Абаза К. К. Отечественные героические рассказы. — 1896

ГЕРОИЧЕСКІЕ Р А 3 С К А 3 Ы
НАРОДЫ ВОСТОКА И ЗАПАДА.
ОГЛАВЛЕНІЕ.
Персидскій царь Ксерксъ и сраженіе при Ѳермопилахъ. — Але-
ксандръ Македонскій и завоеваніе Персидской Монархіи.—Походъ
Анибала въ Италію.—Юлій Цезарь и покореніе Галліи.—Разру-
шеніе Іерусалима.—Атила, царь гунновъ.—Магометъ и завоеванія
арабовъ.—Завоеванія франковъ и Карлъ Великій; — Походы ви-
кинговъ. — Вильгельмъ Завоеватель. — Проповѣдь Петра Пустын-
ника.—Первый крестовый походъ.—Рыцарство.—Іоанна Даркъ.—
Осада и взятіе Византіи турками.—Христофоръ Колумбъ.—Поко-
реніе Мексики.—Походы Густава-Адольфа.—Янъ Собѣскій и спа-
сеніе Вѣны.—Шведскій король Карлъ XII.—Фридрихъ Великій и
Семилѣтняя война.—Защита Генуи и походъ генерала Бонапарта
въ Италію въ 1800-мъ году.—Сраженіе „трехъ императоровъ".—
Война за освобожденіе Германіи и „битва народовъ".—Вступленіе
въ Парижъ.
Цѣна 1 р. 50 к.; въ изящномъ переплетѣ 2 р.
Дозволено цензурою. С-Петербургъ, 6 іюля 1896.
Типографія М. М. СТАСЮЛЕВИЧА, Спб , Вас. Остр., 5 лин., 28.

СВЯТОСЛАВЪ КНЯЗЬ КІЕВСКІЙ.
Святославъ былъ средняго роста, но видъ имѣлъ бо-
гатырскій: шея крѣпкая, плечи широкія, усы и брови
густые, голова бритая, сбоку длинный чубъ. По
этому чубу узнавали людей знатнаго рода. Въ
одномъ ухѣ онъ носилъ золотую серьгу съ двумя
жемчужинами, между которыми былъ вставленъ
красный камень, рубинъ. Святославъ, по обычаю
того времени, одѣвался просто: полотняная рубаха безъ ворота,
такія же исподнія и длинные простые сапоги. Жизнь онъ велъ
суровую, не боялся ни холода, ни жара; во время походовъ спалъ
на войлокѣ, съ сѣдломъ подъ головами; никогда не возилъ съ
собой запасовъ, а питался тѣмъ, что попадалось на охотѣ, и самъ
жарилъ на угольяхъ конину или дичь. Всю свою жизнь Свято-
славъ провелъ въ походахъ и битвахъ. Онъ всегда былъ готовъ
принять бой. Подобно барсу, онъ перескакивалъ съ одного конца
русскихъ земель на другой, побивая враговъ; но, прежде чѣмъ
напасть на нихъ, посылалъ сказать: «Иду на васъ». Такая же,

какъ и князь, была дружина Святослава. Съ нею онъ дѣлилъ и
радости, и горе: это была его семья, его лучшіе друзья, товарищи.
Только добрый воинъ могъ служить въ дружинѣ Святослава.
Въ царствованіе греческаго императора Никифора Фоки, въ
967 году, явился изъ Цареграда въ Кіевъ посолъ и просилъ отъ
имени своего государя идти войной на болгаръ. Греки никакъ не
могли ОСИЛИТЬ болгаръ, и главнымъ образомъ потому, что они
жили въ мѣстахъ гористыхъ, покрытыхъ лѣсами, изрытыхъ овра-
гами, гдѣ ни пройти, ни выйти. Одинъ греческій царь, тоже Ники-
форъ, какъ-то пропалъ тамъ со всѣмъ своимъ войскомъ. Хитрый
посолъ привезъ съ собою для раздачи дружинѣ 27 пудовъ золота,
при чемъ сулилъ еще больше; онъ же подалъ князю совѣтъ удер-
жать за собой Болгарію, какъ бы свою землю. Заманчивы были
эти совѣты, заманчива казалась богатая добыча, и князь согла-
сился. Онъ велѣлъ кликать охотниковъ, и собралось тогда 10 тыс.
руссовъ, готовыхъ на все, да еще подъ начальствомъ такихъ слав-
ныхъ воеводъ, какъ старый Свѣнельдъ, богатыри Сфенкелъ, Икморъ
и много другихъ. Въ августѣ того же года Днѣпръ покрылся ладьями:
это были руссы. Днѣпромъ они вышли въ море и, держась все время
берега, повернули въ Дунай. Болгары, почуявъ бѣду, спѣшили
къ рѣкѣ, чтобъ задержать на высадкѣ страшныхъ враговъ. Ихъ
собралось до 30 тыс., но руссы быстро сошли съ ладей, прикры-
лись щитами и, обнаживъ мечи, сразу очистили себѣ путь. Бол-
гарская рать бѣжала въ крѣпость Дористолъ, нынѣшнюю Сили-
стрію, а царь Болгаріи, узнавъ объ этомъ постыдномъ бѣгствѣ,
умеръ съ горя. Въ два года князь Святославъ овладѣлъ всѣми
городами по Дунаю и сѣлъ княжить въ Переяславцѣ, въ самомъ
устьѣ рѣки. Тогда только греческій царь увидѣлъ, что призвалъ
Русь на свою же голову; онъ оставилъ прежнюю гордость и при-
глашалъ болгаръ мириться. Тѣ съ радостью согласились, и новые
друзья, чтобы скорѣе выжить Святослава, подкупили печенѣговъ
напасть на Кіевъ. Такъ и случилось. Оттуда явились послы и
сказали князю: «Ты, княже, чужой земли ищешь и чужую землю
соблюдаешь, а свою совсѣмъ бросилъ. Чуть было не взяли насъ

печенѣги, и матерь твою, и дѣтей твоихъ!>—Святославъ покинулъ
Болгарію и понесся въ Кіевъ. Поневолѣ или по своей охотѣ, но
печенѣги отошли: Кіевъ былъ спасенъ. Не долго Святославъ оста-
вался въ родномъ городѣ; его тянуло туда, въ новый край: тамъ
ждала его слава, великія дѣла. «Не любо мнѣ въ Кіевѣ, сказалъ
князь матери и боярамъ, хочу жить на Дунаѣ, въ Переяславцѣ.
Тотъ городокъ—середина моей земли. Туда сходится все добро:
отъ грековъ золото, паволоки, вина, овощи; отъ чеховъ и вен-
гровъ—серебро и кони; изъ Руси—мѣха, воскъ, медъ, челядь».
Такъ говорилъ Святославъ и, похоронивши свою престарѣлую мать,
великую княгиню Ольгу, поспѣшилъ опять къ завѣтнымъ берегамъ.
Но тутъ, въ Болгаріи, подулъ уже другой вѣтеръ. Болгары рас-
храбрились, вышли изъ города и чуть было не побили руссовъ.
Въ трудную минуту,, когда бойцы совсѣмъ ослабѣвали, Святославъ
воскликнулъ: «Здѣсь намъ погибнуть! Полягнемъ же мужески,
братья и дружина!» Руссы напрягли всѣ силы, сломили болгаръ
и по ихъ же слѣдамъ взяли городъ «съ копья», т.-е. приступомъ.
Послѣ того, не мѣшкая ни мало, Святославъ углубился въ страну,
позабиралъ всѣ города между Дунаемъ и Балканами/въ томъ
числѣ и самую столицу, Великую Преславу, гдѣ плѣнилъ царя
Бориса со всей его семьей. Отсюда Святославъ послалъ сказать
грекамъ: «Хочу на васъ идти, взять вашъ городъ!» Въ это время
на царскій престолъ вступилъ Цимисхій, военачальникъ искусный,
воинъ отважный. Онъ владѣлъ силой непомѣрной, глазомъ вѣр-
нымъ, рукой мѣткой; никто лучше его не кидалъ копья, не стрѣ-
лялъ изъ лука; онъ прыгалъ какъ тигръ: поставитъ рядомъ 4
коня и сядетъ на послѣдняго. Къ людямъ же былъ ласковъ и
щедръ; ходилъ самъ по больницамъ, лечилъ больныхъ. Таковъ
былъ новый императоръ, съ которымъ пришлось имѣть дѣло Свято-
славу. Вѣрный своему слову, нашъ князь перешелъ Балканы и
взялъ Филиппополь. Это было весной 970 года. Съ нимъ шли
болгары, венгры, печенѣги—всѣ ждали добычи, зная богатство
грека. Греки, устрашенные близостію враговъ, выслали пословъ
съ приказаніемъ задержать Святослава, если не силой, то хитростью.

Князь отвѣчалъ, что не выйдетъ изъ Болгаріи, пока греки не
выкупятъ всѣхъ городовъ и всѣхъ плѣнныхъ, и пока не дадутъ
ему великой суммы денегъ. Цимисхій, получивъ такой отвѣтъ,
пригрозилъ войной, с Пусть не трудится напрасно, отвѣтилъ Свято-
славъ, мы скоро сами поставимъ свои шатры передъ воротами
Цареграда. Русь — храбрая дружина: бьетъ враговъ оружіемъ.
Вашъ царь считаетъ насъ бабами и пугаетъ, какъ пугаютъ ма-
лыхъ ребятъ!»—Пока шли переговоры, царь укрѣпилъ столицу,
вызвалъ изъ Азіи 10 тыс. войска, а для себя обрядилъ особую
дружину подъ названіемъ «безсмертныхъ», изъ храбрѣйшихъ гре-
ковъ. Недалеко отъ Адріанополя полководецъ императора, по имени
Варда Жестокій, ждалъ съ войсками руссовъ. Двѣ части отряда
онъ оставилъ въ засадѣ, третью выслалъ впередъ. Болгары, пече-
нѣги и часть руссовъ, подъ предводительствомъ княжихъ воеводъ,
вступили въ битву. Одинъ русскій богатырь напалъ на самого
Барду и ударилъ его мечемъ по шлему, но цареградскій шлемъ
былъ крѣпокъ: Варда уцѣлѣлъ. Братъ Варды, Константинъ, под-
скочилъ на помощь, замахнулся мечемъ, а руссъ въ это время
пригнулся; тяжелый мечъ срубилъ лошади голову. Битва кипѣла;
руссы стали одолѣвать, какъ вдругъ Варда приказалъ играть въ
трубы и бить въ бубны. Это былъ сигналъ, по которому должна
явиться подмога. По маломъ времени засада показалась съ тыла;
болгары и печенѣги бросились бѣжать, а русской дружинѣ при-
шлось пробиваться. На томъ война пока и кончилась.
Греки поднесли богатые дары, увѣрили въ скоромъ заключеніи
мира, и Святославъ, обнадеженный, что войны больше не будетъ,
ушелъ къ болгарамъ. Между тѣмъ, раннею весною, Цимисхій
изготовился къ походу. Съ высокаго балкона своего цареградскаго
дворца онъ смотрѣлъ, какъ 300 судовъ, собранныхъ въ заливѣ,
стройно плавали, вели примѣрный бой и кидали изъ особыхъ
трубъ, укрѣпленныхъ на носу, текучій огонь. Наградивъ щедро
гребцовъ, царь велѣлъ двинуть флотъ въ устье Дуная, чтобы за-
переть руссамъ обратный путь на родину. Затѣмъ, помолившись
въ храмѣ Софіи и въ храмѣ Богоматери Влахернской, избавитель-

вицы отъ нашествія тѣхъ же руссовъ, императоръ выступилъ въ
походъ. Онъ ѣхалъ впереди войска на статномъ конѣ, покрытый
блестящею броней со шлемомъ на головѣ. За нимъ двигался от-
рядъ «безсмертныхъ», дальше шла пѣхота, тысячъ около 15, за
нею конница, почти столько же. Сзади войска двигались большіе
обозы съ запаснымъ оружіемъ, съѣстными припасами, осадными
машинами и разнымъ инструментомъ для копанія земли. Прежде
чѣмъ углубиться въ Балканскія горы, царь разослалъ во всѣ сто-
роны лазутчиковъ узнать, нѣтъ ли засады. Оказалось, что про-
ходы свободны. Русскій князь, незнакомый съ обычаями грековъ,
понадѣялся на мирный договоръ. Его войска были разбросаны по
всей Болгаріи: самъ онъ находился въ Доростолѣ, отрядъ Сфенкела
въ Преславѣ.
Совсѣмъ неожиданно для руссовъ явился Цимисхій передъ
болгарской столицей. Онъ подходилъ съ великимъ торжествомъ:
гремѣли бубны, стучали кимвалы, или тарелки, трубили трубы,
бряцали доспѣхи, а ратные крики возвѣщали побѣду. Руссы схва-
тили свои длинные щиты, подняли ихъ на плечи и стали передъ
городомъ. Битва съ обѣихъ сторонъ была «ровная», пока царь
не пустилъ своихъ безсмертныхъ; они смяли лѣвое крыло пѣшей
рати, и она отступила въ городъ, гдѣ сейчасъ же разсыпалась по
стѣнамъ. Полетѣли стрѣлы, камни, но скоро стемнѣло и битва
прекратилась. На другой день—это было въ Великую Пятницу —
Цимисхій пошелъ на приступъ. Греки кидали въ городъ изъ осо-
быхъ камнеметныхъ машинъ тяжелые камни, пускали копья и
стрѣлы; наконецъ приставили лѣстницы и полѣзли на верхъ. Сфен-
келъ снялъ руссовъ со стѣнъ и отвелъ ихъ въ царскій дворецъ.
Тогда греки, при помощи болгаръ, отбили ворота. Тутъ ихъ встрѣ-
тили болгары, встрѣтилъ самъ болгарскій царь, бывшій въ плѣну,
и Цимисхій, обласкавъ ихъ, приглашалъ ополчиться противъ об-
щихъ враговъ. Греки, разсыпавшись по улицамъ, убивали встрѣч-
ныхъ, бросались грабить и наконецъ добрались до царскаго дворца.
Изъ многихъ воротъ одни стояли незаперты, собственно для при-
манки. Руссы поджидали скрытно подъ стѣной и сѣкли головы

всѣмъ. кто ни вбѣгалъ: мѣдные и золоченые шишаки, какъ горохъ,
раскатывались по двору. Подъѣхалъ Цимисхій и послалъ на
приступъ пѣхоту. руссы отбили этотъ приступъ; тогда онъ отвелъ
свое войско и велѣлъ перебросить огонь. Дворецъ запылалъ; руссы
въ числѣ семи тысячъ, сомкнувши ряды, оставили дворъ. Полки
Варды, а также болгары, которые сражались теперь за грековъ,
окружили руссовъ. Въ жестокой сѣчѣ много ихъ пало, и лишь
малая часть храбрецовъ пробилась съ воеводою во главѣ. Онъ от-
велъ ихъ къ Дористолу, гдѣ находился князь. Святославъ, за-
стигнутый врасплохъ, оставался въ чужой сторонѣ безъ союз-
никовъ, безъ конницы. До сихъ поръ онъ нападалъ первый; те-
перь долженъ былъ ждать, пока на него нападутъ, искать спа-
сенія въ оборонѣ. Такой способъ войны былъ не по немъ. Ме-
дленно приближался Цимисхій къ Дористолу. Передовой отрядъ
пѣхоты осматривалъ окрестные лѣса, овраги -нѣтъ ли гдѣ засады.
Нѣсколько русскихъ молодцовъ, подстерегавшихъ грековъ, были
захвачены и перебиты. Когда Цимисхій подошелъ къ городу, рус-
скія дружины ихъ ожидали, совсѣмъ готовыя къ бою. Онѣ плотно
сомкнули свои щиты, выставили впередъ копья и стояли грозной
стѣной, ощетинившись. Греки перестроились въ боевой порядокъ:
посрединѣ стала пѣхота, на флангахъ—конница, въ желѣзныхъ
латахъ; спереди, прикрывая фронтъ,—легкая пѣхота: стрѣлки изъ
лука и пращники. Еще на ходу они пускали стрѣлы, метали
камни. Русскія дружины продвинулись чуточку впередъ и дали
отпоръ; 12 разъ они отбили нападеніе грековъ. Побѣда колебалась:
ни та, ни другая сторона не могла взять верхъ. Подъ вечеръ, на
закатъ солнца, Цимисхій собралъ всю конницу и самъ повелъ ее
на руссовъ; онъ первый бросилъ царское копье. Съ трубнымъ
звукомъ и браннымъ кликомъ ударили всадники на утомленныхъ
руссовъ, которые должны были укрыться въ городъ. Греки запѣли
побѣдныя пѣсни въ честь императора. Щедрою рукою онъ разда-
валъ имъ чины, награды, угощалъ обильными пирами. На другой
же день греки стали окапывать свой лагерь высокими валами;
сверху, на насыпи, они водружали копья и вѣшали на нихъ щиты.

Бъ довершенію бѣды, показались на Дунаѣ суда, страшныя для
руссовъ. Они поспѣшно убрали свои ладьи на берегъ и въ тотъ
же день, въ своихъ кольчужныхъ броняхъ, съ длинными, до са-
мыхъ ногъ щитами, вышли въ поле еще разъ перевѣдаться. Опять
завязалась битва и долго шла безъ перевѣса, пока одинъ изъ
грековъ не поразилъ копьемъ храбраго великана Сфенкела. Поте-
рявши воеводу, руссы отступили. Тутъ греческій богатырь Ѳедоръ
Лалаконъ побилъ ихъ множество своей желѣзной булавой; онъ
размахивалъ ею какъ перомъ, дробя руссамъ головы и шлемы.
Съ той поры, какъ прибыли суда и заградили руссамъ вы-
ходъ въ море, Святославъ увидѣлъ, что надо сѣсть въ крѣпкую
осаду, а потому велѣлъ обрыть глубокимъ рвомъ весь городъ.
Но у него не было съѣстныхъ припасовъ, и вотъ, въ самую тем-
ную ночь, когда лилъ пресильный дождь, 2 тыс. руссовъ тихо
сѣли въ свои утлыя ладьи и пошли на поиски. Они успѣли об-
шарить всѣ окрестныя мѣста и, нагрузившись вдоволь, уже воз-
вращались домой, какъ замѣтили на берегу греческій обозный
станъ: люди поили лошадей, собирали сѣно, рубили дрова. Въ
одну минуту руссы причалили, обошли ихъ лѣсомъ, разгромили
и съ богатой добычею вернулись въ городъ. Дерзость руссовъ, си-
дѣвшихъ въ осадѣ, поразила царя; онъ собралъ корабельныхъ
воеводъ и объявилъ смертную казнь тому, кто ихъ пропуститъ
на рѣку. Съ тѣхъ поръ греки стали зорко стеречь; накопали кру-
гомъ рвы, поставили стражу и не снимали ее ни днемъ, ни ночью.
Русь не унималась; ежедневно выходила въ поле, ежедневно
побивала множество враговъ. Въ томъ и другомъ лагерѣ были
удальцы, готовые на все, лишь бы показать свою отвагу и бо-
гатырскую силу. На одной вылазкѣ руссы сильно наступали на
окопы съ тѣмъ, чтобы добраться до машинъ, кидавшихъ въ го-
родъ камни. На нихъ пустился съ небольшимъ отрядомъ всадникъ
въ дорогихъ латахъ, блестящемъ шлемѣ и на прекрасномъ конѣ;
сбруя была украшена золотыми бляхами и расцвѣчена камнями.
Или всадникъ былъ во хмѣлю, или лошадь его попала въ яму,
только онъ свалился на-земь. Руссы подумали, что это самъ им-

ператоръ, кинулись къ нему, изрубили на мелкіе кусочки и, взявши
голову съ собой, воткнули на копье и поставили его на башнѣ.
Однако это былъ не императоръ, а царскій родичъ Куркуй. У
руссовъ были свои богатыри; особенно прославился Икморъ, первый
мужъ въ рати Святослава. Подъ его начальствомъ руссы вышли
на другой же день опять на вылазку. Греки наступали своимъ
обычнымъ строемъ, который назывался у нихъ «фалангой>. Икморъ
врѣзался въ эту фалангу и косилъ своимъ мечемъ, точно косой.
Тогда наскочилъ на него грекъ Анема и нанесъ ему такой ударъ,
что правая рука и голова Икмора сразу отлетѣли прочь. Руссы
подняли вопль, завопили на все поле; тѣмъ смѣлѣе напирали греки,
издавая крикъ побѣды. Руссы, закинувъ щиты, опять отступили
въ городъ; много храбрыхъ бойцовъ покинули они въ полѣ. На-
ступила ночь. При яркомъ свѣтѣ луны они снова вышли, разо-
шлись вездѣ но полю и собирали трупы; другіе въ это время го-
товили подъ стѣнами костеръ. Стащивши всѣ трупы, закололи
надъ ними нѣсколько плѣнныхъ и подожгли костеръ. Такъ они
погребали своихъ братьевъ по обрядамъ языческой вѣры. На дру-
гой день Святославъ сталъ думать съ дружиной, какъ имъ быть
и что дальше предпринять. Одни давали совѣтъ уйти въ темную,
глухую ночь; другіе говорили, что лучше взять миръ. Всѣ были
согласны, что греческія суда со своимъ текучимъ огнемъ страш-
нѣе всего: «пожгутъ они наши досчатыя ладьи!»—Тяжело вздох-
нулъ Святославъ; затѣмъ, мало подумавши, отвѣчалъ тѣмъ и
другимъ: «Дѣды и отцы завѣщали намъ храбрыя дѣла! Станемъ
крѣпко. Нѣтъ у насъ обычая спасать себя постыднымъ бѣгствомъ.
Или останемся живы и побѣдимъ, или умремъ со славой! Мертвые
срама не знаютъ, а убѣжавши отъ битвы, какъ глаза людямъ
покажемъ?!»—Дружина отвѣчала единодушно, что рада умереть за
князя, за старую дѣдичную славу.
22-го іюля Святослав!» вывелъ свое войско и заперъ ворота,
чтобъ никто не вздумалъ спасаться за стѣны. Въ тѣсномъ строѣ,
выставивъ копья, руссы двинулись на грековъ; князь шелъ впе-
реди. Богатырь Анема, тотъ самый, который убилъ Икмора, на-

скакалъ теперь на князя, поразилъ его въ плечо и свалилъ на
землю. Кольчужная броня и щитъ спасли Святослава отъ смерти.
Богатырь тутъ же поплатился жизнью за свое богатырство. Дружно
и сразу ударили руссы, такъ что греки побѣжали въ-розсыпь. Но
вотъ выѣхалъ самъ императоръ съ отрядомъ безсмертныхъ. Загре-
мѣли бубны, зазвучали трубы; бѣжавшіе всадники повернули ко-
ней и вслѣдъ за безсмертными поскакали на руссовъ. Грозенъ
былъ ихъ желѣзный, несокрушимый строй, и не сдобровать бы
грекамъ, если бы на ихъ счастье не случилась бѣда. Воздухъ
былъ душенъ; люди задыхались отъ жажды; во рту пересохло,
нечѣмъ дѣшать. Вдругъ разразилась гроза, закрутилъ вихрь и
засыпалъ руссамъ глаза. Сразу набѣжали тучи, полилъ какъ
изъ ведра дождь, а въ то же время напалъ сзади Варда съ силь-
нымъ отрядомъ: онъ держалъ дозоръ п во-время явился, чтобъ
вырвать побѣду, вѣнчавшую руссовъ. Разстроенные натискомъ
спереди, тѣснимые сзади, среди вихря и ливня, они съ трудомъ
пробились къ стѣнамъ, и тутъ, съ наступленіемъ ночи, битва за-
тихла сама собой. Тяжкую ночь провелъ великій князь Святославъ!
Самъ онъ раненъ, истекаетъ кровью; его лучшіе вожди-сподвиж-
ники: Сфенкелъ, Икморъ и много другихъ сложили свои богатыр-
скія головы въ частыхъ бояхъ, а сколько простыхъ воевъ раз-
бросали свои кости въ этой предательской землѣ—того не пере-
честь! Одна сегодняшняя битва стоила по меньшей мѣрѣ 15 тыс.,
а что же будетъ дальше? Греки сильны, путь къ Дунаю запертъ—
ни пробиться, ни уйти. Долго думалъ князь, думалъ, страдая
душой, и рѣшился. На другой день онъ послалъ къ Цимисхію
просить мира. Греческій императоръ даже обрадовался: онъ не
зналъ, какъ ему сбыть руссовъ, а теперь они сами просятся уйти!
Царь на радостяхъ послалъ подарки. «Возьмемъ ихъ, сказалъ Свя-
тославъ, а когда будемъ недовольны греками, возьмемъ побольше».—
Затѣмъ начались переговоры. Святославъ обязался выйти изъ Бол-
гаріи; Цимисхій обѣщался дать свободный выходъ и снабдить на
дорогу хлѣбомъ. 'Каждый воинъ получилъ тогда по 2 мѣры хлѣба,
а всѣхъ воиновъ по этому разсчету оказалось 22 тыс.; прочіе

38 тыс., погибли въ бояхъ. По заключеніи мира обѣ стороны кля-
лись соблюдать его вѣчно. Руссы клали къ подножіямъ идоловъ
золото и говорили: «Пусть мы пожелтѣемъ, какъ это золото, пусть
будемъ изрублены своими же мечами, если нарушимъ нашу клятву».
Греки, какъ христіане, давали присягу передъ крестомъ и Еван-
геліемъ. Когда все было кончено, Святославъ просилъ царя пови-
даться; ему хотѣлось видѣть богатыря, который могъ его осилить.
Царь и самъ былъ не прочь повидать Святослава, почему охотно
согласился. Онъ пріѣхалъ на берегъ Дуная въ позлащенномъ во-
оруженіе съ большою конною свитой. Отъ другого берега тѣмъ
временемъ отчалила ладья, въ которой сидѣлъ могучій Святославъ,
отмѣтный лишь по своей жемчужной серьгѣ; онъ гребъ весломъ
заурядъ съ другими. Подъѣхавъ къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ им-
ператоръ, Святославъ поговорилъ немного, сидя въ ладьѣ, и от-
плылъ обратно. Лицо у него все время было мрачное, густыя брови
сдвинуты.
Торжественно въѣзжалъ въ свою столицу побѣдитель руссовъ,
Іоаннъ Цимисхій. Еще далеко за городской стѣной встрѣтилъ его
патріархъ со всѣмъ духовенствомъ, встрѣтили вельможи, горожане
и при пѣніи хвалебныхъ гимновъ поднесли ему драгоцѣнные по-
дарки, скипетры и златые вѣнцы, какъ знаки великой побѣды.
Тутъ же стояла колесница, обитая золотомъ, запряженная четверкой
бѣлыхъ коней. Вѣнцы и скипетры Цимисхій взялъ, но сѣсть въ
колесницу отказался. Онъ поставилъ на нее икону Богоматери,
взятую въ Болгаріи, а на золотой бесѣдкѣ разложилъ багряное
одѣяніе и вѣнцы плѣннаго царя Бориса. Самъ же на чудномъ
конѣ, увѣнчанный діадемой, слѣдовалъ сзади, держа въ рукахъ
вѣнцы и скипетры. Весь городъ былъ убранъ какъ богатый те-
ремъ. Повсюду были развѣшены багряныя одежды,.золотыя паво-
локи, лавровые вѣнки. Окончивъ шествіе, царь вступилъ въ храмъ
св. Софіи и послѣ благодарственной молитвы посвятилъ Богу ве-
ликолѣпный царскій вѣнецъ Болгаріи, какъ первую и главную
корысть побѣды. Послѣ этого онъ торжественно шествовалъ во
дворецъ, въ сопровожденіи плѣннаго царя Бориса, всѣхъ вельможъ

и всего синклита. Тутъ, во дворцѣ, было приказано Борису сло-
жить съ себя знаки царскаго достоинства: шапку, обложенную
пурпуромъ, вышитую золотомъ и осыпанную жемчугомъ багряную
одежду и красныя сандаліи. Взамѣнъ того Бориса стали величать
«первостепеннымъ бояриномъ».
Свиданіе Святослава съ Цимисхіемъ.
Въ то самое время, когда ликовалъ Цареградъ, досчатыя ладьи
руссовъ пересѣкали море, направляясь въ родную землю. Но на
пути ихъ ждали печенѣги, народъ-кочевникъ, совсѣмъ дикій, жив-
шій грабежемъ. Болгары заранѣе переслали имъ вѣсть, что Свя-
тославъ идетъ съ малою дружиной, а добычу везетъ большую,—
такъ они бы не зѣвали. Печенѣги ждали руссовъ у пороговъ,—
это самое опасное мѣсто на всемъ длинномъ пути. <Не ходи,
князь,—говорилъ старый мужъ Свѣнельдъ,—не ходи къ порогамъ;

тамъ стоятъ печенѣги...» Князь не послушался: онъ не привыкъ
бросать свою дружину. Поднявшись къ порогамъ, Святославъ уви-
дѣлъ, что пройти нельзя, и опять спустился назадъ. Онъ сталъ
на зимовку по Бѣлобережью, между нынѣшнимъ Херсономъ и Ни-
колаевомъ. Его воины терпѣли здѣсь большую скудость, страдали
отъ стужи, болѣли и мерли отъ голода. Когда хлѣбъ вышелъ, они
ѣли конину; съѣвши конину, принялись за рыбу и ѣли ее безъ
хлѣба, безъ соли. Какъ только прошелъ ледъ, руссы стали поды-
маться и шли теперь на проломъ. Въ камышахъ, въ засадѣ, си-
дѣли печенѣги и разомъ окружили заморенныхъ руссовъ. Въ же-
стокой сѣчѣ погибла дружина, палъ Святославъ, и спасся лишь
одинъ Свѣнельдъ; всѣ прочіе погибли. Печенѣжскій князь Куря
сдѣлалъ изъ черепа Святослава чашу-братину и пилъ изъ нея
въ память побѣды надъ русскимъ княземъ.

ЗАВОЕВАНІЯ МОНГОЛОВЪ И БИТВА НА КАЛКѢ.
а сѣверъ отъ Китая, въ обширной монгольской степи
издревле кочевали племена монголовъ. Здѣсь они
пасли стада быковъ, овецъ, табуны лошадей, и
какъ только съѣдался подножный кормъ, склады-
вали свое имущество въ кибитки и переходили
на другое мѣсто. Въ то время, когда пастухи сте-
регли стада, прочіе кочевники или занимались охо-
той, или воинскими упражненіями: стрѣляли изъ лука, скакали
верхомъ, арканили дикихъ лошадей, что было ихъ любимымъ раз-
влеченіемъ. У нихъ даже женщины отлично стрѣляли. Если на
одномъ и томъ же пастбищѣ встрѣчались два племени, то между
ними начиналась война; то племя, которое оставалось побѣдителемъ,
удерживало пастбище за собой, а побѣжденное уходило искать
себѣ другого. Частыя безкормицы въ степи заставляли монго-
ловъ переходить китайскую границу. Тогда китайцы, чтобы за-
щитить свои владѣнія отъ этихъ незваныхъ гостей, сложили вдоль
границы высокую стѣну, которая тянулась на тысячи верстъ.

Между ханами монгольскихъ ордъ появлялись иногда воинствен-
ные предводители; они успѣвали подчинить себѣ не только сосѣднія
племена монголовъ, но устрашали китайцевъ и другіе народы.
Большею же частью монгольскія племена жили розно, часто ссори-
лись, истребляя другъ друга въ междоусобныхъ войнахъ. Такъ
жили они до XIII го вѣка. Въ это время въ одномъ изъ улусовъ,
кочевавшихъ въ дальней Манжуріи, у хана Исугея родился сынъ,
названный Темудзиномъ. У монголовъ сохранилось сказаніе, что ре-
бенокъ держалъ, зажавши въ кулакъ, запекшуюся кровь. Никто не
могъ понять, что это значитъ, пока одинъ старикъ не объяснилъ
слѣдующимъ образомъ: <Этотъ ребенокъ, — сказалъ онъ,—сдѣлается
могущественнымъ монархомъ. Онъ покоритъ всѣ земныя царства,
разоритъ многія страны и повергнетъ въ бѣдствіе многіе народы.
Вотъ что означаетъ эта кровь»,—Оставшись на 13-мъ году послѣ
смерти отца, Темудзинъ росъ среди постоянныхъ опасностей и
тревогъ войны; въ свободное время онъ занимался охотой, или же
присматривался къ тому, что дѣлалось у ближайшихъ его сосѣдей,
китайцевъ: изучалъ ихъ нравы, обычаи, законы. Темудзинъ
съ молоду пріучилъ себя переносить муки голода и жажды, съ мо-
лоду полюбилъ военное дѣло, научился распознавать людей и по-
стигъ трудную науку управлять народомъ. Его родовой улусъ
былъ невеликъ, тысячъ 5 или 6 кибитокъ; но какъ только Те-
мудзину исполнилось 20 лѣтъ и какъ только старшины провозгла-
сили его ханомъ, онъ сейчасъ же началъ завоеванія. Суровый и не-
умолимый, когда ему сопротивлялись, Темудзинъ былъ щедръ, спра-
ведливъ, ласковъ съ тѣми, которые признавали его власть. И благо-
даря этому, въ какія-нибудь 20 лѣтъ онъ сдѣлался повелителемъ
многочисленныхъ и воинственныхъ племенъ отъ Манжуріи до Ир-
тыша, отъ Байкала до Тангута, что на западѣ нынѣшняго Китая. Раз-
розненныя и доселѣ враждебныя племена монголовъ онъ сплотилъ
въ одну силу, страшную, непобѣдимую. Въ нѣкоторыхъ наиболѣе
важныхъ случаяхъ, Темудзинъ собиралъ всѣхъ подвластныхъ ему
хановъ, чтобы посовѣтоваться съ ними о самыхъ важныхъ дѣлахъ.
На одномъ изъ такихъ собраній ханы дали Темудзину титулъ

«Чингисъ-хана», «владыки сильныхъ»:—подъ этимъ именемъ онъ
извѣстенъ въ исторіи.
Чтобы водворить порядокъ между подчиненными ему народами,
Чингисъ-ханъ назначилъ каждому племени участокъ земли, на ко-
торомъ оно могло выпасать свои стада. Для потребностей воен-
наго времени каждое семейство, или кибитка, дѣлилось на десятки,
изъ десятковъ составлялись сотни, изъ сотенъ—тысячи, со своими
начальниками: десятникомъ, сотникомъ и тысячникомъ. Какъ только
была объявлена война, каждый десятокъ выставлялъ 2 или 3
воина. Въ войскахъ Темудзина сохранялось точно такое же дѣле-
ніе на части: десятокъ, сотня, тысяча, десять тысячъ; начальники
десяти тысячъ назывались по-русски «темниками». Ни въ одномъ
войскѣ не было такой строгой дисциплины, какъ у монголовъ:
ослушника наказывали смертью. Начальникъ сотни или какого-
бы то ни было отряда не смѣлъ безъ приказанія подать и не
смѣлъ принять помощь отъ другого. За нарушеніе этого пра-
вила также казнили, какъ и за бѣгство съ ноля битвы. Передъ
походомъ или передъ битвой начальники дѣлали самый строгій и
подробный осмотръ оружія, лошадей и положенныхъ вещей. Жа-
лованья войске не получали, а довольствовались добычей, кото-
рую дѣлили на равныя части особые чиновники. Выступая въ
дальніе и степные походы, монголы запасались сушенымъ или
же вяленымъ мясомъ и высушеннымъ сыромъ; въ крайности—ѣли
верблюдовъ, заводныхъ лошадей, не брезгали и дохлятиной. Во
обще, они ѣли безъ разбора все, что попадалось. Чингисъ-ханъ
запретилъ считать что-либо нечистымъ. Монголы имѣли довольно
хорошее вооруженіе: лукъ съ колчаномъ для стрѣлъ, сѣкиры,
кривыя сабли, копья съ крючьями, чтобы стаскивать непріятель-
скихъ всадниковъ; нѣкоторые надѣвали шишаки—желѣзные или
кожаные; имѣли, сверхъ того, щиты. Болѣе легкая конница назна-
чалась въ охрану, на развѣдки, а тяжелая—для послѣдняго удара.
Каждый монголъ имѣлъ одну, двѣ, даже болѣе заводныхъ лоша-
дей. Монголы отлично стрѣляли изъ лука и кидали на-лету копье;
иногда спѣшивались, не уступая въ этомъ случаѣ пѣхотѣ. Для

боя монголы строили войско въ нѣсколько линій съ резервомъ;
впереди у нихъ обыкновенно сражались союзники или народы по-
бѣжденные. Въ случаѣ сильнаго отпора монголы притворно от-
ступали, наводя противника на свои резервы, а въ это время об-
скакивали его съ фланговъ, пускали тучи стрѣлъ и потомъ
уже кидались въ рукопашную. Иногда они обращались даже въ
бѣгство; утомивъ своего врага погоней, пересаживались на завод-
ныхъ лошадей, поворачивали къ нему фронтъ и стремительно ки-
дались въ атаку. Разбитаго непріятеля гнали безъ устали, истреб-
ляли до послѣдняго человѣка. Во время боя начальникъ части,
стоя сзади, слѣдилъ за ходомъ дѣла и подавалъ сигналы то тру-
бой, то знаменемъ; всѣ боевыя движенія монголовъ совершались
быстро, съ замѣчательною точностію и порядкомъ. Если по пути
имъ встрѣчался сильно укрѣпленный городъ, то они прежде всего
разоряли окрестности, чтобы лишить жителей всякой надежды на
продовольствіе, потомъ старались выманить, гарнизонъ изъ города
и разбить въ открытомъ полѣ. Если это средство не удавалось,
тогда монголы окружали городъ палисадомъ или же валами, а
затѣмъ приступали къ осадѣ, хотя всѣ осадныя работы вели
не сами, а при помощи окрестныхъ жителей или плѣнниковъ.
Монголы умѣли дѣлать осадныя машины, знали употребленіе
греческаго огня, вели подкопы, спускали воду—все то же, что
знали древніе греки н римляне. Но чаще всего брали города хи-
тростью: пообѣщаютъ жителямъ пощаду или же притворно уйдутъ
прочь, а потомъ набросятся и перерѣжутъ всѣхъ до единаго; городъ
разрушатъ. Вообще они держались правила не оставлять никогда
въ тылу городовъ. Обыкновенно Чингисъ-ханъ заранѣе соби-
ралъ извѣстія о странѣ, которую намѣревался покорить. Для
этого онъ посылалъ лазутчиковъ, большею частью подъ видомъ
купцовъ, которые разузнавали на мѣстѣ, подговаривали жителей
и, возвратившись домой, доносили объ успѣхѣ дѣла. Тогда на
общемъ собраніи всѣхъ хановъ рѣшался походъ. Владѣтелю страны,
обреченной на завоеваніе, Чингисъ-ханъ предлагалъ на выборъ:
или покориться, или потерять все, что имѣетъ. Покориться мон-

годамъ—значило: дать заложниковъ, принять монгольскихъ прави-
телей, допустить исчисленіе народа, платить десятину, отдать
десятаго человѣка въ ихъ войско и со ста штукъ скота—одну.
Отвѣтъ требовался короткій: согласны или же несогласны. Въ
послѣднемъ случаѣ монголы вступали въ непріятельскую страну;
впереди и по бокамъ главной арміи двигались сильные охранные
отряды; сзади гнали скотъ и заводныхъ лошадей. Какъ только
встрѣчалась непріятельская армія, всѣ эти отдѣльные отряды
быстро сходились въ назначенномъ мѣстѣ. Такія движенія обыкно-
венно приводили въ недоумѣніе непріятеля, незнавшаго, гдѣ
главныя силы. Самыя широкія рѣки, напримѣръ, Аму-Дарья,
Днѣпръ, не могли остановить монголовъ; обвязанные турсуками,
съ оружіемъ, съ запасами, они переплывали эти рѣки, ухватив-
шись за лошадиные хвосты; иногда тащили свою кладь сзади, на
камышевыхъ плотахъ.—Таковы были монголы, бѣдные кочевники,
выступившіе на степныхъ коняхъ съ намѣреніемъ завоевать весь
міръ. И это былъ первый примѣръ, чтобы конница могла пу-
ститься на такое большое дѣло.
Ставши повелителемъ Монголіи, Чингисъ-ханъ обратилъ прежде
всего свои силы противъ Китая. Это было одно изъ самыхъ древ-
нихъ государствъ міра, съ многочисленнымъ народонаселеніемъ, люд-
ными и богатыми городами, съ прекрасными почтовыми дорогами и
каналами. Но китайцы никогда не отличались воинственнымъ ду-
хомъ; при защитѣ отечества они полагались больше на свои стѣны,
чѣмъ на самихъ себя. Чингисъ-ханъ завоевалъ обширную Китайскую
имперію по частямъ, начиная съ западныхъ границъ, именно Тан-
гута. Въ 1211 году могущественный вождь монголовъ двинулся
съ береговъ Керулани на сѣверный Китай. Въ 40 дней монголы
прошли 750 верстъ, или разстояніе до Великой китайской стѣны.
Лѣто простояли на отдыхѣ—монголы имѣли обыкновеніе откармли-
вать лѣтомъ лошадей,—осенью начались военныя дѣйствія и про-
должались три года. Пекинъ, столица Китая, былъ взятъ и раз-
грабленъ; войска разбиты; богатая, людная страна пришла въ тре-
петъ. Монголы достали здѣсь богатѣйшую добычу и Чингисъ-ханъ

получилъ новыя средства для продолженія своихъ опустошитель-
ныхъ завоеваній. Для его властолюбія казалось еще недостаточ-
нымъ имѣть болѣе двухсотъ милліоновъ подданныхъ. Его тянуло
на западъ, въ цвѣтущія мусульманскій страны Средней Азіи, гдѣ
протекаетъ Сырь-Дарья, гдѣ область Ферганская, Бухара, Хива,
Балхъ, Персія—все это были владѣнія сильнаго Харезмійскаго сул-
тана Магомеда; ему принадлежала даже часть Индіи. Подосланный
подъ видомъ купца, шпіонъ Чингисъ-хана былъ гдѣ-то убитъ, и
этотъ пустой случай рѣшилъ судьбу обширнаго государства. Монголы
откормили лошадей на берегахъ Иртыша и осенью 1219 года дви-
нулись на югъ. Ихъ было 600 тысячъ. По пути къ нимъ приставали
союзники, такъ что силы монголовъ возрасли до милліона. Города:
Бухара, Отраръ, Джейтъ, Ходжентъ, Самарканду Хива и столица
Харезмійскаго царства Ургенчъ были покорены сыновьями Чингисъ-
хана или его полководцами. Двѣ султанскія арміи подъ стѣнами
Самарканда и Ургенча потерпѣли пораженіе; самъ.султанъ, перейдя
Аму-Дарью, бѣжалъ въ Персію, и въ погоню за нимъ Чингис-
ханъ направилъ 30 тыс. конницы, подъ начальствомъ своихъ полко-
водцевъ: Чепе, Субутая и Тугучара. Онъ далъ имъ приказъ: идти
до тѣхъ поръ, пока не схватятъ султана, щадить тѣхъ, кто будетъ
просить пощады и истреблять такихъ, которые сопротивляются;
города ихъ предавать огню, дѣтей обращать въ рабство. «Вы должны
окончить вашъ походъ въ три года», сказалъ имъ на прощанье Чин-
гисъ: «я не останусь въ этой странѣ, возвращусь въ Монголію, и
тамъ вы присоединитесь ко мнѣ, пройдя черезъ пустыни».—По слѣ-
дамъ несчастнаго султана полководцы прошли съ огнемъ и мечемъ
Хоросанъ—черезъ Балхъ, Гератъ, Нишабургъ—и приблизились къ
Каспійскому морю. Крѣпость Рей, на южной сторонѣ этого моря,
была срыта, жители умерщвлены. Страхъ и ужасъ напалъ на
Персію. Харезмійскій султанъ ускакалъ въ крѣпость Карандаръ;
его уже видѣли монголы, даже ранили его лошадь стрѣлой, но
онъ скрылся на пустынномъ островкѣ и здѣсь получилъ страш-
ное извѣстіе, что его жены, дѣти и всѣ его богатства попали въ
руки монголовъ. Султанъ не пережилъ этого несчастія: потерялъ

сознаніе и скоро померъ. Не нашлось савана, чтобы одѣть трупъ
бывшаго повелителя Средней Азіи: его закутали въ кожухъ и
предали землѣ. Это было въ февралѣ 1221 года. Съ небольшимъ
въ два года сильное царство было разрушено и большая его по-
ловина принадлежала Чингисъ-хану. Его не могли задержать ни
многоводныя рѣки, ни безплодныя солончаковыя или песчаныя
пустыни. Еще менѣе могли остановить завоевателя укрѣпленные
города. Вотъ, напримѣръ, какъ монголы взяли г. Мервъ. Въ про-
долженіе трехъ недѣль туркмены дѣлали ежедневныя вылазки и не
мало истребили своихъ враговъ. Такое упорство вывело изъ тер-
пенія Тули, младшаго сына Чингиса. Онъ сошелъ съ коня, по-
крылъ голову щитомъ и бросился къ городскимъ воротамъ; мон-
голы устремились за нимъ. Тогда туркмены скрылись въ городъ,
и началась осада. Эмиръ увидѣлъ, что дальнѣйшее сопротивленіе
ни къ чему не поведетъ и вышелъ изъ города съ богатыми по-
дарками. Тули принялъ эти подарки, потомъ отдалъ приказъ снести
въ одно мѣсто всѣ богатства. Двѣсти комиссаровъ должны были
принять и подѣлить ихъ на равныя части. Когда это приказаніе
было исполнено, жителямъ объявили, чтобы они всѣ до одного
вышли изъ города. Все было исполнено безпрекословно; тогда ихъ
развели по войскамъ и истребили; городъ сравняли съ землей.
Баміана была взята штурмомъ. Чингисъ-хаиъ, въ отмщеніе за
смерть своего любимаго внука, убитаго стрѣлой, приказалъ умерт-
вить всѣхъ защитниковъ, не различая ни пола, ни возраста.
Наконецъ конныя полчища монголовъ остановились у подножія
Гинду-Куша, за которымъ начиналась Индія. Этотъ высокій гор-
ный хребетъ до сихъ поръ удерживалъ многихъ завоевателей: по-
перекъ пути торчали высокія горы, съ крутыми подъемами, по-
крытыми обледенѣлымъ снѣгомъ, съ перевалами до 4-хъ верстъ
высотой. Какъ только Чингисъ-ханъ получилъ извѣстіе, что Дже-
ладинъ, сынъ и преемникъ Магомеда, собралъ близъ г. Газни армію
въ 70 тыс., онъ приказалъ монголамъ подыматься въ горы. На
первый разъ онъ выдвинулъ только 30 тыс., въ видѣ авангарда,
но отважный Джеладинъ разбилъ этот* авангардъ, и лишь жалкіе

его остатки присоединились къ главнымъ силамъ. Суровый мон-
голъ пришелъ въ ярость. Онъ перешелъ Гинду-Кушъ и двинулся
усиленными переходами къ Газни. Но Джеладина уже здѣсь не
было: онъ отступилъ къ берегамъ Инда. Тогда Чингисъ-ханъ по-
шелъ дальше, не останавливаясь ни днемъ, ни ночью, и 9 декабря
окружилъ султана, неуспѣвшаго переправиться на ту сторону
рѣки, хотя суда были уже готовы. Съ ранняго утра начались
атаки монголовъ; авангардъ получилъ приказаніе взять султана
живьемъ, почему монголы не смѣли въ него стрѣлять. Мужествен-
ный Джеладинъ какъ вихрь носился по полю битвы со своей от-
борной дружиной и успѣшно отбивалъ то тамъ, то здѣсь бурныя
атаки кочевниковъ. Наконецъ монголы обрушились всѣми силами;
оба фланга мусульманъ были разбиты, оставался только центръ;
побѣда становилась очевидной. Тогда Джеладинъ беретъ изъ центра
конницу, самъ кидается въ атаку и, отогнавши монголовъ, бро-
сается вплавь черезъ рѣку. Въ одной рукѣ онъ держитъ щитъ,
прикрывая себя отъ стрѣлъ, а въ другой—знамя. Чингисъ-ханъ
видѣлъ сверху этотъ подвигъ. Онъ отдалъ еще разъ приказаніе
не стрѣлять въ султана и, обратившись къ своимъ сыновьямъ,
сказалъ: «Если отецъ даетъ жизнь сыну, то вотъ на кого долженъ
походить этотъ сынъ!>—Дѣти и всѣ богатства султана достались
побѣдителямъ.
Въ виду грозной силы затрепетала Индія; Средняя Азія, оба-
гренная кровью отъ безчеловѣчной расправы, смирилась передъ же-
стокимъ побѣдителемъ. Онъ былъ теперь на недосягаемой вершинѣ
своего могущества; его войска сдѣлали походъ съ береговъ Иртыша
по малой мѣрѣ 5 тысячъ верстъ, а отдѣльные отряды, которые онъ
разсылалъ въ разные концы Харезмійскаго царства, прошли по 7 —8
тысячъ верстъ. Старшій сынъ Чингиса. Джюджи, получилъ приказаніе
пройти къ низовьямъ Сыръ-Дарьи и Аму-Дарьи, а потомъ воевать
побережья Каспійскаго и Чернаго морей. Однако Джюджи, недо-
вольный своимъ отцомъ, не исполнилъ этого приказанія; разоривъ
киргизскіе улусы, онъ остановился, скоро заболѣлъ и умеръ. Та-
кимъ образомъ, нашему отечеству грозила опасность отъ бере-

говъ Волги, но нагрянула она съ Кавказа, откуда меньше всего
можно было ея ждать. Отсюда явились летучіе отряды Чепе и Су-
бутая, направленные, какъ было уже сказано, въ погоню за по-
койнымъ султаномъ. Они обошли Каспійское море, перевалили черезъ
Кавказскія горы, и тутъ, на сѣверномъ ихъ склонѣ, столкнулись
съ народами, преградившими имъ дальнѣйшій путь. Между этими
народами были половцы, наши южные сосѣди, кочевавшіе между
рѣками Волгою и Бугомъ. Чепе и Субутай черезъ своихъ по-
словъ увѣрили половецкихъ князей въ дружбѣ и велѣли сказать,
что они ихъ не тронутъ, какъ народъ себѣ единоплеменный. Все
это было сдѣлано только для того, чтобы отвлечь половцевъ отъ
союза съ горцами. Они повѣрили и отстали. Тогда монголы безъ
труда расправились съ остальными, а потомъ разбили по частямъ
и половцевъ, которые безпечно расходились по своимъ кочевьямъ.
Многіе уже крещеные князья были убиты, другіе спаслись бѣг-
ствомъ въ русскую землю. Половецкій ханъ Котянъ прибѣжалъ
въ Галичъ къ своему зятю Мстиславу Удалому и принесъ ему
страшную вѣсть, что съ востока идетъ несмѣтная сила невѣдомыхъ
людей. «Сегодня, говорилъ онъ, отняли нашу землю, завтра возь-
мутъ вашу». Мстиславъ Удалой объявилъ всѣмъ русскимъ князьямъ
съѣзжаться въ Кіевъ. Всѣ почти съѣхались, кромѣ суздальскаго
князя Юрія; тутъ былъ великій князь кіевскій Мстиславъ, дру-
гой Мстиславъ, черниговскій; здѣсь былъ еще юный, но храбрый
Данило Романовичъ, князь волынскій, и много другихъ. Ханъ Ко-
тянъ щедро одарилъ русскихъ князей конями, верблюдами, буй-
волами, невольницами—лишь бы сговорить ихъ воевать противъ
монголовъ; а другой ханъ половецкій, Бастый, принялъ тогда
св. крещеніе. Мстиславъ Удалой умолялъ князей спѣшить на по-
мощь половцамъ. Онъ говорилъ: «Если мы имъ не поможемъ, то
они пристанутъ къ врагамъ по-неволѣ, чѣмъ умножатъ и без ь того
ихъ грозную силу». -Увѣщанія Мстислава, отвага молодыхъ князей,
еще невидавшихъ боя, согласили всѣхъ русскихъ князей при-
нять участіе въ походѣ. «Лучше встрѣтить врага въ чужой землѣ,
чѣмъ въ своей», говорили русскіе. Сборное мѣсто было назначено

пониже нынѣшняго Екатеринослава, на островѣ Хортицѣ. Туда
двинулись со своими князьями кіевляне, черниговцы, смоляне, га-
личане, волынцы; весь Днѣпръ покрылся ихъ ладьями. Изъ Курска,
Трубчевска, Путивля шли князья прямо черезъ степи, а тысяча
галичанъ, со своими воеводами, прошли Днѣстромъ въ море и от-
сюда поднялись вверхъ по Днѣпру до сборнаго мѣста. У Заруба,
между Каневомъ и Кіевомъ, явились къ князьямъ послы отъ та-
таръ. Русскіе люди называли монголовъ «татарами >.—«Слыхали
мы, сказали послы, что вы идете противъ насъ, а мы вашей
земли не трогали—ни городовъ, ни селъ. Мы пришли, по волѣ
Божіей, на своихъ холоповъ и конюховъ — половцевъ. Они и вамъ
много сдѣлали зла, зато мы ихъ и бьемъ. Возьмите лучше съ
нами миръ, а ихъ гоните прочь».—Русскіе князья перебили по-
словъ, вѣрно по совѣту половецкихъ хановъ, разъ уже обману-
тыхъ коварной дружбой монголовъ.
Когда сошлись всѣ дружины, князья спустились внизъ по
Днѣпру до Олешья, въ нынѣшней Таврической губерніи, противъ
Херсона. Здѣсь ихъ встрѣтили другіе послы. «Вы послушали по-
ловцевъ, сказали они, и перебили нашихъ пословъ, теперь идете
на насъ. Пусть будетъ такъ: насъ разсудитъ Богъ».—Этихъ по-
словъ не тронули. Уже татарскіе разъѣзды показались у Днѣпра.
По своему обычаю они завлекали русскихъ въ степь. Мстиславъ
Удалой не вытерпѣлъ: взялъ свою дружину, пригласилъ Данила
Романовича и вмѣстѣ пошли въ степь. Первая встрѣча была въ
пользу русскихъ. Татары побѣжали, хотя, должно быть, притворно.
Галичане погнались за ними, отбили множество скота, а половцы
вытащили изъ ямы татарскаго воеводу Гемебега, котораго сейчасъ
же убили. Въ русскомъ станѣ подъ Олешьемъ эта первая схватка
съ монголами надѣлала споровъ. Князья никакъ не могли между
собой согласиться: одни, болѣе опытные, говорили про монголовъ,
что это отличные воины; другіе же, которые помоложе, позадорнѣе,
увѣряли, что монголы хуже половцевъ, совсѣмъ простой народъ.
Молодые князья торопили старыхъ; имъ, какъ небывавшимъ въ
бояхъ, хотѣлось показать свою удаль, похвастать дружиной. Общаго

же вождя у нихъ не было; каждый князь считалъ себя полнымъ
хозяиномъ своей дружины. Во вторникъ 21 мая 1224 года русскіе
снялись со стана и пошли въ степь. По пути имъ встрѣтился боковой
отрядъ монголовъ. Русскіе стрѣлки безъ труда его разсѣяли. Бодро
шли наши дружины и на 8-й день похода были уже на берегу Калки,
степной рѣченки, впадающей въ Азовское море, у нынѣшняго города
Маріуполя. Тутъ опять появились татары, но, завязавши бой, скоро
скрылись. Все обѣщало побѣду; молодые князья рвались встрѣтить
врага лицомъ къ лицу. Мстиславъ Удалой горячился больше всѣхъ;
его-то горячность повредила и другимъ. Мстиславъ Кіевскій, ста-
рѣйшій между князьями, не хотѣлъ переправляться черезъ Калку,
говорилъ, что лучше укрѣпиться здѣсь и ждать, пока объявятся
силы монголовъ. Его не послушали: переправились на другой
берегъ и раскинули ставъ, а кіевскій князь, выбравъ высокое,
каменистое мѣсто, укрѣпилъ его палисадомъ и остался съ кіевля-
нами на этомъ берегу. Послѣ вышло, что онъ сдѣлалъ лучше.
Въ тотъ же день Мстиславъ Удалой послалъ Данила Романовича
съ половцами въ степь, а самъ съ дружиной пошелъ сзади. Вдругъ,
совершенно неожиданно, передъ галичанами и половцами выросли,
точно изъ земли, татарскія полчища. Данило Романовичъ кинулся
впередъ и сейчасъ же былъ раненъ стрѣлою въ грудь, но, не
замѣчая раны, храбро бился впереди дружины; за нимъ дрались,
не съ меньшей отвагой, Мстиславъ Нѣмой и Олегъ Курскій. Какъ
ни жутко пришлось нашимъ, русскіе князья успѣли бы задержать
монголовъ до прибытія Мстислава Удалого; но половцы—плохіе
союзники: они безъ оглядки бросились бѣжать, смяли дружину
Мстислава и, прискакавши въ русскій станъ, стали кричать:
«Нашихъ бьютъ!>—Данило повернулъ коня, побѣжали другіе;
бѣжалъ первый разъ Мстиславъ Удалой, храбрѣйшій изъ русскихъ
князей. Между тѣмъ, въ русскомъ станѣ все пришло въ смятеніе;
еще раздавались крики: «Вооружайтесь, мужья!»—какъ ужъ на-
сѣли монголы. Почти никто не успѣлъ надѣть доспѣхи. Началась
рѣзня, страшная, кровавая: русскіе люди дорого платили за свою
безпечность! Немногіе могли уйти отъ насѣвшей орды: кто бросался

въ рѣку, того догоняла стрѣла; кто пускался въ степь, того кро-
шили саблей, топтали конемъ. Это была не битва, а избіеніе
Спокойно смотрѣлъ съ другого берега князь кіевскій Мстиславъ
и не давалъ помощи погибавшимъ князьямъ. На высокомъ, каме-
нистомъ берегу, укрѣпленномъ частоколомъ, кромѣ Мстислава,
сидѣли въ станѣ его зять и дубровицкій князь Александръ. При-
Монголы пируютъ надъ трупами русскихъ князей.
шелъ чередъ и имъ умирать. Часть орды погналась въ степь;
другая перешла Калку и обступила станъ Мстислава. Три дня и
три ночи добывали монголы храбрыхъ князей, и трое сутокъ князья
отбивались успѣшно. Наконецъ монголы убѣдились, что имъ не одо-
лѣть силой и пошли на хитрость. Они подослали какого-то Пло-
скыню, человѣка знакомаго князьямъ. Этотъ Плоскыня увѣрилъ кня-

зей, что монголы ихъ не тронутъ и даже цѣловалъ на томъ крестъ;
но какъ только князья вышли изъ стана, самъ же Плоскыня
перевязалъ ихъ и отдалъ монголамъ. Монголы перебили въ станѣ
всѣхъ русскихъ, а связанныхъ князей прикрыли досками и усѣ-
лись сверху праздновать побѣду. Такъ кончили жизнь несчастные
князья. Татарскіе отряды гнались за русскими до самаго Днѣпра;
шестерыхъ князей убили, въ томъ числѣ Мстислава Черниговскаго;
Мстиславъ Удалой избѣжалъ погони; онъ даже успѣлъ истребить
всѣ русскія ладьи, чтобы не пустить татаръ на тотъ берегъ;
Данило Романовичъ также ушелъ.
Встрепенулась Русь, узнавши о битвѣ на Калкѣ, о гибели
своихъ князей. <Кого Богъ во гнѣвѣ посылаетъ на русскую
землю?»—вопрошали русскіе люди. <Откуда пришли сіи ужасные
иноплеменники? Куда они ушли?» —И никто не могъ дать на это
отвѣта.—Отпировавъ кровавую побѣду, Чепе и Субутай повели
монголовъ въ Крымъ. Изъ Крыма орда прошла на Волгу и ниж-
нюю Каму, разорила здѣсь цвѣтущее и сильное царство Болгарское,
а потомъ скрылась въ Азію. Полководцы Чингиса присоединились
къ его арміи въ то самое время, когда она возвращалась въ Мон-
голіи). По раздѣлѣ наслѣдства великаго монгола, восточныя земли
достались въ удѣлъ его племяннику Батыю, и ровно черезъ 13
лѣтъ послѣ битвы на Калкѣ Батый, явился получить свою часть
наслѣдства. Тогда то собственно и началось тяжкое владычество
монголовъ.

АЛЕКСАНДРЪ НЕВСКІЙ.
Великій князь Александръ Ярославовичъ жилъ въ
самое тяжкое время для русской земли. Лихіе та-
тары прошли ее вдоль и поперекъ, пожгли города,
села, потоптали нивы; самые людные края запу-
стѣли: кто попалъ въ неволю, кто полегъ головою
на своемъ пепелищѣ, а кто бѣжалъ въ непрогляд-
ные лѣса, спасаясь въ-одиночку. Тамъ, гдѣ было
прежде людно, теперь рыскали волки, а гдѣ бродили прежде волки,
спасались люди. Замолкла пѣсня пахаря, перестали звонить коло-
кола, призывая православныхъ въ церкви Божіи; соха такъ и
осталась торчать на недоконченной полосѣ. Обгорѣлыя церкви си-
ротливо стояли между грудами развалинъ, а священныя ризы
пошли на попоны и халаты для невѣрныхъ. Много нужно было
приложить труда, чтобы устроить землю, умиротворить людей.
Русскіе люди того времени, еще неиспытавшіе ярма чужеземцевъ,
не умѣли переносить его терпѣливо, какъ слѣдуетъ рабамъ. При
всякомъ удобномъ случаѣ они пытались скинуть это ярмо, не раз-
суждая, что выйдетъ изъ того—лучше или хуже. Нужно было

пріучить русскихъ людей ждать терпѣливо лучшихъ временъ, а
пока они наступятъ, безропотно повиноваться. Въ такое-то время
жилъ князь Александръ; онъ съумѣлъ сохранить доблести преж-
нихъ русскихъ князей и въ то же время умѣлъ ладить съ тата-
рами. Грозный побѣдитель Литвы, нѣмцевъ, шведовъ—низко кла-
нялся хану и, поднося ему подарки, смиренно умолялъ пощадить
виновную Русь. Такъ было нужно тогда поступать.
Еще за годъ до появленія въ русской землѣ Батыя, Александръ
былъ посаженъ княжить въ Великомъ Новгородѣ. Здѣсь сидѣлъ
княземъ его отецъ Ярославъ; здѣсь провелъ онъ свои молодые
годы и прошелъ трудную науку управляться съ новгородской воль-
ницей. Молодой князь былъ высокъ ростомъ, красивъ собою, рѣ-
чистъ и голосистъ: его голосъ гремѣлъ передъ народомъ или вой-
скомъ какъ труба. Гроза татарскаго нашествія счастливо миновала
Новгородъ. Батый опустошилъ земли Рязанскую, Суздальскую и
Тверскую; ойъ подошелъ уже къ Торжку. Жители этого города
двѣ недѣли отбивались и наконецъ обезсилили; перепуганные нов-
городцы не двинулись на помощь. Татары сожгли Торжокъ, жи-
телей перерѣзали всѣхъ безъ остатка и тронулись дальше. Они
шли на озеро Селигеръ: пожары обозначали ихъ путь; люди ва-
лялись, какъ полѣнья дровъ. Передовые отряды монголовъ появи-
лись верстъ за сто отъ Новгорода, какъ вдругъ Батый повернулъ
назадъ и черезъ нынѣшнюю Калужскую губернію увелъ свою рать
на отдыхъ въ половецкія степи. Онъ, вѣрно, испугался большой
воды, потому что дѣло было ранней весной, или, можетъ быть,
святые угодники отмолили близкую бѣду. Такъ, по крайней мѣрѣ,
думали новгородцы, гордые заступничествомъ св. Софіи.
Зато на нихъ нагрянула гроза съ другой стороны. Шведскій
король выпросилъ у папы позволеніе огласить крестовый походъ
на богоотступниковъ и язычниковъ финновъ. Всѣмъ, кто приметъ
участіе въ походѣ, было обѣщано прощеніе грѣховъ. Охотниковъ
на эту приманку нашлось много; два года продолжались сборы,—
и вѣсть о нихъ дошла до новгородцевъ. Узнали они и про то,
что шведы похвалялись перекрестить ихъ точно язычниковъ въ

латинство. Новгородцы провѣдали это и стали готовиться къ
войнѣ: срубили по р. Шелони нѣсколько городовъ; по морскому
побережью поставили надежную стражу. Въ 1240 году шведы съ
норвежцами и финнами появились на Невѣ, близъ устья Ижоры;
они шли прямо къ Ладогѣ, чтобы оттуда спуститься къ Новго-
роду. Въ сбродномъ войскѣ головорѣзовъ находились и латинскіе
епископы; они шли съ крестомъ въ одной рукѣ, съ мечемъ въ
другой. Эти люди казались страшнѣе монголовъ, потому что они
шли насиловать вѣру. Какъ только морская стража дала знать
въ Новгородъ, Александръ живо обрядилъ .свою дружину; онъ не
сталъ дожидаться, пока придутъ отцовскія дружины или пока
соберутся ратные люди съ новгородскихъ волостей. Время было
дорого. Впрочемъ, многіе изъ новгородскихъ гражданъ успѣли
снарядиться и пристать къ дружинѣ. По старинному обычаю
собрались у св. Софіи, помолились, приняли благословеніе отъ
своего владыки Спиридона и пошли въ походъ. По пути пристали
къ Александру ладожане, подручники Великаго Новгорода. Спѣ-
шно шли новгородцы; князь Александръ былъ обнадеженъ побѣдой.
Новгородскій стражникъ, но имени Пельгусій, въ святомъ кре-
щеніи Филиппъ, разсказалъ князю бывшее ему видѣніе. <Когда,—
говоритъ,—я стоялъ на вскрай моря, то на самомъ восходѣ солнца
услышалъ страшный шумъ и увидѣлъ одинъ насадъ; посреди на-
сада стояли святые братья Борисъ и Глѣбъ, въ красной одеждѣ;
руки подняли на плечи. Не видѣлъ я ихъ лика, но слышалъ го-
лосъ: <Брате Глѣбе, вели грести, да поможемъ мы сроднику своему
князю Александру». И стало мнѣ страшно, затрепеталъ я, а на-
садъ скоро скрылся изъ моихъ глазъ».—Такъ разсказывалъ Пель-
гусій. Князь Александръ приказалъ ему до поры до времени ни-
кому о томъ не сказывать. Изъ Ладоги Александръ повернулъ влѣво.
Шведы разбили станъ въ устьѣ Ижоры и стояли безпечно, не по-
дозрѣвая близости русскихъ. Ихъ шнеки качались, привязанные къ
берегу; по всему побережью бѣлѣли шатры, и между ними—зла-
товерхій шатеръ Биргера, предводителя шведско-финской рати. Въ
день св. Владиміра, часовъ въ 11 утра, новгородцы внезапно по-

явились передъ станомъ и обнажили мечи, прежде чѣмъ враги
успѣли опомниться. Смѣлымъ натискомъ прошла русская дружина
черезъ непріятельскій станъ и погнала шведовъ къ берегу; князь
Александръ былъ впереди; онъ нагналъ Биргера и хватилъ его
острымъ копьемъ по лицу, «возложилъ ему печать на лицо». Въ
дружинѣ Александра не мало нашлось удальцовъ, которые въ этотъ
день покрыли себя славой. Княжій подручникъ Гаврило Олексичъ
погнался за Биргеромъ до самаго корабля, соскочилъ въ воду и
благополучно вернулся; послѣ того уложилъ на мѣстѣ епископа
и другого знатнаго шведа, по имени Спиридона. Другой новгородецъ,
Сбыславъ Якубовичъ, съ однимъ лишь топоромъ въ рукѣ, смѣло
врѣзался въ самую гущу враговъ, косилъ направо, косилъ на-
лѣво, очищая путь, точно въ лѣсной чащѣ; за нимъ размахивалъ
еще шире своимъ длиннымъ мечемъ княжій ловчій Яковъ Поло-
чанинъ. Какъ по широкой улицѣ наступали за этими молодцами
прочіе дружинники. А тамъ. на берегу, новгородецъ Миша бро-
сился на сходни и успѣлъ потопить три судна. Княжій отрокъ Савва
несся прямо на златоверхій шатеръ Биргера; онъ подсѣкъ высокій
столбъ: шатеръ свалился, и возликовали новгородцы, празднуя по-
бѣду.— Они потеряли только 20 человѣкъ убитыхъ, тогда какъ
шведы нагрузили три судна тѣлами лишь начальныхъ людей, а
прочихъ покинули на берегу. Живо они снялись съ якоря и по-
плыли домой. Эта побѣда мужественныхъ новгородцевъ показала
всѣмъ русскимъ людямъ, что они еще не утратили прежней до-
блести, что они еще могутъ постоять и за себя, и за св. Софію.
Эта же побѣда доставила Князю Александру славное прозваніе
<Невскаго>.
Новгородцы любили видѣть князя Александра на челѣ своихъ
дружинъ, но онъ-то не любилъ ихъ своевольства, и въ самую го-
довщину Невской побѣды бросилъ Новгородъ и уѣхалъ къ отцу.
Между тѣмъ, на русскія земли наступалъ съ другой стороны ихъ
старый, еще болѣе грозный врагъ—нѣмцы. Лѣтъ за 50 до той
поры осѣли на Двинѣ нѣмцы подъ названіемъ ливонскихъ рыца-
рей, или <братьевъ меча>, меченосцевъ. Подобно многимъ другимъ

орденамъ, меченосцы были наполовину монахи, наполовину воины.
Они носили на бѣломъ плащѣ красный крестъ, давали клятву по-
виноваться папѣ и выборнымъ начальникамъ, оставаться въ без-
брачіи, держать общую казну, воевать съ невѣрными, помогать
страждущимъ и больнымъ. Таковы же были обѣты и прочихъ ры-
царскихъ орденовъ, о которыхъ подробно разсказано въ другой
книгѣ х)
Страну, извѣстную теперь подъ именемъ Прибалтійскаго края,
или губерніи Лифляндскую, Эстляндскую и Курляндскую, насе-
ляли издавна отчасти финны, отчасти латыши. Русскіе люди того
времени свободно проникали въ эту страну, торговали, селились,
рубили города и обращали язычниковъ въ христіанство. Вотъ въ
этотъ непочатой край явились какъ-то латинскіе монахи; стали
крестить въ свою вѣру, а когда туземцы воспротивились и даже
убили епископа, то монахи обратились къ папѣ съ просьбой по-
селить здѣсь рыцарей. Папа послалъ «братьевъ меча», велѣлъ имъ
занять край и крестить людей силой. Рыцари водворились и для
большей безопасности построили въ устьяхъ Двины крѣпость,—ны-
нѣшнюю Ригу. Какъ только это случилось, начались частыя столкно-
венія между нѣмцами съ одной стороны, псковичами и новгородцами—
съ другой. Русскіе люди подавали помощь язычникамъ, нехотѣвшимъ
креститься отъ нѣмцевъ; наконецъ, они защищали свои угодья,
занятыя гораздо раньше, чѣмъ пришли нѣмцы. Послѣ ряда мел-
кихъ стычекъ, дѣло дошло до войны. Русскіе люди и здѣсь стали
считаться врагами не только святѣйшаго отца, но врагами хри-
стіанства. Пана благословилъ рыцарей воевать коренныя русскія
земли. По призыву епископа Германа, рыцари, а съ ними толпа
нѣмецкихъ охотниковъ, бросились на Псковъ. Одинъ изъ русскихъ
князей, потерявшихъ правду въ частыхъ усобицахъ, а именно
Ярославъ Владиміровичъ, велъ враговъ на своихъ же братьевъ.
Въ годовщину Невской побѣды псковичи вышли къ нимъ на-встрѣчу,
но были разбиты, при чемъ потеряли своего воеводу Гаврилу Го-
1) См. „Героическіе разсказы. Народы Востока и Запада".

