Алферов А. Д. Пирогов, как педагог-администратор. — 1897

H. И. Пироговъ, какъ педагогъ-адми-
нистраторъ.
Лучше оказать болѣе довѣрія и
тѣмъ, которые его не совсѣмъ за-
служиваютъ, нежели мало довѣрять
вполнѣ заслуживающимъ.
П. Пироговъ.
Мы всѣ знаемъ, что нужно почи-
тать стариковъ... но не всѣ знаютъ,
что молодость должно уважать.
П. Пироговъ.
Въ іюлѣ 1856 года въ журналѣ „Морской сборникъ“
появилась статья „Вопросы жизни“. Статья оправды-
вала свое названіе и призывала русское общество
всмотрѣться и безпристрастно вдуматься въ существо-
вавшую тогда постановку воспитанія и во всю громад-
ность общественнаго значенія правильной постановки
этого дѣла. Написанная откровенно, мужественно, мѣтко
и горячо, статья обратила на себя общее вниманіе, и
даже дала сильный толчокъ развитію въ Россіи педа-
гогической литературы. Авторъ этой статьи былъ весьма
извѣстный врачъ и общественный дѣятель — Николай
Ивановичъ Пироговъ. Высота нравственной личности
этого человѣка, его даровитость, довѣріе, которое онъ
успѣлъ вызвать къ себѣ въ огромномъ большинствѣ
своихъ мыслящихъ соотечественниковъ, наконецъ яс-

ность его педагогическихъ стремленій, выраженныхъ
въ статьѣ „Вопросы жизни“; — все это вмѣстѣ внушило
мысль тогдашнему министру народнаго просвѣщенія
А. С. Норову — предложить Пирогову взять на себя
обязанности попечителя Одесскаго учебнаго округа.
Предложеніе это было принято, и 3 сентября 1856 г.,
черезъ полтора мѣсяца послѣ появленія въ печати
статьи, состоялось назначеніе Пирогова исправляю-
щимъ должность попечителя Одесскаго учебнаго ок-
руга. Меньше, чѣмъ черезъ 2 года, 18 іюля 1858 т.,
онъ былъ назначенъ попечителемъ въ Кіевскій учеб-
ный округъ, а 13 марта 1861 года въ министерство Е. П.
Ковалевскаго состоялось увольненіе Пирогова отъ долж-
ности попечителя. Такимъ образомъ, его дѣятельность
какъ педагога-администратора продолжалась всего 4 1/2
года.
Само собой разумѣется, что при такой кратковре-
менности его попечительства, нельзя и говорить о ка-
кихъ-нибудь прочныхъ послѣдствіяхъ его дѣятельно-
сти, о созданіи какого-нибудь типа школы, или объ
установленіи какой-нибудь постоянной педагогической
или административной традиціи. Попечительство - Пиро-
гова скорѣе можно разсматривалъ, какъ въ высшей
степени интересный примѣръ разнаго рода начинаній
со стороны свѣтлой и сильной личности въ очень пе-
стромъ по своимъ взглядамъ обществѣ; его попечи-
тельство представляетъ собою только ту первую
ступень всякаго полезнаго созиданія, которая начи-
нается вскрытіемъ существующаго зла, откровен-
нымъ и гласнымъ его признаніемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ
указаніемъ той руководящей мысли, которой человѣкъ
рѣшился неуклонно слѣдовать. Дѣятельность Пирогова
является также характерной по той жаждѣ обновленія, ко-
торая охватила русское общество послѣ крымской войны.
Въ то же время дѣятельность эта знакомитъ со всей

трудностью борьбы, которая ведется всякимъ незави-
симо мыслящимъ дѣятелемъ съ косностью массъ.
Въ самомъ дѣлѣ, мы такъ привыкли останавливать свое
вниманіе только на выдающихся и свѣтлыхъ сторонахъ
жизни конца 50-хъ и начала 60-хъ годовъ, что не-
рѣдко упускаемъ изъ виду, какую картину представ-
ляла собою обыденная житейская дѣйствительность того
времени; энергичную и мужественную дѣятельность части
общества мы почти готовы считать выраженіемъ об-
щаго настроенія въ эпоху реформъ. Люди же, которымъ
приходилось осуществлять на практикѣ свои завѣтныя
мечты, встрѣчались съ очень грубою средой, съ этою
„русскою толщей“, какъ называлъ Сперанскій нашу
дѣйствительностъ. Пироговъ сдѣлалъ смѣлую попытку
подвергнуть откровенному и гласному пересмотру сло-
жившіяся отношенія и факты, которыя заставляли надъ
собой призадуматься.
Новыя и лучшія стремленія части общества, воз-
никавшія въ то время, не могли въ глазахъ людей,
имѣвшихъ возможность наблюдать жизнь въ широкихъ
размѣрахъ, скрасить русскую общественность. „Въ об-
ществѣ начинаетъ прорываться стремленіе къ лучшему
порядку вещей, — писалъ въ это время А. В. Никитенко,
одинъ изъ безпристрастныхъ судей этихъ годовъ, — но
этимъ еще не слѣдуетъ обольщаться. Все что до сихъ
поръ у насъ являлось хорошаго или дурного — все яв-
лялось не по свободному, самобытному движенію об-
щественнаго духа, а по указанію и волѣ высшей вла-
сти, которая всѣмъ распоряжалась, и одна вела, куда
хотѣла. Замѣчательныя личности и отдѣльныя факты
мало значатъ въ общей массѣ застоя: это пузыри, вы-
скакивающіе на поверхности сонной влаги, взволнован-
ной вдругъ паденіемъ въ нее какой-нибудь тяжести“.
„Многіе у насъ теперь даже начинаютъ толковать
о законности и гласности, о замѣнѣ бюрократіи въ
администраціи болѣе правильнымъ веденіемъ дѣлъ.

Лишь бы все это не оспаривалось въ словахъ". Въ
то же время большинство негодовало на это возникаю-
щее стремленіе къ гласности.
Всякому администратору того времени представлялись
большія затрудненія среди неустойчивости взглядовъ съ
одной стороны общества, a съ другой—и самой власти.
Тогда едва удовлетворивъ какому-нибудь изъ новыхъ
общественныхъ запросовъ, готовы были уже бояться
этого удовлетворенія и спѣшили загладить его какимъ-
нибудь новымъ, подчасъ суровымъ распоряженіемъ. Эти
быстрыя колебанія особенно замѣтны были въ министер-
ствѣ народнаго просвѣщенія, во главѣ котораго стояли
во время Пирогова очень хорошо настроенные, но въ
высшей степени безхарактерные люди, какими были
Норовъ и Ковалевскій. Между тѣмъ вопросъ о про-
свѣщеніи сталъ въ то время особенно животрепещу-
щимъ, вслѣдствіе только что пережитыхъ тогда поли-
тическихъ событій.
„Наука, господа—говорилъ министръ Норовъ про-
фессорамъ Казанскаго университета,—всегда была
для насъ одною изъ главнѣйшихъ потребностей,
но теперь она первая. Если враги наши имѣютъ
надъ нами перевѣсъ, то единственно силою своего об-
разованія. Итакъ мы должны всѣ силы устремить на
это дѣло". Въ тоже время графъ Блудовъ недоумѣ-
валъ, кто будетъ наполнять и читать великое множе-
ство нарождавшихся журналовъ, и негодовалъ на без-
порядокъ въ самомъ министерствѣ народнаго просвѣ-
щенія. Никитенко, близко знавшій это дѣло, воскли-
цаетъ въ своемъ дневникѣ въ декабрѣ 1856 года. „Пе-
чальна судьба нашего просвѣщенія. Не разъ страдало
оно въ тяжкомъ плѣну: былъ плѣнъ татаръ, обскуран-
товъ и т. д., a нынѣ оно томится въ плѣну подьячихъ".
A въ мартѣ 1861 года онъ имѣлъ основаніе писать.
„ Судьба нашихъ университетовъ должна бы обратить
на себя вниманіе нашихъ мыслящихъ людей и обще-

