый
источник различий между народами — все эти положе-
ния Чернышевского выходили далеко за' пределы антро-
пологических воззрений.
Но всё же, как указывал Ленин, Чернышевский «не
мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до
диалектическою материализма Маркса и Энгельса»3.
Это сказалось и в отдельных психологических взглядах
1 Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. X, ч. 2, стр. 151.
2 Там же, стр. 92. Подчёркнуто нами.— Б. А.
3 Ленин, Сочинения, т. XIII, стр. 295.

Чернышевского, например в понимании им психологии
животных. Поскольку для Чернышевского человек был
прежде всего «мыслящим организмом», постольку и жи-
вотные, особенно высшие позвоночные, сходные в орга-
ническом отношении с человеком, наделялись им со-
знанием. В «Антропологическом принципе» Чернышев-
ский развивает антропоморфические взгляды, очень
распространённые в то время в биологии. Нужно, ко-
нечно, отметить, что в то время антропоморфизм играл
относительно прогрессивную роль, сближая человека с
природой и устанавливая не только (материальную, но
и духовную общность человека и животных. Однако
антропоморфизм неизбежно препятствует правильному
пониманию не только психики животных, но и созна-
ния человека, являющегося в действительности «изна-
чально-историческим продуктом».
Конечно, эти слабые стороны философско-психоло-
гических воззрений Чернышевского не могут заслонять
огромного исторического значения Чернышевского
не только в развитии русской общественной мысли и
философии, но и в истории русской психологии. Н. Чер-
нышевский и его последователи и единомышленники
(Добролюбов, Антонович) сыграли исключительную
роль в формировании русской научной психологии, бо-
рясь против идеализма и реакционных теорий и выдви-
гая материалистическое понимание психики как един-
ственно научную психологическую теорию. Духу и
способностям спиритуалистической психологии они про-
тивопоставили жизнь и потребности, на основе которых
развиваются умственные процессы.
Вся деятельность Чернышевского была связана с по-
литической борьбой против крепостничества и его идео-
логии, что определяло остроту и непримиримость его ма-
териалистических позиций, в частности и в психологии.
Чернышевский и его воинствующий материализм
стал знаменем передовых людей России 60-х годов.
Идеи Чернышевского вошли в плоть и кровь передовой
русской науки того времени. Ими определилось и идей-
но-теоретическое направление И. М. Сеченова.

ГЛАВА ПЯТАЯ
ОСНОВАНИЕ РУССКОЙ НАУЧНОЙ
ПСИХОЛОГИИ И. М. СЕЧЕНОВЫМ
Сеченов был смелым преобразователем и нервной
физиологии и психологии. Он был одним из лучших
представителей славных традиций передовой русской
общественной мысли в русской науке 60—90-х годов.
Устанавливая общность мировоззрения Сеченова и
Чернышевского, С. Е. Драпкина 1 показала, что знаме-
нитый трактат И. М. Сеченова «Рефлексы головного
мозга», впервые вышедший в 1862 г., был блестящей
конкретизацией идей Чернышевского и Антоновича,
развивавшихся ими в «Современнике».
Ещё в «Антропологическом принципе» Чернышев-
ский, подходя к вопросу о единстве природы человека,
указывал, что естественные науки открывают связь
между разнородными качествами одного предмета «не
по формам обнаружения, не по явлениям, которые ре-
шительно несходны, а по способу происхождения раз-
нородных явлений из одного и того же элемента» 2.
Можно полагать, что, основываясь в значительной мере
на этом положении Чернышевского, Сеченов видел свою
задачу именно в том, чтобы показать, что психика и
нервный процесс — два качественно разнородных явле-
ния, имеющие один и тот же источник своего про-
исхождения.
1 С. Е. Драпкина, Н. Г. Чернышевский и И. М. Сеченов
(«Физиологический журнал СССР», т. XXVIII, вып. 2—3, 1940,
стр. 147—156).
2 Чернышевский, Избранные философские сочинения, стр. 63.

Как известно, основной вопрос философии — вопрос
об отношении мышления к бытию — Сеченов решал
материалистически. «Предметный мир, — писал он, —
существовал и будет существовать, по отношению к
каждому человеку, раньше его мысли; следовательно,
первичным фактором в развитии последней всегда был
и будет для нас внешний мир с его предметными свя-
зями и отношениями» К
Одним из первых и важнейших положений, сформу-
лированных Сеченовым в физиологии центральной нерв-
ной системы, было установление целостности нервного
акта, единой природы его чувственной, центральной и
двигательной деятельности. Сеченов подчёркивал невоз-
можность правильно анализировать механизм движе-
ний без их чувственного компонента (ощущение,
впечатление), равно как неправомерность любого про-
тивопоставления центра периферии в работе нервного
аппарата. Большое внимание уделял Сеченов работе
органов чувств для понимания деятельности централь-
ной нервной системы; это определялось важнейшим его
материалистическим тезисом: «Нервная система не
может работать иначе, как за счет внешних сил». Зави-
симость нервной системы от внешнего мира, возбуж-
дающего её деятельность, осуществляется прямо и
непосредственно органами чувств, функциями которых
являются ощущение, чувствование.
Сеченов считал, что «чувствование тоже можно рас-
сматривать как своеобразную работу, входящую звеном
в цепь других рабочих процессов животного орга-
низма». Эта своеобразная работа заключается в пере-
работке нервной системой воздействий внешнего мира.
Уже в своём первом психофизиологическом труде
Сеченов трактует рефлекс как отражение в широком
смысле слова, возникающее в результате раздражения
со стороны внешнего мира чувствующей поверхности,
составляющей часть нервного механизма.
Сеченов показал, что рефлекторный механизм ха-
рактеризует не только спинно-мозговую деятельность,
но и деятельность головного мозга, являющегося непо-
средственным материальным субстратом психики.
1 И. М. Сеченов, Элементы мысли, Сборник избранных ста-
тей, 1943, стр. 210.

Оценивая впоследствии это открытие, И. П. Павлов
назвал его гениальным взмахом сеченовской мысли.
В характеристике центрального звена рефлекса Се-
ченов особенно подчёркивает его психический характер.
Именно поэтому Сеченов отвергает идеалистическое
понимание психических процессов как процессов са-
мостоятельных и настаивает на понимании их как ин-
тегральной части нервного процесса. В таком плане
психический элемент — сознание — невозможно отор-
вать от своего начала — внешнего импульса и от сво-
его завершения — поступка, действия. Во всех своих
трудах как по физиологии центральной нервной систе-
мы, так и по психологии Сеченов всегда стремится по-
казать единство нервно-психического процесса.
Исследовательская мысль Сеченова шла от общего
понимания закона центрально-нервных процессов к
психофизиологическому пониманию конкретных прояв-
лений высшей нервной деятельности. Особенно важным
в этом отношении оказалось открытие им явления
центрального торможения, которое дало ему возмож-
ность показать чувственную основу происхождения про-
извольного действия и с наибольшей яркостью обнару-
жило возможность и необходимость двухстороннего
психофизиологического исследования в этой погранич-
ной области. Очень интересны с этой точки зрения и
исследования в области психофизиологии органов
чувств, где Сеченов развил весьма плодотворное учение
об органах чувств как об «аналитических снарядах»,
впоследствии развитое Павловым в его учении об
«анализаторах».
Не менее существенной является и его теория взаи-
модействия органов чувств. Так, например, общность
зрения и осязания, по Сеченову, заключается в том,
что только они обладают способностью свои впечатле-
ния относить к производимым причинам, в то время как
другие виды чувствительности приобретают эту способ-
ность лишь во взаимодействии со зрением и осязанием.
Рассматривая деятельность как реальные встречи че-
ловека с внешним миром, как основу психического
развития и познания, Сеченов прекрасно и глубоко
очертил роль зрения и осязания в их совместной деятель-
ности и их относительную ценность в различных усло-
виях и в различных целях. Зрение даёт возможность

отражения пяти качеств предмета: его очертаний или
контуров, величины, формы, цвета и положения в про-
странстве (относительно глаза). Сумма кожных ощу-
щений разнообразнее по содержанию, так как за ис-
ключением цвета осязание включает в себя все зри-
тельные категории и, помимо этого, тепло, гладкость
или шероховатость, твёрдость, упругость или мягкость
воспринимаемой поверхности. В своём сочетании зре-
ние и осязание дают возможность многостороннего
активного чувственного познания внешнего мира. Со-
гласно Сеченову, ведущую роль играет при этом рука
как одновременно чувствующее и действующее орудие,
что наиболее ярко обнаруживается у слепых. Являясь
органом активного осязания, руки служат человеку
подвижно во всех тех направлениях, что и глаза (вверх,
вниз, вправо, влево и т. д.). Осязательную поверхность,
эквивалентную сетчатке глаза, представляет ладонь. Ру-
ка же в целом с её подвижностью во всех сочленениях
служит аппаратом, перемещающим осязательную по-
верхность ладони в пространстве, и часто играет ту же
роль в актах пространственного осязания, что и мышеч-
ный аппарат глаз.
Специально анализирует Сеченов значение мышеч-
ного чувства как общего компонента ряда сложных
чувствований. Оригинально обрисовав генезис мышеч-
ного чувства в процессе развития человека, Сеченов
показывает, как движение, в частности ходьба, превра-
щает мышечное чувство в измеритель или дробный
анализатор пространства и времени К
Исследования и идеи Сеченова об ощущениях и де-
ятельности органов чувств заслуживают самого глубо-
кого внимания психологов и физиологов.
Исходя из своего понимания психики, Сеченов ста-
вит перед психологией следующую основную задачу:
«Научная психология по всему своему содержанию не
может быть ничем иным как рядом учений о происхож-
дении психических деятельностей»2. Психология долж-
на изучать историю развития ощущений, представле-
ний, мысли, чувства и пр., а также «способы сочетания
всех этих видов и родов психических деятельностей
1 См. И, М. Сеченов, Элементы мысли, стр 187.
9 Там же, стр. 33.

друг с другом, со всеми последствиями такого сочета-
ния» К Психолог должен выводить изучаемые им про-
цессы из целостной нервной деятельности, так как для
Сеченова нервный процесс как результат внешнего
раздражения является необходимым источником всякой
психической деятельности. Именно в лице Сеченова,
вероятно, видел Ленин прототип того научного психо-
лога, который, отбросив общие философствования о
душе, взялся за изучение конкретных психических про-
цессов и их материального субстрата, т. е. нервных
процессов 2.
Несмотря, однако, на то, что Сеченов в отдельных
пунктах поднимается до диалектико-материалистическо-
го понимания психики, его концепция психической дея-
тельности содержит ряд механистических моментов.
По Сеченову, психическая деятельность как субъек-
тивное отражение объективного чувственного раздра-
жения находит своё внешнее выражение лишь в
мышечном движении. Эта мысль, доведённая до сво-
его логического конца, приводит к заключению, что
вся сложная и многообразная человеческая деятель-
ность как по содержанию, так и по выражению есть
лишь нервно-мышечное реагирование, что, как изве-
стно, и было положено рефлексологами и бихевиориста-
ми в основу развиваемой ими механистической психо-
логии. Из правильного положения о том, что исходные
психические деятельности должны представлять со сто-
роны начала актов (чувственное возбуждение) сходство
с рефлексами, Сеченов делает затем неправильное за-
ключение об универсальности рефлекса во всех обла-
стях и на всех ступенях развития психической деятель-
ности. Между тем только исходные психические дея-
тельности и только со стороны начала актов действи-
тельно представляют сходство с рефлексами.
Развивая свои мысли о построении психологии фи-
зиологами, Сеченов исходил из того, что психология
лучше всего может быть разработана с помощью фи-
зиологических методов, вскрывающих механизм психи-
ческих явлений. Эти методы он противопоставлял мето-
1 И. М. Сеченов, Элементы мысли, стр. 33.
2 См. Ленин, Сочинения, т. I, стр. 127.

ду самонаблюдения как единственному методу субъек-
тивной психологии. При этом основной задачей Сечено-
ва было вырвать психологию из мертвящих рук «пси-
хологов-метафизиков» и передать её в руки естество-
испытателей-экспериментаторов.
Необходимо, однако, отметить, что Сеченов не огра-
ничил научную психологию одним лишь физиологиче-
ским методом. Он всегда подчёркивал роль генетиче-
ского метода в психологии. Отсюда внимание его к
психологии животных, психологии ребёнка, к вопросам
исторического развития представлений, мышления и ре-
чи. Критикуя субъективную психологию, целиком осно-
ванную на самонаблюдении, Сеченов не отбрасывал
совсем метода самонаблюдения, считая, что одна из
выдающихся сторон психических явлений — сознатель-
ный элемент — может подлежать исследованию только
на самом себе, при помощи самонаблюдения. Он дал и
прямой образец использования самонаблюдения в экс-
периментальном исследовании о влиянии раздражения
чувствующих нервов на мышечную работу человека *,
в котором полученные данные подтвердились и физио-
логическим экспериментом.
Показательным для психологического направления
И. М. Сеченова является характер разрабатывавшихся
им психологических проблем. К ним относится прежде
всего проблема произвольных действий и происхожде-
ния их из непроизвольных движений. Здесь Сеченов
раскрывает своё материалистическое понимание эмоций
и воли, представлений, памяти и мышления. В пробле-
ме представлений и памяти Сеченов, продолжая в це-
лом развивать ассоциативную теорию памяти, идёт
дальше неё главным образом в генетическом анализе
этих процессов. В разработке этой проблемы Сечено-
вым важно отметить выяснение им роли усвоения исто-
рического опыта отдельным человеком в развитии его
памяти. Необходимо также отметить, что в трактовке
Сеченова память не сводится к одному лишь запечат-
лению, а характеризуется прежде всего типом органи-
зации запечатлеваемых представлений, связанной с про-
извольной деятельностью человека.
1 См. Сеченов, Собрание сочинений, т. I, М 1907,
стр. 244-261.