риславича. Нѣмцы, по слѣдамъ бѣглецовъ, подошли ко Пскову,
сожгли посады, окрестныя села и цѣлую недѣлю держали городъ
въ осадѣ. Припертые, что называется, къ стѣнѣ, псковичи согла-
сились на все: Дали въ заложники своихъ дѣтей и приняли нѣ-
мецкихъ воеводъ. Утвердившись во Псковѣ, нѣмцы вмѣстѣ съ
чудью напали на владѣнія Великаго Новгорода, жителей обложили
данью, построили крѣпость, а но берегамъ Луги забрали у сель
чанъ скотъ и лошадей, такъ что имъ нечѣмъ было пахать; по
дорогамъ, въ 30 верстахъ отъ города, нѣмцы били купцовъ. Вспо-
мнили тогда новгородцы про князя Александра. Онъ одинъ могъ
отвести бѣду. Поѣхалъ къ Ярославу самъ владыка новгородскій
просить отца, чтобъ отпустилъ сына. И Ярославъ отпустилъ: дѣло
касалось не одного Новгорода, а всей Руси. Нѣмцы заранѣе уже
считали своимъ достояніемъ пограничныя русскія земли; папа при-
судилъ ихъ эзельскому епископу, а этотъ сдѣлалъ съ рыцарями
договоръ: себѣ выговорилъ десятую часть всего, что даетъ земля,
а все прочее—рыбныя ловли, покосы, пашни предоставилъ ры-
царямъ. Пріѣхавши въ Новгородъ, Александръ немедленно пошелъ
къ Копорью; взялъ крѣпость, гарнизонъ нѣмецкій привелъ въ
Новгородъ, а всѣхъ бунтовщиковъ изъ Чуди, бывшихъ за-одно
съ нѣмцами, перевѣшалъ. Въ слѣдующемъ году Александръ вы-
ступилъ ко Пскову, освободилъ его отъ неволи, побилъ множество
нѣмцевъ, при чемъ погибло болѣе 70 рыцарей; послѣ этого князь
перешелъ р. Великую и проникъ во владѣнія меченосцевъ. Не-
большой его сторожевой отрядъ, наткнувшись какъ-то на нѣм-
цевъ, былъ разбитъ ими на-голову- тогда князь Александръ отсту-
пилъ къ псковскому озеру, на льду котораго остановился. Это
было въ первыхъ числахъ апрѣля; ледъ еще хорошо держалъ.
Увидя при солнечномъ восходѣ приближеніе враговъ, Александръ
поднялъ вверхъ руки и громко произнесъ: «Разсуди, Боже, споръ
мой съ этимъ высокомѣрнымъ народомъ! >—Нѣмцы, выставивъ длин-
ныя копья, подвигались впередъ острымъ клиномъ, или «свиньей»,
какъ говорили наши. Въ кольчугахъ и шлемахъ, съ длинными
мечами, они казались неуязвимы. Ратники Пскова и Новгорода,

осыпавъ непріятеля тучей стрѣлъ, разбились передъ нимъ на
кучки, а князь Александръ, прикрывшись ими, провелъ свою дру-
жину скорехонько бокомъ и ударилъ на нѣмцевъ сзади. И была
тутъ сѣча великая; льда на озерѣ стало нет видно,—все по-
крылось кровью. Русскіе гнали нѣмцевъ вплоть до берега, на раз-
стояніи 7 верстъ; убили у нихъ 500 человѣкъ, а Чуди искро-
шили безчисленное множество. Съ торжествомъ возвращался во
Псковъ Александръ; весь городъ вышелъ ему на-встрѣчу; игумены
и священники несли хоругви, иконы, кресты; близъ княжаго коня
вели 50 знатныхъ рыцарей, а сзади гнали толпой простыхъ
плѣнниковъ. «Ледовое побоище» и «Невская побѣда» надолго
осадили нѣмцевъ; они перестали даже думать о покореніи рус-
скихъ земель. Вскорѣ послѣ того пріѣхали отъ нихъ послы и ска-
зали псковичамъ: «Что заняли мы мечемъ—Водь, Лугу, Псковъ—
отъ всего того отступаемся; сколько взяли вашихъ людей въ
плѣнъ, тѣмъ размѣняемся: мы пришлемъ вашихъ, а вы отпустите
нашихъ».—На этомъ обѣ стороны и помирились.
Былъ у Руси, кромѣ шведовъ и нѣмцевъ, третій врагъ—Литва.
По обоимъ берегамъ Нѣмана и Виліи, въ дремучихъ лѣсахъ
среди болотъ, жили литовцы, жили бѣдно, врозь, подъ управле-
ніемъ своихъ князьковъ или жрецовъ; они поклонялись идоламъ.
Бѣдность этого народа была такъ велика, что онъ уплачивалъ
дань, налагаемую русскими князьями, лыкомъ и вѣниками. За
Нѣманомъ, тамъ гдѣ обитало литовское племя пруссы, также
утвердились нѣмцы подъ именемъ «Нѣмецкаго ордена». Подобно
своимъ братьямъ ливонцамъ, нѣмецкіе крестоносцы сурово приня-
лись за обращеніе язычниковъ въ латинство. Съ другой стороны
наступали на литовцевъ князья русскіе; они облагали Литву
данью, уводили толпы плѣнныхъ въ Полоцкъ или въ Галичъ.
Эти наступательныя движенія оживили въ литовцахъ воинствен-
ный духъ. Они сами полюбили военное дѣло и взялись за оружіе,
сначала только для того, чтобъ защищаться, а потомъ и для на-
бѣговъ. Изъ мирнаго земледѣльческаго народа литовцы мало-по-
малу сдѣлались народомъ завоевательнымъ. У нихъ сложились

свои особые обычаи. Такъ, въ случаѣ войны, князья сзывали
народъ колокольнымъ звономъ и звукомъ трубъ на «четыре
вѣтра»; послѣ того держали совѣтъ и черезъ жрецовъ испра-
шивали волю боговъ. Если боги давали хорошія предзнамено-
ванія, то войска раздѣлялись по хоругвямъ—на пѣшее и конное.
Пѣшаго у нихъ было всегда больше, чѣмъ коннаго. Въ бою ли-
товцы дѣйствовали малыми отрядами; открытаго боя избѣгали, а
нападали скрытно, внезапно, стараясь завлечь непріятеля въ за-
саду. На случай вторженія въ свою страну, литовцы держали на
возвышенныхъ мѣстахъ готовые костры: зажженные костры слу-
жили сигналомъ, что непріятель перешелъ границу. Кромѣ того,
на болѣе высокихъ мѣстахъ, стояли рубленые городки, путь къ
которымъ прикрывалъ дремучій лѣсъ, озеро или же болото. Сюда,
въ случаѣ опасности, спасалось населеніе, здѣсь отсиживалось, а
въ крайности могло уходить черезъ подземные тайники. Оружіе
литовцевъ было вначалѣ такъ же бѣдно, какъ бѣдна ихъ природа.
Они брали на войну дубины, или палицы съ насаженными на нихъ
каменными остріями; таскали съ собой грубые каменные топоры,
лукъ и намазанныя ядомъ стрѣлы съ каменными наконечниками.
Для защиты отъ стрѣлъ и копій литовцы надѣвали шишаки изъ
сыромятной шкуры, шерстью вверхъ и чешуйчатыя латы изъ кон-
скихъ копытъ; кромѣ того, употребляли щиты, кожаные или
берестовые. Впрочемъ, во время Александра, многіе литовцы
носили уже металлическое вооруженіе, которое переняли отъ нѣм-
цевъ и русскихъ. Черезъ три года послѣ «Ледового побоища»
грабительскія шайки литовцевъ забрались подъ самый Торжокъ;
сидѣвшій здѣсь княземъ Ярославъ Владиміровичъ вышелъ-было
имъ на встрѣчу, но потерпѣлъ пораженіе. Съ большою добычею
и русскими плѣнниками возвращались литовцы въ свою землю,
какъ Ярославъ съ тверичанами и дмитровцами нагналъ ихъ подъ
Торопцемъ. Литовцы на этотъ разъ потерпѣли пораженіе и засѣли
въ городѣ. Они отбивались съ успѣхомъ, пока не подошелъ Але-
ксандръ со своею дружиною и новгородскими полками. Александръ,
нимало не медля, взялъ приступомъ Торопецъ и всѣхъ засѣвшихъ

тутъ литовцевъ, въ томъ числѣ 8 князьковъ, приказалъ посѣчь
мечами. Новгородцы, довольные побѣдой, вернулись во-свояси, а
князь Александръ прошелъ съ дружиной внизъ по Двинѣ; одну
толпу литовцевъ онъ нагналъ по дорогѣ къ Витебску, а другую
рать истребилъ на обратномъ пути подъ У святомъ. — Такъ не-
устанно подвизался доблестный князь, оберегая русскую землю,
охраняя православную вѣру.
Наступило время, когда и князь Александръ долженъ былъ
явиться на поклоненіе къ хану Золотой орды, повелителю русскихъ
земель Батый прислалъ ему сказать: «Богъ покорилъ мнѣ многіе
пароды: ты ли одинъ не хочешь покориться моей державѣ? Но
если хочешь сохранить за собою землю свою, приди ко мнѣ: уви-
дишь честь и славу царства моего>.—Александръ поѣхалъ въ
орду, вмѣстѣ съ своимъ братомъ Андреемъ. Ихъ отецъ недавно
умеръ, и одинъ изъ этихъ князей долженъ былъ получить изъ
рукъ хана старѣйшинство надъ всѣми прочими князьями.—Мон-
голы и въ приволжскихъ степяхъ сохранили привычки своихъ
дѣдовъ-кочевниковъ. По волѣ хановъ разбивались кибитки, укра-
шались коврами, оружіемъ, сосудами и всѣмъ прочимъ награб-
леннымъ добромъ; лучше и болѣе всѣхъ была ханская ставка.
Кругомъ такого города, на необозримое пространство, паслись
стада верблюдовъ и барановъ, табуны коней. Прискучитъ хану
это мѣсто,—онъ отдастъ только приказъ, и весь городъ укла-
дывается въ телѣги, а черезъ недѣлю разбивается гдѣ-нибудь
за сотню верстъ новый, такой точно. Прежде чѣмъ явиться къ
хану, наши князья выдержали очищеніе отъ зловредныхъ чаръ:
они должны были пройти между двумя огнями. Ханъ сидѣлъ
ua вызолоченномъ высокомъ сидѣньѣ, вродѣ нашей постели; ря-
домъ съ нимъ сидѣла одна изъ его женъ; но правую отъ него
руку сидѣли ближніе и дальніе родичи, ханскіе чиновники, вое-
начальники, а по лѣвую — знатныя татарки. Батый принялъ
русскихъ князей ласково и сразу отличилъ Александра отъ его
брата Андрея. Оба Ярославича получили приказаніе ѣхать въ
Монголію, поклониться великому хану. Далекъ и труденъ былъ

путь нашихъ князей. Они ѣхали черезъ страны, еще недавно разо-
ренный, видѣли развалины цвѣтущихъ городовъ, встрѣчали вездѣ
бѣдность, людское горе. Лишь одинъ Ташкентъ нашли они уцѣ-
лѣвшимъ отъ общаго погрома. Особенно несносны показались имъ
безводныя пустыни, гдѣ ихъ мучила нестерпимая жажда. На всемъ
пути до ханской столицы везли князей на почтовыхъ, безъ за-
держекъ. Столица наслѣдниковъ Чингисъ-хана называлась Кара-
Корумъ. Она тоже не имѣла постояннаго мѣста и по волѣ вла-
дыки переносилась съ одной рѣки на другую, кочуя вдоль и по-
перекъ сѣверной Монголіи. Многолюдный городъ, въ которомъ тол-
пились не только всѣ народы Азіи, но даже пришлецы изъ Ев-
ропы—французы, итальянцы, нѣмцы,— былъ окруженъ глиняной
стѣной съ четырьмя воротами За городомъ помѣщался обширный
ханскій дворецъ. Въ торжественные дни являлся наслѣдникъ Чин-
гиса и принималъ побѣжденныхъ, сидя на золотомъ тронѣ. Его
пестрый шатеръ былъ обитъ изнутри листовымъ золотомъ. Богат-
ства повелителя Азіи были несмѣтны; въ его распоряженіи нахо-
дились тысячи ремесленниковъ, готовыхъ немедленно исполнить
всякую затѣю. Но тяжелы и унизительны показались русскимъ
людямъ обычаи монгольскихъ хановъ; лишь одна рабская покор-
ность могла смягчить сердце суроваго и надменнаго повелителя
половины міра. Князь Александръ, ознакомившись съ обычаями
монголовъ, увидѣлъ, что настали для Руси иныя времена; не до-
блести, не отвага, не красота и сила получили теперь цѣну, а
смиреніе, покорность, полная угодливость ханской волѣ. Тому, кто
привыкъ себя считать господиномъ, горько было стать рабомъ. А
все-таки поневолѣ надо было научиться иначе жить, иначе ду-
мать, потому что за вину князя отвѣчалъ не онъ одинъ, а рас-
плачивалась вся его земля. Такъ было съ Андреемъ Ярославичемъ,
который не захотѣлъ «служить хану» и сбѣжалъ съ женою въ
Швецію. Батый послалъ своего темника Неврюя разорить вторично
всю русскую землю.
Получивши старѣйшинство, великій князь Александръ принялъ
на свое попеченіе не только свою вотчину, княжество Владимірское,

но и всѣ прочія русскія земли. Вскорѣ прошла по Руси вѣсть,
что ханъ Берке приказалъ сдѣлать перепись и посылаетъ для этого
особыхъ чиновниковъ. Дѣйствительно, въ земли Рязанскую, Му-
ромскую и Суздальскую явились татарскіе численники, ставили
вездѣ свои власти и переписывали жителей, чтобы обложить ихъ
поголовною данью. Народу было очень тяжело сносить татарскіе
наѣзды. Дошла вѣсть и до Новгорода, что туда придутъ татары.
Тѣ, которые были побогаче, соглашались платить десятину,
лишь бы сберечь остальное; бѣдняки и слышать не хотѣли о
татарахъ. Новгородцы даже не считали себя подданными хана,
потому что ихъ городъ не былъ завоеванъ, какъ всѣ прочіе рус-
скіе города. Новгородскій князь Василій, сынъ Александра, тоже
стоялъ за народъ. Пришли татары и потребовали десятину. Нов-
городцы на-отрѣзъ отказались платить дань, хотя приняли хан-
скихъ пословъ съ честью, одарили ихъ подарками и выпроводили
вонъ. Тогда великій князь Александръ, чтобъ не накликать боль-
шей бѣды, наказалъ главныхъ зачинщиковъ: однихъ выселилъ въ
другія мѣста, другихъ казнилъ, а сына своего Василія отправилъ
въ Суздальскую землю.
На слѣдующую зиму опять явились ханскіе численники, но
съ болѣе сильнымъ отрядомъ конныхъ татаръ. Разъѣзжая по во-
лости, они собирали дань, причемъ не обходилось безъ дракъ и
даже убійствъ. Непривыкшіе къ такому насилію, новгородцы
снова возмутились. «Умремъ честно за св. Софію и дома ангель-
скіе!»—кричалъ народъ на сходкѣ. Татары испугались, заперлись
на городищѣ и прислали сказать новгородцамъ: «Давайте намъ
число или мы побѣжимъ». — Такъ прошло нѣсколько дней, пока
богачи уговорили бѣдняковъ согласиться на перепись. Великій князь
прибылъ въ городъ съ татарами. Они ѣздили по улицамъ, пере-
писывали дворы и, покончивши свое дѣло, удалились Прочіе рус-
скіе города также нелегко сносили власть монголовъ. Особенно стали
ненавистны ханскіе откупщики, которые взяли на откупъ дани;
это были хивинскіе купцы, люди магометанской вѣры, носившіе
названіе «бесерменовъ». Они были безжалостны къ народу: вымо-

гали десятину, а въ случаѣ неустойки насчитывали большіе про-
центы и даже забирали въ неволю людей. Народъ ожесточился.
Во Владимірѣ, Суздалѣ, Ростовѣ, Переяславлѣ, Ярославлѣ и въ
другихъ великорусскихъ городахъ люди собирались на вѣче и
присудили перебить этихъ бесерменовъ. Ханъ Берке пришелъ въ
ярость; онъ уже отдалъ приказъ собирать орду въ походъ, но
Александръ поспѣшилъ въ его столицу и прожилъ тамъ безъ ма-
лаго годъ, пока не успѣлъ замолить вину русскаго народа. Это
была его послѣдняя услуга. На возвратномъ пути онъ крѣпко за-
болѣлъ; полуживого его привезли въ Городецъ, и здѣсь, 14 ноября
1263 года, скончался заступникъ русской земли, принявши пе-
редъ кончиной чинъ монашескій. Таковъ былъ обычай у князей.
Близъ села Боголюбова встрѣтили владимірцы своего князя
и провожали его тѣло до города. Въ стольномъ городѣ, въ церкви
Рождества Пресвятой Богородицы, пролежали нетлѣнныя мощи
«благовѣрнаго» князя, пока не перевезъ ихъ царь Петръ Великій
на берега Невы, въ Александро-Невскую лавру, гдѣ они покоятся
и понынѣ. Вѣнценосный побѣдитель шведовъ воздалъ лишь долж-
ное доблестному князю, защищавшему эти же самые берега отъ
тѣхъ же самыхъ враговъ.

КУЛИКОВО ПОЛЕ.
Прошло безъ малаго полтораста лѣтъ, какъ татары
осилили Русь. Въ ханской столицѣ началась усо-
бица: сегодня одинъ ханъ, завтра другой; силь-
ные темники, или ханскіе полководцы, черезъ убій-
ства и отравленія доходили до престола. Уже не
было той желѣзной руки, которая держала бы въ
повиновеніи татарскую орду. Русскіе люди хорошо
это понимали. Находились удальцы, которые плавали по Волгѣ и
били татаръ въ одиночку, хотя наши князья по прежнему ѣздили
на-поклонъ, возили ханамъ подарки. Пришелъ чередъ ѣхать и
московскому царевичу Дмитрію. Ему было всего 11 лѣтъ, но съ
нимъ ѣхали умные бояре, заправлявшіе всѣми дѣлами. Митропо-
литъ Алексѣй провожалъ ихъ до Оки; народъ прощался съ ними,
точно передъ смертью. Лѣтописцы разсказываютъ, что въ ту пору
на солнцѣ были видны черныя пятна на подобіе гвоздей; въ воз-
духѣ стояла такая густая мгла, что птицы не могли летать, па-
дали на землю и ходили <пѣшкомъ>; всѣ хлѣба повысохли; лѣса,
боры и дубровы погорѣли, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ горѣла и
земля. Всѣ люди московскіе пришли въ уныніе и чаяли большой

бѣды. Однако все сошло благополучно. Дмитрій Ивановичъ видѣлъ
ханскую милость и получилъ ярлыкъ, или грамоту, по которой
всѣ должны были признавать его за старѣйшаго между князьями.
Эта грамота давала московскимъ князьямъ власть надъ князьями
другихъ земель; но зато же всякое лихо, гдѣ бы пи случилось,
отзывалось на Москвѣ. Ханъ татарскій послалъ какъ-то своихъ
людей въ Нижній, а они натворили тамъ безчинства, за что ни-
жегородцы, самосудомъ, всѣхъ ихъ перебили. Этотъ случай не могъ
остаться безнаказаннымъ. Вскорѣ дали знать въ Москву, что за
Волгой, въ странахъ по Сурѣ, явились татарскіе отряды. Дмитрій
Ивановичъ выступилъ въ походъ и, мало походя, оставилъ войско
на попеченіе воеводъ, а самъ вернулся въ Москву. Ратники раз-
сыпались по деревнямъ, воеводы веселились, пили крѣпкій медъ;
о татарахъ никто и не думалъ. Скрытыми путями они нагрянули па
русскихъ: многихъ убили, многихъ потопили въ рѣчкѣ Пьянѣ;
остальные разбѣжались. Разграбивши Нижній, татары съ богатой
добычей скрылись въ свои степи. Въ этомъ походѣ помогали имъ
мордовцы. Чтобы наказать измѣнниковъ, русскіе пошли въ ихъ
землю и «сотворили ее пусту». Это было въ 1378 году.
За Мордву вступился Мамай, ханскій темникъ, но правившій
ордой, какъ самовластный ханъ. Онъ послалъ мурзу Бегича на-
казать Москву. Русскіе и монголы сошлись въ рязанской землѣ,
на берегу р. Вожи. Дмитрій Ивановичъ самъ расположилъ свои
войска для битвы. Монголы имѣли обычай' нападать быстро и сразу
всѣми силами. Такъ же думали они сдѣлать и теперь: переправив-
шись черезъ рѣку, гикнули и пустили коней. Русскіе стояли не-
подвижно. Тогда татары, придержавъ коней, стали кидать стрѣлы.
По данному знаку заиграли трубы, и русскіе пошли впередъ своимъ
обычнымъ строемъ: по серединѣ главная рать, или Большой полкъ,
а но бокамъ—полкъ Правой руки и полкъ Лѣвой руки. Они охва-
тили татаръ съ трехъ сторонъ, притиснули къ рѣкѣ, такъ что имъ
оставалось одно — бросаться въ воду. Наши били ихъ на сушѣ,
топили въ водѣ, истребляли безъ малѣйшей жалости, безъ всякой
пощады. Весь лагерь татаръ—шатры, кибитки, - телѣги съ припа-

сами, товарами и цѣнными вещами — все попало къ русскимъ.
Остатки орды бѣжали безъ оглядки. Мамай пришелъ въ ярость.
Это была первая побѣда русскихъ людей: полтораста лѣтъ татары
считали ихъ своими холопами, и русская земля считалась ханскою
землей; кому хотѣлъ ханъ, тому ее и дарилъ. Но зато какъ велика
была радость русскихъ людей, когда они прослышали о первой по-
бѣдѣ, когда они увидѣли, что <время отступило отъ татаръ»!
Теперь всякому казалось дѣломъ яснымъ, что съ ними можно
мѣряться, можно надѣяться на счастье. Забитая Русь встрепе-
нулась, ожила, точно воспрянула отъ сна, и стала подыматься
на новую брань ..
Какъ разъ въ это время Мамай провозгласилъ себя ханомъ.
Онъ и его мурзы хорошо понимали, что силу Московскаго княже-
ства надо сломить, нанести ему смертельный ударъ, а для этого
готовиться исподволь, не торопясь. «Своего войска у насъ мало,
говорили мурзы, но у тебя денегъ много, пошли нанять чужихъ».—
Мамай послушался. Онъ призвалъ всѣ сосѣдніе стенные и горскіе
народы: полочанъ, хазаръ, черкесовъ, кавказскихъ евреевъ, ар-
мянъ, изъ Крыма — генуэзцевъ. Были у татаръ друзья и кромѣ
этихъ, именно: рязанскій князь Олегъ и Ягайло, князь литов-
скій. Олегъ присталъ къ татарамъ потому, что рязанская земля
лежала имъ по пути, и чѣмъ бы тамъ дѣло ни кончилось, онъ
платился одинаково; Литва же была стариннымъ заклятымъ вра-
гомъ Москвы. И Ягайло, и Олегъ ни мало не сомнѣвались, что
Москвѣ не сдобровать, что на этотъ разъ она пропала: оба они
только того и добивались.
Между тѣмъ, московскій князь готовился. Изъ Москвы разъ-
ѣхались гонцы скликать подручныхъ князей. Князья, въ свою
очередь, послали бирючей по волостямъ. Такой кличъ пришелся
русскимъ людямъ по душѣ: всѣ радостно откликнулись, бросали дѣла.
вооружались и спѣшили на сборныя мѣста, откуда разными путями
направлялись въ Москву. Около Успеньева дня всѣ пути къ Москвѣ
были запружены. Дружины шли конныя и пѣшія,—конныхъ больше,
чѣмъ пѣшихъ. Одежда и вооруженіе ратныхъ людей было разное,

смотря-по достатками Болѣе богатые и знатные ѣхали на добрыхъ
коняхъ, были обряжены въ кольчуги до колѣнъ, съ нагрудникомъ и
наручниками, имѣли шишаки съ острымъ концомъ и кольчужной
сѣткой, спадавшей на лицо; имѣли, кромѣ того, круглые щиты; за
поясомъ, какъ водится, висѣлъ мечъ; за спиной торчалъ колчанъ со
стрѣлами и лукъ. Бѣдные ратники шли кто съ чѣмъ—топоромъ,
копьемъ, кистенемъ или съ палицей: всякій что-нибудь да несъ.
Москва вдругъ закипѣла ратнымъ людомъ; шумъ, бряцанье оружія,
конскій топотъ—не умолкали ни днемъ, ни ночью. Собирали деньги,
запасы, посуду и всякій давалъ, что могъ. Всякій чувствовалъ,
что настало дѣло общее, всей землѣ близкое— и можайцамъ, и ко-
стромичамъ, и владимірцамъ, и ярославцамъ—людямъ одной крови,
одной вѣры, дѣтямъ той же матери-земли. Вмѣстѣ съ ратными
людьми прибыли въ Москву послы Мамая требовать обычной дани
и покорности. Великій князь, по совѣту бояръ и духовныхъ, ода-
рилъ пословъ и отъ себя послалъ въ орду гонца Захарія Тютчева
перетолковать о мирѣ. Но отъ этого дѣло вооруженія не остано-
вилось; оно шло своимъ чередомъ. Дмитрій Ивановичъ оповѣстилъ
всѣхъ князей и воеводъ, непоспѣвшихъ въ Москву, чтобы шли
прямо къ Коломнѣ. Для развѣдокъ о непріятельской силѣ выслалъ
въ придонскую степь «крѣпкую сторожу» и далъ ей наказъ до-
быть языка. Прошло не мало времени, пока вернулся гонецъ и
далъ знать, что татары наступаютъ на Русь со всею ордой, что
Ягайло и Олегъ съ ними въ союзѣ. Прошелъ по землѣ слухъ, что
Мамай на этотъ разъ хочетъ истребить князей, а вмѣсто нихъ
посадить своихъ татаръ; всѣхъ же православныхъ обратить въ
магометанство. Этотъ слухъ еще больше распалилъ ненависть
къ татарамъ. Прежде чѣмъ тронуться въ путь, великій князь,
вмѣстѣ со своимъ двоюроднымъ братомъ Владиміромъ Андрееви-
чемъ, поѣхалъ въ Сергіевскій монастырь взять благословеніе игу-
мена Сергія. Старецъ любовно принялъ князей, ободрилъ ихъ на
ратный подвигъ и сказалъ, что будетъ битва великая, что многіе
падутъ, но великій князь останется живъ и одержитъ побѣду.
Послѣ трапезы преподобный Сергій взялъ въ руки крестъ и

благословилъ великаго князя; тутъ же стояли два инока, по имени
Ослябя и Пересвѣтъ, съ нашитыми крестами на схимахъ. Отпуская
ихъ къ воинству, преподобный Сергій сказалъ: «Вы носите не-
тлѣнное оружіе; пусть крестъ служитъ вамъ вмѣсто шлемовъ».
Насталъ день похода. Утро было тихое, чудесное. Рати тронулись
изъ Кремля черезъ Фроловскія, Никольскія и Константино-Еленин-
скія ворота. Духовенство провожало ихъ съ крестами, чудотвор-
ными иконами и святою водою. Рядомъ съ войсками валилъ густой
толпой народъ; матери крестили сыновей, жены протягивали мла-
денцевъ за родительскимъ благословеніемъ. Великій князь заѣхалъ
въ церковь Михаила Архангела, положилъ земные поклоны передъ
гробами своихъ прародителей, попрощался со своей супругой и
сказалъ ей, горько плачущей: «Богъ нашъ заступникъ». Потомъ
онъ сѣлъ на коня и повелъ войско въ Коломну.
По пути къ этому городу присоединились дружины литовскихъ
князей Андрея и Дмитрія; съ ними было 40 тыс. воиновъ, при-
вычныхъ къ бою, съ добрымъ вооруженіемъ. Сами литовскіе князья
были воины отважные, въ ратномъ дѣлѣ искусные; крѣпость ихъ
руки и меча была всѣмъ вѣдома. Подъ Коломной, на широкомъ
Дѣвичьемъ полѣ, великій князь сдѣлалъ смотръ; войска стояли
ратнымъ строемъ, и была ихъ по тому времени сила большая —
тысячъ на полтораста. Такой силы еще никогда не подымала
русская земля!
20 августа 1380 года войско выступило изъ Коломны. Оно
шло лѣвымъ берегомъ Оки, — путь немного кружный, но выгодный
потому, что не заходилъ въ Рязанскую землю. Не доходя до Серпу-
хова, у устья р. Лопасни, стали перевозиться за Оку. Тутъ ужъ
начиналась Рязанская земля. Олегъ думалъ, что татары раньше всту-
пятъ и теперь не зналъ, какъ быть: разослалъ гонцовъ къ Мамаю, къ
Ягайлу, самъ кидался во всѣ стороны, боялся, какъ бы не попасть въ
полонъ. Дмитрій Ивановичъ прошелъ черезъ его землю мирно и за-
претилъ разорять ни въ чемъ неповинныхъ сельчанъ. На пути его
догналъ гонецъ изъ монастыря; вмѣстѣ съ просфорой онъ привезъ
грамотку отъ Сергія: «Чтобы еси, господине, пошелъ», писалъ пре-

подобный: «а поможетъ ти Богъ, и святая Богородица, и св.
Сергій».
6 сентября рати приблизились къ Дону. Здѣсь былъ доста-
вленъ изъ сторожи плѣнный татаринъ, бывшій въ свитѣ самого
Преподобный Сергій благословляетъ вел. кн. Дмитрія Ивановича.
Мамая. Сначала онъ молчалъ; когда же пригрозили ему пыткой,
татаринъ показалъ, что Мамай въ большихъ силахъ находится за
Дономъ, но подходитъ медленно, потому что поджидаетъ Ягайла и
Олега. О близости же русскихъ войскъ онъ, Мамай, ничего не
знаетъ и полагаетъ, что Дмитрій не отважится выйти ему на-

встрѣчу; дня черезъ три Мамаю надо быть у Дона, тутъ должны
сойтись къ нему литовцы и рязанцы.—Разузнавши это, русскимъ
надо было теперь думать, какъ имъ поступить: переходить ли
Донъ и броситься на татаръ, или же остаться тутъ и ждать,
пока татары сами нападутъ? Русскіе князья держали совѣтъ.
Ольгердовичи и нѣсколько другихъ говорили, что лучше идти за
Донъ по многимъ причинамъ: во-первыхъ, слѣдуетъ поддержать
«крѣпость духа»; во-вторыхъ, ратники будутъ охотнѣе биться,
зная, что сзади рѣка и некуда бѣжать; третья выгода — мы не
допустимъ къ татарамъ литовскаго князя. Другіе же князья опа-
сались переходить Донъ, боясь оставить за спиной рязанскаго
князя и Литву. На это великій князь сказалъ: «Любезные друзья
и братья! Вѣдайте, что я пришелъ сюда не затѣмъ, чтобы на
Олега смотрѣть или стеречь рѣку Донъ, но съ тѣмъ, дабы рус-
скую землю отъ разоренія и плѣненія избавить пли голову свою
сложить. Честныя смерть лучше плохого живота. Лучше бы мнѣ
нейти противъ безбожныхъ татаръ, нежели, пришедъ и ничто же
сотворивъ, воротиться вспять. Нынѣ же пойдемъ за Донъ и тамъ
или побѣдимъ, или поляжемъ за святыя церкви, за православную
вѣру и за братью нашу Христову». —Въ ночь подъ Рождество
Богородицы войско стало переправляться черезъ Донъ. Берега этой
рѣки, а также островки были тогда покрыты дубовымъ и клено-
вымъ лѣсомъ; въ перемежку съ лѣсомъ залегалъ глухой, частый
кустарникъ. Повсюду струились ручейки; мѣстность была боло-
тистая, неудобная. Для пѣхоты навели мосты, а конныя дружины
переправились въ-бродъ. Въ эту же ночь прискакалъ изъ сторожи
новый гонецъ и далъ знать, что татары встрепенулись. Видимо.
Мамай спѣшилъ задержать на переправѣ: его орда стояла не
дальше десяти верстъ. Въ то же время дали знать, что отъ
Одоева идутъ литовцы. Всѣ эти вѣсти заставляли спѣшить съ
переправой. Сохранилось сказаніе, что въ эту памятную ночь ве-
ликій князь, взявши съ собой брата Владиміра Андреевича, князей
литовскихъ и Дмитрія Волынскаго, выѣхалъ съ ними на чистое
поле, промежду своихъ и татаръ. Близился разсвѣтъ; въ воздухѣ

стоялъ густой туманъ—темно, ничего не видно. Князья насторо-
жили слухъ: съ татарской стороны слыхали они крикъ, шумъ,
говоръ, точно съ большого торга; еще дальше—слышенъ вой вол-
ковъ, карканье воронъ; вороны летаютъ надъ рѣкой, плещутъ
гуси на водѣ. Повернули князья въ русскую сторону—все тихо,
только кое-гдѣ мерцаютъ огни. Слѣзъ волынскій князь съ коня и
припалъ правымъ ухомъ къ землѣ. Долго онъ лежалъ, поднялся
и опять припалъ. Тогда спросилъ его князь Дмитрій: «Ну, что,
братъ?»—Волынскій князь не хотѣлъ сначала говорить, а потомъ
сказалъ: «Я слышалъ, какъ земля плакала двойнымъ плачемъ:
одинъ плачъ былъ, какъ плачетъ вода, другой — какъ плачетъ
дѣвица... Я думаю, мы побѣдимъ, но нашихъ ляжетъ много... Не
надобно никому объ этомъ сказывать въ войскѣ».
Утромъ 8-го числа, подъ прикрытіемъ густого тумана, русскіе
двинулись впередъ и заняли мѣста въ углу между рѣками Дономъ
и Непрядвой. Полкъ Правой руки, подъ начальствомъ Андрея Оль-
гердовича, примкнулъ, какъ показано на планѣ, къ оврагамъ и
перелѣскамъ у рѣчки Дубика; полкъ Лѣвой руки, подъ началь-
ствомъ князей бѣлозерскихъ, уперся лѣвымъ флангомъ въ круто-
горья рѣчки Смолки; Большой полкъ, подъ начальствомъ москов-
скаго боярина Вельяминова, сталъ между ними. Впереди боевой
линіи, занимавшей 5 верстъ въ длину, расположился Передовой
полкъ съ братьями Всеволодовичами во главѣ; это были почти
всѣ пѣшія дружины, но съ нимъ сталъ сторожевой конный от-
рядъ Мелика. Полками въ то время называли не то, что назы-
ваютъ нынче: полки составляли изъ дружинъ—больше или меньше,
смотря по важности мѣста. Такъ, въ Большомъ полку ставили
всегда отборныя дружины, въ томъ числѣ великокняжескую; въ
Засадный полкъ назначали отборную конницу. На этотъ разъ ее
поставили за густой дубровой и отдали подъ начальство Влади
міру Андреевичу и Дмитрію Боброку, тому самому, который га-
далъ передъ битвой. Еще небольшой отрядъ, подъ начальствомъ
Дмитрія Ольгердовича, сталъ позади Большого полка. Такъ распо-
ложилась русская рать, готовая принять бой. Впереди ея позиціи

разстилалась верстъ ва 8 или на 10 холмистая мѣстность, из-
вѣстная подъ именемъ Куликова поля; удобная для коннаго боя,
она какъ будто давала выгоды татарамъ, но русскія войска хо-
рошо прикрыли свои фланги и могли быть покойны насчетъ об-
хвата. Зато, въ случаѣ неудачи, русскимъ угрожала гибель, по-
тому что сзади не было путей. Въ оврагахъ, кущахъ и лѣсахъ,
Гаданье передъ битвой.
передъ Дономъ и Непрядвой, татары могли порубить все войско,
однажды сбитое съ мѣста. Такія позиціи, какъ Куликово поле,
называются «мѣшкомъ».
Въ 9 ч. утра туманъ сталъ расходиться. Великій князь объ-
ѣзжалъ дружины и говорилъ: <Возлюбленные отцы и братья! Го-
спода ради, и Пречистыя Богородицы, и своего ради спасенія подви-
зайтесь за православную вѣру и братію нашу!» — Бодрые, воин-
ственные клики были отвѣтомъ на эти слова; всѣ обѣщали по-

дожить свои животы за вѣру Христову. Затѣмъ Дмитрій Ивано-
вичъ снялъ верхнюю одежду, накинулъ поверхъ брони простой
плащъ и самъ, какъ простой ратникъ, отъѣхалъ въ Передовой
полкъ; на свое же мѣсто, подъ большимъ великокняжескимъ стя-
гомъ, онъ поставилъ Михаила Бренка, своего любимца. Князья и
бояре не одобряли этого дѣла, говоря: <Тебѣ подобаетъ стоять особо
Планъ Куликовской битвы.
отъ битвы и смотрѣть на нее, а потомъ честить и жаловать остав-
шихся въ живыхъ, творить память по убіеннымъ. Если же тебя,
Государя, лишимся, то уподобимся стаду овецъ безъ пастыря:
прійдутъ волки и распугаютъ насъ». - Однако великій князь ихъ
не послушалъ.
Часовъ въ 11 утра обѣ рати начали одновременно находить
другъ противъ друга; сошлись совсѣмъ близко — и стали. У та-

таръ по серединѣ находилась пѣхота, по флангамъ—конница и въ
гораздо большемъ числѣ. Ставка Мамая возвышалась на Красномъ
холмѣ, откуда онъ смотрѣлъ на битву. По обыкновенію, битва на-
чалась одиночнымъ боемъ, или «герцами». Съ нашей стороны вы-
ѣхалъ инокъ Пересвѣтъ, а со стороны непріятеля—рослый татаринъ.
Ударили бойцы одинъ другого мечами и, мало побившись, оба упали
мертвыми. Русскіе, завидѣвъ это, призвали въ заступничество Бого-
родицу, татары прокричали «Алла, Алла*»— и обѣ рати сошлись
въ рукопашной. Татары сбили передовой отрядъ, при чемъ пѣшая
рать вся полегла костьми. Великій князь отъѣхалъ къ Большому
полку. Сюда теперь кинулись татары, чтобъ разрѣзать русскій
фронтъ, но въ великой тѣснотѣ имъ негдѣ было развернуться.
Кони не могли двигаться; люди задыхались, умирали, раздавленные
копытами татарскихъ лошадей; пѣшіе, вцѣпившись другъ въ друга,
топтались на мѣстѣ, но кровь лилась повсюду, какъ вода. Татары
ломили на Большой полкъ всѣми силами; вотъ-вотъ, казалось, онъ
подастся. Уже московская дружина раздавлена, великокняжеское
знамя подрублено и Михаилъ Бренкъ свалился, но храбрые мужи
Глѣбъ Брянскій и воевода Вельяминовъ, съ владимірскими и суз-
дальскими дружинами, сомкнули линію Большого полка и успѣли
удержаться. Въ то же время татары тѣснили полкъ ЛѣвоЙ руки:
когда бѣлозерскіе князья были убиты, полкъ сталъ быстро по-
даваться. Какъ только замѣтилъ это Дмитрій Ольгердовичъ, стояв-
шій сзади, онъ тронулся впередъ и прикрылъ Большой полкъ отъ
удара слѣва. Все-таки русской рати грозила бѣда: татары, раз-
вернувши свои силы сзади боевой линіи, могли отбросить наше
войско къ р. Непрядвѣ, загнать и затоптать его въ оврагахъ. Они
наступали теперь шибко, гнали полкъ Лѣвой руки, раздаваясь
сами въ ширину, но въ то же время они подставляли свой
правый флангъ Засадному полку. Въ дубровѣ, на высокихъ де-
ревьяхъ, сидѣли воины и смотрѣли на битву. Все, что они могли
замѣтить, передавали вождямъ. Какъ только нашимъ приходилось
гдѣ плохо, князь Владиміръ Андреевичъ порывался впередъ, но
мудрый Боброкъ удерживалъ его словами: «Повремените, други:

будетъ еще съ кѣмъ вамъ тѣшиться, пить и веселиться!» Когда
же татары сбили полкъ Лѣвой руки и почти-что поровнялись съ
дубровой, тогда Боброкъ самъ воскликнулъ: <Теперь и нашъ часъ
приспѣлъ! Дерзайте, братія и други! Во имя Отца, и Сына, и Свя-
таго Духа!»—Отборныя конныя дружины ударили татарамъ въ бокъ
и сзади. Татары сразу оторопѣли, пришли въ разстройство и
отступили къ Красному холму. Они старались тутъ задержаться;
но въ это время пошли впередъ свѣжія дружины полка Правой
руки; не отдыхая ни минуты, погнались конныя дружины За-
саднаго полка—и татары не въ силахъ были удержаться: повер-
нулись, побѣжали въ разсыпную, кто куда глядѣлъ. Самъ Мамай,
увидѣвъ пораженіе орды, воскликнулъ: «Великъ Богъ христіанской
земли!» и поскакалъ шибче другихъ. Русскіе гнали ихъ верстъ 50,
до р. Красивой Мечи. Спаслись только тѣ, которые имѣли заводныхъ
коней, какъ, напримѣръ, самъ Мамай. Побѣда была полная, пора-
женіе татаръ небывалое. — «Ставъ на костяхъ», подъ большимъ
чернымъ знаменемъ, князь Владиміръ Андреевичъ велѣлъ трубить
побѣду. Великаго князя не было. Стали его искать и послѣ дол-
гихъ поисковъ нашли безъ чувствъ, подъ деревомъ, въ избитыхъ
доспѣхахъ. При радостныхъ кликахъ ратныхъ людей онъ скоро
очнулся и, услыхавши слово: «побѣда!» возблагодарилъ Господа
Бога и Пресвятую Богородицу, заступницу русскихъ людей. Стали
собирать мертвыхъ, считать живыхъ, и оказалось, что было на-
половину тѣхъ и другихъ. Зато весь татарскій лагерь попалъ въ
ихъ руки. Тамъ оказалось множество шатровъ, телѣгъ, лошадей и
верблюдовъ, навьюченныхъ товарами, одеждой, оружіемъ, коврами,
утварью,* деньгами. Такой добычи давно не видали наши князья.
Ягайло, узнавъ о русской побѣдѣ, такъ быстро отступилъ въ
Литву, какъ будто за нимъ гнались по пятамъ. Онъ винилъ
Олега Рязанскаго. — «Никогда Литва не была учима отъ Рязани!
Зачѣмъ же нынѣ впалъ я въ такое безуміе?»—горько сѣтовалъ
надменный литвинъ; Олегъ Рязанскій такъ и не показывался.

ПОХОДЫ ТАМЕРЛАНА.
Настоящее имя этого человѣка, безчеловѣчно истребляв-
шаго людей и то, что было создано людьми дол-
гимъ, тысячелѣтнимъ трудомъ—«Тимуръ-Ленгъ»,
что значитъ: <Тимуръ Хромой». Небольшого роста,
невзрачный и къ тому же хромой, Тамерланъ съ дѣт-
ства отличался умомъ, воинской отвагой и 12-ти
лѣтъ отъ роду участвовалъ въ битвахъ. Какъ доб-
рый'мусульманинъ, Тамерланъ изучилъ отлично коранъ; но этого
мало: онъ зналъ наизусть законы Чингисъ-хана, любилъ слушать
разсказы о его походахъ, битвахъ; въ досужее время игралъ въ
шахматы, наѣздничалъ или предавался охотѣ. Родился Тамер-
ланъ недалеко отъ Самарканда, въ степяхъ Средней Азіи, извѣст-
ныхъ тогда подъ именемъ Джагатая. Какъ здѣсь, такъ и въ дру-
гихъ частяхъ бывшихъ владѣній Чингиса шла распря между множе-
ствомъ князьковъ, или хановъ, въ числѣ которыхъ былъ отецъ
Тимура. Отецъ и сынъ, природные турки, одинаково ненавидѣли
монголовъ, но Тамерланъ, до поры до времени, скрывалъ эту не-
нависть. Когда же она вышла наружу, ему пришлось бѣжать въ

туркменскія степи. Подобравъ себѣ шайку друзей, Тамерланъ
пустился на разбой: берега Аму-Дарьи огласились побѣдными кри-
ками удалой дружины. Имя Тимура стало извѣстнымъ; онъ про-
слылъ богатыремъ, «батыремъ». Число его сподвижниковъ росло
все больше и больше, такъ что скоро набралось за полторы ты-
сячи лихихъ наѣздниковъ, готовыхъ на все. Тогда Тимуръ дерз-
нулъ на битву: онъ напалъ и разбилъ 7 тыс. монголовъ. Эта
первая побѣда показала въ немъ таланты полководца.
Съ пылкимъ воображеніемъ азіата Тамерланъ соединялъ раз-
судительность мудреца, коварство монгола. Онъ рано задумалъ до-
биться того, чѣмъ былъ Чингисъ-ханъ, его великій учитель, и
часто говаривалъ своимъ друзьямъ: «Если на небѣ одинъ Богъ,
то на землѣ долженъ быть одинъ властитель». — Отвага юнаго
вождя творила чудеса: заслышавъ его крикъ, завидя взмахъ кри-
вой сабли, воины Тамерлана кидались какъ тигры, почуявши кровь.
Они били враговъ, гнали ихъ стремительно, уничтожали оконча-
тельно. Военныя доблести Тамерлана, его умѣнье обходиться съ
людьми, наконецъ, его необычайная щедрость привлекали къ нему
сердца правовѣрныхъ, поселяли въ нихъ обожаніе къ своему ку-
миру. Тамерланъ съумѣлъ это сохранить до самой смерти. Въ числѣ
первыхъ его сподвижниковъ и ближайшихъ друзей былъ братъ его
жены, по имени Гуссейнъ, владѣтель Балка. Самъ Тамерланъ былъ
въ ту пору владѣльцемъ Самарканда. Изъ зависти, Гуссейнъ началъ
ему вредить; однажды при встрѣчѣ съ монголами онъ съ умысломъ
опоздалъ на поле битвы, отчего Тамерланъ потерпѣлъ пораженіе
и долженъ былъ спасаться бѣгствомъ. Но онъ не пропалъ, какъ
пропалъ бы всякій другой на его мѣстѣ. Съ небольшимъ отрядомъ
Тамерланъ проскользнулъ въ Ташкентъ, заручился здѣсь помощью
и объявилъ Гуссейну войну. Тотъ заперся въ Балкѣ. По пути въ
Балкъ явился среди войска мусульманскій отшельникъ, древній
старикъ, извѣстный всему Востоку своею мудростью. Онъ поднесъ
Тамерлану барабанъ и знамя, при чемъ пропѣлъ воинственную
пѣснь, въ которой предсказывалъ ему великія дѣла. Молодой
вождь съ жаднымъ восторгомъ выслушалъ старца, принялъ съ

благоговѣніемъ дары и съ тѣхъ поръ увѣровалъ въ свое при-
званіе — подчинить себѣ весь міръ. На первой же вылазкѣ изъ
Балка войска Гуссейна передались; несчастный ханъ въ испугѣ
забѣжалъ на минаретъ. Монголы его разыскали и привели къ
Тимуру. «Оставьте его, сказалъ Тамерланъ, пусть идетъ, куда
хочетъ. Я обѣщалъ его отпустить! > Нашелся услужливый мон-
гол ъ, который убилъ хана, и такимъ образомъ всѣ его сокровища
достались Тамерлану, но это нисколько ему не повредило, напро-
тивъ, слава о его мудрости и великодушіи разошлась на весь Джа-
гатай; почти всѣ мелкіе владѣтели Средней Азіи единодушно про-
возгласили его своимъ ханомъ. На широкомъ полѣ, подъ откры-
тымъ небомъ поставили золотой тронъ. Среди многочисленной
орды пѣшихъ и конныхъ Тамерланъ взошелъ на тронъ, надѣлъ
корону и опоясался дорогимъ поясомъ. Всѣ родственники и друзья
новаго хана пали предъ нимъ на колѣни, величая его «владѣте-
лемъ роговъ>, т.-е. Востока и Запада, а потомъ, осыпавши его
съ головы до ногъ золотомъ и драгоценными камнями, поклялись
ему на вѣрность. Въ свою очередь и Тамерланъ отдарилъ ихъ
щедро, по-царски, угостилъ роскошно и, отпуская по домамъ, на-
казывалъ, чтобы они управляли народомъ кротко, справедливо.—
Такъ происходило коронованіе Тимура, по обычаямъ монголовъ.
Это было въ 1369 году.
Новый ханъ водворилъ въ странѣ порядокъ, прекратилъ разбои,
грабежи, насилія; край оживился, точно воскресъ для новой жизни:
земледѣлецъ сталъ пахать, купецъ — торговать, мирный путникъ
смѣло проходилъ страну вдоль и поперекъ. Тамерланъ сдѣлалъ
своею столицей Самаркандъ. Онъ приказалъ исправить его стѣны,
настроилъ много зданій, въ томъ числѣ прекрасный дворецъ и
мечеть. Эта мечеть съ гробницей Тамерлана уцѣлѣла до сихъ поръ.
Но главное вниманіе Тамерланъ обратилъ на войско: онъ далъ ему
новое устройство, вдохнулъ въ него преданность къ себѣ и жажду
завоеваній во имя пророка. Кромѣ конницы, — обычное войско
монголовъ,—Тамерланъ учредилъ пѣхоту, вооруживъ ее сѣкирами,
топорами и лукомъ. Какъ пѣхота, такъ и конница раздѣлялись у

него на простую и отборную. Эта послѣдняя была лучше одѣта,
имѣла лучшее оружіе, такъ, напримѣръ, часть тяжелой конницы
имѣла латы, кольчуги, покрывала своихъ лошадей тигровыми
шкурами. Войске Тамерлана получали жалованье, которое выдава-
лось по цѣнѣ лошади: 4 цѣны, 10 цѣнъ и т. д. Темники, или
эмиры, получали до 10 тыс. лошадиныхъ цѣнъ; кромѣ того, отлич-
ныхъ воиновъ награждали прибавкой, чиномъ или почетнымъ про-
звищемъ «батыря». Въ бою и на походѣ войска Тамерлана были
бдительны, храбры, выносливы; какъ всѣ азіяты, его воины отли-
чались зоркостью глаза, чуткостью уха, мѣткой стрѣльбой на
всемъ скаку - и впередъ, и назадъ. Будучи разбиты, они исчезали
въ степяхъ, но такъ же быстро собирались, и горе тогда безпеч-
ному противнику!—Съ такими войсками Тамерланъ въ продолже-
ніе 13-ти лѣтъ покорилъ всѣ страны отъ Инда до горъ Кавказа,
Аравіи и Персидскаго залива. Подобно Чингису, онъ привелъ въ
трепетъ Азію и Европу, залилъ ихъ потоками крови, испепелилъ
города, истребилъ милліоны людей. Его, какъ и Атилу, прозвали
«бичемъ Божіимъ».
Чтобы испытать силу своей власти, Тамерланъ отдалъ однажды
приказъ явиться въ Самаркандъ всѣмъ побѣжденнымъ ханамъ. И
всѣ явились, кромѣ Пиръ-Али, хана хоросанскаго. Тамерланъ не-
медленно выступилъ противъ него и осадилъ Гератъ. Жители
ужаснулись; войска упали духомъ. Пиръ-Али выслалъ свою пре-
старѣлую мать и старшаго сына просить пощады. Тамерланъ при-
нялъ ихъ очень ласково, одарилъ подарками, но потребовалъ, чтобы
ханъ явился къ нему лично. На другой день Пиръ-Али прибылъ
въ лагерь, сталъ на колѣни и прикоснулся губами къ ковру, на
которомъ сидѣлъ побѣдитель. Осыпанный щедро подарками, бѣд-
ный ханъ вернулся въ столицу; но ея стѣны были срыты, рвы
засыпаны землей, а всѣ драгоцѣнности, золотые сосуды, украшенія
отправлены въ Самаркандъ. Таковъ былъ Тамерланъ, когда хо-
тѣлъ оказать милость. Но когда онъ мстилъ, то былъ не въ мѣру
жестокъ, безпощаденъ, при чемъ дѣйствовалъ рѣшительно и быстро:
врагъ не успѣвалъ сознать свою вину, какъ уже надъ нимъ ви-

сѣла гроза. Во время войны съ Персіей городъ Испагань отворилъ
свои ворота и впустилъ монголовъ. Самъ Тамерланъ, въѣхавъ по-
бѣдителемъ, скоро вернулся въ свою ставку и отдалъ приказъ
отобрать отъ жителей оружіе и лошадей. Въ Испагани остался не-
большой отрядъ, который расположился какъ въ мирной странѣ.
Но, вотъ, однажды ночью загремѣли на улицахъ барабаны, за-
играли трубы. Монголы повыскакивали изъ домовъ и тотчасъ были
истреблены; городская стража у воротъ также изрублена. Не-
большая толпа испаганцевъ, подъ начальствомъ кузнеца, подняла
возстаніе, взбударажила весь городъ и навлекла на него жестокую
кару. Нѣсколько монголовъ успѣли въ потьмахъ соскочить со стѣны
и пробраться въ свой лагерь. Однако никто не рѣшался принести
страшную вѣсть Тамерлану: такъ всѣ боялись его гнѣва. Тогда
одинъ изъ самыхъ смѣлыхъ, взявши въ одну руку саблю, а въ
другую саванъ, предсталъ передъ нимъ и передалъ подробно все,
какъ было. Спокойно выслушалъ вѣстника Тамерланъ; не нахму-
рились его брови, не измѣнилось лицо и не повысился голосъ,
когда онъ спокойно повернулся къ стѣнѣ и сказалъ: «взять!» - Это
страшное спокойствіе ужаснуло приближенныхъ: они поняли, что
городу грозитъ казнь.—Среди роскошныхъ полей, покрытыхъ ри-
сомъ, въ виду виноградниковъ и фруктовыхъ деревьевъ, на кото-
рыхъ висѣли сочные персики, тихо, безъ шума, обступали мон-
голы замершій городь. Слышались только командный слова да
ржанье коней. Алчные монголы ждали добычи, какъ волки, по-
чуявъ жилье. Тамерланъ подалъ знакъ, и въ одинъ мигъ все ри-
нулось на приступъ. Черезъ два часа ворота были разломаны; на
улицахъ метался народъ, кидаясь то въ подвалы, то бросаясь со
стѣнъ — напрасны были ихъ попытки. Монголы не искали тога
кузнеца, который поднялъ населеніе, не желали знать, кто правъ,
кто виноватъ. Воины Тамерлана получили приказаніе доставить
по десятку головъ, но не трогать тѣхъ домовъ, гдѣ монголы на-
шли убѣжище во время ночной расправы. Ихъ заранѣе должны
были отмѣтить особые чиновники. По меньшей мѣрѣ 70 тысячъ
жителей отвѣтили за эту смѣлую попытку своими головами. Въ

назиданіе потомству Тамерланъ приказалъ изъ череповъ людскихъ
сложить на цементѣ прочныя пирамиды, и долго стояли въ зной-
ной степи ужасныя башни этой чисто-монгольской архитектуры.
Во время войны съ Персіей Тамерланъ узналъ, что ханъ Кип-
чакской орды, по имени Тохта, его ставленникъ, вторгнулся въ Бу-
харію и разорилъ Самаркандъ. Раньше было разсказано, какъ Мамай
послѣ пораженія на Куликовомъ полѣ бѣжалъ въ степи; близъ
Маріуполя онъ былъ встрѣченъ этимъ самымъ Тохтой, который
окончательно разбилъ его и провозгласилъ себя ханомъ Золотой
орды. Нѣкогда Тохта былъ сподвижникомъ Тамерлана и для борьбы
съ Мамаемъ получилъ отъ него значительную помощь и войсками,
и деньгами. Такимъ образомъ, кромѣ оскорбленія, онъ оказался
еще неблагодарнымъ. Пока дѣло дошло до расправы, Тохта успѣлъ
отомстить Москвѣ за пораженіе на Калкѣ. Онъ быстро двинулъ
орду на русскія земли; её велъ рязанскій князь Олегъ—и прямо
на Москву. Здѣсь едва успѣли запереть ворота; великаго князя
не было; защитникомъ столицы остался князь Остѣй, внукъ ли-
товскаго князя Ольгерда.
23 августа 1382 года подъѣхали передовые татарскіе всад-
ники. Москвичи смотрѣли на нихъ со стѣнъ. «Здѣсь ли великій
князь Дмитрій?» спрашивали татары. Имъ отвѣчали: «Нѣтъ!> —
Татары объѣхали кругомъ стѣнъ, осматривали рвы, стѣны, бой-
ницы, заборолы, ворота. Къ вечеру явилась вся татарская орда.
Началась осада. Татарскіе наѣздники скакали взадъ и впередъ,
пуская на всемъ скаку стрѣлы, а другіе въ это время тащили лѣст-
ницы, веревки и лѣзли на стѣны. Москвичи храбро отбивались:
они обливали враговъ кипяткомъ, кидали въ нихъ камни, бревна,
палили изъ самострѣловъ. Три дня приступали татары, пока не
убѣдились, что тратятъ время даромъ. Тогда они пустились на
хитрость. Татарскіе мурзы подъѣхали къ стѣнѣ и запросили слова;
съ ними были двое суздальскихъ князей. «Нашъ царь, сказали
мурзы, хотѣлъ наказать своего холопа Дмитрія, а его нѣтъ. Отво-
рите ворота и царь васъ пожалуетъ». Суздальскіе князья покля-
лись, что это правда. Москвичи повѣрили, отворили ворота ивы-

шли мѣрнымъ ходомъ на-встрѣчу Тохтѣ: впереди шелъ князь
Остѣй; за нимъ несли святыя иконы; дальше шло рядами духо-
венство, въ полномъ облаченіи, съ иконами, крестами и хоруг-
вями, а позади—бояре и народъ. Татары выждали, пока всѣ вы-
шли и потомъ набросились какъ ястребы; первымъ палъ князь
Остѣй; свалился крестный ходъ, подкошенный саблями; иконы и
кресты повыпадали изъ рукъ. Татары, затоптавъ ногами святыню,
врубились въ ворота. Какъ овцы кинулись москвичи обратно въ
городъ, спасаясь въ Кремлѣ, въ церквахъ, по лавкамъ, погребамъ.
Татарамъ не было нигдѣ отпора: они ломали двери, врывались въ
храмы Божіи, истребляли малыхъ и большихъ; проникли въ Кремль,
рыскали по лавкамъ, погребамъ, и только тогда перестали рубить,
когда притупились ихъ сабли, истомились у нихъ плечи. Послѣ
этого начался грабежъ, какого не испытала Москва ни до того,
ни послѣ того. Всѣ церковныя сокровища, великокняжеская казна,
боярское имущество, купеческіе товары — все было ограблено;
остальное погибло въ пожарѣ. Разграбивши Москву, татары раз-
сыпались по другимъ городамъ и безчинствовали до тѣхъ поръ,
пока князь Владиміръ Андреевичу выѣхавши изъ Волока, не раз-
билъ на голову одинъ изъ татарскихъ загоновъ, при чемъ выру-
чилъ множество плѣнныхъ христіанъ. Этотъ смѣлый подвигъ рус-
скаго князя заставилъ Тохту стянуть свою орду и удалиться въ
степь: онъ боялся, что поднимется вся Русь, какъ было во время
Мамая. —Вотъ этотъ самый Тохта ополчился противъ своего благо-
дѣтеля, Тамерлана.
Великъ былъ гнѣвъ Тамерлана, когда онъ узналъ, что его
ставленникъ, презрѣнный ханъ Кипчакской орды дерзнулъ явиться
въ Самаркандъ. Быстрыми переходами онъ вернулся въ столицу,
усилилъ свое войско и сдѣлалъ ему смотръ. Трое сутокъ продол-
жался этотъ смотръ. На чудномъ арабскомъ конѣ, въ золотой ко-
ронѣ, съ такою же булавою въ рукахъ, медленно проѣзжалъ азіатскій
монархъ по рядамъ своей арміи и осматривалъ каждаго воина.
Однихъ хвалилъ, другихъ бранилъ. Военачальники, по мѣрѣ его
приближенія, соскакивали съ лошадей и, падая на землю, подо-

бострастно говорили: «Да покорится цѣлый свѣтъ Тамерлану, а
мы всегда готовы сложить свои головы у ногъ его лошади!» —
По окончаніи смотра войско выступило черезъ Киргизскую степь
къ Уралу. Тохта отступалъ все дальше и дальше, завлекая про-
тивника въ глубину степей. На 3-й мѣсяцъ похода, возлѣ Са-
марской луки, Тамерланъ получилъ донесеніе, что Тохта хочетъ
дать битву. Тогда онъ расположилъ свои войска въ такомъ по-
рядкѣ: часть легкой конницы, вооруженной лукомъ и дротиками,
поставилъ впереди, въ авангардѣ, а остальную — сзади, на двухъ
крыльяхъ, причемъ каждое крыло въ 4 линіи, уступами; тяжелую
конницу расположилъ въ резервѣ, въ 3 линіи, гдѣ находился и
самъ. Передъ битвой Тамерланъ сошелъ съ коня, сдѣлалъ два
земныхъ поклона и прочелъ молитву; потомъ взялъ горсть земли
и бросивъ ее къ сторонѣ непріятеля, произнесъ заклятье: «Пусть
такъ почернѣютъ отъ стыда ваши лица, какъ черна эта земля!» —
Армія Тохты была сильно растянута, отчего казалась очень ве-
лика. Авангардъ Тамерлана двинулся впередъ и тотчасъ былъ
охваченъ длинными крыльями противника. Только-что началось
избіеніе монгольскихъ полчищъ, какъ Тамерланъ двинулъ справа
и слѣва свои крылья, а спереди ударилъ самъ тяжелой конницей.
Теперь, въ свою очередь, армія Тохты попала между двухъ огней:
ее рубили спереди, сзади, съ боковъ. Онъ самъ едва успѣлъ выр-
ваться изъ этихъ страшныхъ клещей и ускакать; его полчища
разсыпались; самарская степь на десятки верстъ покрылась тру-
пами людей и лошадей. Весь огромный лагерь Тохты попалъ въ
руки Тамерлану; добыча была такъ велика, что самому послѣднему
конюху достались по нѣскольку сотенъ барановъ и лошадей: ихъ
бросали по дорогѣ. Говорятъ, болѣе сотни тысячъ плѣнныхъ,
считая въ томъ числѣ женщинъ и дѣтей, погнали монголы въ
неволю, на рынки Средней Азіи.
Какъ ни страшна была месть Тамерлана, но персидскій шахъ
Мансуръ горѣлъ нетерпѣніемъ помѣряться съ нимъ силой. «Что
мнѣ смерть? говорилъ онъ, мнѣ бы вонзить мечъ въ грудь врага,
когда онъ будетъ торжествовать!» — На другой годъ Тамерланъ

ввелъ въ Персію 300 тыс. воиновъ. Враги встрѣтились у пер-
сидскаго города Шираза. Мансуръ подалъ знакъ къ битвѣ, и самъ
первый выскакалъ съ четырьмя тысячами лихихъ наѣздниковъ.
Его всадники были одѣты въ желѣзныя латы, желѣзные шлемы,
и даже ихъ лошади были покрыты чешуйчатымъ желѣзомъ. Это
желѣзное ополченіе врѣзалось въ ряды монголовъ, посѣкая всѣхъ
встрѣчныхъ мечами, и пронеслось, какъ ураганъ, сквозь всю ихъ
армію. Дерзкіе всадники остановились на холмѣ, оглядѣлись,
устроились и снова ринулись — теперь ужъ назадъ, къ своимъ.
Однако монголы успѣли повернуться: въ бѣшеной свалкѣ смѣша-
лись тѣ и другіе. Мансуръ, сверкая саблей какъ молніей, замѣ-
тилъ издали Тамерлана, бросился прямо на него и полоснулъ его
два раза по золоченому шлему. Ошеломленный полководецъ не
успѣлъ даже обнажить оружіе; еще ударъ—и голова его отлетѣла
бы прочь, но тутъ бросились къ нему на помощь князья и мурзы;
они облѣпили шаха, но тотъ разметалъ ихъ какъ щепу и поска-
калъ назадъ. Битву онъ проигралъ — персы, уступая силѣ, очи-
щали поле битвы. Тогда Мансуръ поскакалъ, какъ изступленный,
на лѣвое крыло монголовъ, которымъ командовалъ сынъ Тамер-
лана, Шарокъ. Глаза шаха пылали яростью; его лицо было въ
крови, доспѣхи изрублены, каска измята ударами булавы. Онъ
чертилъ саблей круги и держалъ прямо на Шарока. Этотъ стоялъ
неподвижно и ждалъ. За 20 шаговъ онъ ловко метнулъ копье—
Мансуръ зашатался; тогда молодой Шарокъ кинулся впередъ, од-
нимъ взмахомъ снесъ голову шаха и, схвативши ее, поскакалъ
къ отцу: «Попирай ногами головы всѣхъ твоихъ враговъ, какъ
попираешь теперь голову гордаго Мансура!» — Отецъ въ восторгъ
обнялъ сына, потомъ перецѣловалъ всѣхъ князей. Они поздравили
его съ побѣдой и поднесли золотую чашу, наполненную виномъ.
Всѣ по очереди испили изъ этой чаши, пока не осталось въ ней
ни капли — таковъ былъ обычай праздновать большую побѣду.
Почти вся древняя Персидская монархія признала власть Тамер-
лана. Въ г. Багдадѣ онъ узналъ, что ханъ Тохта снова собираетъ
войско. Черезъ Арменію, Грузію и горы Кавказа Тамерланъ нагря-

нулъ на него вторично, чтобы на этотъ разъ предать державу
Батыя «губительному вѣтру истребленія». На берегахъ р. Кубани,
въ нынѣшней Черноморіи, произошла вторая битва между врагами
русской земли. Тохта дрался искусно; онъ успѣлъ уже разбить
правое крыло и центръ Тимура, но полководецъ самъ бросился въ
сѣчу и своимъ мужествомъ вырвалъ побѣду. Отыскивая слѣды
бѣглеца, Тамерланъ проникъ къ верховьямъ Дона и остановился
у нынѣшняго Ельца Бѣдность края не привлекала завоевателя;
у него были другія мысли: ему мерещились богатая Индія, Китай,
а что могли дать алчности завоевателя эти рубленые городки или
плетеныя мазанки, въ которыхъ жилъ русскій крестьянинъ?...
Давъ отдыхъ лошадямъ, Тамерланъ повернулъ назадъ, спустился
къ зимнимъ кочевьямъ татарской орды, истребилъ всѣ встрѣчные
улусы, испепелилъ Азовъ и Астрахань.—И вышло такъ, что этотъ
страшный врагъ христіанства помогъ русской христіанской державѣ
больше, чѣмъ помогли ей вѣковыя усилія, освободиться отъ тяже-
лаго рабства. Кипчакская орда навсегда потеряла свою силу.
Между тѣмъ, изъ столицы Персидскаго царства прибыли въ
Самаркандъ архитекторы, составили планы дворцовъ и поднесли
на выборъ Тамерлану. Онъ взялъ самый затѣйливый и приказалъ
приступить къ работѣ. Золото, серебро, мраморъ, слоновая кость,
драгоцѣнные камни, причудливая рѣзьба на деревѣ — все была
пущено въ ходъ, чтобы сдѣлать дворецъ чудомъ Востока. Здѣсь
работали лучшіе мастера, которыхъ монголы имѣли обыкновеніе
щадить при взятіи городовъ. И вышелъ дворецъ дѣйствительно
затѣйливъ; онъ сталъ еще красивѣе, когда кругомъ его былъ раз-
битъ садъ, съ бесѣдками, съ павильонами изъ мраморныхъ, по-
крытыхъ золотомъ, колоннъ. Въ роскошныхъ палатахъ дворца
толпились стихотворцы, славившіе подвиги «владыки міра»; расха-
живали задумчивые мудрецы, съ которыми любилъ бесѣдовать въ
часы досуга Тамерланъ; глядѣли исподлобья звѣздочеты, которые
умѣли сказывать по звѣздамъ судьбу человѣка. Всѣ они напере-
рывъ другъ передъ другомъ расточали похвалы и лесть тому, кто
кидалъ имъ горстями золото, швырялъ кусками шелкъ и бархатъ.