ства, если бы они способны были заниматься такими
бездѣлицами. Университеты наши, очевидно, клонятся
къ упадку. Юношество въ нихъ деморализовано; про-
фессора лишены всякаго значенія. Многіе каѳедры
пусты, другія скоро будутъ пусты, и некѣмъ ихъ за-
мѣстить, потому что молодые даровитые люди службѣ
университета предпочитаютъ другія карьеры — однимъ
словомъ полное оскудѣніе".
Характернымъ явленіемъ былъ въ это время огром-
ный наплывъ желающихъ поступить въ университетъ,
но подготовка этихъ лицъ оказывалась совершенно не
соотвѣтствующей предстоящему имъ курсу. „Большин-
ство приготовлено дурно, не развито, мало знаній", пи-
сали экзаменаторы; притомъ общество еще избѣгало
среднихъ учебныхъ заведеній, и молодежь, искавшая
университета, была преимущественно домашняго при-
готовленія, и училась
„Понемногу: чему-нибудь и какъ-нибудь“.
Но университеты не закрывали и не могли закрыть
передъ него дверей, и принимали даже тѣхъ, которые
на пріемныхъ испытаніяхъ получали единицы и двойки.
Педагоги этого времени дѣйствовали по большей части
рутиннымъ образомъ, ни мало не задумываясь и не ис-
пытывая сомнѣній, иные, наоборотъ, готовы были
иногда откликаться на доброе желаніе своихъ руково-
дителей съ увлеченіемъ, доходившимъ до наивности.
Характернымъ примѣромъ подобныхъ противорѣчій въ
средѣ тогдашнихъ педагоговъ можетъ служить обсуж-
деніе подъ предсѣдательствомъ Пирогова вопроса объ
отношеніи наставниковъ къ ученикамъ. Одни говорили,
что они должны быть имъ „отцами“, другіе хотѣли
быть „братьями“, на что Пироговъ замѣтилъ, что они
могутъ быть только тѣмъ, что они есть, т. е. „на-
ставниками“. Такая поспѣшность наставниковъ пре-
вратиться въ „братьевъ“ и „отцовъ“ своихъ воспитан-

никовъ была совершенно безкорыстнымъ стремленіемъ
и чертою времени. Но въ это же время въ одной изъ
гимназій Кіевскаго округа — въ Житомірской, изъ
600 учениковъ за одинъ годъ оказалось высѣченными
290, и такъ какъ, по училищному Уставу, сѣчь дозво-
лялось только въ низшихъ трехъ классахъ, то эти
цифры показывали, что въ Житомірской гимназіи
почти каждый мальчикъ былъ высѣченъ, хоть одинъ
разъ; если же нѣкоторые избѣжали наказанія, то, слѣ-
довательно, другіе въ это время были высѣчены нѣ-
сколько разъ.
Въ такой педагогической средѣ, гдѣ большинство
было далеко не на сторонѣ какихъ либо обновленія,
и едва могло выйти изъ обычной косности и привыч-
ной рутины, a отдѣльныя лица готовы были спѣшить
обогнать свое время, среди самыхъ разнообразныхъ
общественныхъ теченій, пришлось дѣйствовать Пиро-
гову. Ему приходилось вносить чувство законности
и уваженія къ личности туда, гдѣ рука педагога не
задумываясь поднималась надъ ученикомъ, гдѣ сами
ученики, случалось, сѣкли другъ друга, гдѣ ни семья,
ни школа не вдумывались въ вопросы воспитанія и
не содѣйствовали другъ другу, а только раздражались
другъ на друга и взаимно другъ отъ друга страдали.
Пироговъ сумѣлъ хотя на время нѣсколько объеди-
нить ихъ въ дружномъ желаніи улучшить общее и
близкое всѣмъ дѣло воспитанія и образованія. Въ
этомъ ему помогли и его прямота, внушавшая общее
довѣріе, и независимость характера, и стремленіе къ
гласности въ педагогическомъ дѣлѣ, и огромный тактъ,
а главное продуманность и устойчивость собственныхъ
педагогическихъ убѣжденій. Его основныя педагогиче-
скія убѣжденія оставались тѣ же и при вступленіи въ
должность попечителя, и при оставленіи ея, и въ те-
ченіе всей послѣдующей его жизни; измѣнялся только
взглядъ на размѣры, въ которыхъ возможно было осу-

ществить его коренныя стремленія. Далекій отъ мысли,
что задачи средней и высшей школы должны быть
спеціальны, въ какомъ бы то ни было отношеніи, онъ
искренно желалъ для Россіи прежде всего такой школы,
въ которой „всѣ человѣку дарованныя способности,
всѣ благородныя и высокія стремленія“ нашли бы
„средства къ безконечному и всестороннему разви-
тію, безъ всякой задней мысли и безъ рановремен-
ныхъ заботъ о приложеніи“. „Нѣтъ ни одной потреб-
ности,—замѣчаетъ онъ въ „Вопросахъ жизни“ — для
какой бы то ни было страны, болѣе существенной и
болѣе неотразимой, какъ потребность въ истинныхъ
людяхъ... „Отвѣчайте мнѣ, положа руку на сердце,
можно ли надѣяться, чтобы юноша въ одинъ и тотъ
же періодъ времени изготовлялся выступить на по-
прище, не самимъ имъ избранное, прельщался внѣш-
ними и матеріальными выгодами этого заранѣе для
него опредѣленнаго поприща и вмѣстѣ съ тѣмъ серь-
езно и ревностно приготовлялся къ внутренней борьбѣ
съ самимъ собою и съ увлекательнымъ направленіемъ
свѣта?... Дайте выработаться и развиться внутреннему
человѣку! Дайте ему время и средства подчинить себѣ
наружнаго и у васъ будутъ и негоціанты, и солдаты,
и моряки, и юристы; а главное у васъ будутъ, люди
и граждане.. .Вникните и разсудите, отцы и воспитатели!“
Между тѣмъ дѣйствительность далеко не соотвѣт-
ствовала этому желанію Пирогова. По его собствен-
нымъ словамъ, „общество и государство, примѣняясь
къ настоящему и дѣлая воспитаніе своею монополіею,
смотрятъ на школу, во-первыхъ, какъ на проводникъ
къ распространенію въ будущемъ поколѣніи узкихъ
убѣжденій, взглядовъ и понятій; во-вторыхъ, какъ на
разсадникъ спеціалистовъ, ему необходимыхъ для до-
стиженія извѣстныхъ обыденныхъ цѣлей...“ „Отцы, при-
мѣняясь къ этому направленію общественнаго воспи-
танія, посылаютъ дѣтей въ школу: во-первыхъ, чтобы