Сеченов проявляет особый интерес к проблеме мыш-
ления. С его точки зрения познание не ограничивается
чувственным опытом, но развивается от чувствен-
ного восприятия к предметному мышлению-, анализ ко-
торого дан Сеченовым с очень большой полнотой и глу-
биной К В специальных работах о мышлении он по-
дробно анализирует генезис основных форм мышления,
к которым он относил анализ, синтез и классификацию.
При этом он опирается главным образом на добытый
им самим материал наблюдений над развитием мышле-
ния ребёнка.
В отличие от Гельмгольца, во многом идеалистиче-
ски разрешавшего проблему восприятия, Сеченов в про-
блеме ощущения и восприятия стоял на последователь-
но материалистической точке зрения, опираясь при этом
на достижения естествознания. Но для правильного
разрешения проблемы мышления и речи этого было не-
достаточно. Отождествляя мышление с речью, рассмат-
ривая мысль лишь как заторможённую речь, Сеченов
превратил частную особенность речи — символизацию —
во всеобщий закон мышления.
Труды И. М. Сеченова, последовательно созидавше-
го научную психологию, производили глубокое револю-
ционизирующее действие, устрашавшее идеалистов и
эклектиков разнообразных направлений. Неудивительно,
что его психологические взгляды с самого начала вы-
звали острую критику. Наиболее развёрнутым ответом
на «Рефлексы головного мозга» со стороны идеалисти-
ческого лагеря явилась вышедшая в 1872 г. книга Ка-
велина «Задачи психологии», основным содержанием
которой была критика материалистического понимания
психики вообще и воззрений Сеченова в частности. На
эту книгу Сеченов в свою очередь ответил большой
статьёй: «Кому и как разрабатывать психологию».
Критика Сеченова идеалистами продолжалась и
в 80-х и в 90-х годах. Эта дискуссия являлась выра-
жением наиболее острой формы борьбы материализма
и идеализма в русской психологии конца XIX в.
В 1881 г. Остроумов опубликовывает книгу «О фи-
зиологическом методе в психологии», составленную из
1 См. //. М. Сеченов, Элементы мысли, статью «Предметная
мысль и действительность»,

отдельных критических статей против Сеченова, перво-
начально печатавшихся в официальном органе церкви —
журнале «Вера и разум». Прежде всего Остроумов
осмеивает всякую физиологическую психологию за от-
рицание самодеятельности души. В этой связи он обру-
шивается также и на Вундта, несмотря на ряд уступок
последнего классической интроспективной психологии.
Особенное порицание Остроумова вызвала попытка Се-
ченова свести психические явления по их происхожде-
нию к физиологическим процессам.
Главная задача сочинения Остроумова заключалась
в том, чтобы показать одиночество Сеченова в физио-
логии и его конфликт с господствовавшей физиологией
органов чувств, опиравшейся в своих философских ос-
новах на кантианские традиции. Действительно, направ-
ление Сеченова в физиологии органов чувств отлича-
лось от направления Гельмгольца тем, что Сеченов ис-
ходил из обусловленности деятельности органов чувств
процессами мозга, его «отражательной» деятельностью.
Даже в сравнительной оценке трудов Гельмгольца по
физиологической оптике и акустике Сеченов обнаружил
свой собственный материалистический критерий. Он
оценивал учение Гельмгольца о слуховых ощущениях
гораздо выше, нежели его учение о зрении, на том
основании, что в физиологической акустике Гельмгольц
установил «согласие... между физической и чувственной
стороной явлений», тогда как в физиологической оптике
Гельмгольца «такого согласия между внешним воздей-
ствием и чувственной реакцией еще не установлено»1.
Сеченов мужественно противостоял всем попыткам
извратить и опошлить его философско-психологические
взгляды. И в 90-х годах он продолжает публиковать
теоретические статьи, в которых материализм, воору-
жённый действительным знанием тех механизмов, ко-
торые определяют психические процессы, выступает
против всякого рода идеалистических фальсификаторов
и их псевдонаучных «обоснований» физиологии органов
чувств и физики.
Большой заслугой русской передовой науки 70—90-х
годов в целом является та идейная поддержка, кото-
рая была оказана Сеченову в его борьбе за основание
1 Сеченов, Собрание сочинений, т. II, М. 1908. стр. 439.

Научной психологии. Великие русские учёные и мысли-
тели Менделеев и Тимирязев, замечательный русский
естествоиспытатель и педагог Лесгафт, крупнейшие пси-
хиатры Корсаков и Бехтерев встали на защиту сеченов-
ских позиций в психологии, отстаивая в них выра-
жение передовых тенденций всего русского естество-
знания.
70-е годы в истории русской культуры были нача-
лом мрачной реакции, ознаменовавшейся возвращением
буржуазии и дворянства, напуганных революционным
движением в России и ещё больше призраками комму-
низма в Европе (Парижская коммуна), к самым «ди-
ким суевериям», мракобесию и мистицизму. Волна бур-
ного увлечения мистицизмом прокатывается в эту эпо-
ху по всей России. Особенно большое распространение
среди буржуазных обывателей получил в эти годы спи-
ритизм, с жестокой и уничтожающей критикой кото-
рого выступил Менделеев.
Борьба Менделеева против спиритизма и его дискус-
сия с защитниками спиритизма составляют одну из за-
мечательных страниц в истории передовой русской науки.
По инициативе Менделеева физико-математическое
общество при Петербургском университете занялось
критической проверкой и исследованием так называемых
спиритических явлений, причём Менделеев с самого
начала не скрывал своей задачи разоблачить спиритизм,
показать истинный характер этого суеверия и уничто-
жить веру в него у русских читателей. Для этого Мен-
делеев считал необходимым привлечь внимание обще-
ства и науки к изучению психической деятельности,
так как разработка этого материала наукой наносит
удар по главному предмету суеверий и предрассудков.
«Такой предмет, — говорил Менделеев, — и составляет
деятельность психическая, относительно которой ныне
распространены в массах, преимущественно противу
других предметов, наиболее суеверные понятия... Не-
много осталось предметов, питающих суеверие в такой
же мере, как психическая деятельность людей»1.
С большой страстью Менделеев высказывает своё
убеждение в том, что «придет черед и вопросу о
1 Д. Менделеев, Материалы для суждения р спиритизме. Спб.
1876, стр. 377.

деятельности психической» *, с которой будет оконча-
тельно сорвана мистическая завеса идеализма в любых
его проявлениях.
Своей критикой спиритизма Менделеев поставил зада-
чу полного устранения веры из области психологии и
превращения её целиком в область материалистически
обоснованного научного знания. Это, конечно, полно-
стью совпадало с сеченовскими принципами.
К сеченовским позициям горячо примыкал и Тими-
рязев в его критике витализма в биологии, пытавшего-
ся (например, в лице Фоминцына) использовать идеа-
листическую психологию в качестве основания всей
биологии и даже ботаники. Тимирязев принял участие
в дискуссии о физиологии и психологии с целью окон-
чательно устранить из науки мистицизм и неовитализм.
Восхищаясь Сеченовым и считая, что именно им
создана научная психология на физиологической осно-
ве, Тимирязев затем одним из первых оценил и работы
И. Павлова, видя в них учение, которое коренным об-
разом перестроит естествознание и повлияет на судьбы
психологии.
Выдающуюся роль в развитии русской научной пси-
хологии сыграл крупнейший русский анатом профессор
П. Лесгафт. Будучи человеком передовых научных и
общественных убеждений, активным общественным дея-
телем и популярнейшим в Петербурге «вольным» учи-
телем молодёжи, Лесгафт проявлял большой интерес к
педагогическим и психологическим вопросам. Его взгля-
ды в этих областях науки отражают его гуманистиче-
ские идеи и общественно-нравственные направления
всей его деятельности. Несомненно влияние на его ми-
ровоззрение материализма Чернышевского и научных
принципов физиологии и психологии Сеченова.
Подчёркивая на примере анализа психического акта
единство нервно-психических процессов, Лесгафт сделал
вывод о том, что «всякое возбуждение или раздраже-
ние непременно переходит или непосредственно в мы-
шечное сокращение или в умственную работу».
Соответственно своему пониманию нервно-психиче-
ского развития Лесгафт в 1884 г. в своей знаменитой
| Д. Менделеев, Материалы для суждения о спиритизме,
стр. 380.

книге «Школьные типы», устанавливая периодизацию
индивидуально-психического развития человека, стре-
мился показать вычленение из первоначальной рефлек-
торной деятельности нервно-психической сферы подра-
жательности и на её основе — творчества. Тем самым
он принимал рефлекторную теорию для объяснения
начального развития человеческой психики и отвергал
её как объяснение всего процесса формирования и раз-
вития психики.
Подчёркивая роль подражательности в развитии лич-
ности ребёнка, Лесгафт раскрывал свою основную
идею, согласно которой родители творят своих детей не
только физически, но и нравственно, вызывая у них
подражание как своим достоинствам, так и своим поро-
кам и недостаткам !.
Именно на этом положении основана резкая крити-
ка Лесгафтом реакционных толкований учения о на-
следственности, находивших широкое отражение в педа-
гогической литературе того времени. «Типичность как
последствие влияния семейной жизни, — писал Лес-
гафт, — прямо исключает наследственность; ребенок не
родится лицемером, а становится таковым в семье, не
приучаясь рассуждать и не получая понятия о правде;
он не появляется на свет честолюбивым, а таким де-
лается постоянным поощрением отличиями и восхище-
нием его действиями и способностями» 2.
В то время, когда фатализм господствовал в буржуа-
зном естествознании, медицине, психологии и педаго-
гике, доходя до таких чудовищных выражений, как ан-
тропологическая криминология Ломброзо или писания
Мебиуса о женщинах, Лесгафт выступает со смелым
опровержением реакционных извращений в учении о
личности и её воспитании. «Исключительно индивидуаль-
ные, самостоятельные проявления или проявление
характера лица, — пишет он, — по самому уже опреде-
лению, не могут быть наследственными, ибо в послед-
нем случае они не были бы индивидуально проявлен-
ными, самостоятельными видоизменениями типичных
действий. Характер выражается волевыми проявлениями
1 Ср. с идеями Чернышевского об источниках характера.
2 П. Лесгафт, Школьные типы. Семейное воспитание ребенка
и его значение, ч. II, Спб. 1890, стр. 241.

лица, и эти проявления должны быть противупостав-
лены стадным, имитированным, или от предков по на-
следству переданным действиям и их видоизмене-
ниям».
«Из всего этого необходимо заключить, — продол-
жает Лесгафт, — что способности лица могут быть
унаследованы только в виде темперамента, выражаю-
щегося различиями в силе и скорости действий и раз-
мышлений, в энергии их проявления, которая еще из-
меняется в различном возрасте, смотря по условиям,
при которых живет человек; ни в каком другом смысле
передача наследственных способностей не может быть
допущена, что, без сомнения, необходимо помнить при
воспитании» К
В 1890 г. Лесгафт развил своё учение о темперамен-
те, типе и характере детей, имеющее исключительный
научный интерес.
Характерологическую точку зрения Лесгафт проявил
и в своей теории физического воспитания, видя в нём
также средство развития и изменения темперамента.
Теория физического воспитания и теория характера у
Лесгафта теснейшим образом взаимопереплетаются.
Будучи последовательным материалистом, Лесгафт, од-
нако, высоко расценивал активность сознания как свой-
ства мозга и одно из важных проявлений этой актив-
ности видел в труде и физических усилиях тела
человека.
1 Я, Лесгафт, Школьные типы. Семейное воспитание ребенка
и его значение, ч. II, стр. 241—242. Подчёркнуто нами. — Б. А.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ РАЗРАБОТКА
ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ В РОССИИ
Сеченов положил основание наиболее прогрессив-
ному направлению научной психологии в России не
только в отношении её основных идей, но и в отноше-
нии её экспериментально-методических предпосылок.
Им были намечены пути объективного исследования
психических процессов посредством эксперимента, срав-
нительно-генетического метода и посредством критиче-
ского использования метода самонаблюдения, пути, под-
готовившие во многом оригинальное использование
русскими учёными экспериментально-психологических
методов, разработанных на Западе1.
Первым и непосредственным продолжателем сече-
новских принципов в экспериментальной психологии
следует считать выдающегося учёного профессора
И. Тарханова, одного из ближайших учеников и со-
трудников Сеченова.
Наибольший интерес в этом отношении представля-
ют работы его «О психомоторных центрах и развитии
их у человека и животных» (1879) и «О гальваническом
явлении в коже человека при раздражении органов
чувств и различных формах психической деятельности»
(1889). Последнюю работу можно назвать классической;
она (вместе с одновременной работой Фере) положила
1 Так, например, вундтовские экспериментально-психологиче-
ские приёмы, применённые впервые в России психиатрами
В. Бехтеревым и Токарским, были значительно изменены и до-
полнены ими под влиянием сеченовской концепции психологии.