Но суровые сподвижники Тамерлана скупали въ этомъ дворцѣ;
скучалъ онъ самъ въ царскихъ чертогахъ: призывный звукъ трубы
и ржаніе коней ласкали больше его слухъ, чѣмъ длинные докуч-
ные стихи. Однажды, когда всѣ были въ сборѣ, Тамерланъ ска-
залъ: «Мое имя устрашаетъ всю вселенную. Настало время на-
пасть на Индію. Обратимъ въ прахъ все, что будетъ намъ про-
тивиться, и пусть Индія признаетъ меня своимъ государемъ».—
Никакой походъ не былъ такъ заманчивъ азіяту, какъ походъ на
Индію: бѣднякъ разсчитывалъ обогатиться; богатый надѣялся умно-
жить свои богатства. Подъ знамена Тамерлана стали всѣ народы
Средней Азіи, но предводители были только изъ татаръ; изъ нихъ
же составлялись болѣе важные отряды; остальнымъ Тамерланъ не
довѣрялъ.—Въ 1398 году двинулось разными путями на Индію
200 тыс. конницы и 100 тыс. пѣхоты. По мѣрѣ приближенія къ гра-
ницамъ сила арміи постепенно возрастала. Въ верховьяхъ Инда и
Аму-Дарьи, въ горной странѣ, жилъ воинственный народъ, который
мусульмане называли «кяфиры», что значитъ «невѣрные». Та-
мерланъ, который велъ войну именемъ Пророка, не могъ оставить
ихъ въ покоѣ. Для набѣга въ горы былъ составленъ особый отборный
отрядъ, въ который вошло по 3 чел. отъ каждаго десятка; самъ
Тамерланъ принялъ участіе въ этомъ набѣгѣ. Вмѣстѣ съ солда-
тами онъ поднялся на снѣжныя высоты Гиндукуша. Былъ іюнь
мѣсяцъ; глубокій снѣгъ покрывалъ окрестныя горы. На одномъ изъ
трудныхъ подъемовъ татары могли втащить только двухъ лошадей,
собственно для полководца. Начали спускаться; вездѣ въ ущельяхъ
и по откосамъ сидѣли храбрые кяфиры. Начальники и солдаты
спускались прямо по снѣгу, а для Тамерлана сдѣлали плотъ на че-
тырехъ веревкахъ. Особые рабочіе разгребали внизу площадку, а
потомъ спускали сверху плотъ; такимъ манеромъ спускали его
пять разъ, пока Тамерланъ взялъ палку и пошелъ самъ. Въ это
время ему было подъ 60 лѣтъ. Три ночныхъ атаки на горцевъ
принудили ихъ просить мира; они обѣщали даже принять мусуль-
манскую вѣру, но на слѣдующій же день напали на одинъ
монгольскій отрядъ и почти весь уничтожили. Тогда Тамер-

ланъ приказалъ истребить всѣхъ воиновъ безъ разбора, а жен-
щинъ и дѣтей обратить въ рабовъ. Монголы атаковали смежную
высоту, на которой засѣли горцы, и въ точности исполнили
приказаніе монарха. Изъ череповъ кяфировъ сложили высокую
башню.
Почти одновременно, но съ разныхъ концовъ, три арміи мон-
головъ проникли въ завѣтную страну. Тамерланъ соблюдалъ здѣсь
тѣ же правила, что и вездѣ: если городъ не сопротивлялся, то
брали съ него деньги и подарки для раздачи войску; ученые,
художники, искусные ремесленники и другіе полезные люди, послѣ
ласковаго пріема, отправлялись въ Самарканду правитель города
давалъ клятву, что онъ будетъ служить монголамъ вѣрой и правдой.
Если жители не сдавались,. татары брали городъ силой, грабили
добро, а жителей тащили въ неволю; но самая страшная расправа
была тѣмъ, которые сдались и потомъ возстали. Эта расправа
кончалась пирамидами изъ череповъ, съ надписью на мраморной
доскѣ — за что именно и сколько побито. — Въ срединѣ декабря
всѣ три арміи, направляемыя искусною рукою, сошлись недалеко
отъ Дели, столицы Индіи. Самъ Тимуръ съ небольшимъ отрядомъ
латниковъ перешелъ рѣчку Джумну и съ высоты императорскаго
дворца обозрѣвалъ будущее поле битвы, на которомъ долженъ былъ
окончиться его походъ. Затѣмъ онъ собралъ всѣхъ высшихъ воена-
чальниковъ и, по примѣру древнихъ императоровъ, преподалъ имъ
главныя правила побѣды. Съ глубокимъ вниманіемъ слушали
полководцы мудрыя поученія и поклялись положить свои головы,
если это потребуется для славы монарха. Въ тотъ же день до-
ложили Тамерлану, что за войскомъ находится 100 тыс. плѣн-
ныхъ индійцевъ, и что въ случаѣ малѣйшей неудачи подъ стѣ-
нами столицы ихъ присутствіе можетъ оказаться гибельнымъ;
нѣкоторые генералы уже замѣчали на ихъ лицахъ радостную
улыбку, когда осажденные вышли на вылазку. Тамерланъ долго
думалъ, наконецъ отдалъ приказъ, чтобы каждый воинъ, у кого
есть плѣнные, умертвилъ ихъ собственноручно; а если онъ не
сдѣлаетъ этого, то будетъ умерщвленъ самъ. Въ теченіе часа

жестокое приказаніе было исполнено безпрекословно; докторъ Та-
мерлана, который въ своей жизни не зарѣзалъ ни одного барана,
долженъ былъ убить 15 рабовъ.
1-го января вся армія перешла черезъ Джумну и расположи-
лась на западной сторонѣ города. На зарѣ третьяго дня войска
построились къ бою. Правымъ флангомъ командовалъ внукъ Та-
мерлана, Пиръ-Магомедъ, лѣвымъ—султанъ Гуссейнъ, а арьергар-
домъ — Мирза-Рустемъ. Самъ Тамерланъ сталъ на своемъ обыч-
номъ мѣстѣ, въ центрѣ главныхъ силъ. Индійская армія также
выступила изъ города и расположилась для боя подъ начальствомъ
своего императора, султана Махмуда; она состояла изъ 10 тыс.
конницы, 40 тыс. пѣхоты и множества слоновъ. На спинахъ этихъ
животныхъ были навьючены высокія башни, въ которыхъ сидѣли
стрѣлки, а въ хоботахъ торчали кинжалы, смазанные смертонос-
нымъ ядомъ. По бокамъ слоновъ шли люди съ горшками, напол-
ненными горючимъ веществомъ; они же кидали желѣзныя трубки,
въ родѣ ракетъ. Появленіе такого войска смутило татаръ; но Та-
мерланъ еще заранѣе принялъ свои мѣры. Впереди фронта была
сдѣлана ограда изъ щитовъ, окопанная спереди рвомъ; за щитами
поставлены буйволы съ навязанною на рогахъ колючкой. Бывшимъ
тутъ монголамъ приказано, какъ только приблизятся слоны, заки-
дывать имъ подъ ноги особые желѣзные крючья, а потомъ за-
жечь на буйволахъ сухую колючку. — Началось сраженіе. Слоны
двинулись подобно живымъ холмамъ; они страшно ревѣли и, под-
нявъ хобота, сверкавшіе кинжалами, взмахивали направо и на-
лѣво своими огромными клыками. Живая изгородь изъ буйволовъ
отхлынула назадъ - войско пришло въ смятеніе. Тамерланъ при-
казалъ атаковать индійскую пѣхоту. Она была тотчасъ разбита;
но къ страшнымъ словамъ никто не зналъ, какъ подступиться:
храбрѣйшіе взлетали на воздухъ и попадали подъ ихъ могучія ступни.
Одинъ изъ татарскихъ вождей ловкимъ взмахомъ сабли отрубилъ
слону хоботъ; несчастное животное заревѣло отъ боли, сбило башню
и попятилось назадъ. Татары сомкнулись кучами у слоновъ и,
прикрывъ себя щитами, начали ихъ истреблять тѣмъ же спосо-

бомъ. Слоны давили всадниковъ, рвали ихъ кинжалами, душили
хоботами, но кучки удальцовъ росли все больше и больше—каж-
дому хотѣлось сразить хоть одно чудовище. Почти всѣ слоны
были перебиты, остатки арміи спаслись въ столицу. Султанъ
Махмудъ въ ту же ночь покинулъ городъ, а на другой день надъ
главными воротами уже развѣвался бунчукъ Тамерлана. Побѣди-
тель съ торжествомъ въѣхалъ въ древнюю столицу, украшенную
богатыми и причудливыми зданіями. На площади стоялъ велико-
лѣпный тронъ, блиставшій золотомъ, осыпанный драгоцѣнными
каменьями. Сидя на этомъ тронѣ, Тамерланъ принималъ знатнѣй-
шихъ гражданъ, послѣ которыхъ явилось больше сотни слоновъ,
пріученныхъ нарочно къ такимъ торжествамъ. Покрытые узорча-
тыми попонами, съ золотыми кистями, они также проходили мимо
и, поровнявшись съ трономъ, падали на землю, издавая жалобные
стоны.—Такъ какъ богатства города могли легко возбудить алчность
татаръ, то Тамерланъ вывелъ всѣ войска и поставилъ стражу у
воротъ. Нѣсколько дней прошло спокойно, но, на бѣду, жена Тамер-
лана выпросила позволеніе осмотрѣть султанскій дворецъ. Съ нею
былъ отправленъ конвой въ тысячу человѣкъ. Какъ только отво-
рили ворота, солдаты ворвались въ городъ и начали грабежъ. Ин-
дійцы стали защищаться; появились раненые, убитые. Тамер-
ланъ послалъ другой отрядъ прекратить безчинство, но и этотъ
отрядъ присоединился къ грабителямъ. Послали третій — то же
самое. Мало-по-малу грабежъ принялъ страшные размѣры и про-
должался трое сутокъ; никто не могъ его унять, потому что всѣ
грабили, всѣ были виновны. Солдаты не знали, куда дѣвать на-
грабленное добро: они навѣшивали на себя и на лошадей рубины,
смарагды, жемчугъ, алмазы; кидали въ мѣшки горстями золото и
серебро. Говорятъ, будто Тамерланъ велѣлъ нарочно затѣять драку,
чтобъ только былъ предлогъ разрушить большой городъ, который
онъ боялся оставить въ тылу. Слоны, нагруженные добычей, по-
волокли ее въ Самаркандъ; войска двинулись дальше, къ берегамъ
священнаго Ганга. Здѣсь оказали сопротивленіе только гебры, древ-
нѣйшіе обитатели Индіи. Татары преслѣдовали ихъ съ особенною

ненавистью, какъ язычниковъ. Исходивши берега Ганга и Джелаба,
водворивъ мечемъ среди язычниковъ религію пророка, Тамерланъ
вышелъ въ степь и объявилъ, что походъ оконченъ. Всѣ участ-
ники похода, всѣ индійскіе раджи и чиновники, помогавшіе мон-
голамъ, получили щедрыя награды изъ рукъ самого монарха.
Многіе изъ нихъ въ награду за вѣрность получили въ управле-
ніе города или же области. Послѣ великолѣпной охоты, въ которой
загонщиками служили нѣсколько тысячъ солдатъ и въ которой
били носороговъ какъ свиней, саблями, Тамерландъ уѣхалъ въ Са-
марканду а войска пошли южными отрогами Гималайскихъ горъ,
влача за собой несмѣтную добычу. На длинномъ обратномъ пути
Тамерланъ обдумывалъ средства для борьбы съ турецкимъ султа-
номъ Баязетомъ, славнымъ и опаснымъ соперникомъ по раздѣлу
Азіи. Ихъ владѣнія раздѣляла лишь рѣка Евфратъ; оба воинствен-
ные и властолюбивые, оба жестокіе — они не могли ужиться въ
мирѣ. Къ тому же Баязетъ былъ надменнѣйшій мусульманинъ;
разбивши стотысячную христіанскую армію, онъ похвалялся, что
скоро будетъ кормить своего коня на престолѣ св. Петра, въ
Римѣ. Вражда этихъ двухъ грозныхъ владыкъ шла на пользу
христіанъ; благодаря ей, Цареградъ остался во власти христіанъ
еще на 50 лѣтъ.
Въ серединѣ лѣта 1402 года обѣ арміи сошлись на равнинѣ
у подножія горы Стеллы, въ Малой Азіи, недалеко отъ г. Ан-
горы. Армія Тимура, какъ всегда, отличалась стройностью, по-
рядкомъ и многочисленностью. Воины обожали своего предводителя
и съ нетерпѣніемъ ждали сигнала къ битвѣ. Самъ Тамерланъ, съ
40 конными полками, расположился въ резервѣ; его любимый
внукъ, Пиръ-Магомедъ, командовалъ на этотъ разъ центромъ; здѣсь
находились отборныя дружины и главное знамя, охраняемое двумя
тысячами латниковъ. Турецкіе воины смотрѣли угрюмо на вра-
говъ, заслонившихъ собой, точно черныя тучи, весь горизонтъ.
Главная ихъ опора, янычары, стояли въ центрѣ подъ началь-
ствомъ самого султана; фронтъ прикрывали три десятка индій-
скихъ слоновъ; -сынъ султана, Сулейманъ, командовалъ правымъ

крыломъ; лѣвое же крыло составляли сербскія дружины подъ на-
чальствомъ храбраго князя Лазаря. Въ 6 часовъ утра въ рядахъ
монголовъ раздались звуки трубъ; тотчасъ забили турецкіе бара-
баны. Татары прокричали: «Сюрюнъ!» а воины Баязета: «Аллахъ!»
Первый ударъ палъ на сербскія дружины: татары ихъ обошли,
затопили волнами своей конницы. Послѣ жестокаго боя неустра-
шимый Лазарь сомкнулъ своихъ латниковъ, пробился къ султану
и совѣтовалъ ему отступить, потому что къ тому времени пе-
чальный исходъ битвы уже обозначился: часть праваго фланга
безъ боя перешла на сторону враговъ. Гордый Баязетъ съ гнѣ-
вомъ отвергъ предложеніе Лазаря и остался среди янычаръ; его
сына, Сулеймана, увезли силою въ г. Бруссу; отступленіе остат-
ковъ праваго крыла прикрылъ тотъ же Лазарь, а резервъ бѣ-
жалъ въ горы. Янычары дрались съ остервенѣніемъ: ни сила та-
таръ, ни знойное солнце и жестокая жажда не могли сломить ихъ
мужества: они дрались до вечера и почти всѣ погибли. Ночью
Баязетъ бѣжалъ, но былъ пойманъ и представленъ Тимуру, вмѣстѣ
съ сыномъ Музою и знатнѣйшими пашами. Тимуръ оказалъ вели-
кодушіе, достойное государя. Онъ принялъ ласково Баязета, хотя
при видѣ его засмѣялся и сказалъ: «Тебѣ, кривому уроду, и мнѣ,
хромому бѣдняку, тѣсно стало жить на землѣ!»
Возвратившись въ Самаркандъ, Тамерланъ уже обдумывалъ
завоеваніе Китая, гдѣ господствовали потомки Чингисъ-хана; но
тяжкая болѣзнь и смерть избавили народы отъ новыхъ испытаній.
Умирая, онъ сказалъ окружавшимъ его ложе дѣтямъ и ближайшимъ
друзьямъ: «Не кричите, не рвите своихъ одеждъ, а лучше молитесь
Богу, чтобы далъ радость душѣ моей. Умираю съ отрадой, что я
никогда не позволялъ сильному утѣснять слабаго. Служите моему
наслѣднику вѣрно, живите между собой согласно, чтобы въ мірѣ
не было безпорядка и не пропали бы мои многолѣтніе труды».—
2-го мая 1868 г., черезъ 464 года послѣ его смерти, русскіе сол-
даты безъ выстрѣла заняли бывшую столицу «владыки міра>.

ОСАДА И ВЗЯТІЕ КАЗАНИ.
Вскорѣ послѣ разгрома Золотой орды великимъ Та-
мерланомъ часть ея засѣла въ Казани, а другая
овладѣла Крымомъ. Обѣ орды, казанская и крым-
ская, стояли другъ за друга; одна помогала другой,
и почти сто лѣтъ прошло въ походахъ русскихъ
подъ Казань. Этотъ злой сосѣдъ стоялъ Москвѣ по-
перекъ пути; онъ заграждалъ ей Волгу, Каму, мѣшалъ
разселенію, торговлѣ, а что еще важнѣе — раздвоялъ ея силы въ
борьбѣ съ Литвой. Впрочемъ, между казанскими мурзами всегда
находились благопріятели Москвы, и если эти мурзы брали верхъ,
то на Казанское царство садился царемъ ставленникъ Москвы;
если же одолѣвали друзья Крыма, то ставили себѣ царемъ злѣй-
шаго врага русской земли. Таковъ былъ, напримѣръ, казанскій
царь Сафа-Гирей. Тогда Казань допекала Русь «хуже Батыева
разоренья; Батый только одинъ разъ прошелъ русскую землю,
словно горящая головня, а казанцы безпрестанно нападали на
русскія земли, жгли, убивали и таскали людей въ неволю». Съ
плѣнниками обходились безчеловѣчно: выкалывали имъ глаза, обрѣ-

зывали уши, носы, обрубали руки или ноги, вѣшали за ребра
на желѣзныхъ гвоздяхъ. Толпы русскихъ плѣнниковъ продавались
на базарахъ, какъ продается теперь скотъ; ихъ скупали хивинскіе
купцы. Царь Иванъ Васильевичъ Грозный, по примѣру своего
отца и дѣда, продолжалъ добывать Казанское царство. Въ 1550 г.
онъ приказалъ заложить городокъ Свіяжскъ на нагорной сторонѣ
Волги, среди чувашей. Близость русскаго городка смирила казан-
цевъ и заставила ихъ принять къ себѣ царемъ Шигъ-Алея, благо-
пріятеля Москвѣ. Въ ту пору было освобождено изъ неволи до
60 тыс. русскихъ людей. Казанцы думали, что русскій царь ве-
литъ послѣ этого снести Свіяжскъ и возвратитъ нагорный берегъ,
но въ Москвѣ было не въ обычаѣ поступаться тѣмъ, что разъ
уже взято. Казанцы остались недовольны, не слушали царя Шигъ-
Алея, такъ что послѣдній вынужденъ былъ ихъ покинуть, забравши
съ собой стрѣльцовъ и знатнѣйшихъ мурзъ. Тогда казанцы согла-
сились, чтобы у нихъ сидѣлъ царскій намѣстникъ, русскій вое-
вода. Послали имъ намѣстника. Когда Семенъ Микулинскій подъ-
ѣхалъ къ городу, татары заперли ворота и не пустили русскихъ:
«Ступайте, дураки, сказали они, въ свою Русь, напрасно не тру-
дитесь; мы вамъ не сдадимся; мы и Свіяжскъ отымемъ. Ступайте,
дураки!» — Всѣ прежніе враги въ Казани помирились на томъ,
чтобы воевать и послали за помощью къ ногайцамъ. Оттуда при-
былъ царевичъ Едигеръ съ 10-ю тыс. ногайцевъ. Вся Казанская
земля стала вооружаться, даже измѣнили чуваши. Муллы распа-
лили въ мусульманахъ ненависть къ христіанамъ, воскресили по-
гасавшія доблести временъ Чингиса и Батыя.
По совѣту думныхъ людей царь Иванъ Васильевичъ порѣшилъ
теперь покончить съ мятежною Казанью, при чемъ пожелалъ самъ
принять участіе въ походѣ. Ратные люди получили приказаніе со-
бираться въ Коломну и Каширу, изъ дальнихъ мѣстъ — подъ
Муромъ и Рязань.
Ратнымъ силамъ Московскаго государства далъ устройство дѣдъ
Ивана Васильевича Грознаго, также Иванъ Васильевичъ, первый
единодержавный государь. Мы видѣли, что Дмитрію Ивановичу

Донскому удалось собрать большую рать, но главную ея силу со-
ставляли дружины князей, которыя выходили па войну по своей
охотѣ. Рязанскій князь не захотѣлъ биться съ татарами и не по-
шелъ. Иванъ Васильевичу мудрѣйшій изъ московскихъ князей,
началъ строеніе русской земли тѣмъ, что притянулъ къ Москвѣ
ближайшія къ ней земли — Тверскую, часть Рязанской и земли
Ратникъ и воевода.
Великаго Новгорода. Потомки князей, лишенныхъ удѣловъ, бояре
и дворяне охотно шли въ Москву на службу Государю. Онъ ихъ
принималъ также охотно, раздавалъ имъ помѣстья, но съ усло-
віемъ, что каждый дворянинъ, получившій помѣстье, долженъ вы-
ходить на войну не только самъ, а съ извѣстнымъ числомъ пѣ-
шихъ и конныхъ ратниковъ. Такимъ образомъ было положено
начало служилаго класса, отъ котораго произошло наше дворянство.

Раздачу помѣстій продолжали сынъ и внукъ Ивана Васильевича,
отчего ратныя силы Московскаго государства постепенно умножа-
лись; наконецъ они дошли до 300 тыс. Такого войска не могло
выставить въ то время ни одно изъ государствъ Европы. Луч-
шимъ и главнымъ войскомъ была конница. Наши ратники выѣз-
жали въ поле на татарскихъ лошаденкахъ, пѣгой масти и такихъ
шустрыхъ, что онѣ могли скакать безъ остановки по 7 или 8
часовъ. Сидя на высокихъ татарскихъ сѣдлахъ, всадники умѣли
въ одно и то же время править конемъ, управляться лукомъ,
саблей, плетью, а иногда и пикой. Дворяне надѣвали кольчатое
или досчатое металлическое вооруженіе; голову покрывали шлемомъ
или металлической шапкой; спереди прикрывали себя круглымъ
небольшимъ щитомъ. Воеводы выѣзжали въ полномъ доспѣхѣ—съ
бармицами, прикрывавшими плечи, наручами, рукавицами, нако-
лѣнниками, поножами,—и все это было у нихъ насѣчено золотомъ,
изукрашено драгоцѣнными камнями. Царскія конныя дружины и
стрѣльцы были одѣты одинаково, въ кафтаны; прочіе одѣвались
по своимъ достатками До Ивана Васильевича Грознаго русская
пѣхота мало чѣмъ отличалась отъ пахарей; но этотъ Государь
учредилъ постоянную пѣхоту, подъ названіемъ стрѣльцовъ. Въ
мирное время они держали стражу; во время же войны употреб-
лялись при осадѣ и защитѣ городовъ. Стрѣльцы получили пищали,
или самопалы, и, кромѣ того, сабли и бердыши; спереди, на берен-
дейкѣ, перекинутой черезъ лѣвое плечо, у нихъ висѣли заряды,
рогъ съ порохомъ, фитиль и всякая хозяйственная мелочь. Кромѣ
конницы и пѣхоты, въ войскахъ того времени числился «нарядъ»:
такъ называли тогда артиллерію. Ее составляли орудія разной
величины: «затинныя пищали», самыя большія; «гафуницы», по-
меньше, и «можжиры>, въ родѣ теперешнихъ мортиръ. Прислугу
у орудій называли «пушкарями». По числу орудій нашъ «нарядъ»
былъ довольно великъ. Такъ, подъ Казанью находилось полтораста
пищалей, кромѣ малыхъ полковыхъ орудій, стоявшихъ у царскихъ
шатровъ. Расположеніе войскъ для боя и самый способъ дѣйствій
напоминалъ военные обычаи татаръ. Конница строилась впереди

пѣхоты; она же и начинала бой. Подъ звуки трубъ и сурнъ, на
которыхъ играли не переводя духъ, подъ удары въ бубны и на-
баты, съ дикимъ, оглушающимъ крикомъ, русскіе всадники смѣло
и порывисто кидались на непріятеля. Они метали на всемъ скаку
копья, пускали стрѣлы, старались сломить однимъ ударомъ. Но
эта запальчивость продолжалась недолго; если непріятель выдер-
живалъ натискъ, то конница обыкновенно приходила въ безпоря-
докъ и укрывалась за пѣхоту, которая принимала тогда тяжесть
боя на себя. Пѣхота сражалась стойко, храбро, но побѣда почти
всегда зависѣла отъ перваго удара. Русскіе воеводы не умѣли,
что называется, возстановить бой, т. е. поправить дѣло.—Вмѣстѣ
съ войной войск& того времени вносили въ страну разореніе. Хотя
служилые люди и запасались изъ дому провизіей—пшеномъ, соло-
ниной, толокномъ, но эти запасы истощались скоро; приходилось
жить грабежемъ. Зачастую воеводы кормили бѣдняковъ, голодав-
шихъ по нѣсколько сутокъ, Бога-ради. Истощеніе запасовъ застав-
ляло ратныхъ людей разбѣгаться по домамъ прежде чѣмъ кончится
война, Если припомнить бѣдность и малолюдность страны, безпу-
тицу, безкормицу, то слѣдуетъ думать, что походы того времени
были очень тяжелы, что ратные люди довольствовались самой скуд-
ной пищей, проводили дни и ночи, лѣто и зиму подъ открытымъ
небомъ, безъ всякихъ шатровъ или бараковъ, претерпѣвали холодъ,
голодъ и жажду. При всемъ томъ, русскіе ратники отличались
неутомимостью въ трудахъ, мужествомъ, терпѣніемъ въ нуждѣ;
нападали они пылко, храбро; оборонялись стойко и умирали, не
прося пощады. Какъ дѣдъ Иванъ Васильевичъ, такъ и его внукъ
старались всѣми средствами водворить въ войскахъ порядокъ, дис-
циплину, что, конечно, было дѣломъ труднымъ среди служилаго
класса; особенно трудно оказывалось ладить съ мѣстничествомъ.
Родовитые бояре и князья спорили изъ-за мѣстъ, не желая под-
чиняться тому, чей родъ былъ ниже. Эти споры не прекращались
даже въ виду непріятеля. За провинность карали лишеніемъ бо-
ярскаго сана, помѣстій, опалой или немилостью царской; простыхъ
ратниковъ — торговою или даже смертной казнью. А за ратныя

заслуги награждали такъ же щедро, какъ и теперь: повышеніемъ
въ боярство, золотыми медалями съ изображеніемъ Георгія Побѣдо-
носца или же Государева лица, кораблениками, шубами, кафтанами,
доспѣхами, оружіемъ, серебряною утварью и прибавкой помѣстій.—
Таковы были ратныя силы юнаго Московскаго государства, съ
которыми оно выступило на завоеваніе татарскаго царства.
Начальный человѣкъ и простой стрѣлецъ.
16 іюня 1552 года царь оставилъ столицу. Войско двинулось
подъ Казань разными путями: самъ царь шелъ на Владиміръ и
Муромъ; Большой полкъ и полкъ Правой руки—на Рязань и Ме-
щеру; Михаилу Глинскому приказано стать на берегахъ Камы, а
боярину Морозову везти Волгою нарядъ. Со всѣхъ сторонъ сходи-
лись войска; ихъ вели мужи брани и совѣта: князь Владиміръ
Андреевичъ, князья Турунтай, Пронскій, Хилковъ, Мстиславскій>

Воротынскій, Щенятевъ, Курбскій, Микулинскій, Владиміръ Воро-
тынскій; бояре: Плещеевъ, Серебряный и братья Шереметевы. Во
главѣ всѣхъ ратныхъ силъ находился самъ царь, еще молодой,
но осторожный и разсудительный, исполненный ратнаго духа. Онъ
осматривалъ по пути ратниковъ, лошадей, оружіе, росписывалъ
дворянъ по сотнямъ и назначалъ имъ сотниковъ, приказывалъ
наводить мосты, чинить гати. Всякую помѣху царь принималъ
близко къ сердцу. Когда новгородцы били челомъ, что они за
долгою службой не могутъ больше оставаться при войскѣ, то Го-
сударю была немалая скорбь отъ этого челобитья. Онъ приказалъ
переписать служилыхъ людей и оповѣстить, что тѣхъ, кто хочетъ
идти, Государь пожалуетъ и будетъ подъ Казанью кормить, а
кому нельзя идти, тотъ пусть остается. Услыхавъ царскій отвѣтъ,
всѣ сказали въ одинъ голосъ: «Готовы идти съ Государемъ. Онъ
нашъ промышленникъ и здѣсь, и тамъ: промыслитъ нами, какъ
ему Богъ извѣститъ>.—Русскіе люди, подвигаясь къ Казани, всту-
пили въ новый для нихъ край, полный приволья: въ густыхъ и
темныхъ лѣсахъ водилось множество птицы, звѣря и меду; дикій
лось самъ шелъ на убой; луга и поля были покрыты сочной тра-
вой, полноводныя рѣки кишѣли рыбой. Черемисы и мордва спѣ-
шили встрѣтить Царя, поднося ему отъ даровъ своей богатой
земли—хлѣбъ, мясо и медъ. Послѣ Успенія полки начали пере-
правляться на луговую сторону, и хотя шли проливные дожди,
дороги размыло водой, но войска подвигались бодро, перенося всѣ
трудности дальняго похода.
19 августа все войско, силою въ полтораста тысячъ, распо-
ложилось въ виду Казани, на луговой сторонѣ. На другой день
перебѣжалъ оттуда мурза Камай и сказалъ, что казанцы хотятъ
биться на смерть, скорѣе погибнутъ, чѣмъ покорятся; что въ Ка-
зани сидитъ 30 тыс., готовыхъ къ бою, большіе запасы съѣст-
ного, и что ногайскій князь Япанча послалъ въ Арскую Засѣку
поднять противъ русскихъ весь народъ. Таковы были первыя
свѣдѣнія, полученныя изъ вѣрныхъ рукъ. — Казань слыла
сильной отъ природы. Верстъ за 7 отъ Волги, вверхъ по рѣчкѣ

Казанкѣ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ впадаетъ въ эту рѣчку тинистый
Булакъ, находится высокая и крутая возвышенность, съ полъ-
версты въ длину и саженъ полтораста въ ширину. Въ этомъ-то
углу и стояла крѣпость, нынѣшній Кремль. Она была обнесена
деревянными стѣнами, съ деревянными же башнями, окопана рвомъ
и имѣла 12 воротъ; по серединѣ крѣпости шелъ оврагъ, призы-
вавшій большія каменныя зданія царева двора и мусульманскія
мечети. Дальше, къ востоку, на плоской возвышенности стоялъ
самый городъ, также обнесенный деревянными стѣнами съ башнями,
а еще дальше—Арское поле, въ одну квадратную версту, съ обры-
вами по обѣ стороны; съ третьей стороны примыкалъ къ нему
густой лѣсъ. Все это видно на планѣ. Подступы къ Казани были
трудны; мѣстность кругомъ болотистая, покрытая кустарниками,
лѣсомъ. Переправившись черезъ Казанку, русскіе расположились
вокругъ города такимъ порядкомъ: Большой полкъ — тыломъ къ
Арскому полю и лѣсу, лицомъ—къ городу; полкъ Правой руки—
правѣе, за Казанкой, противъ самой крѣпости; полкъ Лѣвой руки—
напротивъ его, за Булакомъ. Тутъ же разбили и царскую ставку.
Еще не успѣли войска занять своихъ мѣстъ, какъ татары сдѣ-
лали вылазку въ то самое время, когда Передовой полкъ поды-
мало* на Арское поле. Князья Пронскій и Львовъ послѣ жаркаго
боя прогнали ихъ въ городъ. Какъ вышелъ царь на лугъ противъ
Казани, то велѣлъ развернуть свое знамя, съ изображеніемъ не-
рукотвореннаго образа. Послѣ молебна царь позвалъ князя Влади-
міра Андреевича, бояръ, воеводъ, ратныхъ людей своего полка и
говорилъ имъ: «Приспѣло время нашему подвигу. Потщитесь едино-
душно пострадать за благочестіе, за святыя церкви, за православ-
ную вѣру христіанскую, за единородную нашу братію, православ-
ныхъ христіанъ, переносящихъ долгій плѣнъ, страдающихъ отъ
этихъ безбожныхъ казанцевъ. Я съ вами самъ пришелъ. О, лучше
мнѣ здѣсь умереть, нежели жить и видѣть за свои грѣхи Христа
хулимаго и порученныхъ мнѣ отъ Бога христіанъ, претерпѣваю-
щихъ муки! Если милосердый Богъ подастъ намъ Свою помощь,
то я радъ васъ жаловать великимъ жалованьемъ, а кому случится

до смерти пострадать, радъ я женъ и дѣтей ихъ вѣчно жаловать».—
Князь Владиміръ Андреевичъ отвѣчалъ отъ лица прочихъ: «Ви-
димъ тебя, Государь, тверда въ истинномъ законѣ, и потому всѣ
мы должны единодушно помереть. Дерзай, Царь, на дѣла, за ко-
торыми пришелъ! Да сбудется на тебѣ Христово слово: всякъ про-
сяй пріемлетъ и толкущему отверзется». Тогда Царь, взглянувъ
на образъ Іисуса, громко сказалъ: «Владыко, о Твоемъ имени
движемся!»—Послѣ этого приступили къ осадѣ.
На другой же день приключилась бѣда: страшная буря съ
дождемъ и градомъ сломала всѣ шатры, въ томъ числѣ и цар-
скій; на Волгѣ погибло много судовъ съ запасами. Это несчастіе
смутило ратныхъ людей, во Царь не упалъ духомъ: онъ велѣлъ
двинуть новые запасы изъ Свіяжска; велѣлъ объявить, чтобы
каждому было вѣдомо, что онъ не отойдетъ отъ Казани, хотя бы
пришлось подъ ней зимовать. Днемъ и ночью неутомимый Царь
ѣздилъ кругомъ города, осматривалъ осадныя работы, указывалъ,
какъ ихъ вести, ободрялъ и жаловалъ ратныхъ людей. Подъ при-
крытіемъ пищальниковъ и казаковъ были поставлены первые туры *)
за 50 саж. отъ городской стѣны; бояринъ Морозовъ прикатилъ
къ турамъ большія пушки, и съ того времени пальба изъ пушекъ
не утихала до конца осады. Казанцы дѣлали ежедневныя вылазки,
запальчивыя, отчаянныя: они хватались за туры, лѣзли прямо
на смерть, но ихъ всегда почти съ успѣхомъ отгоняли прочь. На
вылазкахъ войске другъ другу помогали, при чемъ сохранялся
большой порядокъ: шли только тѣ, кому назначено. Въ прежнихъ
осадахъ было иначе. — Между тѣмъ князь Япанча ударилъ на
станъ Передового полка сзади, изъ Арскаго лѣса. Хотя воеводы
успѣли дружнымъ натискомъ отбить Япанчу, однако онъ съ этой
поры не давалъ покоя. Какъ только подымется на высокой город-
ской башнѣ большое татарское знамя, онъ сейчасъ кидается изъ
лѣсу, а казанцы лѣзутъ спереди; съ обѣихъ сторонъ нажимаютъ
на русскихъ. На праздникъ Усѣкновенія поставили туры и со сто-
*) Турами называются круглыя плетенки, въ родѣ корзинъ, но безъ дна.
Они также видны на планѣ.

роны Казанки; теперь весь городъ былъ окруженъ: въ сухихъ
мѣстахъ турами, въ низкихъ и сырыхъ — плетнемъ. Все-таки
осада становилась тягостной; русское войско истомилось отъ осад-
ныхъ работъ, отъ безпрестанныхъ вылазокъ и нападеній Япанчи.
День проходилъ въ трудахъ, ночь—на сторожѣ; некогда было от-
дохнуть, подкрѣпиться пищей. Чтобы облегчить осаду, отдѣлили
часть войскъ для дѣйствій противъ ногайцевъ: 15 тыс. пѣхоты
и 30 тыс. конницы. На Александра Невскаго выступилъ противъ
, нихъ храбрый воевода князь Горбатый-Шуйскій съ княземъ Се-
ребрянымъ. Главныя силы Шуйскій расположилъ въ засадѣ, а
небольшой отрядъ выслалъ къ лѣсу, чтобы выманить ногайцевъ.
Дѣйствительно, Япанча вышелъ изъ лѣсу, погнался и попалъ въ
засаду. Тутъ его охватили со всѣхъ сторонъ, порядочно избили
и втоптали въ лѣсъ. По возвращеніи Шуйскаго, Царь послалъ
въ Казань грамоты, приглашая татаръ къ сдачѣ, иначе грозился
перебить всѣхъ плѣнныхъ. Отвѣта не было: плѣнныхъ казнили
въ виду города. На другой день Государь призвалъ размысла, —
такъ называли тогда инженеровъ,—и приказалъ ему сдѣлать два
подкопа: одинъ подъ тайникъ, у р. Казанки, гдѣ былъ ключъ,
снабжавшій водой, а другой — подъ Арскія ворота. День и ночь
работали русскіе подъ надзоромъ размысла, вкатили подъ тайникъ
11 бочекъ пороху, и 4-го сентября тайникъ, а вмѣстѣ съ нимъ
и часть стѣны взлетѣли на воздухъ. Много казанцевъ въ этотъ
разъ погибло отъ взорванныхъ бревенъ и камней. Осажденные
упали духомъ; они должны были теперь нить гнилую воду, отчего
между ними пошелъ моръ. Многіе мурзы хотѣли-было просить
мира, но другіе, болѣе упорные, а также ихъ муллы, ни за что
не соглашались. Осада продолжалась.
Между тѣмъ, князь Горбатый-Шуйскій послѣ кровопролитнаго
боя взялъ въ Арскомъ лѣсу сильно укрѣпленный острогъ, кото-
рый стоялъ на крутой горѣ, между болотъ, и служилъ скла-
домъ всякаго добра, а также продовольственныхъ и военныхъ за-
пасовъ. Все это досталось русскимъ. Управившись здѣсь, Шуйскій
пошелъ къ Арскому городку, землей, обильною садами, хлѣбомъ,

скотомъ; на каждомъ шагу попадались лѣтніе дома казанскихъ
мурзъ. Жители городка разбѣжались, и Горбатый повернулъ на-
задъ другой дорогой; онъ исходилъ Арскую землю вплоть до самой
Камы. Черезъ 10 дней отрядъ вернулся подъ Казань съ богатой
добычей; сюда гнали множество скота, барановъ, везли на под-
водахъ муку, пшено, овощь. Кромѣ того этотъ распорядительный
воевода вернулъ много русскихъ плѣнныхъ. Порадовалъ Царя по-
двигъ Горбатаго. Въ то же время дьякъ Выродковъ построилъ
башню въ 6 саж. вышиной. Ночью ее подкатили на каткахъ къ
городской стѣнѣ, противъ Царскихъ воротъ; втащили туда 60 пу-
шекъ, а съ разсвѣтомъ открыли пальбу въ городъ, попадая сверху;
пушкари громили зданія, пищальники били защитниковъ. Казанцы
искали спасенія въ ямахъ; многіе прятались подъ тарасами, на-
сыпанными землей, что однако не мѣшало имъ драться на стѣнахъ
и отваживаться на вылазки. Особенно бдительно они берегли свой
ровъ-широкій и глубокій, 7 саж. въ глубину. Князь Михаилъ
Воротынскій успѣлъ придвинуть туры противъ Арской башни и
Царевыхъ воротъ. Тутъ казанцы бились отчаянно. Однажды ратники
ушли обѣдать, оставивъ за турами небольшую стражу; 10 тыс. та-
таръ напали на туры, стражу перебили и могли бы сильно напор-
тить, не явись на выручку съ разныхъ сторонъ воеводы. Дружнымъ
ударомъ, хотя съ большой потерей, они вогнали ихъ въ городъ.
Послѣ этой вылазки много ратныхъ людей осталось на турахъ;
самъ Воротынскій получилъ нѣсколько ранъ и уцѣлѣлъ только
потому, что надѣлъ крѣпкій доспѣхъ.
Прошло пять недѣль осады; наступала осень, и русскіе люди съ
нетерпѣніемъ ждали конца. Не смотря на голодъ, на жажду, на
убыль защитниковъ, казанцы продолжали отбиваться такъ же
храбро, такъ же неутомимо, какъ въ первые дни осады. Царь,
замѣтивъ, что они укрываются отъ огня подъ тарасами, прика-
залъ ихъ взорвать. Наканунѣ Покрова тарасы были взорваны.
Казанцы оцѣпенѣли и долго оставались въ бездѣйствіи. Тогда наши
воеводы придвинули туры къ самымъ воротамъ — Арскимъ, Царе-
вымъ и Аталыковымъ. Казанцы опомнились, бросились на вы-

лазку, и въ присутствіи Царя загорѣлся бой у самыхъ стѣнъ, у
воротъ. Бились въ рукопашную, палили изъ пищалей, рубились
чѣмъ попало. Наконецъ наши осилили: на плечахъ татаръ ворва-
лись въ городъ, въ то время какъ другіе успѣли вскочить въ
башню и, засѣвши въ ней, открыли огонь вдоль улицъ. Воротын-
скій послалъ уже просить Царя, чтобы двинулъ всѣ полки, но
Иванъ Васильевичъ боялся повредить поспѣхомъ и отдалъ приказъ
отойти. Башня осталась за стрѣльцами; ворота, мосты и стѣны
воеводы зажгли. Татары всю ночь ставили противъ этихъ мѣстъ
срубы, засыпая ихъ землей. На другой день—это былъ праздникъ
Покрова—воеводы палили изъ пушекъ ядрами и камнями до тѣхъ
поръ, пока сбили городскую стѣну до основанія; въ этотъ же день
заполнили рвы бревнами, землей, а гдѣ нельзя было это сдѣлать,
приготовили мосты. На 2-е октября, въ воскресенье, объявили
всѣмъ ратнымъ людямъ, чтобы приготовились «пить общую чашу
крови» и чтобы каждый воинъ «очистилъ себѣ душу», что озна-
чало предстоящій приступъ.
По этому случаю всѣ пути къ Казани были заняты отдѣль-
ными отрядами, чтобы преградить бѣглецамъ дорогу. Въ первой
линіи назначено идти казакамъ съ ихъ головами и полкамъ бояр-
скихъ дворовыхъ людей. Въ такихъ полкахъ считалось по 5 тыс.
конныхъ людей, да при нихъ по тысячѣ стрѣльцовъ съ пищалями
и по 800 казаковъ съ луками и рогатинами; пѣшимъ катить
передъ собой щиты на каткахъ или на колесахъ. Во второй линіи
идти воеводамъ съ главными силами и наступать каждому противъ
указанныхъ воротъ, а въ третьей линіи, для поддержки второй,
идти царской дружинѣ и находиться запаснымъ воеводамъ. Царь
Иванъ Васильевичъ, прежде чѣмъ начать кровопролитіе, послалъ
въ городъ мурзу Камая пригласить казанцевъ бить челомъ Госу-
дарю, при чемъ выдать главныхъ измѣнниковъ. Казанцы отвѣчали
единогласно: «Не бьемъ челомъ! На стѣнахъ Русь, на башнѣ Русь—
ничего! Мы другую стѣну поставимъ и всѣ помремъ или отси-
димся».
Наступила ночь. Царь, побывши въ тайной бесѣдѣ съ духов-

никомъ, напалъ вооружаться. Когда Воротынскій доложилъ, что
порохъ подложенъ и мѣшкать нельзя, Царь послалъ оповѣстить
полки, а самъ пошелъ къ заутренѣ. Отслушавъ заутреню, Иванъ
Васильевичъ велѣлъ «наволочить» на древко великое царское знамя.
Наверху этого знамени былъ водруженъ животворный крестъ,
осѣнявшій русскія рати въ Куликовской битвѣ. Какъ только раз-
вернулось великое знамя, то во всѣхъ полкахъ тотчасъ были рас-
пущены свои знамена; подъ звуки набатовъ и сурнъ войска стали
расходиться по своимъ мѣстамъ. Царская дружина также ушла,
а самъ Государь пошелъ въ церковь слушать обѣдню. Только-что
дьяконъ закончилъ чтеніе Евангелія словами: «И будетъ едино
стадо и единъ пастырь!» - какъ въ это мгновеніе раздался оглуши-
тельный взрывъ. Царь вышелъ изъ церкви и увидѣлъ, какъ взле-
тѣли Арскія ворота, часть стѣны, а съ нею—бревна, люди... Когда
же дьяконъ молился о Царѣ и произнесъ слова: «и покорити подъ
нози его всякаго врага и супостата», послышался второй взрывъ,
еще болѣе ужасный. Тогда русскіе люди, воскликнувъ «Съ нами
Богъ!» пошли на приступъ. Казанцы встрѣтили ихъ крикомъ:
«Магометъ! Всѣ помремъ за юртъ!»—Безтрепетно стояли татары
на обломкахъ стѣны, презирая смерть. Они кидали въ русскихъ
бревна, стрѣляли изъ луковъ, крошили саблями, обливали кипя-
щимъ варомъ. Много нашихъ тутъ свалилось, но смѣлые лѣзли
впередъ, увлекая робкихъ. Одни кинулись въ проломъ; другіе ка-
рабкались на стѣны по лѣстницамъ и бревнамъ; третьи несли
другъ друга на плечахъ, подсаживая вверхъ. Царь все время мо-
лился. Уже два вѣстника прибѣжали его звать: «Государь! надо
подкрѣпить войско!> Иванъ Васильевичъ приложился къ образу
чудотворца Сергія, выпилъ святой воды и, съѣвши кусочекъ про-
сфоры, попросилъ благословенія: «Простите меня и благословите
пострадать за православіе. Помогайте намъ молитвой!» — За-
тѣмъ онъ сѣлъ на коня и поскакалъ къ своему полку. Когда
Царь подъѣхалъ, на стѣнахъ ужъ развѣвались русскія знамена.
Казанцы рѣзались на ножахъ въ тѣсныхъ и кривыхъ улицахъ.
Наши взобрались на крыши и стали бить ихъ сверху, отчего та-

тары сразу подались, очистивши улицы. Но въ эту рѣшительную
минуту русскіе ратники чуть было не погубили дѣла. Многіе
«корыстовники» бросились грабить дома, таскали добычу въ ла-
герь, снова возвращались и снова нагружались. Передовые бойцы
изнемогали, а помощи не было—сзади сумятица, грабежъ. Казанцы,
замѣтивши это, перешли въ наступленіе, смяли русскихъ; среди
послѣднихъ раздались крики: «сѣкутъ! сѣкутъ!» Бѣглецы усѣяли
дорогу. Царь, стоявшій неподалеку со своей дружиной, былъ по-
раженъ постыднымъ бѣгствомъ; одну минуту онъ подумалъ, что
все кончено. По его приказанію, половина царской дружины сошла
съ коней; къ ней пристали сѣдые, степенные бояре, отроки, окру-
жавшіе Царя, и всѣ вмѣстѣ двинулись къ воротамъ. Въ своихъ
блестящихъ доспѣхахъ, въ свѣтлыхъ шлемахъ, царская дружина
врубилась въ ряды казанцевъ; царь Едигеръ быстро отошелъ къ
оврагу, потомъ къ ханскому дворцу. Въ обширныхъ и камен-
ныхъ палатахъ дворца татары защищались еще долго, часа пол-
тора; въ то же время, въ одной изъ древнихъ мечетей, стоявшей
рядомъ съ дворцомъ, бились па-смерть абазы, знатнаго рода Ма-
гомета, и муллы, подъ предводительствомъ великаго эмира Кул-
шерифа. Въ послѣднемъ священномъ бою, съ именемъ пророка на
устахъ, всѣ они пали до единаго. Между тѣмъ, выбитые изъ хан-
скаго дворца казанцы бросились въ нижній городъ, къ Елбугинымъ
воротамъ, что выходили на Казанку; но тутъ ихъ встрѣтили
полки Андрея Курбскаго. По трупамъ своихъ, лежавшихъ въ уро-
вень со стѣной, казанцы взобрались на башню, откуда стали гово-
рить: «Пока стоялъ юртъ и царскій престолъ, мы бились до смерти
за царя и юртъ. Теперь отдаемъ вамъ царя живого и здороваго. А
мы выйдемъ на широкое поле испить съ вами послѣднюю чашу!» —
Выдавши царя, татары бросились прямо со стѣнъ на берегъ Ка-
занки и, поснимавши доспѣхи, побрели черезъ рѣку. Воеводы пере-
хватили имъ дорогу: почти всѣ они, тысячъ до шести, погибли въ
рукопашной свалкѣ. Въ городѣ не осталось ни одного защитника,—
лишь женщины да дѣти. Князь Воротынскій прислалъ сказать
царю: <Радуйся, благочестивый самодержецъ! Казань — наша, ея

царь въ плѣну; народъ истребленъ. Что прикажешь дѣлать?» —
«Славить Всевышняго!» отвѣтилъ царь. Онъ приказалъ тутъ же,
подъ великимъ знаменемъ, служить молебенъ, а потомъ собственно-
ручно водрузилъ крестъ, на мѣстѣ котораго была въ этотъ же
день срублена церковь Нерукотвореннаго Спаса. Владиміръ Андре-
евичу бояре, воеводы и всѣ ратные чины поздравили Царя съ
Въѣздъ Царя Ивана Васильевича въ Казань.
побѣдой. Онъ имъ отвѣчалъ: «Богъ совершилъ это твоимъ, князь
Владиміръ Андреевичъ, попеченіемъ, всего нашего воинства тру-
дами и всенародною молитвой; буди воля Господня!» — Когда
очистили отъ мертвыхъ тѣлъ одну изъ улицъ, Царь торже-
ственно проѣхалъ по ней къ ханскому дворцу; впереди его ѣхали
воеводы и дворяне; сзади князь Владиміръ Андреевичъ и Шигъ-

Алей. Толпы русскихъ плѣнниковъ встрѣчали Царя, обливаясь
слезами: «Избавитель ты нашъ! Изъ ада насъ вывелъ; для насъ,
своихъ сиротъ, головы не пощадилъ!» —Царь приказалъ отвести
ихъ къ себѣ въ станъ, накормить, а потомъ разослать по домамъ.
Всѣ сокровища Казани, кромѣ плѣннаго царя, пушекъ и царскихъ
знаменъ, Иванъ Васильевичъ приказалъ отдать ратнымъ людямъ,
равно плѣнныхъ женъ и дѣтей.
На третій день Государь въѣзжалъ въ Казань вторично. На
этотъ разъ было выбрано среди города приличное мѣсто, на ко-
торомъ заложена церковь во имя Благовѣщенія Пресвятыя Бого-
родицы; послѣ молебна освятили воду и съ пѣснопѣніемъ обошли
кругомъ по городской стѣнѣ. Память объ этомъ событіи чтится и
понынѣ въ православной Казани. Вообще, ни одно событіе въ
древней Руси не было такъ велико, такъ радостно, какъ этотъ
подвигъ юнаго Царя и его мудрыхъ сподвижниковъ. Подъ Москвой
сотни тысячъ человѣкъ вышли на встрѣчу Царю, славя его
подвигъ: «Многія лѣта Царю благочестивому, побѣдителю нехри-
стей, избавителю христіанскому!» У Срѣтенскаго монастыря ждалъ
митрополитъ съ крестами. Принявъ благословеніе, Царь благодарилъ
его: «А тебѣ, отцу моему и богомольцу, и всему освященному
собору, вмѣстѣ съ княземъ Владиміромъ Андреевичемъ, и со всѣмъ
войскомъ, за ваши труды и молитвы много челомъ бьемъ». Тутъ
Царь и всѣ, кто съ нимъ былъ, поклонились въ землю; въ свою оче-
редь и духовенство пало на землю, благодарило Царя и все войско.
Начиная съ праздника Архангела Михаила, три дня подрядъ
были столы у Царя; три дня изъ царской казны раздавали дары,
начиная съ митрополита и кончая послѣднимъ ратникомъ; на
48 тыс. рублей было роздано лишь деньгами, платьемъ, сосудами,
доспѣхами и конями. И ратные люди все то заслужили своими
трудами, храбростью, искусствомъ. Подъ Казанью было показано
искусство, удивительное для того времени, особенно по разумному
употребленію артиллеріи и подкоповъ.

УКРАИНСКІЕ КАЗАКИ.
Черезъ сто лѣтъ послѣ завоеванія Руси монголами
часть земель, а именно бывшія княжества Кіев-
ское, Волынское, Черниговское и Новгородъ-Сѣвер-
ское отошли подъ власть литовскихъ государей,
первое время сильныхъ и воинственныхъ. Русскимъ
людямъ подъ властію Литвы жилось хорошо, по-
тому что литовцы, бывшіе язычники и дикари,
принимали русскіе обычаи, крестились въ православную вѣру, тво-
рили судъ и расправу на языкѣ русскомъ, подати брали неболь-
шія, посильныя. Подъ ихъ властью край сталъ заселяться; воз-
никли опять села, города; начался промыселъ и торгъ,—все по-
шло по старому, какъ было до татаръ. Такъ прошло безъ малаго сто
лѣтъ, и не надо бы лучше, не случись вотъ что: одинъ изъ
литовскихъ князей, по имени Ягайло, тотъ самый, который дер-
жалъ сторону татаръ, женился на польской королевнѣ, Ядвигѣ.
Этотъ бракъ принесъ обоимъ народамъ несчастье. Польша была со-
вершенно шляхетское государство: шляхта, или польское дворянство,
издавала законы, имѣла право строить крѣпости, лить пушки, вла-

дѣть холопами, казнить смертью. Шляхтичи не только выбирали
королемъ кого хотѣли, но и выбранному-то могли сопротивляться
не только на словахъ, но и на дѣлѣ, т.-е. съ оружіемъ въ ру-
кахъ. Польскіе короли стали награждать литовскихъ и русскихъ
людей правами шляхетства, особенно тѣхъ, которые принимали въ
угожденіе панамъ или же ксендзамъ католическую вѣру. Такимъ
образомъ Литва, а за ней и Русь стали понемногу ополячи-
ваться; потомки русскихъ князей и бояръ измѣнили вѣрѣ отцовъ,
научились говорить по-польски, приняли обычаи польской шляхты.
Но простой народъ не поступился ничѣмъ и, живя по старому,
этимъ самымъ отшатнулся отъ своихъ прежнихъ бояръ. Между
прочимъ, защита пограничнаго края лежала на немъ; вольныя
дружины отбивались отъ набѣговъ татаръ, промышляли на бере-
гахъ Дона, Днѣпра, заходили на Волгу, пробирались въ моря —
то ради добычи, то ради славы. Такія дружины получили назва-
ніе казацкихъ, а воины назывались казаками, что значило: «воль-
ный человѣкъ», «вояка». — Такое же названіе носили лихіе на-
ѣздники у татаръ. Предводителями казацкихъ дружинъ были гет-
маны, которыхъ назначали польскіе короли: одного въ Литву, а
другого въ Украину, или южную Русь.
Подвиги казаковъ становятся памятными со временъ гетмановъ
Пшеслава Ляндцкоронскаго и князя Дмитрія Вишневецкаго, въ на-
чалѣ XVI вѣка. Къ этой же порѣ нужно отнести и устройство
запорожской Сѣчи. Другъ и пріятель казацкаго гетмана Ляндцко-
ронскаго, по имени Стефанъ Дашкевичъ, прослышавъ о военномъ
братствѣ, спустился за пороги, гдѣ сразу полюбился и былъ из-
бранъ кошевымъ атаманомъ. Дашкевичъ, какъ человѣкъ искусный
въ ратномъ дѣлѣ, храбрый, бдительный, умѣлый, ввелъ между
запорожцами строгую дисциплину, снабдилъ каждаго оружіемъ, по-
дѣлилъ ихъ на полки и сотни, завелъ правильный дѣлежъ добычи
и свободный выборъ атамановъ, а что главное, вдохнулъ въ нихъ
тотъ рыцарскій духъ, который они, какъ увидимъ дальше, сохра-
нили до конца. Обѣ казацкія дружины — запорожская и украин-
ская — подъ начальствомъ доблестныхъ вождей, уже въ ту ран-

нюю нору прославили казацкое имя. Такъ, украинскій гетманъ
Ляндцкоронскій съ запорожцами Дашкевича громили татарскую
орду по берегамъ Чернаго моря, сожгли Очаковъ, опустошили
Крымъ. Князь Дмитрій Вишневецкій, другой казацкій гетманъ,
славился не только своимъ мужествомъ, но и мудрымъ правленіемъ;
онъ строилъ на Украйнѣ города, замки, наблюдалъ въ судахъ спра-
ведливость, заселялъ опустошенный татарами край, поддерживалъ
торговлю, промыселъ. Это было время, когда Польша еще уважала
русскихъ людей, щедро награждая ихъ заслуги на пользу всего
государства. Сдавши гетманство князю Евстафій) Рожинскому, Виш-
невецкій подался къ запорожцамъ; устроилъ на островѣ Кодакѣ
крѣпость, въ которой отсидѣлся отъ татаръ, а потомъ перешелъ
на службу въ Москву, къ Царю Ивану Васильевичу. Во время
крымскихъ походовъ онъ какъ-то попалъ въ плѣнъ, и турецкій
султанъ приказалъ повѣсить его на крюкъ. И повисъ, захвачен-
ный за ребро, сѣдой русскій богатырь! Не смотря на страшныя
муки, онъ славилъ Христа, проклиная въ то же время Магомета.
Какой-то турокъ, проходя мимо, услышалъ эти проклятія и при-
кончилъ страдальца. Разсказывали, что турки вырѣзали его сердце,
подѣлили и съѣли, въ надеждѣ прослыть такими же богатырями,
какимъ былъ Вишневецкій.
Гетманъ Рожинскій далъ казацкому войску новое устройство.
Онъ раздѣлилъ его на 20 полковъ, каждый въ 2 тыс. человѣкъ.
Эти полки получили названіе отъ городовъ Украины: Кіевскій, Ка-
невскій, Черкасскій, Лубенскій и т. д.; полки раздѣлилъ на сотни,
которымъ далъ названія мѣстечекъ. Казаки сами выбирали своихъ
сотниковъ, полковниковъ и всю казацкую старшину, какъ-то:
войскового есаула, судью, писаря, скарбничаго, или казначея. За-
писанные въ списки, или реестры, казаки стали называться ре-
естровыми, въ отличіе отъ прочихъ. Половина ихъ была конная,
половина пѣшая; та берегла границы, а эта стояла по городамъ,
въ родѣ гарнизона. Одежду \ вооруженіе каждый казакъ имѣлъ
изъ дому, но во время походовъ казаки получали жалованье изъ
войсковой скарбницы: простой казакъ — одинъ дукатъ въ годъ и

на 2 года кожухъ; сотники — вдвое больше; полковники и вся
старшина — вчетверо больше. Строй оставленъ прежній, казацкій:
въ атаку они ходили «лавой», т.-е. въ одну шеренгу; для встрѣчи—
«батовались», укладывали лошадей по-парно, въ 2 шеренги; вмѣсто
карре—становились въ треугольникъ. — Въ 1516 г. напалъ на
Польшу крымскій ханъ. При встрѣчѣ крымцы окружили съ трехъ
сторонъ казацкій таборъ, крѣпко сбитый изъ возовъ, осыпали его
стрѣлами и съ гикомъ понеслись въ атаку. Дружнымъ залпомъ
изъ пищалей встрѣтили казаки дикую атаку крымцевъ, сидя за
возами. Татары отхлынули, подобрали мертвыхъ, вторично устрои-
лись и повторили атаку. Мѣткій огонь еще разъ пронизалъ ихъ
ряды—опять татары разсыпались. Рожинскій далъ приказъ, чтобы
ни одинъ казакъ подъ страхомъ смерти не вздумалъ пускаться
въ погоню. Къ ночи татары широко раскинули свой станъ, рас-
положившись на ночлегъ. Передъ самымъ разсвѣтомъ гетманъ тихо
выступилъ изъ табора. Татары спали; возлѣ каждаго всадника сто-
ялъ, привязанный къ нему, его степной конь. Десятокъ опущен-
ныхъ ракетъ перепугалъ коней; они бросились въ разсыпную, по-
тащили сонныхъ всадниковъ, а тутъ ударили казаки и разнесли
татарскую орду. Весь ея богатый обозъ достался имъ въ награду.—
Многіе поляки, прослышавъ о казацкой храбрости, о ихъ повсе-
дневной готовности воевать съ невѣрными, записывали себя или
своихъ дѣтей на службу въ казацкіе полки; они считали за честь
носить казацкое имя. И въ странахъ сосѣднихъ прошла о нихъ
добрая слава. Молдавскій господарь Иванъ прислалъ къ гетману
Свирговскому, преемнику Рожинскаго, просить помощи противъ
турокъ. Въ такомъ дѣлѣ отказа не могло быть: по веснѣ 1574 г.
Свирговскій выступилъ въ Молдавію съ небольшимъ отрядомъ, въ
полторы тысячи казаковъ. Самъ господарь съ отборной конницей,
съ боярами выѣхалъ на-встрѣчу гетману; въ молдавскомъ обозѣ
палили въ знакъ радости изъ пушекъ. Послѣ знатнаго угощенія
казацкимъ старшинамъ поднесли серебряныя миски, полныя чер-
вонцевъ, при чемъ было сказано: «Послѣ дальняго пути вамъ нужны
деньги на баню». На это казаки отвѣчали: «Мы пришли къ вамъ,

волохи, не за деньгами, не для жалованья, а единственно для
того, чтобъ доказать вамъ нашу доблесть и сразиться съ невѣр-
ными, когда къ тому будетъ случай». Съ трудомъ молдаване уго-
ворили ихъ взять деньги. На другой день въ шатрѣ господаря
происходилъ совѣтъ. Со слезами на глазахъ Иванъ благодарилъ
казаковъ за ихъ помощь: «Хотя васъ, други мои, и немного, го-
ворилъ онъ, но одинъ вашъ видъ такъ ободрилъ меня, какъ будто
васъ пришло 20 тысячъ! Сами можете уразумѣть, какъ мое сердце
лежитъ къ вамъ; а что намъ пошлетъ Господь Богъ, то все раз-
дѣлимъ съ вами пополамъ»,—На это гетманъ отвѣчалъ: «Не ста-
немъ толковать о платѣ; плату мы считаемъ послѣднимъ дѣломъ.
Желаемъ сразиться съ коварнымъ и свирѣпымъ врагомъ христіан-
ства. Намъ не страшны силы турокъ; съ Божіей помощью мы
смѣло двинемся на нихъ, лишь бы выручить твои владѣнія». —
Веселымъ пиромъ скрѣпилась эта дружба.
Медленно, малыми переходами, подвигались турки къ берегамъ
Дуная. Ихъ велъ старикъ Капудъ-паша, твердо помнившій при-
казъ своего повелителя—разметать христіанское войско, а мятеж-
наго господаря доставить въ Стамбулъ живьемъ. Его владѣнія уже
были обѣщаны валахскому господарю, который посулилъ платить
двойной харачъ, если султанъ отдастъ ему Молдавію.
Грозная вѣсть дошла наконецъ до союзниковъ, стоявшихъ тогда
подъ Браиловымъ. Иванъ отобралъ 12 тыс. лучшихъ воиновъ и
поручилъ ихъ своему старому другу баркалабу, по-нашему ко-
менданту, Іереміи Чарнавичу, на обязанность котораго возложилъ
наблюдать теченіе Дуная. На прощанье господарь поцѣловалъ бар-
калаба, а тотъ сталъ на колѣни и поклялся въ вѣрности.
Прибывши къ Дунаю, Чарнавичъ увидѣлъ на другомъ бе-
регу огромную армію, безъ малаго 200 тыс., со множествомъ
пушекъ. Нѣсколько разъ турки пытались начать переправу,
но вездѣ встрѣчалъ ихъ бдительный и храбрый баркалабъ. Тогда
паши послали Чарнавичу 30 тыс. цехиновъ, приглашая вмѣстѣ
съ тѣмъ его къ себѣ, на тайный разговоръ. Баркалабъ соблаз-
нился, продалъ присягу. Онъ снялъ сторожевые посты, притворно

отступилъ, а когда турки перешли Дунай отправился къ Ивану,
чтобъ навести его на гибель. Бѣдный господарь повѣрилъ, что
турокъ не болѣе 10 или 15 тыс., не сообразивъ того, какъ это
баркалабъ, имѣя самъ 12 тыс. лучшихъ воиновъ, допустилъ ихъ
переправиться. Казаки первые замѣтили, что здѣсь что-то неладно.
Они говорили: «Волохи часто продаютъ свою землю; они по при-
родѣ измѣнчивы, а Іеремія совсѣмъ ненадеженъ. Какъ онъ не
сдержалъ турокъ? Это намъ удивительно»1—Потолковавши между
собой, они пошли къ господарю. «Удивляемся и тебѣ, Иванъ, какъ
ты хочешь принять битву, не вѣдая ни силъ, ни намѣренія ту-
рокъ? Мы готовы биться за тебя, однако не хотимъ попасть въ
засаду, какъ стадо овецъ!»—Господарь увѣрялъ ихъ, что барка-
лабъ Чарнавичъ самый преданный ему другъ, и что теперь, при-
крывая таборъ, онъ первый встрѣтитъ турокъ, при чемъ развѣ-
даетъ ихъ силы. Однако казаки сами пожелали идти на развѣдку.
Иванъ далъ гетману 6 тыс. конныхъ молдаванъ. Этотъ неболь-
шой отрядъ наткнулся на турецкихъ спаговъ, отборную ихъ кон-
ницу. Послѣ жаркой схватки казакамъ удалось захватить лишь
одного спага, да и то пришибленнаго. Онъ успѣлъ только сказать:
«Насъ немного», и померъ. Казаки хотя и догадались, что онъ
солгалъ, но господарь по прежнему стоялъ на своемъ: «Нечего
бояться, говорилъ онъ, я знаю кому вѣрить!»—Союзники уставили
обозъ надъ озеромъ, недалеко отъ Дуная. Хотя пѣхоты считалось
у нихъ до 30 тыс., но это было не войско, а просто поселяне,
плохо обученные, плохо вооруженные; 13 тыс. конницы находи-
лось у Чарнавича. Господарь разставилъ свою пѣхоту въ обозѣ,
фронтъ ея прикрылъ каменными пушками; казаки стали отдѣльно.
Устроивши таборъ, Иванъ поднялся на одну изъ ближайшихъ вы-
сотъ и увидалъ передъ собою огромную турецкую армію. У него
замеръ духъ: измѣна баркалаба стала очевидна. Онъ крикнулъ,
чтобы къ нему позвали Іеремію, но посланные вернулись и пере-
дали, что Іеремія не можетъ явиться: онъ идетъ въ битву за
своего господаря. Дѣйствительно, на глазахъ Ивана, его конница
двинулась впередъ; послѣ перваго же удара знамена опустились,

мечи и копья брошены, шлемы сняты, обнаженныя головы опу-
щены... Вѣрно измѣнникъ такъ ловко подвелъ, что они попали
въ западню. Между тѣмъ, въ обозѣ раздались крики, что все про-
пало, что надо бѣжать. Съ трудомъ унялъ ихъ храбрый госпо-
дарь, и началась битва: грянули молдаванскія пушки, но только
били не турокъ, а своихъ же измѣнниковъ. Турки, шибко насту-
пая, прикрыли свой длинный фронтъ бѣдными волохами. Всѣ они
полегли передъ своимъ же обозомъ. Свирговскій съ казаками уда-
рилъ на турокъ съ боку: они повернули назадъ, но сразу очень
круто; опытный гетманъ удержалъ казаковъ отъ преслѣдованія
Турки опять перешли въ наступленіе и приблизились къ обозу.
Пыль и дымъ закрывали клубами солнце; нельзя было слышать
человѣческаго голоса; пушкари не знали, куда имъ стрѣлять.
Иванъ громко подавалъ команду: его лихой аргамакъ носился стрѣ-
лой по всему обозу; можно было надѣяться, что турки бу-
дутъ отбиты. Вдругъ небо заволокло тучами, загудѣла буря, и
вслѣдъ за нею прошелъ сильный ливень. Дѣло христіанъ про-
пало. Дождь подмочилъ порохъ: пушки перестали стрѣлять. Турки
густыми толпами врѣзались въ ряды молдаванъ, и молдаване
побѣжали. Казаки храбро погибали въ неравной битвѣ: ихъ пало
до тысячи; остальные сошли съ коней и принялись за пушки;
нѣсколько десятковъ успѣли стащить, а одну, которую не могли
сдвинуть 12 человѣкъ, стащилъ самъ господарь. Прочія пушки
забили порохомъ и, смѣшавшись съ толпой, въ страшной давкѣ,
стали отступать. Къ вечеру молдаване заняли пепелище обгорѣ-
лой деревни; ихъ оставалось еще около 20 тыс. Господарь при-
казалъ окопаться, но упустилъ изъ виду, что здѣсь не было ни
капли воды. На другой день турки заняли окрестныя высоты; за
ними разливалось какъ море зарево пожаровъ: это горѣли сосѣд-
нія села. Прошло три дня нестерпимой муки: воды ни капли,
хлѣба ни крошки! Турки прислали сказать, что если молдаване
сдадутся, то имъ будетъ оказана пощада. Господарь самъ видѣлъ,
что гибель отряда неизбѣжна: немного раньше или немного позже,
а конецъ все тотъ же. Онъ потребовалъ отъ турокъ, чтобы казакамъ

дали свободный пропускъ на родину, чтобы молдаванамъ не дѣлали
насилій, а его, господаря, отвезли на судъ самого султана Селима.
<И пусть, прибавилъ Иванъ, ваши паши семикратно подтвердятъ
присягою мои условія». Паши приняли условія и семь разъ поклялись
въ присутствіи молдаванскихъ пословъ. Затѣмъ они приблизились къ
обозу и приглашали господаря выйти. Онъ въ это время прощался съ
казаками, раздавая имъ золото, свои драгоцѣнности, даже оружіе:
«Возьмите ихъ, вѣрные товарищи, въ награду за вашу любовь.
Вѣчно сохраню въ своемъ сердцѣ благодарность, въ чемъ клянусь
Творцомъ-Богомъ, Которому васъ поручаю». Раздавши все, что
имѣлъ, господарь отправился въ турецкій лагерь. Его привели къ
Капудъ-пашѣ. Во время разговора господарь не выдержалъ и обру-
галъ Капудъ-пашу. Тотъ ударилъ его мечемъ, а янычары отру-
били ему голову. Свирѣпые турки мочили въ крови господаря
свои сабли и давали лизать ее лошадямъ. Они думали, что черезъ
это сами получатъ силу и мужество Ивана, а ихъ лошади — его
бодрость и живость; кости пошли на оправу оружія.—Покончивши
съ Иваномъ, турки бросились на беззащитныхъ молдаванъ и сѣкли
ихъ, какъ капусту. Увидя предательство, казаки хотѣли укрыться
въ окопахъ, но окопы были уже заняты; тогда они стали въ тѣс-
ный треугольникъ. Съ удивленіемъ глядѣли турки на этихъ лю-
дей, пришедшихъ издалека подать помощь единовѣрцамъ; но жа-
лость имъ была невѣдома: мало помедливши, они вытащили ята-
ганы. Рванулись-было казаки впередъ и, скрестивъ сабли,—пода-
лись назадъ; снова рванулись — тутъ ихъ искрошили, затоптали,
сдавили самого гетмана и вынесли его на плечахъ, живьемъ, съ
12 казаками. Прочіе всѣ погибли. Турки ласкали плѣнныхъ, обѣ-
щая имъ почетъ, большія деньги, если они согласятся надѣть ту-
рецкую чалму и славить пророка. «Лучше мы подохнемъ, какъ
собаки, лучше мы пойдемъ въ цѣпяхъ въ неволю, чѣмъ погубимъ
свои души!» отвѣтили казаки. — «Пожалуй, въ цѣлой Польшѣ
нѣтъ такихъ рыцарей, какъ вы?> спросили турки. <Нѣтъ, мы са-
мые послѣдніе: между своими намъ нѣтъ мѣста, иначе мы бъ
тутъ не были»...

Когда печальная вѣсть дошла до Украины, пѣвцы сложили
про своего гетмана пѣсню. Въ этой жалобной пѣснѣ вся Украина
съ тоскою вопрошаетъ: «Куда же вы подѣвали нашего гетмана?» —
Ни вѣтры буйные, ни кречеты-птицы, ни орлы встрѣчные не
могли дать на это отвѣта, и только жаворонки, кружась въ воз-
духѣ, отвѣчали:
„Въ глубокой могилѣ,
„Близъ города Киліи,
„На турецкой линіи"...
Свирговскаго замѣнилъ Ѳедоръ Богданъ. Казаки называли его
попросту <Богданкомъ». Это былъ одинъ изъ доблестнѣйшихъ
вождей, подвиги котораго напоминаютъ подвиги древнихъ бога-
тырей. По приказанію короля Стефана Баторія, казаки пустились
въ Крымъ. Пять тысячъ запорожцевъ, подъ начальствомъ есаула
Нечая, вышли на чайкахъ въ море и, поджидая Богданка, заперли
гавани Кафы и Козлова; онъ шелъ туда же черезъ степь. Узнавши
о приближеніи крымскаго хана Девлетъ-Гирея, казаки построились
къ бою, имѣя обозъ по срединѣ, на флангахъ артиллерію. Встрѣ-
ченная мѣткими залпами, орда скрылась. Тогда казаки пошли на
Перекопъ, взяли его, заняли Кафу и хотѣли идти на Бахчисарай,
какъ тутъ явились съ богатыми подарками ханскіе послы и умолили
взять миръ. Всѣ христіанскіе плѣнники получили свободу; Богданко
съ честью, со славой вернулся въ Украину. Только-что окончилась
эта война, какъ началась другая, съ турками. Опять 3 тыс. за-
порожцевъ вышли въ море; Богданко пошелъ на Донъ. гдѣ не-
много отдохнулъ и двинулся дальше, на Кубань. Послѣ небольшихъ
стычекъ съ горскими народами, казаки проникли черезъ кавказ-
скія горы въ Арменію и Анатолію, сожгли предмѣстья Трапезонта
и, опустошивъ весь азіятскій берегъ, приблизились къ проливу,
противъ Цареграда. Отсюда они переправились въ европейскую
Турцію, высадились гдѣ-то въ Болгаріи и попали на Килію. Она
была взята штурмомъ; всѣ турки и армяне перебиты, городъ раз-
рушенъ до основанія — это въ отместку за пораженіе Свиргов-
скаго. Обогнувши Азовское и Черное моря, приведя въ трепетъ

окрестные народы, Богданко благополучно вернулся въ Украину.
Его подвиги и доблести Нечая также были воспѣты народными
пѣвцами, или бандуристами.
Хотя король Стефанъ Баторій и наградилъ Богданка знаками
гетманскаго достоинства, приславши ему бунчукъ, булаву, печать
и знамя съ изображеніемъ бѣлаго орла, однакоже задумалъ при-
вести казаковъ въ послушаніе, а число ихъ уменьшить. Вмѣсто
прежнихъ 20 полковъ онъ оставилъ только 6; особые чиновники
получили наказъ бдительно слѣдить, чтобы поселяне не переходили
самовольно въ казаки. Однако, ни самъ Богданко, ни его преемники—
гетманъ Подкова, Шахъ и другіе—нимало не думали подчиняться
новымъ порядкамъ: нападали на турокъ, когда вздумается, прини-
мали въ казаки всѣхъ охотниковъ. Украинскій народъ только въ
казачествѣ и спасался отъ тяжкой панщины, отъ большихъ побо-
ровъ. Онъ привыкъ видѣть въ казачествѣ защиту старыхъ воль-
ностей, защиту православной вѣры; особенно дорого ему стало
казачество, когда на польскій престолъ вступилъ Сигизмундъ Третій.
Въ горделивой кичливости этотъ король считалъ себя единствен-
нымъ защитникомъ римско-католической церкви; при немъ іезуиты
вершили всѣ дѣла и ловко съумѣли разжечь въ немъ ненависть
къ православнымъ, которыхъ называли «схизматиками». Отцы-
іезуиты задумали такъ-называемую унію, или соединеніе церквей—
православной съ католической. И была она придумана собственно
для простого народа; іезуиты надѣялись, что русское дворянство
прямо перейдетъ въ католичество. Отчасти такъ и случилось: лѣтъ
черезъ 30 дворяне уже стыдились считаться православными; но
народъ, не смотря на принужденія, не хотѣлъ подчиниться папѣ.
Тогда іезуиты воздвигли гоненіе на православную церковь. Въ го-
родахъ запретили выбирать православныхъ людей на разныя
должности, запретили имъ торговать, записываться въ цехи;
священникамъ не позволяли хоронить съ соблюденіемъ всѣхъ
церковныхъ обрядовъ и посѣщать больныхъ со св. дарами. Буйныя
толпы католиковъ, съ благословенія іезуитовъ, врывались въ церкви,
въ монастыри, нападали на крестные ходы, при чемъ побивали

камнями монаховъ и священниковъ, разносили церковную утварь,
богослужебныя книги. Въ Кіевѣ, искони православномъ городѣ,
большая часть церквей была обращена въ уніатскія, въ томъ числѣ
св. Софія и Выдубицкій монастырь; Михайловскій монастырь долго
оставался въ запустѣніи. Іезуиты подстрекали католиковъ, чтобы
они оговаривали ложно православныхъ, будто тѣ хулили ихъ
вѣру. Такихъ оговоренныхъ заключали въ оковы, кидали въ тюрьмы,
пытали и, продержавши нѣсколько лѣтъ въ заключеніи, лишали
имущества и чести. Церковныя богатства были захвачены іезуитами;
священники и монахи скитались, какъ бездомники. Скоро жиды
смекнули, что тутъ имъ будетъ пожива. Вмѣстѣ съ панскою землею
и со всѣми угодьями, они стали брать на откупъ и православные
храмы; церковные ключи держали у себя и за всякую требу, за
каждое богослуженіе брали по таксѣ. При всякомъ удобномъ слу-
чаѣ арендаторъ чванился, насмѣхался, надругался... Если священ-
никъ, не снося нищеты, покидалъ свой приходъ, его приписывали
къ уніатской церкви, а священная утварь, одежды—переходили къ
жиду. Іезуиты думали, что мѣрами насилія они скорѣе всего за-
ставятъ православныхъ перейти въ унію. Можетъ быть, такъ бы
и случилось, не будъ казаковъ. По временамъ, когда появлялся
безтрепетный вождь, казаки подымались какъ одинъ человѣкъ. Эти
возстанія не всегда были удачны; часто они кончались печально:
гетманъ несъ голову на плаху, старшину четвертовали; простыхъ
казаковъ и хлоповъ, которые имъ помогали, забивали палками
или же вѣшали на перекресткахъ, а не то рѣзали носы, уши.
Но эти казни ожесточали православныхъ еще больше; они пріучили
себя страдать молча, затая ненависть,—и копилась эта ненависть
не годы, а десятки, сотню лѣтъ. Во время возстанія Богдана
Хмельницкаго она сразу вылилась бурнымъ потокомъ, поглотившимъ
правыхъ и виновныхъ.