воспитать ихъ для хлѣба и, притомъ, елико возможно,
не на своемъ, а на чужомъ и общественномъ ижди-
веніи; во-вторыхъ, чтобы воспитать въ духѣ того со-
словія, къ которому принадлежатъ сами и, разумѣет-
ся, въ тѣхъ же самыхъ убѣжденіяхъ и предубѣжде-
ніяхъ“ Пироговъ при этомъ прекрасно понималъ и
нѣсколько разъ выражалъ и въ печати и въ разгово-
рахъ, что судить за это нельзя ни семью, ни обще-
ство; что потребность въ заработкѣ и хлѣбѣ меньше
всего можно считать незаконной; онъ просто смотрѣлъ
на это, какъ на необходимыя условія даннаго времени,
съ которыми приходится считаться, и среди которыхъ
неизбѣжно приходится дѣйствовать школѣ, но, вмѣстѣ
съ этимъ, онъ всегда былъ увѣренъ, что „гегемонія
жизни“ должна принадлежать правильно поставленной
школѣ, устроить которую призвана избранная часть
образованнаго общества на началахъ общечеловѣче-
скихъ. Вполнѣ признавая выгоды спеціальнаго обра-
зованія, такія очевидныя даже для большинства, Пиро-
говъ, конечно, не отрицалъ ихъ; онъ только настаи-
валъ, чтобы этотъ переходъ совершался во время:
въ соотвѣтствующемъ возрастѣ, когда уже болѣе опре-
дѣляются личныя наклонности человѣка, а, главное,
послѣ достаточной общеобразовательной подготовки.
„Реакція противъ гуманизма, — писалъ Пироговъ въ
статьѣ „Чего мы желаемъ“, — понятна еще въ стра-
нахъ, гдѣ гражданственность достигла высшей степени
развитія; понятно это противодѣйствіе въ отечествѣ
Гуттена, Эразма, Рейхлина... Тамъ, можетъ быть,
онъ вредилъ излишкомъ, способствуя абстрактному
направленію умовъ и отвлекая ихъ отъ дѣйствитель-
ности. Гдѣ общечеловѣческое образованіе уже просвѣ-
тило всѣ классы общества, тамъ можетъ развиться
и самый утонченный — гуманный и реальный — спеціа-
лизмъ; тамъ просвѣщенное общество сумѣетъ уже
само отличить истиннаго, научнаго спеціалиста отъ

шарлатана, которому спеціализмъ служитъ только вы-
вѣскою. Но другое дѣло у насъ. Что будетъ изъ
насъ, если мы, не приготовленные еще образователь-
ною силою гуманизма, бросимся, очертя голову, на
спеціальность, и какую спеціальность предпочтетъ наше
большинство? Конечно, самую реальную и насущную —
т. е. такую, которая, требуя, какъ можно, менѣе
общечеловѣческаго образованія, обѣщаетъ, какъ можно,
болѣе прибыли и выгодъ... Нѣтъ, не намъ возставать
противъ истиннаго гуманизма, плодами котораго мы
еще никогда не пользовались... Даже желая отъ всей
души сдѣлаться истыми спеціалистами, мы не должны
забывать, что и для этого необходимо общечеловѣче-
ское образованіе. Въ разнообразіи и пестротѣ свѣдѣ-
ній, обыкновенно сопровождающихся поверхностнымъ
отношеніемъ къ знанію, Пироговъ видѣлъ большое
зло, и думалъ ц вѣрилъ, что истинно гуманитарная
и общеобразовательная школа можетъ быть только
классическая, понимая подъ этимъ выраженіемъ школу,
въ основаніи которой лежатъ древніе языки. Ото была
неизмѣнная мечта человѣка, у котораго съ понятіемъ
о преподаваніи древнихъ языковъ соединялось пред-
ставленіе о ясности гражданскаго міросозерцанія древ-
няго грека, о точности мысли, соединенной съ изуче-
ніемъ изящнаго, но уже совершившаго свое развитіе,
вымершаго языка. Этимъ идеаломъ школы въ свое
время увлекался даже такой реалистъ, какъ Бѣлин-
скій, писавшій въ 40-хъ годахъ: „Обаятеленъ міръ
древности. Въ его жизни зерно всего великаго, благо-
роднаго, доблестнаго... Да, греческій и латинскій
языки должны быть краеугольнымъ камнемъ образо-
ванія, фундаментомъ школы“.
Пироговъ, создавая въ своемъ воображеніи этотъ
типъ классической школы, и исходя изъ совершенію
вѣрной мысли о значеніи общаго и, такъ сказать,
философскаго образованія, не могъ предвидѣть, конеч-

но что знакомство съ античнымъ міромъ легче и не-
посредствениѣе можетъ быть получено въ предѣлахъ
школы безъ древнихъ языковъ, что эти языки послу-
жатъ юношѣ не средствомъ, a препятствіемъ для со-
чувственнаго отношенія къ древнему міру; не могъ
предвидѣть онъ также, что будетъ сдѣлано изъ препо-
даванія древнихъ языковъ узкими спеціалистамъ Любо-
пытно, что защищая классицизмъ средней школы въ то
время, когда вопросъ о классической и реальной
школѣ въ Россіи еще только ставился и былъ пред-
метомъ ожесточенныхъ споровъ, Пироговъ приводилъ
доказательства въ пользу своего мнѣнія изъ своей
медицинской практики и, па нашъ взглядъ, недоста-
точно убѣдительныя. „Но если этотъ вопросъ (о клас-
сицизмѣ) и остается еще перазрѣшеннымъ для пауки
и педагогическаго искусства, — писалъ Пироговъ въ
январѣ 1860 г., — то это не интересуетъ родителей.
Если у васъ есть больное дитя, то развѣ для васъ
не все равно, по какой методѣ его будутъ лечить—
лишь бы возвратили здоровье. Для чего же вамъ спо-
рить, хлопотать и теряться въ неудомѣніяхъ: что по-
лезнѣе вашему сыну—учиться ли по-латыни и по гре-
чески, или по французски и по англійски?“ Здѣсь ne
мѣсто, конечно, обсуждать обстоятельно вопросъ о
значеніи древнихъ языковъ въ средней школѣ, но
нельзя не замѣтить, что родителямъ совсѣмъ не все
равно, какъ будутъ лечить ихъ „больное дитя, и что
они всегда предпочтутъ способъ, соединенный съ наи-
меньшими страданіями; и что совсѣмъ не все равно
для родителей, будутъ ли ихъ дѣти изучать формы
языка, которымъ будутъ пользоваться въ жизни, или
который по окончаніи курса безповоротно забудутъ.
Эта мечта Пирогова помочь развитію русскаго обще-
ства съ помощью классической школы была, впрочемъ,
чуть ли не единственнымъ его взглядомъ, вызываю-
щимъ невольныя возраженія у насъ, имѣющихъ уже