Начало разработке теории и методики так называемого
психогальванического рефлекса.
Психофизиологический метод исследования, намечен-
ный Тархановым первоначально в работе о психомотор-
ных центрах и полностью реализованный в исследовании
психогальванических явлений, представляет собой, в
сущности, развитие идей И. М. Сеченова о единстве
чувствительного и двигательного звена в нервно-психи-
ческом акте. Тарханов сделал крупный вклад в развитие
научной психологии в России, который ещё недостаточ-
но оценён в нашей литературе.
Интерес к психологии как науке сравнительной и
отчасти обосновывающей психиатрию был чрезвычайно
сильным среди психиатров в период создания русской
психиатрии. Многие крупные психиатры считали необхо-
димым получить специальное экспериментально-психо-
логическое образование. Так, например, Бехтерев и
Чиж получили такую подготовку в лаборатории Вундта.
Очень важной для развития экспериментальной пси-
хологии была научная деятельность основателя мос-
ковской психиатрической школы профессора С. Кор-
сакова.
С. Корсаков был инициатором создания первой пси-
хологической лаборатории при Московском университе-
те, заведывание которой было поручено его сотруднику
Токарскому. Корсаков был также в числе инициаторов
создания Московского психологического общества и,
входя в течение многих лет в совет общества, пред-
ставлял в нём экспериментальную психологию. Под ру-
ководством Корсакова был выполнен ряд психологиче-
ских исследований, из которых в первую очередь надо
назвать работы А. Н. Бернштейна: «Мир звуков, как
объект восприятия и мысли», «О восприятии посто-
янных и переменных раздражений», а также имевшую
в своё время известное значение «Методику экспери-
ментально-психологического исследования душевноболь-
ных». По настоянию С. Корсакова была опубликована
работа Суханова «Учение о нейронах в приложении к
объяснению некоторых психических явлений», резко вы-
двигавшая ряд материалистических положений.
В числе работ самого С. Корсакова особый теорети-
ческий интерес представляет его работа «К психологии
микроцефалов», в которой на разборе специального

случая Корсаков показывает недостаточность ассоциа-
тивно-психологического объяснения умственной деятель-
ности и делает попытку материалистически объяснить
явление понимания смысла, не сводимое к ассоциации
представлений.
В основанной Токарским по поручению профессора
Корсакова экспериментально-психологической лабора-
тории было произведено большое количество экспери-
ментальных работ. В издававшихся лабораторией
«Записках» Токарский уделял большое внимание невро-
логическим основам психических процессов. В своей про-
граммной статье «Введение в психологию» Токарский,
утверждая «самостоятельность психологии как науки»,
доказывал, однако, что «психология совершенно не мо-
жет быть изучаема вне физиологии». При этом он
прямо основывался на сеченовском понимании психо-
логии.
«Существует большое количество оснований рас-
сматривать психическую жизнь, — писал Токарский, —
как совокупность рефлексов головного мозга. Поэтому
первоначально мы и приступим к изучению психологии
именно с изучения мозгового рефлекса. По оконча-
нии этого изучения мы обратимся к рассмотрению су-
ществующих психологических понятий, каковы бы ни
были основные точки зрения, положенные в их основу,
и рассмотрим, поскольку эти понятия могут получить
свое объяснение с точки зрения принятого нами основа-
ния и, если окажется, что существуют некоторые психи-
ческие факты, необъяснимые с точки зрения рефлек-
торной деятельности мозга, мы их рассмотрим само-
стоятельно. Таковы те общие основания, которых мы
будем держаться при изучении психологии» !.
Большое внимание уделял Токарский внедрению в
русскую научную психологию новейшей эксперимен-
тально-психологической техники. В «Записках» систе-
матически описывались приборы новейших конструкций
и методика экспериментов, осуществлявшихся посред-
ством этих приборов; печатались подробные рефераты
экспериментально-психологических исследований.
1 Л. А. Токарский, Записки психологической лаборатории
психиатрической клиники Московского университета, 1896, вып. 5
(Журнал «Вопросы философии и психологии», М. 1896,
6(35), стр. 289).

Из лаборатории Токарского вышло несколько экспе-
риментальных работ, имеющих серьёзное научное зна-
чение. Сюда относится, например, интересное исследо-
вание Целикова «О памяти зрительных восприятий», в
Котором установлено, что «образы воспоминания начи-
нают изменяться тотчас после восприятия и это измене-
ние происходит гораздо быстрее в первое время, чем
в .последующее». Несомненный интерес представляют
также работы самого Токарского о «кратчайшем вре-
мени простой реакции», Касаткина и Викторова об
«иллюзиях» и в особенности исследования по наименее
разработанным вопросам психофизиологии органов
чувств: работы Подъяпольского о вкусовых и Белкина
о кожных ощущениях.
Помимо непосредственного руководства этой лабо-
раторией Токарский написал ряд весьма интересных
статей о темпераменте, гипнозе, психических эпидеми-
ях и т. д. В его лице молодая русская психология име-
ла серьёзного, опытного, творчески активного психолога-
материалиста.
Крупная роль в развитии русской научной психоло-
гии принадлежит также психиатру П. И. Ковалевскому,
профессору Харьковского университета. Им был осно-
ван первый русский психиатрический журнал «Архив
психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии»,
в котором систематически печатались эксперименталь-
но-психологические исследования и обзоры западноев-
ропейской психологической литературы (составлявшие-
ся В. Чижем). В журнале последовательно проводилась
мысль о том, что научная психология может быть соз-
дана как экспериментальная наука лишь в системе
естествознания.
Сам П. И. Ковалевский в 1885 г. опубликовал спе-
циальную психологическую работу «Основы механизма
душевной деятельности». В первой главе этой книги он
описывает анатомические основы душевной деятельно-
сти, опираясь в очень сильной мере на Мейнерта. В гла-
ве второй «Психофизиология» он даёт изложение начал
психологии на физиологической основе, написанное в
духе психофизического монизма. Исходя из убеждения
в неправильности противопоставления нервных и пси-
хических функций мозга, Ковалевский рассматривает

их как единые нервно-психические функции головного
мозга, особенно его коры. Для того чтобы показать
путь образования индивидуальности человека в резуль-
тате деятельности мозга, Ковалевский обращается
к психофизиологии ребёнка, из , материала которой
и черпает общетеоретические выводы.
Особый интерес представляет оригинальный взгляд
Ковалевского, согласно которому психическая деятель-
ность развивается посредством борьбы противоречий
между мышлением и самочувствием, противоречий,
которые снимаются воспитанием воли.
Из Харьковской лаборатории профессора П. Кова-
левского вышла одна из первых экспериментально-пси-
хологических монографий Н. Краинского, посвященная
исследованию времени психофизической реакции на так-
тильные и болевые раздражения у здоровых и нервно-
и душевнобольных людей. Много позже Краинский при-
обрёл печальную славу своей крайне реакционной
«Энергетической психологией», но в 90-х годах он был
ещё далёк от этих спекуляций и вёл большую и ин-
тересную экспериментальную работу в клинике Кова-
левского.
Крупной европейской известностью пользовался ис-
следователь псевдогаллюцинаций и нервно-психических
контагий В. Кандинский, написавший интересные и для
нашего времени «Общепонятные психологические
этюды» (1881).
Среди психиатров, наиболее активно работавших
в нормальной психологии, должен быть отмечен про-
фессор В. Ф. Чиж, получивший первоначальное образо-
вание и клиническую подготовку у Мержеевского,
а затем совершенствовавшийся у Вундта, Флексига и
Шарко. По возвращении из-за границы Чиж опублико-
вал книгу «Научная психология в Германии», ставшую
широко известной как в России, так и за границей.
Специальную работу посвятил Чиж «методам научной
психологии». В его трактовке особое значение в связи
с применением точных приёмов измерения приобретают
вопросы объёма психических процессов и скорости их
протекания.
В 80-х годах В. Чиж опубликовал эксперимен-
тальные исследования по психопатологии и психо-
логии: «Измерение времени элементарных психических

процессов у душевнобольных», «Объём сознания у здо-
ровых и душевнобольных»; за ними последовали в 90-х
годах работы: «Широта восприятия у душевнобольных»,
«Время ассоциации у здоровых и душевнобольных»,
«Экспериментальное исследование памяти звуковых
восприятий», «Интеллектуальное чувствование душев-
нобольных». Две последние не утеряли своего значения
и в настоящее время. «Обзоры сочинений по психологии»,
систематически печатавшиеся Чижем в «Архиве психи-
атрии», сыграли важную роль в повышении общего
научного уровня формировавшейся в те годы психоло-
гической науки в России.
Нужно отметить также работы руководимой Чижем
психологической лаборатории Юрьевского (Дерптского)
университета (город Тарту), из которой вышел ряд
исследований по вопросам ощущений, восприятий, пред-
ставлений и их ассоциаций. Наибольшую известность из
этих работ получила диссертация доктора Заборского
«О памяти зрительных впечатлений» (1894).
Большую исследовательскую работу по психологии
проводил первоначально в Петербурге, а затем в Киеве
профессор И. А. Сикорский.
Ещё в 1867 г. он опубликовал работу «О душевном
состоянии при аффектах», имевшую для своего времени
несомненное научное значение. В 1879 г. он напечатал
работу «О явлениях утомления при умственной ра-
боте», за которой последовало большое число исследо-
ваний умственной работоспособности и умственного
утомления. Широкую известность (и подражание) за-
служили работы Сикорского по исследованию умствен-
ной работоспособности у школьников. Как эти работы,
так и некоторые другие («О развитии речи у детей»)
дают Сикорскому право считаться одним из первых
исследователей по детской психологии и детской психо-
патологии в России. Необходимо отметить, однако, что
во второй половине своей научной деятельности Сикор-
ский стал проводником наиболее реакционных тенден-
ций в русской медицине и педагогике, что отразилось
в частности и на его «Всеобщей психологии» (1905).
Его выступление в качестве защитника погромной по-
литики царского правительства на процессе Бейлиса
наложило несмываемое пятно на его общественную и
научную репутацию.

Самых крупных успехов экспериментальная психо-
логия достигла в 80-е годы, в клинической школе
В. М. Бехтерева.
Продолжая традицию, заложенную его предшествен-
никами Балинским и Мержеевским, Бехтерев с самого
начала своей научно-исследовательской и научно-педа-
гогической работы уделял особое внимание психологии.
Программа его курса психиатрии постоянно расширя-
лась за счёт новейших психологических исследований.
Начиная с порогов ощущения и законов течения пред-
ставлений и кончая вопросами психологии движений и
действий, Бехтерев последовательно рассматривает
в курсе психиатрии все проявления психической нормы
и патологии.
В 1886 г. Бехтерев основал первую в России психо-
физиологическую лабораторию при Казанском универ-
ситете; переехав в Петербург, он организует психологи-
ческую лабораторию в Военно-медицинской академии.
Из этой лаборатории вышел целый ряд интереснейших
исследований в различных областях психологии, выпол-
ненных сотрудниками В. М. Бехтерева: В. П. Осипо-
вым, Никитиным, Гервером, Жуковским и др.; в ней же
получил своё первоначальное психологическое воспита-
ние А. Ф. Лазурский, впоследствии крупнейший русский
характеролог.
Одним из первых и ближайших сотрудников Бехте-
рева по психологии был Телятник, уже в 1879 г., одно-
временно с Сикорским, опубликовавший работу «О пси-
хическом утомлении учащихся». Телятником выполнены
также экспериментальные исследования: «Зрительные
иллюзии Мюллер-Лайэра у детей и взрослых», «О ча-
стичных зрительных иллюзиях Мюллер-Лайэра». В этих
работах Телятник подтверждает «обязательность» этих
иллюзий и рассматривает их как известную закономер-
ность восприятия.
Большой интерес представляет экспериментальное
исследование А. В. Гервера (впоследствии известного
профессора невропатологии) «О памяти зрительных
восприятий» (1899). В этом исследовании автор пока-
зывает путь превращения восприятия в последователь-
ные образы и в дальнейшем в первичные образы
памяти, в представления. Нужно отметить, что работа
Гервера являлась экспериментальной полемикой с