ЗАЩИТА ТРОИЦКО-СЕРГІЕВА МОНАСТЫРЯ.
На Руси была пора, которую называютъ «смутнымъ»
временемъ. И носитъ она такое названіе потому, что
это была пора безначалія: истинными хозяевами земли
явились бродячія шайки ляховъ, казаковъ и своихъ
измѣнниковъ, приставшихъ къ нимъ ради наживы
и своеволія. Со смертью Царя Ивана Васильевича
Грознаго и его сына Ѳедора Ивановича древній
царскій родъ пресѣкся; послѣ нихъ на престолѣ сидѣли то русскіе
бояре, то самозванцы, которые величали себя именемъ покойнаго
царевича Дмитрія, скончавшагося въ дѣтствѣ. Одно время случилось
такъ, что въ Москвѣ сидѣлъ одинъ царь, по имени Василій Ива-
новичъ, а подъ Москвой жилъ въ станѣ другой, подъ именемъ
Дмитрія; и русскіе люди не знали, кто изъ нихъ настоящій царь
и котораго слѣдуетъ слушать. Бояре, которые сами поставили
царемъ Василія Ивановича Шуйскаго, служили тому, кто больше
награждалъ: поживутъ въ Москвѣ, перейдутъ къ самозванцу, опять
вернутся въ Москву, и подъ конецъ смуты такъ измалодушество-
вались, что отъ нихъ нельзя было ждать спасенія русской землѣ.

На этотъ разъ оно пришло изъ городовъ, поднявшихся на защиту
православной вѣры, за водвореніе порядка, за возстановленіе цар-
ской власти въ ея прежней силѣ. Первые подали голосъ духов-
ные пастыри русской земли, изъ коихъ одинъ, а именно па-
тріархъ Гермогенъ, отдалъ за это дѣло свою жизнь: его уморили
голодомъ; другой, по имени Авраамій Палицынъ, былъ келаремъ
Троицкой Лавры. Вотъ его-то обитель подала примѣръ доблестной
защиты и съумѣла отстоять свои сокровища отъ варварскаго рас-
хищенія. Это было въ 1608 году.
Троицкій монастырь стоитъ посреди горъ, овраговъ и окруженъ
каменной стѣной, въ три сажени толщины, въ четыре вышины;
въ этой стѣнѣ подѣланы двуярусныя камеры со сводами и
бойницами, чтобы можно было обстрѣливать подошву рва; по
угламъ и по серединѣ ограды стояло 8 башенъ съ бойницами;
кругомъ всей стѣны опоясывалъ глубокій ровъ и съ двухъ сто-
ронъ протекала рѣчка Кончура съ тремя прудами*). Кромѣ глав-
наго монастыря, на юго-восточной сторонѣ стоитъ отдѣльно малый
монастырь, или < Подольный». Въ царствованіе Василія Ивановича
Шуйскаго, въ самый разгаръ смуты, иноки и небольшое войско,
засѣвши въ этихъ стѣнахъ, зорко берегли свою обитель; далеко
во всѣ стороны вокругъ монастыря не было отъ нихъ ни про-
хода, ни проѣзда воровскимъ шайкамъ. Гонца ли пошлютъ ляхи—
монастырскіе слуги поймаютъ, грамоту отнимутъ; шайка ли бре-
детъ безпечно на промыселъ—ратные люди накроютъ ее въ тем-
номъ лѣсу, разобьютъ, а плѣнныхъ приведутъ въ обитель и по-
ставятъ на работу; хлѣба ли мало въ Москвѣ, денегъ ли про-
сятъ—изъ обители везутъ туда и хлѣбъ, и деньги.—«Доколѣ мы
будемъ терпѣть это воронье гнѣздо?» спросили ляхи у тушин-
скаго царька, «Пусть повелитъ твое благородіе смирить ихъ, а
если добромъ не покорятся, такъ мы ихъ разнесемъ!» —Царекъ
согласился, и 23 сентября подошла къ монастырю по Московской
дорогѣ ватага въ 30 тыс. разнаго сброда, подъ начальствомъ
*) См. Планъ осады Троицко-Сергіева монастыря.

гетмана Сапѣги и лихого польскаго наѣздника пана Лисовскаго
Монастырь издавна славился своимъ богатствомъ: было въ немъ
много серебра, золота, драгоцѣнностей, большіе запасы хлѣба и
овса; ратными людьми правили воеводы князь Григорій Долгорукій
и Алексѣй Голохвастый: оба знали свое дѣло хорошо. Какъ только
воеводы завидѣли приближеніе враговъ, вышли имъ на-встрѣчу и
выдержали бой; имъ надо было выгадать время, пока жители мо-
настырскихъ слободъ переберутся въ обитель и сожгутъ свои
дома; затѣмъ, сдѣлавши свое дѣло, воеводы отступили. Народу
накопилось въ обители больше, чѣмъ она могла вмѣстить. Еще
при первой вѣсти о намѣреніи ляховъ, жители окрестныхъ селе-
ній искали надежнаго убѣжища въ крѣпкихъ монастырскихъ стѣ-
нахъ; добрый архимандритъ Іоасафъ никому не дѣлалъ отказа;
собственно же ратныхъ людей было немного: кромѣ нѣсколькихъ
десятковъ иноковъ да служилыхъ людей, знавшихъ ратное дѣло,
прочую силу составляли поселяне, вовсе необученые, къ бою
непривычные. И такихъ-то защитниковъ набралось не больше 3
тысячъ. Ихъ раздѣлили на два разряда: одинъ для службы внут-
ренней, другой—для вылазокъ или для помощи въ разныхъ мѣстахъ
ограды; первыхъ подчинили особымъ головамъ изъ иноковъ или дво-
рянъ, и разсчитали, кому гдѣ стоять—вдоль стѣнъ, на башняхъ, у
воротъ или же подошвенныхъ бойницъ. Каждой сотнѣ указали свое
мѣсто. Когда всѣ распоряженія были кончены, то воеводы, а равно
всѣ чиновные и простые ратники, собравшись къ гробу чудо-
творца, цѣловали крестъ на томъ, чтобы всѣмъ дружно стоять
за святыню и до послѣдней капли крови охранять ее отъ пору-
ганія иновѣрцевъ.
На другой же день польскія ватаги обошли вокругъ монастыря
и, высмотрѣвъ лучшія мѣста, расположились такимъ образомъ: Са-
пѣга—на Дмитровской дорогѣ, Лисовскій—за Терентьевской рощей;
оба стана прикрыли крѣпкими окопами, на всѣхъ дорогахъ по-
ставили заставы. Польскіе и литовскіе люди, прежде чѣмъ начать
осаду, сдѣлали попытку взять монастырь обманомъ. Они прислали
въ обитель грамоту, въ которой прельщали защитниковъ лестью и

въ то же время грозили карой. «Мы вамъ добра хотимъ, они писали,
отдайте лучше стѣны; а не отдадите, такъ знайте, что мы съ тѣмъ
пришли, чтобы не отходить, пока не возьмемъ монастыря и не
перебьемъ всѣхъ до послѣдняго!»—Осадные воеводы, посовѣтовав-
шись съ архимандритомъ, послали такой отвѣтъ: «Напрасно вы
насъ прельщаете! Развѣ намъ можно оставить нашу святую, истин-
ную, православную вѣру и покориться еретическимъ законамъ?
Ни за какія блага въ семъ мірѣ мы не откажемся отъ своего
крестнаго цѣлованія и останемся вѣрны царю нашему Василію
Ивановичу». — Сапѣга, получивъ отвѣтъ, немедленно приступилъ
къ осаднымъ работамъ. Въ ночь на Покрова, онъ велѣлъ при-
катить туры и ставить батарей, числомъ девять, у Красной горы;
кромѣ того, приказалъ выкопать широкую и глубокую траншею,
вплоть до Глинянаго оврага. Когда батареи были готовы, 63 орудія
открыли пальбу въ монастырь калеными и обыкновенными ядрами.
Однако стрѣляли цѣлый день попустому: если каленыя ядра и
попадали иногда въ келій, то монахи бережно выносили ихъ вонъ
и кидали въ лужи. Лисовскому хотѣлось прежде всего занять
мельницу близъ Подольнаго монастыря. Но, къ счастью, ночь слу-
чилась лунная: наши замѣтили его умыселъ, сдѣлали вылазку и
не только отбили мельницу, но еще самого Лисовскаго ранили въ
руку. Черезъ нѣсколько дней поляки вывели сзади монастыря
подступной ровъ, изъ котораго повели подкопъ подъ Круглую
башню,—на планѣ № 7. Сапѣга, въ надеждѣ, что дѣло идетъ къ
концу, устроилъ большой пиръ на все войско. Цѣлый день у
нихъ въ станѣ пѣли, играли на трубахъ, пили, скакали на ло-
шадяхъ кругомъ монастыря, стрѣляли ради удальства; съ наступ-
леніемъ же ночи двинулись на приступъ. Пьяные ратники та-
щили лѣстницы, катили передъ собой на колесахъ рубленые та-
расы или прикрывались досчатыми щитами; они шли безъ всякаго
порядка, съ шумомъ, крикомъ, трубнымъ звукомъ; многіе едва
держались на ногахъ. Со всѣхъ сторонъ грянули монастырскія пушки:
приступъ былъ отбитъ; непріятель побросалъ свои лѣстницы, тарасы,
щиты, а наши утромъ все это подобрали и пожгли на дрова.

Недалеко отъ обители былъ монастырскій огородъ: капуста
росла, не успѣли ее снять. Черезъ недѣлю послѣ приступа ли-
товскіе люди забрались въ огородъ за капустой. Какъ только наши
ихъ увидѣли, спустились на веревкахъ и кинулись въ огородъ:
многихъ побили, переранили, а тутъ же, кстати, воеводы вышли
на вылазку. Выйдя изъ Конюшенныхъ воротъ (на планѣ № 2),
Осада Троицко-Сергіева монастыря
вылазка раздѣлилась: одна часть пошла черезъ огородъ къ Служ-
ней слободѣ, другая — на Княжее поле, а потомъ влѣво, черезъ
Глиняный оврагъ, противъ батарей на Красной горѣ. Съ обѣихъ
сторонъ бой былъ большой, п многіе пили смертную чашу. Въ
концѣ октября воеводы опять вышли изъ обители; на этотъ разъ
они намѣтили двѣ дальнихъ заставы — ротмистра Брушевскаго, у

Мишутина оврага, и ротмистра Сумы, на Княжемъ полѣ. Рота
Брушевскаго была захвачена врасплохъ, самъ ротмистръ по-
пался въ плѣнъ; рота Сумы опрокинута въ оврагъ и разсѣяна.
Съ торжествомъ воеводы вернулись въ обитель. Здѣсь стали пы-
тать пана Брушевскаго, съ намѣреніемъ вывѣдать, сколько у не-
пріятеля войска и что онъ намѣренъ дѣлать. Ротмистръ подъ пыт-
кой показалъ, что войска у нихъ до 30 тыс., что они положили
не отходить отъ стѣнъ, пока не возьмутъ монастыря; взять же
хотятъ долгою осадою, частыми приступами и подкопомъ. И правда,
съ каждымъ днемъ защитникамъ становилось все труднѣе и труд-
нѣе. Непріятель осѣлъ вокругъ обители такъ близко, что мона-
стырскимъ людямъ нельзя было выйти зачерпнуть воды или на-
поить скотъ. Въ обители настала тѣснота великая. Народу набра-
лось, какъ сказано, много, а укрыть его было негдѣ. Время стояло
осеннее, дождливое: холодъ, слякоть; народъ жался, гдѣ попало;
больныя женщины лежали на вѣтру, на дождѣ. Кто успѣлъ за-
хватить лѣсу, сдѣлалъ себѣ шалашикъ, а большею частью оста-
вались безъ всякаго крова. Богатства лежали кучами на монастыр-
скихъ дворахъ, никто ихъ не трогалъ. Но пуще всего устрашило
показаніе Брушевскаго насчетъ подкопа; никто не зналъ, откуда
и куда онъ будетъ направленъ. Воеводы, больше по догадкамъ,
приказали Власу Корсакову, искусному въ горномъ дѣлѣ, устроить
подъ башнями и подъ нижними камерами слуховые колодцы, а
на задней сторонѣ выкопать передъ всей оградой большой ровъ.
Поляки хотѣли-было помѣшать этимъ работамъ, но ихъ прогнали.
Чтобы разсѣять уныніе, воеводы сдѣлали нѣсколько вылазокъ; въ
одной изъ такихъ вылазокъ имъ посчастливилось захватить ка-
кого-то израненаго казака. Онъ передъ смертью пожелалъ очистить
душу и сказалъ, что подкопъ ведется подъ Круглую башню. Тот-
часъ позади этой башни вывели стѣнку изъ тарасовъ, насыпан-
ныхъ землей, прикрыли ее частоколомъ, а сверху поставили пушки.
Съ общаго совѣта, осажденные назначили вылазку съ такимъ раз-
счетомъ во времени, когда подкопъ будетъ заряженъ, но входъ въ
него еще не заложенъ.

Наступила 7-я недѣля осады. Ни разу еще не было такой же-
стокой пальбы, какъ наканунѣ праздника Архистратига Михаила.
Одно ядро попало въ образъ Архистратига, другое разбило под-
свѣчникъ, третье ударилось въ образъ Николая чудотворца, выше
лѣваго плеча, а четвертое разбило колоколъ въ Троицкомъ соборѣ.
Народъ стоялъ въ это время въ церкви, обливая помостъ слезами;
служилъ самъ отецъ архимандритъ, и, какъ всегда, торжественно,
благоговѣйно. Между тѣмъ, на стѣнахъ послышались радостные
крики: искуснымъ пушкарямъ удалось въ этотъ день подбить не-
навистную имъ пушку, подъ названіемъ «Трещеры», стоявшую
въ Терентьевской рощѣ. Она досаждала имъ больше всѣхъ. На
другой день защитники устроились на вылазку и стали поти-
хоньку выходить часа за три до разсвѣта. Главный отрядъ, въ
присутствіи воеводъ, тихо выступалъ возлѣ сушильной башни (на
планѣ № 5), черезъ потаенный ходъ прикрытый желѣзными воротами;
они открывались прямо въ ровъ. Тутъ во рву и собиралась вылазка
подъ начальствомъ Внукова. Въ это же время изъ Конюшенныхъ
воротъ выступалъ другой отрядъ, состоявшій изъ пѣшихъ и кон-
ныхъ сотенъ, подъ общимъ начальствомъ Ходырева; а изъ Пивного
двора выходили остальные головы со своими поселянами. Во всѣхъ
трехъ отрядахъ находились иноки; «ясырь», или лозунгъ былъ
объявленъ «святой Сергій». — Темныя густыя тучи застилали
небо. Когда же все было готово, вѣтеръ разогналъ облака, погода
прояснилась. Въ эту минуту трижды ударили осадные колокола,
ратники съ кликомъ: «Святой Сергій!> ринулись впередъ. Ходы-
ревъ съ товарищами обогнули монастырь и ударили на Литву
отъ Служней слободы, голова Внуковъ повелъ свою сотню прямо
къ Подступному рву, выбилъ литовцевъ и погналъ ихъ подъ гору, за
мельницу. Въ погонѣ за непріятелемъ наши добрались до того мѣста,
гдѣ начинался подкопъ. Сейчасъ же два клементьевскихъ крестья-
нина, Никита Шиловъ и Слота, спустились въ подземелье, зажгли
порохъ, но сами, къ несчастью, не успѣли выскочить,—оба погибли
геройскою смертью. Подкопъ взорвало безъ вреда для монастырскихъ
стѣнъ. Царскіе воеводы, услыхавши взрывъ, хотѣли-было вернуть

отряды, во ихъ не послушали. Особенно усердно подвизались иноки.
Чашникъ Нифонтъ взялъ 200 воиновъ, въ томъ числѣ 30 мона-
ховъ, вышелъ изъ Пивного двора и устремился прямо противъ
батарей на Красную гору. Когда изъ монастыря увидѣли этихъ
витязей, конныя и пѣшія сотни, несмотря на запрещеніе воеводъ,
вышли изъ воротъ, приняли на себя отбитый отрядъ Нифонта и
вмѣстѣ съ нимъ поднялись опять на Красную гору. Однако тутъ
они попали подъ сильный перекрестный огонь: батареи съ Вол-
ку шиной горы били имъ во флангъ, изъ Терентьевской рощи —
въ тылъ. Наши сбились, стали отступать. Тутъ отличился крестья-
нинъ Суета, парень здоровый, сильный. Ухватилъ обѣими руками свой
огромный бердышъ и сталъ имъ размахивать надъ головой. «Стой,
братцы! Нечего бояться враговъ Божіихъ!» кричалъ Суета. Онъ
кидался какъ тигръ, то направо, то налѣво, и какъ ни рвался
Лисовскій—не могъ врубиться въ отступавшій отрядъ. Спустились
наши внизъ и, наученные теперь опытомъ, повернули направо,
скрытно подъ горой пробрались въ овраги — Глиняный, Косой,
Благовѣщенскій, — гдѣ на время и засѣли. На Красной горѣ уже
праздновали побѣду: заиграла музыка, послышались пѣсни, какъ
вдругъ голова Ходыревъ съ малочисленной конной дружиной вы-
скочилъ изъ Косого оврага и прямо черезъ поле помчался въ тылъ
крайней батареи (на планѣ № IX). Вслѣдъ за Ходыревымъ вы-
скочили остальные конные и пѣшіе люди. Непріятель въ пере-
полохѣ бросилъ крайнюю батарею, перебѣжалъ въ слѣдующую
(№ VIII); однако и тутъ не удержался, батареи, одна за другой,
переходили въ руки нашихъ, хотя подъ-конецъ прибылъ съ под-
крѣпленіемъ Сапѣга, и пришлось имъ выдержать бой не малый.
Поляки скрылись въ таборъ. Тогда русскіе пожгли всѣ батареи
на Красной горѣ, взяли 8 пушекъ, множество оружія, ядеръ,
бочки съ порохомъ и все это съ торжествомъ ввезли въ обитель.
Обходя поле, насчитали убитыхъ полторы тысячи, но и своихъ
потеряли 174 человѣка, въ томъ числѣ храбраго голову Внукова,
убитаго какимъ-то измѣнникомъ.
Наступала зима. Непріятель не возобновлялъ осадныхъ работъ,

во первое время поддерживалъ обложеніе. Наши ежедневно ходили
въ Мишутинскій оврагъ за рощу рубить на обитель дрова; кон-
ные и пѣшіе стояли въ охранѣ. Литовцы, замѣтивши это, сѣли
въ засаду. Вотъ, какъ-то монастырскіе пошли за дровами, литовцы
на нихъ нагрянули, побили человѣкъ 40, остальныхъ заставили
вернуться съ пустыми руками. Скоро случилась другая бѣда: двое
боярскихъ дѣтей изъ Переяславля перебѣжали къ Лисовскому и
сказали панамъ, что монастырь взять не трудно, нужно только
перехватить трубы съ водой. Они же, измѣнники, указали и
мѣсто въ прудѣ, гдѣ начинались трубы. Паны обрадовались,
приказали прежде всего окопать это мѣсто валомъ, чтобы укрыть
свои работы. Какъ только перехватили одну трубу, въ мона-
стырѣ сейчасъ замѣтили убыль, но нашлись охотники, которые
ночью пробрались къ рабочимъ, перебили ихъ и поправили трубы.
Вода побѣжала пуще прежняго, наполнила запасные пруды да
еще побѣжала черезъ край. Непріятель бросилъ эти работы. Съ
наступленіемъ холодовъ, польскіе и литовскіе люди разбрелись по
деревнямъ; лишь на проѣзжихъ путяхъ оставались заставы. Наши
выходили теперь безъ опаски, могли рубить дрова, полоскать
на прудахъ бѣлье или просто отдохнуть отъ великой тѣсноты.
Между тѣмъ, наступала бѣда великая, страшная. Еще въ концѣ
ноября стала обозначаться цынга, какъ всегда она бываетъ отъ
тѣсноты, отъ недостатка свѣжей пищи, кислой капусты. Сначала
умирало въ день по 20 — 30 человѣкъ, потомъ стало умирать
по 50 и по 100 въ день. Съ утра до вечера отпѣвали покойни-
ковъ, и не было покоя ни днемъ, ни ночью, ни больнымъ ни
здоровымъ. Служащіе иноки совсѣмъ истомились; ихъ держали
подъ руки, пока они отчитывали мертвыхъ или пріобщали боль-
ныхъ. И былъ смрадъ великій не только въ келіяхъ, но и по
всему монастырю, въ службахъ, въ святыхъ церквахъ—отъ мерт-
выхъ, отъ больныхъ, отъ палаго скота. Здоровые не знали, что имъ
дѣлать: оберегать ли стѣны монастырскія, ходить ли за больными,
которые валялись въ подвалахъ, по сараямъ, землянкамъ или же
погребать покойниковъ? Непріятель все это зналъ отъ нашихъ пе-

ребѣжчиковъ; шайки литовскихъ людей подъѣзжали къ стѣнамъ
и задирали защитниковъ бранью, насмѣшками, угрозой; но если
изъ воротъ выѣзжалъ на возу безоружный инокъ, они спѣшно
уходили прочь: это вывозилась смрадная и зараженная одежда
отъ покойниковъ; ее зарывали въ ямы, чтобы спасти отъ заразы
остальныхъ. Да и здоровыхъ оставалось въ обители немного, если
не считать женщинъ и дѣтей, а отъ нихъ помощь небольшая,
особенно на стѣнахъ. Посовѣтовались воеводы съ архимандритомъ
ІоаСафомъ и отписали въ Москву къ Авраамію Палицыну. Келарь
ужаснулся, когда узналъ, что дѣлается въ обители св. Сергія.
Онъ упросилъ царя Василія Ивановича послать хоть малую под-
могу; вырядили 60 казаковъ подъ начальствомъ атамана Остан-
кова, дали 20 пуд. пороху, да келарь отъ себя прибавилъ 12 мона-
стырскихъ слугъ. Вотъ все, что могла дать Москва; она сама была
въ великой бѣдѣ. Люди эти благополучно прошли въ обитель;
Лисовскому удалось отхватить только четырехъ казаковъ. Ни за
что, ни про что онъ велѣлъ ихъ казнить у монастырскихъ стѣнъ;
тогда воеводы вывели на гору 40 чел. литовцевъ и поляковъ и
казнили ихъ смертью да еще вывели 19 чел. казаковъ Лисов-
скаго—тоже казнили, у верхняго пруда.
Часто бродячія шайки ратныхъ людей подходили къ монастыр-
скимъ стѣнамъ для торга: приносили вино, овощь, а взамѣнъ по-
лучали крѣпкій монастырскій медъ. При этой торговлѣ затѣва-
лись ссоры, случались драки и даже убійства. Вотъ однажды при-
шелъ трубачъ Сапѣги, по имени Мартьяшъ, попросилъ дать ему
самаго крѣпкаго меду. Его напоили и захватили въ плѣнъ. Этотъ
Мартьяшъ полюбился воеводамъ, потому что бранилъ свою вѣру,
ругалъ поляковъ и заранѣе предсказывалъ, что они будутъ дѣлать
сегодня или завтра, и какъ онъ говорилъ, такъ все и сбывалось.
Стали брать его на вылазки, и тутъ онъ показалъ себя добрымъ
рубакой; въ монастырѣ ходилъ по стѣнамъ, указывалъ пушкарямъ,
куда лучше брать цѣль, однимъ словомъ, считался самымъ вѣр-
нымъ и полезнымъ человѣкомъ. Воевода князь Григорій души въ
немъ не чаялъ, спалъ съ нимъ въ одной комнатѣ, одѣвалъ въ

богатую одежду и даже посылалъ по ночамъ въ дозоръ. Пришелъ
какъ-то въ обитель и другой панъ, глухонѣмой отъ рожденія. Не-
извѣстно, отчего онъ передался, но только послужилъ обители вѣ-
рой и правдой. Гдѣ показывался глухой, тамъ все бѣжало. Онъ
не боялся ни пѣшихъ, ни конныхъ враговъ; пальбы не слыхалъ,
крику тѣмъ больше—рубилъ какъ машина, пока не вываливался
мечъ. Больше всего онъ принесъ пользы тѣмъ, что выдалъ Марть-
яша. Долго не вѣрилъ извѣту воевода, наконецъ приказалъ его
пытать. И показалъ Мартьяшъ подъ пыткой, что дѣйствительно хотѣлъ
попортить пушки, поджечь порохъ, что онъ пересылался со своими
и на дняхъ готовился впустить ихъ въ обитель; повинился во
всемъ и умеръ подъ пыткой. Еще славился между защитниками
Ананій Селевинъ, монастырскій слуга, и никто изъ самыхъ смѣ-
лыхъ поляковъ не смѣлъ нападать на него прямо, а старались
убить его изъ ружья. Ананія всѣ знали, и конь былъ у него
примѣтный: такой быстрый, что выносилъ его изъ самой середины
литовскихъ полковъ. Если изъ монастыря шли за дровами или
косить траву, или полоскать бѣлье, то всегда ужъ съ ними —
глухой панъ пѣшкомъ и Ананій на конѣ. Вдвоемъ они останавли-
вали цѣлую роту польскихъ копейщиковъ. Однажды налетѣлъ на
Ананія самъ Лисовскій; но тотъ не подпустилъ его даже близко:
спустилъ стрѣлу, которая оторвала ему кусокъ уха, и самъ
ускакалъ. Сначала поляки убили у него лошадь, а когда онъ сталъ
выѣзжать на другой, ранили его самого въ ногу одинъ разъ, по-
томъ — другой, и нашъ богатырь какъ слегъ въ постель, такъ
больше и не всталъ. Въ началѣ мая пришло въ обитель двое слу-
жекъ и принесли отъ старца Авраамія грамоты къ архимандриту,
братіи, воеводамъ и всѣмъ людямъ. Келарь писалъ: «Помнить
крестное цѣлованіе; стоять противъ невѣрныхъ крѣпко и непоко-
лебимо, жить неоплошно и накрѣпко беречься литовскихъ людей».
Съ праздника св. Николая Чудотворца, когда расцвѣла весна,
цынга стала уменьшаться и мало-по-малу прекратилась вовсе. За-
то и непріятель собрался къ концу этого мѣсяца; набралось его
столько же, сколько было осенью. Явились Сапѣга съ Лисовскимъ.

27-го мая они объѣхали со всѣхъ сторонъ обитель, осмотрѣли,
а вечеромъ литовскіе и польскіе люди скрытно подползли къ
стѣнамъ: лѣзли по канавамъ, оврагамъ, прятались по ямамъ,
таща съ собой принадлежности для приступа. Защитники не дре-
мали. Какъ только на Красной горѣ грянули пушки, въ тотъ
же мигъ вскочилъ непріятель на ноги, сталъ приставлять лѣстницы
и подниматься наверхъ. Поляки разсчитывали взять обитель сразу:
они знали, что число ея защитниковъ не превышало одной тысячи.
Однако они ошиблись. Отбивались не только ратные люди, но
даже женщины и подростки. Такъ же, какъ и въ первый разъ,
защитники пуще всего не допускали ставить лѣстницы, палили
изъ пушекъ, громили изъ пищалей, кололи черезъ окна, метали
камни, лили кипящую смолу, бросали горящую сѣрку и засыпали
глаза известью. Бились всю ночь. Утромъ непріятель отступилъ;
защитники отворили ворота и кинулись въ ровъ, гдѣ поймали до
30 чел. живыми да подобрали много раненыхъ и мертвыхъ. Плѣн-
никовъ сейчасъ же засадили за ручные жернова, чтобъ мололи
на братію зерно: эта работа продолжалась до конца осады. — Не-
задолго до Спаса Преображенія подошли къ непріятельскимъ вата-
гамъ панъ Зборовскій со своими полками да русскіе измѣнники
Левъ Плещеевъ и Ѳедоръ Хрипуновъ. Сейчасъ же явились отъ
нихъ посланные и объявили воеводамъ, что Москва уже сдалась,
и такъ какъ царь Василій Ивановичъ въ плѣну, то они бы,
воеводы, не мѣшкая сдавали обитель; иначе къ ней подойдутъ
всѣ польскіе и литовскіе люди, сколько ихъ есть: тогда ужъ че-
лобитья не примутъ и возьмутъ обитель силой, не оставятъ камня
на камнѣ. Наши отвѣчали, что скорѣе перебьютъ другъ друга,
чѣмъ сдадутся. На томъ переговоры и кончились. Между тѣмъ,
панъ Зборовскій, за кружкой меду, подсмѣивался надъ Сапѣгой и
Лисовскимъ: «Что вы, говорилъ онъ, тутъ безъ дѣла стоите
надъ этимъ лукошкомъ? Взять бы его, опрокинуть да всѣхъ во-
ронъ передавить». — Подстрекнулъ онъ пановъ, и пошли они на
приступъ, въ ночь на 1-е августа. Хотя въ монастырѣ остава-
лось не болѣе двухсотъ защитниковъ, однако и эта горсть умѣла

отбиться почти безъ всякаго урона; убита на стѣнахъ лишь одна
женщина; непріятель же, напротивъ, потерпѣлъ большой уронъ,
особенно въ полкахъ Зборовскаго, который теперь самъ сдѣлался
посмѣшищемъ у польскихъ пановъ. Это былъ послѣдній приступъ.
Непріятель прослышалъ, что царскій племянникъ Михаилъ Скопинъ-
Шуйскій со шведскою подмогой идетъ на выручку Москвы. Поль-
скіе воеводы сняли осаду и пошли по Переяславской дорогѣ; но
у Калязина монастыря попались навстрѣчу Скопину и потерпѣли
пораженіе, послѣ котораго разсыпались. Въ это же время на по-
мощь обители явился царскій воевода Давидъ Жеребцовъ, а съ
нимъ 900 отборныхъ стрѣльцовъ; послѣ Новаго года подошелъ
еще воевода Валуевъ съ пятью сотнями стрѣльцовъ. Оба воеводы
вышли на Клементьевское поле и напали на польскія шайки,
вернувшіяся изъ-подъ Калязина; разомъ смяли ихъ, вогнали въ
таборъ Сапѣги и подожгли всѣ непріятельскія постройки. Бились
на прудахъ, и на Валкушѣ, и на Красной горѣ —бились цѣлый
день; много нашихъ побито, зато непріятельскія ватаги разбѣжа-
лись до послѣдняго пахолка, или слуги. Это было уже въ 1610 г.,
черезъ недѣлю послѣ Крещенья, или на 16-мъ мѣсяцѣ осады.—
Бѣдствія Троицко-Сергіевской Лавры окончились, хотя русская
земля еще три года терпѣла смуту, пока справилась съ поля-
ками и пока выбрала себѣ царемъ боярина Михаила Ѳедоровича
Романова.

ГЕТМАНЪ БОГДАНЪ ХМЕЛЬНИЦКІЙ.
Послѣ Сигизмунда на польскій престолъ вступилъ
его сынъ, Владиславъ, тотъ самый, который чуть
было не сдѣлался московскимъ царемъ. Онъ до
страсти любилъ войну, томился безъ нея, скучалъ,
что польскимъ панамъ было не по вкусу; еще
больше имъ не нравилось, что король стоялъ за
казачество, за всѣхъ православныхъ людей, не
похваляя противъ нихъ насилій. Недовольные паны стали проти-
виться королю, не давали ему воли, а главное, не давали денегъ
для войны. Тогда король тайно послалъ казакамъ милостивую гра-
моту и приглашалъ ихъ выйти въ море противъ турокъ. Стар-
шины казацкіе утаили эту грамоту, потому что боялись пановъ,
и, можетъ быть, на этотъ разъ тѣмъ дѣло и кончилось, еслибъ не
вышелъ такой случай. Одинъ задорный шляхтичъ сдѣлалъ наѣздъ
на родовой хуторъ Богдана Хмѣльницкаго, войскового писаря казац-
каго войска. Подобные наѣзды были тогда дѣломъ обычнымъ. Шлях-
тичъ разорилъ на хуторѣ пасѣку, сжегъ мельницу, избилъ до
смерти сына Хмельницкаго. Войсковой писарь вступился за обиду,
за оскорбленіе своего званія.

Зиновій Богданъ Хмельницкій приходился по матери внукомъ
славнаго казацкаго гетмана Богдана, о которомъ разсказано раньше.
По своему времени, онъ былъ человѣкъ ученый, говорилъ по-ла-
тыни, по-польски, но характеръ имѣлъ скрытный и часто гово-
рилъ одно, а дѣлалъ другое, увѣрялъ недруга въ дружбѣ и гото-
вилъ ему зло. Хитрость въ то время уважалась, особенно если она
соединялась съ природнымъ умомъ. А Богданъ Хмельницкій былъ
уменъ; къ тому же, какъ истинный казакъ, онъ былъ необычайно
храбръ. Однажды въ битвѣ съ турками Хмельницкій увидалъ, что
его отецъ, сотникъ Черкасскаго полка, упалъ подъ ятаганами. Онъ
врѣзался въ ряды враговъ и много ихъ скосилъ, пока его успѣли
окружить и накрѣпко связать. Таковъ былъ человѣкъ, съ ко-
торымъ пришлось Польшѣ досчитаться за старые грѣхи. Обиженный
неправдой, поруганный и осрамленный, Хмельницкій воскликнулъ:
«Еще жива казацкая мать! Не все отнялъ Чаплинскій: сабля
осталась!» — и поѣхалъ въ Варшаву. Однако польскіе сена-
торы не только не взяли его сторону, но даже смѣялись надъ
нимъ; зато король принялъ Хмельницкаго ласково и сказалъ
ему: «Знаю объ утѣсненіяхъ казаковъ, хотя помочь вамъ не
въ силахъ. У васъ есть сабли; кто вамъ запрещаетъ постоять
за себя? А я всегда буду вашимъ благодѣтелемъ». Самъ король
научилъ Хмельницкаго, что дѣлать. По возвращеніи на родину, онъ,
въ ночное время, собралъ знатнѣйшихъ казаковъ въ лѣсу и, держа
въ рукахъ грамоту короля, подробно разсказалъ, что видѣлъ въ
Варшавѣ и что слышалъ по пути, описалъ бѣдствія русскаго народа,
угнетеніе казачества и въ такихъ словахъ призывалъ казаковъ на
борьбу: <Соединимся, братья! Возстанемъ за церковь и вѣру пра-
вославную, истребимъ ересь и напасти и будемъ единодушны.
Призывайте казаковъ и всѣхъ вашихъ земляковъ; я васъ поведу.
Возложимъ упованіе на Всевышняго: Онъ намъ поможетъ».—«Умремъ
другъ за друга!—крикнули казаки.—Отомстимъ за обиды наши;
освободимъ отъ ярма братій нашихъ! Соберемся, начнемъ! Да по-
можетъ намъ Всевышній!»—Такъ началось возстаніе казаковъ, по-
губившее Польшу.

Въ декабрѣ 1647 г. Хмельницкій бѣжалъ въ Запорожье, от-
куда пробрался въ Крымъ. Татарскимъ ханомъ былъ тогда воин-
ственный Исламъ-Гирей, впрочемъ, не особенно довѣрявшій каза-
камъ. Онъ заставилъ Хмельницкаго въ присутствіи всѣхъ мурзъ
присягнуть на своей саблѣ, послѣ чего протянулъ ему руку со
словами: <Теперь мы вѣримъ тебѣ», и позволилъ пригласить пере-
копскаго мурзу Тугай-Бея. Тотъ годъ случилась въ Крыму засуха,
падежъ скота, и Тугай-Бей охотно согласился. Это былъ наѣздникъ
дикій, свирѣпый, любившій войну, а пуще всего—грабежъ. Въ по-
ловинѣ апрѣля его орда стояла уже на рѣчкѣ Бузулукѣ, въ ны-
нѣшней Екатеринославской губерніи. Хмельницкій опять заѣхалъ
къ запорожцамъ; тутъ его ждала самая радушная встрѣча. Осо-
бенно одушевились запорожцы послѣ рѣчи кошевого, который по-
дробно описалъ на радѣ, что терпитъ Украина, какія обиды пре-
терпѣлъ самъ Хмельницкій: какъ его, войскового писаря, лишили
достоянія, засѣкли сына, отняли жену, лишили даже походнаго
коня и, напослѣдокъ, присудили къ смерти; какъ онъ теперь ѣздилъ
въ Крымъ и привелъ оттуда помощь. «Слава и честь Хмельниц-
кому! Пусть онъ будетъ нашей головой, а мы до послѣдняго изды-
ханія будемъ ему помогать!»—отвѣчали запорожцы въ одинъ
голосъ. На особомъ совѣщаніи со старшиной было условлено, что
8 тыс. запорожцевъ выступятъ въ походъ немедленно, а прочіе
будутъ на-готовѣ.
Такимъ образомъ Хмельницкій, ополчаясь противъ поляковъ,
пріобрѣталъ силу, и силу грозную, съ которою надо было счи-
таться. Украина въ ожиданіи его уже глухо волновалась: по се-
ламъ бродили нищіе и странники; между городами сновали гонцы
съ возмутительными листами. Начались тайныя сходбища, под-
сылки, уговоры, угрозы—и все это тихо, безъ шума. Паны скоро
замѣтили, что творится что-то недоброе, лишь одни польскіе гет-
маны не вѣрили въ близость бѣды; они полагали, что войсковой
писарь явится съ разнымъ сбродомъ степныхъ бродягъ, которыхъ
безъ труда осилятъ. На всякій случай, 6 тыс. казаковъ были
отправлены внизъ по Днѣпру; столько же жолнеровъ и драгунъ

направлены степью, подъ начальствомъ молодого Потоцкаго, сына
короннаго гетмана. 22 апрѣля Хмельницкій выступилъ изъ Запо-
рожья, обошелъ крѣпостцу Кодакъ, гдѣ сидѣлъ польскій гарни-
зонъ, и сталъ противъ поляковъ таборомъ у потока Желтыхъ водъ,
возлѣ нынѣшняго с. Желтаго, Верхнеднѣпровскаго уѣзда; татары
стояли въ отдаленіи, какъ будто не желая вступать въ бой. Въ
то же время вдоль Днѣпра была разставлена по распоряженію
Хмельницкаго стража, съ приказаніемъ переманить на сторону
гетмана казаковъ, плывшихъ въ байдакахъ. Дѣйствительно, казаки
перебили свою старшину и на глазахъ поляковъ прослѣдовали въ
таборъ Хмельницкаго. Паны увидѣли, что дѣло плохо: отрядъ ихъ
невеликъ; драгуны, которыхъ они набирали изъ тѣхъ же казаковъ,
ненадежны; силы Хмельницкаго, сверхъ всякаго чаянія, далеко не
\.алы. Они послали къ гетманамъ гонца и, въ ожиданіи подмоги,
перешли обратно за Желтую, гдѣ сбили свои возы въ четыре-
угольникъ, вывели кругомъ валъ и поставили на немъ пушки.
Хмельницкій тоже подвинулъ свой таборъ къ рѣчкѣ; началась
перестрѣлка, а тѣмъ временемъ небольшой татарскій отрядъ, не
замѣченный поляками, зашелъ имъ въ тылъ.
Наканунѣ Николина дня, рано утромъ, въ казацкомъ лагерѣ
заиграли въ трубы, ударили въ котлы: это казаки строились къ
бою. Выѣхалъ гетманъ на бѣломъ конѣ и, объѣзжая ряды, гово-
рилъ: «Рыцари-молодцы, славные казаки-запорожцы! Пришелъ часъ
постоять грудью за вѣру христіанскую. Самъ Господь вамъ по-
можетъ. Не устрашатъ васъ перья на шапкахъ, не убоитесь кожъ
леопардовыхъ. Развѣ отцы наши не били ихъ? Вспомните славу
дѣдовъ, что разнеслась по всему свѣту. И вы одного съ ними
дерева вѣтки! Кто за Бога, за того Богъ!»—Казаки стремительно
вырвались изъ лагеря, перешли воду и бросились съ оглушитель-
нымъ крикомъ на польскій обозъ. Потоцкій двинулъ конныя хо-
ругви, велѣлъ палить изъ пушекъ, какъ вдругъ, сзади у него,
раздался крикъ: «Алла! Алла!»—то были татары. Тутъ только
поляки узнали, что орда въ союзѣ съ Хмельницкимъ. Дружнымъ
натискомъ казаки вогнали поляковъ въ ихъ четыреугольникъ, при

чемъ драгуны перешли къ своимъ безъ боя. Теперь паны были
окружены втрое сильнѣйшимъ непріятелемъ, оставались безъ воды,
безъ продовольствія и безъ всякой надежды на помощь, потому
что ихъ гонецъ попалъ въ руки татарамъ. На третьи сутки По-
тоцкій вступилъ въ переговоры и согласился выдать пушки, но
съ тѣмъ, чтобъ остальное войско могло безъ всякой помѣхи от-
ступить на Корсунь. Полякамъ дали пройти не болѣе 20 верстъ;
у Княжихъ байраковъ нагналъ ихъ Тугай-Бей, непризнававшій
никакихъ договоровъ. Молодой Потоцкій палъ подъ ударами сабель;
остальные попали въ неволю или остались на мѣстѣ.
Ужаснулся старый Потоцкій, все войско «поблѣднѣло», какъ
трава, прибитая морозомъ», когда дошла въ Корсунь вѣсть о гибели
передового отряда.—«О, сынъ мой! На то ли я далъ тебѣ началь-
ство, чтобы ты вымѣнялъ булаву на заступъ!»—горевалъ отецъ,
потерявшій сына. Польское войско, числомъ отъ 8 до 10 тысячъ,
расположилось въ старыхъ оковахъ на берегу Роси, между Корсунемъ
и Стебловымъ, въ нынѣшней Кіевской губерніи. 15-го мая показались
татары: пыль подымалась густыми клубами, закрывала солнце, и
можно было думать, что тутъ вся Крымская орда. На другой день и
Хмельницкій расположился на ближнихъ высотахъ, въ видѣ полу-
мѣсяца; Кривоноса съ отрядомъ онъ отправилъ за Корсунь, въ Крутую
балку, верстъ за 7, и велѣлъ ему перекопать въ этомъ мѣстѣ до-
рогу, завалить ее деревьями, самому же съ пушками стать сбоку;
другой казакъ, по имени Галаганъ, былъ подославъ въ польскій обозъ.
На пыткѣ онъ показалъ передъ панами, что силы Хмельницкаго
несмѣтны, и что съ часу на часъ ожидаютъ въ таборѣ крымскаго
хана. У пановъ и руки опустились. Послѣ жаркихъ споровъ между
обоими гетманами Потоцкій, какъ старшій, приказалъ начать от-
ступленіе. Поляки поставили посерединѣ въ 8 рядовъ возы съ
запасами, панскіе рыдваны, между ними пушки съ лошадьми, а
по бокамъ пѣхоту. Въ такомъ порядкѣ таборъ двинулся передъ
разсвѣтомъ къ Богуславу; удивительнѣе всего, что Галаганъ по-
казывалъ дорогу. Слѣдомъ за таборомъ шли казаки и татары.
Они то бросались впередъ, то тихо отходили назадъ. За д. Гро-

ховцами начиналась роща. Галаганъ завелъ поляковъ въ такую
трущобу, что казаки безъ труда отбили часть обоза; войско сби-
лось, пришло въ безпорядокъ, но горе было еще впереди. На вы-
ходѣ изъ лѣса польскія повозки попадали на самый крутой спускъ:
внизу дорога перекопана, вправо на бугрѣ стоятъ пушки Криво-
носа, сзади напираютъ казаки. Когда повозки покатились внизъ
кубаремъ, когда люди, лошади и пушки смѣшались въ толчею,
полковникъ Корецкій вывелъ изъ табора свой Полѣсскій полкъ и
скомандовалъ: «Гей, кто за мной? Теперь я буду вашимъ гетма-
номъ!»—Лихо вынеслись поляки: половина ихъ погибла, но другая
успѣла проскочить. Вотъ все, что уцѣлѣло отъ корсунскаго погрома.
Гетманъ Калиновскій попался израненый, а Потоцкій захваченъ,
какъ сидѣлъ, въ своей каретѣ. Хмельницкій, по приговору рады,
отдалъ ихъ Тугай-Бею. Оба предводителя въѣхали торжественно
въ Корсунь: больше въ Украйнѣ не было польскихъ войскъ.
Небольшія вооруженныя шайки, подъ названіемъ «загоновъ»,
разошлись по Волыни, Подоліи и по всей Украйнѣ. Подъ началь-
ствомъ казачьихъ вождей онѣ разоряли помѣщичьи усадьбы, на-
падали на укрѣпленные замки, города, при чемъ не щадили ни
старыхъ, ни малыхъ и особенно жестоко мстили жидамъ. Ихъ
вѣшали, топили, рубили, кидали съ кручи, и лишь немногіе счаст-
ливцы успѣли бѣжать <съ однѣми душами». Все живое спаса-
лось за Вислу. Хмельницкій не разсчитывалъ на такой конецъ.
Подымая войну, онъ хотѣлъ только попугать поляковъ, дать имъ
почувствовать казацкую силу, а потомъ жить съ панами въ мирѣ.
Вышло не то: вмѣсто казацкой войны наступила народная война,
истребленіе шляхетства и всего того, что съ нимъ окрѣпло. На
защиту шляхетства, на защиту католической вѣры поднялся бо-
гатый польскій магнатъ Іеремія Вишневецкій, проживавшій въ
Лубнахъ. Потомокъ православныхъ русскихъ князей, онъ пере-
шелъ въ католичество; всѣ свои несмѣтныя богатства употреблялъ
на постройку костеловъ, монастырей, часовенъ; православныхъ же
преслѣдовалъ такъ жестоко, что имя его стало ненавистно русскому
народу. Это былъ человѣкъ гордый, надменный, особенно съ выс-

шими и равными себѣ, но щедръ по-царски и ласковъ съ низ-
шими. На войнѣ онъ отличался рыцарскою храбростью, неутоми-
мостью, хотя былъ безжалостенъ къ врагамъ, изобрѣтая самыя
мучительныя казни: <Мучьте ихъ такъ, кричалъ онъ своимъ па-
Богданъ Хмельницкій и Тугай-Бей послѣ Корсунской битвы.
лачамъ, чтобы они чувствовали, что умираютъ!»—Узнавши, что
многіе паны хотятъ мириться съ казаками, Іеремія, побрякивая
саблей, сказалъ гнѣвно: <Вотъ чѣмъ слѣдуетъ мириться!»—и, имѣя
собственныя хоругви, бросался съ ними, какъ барсъ, съ одного
конца Украины на другой. Приближеніе «Яремы», какъ называлъ

его народъ, наводило страхъ на казацкіе загоны, и лишь одинъ
смѣлый Кривоносъ искалъ его отрядъ, даже пытался разбить.
Однако, несмотря на свои подвиги, Іеремія не получилъ булавы;
начальство надъ войскомъ, собраннымъ противъ казаковъ, вручили
тремъ предводителямъ: Доминику Заславскому, Конецпольскому и
Остророгу. Хмельницкій называлъ ихъ въ насмѣшку «периною»,
«дитиною» и «латиною>: одного за изнѣженность, другого — по
молодости, послѣдняго — за ученость. Разгнѣванный Іеремія хотѣлъ-
было сражаться отдѣльно, но потомъ, смиривши свою гордость,
присоединился къ кореннымъ войскамъ. Ихъ собралось до 48 тыс.,
не считая слугъ, которыхъ было втрое больше. Это войско отлича-
лось большимъ щегольствомъ. Гусары щеголяли своими бархат-
ными кунтушами, конскими уборами, золочеными доспѣхами, до-
рогимъ оружіемъ. Въ богатыхъ шелковыхъ шатрахъ стояли столы,
нагруженные дорогимъ фарфоромъ, обильные вкусными наѣдками
и сладкими напитками. Можно было подумать, что паны съѣха-
лись праздновать свадьбу, потому что серебра было больше, чѣмъ
свинца. По обычаю, одинъ пиръ смѣнялся другимъ, при чемъ паны
хвастали: «Противъ такой сволочи не стоитъ тратить пуль; мы
ихъ плетьми разгонимъ!» другіе, болѣе заносчивые, читали такую
молитву: «Боже, не помогай ни намъ, ни казакамъ, а только
смотри, какъ мы съ ними раздѣлаемся».
Небольшая рѣчка Пилява отдѣляла оба табора — польскій и
казацкій, по обѣ стороны рѣки тянулись болота; поперекъ ея была
настлана плотина. Казаки успѣли эту плотину занять, укрѣпили
ее шанцами, а болото разгрузили лошадьми и скотомъ. Въ поне-
дѣльникъ, 20 сентября, поляки перешли въ разныхъ мѣстахъ Пи-
ляву и овладѣли плотиной; на другой день казаки снова ее от-
няли. Вечеромъ въ казацкомъ таборѣ поднялся необычайный шумъ:
тысячи голосовъ кричали на разные лады «Алла!> —такъ казаки
встрѣчали небольшой татарскій отрядъ Карабчи-мурзы. Тотчасъ же
былъ подосланъ къ полякамъ лазутчикъ, который передалъ па-
намъ, что явилась татарская орда въ 40 тыс. Предводители только
теперь догадались, что выбрали для лагеря самое неудобное мѣсто—

яры, болото, а въ тылу у нихъ оставалась равнина, которую
успѣлъ уже занять Кривоносъ. Сдавши начальство Іереміи, три
предводителя бросили лагерь. Вслѣдъ за ними бѣжало въ Констан-
тиновъ и остальное войско. Утромъ выѣхали казаки погарцовать,
а гарцовать-то не съ кѣмъ: лагерь былъ пустъ, только лаяли собаки.
Гетманъ двинулъ всѣ свои силы въ погоню, и велика была ка-
зацкая добыча: имъ досталось 120 тыс. возовъ съ лошадьми,
80 пушекъ да на 10 мил. всякихъ драгоцѣнностей, оружія, до-
спѣховъ, собольихъ шубъ, персидскихъ шалей, суконъ, матерій,
закусокъ, винъ. Въ 4 дня казаки выпили столько меду, что его
могло бы хватить на мѣсяцъ.
Побѣда подъ Пилявой открывала путь въ беззащитную Польшу,
и Хмельницкій не зналъ, что ему теперь дѣлать: идти ли впередъ,
или вернуться въ Украину? Онъ собралъ раду. «Веди на ляхівъ,
кинчай ляхівъ!' кричали простые казаки, особенно тѣ, которые
привыкли къ грабежу. Гетманъ распустилъ ихъ загонами, а самъ
занялся осадой городовъ, выжидая, чѣмъ кончится варшавскій
съѣздъ пановъ; они съѣзжались тогда на выборы короля. Казацкіе
послы также явились въ Варшаву, и паны, желая сдѣлать угодное
гетману, выбрали королемъ Яна Казимира, брата покойнаго Вла-
дислава. Казаки, получивъ отъ него милостивое посланіе, какъ
послушныя дѣти, тотчасъ оставили польскія границы.
Въ январѣ 1649 г. Хмельницкій въѣзжалъ въ Кіевъ. Звонъ
колоколовъ, пальба изъ пушекъ, радостныя восклицанія народа
привѣтствовали гетмана и его сподвижниковъ. Этотъ день былъ
торжествомъ не только Хмельницкаго, но торжествомъ всего на-
рода, православной вѣры. У стѣнъ св. Софіи встрѣтилъ гетмана
митрополитъ со всѣмъ духовенствомъ; бурсаки пропѣли ему на
латинскомъ языкѣ хвалебныя пѣсни. Бывшій въ то время въ Кіевѣ
іерусалимскій патріархъ Паисій принесъ гетману поздравленіе отъ
себя и отъ всей греко-россійской церкви. Самый Кіевъ, искони
русскій и православный городъ, преобразился временно въ столицу
Украины. Сюда съѣхались послы Крыма, Турціи, Молдавіи; пріѣхалъ
и московскій посолъ Унковскій съ богатыми подарками, съ ласко-

вымъ словомъ Государя Алексѣя Михайловича. Хмельницкій, окру-
женный послами державъ, понималъ, что онъ обязанъ своимъ ве-
личіемъ русскому народу, нисколько не гордился и держалъ себя
по-просту, по-казацки. Онъ потчивалъ гостей изъ золотыхъ куб-
ковъ, наполненныхъ горѣлкой или же домашней наливкой, а гет-
манша, разодѣтая въ глазетъ и бархатъ, растирала въ черепкѣ
табакъ для своего мужа. Послѣ всѣхъ пріѣхали королевскіе послы.
Торжественно, на площади, при многочисленномъ стеченіи народа,
они поднесли гетману королевскую грамоту, булаву, осыпанную
сапфирами, и красное знамя съ изображеніемъ бѣлаго орла. Гетманъ,
одѣтый въ богатый соболій кобенякъ, прикрытый бунчуками, стоялъ
среди полковниковъ и войсковой старшины. Однако послы не при-
несли мира. Гетманъ требовалъ, чтобы казаки, помимо пановъ,
подчинялись прямо королю, чтобы уніи, костеламъ и жидамъ—не
быть, Вишневецкому—не давать начальства надъ войскомъ. По-
лякамъ, привыкшимъ смотрѣть на Украину какъ на свое добро,
такія условія казались продерзостны. Украинскій народъ, по ихъ
понятіямъ, былъ созданъ для того, чтобы служить имъ въ хо-
лопствѣ, а казаки, если что имѣли, то не сами добыли, а по-
лучили съ панской ласки. Польша пришла въ движеніе: готови-
лась война на жизнь и смерть. Начальство надъ войскомъ при-
нялъ самъ король; около 50 конныхъ хоругвей и нѣмецкая наем-
ная пѣхота, всего отъ 10 до 12 тыс., выступили къ границамъ
Волыни подъ начальствомъ трехъ почтенныхъ вождей: Фирлея,
Ляндскоронскаго и ученаго Остророга; къ нимъ присоединилъ свои
хоругви Вишневецкій. Разоривши, какъ водится, окрестный край,
паны стали подъ Збаражемъ, въ нынѣшней Галиціи. На горѣ
стоялъ збаражскій замокъ, внизу—городъ, возлѣ котораго располо-
жилось войско. Поляки сразу же сдѣлали большую ошибку: на-
чали окапываться очень широко. Въ то же время въ Украйнѣ
весь народъ поднялся на войну. Поселянинъ забросилъ свой плугъ;
орала, серпы и косы были перекованы въ оружіе; заброшены нивы,
запустѣли хутора, села; дома остались лишь калѣки, старики да
бабы—все ушло въ Чигиринъ, столицу Богдана. Гетманъ распи-

салъ ихъ по полкамъ и сотнямъ; въ иныхъ сотняхъ набралось
по тысячѣ, а всѣхъ полковъ было 30. Въ концѣ мая Хмельницкій
выступилъ въ походъ; на Черномъ шляху, за Животовымъ, къ
нему присоединился крымскій ханъ Исламъ-Гирей. Въ его огром-
ной ордѣ, кромѣ своихъ татаръ, находились крымскіе горцы, от-
личные стрѣлки изъ лука, степные ногаи, ѣвшіе сырую конину,
буджакскіе татары - лихіе наѣздники степей, пятигорскіе черкесы,
съ выпяченными глазами и закрученными за ухо длинными чу-
бами; были здѣсь и донскіе казаки. Говорили, что такого войска
не видѣла Европа со временъ Тамерлана.
Паны, захваченные врасплохъ, принялись кончать свои окопы
подъ Збаражемъ. Засучивъ бархатные рукава кунтушей, рядомъ
съ жолнерами и челядью, они копали всю ночь; насту пило утро,
а окопы не готовы. Въ этихъ случаяхъ они обыкновенно убѣгали,
потому что не умѣли выдерживать долгую осаду, но всѣ пути
были заняты и, кромѣ того, съ ними находился Іеремія, умѣвшій
сдержать самыхъ трусливыхъ. Вечеромъ ксендзы обошли со св.
дарами, и всю ночь польскіе жолнеры провели въ молитвѣ.
На утро выступилъ изъ стана казацкій полковникъ Бурлей,
который воевалъ Синопъ и задалъ страху Цареграду; теперь онъ
велъ свой полкъ на венгерскую пѣхоту. Она не выдержала, бро-
силась назадъ; татары по ея слѣдамъ ворвались въ обозъ. Каза-
лось, все погибло, но отважный Іеремія повернулъ венгерцевъ, бро-
сился съ гусарскою хоругвью и приперъ казаковъ къ пруду. Много
славныхъ рубакъ Бурлеева полка тутъ погибло; палъ и самъ Бур-
лей. На выручку бросился Морозенко, котораго поляки боялись
«пуще мороза»—и его отбили, едва ушелъ самъ. Жестоко напирали
казаки; упорно стояли ляхи, ободряемые Вишневецкимъ. А гетманъ
обѣщалъ хану, что сегодня же заночуетъ въ обозѣ! — Тогда ка-
заки насыпали за-ночь вокругъ польскаго обоза высокій валъ,
втащили на него пушки и стали палить. Поляки выкопали себѣ
другой, потѣснѣе, и только-что успѣли перейти, казаки—за ними,
насыпали себѣ еще выше. Поляки не знали теперь, куда имъ
укрыться отъ стрѣлъ и пули; каждый панъ сталъ окапы-

вать себя и лошадь. Они засѣли въ норы, какъ кроты. Гетманъ
велѣлъ вести подкопы, но польскіе инженеры скоро это про-
вѣдали. Они ставили на землю миски съ водой, а сверху на-
крывали ихъ бубномъ. Какъ только вода всколыхнется, бубны
издавали звуки, и по этой примѣтѣ сейчасъ же узнавали, куда
идутъ подкопы: поляки рыли тутъ колодецъ и начинали копать
встрѣчную мину. При всемъ томъ, къ концу іюля, у поляковъ
вышелъ весь порохъ, свинецъ, вышли запасы, и они, поѣвши ко-
нину, стали ловить въ домахъ кошекъ, мышей, грызли кожу, жевали
«спеклую* землю. И паны, и простые воины терпѣли одинаково.
Отъ смрада гніющихъ труповъ воздухъ породилъ заразу. Тѣмъ
не менѣе, крымскому хану Исламъ-Гирею надоѣло ждать, и онъ,
призвавши гетмана, сказалъ ему сурово: «Если ты мнѣ въ три
дня не расправишься съ поляками, отвѣчаешь своей головой!» —
Послѣ этого русскіе пошли на штурмъ. Впереди гнали плѣнни-
ковъ, связанныхъ шестами; на груди у нихъ висѣли мѣшки съ
землей; вслѣдъ за ними катили гуляй-городыни изумительной вели
чины. Пальба изъ орудій, крики, грохотъ городынь устрашили
поляковъ, спертыхъ въ темнотѣ и тѣснотѣ. Князь Іеремія засту-
пилъ дорогу бѣглецамъ: «Кто двинется назадъ, тотъ самъ погиб-
нетъ или меня положитъ на мѣстѣ! Впередъ!—Онъ самъ выско-
чилъ изъ окоповъ, врѣзался въ ряды казаковъ и, положивъ мно-
гихъ на мѣстѣ, поджогъ городыни. Приступъ не удался. Гет-
манъ изобрѣлъ другую выдумку. Въ одно утро поляки увидѣли,
что казацкіе валы сразу повысились отъ набросаннаго хвороста;
сверху торчали лѣстницы, и сидѣвшіе на нихъ казаки, закиды-
вая въ ихъ норы желѣзные крюки, вытаскивали людей, точно
рыбу изъ воды.
До сихъ поръ король не особенно спѣшилъ подать помощь
войску. Онъ самъ имѣлъ не болѣе 20 тыс.; ополченія прибывали
къ нему очень медленно и то изъ мѣстностей, занятыхъ каза-
ками Когда ихъ набралось около 13 тыс., король занялся обу-
ченіемъ: училъ стрѣльбѣ, маршировкѣ, училъ стоять въ караулѣ;
самъ ходилъ по ночамъ, повѣрялъ посты. Кромѣ того, движеніе

войска замедлялось проливными дождями и большимъ обозомъ.
По обычаю того времени, у каждаго шляхтича была въ обозѣ своя
пароконная буда, въ которой хранились ветчина, сухари, горохъ,
овесъ, водка, запасное оружіе, котелокъ для варки пищи, лопата,
топоръ, заступъ и лукошко, необходимое при земляныхъ работахъ.
Не смотря на то, что король находился уже недалеко отъ Зборова,
онъ не зналъ, гдѣ непріятель; его подъѣзды пропадали безслѣдно,
жители молчали, не выдавая своихъ ни единымъ словомъ. А Хмель-
ницкій все зналъ до малѣйшихъ подробностей. Оставивши въ око-
пахъ противъ Збаража пѣшихъ казаковъ, онъ ночью выступилъ
съ татарами на-встрѣчу королю; не доходя Зборова, они взяли
вправо и скрытно расположились за лѣсомъ. Когда войско стало въ
полной готовности, гетманъ, собравши къ себѣ полковниковъ, ска-
залъ: «Наши отцы, братья, дѣти простираютъ руки и просятъ
освободить отъ фараонскаго ига. Души замученныхъ молятъ о
мщеніи; церковь поруганная взываетъ къ вамъ, сынамъ своимъ,
постоять за нее. Но не дерзайте поднять убійственной руки на
короля, помазанника Божія! Мы воюемъ противъ пановъ, противъ
мучителей, которые подвигли его на насъ>. — На другой день—
это былъ праздникъ Успенія — поляки начали переправляться по
двумъ мостамъ черезъ рѣчку Стрипу. Гетманъ это видѣлъ; онъ
сидѣлъ на деревѣ и ждалъ удобнаго часа. Въ полдень онъ выслалъ
казаковъ къ ближайшему мосту; задняя стража была сбита, казаки
бросились на мостъ и начали рубить поселянъ, обѣдавшихъ у
своихъ повозокъ. Нестройные, непривычные къ бою, они валились
какъ снопы и имъ некуда было спасаться: сзади — казаки, спе-
реди—татары, мостъ загроможденъ будами. Въ Зборовѣ зазвонили
въ колокола; король выслалъ оттуда нѣсколько хоругвей, но ихъ
смели до послѣдняго человѣка. Болѣе 20 знатныхъ пановъ по-
гибли въ кровавой сѣчѣ; до 5 тыс. шляхтичей лежали въ раз-
бросъ, и много тогда замковъ и палацовъ осиротѣли въ Польшѣ:
тутъ погибалъ цвѣтъ польскаго рыцарства. Управившись у бли-
жайшаго моста, казаки понеслись къ другому, но король успѣлъ
уже переправиться, мостъ былъ сломанъ, и казаки попали подъ

перекрестный огонь; въ нихъ палили изъ Зборова и съ того
берега. Тогда гетманъ повернулъ, поспѣшая на ту сторону. Между
тѣмъ король устроилъ свое войско къ битвѣ. На лѣвомъ флангѣ
онъ поставилъ ополченія подъ начальствомъ Любомирскаго; въ
центрѣ стала нѣмецкая пѣхота и самъ король съ пятью хоруг-
вями гусаръ; на правомъ флангѣ — остальныя конныя хоругви и
нѣсколько полковъ пѣхоты подъ начальствомъ канцлера. На гори-
зонтѣ показалась черная лента, потомъ она вдругъ свернулась въ
клубокъ: это были татары; они остановились передъ правымъ
флангомъ и стали вызывать на герцы. Поляки стояли неподвижно.
Татары повернули направо, вихремъ пронеслись передъ фронтомъ
поляковъ и врубились въ лѣвый ихъ флангъ. Крики «Алла! Алла»!
перемѣшались съ призывомъ поляковъ. «Іисусъ! Марія!», съ ги-
каньемъ казаковъ. Темнота отъ стрѣлъ была такая, что поляки
не различали своихъ отъ чужихъ. Полковникъ Пузовскій, у кото-
раго стрѣла пронизала обѣ щеки, прискакалъ къ королю. Янъ
Казимиръ съ обнаженной саблей поспѣшилъ на лѣвый флангъ.
Онъ хваталъ за узды лошадей, поднималъ знамена, грозилъ саблей,
громкимъ голосомъ призывалъ на битву. Воины устыдились своего
малодушія, на мигъ остановились, но новая татарская волна по-
глотила ихъ безслѣдно. Тогда король двинулъ изъ центра нѣмец-
кую пѣхоту; канцлеръ повелъ правое крыло. Янъ-Казимиръ, въ
самомъ пылу битвы, велѣлъ двинуть три хоругви. — «У насъ нѣтъ
ротмистровъ!» отвѣчали ему. — «Я вашъ ротмистръ!» крикнулъ
король и хотѣлъ уже броситься впередъ, но его удержали паны
силой. Сумерки прекратили битву. Поляки сошлись къ обозу; ихъ
окружали татары и гетманъ.
Темна и ужасна была эта ночь. Предводители Польши съѣха-
лись верхами на совѣтъ. Они были въ отчаяніи: «Мы погибли!
Спасенія нѣтъ!» — Кто-то предложилъ вывести короля тайно изъ
обоза. «Никогда я не покажу примѣра гнусной низости! — сказалъ
король. — Я готовъ жить съ вами и умереть». — Канцлеръ Осолин-
скій предложилъ написать хану примирительное письмо. Пока пи-
салось это письмо, въ лагерѣ разнесся слухъ, что король убѣ-

жалъ. Жолнеры бросили лопаты; слуги стали запрягать повозки,
все готовилось бѣжать. Утомленный долгою молитвой, король только
что прилегъ, какъ прибѣжали его звать. «Коня!» крикнулъ онъ
и поѣхалъ по лагерю съ открытой головой, чтобъ всѣ его видѣли.
«Не бросайте меня, дѣти! Я не отстану отъ васъ, и, если угодно
Богу, положу здѣсь свою голову»,—Слезы текли по щекамъ ко-
роля; всѣ его видѣли, были разстроенъ! и поклялись остаться.
Утромъ татары бросились въ тылъ полякамъ. Ихъ окопы не были
готовы; открытыя мѣста замыкали телѣги. Съ фронта велъ атаку
гетманъ; часть казаковъ онъ послалъ взять Зборовъ. Нѣсколько
сотенъ ворвались въ городъ, втащили на колокольню двѣ пушки
и стали нагрѣвать поляковъ сверху; остальные, очертя голову,
рвались въ окопы. Ихъ не могли удержать ни длинныя пики гу-
саръ, ни пальба нѣмецкой пѣхоты. Вокругъ короля столпились его
послѣднія хоругви. Дружно ворвались казаки, разсѣяли стражу и
приближались къ Яну-Казимиру... Вдругъ раздалась команда:
«Згода!»— Гетманъ остановилъ битву. Онъ не хотѣлъ, чтобы хри-
стіанскій монархъ попалъ въ неволю къ бусурманамъ. Казаки
отошли, сѣча стала утихать, и только въ дальнихъ мѣстахъ рѣ-
зались до вечера.
На другой день начались переговоры. Ханскій визирь наот-
рѣзъ объявилъ: «Помиримся, если заплатятъ намъ деньги, а ка-
закамъ простятъ ихъ вину».—И заплатили поляки въ ту пору
200 тыс. золотыхъ, да обѣщали платить ежегодно по 90 тыс.
Гетманъ приказалъ положить къ ногамъ короля свои условія, ко-
торыя заключались въ слѣдующемъ: чтобы кіевскій митрополитъ
засѣдалъ въ польскомъ сенатѣ, наравнѣ съ другими сенаторами;
чтобы церковь греческая пользовалась тѣми же правами, что и*
церковь римско-католическая; чтобы, наконецъ, число казаковъ
было умножено до 40 тысячъ. Долго паны спорили, пока согла-
сились принять условія гетмана, и тогда написали договоръ, из-
вѣстный подъ именемъ Зборовскаго трактата. Гетманъ, сопровож-
даемый сотнею знатнѣйшихъ казаковъ, прибыль въ польскій ла-
герь. Когда его ввели въ шатеръ, онъ почтительно подошелъ къ

королю и, ставъ ва одно колѣно, произнесъ рѣчь, въ которой ста-
рался оправдать себя и казаковъ, поднявшихъ оружіе. «И скотъ
бодается, если его мучатъ>, пояснилъ гетманъ. Король, сохраняя
важность своей особы, молчалъ, только ласково протянулъ руку,
которую Хмельницкій поцѣловалъ. Вмѣсто короля отвѣчалъ Сапѣга,
объявляя его именемъ забвеніе всего прошлаго и прошеніе казац-
кому войску. На этомъ свиданіе кончилось, и гетманъ вернулся
подъ Збаражъ, гдѣ польскіе жолнеры все еще сидѣли въ своихъ око-
пахъ Когда ихъ открыли, оттуда вылѣзли чахлые и блѣдные
защитники, просидѣвшіе 9 недѣль въ норахъ. Они были до того
слабы, что не могли держаться на ногахъ. Такъ кончилось Зба-
ражское сидѣнье.
Пріѣхалъ кіевскій митрополитъ въ Варшаву, чтобы засѣдать
въ сенатѣ, а сенаторы встрѣчаютъ его такими словами: «Никогда
схизматикъ не дождется, чтобы ему сидѣть съ нами. Иначе мы
оставимъ сенатъ!»—Смиренный старецъ покинулъ Варшаву. Такъ
же было и съ другими статьями договора: ихъ не хотѣли испол-
нять ни казаки, ни поляки. Крестьяне наотрѣзъ отказались слу-
жить панамъ, которые вернулись въ свои помѣстья; они говорили:
«Развѣ мы не были казаками? Гдѣ же обѣщанія гетмана?» Паны
бѣжали обратно въ Польшу, а многіе и вовсе не нашли своихъ
помѣстій, потому что они были отписаны ва реестровыхъ каза-
ковъ. Тамъ же, гдѣ паны пришли съ командами и разсчитывали
водвориться силой, крестьяне разбѣгались: одни уходили за Днѣпръ,
на новыя поселенія, въ нынѣшнія Харьковскую и Полтавскую гу-
берніи; другіе бѣжали въ лѣса; третьи шли къ гетману, чтобы
онъ ихъ записалъ въ казаки. Но гетманъ и безъ этого уже впи-
салъ вдвое больше, чѣмъ слѣдовало. Во всей Украйнѣ поднялся
ропотъ; появились шайки мятежныхъ крестьянъ; начались насилія,
своеволія. Одно время гетманъ думалъ, что можно смирить силой,
но этимъ дѣла не поправилъ да еще потерялъ довѣріе къ себѣ
народа. Надумавшись, онъ отправилъ въ Варшаву пословъ съ тре-
бованіемъ, чтобы унія была уничтожена и чтобы имущества быв-
шихъ уніатскихъ монастырей были переданы православнымъ; паны