возможность цѣнить классическую школу по ея много-
лѣтней практикѣ; да и самое отношеніе Пирогова къ
классической школѣ было скорѣе платоническимъ, такъ
какъ ему пришлось оставить свой ноетъ попечителя,
когда вопросъ о реальной и классической школѣ
еще только начиналъ выясняться для его современ-
никовъ; тѣмъ не менѣе нельзя, даже и въ крат-
комъ обзорѣ дѣятельности Пирогова, какъ попечителя,
не упомянуть объ этомъ его воззрѣніи, которое онъ
стремился привить своимъ сотрудникамъ. Но, ратуя
за гуманитарную школу, Пироговъ разсматривалъ ее
не только, какъ школу, въ которой излагается извѣ-
стный порядокъ идей или міровоззрѣніе; онъ очень
опасался общихъ фразъ въ школѣ; съ рѣдкою прони-
цательностью въ статьѣ „Быть и казаться" онъ раз-
вивалъ ту весьма справедливую и заслуживающую
до нашихъ дней широкаго распространенія мысль,
что, „мы—взрослые нарушаемъ безпрестанно гармонію
дѣтскаго міра. Мы, насильственно врываясь въ него,
переносимъ ребенка, на каждомъ шагу, къ себѣ, въ
нашъ свѣтъ. Мы спѣшимъ ему внушить наши взгляды,
наши понятія, наши свѣдѣнія, пріобрѣтенныя вѣко-
выми усиліями уже зрѣлаго человѣка. Мы отъ души
восхищаемся нашими успѣхами, полагая, что ребе-
нокъ насъ понимаетъ, и сами не хотимъ понять, что
онъ понимаетъ насъ по своему". Относясь отрица-
тельно къ общимъ фразамъ, онъ особенно высоко
ставилъ знаніе и всестороннее знакомство съ фактомъ.
„Мы недовольно цѣнимъ,—замѣчаетъ онъ,—значеніе
каждаго факта; самъ по себѣ онъ не имѣетъ для насъ
ни интереса, ни прелести. Услышавъ, увидѣвъ, уз-
навъ или открывъ фактъ, мы не стараемся убѣдиться
въ его точности или въ подробностяхъ. Если намъ не
удалось разомъ и свысока понять его значеніе, связь
или примѣненіе, то онъ для насъ какъ будто никогда
не существовалъ... Поэтому и рано является у насъ

въ молодомъ поколѣніи наклонность хвататься за то,
что манитъ къ себѣ блестящими результатами, воз-
зрѣніями, слѣдствіями, и тому подобное; отъ этого и
странная наклонность у нашей молодежи браться за
дѣло не по силамъ, слишкомъ высоко цѣнить свой
трудъ и слишкомъ низко цѣнить трезвое дознаніе
трудомъ... Фактъ вовсе не такъ поворотливъ, какъ
языкъ, а дознанный фактъ, такъ неповоротливъ, что
онъ всегда былъ камнемъ преткновенія умозрѣній!...
„Мы смотримъ на факты, дѣйствительно, какъ на
поворотливые языки, какъ на пѣшки, которыя можно
передвигать съ одного мѣста на другое"...
„Поэтому мы лучше понимаемъ нѣмецкую философію,
чѣмъ самого нѣмца съ его охотою къ кропотливымъ
изслѣдованіямъ. Намъ смѣшна его усидчивость въ
кропотливомъ разысканіи фактовъ"... Между тѣмъ
Пироговъ полагаетъ, что „взгляды и воззрѣнія раз-
дѣляютъ общество, а факты—соединяютъ".
Пироговъ желалъ связать школьное преподаваніе съ
нарождающимися потребностями самой жизни; тѣ обыч-
ныя школьныя, хотя бы и фактическія знанія, кото-
рыя такъ скоро забываются нами по выходѣ изъ шко-
лы, и составляютъ ея балластъ, онъ называлъ „клас-
сно-переводнымъ знаніемъ", обозначая этимъ ту частъ
свѣдѣній, сообщаемыхъ въ нашей средней школѣ, ко-
торая составляетъ изобрѣтенное нами условное мѣри-
ло, не имѣющее жизненнаго содержанія, служащее-
не для жизни, а для школы, напоминающее споръ о
словахъ, а не о реальной истинѣ. И съ этой точки
зрѣнія онъ былъ жестокимъ врагомъ не только экза-
меновъ, но и всякаго экзаменаціоннаго направленія
въ школѣ. „Вообще можно сказать",—писалъ Пиро-
говъ въ своихъ замѣчаніяхъ на отчеты морскихъ
учебныхъ заведеній за 1859 г.,—что наши годичные-
или переводные экзамены назначаются болѣе для учи-
телей, нежели для учениковъ. Они означаютъ только

недовѣріе къ безпристрастію учителей, потому что,
если бы не было этой задней мысли, то нельзя объ-
яснить, для чего переводные экзамены у насъ дѣла-
ются при офиціальной, болѣе или менѣе торжествен-
ной обстановкѣ и продолжаются цѣлые мѣсяцы въ
ущербъ учебному курсу. Развѣ учителя, вмѣстѣ съ
директоромъ и инспекторомъ, не могутъ между собою
рѣшить безъ всякихъ формальностей, можетъ ли тотъ
или другой ученикъ быть переведенъ въ слѣдующій
классъ, или нѣтъ?
„Если же учитель не знаетъ способностей къ заня-
тію изъ годичнаго курса и свѣдѣній своихъ учени-
ковъ, то что же онъ узнаетъ черезъ испытаніе, ко-
торое продолжается для каждаго нѣсколько минутъ?..“
Можетъ быть, въ данномъ вопросѣ взгляды Пиро-
гова создавались и подъ впечатлѣніемъ личнаго опы-
та; по крайней мѣрѣ, онъ самъ оцѣнилъ свои соб-
ственныя впечатлѣнія отъ экзаменовъ въ слѣдующихъ
словахъ: „Я помню, какъ меня самого парализовали
экзамены. Ничего я такъ скоро не забывалъ, какъ
то, что обязанъ былъ приготовить для экзамена. Лѣтъ
30 послѣ того, если я ночью пробуждался отъ не-
пріятнаго чувства, то это почти всегда было приго-
товленіе къ экзамену во снѣ. Ни одной наукой я не-
занимался такъ нехотя, какъ той, которой учился для
экзамена.
Очень естественно, что однимъ изъ девизовъ шко-
лы Пироговъ ставилъ: „какъ можно, менѣе формаль-
ныхъ экзаменовъ и, какъ можно, болѣе дѣятельныхъ
занятій наукой, при наблюденіи личныхъ особенно-
стей каждаго ученика, его способностей и прилежа-
нія“. По его воззрѣніямъ, „учитель никогда не долженъ
проводить рѣзкой черты между спрашиваніемъ и объ-
ясненіемъ урока“, и сократическій методъ, онъ счи-
талъ наилучшимъ во всякой школѣ; съ этой точки
зрѣнія, онъ былъ противникъ лекцій въ университетѣ,

допуская ихъ только въ случаяхъ особаго дара слова
у лектора, или самостоятельныхъ его открытій; но,
рисуя въ своемъ воображеніи такой идеалъ препода-
ванія, онъ долженъ былъ останавливаться передъ не-
совершенствомъ оффиціальной постановки дѣла и са-
михъ исполнителей, замѣчая съ грустной ироніей,
„Сократовъ, сколько мнѣ извѣстно, еще нѣтъ между
нашими учителями“.
Эти слова вовсе не значатъ, чтобы Пироговъ не
уважалъ, какъ начальникъ, личности учителя; чело-
вѣкъ широкой терпимости, онъ очень цѣнилъ само-
стоятельный взглядъ и починъ въ другихъ. Онъ ско-
рѣе готовъ былъ сѣтовать на отсутствіе убѣжденія въ
педагогическихъ совѣтахъ гимназій, чѣмъ на возра-
женіе съ ихъ стороны. Хотя въ общихъ основаніяхъ
дѣятельности подвѣдомственныхъ ему учебныхъ заве-
деній онъ и желалъ единства, но именно только въ
общихъ основаніяхъ; онъ былъ только врагомъ педа-
гогическаго произвола, но отнюдь не свободы препо-
давателя. И выразилъ эти свои мнѣнія въ слѣдую-
щихъ очень характерныхъ словахъ: „Оффиціальный
контроль надъ программами и классными переводами,
какъ не достигающій цѣли, долженъ быть, сколько
можно, менѣе стѣснительнымъ“...
„Нельзя всѣхъ и каждаго стричь подъ одинъ гре-
бень, a дѣйствовать разумно, примѣняясь къ свой-
ству самого предмета, къ личности и степени разви-
тія учениковъ и самихъ учителей“..
„Въ педагогикѣ, возведенной на степень искусства,
какъ и во всякомъ другомъ искусствѣ нельзя мѣрить
дѣйствія всѣхъ дѣятелей по одной мѣркѣ, нельзя за-
кабалить ихъ въ одну форму: но съ другой сторо-
ны, нельзя и допустить, чтобы эти дѣйствія были
совершенно произвольны, неправильны и діаметраль-
но противоположны“.
Послѣдовательно проводя этотъ взглядъ на значе-