Заборским (лаборатория профессора Чижа) и Целико-
вым (лаборатория Токарского), но и сама она подвер-
глась серьёзной экспериментальной проверке со сто-
роны доктора Шафранова, сконструировавшего ориги-
нальный прибор для исследования зрительного восприя-
тия посредством цветных растворов.
Если Гервер в своём исследовании шёл от восприя-
тия к представлениям, то другой ученик Бехтерева,
Никитин («К вопросу об образовании зрительных вос-
приятий», 1905), избрал противоположный путь — от
представлений и мыслительных процессов к восприятиям.
В работе Никитина, так же как и в работе Гервера,
а до него — Телятника, сказывается общее направление
работ по изучению зрительного восприятия, руководи-
мых в то время Бехтеревым. Это общее направление
выражалось в динамическом понимании восприятия,
в анализе связей между восприятием, представлениями,
памятью, мышлением. Понимание динамического харак-
тера восприятия привело Бехтерева к постановке во-
проса об эмоциональной мотивации процессов восприятия
и их связи с состояниями личности (например, в дис-
сертации В. Н. Осиповой). Влияние эмоций на сенсомо-
торные процессы показал также Жуковский в своей ра-
боте «Память пассивных движений» (1899).
Кинестетическим ощущениям и представлениям в
связи с характеристикой двигательной сферы были
посвящены кроме работы Жуковского исследования
Руднева «О быстроте протекания произвольных движе-
ний», В. Н. Осипова «К вопросу о координации движе-
ний», «Обзор работ о мышечном чувстве» Боровикова
и др. Впоследствии под руководством Бехтерева была
выполнена блестящая работа Спиртова об идеомотор-
ном акте.
Сам В. М. Бехтерев уделял значительное внимание
исследованию слуховых восприятий и представлений,
что было связано с его интересом к слуховым галлю-
цинациям. Бехтеревым был сконструирован прибор для
исследования слухового восприятия, подробно исследо-
ван вопрос «о внушающем значении слуховых обманов
чувств».
Придавая большое значение динамическому под-
ходу к психическим процессам и отсюда к психомото-
рике и кинетике, Бехтерев одним из первых в русской

литературе поставил вопрос о роли статических ощуще-
ний и представлений в восприятии пространства.
Особое внимание Бехтерев и его сотрудники уде-
ляли исследованию кожной и болевой чувствительности,
преследуя при этом в первую очередь диагностические
цели. По мнению Бехтерева, соотношение сосудистой и
сенсомоторной сфер особенно ясно обнаруживается на
кожной поверхности тела. Экспериментальным путём
он доказал роль сужения и расширения сосудов в про-
цессе образования и развития тактильных и болевых
впечатлений. В целях уточнения диагностики рас-
стройств кожной чувствительности Бехтерев конструи-
рует в 1898 г. новый тип алгезиометра, или болемера,
а также прибор — электрический трихэстезиометр —
для специального исследования так называемой «волос-
ковой чувствительности».
Последнюю Бехтерев считал особым и притом
«самым тонким» видом кожной чувствительности; она
была подробно изучена в 1898 г. самим Бехтеревым,
а также В. П. Осиповым и К. И. Наишевским.
Видную роль в определении направления русской
экспериментальной психологии сыграл А. Ф. Лазурский,
вышедший из школы Бехтерева.
Ещё будучи студентом, Лазурский совместно с Ако-
пенко выполнил небольшое исследование «О влиянии
мышечной работы на психическую деятельность», затем
совместно с Шитовым — исследование «Память одно-
родных последовательных зрительных впечатлений»,
«О влиянии различного чтения на ход ассоциаций» и
т. д. О направлении работ Лазурского в тот период
можно судить по теоретическим статьям его «Влияние
естествознания на развитие психологии» и «О значении
эксперимента в психологии». Впоследствии Лазурский
перешёл к проблемам диференциальной психологии и
характерологии, превратив проблему личности в само-
стоятельный раздел психологии. Созданная затем
Лазурским психологическая лаборатория в Психонев-
рологическом институте, основанном В. М. Бехтеревым,
превратилась в один из важнейших центров русской
научной психологии.
В экспериментально-методической области Лазур-
ский был новатором уже потому, что он раздвинул гра-
ницы применения эксперимента в психологии, применяя

его в обычных условиях повседневной жизни (напри-
мер, в школьной практике) и превратив в предмет
экспериментального исследования конкретные жизнен-
ные формы деятельности и сложные проявления лично-
сти. Выдвинутая Лазурским идея «естественного экспе-
римента» была обоснована и проверена в опытной
работе многих его учеников и последователей. Незави-
симо от В. Штерна Лазурским были указаны пути и
средства разработки той важнейшей психологической
дисциплины, которую Штерн назвал «диференциальной
психологией».
Наиболее крупный и серьёзный вклад сделан Лазур-
ским в разработку проблемы характера. «Очерк науки
о характерах» и «Классификация личностей», несмотря
на идеалистическую во многом трактовку природы
характера, представляют собой шаг вперёд в изучении
закономерностей образования характера и особенно
в исследовании структуры характера.
Интересно отметить, что отход Лазурского от Бехте-
рева начался с эволюцией Бехтерева в сторону «психо-
рефлексологии», а затем «рефлексологии». Было бы со-
вершенно неправомерно отождествлять с эксперимен-
тальным психофизиологическим направлением Бехтерева
в нормальной и клинической психологии, игравшим важ-
ную прогрессивную роль в формировании научной пси-
хологии, его рефлексологию, представляющую механисти-
ческое, антипсихологическое направление. «Рефлексоло-
гическая» школа Бехтерева и по своему направлению
и по своему составу представляла собой формирование
совершенно иное, чем славная клиническая школа, соз-
данная им в первый период его деятельности.
В период основания русской экспериментальной пси-
хологии психиатрия в лице её передовых представите-
лей (Мержеевского, Бехтерева, Корсакова, Ковалев-
ского, Токарского и др.) держалась воззрений, согласно
которым лишь психическая норма во всём многообра-
зии её проявлений может дать возможность правиль-
ного понимания расстройства нервно-психической сферы.
Этим объясняется тот факт, что психиатры специально
овладевали нормальной психологией, проводили сами
в ней значительные исследования и в известной мере
«выпестовывали» экспериментальную психологию в Рос-
сии, в своих основных принципах утверждавшую психо-

физиологическое направление Сеченова. Со стороны
представителей психиатрии получил наиболее активную
поддержку и замечательный русский исследователь-пси-
холог Н. Н. Ланге.
В мае 1894 г. в Московском университете состоялась
защита докторской диссертации уже ставшего известным
к тому времени психолога Н. Н. Ланге, приват-доцента
Новороссийского университета (Одесса). Предметом
диссертации были оригинальные экспериментально-
психологические исследования автора.
Перед началом диспута Н. Н. Ланге произнёс всту-
пительную речь на тему «О значении эксперимента
в современной психологии».
Первым официальным оппонентом выступил профес-
сор Лопатин, выражавший мнение «университетской»
философии и психологии. Основную задачу своего вы-
ступления Лопатин видел в том, чтобы показать, «какая
еще сравнительно скромная роль принадлежит экспери-
менту в решении коренных задач психологии... В его
современном состоянии, применяемый к решению основ-
ных психологических проблем о воле и разуме, он все
же едва ли может заменить столь часто и несправед-
ливо осуждаемый метод психологической интроспек-
ции» *.
Совершенно иной была позиция второго официаль-
ного оппонента, профессора С. Корсакова; он начал
свою речь словами: «Прежде всего я, как представи-
тель естественно-научной отрасли знаний, считаю своей
обязанностью выразить вам полное сочувствие по по-
воду метода, которого держитесь вы в ваших исследо-
ваниях. Метод ваш есть метод натуралиста. Этого
метода давно ждала психология».
Давая в противоположность Лопатину высокую
оценку самому направлению исследований Ланге и по-
становке им вопроса о значении психологического экс-
перимента, Корсаков полемизировал с. идеалистиче-
скими традициями в психологии. «Несмотря на то,—
говорил он, — что психология, изучая явления душев-
ной деятельности, изучает, следовательно, явления при-
роды, метод естественных наук не считался для нее
1 Отчет о_ докторском диспуте Н. Н. Ланге, «Вопросы фило-
софии и "психологии», 1894, кн. 4(24), стр. 580—588,

необходимым. Хотя врачи и вообще натуралисты по-
стоянно вносили богатый материал в научную психоло-
гию, но все-таки профессиональными психологами счи-
тались не натуралисты». «Лишь в последнее время
замечается новое направление между психологами, и
вы, — сказал Корсаков, обращаясь к Ланге, — являе-
тесь одним из самых видных представителей этого
направления» К
Далее, Корсаков справедливо упрекнул Ланге
в том, что он не отметил в своей диссертации работу
русских психофизиологических и экспериментально-пси-
хологических лабораторий, организованных врачами-
психиатрами: «...говоря о необходимости устройства
кабинетов для экспериментальной психологии, по край-
ней мере, при некоторых русских университетах, вы
высказываетесь так, как будто бы этого до сих пор нет.
А между тем, такие кабинеты есть. Есть, например, пси-
хофизиологическая лаборатория, устроенная профессо-
ром В. М. Бехтеревым в Казани. Записка о ней даже
с фотографией есть в изданиях международных кон-
грессов... есть лаборатория в Юрьеве, устроенная Кре-
пелином и в настоящее время руководимая профессо-
ром В. Ф. Чижем; есть приспособления для психометри-
ческих исследований и в Москве, и в Петербурге,
и в Харькове. Из этих лабораторий выходили и выхо-
дят работы, которые, конечно, вам известны (работы
профессора Чижа, работы Валицкой, Воротынского,
Краинского, Заборского и других)»2.
Корсаков говорил, что надо ставить вопрос не столь-
ко о том, нужны или не нужны экспериментально-пси-
хологические лаборатории, так как сомнения в этом
у настоящих учёных не должно быть, сколько о том,
почему не замечают существования уже имеющихся
психологических лабораторий, работающих, правда, под
руководством не философов, а психиатров и невропато-
логов. В этих словах Корсакова русская эксперимен-
тальная психология, созревшая в недрах естествозна-
ния и медицины, требовала своего признания со
стороны официальной философии и психологии.
1 Отчет о докторском диспуте Н. Н. Ланге, «Вопросы фило-
софии и психологии», 1894, кн. 4(24), стр. 595—596.
2 Там же, стр. 597.

Н. Ланге был первым из среды университетских фи-
лософов, начавших работать по экспериментальной
психологии. И работы его, враждебно встреченные уни-
верситетской философией в лице Лопатина, получили
горячую поддержку со стороны представителей естест-
вознания.
Диссертация Николая Николаевича Ланге, оза-
главленная «Психологические исследования», может
считаться классическим произведением русской экспе-
риментальной психологии. Она состоит из двух иссле-
дований: «Закон перцепции» и «Теория волевого внима-
ния».
В исследовании о законе перцепции, основанном на
методе «определения продолжительности психических
актов по продолжительности двигательной реакции»,
Н. Ланге установил фазовый характер процесса вос-
приятия и различные опосредствования этого процес-
са двигательными элементами, вниманием, памятью,
мышлением. Н. Ланге принадлежит заслуга открытия
качественно своеобразных закономерностей восприя-
тия, и его теория положила начало исследованию этих
закономерностей. Как настоящий натуралист, Н. Ланге
установил биологическую основу восприятия. Анализи-
руя процессы сознавания наглядного сходства и раз-
личия, Ланге установил момент категориальности
в восприятии, наглядное осуществление процесса сужде-
ния. Тем самым он экспериментально поставил вопрос
о переходе от восприятия к мышлению, перестройке
восприятия под влиянием мышления и задолго до
западноевропейских исследователей дал эксперимен-
тальную критику атомистической теории восприятия.
Исключительная эрудиция автора в истории вопроса,
строгая точность в постановке эксперимента и в обра-
ботке экспериментальных данных делают выводы этой
замечательной работы актуальными и для современной
психологии. Всякое восприятие согласно этим выводам
проходит несколько фаз, причём каждая предыдущая
представляет психическое состояние более неопределён-
ное (начиная с «сознания нечто»), а каждая последую-
щая — более диференцированное. Поэтому каждая пре-
дыдущая стадия восприятия есть субъект для после-
дующей, являющейся предикатом, т. е. определением
предшествующей. Таким образом, уже в наглядной

операции восприятия выражается типичная черта сужде-
ния — предшествование субъекта предикату и развитие
субъекта посредством предиката. Помимо эксперимен-
тальных доказательств в пользу этого положения
Н. Ланге приводит также и данные из истории языка,
согласно которым безличные формы предложения пер-
вичны. Н. Ланге подчёркивает, что эти формы соответ-
ствуют первичным ступеням перцепции, т. е. неопределён-
ного сознания субъекта, который далее осознаётся по-
средством предиката. Это обращение Н. Ланге к материа-
лам истории языка далеко не случайно, так как, по его
убеждению, «индивидуальная психическая личность со
всем богатством ее мыслей, чувств и желаний, наиме-
нее обязана личному творчеству индивидуума и наибо-
лее той общественной жизни, которая породила язык
и в нем отразилась» 1.
Анализ полученных им экспериментальных данных
Ланге начинает с попытки обосновать их фактами «об-
щего биологического развития организмов», а закан-
чивает указанными филологическими соображениями.
Это имеет для него глубоко принципиальное значение.
В конце разбираемого исследования Ланге так форму-
лирует свою методологическую позицию: «Нельзя не
придти к убеждению, что будущий период в развитии
научной психологии, научившейся ныне ценить всякий
точный и фактический материал, будет, в известном
смысле, периодом по преимуществу историко-филоло-
гическим, так же как современный период ее есть, по
преимуществу и справедливо, биологический. Психоло-
гия, объединившая эти два момента — биологический
и социальный, окажет несомненную услугу и филосо-
фии вообще, ибо великий вопрос современной науки,
вопрос об отношении органической жизни к социаль-
ной, должен быть разрешен, повидимому, именно на
почве психологии» 2.
В исследовании о теории волевого внимания Н. Лан-
ге последовательно развивает те же принципы; с чрез-
вычайной точностью он обосновывает экспериментально
свою теорию биологического и исторического разви-
тия психологических механизмов внимания, начиная
1 Я. Н. Ланге, Психологические исследования, Одесса 1893,
стр. 62. Подчёркнуто нами. — Б. А.
2 Там же, стр. 62—63.