приняли это требованіе за оскорбленіе католической вѣры и едино-
гласно объявили войну. Все населеніе Польши было призвано къ
оружію. Въ Люблинъ пріѣхалъ папскій посолъ и привезъ отпуще-
ніе грѣховъ всѣмъ призваннымъ въ походъ, а королю привезъ въ
подарокъ мантію и освященный мечъ, украшенный жемчугомъ и
драгоцѣнными камнями. Поляки одушевились, точно они готовились
въ крестовый походъ противъ невѣрныхъ. И гетманъ готовился къ
войнѣ. Митрополитъ Коринѳскій препоясалъ его мечомъ, освящен-
нымъ на Гробѣ Господнемъ, вручилъ ему святыя мощи и, благо-
словивъ войска, самъ обѣщалъ идти на брань. Но казацкая стар-
шина, получивши все, чего добивалась, подымалась на этотъ разъ
неохотно да и народъ извѣрился въ своихъ вождей. Самъ Хмель-
ницкій начиналъ войну какъ-то вяло: онъ допустилъ соединеніе
польскихъ гетмановъ, ушедшихъ изъ-подъ Каменца въ лагерь
короля; потомъ, остановившись подъ Збаражемъ, упустилъ случай
разбить поляковъ, когда они проходили узкими прогалинами между
болотъ, направляя свой путь къ р. Стыри. На переправѣ черезъ
Стырь поляки перессорились съ нѣмцами; многіе хотѣли бросить
войско, и вся эта неурядица сошла имъ благополучно, потому что
гетманъ въ это время чествовалъ Исламъ-Гирея.
Польское войско, подъ личнымъ начальствомъ короля распо-
ложилось на равнинѣ передъ сел. Берестечкомъ, въ нынѣшней
Волынской губерніи. Позиція эта была очень неудобная, тѣсная,
сзади нея протекаетъ р. Стырь, справа—лѣсъ, слѣва—болотистая
Пляшва; фронтъ позиціи поляки прикрыли валами и редутами,
которые уцѣлѣли до сихъ поръ. Правымъ крыломъ командовалъ
коронный гетманъ Потоцкій, лѣвымъ—Калиновскій; подъ его на-
чальствомъ находился Іеремія. Въ обоихъ крыльяхъ ополченцы
стали въ перемежку съ войсками. Начальство надъ центромъ при-
нялъ самъ король. Впереди поставили артиллерію, за нею—нѣмец-
кую пѣхоту, прикрытую по флангамъ конницей; далѣе вглубь
стали гусары и, наконецъ, король, окруженный конной дружиной
изъ 500 отборнѣйшихъ дворянъ; за королемъ выстроилась гвардія
и нѣсколько конныхъ полковъ. За спиной у нихъ находился ла-

герь, окруженный возами, скованными цѣпями. Число поляковъ
простиралось до 300 тыс.; всѣ взрослые пошли на войну: остались
дома ксендзы, старики и дѣти. Противъ лѣваго польскаго крыла
устроились казаки, а лѣвѣе ихъ, по отлогостямъ равнины, татар-
ская орда, силою до 120 тыс. Казацкая пѣхота расположилась
въ четыреугольникѣ, сбитомъ изъ тройного ряда возовъ, скован-
ныхъ цѣпями; по бокамъ этой подвижной крѣпости стала конница.
У Хмельницкаго было не болѣе 80 тыс. казаковъ.
30 іюня 1651 г. разыгралась битва, несчастная для казаковъ.
Густой туманъ скрывалъ до полудня оба враждебные народа. Въ
польскомъ лагерѣ носили чудотворную икону Богоматери, писаную
евангелистомъ Лукой. Король съ блестящей свитой объѣзжалъ
войска: «Я съ вами неразлученъ, говорилъ онъ, или уничтожимъ
хлопа, или всѣ поляжемъ. Лучше смерть, чѣмъ быть въ неволѣ
у хлоповъ и въ посмѣяніи у всѣхъ народовъ».—Въ казацкомъ
войскѣ митрополитъ Іоасафъ, въ полномъ облаченіи, ѣхалъ тихо
на конѣ; впереди несли церковные хоругви и образа, дымъ кадилъ
возносился къ небу. «Братія и воины! наставлялъ пастырь, стойте
за церковь вашу, отродившую васъ духовнѣ!> — Гетманъ, въ горно-
стаевой мантіи, опоясанный освященнымъ мечемъ съ булавой, осы-
панной драгоцѣнными камнями, носился на дорогомъ аргамакѣ, и
зычный его голосъ, призывавшій на брань, приводилъ казацкія
сердца въ трепетъ. Поднялся туманъ, солнце освѣтило равнину; на
одной сторонѣ пестрѣли цвѣтные флюгера, блестѣли панцыри, ко-
лыхались перья; на другой — чернѣли казацкія свитки, а тамъ
вдали возвышалось бѣлое знамя повелителя крымскихъ ордъ. Враги
безмолвствовали: ни гетманъ, ни король не начинали битву. Послѣ
двухчасовой пальбы поляки собрались на совѣтъ и уже было порѣ-
шили отложить битву до другого дня, но Іеремія прислалъ сказать
отъ всего лѣваго крыла, что оно рвется впередъ. Король принялъ
это заявленіе, какъ добрый знакъ, и благословилъ начинать. Тот-
часъ забили барабаны, заиграли трубы: Іеремія двинулъ 18 хо-
ругвей. Ударили казаки, и оба крыла какъ бы поглотили другъ
друга. Безстрашный Іеремія, съ обнаженнымъ мечемъ, указывалъ

дорогу. Крѣпкій, скованный цѣпями, казачій таборъ вдругъ рас-
пался, какъ послѣ оказалось, вслѣдствіе измѣны. Поляки проско-
чили сквозь таборъ, и далеко за нимъ красовалось знамя герба
Вишневецкихъ. Когда явились на помощь татары, таборъ успѣли
кое-какъ сковать; казаки съ гикомъ бросились за Вишневецкимъ;
его разорванныя хоругви стали пробиваться назадъ, къ редутамъ:
но на помощь Іереміи спѣшилъ съ праваго фланга Конецпольскій,
а нападеніе татаръ на центръ польской арміи было отбито. По
ихъ слѣдамъ король быстро двинулъ артиллерію и нѣмецкую пѣ-
хоту. Разомъ грянули 40 орудій; раздался страшный крикъ—та-
тары побѣжали въ непонятномъ страхѣ. Они кидали сѣдла, бурки,
казаны, торбы,—лишь бы облегчить своихъ коней. Орда скакала
безъ оглядки, покинувъ въ безпамятствѣ арбы съ женами и
дѣтьми, свои сокровища, больныхъ, даже мертвыхъ. Коронный
хорунжій захватилъ ханскій шатеръ, экипажи и серебряный бара-
банъ, которымъ скликали на битву.
Наступалъ вечеръ. Король, изъ опасенія засады, приказалъ
вернуться всѣмъ въ лагерь. Скоро разнеслась по полю битвы по-
бѣдная пѣснь: «Тебе, Бога, хвалимъ!» А въ это время въ казац-
комъ таборѣ, притиснутомъ къ Пляшвѣ, царило страшное смяте-
ніе; дошло до того, что казаки палили другъ въ друга. Гетманъ
поскакалъ въ догонку за ханомъ и оставилъ вмѣсто себя полков-
ника Джеджалыка, которому предстояло въ одно время и отбиваться,
и водворять порядокъ. Съ наступленіемъ ночи подулъ рѣзкій вѣ-
теръ; густыя облака спустились къ землѣ, полилъ дождь какъ изъ
ведра; въ темнотѣ и среди невылазной грязи казаки работали
лопатами, зарываясь въ землю.
При безначаліи и всеобщемъ упадкѣ духа, русскіе не могли
выдержать долгой осады. Уже на 10-й день большинство казаковъ
покинуло таборъ; тѣ же, которые не успѣли уйти, пали герой-
скою смертью. Эта предсмертная борьба изумила поляковъ, не
встрѣчавшихъ такого ожесточенія, такого презрѣнія къ жизни со
всѣми ея благами. Когда они ворвались въ окопы, 3 т. самыхъ
отважныхъ заняли бугорокъ, гдѣ держались до послѣдней возмож-

ности; будучи со всѣхъ сторонъ окружены, они бросились на про-
ломъ, при чемъ большею частью погибли; остальные же, въ числѣ
нѣсколькихъ сотенъ, пробились къ островку. Съ этими отборными
бойцами поляки ничего не могли подѣлать, такъ что Потоцкій,
видя напрасную трату людей, послалъ сказать, что если казаки
сдадутся, то останутся живы. Въ отвѣтъ казаки побросали въ
воду золото и серебро, захваченное въ таборѣ, и сказали: «знайте,
ляхи, что казаку дороже всего свобода!» —Тогда гетманъ выслалъ
противъ нихъ двѣ хоругви. Казаки прочли молитву, обняли другъ
друга и бросились въ сѣчу. Цѣлая сотня радзивилова полка по
гибла прежде, чѣмъ перебили русскихъ; остался одинъ изъ этой
горсти храбрѣйшихъ. Онъ спрыгнулъ въ лодку и отмахивался
косой; 14 пуль запустили въ него—онъ оставался живъ, продол-
жая держаться на ногахъ. Одинъ жолнеръ кинулся-было, чтобы
опрокинуть лодку—и отскочилъ. Король, бывшій свидѣтелемъ этой
отваги, приказалъ сказать казаку, что удивляется его храбрости
и даруетъ ему жизнь. <Я гнушаюсь жизнію, хочу умереть какъ
казакъ! > отвѣтилъ послѣдній боецъ подъ Берестечкомъ. Нѣмцы
вошли въ воду и закололи его копьями.
Прошло еще 3 года тяжелой войны. Украина обѣднѣла, обез-
людѣла. Ея лучшія силы погибли въ битвахъ или попали на колъ;
половина земледѣльцевъ ушла за Днѣпръ на новыя поселенія, и
тогда гетманъ ясно увидѣлъ, что хотя Польша и безсильна для
того, чтобы смирить возставшій народъ, но и казаки слишкомъ
слабы, чтобъ самимъ устоять. Послѣ долгой тревожной думы за
судьбу своего народа, онъ обратился къ единовѣрной Москвѣ, гдѣ
царствовалъ православный благочестивый Царь Алексѣй Михайло-
вича За украинскій народъ вступился патріархъ Никонъ, ревнитель
православной церкви, и всѣ русскіе люди, собравшись въ Москвѣ,
просили Царя принять въ подданство казаковъ, при чемъ дали обѣ-
щаніе идти биться противъ короля польскаго, не щадя своихъ го-
ловъ. Тогда Царь отправилъ въ Украину двухъ именитыхъ бояръ.
На третій день Крещенья, въ 1654 г., была назначена большая
рада въ Переяславѣ. На разсвѣтѣ этого дня довбиши ударили въ

котлы, и площадь стала наполняться народомъ. Въ 11 ч. вышелъ
гетманъ, прикрытый бунчукомъ; за нимъ вышла старшина. Гене-
ральный есаулъ подалъ знакъ: все стихло. Гетманъ предложилъ
народу выбрать себѣ государемъ изъ четырехъ, котораго онъ хо-
четъ: турецкаго султана, крымскаго хана, короля польскаго или
же царя восточнаго, царя православнаго. Затѣмъ, сказавши о каж-
домъ, что было нужно, Хмельницкій прибавилъ про Царя восточнаго;
«Этотъ великій Царь склонилъ къ намъ свое милостивое сердце и
прислалъ бояръ съ милостію. Возлюбимъ его съ усердіемъ. Кромѣ
его царской руки, мы не найдемъ благотишнѣйшаго пристанища'»
Тысячи голосовъ отвѣчали: «Волимъ подъ Царя восточнаго!» Пол-
ковникъ Тетеря обходилъ площадь и спрашивалъ: <Чи всі такъ
соизволяете? > —«Всі!» кричалъ единогласно народъ. Тогда гетманъ
возгласилъ: «Буди такъ! Да укрѣпитъ Господь крѣпкою рукою!»
Народъ отвѣчалъ: «Боже, утверди! Боже, укрѣпи, щобъ мы на віки
всі були едини!»—Послѣ этого начался священный обрядъ присяги.
Еще три года прослужилъ гетманъ своему народу и право-
славному Царю; прослужилъ, можетъ быть, и больше, еслибы
заѣзжій шляхтичъ не опоилъ его отравленной водкой. Онъ сталъ
сохнуть, хирѣть и въ Успеньевъ день, въ Чигиринѣ, скончался,
успѣвъ сказать передъ смертью: «Похороните меня въ Суботовѣ,
которое я пріобрѣлъ кровавыми трудами, изъ-за котораго загорѣ-
лась война, освободившая Украину>. Черезъ недѣлю его отпѣвали.
Рыданія народа заглушали церковное пѣніе: «То не вѣтры осенніе
бушевали въ дубровѣ, то плакали и вопили казаки, погребая
батька своего, стараго Хмельницкаго». Гробъ поставили въ ка-
менной церкви, построенной самимъ гетманомъ, но простоялъ онъ
здѣсь недолго: польскій наѣздникъ Чарнецкій приказалъ выбросить
на поруганіе кости гетмана, который освободилъ Украину, жилъ
для нея и вмѣстѣ съ нею страдалъ.

ВОИНСКІЯ ЗАБАВЫ И ПЕРВЫЕ МОРСКІЕ ПОХОДЫ ПЕТРА
ВЕЛИКАГО.
ъ день преподобнаго Исаакія Далматскаго, 30 мая
1672 года, молодая Царица Наталья Кириловна
обрадовала Алексѣя Михайловича рожденіемъ сына.
Его нарекли Петромъ, дали имя доселѣ небывалое
въ царской семьѣ. Раздался въ Москвѣ колоколь-
ный звонъ, и въ 5 час. утра радостный роди-
тель уже слушалъ молебенъ въ Успенскомъ со-
борѣ, а потомъ принималъ поздравленія отъ бояръ, духовенства и
ближнихъ людей. Въ тотъ же день, въ Столовой палатѣ, Царь
жаловалъ1 бояръ, думныхъ людей, полковниковъ и стрѣлецкихъ
головъ водкой, фряжскими винами, яблоками, дулями и другими
плодами. На третій день былъ столъ въ царицыной Золотой па-
латѣ; спальники подносили боярамъ закуску, коврижки, яблоки,
инбирь. Святое крещеніе новорожденный принялъ на праздникъ
св. апостоловъ Петра и Павла, въ чудовомъ монастырѣ. По этому
случаю были особые столы — родильные и крестильные. Въ оба
раза Царь угощалъ до 400 чел., какъ именитыхъ людей, такъ
равно и выборныхъ людей изъ черныхъ сотенъ и слободъ двор-

цовыхъ. — Знатно отпраздновалъ добрый Царь рожденіе своего
младшаго сына.
Младенческіе годы Петръ провелъ съ матерью въ селѣ Пре-
ображенскомъ, въ трехъ верстахъ отъ Москвы, за р. Яузой. Сюда
каждую осень переселялся его отецъ; здѣсь было его любимое
хозяйство: скотный дворъ, пасѣка, фруктовый садъ, огородъ, во-
дяныя мельницы и, наконецъ, — соколиный дворъ. Царь любилъ
потѣшить себя соколиной охотой; но вечерамъ слушалъ актеровъ
и музыку, что считалось тогда большой диковинкой.—Черезъ 4 года
Алексѣй Михайловичъ скончался, благословивши на царство сво-
его старшаго сына, Ѳедора. Царица Наталья, оставшись вдовой,
не покидала Преображенскаго, и здѣсь маленькій царевичъ росъ па
волѣ, укрѣпляясь тѣломъ и духомъ. Въ десять лѣтъ онъ выгля-
дѣлъ отрокомъ: на щекахъ у него игралъ румянецъ; большіе
черные глаза сверкали огнемъ; темнорусые кудри закрывали лобъ.
Во всѣхъ его движеніяхъ замѣчалась особенная ловкость, смѣлость;
говорилъ скоро, отрывисто; умъ имѣлъ острый, пытливый. Когда
умеръ его старшій братъ, Царь Ѳедоръ Алексѣевичъ, то на цар-
ство вѣнчали двухъ младшихъ братьевъ: Іоанна и Петра, хотя ни
тотъ, ни другой не могли править дѣлами—Іоаннъ по немощи, а
Петръ по малолѣтству. Вмѣсто нихъ взялась управлять государ-
ствомъ ихъ старшая сестра, царевна Софья Алексѣевна, а юный
вѣнценосецъ оставался съ матерью въ с. Преображенскомъ, гдѣ,
въ тѣнистыхъ рощахъ, проводилъ цѣлые дни съ малыми ребятами;
учился съ ними солдатскому строю, сооружалъ земляныя крѣ-
пости, бралъ ихъ штурмомъ или учился защищать. Эти потѣхи
стали его любимымъ занятіемъ и для нихъ собрали ему однолѣ-
токъ, подъ названіемъ «потѣшныхъ»; дворцовые мастера готовили
ребяткамъ разное оружіе: пистолеты, карабины, ружья, сабли, па-
лаши, топорки, а больше всего—барабанцевъ. Дальше потребова-
лись и пушки. Когда Царю исполнилось 11 лѣтъ, онъ отпраздно-
валъ день своего рожденія на Воробьевыхъ горахъ, гдѣ были про-
изведены «многія огнестрѣльныя потѣшныя стрѣльбы». Огненная
гранатная стрѣльба производилась изъ деревянныхъ, отчасти мѣд-

ныхъ или желѣзныхъ пушекъ. Такъ какъ ихъ нужно было забла-
говременно перевозить, устанавливать, то для этого отдѣлили осо-
бую команду, которую назвали «потѣшными пушкарями >, или
бомбардирами. Ровесники царя, князь Ѳедоръ Троекуровъ и инозе-
мецъ Гумартъ, вмѣстѣ съ Петромъ, считались бомбардирами пер-
вой статьи, или «начальными» людьми, т.-е. офицерами. Въ бомбар-
дирахъ второй статьи были дѣти именитыхъ князей, бояръ, дья-
ковъ, стольниковъ; въ этой же статьѣ значились бомбардирами
имеретинскій царевичъ Александръ и Яковъ Брюсъ — оба будущіе
наши генералъ-фельдцехмейстеры, а также Меншиковъ, современемъ
свѣтлѣйшій князь и фельдмаршалъ. Учрежденіемъ бомбардировъ
Петръ положилъ начало нашей гвардейской артиллеріи и Преобра-
женскому полку. Впослѣдствіи всѣ старшіе по службѣ преображенцы
были изъ числа бомбардировъ. Однажды явился къ молодому Царю
25-ти-лѣтній конюхъ, по имени Сергѣй Бухвостовъ, парень рослый,
здоровый, и просилъ записать его въ потѣшные. Петръ съ ра-
достью принялъ этого перваго охотника на царскую службу, и
Бухвостовъ получилъ названіе перваго русскаго солдата. Его пор-
третъ и теперь хранится въ Преображенскомъ полку. Послѣ Бух-
востова явилось много другихъ охотниковъ. Петръ сталъ набирать
пѣхоту изъ дѣтей бояръ, изъ конюховъ, стрѣльцовъ и солдатъ
Бутырскаго полка. Число такихъ потѣшныхъ съ каждымъ годомъ
становилось больше, такъ что ихъ пришлось раздѣлить на двѣ
части—Преображенскихъ и Семеновскихъ, по названіямъ подмосков-
ныхъ селъ. Половина бомбардировъ отошла къ Преображенскому
полку, а половина къ Семеновскому, и первымъ бомбардиромъ
Преображенскаго полка считался самъ царь. Потѣхи продолжались
своимъ чередомъ. Такъ, когда Петру было не болѣе 12 лѣтъ, чу-
жеземецъ Зомеръ построилъ на берегу Яузы «потѣшный» городокъ,
или крѣпостцу, по всѣмъ правиламъ военной науки—съ башнями,
бойницами, глубокимъ рвомъ и подъемнымъ мостомъ. Государь
самъ работалъ наравнѣ со всѣми, самъ возилъ на телѣжкѣ землю,
уставлялъ пушки и назвалъ эту крѣпостцу «Презбургомъ». На-
чалась осада; за осадой послѣдовалъ штурмъ. При громѣ пушекъ,

кидавшихъ бумажные снаряды, дѣти шли на приступъ такъ храбро
и утвердились въ крѣпости съ такимъ азартомъ, точно заправскіе
солдаты. Первымъ учителемъ военнаго дѣла былъ голландецъ
Францъ Тиммерманъ. Онъ училъ Петра математикѣ и артиллеріи;
разсказывалъ, какъ умѣлъ, устройство пушекъ, лафетовъ, стрѣльбу
изъ орудій. До многаго Царь доходилъ и самъ: составленныя имъ
правила навѣсной стрѣльбы существуютъ до сихъ поръ.
Эти потѣхи пришлись не по вкусу правительницѣ Софьѣ
Алексѣевнѣ и многимъ боярамъ, которые держали ея сторону. Она
распускала повсюду слухи, что Петръ предался заморскому ученью
и готовъ отступиться отъ праотеческой вѣры; потѣшныхъ она
называла «озорниками». Однако это озорство сослужило государ-
ству большую службу. Шакловитый, начальникъ стрѣлецкаго при-
каза, набиралъ тайно единомышленныхъ стрѣльцовъ и въ ночь на
8-е августа сбирался идти на Преображенское, поджечь село и во
время пожара убить Петра, Царицу Наталью Кирилловну и близ-
кихъ имъ бояръ. Уже злодѣи собирались въ Кремль, но Богъ
спасъ Своего помазанника. Между стрѣльцами нашлись вѣрные
царскіе слуги, которые, прослышавъ о грозящей бѣдѣ, упредили
своихъ товарищей и дали знать въ Преображенское. Петръ въ ту
же ночь уѣхалъ въ Лавру, а на другой день собрались къ нему
всѣ потѣшные. Тутъ-то началась ихъ первая служба. Бомбардиры
съ капраломъ Хабаровымъ были тайно посланы за орудіями и
снарядами; мастера Пушкарскаго приказа снабдили ихъ порохомъ,
и бомбардиры, пробираясь лѣсами и пустошами, провезли благо-
получно въ обитель пушки, мортиры, снаряды, порохъ. По цар-
скому указу, къ Петру явились изъ Москвы не только иноземцы
съ солдатскими полками, пушкари, мастера и ихъ ученики, но
даже мятежные стрѣльцы. Власть правительницы перешла въ руки
молодого Царя, а ей было указано перейти на житье въ монастырь.
Принявши на себя бремя царской власти, Петръ не оставлялъ и
прежнихъ занятій. Въ сентябрѣ того же 1689 г. онъ ходилъ
изъ Троицкаго монастыря до Лукьяновской пустыни, обучая по-
тѣшныхъ и прочія войска примѣрнымъ боямъ. Съ этого времени

ему много помогали въ ратномъ дѣлѣ иноземцы Лефортъ и Гор-
донъ. Сначала они становятся дѣятельными помощниками молодого
Царя, а потомъ — разумными исполнителями его воли и благихъ
предначертаній. Въ с. Преображенскомъ безпрестанно производились
потѣшнымъ ученья и въ пѣшемъ, и въ конномъ строю; сюда
приводили часто стрѣльцовъ и полки солдатъ. Кромѣ обыкно-
венныхъ ученій, ходили маневрами, одна сторона противъ дру-
гой, какъ это бываетъ на войнѣ. Одну сторону составляли обык-
новенно потѣшные и солдатскіе полки, обученные по новому
уставу, а другую — стрѣльцы, съ ихъ прежнимъ обычаемъ; бом-
бардиры дѣйствовали противъ пушкарей Пушкарскаго приказа.
Цѣльная стрѣльба изъ пушекъ и мортиръ деревянными снарядами
шла въ Преображенскомъ безпрерывно. На Каланчевскомъ полѣ
были нарочно построены для этой стрѣльбы батареи и каланчи;
однѣ изъ нихъ вооружались орудіями, а въ другія палили. Иногда
стрѣляло до 50-ти орудій, и все это при участіи самого Царя или
подъ надзоромъ бомбардировъ. Въ праздничные, особенно торже-
ственные дни стрѣляли холостыми зарядами и жгли увеселитель-
ные огни. Во время маневровъ бывали и несчастные случаи, по-
тому что молодые полки дѣйствовали запальчиво, безъ мѣры рва-
лись; деревянные штыки причиняли сильные удары, картонныя
бомбы при разрывѣ обжигали лица. На примѣрномъ приступѣ Се-
меновскаго двора разорвало огненное ядро возлѣ самого Государя,
обожгло ему лицо и ранило Гордона.
Преображенское село стало колыбелью Преображенскаго полка
и гвардейской артиллеріи. Съ увеличеніемъ потѣшныхъ увеличи-
валось и самое село. Улицы назывались по имени поселенныхъ въ
нихъ ротъ: 1-я рота, 2-я рота и т. д. Государь жилъ въ своемъ
маленькомъ дворцѣ, <капитанскомъ> домѣ. Здѣсь же помѣщались
и бомбардиры, такъ какъ они, находясь въ придворномъ штатѣ,
несли всю дворцовую службу. Улица, гдѣ жилъ Государь, Рома-
дановскій, Стрѣшневъ и другіе чиновные люди, называлась <Гене-
ральской». На площади, возлѣ церкви, находился полковой дворъ,
посреди котораго стояла съѣзжая изба, съ башней наверху; на

высокомъ шпилѣ этой башни красовалось знамя съ царской ко-
роной. Внутренность избы была обита алымъ сукномъ; посере-
динѣ стоялъ большой столъ, покрытый такимъ же сукномъ. Здѣсь
засѣдалъ ближній царскій стольникъ князь-кесарь Ѳедоръ Юрье-
вичъ Ромадановскій, который вѣдалъ Преображенскій полкъ. Вскорѣ
началось солдатское заселеніе Семеновской слободы; она отдѣля-
лась отъ Преображенскаго маленькой рѣчкой Сосенкой; съѣзжая
изба Семеновскаго полка во всемъ была схожа съ Преображен-
ской. На берегу Яузы стояла бомбардирская лабораторія—любимое
мѣстопребываніе юныхъ царскихъ птенцовъ.
Кромѣ артиллерійской службы, бомбардиры трудились по волѣ
Царя и надъ сооруженіемъ русскаго флота. Однажды молодой
Царь былъ въ с. Измайловѣ и, гуляя по амбарамъ своего дѣда,
случайно наткнулся на англійскій ботикъ.—«Что это за судно?»
спросилъ Царь у своего учителя Франца Тиммермана. Когда ему
сказали, что этотъ ботикъ ходитъ на парусахъ, не только по
вѣтру, но и противъ вѣтра, то Царь былъ непомѣрно удивленъ и
спросилъ: «Есть ли такой человѣкъ, который бы съумѣлъ его по-
чинить и показать ходъ?» — На это Тиммерманъ отвѣтилъ, что
есть, и отыскалъ голландскаго плотника Бранта, который работалъ
еще при Алексѣѣ Михайловичѣ. Брантъ починилъ этотъ ботикъ
и, спустивши его на Яузу, плавалъ на немъ въ присутствіи
Петра. Юный Царь, придя въ неописанный восторгъ, самъ
сейчасъ же усѣлся въ ботикъ. — «Отчего онъ упирается все въ
берегъ?» спросилъ Петръ.—«Вода очень узка», отвѣтилъ мастеръ.
Однако они катались недѣли двѣ или три въ грязной рѣчонкѣ и
по тинистымъ измайловскимъ прудамъ. Послѣ Петрова дня Царь
отпросился у матери къ Троицѣ, откуда проѣхалъ къ Переяславлю-
Залѣсскому, гдѣ, какъ ему сказали, есть большое озеро. Дорога
шла между зеленыхъ рощъ и роскошныхъ пажитей. Верстъ за 5,
съ высокой горы, открылся красивый городокъ, стоявшій у озера;
влѣво отъ города—другое озеро, Плещеево, верстъ 30 въ окруж-
ности; на высокомъ каменномъ мысу красовался Горѣцкій монастырь.
Петръ на этотъ разъ только полюбовался видомъ и вернулся къ

матери. Нѣжная родительница испугалась новой затѣи больше, чѣмъ
огненныхъ потѣхъ. Чтобы вѣрнѣе удержать сына, она задумала его
женить, и 27 января 1689 г. отпраздновали его свадьбу. Однако это
средство не помогло. Какъ только вскрылись рѣки, Петръ оставилъ
жену и поскакалъ въ Переяславль. Тамъ уже шла работа подъ над-
зоромъ Бранта: два судна находились въ отдѣлкѣ. Царь въ нетер-
пѣніи схватилъ топоръ и застучалъ, какъ самый усердный работ-
никъ; рядомъ съ нимъ рубилъ бомбардиръ Воронинъ и много дру-
гихъ, которыхъ онъ привезъ съ собою. Цѣлые дни они проводили
въ работѣ. И теперь еще показываютъ мѣста, гдѣ жили нѣмцы-
корабельщики, на горѣ, которая такъ и прозывается «Нѣмецкой».
На берегу озера былъ выстроенъ для Царя домикъ о пяти горен-
кахъ; противъ него разбитъ садъ, а въ самомъ озерѣ еще недавно
торчали сваи: это была пристань; уцѣлѣлъ колодецъ, вырытый
самимъ Царемъ.—Въ ту пору, какъ кончали суда, Царь не могъ
отлучиться изъ Москвы: онъ рѣшалъ свое спорное дѣло съ ца-
ревной Софьей Алексѣевной. Въ слѣдующемъ году Петръ пріѣхалъ
на торжество спуска кораблей; съ нимъ явились, какъ водится,
бомбардиры, прибыло много иноземцевъ, новыхъ его друзей. Еже-
годно 1-го мая въ Переяславлѣ совершался крестный ходъ на озеро.
Только въ этомъ году онъ происходилъ особенно торжественно.
Духовенство всѣхъ церквей вышло изъ собора и потомъ шло обо-
ими берегами Трубежа, до самаго озера, гдѣ стояла на одной сто-
ронѣ церковь Введенія, а на другой — Сорока Мучениковъ. Въ
обѣихъ церквахъ одновременно началась обѣдня, по окончаніи ко-
торой духовенство вышло на озеро, здѣсь стояли совсѣмъ готовые
къ спуску два фрегата и три яхты. На возвышеніи, называемомъ
«Гремячъ», ждали потѣшные. Какъ только духовенство приблизи-
лось, раздалась пальба изъ пушекъ, изъ ружей, послышались
радостные клики народа, покрывавшаго густыми толпами оба бе-
рега; потомъ началось молебствіе и окропленіе св. водою. Опять
залпы и мелкая пальба, а въ это время суда, предводимыя Ца-
ремъ, выплыли на середину озера, и началась новая потѣха. Царь
любилъ соблюдать во всемъ порядокъ. Такъ было и тутъ. Онъ назна-

чилъ Франца Лефорта генералъ-адмираломъ, которому всѣ морскіе
чины должны были повиноваться Подъ руководствомъ такого на-
ставника Петръ изучалъ на дѣлѣ морскую науку, и жители Перея-
славля часто слышали съ озера жестокую пальбу. Года три кипѣла
тутъ работа; переяславская флотилія становилась все больше и
больше; но скоро великому человѣку показалось Переяславское озеро
тѣснымъ; сначала онъ перенесъ свои потѣхи на Кубенское озеро, а
отсюда на Бѣлое море. Долго упрашивалъ Петръ Царицу Наталью
Кирилловну, пока она согласилась его отпустить, при чемъ однако
взяла съ него обѣщаніе въ море не ходить, а посмотрѣть лишь съ
берега. Въ это время Петру было уже 22 года. Переяславскую фло-
тиліи) перевели большею частью на Донъ; многое погибло отъ вре-
мени, но ботикъ, этотъ дѣдушка русскаго флота, уцѣлѣлъ до сихъ
поръ и хранится, какъ святыня, въ Московской Оружейной палатѣ.
Свою первую поѣздку въ Архангельскъ Царь совершилъ до Во-
логды сухопутьемъ, гдѣ пересѣлъ въ карбасъ, на которомъ доплылъ
до Устюга и потомъ Двиною дальше. Въ другомъ карбасѣ ѣхала его
свита: бояре, стольники, священникъ съ пѣвчими, докторъ, гене-
ралъ Лефортъ, 40 стрѣльцовъ и 10 бомбардировъ; Царь имѣлъ
званіе сержанта Преображенскаго полка. Въ Холмогорахъ на при-
стани стояли стрѣльцы, а на обрубѣ было поставлено 13 пушекъ.
Какъ только показался царскій карбасъ, зазвонили въ колокола,
выпалили изъ пушекъ, стрѣльцы дали залпъ; Государь отвѣчалъ
нѣсколькими выстрѣлами. Высадившись на берегъ, онъ тотчасъ
поѣхалъ въ соборъ, гдѣ его ожидалъ архіепископъ Аѳанасій съ
духовенствомъ. Послѣ молебна Царь со всей свитой отправился въ
Крестовую палату откушать хлѣба-соли, при чемъ долго бесѣдовалъ
съ преосвященнымъ. На другой день поплыли къ Архангельску;
проѣхавъ мимо города, остановились въ томъ мѣстѣ, гдѣ были на-
рочно приготовлены для царскаго пріѣзда * государевы свѣтлицы».
У пристани стояло 12 пушекъ и яхта «Св. Петръ». Въ это самое
время нѣсколько иностранныхъ судовъ, нагрузившись товаромъ,
собирались уходить домой, и Петръ вызвался ихъ проводить.
4-го августа корабли снялись съ якоря, дотянулись до устья Двины,

а ва Преображеніе съ пушечной пальбой вступили въ открытое
море. Царь смотрѣлъ во всѣ глаза, какъ голландскіе матросы ловко
управлялись своимъ дѣломъ; онъ любовался легкостью хода и кра-
сивой отдѣлкой кораблей. У «Трехъ острововъ» Петръ распро-
щался съ голландцами и вернулся въ Архангельскъ. Царица-
мать, узнавши про эту поѣздку, загоревала пуще прежняго; она
слала письмо за письмомъ, чтобы ея «свѣтъ-радость> Петруша
скорѣе ѣхалъ въ Москву; Царь отписывался, но все-таки оставался
въ Архангельскѣ и прожилъ тутъ недѣль шесть. Онъ поджидалъ
изъ Гамбурга кораблей, да и, кромѣ того, Архангельскъ, какъ един-
ственный нашъ морской портъ, совсѣмъ заполонилъ царя-морехода.
Къ Успенской ярмаркѣ сюда приходило до ста кораблей, изъ Гол-
ландіи, Англіи и Германіи; на нихъ привозили сукна, полотна,
шелковыя ткани, вина, аптекарскій товаръ, галлантерейныя вещи;
въ то же время, съ другой стороны, приплывали Двиной наши
барки, нагруженныя пенькой, хлѣбомъ, поташемъ, смолою, саломъ,
кожами, рыбнымъ товаромъ. Въ Архангельскѣ проживали посто-
янно приказчики заграничныхъ конторъ; для склада товаровъ было
выстроено огромное каменное зданіе, съ башнями и бойницами,
даже обнесенное валомъ, съ палисадомъ. Вѣчный шумъ, толкотня
торговаго люда, чужеземные корабли и заманчивый товаръ, — все
это было въ новинку молодому Царю, любознательному, кипучему,
искавшему моря, —«Почему вы сами не возите заграницу своихъ
товаровъ?» спросилъ царь у русскихъ купцовъ. Они разсказали
ему, что одинъ русскій человѣкъ, Лаптевъ, нагрузилъ свой ко-
рабль дорогими мѣхами и повезъ ихъ въ Амстердамъ, да съ тѣмъ
и вернулся: голландскіе купцы сговорились между собой отвадить
русскихъ—и никто не взялъ ни на полтину; съ той поры наши
купцы больше не ѣздили. Царь сейчасъ же приказалъ архангель-
скому воеводѣ построить два купеческихъ корабля къ отпуску за
море; одинъ изъ нихъ снарядилъ въ путь при себѣ, а другой ве-
лѣлъ послать на будущее лѣто. Ихъ нагрузили смолой, поташемъ,
рыбнымъ клеемъ, икрой. Чтобы пріучить своихъ матросовъ къ даль-
нему плаванію, Царь заложилъ на архангельской верфи одинъ ко-

рабль, а другой, 44-хъ-пушечный фрегатъ, поручилъ купить въ
Голландіи. Работая безъ устали по буднямъ, Государь въ празднич-
ные дни слушалъ обѣдню, при чемъ зачастую самъ читалъ Апостола
и пѣлъ басомъ на клиросѣ. Послѣ службы заходилъ на перепутьи
къ «батюшкѣ» или посѣщалъ архіерея, съ которымъ, сидя за
трапезой, <многоразумно» бесѣдовалъ какъ о дѣлахъ мірскихъ, такъ
и духовныхъ. Въ знакъ особой милости къ этому пастырю, Царь
подарилъ ему карету и стругъ, на которомъ приплылъ изъ Вологды.
Въ архіерейской церкви и теперь хранится штандартъ съ государ-
ственнымъ гербомъ.
18-го сентября былъ объявленъ обратный походъ въ Москву.
Народъ толпился на берегу, съ крѣпости палили изъ пушекъ, въ
городѣ звонили въ колокола. Царь, стоя на досчаникѣ, ласково
прощался съ народомъ; за Царемъ плыла свита на трехъ карба-
сахъ. Противъ архіерейскаго дома пѣвчіе запѣли многолѣтіе, а
преосвященный выѣхалъ съ рыбой и хлѣбомъ.—Такъ провожалъ
городъ перваго русскаго Царя, который посѣтилъ далекій Архан-
гельскъ. Всю зиму Петръ трудился, приготовляясь къ морскому
походу. Въ своей токарнѣ, въ Преображенскомъ, онъ наточилъ
для кораблей блоки, приказалъ отлить пушки, выбралъ изъ Пре-
ображенскаго и Семеновскаго полковъ самыхъ лучшихъ солдатъ
для морского экипажа, наконецъ придумывалъ морскіе сигналы и
назначилъ адмираловъ; себя велѣлъ вписать шкиперомъ. Въ концѣ
апрѣля начались сборы въ дорогу; до Вологды приказано выста-
вить подводы, а въ этомъ городѣ заготовить 90 струговъ. Царь
пріѣхалъ сюда раньше всѣхъ, осмотрѣлъ суда, поправилъ снасти
и, когда подъѣхала свита, снялся съ якоря съ пушечной пальбой.
Суда плыли тѣмъ же путемъ, что и прошлое лѣто, но въ ука-
занномъ порядкѣ: «господинъ шкиперъ» шелъ на 11-мъ стругѣ,
а за нимъ адмиралъ; на послѣднемъ стругѣ — контръ-адмиралъ
Гордонъ. Одинъ пушечный выстрѣлъ съ адмиральскаго корабля
служилъ сигналомъ къ обѣду, если это было днемъ, или къ ужину,
если это было вечеромъ; два выстрѣла призывали всѣхъ офице-
ровъ на адмиральскій корабль для совѣта; три выстрѣла означали,

что слѣдуетъ остановиться, а частая пальба—сниматься съ якоря.
Въ случаѣ несчастія на суднѣ, оно должно было поднять красный
фонарь и дать выстрѣлъ. — Это были морскіе сигналы. Погода
стояла все время чудесная; то на веслахъ, то на парусахъ фло-
тилія шла благополучно, принимая отъ попутныхъ городовъ долж-
ную встрѣчу.
18-го мая на всѣхъ парусахъ и съ громкой пушечной пальбой,
украшенный флагами, флотъ прошелъ мимо Архангельска и въ
полдень бросилъ у города якорь. Послѣ благодарственнаго молеб-
ствія Царь сейчасъ же поѣхалъ на верфь смотрѣть новый корабль.
Къ его великой радости, корабль былъ готовъ; на третій же день
его спускали въ Двину. Петръ собственноручно подрубилъ под-
поры, и корабль плавно сошелъ по помосту, Затѣмъ державный
мастеръ угостилъ голландцевъ роскошнымъ обѣдомъ, и вся ком-
панія веселилась безъ малаго цѣлую ночь. Въ ожиданіи корабля,
который былъ заказанъ въ Голландіи, Царь задумалъ съѣздить въ
Соловки поклониться мощамъ св. угодниковъ. Снарядили яхту
«Св. Петръ>; преосвященный Аѳанасій, ближніе бояре, царскій духов-
никъ и нѣсколько солдатъ сопровождали Государя. Вышли изъ
Архангельска при слабомъ попутномъ вѣтрѣ, а потомъ вѣтеръ
упалъ, почему яхта простояла цѣлыя сутки въ устьѣ Двины. 1-го
іюня подулъ крѣпкій восточный вѣтеръ, поставили всѣ паруса и
вышли въ море. Оно грозно шумѣло, предвѣщая бурю. Только-что
прошли Унскую губу, верстъ 120 отъ Архангельска, какъ подня-
лась страшная буря. Паруса убрали, но яхта, сокрушаемая вѣтромъ,
застонала всѣмъ своимъ составомъ. Она погружалась въ морскую
пучину, поднималась грузно вверхъ, вздымая громадныя волны.
Опытные мореходы говорили, что приходитъ конецъ. Бояре, офи-
церы, солдаты стояли въ оцѣпенѣніи, призывая въ тихой молитвѣ
Господа и Его святыхъ угодниковъ; преосвященный Аѳанасій,
окруженный пѣвчими, громко молился о спасеніи погибавшихъ; но
священное пѣснопѣніе прерывалось раздирающими криками о по-
мощи, ревомъ бушующихъ волнъ. Царь пріобщился св. Тайнъ и
сталъ къ рулю. Въ это время подошелъ къ нему стрѣлецъ Соло-

вецкаго монастыря, ладенный кормщикъ Антипъ Тимоѳеевъ, быв-
шій здѣсь за лоцмана, и сказалъ, что единственное спасеніе—войти
въ У некую губу. «Только, говоритъ, нужно улучить въ Унскіе
рога; иначе суетно будетъ наше спасеніе: тамъ разбиваются суда
о подводные камни и не въ такую бурю>. Государь отдалъ ему
руль. Царская яхта прошла благополучно между двумя рядами
подводныхъ камней и на другой день около полудня стала на якорь
близъ монастыря Пертоминскаго. Когда вышли на берегъ, Петръ
со всѣми спутниками отправился въ храмъ Преображенія, гдѣ при-
несъ благодареніе Всевышнему и объявилъ монашествующей братіи
разныя милости; лоцманъ Антипъ получилъ отъ него большія
деньги. Государь сдѣлалъ собственными руками крестъ въ сажень
вышиной и на своихъ же могучихъ плечахъ снесъ его на то мѣсто,
гдѣ высадился; этотъ крестъ стоитъ тутъ и понынѣ, на память
потомству. На четвертыя сутки, когда утихла буря, Царь вышелъ
въ море, побывалъ у соловецкихъ чудотворцевъ и благополучно
вернулся въ Архангельскъ. Здѣсь его возвращеніе праздновали
нѣсколько дней, не щадя ни вина, ни пороха.
Прошло около мѣсяца; Царь истомился въ ожиданіи своего ко-
рабля, какъ вдругъ ему дали знать, что въ Двинскомъ заливѣ
появилась флотилія. Петръ немедленно выѣхалъ на встрѣчу доро-
гимъ гостямъ, и самъ ввелъ корабли въ Двину. Это были два
англійскихъ корабля, а одинъ свой, заказанный въ Голландіи,
44-хъ-пушечный фрегатъ «Св. Пророчество». Онъ находился въ
пути 6 недѣль. Въ концѣ іюля стали грузить провіантъ, 3-го
августа всѣ русскіе корабли вышли на рейдъ и салютовали адми-
ралу, который отвѣчалъ по обычаю. По выходѣ въ море былъ
данъ такой порядокъ: впереди идти вице-адмиралу Бутурлину на
кораблѣ «Св. Апостолъ»; за нимъ — четыремъ нѣмецкимъ кораб-
лямъ, возвращавшимся на родину; въ центрѣ—адмиралу Ромада-
новскому на фрегатѣ «Св. Пророчество». Тутъ же находился и
«господинъ шкиперъ» со своими ближайшими друзьями; сзади—
четыре англійскихъ судна съ грузомъ и въ арьергардѣ—контръ-
адмиралъ Гордонъ, на яхтѣ <Св. Петръ». Адмиралъ управлялъ

флотомъ при помощи сигналовъ. Однако за безвѣтріемъ, флотъ про-
стоялъ цѣлыхъ 6 сутокъ; отъ нечего-дѣлать мореходы бродили
по островамъ или убивали время въ дружеской попойкѣ. Болѣе
всѣхъ тосковалъ Царь, хотя ни минуты не оставался безъ дѣла.
При помощи Гордона онъ готовилъ чертежи бастіоновъ, назначалъ
мѣста редутовъ, траншей и подкоповъ; Гордонъ записывалъ, какой
нужно заготовить матеріалъ, сколько припасти инструмента; на-
конецъ, придумывалъ новыя построенія войскамъ и пытался изо-
брѣсти такую машину, чтобъ она могла разрывать ряды непрія-
теля.—Это они готовились къ осеннему походу подъ Москвой.
Наканунѣ праздника Успенія Богородицы подулъ свѣжій по-
путный вѣтеръ, суда снялись съ якоря, заняли свои мѣста и по
сигналу пошли въ «добромъ» порядкѣ. На слѣдующій день под-
нялся густой туманъ. Съ адмиральскаго корабля дали сигналъ
держаться вмѣстѣ, для чего стрѣлять изъ пушекъ, бить въ бара-
баны, трубить въ трубы. Однако яхта «Св. Петръ» отстала отъ
флота и чуть было не наткнулась на каменистый островъ Сосно-
вецъ, близъ Терскаго берега. Тамъ стояли кресты, должно быть,
надъ погибшими мореходами, а штурманъ принялъ ихъ за вым-
пелы, т.-е. маленькіе флаги на фокъ-мачтѣ. Къ счастію, яхту
во-время остановили, не болѣе сажени отъ скалы, о которую
она могла разбиться въ дребезги. Ночью флотъ обошелъ «Три острова»,
до которыхъ доходили въ прошломъ году, а на разсвѣтѣ 17-го
августа онъ достигъ св. Носа. Это былъ крайній пунктъ Бѣлаго
моря; за нимъ грозно шумѣлъ Ледовитый океанъ, и наши море-
плаватели съ замираніемъ сердца смотрѣли на сердитыя бѣлыя
волны, вздымавшіяся подобно горамъ. Нелюдимо это море, и только
опытный мореплаватель смѣло рѣжетъ путь черезъ его пучины.
Къ общей радости, раздались съ адмиральскаго корабля 5 сигналь-
ныхъ выстрѣловъ и на бизань-мачтѣ взвился флагъ. Царскія суда
разомъ открыли пальбу въ знакъ прощанія съ купцами, которые
отвѣчали многократными выстрѣлами, желая тѣмъ счастливаго
пути великому шкиперу и его юнымъ мореходамъ. — Это второе
путешествіе въ Архангельскъ незабвенно для гвардейской артилле-

ріи тѣмъ, что во время плаванія Государь пожаловалъ бомбарди-
рамъ образъ св. Николая Чудотворца, покровителя мореходовъ.
Къ осеннему походу этого же 1694 г. уже было обучено на
иноземный ладъ 4 полка: Преображенскія Семеновскій, полкъ Гор-
дона, полкъ Лефорта. Въ трехъ верстахъ отъ Москвы, возлѣ д. Ко-
жухова, они построили земляную крѣпость по плану Царя, а
для защиты ея собрали особые полки, на-скоро обученные, изъ
людей разнаго званія, равно и стрѣльцовъ. Собралась рать числомъ
до 40 тыс. Одна половина, подъ начальствомъ Бутурлина, должна
была защищать крѣпость, а другая, подъ начальствомъ генера-
лиссимуса Ѳедора Юрьевича Ромадановскаго—атаковать крепость.
Въ этомъ, извѣстномъ подъ именемъ Кожуховскаго, походѣ сража-
лись не двѣ равносильныхъ стороны, а приверженцы стараго рус-
скаго строя и новаго, иноземнаго, отчего маневры велись за-
пальчиво, съ ожесточеніемъ. Молодые солдаты и офицеры желали
отличиться на глазахъ Царя и, не разбирая средствъ, старались
побольше навредить противной сторонѣ. Они кидали бомбы, руч-
ныя гранаты, кувшины съ «зельемъ», а въ рукопашномъ бою
употребляли палки съ привязанными пучками соломы, пропитанной
селитрой и сѣрой; осажденные защищались, выпуская воду изъ
трубъ. Собственно осада началась послѣ праздника Покрова. Ба-
тареи и укрѣпленія устраивались по всѣмъ правиламъ фортифи-
каціи, и когда все было готово, бомбардиры открыли пальбу кар-
тонными бомбами, затѣмъ повели тайно подкопы; защитники едва
пережили отъ страха эти 5 недѣль осады, пока не сдали наконецъ
свою крѣпость. Всѣ дѣйствія осады въ теченіе зимы были ста-
рательно записаны въ особый журналъ ш пояснены чертежами.—
Кожуховскимъ походомъ кончаются <потѣхи» юнаго Петра; въ слѣ-
дующемъ году уже происходили извѣстные азовскіе походы. < Шутили
подъ Кожуховымъ, а теперь подъ Азовъ идемъ играть!» говорилъ
не безъ радости Петръ Алексѣевичъ, начиная войну съ турками.

НАРВА Ж ПОЛТАВА.
Полюбивши море, Царь Петръ Алексѣевичъ поло-
жилъ имъ овладѣть и не потѣхи ради, а по не-
обходимости, потому что безъ доступа къ морю
русское царство навсегда бы оставалось отрѣзан-
нымъ отъ прочей Европы. Единственный портъ въ
Архангельскѣ былъ далекъ, на нелюдимомъ морѣ;
Азовское море — еще дальше, мелководно, да и
входы въ него — въ рукахъ турокъ. Лишь одно море, а именно
Балтійское, врѣзаясь длиннымъ, широкимъ заливомъ въ русскія
земли, открывало прямой и ближній путь въ Германію, Голландію,
Англію и дальше на западъ. Царь самъ былъ за границей, самъ
видѣлъ ихъ великія богатства, добытыя морской торговлей. Сбли-
женіе съ берегами Балтійскаго моря было какъ бы завѣщано ему
великими державцами русской земли: тамъ воевалъ съ ливонцами
Царь Иванъ Васильевичъ Грозный; тамъ, на берегахъ Невы, Князь
Александръ защищалъ честь и достояніе Великаго Новгорода.
Эти берега принадлежали шведамъ, а въ Швеціи царствовалъ
Карлъ XII, о которомъ разсказано подробно въ другой книгѣ. Петръ,

бывши за границей, уговорился съ королями датскимъ и польскимъ
начать общую войну, въ той надеждѣ, что шведскій король мо-
лодъ, неопытенъ, противъ нихъ одинъ не устоитъ. Вышло не со-
всѣмъ такъ. Въ сентябрѣ 1700 г. русское войско двинулось къ
Нарвѣ. Въ прибрежной полосѣ, извѣстной тогда подъ именемъ
Ингріи, или Ингерманландіи, этотъ городъ считался самымъ важ-
нымъ. Овладѣвши Нарвой, Царь пріобрѣталъ отличную опору для
дальнѣйшихъ дѣйствій, потому что Нарва стоитъ на перепутьи
между Финляндіей съ одной стороны и Эстляндіей — съ другой.
На лѣвомъ берегу рѣки Наровы расположенъ собственно городъ,
окруженный въ ту пору бастіонами, а на правомъ — предмостное
укрѣпленіе, или замокъ «Иванъ-городъ». Гарнизонъ крѣпости былъ
невеликъ, не болѣе двухъ тысячъ, но подъ начальствомъ одного
изъ храбрѣйшихъ шведскихъ офицеровъ, полковника Горна. Въ по-
ловинѣ октября 40 тыс. русскихъ войскъ обложили городъ, рас-
кинувъ свой лагерь полукружіемъ и примкнувши оба фланга къ
рѣкѣ; по обычаю того времени, лагерь окружили валами со сто-
роны поля и крѣпости. Изъ всѣхъ войскъ, расположенныхъ подъ
Нарвой, только три полка, а именно: два гвардейскихъ и полкъ
Лефорта, бывали въ огнѣ, участвуя при взятіи Азова, прочіе полки
состояли изъ необученныхъ рекрутъ или же стрѣльцовъ; было
еще нѣсколько ратныхъ ополченіи служилаго класса. Осадныя ра-
боты сразу пошли ходко, такъ какъ ихъ торопилъ самъ Государь,
и 20-го октября, въ 2 ч. дня, всѣ батареи открыли огонь. Въ
продолженіе 15 дней 90 орудій палили съ такимъ усердіемъ, что
снаряды оказались на исходѣ, а городъ стоялъ какъ ни въ чемъ
не бывало. Еще болѣе безпокоило Государя полное истощеніе про-
довольствія, такъ что арміи угрожалъ голодъ. Отъ распутицы
дороги испортились, подвозы прекратились; вблизи же не могли
ничего достать, а тутъ еще прошелъ слухъ, что на выручку
Нарвы идетъ шведскій король.
Государю какъ-то не вѣрилось, чтобы Карлъ могъ такъ скоро
обернуться изъ Даніи, куда, какъ было ему извѣстно, онъ напра-
вилъ первый ударъ. На всякій случай Царь выслалъ Шереметева

съ конницей удостовѣриться въ справедливости слуховъ, и, не
дождавшись отъ него вѣстей, самъ уѣхалъ въ Новгородъ поторо-
пить доставку снарядовъ и продовольствія; начальство надъ вой-
скомъ онъ поручилъ нѣмецкому генералу де-Кроа, человѣку но-
вому, котораго солдаты вовсе не знали. Между прочимъ, Шереме-
тевъ провѣдавъ, что короля ожидаютъ съ часу на пасъ, въ тотъ
же день, вечеромъ возвратился назадъ, а на утро слѣдующаго дня
шведы уже стояли передъ русскими окопами. Король шелъ такъ
спѣшно, что привелъ съ собой всего 8 тыс. пѣхоты и конницы;
прочія войска оставались сзади. Шведская армія считалась въ то
время лучшею въ Европѣ: обученная, отлично вооруженная, по-
слушная, она не знала, что такое опасность, особенно подъ на-
чальствомъ полководца-короля. Русскіе вожди были захвачены
врасплохъ и не знали, что дѣлать. Шереметевъ совѣтовалъ вы-
вести войско изъ окоповъ и вступить въ открытую битву, но его
не послушали, порѣшивъ защищаться между окопами. Карлъ видя,
что русскіе не трогаются, приказалъ своимъ солдатамъ связать
каждому по одной фашинѣ, а самъ поѣхалъ осмотрѣть окопы.
Они были растянуты отъ одного конца до другаго верстъ на семь;
по серединѣ окоповъ возвышалась небольшая рубленая крѣпостца.
Не ожидая встрѣтить дружнаго отпора, король отдалъ приказъ
открыть огонь и готовиться къ атакѣ. Свой маленькій отрядъ онъ
раздѣлилъ на двѣ колонны: одну велѣлъ двинуть правѣе крѣ-
постцы. другую, подъ начальствомъ Рееншильда—лѣвѣе, самъ съ
драбантами и двумя баталіонами пѣхоты сталъ на крайнемъ лѣ-
вомъ флангѣ; 12 эскадроновъ конницы были поставлены въ ре-
зервѣ. Послѣ двухчасовой пальбы, солдаты съ крикомъ: «съ нами
Богъ!»—двинулись на штурмъ. До сихъ поръ ясное небо вдругъ
покрылось тучами, задулъ вѣтеръ; снѣжные хлопья слѣпили рус-
скимъ глаза; они съ трудомъ могли различать на 20 шаговъ впе-
реди. Пользуясь этимъ, шведы живо закидали ровъ фашинами и
очутились на валу. Русскіе солдаты, стоявшіе тонкой шеренгой,
не оказали почти никакого сопротивленія; они бросились къ ре-
зервамъ, которые также оставались на мѣстѣ. Въ какихъ-нибудь

четверть часа шведы овладѣли всѣми укрѣпленіями; правая швед-
ская колонна врѣзалась въ середину нашихъ войскъ и приперла
лѣвый флангъ къ рѣкѣ. Конница Шереметева бросилась въ На-
рову, при чемъ болѣе тысячи всадниковъ погибло. Полки пѣхоты
перемѣшались; всякій порядокъ исчезъ; солдаты бросали оружіе,
спасались бѣгствомъ. Среди нестройной обезумѣвшей толпы по-
слышались крики: «Это нѣмцы виноваты! Нѣмцы — измѣнники!»
На нѣмецкихъ офицеровъ посыпались удары: многихъ умертвили;
другіе, чтобы спасти свою жизнь, сами отдавались шведамъ. Кое-
какъ генералъ Вейде устроилъ остатки лѣваго фланга, припертые
къ рѣкѣ, и приготовилъ ихъ къ защитѣ; шведы здѣсь останови-
лись. Въ это время на другомъ концѣ окоповъ послышались залпы:
шведы послали подмогу, туда поскакалъ самъ король. Лѣвая ко-
лонна въ началѣ боя и здѣсь имѣла такой же успѣхъ: солдаты
трехъ новыхъ полковъ бросились частью въ поле, частью на пло-
вучій мостъ, перекинутый черезъ Нарову. Отъ наплыва бѣглецовъ
мостъ обрушился; бѣжавшихъ въ поле шведы вогнали обратно въ
окопы. Но солдаты старыхъ полковъ, стоявшіе на крайнемъ флангѣ,
встрѣтили шведовъ дружнымъ залпомъ. Ни смѣлыя атаки Реен-
шильда, ни прибытіе самого короля не могли сломить мужество
первыхъ питомцевъ Петра: укрывшись за повозками артиллерій-
скаго парка, они отбивали всѣ атаки шведовъ. Эта маленькая
горсть храбрыхъ защитниковъ спасла честь русскаго оружія.—
Наступила ночь. Каждая изъ оторванныхъ частей русской арміи
была сама по себѣ сильнѣе шведовъ, но начальники лишены были
возможности другъ съ другомъ сноситься; они не подозрѣвали,
насколько изнурены и разстроены сами шведы; ихъ солдаты бро-
дили въ окопахъ, гдѣ падали, упившись вашей же водкой.
Дѣйствуя порознь, русскіе генералы заключили ночью съ ко-
ролемъ условіе, по которому они должны были оставить шве-
дамъ пушки, а самимъ отступить черезъ Нарову, съ оружіемъ
и знаменами. Мостъ починили, и на другой день корпусъ Бутур-
лина, въ которомъ находились гвардейскіе полки, прошелъ со всѣми
почестями, по условію; но войскамъ Вейде уже было приказано

сложить знамена, оружіе и, проходя мимо короля, снимать ему
шляпы. Разбитые шведами полки потянулись въ безпорядкѣ на
Новгородъ, безъ теплой одежды, безъ продовольствія; много солдатъ
погибло въ этомъ несчастномъ походѣ. Шведы удержали 145 орудій,
артиллерійскій паркъ; кромѣ того, задержали въ плѣну почти
всѣхъ нашихъ генераловъ.
Роковая вѣсть о пораженіи подъ Нарвой поселила уныніе въ
сердцахъ русскаго народа; онъ обвинялъ шведовъ въ чародѣйствѣ,
а Царя—въ «новшествахъ», т.-е. въ нововведеніяхъ. Самъ Царь
твердо снесъ это несчастіе; онъ принялъ его какъ хорошій урокъ:
«Я знаю, шведы могутъ еще разъ-другой насъ побить, но, нако-
нецъ, и мы научимся ихъ побѣждать». И эти слова великаго
полководца оправдались на дѣлѣ. Еще передъ войной Царь поднялъ
страшную работу: онъ задумалъ создать въ короткое время армію,
сильную числомъ, обучить ее и оставить на службѣ государству,
пополняя убыль изъ охочихъ людей и рекрутъ. Учрежденіе двухъ
гвардейскихъ полковъ можно принять за начало переустройства
русской арміи; послѣ того Царь отдалъ указъ о сборѣ даточныхъ
людей съ помѣщиковъ и монастырей; новобранцевъ раздѣлили на
27 пѣхотныхъ и два драгунскихъ полка, одѣли въ нѣмецкіе мун-
диры, отдали подъ начальство иноземныхъ офицеровъ. Эти-то
войска и сражались подъ Нарвой. Теперь, чт^бы пополнить въ
нихъ убыль и усилить свою армію вообще, Царь приказалъ, кромѣ
сбора охочихъ людей, набирать рекрутъ, съ 20 дворовъ по одному
человѣку. Такими ежегодными наборами сила постояннаго войска
возросла почти до 200 тыс.; первое время, по необходимости, при-
глашали на службу иноземныхъ офицеровъ, но потомъ Государь
велѣлъ забирать дворянъ силой, чѣмъ мало-по-малу пріучилъ ихъ
къ военной службѣ. Пѣхоту вооружили мушкетами и шпагами,
драгунъ—-палашами, ружьями, топорами и пистолетами. Оружіе
пришлось выписывать изъ-за границы, точно такъ же, какъ выпи-
сывали разноцвѣтное сукно. Обмундированіе того времени состояло
изъ длиннаго, до колѣнъ камзола, сверхъ котораго надѣвался та-
кой же кафтанъ; шляпа и башмаки въ пѣхотѣ, сапоги въ кон-

ницѣ; по цвѣту кафтана отличали одинъ полкъ отъ другого.
Такъ какъ русскіе лишились подъ Нарвой всей артиллеріи, поле-
вой и осадной, то первой заботой Государя была отливка новыхъ
орудій. По недостатку красной мѣди, переливали колокола, и че-
резъ годъ старикъ Виніусъ успѣлъ изготовить до 300 орудій. Въ
короткое время была создана новая артиллерія, гораздо выше ста-
рой; вмѣсто множества названій ввели только три: пушки, гаубицы,
мортиры, при чемъ ихъ раздѣлили по калибру на полевыя и осад-
ныя. Въ старой артиллеріи почти каждое орудіе требовало для
себя особыхъ снарядовъ. Для того, чтобы съ успѣхомъ исполнить
самое трудное дѣло, а именно обученіе войскъ, Царь принялъ
особый способъ войны: «чинить промыселъ надъ противникомъ,
не вступая съ нимъ въ генеральную битву, а дѣйствуя противъ
него партіями, когда къ тому представится удобный случай». Въ
небольшихъ стычкахъ русскіе солдаты и офицеры на дѣлѣ про-
ходили боевую школу; мелкія побѣды подымали ратный духъ мо-
лодого войска, внушая ему довѣріе къ себѣ, къ своимъ вождямъ.
Успѣху такой войны много помогло и то, что шведскій король,
послѣ побѣды подъ Нарвой, скрылся на нѣсколько лѣтъ въ Польшу.
Видимо, онъ не давалъ большой цѣны нашимъ войскамъ: онъ ихъ
презиралъ, за что, какъ увидимъ, жестоко поплатился.
Итакъ, великій Царь, неусыпный работникъ, въ короткое время
создалъ регулярную армію, непохожую па ратныя ополченія преж-
нихъ временъ. Когда приходилось ратнымъ людямъ встрѣчаться
съ татарами, они, конечно, могли брать верхъ, потому что обѣ
стороны одинаково дрались казацкимъ боемъ; но при встрѣчѣ съ
войсками иноземнаго строя нашимъ приходилось всегда уступать.
Уже Царь Василій Ивановичъ, какъ мы видѣли, во время смуты
нанималъ на службу тѣхъ же шведовъ, чтобы очистить ими рус-
скую землю отъ бродячихъ шаекъ; отецъ и дѣдъ Петра Великаго
держали на службѣ ратныхъ людей иноземнаго строя, болѣе 60
полковъ, но большинство ратниковъ также кормились помѣстьями,
слѣдовательно, проживали въ нихъ большую часть службы и вы-
ходили на войну лишь послѣ долгихъ сборовъ, по особому цар-

скому указу. Это не было постоянное войско въ томъ смыслѣ,
какъ мы понимаемъ его теперь.
<Малая война», или набѣги русскихъ войскъ начались въ ту
же зиму. Шведы, подъ начальствомъ Шлиппенбаха, стояли на зим-
нихъ квартирахъ въ Лифляндіи. На нихъ нагрянулъ Шереметевъ
Штабъ-офицеръ, гренадеръ и фузелеръ Преображенскаго полка.
съ 8-ю тысячами пѣхоты и драгунъ, съ 15-ю пушками, отря-
домъ казаковъ и калмыковъ. Шведы потерпѣли большой уронъ:
они потеряли до 3 тыс. людей и 5 орудій. «Слава Богу, сказалъ
Царь, узнавши о побѣдѣ, мы можемъ, наконецъ, бить шведовъ!» —
и роздалъ щедрыя награды: офицерамъ — золотыя медали, солда-
тамъ — по серебряному рублю, а Шереметева сдѣлалъ фельдмар-
шаломъ. Въ слѣдующемъ году Шереметевъ вторично разбилъ того

же Шлиппенбаха, такъ что послѣдній едва ускакалъ съ конницей
въ Перцовъ; русскимъ досталась вся артиллерія и много знаменъ.
Эти успѣхи заставили Государя подумать о прочномъ завоеваніи
балтійскаго побережья. Онъ началъ съ береговъ Невы, а именно съ
небольшой крѣпостцы «Нотебурга», прежняго русскаго «Орѣшка».
Крѣпостца стояла на островкѣ, въ истокѣ Невы, и заключала въ
себѣ 450 защитниковъ, при 140 орудіяхъ. Въ концѣ сентября
приступили къ осадѣ. Чтобы пресѣчь шведамъ сообщеніе внизъ
по Невѣ, Царь приказалъ перетащить изъ Ладожскаго озера, че-
резъ лѣсныя просѣки, 50 большихъ лодокъ; ихъ спустили въ
Неву, пониже крѣпости. Съ праздника Покрова началась бомбар-
дировка, которая продолжалась 11 дней; отъ частой стрѣльбы
большая часть орудій пришла въ негодность, а, между прочимъ,
обвалъ не былъ готовъ. Тогда, чтобы ускорить дѣло, вызвали охот-
никовъ, посадили ихъ на лодки и послали на штурмъ. Не смотря
на слабость гарнизона и на пожаръ въ крѣпости, этотъ приступъ
не удался. Послали на помощь войска, но штурмовыя лѣстницы
оказались коротки, больше чѣмъ на сажень. Мужество и храб-
рость шведовъ задержали нашихъ подъ стѣнами ничтожной крѣ-
постцы на 13 часовъ. Они поражали русскихъ картечью, руч-
ными гранатами, кидали сверху камни. Уже было послано при-
казаніе отступить, но пока оно дошло по назначенію, храбрый
князь Голицынъ, командиръ Семеновскаго полка, велѣлъ отпихнуть
суда отъ берега. Не видя спасенія, русскіе солдаты полѣзли съ
новымъ жаромъ на проломъ, и въ 5 час. пополудни шведы уда-
рили сдачу. Черезъ три дня гарнизонъ вышелъ изъ крѣпости съ
барабаннымъ боемъ, съ распущеннымъ знаменемъ, имѣя подъ
ружьемъ 75 здоровыхъ солдатъ. Царь отписалъ въ Москву: «Правда,
что зѣло жестокъ сей орѣхъ былъ; однакоже, слава Богу, сча-
стливо разгрызенъ». Онъ назвалъ эту крѣпость Шлиссельбургомъ,
что значитъ по-русски: <Ключъ-городъ». Этимъ ключомъ Петръ
Великій открылъ себѣ выходъ въ Балтійское море. На слѣдующій
годъ, ранней весной, русская армія, подъ начальствомъ Шереме-
тева, подвигалась лѣсами и болотами вдоль праваго берега Невы;

при впаденіи въ нее Ижоры наши наткнулись на земляной горо-
докъ, по имени «Ніеншанцъ»; за которымъ стоялъ посадъ въ 400
дворовъ. Послѣ непродолжительной бомбардировки, городокъ сдался
ва тѣхъ же условіяхъ, что и въ Шлиссельбург. Только-что это
случилось, со стороны моря подошли два непріятельскихъ корабля
и дали два сигнальныхъ выстрѣла. Шереметевъ приказалъ имъ
отвѣчать. Тотчасъ снарядили 30 лодокъ, посадили оба гвардейскіе
полка, и флотилія, подъ начальствомъ «бомбардирскаго капитана»,
т.-е. самого* Царя, вышла въ тотъ же вечеръ ва взморье. Часть
лодокъ пошла на-встрѣчу кораблямъ, а другія стали у нихъ сзади.
Шведы, замѣтивши переднія лодки, открыли пальбу изъ пушекъ.
Имъ отвѣтили ружейнымъ залпомъ, послѣ чего оба отряда двину-
лись на-абордажъ. Корабли достались русскимъ. «Небывалая вик-
торія, писалъ Царь Апраксину: два корабля взяли!» За этотъ под-
вигъ на бомбардирскаго капитана и на поручика Меншикова были
возложены знаки Андрея Первозваннаго; солдатамъ выдали особыя
медали.
Пустынные и непривѣтливые берега Невы показались Петру
краше рая небеснаго. Долго онъ разъѣзжалъ по рѣкѣ, пока облю-
бовалъ небольшой островокъ, по имени «Заячій», наиболѣе воз-
вышенный и удобный. 16-го мая 1703 года, при собраніи всего
генералитета и войска, Царь срубилъ собственными руками березу,
обложилъ ее дерномъ и, сдѣлавъ крестъ, поставилъ его на самомъ
берегу, при громѣ пушекъ, ружейныхъ залпахъ и восклицаніяхъ
войска. Таково было начало крѣпости, получившей названіе Санкт-
Петербурга. Послѣ веселаго пира, которымъ отпраздновали это
торжественное событіе, началась работа по возведенію верковъ; въ
этой спѣшной работѣ принимала участіе вся русская земля. По
царскому указу, сошлись сюда изъ ближнихъ и дальнихъ кон-
цовъ землекопы, каменьщики, плотники, столяры—и закипѣла ра-
бота: крѣпость возвышалась; рядомъ съ нею и по сосѣдству строи-
лись дома, каменныя палаты, церкви. На берегу Невы, въ полу-
верстѣ отъ крѣпости, хранится п понынѣ голландскій домикъ о
двухъ комнатахъ съ кухней: это дворецъ Петра Великаго. Еже-

дневно онъ собираетъ къ себѣ сотни богомольцевъ, желающихъ
поклониться его главной святынѣ, образу Спаса Нерукотворнаго,
который сопровождалъ Государя во всѣхъ его походахъ. Въ томъ
же году, по осени, вошелъ въ Неву первый корабль, прибывшій
изъ Голландіи; его товары раскуплены безъ пошлины; шкиперъ
и матросы, послѣ знатнаго угощенія въ губернаторскомъ дворцѣ,
получили въ награду 500 золотыхъ. Такъ возникъ Петербургъ,
разросшійся до нынѣшнихъ своихъ размѣровъ, людный, богатый и
самый красивый между городами Сѣвера.
Покончивши съ Польшей, шведскій король въ серединѣ лѣта
1708 г. поднялъ войска съ зимнихъ квартиръ въ Литвѣ и на-
правилъ ихъ къ Минску. Онъ составилъ себѣ планъ пройти въ
Украину, войти въ союзъ съ гетманомъ Мазепой, донскими каза-
ками, калмыками и вмѣстѣ съ ними двинуться на Москву, раз-
рушить наше государство. Подъ начальствомъ короля шло 35 т,
шведскихъ солдатъ, закаленныхъ въ битвахъ, привычныхъ къ по-
ходамъ. Русская армія, подъ начальствомъ Шереметева, заступила
шведамъ дорогу у м. Головчина, по пути къ Днѣпру. Войска,
прикрывшись болотистой рѣчкой Бабичемъ, укрѣпили свою длин-
ную позицію окопами; главныя части арміи отстояли одна отъ
другой довольно далеко и, что всего хуже, раздѣлялись болотами.
Шведскій король подвелъ скрытно войска, уставилъ на горкѣ 22
орудія и подъ прикрытіемъ жестокаго огня самъ повелъ въ атаку
5 полковъ пѣхоты. Русскіе, возлагая всю надежду на окопы, по-
теряли случай атаковать шведовъ, когда они вязли въ болотѣ.
Теперь, атакованные сами, они отступили къ лѣсу. Шведы вы-
ждали и, улучивъ минуту, когда наши разстрѣляли всѣ па-
троны, ворвались въ лѣсъ и обратили ихъ въ бѣгство. Въ то
же время генералъ Рееншильдъ заставилъ русскую конницу,
стоявшую на лѣвомъ флангѣ, отступить къ Могилеву; тогда
и Шереметевъ со всѣми войсками праваго фланга, не при-
нимавшими участія въ дѣлѣ, потянулся на Шкловъ. Ровно че-
резъ мѣсяцъ послѣ этой побѣды шведскій король перешелъ Днѣпръ
я остановился въ раздумьи, куда ему идти.—Съ одной стороны,

изъ Лифляндіи, онъ поджидалъ Левенгаупта съ боевыми запасами
и продовольствіемъ. Между тѣмъ, край весь разоренъ, солдаты
голодаютъ, ждать нельзя. Со стороны Смоленска стоялъ Шереме-
тевъ: король попытался, было, его разбить — не дается, уходитъ
дальше, разоряя край. Въ третью сторону зоветъ Мазепа, обѣ-
щаетъ отдыхъ войскамъ, большіе запасы, помощь казаковъ, — и
Карлъ, понадѣявшись на эти приманки, пошелъ черезъ дрему-
чіе лѣса и болота сѣверской земли. Бѣдствія этого похода уже
извѣстны *).
Одновременно съ извѣстіемъ, что король повернулъ на Украину,
русскіе узнали, что на помощь къ нему идетъ изъ Риги Левен-
гауптъ. Царь направилъ Шереметева вслѣдъ за Карломъ, а самъ,
отдѣливши 10 драгунскихъ и 3 пѣхотныхъ полка, пошелъ на-
встрѣчу Левенгаупту. Этотъ генералъ велъ транспортъ въ 7 тыс.
повозокъ, съ прикрытіемъ около 11 тыс. пѣхоты и конницы. Онъ
успѣлъ благополучно переправиться черезъ Днѣпръ, но на пути
къ Пропойску, близъ д. Лѣсной, русскія войска нагнали его и
принудили къ бою. Левенгауптъ услалъ свой обозъ дальше; самъ
же, слѣдуя обычаю короля, первый напалъ на наши полки—ин-
германландскій и невскій драгунскій, который дрался въ пѣшемъ
строю. Царь подкрѣпилъ ихъ гвардейскими полками, самъ пере-
шелъ въ наступленіе и, послѣ горячаго боя, вогналъ шведовъ въ
ихъ повозки, стоявшія на берегу Лѣсянки. Ночная темнота и вьюга
прекратили сраженіе. Ночью Левенгауптъ развелъ множество би-
вачныхъ огней и, покинувши орудія съ повозками, ушелъ на Про-
пойскъ. Здѣсь онъ узналъ, что мостъ уже сломанъ, слѣдовательно
переправить транспортъ нельзя; тогда онъ приказалъ его сжечь и,
посадивъ свою пѣхоту на лошадей, двинулся другой дорогой въ
догонку за Карломъ.
Въ концѣ октября, близъ Новгородъ-Сѣверска, прибылъ въ
квартиру короля гетманъ Мазепа съ отрядомъ казаковъ въ 4 или
5 тыс., не больше; прочіе казаки остались вѣрны Царю. Эта ни-
*) См. „Шведскій король Карлъ XII". Героическіе разсказы. Народы Во-
стока и Запада, стр. 274.