ніе развитія педагогическаго дѣла въ зависимости отъ
его жизненной обстановки, Пироговъ хотѣлъ видѣть
въ Россіи и разнообразіе университетовъ, отражающее
въ себѣ коренныя особенности условій каждаго изъ
нихъ. „Чѣмъ это будетъ противно, или вредно, на-
шему государственному устройству, восклицаетъ онъ.
„Вводя новый порядокъ вещей, правительство не луч-
ше ли можетъ и наблюдать и сравнивать въ разно-
образіи формулъ всѣ ихъ выгоды и недостатки? Не
облегчится ли въ будущемъ возможность улучшенія,
выведенная изъ результатовъ, добытыхъ опытомъ и
при условіяхъ хотя и не одинакихъ, но все-таки сход-
ныхъ между собою?"
Для того, чтобы найти, въ чемъ заключается это
основное сходство, желательное для русской школы,
Пироговъ внимательно прислушивался къ требовані-
ямъ самой школы.
Подвѣдомственнымъ ему учебнымъ заведеніямъ хо-
рошо была знакома скромная фигура ихъ попечите-
ля. Обыкновенно пѣшкомъ, нерѣдко съ засученными
отъ грязи панталонами, въ поношенномъ сюртукѣ—
пальто,—нѣсколько нахохленный, но съ добрымъ и
вдумчивымъ выраженіемъ лица, совершенно запро-
сто, появлялся онъ въ стѣнахъ школы, и подолгу
оставался въ ней, бесѣдуя рѣшительно со всѣми, на-
чиная съ директора и кончая самыми маленькими уче-
никами, довѣріемъ которыхъ пользовался въ широкой
степени.
Посѣщенія школъ Пироговымъ были очень плодо-
творны, но еще плодотворнѣе было то, что онъ
вызвалъ къ жизни и педагогическіе совѣты и съѣзды
учителей, и, какъ онъ называлъ, „экстраординарныя
педагогическія совѣщанія", для которыхъ онъ пригла-
шалъ одинаково и своихъ помощниковъ по управле-
нію округомъ, и директоровъ разныхъ учебныхъ за-
веденій и преподавателей. „Педагогическія совѣща-

лія,—писалъ онъ,—столько же необходимы для на-
ставниковъ, сколько и для самого учебнаго началь-
ства, но, чтобы и наставники и начальство извлекали?
изъ нихъ существенную пользу, необходимо согла-
ситься въ началахъ. Совѣщанія не могутъ быть ис-
тинно научными, если они не будутъ чисто коллегіаль-
ными, и если всѣ голоса совѣщателей не будутъ рав-
ны". Одной изъ существенныхъ цѣлей подобныхъ-
совѣщаній онъ ставилъ также выработку въ педаго-
гической средѣ „общественнаго педагогическаго мнѣ-
нія", въ которомъ онъ видѣлъ надежнѣйшее средство для
уничтоженія педагогическаго произвола. Онъ надѣял-
ся съ помощью этого, дѣйствительно, у насъ почта
не существующаго, и въ то же время могуществен-
наго средства, создать хотя понемногу нравственную
связь между учениками и „цѣлымъ обществомъ на-
ставниковъ", и въ то же время объединить свой ок-
ругъ, какъ общественную единицу. Полномочія педа-
гогическихъ совѣтовъ и ихъ авторитетъ въ каждомъ
учебномъ заведеніи онъ ставилъ очень высоко и меч-
талъ предоставить рѣшенію совѣтовъ не только на-
значеніе учителей, но и избраніе директора. Наказа-
нія, по его мнѣнію, могли налагать только педаго-
гическіе совѣты, чѣмъ въ сущности рекомендовалось
въ идеалѣ—вывести изъ употребленія наказанія.
Такимъ образомъ, единство подвѣдомственныхъ ему
учрежденій Пироговъ готовъ былъ видѣть только въ
основныхъ началахъ, которыя сообща должны были
вырабатываться представителями разныхъ учебныхъ-
заведеній; онъ оставался за все время своей службы
настойчивымъ противниковъ педантичнаго шаблона для
всѣхъ учебныхъ заведеній.
Да и, въ самомъ дѣлѣ, не говоря уже о практи-
ческой невозможности осуществить подобный шаб-
лонъ, кто изъ тѣхъ, которые создаютъ его, можетъ-
ручаться, что онъ открылъ въ своемъ планѣ поста-

новки дѣла настоящую истину? Что онъ угадалъ рѣ-
шительно всѣ потребности общества въ образованіи,
и остающаяся отъ прошлаго, и въ данную минуту су-
ществующія, и съ каждымъ днемъ нарождающіяся? И
не должна ли составлять школа, въ самомъ дѣлѣ,
одного изъ отпрысковъ жизни, постоянно и разнооб-
разно развивающагося, и, въ этомъ смыслѣ, не долж-
на ли она въ своей разнообразной практикѣ искать
постоянныхъ указаній для наилучшаго рѣшенія воз-
никающихъ передъ нею задачъ?
„Жизнь скоро убѣждаетъ насъ, — писалъ Пироговъ,
что всѣхъ противорѣчій и непослѣдовательностей со-
вершенно избѣжать нельзя. Да они не такъ вредны,
если только вѣрно служатъ одному общему, послѣдо-
вательно проведенному началу“. Такимъ образомъ ос-
новнымъ пріемомъ дѣйствій Пирогова въ области его
административной дѣятельности было не предписаніе,
a коллегіальное обсужденіе мѣръ, введенныхъ въ ви-
дѣ опыта. „Я считаю,— говоритъ онъ, всякій экспе-
риментъ не только позволительнымъ, но и единственнымъ
средствомъ, обѣщающимъ хотя что-нибудь лучшее“.
При этомъ, сознавая недостаточность числа суще-
ствующихъ правительственныхъ учебныхъ заведеній, онъ
желалъ полной свободы открытія частныхъ школъ, изъ
которыхъ особенно сочувствовалъ воскреснымъ; въ этомъ
отношеніи онъ даже сдѣлалъ нѣсколько смѣлый шагъ,
воспользовавшись широтой своихъ полномочій, какъ по-
печителя, и разрѣшивъ открытіе въ Кіевскомъ учебномъ,
округѣ воскресныхъ школъ для взрослыхъ въ то время,
когда еще на нихъ смотрѣли очень опасливо, и за два
года до полнаго оффиціальнаго разрѣшенія открывать
подобныя школы.
При всемъ признаніи разнообразныхъ формъ училищ-
ной жизни, Пироговъ желалъ для нихъ, какъ уже упо-
миналось выше, общихъ началъ, къ которымъ, кромѣ
указанныхъ выше, онъ присоединялъ слѣдующія: 1) „уче-