с рефлекторного внимания, переходя к инстинктивному
вниманию (с его внешними и внутренними приспособ-
лениями) и кончая волевым вниманием человека.
С большой тщательностью прослеживает он роль дви-
жений в процессе волевого внимания, в зрительных
и слуховых воспоминаниях, а в связи с этим и в дина-
мике внутренней речи. В центре экспериментальной
части работы стоит изучение периодических колебаний
слабых слуховых, зрительных и осязательных ощуще-
ний и аналогичных периодических колебаний образов
воспоминаний. Ланге был первым экспериментатором,
осуществившим систематическое исследование явлений
колебания внимания.
Основные части этого исследования о внимании
были опубликованы ещё в 1888 г. в журнале, издавав-
шемся Вундтом, и вызвали широкий интерес, крити-
ческие замечания и экспериментальную проверку со
стороны крупнейших представителей западной психоло-
гии (Вундта, Джемса, Мюнстерберга, Марбе и др.).
Результаты этой работы Ланге прочно вошли в основ-
ной фонд научных знаний по психологии внимания.
Другой капитальный труд Н. Ланге имеет не экс-
периментальный, а теоретический характер. Это ши-
роко известная его «Психология», вышедшая в 1918 г.
в качестве VIII тома издания: «Итоги науки в теории
и практике». Именно Н. Ланге, крупнейший оригиналь-
ный исследователь с его положительным отношением к
неврофизиологии, эволюционной теории и историче-
скому языкознанию и с крайне отрицательным от-
ношением к идеалистическим спекуляциям в пси-
хологии, мог в то время создать такой обобщающий
труд, явившийся ценнейшим вкладом в русскую психо-
логическую литературу.
Уже в первой главе этой книги («Психический мир и
его эволюция») Н. Ланге даёт критику идеалистического
построения психологии в системах Маха и Наторпа, а
во второй главе («Борьба воззрений в современной
психологии») даёт очень глубокую характеристику тео-
ретического кризиса современной психологии. Положи-
тельное построение своей системы психологии Н. Ланге
начинает с блестящей критики психофизического парал-
лелизма и с попытки наметить более правильное решение
психофизической проблемы. Следующие за этим, главы

об ощущениях, о восприятии, об ассоциациях и памяти,
о чувствах и эмоциях и о волевой деятельности явля-
ются выдающимися научными произведениями, обоб-
щающими опыт мировой психологии.
Характерно, что как психологи-врачи (Бехтерев,
Чиж, Токарский и др.) не получили признания со сто-
роны университетской психологии, так и работы Н. Лан-
ге с его естественно-научными тенденциями не получили
должной оценки со стороны господствовавших в то вре-
мя психологических кругов. Как экспериментальная
психология психиатров, во многом продолжавшая тра-
диции Сеченова, так и экспериментальная психология
Н. Ланге, бывшего одним из наиболее передовых учё-
ных дореволюционного периода, расходились с основной
линией официальной идеалистической психологии, наи-
более типичными представителями которой были Вла-
диславлев, Грот, А. Введенский.
В экспериментальной психологии виднейшим пред-
ставителем этой официальной линии был крупный орга-
низатор и педагог Г. Челпанов, создавший в 1910—
1912 гг. Московский психологический институт, по раз-
меру, оборудованию и организации работ занявший
одно из первых мест среди аналогичных учреждений
Европы и Америки.
В области теории психологии Челпанов был одним
из эпигонов философского идеализма и ревностным
противником материализма (например, в книге «Мозг
и душа»). Правда, он считал себя представителем эм-
пирической психологии и утверждал, что стоит всегда
на почве психологических фактов и изучает лишь «пси-
хические явления», а не «природу души». Однако
в своих общих руководствах по психологии (универси-
тетский «Курс психологии», 1909, «Учебник психологии
для гимназии и самообразования», вышедший больше
чем в десяти изданиях) он пропагандировал «субстан-
циональность души» и утверждал, что единственный
способ познания психических процессов есть «самона-
блюдение».
Уже основной научный труд Челпанова «Проблема
восприятия пространства в связи с учением об априор-
ности и врождённости» (ч. I— 1896, ч. II—1904), пред-
ставляющий историко-критический интерес, свидетель-
ствовал о стремлении автора подчинить эксперимен-

тальную психологию целям философского идеализма.
Несомненно, что по сравнению с сеченовскими тради-
циями пионеров экспериментальной психологии в Рос-
сии теория Челпанова и его школы была шагом назад.
Стремлением Челпанова превратить эксперименталь-
ный метод в психологии в средство укрепления расша-
тавшихся основ философского идеализма объясняется
исключительная поддержка его школы со стороны гос-
подствующих философских кругов и министерства на-
родного просвещения. Достаточно указать на тот факт,
что учебник психологии Челпанова был «удостоен» са-
мим синодом премии московского митрополита Мака-
рия. Возглавляемое Челпановым направление объек-
тивно служило запросам реакции, предпринимавшей
в период 1906—1917 гг. ожесточённое наступление на
революционную идеологию, а в философии — на мате-
риализм. Несмотря на значительный вклад, который
был сделан Челпановым в методику и технику психо-
логического эксперимента, и на организационную и пе-
дагогическую деятельность его, способствовавшую
развитию экспериментального метода в русской психо-
логии, линию, которую он проводил в психологии, сле-
дует признать реакционной.
Деятельность Челпанова ярко показала, что сам по
себе экспериментальный метод не решает судьбы науч-
ной психологии, но что, напротив, судьба самого экс-
периментально-психологического метода определяется
философскими основами системы психологии в целом.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
К. Д. УШИНСКИЙ И РАЗВИТИЕ
РУССКОЙ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
(1824-1370)
Основатель русской научной педагогики К. Д. Ушин-
ский был вместе с тем и одним из крупнейших зачина-
телей русской научной психологии.
Ушинский недаром назвал свою философско-психо-
логическую и педагогическую систему «педагогической
антропологией». В центре его системы стоял человек,
но не как субъект познания или субъект истории,
а как «предмет воспитания». Вот почему, оставаясь без-
различным к философской стороне своего антропологи-
ческого принципа, подчас утилитарно объединяя проти-
воположные концепции, Ушинский был вместе с тем
и очень требовательным и глубоко оригинальным в пси-
холого-педагогическом построении своего учения. До
Ушинского в русской педагогике центром теории обучения
и воспитания были не живые деятели — учитель и осо-
бенно ребёнок, а государственные и религиозные уста-
новления. Педагогика интересовалась главным обра-
зом такими темами, как, например, формальная дисцип-
лина, школьные законоположения, школьные табели
о рангах и т. д., которые исключали возможность по-
становки вопроса о человеке как предмете воспитания
и о человеке как воспитателе. У Ушинского узловая
проблема педагогики как бы переместилась от вопро-
сов школьной администрации к собственно воспитатель-
ным вопросам.
Мы уверены, писал Ушинский, что воспитание, со-
вершенствуясь, может далеко раздвинуть пределы чело-
веческих сил: физических, умственных и нравственных.

По крайней мере на эту возможность ясно указывают
и физиология и психология 1. Поэтому психология сов-
местно с физиологией являются, по убеждению Ушин-
ского, главной теоретической основой педагогики.
Прибегая к помощи психологии, Ушинский резко
критикует ограниченность и ошибочность практики
учебно-воспитательной работы в русских школах его
времени. Школа ориентируется на минимум сил ребён-
ка, она исходит из ограничения и принижения его воз-
можностей, — в этом и видит Ушинский коренной по-
рок подхода к детям. Лишь правильное понимание
огромных и всё возрастающих возможностей, таящихся
в человеческой природе и возбуждаемых к деятельно-
сти воспитанием, может быть основой для педагогиче-
ского мышления.
Ушинский подходил к психологии от практики, от
вопросов жизни, от потребностей воспитания. Этим
объясняется и характер его психологической системы2.
Именно педагогика, по мысли Ушинского, должна
способствовать будущему расцвету психологической
науки. Педагогика должна опираться на психологию,
для того чтобы стать научной, но сама психология
может достигнуть расцвета лишь с помощью педагогики.
Педагогические запросы будут вызывать к жизни на-
учные открытия в психологии, а педагогическая прак-
тика явится проверкой результатов психологических
исследований. Педагогика должна сыграть такую же
роль в развитии психологии, какую сыграла медицина
в развитии естествознания и особенно физиологии.
Ушинский стремился использовать в педагогических
целях всё лучшее, имевшееся в различных психологи-
ческих направлениях, чем и заслужил пренебрежитель-
ную кличку «компилятора».
Необходимо, однако, отметить отрицательное отно-
шение Ушинского к грубо утилитарному и безответ-
ственному «приложению» психологии к педагогике
и его борьбу против «психологической рецептуры»: он
считал неправильным выводить педагогические законы
из каждого отдельного психологического положения,
1 См. Ушинский, Человек как предмет воспитания, т. I, 1873,
Предисловие автора.
2 См. подробнее нашу статью «К. Д. Ушинский — великий
русский психолог» в журнале «Советская педагогика» № 12, 1945.

полагая, что лишь психология личности в целом может
служить основанием для педагогики. Отдельные вопро-
сы психологии далеко не всегда параллельны отдельным
вопросам педагогики, и поэтому не всегда из отдельных
психологических закономерностей можно делать дей-
ствительно важные педагогические выводы. Решающее
значение для развития педагогики имеет разработка
всей системы психологии, включая самые специальные
и абстрактные её вопросы, — таков был взгляд Ушин-
ского, резко настроенного против деляческого приспо-
собления психологии к частным педагогическим вопро-
сам.
Под непосредственным влиянием Сеченова Ушин-
ский рассматривает навыки и привычки как рефлексы
головного мозга, причём вводит интересное и оригиналь-
ное понятие «усвоенные рефлексы». Глава о привычках
и навыках в основном труде Ушинского представляет
интерес и для нового времени: в ней предвосхищают-
ся некоторые элементы учения об условных рефлексах.
Описывая участие нервной системы в актах памяти,
зависимость от неё процессов воображения, чувства
и воли, Ушинский старался подчеркнуть роль физиче-
ских условий в развитии психической деятельности;
Психические явления выступают в виде процессов
сознания, чувства и воли, причём сущность всех этих
психических процессов неизвестна. Активность психиче-
ских явлений имманентна духу как специфической
форме человеческой психики; это положение Ушинский
стремился показать в целом ряде глав психологической
части своей работы.
К сознанию Ушинский относит внимание (как
условие возникновения всех других процессов созна-
ния), ощущение, припоминание, ассоциацию представле-
ний, память, воображение, мышление («рассудок и ра-
зум»). Иначе говоря, сознание трактуется Ушинским
лишь как одна сторона личности, именно — её умст-
венная, познавательная деятельность.
Чувство, по мысли Ушинского, является как бы по-
средствующим звеном между сознанием и волей, оно ле-
жит в основании обоих. Впоследствии Ушинский вклю-
чает в понятие «чувство» сенсорно-умственные процес-
сы и эмоцию. Всякая сенсорно-умственная и волевая
деятельность носит чувственный характер, так как

человек не может думать и хотеть, не переживая чув-
ственно.
Отсюда проблема чувствований и возникающих на
их основе волевых процессов приобретает в психологи-
ческой системе Ушинского ведущее значение. Поэтому
устанавливая единство обучения и воспитания, Ушинский
фактически отдавал приоритет нравственному воспита-
нию, а не умственному образованию. Такая эмоцио-
нально-волевая точка 'Зрения на психическую и особенно
умственную деятельность человека позволила Ушинскому
высоко поднять проблемы нравственного воспитания и
очень ярко определить нравственное значение личности
воспитателя в процессе обучения. С этой же точкой зре-
ния связана высокая оценка Ушинским роли деятель-
ности в формировании характера и нравственных ка-
честв человека.
Центральное звено в психологической системе Ушин-
ского составляет своеобразно интерпретируемый им
принцип развития, согласно которому он от физиологи-
ческих процессов переходит к психофизиологическим,
от них к собственно психологическим, «душевным»,
и дальше к психоидеологическим или «духовным» явле-
ниям, т. е. языку, народности, эстетике, этике, религии.
Эти «духовные» явления свойственны только челове-
ку и порождаются не особенностями отдельного инди-
вида, а исторической жизнью народа. Именно с таким
истолкованием связи перехода от психологии к педаго-
гике и именно отсюда понятна мысль Ушинского о том,
что цели воспитания должны выводиться не из психо-
логии, а из истории и нравственности, из общественной
жизни народа.
Подобный взгляд позволил Ушинскому избегнуть
распространённого в то время субъективного индиви-
дуализма в определении целей воспитания и путей
психического развития.
Взгляды Ушинского на соотношение сознания, чув-
ства и воли, на роль деятельности в психическом разви-
тии и, наконец, на сложный характер этого развития
от психофизиологических к «духовным» явлениям были,
несомненно, оригинальными и продуктивными. Во многие
главы психологии — в проблемы памяти и воображения,
привычек и навыков, воли и характера — Ушинский внёс
оригинальное освещение и своеобразное истолкование.