чтожная помощь повергла короля въ еще большее уныніе, чѣмъ
пораженіе при Лѣсной. Спасеніе арміи требовало отдыха, подкрѣп-
леній, а, между прочимъ, она очутилась безъ боевыхъ припасовъ,
безъ продовольствія и безъ надежды на помощь. Во второй поло-
винъ ноября шведы стали на зимнія квартиры въ нынѣшней Пол-
тавской губерніи—между Ромнами, Прилуками, Гадячемъ и Лох-
вицей. Русскія войска окружили ихъ летучими отрядами, готовыми
при всякомъ удобномъ случаѣ отрѣзать небольшой отрядъ, сжечь
магазинъ, отхватить транспортъ, отнять квартиры. И шведы, за-
пертые какъ въ западнѣ, должны были вырывать боемъ каждую
четверть муки, при чемъ они слабѣли въ силахъ, погибая въ
схваткахъ или отъ лютыхъ морозовъ. Вмѣсто отдыха Карлъ на-
шелъ въ Украйнѣ, вдали отъ родины, окруженный враждебными
войсками, свою могилу. Правда, къ нему явилось 8 тыс. запорож-
цевъ, прельщенныхъ гетманскими обѣщаніями, но король смотрѣлъ
на нихъ какъ на толпу головорѣзовъ, сражавшихся особымъ, не-
понятнымъ ему обычаемъ. Въ то время шведская армія видимо
таяла въ числѣ, въ ней погасалъ боевой огонь, тогда какъ русская
армія возростала числомъ и подымалась духомъ. Небольшія успѣш-
ныя стычки, въ которыхъ нападали уже не шведы, а наши, уве-
личили довѣріе къ своимъ силамъ, убѣдили въ слабости нѣкогда
грозныхъ враговъ. Съ наступленіемъ весны король осадилъ Пол-
таву, гдѣ, по словамъ предателя-гетмана, хранились большіе за-
пасы и лежали казенныя деньги; кромѣ того, король разсчитывалъ,
что русскіе прійдутъ на выручку, а онъ ихъ разобьетъ.
Полтава стоитъ на правомъ, высокомъ берегу Ворсклы; лѣвый
же берегъ покрытъ большими, топкими болотами. Та часть города,
которая поближе къ рѣкѣ, называлась крѣпостью. Она была обне-
сена землянымъ валомъ и деревяннымъ палисадомъ. Въ городѣ
сидѣло нашего войска тысячи четыре; комендантомъ у нихъ былъ
храбрый полковникъ Келлинъ. Казаки совѣтовали Карлу броситься
на штурмъ, чтобы сразу овладѣть городомъ; но онъ ихъ не по-
слушалъ, а приказалъ копать траншеи, подвигаться къ городу
издалека. Работа у нихъ шла медленно, неудачно: запорожцы къ

этому дѣлу были непривычны, да и какая могла быть осада безъ
осадной артиллеріи! Наше войско подъ начальствомъ фельдмаршала
Шереметева, расположилось на другомъ берегу рѣки Ворсклы, какъ
показано на планѣ цифрами 1—1. Надѣялись, что съ этого берега
ПЛАНЪ ПОЛТАВСКОЙ БАТАЛІИ.
Буква А означаетъ монастырь; Б — сел. Крутой Берегъ; В — дер. Савки;
Г —дер. Яковцы; Д-— сел. Будищи; Е — дер. Тахтауловку и Осьмячки; Ж—дер.
Семеновку; 3 — русское укрѣпленіе, построенное передъ переправой; И — дер.
Петровку.
Цифры 1—1 означаютъ положеніе русской арміи на лѣвомъ берегу Ворсклы;
2—2-наши передовыя укрѣпленія; 3—шведскіе окопы; 4 — укрѣпленный лагерь;
5—5—5—наши редуты; 6—6—конница передъ битвой; 7—7—шведская армія нака-
нунѣ битвы; 9—9—русская армія и 10—10 - шведская армія—одна противъ другой.
можно подать помощь полтавцамъ и выручить ихъ изъ осады;
тогда шведы перекопали свой берегъ укрѣпленіями и прервали вся-
кое сообщеніе.
1-го іюня шведы стали кидать въ Полтаву бомбы, подожгли

деревянную башню и пошли на приступъ. Уже шведское знамя
стояло на валу и солдаты толпами врывались въ городъ, но пол-
тавцы устояли. Старики и бабы бросились тушить пожаръ, а сол-
даты и мѣщане кинулись на непріятеля. Бились часа два и за-
ставили его отступить, съ потерей 400 человѣкъ. На другой день
полтавцы сами сдѣлали вылазку и отбили 4 пушки, на третій
день притащили еще 4 пушки.
4-го іюня пріѣхалъ изъ Воронежа Царь, осмотрѣлъ земляныя
работы и послалъ въ Полтаву вѣсточку. Стрѣляли въ городъ пу-
стыми бомбами, а въ середину клали записочку. Полтавцы этой
вѣсточкѣ обрадовались, точно своему освобожденію: собрались въ
церковь, отпѣли молебенъ и потомъ присягнули на крестѣ, чтобы
защищаться до послѣдняго, а кто заговоритъ о сдачѣ, того чело-
вѣка казнить безъ пощады. Однако имъ все-таки было худо:
шведы вкопались подъ самый палисадъ и сидѣли, что называется,
на носу. Дали знать Царю, что дѣло плохо, и онъ собралъ воен-
ный совѣтъ. Одни думали, что лучше оставаться ва старыхъ мѣ-
стахъ и вредить непріятелю издали; другіе находили, что настала
пора сразиться съ нимъ въ генеральной битвѣ> т.-е. выступить
въ открытое поле всѣми наличными силами. И Царь такъ думалъ:
ему давно этого хотѣлось, но онъ остерегался, берегъ свою армію, со-
бранную тяжкими трудами. Онъ хорошо видѣлъ, что передъ нимъ
уже не тѣ шведы, которые были подъ Нарвою, девять лѣтъ тому
назадъ. Они истомились отъ безпрестанныхъ походовъ, упали ду-
хомъ, дисциплина ослабѣла, солдаты не слушали своихъ офице-
ровъ и даже про своего короля говорили между собою неуважи-
тельно: «Ишь, лѣзетъ подъ пули: знаетъ свой худой конецъ!»
19-го іюня русское войско оставило свои позиціи и потянулось
вправо, по дорогѣ къ дер. Черняхово. Этой деревни на планѣ не
видно. Пройдя верстъ 9 или 10, оно переправилось по мосту,
перешло три брода у деревни Петровки (смотри букву И) и око-
палось на правомъ берегу, въ томъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ на планѣ
цифра 4, верстахъ въ пяти отъ города. Наши стали спиною къ
рѣкѣ, а фронтомъ къ большой равнинѣ, версты на двѣ покатой

къ дер. Будищамъ (на планѣ—буква Д). Эта равнина была тогда
окружена лѣсомъ и имѣла выходы только съ двухъ сторонъ —
вправо и влѣво. Здѣсь шла дорога на Полтаву; эту дорогу можно
видѣть на планѣ. Такова была позиція русской арміи.
Какъ только наша армія ушла со старыхъ позицій, шведы
бросились на Полтаву и два раза ходили на штурмъ. Чуть
было не взяли: уже въ крѣпости кричали шведскіе солдаты, били
непріятельскіе барабаны; по полтавцы напрягли всѣ силы и опро-
кинули шведовъ. Даже женщины дрались. Непріятель отступилъ
поздней ночью, положивши до двухъ тысячъ. Это было послѣднее
испытаніе полтавцевъ: больше ихъ не трогали. Узнавши, что Петръ
поджидаетъ изъ астраханскихъ степей 30 тысячъ калмыковъ, ко-
роль положилъ атаковать раньше, чѣмъ явятся калмыки. 26-го
числа онъ бросилъ осаду и занялъ своими войсками позицію,
показанную на планѣ цифрами 7—7. Тѣмъ временемъ наши око-
пались въ лагерѣ и перегородили редутами полтавскую дорогу.
Какъ видно на планѣ, ихъ было десять (смотри цифры 5, 5, 5),
одинъ отъ другого на разстояніи ружейнаго выстрѣла. Здѣсь за-
сѣло 2 баталіона пѣхоты, а 17 кавалерійскихъ полковъ стали за
редутами; они помѣчены цифрами 6—6. Прочія войска и артил-
лерія оставались въ лагерѣ (цифра 4). Еще далеко была шведская
армія, когда наши солдаты стали подъ ружье я слушали царскій
приказъ: «Воины, пришелъ часъ, который рѣшитъ судьбу отече-
ства. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за
государство Петру врученное, за родъ свой, за отечество, за пра-
вославную нашу вѣру и церковь. Имѣйте въ сраженіи передъ со-
бою правду и Бога, защитника вашего; а о Петрѣ вѣдайте, что
ему жизнь не дорога; жила бы только Россія въ славѣ и благо-
денствіи, для благосостоянія вашего. Царь самъ объѣзжалъ полки,
собиралъ генераловъ и офицеровъ: «Порадѣйте, товарищи! гово-
рилъ онъ, вѣра, церковь и отечество того отъ васъ требуютъ!»
Между рядами шведской арміи носили раненаго короля, кото-
рый также ободрялъ солдатъ, шутилъ съ офицерами и звалъ ихъ
пировать въ царскіе шатры. Самъ онъ былъ спокоенъ и веселъ.

Солдаты тоже прибодрились; они любили своего короля, который
столько лѣтъ дѣлилъ съ ними послѣдній кусокъ хлѣба, всѣ труды
походовъ, опасности битвъ. Въ два часа ночи шведы тронулись
съ мѣста и пошли на редуты. Пѣхота шла у нихъ посрединѣ,
кавалерія—по флангамъ. Передніе два редута скоро были взяты, а
въ прочихъ они встрѣтили упорное сопротивленіе и позадержались.
Наша кавалерія стала кидаться изъ-за редутовъ на шведскую пѣхоту.
Тогда Карлъ пустилъ впередъ свою конницу, и между редутами
завязалось кавалерійское дѣло. Русскіе генералы бросались по нѣ-
скольку разъ въ атаку, но не могли удержать всю шведскую
армію и, по приказанію Царя, отвели конницу назадъ, поставивъ
ее правѣе лагеря. Карлъ, чтобы не терять даромъ времени, при-
казалъ своей пѣхотѣ бросить редуты и идти за нашей конницей.
Такъ она и сдѣлала, но, бросившись сгоряча впередъ, попала подъ
огонь 72 орудій, которыя громили ее изъ лагеря. Шведская пѣ-
хота разстроилась и отошла влѣво, къ Будищенскому лѣсу, гдѣ
стала собираться и строиться къ бою. Только не вся пѣхота
послѣдовала приказу короля. Часть ея осталась между редутами
и, претерпѣвши уронъ, отступила въ Яковецкій лѣсъ, гдѣ укры-
лась между двумя ручейками (на планѣ — цифра 8). Царь сей-
часъ это замѣтилъ и послалъ на нее князя Меншикова съ 5
баталіонами и 5 драгунскими полками; они заставили шведовъ
отступить еще дальше, къ самой Полтавѣ, и тамъ забрали ихъ
въ плѣнъ. Теперь у шведовъ осталось всего 18 баталіоновъ пѣ-
хоты и 14 полковъ кавалеріи. Они построились въ одну линію (смотри
10 —10); кавалерія стала по флангамъ въ двѣ линіи. Русскія войска
также вышли изъ своихъ окоповъ и стали передъ лагеремъ въ двѣ
линіи: пѣхота по серединѣ, конница—по флангамъ. Въ 9 часовъ
наша армія двинулась впередъ, шведы пошли ей на-встрѣчу.
Правый флангъ шведской пѣхоты въ присутствіи своего короля
дружно кинулся на баталіоны новгородскаго полка и потѣснилъ
ихъ назадъ. Здѣсь грозила намъ опасность. Тогда Царь взялъ изъ
2-й линіи одинъ баталіонъ, сомкнулъ ряды и самъ повелъ его
впередъ. На него со всѣхъ сторонъ сыпались пули: одна пуля по-

пала ему въ сѣдло, другая прострѣлила шляпу, а третья повре-
дила крестъ, висѣвшій у него на груди. Не смотря на это, му-
жественный Царь несся впередъ: опасность его не страшила; видъ
онъ имѣлъ грозный, глаза его горѣли огнемъ отваги и мести. Че-
резь полчаса шведы были отбиты. Тогда Царь двинулъ всѣ полки
1-й линіи и обхватилъ шведовъ справа и слѣва, точно клещами.
Раненый король также не щадилъ себя. Его возили въ качалкѣ
между полками, какъ вдругъ ядро разбило качалку въ дребезги:
король упалъ на землю. Солдаты думали, что онъ убитъ; полками
овладѣлъ ужасъ. Но король остался живъ. Онъ приказалъ поднять
себя и посадить на скрещеныя пики. Тутъ-то, сверху, увидѣлъ
полное разстройство своихъ полковъ, онъ закричалъ: «Шведы,
шведы!» Но шведы не слыхали своего короля. Въ это время ужъ
всякій порядокъ исчезъ, полки перемѣшались и бросались толпами
въ лѣсъ. Наши рубили направо и налѣво, забирали въ плѣнъ ге-
нераловъ, офицеровъ, цѣлыми баталіонами солдатъ. Побѣда была
полная. Болѣе девяти тысячъ полегло на поляхъ полтавскихъ, да
три тысячи попались въ плѣнъ; еще досталось 137 знаменъ,
4 пушки, канцелярія короля и вся его прислуга, королевская
казна, артиллерійскій паркъ, множество обоза. Самъ король и
остатки его арміи бѣжали къ Днѣпру, по дорогѣ въ Рѣшетиловку,
какъ показано на планѣ стрѣлкою.
Царь приказалъ трубить сборъ своимъ войскамъ на мѣстѣ
побѣды. Радостный, объѣзжалъ онъ послѣ молебствія полки и бла-
годарилъ всѣхъ за подвиги, за понесенные труды. Потомъ прика-
залъ собирать убитыхъ и раненыхъ и пригласилъ къ себѣ на
обѣдъ плѣнныхъ шведовъ. Явился фельдмаршалъ Рееншильдъ, ми-
нистръ короля Пиперъ, явились генералы и старые полковники.
За столомъ Царь возвратилъ имъ шпаги, выхвалялъ ихъ храб-
рость и, наливши кубокъ виномъ, поднялъ его за здоровье гостей.
«Пью за здоровье ваше, моихъ учителей въ военномъ дѣлѣ!» —
«За кого?» спросили шведы. — «За васъ пьетъ Государь», отвѣ-
чали имъ.—«Хорошо же отблагодарили ученики своихъ учителей!»
сказалъ старый фельдмаршалъ.

На другой день войска выстроились передъ высокимъ курга-
номъ; здѣсь были погребены всѣ павшіе въ бою. Ихъ насчитали
больше тысячи. Отслужили панихиду, и Царь собственноручно во-
друзилъ большой крестъ съ надписью: «Воины благочестивые, за
благочестіе кровью вѣнчавшіеся. Лѣта отъ воплощенія Бога Слова
1709, іюня 27-го дня*. Послѣ панихиды Царь поспѣшилъ въ
Полтаву: городскіе жители встрѣтили его со слезами радости. Царь
сошелъ съ коня, обнялъ и расцѣловалъ храбраго коменданта; по-
томъ всѣ вмѣстѣ отправились въ маленькую деревянную церковь
Спаса, гдѣ отпѣли молебенъ при звонѣ колоколовъ и пальбѣ изъ
пушекъ. Эта церковь сохраняется и но-нынѣ; какъ чехломъ она
покрыта каменными стѣнами и такимъ же куполомъ.
На разсвѣтѣ, въ день апостоловъ Петра и Павла, шведы до-
брались до Сенжаровки. Раненаго короля внесли въ казацкую хату
и сдѣлали ему перевязку. Только онъ успѣлъ заснуть, какъ
вбѣжали драбанты со словами: «Ваше Величество, русскіе
приближаются! Прикажете дальше идти?» — «Да, да, отвѣчалъ
король: дѣлайте что хотите». — Онъ былъ совсѣмъ безъ силъ и
съ трудомъ говорилъ. Шведы сожгли свои повозки, которыя у
нихъ были въ обозѣ, лошадей отдали подъ пѣхоту и тронулись
дальше. На другой день они увидѣли Днѣпръ. Городокъ Перево-
лочна весь лежалъ въ развалинахъ, людей —ни души; бросились
къ рѣкѣ —лодокъ нѣтъ, а на горахъ показываются русскіе. Карлъ
долго не соглашался покинуть свою армію, и только когда при-
грозили ему русскимъ плѣномъ, онъ воскликнулъ: «Въ плѣну у
русскихъ! О, лучше бѣжать къ туркамъ! > —Запорожцы перепра-
вили сначала Мазепу, потомъ королевскую коляску и небольшой
отрядъ драбантовъ.
Войско, оставленное королемъ на берегу Днѣпра, находилось
въ самомъ жалкомъ видѣ. Пытались-было генералы собрать его и
дать русскимъ отпоръ; но солдаты не слушали своихъ генераловъ:
кто лежалъ ничкомъ на землѣ, кто стоялъ и безсмысленно смо-
трѣлъ, все равно, что ему ни говори. Они были изнурены до
крайности и, кромѣ того, хорошо знали, что у нихъ нѣтъ ни по-

poxy, ни снарядовъ. Князь Меншиковъ все это провѣдалъ отъ
плѣнныхъ и растянулъ свое войско, точно у него было не девять
тысячъ, а вдвое больше; затѣмъ послалъ къ генералу Левенгаупту
парламентера съ бѣлымъ флагомъ, требуя сдачи. «Если же не
сдадутся, велѣлъ онъ сказать, то истреблю всѣхъ до единаго».
Шведы подумали, подумали—и согласились. Обѣ стороны заклю-
чили капитуляцію, по которой вся шведская армія сдалась на волю
побѣдителя: 5 тысячъ пѣхоты и 8 тысячъ кавалеристовъ сложили
оружіе, выдали 28 пушекъ, 128 знаменъ.—«И такъ, съ Божьей
помощью, вся непріятельская, столь въ свѣтѣ славная армія Го-
сударству Россійскому въ руки досталась>, —такъ записали въ
то время это великое событіе въ русской исторіи.

ПОБѢДЫ РУМЯНЦОВА НАДЪ ТУРКАМИ.
Со временъ Императрицы Екатерины Второй турки
считались страшными не только для Россіи, но и
для всей Европы. Особенно боялись янычаръ, этой
лучшей турецкой пѣхоты, объ учрежденіи которой
разсказано въ своемъ мѣстѣ. Вообще, турецкая пѣ-
хота того времени не имѣла правильнаго строя,
но стрѣляла всегда мѣтко; если ей случалась не-
удача, она быстро отступала, переходила опять въ наступленіе и
такимъ образомъ часто брала верхъ, имѣя дѣло съ противникомъ
не особенно стойкимъ. Собственно янычары ходили въ атаку гу-
стою толпою, самые отважные впереди, а прочіе напирали сзади;
стрѣлять могли лишь только передніе. Затѣмъ, приблизившись на
полсотню шаговъ, они брали въ правую руку ятаганы, въ лѣвую—
кинжалы и бѣшено бросались въ рукопашную. Если имъ удава-
лось гдѣ-нибудь, хотя-бы въ одномъ мѣстѣ, прорваться въ каре,
то они наносили тогда страшное истребленіе; спастись отъ нихъ не
было возможности—ни бѣгствомъ, ни мольбой. Кромѣ силы нати-
ска, турецкая пѣхота отлично обороняла окопы; ни въ одной арміи

не умѣли солдаты такъ быстро и искусно строить окопы, какъ
турки: они окапывались въ одну ночь, въ нѣсколько часовъ. Во
время штурма турецкихъ окоповъ ихъ конница имѣла обычай вы-
скакивать, направляя свой ударъ на оба непріятельскіе фланги,
т.-е. съ боковъ. У турецкихъ всадниковъ были лучшія лошади
въ Европѣ, и въ одиночномъ бою они не знали себѣ соперниковъ:
никто лучше турка не ѣздилъ, не правилъ конемъ и не стрѣлялъ
съ коня такъ мѣтко. Въ атаку они неслись всегда угломъ,
впереди храбрѣйшіе наѣздники; кидались по нѣскольку разъ
и съ такимъ азартомъ, что проскакивали иногда по два раза
черезъ пѣхотныя каре. Такъ какъ въ бою турки старались
всегда охватить непріятеля со всѣхъ сторонъ, то австрійцы,
русскіе и всѣ, кому приходилось съ ними встрѣчаться, стали
строить свои войска въ одно общее каре, или длинный четырех-
угольникъ. Такое каре, будучи удобно для обороны, съ трудомъ
могло двигаться, слѣдовательно было неудобно для наступа-
тельныхъ дѣйствій. И помимо того, каре, прорванное въ одномъ
мѣстѣ, съ трудомъ смыкалось, часто погибало цѣликомъ. Тѣмъ
не менѣе, турки были страшны до тѣхъ поръ, пока не побилъ
ихъ русскій полководецъ временъ Екатерины графъ Петръ Але-
ксандровичъ Румянцовъ. Онъ первый показалъ, что гораздо страш-
нѣе хорошо обученныя войска, доказалъ на дѣлѣ, что сила,
хотя бы и грозная, устрашающая, должна уступить искусству.
Румянцовъ указалъ дорогу другимъ: Орловъ-Чесменскій, Потем-
кинъ, Суворовъ—добили турокъ окончательно, такъ что ихъ
перестали бояться. Графъ Петръ Александровичъ былъ чело-
вѣкъ большого ума; соображалъ быстро, дѣло велъ спокойно,
безъ суеты доводилъ его до конца; распоряжался толково, дѣ-
ловито; каждый понималъ, что ему надо сдѣлать, и не бывало
случая, чтобы Румянцовъ отмѣнилъ свое же приказаніе. Кромѣ
того, онъ, какъ добрый работникъ, на другихъ не полагался, самъ
хотѣлъ все видѣть и часто появлялся среди солдатъ, какъ днемъ,
такъ и ночью; послѣ трудныхъ переходовъ, послѣ жаркой битвы,
онъ часто просиживалъ всю ночь за служебными бумагами. Но

больше всего заботился Румянцовъ о благоустройствѣ войскъ, ихъ
обученіи, довольствіи, поддержаніи дисциплины. Онъ говорилъ,
что потворствомъ можно испортить самую лучшую армію, а по-
тому былъ строгъ, когда того требовала дисциплина, хотя всегда
справедливъ. За это его любили офицеры и солдаты. Послѣдніе
отзывались о немъ такъ: «Онъ прямой солдатъ!»—что было
лучшею наградой полководцу.
Русская пѣхота временъ Императрицы Екатерины дѣлилась
такъ же, какъ теперь: на роты, батальоны, полки, бригады, дивизіи
и корпуса. Но составъ ихъ былъ иной: въ полку считалось только
два батальона, по 400 или 500 чел. въ каждомъ; въ батальонѣ
такъ же, какъ и теперь—4 роты, при чемъ или всѣ четыре грена-
дерскія, или одна гренадерская а три мушкетерскія. Гренадеры
носили въ сумкахъ по двѣ ручныхъ гранаты; у всѣхъ были ружья
и шпаги. Пѣхота строилась въ 4 шеренги; при стрѣльбѣ 1-я и
2-я шеренги становились на колѣни. Колонны употребляли только
въ походѣ; въ бою же строили, какъ сказано, каре, при чемъ его
обносили рогатками изъ копій. По угламъ и по серединѣ длинныхъ
фасовъ ставили орудія, даже цѣлыя батареи; въ серединѣ каре—
резервъ. По образцу прусской пѣхоты, наши солдаты носили узкіе
нѣмецкіе мундиры, трехугольныя шляпы, штаны со штиблетами,
чулки и башмаки. Кромѣ драгунъ, въ русской конницѣ послѣ
Петра появились кирасиры, въ желѣзныхъ кирасахъ, вооруженные
палашами и парой пистолетовъ; потомъ—карабинеры и гусары,
вооруженные, сверхъ карабиновъ, палашами или саблями. Конницу
строили тогда не въ двѣ, а въ три шеренги; атаку она встрѣчала
обыкновенно пальбой, а потомъ ужъ бралась за палаши и подни-
малась рысью. Вообще, наша конница, кромѣ гусаръ, была тяжела
на подъемъ, надѣялась болѣе на ружье, чѣмъ на саблю. Въ бою ее
располагали въ интервал ахъ между каре. Полевая артиллерія дѣ-
лилась на роты, по 12 орудій въ ротѣ; полковая же артиллерія
состояла всегда при полкахъ: на полкъ полагалось 4 пушки.
Кромѣ пушекъ, въ артиллеріи были единороги, гаубицы, мор-
тиры—разныхъ калибровъ и довольно тяжелыя.

Въ 1768 году запорожцы сожгли турецкій городъ Балту. Сул-
танъ Мустафа III ухватился за этотъ случай, засадилъ нашего
посланника въ тюрьму п объявилъ русскимъ войну. Замыслы у
турокъ были большіе: одну свою армію они хотѣли двинуть на
Варшаву, оттуда вмѣстѣ съ поляками идти на Кіевъ; другую
армію послать изъ Крыма, а третью—на Кавказъ и на Волгу.
Правда, турки собрали большія силы; но только ихъ нечѣмъ было
кормить; въ первый же годъ войны войск& разбѣжались. На вто-
рой годъ султанъ велѣлъ своему даннику крымскому хану Кап-
ланъ-Гирею собрать всю орду подъ Кишиневомъ, перейти черезъ
р. Прутъ и отрѣзать русскихъ, которые успѣли занять Молдавію.
Въ маѣ этого года Румянцовъ выступилъ изъ Хотина и двинулся
внизъ вдоль лѣваго берега Прута. Поперекъ пути, за маленькою
рѣчкой Ларгой, Капланъ-Гирей разбилъ па высотахъ свой таборъ,
укрѣпивъ его, по татарскому обычаю, окопами: четырьмя окопами
спереди и большимъ ретраншаментомъ сзади; кромѣ татаръ, здѣсь
находился турецкій сераскиръ Абды-наша, такъ что соединенныя
ихъ силы простирались до 80 тыс., тогда какъ у Румянцева было
не болѣе 30 тысячъ. 4-го іюля онъ расположилъ свою армію на вы-
сотахъ, въ виду непріятеля: двѣ дивизіи, Баура и Репнина, стали
впереди, главныя силы—сзади. Еще не успѣли наши занять своихъ
мѣстъ, какъ густая толпа, около 5 тыс. отборной татарской кон-
ницы спустилась съ горы, опрокинула передовую цѣпь казаковъ
и появилась передъ русскими. Носясь въ разсыпную, всадники
мѣтко поражали людей первой шеренги; другіе подлетали къ ро-
гаткамъ, откуда били ихъ на выборъ. Румянцовъ выслалъ нѣ-
сколько орудій, которыя скоро прогнали этихъ наѣздниковъ. На
другой день послѣ полудня вывелъ свою конницу Абды-паша;
смѣлымъ и дружнымъ натискомъ на наше правое крыло онъ сбилъ
его съ мѣста. Этому крылу угрожала гибель, потому что за ту-
рецкой конницей двигалась съ пушками пѣхота^ Тогда храбрый
генералъ Вейсманъ, взявши изъ главнаго каре 2 батальона гре-
надеръ и при помощи 12-ти эскадроновъ конницы, ударилъ тур-
камъ во флангъ; они было кинулись на лѣвое крыло, но и тутъ

Вейсманъ встрѣтилъ ихъ картечью. Сераскиръ спустился въ балку
и исчезъ. На слѣдующій день Румянцовъ сдѣлалъ распоряженіе
къ приступу. Онъ торопился, зная, что на нижнемъ Дунаѣ въ
сборѣ большая турецкая армія, которая не сегодня-завтра можетъ
появиться. Послѣ обѣда всѣ повозки были отправлены назадъ, но
палатки оставлены на мѣстѣ; съ наступленіемъ сумерекъ развели
множество костровъ, чтобы ввести непріятеля въ обманъ. Въ ве-
личайшей тишинѣ и въ порядкѣ войска Баура и Репнина перешли
по наведеннымъ мостамъ Ларгу; за ними, ровно въ полночь, по-
слѣдовалъ съ главнымъ каре Румянцовъ; сзади шелъ съ дивизіей
Племянниковъ, получившій приказаніе ударить на лѣвый окопъ,
въ то время, когда Бауръ и Репнинъ поведутъ атаку на правый
флангъ; арнауты и казаки должны были заскакать въ тылъ. Всѣ
войска выступили изъ лагеря безъ рогатокъ; генералы согласи-
лись, что штыкъ —лучшая и надежнѣйшая защита для солдата.
Какъ только Бауръ поднялся на высоты, передовая татарская цѣпь
бросилась назадъ, въ таборъ: тамъ, не исключая часовыхъ, спало
все глубокимъ сномъ. Послышались крики, вопли; со всѣхъ бата-
рей раздались пушечные залпы. Но въ это время Бауръ уже бро-
сился на первый окопъ; онъ живо имъ овладѣлъ и перешелъ во
второй; князь Репнинъ атаковалъ третій. Чтобы привлечь на
себя наши силы, татарская конница, выйдя изъ главнаго ретран-
шамента, спустилась въ лощину и пошла на большое каре, гдѣ
находился самъ Румянцовъ; генералъ Мелиссино сразу осадилъ ее
картечью. Въ это время Племянниковъ атаковалъ четвертый окопъ.
Татары, особенно турки, сражались отчаянно, но, видя, что всѣ
четыре окопа потеряны, что русскіе готовятся штурмовать ихъ
ретраншаментъ, послѣднее убѣжище, они покинули лагерь и бѣ-
жали въ безпамятствѣ. Въ пылу первой погони много ихъ по-
гибло въ камышахъ, но затѣмъ наши утомленныя войска были
неспособны къ дальнѣйшему преслѣдованію, тѣмъ болѣе, что кон-
ница не могла угнаться за степными конями. Русскіе захватили
33 орудія, 8 знаменъ и нѣсколько тысячъ палатокъ съ разнымъ
добромъ, которое солдаты дѣлили между собой до поздней ночи.

Верховный визирь Халиль-Бей, узнавши о пораженіи татаръ на
Ларгѣ, перенесъ это извѣстіе съ твердостью, достойною воена-
чальника. Онъ объявилъ своимъ войскамъ, что Аллахъ лишилъ
побѣды правовѣрныхъ за то, что они безпечны и не хотѣли
подчиняться новымъ правиламъ для боя. Капланъ-Гирею онъ на-
писалъ, что самъ скоро явится отомстить невѣрнымъ. Разбитые
татары собирались въ это время въ бессарабской степи, за рѣкою
Ялпухомъ, недалеко отъ нынѣшняго Болграда.
Дѣйствительно, великій визирь переправился на лодкахъ че-
резъ Дунай и пошелъ берегомъ рѣчки Кагула на сближеніе съ
татарскимъ ханомъ. Онъ велъ съ собой 150 тысячъ, въ томъ
числѣ 50 тысячъ пѣхоты; у татаръ собиралось почти то же,
что было подъ Ларгой. Нашъ полководецъ торопился помѣшать
соединенію двухъ армій; онъ прошелъ въ недѣлю почти всю
Бессарабію и 17-го іюля перешелъ рѣчку Кагулъ. Обѣ арміи
шли на-встрѣчу; въ день пророка Иліи онѣ находились въ 8 вер-
стахъ одна отъ другой—наши къ сѣверу, турки къ югу. Вече-
ромъ этого дня Румянцовъ замѣтилъ, что турки сразу останови-
лись и сказалъ своимъ генераламъ: «Бели турки осмѣлятся на
этомъ мѣстѣ разбить хоть одну палатку, то я въ эту же ночь
пойду на нихъ атакой». Оказалось, что Румянцовъ угадалъ:
турки стали окапываться на трехъ продольныхъ буграхъ, раздѣ-
ляемыхъ между собой балками; изъ нихъ одна довольно глубокая *).
Великій визирь самъ располагалъ напасть на русскихъ, при чемъ
Вапланъ-Гирей, стоявшій, какъ сказано, за р. Ялпухомъ, верстъ
за 10 или за 12, получилъ приказаніе дѣйствовать во флангъ
и тылъ. Но Румянцовъ предупредилъ. Отъ своихъ ничтожныхъ силъ
онъ долженъ былъ отдѣлить небольшой отрядъ для наблюденія за
татарами; затѣмъ остальное войско, около 17 тыс., онъ построилъ
въ пять каре: среднее, сильнѣйшее, подъ начальствомъ Олица;
на правомъ флангѣ два каре: Племянникова и Баура, а на лѣ-
вомъ—Брюсса и Репнина; въ интервалахъ—небольшіе отряды
конницы. Князь Репнинъ получилъ приказаніе обойти турокъ
*) Смотри планъ сраженія при Кагулѣ.

слѣва и взять ихъ въ тылъ, тогда какъ остальнымъ идти вдоль
бугровъ, атакуя стоящіе противъ нихъ окопы. На разсвѣтѣ всѣ
пять каре подошли къ старинному перекопу, который называется
Траяновымъ валомъ, по имени римскаго императора Траяна. Этотъ
валъ сохранился до сихъ поръ. Турки видимо были озадачены
появленіемъ русскихъ каре, но скоро оправились и выслали на
встрѣчу конницу. Каре Брюсса и Репнина очутились точно острова
во время наводненія: на нихъ, какъ волны, со всѣхъ сторонъ
набѣгали съ дикимъ крикомъ нестройныя толпы турецкихъ спа-
говъ. Мѣткіе залпы пѣхоты и пушечный огонь заставили спа-
говъ бросить пѣхоту; они повернули противъ нашей конницы, но
эта встрѣтила ихъ также огнемъ, а подбѣжавшіе два батальона
гренадеръ съ шестью орудіями — и вовсе ихъ прогнали. Спаги
спустились влѣво, въ балку, и окружили каре Олица, гдѣ нахо-
дился самъ Румянцовъ. Главнокомандующій приказалъ резерву
этого каре занять съ шестью орудіями Траяновъ валъ. Нѣсколько
продольныхъ залповъ заставили спаговъ очистить тылъ; каре со
всѣхъ сторонъ, откуда бы они ни подскакивали, встрѣчало ихъ
дружнымъ ружейнымъ огнемъ. Атака конницы не удалась: всѣ
каре двинулись впередъ и около 8 час. утра приблизились на
пушечный выстрѣлъ къ окопамъ. Съ обѣихъ сторонъ гремѣли не
умолкая орудія, но наша артиллерія стрѣляла лучше: многія ту-
рецкія орудія уже были сбиты. Каре Баура, сблизившись на по-
ловину ружейнаго выстрѣла, бросилось въ штыки, и 25-ти-пу-
шечная турецкая батарея перешла въ руки солдатъ; они разбѣ-
жались вдоль окоповъ, работая то штыкомъ, то прикладомъ; под-
полковникъ Воронцовъ ворвался въ окопы первымъ. Каре Племян-
никова и Олица тоже готовились броситься въ окопы, какъ^вдругъ
около 10 тыс. янычаръ выскочили изъ-за бруствера и врѣзались
съ ятаганами въ каре Племянникова. Атака была такъ нежданна
и стремительна, что каре было вмигъ разстроено и притиснуто
къ сосѣднему каре Олица, куда наши полки стали спасаться бѣг-
ствомъ. Турки отняли два знамени; въ пылу кровавой сѣчи раз-
далось ликованье, побѣдные крики янычаръ. Румянцовъ во-время

выскочилъ на-встрѣчу бѣгущимъ: «Стой, ребята!» раздалась гроз-
ная команда. Солдаты остановились, устроились. Присутствіе лю-
бимаго вождя дало дѣлу иной оборотъ. Каре сомкнуло свои ряды;
1-й гренадерскій полкъ, нынѣ лейбъ-гренадерскій, подъ началь-
ствомъ бригадира Озерова, вышелъ изъ каре Олица и со штыками
на перевѣсъ пошелъ въ атаку; конница бросилась на янычаръ
съ другой стороны; въ обоихъ каре раздались крики: «Да здрав-
ствуетъ Екатерина!» и ужъ ничто не могло ихъ остановить. Орудія
осыпали картечью, конница врубалась въ ряды янычаръ, пѣхота
очищала путь штыками. Турки скрылись въ окопы. Каре Олица
и Племянникова заняли ихъ почти безъ боя; лѣво-фланговое
каре Репнина обошло непріятельскій лагерь и стало громить
его своей артиллеріей; лѣвый. флангъ окоповъ былъ уже раньше
въ нашихъ рукахъ. Турки оторопѣли, бросили лагерь, всю свою
артиллерію, запасы и бѣжали къ Дунаю; великій визирь поска-
калъ въ Измаилъ; крымскіе татары скрылись къ Аккерману. Ру-
мянцевъ побѣдоносно прошелъ черезъ весь лагерь и остановился
на той сторонѣ, чтобы дать утомленнымъ войскамъ отдыхъ; ди-
визіи Баура и Репнина ушли въ погоню за турками и гнали ихъ
почти до самаго Дуная.
Турки потерпѣли страшное пораженіе. Они потеряли болѣе
20 тыс., считая раненыхъ и плѣнныхъ, но самою чувствительною
потерею осталось безпримѣрное истребленіе янычаръ и конныхъ
спаговъ. Ихъ боевая слава пропала; ихъ перестали считать непо-
бѣдимыми. Съ тѣхъ поръ турки предпочитали драться за стѣнами
или укрываться. за окопами. Побѣдителямъ досталось 200 пушекъ,
60 знаменъ, а прочей добычѣ, нельзя было сдѣлать и смѣты, «многія
тысячи набрано». Нашъ уронъ былъ чрезвычайно малъ: меньше
тысячи убитыхъ и раненыхъ. Кагульская побѣда прославила рус-
ское оружіе на всю Европу. Румянцовъ получилъ отъ своей Императ-
рицы фельдмаршальскій жезлъ и Георгія 1-го класса; король прус-
скій Фридрихъ Великій встрѣтилъ Румянцова, когда онъ явился въ
Берлинъ, такими словами: «Привѣтствую побѣдителя отомановъ!»
и приказалъ устроить маневры, изображавшіе Кагульскую битву.

Войсками командовалъ самъ король, представляя въ своемъ лицѣ
почетнаго гостя.
Побѣда при Кагулѣ открыла дорогу за Дунай, въ нѣдра Тур-
ціи; сдались крѣпости: Измаилъ, Килія, Аккерманъ, Браиловъ. Нѣ-
сколько новыхъ побѣдъ заставили турокъ просить мира, и 10-го іюля
1774 г. въ дер. Кучукъ-Кайнарджи, недалеко отъ Силистріи, былъ
заключенъ славный миръ, по которому Россія пріобрѣла: Азовъ,
Керчь, Еникале и Кинбурнъ; получила степь между Днѣстромъ и
Бугомъ и право держать свой флотъ на южныхъ моряхъ.
Лѣтъ 50 тому назадъ новороссійскому генералъ-губернатору
графу Воронцову пришло на мысль построить памятникъ на мѣстѣ
Кагульской битвы, въ которой участвовалъ его отецъ. Мѣсто для
памятника выбрали на томъ самомъ бугрѣ, гдѣ стоялъ шатеръ
великаго визиря. Если стать возлѣ памятника лицомъ къ Россіи,
спереди видѣнъ Траяновъ валъ, откуда наступали наши каре, на-
лѣво—одинъ изъ бугровъ, гдѣ отличился подполковникъ Воронцовъ;
еще лѣвѣе, въ глубокой ложбинѣ—рѣчонка Кагулъ, съ большимъ
селомъ Волканешти, населеннымъ болгарами. Въ 1848 году памят-
никъ былъ готовъ. Колонна въ 12 1/2 саж. увѣнчана луной, съ по-
пирающимъ ее чугуннымъ вызолоченнымъ крестомъ, вышиной въ
4 аршина. Внизу памятника, по четыремъ сторонамъ его подножія,
сдѣланы надписи. Вотъ одна изъ нихъ: с Памятникъ сей незаб-
венной битвы, въ которой пали навсегда свирѣпые янычары, нѣ-
сколько столѣтій страшившіе Европу, Азію и Африку, поставленъ
по велѣнію Николая Императора, Самодержца всея Россіи, при ново-
россійскомъ и бессарабскомъ генералъ-губернаторѣ графѣ Ворон-
цовѣ>.—Въ Петербургѣ сохранился другой памятникъ «Побѣдамъ
Румянцева», поставленный еще въ царствованіе Императрицы Ека-
терины. Онъ извѣстенъ подъ именемъ «Румянцовскаго обелиска»
и окруженъ небольшимъ садомъ, въ которомъ, въ лѣтнюю пору,
съ утра до поздней ночи рѣзвятся дѣти, тогда какъ его собратъ
въ бессарабской степи стоитъ одинокъ и угрюмъ.

ЗАПОРОЖСКОЕ БРАТСТВО.
Земли, принадлежавшія запорожскимъ казакамъ, со-
ставляютъ двѣ нынѣшнія губерніи: Екатерино-
славская и Херсонская, за исключеніемъ уѣздовъ
Тираспольскаго, Ананьевскаго и градоначальства
Одесскаго. Поляки называли эти мѣста «Дикимъ
полемъ>, а русскіе — Заднѣпровской Украиной. Бо-
гатый пастбищами, степной край издавна зани-
мали кочевники, и слѣды ихъ кочевьевъ стоятъ до-
нынѣ въ видѣ кургановъ, или «могилъ», часто окопанныхъ рвомъ.
Съ высокихъ кургановъ далеко видна эта степь, широкая, при-
вольная, выгодная для пастуха-кочевника. Съ заселеніемъ края,
съ порубкой лѣсовъ, прежняя благодать исчезла; только ранней
весной степь похожа на цвѣтистый коверъ, а дальше, къ лѣту,
она сначала желтѣетъ, потомъ чернѣетъ или, какъ говорятъ, «вы-
гораетъ». Невесело тогда въ степи. Вѣчно зелеными остаются
только плавни: это низкія мѣста, по обѣимъ берегамъ Днѣпра по-
крытыя сочной травой, камышомъ и деревьями: ивой, тополемъ,
шелковицей, иногда дубомъ. Въ половодье плавни покрываются

водой; лѣтомъ же вода спадаетъ, и начинается поносъ, раза два
до осени. Самая большая изъ днѣпровскихъ плавень, верстъ 40 въ
длину, называется «Великій Лугъ», между Днѣпромъ и Конкой,
пониже нынѣшняго г. Александровска. Великій Лугъ съ его густыми
зарослями, озерами, лиманами, обросшими камышемъ или ситни-
комъ, былъ самымъ привольнымъ и любимымъ мѣстомъ запо-
рожскихъ казаковъ. Тутъ водились дикія козы, кабаны, волки, ли-
сицы, лоси, дикія кошки, барсуки, буйволы; на озерахъ плавали
дикія утки, гуси, лебеди; въ рѣкахъ ловилась рыба: осетры, сомъ,
севрюга, сазанъ, линь, стерлядь, щука, тарань, бѣлуга; въ дуплахъ
деревьевъ гнѣздились дикія пчелы. Недалеко отъ этой плавни, на
островѣ Хортицѣ, остались слѣды перваго поселенія запорожцевъ:
два кладбища да земляныя укрѣпленія. Днѣпровскія плавни, пере-
рѣзанныя множествомъ протоковъ, укрытыхъ камышами, съ топ-
кими болотами въ низовьяхъ Днѣпра, служили надежною защитой
отъ нападенія враговъ. Здѣсь могъ проходить лишь опытный пло-
вецъ; одинъ невѣрный поворотъ—и человѣкъ погибъ. Однажды за-
брались въ плавни турецкія галеры, запутались и не могли найти
выхода. Казаки грянули изъ ружей со своихъ скрытыхъ челновъ,
потопили множество талеръ и такъ напугали турокъ, что навсегда
отбили у нихъ охоту подыматься Днѣпромъ. Съ другой сто-
роны Днѣпра, съ сѣверной, еще болѣе надежною защитою служили
пороги, отчего и казаки получили названіе < запорожскихъ». По-
роги начинаются ниже города Екатеринослава. Поперекъ рѣки тя-
нутся грядки гранита въ нѣсколько рядовъ, или «лавъ», одинъ
ниже другого, уступами; издали они похожи на высокіе дома. Въ
весеннее время вода покрываетъ всѣ пороги, кромѣ одного, а лѣ-
томъ спадаетъ, и тогда они особенно страшны для морехода. Самый
большой и самый опасный порогъ называется <Ненасытецкимъ»,
или по-просту «Дѣдомъ». Двѣнадцать каменныхъ грядокъ, идущихъ
дугою, преграждаютъ теченіе Днѣпра отъ праваго берега до лѣваго.
Еще за нѣсколько верстъ слышенъ страшный шумъ: водяная
пыль и бѣлая пѣна расходятся вдаль; вода ищетъ себѣ выхода:
она рвется волной, бьетъ въ стороны, образуетъ водовороты и пу-

чины. Сила теченія здѣсь такъ велика, что въ полую воду суда
пробѣгаютъ весь порогъ въ полторы минуты, а онъ тянется на
двѣ версты. Вода падаетъ сверху безъ малаго на три сажени.
Въ открытой, безбрежной, какъ океанъ морской, степи ста-
ринные курганы служили вышками, съ которыхъ запорожцы да-
леко открывали своимъ зоркимъ глазомъ хищнаго ногайца или
крымскую орду. Эти недобрые сосѣди имѣли обычай наѣзжать на
запорожскія степи скрытно, внезапно, пробираясь вдоль глубокихъ
балокъ, какъ степные волки. Если удавалось прокрасться, они
отбивали табуны лошадей, стада овецъ, а не то нападали на ра-
бочихъ людей, угоняя ихъ въ неволю. Но какъ только съ кур-
гана запорожецъ подавалъ сигналъ объ опасности, работники сдви-
гали возы, загоняли воловъ въ середину—и таборъ готовъ; каждый
спѣшилъ снять съ воза ружье и встрѣтить хищника мѣткою пулей.
Ногайцы трусливы: увидѣвъ грозный таборъ, они никогда не на-
падутъ; у нихъ даже нѣтъ ружей, стрѣляютъ изъ л у ковъ, какъ
нѣкогда стрѣляли ихъ предки, монголы. По лѣвой сторонѣ Днѣпра,
отъ рѣчки Орели и до Конскихъ Водъ, запорожцы оградили степь
особыми постройками, которыя у нихъ назывались <редутами».
Эти редуты отстояли одинъ отъ другого верстъ на 10, на 20
или 30, смотря по мѣстности. Для постройки редута копали
кругомъ ровъ, ставили по срединѣ квадратомъ деревянное жилье
на 50 казаковъ, и вотъ эти-то 50 человѣкъ, по-очереди, несли
въ степи караульную службу. Сюда высылались самые трезвые,
исправные и лучше другихъ вооруженные; у каждаго казака былъ
мушкетъ, сабля, 4 пистолета и пика. За 1/\ или за 7« версты отъ
редута стояла сложенная изъ 20 смоляныхъ бочекъ высокая «фи-
гура»; наверху, на блокѣ, висѣла пакля, вымоченная въ селитрѣ.
Съ появленіемъ орды зажигалась ближайшая «фигура», за нею
зажигалась другая, третья, отчего по всей линіи редутовъ рас-
пространялась тревога. Скачутъ по тревогѣ запорожцы; табуны
и отары овецъ скрываются въ глубокія балки, а косари и всѣ
рабочіе либо дѣлаютъ таборы, либо забѣгаютъ въ камыши. Еже-
дневно изъ каждаго редута атаманъ или асаулъ, смотря кто за

старшаго, высылалъ въ степь разъѣзды, человѣкъ по 5 — 10 въ
разъ. Вотъ скачетъ подъ вечеръ степью запорожскій разъѣздъ:
пики въ рукахъ, глазъ и ухо ва-сторожѣ. Вчера дали знать, что
ногайцы прокрались черезъ границу: ихъ надо накрыть. Впереди
отряда несется хорунжій съ краснымъ значкомъ; за нимъ ѣдетъ
полковникъ съ перначемъ; сзади бѣгутъ крупной рысью уже по-
рядочно притомленные казацкіе кони. Съ утра еще казаки намѣ-
тили широкій конскій слѣдъ, и думаютъ, что ногайцы угнали гдѣ-
нибудь табунъ. Вотъ попадаются на дорогѣ обглоданныя кости
коня, трава кругомъ мятая — это ногайцы съѣли коня, который
сталъ у нихъ отставать; а вотъ и другой слѣдъ, въ балку. От-
рядъ остановился; слѣзъ съ коня асаулъ, пошелъ самъ по при-
топтанной травѣ и говоритъ, что здѣсь было убійство. Действи-
тельно, недалеко въ балкѣ нашли двухъ пастуховъ съ ближняго
зимовника: оба зарѣзаны. Начинаются разспросы: <кто видѣлъ
пастуховъ послѣдній разъ?» Одинъ казакъ отвѣчаетъ, что видѣлъ
ихъ всего три дня назадъ, когда возилъ камышъ въ свой зимов-
никъ. «Ну, братцы-товарищи, говоритъ полковникъ: хотя кони
наши и потомлены, а надо догнать вражью нехристь!» Живо
вскочили казаки на коней и прыткою рысью побѣжали дальше.
Вотъ ужъ видна рѣка, слѣдъ все шире и шире — догонятъ-ли?
Нѣтъ, на этотъ разъ не догнали: орда на той сторонѣ; лишь
одинъ полуголый ногаецъ гонитъ черезъ рѣку отсталыхъ коней,
связанныхъ хвостами. Зоркій глазъ узналъ издали ногайскаго
мурзу. «Отъ меня ты, Тилибей, ушелъ, а отъ Коша не уйдешь!»
говоритъ съ досадой полковникъ, гнѣвно покручивая сѣдой усъ.
Что же это за Кошъ, который можетъ притянуть къ от-
вѣту даже татарскаго мурзу?—Кошъ, собственно, значитъ: «казачій
станъ, обозъ». Запорожскимъ кошемъ назывался военный станъ
братьевъ-запорожцевъ, державшихся одного мѣста до тѣхъ поръ, пока
нужда не перегоняла ихъ на другое. Мы сказали, что первое сель-
бище было на островѣ Хортицѣ ниже Александровска; послѣдняя
или «Новая» Сѣчь, была на рѣчкѣ Подпольной, въ нынѣшней Екатери-
нославской губерніи, въ сел. Покровскомъ, принадлежащемъ Великому

Князю Михаилу Николаевичу. Въ этомъ мѣстѣ р. Подпольная дѣ-
лаетъ крутой выгибъ и даже образуетъ заливъ, который назы-
вается «Уступомъ». Тутъ стояли на якорѣ запорожскія чайки,
большіе дубы; сюда входили съ грузомъ «тумбасы»; т.-е. грече-
скія и турецкія суда. Чтобы попасть въ сѣчь со стороны степи,
нужно было проѣхать «Крамной> базаръ, гдѣ находились лавки,
шинки, гдѣ помѣщался пріѣзжій людъ и жилъ базарный атаманъ.
«Крамной» базаръ кончался у «брамы», или башни, укрѣпленной
пушками, съ проѣздомъ внутри. Направо и налѣво отъ брамы
до самой Подпольной открывались валы, обнесенные высокимъ
палисадомъ и замыкавшіе собственно сѣчь, казацкое жилье. Кру-
гомъ площади стояли 40 куреней, или длинныхъ деревянныхъ
построекъ, въ родѣ сараевъ.. Въ самомъ углу площади, между
заливомъ и рѣчкой, въ наиболѣе защищенномъ мѣстѣ, стояла со-
борная церковь во имя Покрова Божіей Матери; здѣсь же помѣща-
лась войсковая казна, канцелярія и жилъ кошевой атаманъ съ
прочимъ войсковымъ начальствомъ. Вся постройка въ сѣчи была
деревянная, даже домъ кошевого—простая изба, «безъ роскоши и
излишества». Курени были устроены по одному образцу: большая,
длинная постройка изъ рубленаго лѣсу, съ изразцовыми печами,
безъ всякихъ перегородокъ, подъ стѣнами кругомъ столы, а возлѣ
нихъ—длинныя узкія лавки, или скамейки. На почетномъ мѣстѣ,
подъ иконами, садился куренной атаманъ, возлѣ него—старики, а
дальше — прочее товарищество. По большимъ праздникамъ передъ
иконами зажигались свѣчи въ паникадилахъ и лампады. Запо-
рожцы, какъ увидимъ дальше, были люди богобоязненные и строго
соблюдали всѣ церковные уставы. За столомъ прислуживали «мо-
лодики»: такъ называли казаковъ, которые готовились вступить
въ братство, но еще не были приняты. Куренной кухарь жилъ
особо; онъ готовилъ пищу и вмѣстѣ съ тѣмъ былъ казначеемъ
куреня. Число казаковъ въ куреняхъ было неодинаково: въ одномъ
больше, до 500 или 600 чел., въ другомъ меньше, около 200 че-
ловѣкъ. Всѣхъ запорожцевъ въ разные годы тоже бывало разно,
но иногда доходило до 12 тысячъ, считая конныхъ и пѣшихъ.

Запорожское войско управлялось своею собственною выборною
властью. Ежегодно 1-го января собирались въ сѣчь всѣ запо-
рожцы изъ дальнихъ и ближнихъ зимовниковъ. Войсковой асаулъ
обходилъ съ перначемъ курени и звалъ ихъ на раду. И вотъ,
передъ обѣдней, сходились запорожцы на главную площадь. По
серединѣ площади, на столѣ, лежали денежныя войсковыя книги,
рядомъ съ ними—куренные реестры. Когда все было готово, вы-
ходилъ въ кругъ кошевой, при распущенномъ большомъ знамени
и бунчукахъ; за нимъ — войсковой судья, войсковой писарь и
прочія власти. По старинному обычаю они слагали на столъ знаки
своего достоинства, или такъ-называемые клейноды: кошевой —
булаву, судья—трость и печать, войсковой писарь—чернильницу,
войсковой асаулъ — саблю, войсковой хорунжій — большую «цар-
скую» хоругвь, бунчужный — бунчукъ, перначникъ — перначъ
и т. д.; затѣмъ они кланялись братьямъ-товарищамъ, просили ихъ
уволить отъ службы и поставить другихъ. На войсковой радѣ
избиралось войсковое начальство, или войсковая старшина, а на
сходкахъ по куренямъ избиралась куренная старшина. Кошевой
атаманъ былъ первымъ избранникомъ и первымъ лицомъ въ за-
порожской сѣчи; ему принадлежало первое мѣсто, первый голосъ.
Память добрыхъ атамановъ высоко чтилась на Запорожьи. Таковъ,
напримѣръ, былъ кошевой атаманъ Сѣрко, гроза крымцевъ и но-
гайцевъ. Они учредили особыя моленія на погибель этого славнаго
атамана, а запорожцы перевозили его прахъ изъ одной сѣчи въ другую,
вѣруя, что онъ принесетъ имъ побѣду, даже мертвый. Какъ ни великъ
былъ почетъ кошевому и всей прочей старшинѣ, однакоже дѣйстви-
тельная власть принадлежала всему войску запорожскому, отъ
имени котораго рѣшались всѣ дѣла, на имя котораго писались и
получались бумаги. Это были истинно-вольные люди, не признавав-
шіе чужой власти и управлявшіеся по своимъ обычаямъ. «Сѣчь—
мати, а Великій Лугъ—батько», говорили запорожцы. Семьей за-
порожца былъ его курень. Когда онъ поступалъ, ему показывали
мѣсто, длиною въ три арш., шириною въ два, и говорили: «Вотъ
тебѣ домовина (гробъ), а когда помрешь, то сдѣлаемъ еще короче».

Въ куренѣ запорожецъ какъ бы рождался, крестился и умиралъ;
тутъ проходила вся его жизнь, полная тревоги, опасностей, раз-
гула и веселья, счастья и горя. Запорожецъ не могъ имѣть соб-
ственности; онъ пользовался тѣмъ, что имѣлъ курень: лавки,
шинки, земли, рыбныя ловли, табуны коней и стада овецъ. Курен-
ной атаманъ считался отцомъ этой семьи и главнымъ хозяиномъ
ея имущества, хранителемъ ея казны. Это была важная должность.
Казакъ, который не былъ куреннымъ атаманомъ, не могъ никогда
попасть ни въ кошевые, ни на какую другую войсковую должность.
И наоборотъ: бывшіе куренные атаманы, по увольненіи отъ своей
должности, оставались въ силѣ, сохраняли почетъ до смерти;
подъ именемъ «стариковъ», они вершили дѣла на всѣхъ сходкахъ
и даже на войсковой радѣ. .Кромѣ сѣчи, такъ сказать, родового
гнѣзда запорожцевъ, они жили разбросанно по степи, въ зимовни-
кахъ, занимаясь въ свою пользу хозяйствомъ. Земли пахатной и
сѣнокосной было множество; хозяйство велось большое, на широ-
кую руку: табуны считались въ 5 — 6 сотъ и болѣе того лоша-
диныхъ головъ. Хозяева зимовниковъ получали изъ коша особые
билеты, по которымъ проживали и пользовались землей, какъ бы
въ награду за долгую и вѣрную службу. По обычаю того времени,
• и зимовники укрѣплялись на случай нападенія. По серединѣ зимов-
ника—3 или 4 хаты, амбаръ, погребъ, конюшни, клуня и другія
хозяйственныя постройки; кругомъ—«шанцы», или редуты, съ очень
глубокими рвами и высокими валами. Изъ зимовниковъ выросли
впослѣдствіи села и даже города. Запорожецъ Усъ имѣлъ свой
зимовникъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ теперь г. Александрія,
Херсонской губерніи, а запорожецъ Петрикъ считается основателемъ
Петриковки, или Новой Праги. Населеніе зимовника простиралось
иногда до 30 или 40 казаковъ; на ихъ обязанности лежала за-
щита границы, такъ какъ зимовники служили въ то же время
пограничными крѣпостцами.
Войско запорожское составляли безсемейные казаки; дѣвки и
бабы не могли даже переступать въ сѣчь; но на земляхъ, при-
надлежащихъ кошу, жило много людей «посполитыхъ», т.-е. по-

селянъ, считавшихся въ подданствѣ. Они платили ежегодно не-
большую подать, жили семейнымъ обычаемъ, то по хуторамъ, то
цѣлыми большими селеніями. Нынѣшній Екатеринославъ назывался
селомъ Половицей; нынѣшній Никополь—Никитинымъ перевозомъ,
Ново-Московскъ—Самарчикъ, или Новоселица. Для управленія по-
спольствомъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и защиты края, кошъ высылалъ
полковника съ командой: мѣсто пребыванія полковника, а также и
весь подчиненный ему округъ, назывался «паланкой». Такихъ насе-
ленныхъ паланокъ считалось на Запорожьи четыре: на правой сто-
ронѣ Днѣпра Кодацкая, а на лѣвой остальныя три: Самарская,
Орельская и Протовчанская. Изъ этого видно, что запорожцы,
водворившись въ сѣчи, не только взяли на себя защиту края отъ
мусульманскихъ ордъ, но сами заселяли нѣкогда пустынный край,
воздѣлывали землю и давали мѣсто мирному поселянину, пришед-
шему изъ Украины искать земли и воли. Избѣгая польской не-
воли, молодежь, холостые казаки направлялись въ сѣчь, а люди
семейные искали поселеній на широкомъ просторѣ запорожскихъ
степей.
Запорожское братство по своимъ уставамъ было схоже съ
тѣми рыцарскими братствами, которыя возникли у западныхъ хри-
стіанъ во время крестовыхъ походовъ. Запорожцы и называли,
себя «лыцарями». Подобно братьямъ рыцарскихъ орденовъ, они
строго держались своего православнаго вѣроученія, давали обѣты
безбрачія, строгаго послушанія начальству и, наконецъ, всѣ они
жили ради войны съ невѣрными. Невольно является вопросъ: от-
куда въ глухую запорожскую степь, въ днѣпровскія плавни, за-
шли обычаи рыцарскихъ братьевъ съ далекаго Запада, отъ наро-
довъ чуждыхъ по вѣрѣ и языку?—Полагаютъ, что изъ Польши,
которая была знакома съ этими обычаями, и многіе поляки,
ревнующіе защитѣ христіанства, не только бывали на Запорожьи,
но жили въ немъ, искали военной славы и почетной смерти въ
борьбѣ неустанной, кровавой съ врагами Христа. Какъ на даль-
немъ Западѣ, такъ и здѣсь, врагъ былъ общій; не мудрено, что какъ
тамъ, такъ и здѣсь, особые люди выдѣлились въ братство и по-

святили себя одному и тому же дѣлу. Современемъ, когда міръ
христіанскій окрѣпъ, когда турки перестали быть страшны, то
рыцарскіе ордена, равно какъ и наше братство, сами собой рас-
пались. Ихъ дѣло было кончено.
Отъ всякаго вступавшаго въ сѣчь требовалось доказательство,
что онъ принадлежитъ къ православной греко-россійской церкви.
Вообще, запорожцы были очень набожны, заботились объ украше-
ніи своихъ церквей, любили церковное пѣніе и давали приличное
содержаніе своимъ пастырямъ. Не смотря на свои скудные до-
статки, они содержали въ разныхъ мѣстахъ 14 церквей, въ томъ
числѣ и свой монастырь, на р. Самарѣ. Въ церковныхъ дѣлахъ
запорожцы поступали такъ же, какъ и во всемъ остальномъ. Еже-
годно кіевскій Межигорскій монастырь высылалъ имъ въ сѣчь
монаха, и если этотъ монахъ приходился по вкусу, былъ «ве-
ликій співака и хорошій читака», да къ тому же строго соблю-
далъ церковный порядокъ, то они оставляли его на другой годъ,
а если нѣтъ, то принимали новаго. Не только сѣчевая церковь
во имя Покрова Божьей матери, но и другіе православные храмы,
особенно въ Кіевѣ, щедро обогащались доброхотными даяніями
запорожскихъ братьевъ. Они прославились своей щедростью во
всѣхъ православныхъ странахъ Востока: Палестинѣ, Греціи, землѣ
Волошской, откуда приходили сборщики милостыни и куда они
разсылали священные сосуды, кресты, хоругви, дорогія обла-
ченія, серебро, золото, паникадила, свѣшники. Многіе еще при
жизни строили храмы, а передъ смертью каждый запорожецъ за-
вѣщалъ все, что имѣлъ лучшаго и дорогого, на Божью церковь.
Наиболѣе набожные казаки, на преклонѣ лѣтъ принимали постри-
женіе—то въ своемъ самарскомъ Пустынно-Николаевскомъ мона-
стырѣ, то въ кіевской Межигорской обители. И этотъ переходъ
не былъ тяжелъ суровому казачеству, привыкшему съ дѣтства
къ труду, воздержанію, къ повиновенію. Сѣчевая церковь счи-
талась одною изъ богатѣйшихъ церквей въ православной землѣ.
Ея высокая колокольня съ 4 окнами была вооружена пушками,
какъ на случай защиты, такъ и для пальбы въ торжественныя

службы — на Пасху, Богоявленіе, храмовой праздникъ. Во время
водосвятія всѣ казаки становились коннымъ строемъ на площади,
по куренямъ, въ своемъ полномъ нарядѣ, но безъ шапокъ. У ста-
рыхъ запорожцевъ свисалъ и закручивался за ухо длинный чубъ,
или <оселедецъ»; у всѣхъ головы бритыя, усы нафабрены и за-
кручены. Вѣтеръ развѣваетъ длинные закидные рукава у кунту-
шей; ярко горятъ шелковые пояса съ золотыми кистями и золо-
той галунъ на широкихъ разноцвѣтныхъ шароварахъ, заправлен-
ныхъ въ красные «сафьянцы». У каждаго казака за поясомъ
торчатъ два пистолета, за спиною виситъ «рушница», у пояса
сабля, на стремени пика. Сѣдло и конская сбруя у богатыхъ за-
порожцевъ украшены по-турецки, камнями. Тутъ же стоятъ пѣ-
шіе казаки, пришедшіе на праздникъ изъ далекихъ зимовниковъ,
и вся большая площадь пестрѣетъ грознымъ казацкимъ строемъ.
Служба кончилась. Вынесли изъ церкви богатыя хоругви; пока-
зался хоръ пѣвчихъ, изъ школярей и молодиковъ, человѣкъ 50;
вышелъ отецъ архимандритъ съ крестомъ, іереи съ иконами и
свѣчами; сзади чинно и съ «повагой» выступаютъ атаманы, впереди
всѣхъ кошевой. За ними двинулись заѣздомъ запорожцы, и вся
процессія приблизилась къ Днѣпру. Какъ только отецъ-архиман-
дритъ погрузилъ въ Іорданъ святой крестъ, всѣ пушки разомъ
дали залпъ, послѣ котораго затрещали самопалы Такимъ же
порядкомъ процессія вернулась назадъ. Казаки разошлись по
куренямъ, гдѣ вмѣсто обычной пшенной каши, тетери, мамалыги
или галушекъ, на столахъ дымился борщъ горячій съ саломъ,
лежала вяленая рыба, поросенки, «пострама» изъ бараньихъ но-
жекъ, горы варениковъ, соленыхъ огурцовъ и колбасы — самые
любимые казацкіе наѣдки. Но безъ горѣлки, меду или пива, безъ
венгерскихъ и крымскихъ винъ, а главное безъ варенухи—и празд-
никъ былъ бы не въ праздникъ. Всѣ эти напитки стоятъ въ боль-
шихъ посудинахъ, поверхъ которыхъ плаваютъ черпаки. Особенно
уважали запорожцы варенуху; они варили ее изъ водки, приправ-
ляя медомъ, сухими фруктами, корицей, гвоздикой и другими пря-
ностями. Послѣ такого обѣда запорожцы отправлялись обыкновенно

цѣлыми толпами въ предмѣстье. Всю ночь шелъ разгулъ, широкій
казацкій разгулъ. Тамъ, передъ шинкомъ, два казака, другъ про-
тивъ друга, взявшись въ боки, сѣменятъ мелкую дробь ногами,
подаваясь на-встрѣчу то однимъ плечомъ, то другимъ. Не колых-
нется казакъ, не дрогнетъ его сѣдой усъ—такъ легко, такъ плавно
онъ подходитъ,—и вдругъ казакъ опустился на землю и пошелъ
работать въ присядку. Свиснувъ ухарски, казакъ летитъ вверхъ
на аршинъ отъ земли и опять сидитъ, опять выколачиваетъ но-
гами; невесело его лицо, даже сурово: нѣтъ противъ него его милой,
и онъ, точно обманутый въ кровавой схваткѣ съ ногайцемъ, вскри-
киваетъ: <Гей, гай-гай, гурра-га! Сѣки, коли, рѣжь врага!» — и
снова опускается въ присядку. Въ другомъ мѣстѣ толпа запорож-
цевъ окружила слѣпца-кобзаря, усѣвшагося ва землѣ; у многихъ
капаютъ слезы изъ старыхъ очей. Кобзарь, перебирая струны,
поетъ «думу> про несчастную судьбу Свирговскаго:
„Какъ того пана Ивана,
„Что Свирговскаго гетьмана,
„Басурмане ловили
„До голову ему рубили.
„Ой, голову снимали
„И на бунчукъ подымали,
„И въ сурмы игравали,
„И плясы затѣвали..."
Тутъ, въ этихъ «думахъ», вся прошлая исторія славнаго Запо-
рожья; тутъ его герои, прославленные въ битвахъ, замученные въ
турецкой неволѣ.—Совсѣмъ охмѣлѣвшій казакъ, прогулявшій все
до нитки, идетъ черезъ площадь и выпѣваетъ про Сагайдачнаго,
какъ этотъ, любимый казаками, гетманъ промѣнялъ свою жену на
табакъ да на трубку. И долго могучій голосъ гуляки покрываетъ
базарную площадь, переполненную разгульнымъ казачествомъ.
Любили запорожцы погулять — и въ будни, и въ праздники. Но
во время походовъ пьянство считалось однимъ изъ самыхъ тяж-
кихъ преступленій. Атаманъ казнилъ виновнаго лишеніемъ жизни.