nie въ каждомъ училищѣ должно имѣть извѣстную сте-
пень законченности, но безъ нарушенія общей связи
училищъ. Каждое училище должно быть и преддверіемъ
другого и открывать входъ въ жизнь. 2) Основаніемъ
классификаціи училищъ не должно быть сословное на-
чало. Одна степень получаемыхъ въ нихъ свѣдѣній должна
служить основаніемъ къ раздѣленію ихъ на различные
разряды. Не сословіе съ свойственными ему убѣжде-
ніями и предубѣжденіями, а способности, склонности
и матеріальныя средства каждаго учащагося должны опре-
дѣлить выборъ училища и направленіе въ ученіи. 3) При-
нявъ за доказанную истину, что коллегіальное начало,
не смотря на его нѣкоторые недостатки, есть все таки
самое лучшее въ дѣлѣ общественнаго образованія, нужно
сохранить его въ чистотѣ, не допуская примѣси другого
противоположнаго начала—бюрократическаго. 4) Самое
дѣйствительное средство къ улучшенію нравственности
въ учебныхъ заведеніяхъ есть сама наука, и учитель,
знающій свое дѣло, есть вмѣстѣ съ тѣмъ самый луч-
шій воспитатель, а потому нравственное вліяніе его на
учениковъ не должно быть стѣсняемо никакимъ посто-
роннимъ вмѣшательствомъ. 5) Закрытыя заведенія, и
особливо тѣ, которыя назначаются для различныхъ воз-
растовъ, не достигаютъ цѣли и нисколько не содѣй-
ствуютъ развитію нравственнаго чувства въ воспитан-
никахъ, а потому могутъ быть только терпимы по
мѣстнымъ обстоятельствамъ".
Одна изъ мѣръ, принятыхъ Пироговымъ для умень-
шенія произвола въ педагогической практикѣ Кіевскаго
округа, направлена къ уменьшеніи) и къ упорядоченію
наказаній, налагаемыхъ на учащихся. Эта мѣра была
вызвана весьма краснорѣчивыми фактами. По отчету
1858-го года, напр., тѣлесныя наказанія распредѣлялись
въ Кіевскомъ округѣ крайне неравномѣрно. Такъ, въ
Кіевской гимназіи изъ 215 учениковъ было наказано
всего 3, a въ Волынской изъ 600—290, и Пироговъ

имѣлъ основанія въ своихъ циркулярахъ выражать не-
доумѣніе по поводу такого крупнаго различія въ при-
мѣненіи тѣлесныхъ наказаній въ разныхъ учебныхъ за-
веденіяхъ; а между тѣмъ для него, какъ принципіаль-
наго противника розги, вопросъ о тѣлесныхъ наказаніяхъ
былъ особенно тревожнымъ. Свои взгляды на розгу въ
школѣ онъ изложилъ въ статьѣ, озаглавленной: „Нужно
ли сѣчь дѣтей, и сѣчь въ присутствіи другихъ дѣтей“?
Статья написана подъ живыми впечатлѣніями горькой
дѣйствительности й заключаетъ много замѣчаній не безъ-
интересныхъ и въ наше время. „Розга,—пишетъ Пи-
роговъ,—слишкомъ грубый и насильственный инстру-
ментъ для возбужденія стыда. А чувство стыда — это
такой нѣжный, оранжерейный цвѣтокъ, который разомъ
завянетъ, когда побываетъ въ грубыхъ рукахъ. Розга
вселяетъ страхъ— это правда,— но не исправительный,
не надежный, a прикрывающій только внутреннюю порчу.
Она исправляетъ только слабодушнаго, котораго испра-
вили бы и другія средства, менѣе опасныя".
Каковы были педагогическіе нравы, съ которыми
пришлось столкнуться Пирогову, можно судить потому,
что ему приходилось бороться съ дикимъ обычаемъ сѣчь
учениковъ въ торжественной обстановкѣ, въ присут-
ствіи товарищей и начальства.
„Чего вы хотите?" восклицаетъ Пироговъ, обращаясь
къ такимъ воспитателямъ, „поселить въ присутствую-
щемъ отвращеніе къ наказанію? Да вы поселяете одно
отвращеніе къ наказующему. Вы хотите возбудить от-
вращеніе къ виновному? но вы возбуждаете къ нему
сочувствіе. Развѣ можно, не огрубѣвъ душою, безъ со-
жаленія слушать вопль и смотрѣть на борьбу сильнаго
съ безсильнымъ?"
Особенно возмущало Пирогова доказательство, при-
водимое въ защиту целесообразности розги на основа-
ніи долголѣтняго ея примѣненія, какъ средства, истори-
чески доказавшего свою практичность. „Я знаю, пи-

салъ онъ, что послѣдователи правилъ, упроченныхъ
лишь временемъ, тяжелы на подъемъ, — и въ этомъ слу-
чаѣ они правы: время — важный аргументъ, когда оно
вынесло на свѣтъ что-нибудь хорошее. Но въ этомъ-то
вся и трудность. Докажите мнѣ, что при такой-то мѣрѣ
дѣло шло хорошо — да докажите еще, что хорошее именно
и зависѣло отъ этой мѣры; тогда я первый поклонюсь,
пожалуй, и розгѣ, какъ бы я мало ни былъ располо-
женъ къ ней. А покуда, не испытавъ ничего другого
и не доказавъ, что хорошее зависитъ именно отъ нея,
если вы будете ссылаться на опытъ, — даже вѣковой, —
я въ правѣ вамъ не повѣрить... Вотъ хоть бы, напри-
мѣръ, въ медицинѣ... цѣлыя столѣтія все пускали кровь
въ воспаленіяхъ легкаго. Врачъ, не пустившій кровь
больному въ такомъ случаѣ, могъ попасть подъ судъ.
Наконецъ, нашлись люди, которые цифрою доказали,
что страдающій воспаленіемъ легкаго можетъ выздоро-
вѣть и безъ кровопусканія, да еще чаще и скорѣе выздо-
равливаетъ... Къ чему тутъ служила вся оффиціальная
логика? Умозаключенія были правильны, опытъ также
подтверждалъ, время упрочивало факты — да позабыли
только одно: — испытать, не будетъ ли хорошо иначе,
безъ энергическихъ способовъ?“
Этотъ взглядъ на тѣлесныя наказанія, высказанный
гласно человѣкомъ, занимающимъ высокое обществен-
ное положеніе, былъ привѣтствованъ передовою частью
литературы и наиболѣе образованными слоями русскаго
общества. Но огромное число лицъ, близкихъ къ школѣ,
фактическихъ сотрудниковъ Пирогова, далеко не раздѣ-
ляло этихъ его принциповъ. На совѣщаніяхъ, собран-
ныхъ имъ для обсужденія вопроса о томъ, какъ умень-
шить произволъ въ школьныхъ наказаніяхъ, при пер-
вой его попыткѣ заговорить объ уничтоженіи розги,
на него со всѣхъ сторонъ посыпались протесты. Ему
указывали, что не только школа, но сами родители
стоятъ за розгу, что нерѣдко они обращаются въ школу