Поэтому психолого-педагогическая система Ушинского
далеко выходит за пределы его философской эклектики
и имеет не только исторический, но и актуальный ин-
терес для современной психологии.
В истории русской психологии Ушинский должен за-
нять одно из самых выдающихся мест как продолжа-
тель гуманистической традиции передовой русской пси-
хологии и как зачинатель нового, педагогического на-
правления её. Со времени Ушинского сближение педа-
гогики и психологии стало передовой традицией как в
психологии, так и в педагогике.
Несмотря на то, что экспериментально-психологиче-
ская работа в России впервые возникла в медицине,
психология в своём развитии и своих конечных задачах
направилась по педагогическому пути, указанному Ушин-
ским. Задача «раздвинуть пределы физической, нравст-
венной и умственной природы человека», поставленная
Ушинским, стала одной из основных задач русской на-
учной психологии.
Продолжателем дела Ушинского по психологическо-
му обоснованию педагогики и переработке самой психо-
логии в сторону её приближения к исследованию кон-
кретной личности был П. Ф. Каптерев. Ему принадле-
жит заслуга создания «перехода от психологии к педа-
гогике» — педагогической психологии («Из истории
ДУШИ», 1890, «Педагогическая психология», изд. 1-е —
1877: изд. 3-е — 1914).
Стремление создать жизненную психологию лично-
сти, осуществив тем самым традиционные идеи русской
психологии, привело Каптерева к удачному построению
принципов его педагогической психологии, где ему уда-
лось, быть может, впервые в этой области, избегнуть
абстрактного функционализма даже в трактовке умст-
венного развития ребёнка. Одной из важнейших задач
педагогической психологии Каптерев считал разработку
проблемы типов. В этом направлении он имел возмож-
ность в отличие от Ушинского опереться на оригиналь-
ные русские работы Лесгафта, а впоследствии и Лазур-
ского. Под Несомненным влиянием Ушинского в общей
системе педагогической психологии Каптерева (см., на-
пример, изд. 3-е его «Педагогической психологии») про-
блемы формирования воли и характера в связи с нрав-
ственным воспитанием приобретают определяющее

значение. Оригинальный вклад сделал Каптерев в проб-
лему психологии половых различий в связи с актуаль-
ными вопросами раздельного воспитания в старой школе
и борьбой за равноправие женщины («Душевные свой-
ства женщин», 1896).
Как в общем построении педагогической психологии,
так ив анализе отдельных её проблем Каптерев шёл
по преимуществу путём обобщения результатов обще-
психологических исследований и оригинально перераба-
тывал их соответственно своим представлениям о жиз-
ненной психологии воспитания и обучения. Естественно,
однако, что успехи экспериментального метода в общей
психологии неизбежно должны были оказать влияние и
на педагогическую психологию в смысле перестройки её
на новых экспериментальных основах.
В Москве значительную экспериментальную работу
по педагогической и детской психологии проводили
А. Бернштейн, Россолимо и его сотрудники; в Петер-
бурге — Нечаев и его сотрудники.
История развития русской педагогической психоло-
гии в связи с передовыми движениями в области на-
родного просвещения заслуживает особого исследова-
ния. Мы считали необходимым остановиться на этой
важной стороне развития русской дореволюционной пси-
хологии потому, что она имела не только специальное,
но и общее значение. В педагогической психологии ярко
выразилась одна из основных тенденций передовой рус-
ской общей психологии — тенденция к целостной и жиз-
ненной психологии личности. Эта тенденция, преемст-
венно связана с лучшими гуманистическими традициями
русской психологии. Через педагогическую психологию
общая психология стремилась войти в практическую
жизнь и осуществить гуманистические задачи психо-
логии.
Однако педагогика была главнейшей, но всё же не
единственной областью практического применения пси-
хологии. Наряду с педагогической психологией возни-
кает более общая по своим задачам «прикладная психо-
логия». С ней также связывались попытки выйти из ро-
кового круга абстрактного психологического атомизма
в подлинную психологию живой личности и её деятель-
ности в обществе. В этом направлении развивается кли-
ническая психология (особенно в работах клинических

школ Бехтерева и Корсакова), психология художест-
венного творчества (Потебня, Овсянико-Куликовский,
Лапшин), судебная психология (исследования Кони,
Бернштейна, Холчева и др.). Это движение к исследова-
нию реальной жизни личности и конкретных форм её
деятельности, руководимое стремлением оказать непо-
средственную помощь практике, имело большое прогрес-
сивное значение для развития самой психологической
теории.
Однако в системе идеалистической буржуазной пси-
хологии это движение встречалось с непреодолимыми
препятствиями. Оно попадало в путы эмпиризма, откры-
вавшего дорогу возрождённым в условиях кризиса нау-
ки реакционным теориям психической наследственно-
сти, фатальной зависимости умственного развития от
наследственности и среды и т. д. Возможность успеш-
ного исследования конкретных форм деятельности чело-
века и непосредственного применения психологии к
жизненной практике определялась в действительности
разрешением основных теоретических вопросов психоло-
гической науки в целом. Поэтому лишь в советской
научной психологии стало возможным разрешение тех
жизненных, практических задач, которые выдвигались
передовыми представителями дореволюционной при-
кладной психологии.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ
ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
КОНЦА XIX— НАЧАЛА XX в.
С университетской реформой 1863 г. в русских уни-
верситетах восстанавливалось преподавание философии
и было официально признано, что психология является
философской наукой. Курс психологии с этого времени
вновь был передан из кафедры богословия на кафедру
философии. Однако кафедры философии в университе-
тах возглавлялись всё же лицами, получившими образо-
вание в духовных академиях и усовершенствовавшимися
в области философии за границей, главным образом в
Германии.
Первыми официальными главами пореформенной
университетской философии и психологии явились Вла-
диславлев (Петербургский университет), Троицкий (Мо-
сковский университет) и Гогоцкий (Киевский универси-
тет) . Большинство последующих университетских пси-
хологов были в той или иной мере учениками Влади-
славлева или Троицкого.
М. И. Троицкий, ©последствии профессор Москов-
ского университета, основатель Московского психологи-
ческого общества и инициатор издания журнала «Во-
просы философии и психологии», был наряду с Влади-
славлевым, Гогоцким и другими в числе лиц, посланных
после окончания духовной академии в Германию для
изучения философии. Вначале он увлёкся лекциями Ку-
но Фишера, Фортлага и др., но затем, не удовлетворён-
ный немецкой философией, он знакомится с другими
философскими направлениями и становится горячим

сторонником английской эмпирической философии и пси-
хологии. Таким образом, пребывание Троицкого в Гер-
мании отрицательно повлияло на отношение его к гер-
манской философии. В результате двухлетнего философ-
ского совершенствования в Германии он написал
книгу («Немецкая психология в текущем столетии»,
изд. 1-е—1867, изд. 2-е—1883), в которой остро и резко
критиковал немецкую психологию, противопоставляя её
научную бесплодность успехам английской эмпириче-
ской психологии.
Немецкая психология, по мнению Троицкого, прене-
брегала единственно научным методом — эмпириче-
ским — и поэтому занималась не столько психологией,
сколько метафизикой души. «Немецкая психология,
последних двух столетий,.. — писал он, — в отношении к
требованиям методы, осталась, в существе, продолже-
нием схоластической рутины». Поэтому «немецкие пси-
хологи... не успели установить ни одного широкого пси-
хологического закона, и не объяснили ни одного важ-
ного психологического явления бесспорно для всех
своих школ и партий» К «Раздувать наш дух до косми-
ческих, абсолютных размеров, или создавать в нем, или
из него, какую-то глубокую бездну, скрытую за ширмою
известных всем духовных явлений: — вот в чем состоит
«широта» и «глубина» взгляда корифеев немецкой пси-
хологии!» 2
Необходимо подчеркнуть, что Троицкий одним из
первых в русской психологии отметил огромное значе-
ние успехов экспериментального метода.
Однако Троицкий был односторонен в своей аполо-
гии английской эмпирической психологии. Он не видел
глубокого механицизма её принципов и субъективизма
её методов. Английская эмпирическая психология пред-
ставлялась ему законченной, совершенной системой пси-
хологической науки, и задачу последующего развития
психологии он видел лишь в частных дополнениях,
в разработке отдельных конкретных вопросов.
Систематическое изложение своих психологических
воззрений Троицкий дал в двухтомном труде «Наука о
духе» (1882). По своей общей схеме и теоретическим
1 Троицкий, Немецкая психология в текущем столетии,
т. II, 1883, стр. 52.
2 Там же. стр. 467.

принципам работа Троицкого не идёт вперёд по сравне-
нию с традиционной психологией «эмпирического»
толка. Но рассеянные в книге многочисленные факти-
ческие данные, являющиеся результатом собственных
наблюдений и опытов, выгодно отличают Троицкого от
современных ему университетских профессоров психо-
логии как талантливого исследователя с острой и тон-
кой психологической наблюдательностью.
Надо сказать, что Троицкий ещё в 1862 г. опубли-
ковал исследование о «субъективных тонах», в котором
описал на основе самонаблюдения (при восприятии зву-
ков рояля и голоса) ряд обертонов, которые совпадали
с обертонами, установленными несколько позже Гельм-
гольцем с помощью резонаторов. Результаты ряда дру-
гих исследований Троицкого, основанных также на ме-
тоде «экспериментального самонаблюдения», вошли в
его основную работу.
Большой интерес представляют материалы Троиц-
кого по изучению зрительных восприятий и зрительных
представлений. Сюда относятся его наблюдения над
процессом приспособления глаза к расстоянию при во-
ображении близких и далёких предметов, исследование
положительных последовательных образов, наблюдения
над восприятием покоящихся и движущихся предметов.
Весьма любопытны открытые Троицким факты, касаю-
щиеся представлений о предметах, находящихся позади
наблюдателя, и изменений зрительного поля при пере-
ходе от непосредственного впечатления к представле-
нию о каком-либо предмете.
Наблюдая органические изменения при процессе раз-
мышления, Троицкий отметил в них участие органов ре-
чи в форме определённых движений мышц гортани и
языка.
Троицкий не представлял собой обычной фигуры уни-
верситетского философа того времени. Будучи в конеч-
ном счёте идеалистом, он высказывал свои симпатии
естествознанию и даже — в отдельных случаях — мате-
риализму и избегал приспособленчества к бюрократи-
ческому и религиозному духу господствующей идеали-
стической философии. Не примкнув к воинствующему
идеализму, оставаясь чуждым всяким попыткам возрож-
дения схоластики и мистицизма, Троицкий вместе с
тем сторонился круга материалистов и представителей

радикальной общественной мысли. Это одиночество
Троицкого объясняется как половинчатостью его фило-
софских позиций, так и, особенно, его оторванностью
от общественного движения в русской науке, проклады-
вавшего новые пути в естествознании.
Неоспоримая заслуга Троицкого — борьба против без-
раздельного господства немецкого спиритуализма в рус-
ской идеалистической психологии, резко отстававшей от
прогрессивного хода науки, в то время как русская ма-
териалистическая психология смело ломала устаревшие
традиции и прокладывала новые пути. Уже тогда, когда
Чернышевский написал «Антропологический принцип в
философии», Сеченов — «Рефлексы головного мозга»,
а Ушинский — «Человек как предмет воспитания», рус-
ский идеализм выступил с жалкой «Умозрительной пси-
хологией» профессора Московской духовной академии
Голубинского (1871), стоявшей на уровне идей средних
веков.
В этом стремлении тянуть психологию назад, в лоно
богословия и сделать её опорой церкви Голубинский
был не одинок. Даже в 90-х годах, когда широко развер-
нулась работа экспериментально-психологических лабо-
раторий, С. Н. Трубецкой, Лопатин, А. Введенский и
другие трудились над подобной реставрацией средневе-
ковья.
В противоположность прогрессивному и новаторскому
духу русской материалистической психологии для рус-
ского идеализма в психологии было характерно эпигон-
ство. (Конечно, это относится не ко всем психологам-
идеалистам.) Так, эпигоном Гегеля и притом весьма
посредственным явился Гогоцкий (профессор Киевской
духовной академии, а затем Киевского университета),
который помимо общефилософских сочинений и извест-
ного «Философского словаря» опубликовал брошюру,
посвященную критике книги Троицкого «Немецкая пси-
хология», и «Программу психологии». Значительно более
распространённым явлением в идеалистической русской
психологии было кантианское эпигонство, наиболее яр-
ким представителем которого был профессор Петер-
бургского университета Александр Введенский.
Характерно, что откровенные мистические направле-
ния, среди которых важное место занимало «научное
обоснование» спиритизма и телепатии, мирно уживались