Вообще, обычаи суда' были у запорожцевъ просты: судилъ коше-
вой, и на его судъ не было управы. Приговоры исполнялись вой-
сковымъ асауломъ быстро, безповоротно. Наказанія у нихъ был»
строги, а по нынѣшнему времени даже жестоки. Воровство, гра-
бежъ, богохуленіе, нарушеніе цѣломудрія, побѣгъ во время войны
или неповиновеніе начальству— наказывались смертною казнью.
Преступника сажали въ пушкарню, гдѣ онъ сидѣлъ, прикованный
къ пушкѣ и ждалъ своей горькой участи. Отсюда его водили на
допросъ, и если не признавался, то понуждали пыткой. Наконецъ,
кошевой ставилъ приговоръ; войсковой судья дѣлалъ надпись, а
довбишъ велъ преступника на казнь. Его подвозили на конѣ подъ
висилицу и, накинувши петлю, уводили коня прочь. Тутъ онъ
висилъ, пока не разсыпятся его кости. Чаще всего преступ-
ника привязывали къ позорному столбу, на площади. Вокругъ
столба ставили разные напитки: водку, медъ, пиво, брагу; клали
калачи и тутъ же пучки палокъ, или «кіи». Казаки, подходя
по-очереди, брали въ руки кіи и, выпивши корякъ горѣлки
или меду, били преступника приговаривая: «Вотъ тебѣ, вражій
сынъ, чтобы ты не кралъ и не разбойничалъ. Мы за тебя
цѣлымъ куренемъ платили». Часто забивали до смерти.—На
эти же запорожцы, послушные какъ дѣти своему отцу-атаману,
становились во время войны грозны, страшны, и ихъ военная
слава гремѣла далеко по бѣлому свѣту; они гордились ею, какъ
лучшею наградою на землѣ. Съ наступленіемъ весны раздавался
бранный кличъ. То, бывало, гетманъ изъ Украины звалъ запо-
рожцевъ «погулять>, то они сами, не взирая ни на какіе дого-
воры, которые заключала Москва или Польша съ турками, выби-
рали* себѣ походнаго атамана и снаряжались въ походъ—«сшить
кошулю изъ огня Стамбулу». Какъ только Днѣпръ очищался отъ
льда, запорожцы дружною артелью ладятъ свои чайки, эти суде-
нышки безъ киля, но съ двумя рулями: одинъ спереди, другой—
сзади и на 10—15 веселъ каждое; дно выдалбливаютъ изъ бревнаг
бока обшиваютъ досками и обвязываютъ снаружи пучками ка-
мыша, обвитаго вѣтками боярышника, точно канатами; на всякій

случай ставятъ и мачту. Казаки охотнѣе плавали на веслахъ,
чѣмъ подъ парусами. Кромѣ лодокъ, запорожцы въ это же время
готовятъ и запасы: складываютъ въ боченки сухари, пекутъ
коржи, набираютъ въ горшки тетерю, или густое квашеное тѣ-
сто. Каждый казакъ снаряжаетъ себя въ дальнюю дорогу: насы-
паетъ въ пороховницу пороху, отливаетъ пули, точитъ саблю,
готовитъ двѣ пищали, а изъ одежды беретъ самую простую и
грубую: двѣ пары шароваръ, двѣ полотняныхъ рубахи, куртку
да суконный кафтанъ. Когда все готово, на чайку ставятъ ква-
дрантъ, тащатъ фальконетъ, и послѣ напутственнаго молебствія
казаки разсаживаются по мѣстамъ, на каждой чайкѣ отъ 40 до
50 человѣкъ. Грянулъ прощальный выстрѣлъ; атаманы и все
остающееся братство сняли шапки, пожелавъ добраго пути, и фло-
тилія, изъ сотни лодокъ, пошла внизъ. Впереди идетъ атаманская
лодка, на ней развѣвается флагъ; прочія идутъ плотно одна возлѣ
другой. Но турки провѣдавъ, что запорожцы двинулись, разста-
вили свои галеры въ устьяхъ Днѣпра. И на это есть сноровка.
Казаки выжидаютъ въ камышахъ, гдѣ-нибудь верстъ за 10
или 15, самой темной ночи; сидятъ тутъ часто по цѣлымъ не-
дѣлямъ. Выждавши такую ночь, они всегда съумѣютъ проскольз-
нуть, и черезъ 40 часовъ—на томъ берегу, въ Анатолій. Какъ
только причалятъ, тотчасъ дѣлаютъ высадку, и ужъ тутъ идетъ
кровавая потѣха. Города берутъ приступомъ, врасплохъ; грабятъ,
жгутъ; окрестная страна приходитъ въ трепетъ: «Аллахъ, Аллахъ!
казаки вышли въ море!»—Скачутъ гонцы въ Цареградъ; разсы-
лаетъ султанъ вѣстниковъ, дабы каждый берегъ свое добро. Даже
такіе людные города, какъ Трапезонтъ, Синопъ, пылаютъ въ огнѣ;
бѣда грозитъ столицѣ султана, ея предмѣстьямъ... Запорожцы
были безпощадны въ битвѣ съ мусульманами: ничто не могло скло-
нить на милость суроваго казака—ни старость, ни юность, ни
красота, ни знатность. Бели нельзя было убить, они ловили
свою жертву на арканъ и тащили ее къ атаману, будь то самъ
паша, даже великій визирь. Нагрузивши лодки добычей, удальцы
быстро исчезали въ открытое море. Ихъ отвага была такъ ве-

лика, что они не боялись даже встрѣчи съ кораблями турокъ, хотя
такая встрѣча рѣдко сходила имъ съ рукъ. Запорожцы зорко гля-
дѣли въ оба, и какъ только замѣчали турокъ, раздавалась команда
атамана: «Мачты долой!» Онъ двигалъ всю флотиліи) такъ, чтобы
она до захода солнца повернулась къ нему спиной, а къ туркамъ
лицомъ. Въ полночь, по крику филина или другому сигналу, вся
флотилія неслась къ одной точкѣ; мигомъ поднимались казаки на
корабль, отбирали все, что было цѣннаго: деньги, товары, пушки,
а корабль съ людьми пускали на дно. Черезъ 2 — 3 часа все кон-
чено: чайки несутся домой. Но турки еще пуще стерегутъ устье
Днѣпра. Тогда казаки высаживаются пониже Очакова, перетаски-
ваютъ на себѣ всѣ лодки, тяжелую добычу и черезъ 3 дня снова
въ Днѣпрѣ, выше турецкихъ талеръ. Случалось, что запорожцы
натыкались среди бѣла-дня на турецкія суда. Не сами турки
были страшны, а вотъ ихъ пушки: отъ нихъ челны разсыпались.
какъ стая скворцовъ, и многіе гибли въ морской пучинѣ; самые
удалые успѣвали спастись только бѣгствомъ, покидавши въ море
всю добычу. Если же атаманъ приказывалъ начать битву, то за-
порожцы прежде всего привязывали весла; потомъ одна половина,
не трогаясь съ лавокъ, палила неустанно, а другая только заря-
жала, подавая ружья. Мѣткіе выстрѣлы казаковъ держали турокъ
въ дали; но все-таки пушки брали свое, и слава Богу, если
послѣ такой передѣлки половина челновъ возвращалась домой.
Возвратившись съ добычей, запорожцы дѣлили ее по-братски,
между всѣмъ товариствомъ. Все шло въ дѣлежку: испанскіе реалы,
арабскіе цехины, ковры, парча, бумажные и шелковые товары,
драгоцѣнные ларцы, посуда, все, что успѣли нагрузить на чайки.
И снова казакъ гуляетъ, гуляетъ до тѣхъ поръ, пока не спу-
ститъ свою долю. Будущее его не заботитъ.
Запорожцы имѣли свой военный урядъ. Войско дѣлилось на
тысячи—подъ начальствомъ полковниковъ, на сотни—подъ началь-
ствомъ сотниковъ и десятки, каждый изъ 9 старыхъ воякъ и
около 30 молодиковъ—подъ начальствомъ десятниковъ. Часто слу-
чалось, что полковникъ имѣлъ подъ начальствомъ около 4-хъ ты-

сячъ казаковъ. Полковники и вся войсковая старшина въ мирное
время держали себя по-товарищески, но одинъ шагъ изъ сѣчи—
и послушаніе становилось заповѣдью для каждаго запорожца. Онъ
за него платился не только спиною, но и жизнью. Въ морскомъ
походѣ атаманъ выкидывалъ ослушника за бортъ, и никто не
посмѣлъ бы его оборонить. Въ походахъ степныхъ, при нападе-
ніяхъ на врага, соблюдалась строжайшая тишина; даже кони у
нихъ не ржали. Казаки рѣдко вступали въ битву днемъ: они лю-
били ночныя нападенія, особенно въ мѣстахъ хорошо имъ зна-
комыхъ. Шли въ походѣ со всѣми предосторожностями, окру-
живъ себя бекетами и скрывая посреди отряда возы. Въ случаѣ
встрѣчи съ врагомъ болѣе сильнымъ они дѣлали изъ повозокъ
таборъ. За таборомъ сотня казаковъ не боялась тысячи ляховъ,
нѣсколькихъ тысячъ татаръ: укрывшись возами, казаки посылали
пулю за пулей—мѣтко, спокойно, держа противника вдали, пока
онъ не наскучитъ осадой, которая могла затянуться на недѣлю,
другую, даже больше того. Къ большой наступательной войнѣ
казаки не имѣли ни способностей, ни охоты: напасть, зажечь,
ограбить — вотъ ихъ война, и все это въ одинъ день, въ
одинъ часъ.
До 1645 года запорожцы считались на службѣ у поляковъ;
. въ этомъ году присягнули Бѣлому Царю. Петръ Великій за помощь
шведскому королю велѣлъ разорить сѣчь. Тогда запорожцы перешли
въ Алешки, противъ нынѣшняго Херсона, и пробыли тамъ, пока
не воцарилась Императрица Анна Іоанновна. Она разрѣшила имъ
вернуться на старыя мѣста, и вотъ эта-то «Новая» сѣчь про-
стояла до временъ Императрицы Екатерины, когда турки уже пе-
рестали быть страшны, когда край началъ заселяться и потребо-
валъ мирнаго обереженія; запорожцы со своими вольностями ста-
новились неспокойнымъ и не совсѣмъ пріятнымъ сосѣдомъ. Въ
августѣ мѣсяцѣ 1775 г. Императрица разослала манифестъ, въ
которомъ объявляла объ уничтоженіи запорожской сѣчи, но еще
раньше, а именно въ маѣ этого года, отряды генералъ-поручика
Текелія наступали съ разныхъ сторонъ на Запорожье. Его границы

были заняты безъ сопротивленія. Самъ Текелій, съ дивизіей пѣхоты
и конницы, въ Духовъ день, расположился въ двухъ верстахъ отъ сѣчи,
выставивъ противъ нея всю свою артиллерію. Запорожцы уже
знали, что имъ готовится конецъ. Прошло два дня; Текелій потре-
бовалъ къ себѣ казацкую старшину. Кошевой Калнышъ собралъ
раду: «А что, панове-атаманы, будемъ теперь дѣлать? Русскіе зо-
вутъ насъ въ гости: идти намъ къ нимъ или не идти? Отдадимъ
Запорожскій разъѣздъ.
сѣчь или не отдадимъ?»—Въ отвѣтъ на эти слова поднялся страш-
ный шумъ. Одни были не прочь спокойно отдаться, другіе громко
кричали: «Пускай Текелій приведетъ еще столько войска,—мы
разобьемъ его въ пухъ. Передавимъ москалей, какъ мухъ!»—Такъ
говорили самыя буйныя головы. Тогда вышелъ изъ церкви отецъ
архимандритъ Владиміръ Сокальскій, въ полномъ облаченіи, съ

крестомъ въ рукахъ. Онъ сталъ увѣщевать: «Побойтесь Бога,
безумные! Вы называете себя христіанами и хотите поднять руку
на христіанъ же! Смиритесь: таковъ нашъ жребій, и примемъ его
какъ заслуженное наказаніе Божіе. Вотъ, видите крестъ и на немъ
Распятіе: кто его не послушаетъ, да погибнетъ!»—И замолкли самые
буйные, зарыдало товариство въ одинъ голосъ. «Будетъ по твоему,
отецъ-архимандритъ: зналъ ты, что сказать. Не только слушаемъ,
а и головы свои положимъ за тебя».—«Не шутка то, братья,
сказалъ Кошевой, всѣ пути намъ заняты; противъ насъ наведены
пушки. Боже помоги! Пойдемъ, атаманы. Что будетъ, то будетъ,
а будетъ то, что Богъ дастъ!» Съ хлѣбомъ-солью вошли казаки
въ палатку генерала, поклонились и привѣтствовали его по рус-
скому обычаю. Текелій принялъ хлѣбъ-соль и спросилъ, кто у нихъ
Старшій? Калнышъ назвалъ себя, потомъ показалъ войскового судью
Косапа, писаря Глобу и куренныхъ атамановъ, числомъ 40. Текелій
всѣхъ ихъ усадилъ и, мало поговоря, пошелъ вмѣстѣ съ ними
въ сѣчь. «Гдѣ же ты, кошевой, меня примешь?» Калнышъ пригла-
силъ гостей къ себѣ, посадилъ на лавки и знатно угостилъ. Пили
коряками, ѣли изъ корытъ или на деревянныхъ тарелкахъ, безъ
вилокъ, безъ ножей. <Кто у васъ готовитъ такія вкусныя блюда?»
спросилъ генералъ.—<У насъ по куренямъ славные есть повара!»
Тогда Текелій попросилъ, чтобы и ему дали одного такого повара;
онъ назначитъ ему хорошую пенсію, а кошевому и всѣмъ атама-
намъ обѣщалъ подарить на память каменныя миски. На это ку-
ренной атаманъ Сторць сказалъ: <Э, ваша ясновельможность: хоть
съ корыта, та до-сыта, а вы ѣдите съ блюды, да худы». Тутъ
былъ намекъ на худобу генерала, но онъ нисколько не разсердился
и даже, потрепавъ атамана, поблагодарилъ его за присловье.
Осмотрѣвши курени, оглядѣвши житье-бытье казацкое, Текелій
отблагодарилъ старшину за угощеніе и вернулся въ свой обозъ.
Прошла недѣля. Съ обѣихъ сторонъ приходили гости, знакомились,
угощались; все шло мирно. Наконецъ Текелій позвалъ къ себѣ
Калныша, писаря Глобу, судью Косапа и объявилъ ему царскій
указъ, а потомъ велѣлъ собираться въ дорогу, въ Питеръ. Пока

шли сборы, судья успѣлъ умереть; Глоба и Калнышъ уѣхали;
остальныхъ запорожцевъ привели къ присягѣ. Тогда казаки за-
думали «москаля убрать у шоры» (обмануть), а самимъ «десь
дальше мандрувать» (убираться), и вотъ, на первый разъ, при-
шло къ Текелію человѣкъ 50, поклонились хлѣбомъ-солью и
стали просить, чтобы онъ выдалъ имъ билетъ, на рѣчку Тили-
гулъ, ловить рыбу.—«Нѣтъ, говорятъ, ни гроша денегъ, а нужно
заработать, чтобъ было чѣмъ подать заплатить». Засмѣялся гене-
ралъ и приказалъ выдать билетъ. Темною ночью запорожцы, за-
бравши оружіе, весь свой скарбъ, уложились въ лодки и безъ
шуму ушли внизъ; кромѣ «билетныхъ», ушло до тысячи «безби-
летныхъ»; ихъ насажали, сколько можно было втиснуть. И другая
партія продѣлала то же самое, за ними третья, и наконецъ въ
сѣчи остались лишь слѣпые, хромые и самые старые: всѣ ушли на
турецкую границу. Когда офицеры донесли генералу о томъ, что
сѣчь пуста, онъ страшно разсердился и заперся на цѣлый день
въ свою палатку. Вечеромъ велѣлъ привести къ себѣ атамановъ:
ихъ явилось десять. <Отчего не всѣ пришли?» спросилъ онъ
гнѣвно. «Какъ же всѣмъ прійти>, спросили, въ свою очередь, ата-
маны, «когда никого нѣтъ?» — «А гдѣ же они?>—«Атаманы разъ-
ѣхались по зимовникамъ, а войско разбѣжалось. И мы думаемъ себѣ,
чего намъ оставаться? Старшину забрали, казаки ушли, некѣмъ
и командовать!» — «Но куда же ушли ваши казаки?» — «Вы же
сами, ясновельможный, давали имъ билеты, отпускали на рыбныя
ловли, на Тилигулъ!»—Текелій еще больше разсердился, приказалъ
выгнать атамановъ, а черезъ нѣсколько времени и самъ уѣхалъ
въ столицу. —Русское войско стояло въ границахъ Запорожья 7 лѣтъ,
пока новый край не заселился. Бывшія паланки запорожцевъ
вошли въ составъ двухъ губерній: на правомъ берегу Днѣпра
Новороссійской, а на лѣвомъ — Азовской. Въ самой сѣчи, этомъ
гнѣздѣ Запорожья, стоялъ донской казачій полкъ Сулимы; курени
были разобраны, пороховой погребъ засыпанъ, пушки забраны,
а церковь и укрѣпленія оставлены. Черезъ два года лишь остатки

валовъ да уцѣлѣвшія могилы могли указать мѣсто, гдѣ жило и
померло славное братство.
Однакоже духъ славнаго воинства не погасъ. Онъ воскресъ на
берегахъ Кубани, гдѣ проявилъ себя въ полувѣковой борьбѣ съ
горскими народами Кавказа —въ сторожевой службѣ на постахъ,
въ залогахъ или же подъ Севастополемъ, въ секретахъ. Это были
дѣти, внуки и правнуки тѣхъ же сѣчевиковъ, отъ которыхъ они
переняли ихъ отвагу, удаль, даже ихъ хитрости. Вышло это такъ:
князь Потемкинъ, всегда благоволившій къ запорожцамъ, во время
второй войны съ турками, собралъ ихъ съ хуторовъ, зимовниковъ
и снарядилъ особое войско, частью конное, частью пѣшее для службы
на лодкахъ. По окончаніи войны, казаки за свою вѣрную службу
получили отъ Императрицы жалованную грамоту и землю для по-
селенія на берегахъ Кубани, гдѣ они тогда же водворились подъ
именемъ «Вѣрнаго войска черноморскаго» *); ихъ потомки живутъ
тамъ и теперь, называясь Кубанскими казаками. Другая половина,
тысячъ около пяти, дѣйствительно переселилась въ Турцію. Жили
они тамъ хорошо, привольно, но тоска по родинѣ часто грызла
казацкое сердце. При первомъ удобномъ случаѣ они покинули
Турцію, получили надѣлы возлѣ береговъ Азовскаго моря и стали
извѣстны подъ именемъ «Азовскихъ казаковъ». Это было уже въ
царствованіе Императора Николая Павловича. Впослѣдствіи они
присоединились къ своимъ братьямъ, кубанцамъ. Не такъ давно
писали, что одинъ запорожецъ, по имени Коломіецъ, еще доживалъ
свой вѣкъ въ Дунайской сѣчи. Ему было тогда 123 года. Можетъ
быть, этотъ дубъ уцѣлѣлъ и до сихъ поръ,—неизвѣстно.
*) См. „Казаки". Стр. 273. Войско вѣрныхъ черноморскихъ казаковъ.

ШТУРМЪ ИЗМАИЛА.
На разсвѣтѣ 2-го декабря 1790 года, къ нашимъ
аванпостамъ подъ крѣпостью Измаиломъ, подъѣхалъ
на казацкой лошади маленькій сухопарый стари-
чокъ, въ курткѣ изъ толстаго солдатскаго сукна;
сзади за нимъ поспѣшалъ казакъ съ узелкомъ въ
рукахъ, съ длинной офицерской саблей подъ мыш-
кой. Аванпосты пропустили всадниковъ, и въ одинъ
мигъ разнеслась по русскому лагерю радостная вѣсть, что прі-
ѣхалъ Суворовъ. На батареяхъ раздались привѣтственные залпы;
все засуетилось, забѣгало; пасмурныя лица просіяли, всѣ поздрав-
ляли другъ друга точно съ побѣдой. «Если пріѣхалъ нашъ отецъ,
говорили солдаты, значитъ, опять будемъ брать крѣпость. Это
вѣрно>.—Такъ оно было и на самомъ дѣлѣ.
Суворовъ стоялъ со своимъ отрядомъ подъ Галацомъ и со дня
на день поджидалъ отъ Измаила нашу флотилію, чтобы начать
военныя дѣйствія. Но вмѣсто того получилъ отъ свѣтлѣйшаго князя
Потемкина письмо: «Извольте поспѣшить подъ Измаилъ для при-
нятія всѣхъ частей подъ вашу команду. Моя надежда на Бога и

вашу храбрость. Поспѣшите, мой милостивый другъ»... Суворовъ
отвѣчалъ, по своему обычаю, коротко: «Получа повелѣніе вашей
свѣтлости, отправился я къ сторонѣ Измаила. Боже, даруй вамъ
свою помощь!» Отправивъ донесеніе, Суворовъ сталъ собираться
въ путь. Ёго сборы были недолги, распоряженія кратки: «Фана-
горійскому полку, двумъ сотнямъ казаковъ, тысячѣ арнаутовъ и
ста-пятидесяти охотникамъ Апшеронскаго полка выступить подъ
Измаилъ; немедля приготовить и отправить туда же 30 лѣстницъ».
Вотъ и все. Черезъ два часа Суворовъ выѣхалъ съ конвоемъ изъ
40 казаковъ; дорогой опередилъ конвой и явился съ однимъ ка-
закомъ, у котораго находился въ узелкѣ его мундиръ и парадныя
регаліи. Сдѣлавши болѣе ста верстъ, онъ тотчасъ принялся за
дѣло. А дѣла было много. Передъ нимъ стояла одна изъ сильнѣй-
шихъ крѣпостей Турціи, «Орду-Калеси», что значитъ «войсковая
крѣпость»; а подъ стѣнами этой крѣпости, съ ея отличнымъ гар-
низономъ — нашъ осадный корпусъ, слабый силами, истомленный,
упавшій духомъ. Часть войска уже ушла на зимнія квартиры,
остальные тоскливо ждали только своей очереди; осадная артил-
лерія была отправлена.
Измаильская крѣпость расположена на лѣвомъ берегу килій-
скаго гирла Дуная, на склонѣ отлогой высоты, которая обрывается
у самаго берега крутымъ уступомъ. Главный валъ, замыкая пло-
щадь въ 400 десятинъ земли, состоялъ въ то время, какъ это
видно на приложенномъ планѣ, изъ семи бастіоновъ, но изъ нихъ
только одинъ, а именно лѣвый, примыкавшій къ рѣкѣ, былъ ка-
менный; онъ имѣлъ двойную пушечную оборону: верхній рядъ
орудій стоялъ на барбетѣ, а нижній—въ казематахъ. Одинъ изъ
угловыхъ бастіоновъ, самый сѣверный, былъ только обшитъ кам-
немъ да имѣлъ по угламъ двѣ каменныхъ башни; его защищали
30 орудій; всѣ же остальные верки были земляные. Фронтъ крѣ-
пости, обращенный къ рѣкѣ, оставался совсѣмъ безъ защиты;
турки успѣли насыпать здѣсь нѣсколько батарей уже послѣ того,
какъ подошли наши войска. Высота крѣпостного вала въ разныхъ
мѣстахъ была различна, отъ 3 до 4 саж.; ширина рва доходила

до 6 саж., а глубина—до 4-хъ и даже 5-ти, хотя не вездѣ. На
валгангѣ сухопутныхъ фронтовъ стояло болѣе 200 орудій разнаго
колибра. За турецкими валами засѣла сорока-тысячная армія, въ
томъ числѣ 15 тыс. янычаръ. Въ Измаилѣ скопились бывшіе за-
щитники Хотина, Аккермана, Бендеръ, Киліи. Это была цѣлая
Планъ Измаила.
армія, а не простой гарнизонъ; въ военныхъ запасахъ —изобиліе,
продовольствія на полтора мѣсяца, но, что самое главное, комен-
дантомъ крѣпости былъ посѣдѣлый въ бояхъ Айдосъ-Мехмедъ-
паша, человѣкъ твердый, безстрашный, знавшій свою силу. Два
раза предлагалъ ему султанъ званіе великаго визиря, и оба раза
онъ отказывался; теперь же поклялся отстоять послѣдній оплотъ
Турецкой Имперіи. Онъ объявилъ своимъ подчиненнымъ волю па-

дишаха, что кто переживетъ паденіе Измаила, тому отрубятъ го-
лову. И турки знали, что страшное приказаніе будетъ исполнено.
Въ числѣ защитниковъ, кромѣ многихъ знатныхъ пашей, мурзъ
и бековъ, находился Вапланъ-Гирей съ шестью сыновьями.
Еще въ концѣ ноября русскіе отряды подъ начальствомъ ге-
нерала Потемкина и Гудовича обложили Измаилъ съ сухого пути.
Имѣя около 30 тыс. пѣхоты и казаковъ при 40 орудіяхъ, они
расположились длиннымъ полукружіемъ, верстахъ въ четырехъ
отъ крѣпости. Нѣсколькими днями раньше подошли двѣ нашихъ
гребныхъ флотиліи: одна подъ начальствомъ генерала де-Рибаса,
другая—изъ черноморскихъ казаковъ, подъ начальствомъ войскового
судьи Головатаго. Отрядъ пѣхоты и 600 казаковъ высадились на
островъ Сулинъ, какъ разъ противъ крѣпости, гдѣ мысъ Чаталъ,
и въ ночь на 19 ноября заложили здѣсь батарею. Тогда обѣ фло-
тиліи вмѣстѣ съ прибрежной батареей открыли по крѣпости же-
стокій огонь, подъ прикрытіемъ котораго вырыли на островѣ
траншею и насыпали еще двѣ батареи. Огнемъ этихъ батарей и
неустанной пальбой съ лодокъ паши успѣли истребить около сотни
непріятельскихъ лодокъ, на которыхъ находилось 120 орудій. Не
смотря на искусство де-Рибаса и отвагу безстрашныхъ нашихъ
моряковъ, одинъ флотъ ничего не могъ сдѣлать безъ помощи
со стороны осадныхъ войскъ. А помощи большой не было. Войска
держались вдали, къ тому же терпѣли недостатокъ въ топливѣ,
оставались безъ зимней одежды, продовольствія, а тутъ подходила
зима и, какъ всегда бываетъ въ томъ краю, — дождливая, хо-
лодная и съ лихорадками. Служба требовалась своимъ чередомъ.
Въ ожиданіи вылазки, войска стояли день и ночь на-сторожѣ, не
раздѣваясь. Солдаты стали хирѣть, появились больные, и число
ихъ съ каждымъ днемъ все прибывало. Хотя съ сухого пути и
палили въ крѣпость, но всѣ хорошо видѣли, что турки не сдадутъ
ея по доброй волѣ, а принудить ихъ—нечѣмъ. Генералы, собрав-
шись на совѣтъ, порѣшили отойти на зимнія квартиры и, отпра-
вивъ донесеніе главнокомандующему, стали потихоньку сниматься.
Свѣтлѣйшій не дождался этого донесенія, но только по догад-

камъ, что оно должно быть именно такое, выписалъ, какъ сказано,
изъ-подъ Галаца Суворова, предоставивъ ему главное начальство
надъ всѣми войсками.
Первымъ дѣломъ Суворовъ вернулъ осадную артиллерію и от-
рядъ Потемкина. Работа закипѣла на сушѣ, на водѣ. Каждый часъ
былъ на счету. Ежедневно Рибасъ доносилъ Суворову о постройкѣ
новыхъ батарей на островѣ Сулинѣ, прибавляя въ своихъ доне-
сеніяхъ, что дѣлается у турокъ или что говорятъ шпіоны. Сол-
даты въ это время рѣзали ва топливо камышъ, заготовляли
штурмовыя лѣстницы, вязали фашины; гонцы ежедневно сновали
десятками — то въ Бендеры, къ свѣтлѣйшему, то въ Галацъ, съ
приказаніями: выслать провизію, не задерживать штурмовыя лѣст-
ницы и т. п. Скучный и мертвый до сихъ поръ лагерь нельзя
было узнать: онъ оживился, повеселѣлъ; больные стали здоровыми,
притомленные набрались силъ; явилась охота работать и служить;
каждому хотѣлось показать себя великому полководцу, услышать
его привѣтъ, забавную шутку. Суворовъ часто объѣзжалъ полки
и толковалъ съ солдатами. Онъ не скрывалъ онъ нихъ, что за-
тѣваетъ дѣло трудное: «Валы Измаила высоки, рвы глубоки, а все-
таки намъ надо его взять; такова воля матушки-Государыни!» —
«Съ тобой, нашъ отецъ, какъ не взять-то? Возьмемъ, не устоять
турку! Хоть онъ совсѣмъ въ землю заройся, вытащимъ его на
свѣтъ Божій!» —радостно и увѣренно отвѣчали солдаты, цѣлуя
руки «отцу» Александру Васильевичу. По ночамъ бывали ученья.
Въ сторонкѣ отъ лагеря вывели особое укрѣпленіе, на валу ко-
тораго уставили рядами фашины, изображавшія турокъ. Сюда соби-
рали по ночамъ отъ всѣхъ полковъ команды и, по указанію Суворова,
учили ихъ переходить ровъ, взбираться на брустверъ, очищать его
штыками вправо и влѣво,—все то, что придется дѣлать при настоя-
щемъ штурмѣ. Почти ежедневно выѣзжалъ Суворовъ со всѣми гене-
ралами на осмотръ крѣпости и ближайшихъ къ ней путей; каждый
начальникъ штурмовой колонны долженъ былъ знать заранѣе, куда
онъ ее поведетъ, гдѣ спустится въ ровъ, гдѣ поднимется на валъ.
Вначалѣ турки стрѣляли по свитѣ Суворова, но послѣ, при-

смотрѣвшись, перестали обращать ва нее вниманіе. Когда осмотръ
мѣстности былъ конченъ, Суворовъ велѣлъ устроить по двѣ ба-
тареи, въ 10 орудій каждая, на флангахъ осаднаго корпуса,
показывая видъ, будто онъ хочетъ приступить къ правильной
осадѣ. Къ этому времени были готовы лѣстницы, фашины;
прибыли войска изъ-подъ Галаца, вернулся Потемкинъ со сво-
имъ отрядомъ. Прежде чѣмъ сдѣлать окончательный распоря-
женія, Суворовъ отправилъ измаильскому коменданту письмо глав-
нокомандующаго, пересланное изъ Бендеръ, и приложилъ свое
собственное. Послѣднее было такого содержанія: «Сераскиру, стар-
шинамъ и всему обществу. Я съ войсками сюда прибылъ. Двад-
цать-четыре часа на размышленіе — воля; первый мой вы-
стрѣлъ — уже неволя; штурмъ — смерть, что оставляю вамъ на
разсмотрѣніе». Одинъ изъ подручныхъ пашей, который принималъ
это письмо, разговорился съ нашимъ офицеромъ и, между про-
чимъ, сказалъ: «Скорѣе Дунай остановится въ теченіи и скорѣе
небо упадетъ на землю, чѣмъ сдастся Измаилъ». На другой день
вечеромъ полученъ отъ сераскира отвѣтъ, длинный предлинный.
Айдосъ просилъ сроку не 24 часа, а 10 дней, чтобы посланный
къ визирю успѣлъ вернуться; кромѣ того, отъ требовалъ, чтобы
на этотъ срокъ было заключено перемиріе. Явное .дѣло, турки
хотѣли протянуть и при скудости нашихъ запасовъ могли вы-
играть. Такіе пріемы имъ удавались не разъ, но теперь они
имѣли дѣло съ Суворовымъ, который заранѣе зналъ, что изъ
этихъ переговоровъ никакого толку не будетъ. Однако сераскиръ
прислалъ турка и на другой день, какъ будто за отвѣтомъ.
Суворовъ приказалъ передать на словахъ, что если въ тотъ
же день Айдосъ не прикажетъ выкинуть бѣлый флагъ, то
послѣдуетъ штурмъ, и тогда пусть не ждетъ пощады. День
прошелъ, бѣлое знамя не показывалось: судьба крѣпости была
рѣшена.
Вечеромъ собрались къ Суворову всѣ начальники; они знали,
о чемъ будетъ рѣчь, и каждый заранѣе приготовилъ свой от-
вѣтъ. Немного говорилъ Суворовъ, но говорилъ горячо, вдохно-

венно: <Два раза наши подходили къ Измаилу, — такъ началъ
Александръ Васильевичъ, — и два раза отступали. Теперь, въ
третій разъ, намъ остается только либо взять городъ, либо уме-
реть. Правда, крѣпость сильна, гарнизонъ—цѣлая армія, но ничто
не устоитъ противъ русскаго оружія. Напрасно турки думаютъ, что
они безопасны за своими стѣнами. Мы покажемъ имъ, что наши
воины и тамъ ихъ найдутъ. Я рѣшился овладѣть этой крѣ-
постью или погибнуть подъ ея стѣнами». Младшій по чину бри-
гадиръ Платовъ сказалъ безъ запинки: «Штурмъ!» и всѣ 13 го-
лосовъ повторили это слово 13 разъ. Суворовъ вскочилъ съ
мѣста, перецѣловалъ всѣхъ присутствующихъ и сказалъ: <Се-
годня молиться, завтра — учить войска, послѣ-завтра — побѣда,
либо славная смерть!>... Совѣтъ постановилъ: «Сераскиру въ его
требованіи отказать. Отступленіе предосудительно побѣдоноснымъ
Ея Императорскаго Величества войскамъ, по силѣ четвертой-на-
десять главы устава».
Днемъ штурма назначили 11-е число. Но это рѣшеніе надо
было сохранить въ тайнѣ, чтобы оно не дошло до турокъ, ко-
торые и безъ того стояли въ полной готовности. Отъ перебѣж-
чиковъ было извѣстно, что турки ждутъ штурма каждую ночь,
и что половина солдатъ сидитъ въ землянкахъ, всегда готовая
броситься на валы, что сераскиръ объѣзжаетъ крѣпость по два и по
три раза въ день, а по ночамъ объѣзжаютъ татарскіе султаны и
янычарскіе агаси, помимо того, что особые дозоры ходятъ отъ
бастіона къ бастіону. Таковы были извѣстія изъ крѣпости. Суво-
ровъ приказалъ объявить ихъ по войскамъ, чтобы зналъ каждый
солдатъ. Онъ всегда такъ дѣлалъ. Затѣмъ были отданы послѣднія
распоряженія. Сигналъ къ штурму — три ракеты; овладѣвши
валомъ, отнюдь не врываться въ городъ, пока не отворятъ
ворота и не войдутъ резервы; начальникамъ сообразоваться въ
дѣйствіяхъ другъ съ другомъ, но, начавши атаку, не останавли-
ваться; отыскивать подъ бастіонами погреба и ставить при нихъ
караулы; при движеніи внутри города не дѣлать поджоговъ;
безоружныхъ христіанъ, а также женщинъ, дѣтей — не трогать.

Впереди штурмовыхъ колоннъ идти стрѣлкамъ и рабочимъ, съ
топорами, кирками, лопатами; сзади колоннъ находиться резервамъ.
Резервами можно подкрѣплять не только свои колонны, но и
сосѣднія.
Наканунѣ штурма, съ солнечнымъ восходомъ, наши открыли
сильнѣйшую канонаду: 40 орудій съ сухого пути, 100 орудій съ
острова Сулина и 150 съ гребной флотиліи громили Измаилъ съ
ранняго утра до поздняго вечера. Турки отвѣчали горячо, но съ
полудня стали стихать, а къ вечеру и совсѣмъ замолкли. Отъ
рева 600 орудій земля стонала; снаряды бороздили небо по всемъ
направленіямъ. Одинъ изъ нихъ попалъ въ нашу бригантину, и
судно взлетѣло на воздухъ; зато и городу сильно досталось. Съ
наступленіемъ темноты нѣсколько казаковъ перебѣжали къ тур-
камъ: нападеніе уже не могло быть неожиданнымъ; послѣ оказа-
лось, что турки сами готовили на эту ночь три вылазки: двѣ
противъ нашихъ батарей, третью—къ ставкѣ Суворова.
Ночь выдалась темная, непроглядная; по временамъ раздавались
одиночные выстрѣлы, освѣщая на секунду то тотъ, то другой уголъ
нашего лагеря. И эти выстрѣлы смолкли. Среди ночной тишины по-
временамъ изъ крѣпости доносился какой-то неясный, зловѣщій
гулъ. Мало кто спалъ въ эту ночь. Не спалъ и Суворовъ; онъ
ходилъ по бивакамъ, вступалъ въ бесѣду съ офицерами, шутилъ
съ солдатами. Вспоминая былыя побѣды, онъ обѣщалъ успѣхъ и
на сегодня. Вернувшись къ себѣ, Суворовъ прилегъ къ огню, но
не спалъ; его окружала большая свита адъютантовъ, ординарцевъ,
гвардейскихъ офицеровъ, придворныхъ, знатныхъ иностранцевъ.
Многіе изъ послѣднихъ принесли большую пользу во время штурма,
а современемъ прославили свое имя на поляхъ Европы громкими
побѣдами. Сюда они пріѣхали учиться.—Въ три часа ночи взвилась
ракета. Наши войска поднялись съ биваковъ, устроились и вы-
ступили къ сборнымъ мѣстамъ. Въ б1/* час, при густомъ туманѣ,
штурмовыя колонны пошли на приступъ. Три правыя колонны
находились подъ общимъ начальствомъ Потемкина, а три лѣвыя—
Самойлова; 1-ю колонну велъ Львовъ, 2-ю—Ласси, 3-ю—Мэкнобъ—

генералы испытанной храбрости, бравшіе штурмомъ Очаковъ. Въ
этихъ колоннахъ было 15 батал. пѣхоты да въ прикрытіи 3 полка
конницы. Лѣвыя колонны вели на штурмъ по порядку нумеровъ:
бригадиры Орловъ, Платовъ и генералъ-маіоръ Голенищевъ-Куту-
зовъ — всѣ трое подвизались впослѣдствіи, въ эпоху Александра,
въ тяжелые годы борьбы съ Наполеономъ. Теперь подъ ихъ
начальствомъ находилось 7 батальоновъ пѣхоты, 8 тысячъ каза-
ковъ, тысяча арнаутовъ, а въ резервѣ 4 полка казаковъ,
12 эскадроновъ карабинеровъ и гусаръ. Нужно прибавить, что
спѣшенные казаки 4-й и 5-й колоннъ, потерявшіе своихъ ло-
шадей подъ Очаковымъ, были вооружены вмѣсто ружей уко-
роченными пиками. Колонны двигались въ порядкѣ, въ глубокой
тишинѣ. Турки сидѣли смирно, не выдавая себя ни единымъ зву-
комъ. Раньше другихъ подошла къ назначенному ей мѣсту, именно
лѣвѣе Бросскихъ воротъ, вторая колонна подъ начальствомъ Ласси.
Саженъ за 300 или за 400 турки встрѣтили ее адскимъ огнемъ.
Въ одну минуту загорѣлся весь валгангъ; загремѣло 700 орудій,
затрещали ружья; крѣпость стала похожа на грозный вулканъ,
извергавшій пламя и дымъ; небо и земля были въ огнѣ, и въ
довершеніе ужаса, по всему валу раздавался протяжный, разди-
рающій душу крикъ: «Ал—ла! Ал—ла!», какъ послѣднее, похо-
ронное пѣніе. Вторая колонна оробѣла, солдаты затоптались на
мѣстѣ, но бывшій тутъ Потемкинъ съумѣлъ ихъ увлечь, — они
бросились впередъ, живо забросали ровъ фашинами. Измайловскаго
полка прапорщикъ Гагаринъ приставилъ лѣстницы, по которымъ
стали подниматься: первыми вошли маіоръ Неклюдовъ, начальникъ
стрѣлковъ, и Ласси. Турки съ яростью набросились на этихъ
храбрецовъ; они пустили въ ходъ кинжалы, сабли, копья; но на
мѣсто павшихъ прибѣжали другіе; поднялась голова колонны,
успѣла утвердиться и сейчасъ же, не спускаясь въ городъ, пошла
забирать влѣво, къ Хотинскимъ воротамъ. Почти въ то же время
подходила первая колонна; ее вели фанагорійцы, любимыя дѣти
Суворова. Передъ этой колонной возвышался каменный редутъ,
табія, замыкавшій измаильскія укрѣпленія у самаго берега Дуная.

Взять его въ лобъ не было никакой возможности; колон па повер-
нула вправо, къ палисаду, протянутому отъ редута къ рѣкѣ. Ге-
нералъ Львовъ перелѣзъ черезъ него первымъ, за нимъ фанагорійцы,
потомъ апшеронскіе егеря. Не смотря на страшный картечный огонь
изъ редута, они быстрымъ натискомъ въ штыки тотчасъ овла-
дѣли съ тыла ближайшими турецкими батареями; но не успѣли
солдаты оглядѣться, какъ изъ табіи выскочили янычары, потрясая
въ воздухѣ своими грозными ятаганами. Колонна съ успѣхомъ
отбила эту вылазку, послѣ чего обошла редутъ сзади, подъ са-
мыми стѣнами, и, поднявшись на валгангъ, устремилась влѣво—
туда, гдѣ была вторая колонна, откуда раздавались крики: «Ура!
Съ нами Богъ!» Солдаты рвались съ нечеловѣческой силой; бѣшеной
волной они сметали всѣхъ встрѣчныхъ. Раненый генералъ Львовъ
остался за табіей, старшій полковникъ Лобановъ-Ростовскій тоже:
велъ колонну Золотухинъ. На штыкахъ добрался онъ до Брос-
скихъ воротъ, дошелъ до Хотинскихъ, выломалъ ихъ и впустилъ
резервы. Обѣ колонны, 1-я и 2-я, соединились вмѣстѣ. На
долю третьей колонны выпало еще болѣе трудное дѣло: она
шла съ сѣверной стороны, съ поля, гдѣ крѣпостная ограда была
гораздо выше. Высота вала и глубина рва были здѣсь такъ ве-
лики, что приходилось пятисаженныя лѣстницы связывать по двѣ;
кромѣ того, эту часть верковъ защищали янычары подъ на-
чальствомъ самого сераскира. Войска поднимались съ большимъ
трудомъ, съ тяжкими потерями, а поднявшись—встрѣтили такой
отпоръ, что, не подоспѣй резервы, пришлось бы отступить. Началь-
никъ колонны Мэкнобъ и принцъ Гессенскій, который шелъ впереди,
оба получили тяжелыя раны; всѣ штабъ-офицеры убыли изъ строя,
и тогда Суворовъ прислалъ сюда гусарскаго подполковника Фризе.
На другомъ концѣ крѣпости, со стороны Молдаванскаго пред-
мѣстья, во главѣ шестой колонны шелъ неустрашимый Кутузовъ.
Подъ градомъ картечи колонна достигла контръ-эскарпа. Здѣсь
палъ, сраженный пулей, молодой бригадиръ Рибопьеръ, на кото-
раго возлагали такъ много надеждъ. Солдаты пріостановились, по-
колебались, но въ эту опасную минуту спустился въ ровъ самъ

Кутузовъ; за нимъ бросились солдаты и скоро очутились на валу.
Однако на валу пришлось такъ жутко, что Кутузовъ вызвалъ
резервъ; херсонскіе гренадеры дружнымъ ударомъ въ штыки за-
ставили турокъ очистить имъ путь. Шестая колонна утвердилась
теперь прочно. Колонна Орлова шла на Бендерскія ворота, что
почти по серединѣ крѣпости. Когда часть ея успѣла подняться,
растворились ворота, и турки, съ ятаганами въ рукахъ, броси-
лись вдоль рва, во флангъ 4-й колоннѣ. Такимъ образомъ она
была разрѣзана на-двое; тѣмъ, которые находились наверху, гро-
зила явная гибель. Во рву завязалась кровавая схватка: казаки и
турки, сбившись въ темнотѣ, рѣзались на смерть; точно изъ адской
бездны раздавались по-очередно то громкое: «Алла!», то наше
русское «ура!>, смотря по тому, кто бралъ верхъ. Бѣдные казаки,
почти безоружные, гибли подъ турецкими ятаганами сотнями; ихъ
короткія пики дробились въ щепы. Въ это самое время неподалеку
спустилась въ ровъ 5-я колонна, Платова. Тутъ казаки очутились
по поясъ въ водѣ, и только начали было взбираться подъ силь-
нымъ перекрестнымъ огнемъ на валъ, какъ услышали вправо отъ
себя побѣдные крики турокъ, а вслѣдъ затѣмъ шумъ жестокой
свалки. Они замялись, остановились и тотчасъ были опрокинуты
назадъ, въ ровъ. Къ счастію, недалеко отъ 4-й колонны находился
самъ Суворовъ: онъ послалъ резервы. Полоцкій полкъ, подъ на-
чальствомъ храбраго Яцунскаго, ударилъ янычарамъ въ тылъ.
Янычары было попятились, но въ эту самую минуту палъ Яцун-
скій, убитый наповалъ. Турки опомнились; опять раздался крикъ
побѣды: полочане стали отступать. Тогда выскочилъ изъ заднихъ
рядовъ священникъ Трофимъ Куцинскій съ крестомъ въ рукахъ.
Приподнявъ его, онъ воскликнулъ: <Стой, ребята! Вотъ вамъ
командиръ!»—На этотъ разъ полочане ринулись какъ тигры; въ
мигъ они пронизали штыками густые ряды турокъ: многихъ уло-
жили, остальныхъ заставили разбѣжаться.—Разстроенные, устра-
шенные множествомъ враговъ и гибелью своихъ товарищей, казаки
топтались на мѣстѣ, не зная, что съ собой дѣлать, какъ вдругъ,
среди общаго смятенія и безурядицы, раздался громовой голосъ

Платова: «Съ нами Богъ и Екатерина!» Онъ приставилъ лѣст-
ницу и самъ полѣзъ на валъ. Вслѣдъ за Платовымъ обѣ ко-
лонны поднялись наверхъ: непріятель сброшенъ, Бендерскія ворота
заняты; часть казаковъ успѣла пробраться оврагомъ до самаго
берега, гдѣ оказала большую помощь нашему десанту.
Въ то самое время, когда войска штурмовали съ поля, де-Ри-
басъ велъ съ пальбой свою флотиліи) въ двѣ линіи: въ первой
линіи плыла на сотнѣ казачьихъ лодокъ пѣхота, и на 45 лод-
кахъ черноморскіе казаки; во второй линіи шли на веслахъ боль-
шія суда: бригантины, шлюпки, пловучія батареи. Крѣпостныя
батареи отвѣчали имъ огнемъ ста орудій; въ томъ числѣ одна
гаубица кидала снаряды въ 15 пуд. вѣсу. Только темнота ночи
спасла нашу флотилію отъ погрома. Подойдя на ружейный вы-
стрѣлъ, вторая линія, раздѣлившись на двѣ половины, примкнула
къ флангамъ первой. Въ такомъ порядкѣ лодки подошли къ берегу.
Войска сдѣлали высадку быстро, отчетливо и послѣ кроваваго боя
овладѣли всѣмъ прибрежьемъ Дуная. Десять тысячъ отборнаго ту-
рецкаго войска очистили всѣ батареи, чему не мало помогла ко-
лонна Львова, захватившая, какъ сказано, нѣсколько батарей съ
тыла. Подъ начальствомъ де-Рибаса также находилось много ино-
странныхъ офицеровъ, какъ напримѣръ: графъ Дамасъ, принцъ
де-Линь, сынъ генерала, Эмануэль Рибасъ и другіе; они бросались
на турокъ съ рыцарской отвагой, подавая тѣмъ высокій примѣръ
русскимъ солдатамъ. Эта услуга не обошлась имъ даромъ: между
ними были убитые и почти всѣ переранены. Въ 8 часовъ утра
вся крѣпостная ограда перешла въ наши руки; зато разстрой-
ство войска и потеря въ людяхъ были страшно велики. Большія
скопища турокъ готовились защищать улицы, дома, тогда какъ
нашимъ приходилось наступать слабымъ, сильно растянутымъ
фронтомъ. Но Суворовъ не любилъ медлить. Получено приказаніе:
перевести духъ, устроиться и продолжать атаку. Съ быстротою
молніи войска спустились внизъ, и началась сѣча, какой не бы-
вало давно. Это не то, что сраженіе, гдѣ дѣло кончается нати-
скомъ, въ одинъ-два удара; это были тысячи дракъ—на площа-

Штурмъ Измаила съ рѣчной стороны.

дяхъ, ва улицахъ, въ домахъ, во дворахъ, за каждымъ угломъ.
Ночное побоище казалось теперь шуточнымъ дѣломъ, игрушкой.
Турки не уступали шагу безъ борьбы; они стрѣляли изъ оконъ,
изъ дверей, съ крышъ, изъ-за высокихъ заборовъ; при всякомъ
удобномъ случаѣ, напримѣръ на площадяхъ, они встрѣчали русскихъ
тѣснымъ фронтомъ, въ ятаганы. Наши отступали передъ натискомъ,
перестраивались и шли въ атаку за атакой, пока не разгоняли
скопища. Большія гостинницы, или ханы, надо было штурмовать
какъ крѣпости или же разбивать ихъ ядрами. Тѣмъ не менѣе, наши
войска, шагъ за шагомъ, надвигаясь кольцомъ, сжимали турокъ
все тѣснѣе и тѣснѣе. Этотъ тяжкій побѣдный путь особенно до-
рого доставался безоружнымъ казакамъ. Была минута, когда они,
окруженные на площади турками, могли погибнуть всѣ до одного,
если бы не выручила ихъ во-время подоспѣвшая пѣхота да
отважные запорожцы. И въ другихъ мѣстахъ случались опасныя
минуты. Такъ, Капланъ-Гирей, окруженный татарами и турками,
въ числѣ нѣсколькихъ тысячъ, подобно бурному потоку, устре-
мился на-встрѣчу нашимъ войскамъ: черноморскіе казаки въ одинъ
мигъ были смяты, при чемъ потеряли двѣ пушки. Имъ также угро-
жала гибель, если бы не подоспѣли три баталіона егерей, успѣв-
шихъ окружить разъяренное скопище. Капланъ-Гирей, побѣдитель
австрійцевъ, сдавленный въ тискахъ, кидался какъ левъ, очищая
путь; онъ, видимо, искалъ смерти: па приглашеніе сдаться—отвѣ-
чалъ каждый разъ широкимъ взмахомъ своей сабли. Возлѣ него
пало пять сыновей, много знатныхъ мурзъ, и самъ онъ умеръ
на солдатскихъ штыкахъ, прикрывши собою около четырехъ ты-
сячъ мусульманскихъ труповъ. Генералъ Ласси, добравшись до
середины города, наткнулся на тысячу татаръ, вооруженныхъ пи-
ками и засѣвшихъ за стѣнами армянскаго монастыря. Съ ними
находился Максудъ Гирей, потомокъ Чангисъ-хана. Онъ защищался
во славу своихъ предковъ и только тогда сдался, когда солдаты
выломали ворота и перебили больше половины его отряда. Послѣ
Ласси подошли остальныя войска. Къ часу дня городъ былъ за-
нятъ; турки держались лишь въ мечети, двухъ ханахъ и редутѣ;

но это были уже остатки, которые не могли долго сопротивляться:
ихъ выбили силой или заставили сдаться. Старикъ Айдосъ не
пережилъ этого дня. Онъ засѣлъ въ каменномъ ханѣ, близъ Хо-
тинскихъ воротъ, съ двумя тысячами янычаръ. Полковникъ Золо-
тухинъ атаковалъ гостинницу батальономъ фанагорійцевъ. Штурмъ
продолжался около двухъ часовъ, пока выбили ядрами ворота.
Гренадеры ворвались внутрь хана, перебили многихъ турокъ, а
остальные запросили пощады; ихъ вывели на дворъ и стали отби-
рать оружіе. Между ними находился самъ сераскиръ. Пока отби-
рали оружіе, кому-то изъ егерей захотѣлось поживиться богатымъ
кинжаломъ паши; онъ протянулъ, было, руку, чтобы вырвать его
изъ-за пояса, какъ стоявшій сзади янычаръ выстрѣлилъ по немъ,
да вмѣсто егеря убилъ офицера, отбиравшаго оружіе. Въ сума-
тохѣ наши приняли этотъ выстрѣлъ за измѣну; разсвирѣпѣвшіе
солдаты перекололи почти всѣхъ турокъ.
Вслѣдъ за пѣхотой по улицамъ крѣпости проѣхала конница
и окончательно очистила ихъ отъ турокъ. Въ 4 часа дня все
было кончено. Измаилъ имѣлъ тогда ужасный видъ. На улицахъ
и площадяхъ валялись горы убитыхъ, полураздѣтыхъ, даже со-
всѣмъ нагихъ; лавки и богатые дома стояли въ полномъ разру-
шеніи; внутри все было растащено или разрушено. Никогда еще
русскіе солдаты такъ не ожесточались, какъ во время и послѣ
штурма. Кромѣ того, что они были измучены долгой и тоскливой
осадой, никогда побѣда не доставалась такъ дорого, какъ въ этотъ
кровавый приступъ. Десять часовъ они были въ огнѣ, и третья
часть убыла изъ строя. Но зато нигдѣ беззавѣтная храбрость
русскихъ войскъ не была такъ очевидна, какъ при штурмѣ Из-
маила. Офицеры, главные начальники всегда были впереди, бились
какъ солдаты, отчего перебиты или переранены въ огромномъ числѣ:
изъ 600 офицеровъ уцѣлѣло только 200; солдаты рвались за
офицерами безъ всякихъ понуканій, криковъ, а тѣмъ болѣе угрозъ.
Многіе изъ оставшихся въ живыхъ, глядя потомъ на эти грозные
валы, удивлялись, какъ они могли на нихъ взобраться. Самъ
Суворовъ говаривалъ не разъ, что на такое дѣло, какъ штурмъ

Измаила, можно рискнуть разъ въ жизни, не больше. — Среди
крови, дыма и огня онъ послалъ два донесенія; изъ нихъ одно
Императрицѣ: «Гордый Измаилъ палъ къ стопамъ Вашего Импера-
торскаго Величества»; другое—свѣтлѣйшему: «Россійскія знамена—
на стѣнахъ Измаила».
Военные трофеи были велики, лучше сказать, громадны; плѣн-
ныхъ взято 9 тыс., пушекъ 265, знаменъ и бунчуковъ 370,
пороху до 3 тыс. пудовъ, лошадей до 10 тыс. Солдатамъ до-
сталось такое множество товаровъ, денегъ, цѣнной посуды и ору-
жія, что они не знали, куда съ ними дѣваться. Многіе щего-
ляли въ сорванныхъ съ древковъ красивыхъ турецкихъ знаме-
нахъ; иные запахивались дорогими турецкими шалями или ков-
рами; гуляки, особенно бывшіе запорожцы, кидали горстями зо-
лото, серебро, топтали ногами драгоцѣнные сосуды. Суворовъ, по
своему обычаю, ни до чего не коснулся. Офицеры привели къ
нему арабскаго коня, въ полномъ и богатѣйшемъ уборѣ; они про-
сили принять его на память объ этомъ славномъ днѣ. Суворовъ
отказался: «Донской конь привезъ меня сюда, на немъ отсюда и
уѣду».—Не даромъ солдаты говорили: «Нашъ Суворовъ во всемъ
съ нами, только не въ добычѣ».
Штурмъ Измаила устрашилъ недруговъ Россіи, подстрекав-
шихъ турокъ къ продолженію войны. Они заключили миръ, от-
давши Очаковъ и земли по Кубани. Грозная твердыня, облитая
русской кровью, осталась за ними, хотя не надолго. Въ то самое
время, когда гостилъ въ Москвѣ Наполеонъ, Измаилъ былъ уступ-
ленъ Россіи съ частью Бессарабіи. Теперь, на мѣстѣ крѣпости,
стоятъ сиротливо три церкви, изъ нихъ одна — бывшая мечеть.
Нѣкогда высокіе валы осыпались, заросли бурьяномъ и по нимъ,
вмѣсто часовыхъ, бродятъ овцы. Ни здѣсь, ни въ городѣ, который
раскинулся по ту сторону оврага, за бывшимъ армянскимъ пред-
мѣстьемъ, нѣтъ ничего, что напоминало бы о величайшемъ под-
вигѣ въ русской военной исторіи.

ПОХОДЫ СУВОРОВА ВЪ ИТАЛІИ.
Въ началѣ 1799 г. русскія войска получили прика-
заніе идти на помощь австрійцамъ противъ фран-
цузовъ. Императоръ Павелъ давно уже смотрѣлъ съ
негодованіемъ на насилія и захваты, которые поз-
воляли себѣ французы. Такъ, во время похода въ
Египетъ, они захватили островъ Мальту, владѣнія
рыцарскаго ордена, главою котораго считался нашъ Государь. По-
кореннымъ народамъ они навязывали такое правленіе, котораго тѣ
вовсе не желали, въ то время когда законные государи, лишен-
ные своихъ наслѣдственныхъ земель, скитались по Европѣ, какъ
бездомные. Ихъ несчастную судьбу также принялъ близко къ сердцу
русскій монархъ.
По совѣту англичанъ, австрійцы обратились къ нему съ прось-
бой, чтобы онъ вмѣстѣ съ войсками отпустилъ и Суворова для
назначенія его главнокомандующимъ. Императоръ согласился и на
эту просьбу. Особымъ рескриптомъ онъ вызвалъ Суворова изъ де-
ревни, гдѣ фельдмаршалъ жилъ на покоѣ. Получивши высочайшій
рескриптъ, Суворовъ облобызалъ его, прижалъ къ старымъ ра-
намъ, и, отслуживши молебенъ, быстро какъ юноша полетѣлъ на

зовъ монарха. Императоръ милостиво принялъ престарѣлаго воина,
своими руками возложилъ ему на шею крестъ Іоанна Іерусалим-
скаго, при чемъ фельдмаршалъ, стоя на колѣняхъ, воскликнулъ:
«Боже, спаси царя!» — «Тебѣ спасать царей>, сказалъ Государь.
Въ распоряженіе Суворова было отдано два русскихъ корпуса:
одинъ въ 20 тыс., подъ начальствомъ Розенберга, другой въ 9 тыс.,
подъ начальствомъ Ребиндера; третій корпусъ, Римскаго-Корсакова,
предназначался въ Швейцарію.
Суворовъ выѣхалъ изъ Петербурга въ ту самую пору, когда
начиналась распутица. Проѣздомъ черезъ Вильну, гдѣ квартиро-
валъ тогда Фанагорійскій полкъ, карета фельдмаршала останови-
лась возлѣ гауптвахты. Ее окружили городскія власти, толпа на-
рода, офицеры, солдаты. Командиръ полка подалъ почетный ра-
портъ. Суворовъ принялъ его, сидя въ каретѣ, и пожелалъ ви-
дѣть старыхъ сподвижниковъ. Ихъ подошло человѣкъ 50. «Здрав-
ствуйте, чудо-богатыри! Здравствуйте, мои милые!» Многихъ фельд-
маршалъ узнавалъ по лицу, подзывалъ къ себѣ поближе, цѣло-
валъ ихъ и ласкалъ, какъ ласкаютъ любимыхъ дѣтей. Солдаты
переглянулись; выступилъ впередъ гренадеръ Кабановъ и сталъ
просить чтобы фельдмаршалъ взялъ свой полкъ въ Италію. «Хо-
тимъ! Желаемъ, отецъ!» подхватили сѣдые усачи, тѣснясь возлѣ
кареты. Суворовъ обѣщалъ просить объ этомъ Государя: самъ онъ
распорядиться не можетъ. Живо запрягли карету; фельдмаршалъ
отправился дальше, и впослѣдствіи, на поляхъ Италіи, часто вспо-
миналъ фанагорійцевъ, а они напрасно ждали, что ихъ не сегодня
—завтра пошлютъ туда же. Въ половинѣ марта Суворовъ прі-
ѣхалъ въ Вѣну, гдѣ остановился въ домѣ нашего посланника. Въ
ожиданіи высокаго гостя, зеркала, бронзу и всѣ украшенія вы-
несли прочь; постель приготовили на сѣнѣ. Нѣмцы воспрянули
духомъ, узнавъ о пріѣздѣ Суворова; сумрачное лицо Императора
прояснилось чувствомъ радости и надежды. Онъ заполучилъ вождя
доселѣ непобѣжденнаго и 30 тыс. побѣдоносныхъ войскъ. Однако
не смотря ва боевую славу, нашему полководцу не вполнѣ то до-
вѣряли и требовали, чтобы онъ изложилъ на бумагѣ, какъ онъ

намѣренъ дѣйствовать противъ французовъ. Когда Суворовъ отвѣ-
чалъ, что онъ будетъ дѣйствовать, какъ укажутъ обстоятельства,
верховный военный совѣтъ, состоявшій изъ чиновниковъ, потребо-
валъ, чтобы онъ, по крайней мѣрѣ, разсмотрѣлъ ихъ планъ кам-
паніи. Суворовъ взялъ карандашъ, зачеркнулъ крестомъ всю за-
писку и приписалъ внизу слѣдующее: «Начну войну тѣмъ, что
перейду рѣку Адду, а кончу ее, гдѣ Богу будетъ угодно >. Такъ
нѣмцы ничего отъ него и не добились; зато Суворовъ сразу на-
жилъ себѣ большого врага: это былъ баронъ Тугутъ, главный за-
правила придворнаго военнаго совѣта. Онъ привыкъ, чтобы, его
волю исполняли какъ законъ, даже главнокомандующіе, хотя въ
военномъ дѣлѣ ничего не смыслилъ. Въ концѣ марта Суворовъ
выѣхалъ изъ Вѣны. По дорогѣ въ Италію, онъ обгонялъ русскія
войска, спѣшившія туда усиленными переходами. 3-го апрѣля аван-
гардъ князя Багратіона вступилъ уже въ Верону *). Народъ уз-
навши, что ждутъ Суворова, повалилъ толпами за городъ. Съ ра-
достными криками окружили итальянцы экипажъ фельдмаршала,
водрузили на немъ знамя, и многотысячная толпа открыла шествіе,
выражая свой восторгъ со свойственною итальянцамъ живостью.
Съ трудомъ добравшись до своей квартиры, Суворовъ быстро вбѣ-
жалъ на лѣстницу, переодѣлся въ фельдмаршальскій мундиръ и
вышелъ въ пріемную, гдѣ его ожидали городскія и военныя вла-
сти. На привѣтствія отъ гражданъ Суворовъ отвѣчалъ, что Госу-
дарь прислалъ его выгнать французовъ, защитить троны и вѣру,
дать народамъ миръ, тишину. «Прошу, ваше высокопреосвящен-
ство, молитесь Господу за царей-государей, за насъ и за все хри-
столюбивое воинство. А вы будьте вѣрны Богу и государевымъ
законамъ», прибавилъ фельдмаршалъ, обращаясь но-очереди къ
епископу и ко всѣмъ городскимъ властямъ. Затѣмъ Розенбергъ
сталъ называть присутствующихъ генераловъ, переходя отъ од-
ного къ другому. Суворовъ стоялъ на вытяжку, зажмуривши глаза:
«Помилуй Богъ! Не слыхалъ, познакомимся!» говорилъ онъ, дѣлая
*) См. карту военныхъ дѣйствій Суворова въ Италіи.

КАРТА

поклонъ тому генералу, котораго раньше не зналъ. Розенбергъ
назвалъ Милорадовича. Суворовъ встрепенулся: «А! Это ты, Миша!
Михайло! Знаю васъ такимъ, — и Суворовъ показалъ на аршинъ
отъ земли,—и ѣдалъ у вашего батюшки пироги! О, да какіе были
сладкіе! Помню, помню, какъ вы ѣздили верхомъ на палочкѣ. По-
цѣлуемся, Михайло Андреевичъ! Ты будешь герой! Ура!» — «Ге-
нералъ-маіоръ князь Багратіонъ!» продолжалъ Розенбергъ. Тутъ
фельдмаршалъ снова открылъ глаза и торопливо спросилъ: «Князь
Петръ? Это ты, Петръ? Помнишь ли... подъ Очаковымъ?.. съ тур-
ками?.. Въ Польшѣ?..» Тутъ онъ расцѣловалъ его въ глаза, въ
лобъ, въ губы, прибавивъ: «Господь Богъ съ тобой, князь Петръ!»
Багратіонъ былъ тронутъ до слезъ ласками фельдмаршала: «Нельзя
не помнить, ваше сіятельство, того счастливаго времени, когда
служилъ подъ вашимъ начальствомъ!»
На другой же день Багратіонъ выступилъ изъ Вероны. Войска
шли бодро, съ пѣснями; ихъ провожали пѣшіе и конные, повозки
и кареты. Многіе итальянцы втискивались въ ряды солдатъ, по-
жимали имъ руки, угощали хлѣбомъ, виномъ, табакомъ; отсталыхъ
подвозили въ экипажахъ. Таковъ былъ первый переходъ русскихъ
въ Италіи. Въ г. Валеджіо австрійскіе генералы собрали свои вой-
ска на смотръ Суворову. Болѣе часа онъ внимательно глядѣлъ
на проходившіе мимо него баталіоны, и, когда смотръ кончился,
сказалъ Меласу: «Шагъ хорошъ—побѣда!» Дѣйствительно, австрій-
скія войска были хороши; ихъ 86-ти-тысячная армія большею
частію состояла изъ старыхъ солдатъ, хорошо одѣтыхъ, исправно
вооруженныхъ, содержимыхъ въ порядкѣ и строгой дисциплинѣ.
Австрійская пѣхота того времени строилась для боя развернутымъ
фронтомъ, по-баталіонно; колонны употреблялись только въ походѣ.
Главное дѣйствіе пѣхоты заключалось въ стрѣльбѣ изъ сомкну-
таго строя; для разсыпного строя употреблялась легкая пѣхота,
вооруженная винтовками. Конница, такъ же какъ и пѣхота, строи-
лась въ три шеренги; въ бою стояла на флангахъ и бросалась
въ атаку съ мѣста, прямо съ саблями. Но австрійскіе генералы
не умѣли приспособляться къ мѣстности и, кромѣ того, слишкомъ

растягивали свои войска, въ разсчетѣ охватить фланги непріятеля.
Привыкши ходить на помочахъ, какъ прикажутъ въ Вѣнѣ, они
дѣйствовали вообще робко, нерѣшительно, отчего проигрывали
битвы, особенно при встрѣчѣ съ такимъ противникомъ, какъ фран-
цузы. Въ обѣихъ французскихъ арміяхъ, изъ которыхъ одна на-
ходилась противъ австрійцевъ, а другая въ Южной Италіи, былъ
большой недостатокъ въ продовольствіи, обуви, даже въ одеждѣ;
солдаты ходили въ лохмотьяхъ и зачастую голодали; но зато ихъ
молодые и талантливые генералы привыкли дѣйствовать смѣло,
рѣшительно, не придерживаясь устарѣлыхъ правилъ военнаго ис-
кусства, заповѣданныхъ еще Фридрихомъ Великимъ. Они ловко
передвигали войска, приспособлялись къ мѣстности, искусно пу-
скали въ дѣло стрѣлковъ, водили въ атаку колонны, и все это
живо, умѣло, кстати; стрѣльбу производили не сомкнутымъ строемъ,
какъ австрійцы, а больше разсыпнымъ: цѣлые баталіоны разсы-
пались, имѣя сзади сильные резервы. Особенно это оказывалось
удобнымъ въ мѣстахъ лѣсныхъ и гористыхъ; густая цѣпь стрѣл-
ковъ обыкновенно подготовляла успѣхъ, послѣ чего колонны бро-
сались въ штыки, и почти всегда прорывали тонкій строй авст-
рійцевъ. Французы совершали свои переходы быстро и налегкѣ,
безъ обозовъ, безъ палатокъ, появляясь совершенно неожиданно
то впереди, то на флангахъ малоподвижнаго противника; въ виду
его они переходили рѣки, наводили мосты, взбирались на кручи,
таща на рукахъ орудія, и кидались въ битву смѣло, беззавѣтно.
Одолѣть французовъ могли только русскія войска подъ началь-
ствомъ Суворова. Онъ обучалъ своихъ солдатъ почти такъ же,
какъ обучали французы. Суворовъ пріучалъ солдатъ ничего не
бояться: «Испуганъ—на-половину побѣжденъ; смерть бѣжитъ отъ
сабли и штыка храбраго. Счастье дается смѣлому и отважному.
Кто ожидаетъ нападенія, тотъ ужъ почти побѣжденъ. Въ атакѣ
не задерживать. Непріятеля поражать штыками, саблями, пиками.
Когда же непріятель сколотъ или срубленъ, тотчасъ его преслѣ-
довать, не давая ему времени опомниться, собраться, устроиться.
Быстрота и натискъ — душа войны». Суворовъ также часто бро-

салъ обозы, сажалъ свои войска на подводы, или же шелъ самъ
впереди, не обращая вниманія на отсталыхъ. «Я дѣйствую не по
часамъ, говорилъ онъ, а минутами: одна минута рѣшаетъ исходъ
баталіи». Таковы были главныя правила, которыхъ держался ве-
ликій полководецъ. По немъ были и войска. Они не ходили, а
летали, не зная никакихъ преградъ—горы ли, рѣки, болота, сытъ
ли, голоденъ солдатъ, все равно: *Гдѣ проходитъ олень, тамъ
пройдетъ и солдатъ». Въ бою войска дрались со смѣлостью изу-
мительной, они дрались какъ отчаянные, а «ничего нѣтъ страшнѣе
отчаянныхъ», какъ сказалъ однажды самъ Суворовъ. Одинъ ино-
странецъ говорилъ, что русскія войска тверды и устойчивы, какъ
бастіоны. Однако австрійцы были недовольны, когда Суворовъ ве-
лѣлъ русскимъ офицерамъ преподать имъ главныя правила своей
науки. Они смотрѣли на русскихъ свысока, потому что у нихъ
не было офицеровъ генеральнаго штаба, не было интендантскихъ
чиновниковъ; русская конница была не такъ легка и подвижна,
какъ австрійская, артиллерія — тоже; большіе обозы затрудняли
движеніе арміи. Это все, что они пока могли видѣть.
Страна, гдѣ пришлось нашимъ войскамъ бороться съ фран-
цузами, называется Ломбардіей, страна прославленная множествомъ
походовъ и битвъ, начиная со временъ Анибала. Хотя она до-
вольно ровная, но большое изобиліе рѣчекъ, а также болотъ мѣ-
шало безостановочному движенію войскъ; особенно жаловались
австрійцы. Было приказано дѣлать по 30 верстъ въ сутки, от-
дыхать по 8 часовъ. Имъ казались такіе переходы не но силамъ.
Когда ихъ жалобы дошли до Суворова, онъ сдѣлалъ Меласу на-
гоняй: «За хорошей погодой гоняются только женщины, франты
да лѣнивцы. Эка важность, что пѣхота замочила ноги!»—Въ по-
ловинѣ апрѣля союзники подошли къ р. Аддѣ, за которой оста-
новилась французская армія, готовая къ защитѣ. Она была ра-
стянута верстъ на сто, и новый главнокомандующій, генералъ
Моро, не успѣлъ исправить ошибку своего предшественника, какъ
нагрянулъ Суворовъ. Онъ не только заставилъ Моро отступить,
но еще отрѣзалъ у него половину дивизіи, потерявшей 250 офи-

церовъ, 5 тыс. солдатъ и 20 орудій Моро отвелъ свою армію за
р. До, а Суворовъ направился къ Милану. Казаки отбили ворота,
ворвались въ улицы, нахватали плѣнныхъ и окружили цитадель,
въ которой оставался небольшой французскій гарнизонъ. Рано
утромъ, въ Свѣтлое Христово Воскресенье, вышла изъ города про-
цессія на-встрѣчу войскамъ; впереди архіепископа несли кресты
и хоругви, по бокамъ сплошною лентою двигались миланцы. Але-
ксандръ Васильевичъ слѣзъ съ лошади, приложился къ распятію
и поцѣловалъ руку архипастыря. Дальше продолжали путь вмѣстѣ.
День выдался теплый, чудесный. Улицы, балконы и крыши до-
мовъ сплошь были усѣяны народомъ; въ воздухѣ стоялъ торже-
ственный и радостный гулъ. Одни радовались уменьшеніи) нало-
говъ, потому что французы таки-порядочно обдирали Италію; дру-
гіе радовались возстановленію прежнихъ порядковъ, а иные просто
глядѣли съ любопытствомъ н великимъ удивленіемъ на русскихъ
людей, особенно на казаковъ. Въ Европѣ думали, что мы вѣчно
живемъ въ снѣгу, видъ имѣемъ дикій, звѣроподобный. Между
прочимъ, миланцы видѣли, какъ наши солдаты крестились про-
тивъ каждой церкви и добродушно цѣловались, поздравляя другъ
друга съ праздникомъ. На другой день, по случаю торжественнаго
молебствія въ миланскомъ соборѣ, Суворовъ пріѣхалъ въ золотой
каретѣ, въ мундирѣ, при всѣхъ орденахъ; на всемъ пути отъ его
квартиры стояли шпалерами войска. По окончаніи службы, когда
онъ выходилъ изъ собора, ему бросали подъ ноги цвѣты, зелень,
цѣловали ему руки, хватались за платье. Фельдмаршалъ былъ
тронутъ до слезъ. «Какъ бы не затуманилъ меня этотъ ѳиміамъ:
теперь пора рабочая!» сказалъ онъ тихо. За параднымъ обѣдомъ
въ числѣ гостей присутствовали три французскихъ генерала. Сна-
чала Суворовъ со всѣми перехристосовался, заставляя по-русски
отвѣчать: «Во истину воскресъ!» а потомъ ужъ пригласилъ, гостей
садиться за столъ. При этомъ онъ, какъ всегда, усердно потчи-
валъ, шутилъ, забавляя всѣхъ присутствующихъ остротой ума п
живостью бесѣды.
Узнавши, что Моро увелъ свою армію въ Апенинскія горы.