сами съ просьбой сѣчь ихъ дѣтей; указывали, что бы-
ваютъ случаи, когда гимназисты сѣкутъ другъ друга
самосудомъ; говорили, что школьные наставники вовсе
не подготовлены къ тому, чтобы отъ вошедшаго въ
привычку тѣлеснаго наказанія перейти къ болѣе гу-
маннымъ пріемамъ; и что, если эти пріемы будутъ
введены сразу и, какъ исключительно обязательные,
то не расположенные и не подготовленные къ нимъ
наставники могутъ сдѣлать изъ нихъ на практикѣ очень
тяжелое нравственное испытаніе для ученика.
При такомъ положеніи дѣлъ приходилось сокращать
свои желанія и думать не о немедленномъ уничтоженіи
розги, а только ставить себѣ ея уничтоженіе, какъ одну
изъ важнѣйшихъ, ближайшихъ задачъ, и въ кодексъ
наказаній вошла и розга, a въ объясненіяхъ къ опу-
бликованному распоряженію были приведены и выше-
указанныя основанія, вызвавшія такую мѣру. Въ этой
первой попыткѣ ввести чувство законности въ отноше-
нія между учениками и учителями, составленной до-
вольно быстро, вкрались нѣкоторыя противорѣчія и по-
грѣшности, которыя вмѣстѣ съ главнымъ пунктомъ—
введеніемъ розги, возбудили живѣйшее негодованіе въ
той же части печати, которая такъ ликовала, по по-
воду ранѣе высказанныхъ Пироговымъ мнѣній о розгѣ.
Особенно горячо выражалъ свое разочарованіе До-
бролюбовъ въ извѣстной статьѣ „Всероссійскія иллюзіи,
разрушаемыя розгами“, и съ рѣзкостью возмущеннаго и
до глубины души негодующаго человѣка онъ обрушился
на кадексъ Пирогова, во многихъ случаяхъ мѣтко ука-
зывая его слабыя стороны. Но разочаровываться въ
Пироговѣ было еще рано; дѣйствительность доказала
это такъ убѣдительно, что не оставалось сомнѣній въ
необходимости принятой переходной мѣры. Цифры от-
чета въ 1859—60 году. (т. е. послѣ обнародованія
кодекса) вполнѣ заслуживаютъ сравненія въ этомъ от-
ношеніи съ цифрами 1858 года.

1858 г.
Подверг, тѣлесн.
1859—60.
наказанію
Въ
кіевской 1-ой гимназіи
изъ
215
учен.
3
изъ
201
учен.
1
кіевской 2-ой гимназіи
625
43
650
2
бѣлоцерковской
220
38
266
0
волынской
600
290
635
5
ровенской
300
6
354
5
подольской
400
37
470
7
немировской
600
67
568
5
черниговской
240
18
276
0
новгородъ-сѣверской .
250
8
288
0
нежинской
260
2
264
2
полтавской
399
39
338
0
изъ 4,109 учен. 551. изъ 4,310 учен. 27
Не говоря уже о томъ, что, какъ показываетъ эта
таблица, въ четырехъ гимназіяхъ совсѣмъ перестали
сѣчь, особенно важны ея итоги, показывающіе гро-
мадное, небывалое въ кіевскомъ округѣ уменьшенія
числа тѣлесныхъ наказаній. При этомъ нужно замѣ-
тить, что, по разъясненію отчета, число ударовъ, ко-
торымъ подвергались наказанные, было уменьшено да
10 и 5, между тѣмъ, какъ прежде удары иногда и
не считались.
Изъ 27 наказанныхъ, по объясненію Пирогова,
.одинъ въ Подольской гимназіи наказанъ по просьбѣ
матери за оказанную ей дерзость; про двухъ еще не-
извѣстно наказаны ли они по опредѣленію педагоги-
ческаго совѣта; въ одномъ случаѣ (Нѣж. гимн.) нака-
заніе было опредѣлено несообразно правиламъ (за не-
приличныя слова въ тетради), a въ четырехъ другихъ
случаяхъ директоръ (Ровен, гимн.) поступилъ произ-
вольно, безъ согласія педагогическаго совѣта, по
просьбѣ родителей по предоставленной ему родителями
власти и попеченію". Каковы были нравы самихъ гим-
назистовъ, подвергшихся наказаніямъ й увольненію,
можно составить себѣ нѣкоторое представленіе по тому,
что въ числѣ проступковъ, вызвавшихъ это наказаніе
упоминаются: систематическое воровство книгъ изъ
книжнаго магазина, сѣченіе товарища въ ватеръ-клозе-
тѣ, оклеветаніе дѣвицы, воровство плошекъ на улицѣ.

постоянное пьянство, побои, нанесенные надзирателю,
прошеніе милостыни у заѣзжихъ дворянъ.
Пироговъ, конечно, прекрасно понималъ, что ко-
дексами, хотя бы и выработанными въ многочислен-
номъ собраніи наставниковъ, нельзя исправить школь-
ныхъ нравовъ; что внѣшняя мѣра можетъ предот-
вращать только внѣшніе проступки, и ему хотѣлось по-
вліять какъ-нибудь глубже на внутренній міръ учащихся
и поднять въ нихъ дѣятельное отношеніе къ вопросамъ
нравственности. Этого ему хотѣлось тѣмъ болѣе, что
онъ вовсе не разсматривалъ ученика, какъ пассивное
существо, на которое воздѣйствуетъ учитель. Для Пи-
рогова, воспитаніе представлялось житейской встрѣчей
людей юныхъ и зрѣлыхъ, гдѣ они взаимно вліяютъ другъ
на друга. Чтобы поднять нравственность гимназиста и
студента, онъ ввелъ въ гимназіяхъ и университетъ со-
вѣстные товариществ суды. Онъ надѣялся этимъ вы-
звать въ юношествѣ болѣе отзывчивое и энергичное
отношеніе къ вопросамъ общественной нравственности.
Правда, введеніе этого суда, подъ руководствомъ на-
ставниковъ, оказалось, по кратковременности службы
Пирогова, лишь недолго существовавшей попыткой, я
потому нельзя считать его результатовъ вполнѣ убѣ-
дительными, но они, во всякомъ случаѣ, заслуживаютъ
общаго вниманія.
Къ проступкамъ, подлежащимъ этому суду, причис-
лялись только тѣ, которые касались нарушенія взаим-
ныхъ отношеній учениковъ, какъ: порча вещей това-
рищей, ложь и клевета противъ товарищей, оскорбле-
ніе товарища словомъ и дѣломъ. Въ одиннадцати гим-
назіяхъ Округа въ теченіе одного года и двухъ мѣсяцевъ
всѣхъ наказаній, опредѣленныхъ судомъ товарищей,
было до семидесяти. Всѣ почти подсудимые были уче-
ники II, III, IV кл., три V и одинъ VII класса. На-
казанія, назначенныя судомъ товарищей, состояли въ
извиненіи передъ обиженнымъ, арестѣ, выговорѣ, ли-