с кантианством, шеллингианством, эмпириокритицизмом,
позитивизмом и т. д. Кризис капитализма и его идеоло-
гии находит своё яркое выражение в этом объединении
кантианства и теологии, позитивизма и спиритизма.
Русский кантианец А. Введенский видел в восстановле-
нии единства «разума и веры», «науки и церкви» един-
ственную гарантию развития идеалистической психоло-
гии, а русский позитивист Н. Вагнер провозглашал бес-
смертие души и спиритическое общение душ.
Одним из типичных проявлений русского идеализма,
пытавшегося остановить прогресс науки и мистифици-
ровать капиталистическую культуру и эксплоататорскую
сущность помещичье-капиталистического государства,
становится психологизация истории, теории права,
искусства, хозяйства, культуры и пр. Эта «психологиза-
ция» в наиболее крайних её проявлениях стремилась
вторгнуться даже в границы естествознания, где, на-
пример, «психологизирование» ботаники Фоминцыным
вызвало блестящую и сокрушительную критику со сто-
роны Тимирязева.
Из числа представителей идеалистической психоло-
гии 70—90-х годов следует выделить кроме Троицкого
профессора М. И. Владиславлева, занимавшего ка-
федру философии в Петербургском университете, и
Н. Я. Грота, преемника Троицкого на Московской, ка-
федре.
Профессор М. И. Владиславлев известен главным
образом двумя книгами: «Современные направления в
науке о душе» (1866) и двухтомная «Психология»
(1881).
В книге «Современные направления в науке о ду-
ше», носящей резко полемический характер и направ-
ленной против материалистической психологии и физио-
логического метода в психологии, Владиславлев крити-
кует также психологию гегелевской школы, утверждая
«непригодность диалектического метода в психологии».
В 80-х годах Владиславлев возвращается к критике
материалистической психологии в ещё более резкой
форме. Современный материализм в психологии он ха-
рактеризует как направление, «осуждённое своей мета-
физикой на научное бесплодие», и т. д.
В своей «Психологии» Владиславлев дал систе-
матизацию всего современного ему, в том числе и

экспериментального, психологического знания. Нельзя
отрицать известного значения отдельных частей его
книги, особенно тех, где Владиславлев добросовестно
и кропотливо излагает чужие психологические теории.
Но его попытки «новаторства» в измерении чувствова-
ний и нравственных качеств имеют явно реакционный
характер.
Владиславлев был не только хорошим систематиком
в психологии, но и опытным воспитателем научно-
психологических кадров. В числе его учеников —
ряд видных деятелей русской психологии: Нико-
лай Ланге, Николай Грот, Александр Введенский,
Я. Колубовский и др.
Среди них видное положение занял Н. Я. Грот как
общепризнанный руководитель русской идеалистической
психологии 80—90-х годов.
Научный путь Грота типичен для многих представи-
телей русской буржуазной науки, которые, начав в 60-х
годах с материализма, скатывались до крайнего идеали-
зма и мистицизма, переходя в лагерь идейной реак-
ции.
В дни своей молодости Грот был горячим сторонни-
ком Сеченова и увлекался материализмом. Под влиянием
материализма и естествознания складывались его перво-
начальные психологические воззрения, нашедшие отра-
жение в самой ценной его работе «Психология чувство-
ваний в ее истории и главных основах» (1879—1880).
После этого начинается очень быстрый отход Грота от
его первоначальных воззрений, связанный с наступле-
нием общей реакции в науке в эпоху господства поли-
цейского режима Александра III.
В 1886 г. Грот выступил в органе воинствующих
церковников «Православное обозрение» с раскаянием
в «грехах молодости» и утверждением теологического
характера своей «новой философии» и «новой психоло-
гии».
Заняв кафедру Троицкого в 'Московском университе-
те и став руководителем Московского психологического
общества, главную задачу свою Грот видел в консоли-
дации сил русского идеализма и в борьбе с материализ-
мом в философии и психологии. Он сплотил вокруг
себя наиболее ярких представителей идеалисти-
ческой философии В числе его ближайших друзей и

сотрудников были Вл. Соловьёв, Лопатин, С. Трубецкой,
Страхов, Козлов и др., выступавшие «в защиту идеа-
лизма», как гласит название одной из статей князя
Трубецкого.
Как указано выше, главным и действительно науч-
ным трудом Грота была его книга «Психология чувство-
ваний в ее истории и главных основах».
В первом отделе книги — История анализа и синтеза
чувствований» — Грот даёт почти исчерпывающую крити-
ческую историю философско-психологичеаких учений о
чувствованиях, начиная с Эмпедокла, Анаксагора и Де-
мокрита и кончая Вундтом, Горвицем, Бэном, Ушин-
ским и Оболенским. Нужно отметить, что этот опыт на-
писать историю проблемы чувств был первом в миро-
вой литературе и сохраняет научное значение и в на-
стоящее время.
Во втором отделе книги — «Основы анализа и син-
теза чувствований» — Грот пытается построить собст-
венную оригинальную теорию чувствований, центральной
идеей которой является принцип «психического оборота».
В понятии «психического оборота» Грот пытается, оче-
видно, найти психологический аналог физиологической
теории Сеченова об отражательной деятельности
мозга.
Значение этой попытки важно в том отношении, что
она остро ставила вопрос об единстве чувствующей, пе-
рерабатывающей и двигательной сторон психического
процесса. Во внутреннем взаимодействии этих сторон и
заключается «психический оборот», поскольку само
внешнее движение, идя навстречу предмету, вновь вы-
зывает внешнее впечатление. Это впечатление вновь пе-
реходит во внутреннюю переработку, снова рождающую
внутреннее, а затем внешнее движение, и т. д.
Соответственно этому взгляду, представляющему не-
сомненный интерес, в каждом «полном обороте психи-
ческого процесса» можно выделить четыре момента:
1. Момент объективной восприимчивости («внешнее
впечатление на психический организм»). 2. Момент
субъективной восприимчивости («переработка этого
внешнего впечатления во внутреннее»). 3. Момент объ-
ективной деятельности («вызванное этим внутренним
впечатлением... внутреннее движение»). 4. Момент объ-
ективной деятельности («внешнее движение организма

на встречу предмета») К Объективное предшествует
субъективному и определяет его, внешняя, предметная
действительность определяет сознание, — таково было
исходное положение Грота, на основе которого он
строил схему всей психической деятельности.
Классификация психических явлений, вытекающая из
этой схемы, сначала (1878) была опубликована Гротом
на французском языке (в журнале «Revue philoso-
phique»). В связи с появившейся через год после этого
статьёй Рибо «О движениях и их психологическом зна-
чении» Грот упрекал Рибо в том, что он усвоил от него
мысль о «психологическом значении движений».
Это положение, авторство которого так ревниво охра-
нял Грот, представляло собой развитие мысли Сече-
нова. Оригинальным в трактовке этой мысли у Грота
является устанавливаемое им различие между движе-
нием как первичным психическим явлением и действия-
ми, поступками как явлениями вторичными, «осложнен-
ными». Грот первым высказал это положение, которое
затем вошло в число основных принципов французской
психологии.
К сожалению, весь дальнейший путь развития взгля-
дов Грота представлял собой отступление от первона-
чального направления, отречение от собственных про-
грессивных воззрений.
Уже через шесть лет после выхода «Психологии
чувствований» Грот исходит не из положения о зави-
симости сознания от внешнего мира и деятельности ор-
ганизма, а из прямо противоположного, идеалистиче-
ского положения, согласно которому сознание творит и
определяет внешний мир. В работе 1886 г. «О душе» он
в противовес материалистическому принципу «силы ма-
терии» выдвигает идею отвлечённой «силы духа», необ-
ходимую ему для «доказательства» бессмертия души.
Так завершилась философско-психологическая эво-
люция Грота. Последующие психологические работы
его — «Лекции по психологии», «Общие основания пси-
хологии» и др., — характеризующиеся реакционностью
теоретических воззрений, ничем не напоминают автора
«Психологии чувствований».
1 Г. И. Грот, Психология чувствований, Спб. 1879—188Q,
стр. 430.

Выдающийся организаторский талант Грота ярко
проявился в деятельности его как председателя Москов-
ского психологического общества и редактора журнала
«Вопросы философии и психологии». И общество и жур-
нал оказали большое влияние на развитие русской пси-
хологии. Участие в них наряду с философами и психо-
логами крупнейших представителей других наук —-
историков (Ключевский, Виноградов), филологов (Форту-
натов, Корш, Веселовский), физиков (Столетов), биологов
(Анучин, Мензбир) — и опубликование на страницах жур-
нала и в заседаниях общества ряда работ передовых
психологов (Ланге, Чиж, Токарский, Бернштейн и др.)
должны быть отмечены как моменты безусловно поло-
жительные. Но не они определяли главный тон руково-
димых Гротом журнала и общества. Экспериментально-
психологические работы печатались в журнале редко и
как бы «между прочим» (набирались они обыкновенно
петитом). Если на страницах журнала изредка и появ-
лялись статьи, близкие по духу к материализму, то они
или сопровождались дискредитирующими редакционны-
ми примечаниями1, или за ними следовали в ближайших
номерах «опровергающие» их статьи кого-либо из лиц,
стоящих на теоретических позициях редакции 2. В об-
щем Московское психологическое общество и журнал
«Вопросы философии и психологии» являлись органами
официальной, идеалистической философии и психологии.
Деятельность Московского психологического обще-
ства и его идейного вожака Грота является показате-
лем того глубокого кризиса, в который зашла уже в
80 и 90-х годах русская буржуазная психология. Круп-
ные и оригинальные работы отдельных русских учёных
и отдельных лабораторий не получали необходимой
поддержки со стороны правительства; напротив, они осу-
1 Так, например, напечатанная в 10-й книжке журнала
(1891) статья М. А. Мензбира, имевшая несомненную материа-
листическую направленность, сопровождалась следующим при-
мечанием: «С удовольствием помещаем статью почтенного нату-
ралиста... так как она дает читателю образчик миросозерцания,
совершенно противоположного тому, которое отстаивает боль-
шинство сотрудников журнала — философов-метафизиков».
2 Так, например, за статьёй Н. Ланге «Элементы воли», напе-
чатанной в 4-й книжке журнала (1890), последовали две полеми-
ческие заметки Челпанова, ученика Грота, направленные к дис-
кредитации научной компетенции Ланге.

ществлялись вопреки всякого рода препятствиям и по-
мехам. В то время (как гений Чернышевского и Сечено-
ва подавлялся всеми возможными мерами, «голубин-
ским» предоставлялась широкая возможность возрож-
дать к жизни давно схороненную на Западе «умозри-
тельную психологию». Даже в 90-х годах в царской
России нужно было защищать правомерность экспери-
ментального метода в психологии и доказывать, что пси-
хология есть наука, а не предмет веры.
И, несмотря на всё это, уже в 80-х годах возни-
кают, как мы знаем, первые психологические лабора-
тории в России. Однако во главе их стоят не философы-
психологи, а психологи-врачи, являвшиеся продолжате-
лями дела Сеченова, и психологи-педагоги.
Успехи, достигнутые к началу XX в. молодой форми-
рующейся научной психологией в России, нужно при-
знать значительными.
Начиная с 70-х годов всё чаще и чаще в западно-
европейской психологической печати публикуются рабо-
ты русских учёных (Сикорского, Чижа, Н. Ланге, Бехте-
рева, Лазурского, Нечаева, Болтунова, Эфруси и др.).
Россия была представлена на всех трёх мировых
конгрессах, бывших в конце XIX в.
I Международный психологический конгресс был соз-
дан в 1889 г. в Париже по инициативе французских
психофизиологов во главе с Рибо и Рише. Насколько
высоко стоял уже в то время авторитет русской психо-
логии свидетельствует тот факт, что в состав почётного
комитета по организации съезда наряду с Гельмголь-
цем, Вундтом, Бэном, Герингом, Моссо и др. были из-
браны три представителя от России: Сеченов, Троицкий
и Грот. Сеченов (отсутствовавший на съезде) и Троиц-
кий были избраны также в число почётных председа-
телей съезда. От России на съезде присутствовали, по-
мимо Троицкого и Грота, Корсаков, Токарский, Баже-
нов, Сикорский, Лопатин и др. Русская делегация была
самой многочисленной после французской.
II Международный съезд уже под названием Кон-
гресса экспериментальной психологии состоялся в 1891 г.
в Лондоне. На этот раз Россию представляли лишь вра-
чи В. Ф. Чиж и Мендельсон. В качестве важного мо-
мента следует отметить, что на этом конгрессе был про-
читан доклад отсутствовавшего Н, Ланге,