а армія Макдональда еще далеко, Суворовъ пошелъ на Туринъ,
столицу короля пьемонтскаго, гдѣ находились огромные склады
запасовъ, парки, большой арсеналъ. Кромѣ того, овладѣвши Ту-
риномъ, Суворовъ разсчитывалъ отрѣзать армію Моро отъ Швей-
царіи и Савойи, откуда она получала продовольствіе. Въ г. Во-
герѣ нагналъ русскія войска Великій Князь Константинъ Павло-
вичъ. Хотя ему было всего 20 лѣтъ, но Государь пожелалъ, чтобы
его царственный сынъ прошелъ школу Суворова, чѣмъ оказалъ
послѣднему великую честь. Когда Великій Князь пріѣхалъ являться,
то Суворовъ выскочилъ къ нему на-встрѣчу въ кителѣ, въ каскѣ
и съ подвязаннымъ глазомъ.— <Что это сталось съ вашимъ гла-
зомъ, Александръ Васильевичъ?> — < Ахъ, ваше высочество, вчера
проклятые немогузнайки опрокинули меня въ ровъ и чуть было
не разбили всѣхъ моихъ косточекъ». Жары въ то время стояли
страшные. Суворовъ всегда находился при войскахъ, хотя больше
ѣхалъ въ своей каретѣ, или въ «ковчегѣ», какъ ее называли
солдаты. Этотъ ковчегъ тащили обывательскія лошаденки, на коз-
лахъ сидѣлъ деревенскій возница, а на запяткахъ стоялъ кривой
поваръ Мишка. При такой простотѣ не мудрено было очутиться
и во рву. Случалось, что Суворовъ садился верхомъ, выѣзжалъ
далеко впередъ и ложился гдѣ-нибудь подъ сараемъ или въ тѣни
виноградника, откуда смотрѣлъ на проходившія мимо войска. Иногда
онъ вдругъ появлялся среди солдатъ. Начинались разговоры, шутки,
смѣхъ; солдаты тѣснились къ нему, какъ пчелы; задніе прибавляли
шагу: каждый норовилъ уловить хоть одно словечко. Подъ Тури-
номъ фельдмаршалъ узналъ, что французы хотятъ защищаться, а
ихъ тамъ было всего З1/* тысячи. Городъ окружили войсками;
отдано приказаніе ставить батареи, на другой день штурмовать.
Между прочимъ, среди ночной тишины раздавались изъ цитадели
выстрѣлы, и ядра бороздили землю. Суворовъ, какъ ни въ чемъ
не бывало, стоялъ у фонтана, любуясь прекрасною ночью. Ата-
манъ Денисовъ схватилъ фельдмаршала поперекъ туловища и, не
смотря на его просьбы, угрозы, даже проклятія, не смотря на то,
что онъ вцѣпился ему въ волосы, спустилъ Суворова въ ровъ u

заставилъ его тутъ переночевать. На другой день жители Турина
сами открыли ворота и впустили войска. Комендантъ началъ-было
палить по городу, но Суворовъ приказалъ передать, что выведетъ
на разстрѣляніе всѣхъ плѣнныхъ французовъ. Послѣ такой угрозы
комендантъ унялся. Союзники взяли въ Туринѣ до 400 орудій,
около 20 тыс. ружей и множество военныхъ запасовъ; въ то же
время получено донесеніе, что сдались Александрія, миланская ци-
тадель и Ферара, гдѣ австрійцы пріобрѣли еще до 200 орудій.
Лестно было Суворову, что вездѣ встрѣчали наши войска съ ра-
достью, и что въ два мѣсяца почти вся сѣверная Италія была
очищена отъ непріятеля. Онъ оставался только въ нѣкоторыхъ
крѣпостяхъ, какъ напримѣръ въ Мантуѣ; армія Моро, припертая
къ морю, бездѣйствовала. Но въ то же самое время командованіе
союзной арміей возлагало на стараго фельдмаршала много посто-
роннихъ заботъ и причиняло ему не мало душевныхъ огорченій.
Австрійцамъ хотѣлось удержать за собой всѣ завоеванія; они во-
все не думали о возвращеніи законныхъ государей, для чего соб-
ственно и были посланы наши войска. Суворовъ поступалъ такъ,
какъ ему было указано Государемъ Императоромъ, мало обращая
вниманія на распоряженія изъ Вѣны; тогда приказанія стали при-
ходить помимо него, прямо къ подчиненнымъ ему генераламъ, что
было хуже всего, потому что подрывало въ войскахъ дисциплину.
Жалобы фельдмаршала доходили въ Петербургъ не скоро, и пока
нашъ Государь узналъ всѣ извороты австрійцевъ, они довели Су-
ворова до того, что онъ хотѣлъ отказаться отъ званія главно-
командующаго и снять фельдмаршальскій мундиръ, пожалованный
ему австрійскимъ императоромъ.
Между тѣмъ, употребляя наши войска для своей выгоды,* ав-
стрійцы мало о нихъ заботились. Въ такой богатой и плодоносной
странѣ, какъ Италія, русскіе терпѣли нужду въ продовольствіи.
На одномъ переходѣ Александръ Васильевичъ увидѣлъ на берегу
кучку солдатъ. Черпая ложками воду прямо изъ рѣки, они чѣмъ-то
закусывали. «Что, ребята, вы тутъ дѣлаете?»—спросилъ фельд-
маршалъ.—«Итальянскій супъ хлебаемъ, ваше сіятельство!»—отвѣ-

чали солдаты. Суворовъ слѣзъ съ лошади, взялъ ложку, самъ по-
хлебалъ и говоритъ: «Хорошо! Помилуй Богъ, хорошо! Сытъ те-
перь, совсѣмъ сытъ. А вотъ недалеко французы, только бы намъ
добраться до нихъ. Найдется, чѣмъ приправить супъ! Прощайте,
богатыри!»—Сѣлъ на лошадь и уѣхалъ.
Во время пребыванія въ Туринѣ до Суворова дошли слухи,
что Моро покинулъ морской берегъ и перешелъ въ наступленіе.
Фельдмаршалъ оживился, забылъ всѣ огорченія и, поднимая войска
навстрѣчу непріятелю, не упустилъ ни одной мелочи похода: кот-
ламъ выступать въ 12 ч. ночи, за 15 верстъ останавливаться и
варить пищу; войскамъ трогаться въ 3 часа; на 7-й верстѣ от-
дохнуть часокъ; послѣ второго перехода — прямо къ котламъ; со-
снуть до 4-хъ; въ 9 ч. ночлегъ: «палатки разбиты, все готово—
отдыхай». Русскіе сдѣлали тогда 50 верстъ въ сутки, за что по-
лучили благодарность въ приказѣ по войскамъ. . Въ Александріи
Суворовъ узналъ, что наступленіе Моро — пустой слухъ, но что,
съ другой стороны, приближается армія Макдональда, и австрійскій
отрядъ, стерегущій пути, уже потерпѣлъ отъ нихъ уронъ. Надо
было спѣшить. Суворовъ повелъ свою армію и, дойдя до Стра-
деллы, узнаетъ, что нужна немедленная помощь. Тогда фельдмар-
шалъ отдѣляетъ нѣсколько казачьихъ полковъ, беретъ съ собой
князя Багратіона и скачетъ съ ними впередъ; прочимъ войскамъ
дано приказаніе спѣшить. Уже французы перешли р. Тидону;
правый флангъ австрійцевъ обойденъ, батарея въ 8 орудій захва-
чена; еще немного — и австрійцы погибли. Сзади показалось
облако пыли: явился Суворовъ съ четырьмя полками казаковъ. Этого
было мало, но тутъ находился Суворовъ. Въ одинъ мигъ онъ
обозрѣлъ поле битвы: два казачьихъ полка полетѣли во флангъ
полякамъ, обходившимъ австрійцевъ; два другіе, подъ начальствомъ
Горчакова, племянника Суворова, кинулись на правый флангъ
французовъ. Поляки смѣшались, французы остановились. Но въ это
время уже показалась сзади головная колонна русскаго авангарда
подъ начальствомъ Великаго Князя. Солдаты выбивались изъ силъ;
многіе падали отъ палящаго зноя, отъ изнуренія, но самые зака-

ленные спѣшили на выстрѣлы и стали выстраиваться сзади ав-
стрійцевъ. Суворовъ приказалъ двинуть всѣ силы разомъ. Багра-
тіонъ шепнулъ на ухо фельдмаршалу, что въ ротахъ не насчи-
тается и по 40 человѣкъ,—нельзя ли повременить хотя немного?
Суворовъ также отвѣчалъ ему на ухо: «А у Макдональда нѣтъ и
по 20; атакуй съ Богомъ!» Вся линія ударила дружно, съ музы-
кой и барабаннымъ боемъ; русскіе шли съ пѣснями. Французы
встрѣтили мѣткимъ огнемъ, особенно губительнымъ потому, что
множество канавъ задерживали движеніе союзниковъ на каждомъ
шагу; кромѣ того, французы безпрестанно бросались въ атаку.
Суворовъ, разъѣзжая вдоль фронта, повторялъ: «Впередъ! Впередъ!
коли!» Багратіонъ врѣзался въ польское каре; казаки кололи и ру-
били ихъ во всю руку. Покончивъ съ поляками, Багратіонъ понесся
по фронту и наскочилъ на флангъ отступавшихъ французовъ. Пе-
редъ смертоноснымъ натискомъ казаковъ ихъ каре разорвалось:
французы поспѣшно отступили за Тидону.—На другой день былъ
отданъ по войскамъ пароль: «Терезія» и лозунгъ: «Колинъ».
Эти два имени напоминали австрійцамъ ихъ любимую императ-
рицу и побѣду надъ Фридрихомъ Великимъ. Утромъ стояло подъ
ружьемъ 22 тысячи. Въ 10 ч. войска двинулись впередъ: на пра-
вомъ флангѣ князь Багратіонъ; за нимъ — дивизія ШвеЙковскаго;
сзади—резервъ; въ центрѣ и на лѣвомъ флангѣ—австрійцы; общій
резервъ подъ начальствомъ Меласа. Двигаясь чрезвычайно мед-
ленно, войска перешли р. Тидону и только къ 2 час. завидѣли
польскую дивизію, верстахъ въ 7 отъ Требіи. Суворовъ далъ вздох-
нуть войскамъ, послѣ чего самъ повелъ авангардъ Багратіона.
Пѣхота ударила на поляковъ съ фронта, казаки — съ фланговъ.
Поляки дрались отчаянно. Это были изгнанники, покинувшіе оте-
чество и ненавидѣвшіе Суворова, побѣдителя Праги. Они работали
не только штыками, но и прикладами. Наши все-таки одолѣли:
отнявши знамя, 2 пушки и 600 плѣнныхъ, заставили остальныхъ
уйти за Требію. На прочихъ пунктахъ французы были гораздо
слабѣе. Къ вечеру оба берега рѣки Требіи освѣтились заревомъ
костровъ.

Къ Макдональду подошли подкрѣпленія, больше 10 тыс. Имѣя
теперь перевѣсъ въ силахъ, онъ отдалъ распоряженіе охватить
союзниковъ съ обоихъ фланговъ: поляки должны были перепра-
виться черезъ Требію повыше нашего праваго фланга, а двѣ фран-
цузскія дивизіи — пониже лѣваго фланга; остальнымъ наступать
спереди. Но и Суворовъ отдалъ приказъ къ атакѣ. Когда союз-
ники стали въ ружье, французы начали переправу въ колоннахъ;
въ интервалахъ шла конница; развернутые баталіоны прикрывали
движеніе съ того берега. Суворовъ рано замѣтилъ обходное дви-
женіе поляковъ и послалъ Багратіона. Пѣхота бросилась въ штыки,
казаки и австрійскіе драгуны охватили ихъ съ боковъ, такъ что
Домбровскій едва успѣлъ спастись за Требію, покинувъ три зна-
мени пушку и 400 плѣнныхъ. Въ это время французы атаковали
дивизію Швейковскаго, наши стали отступать, но отступали по-
суворовски: они то бросались впередъ, то встрѣчали атаки францу-
зовъ" огнемъ въ упоръ. Здѣсь 5 баталіоновъ дрались противъ 15-ти.
Никогда и нигдѣ французы не встрѣчали такого упорнаго сопро-
тивленія. Розенбергъ поскакалъ къ Суворову; за нимъ помчался
Багратіонъ. Фельдмаршалъ лежалъ въ изнеможеніи на землѣ, при-
слонивши голову къ огромному камню. «Попробуйте сдвинуть
этотъ камень! Не можете?.. Ну, такъ и русскія войска не могутъ
отступать!.. Извольте держаться, ни шагу назадъ!»—Съ тѣмъ Ро-
зенбергъ и отъѣхалъ. «Ну что. князь Петръ?» спросилъ фельд-
маршалъ у Багратіона. Послѣдній доложилъ, что поляки отбро-
шены, но половина людей убыла, ружья стрѣляютъ худо, а не-
пріятель силенъ. <Не хорошо, князь Петръ! Коня! —и фельдмар-
шалъ, какъ былъ, въ рубахѣ, помчался къ войскамъ Багратіона.
«Заманивайте, ребята, заманивайте... шибче... бѣгомъ!» кричалъ
Суворовъ впереди отступавшаго баталіона. Шаговъ черезъ 200 онъ
вдругъ закричалъ: «Стой! Налѣво кру-гомъ!» Суворовъ поскакалъ
дальше. Войска Багратіона, увидѣвши любимаго вождя, встрепе-
нулись: пропала усталь, огонь участился. Съ барабаннымъ боемъ
пошли они на помощь Швейковскому и появились въ тылу у
французовъ, держа ружья на-руку. Положеніе дѣлъ измѣнилось:

французы, принявъ ихъ за свѣжіе полки, отступили за Требію.
Упрямый старикъ Меласъ, командовавшій резервами, не понималъ,
гдѣ грозитъ намъ опасность, и дрожалъ все время за свой лѣвый
флангъ. Только послѣ вторичнаго приказанія вынеслись 10 эскад-
роновъ Лихтенштейна, которые разогнали французовъ въ центрѣ
и успѣли еще подать помощь лѣвому флангу. Въ 6 час. вечера
французы очистили весь лѣвый берегъ Требіи. Наши измучен-
ныя войска не могли сдѣлать ни шагу; Суворовъ не слѣзалъ
три дня съ лошади, хотя, впрочемъ, не показывалъ и вида уста-
лости. Онъ весело встрѣтилъ генераловъ и, поздравивши ихъ съ
третьей побѣдой, сдѣлалъ распоряженія на утро для перехода че-
резъ Требію. Цѣпь аванпостовъ протянулась вдоль берега. Едва
забрезжилъ свѣтъ, наши казаки увидѣли, что непріятеля нѣтъ.
Оказалось, что Макдональдъ, убѣдившись въ полномъ разстройствѣ
своихъ войскъ и потерявши надежду на помощь со стороны Моро,
рѣшился немедленно отступить. Потери французовъ, особенно въ
пѣхотѣ, были велики: поляковъ, напримѣръ, осталось 300 чел., а
было 4 тысячи; во время жаркаго преслѣдованія французы потеряли
еще больше, почти половину своей арміи. Только Суворовъ могъ
рѣшиться принять битву на Требіи, имѣя въ тылу армію Моро;
австрійцы никогда бы на это не осмѣлились. Пораженіе на Тре-
біи привело въ негодованіе всю Францію; она потребовала къ суду
своихъ генераловъ. Зато нашъ Государь пожаловалъ Суворову свой
портретъ, осыпанный брилліантами, при лестномъ рескриптѣ:
«Портретъ мой на груди вашей да изъявитъ всѣмъ и каждому
признательность Государя къ великимъ дѣламъ своего подданнаго.
Слава Богу, слава вамъ!» — Полки корпуса Розенберга получили
гренадерскій маршъ; всѣмъ солдатамъ Государь пожаловалъ по
рублю и выслалъ тысячу знаковъ отличія. Нашъ Александръ Ва-
сильевичъ гордился еще тѣмъ, что онъ разбилъ французовъ почти
на тѣхъ самыхъ мѣстахъ, гдѣ двѣ тысячи лѣтъ назадъ нанесъ
пораженіе римлянамъ великій карѳагенскій полководецъ Анибалъ,
о чемъ разсказано въ другой книгѣ.
Теперь все свое вниманіе Суворовъ обратилъ на взятіе итальян-

скихъ крѣпостей, хотя такая медлительная война была ему не по
душѣ; онъ рвался впередъ, мечталъ о вторженіи во Францію, но этого
требовалъ австрійскій императоръ, и ему оставалось повиноваться.
По недостатку осадной артиллеріи, австрійцы осаждали крѣпости по-
очередно: взявши одну, перетаскивали орудія и парки къ другой,
что, разумѣется, отнимало много времени. Раньше другихъ сда-
лась туринская цитадель, гдѣ союзники взяли 560 орудій, 40 тыс.
ружей, да столько же пудовъ пороху; за нею сдалась цитадель
Александріи; наконецъ, на исходѣ 4-го мѣсяца блокады, сдалась
Мантуя, самая сильная крѣпость не только въ Италіи, но и во
всей Европѣ. Извѣстіе о взятіи Мантуи, этого послѣдняго оплота
французовъ, поразило ихъ какъ громомъ: коменданта судили во
Франціи какъ преступника и сняли съ него мундиръ; въ Вѣнѣ же
приняли это извѣстіе съ большею радостію, чѣмъ пораженіе на
Требіи. Императоръ Павелъ возвелъ Суворова въ княжеское до-
стоинство, съ прибавленіемъ титула: Италійскій. «Пріймите воз-
даяніе за славные подвиги», писалъ онъ ему: «да пребудетъ намять
ихъ на потомкахъ вашихъ къ чести и славѣ Россіи». Войска
австрійскаго генерала Края съ паденіемъ Мантуи совершенно осво-
бождались, и, вотъ, Суворовъ, развязанный по рукамъ и по но-
гамъ, могъ исполнить давно задуманное, близкое его сердцу дви-
женіе чрезъ Апенинскія горы, въ приморскую область Генуи,
гдѣ укрывалась армія Моро. Уже былъ назначенъ день выступ-
ленія, но французы предупредили и на этотъ разъ: 1-го августа
показались французскія колонны на склонахъ Апенинскихъ горъ,
передъ сел. Нови. Ихъ велъ молодой генералъ Жуберъ, только-что
вступившій въ командованіе; восемь лѣтъ тому назадъ онъ былъ
еще солдатомъ въ рядахъ альпійской арміи и на 4-мъ году службы
произведенъ въ генералы. Жуберъ съумѣлъ поднять упавшій духъ
французовъ, но перешелъ въ наступленіе только потому, что не
зналъ, какъ велики силы союзниковъ, предполагая ихъ гораздо
меньше, самъ же имѣлъ только 45 тыс. Французы расположились
на высотахъ. Какъ видно на приложенномъ планѣ, ихъ позиція
тянулась по гребню горъ, верстъ на 8; въ ея центрѣ, у подножія

горъ, ОБИ завяли городокъ Нови, обнесенный высокою стѣною,
окруженный предмѣстьями и садами. Правый флангъ французовъ
былъ отброшенъ далеко назадъ, у Серравале: тамъ стояло 2 тыс.
поляковъ, а лѣвый флангъ—передъ дер. Пастурано. Подступы къ
позиціи, покрытые виноградниками, садами, пересѣченные заборами
и канавами, были трудны сами по себѣ и, кромѣ того, хорошо
обстрѣливались сверху. Съ ранняго утра,—это было 3-е августа,—
Суворовъ разъѣзжалъ на конѣ, зорко высматривая положеніе фран-
цузовъ; съ другой стороны выѣхалъ Жуберъ. Передъ нимъ, какъ
на ладони, стояло 60 т. союзниковъ; противъ лѣваго фланга—Край
съ 27 тыс. австрійцевъ; противъ Нови—Багратіонъ, за нимъ Мило-
радовичъ съ 10 тыс.; сзади, верстъ на 10—Дерфельденъ и Меласъ
съ 15-ю тыс.; еще дальше—корпусъ Розенберга. Жубера взяло
раздумье. Только тутъ онъ догадался, что Мантуя взята. Войска
простояли цѣлый день въ ожиданіи боя. Еще не занималась заря
другого дня, какъ правое крыло союзниковъ атаковало лѣвый флангъ
французовъ, передъ Пастурано. Жуберъ поскакалъ на первые вы-
стрѣлы и, попавши въ цѣпь, былъ убитъ пулей на-повалъ. Смерть
вождя скрыли; его мѣсто опять занялъ Моро. Онъ послалъ за подкрѣп-
леніями; австрійцы были сбиты съ высотъ на всемъ протяженіи
боевой линіи. Багратіонъ, не получая приказанія, поѣхалъ отыски-
вать Суворова и нашелъ его лежащимъ на землѣ, среди кучки
генераловъ. Фельдмаршалъ притворился, будто спитъ. Услыхавши
голосъ князя Петра, онъ вскочилъ и засыпалъ его вопросами. Край
получилъ приказаніе повторить атаку, Багратіонъ — взять Нови.
Крѣпкія стѣны города, куда укрылись французы, не поддавались
ядрамъ; тогда русскіе, подъ страшнымъ артиллерійскимъ и ру-
жейнымъ огнемъ сверху и сбоку, стали забирать вправо, чтобы
подняться на высоты. Солдаты перелѣзали черезъ заборы, прыгали
черезъ канавы и все-таки подвигались тихо, теряя много убитыхъ
и раненыхъ. Когда французы вышли изъ города и ударили на-
шимъ во флангъ, они, отбивши атаку, отступили. Вторая по-
пытка, Багратіона и Милорадовича вмѣстѣ, — также не имѣла
успѣха: французы отлично отбивались, переходя при случаѣ въ

наступленіе. Суворовъ вызвалъ Дерфельдена; съ появленіемъ свѣ-
жихъ войскъ, вся боевая линія перешла въ дружное наступленіе:
французы бросились на высоты. Не останавливаясь, съ барабан-
нымъ боемъ, наши двинулись за ними, но скоро отхлынули, усти-
лая путь трупами. Еще два раза подымался Дерфельденъ, и оба
раза возвращался назадъ. Жаркое, палящее солнце прожигало на-
сквозь: солдаты страдали отъ жажды, падали безъ чувствъ; многіе
тутъ же умирали. Суворовъ не щадилъ себя. Онъ появлялся подъ
градомъ пуль, картечи, напутствуя колонны: «Не задерживайся;
иди шибко, бей штыкомъ, колоти прикладомъ!.. Ухъ, махни, го-
ловой тряхни!» При видѣ страшныхъ потерь и неудачи, огорчен-
ный фельдмаршалъ слѣзъ съ коня и катался передъ фронтомъ по
землѣ: <Ройте мнѣ могилу, я не переживу этого дня!» И стыдъ,
и гнѣвъ терзали его душу. Однако онъ послалъ приказаніе Меласу
прибыть на помощь.
Къ 3 часамъ союзники успѣли отдохнуть, явился Меласъ, и
теперь французы, громившіе съ высотъ, уже были нестрашны.
Двѣ австрійскія колонны пошли долиной р. Скривіи, сбили поля-
ковъ и поднялись сзади французовъ; русскіе солдаты, подъ началь-
ствомъ Дерфельдена, ворвались-таки въ Нови, а отсюда проникли
дальше въ горы, къ Пастурано. Здѣсь, въ узкихъ деревенскихъ ули-
цахъ, загроможденныхъ обозами, еще раньше столпились французы
лѣваго фланга, сбитые Краемъ. При появленіи русскихъ имъ не
было другого спасенія, какъ одиночное бѣгство въ горы, потому что
путь къ Генуѣ былъ уже отрѣзанъ. Одна бригада цѣликомъ поло-
жила оружіе, при чемъ взято въ плѣнъ два генерала. Равнина,
скаты и гребни, лощины—все было усѣяно тѣлами бойцовъ; во-
кругъ Нови лежали трупы, какъ снопы на урожайномъ полѣ.
Ночь прекратила жаркое преслѣдованіе; войска остановились
на ночлегъ, и только дальніе выстрѣлы въ горахъ гулко отдава-
лись среди ночной тишины. Одинъ фельдмаршалъ не спалъ и го-
товилъ распоряженія для движенія въ горы, къ морскому берегу,
куда до сихъ поръ французы скрывались и откуда появлялись,
когда имъ вздумается. На утро все было готово къ дальнѣйшему

наступленіи); но каково же было негодованіе Суворова, когда ин-
тенданты объявили ему, что движеніе надо остановить, потому что
нѣтъ муловъ и продовольствія! Вскорѣ затѣмъ Меласъ получилъ
прямое приказаніе отъ своего императора отдѣлить свои войска и
заняться устройствомъ завоеваннаго края. Такъ рухнули надежды
Суворова на окончательное истребленіе французовъ и походъ во
Францію! Австрійцы видимо заботились только о своихъ выгодахъ;
о возвращеніи законныхъ государей они вовсе не думали, а подъ
устройствомъ Италіи разумѣли ея закрѣпощеніе. Только высокія
милости императора Павла утѣшали Суворова въ его душевныхъ
огорченіяхъ, награждали его заботы о благѣ итальянскаго народа.
Всѣмъ участникамъ битвы при Нови пожалованы щедрыя царскія
награды; семействамъ убитыхъ офицеровъ приказано выдавать
ежегодную пенсію, а Суворову Государь написалъ, что онъ по-
ставилъ себя «выше награжденій»; однако и для него нашелъ на-
граду, а именно, чтобы всѣ войска, даже въ присутствіи Импе-
ратора, отдавали фельдмаршалу воинскія почести, присвоенный
Его Величеству: «Достойное—достойному. Прощайте, князь, живите,
побѣждайте французовъ!»—такъ заканчивался Высочайшій ре-
скриптъ. Надо сказать, что и народы Италіи достойнымъ образомъ
оцѣнили нашего полководца. Въ концѣ августа прибыла въ г. Асти,
гдѣ войска стояли лагеремъ, депутація изъ Турина; она поднесла
Суворову золотую шпагу, осыпанную брилліантами, съ благодар-
ственною подписью отъ имени всего пьемонтскаго народа. Изгнан-
ные государи Италіи отъ себя награждали Суворова или почтили
его письмами; даже лакей Суворова Прохоръ Дубасовъ попалъ въ
милость: онъ получилъ двѣ медали за обереженіе своего «барина».
Немногіе полководцы видѣли при жизни столько почестей, сколько
видѣлъ ихъ Суворовъ въ послѣдній годъ своей боевой жизни. Даже
надменные англичане приходили въ азартъ при одномъ имени Су-
ворова. Его причуды пришлись имъ по душѣ; каждый хотѣлъ
имѣть его портретъ, покупалъ книгу, въ которой разсказывалось
о Суворовѣ, зачитывался газетой, гдѣ прославляли его дѣла. Во
время трехнедѣльной стоянки въ г. Асти сюда стекались толпы

любопытныхъ со всѣхъ концовъ Европы. Пріѣзжали иностранные
министры, генералы, богатые англійскіе лорды, чтобы только ви-
дѣть знаменитаго полководца, взглянуть на побѣдоносныя войска
и угадать, въ чемъ кроется ихъ побѣда. Смотры и ученья про-
изводились ежедневно; одно торжество смѣнялось другимъ. Однажды,
послѣ обѣдни, происходила раздача Высочайшихъ наградъ: Суво-
ровъ возложилъ на Великаго Князя брилліантовый крестъ св.
Іоанна Іерусалимскаго; солдаты, подходя по очереди, становились
на колѣни и получали изъ рукъ фельдмаршала знаки отличія.
То же самое исполняли и австрійскіе офицеры.
Къ столу обыкновенно собирались всѣ пріѣзжіе гости, при
чемъ Суворовъ безцеремонно продѣлывалъ свои обычныя причуды:
кто не сказалъ «аминь> послѣ молитвы «Отче нашъ», того при-
казывалъ обносить водкой; смотрѣлъ, чтобы никто не просыпалъ
соли, декламировалъ финскіе стихи. Многіе изъ гостей, привык-
шихъ къ поварскому столу, не могли ничего ѣсть, особенно въ
постные дни; если же ѣли въ угоду хозяину, то принимали послѣ
лекарство. Подъ конецъ длиннаго и веселаго обѣда хозяинъ на-
чиналъ дремать; тогда Прохоръ толкалъ его безъ церемоніи подъ
бока, говоря: «Пора, сударь, спать!»—Таковъ былъ Суворовъ за
столомъ, на людяхъ. Въ кабинетѣ же, занятый докладами и при-
казаніями, онъ былъ строгъ, сдержанъ, и тутъ со стороны под-
чиненныхъ требовалось большое вниманіе къ дѣлу, чтобы не на-
влечь его гнѣва.
Народъ итальянскій полюбилъ Суворова: онъ уже наслаждался
миромъ, добытымъ русскою кровью, и съ горестью узналъ, что
Суворовъ оставляетъ Италію, что онъ получилъ приказаніе вы-
ступить со всѣми русскими войсками въ Швейцарію. Къ сожалѣ-
нію, это была правда.

ШВЕЙЦАРСКІЙ ПОХОДЪ.
Пока Суворовъ воевалъ въ Италіи, англичане вошли
въ новый договоръ съ Императоромъ Павломъ.
По этому договору особый русскій корпусъ дол-
женъ былъ высадиться въ Голландіи, чтобы вмѣ-
стѣ съ англичанами выгнать отсюда французов!,;
Суворову же перейти изъ Италіи въ сосѣднюю
Швейцарію, гдѣ присоединить къ себѣ русскій кор-
пусъ Римскаго-Корсакова, а также войска австрійцевъ, и соеди-
ненными силами, наступая па французовъ, вторгнуться во Фран-
цію. Какъ только австрійскіе министры узнали о заключеніи тай-
наго договора, поспѣшили включить въ него и Австрію, такимъ
образомъ: швейцарскую армію, подъ начальствомъ эрцъ-герцога
Карла, перевести на Рейнъ, а вмѣсто нея выставить другую, по-
меньше. Императоръ Павелъ, не подозрѣвая ихъ тайныхъ намѣ-
реній, согласился. Намѣренія же ихъ были таковы: закрѣпивъ за
собой окончательно Италію, занять въ свою пользу и Голландію.
Въ Италіи служилъ имъ до сихъ поръ помѣхой Суворовъ, дѣй-
ствовавшій безкорыстію, согласно указаніямъ и рыцарскому образу

мыслей своего государя. Его надо было удалить. Англичане тоже
думали о себѣ: имъ хотѣлось уничтожить голландскій флотъ, от-
бивавшій у нихъ торговлю, да, кромѣ того, они боялись, чтобы
русскіе, овладѣвши приморскимъ городомъ Генуей, не удержали
ея въ своихъ рукахъ. Вотъ каковы были наши союзники. Но
этого мало: какъ только прибылъ изъ Россіи корпусъ Римскаго-
Корсакова, эрцъ-герцогъ Карлъ, не дождавшись Суворова, поки-
нулъ Швейцарію и перешелъ на Рейнъ, тогда какъ по условію
онъ долженъ былъ ожидать смѣны въ равныхъ силахъ. Едва его
уговорили оставить хоть небольшой отрядъ въ 8 тыс. подъ на-
чальствомъ Готце. Съ удаленіемъ австрійцевъ положеніе русскаго
корпуса становилось опаснымъ: 24 тыс. не могли защищать страну
противъ 80 тыс. французовъ, да еще подъ начальствомъ такого
опытнаго вождя, каковъ былъ Массена. Французы, за время сво-
его пребыванія въ Швейцаріи, успѣли изучить страну, отлично
приспособились къ горной войнѣ и являлись такимъ образомъ со-
перникомъ сильнымъ, опаснымъ. Русскіе люди того времени смот-
рѣли на поступокъ эрцъ-герцога Карла какъ на измѣну; почти
такъ же смотрѣлъ и нашъ Государь. Онъ сталъ опасаться за
судьбу заброшенныхъ войскъ и торопилъ Суворова спѣшить изъ
Италіи на выручку Корсакова.
Суворовъ могъ выбрать для похода въ Швейцарію два пути,
хотя довольно кружныхъ, но они оба вели на соединеніе съ кор-
пусомъ Корсакова и небольшими отрядами австрійцевъ, располо-
женныхъ по р. Линтѣ, дальше къ Цюриху и за Цюрихомъ *).
Здѣсь же, въ этихъ мѣстахъ, находился лѣвый флангъ Массены.
Суворовъ выбралъ третій путь, самый трудный, зато скорѣе всѣхъ
сближавшій его съ французами, а именно — черезъ высокій гор-
ный узелъ Сенъ-Готардъ, гдѣ находился ихъ правый флангъ.
Сбивши здѣсь непріятеля, нашъ полководецъ разсчитывалъ пройти
долиной р. Рейсы, обойти Люцернское озеро и выйти главнымъ си-
ламъ въ тылъ, въ то время когда австрійцы и войска Корсакова
*) Смотри карту военныхъ дѣйствій Суворова въ Швейцаріи.

ударятъ на нихъ спереди. Офицеры австрійскаго генеральнаго
штаба обнадежили Суворова, что избранный имъ путь хотя и тру-
денъ, однакоже возможенъ. Послѣ, какъ увидимъ, оказалось, что
они говорили о томъ, чего не знали.
Въ концѣ августа Суворовъ выступилъ изъ Александріи и
4-го сентября былъ уже за полтораста верстъ, въ Таверно. Ко-
лесный путь оканчивался, начинались горы, а, между прочимъ,
обѣщанныхъ австрійцами Ѵ/2 тыс. муловъ не оказалось. Великій
Князь присовѣтовалъ пустить подъ вьюки казачьихъ лошадей.
Такъ и сдѣлали: приспособили кое-какъ вьючныя сѣдла, нашли
3 тыс. мѣшковъ и навьючили казачьихъ лошадей. Работа кипѣла
днемъ и ночью; кромѣ продовольствія и боевыхъ запасовъ, надо
было навьючить горную артиллерію, всѣ принадлежности и на
эту трудную работу ушло почти двѣ недѣли. Только въ день Рож-
дества Богородицы могъ выступить Розенбергъ/ предназначенный
въ обходъ; корпусъ Дерфельдена, при которомъ находился самъ
Суворовъ, выступилъ двумя днями позже. Въ авангардѣ этого кор-
пуса шелъ Багратіонъ, за нимъ — дивизіи Швейковскаго и Фор-
стера, всего 22 баталіона пѣхоты, 15 орудій; у Розенберга—
только 10 баталіоновъ и столько же орудій. На время похода
войска получили особое приказаніе: каждой дивизіи идти отдѣль-
ной колонной, имѣя впереди 25 казаковъ и 25 піонеровъ; въ го-
ловѣ колонны—одно орудіе. При видѣ непріятеля головнымъ ча-
стямъ разсыпаться, взбираться на высоты, а прочимъ, не взирая
на огонь, кидаться въ штыки. И французы готовились къ встрѣчѣ.
До сихъ норъ они имѣли дѣло съ австрійцами — противникомъ
робкимъ, нерѣшительнымъ. Узнавши о движеніи Суворова, воен-
ный министръ совѣтовалъ Массенѣ быть осмотрительнымъ; въ бою
сохранять какъ можно долѣе резервы, бить большими частями, по-
тому что русскіе стремительны въ натискѣ и стойки въ огнѣ.
Но Массена и самъ понималъ, что передъ нимъ не австрійцы,
простоявшіе цѣлое лѣто въ бездѣйствіи.
Изъ Белинцоны Розенбергъ пошелъ въ обходъ Сенъ-Готарда.
Погода стояла отвратительная: дождь лилъ ливмя, вѣтеръ прохва-

тывалъ на-сквозь; ночи стояли сырыя, холодныя. Войска дрогли
на бивакахъ, на ночлегахъ, а переходы были назначены большіе,
суворовскіе, по 30 верстъ въ сутки. Путь ихъ шелъ черезъ снѣж-
ный перевалъ Лукманьеръ въ долину Верхняго Рейна. Крутые
спуски и подъемы, скользкіе косогоры, безпрестанныя переправы
черезъ горныя рѣчки, по колѣни и даже по поясъ въ водѣ, а
тутъ еще дождь, пробиравшій до нитки. Солдаты, выбиваясь изъ
силъ, падали, срывались съ крутизны и погибали. Шли съ раз-
свѣта до ночи, но не всегда находили на ночлегѣ хворостъ, чтобы
обогрѣться; за два дня до Крестовоздвиженья корпусъ ночевалъ
на самомъ перевалѣ, гдѣ нельзя было достать ни лучины. Не
смотря на это, войска, сдѣлавши въ три дня 75 верстъ, вступили
въ назначенное время въ Тавечъ. На утро предстоялъ имъ, бой.
Войска Дерфельдена шли долиной Рейсы. И тамъ, и здѣсь сол-
даты не теряли ни на минуту обычной бодрости.. Между ними
ѣхалъ все тотъ же Суворовъ, на казачьей лошаденкѣ, прикрытый
легкимъ плащемъ, извѣстнымъ подъ именемъ «родительскаго >; на
головѣ круглая широкополая шляпа. Сзади фельдмаршала тащился
на казачьей же лошади швейцарецъ Антоній Гамма, старикъ 65
лѣтъ. Въ Таверно Суворовъ стоялъ у него на квартирѣ и такъ
полюбился старику, что тотъ бросилъ семью, свои дѣла и по-
клялся ни на шагъ не отставать отъ фельдмаршала. Честный
швейцарецъ сдержалъ свое слово: онъ сдѣлалъ весь швейцарскій
походъ, служа русскимъ то проводникомъ, то за переводчика.
Угрюмо смотрѣлъ Сенъ-Готардъ на дальнихъ пришельцевъ;
при тогдашнемъ ненастьѣ видъ его былъ вдвойнѣ суровъ и гро-
зенъ. Съ нашей стороны поднималась вверхъ лишь извилистая
тропинка, едва доступная для вьюковъ; мѣстами она спускалась
въ обрывы, въ глубокія и тѣсныя ложбины горныхъ рѣчекъ и
опять взвивалась круто вверхъ промежду утесовъ и скалъ. Горе
путнику, котораго застигнетъ въ этихъ мѣстахъ горная вьюга!
Развѣ съ вершины горы спустится во-время монахъ съ вѣрною
собакой и успѣютъ отрыть несчастнаго изъ-подъ снѣжныхъ су-
гробовъ. Гору обороняли три французскихъ батальона,—войска не

велики, но французы на каждомъ шагу имѣли такія позиціи, гдѣ
горсть стрѣлковъ могла остановить цѣлую колонну. Наканунѣ
Воздвиженія съ утра было пасмурно, густыя облака лѣпились по
скатамъ горъ, въ воздухѣ стояла мгла. Колонна Дерфельдена, по-
кинувши Даціо, разошлась въ разныя стороны. Князь Багратіонъ
взялъ вправо и сталъ взбираться на кручи; Швейковскій и Фор-
стеръ лѣзли съ фронта; французы подымались, забирая все выше
и выше. Ихъ позиція на Сенъ-Готардѣ казалась неприступной:
прямо передъ носомъ торчали отвѣсныя скалы. Русскіе отважно
двинулись вверхъ; пули низали ихъ на выборъ, укладывали де-
сятками; первая атака была отбита, повели вторую. Не смотря
на присутствіе Суворова и Великаго Князя, одушевлявшихъ сол-
датъ, они не могли сдѣлать того, что было выше силъ человѣ-
ческихъ; уже 1,200 труповъ лежали распростертые передъ обли-
тыми кровью утесами, а позиція никакъ не дается. Суворовъ на-
чинаетъ бояться за войска Багратіона: не показываются! А они тѣмъ
временемъ карабкаются съ утеса на утесъ, безъ всякихъ тропи-
нокъ, на глазъ; солдаты упираются штыками, тащатъ другъ дружку,
становятся на плечи, проливаютъ пота много, а подвигаются на
пядь. Суворовъ ничего этого не знаетъ. Въ 4 часа онъ повелъ
третью атаку съ фронта. Въ эту самую минуту, на правой сто-
ронѣ, на снѣжной вершинѣ, показались богатыри Багратіона.
Французы, какъ только ихъ завидѣли, поспѣшно отошли: Сенъ-
Готардъ остался въ нашихъ рукахъ.
На вершинѣ горы Суворова встрѣтилъ престарѣлый настоя-
тель монастыря, пріютившагося здѣсь съ давнихъ лѣтъ для по-
данія помощи погибающимъ въ горахъ. Фельдмаршалъ просилъ
прежде всего отслужить благодарственный молебенъ. Стоя на ко-
лѣняхъ, горячо молился Александръ Васильевичъ о дарованіи по-
бѣды заброшеннымъ русскимъ войскамъ, его любимому дѣтищу.
За трапезой, состоявшей изъ варенаго картофеля и гороха, Суво-
ровъ былъ очень оживленъ, много говорилъ съ монахами, похваляя
ихъ христіанскій подвигъ; онъ очаровалъ этихъ смиренныхъ пу-
стынниковъ своимъ умомъ, ласковою рѣчью, добротою души. Въ

это время войска собрались, поотдохнули и стали спускаться съ
горы. Между тѣмъ, къ французамъ подошли подкрѣпленія, при-
былъ начальникъ дивизіи Лекурбъ, и едва успѣлъ приготовить
войска къ защитѣ деревни Госпиталь, какъ узналъ, что его тылу
угрожаютъ русскіе. Это былъ корпусъ Розенберга.
Въ день атаки Сенъ-Готарда Розенбергъ вышелъ изъ дер. Та-
веча, имѣя въ авангардѣ Милорадовича. Два французскихъ бата-
ліона, занимавшіе гору Криспальтъ, были сбиты дружнымъ на-
тискомъ нашихъ колоннъ и спустились въ безпорядкѣ къ дер.
Урзернъ, позади дер. Госпиталь. Лекурбъ, поднимаясь на Сенъ-
Готардъ, оставилъ здѣсь про всякій случай резервъ; французы
стали готовиться къ встрѣчѣ. Наши войска успѣли, между тѣмъ,
до наступленія ночи собраться на вершинѣ горы. Густыя облака
заволокли всю долину; бывшіе наверху не видѣли ни французовъ,
ни деревни. Тихо стала спускаться внизъ цѣпь егерей; за нею по-
двигались наугадъ колонны. По сигналу боевая линія дала залпъ
д бросилась въ штыки на невидимаго противника. Французы
были озадачены, но не испуганы: они пытались защищаться.
Однако ихъ живо смяли спереди, охватили съ фланговъ и заста-
вили разбѣжаться; часть непріятеля скрылась въ долину, а дру-
гая поднялась къ Лекурбу. Отъ нихъ-то онъ и узналъ о появ-
леніи у себя въ тылу русскихъ. Этотъ смѣлый генералъ со-
бралъ остатки своего войска и; побросавши артиллерію въ Рейсу,
полѣзъ на скалистыя, неприступныя горы влѣво отъ Рейсы.
Какъ дикія кошки карабкались въ непроглядной темнотѣ фран-
цузскіе солдаты; они перевалили черезъ гребень, высотой въ
2 1/2 версты, и опять стали на пути Суворова, у дер. Гешененъ.
А войска Суворова и Розенберга ночевали на тѣхъ же мѣстахъ,
гдѣ ихъ застала ночь, не подозрѣвая, что они такъ близко одно
отъ другого. Суворовъ принялъ наши бивачные огни за француз-
скіе, тогда какъ ихъ давно не было. Только утромъ оба корпуса
сошлись и дальше двинулись вмѣстѣ долиной Рейсы. За версту отъ
дер. Урзернъ дорога врѣзается въ скалу, въ которой пробитъ ходъ
шаговъ 80 длины, 4 ширины; дальше дорога лѣпится по карнизу

скалы и круто поворачиваетъ на мостъ, извѣстный подъ названіемъ
«Чертова моста». Онъ виситъ надъ пропастью саженъ на 10 или
на 11; внизу бѣшено рвется рѣка, клубится, пѣнится, перепадая
съ утеса на утесъ. За мостомъ дорога опять сворачиваетъ вправо,
переходитъ нѣсколько разъ съ одного берега на другой и только
у дер. Гешененъ выходитъ на свѣтъ Божій изъ этой дикой, мрач-
ной трещины. Впереди шелъ Милорадовичъ. Какъ только голова
колонны вступила въ подземелье, спереди раздались выстрѣлы—
ружейные и пушечные. Колонна остановилась. Полковникъ Труб-
никовъ, съ тремя сотнями охотниковъ, сталъ взбираться вверхъ,
въ обходъ справа, а маіоръ Тревогинъ, съ двумя стами егерей,
спустился въ* самое ущелье Рейсы, перебрался черезъ бурный по-
токъ по поясъ въ водѣ и началъ карабкаться на горныя выси
лѣваго берега. Трубниковъ раньше показался надъ головами францу-
зовъ. Они испугались, бросили въ Рейсу свою пушченку, но въ это
самое время ихъ товарищи, бывшіе по ту сторону моста, кинулись
разбирать каменную кладку, па самомъ спускѣ. Такимъ образомъ
французы, защищавшіе подземелье, были отрѣзаны. Маіоръ Ман-
суровъ ворвался въ подземелье: однихъ сбросилъ штыками въ
Рейсу, другіе сами туда кидались съ утесовъ, никто не спасся.
Однако мостъ оказался настолько разрушенъ, что перейти по
немъ не было возможности; кромѣ того, французскіе стрѣлки, раз-
сыпавшись по берегу, били изъ-за каждаго камня. Наши тоже
разсыпались по скаламъ, па берегу; началась живая перестрѣлка,
всѣ ребра горъ затянулись дымкой. Но вотъ съ высотъ того бе-
рега началъ спускаться съ егерями Тревогинъ. Французы, завидя
«то, тотчасъ отступили. Сейчасъ же наши принялись за мостъ:
натаскали бревенъ отъ бывшей по близости постройки; офицеры
перевязали ихъ своими длинными шарфами, и первые же перешли
но зыбкой перекладинѣ, перекинутой черезъ бездну. Маіоръ Ме-
щерскій, шедшій впереди всѣхъ, получилъ смертельную рану, а
казакъ, который слѣдовалъ за нимъ, сорвался внизъ головою.
Дальше переправа шла уже безостановочно, войска потянулись
узкой лентой вправо, встрѣчая по дорогѣ трупы французовъ, уби-

тыхъ егерями Тревогина. Французы отступили къ Альторфу, гдѣ,
впрочемъ, не оказали большого сопротивленія. На этомъ пути къ
русской колоннѣ присоединился австрійскій отрядъ, силою въ 2
тыс. человѣкъ, подъ начальствомъ генерала Ауфенберга.
Къ удивленію Суворова и всѣхъ русскихъ, у Люцернскаго
озера дорога прекращалась: высокія отвѣсныя горы стояли попе-
рекъ пути, преграждая прямое сообщеніе со Швицомъ; озеро на-
ходилось въ рукахъ французовъ. Суворовъ, что называется, былъ
припертъ къ стѣнѣ — ни впередъ, ни назадъ. Хотя Лекурбъ имѣлъ
всего около 6 тыс., но онъ, конечно, не дастъ спокойно отсту-
пить къ Сенъ-Готарду, да и вся эта дорога была теперь занята
растянувшимися войсками. Вотъ въ какомъ положеніи очутились
русскіе, благодаря тому, что довѣрились австрійцамъ: назначая пря-
мое движеніе къ Швицу, они не знали, что берегомъ озера нѣтъ ни-
какой дороги. Оставалось идти безъ дорогъ. Съ правой стороны
въ долину Рейсы открывается мрачное Шахенское ущелье, съ
тропинкой къ верховьямъ р. Линты; были, правда, еще изъ этого
же ущелья двѣ тропинки на снѣговой Ростокскій хребетъ съ пере-
валомъ въ Муттенскую долину, но по этимъ тропинкамъ могли взби-
раться лишь смѣлые альпійскіе охотники, привыкшіе съ дѣтства
карабкаться по ледникамъ. Суворовъ выбралъ именно этотъ путь,
какъ болѣе прямой и короткій: онъ разсчитывалъ, что раньше при-
будетъ въ Швицъ, подастъ помощь Корсакову и оставленнымъ
союзникамъ. Такъ могъ поступить, полководецъ, не только вѣрный
данному слову, но смѣлый, рѣшительный, увѣренный въ своихъ
войскахъ.
Въ 5 час. утра, 16 сентября, тронулся Багратіонъ, за нимъ—
Дерфельденъ, потомъ австрійцы; въ арьергардѣ Розенбергъ. Съ
первыхъ же шаговъ дали себя знать альпійскія горы: дикія, су-
мрачныя, скалистыя. Солдаты шли больше гуськомъ, то скользя по
голымъ камнямъ или глинѣ, то погружаясь въ рыхлый снѣгъ.
По временамъ голыя ноги измѣняли; солдатъ цѣплялся руками,
карабкался на четверенькахъ, и хорошо если подвигался хоть
малость впередъ; мало-мальски зазѣвался — онъ летѣлъ внизъ,

сбивая заднихъ товарищей. А дождь льетъ своимъ чередомъ; вѣ-
теръ рветъ и мечетъ, пронизывая до костей продрогшихъ сол-
датъ. Доберутся они, бывало, до площадки, остановятся отдох-
нуть, но какой это отдыхъ? —Ни обогрѣться, ни обсушиться, —
идти куда лучше. Шинелишки истрепались, сапоги безъ подошвъ,
ноги почти у всѣхъ голыя! Французамъ куда было лучше: каж-
дый солдатъ имѣлъ башмаки съ гвоздями, а нашимъ никто ихъ
не припасъ. И провизія давно была истрачена; у рѣдкаго оста-
вался запасецъ муки или картофеля, дай лепешку-то испечь не-
гдѣ. Офицеры терпѣли больше, чѣмъ солдаты, потому что солдатъ
все-таки запасливѣе. Милорадовичъ съѣлъ на привалѣ у одного сол-
дата пригорѣлую лепешку, поблагодарилъ и прислалъ ему кусокъ
сыру; а сыръ наши солдаты не взлюбили, называя его «гнилью».
Все капральство сложилось по сухарику, прибавили еще кусочекъ
сухого бульона и отнесли въ узелкѣ генералу. Онъ не побрезго-
валъ, взялъ.—Все-таки и на альпійскихъ утесахъ русскій солдатъ
оставался тѣмъ же, чѣмъ онъ былъ па равнинахъ Польши или въ
знойной турецкой степи. Какъ только стихалъ дождь и становилось
полегче, солдаты ободрялись; затягивалась залихватская пѣсня, гу-
дѣли сопѣлки, играли рожки. Великій Князь сдѣлалъ съ авангар-
домъ цѣлый переходъ пѣшкомъ; Суворовъ то шелъ пѣшкомъ, то
садился на свою лошадку, постоянно оставаясь на виду у солдатъ.
Случилось ему остановиться возлѣ одной кучки, ужъ больно изму-
ченной труднымъ подъемомъ. Суворовъ самъ затянулъ: «Что
съ дѣ-ѣ-ѣ-вушкой сталось, что съ кра-а-сною случилось?» —
Раздался дружный хохотъ, солдаты повеселѣли и пошли, напирая
молодецкою грудью. Черезъ 12 часовъ такого подъема авангардъ
сталъ спускаться къ дер. Муттенъ. Короткій путь обошелся дороже
длиннаго: онъ былъ весь усѣянъ трупами муловъ и казацкихъ
лошадей; но солдаты, благодаря Бога, почти всѣ уцѣлѣли. Этотъ
безпримѣрный походъ поразилъ даже смѣлаго Лекурба: онъ два раза
атаковалъ арьергардъ Розенберга и потомъ оставилъ его въ покоѣ;-
весь вьючный обозъ, подъ прикрытіемъ казаковъ, успѣлъ безъ по-
мѣхи втянуться въ Шахенское ущелье и подняться на хребетъ. Вскорѣ

по прибытіи въ Муттенскую долину Суворовъ получилъ страшныя
вѣсти: Римскій-Корсаковъ и австрійцы разбиты на голову подъ Цю-
рихомъ, сильный французскій корпусъ занимаетъ вправо г. Гла-
рисъ, Массена стягиваетъ войска къ Швицу! Это значило, что
русская армія окружена, надежды на помощь—никакой.
Дѣйствія Массены были искусны и сохранялись въ глубокой
Суворовъ пропускаетъ мимо себя войска.
тайнѣ. Имѣя подъ рукой 40 тыс., онъ переправилъ одну дивизію
за Лиматъ, разрѣзалъ наши войска и приперъ ихъ къ Цюриху.
Страшная рѣзня на улицахъ Цюриха закончила двухдневное кро-
вавое побоище; солдаты спасались въ одиночку, а весь обозъ,
парки, казна, канцелярія, 9 знаменъ, 26 орудій съ зарядными
ящиками достались непріятелю. Остатки корпуса отступили къ
Рейну. Въ то же самое время французы разбили возлѣ Глариса

австрійскій отрядъ Готце, о которомъ уже было упомянуто; два
прочіе въ страхѣ ушли сами. Массена зналъ цѣну времени: тот-
часъ послѣ пораженія Корсакова спустился Люцернскимъ озеромъ
къ Альторфу и, узнавши, что Суворовъ уже прошелъ, вернулся
опять назадъ, чтобы приготовить ему встрѣчу въ Швицѣ и та-
кимъ образомъ уловить всю нашу армію въ западню. Массена былъ
увѣренъ, что Великій Князь и фельдмаршалъ будутъ у него въ
плѣну. Какое сопротивленіе могла оказать ему босая, оборванная
и изнуренная армія, безъ полевой артиллеріи и безъ патроновъ?..
Фельдмаршалъ собралъ военный совѣтъ. Бъ бѣдную швейцар-
скую хижину вошли 10 генераловъ съ Великимъ Княземъ Кон-
стантиномъ Павловичемъ. Суворовъ, бѣгавшій по комнаткѣ, оста-
новился, окинулъ всѣхъ быстрымъ взглядомъ и началъ говорить,
торжественно, съ одушевленіемъ: «Корсаковъ разбитъ и прогнанъ
за Рейнъ! Готце пропалъ безъ вѣсти и корпусъ его разсѣянъ!
Прочіе ушли! Весь планъ нашъ разстроенъ. Какъ нѣкогда армія
Петра Великаго заведена была измѣной къ берегамъ Прута, такъ
и теперь мы, среди горъ, окружены сильнымъ непріятелемъ. Что
предпринять намъ? Идти назадъ — постыдно: никогда еще не от-
ступалъ я. Идти впередъ къ Швицу — невозможно: у Массены
свыше 60-ти тысячъ, а у насъ нѣтъ и 20. Къ тому же мы
безъ провіанта, безъ патроновъ, безъ артиллеріи... Помощи намъ
ждать не отъ кого... Мы ua краю гибели!» Сказавши эти тяж-
кія слова, старый фельдмаршалъ былъ убитъ горемъ; его душа
страдала невыносимо. Онъ продолжалъ: «Теперь одна остается на-
дежда на Всемогущаго Бога, да на храбрость и самоотверженіе
м#ихъ войскъ. Мы—русскіе! Съ нами Богъ!»—Встрепенулись всѣ
присутствующіе. «Спасите честь Россіи! Спасите сына нашего
Императора!» Съ этими словами 70-ти-лѣтній фельдмаршалъ бро-
сился къ ногамъ Великаго Князя и залился слезами. Константинъ
Павловичъ въ смущеніи поднялъ Суворова, обнималъ его, цѣло-
валъ и, самъ рыдая, не могъ сказать ни слова. И всѣ присут-
ствующіе были потрясены до глубины души: испытанной хра-
брости полководецъ, съ закаленной какъ желѣзо волей, плакалъ

какъ дитя! — Дерфельденъ первый пришелъ въ себя и заговорилъ
отъ имени прочихъ. Онъ ручался за неизмѣнную храбрость и
безропотную покорность всего войска: оно пойдетъ, куда бы ни
повелъ его великій полководецъ. Солдаты и офицеры не посра-
мятъ русскаго оружія; если не одолѣютъ врага силой, то лягутъ
всѣ до единаго, со славой. — Раздался общій кликъ: «Не посра-
мятъ! Клянемся: всѣ умремъ!» Слова Дерфельдена, горячій друж-
ный откликъ генераловъ были истиннымъ наслажденіемъ для изму-
ченной великой души Суворова. Онъ оживился, глаза его снова
заблистали: «Да, мы — русскіе: съ помощью Божьей мы все одо-
лѣемъ!»— Послѣ этого начались совѣщанія, на которыхъ принятъ
совѣтъ Великаго Князя, пробиваться къ Гларису.
Въ тотъ же день выступили въ авангардѣ австрійцы подъ
начальствомъ Ауфенберга; на другой день остальныя войска; Ро-
зенбергъ получилъ приказаніе отбиваться, пока не спустятся съ
горъ всѣ наши вьюки. Австрійцы благополучно перевалили черезъ
гору Брагель; но когда спустились въ долину Кленталь, тутъ на-
сѣли на нихъ французы, такъ что Ауфенбергъ хотѣлъ уже сда-
ваться. Его выручилъ Багратіонъ. Не смотря на усталость, рус-
скія войска сейчасъ же перешли въ наступленіе. Велико было
изумленіе французовъ, когда они услышали на обоихъ флангахъ
дружное «ура!> и у видѣли блеснувшіе русскіе штыки. Генералъ
Молиторъ отвелъ ихъ назадъ и засѣлъ за каменной церковной
оградой; справа защищалъ французовъ высокій гребень горы, слѣва—
озеро: позиція довольно сильная; и безъ того узенькій путь спе-
реди наполовину преграждался выступомъ скалы. Нѣсколько разъ
бросался Багратіонъ въ атаку - безуспѣшно. Спускалась ночь; войска
были утомлены до крайности; нападеніе отложили до утра. Въ это
время подошла дивизія Швейковскаго. Потихоньку, крадучись, нѣ-
сколько баталіоновъ вскарабкались въ темнотѣ наверхъ и стали па
спускѣ; храбрый полковникъ Цукато съ пѣхотой и двумя сотнями
пѣшихъ казаковъ забрался еще дальше, занявши утесы въ голо-
вахъ французовъ. Въ такомъ угрожающемъ положеніи обѣ сто-
роны ожидали разсвѣта.

Незавиденъ былъ ночлегъ. Крупныя капли холоднаго дождя
падали въ перемежку съ хлопьями снѣга; туманъ, точно пелена,
все застилалъ передъ глазами, знобило; нестерпимый голодъ мучилъ
солдатъ и офицеровъ. Костровъ не разводили; всю ночь никто не
спалъ, а при малѣйшемъ шорохѣ французы осыпали градомъ пуль.
Князь Багратіонъ сидѣлъ прижавшись къ скалѣ: его мучила рана;
кругомъ стояли солдаты: «Подождите только, немного подождите!
Скажу: впередъ! и дружно ударимъ! Пардона нѣтъ».—«Слушаемъ,
ваше сіятельство! Охъ, какъ бы поскорѣе!» — Въ это время раз-
дался чей-то голосъ: «Гдѣ князь Петръ? Гдѣ князь Петръ?» —
Это былъ фельдмаршалъ въ своей худенькой шинелькѣ, обмокшій,
прозябшій.—«Ради Бога, тише, ваша свѣтлость!» сказалъ Багра-
тіонъ и потащилъ его къ скалѣ.—«Князь Петръ! я хочу непре-
мѣнно ночевать въ Гларисѣ! И мнѣ, и имъ холодно и голодно. Петръ,
непремѣнно хочу ночевать въ Гларисѣ!» —«Мы Скоро будемъ тамъ,
ваша свѣтлость», отвѣчалъ Багратіонъ, «Ломоносовъ съ гренадерами
обойдетъ сзади, и какъ только дастъ залпъ, Дендригинъ ударитъ
съ гребня, а мы спереди. Головой ручаюсь, будете ночевать въ
Гларисѣ!»—«Спасибо, князь Петръ! Спасибо! Хорошо, помилуй Богъ,
хорошо!» И пошелъ тихо отецъ Александръ Васильевичъ ночевать
въ овечій хлѣвъ, гдѣ ждалъ его Великій Князь.
Незадолго до разсвѣта Молиторъ послалъ въ гору сильный
отрядъ, но гора была уже въ нашихъ рукахъ. Тогда французы
дали по всей линіи залпъ, и русскіе, не смотря на темноту, бро-
сились впередъ, сбили противника и гнали его верстъ шесть, не
давая опомниться. Французы потеряли 3 пушки, 2 знамени и 400
плѣнныхъ. Багратіонъ остановился въ д. Нетсталь, удерживая на-
тискъ французовъ, получившихъ подкрѣпленіе; въ это время
фельдмаршалъ отвелъ остальныя войска въ Гларисъ, уже очищен-
ный непріятелемъ.
Пока здѣсь половина русской арміи пробивала себѣ дорогу,
другая ея часть, подъ начальствомъ Розенберга, защищала тылъ
передъ грозными силами Массены. Розенбергъ имѣлъ всего 4
тыс., считая пѣшихъ казаковъ; три полка арьергарда еще не

успѣли спуститься съ Ростокскаго хребта, такъ какъ наши вьюки
продолжали тянуться по горной тропѣ. 19-го числа, въ 2 часа
дня, показались французскія колонны, имѣя впереди густыя цѣпи
застрѣльщиковъ. Наши отбили атаку, прогнавши ихъ до са-
маго Швица. Но это была только рекогносцировка; Массена хо-
тѣлъ узнать силы русскихъ. Рѣшительный ударъ онъ готовилъ
на-завтра. Къ вечеру подтянулись вьюки, спустился арьергардъ,
такъ что у Розенберга собралось тысячъ до семи; Массена имѣлъ
въ это время уже около 10 тыс. Часовъ 11 утра три француз-
скихъ колонны двинулись обоими берегами горной рѣчонки; по
скатамъ горъ наступали застрѣльщики. Нашъ авангардъ сталъ
отходить; храбрецы кидались изъ цѣпи, осаживая французскихъ
стрѣлковъ. Между тѣмъ Розенбергъ выдвинулъ свои главныя силы,
построилъ поперекъ долины въ двѣ линіи и въ такомъ порядкѣ
ожидалъ французовъ. Когда нашъ авангардъ раздался по обѣ сто-
роны, французы очутились передъ грознымъ неподвижнымъ стро-
емъ. Ихъ пѣхота начала развертываться въ линіи, артиллерія
открыла пальбу; забили барабаны, заиграла музыка — французы
повели атаку. Наши подпустили на ружейный выстрѣлъ, дали
залпъ и разомъ, съ крикомъ «ура!> бросились въ штыки. Одно
время французы были ошеломлены, мѣстами открыли бѣглый огонь,
но это колебаніе продолжалось недолго: дрогнулъ ихъ центръ, повер-
нулъ спину, и началось бѣгство, безтолковое, поспѣшное. Русскіе
батальоны рвались впередъ, опережали другъ друга, поражая фран-
цузовъ въ спины. Пять орудій было захвачено по пути, два ору-
дія у выхода изъ ущелья, и эти орудія, повернутыя хоботами, били
теперь своихъ же частыми залпами. Французы могли устроиться
только позади Швица, за 8 верстъ. Побѣда была полная, бле-
стящая. Этою побѣдою Розенбергъ спасъ русскія войска—и свои,
и тѣ, что сражались передъ Гларисомъ. Всю ночь шла уборка ране-
ныхъ, погребеніе убитыхъ; непріятельскія орудія и фуры были за-
рыты въ землю. Въ сумкахъ убитыхъ французовъ наши солдаты
находили водку, вино, хлѣбъ, сухари, а недалеко отъ Швица ка-
заки нашарили въ лѣсу нѣсколько мѣшковъ съ рисомъ, ящики съ

сыромъ, колбасою и виномъ. Эта счастливая находка позволила
нашимъ разговѣться: въ авангардѣ сварили супъ и похлебали го-
ряченькаго. Розенбергъ послалъ приказаніе въ Швицъ заготовить
продовольствіе на 12 тыс. войска, а самъ съ ранняго утра началъ
подыматься на гору Брагель, по слѣдамъ Суворова. Массена, про-
ждавши цѣлый день, только вечеромъ узналъ, что въ Муттенѣ
остались лишь раненые; Розенбергъ былъ уже далеко.
Въ то время, когда наши генералы обходили фронтъ безъ обуви,
уже нельзя было думать о новыхъ побѣдахъ. Съ тоскою въ сердцѣ
Суворовъ рѣшился для спасенія арміи отступить на Рейнъ. Толь-
ко великая нужда могла заставить его позабыть о своихъ со-
юзникахъ, хотя они сами позорно бросили русскія войска. Ночью
съ 23 на 24-е сентября русскія войска выступили къ г. Иланцу.
Поперекъ пути пролегалъ высокій горный хребетъ. Еще не успѣлъ
вьючный обозъ втянуться въ тѣснину, замыкавшую долину
р. Линты, какъ французы начали преслѣдованіе. Но въ арьер-
гардѣ шелъ князь Петръ. Нашъ маленькій отрядъ, совсѣмъ безъ
артиллеріи, сберегая каждый патронъ, то кидался въ штыки,
то стоялъ неподвижно, выжидая противника на близкій ружейный
выстрѣлъ. Солдаты дрались отчаянно; они забывали, что отсту-
паютъ, и часто зарывались далеко впередъ, больше, чѣмъ слѣдо-
вало. За время боя въ арьергардѣ, главныя силы успѣли уйти къ
Эльму, верстъ за 20, и здѣсь расположились па ночлегъ; аван-
гардъ Милорадовича продолжалъ идти дальше, открывая путь че-
резъ снѣговой хребетъ. У Эльма наши всю ночь ждали нападенія:
французы были наверху, на утесистыхъ горахъ; а русскіе стояли
поперекъ долины, занимая оба берега рѣки. Солдаты отдыхали по-
очереди, если можно назвать отдыхомъ такое время, когда ждешь
непріятеля каждую минуту. Снѣгъ падалъ густыми хлопьями,
вѣтеръ рѣзалъ лицо, рвалъ лохмотья. Послѣ полуночи войска сня-
лись и верстъ за 5 отъ Эльма полѣзли въ гору. Одна узенькая
дорожка, пролегавшая по косогору, мѣстами приближалась къ
отвѣсной кручѣ, мѣстами спускалась въ промоины. Въ началѣ
подъема наши вязли по колѣно въ грязи, но чѣмъ выше подыма-

лись, тѣмъ больше погружались въ снѣжные сугробы. Вьюга за-
носила свѣжій слѣдъ; каждый человѣкъ прокладывалъ себѣ свою
тропу и чуть отступался — летѣлъ въ бездну. Съ высоты горъ
слышались глухіе раскаты грома; сквозь густой туманъ блистала
молнія; огромные камни, срываемые бурей, катились съ грохотомъ
внизъ, грозя встрѣчнымъ смертью. Никакими словами нельзя опи-
сать того, что вынесли наши генералы, офицеры и солдаты—бо-
сые, изнуренные голодомъ, тяжкими трудами и душевными му-
ками. Орудія побросали въ бездны; болѣе 300 вьюковъ погибло.
Въ то время, когда Милорадовичъ успѣлъ перевалить черезъ вер-
шину, остальныя войска только подбирались къ ней. Солдаты вы-
бились изъ силъ: кто падалъ прямо въ снѣгъ, кто садился на
камнѣ, иные забились подъ скалы,—гдѣ кто падалъ, тамъ и оста-
вался, пока не разсвѣло. Къ несчастью захолодало. Морозъ крѣп-
чаль больше и больше: многіе отморозили себѣ ноги, руки; многіе
уснули вѣчнымъ сномъ, наканунѣ спасенія. На другой день вече-
ромъ, послѣ тяжелаго спуска, на которомъ покалѣчились остав-
шіеся мулы, русскія войска достигли Иланца, на берегу Рейна.
Тутъ они обогрѣлись, отдохнули и перешли въ городокъ Куръ,
гдѣ ужъ нашли во всемъ изобиліе. Скоро были забыты тягости
похода! Мгновенно русскій лагерь оживился; пришлось чинить
обувь, «справлять» амуницію, чистить заржавѣвшія ружья; отдох-
нувшіе солдаты шутили надъ минувшемъ горемъ и распѣвали уда-
лыя солдатскія пѣсни.
Таковъ былъ конецъ швейцарскаго похода. Онъ прославилъ
русское войско больше, чѣмъ самая блестящая побѣда. Заброшен-
ная въ глубь Альпъ, наша маленькая армія 16 дней боролась съ
непогодой, дикими, неприступными горами и дралась вездѣ, гдѣ
только встрѣчала непріятеля. Смѣло проходили наши солдаты съ
артиллеріей и вьюками тамъ, гдѣ ступала нога только привыч-
наго охотника. По нѣскольку дней они оставались безъ провіанта
и братски дѣлились съ офицерами тѣми крохами, которыя нахо-
дили въ ранцахъ убитыхъ французовъ. А сколько разъ, дрожа
отъ стужи, перебирались въ-бродъ черезъ быстрые горные потоки!

Промоченные до костей, они были застигаемы снѣгомъ или вьюгой;
мокрая одежда покрывалась ледяной корой, и при всемъ томъ—
ни малѣйшаго ропота, ни единой жалобы! Правда, ругали непо-
году, ругали французовъ, а пуще всего австрійцевъ, но унынія,
безнадежнаго отчаянія—никто не видалъ. Доставалось и Суворову.
Разъ на походѣ, взбираясь на кручу, солдаты кричали: t Старикъ
нашъ выжилъ изъ ума; Богъ вѣсть, куда завелъ насъ!»... Фельд-
маршалъ, ѣхавшій недалеко, услышалъ это и, обернувшись къ
своей свитѣ, громко сказалъ: «Какъ они хвалятъ меня! Помилуй
Богъ: такъ точно они хвалили въ Туречинѣ и Польшѣ!»—Солдаты
разсмѣялись, готовые въ эту минуту броситься за отца-Суворова
хоть съ этой самой кручи.
Спасеніе русскихъ войскъ Государь Императоръ поставилъ Су-
ворову въ величайшую заслугу, почему пожаловалъ ему званіе
генералисимуса и повелѣлъ воздвигнуть въ честь его памятникъ;
Великій Князь Константинъ Павловичъ получилъ титулъ Цесаре-
вича, а всѣ прочіе участники — щедрое воздаяніе за свои труды
и доблести.