шеніи пищи и платѣ за испорченную вещь. По отче-
тамъ нѣкоторыхъ дирекцій, судъ не всегда былъ без-
пристрастенъ: другія дирекціи утверждали, напротивъ,
что на судъ ученики гимназіи смотрѣли весьма серьез-
но, и всѣми дирекціями было согласно признано, что
этотъ судъ способствуетъ развитію общественнаго мнѣ-
нія, что вражды между учениками, которую предсказы-
вала печать, не было и слѣда, и виновные безропотно
подчинялись приговору.
Не къ произволу и не къ самоуправству пріучалъ,
конечно, такой судъ, а именно къ обузданію произвола
личности. Этотъ совѣстный, товарищескій судъ—одна
изъ тѣхъ мѣръ, которыя самымъ благотворнымъ обра-
зомъ могутъ вліять на развитіе нравственныхъ чувствъ,
и, что особенно цѣнно въ немъ, это переживаніе этихъ
чувствъ на, практикѣ. Для того, чтобы создалось убѣж-
деніе, мало только знать истину, мало даже сочув-
ствовать ей, надо имѣть случай за нее побороться, рѣ-
шиться мужественно и независимо высказать ее въ
присутствіи другихъ, иногда съ ней несогласныхъ,
очень важно выразить свое мнѣніе не только словами,
но и опредѣленнымъ поступкомъ. Этотъ товарищескій судъ
давалъ много полезныхъ испытаній юношѣ въ этомъ
отношеніи.
Пироговъ пытался также организовать при гимназіяхъ
какія-нибудь серьезныя развлеченія, которыя сближали
бы между собою учениковъ и давали бы имъ возмож-
ность совмѣстно обсуждать близкіе ихъ возрасту пред-
меты. Къ такимъ развлеченіямъ онъ относилъ внѣ — клас-
сныя бесѣды на литературныя, историческія и другія
научныя темы. Онъ самъ присутствовалъ на этихъ бе-
сѣдахъ, принималъ въ нихъ дѣятельное участіе, но от-
сутствіе опыта въ этомъ дѣлѣ у наставниковъ и у
самого Пирогова помѣшало выяснить настоящимъ об-
разомъ надлежащую постановку этихъ бесѣдъ. Насколь-
ко бережно относился Пироговъ къ дѣтскому міру,

особенно ясно видно изъ его статьи „Быть и казаться",
Разрѣшивъ ученикамъ въ одной изъ гимназій Одесска-
го округа публичный спектакль, онъ долго мучился,
не повредитъ ли эта выставка талантовъ, направлен-
ныхъ къ притворству чувствъ, искренности молодежи,
и свои сомнѣнія въ этомъ вопросѣ предалъ гласности.
Не рѣшая вопроса окончательно, онъ былъ склоненъ
думать, что сценическая игра въ юномъ возрастѣ вредна.
Въ высшей степени любопытно и отношеніе Пиро-
гова къ университетамъ. Отношенія попечителя къ
университету, при проэктировавшемся тогда универси-
тетскомъ уставѣ, онъ опредѣлялъ такъ: „Если теперь
коллегія пріобрѣтетъ автономію и получитъ право сно-
ситься непосредственно съ министерствомъ, то роль
попечителя опредѣлится сама собою, Онъ дѣлается
контролеромъ безъ права на veto; правительство же,
по указанію опыта, можетъ избрать и другую форму
контроля. Это значеніе мнѣ кажется такъ очевиднымъ,
что я не понимаю, какъ тѣ, которые столько заботятся
объ автономіи, не хотятъ между тѣмъ отличить на-
чальство отъ контроля".
Въ этихъ университетахъ онъ видѣлъ не только
высшія учебныя заведенія, не только спеціально науч-
ныя учрежденія, но и общественные органы, которые
должны дѣлиться съ обществомъ въ популярной формѣ
результатами своихъ научныхъ работъ, и въ этомъ
смыслѣ онъ желалъ, только теперь начинающаго вхо-
дить понемногу въ употребленіе, развитія публичныхъ
общедоступныхъ лекцій. „Прямое назначеніе нашихъ
университетовъ,—писалъ онъ,—это быть маяками, раз-
ливать свѣтъ на большія пространства и потому стоять
высоко и свѣтить. У насъ никто болѣе самого универ-
ситета не могъ бы развить общественное мнѣніе, если-
бы онъ взялъ на себя обязанность разъяснять обществу
всѣ интересующіе его вопросы, которыхъ теперь не
мало. Теперь, когда подняты и крестьянскій, и юриди-

ческій вопросы, и вопросъ о народномъ образованіи,
университеты живымъ* голосомъ могли бы распростри
нить въ обществѣ болѣе здравыя понятія и болѣе убѣ-
дительно, чѣмъ журналы и книги. Нужно увеличить
вліяніе университетовъ и на гимназіи, это также уси-
лить ихъ связь съ обществомъ. Я считаю, въ этомъ
отношеніи, попечительскіе совѣты, педагогическіе ин-
ституты и съѣзды учителей въ университетскихъ горо-
дахъ важнымъ шагомъ впередъ".
Такова была его основная точка зрѣнія на роль
университетовъ въ Россіи. Имъ было высказано мно-
жество отдѣльныхъ мнѣній и о частностяхъ универси-
тетской жизни, и эти мнѣнія развиваютъ тотъ же
коренной его взглядъ. Въ журнальной статьѣ нѣтъ
возможности коснуться основательно этихъ его воз-
зрѣній, они задѣваютъ слишкомъ сложные вопросы, и
мы позволимъ себѣ только назвать здѣсь двѣ главныя
его статьи по этому предмету — „Университетскій во-
просъ" и „Взглядъ на общій уставъ нашихъ универси-
тетовъ"; обѣ статьи заслуживаютъ общаго и ближай-
шаго ознакомленія съ ними.
Изъ нѣкоторыхъ общихъ взглядовъ Пирогова, которые
онъ проводилъ въ жизнь, слѣдуетъ отмѣтить также широкую
терпимость и уваженіе къ различнаго рода національно-
стямъ; но что особенно выдается въ Пироговѣ, какъ черта
благороднаго общественнаго дѣятеля, такъ это стрем-
леніе къ гласности. Онъ всегда широко знакомилъ об-
щество и съ своими цѣлями, и съ удачами и неудачами
своихъ практическихъ попытокъ, съ большимъ внима-
ніемъ относясь къ самымъ разнообразнымъ обсужденіямъ
принятыхъ имъ мѣръ. Онъ самъ признавался, что нѣ-
которыя изъ его стремленій трудно достижимы, что
нѣтъ у него сотрудниковъ, достаточно подготовленныхъ,
чтобы итти съ нимъ объ руку, и что въ русской дѣй-
ствительности еще много элементовъ, враждебныхъ про-
свѣщенію. Тѣмъ не менѣе онъ считалъ необходимымъ,

при всей трудности, вводить въ жизнь свои задушев-
ные взгляды. Могутъ найтись, конечно, и возраженія
относительно нѣкоторыхъ принятыхъ имъ мѣръ или
частностей его взглядовъ, но нельзя отказать ему
въ томъ, что онъ обратилъ общее вниманіе на самыя
коренныя условія нашей школы и взялъ на себя смѣ-
лость открыто посмотрѣть правдѣ въ глаза; что онъ по-
ставилъ на очередь цѣлый рядъ существеннѣйшихъ во-
просовъ педагогической жизни, многіе изъ которыхъ и
въ настоящее время продолжаютъ выдвигаться жизнью
и ждутъ для себя разрѣшенія. Съ этими своими стрем-
леніями и пріемами осуществленія ихъ Пироговъ въ
короткій срокъ службы успѣлъ стать понятнымъ своему
Округу. Проводы Пирогова были трогательны, и про-
щаніе людей, работавшихъ съ нимъ, и общества было
выраженіемъ единодушнаго и искренняго сожалѣнія.
Особенно ярко рисуютъ передъ нами гуманный об-
разъ этого попечителя учебнаго округа, слова, которыми
онъ заключилъ свое прощальное обращеніе къ студен-
тамъ: „Итакъ, прощайте! Служите вѣрно наукѣ и прав-
дѣ и живите такъ, чтобы состарѣвшись могли безупречно
вспоминать вашу и уважать чужую молодость“.
А. Алферовъ.