Ill Международный конгресс состоялся в 1896 г.
в Мюнхене. На нём присутствовало много русских учё-
ных: Введенский, Корсаков, Ланге, Лопатин, Чиж, Сере-
бренников, Токарский и др. Для направления работ
этого конгресса был характерен отход не только от фи-
зиологической психологии, но и от всякой психологии,
связанной с естествознанием. На нём господствовала
обновлённая психологическая метафизика, отстранив-
шая на задний план и так называемую психометрию, и
психофизику, и психопатологию. Неудовлетворённые
этим возрождением метафизики, передовые русские учё-
ные начинают отходить от непосредственного участия
в международной психологической жизни.
В первое десятилетие XX в. внутренние события в
общественно-политической жизни России вносят всё
более резкую диференциацию в среду русских психо-
логов. Несмотря на продолжающийся рост психологи-
ческих лабораторий и успехи экспериментальных иссле-
дований отдельных русских психологов, идеалистические,
спиритуалистические тенденции приобретают всё боль-
шее распространение, особенно после разгрома револю-
ции 1905 г., когда начинается реакция во всех областях
культуры. «В этот период... — указывает С. Л. Рубин-
штейн, — попытки буржуазных представителей психо-
логии дать целостную философско-психологическую кон-
цепцию принимают характер резко идеалистический и
смыкаются с религиозно-мистическими тенденциями
наиболее реакционного крыла русской общественной
мысли» !.
Одной из типичных фигур этого реакционного кры-
ла был профессор Петербургского университета Алек-
сандр Введенский, который приобрёл особую известность
своим «законом» объективной непознаваемости «субъ-
ективной деятельности», оправдывавшим, в психологии
как крайний субъективизм (субъективная деятельность
может быть познана лишь субъективно), так и крайний
«объективизм» (объективный метод познаёт лишь объ-
ективные явления деятельности безотносительно к тому,
одушевлено ли тело или нет). Из положения «чужая
душа недоказуема и неопровергаема» Введенский
1 С. Л. Рубинштейн, Основы общей психологии, 1940,. стр. 65.

делает вывод о невозможности объективного познания
субъективной деятельности.
Начиная со статьи «О пределах и признаках оду-
шевленности» (1892) и кончая «Психологией без вся-
кой метафизики» (1914), Введенский настойчиво борется
против всякой попытки перенесения объективного мето-
да в изучение субъективной деятельности сознания.
Стремясь использовать новейшие достижения физиоло-
гии мозга для доказательства того, что объективным
методом естествознания можно исследовать поведе-
ние без всякого предположения об одушевлённости
организма, Введенский пытается очистить психоло-
гии пути для чистого субъективизма, основанного на
вере.
В этом «законе» Введенского находит типичное вы-
ражение теоретический кризис научной психологии, осо-
бенно остро протекавший в условиях послереволюци-
онной реакции в России. Метафизический разрыв
сознания и деятельности доходит здесь до крайнего
предела. «Сознание без деятельности» — тезис крайнего
субъективизма с его интроспекционизмом — открывает
дорогу утверждениям и о том, что возможна деятель-
ность человека без сознания, а отсюда и чистый «объекти-
визм» в исследовании поведения. В этом послед-
нем выводе с Введенским вполне сходился Бехтерев,
проделавший к этому времени типичную для той эпохи
эволюцию.
Первоначально (с 80-х годов до 1905—1906 гг.)
Бехтерев во многих отправных положениях был последо-
вателем Сеченова и сыграл большую роль в деле ста-
новления объективных, экспериментальных методов в
научной психологии. Но уже в «Объективной психоло-
гии» (1907—1912) он становится на точку зрения анти-
психологизма и доводит этот антипсихологизм до край-
него предела в своей психорефлексологии и рефлексо-
логии. Правда, антипсихологизм Бехтерева в период
«Объективной психологии» имел некоторое положи-
тельное значение для самой психологии, не только рус-
ской, но и мировой, как реакция против традиционного
интроспекционизма. Переведённая на немецкий, фран-
цузский и английский языки «Объективная психология»
Бехтерева стала важной вехой в истории психологии
начала нашего столетия (что отмечено, например,

Флюгелем) и одним из истоков американского бихевио-
ризма (по признанию Уотсона).
Безудержный рост субъективизма и идеалистических
спекуляций в психологии вызвал своеобразный протест
со стороны естествоиспытателей, которые и пытались
противопоставить умозрительной психологии «объек-
тивную психологию» и рефлексологию Бехтерева. В усло-
виях борьбы против «метафизической психологии»
Лопатина и «психологии самонаблюдения» Челпанова
«объективная психология» была всё же представитель-
ницей «научной психологии», хотя её теоретический и
экспериментальный уровень и был много ниже экспе-
риментально-психологических исследований школы Бех-
терева первого периода.
Нужно подчеркнуть, однако, что ни «объективная
психология», ни, тем более, рефлексология Бехтерева
не являлись материалистическими системами; с самого
начала они оказались связанными с неопозитивизмом,
столь типичным для эпохи кризиса буржуазной науки.
На этом примере мы видим, что даже и относитель-
но прогрессивные направления экспериментальной пси-
хологии оказывались безоружными перед лицом раз-
вивавшегося научного кризиса, отражавшего маразм
буржуазной культуры. Выход из кризиса психологии
стал возможен лишь после революционного социалисти-
ческого преобразования России, с победой (марксистско-
ленинской теории, с торжеством социализма в нашей
стране.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В наших «Очерках» показаны некоторые пути форми-
рования и развития русской психологии в XVIII и XIX вв.
Мы сделали попытку вскрыть внутреннюю связь передо-
вой русской психологии с русским философским мате-
риализмом, ту связь, которая оказала большое влияние
на расцвет нашей научной психологии, на её успехи и
достижения.
Материалистические традиции отечественной пси-
хологии являются одним из животворных источников
развития современной, советской психологии. Не слу-
чаен поэтому тот факт, что советскими психологами
впервые создаётся действительно научная историогра-
фия русской психологии и выдвигается задача коренно-
го пересмотра всей истории мировой психологии.
Успешное создание современной научной психологии
требует всестороннего, глубокого изучения и использова-
ния передовых традиций прошлого отечественной науки.
Но самый факт, что передовые традиции русской
психологии возрождаются в советской психологии, объ-
ясняется коренным преобразованием философских ос-
нов науки в нашей стране и её подлинно демократиче-
ским, народным, социалистическим характером.
Анализ состояния русской психологии с 1890 по
1917 г. показывает, насколько глубоко зашла в тупик
психологическая мысль, насколько тяжёлым был кри-
зис науки в целом и психологии в частности в послед-
ний период существования помещичье-капиталистического

строя. В тот период развернулась жестокая борьба
идеализма и теологии против материалистических и де-
мократических идей классической русской философии и
психологии. Извращение истории русской психологии и
отрицание за нею какого-либо значения, отказ от пере-
довых традиций русской науки и псевдоноваторство раз-
личных эпигонствующих идеалистических школок —
таковы характерные черты кризиса в русской буржуаз-
ной психологии предреволюционного времени.
Выход из этого кризиса был связан с революцион-
ным социалистическим преобразованием России и пере-
стройкой принципиальных основ науки в направлении,
указанном марксистско-ленинской теорией.
Новая русская психологическая наука, критически
усвоившая лучшие достижения русской материалистиче-
ской психологии, зарождалась в России в недрах мар-
ксистской философии. Первоначально в трудах Плеха-
нова, особенно в его книгах «К вопросу о развитии
монистического взгляда на историю», «О материалисти-
ческом понимании истории» и «К вопросу о роли лич-
ности в истории», формировалось в России марксистское
понимание личности, общественного и индивидуального
сознания. Однако лишь ленинский этап развития мар-
ксистской философии и в особенности гениальная разра-
ботка Лениным теории отражения вызвали полное об-
новление философских основ отечественной психологии.
После Великой Октябрьской социалистической ре-
волюции русская научная психология получила возмож-
ность всестороннего развития своих материалистических
принципов, передовых идей и традиций К
Великая Октябрьская социалистическая революция
создала все условия для свободного творческого разви-
тия науки, в частности психологии и смежной с ней
физиологии. Впервые в истории мировой й русской на-
учной психологии диалектико-материалистическое на-
правление получило государственное признание и под-
держку, стало свободным выразителем новых общест-
венных отношений. Впервые в истории наука стала дей-
ствительно народной, служащей коренным интересам
общества и стремящейся к познанию мира для того,
1 История возникновения и развития марксистской психоло-
гии в России должна быть посвящена специальная работа.

чтобы изменить его соответственно интересам народа и
всего передового человечества.
Победа большевизма означала ликвидацию не
только официального господства философского идеализ-
ма, но и отношений, могущих породить те или иные
попытки его возрождения. Революционное преобразо-
вание идеологии осуществлялось на основе марксистско-
ленинской теории, на основе философских трудов
Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.
С Великой Октябрьской социалистической револю-
цией связано коренное изменение судеб русской научной
психологии. Марксистско-ленинская философия впервые
радикально устранила в психологии противоречия меж-
ду устаревшими философскими основами и развива-
ющимся научным исследованием — противоречия, кото-
рые характеризуют всю историю научной психологии и
её современное состояние на Западе. Именно поэтому
борьба за марксистско-ленинское обоснование психологи-
ческой науки, т. е. за подлинно передовое и радикальное
обновление её философских основ, и составляет опреде-
ляющую линию формирования советской психологии.
История советской психологии и есть прежде всего
история этой борьбы, которая велась и в общей теории
психологии (в различных философско-психологических
дискуссиях) и в конкретных экспериментально-психоло-
гических исследованиях. Плодотворные результаты экс-
периментальных исследований, подтверждая правиль-
ность новых философских предпосылок, способствовали
сами их дальнейшей конкретизации.
Итоги достижений советской научной психологии за
двадцать девять лет существования советской власти
свидетельствуют о торжестве марксистско-ленинской
теории и в этой, одной из наиболее сложных областей
науки.
Было бы, конечно, неправильным утверждать, что
этот исторический процесс радикального обновления
принципов научной психологии уже завершился. Как и
во всякой науке, в психологии есть проблемы более и
менее научно разработанные. Естественно, что в пробле-
мах, более глубоко разработанных (например, в так
называемой психологии познания), это философское об-
новление сказалось более конкретно и глубоко, нежели
в проблемах, менее разработанных (например, в

проблемах мотивации, структуры индивидуальности и её
истории). По ряду проблем, впервые выдвинутых в раз-
личных областях советской психологии в связи с прин-
ципиальной перестройкой её, накоплено ещё недоста-
точно фактического материала для возможности
обнаружения научных закономерностей (например,
в проблеме сознания и его единства с деятельностью,
в вопросах, связанных с психологическим изучением
конкретных видов деятельности, в вопросах, касающихся
взаимосвязи и взаимопереходов чувственного, логиче-
ского, практического и т. д.).
Победоносное завершение Великой отечественной
войны, осуществление начертанной гениальным Сталиным
великой исторической миссии советского народа откры-
вает перед советской психологией новые перспективы,
ставит новые задачи — конкретизацию великих идей
Ленина — Сталина и обобщение опыта коммунистиче-
ского воспитания масс, опыта воспитания самосознания
советского народа, достигнутого в годы Великой оте-
чественной войны.
Современная советская научная психология, разви-
ваясь на принципиально новой философской основе,
бережно хранит передовые материалистические тради-
ции отечественной науки.
Принцип психофизического единства в его диалек-
тико-материалистическом понимании, лежащий в основе
советской психологии и руководящий объединёнными
усилиями психологии и физиологии в изучении пси-
хофизиологических функций и установлении их мате-
риального субстрата, глубоко связан со славной мате-
риалистической традицией передовой русской науки
вообще и психологии в частности. В духе укрепления и
развития этой традиции, на новой основе ленинского
учения об отражении, осуществляются и современные
исследования в области психологии познавательных
процессов.
Изучение психических процессов в условиях реаль-
ной деятельности человека, в связи с его потребностями
и жизненной практикой, преодолевает абстрактный функ-
ционализм и интеллектуализм, против которых боро-
лись передовые русские психологи прошлого. Вместе
с преодолением функционализма рушатся фаталистиче-
ские лжеучения о личности и её психическом развитии,

Спекулировавшие на предрассудках й суевериях в этой
области и идейно закабалявшие массы. Установлением
в конкретных психологических исследованиях законов
формирования сознания в процессе деятельности, роли
воспитания и труда в развитии умственной и нравствен-
ной природы человека советская психология подняла
на ещё большую высоту великую гуманистическую тра-
дицию русской науки.
Превращение психологии личности в ведущую проб-
лему психологических исследований всё более тесно
сближает психологию с жизнью, с реальными потребно-
стями и задачами культурного развития русского наро-
да и братских народов нашей страны. Роль психологии
в разрешении актуальных жизненных проблем великой
социалистической родины — проблем обороны, воспита-
ния, лечения и т. д. — обусловливается не только её
теоретическим ростом, но и её политической, патриотиче-
ской направленностью, её принципиальностью.